Сторож

Сторож.

Минули сутки, как Семен Данилович остался один на базе старательской артели «Дальняя». Погода еще сравнительно баловала, стояла хорошая, солнечная, обычная  для этого времени Севера Дальнего. Ночью округу посещали  небольшие заморозки, в последнее время  доходило уже до минус восьми, но днем, ближе к десяти часам, становилось сравнительно тепло и тихо.
Такой осенний период времени северяне в шутку называют, как и береговые южане, бархатным: нет, за короткое лето беспрестанно пищавших, носившихся тучами, комаров, и всевозможных мошек, беспощадных оводов, и почти нет снега. Так, в глубине деревьев и густого ольховника проглядывались его белые пятна, которому суждено лежать до самой, как и лето короткой весны, и скорее всего захватывающие первые числа календарного лета. Солнце с каждыми сутками резко клонилось все ниже и ниже, и его косые лучи не могли их поглотить.
Сопки начали утрачивать первоначальную осеннюю прелесть, постепенно исчезали разноцветные пятна, только стали четко выделяться плантации вечнозеленого высокого стланика.
С распадков по-прежнему журчали ручьи, но уже подернутые у берегов  тонким ледком, и  не с прежней резвостью, и силой. Лиственницы сбросили летние убранства, почернели, приготовились  к продолжительной  холодной зиме.
Куда не ступит нога, словно ковром расстилаются, прикрыв под собой брусничник и низкорослый багульник, рыжие опавшие иголки лиственниц.
С распадков, со стороны непролазного переплетенными корявыми ветвями ольховника, приятно доносится кисловатый запах светло-золотистых опавших листьев, притихла жизнь холмистых муравейников, кое-где на полянах среди ольховника, виднеются оранжевые гроздья кустарниковой рябины  частично побитой птицами.
У подножья высоких сопок виднеются хлопья пуха Иван-чая и лишь  в низу, у самой реки ещё просматривалась  зелень травы и кустарника, вероятность близости воды, и вечернего густого тумана над рекой, сохраняли её от заморозков. Над обводненных низинах шарахалась перелетная птица. Какой её здесь только нет! Собираются стаями, кружась по долинам, с шумом , гамом .Речные чайки ходят по прибрежному тонкому ледку высматривая что-то в хрустально чистой воде. Природа жила, дышала северной  осенью.
С расщелин больших камней покрытых седым мхом свисали гроздья темно-вишнёвой брусники,  в мшистом лесу в это время найти её сложно из-за опавших листьев и хвои, но всё же, у старых трухлявых пней, тоже обросших временем мхом, можно набрать не одну пригоршню необыкновенной на вкус ягоды.
В недалекие годы, когда существовал и работал прииск, и было немало народа, ягоду часто брали недозрелой, торопились, а вдруг кто первым придет и обчистит плодородную облюбованную поляну или место. Недозрелая, горьковатая, даже дозревая в различных хозяйских емкостях слегка меняла свой вид и качества, лишь слегка темнела, порой даже морщилась, была терпкой и мягкой. Эта же выдержанная, дозревшая на корню, была слегка сладковатая с крепкой оболочкой, сохранившая все витамины заложенные природой. Чуть поддернутую морозцем, если с такой ягоды варить варенье, а после дать отведать незнающему вкуса брусники, тот наверняка ответит что вишнёвое. Точно вишнёвое, но только с северной вишни, так ее прозвали северяне, но только с необычным   отличительном  от материковой, вкусом. Каждое приготовление присуще лишь одной хозяйке, одинакового вкуса не бывает и даже раскрывая секрет  индивидуального приготовления не получите первоначального  желаемого эффекта, вкусового качества. Индивидуальность неповторима, это закономерно. Варенье получается темным и густым, но его можно и осветлить: многие хозяйки на материке, в конце варки  вишнёвого,  кидают в варенье добрую пригоршню вишневых листьев. Не могу поведать, какие в том случае происходят химические процессы,  но варенье становится более светлым, оранжевым. Кто-то может подать вполне логический возмущенный возглас: - так ведь лист имеет горький вкус!- Могу заверить, - не беспокойтесь! Лист не отдаст свою горечь, этого просто не произойдет.
Такую процедуру можно проделать и с брусничными листьями, обладающими вяжущими свойствами,  заготавливаемые на зиму, предусмотрительными хозяйками, но только с предварительными приготовленными кубиками апельсиновой мездры, я так думаю, будете благодарны такому  совету.

Две лохматые дворняги, выпущенные вчера вечером, убежали по следам последней вахтенной машины, покинувшей базу, и до сих пор не вернулись.
