Как Иван-дурак умных будить стал

(Rudi Hurzlmeier cartoon)


Упросили как-то Ивана-дурака к Змею-Горынычу пойтить. Ну, там, девок красных крадет, скот портит, спать не дает.

Всем селянам тот Змей-Горыныч являлся, не переставая, с каждым разными голосами успевал поговорить, ибо голов имел не счесть, и ответов лес рук имел, жил Змей-Горыныч долго, насмотрелся всего, остальное просто приврать мог, имя ему было Легион. Но была у него одна проблема. Таково поверье. Но - об этом позже.

Взял Иван меч нехотя, корзину с хлебом и простоквашею с настроением, и пошел в тридевятую страну, на высокую тридесятую гору, куда ему пальцем у виска покрутили русские и уточнили направление азиаты, привыкшие зодиаку (на людей, как на образы животных смотреть). И науськали его так: мол, чем дальше зайдешь, тем понятнее станет, что к чему, - таково предание. Вот.

И явился Ивану Змей, как внушили ему всем селением. Заговорил с ним Горыныч, - указал на одно, сделал выводы о другом, но особенно понравилось дураку третье, - то есть конпот.

На восьмом десятке причинно-следственной связи стало скушно Ивану, обошел он Змея говорящего, увлеченного, со спины (ну, дурак, чего с него взять?), сел за ним на сыру землю, и давай в жопу Горынычу смотреть, диву даваться и приговаривать: «Ишь, ты! Молчит, жопа-то!»

Поднялись над земляникой нимфы лесные, застучали хвостами русалки, ожила нежить болотная, пузыристая. И прошел наш Иван первые врата медитации. И не жег глаголом Змей более сердце дурака. Стало тише, проще, как-то, - без подвоха.

Стал наивным Иван после этого: смотрит в спину Горыныча безотрывно, и на стать ее, на осанку цареву, короной увенчанную, на бока перепончатые, на костяшки позвоночные, острые у шейной развилки, и на жиром заплывшие хрящи в основании. И гуляет взгляд Ивана рассеянный, мимо черного пятна на жопе той, а потом что-то екнуло, в дураке-то, зажглось, побежала какая-то искра шальная по нервным каналам, сконцентрировался Иван, и давай свое внимание на проходе том заострять, и подолгу, бесстыдник, взгляда-то заинтересованного не прятал.

И пропал Иван - полетели мысли мимо его головы, и забыл он про битву свою, про желание мужское, похотливое (как бы дырку чем заткнуть), и про женскую грудь загадочную перестал думать, и про бабскую хитрость, и про ласку не вспомнил, про заигрывания весенние с девками на лугу, про надежду обычную, тайную, человеческую запамятовал, чтоб волшебником самому быть, а другие, чтоб, оставались ничтожествами, чтобы можно было жизнь другим портить, а тебе - никто б не посмел.

И раздался храп воздушный, загремела колесница над лесом, с градом, молнией и грозой, в ней привстал над лавкой золотой старый дед с хлыстом, усами, лошадей погоняет, и узду провисшую держит. Как промчалось транспортное средство, стало проще всем, - зажужжали мухи полезные, начала подавать голос птица добрая, куковала несколько дней для того дурака, не останавливаясь.

И продрался Иван через вторые врата небесные, в глубочайшее погружение падал через маленькую выпуклость мира, вроде шишки на лбу, от чего непонятно.

И была сдута ветром дымка легкая, покатилось из глаз Ивана бревно прозрачное.

Сел Иван, где сидел, покрутил головой, где вращалось – и не стало войны. Даже, вроде, и не было как. Сгинул Змей. И ушел под землю меч за ненадобностью, стал оралом ржавым, и корзину плетеную из-под жрачки лось на рога подцепил и унес в чащу, и усатая рыба всплыла, молвила слово первое - «мама».

И подумал Иван незадолго до того как посыпать голову пеплом, лед – солью, а дороги сахаром: «Как вернусь домой, правду скажу – не поверят же?! Все ж, небось, только с головами-то змеиными-то и разговаривали, все на жало раздвоенное пялились, смысл в словах находили, страх животный свой стерегли...»

- Что теперь делать-то бушь? – пикала мышка Ивану, шурша пузиком по траве.

- Каковы намерения ноне твои, брат? – тягуче забасил свой вопрос орел над его поседевшей башкой.

- Дак, не нужен я им такой боле, - отвечал им Иван тихо. – Меня ж в расход люди пустить решили, раз послали сюда. Думали, раз дурак, то не жалко. Вот и я теперь для них ничего жалеть не буду. Я один знаю покамест, - что и к чему.

- Кал-кал-кал-кал – закричали встревоженные приходом озона вороны.

- Идите-все-в-жопу-идите-все-в-жопу… - стало разносить по расселине повторяющиеся птичьи голоса.

И заслушался Иван простотой гениальной, залюбовался он эхом, как матерью всего существующего ученья, вштырило его по-детски в этот раз – и прогнало дурака со свистом через третьи ворота медитации.

Дурака теперь, не то, чтоб Иваном, никак уже не было возможности называть, - имена отскакивали от предмета, как от стенки горох. Положа руку на сердце, дураком Природа-то его никогда не считала, только умные люди в сравнении с собой.

Так бы и сидел Иван, отвернувшись от научного понимания, у подножья священной горы. А присмотришься, - и не он это сидит вовсе, - уж скорее Хрень какая-то просветленная, что Иваном у людей называлась когда-то. Мышки бегают, пикают, орлы летают, басят, а у Хрени этой рот с задним проходом эволюционировал, соединился, весь зарос волосами - и оттудова озвучивает сама себя функция, сама себе очевидное сообщает, сама себе эхом довольным откликается: «Со спины зайтить надобно - рудименты там!»

Никакое ухо не уловит звуков таких наяву. Никакой нос по ветру туда не повернет. Ужасаются люди, когда им Хрень такая во сне припожалует, - мельтешат, как проснутся, еще пуще прежнего кресты выписывают, аж заходятся в мышечном спазме. А как спросит кто рядом, из близких (чо приснилось-то?), отвечают невнятно, а потом - раз! - и резко так оборачиваются, зад свой щупают: «Вот, Иванушка мне явился сегодня. Весь колесом гнутый. Дикий какой-то, не признать поначалу. Все к Царь-пушке у стен Кремля меня подводил, палец указательный поднимал, заставлял в жерло голову сунуть, говорил, - аж мороз продирал меня до костей: «Не пропал я без вести, клуша, не думай зазря – это я в наш-то мир удивительный через одно место заглядываю. Нету Змея теперь, проверял, не прокатит отмазка сия. Не пеняй, говорит, на зеркало, - время твое пришло. Не гони, меня, брат, и сдавайся, сестра, по-хорошему, а не то по-плохому - само получится».