Груз 200 в день рожденья

Это произошло 40 лет назад. В тот раз мой день рожденья пришелся на субботу, и я нетерпеливо отсчитывал минуты отъезда домой, тем более, что в прошлые выходные я оставался на лагерном аэродроме в качестве ответственного. С самого утра светило яркое украинское солнце, а на небе не было ни облачка. Несмотря на это в воздухе стояла звенящая тишина, а самолеты мирно стояли на своих стоянках, потому что был объявлен парковый день. Ко мне подошел коллега из соседней эскадрильи, который, так же как и я, не виделся с семьей две недели, предложив ехать с ним на его «Жигулях». Мы уже успели устроиться в креслах, пристегивая ремни, но тут подбежал дежурный офицер, который сообщил моему коллеге о телефонном звонке из ГАИ: «Товарищ майор, только что сообщили о ДТП на трассе недалеко от нас. Кто-то из ваших разбился на мотоцикле». Я увидел, как в одно мгновение с лица моего товарища исчезли улыбка и настроение от ожидаемой встречи с семьей. К месту аварии ехали молча, надеясь на возможную ошибку, в глубине души всегда остается маленький лучик надежды, а вдруг? Но чуда не произошло, через два километра езды по трассе мы увидели скопление людей и машин. На обочине стояла «шестерка» с оторванным задним бампером, а на асфальте лежал помятый мотоцикл. Когда подъехали ближе и вышли из машины, мы увидели в тридцати метрах от мотоцикла гору свежих веток, которыми было прикрыто тело пострадавшего.

В этот момент к нам и подошел старший группы ГАИ. «Вот тут документы вашего парня, номер части вроде бы ваш…», - произнес он привычным тоном. По фотографии на развернутой страничке удостоверения я тут же узнал лицо своего подчиненного, молодого сержанта сверхсрочной службы Усатюка. Как только я произнес «Это мой», Выражение лица моего коллеги изменилось на сто восемьдесят градусов, сопровождаясь вздохом облегчения. А я в тот же миг, приобрел то естественное в таких случаях состояние, когда происходит горестное и непоправимое событие. «Как это случилось?», - спросил я у гаишника. «Свидетели показывают, что ваш парень обгонял на мотоцикле легковушку и не рассчитал боковое расстояние между встречной «шестеркой». Видите, боковые защитные дуги на мотоцикле, вот этой дугой он и зацепился за конец заднего бампера встречной. Его бешено раскрутило и выкинуло из седла. Пролетел тридцать метров и ударился об асфальт головой и спиной… Погиб мгновенно», - услышал я, видимо уже подготовленную ими для отчета форму доклада.

Мысли о поездке домой и дне рожденья ушли куда-то далеко, а в голове прокручивался возможный план дальнейших действий. «Когда  и где можно будет родственникам забрать тело погибшего?», - спросил я у старшего. «Так, сегодня суббота, только с утра в понедельник, не раньше, сами понимаете. В городском морге.», - спокойно и уверенно отчеканил он. Тут он назвал город, где я жил с семьей, и который относился уже к другой области. После того, как погрузив тело Усатюка, медики увезли его на санитарке, я вернулся в расположение лагеря. Пошла цепочка докладов от командира эскадрильи до управления училища. Выслушивая мой доклад, каждый последующий начальник считал необходимым для себя произнести набор строгих порицаний, обвинив в «слабой воспитательной работе». Эти доклады наверх я считал наиболее неприятным этапом при таких событиях. Потому, что все остальное укладывалось в чисто житейские правила и обычаи. Надо было известить родных о гибели Усатюка, живших в одном из колхозов в шестидесяти километрах от города, собрать деньги в помощь семье, договориться о встрече с ними для перевозки в деревню тела их родственника. Когда все организационные вопросы были отработаны, наступил вечер и командир решил все-таки отпустить меня домой, чтобы дать мне возможность в оставшееся время побыть с семьей.