Семен Данилович, беспокойно оглядывая вокруг в бинокль, часто делал ладони рупором, и громко кликал, голос эхом прокатывался по долине, тонул где-то в сопках, но все напрасно. Да он и не слишком волновался, такие отлучки они вытворяли и раньше, и не раз. День, второй побегают по сопкам и долине, погоняют леммингов или зайца, вспугнут куропаток, а потом отсыпаются под геологическим домиком , называемым в частом обиходе тепляком, где в прохладе не донимали назойливые комары и оводы. В такое время их было сложно выловить, посадить на цепи, а если и удавалось, то они долго тосковали по насильно отнятой свободе передвижения, долго не принимали пищи, жалобно смотрели в глаза и поскуливали.
Дворняжки дворняжками, но на охоте были незаменимы, вели себя не хуже обученных к такому делу охотничьих собак, двигались тенью, бесшумно выискивая дичь, поднимая с ручьёв на крыло уток, и никогда не подводили. Данилович не позволял себе их гладить, да и они не любили, когда к ним кто прикасался, он лишь разговаривал с ними, как с людьми. Как таковую охоту он не любил, но стрелял для своего возраста так, молодым на зависть  в кратковременных состязаниях. Поэтому если возникала нужда в мясе, посылали его, он-то де не промажет, всегда возвратится с добычей.
Весь стрелковый арсенал находился в его распоряжении: чистил, смазывал, выдавал, кто желал пойти на охоту. Последние годы старательской жизни приучили к бдительности, нехороший люд то и дело стал появляться в окрестностях  разрабатываемых золотоносных полигонов. Ясно одно, никто, из работающих в артели, никогда не видел, кого - похожего на гомо сапиенс даже издали, но  были видны следы  его присутствия, вызывая настороженность и различные кривотолки.
Было ясно: кто-то издали наблюдал, что делается на больших, обрабатываемых полигонах, по -видимому  следил за работой артели, и такие действия было странными, навевали  вопросами. Ни уже ли в такой глуши, обитают одиночки?  Поди, угадай, что у него на уме, и вообще одиночка ли? Подводили к лёжке собак, но они не проявляли явного  беспокойства, что было странным.
Данилович, как опытный следопыт, внимательно рассматривал место лёжки, палочкой перекидывал сломанные ветки кустиков, обходил вокруг место, и прищурив глаза говорил:
-По вероятности здесь отлёживался один бидло, курил сигареты с фильтром, роста среднего, в резиновых сапогах приблизительно  сорок третьего размера,  с привычкой покусывать веточку .
-Даёшь, Данилович! Может, присмотришься и фамилию назовёшь?- сомневался кто в его выводах.
-Так ни кто из идущих не думает о том, что он оставляет после себя, нет культуры общения с природой, -говорил он .
-Возможно, ты и прав,- соглашался с ним сомневающийся.- Я сам, на самом деле, не знаю следов своих кроссовок, значит, тот кто здесь отлёживался, был,  как и я, в этом отношении профан, не читающий детективов.
-И какой из этого, допустимый, твой вывод?- Данилович развивал мысли говорившего.
-Возможно, здесь отлеживался слишком молодой, и не достаточно опытный.
-То-то и оно! - восклицал Данилович, потрясая указательным пальцем. - Что не говори, а сам факт неприятен.
После таких неожиданных обнаружений, по предложению золото - охраны, единицы оружия хранились в разных  отдельных местах, для всяких непредвиденных случаев.
Данилович  скрупулёзно, почти каждый день, проверял его наличие, состояние, аккуратно записывал даты проверки в отдельную отведенную тетрадь. Ко всем охотничьим ружьям относился одинаково, но только стоило появиться в его мозолистых руках боевого карабина, лицо становилось неузнаваемым,  даже все светилось. Он восхищался оружием, щелкал затвором, ему не раз предлагали его испытать, а он лишь с улыбкой покачивал седой головой, уходил от пожелавших стрельнуть, старательно прикрывал ладонями уши. В эти секунды он выглядел по - детски смешным.
О всех хищениях драгметалла, доводилось до сведения всех работников артели,  и какие при этом были последствия. Презренный металл привлекал слабо-нервных и нечистых на руку. В некоторых артелях участились разбойные нападения на промприборы,  и даже случались невинные жертвы. В этом вопросе на «Дальнем» не было печальных эксцессов, было, по прежнему спокойно,  никто не нарушал спокойного повседневного трудового ритма.
Артельщики хорошо знали друг друга и поступившего новичка проверяли своеобразными способами на прочность по старой негласно существующей системе в сплоченном годами коллективе. Работа все же работой- никто не застрахован, никто не знает где может произойти неприятная трещина криминала, с какой стороны возникнет ее проявление. Поэтому руководство решило на счет оружия, законно зарегистрированного, вынести конкретное, правильное,  разумное решение.
Председатель артели, тучный, словно катающийся шарик, в годах мужчина, с одинаковой  добротой относившийся  ко всем работникам, советовал Даниловичу, отправляя в очередной раз на добычу, все же взять карабин. Мало ли чего, а вдруг наскочишь случайно на медведя, а с ним встреча -не шутка, зверь не предсказуем, на что он отнекивался, ссылаясь на то что карабин тяжеловат, не по годам ему, а вдруг только ранит зверя и тот уйдет, он будет очень сожалеть. Если даже убьет, то за добычей не так просто будет добраться, и для этого  надо будет отрывать технику от ее работы. С карабином надо идти не одному, и с лицензией на серьезного зверя, по закону. На  зайчишку, уток,  которых в округе развелось много, лучше ходить с обыкновенным ружьем, надежней и экономичней. Появились даже глухари, да и лоси вплоть с рук берут, самка с малышом по полигонам ходят и не боятся рокота техники.
Председатель с ухмылкой поглядывал на него, дымил противными папиросами, пожимал плечами:
-Семен Данилович! Да какая тут, за несколько десятков километров от трассы, и жилья, бог знает столько, лицензия, скажи ты мне? А если сам зверь нападет, то он не будет спрашивать ее, - хохотал он от души.
На что тот отвечал:
-А я хожу там,  где ему делать нечего. Косолапого, если его по неразумению не затрагивать, не обижать, сам никогда человека не затронет, особенно летом, он сытый и обычно в это время обитает у реки. Я, если его встречу, заговор знаю, пошепчу ему на ушко, и он уйдет восвояси, -полу -шутя говорил  Данилович.
Он помнил случай когда, как говорится неожиданно лицом к лицу, встретился со старым медведем и переборол страх перед местным властелином, медведь его только понюхал, фыркнул и ушел восвояси.
-Как хочешь! - смеялся пред. - Тебе виднее.
Данилович не был семейным человеком, и если его ненароком,  в беседах, просили, или специально провоцировали, легко уходил от такой темы, по причине вдруг появившегося неотложного дела.
В артели он был с момента её зарождения, раньше работал обпробщиком, - такая специальность- в золотодобыче, или, как его в шутку называли, -« начальником лотка»,  после развала прииска, а в последнее время,  где был нужнее на  промывочной период. Который год сторожил зимой, и его на материк особенно не тянуло, считал, - там ему делать нечего, так  постепенно и свыкся со своим одиночеством. Самым что ни есть праздником для него был мартовский весенний день, когда прибывали первые артельщики.
Артельные на все работы набрасывались дружно, со смехом  и подтруниванием к допускавшим промахи, порой и с крепким словцом. Если кто буйно выражал недовольство, того быстро успокаивали, кончалось всё битием по рукам под общий смех. Данилович все же пользовался всеобщим уважением и за глаза называли его Калинкиным-то бишь- старостой артели, в глаза ни кто не говорил, а если у кого нечаянно срывалось, он только покачивал головой и говорил словно стесняясь:
-И надо же,  удумали!
Однажды механик, безо всякой там задней мыслью назвал его так, на что, по привычке хмыкнув сказал:
-Ты тоже туда же?
Механик, поняв свою оплошность перед пожилым человеком, густо покраснел и больше никогда не позволял себе такой забывчивости.
Данилович ко всем,  как и пред, имел неплохие отношения но с  артельным поваром ,горбатым  с детства Флором имел дружеский вид, может потому что тот, по своей убогости тоже был одиноким. Они были, не разлей вода. Вместе заготавливали дрова, собирали грибы и ягоду, ловили в речке рыбу, серебристого хариуса, жарили, варили, коптили, выпекали хлеб.
Флор был моложе Даниловича лет на двадцать, и разница в годах не мешала их дружбе. Они родственны были по духу. Вдвоем, когда Данилович был свободен от основной своей работы, порученной ему, что-то коптили, вялили, постоянно оттуда, где они находились,  тянуло чем вкусным и притягивающим, и кто не выдержав соблазна  подходил , встречал негодующий взгляд Флора, ретировался не солоно хлебавши, все что ни делали друзья относилось ко всем и для всех, без исключения, даже не поважали руководство. Только один пред питался отдельно, по причине пошаливания у последнего сердца, Флор чётко следил за его питанием.
Об аккуратности двух друзей можно было судить по состоянию жилья,  где они не первый год сезонили, по его убранству и местонахождению. Здесь, в опустевшем, заброшенным, разрушенном поселке бывшего прииска, не осталось ни одного  мало - мальски  пригодного для жилья строения. Лишь в стороне от компактного бывшего жилья, уцелело, непонятно почему двухэтажное здание из бруса, бывшая контора прииска, осталось ухоженным  и достаточно крепким. На первый год артельной жизни, здание, по неопытности заселившихся в него и скорее по расхлябанности, разморозили систему отопления, пришлось все по- новому восстанавливать, делать капитальный ремонт, белить, красить, и вскоре заработало местное, хорошо продуманное отопление. В последующие года, наученные горьким опытом, готовясь покинуть базу, сливали воду, подвозили компрессор и тщательно продували систему, но все же на вторую зиму кто-то за зиму успел нашкодить, предложили Даниловичу сторожить, обеспечив всем необходимым для длительного проживания, и он сразу, даже с радостью,  согласился. Не скитаться же по знакомым всю зиму на материке, не быть ни для кого обузой, были бы если родственники, и то не то, так решил он.