В понедельник, ровно в назначенное время, я подошел к городскому моргу, к которому через несколько минут подъехал грузовик с родственниками Усатюка. Это была машина, похожая на фургон для перевозки хлеба с одним единственным окошком. Ее шофер привез молодую вдову, отца и брата покойного. Решили, что лучше всего в морг зайти мне одному. И это было правильным решением. На мою просьбу забрать тело погибшего в ДТП, на меня подняли изумленные глаза. «С утра к нам поступило пятеро, но таких нет, сами посмотрите, - услышал я в ответ». Войдя с патологоанатомом в покойницкую, я быстро убедился в том, что Усатюка среди них нет. Повторные попытки выяснить всю хронологию последних двух суток, не дали никаких результатов. Наш Усатюк пропал… В моих висках быстро закрутились возможные варианты событий и план действий.

Прежде всего, чтобы не терять время, нужно было закупить все необходимое для похорон, а уже приготовив это, звонить в городскую больницу того города, возле которого погиб Усатюк. Но сначала об этом должны были узнать его родственники, ожидавшие меня в машине. Они все тогда находились в таком подавленном состоянии, что мне было легко убедить их в этом и взять все в свои руки. Мобильной связи тогда еще не было, поэтому такие вопросы выяснялись на переговорных пунктах, где собиралась масса народу. Стоять в очереди, у меня не было времени, поэтому через их головы я заказал разговор с нужной больницей. Мне тут же предложили пройти в кабину. Изложив проблему, я приготовился услышать встречное предложение забрать покойного. Но то, что я услышал, возмутило меня настолько, что я, уже не сдерживаясь, буквально кричал в трубку, громко произнося слова «тело покойного», «морг», «вскрытие» и т.д. Врач больницы ничего не знал о случившемся, тем более, что только что заступил на смену. Я попросил переключить меня на морг, при этом в зале переговорного пункта сразу же установилась тишина, и все с настороженным вниманием повернулись в мою сторону. Наконец, раздался голос из морга, который спокойно сообщил мне о том, что такой у них имеется, и лежит в часовенке еще с субботы. На вопрос «было ли вскрытие», мне ответили «нет». «Вы понимаете, что приехали его родственники, им нужно забрать тело для похорон», - продолжал я кричать в трубку. «Так забирайте», - спокойно ответили мне в ответ. Стараясь успокоиться, чтобы не подать вида своего расстройства, я вышел к машине и кратко рассказал о дальнейшем плане растерянной родне Усатюка.
 
Уже через сорок минут мы подъехали к больничному моргу. На вопрос, кто мне поможет забрать тело, родственники ответили отказом. Отец сказал, что «не выдержу», а брат, «я боюсь мертвецов». Согласился лишь шофер, с которым мы и занесли в помещение привезенный гроб. Но когда нас провели в часовню, маленькому сооружению из дерева, без холодильника и огромными окнами без штор, где одиноко под солнечными лучами лежало тело Усатюка, нам стало откровенно плохо. Смрадный невыносимо стойкий трупный запах ударил нам в нос. Находиться там было просто невозможно. Мы выскочили наружу и тут же закурили. Все стало понятно. Два дня назад те спокойные гаишники решили вопрос «по-своему». Зачем организовывать отправку покойника для вскрытия в город другой области, да еще в субботу? Проще отправить в ближайший город, в своей области. Но даже и в своем городе, никто не подумал поставить задачу работникам морга подготовить тело к понедельнику. В результате, двое суток с лишним наш Усатюк парился на солнце в своей одежде, не вызывая никаких вопросов у медперсонала. Не был даже составлен документ о причине смерти для получения соответствующего свидетельства. Что это, профессиональное равнодушие, или обыкновенное человеческое свинство со стороны целого ряда служащих и чиновников? Наверное, и то, и другое. Но надо было что-то делать, и я отправился к главврачу, где мне тут же, и безропотно выдали нужную справку. Объяснив ситуацию, я выпросил две литровые банки с формалином, которым тут же обработал тело покойного. Формалин сделал свое «доброе» дело и мы были готовы к отъезду. Лишь после этих процедур я решил показать родственникам их сына, брата и мужа. «Откачав» вдову нашатырем после обморока, мы усадили ее в кабину, а сами расположились  на полу, покрытом слоем соломы, вдоль гроба с телом. Дорога к деревне после поворота с трассы была неровной, поэтому гроб подбрасывало, и его крышка постоянно слетала то в одну, то в другую сторону. От этого отец и брат Усатюка еще больше отодвигались от него, плотно вжимаясь в углы фургона, вопросительно глядя в мою сторону. Мне ничего не оставалось, как усесться на крышку верхом, крепко поддерживая ее своими ногами. Более нелепого вида нельзя было даже придумать. Но в такой позе пришлось находиться до самого приезда.
 