Ему вначале предложили поселиться в конторе, но он смекнул,  такую площадь будет отопить сложно, косился на отдалённое  сооружение, ходил вокруг него кругами, и однажды, присчитав  в уме все за и против, пришёл с предложением к преду. С трудом была открыта дверь и закипела работа о переоборудовании внутренних помещений, и  было необычным даже выходящим из всех правил проживания -представляла землянку, но  не в земле, а на ней. Сложенное из толстенных лиственниц и обложенных шлакоблоками длинное строение  засыпали крупным галечником с трех сторон, оно предназначалось в бытности для хранения взрывчатых материалов, но разумной задумке не суждено было сбыться. С умом построенное хранилище так и не понюхало запаха взрывчатки,  не подверглось варварскому разграблению так,  как ключи от массивных металлических дверей находились у инженера по технике безопасности, в последствии ставшим председателем  созданной им артели.
По предложению Даниловича строение частично переоборудовали внутри, а так же засыпали верхние бревна, обложив предварительно сухим торфом. Со временем насыпь уплотнилась и даже начала обрастать травой,  что спасало от таяния снега и летних дождей. Получилось что-то подобия охотничьего домика- зимовья, но крупного в размерах, казавшимся издали зеленым холмом с  шестиметровой трубой, как у котельной с толстыми тросовыми растяжками. В ее засыпанном торце, осталось маленькое окошко,  даже раздевшись, через него невозможно было попасть во внутрь. Непонятно, для чего оно существовало, скорее всего, для определения времени суток. В метре от него низкая металлическая дверь с хитрым внутренним замком, за которой находился снегоход и несколько бочек с дизтопливом и бензином  расположенных вдоль стен.
В средней части холма полутораметровая пристройка с массивной металлической дверью, вторая, непосредственно открывающаяся во внутрь, деревянная, оббитая толстым войлоком. Из пристройки сразу попадаешь в довольно просторную кухню с высоким потолком, а уже с нее с одной стороны две двери, ведущие в просторные комнаты, с другой дверь в предбанник, а дальше небольшая баня, которая способна вместить сразу человек пять не больше. Внутри еще было несколько хитрых закоулков,  но они были закрыты толстыми щитами, как ненужные. Вначале  такое сооружение получило французское название «Лувр», но однажды молодой бульдозерист, по незнанию прокатился по холму, снес трубу, пострадал  генераторный столб, перекрытия выдержали экзамен на прочность, с той поры артельные в шутку прозвали объект «шлиссером», имелась в виду  Шлиссельбургскую знаменитую крепость. С  той поры понеслось, как ориентир,- сходи в «шлиссер», в стороне от «шлиссера» и так далее и т.п.
На кухне разместилась настоящая, творение  Флора, сложенная из специально завезенного с материка каминного кирпича  русская настоящая печь, с израсцами,  и просторной лежанкой. И она была, как раз кстати. В ней пекли для артели ароматный подовый хлеб, сдобные пирожки с местной начинкой, ягодами, грибами, рыбой  и мясом. В этом деле Флор был настоящим мастером, и вообще для артели он был настоящей находкой. Каждый четвертый вечер он заставлял Даниловича вымешивать тесто. Тщательно вымешанное  пробовал на упругость и на вкус, давал те или иные указания, морщился, если что ему казалось не так, незлобно поругивал и на вопрос, почему он никогда не похвалит за хорошо выполненную работу, серьезно отвечал:
-Сам вижу, стараешься, а поэтому значит, хочешь научиться, стать неплохим мастером пекарни, излишняя похвала губит, слегка можно, и чтобы не зазнавался. А вообще, когда вымешиваешь,- он начинал повышать голос, - то с тестом разговаривать надо, и при том ласково, тогда и хлеб получается на славу. Оно как человек слышит и старается отдать всё лучшее, чем его заправил человек.
-Как это слышит? Выдумываешь. - Вкусный или невкусный, –зависит от умения мастера, а там ругаешь его или нет не имеет ни какого значения.
-Вот ты, Дим, старше меня, а многого не ведаешь, по причине бытия в котором пребываешь.
Но разговор разговором, а он даже в шутку ни разу не похвалил. Вскоре ученик  сам мог, без подсказок, но под бдительным оком,  выпечь и пирожки и хлеб. Проделывая такую приятную для души работу, говорил спокойно наблюдавшему за ним Флору:
-Надо же! До чего дожить пришлось!
На что ему Флор отвечал:
-Каждый уважающий себя мужчина должен уметь выпекать хлеб, печь пирожки, оладушки, блины, чего уж проще не бывает, и зря говорят, что это бабское дело, мало ли ситуаций случается по жизни. Городская среда заставила мужика заниматься не тем чем ему положено, больше нагрузил женщину, и чувствуя тайно вину перед ней, стал придумывать, как облегчить ей труд, стал придумывать разные приспособления и механизмы. Попав в женские заботы, ну там, сварить, постирать, поставил свою лень в прежние рамки, и всего напридумывал. Наши,  да и не только наши мужики, на придумки и хитрости падки, если напрямую касается их.
Данилович, чуть насупившись, бывало, соглашался с некоторыми выводами, а с некоторыми и нет,  между ними разгорался  спор, каждый старался доказать  свою правоту, но они никогда не ссорились.
К печи примыкала обыкновенная плита с конфорками и трубчатым котлом внутри водяного отопления. По всему обжитому помещению  разместили восемь отопительных приборов. Всю систему залили  тосолом, разведенный водой, на всякий случай, чтобы  случайно не разморозить систему, в виду длительного отсутствия в морозные зимние дни. Система работала  четко и безупречно, достаточно было двух-трех полениц дров, и в помещении становилось тепло.  С одной стороны печи, на металлической решетке, можно было поместить более куба  готовых дровяных полениц. В летние дни, когда устанавливались стабильные теплые дни, плиту топили редко, так, порой только в дождливые дни, тепла хватало от одной печи, которая постоянно была не только теплой, в ней готовилось всё. В летние дни наружная дверь постоянно была открыта, в коробку помещали легкую,  сетчатую, как преграду для кровососущих и грызунов.
Одна комната служила спальней, в которой разместили восемь коек, поместились еще старенький диван и больничная кушетка. Но чаще всего друзья спали на печи, где постоянно было тепло.
В другой комнате располагались длинные столы, оббитые тонким блестящим нержавеющим железом, на них раскладывались свежевыпеченные хлебобулочные изделия и накрывались специальным ватным одеялом для дозревания, как говорил Флор, чаны для теста. Тут же поместили  на подставках две бочки с растительным маслом, была еще одна поменьше в которую Флор высыпал высушенные  на печи у самой плиты сухарики, пользовавшихся у артельных большим спросом. После завтрака, за пару часов к обеду, он набивал ими сумку и отправлялся на полигоны, сбегались рабочие и вмиг сумку опустошали. Вторую ходку делал в контору, и  если там никого не было заполнял чашки,  шел в ремонтные цеха, и лишь после такой зарядки отправлялся готовить обед. Часто подключался Данилович, если только был свободен.
На кухне; сзади объёмной печи, располагался большой, сработанный из шпунтовых досок, и оббитый цинковым железом  ларь, вмещающий до десятка мешков муки. Рядом формовочный стол также из нержавеющей стали и емкость для приготовления, и отстоя теста. Формами служили жестяные банки из-под сельди, конусообразные и больше по емкости. От заводских алюминиевых форм Флор отказался, были, по его мнению, неудобны, банки всё же ниже и в них  тесто хорошо пропекалось.
В одном из закоулков помещения, в деревянном ящике, помещались аккумуляторы для внутреннего освещения. Выключатели, фары без стекол, бульдозерные лампочки, удобно расположены опытным артельным электриком. У самого входа в помещение на невысоком столбе был закреплен генератор с большими лопастями на вертящемся флюгере, малейшего движения воздуха было достаточно, серебристые лопасти вертелись, подзаряжая аккумуляторы, и вот уже который год. Имелась и бензиновая подстанция - ею пользовались редко, и то в крайних случаях.
Быстро пролетел сентябрь в повседневных заботах. Данилович старался не менять привычный ритм жизни, Как всегда поднимался по утрам в одно и то же время что и раньше, он чувствовал, что долг ответственности стал намного меньше, но это не давало право расслабляться, по утрам делал зарядку,  фыркал  над корытом, обливаясь холодной водой. Стоя перед зеркалом,  разговаривал самим с собой. Никто не мешал, ни кто  не тревожил, порой  находившись за день хотелось подольше утром поспать, преодолевая соблазн скатывался на пол и разминая ноги и руки обзывал себя слабаком, а после завтрака искал себе работу, ругал себя если что не получалось и щелкал языком  от удовольствия когда намеченное было выполнено.
Хозяйственным взглядом окидывал все вокруг, высматривая недоделки  и упущения отбывших артельщиков. С каждыми сутками  ночи становились длиннее, мороз постепенно крепчал, и уже приходилось натягивать на себя шапку ушанку, менять перчатки на рукавицы, а небо было чистым,  и что скоро выпадет снег,  не было  в помине, стрелка барометра застыла, замерла в одном положении.
В цехах закрыл плотно все двери, заткнул ветошью щели, проверил все форточки : много было сделано по мелочам которые  не раз давали о себе знать,  порой даже жестоко, к большой досаде. Не надо далеко ходить –вот хотя к примеру: в прошлом году кто-то забыл закрыть вентиляционную трубу, и Данилович без внимания , так по весне,  когда открыли цех, ахнули .Через нее насыпалось столько снега, что пришлось целый день руками выносить его с крепкими словами. Оставили на зиму, на улице, бульдозерные сидения и обшивка  лопнула. Да мало ли чего было забыто при торопливых сборах? Вот и приходится подчищать, то бишь, и себе забота. 