Когда открыли заднюю дверь фургона, я увидел несколько сотен людей из местных жителей, ожидающих нас целый день с самого утра. Первым к гробу подошел председатель колхоза. Почувствовав запах разлагающегося тела, он произнес по-украински: «Тянуть нечего, надо хоронить». Церемония прошла спокойно и достойно.  Меня тогда поразило человеческое тепло их односельчан. При возвращении с кладбища меня обступили родные и знакомые покойного, все спрашивали о том, как это случилось, и о деталях происшедшего. Я терпеливо и деликатно рассказывал обо всем. Возле дома родственников Усатюка были установлены длинные наскоро сбитые столы и скамьи. Присутствующих на поминках было сотни две. Столы были добросовестно заставлены едой и самогоном. Колхоз принял в этом активное участие. Сколько я тогда выпил, сказать трудно, но опьянение не наступало, нервное напряжение от всех событий этого дня не отпускало меня, ни на мгновение. Поминки продолжались до самой темноты и все разошлись только за полночь. Односельчане и родственники Усатюка относились ко мне с подчеркнутым уважением, без конца подкладывая еду и выпивку за столом, а потом предоставив мне отдельную комнату на ночлег.
   
Утром вместе с родственниками Усатюка мы сходили на кладбище, которое располагалось на краю деревни. Мне нужно было возвращаться на службу, поэтому от коротких поминок отказался. Из-за чего мой штурманский портфель был до отказа наполнен самогоном и едой. Отказываться было нельзя, но я не знал, что буду с этим делать. Со вчерашнего дня меня преследовал неистребимый запах морга. Мне казалось, что им пропитано все вокруг, даже содержимое портфеля. Автобус, в котором я возвращался на службу, нес меня по пыльной дороге вдоль полей с лесозащитными полосами, периодически проезжая мимо тихих ставков, поросших по берегам плакучими ивами. На фоне той красоты думалось о высоком и вечном, о постоянном соседстве радости и горя, о большом числе добрых, порядочных людей, и тех немногих, кто часто портит им жизнь.
 
Приехав к вечеру в лагерь, я застал своих коллег сидящими за домино. Рассказав им о всех перипетиях последних двух дней, я выставил на стол содержимое своего портфеля. Две полулитровые бутылки с самогоном, заткнутые обрезками свеклы, и добротная закуска быстро отшибли у сидящих желание продолжать игру. Неожиданное застолье прошло под знаком поминок, как и положено тихо, тем более, что после двух подряд летных дней наступал нелетный день для отдыха и подготовки к следующим полетам. В застолье я не участвовал, потому что я по-прежнему сильно ощущал тот удушливый и невыносимый запах, преследовавший меня уже второй день. Запах,  казалось, исходил и от еды и от спиртного. При этом меня откровенно удивляло, неужели этого не чувствуют сидящие за столом? Я лег в кровать, повернувшись от всех лицом, и заснул глубоким сном, словно после тяжелой работы.
 
Этот запах преследовал меня еще долго, несколько месяцев, пока мы все не возвратились домой к своим семьям.