Особенно заклятым врагом была - по забывчивости, где оставленная вода, толи по неопытности, по торопливостью в осенних сборах. Малейшее ее попадание, проникновение,  по разным причинам приводило к непоправимым последствиям, и следственно к потерям. Разрушались под действием зимних, жестоких морозов различные узлы и механизмы, лопались емкости. В таких вопросах надо быть всегда на чеку, северный климат оплошностей не прощает. В по -запрошлом году кто-то в шкафу, над инструментальном столом, оставил бутылку с минеральной водой, казалось, что тут такого? В столе лежало с полтора десятка трубок высокого давления бульдозерной топливной системы, весной не могли взять в толк, почему треть из них оказалась непригодной, Данилович заинтересовался, недовольно хмыкал, рассматривая их, пытался установить причину, ведь без нее ничего не бывает. Расспросил где они лежали, пошел обследовать злополучное место, смотрел на бетонный потолок, может, где появилась трещина и через нее проникла весенняя влага, после оттепели, потолок был сухим, не было следов подтека. Вначале он сделал заключение, что кто-то сотворил специально, были, которые не возвращались на следующий сезон по разным причинам, хотя и сомневался. Тут его взгляд коснулся шкафа, открыл его, и тут увидел былой подтек воды. За фанерной стенкой шкафа, стояла лопнувшая бутылка из - под минеральной воды, и все стало ясно. Такую воду пил только один человек, страдающий изжогой,  его быстро вычислили и сделали соответствующее внушение, это была наука тем, кто дорожил артельным имуществом.
Мороз с каждым днём усиливался, а снега еще не было, Данилович не раз видел стайки горняшек,  «маленьких куропаток», облепивших почерневшую лиственницу, выглядели как комочки белого пуха. Не слишком пугливая птица, подпускает довольно близко, и если у ружья есть нарезной ствол, то можно спокойно выбить всю стаю. Но он не любил куропаток, жесткое, темное мясо со специфическим вкусом, вот рябчик, так совсем другое дело, и то он не любил на них охотиться, считал детской непростительной забавой. Порой надевал валенки на резиновой подошве и отправлялся к ближайшему валежнику за беляком, подстрелит одного, и на неделю есть  диетическое мясо, а шкурку просто выбрасывал, так как не знал, что с ней делать.
Только в последних числах октября  небо почернела, с севера подул  ветер ослабляя мороз, поднял тучи пыли а в ночь полетел снег, закружило, завертело, ветер выл в трубе и его шум отдавался в печи. Два дня летел снег с перерывами без ветра и на третий день ветер все же стих, но снег не прекращался, и, казалось, завалит Даниловича до не могу. Но  к середине ночи  его разбудил скрежет и вой в печной трубе, ветер дул с такой силой, что он подумал, уронит металлическую трубу, сорвет вентилятор с генератора на столбе. Ветер бушевал до утра и выдул весь снег, перемешался с пылью и ветками и шишками лиственниц. Данилович днем откапывал снег от входа, стоял дыша свежим воздухом, смотрел как тихо падал снег, и думал: - Вот и дождался снега, с ним пожалуй веселее, а то трудно носить воду ведрами.
Несколько дней не высовывал носа на улицу, топил баню, подшивал валенки, чертыхался  невзначай наколов палец, ладил короткие лыжи, подклеивая на них полосы меха, И всё равно для него время тянулось медленно. Казалось что он провозился  половину дня, глянет на часы, а всего – то прошло около двух часов.
Представлял, что снега выпало ни пройти? не проехать, но когда выбрался наружу, оказалось, весь снег выдуло вниз в долину. Много его надуло только у входа, да и у извергающей воду скважины, пришлось орудовать лопатой? проделывая проходы, но это уже была, как ни есть работа, не то что сидеть и плевать в потолок, в переносном смысле, бездельничать, так как мелкое занятие не считал работой, а только убийством времени.
Жаль только одного, что нет собак. Вот окаянные! Ну, что им здесь не жить? Сам виноват, не послушал доброго совета, привязать на недельку, не случилось бы такой оказии. Вот старый! Ведь чувствовал что так произойдет, вот и расплачиваюсь, - сокрушался он. - Тьфу ты! И Гришутка Бурда – молодец! Сколько раз говорили ему, сними с шестого аккумулятор. А он все сниму-сниму…-бурчал Данилович вслух. - Так пришлось  его тащить черт знает откуда, ладно что под гору, вот я ему дам когда появится по весне, представлял, как он будет его журить и видеть, как тот будет виновато опускать глаза. Понятно, что домой очень рвался, предвкушал  встрече с молодой женой. Он в прошлом году  женился, в акурат на святки, а в марте, уже сюда, с артелью. Тут уж ясно, затоскуешь, и в то же время заработать хочется. Где еще можно заработать как ни здесь? И как она его отпустила, ума не приложу? Да все они на деньги падки и разлуку переживают трудно. Знакомо дело! - глубоко вздыхал Данилович. - И сколько таких бывало на его пути  да и других с избытком.
Ему вдруг вспомнился жилистый, со взрывным характером, Степан, потомственным хлеборобом с Алтая, решившим, «на сезончик», как он выражался, подзаработать на машину.
Так это было, когда еще работал прииск, до его развала. Приехал не так,  как обычно делали многие начинающие колымскую эпопею весной, а под зиму, после Алтайской уборочной, с расчетом, что до начала будущего сезона заработает пару северных надбавок. В зимнее время работали стабильно в три смены. Заработки были чуть меньше летних, но за то было много свободного времени,  с выходными, по скользящему графику,  и о том, что для прииска скоро наступят печальные времена никто и не подозревал.
В один из морозных дней и появился этот одногодок Даниловича на восьмом участке, не упускавшем одно из первых передовых мест. На передовой участок попасть было трудно, но вероятно его рост и мощные кулаки позволили попасть в бригаду, с начала от всех не слишком отличался, только что ростом. В тот зимний день на полигоне находилось много народу. Полигон был уже расчищен от растительного слоя, кипела работа по приготовлению основной – бурению, и последующей вскрыше. Бегали маркшейдеры, с теодолитом, выставляли контура полигона, бурильщики готовили буровую технику, тарахтели бульдозеры, где подчищали и растаскивали оборудование. Электрики тянули провода, копошились у подстанции, подключали компрессор и буровые станки, шумели, кричали. Такая работа Степану была в новинку в диковинку, наблюдал за происходящим, не зная кому и, как помогать. Ему надо было всё подсказывать. По его глазам было видно, что он не понимает до конца специфики работы, постепенно стал кидаться то к одним, то к другим, вместе со всеми растягивал воздухопроводные шланги, силовые морозостойкие кабеля к станкам.  Из дымящего трубой тепляка,- геологического домика, вышел мастер участка.
-Мужики! Перекур, пошли пить чай!
Подъехала бортовая машина, загруженная бочками, из нее высунулась голова водителя, завопила, чуть ли не детским голосом:
-А где бригадир? Где его ловить? Сбросьте пару бочек с маслом, только берите с середины.
Ему показали в сторону соседнего полигона.
-Ну вот! - возмущался молодой водитель. -Гоняет себе по всем объектам. Мы же с ним договаривались, он мне говорил, что будет на восьмом. Да ладно уж! Разгрузите побыстрее, а то мне еще мотыляться по  трем участкам, до вечера успеть бы. На прииске пока дождешься очереди надо полдня проторчать.
Рабочие без лишних слов подошли к машине, по доскам скатили у  тепляка, сколько велел водитель, машина фыркнула и покатила по накатанной  по снегу дороге. Все дружной толпою ввалились в жарко прогретый  тепляк. Разделись, зазвенели кружками, защелкали костяшками домино. И как обычно в рабочих коллективах понеслись шутки, прибаутки   с анекдотами под дружный смех. Чаепитие приближалось к концу, как в тепляк вошел  бригадир с обледеневшей бородой в серой от пыли и масляными пятнами дубленке. Старательно убирал с бороды льдинки.
-А мне кипяток остался? А то вас набилось сегодня, как селедок в банке, - шутливо говорил он .
Взял с полки кружку,
-Масло давно привезли? - спросил у мастера, посмотрел из окна на улицу. - Моя машина забарахлила в пути так я пешком сюда. Слава богу! Вон уже едет. Молодец,  Пашка!  Докопался что к чему, а то я уже думал за ней бульдозер посылать. И всегда, такая подлость, когда позарез нужно! - тихо возмущался он.
-А тебе когда было не нужно?- спросил кто-то из рабочих.
-Бывает, но когда сплю, - в шутливой форме ответил бригадир, обжигаясь горячим чаем. - Масло давно привезли? Договаривались с ним, что меня подождет, на третий надо одну бочку. Что он говорил?
-Сказал, что спешит на другие объекты и что поздно его загрузили. А про третий ни словом не обмолвился,- ответил один из рабочих.
-Я так и предполагал, эта мымра пока отпустит, все нервы вымотает своей медлительностью, - говорил бригадир.
-Для нас, мы как заметили, она отпускает всегда в последнюю очередь, а ведь знает наверняка, что мы находимся дальше всех от прииска.
-Что-то тут непонятного, - соглашался другой, - ты бы, бригадир, пригласил бы её на брудершафт. Может она этого и ждет?
Бригадир обвел всех весёлым взглядом.
-А ты сам попробуй, она тебя одной грудью задавит, и не пискнешь.
-Да я готов за бригаду постоять, только она в мою сторону-ноль внимания, - говорил второй, - и вообще она не в моем вкусе.
-Другим предлагаешь, а если самого касается так в кусты? Знаешь, как подобное называется? Чистейшей провокацией, - говорил  третий.
-Горазды вы на шутки, хорошие  мои, - вместе со всеми смеялся бригадир, - чай попьете, загрузите одну бочку в мою машину, отвезу на третий.
Он обратился к мастеру.
 -Разбей звенья по сменам, после завтра начинаем бурить, хватит дурака валять. Вижу что соскучились по бурению. Надо до конца месяца с тыщёнку скважин сдать. Как   мужики,  настроение?
-Да нам бы только начать, а там не подведем, - загалдели вокруг.
-Знаю, что не подведете, - весёлыми глазами промолвил бригадир, и снова обратился к мастеру.- А его, - показал на новенького Степана, - определи к Семёну, этот быстро  его натаскает.
-Ну что, покурили, разомлели? Пошли теперь просвежимся, - крикнул звеньевой .
 Все стали одеваться, захлопали дверью.
Подогнали машину ближе к бочкам и тут кто-то из весельчаков,  как бы шутя сказал:
-Кто-то у нас схлопотал пару козлов, а до этого всё похвалялся, да мы да я, да мы сейчас, пусть тот вперед и с песнями. Она, - показал на бочку,  -всего лишь с двести кил с прицепом. Ну что парни, слабо?
Все заржали, смотрели на Николая, который с напарником проиграл в домино. Но тот даже не смутился, обвел всех спокойным взглядом, и, хмыкнув, предложил свой вариант:
-Кто швырнет эту оказию сам, без посторонней помощи в этот кузовок, тому вечером, так уж и быть, в семь ноль - ноль, ставлю - все притихли, ожидая что тот скажет, а он сделал паузу,  вероятно обдумывая свои  возможности, наконец выпалил: - Два, можно три пузыря. Ну что, у кого кишка не тонка? Дерзайте Жаботинские.
Все зашумели. обсуждая заманчивое предложение, кто-то  польстился на предложенную халяву, подтащил доску и под подбадривающие возгласы: - Давай, Петюнчик, давай, еще чуть – чуть! - попытался вкатить бочку в кузов. Из кабины вышел водитель, стал на подножку и с улыбкой смотрел на происходящее. Тяжелая бочка сопротивлялась,  не приодалев  и трети пути, соскользнула с доски на бок, второй желающий хотел поступить так же, и у него тоже ни чего не получилось.
-Вот если бы ты предложил такое летом то, совсем другое дело, - говорил запыхавшись первый неудачник, - а сейчас доска мороженная, по ней бочка - что салазки по льду. Сам попробуй,  чем другим предлагать.
-А летом мне такое  на ум не приходило,  - смеясь говорил затейник. - Я по ходу придумал. Между прочим, летом водку пить и при том чужую, в общаге не интересно, а на солнышке противопоказано.
-А мы бы её в тенечке, на холодочке, - говорил второй.
-Не! - скалился Николай. - Комары слишком кусучие.
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Стоящий в стороне Степан, не участвующий в словесных состязаниях и спокойно наблюдавший за происходящим подошел,  небрежно ногой отбросил доску в сторону, подкатил бочку к самому борту машины. Смотрел,  словно  её гипнотизируя, соображая, как в неё лучше вцепиться рукавицами, оглядел всех наблюдавших затаивших дыхания наблюдая за его действиями. Вот он присел, сделал движение, прогнув спину назад, прижал бочку к борту, и она оказалась у него на согнутых ногах в коленях. Все наблюдали за состязание силы и тяжести. Степан слегка приподнялся и вкатил  бочку в  пустой кузов, заскочил туда, поставил ее на попа. Легко спрыгнул с кузова и пока все соображали, как он всё проделал, закрыл борт, снял рукавицу и ладонью провел по лицу.
Николай поняв что проиграл  и придет час расплаты, заюлил, пытался возразить, что Степан не участвовал  в игре, то есть в домино, он, дескать предлагал проигравшим, а не ему, но не тут – то было, на него дружно насели:
-Э-э, нет! Оговорки у нас не пройдут. Ты сам предложил, тебя никто за язык не тянул, всё по честному. Ты предложил, и не важно кто сделал, мы свидетели.
-Ну ладно! - говорил побежденный. - Проиграл, сдаюсь. Подумаешь три бутылки! Давайте вечером ко мне только, чур, со своим закусоном, на счёт её мы не договаривались.
На том и согласились, с восхищением и уже с уважением смотрели на спокойного Степана. После, уже в тепляке обратили внимание на Степановы кулаки, Николай посмеиваясь,  указывая на них Семёну с некоторой тихой завистью говорил:
-Повезло тебе на счёт помощника, - всегда с нормой будешь.
-Да и у тебя тоже, хотя и щуплый, зато резвый, -отвечал ему Семён.
-Да он у тебя одними кулаками будет скважины долбить, закрывать за ним не угонишься, - смеялся Николай.
-Нет, не угадал, вдвоём не справимся, ещё в таком случае нужен будет помощник, - на шутку шуткой отвечал Семен.
-Это зачем? - не понимал  очередной шутке Николай.
-Вдвоём не хватит духу скважину продуть, - смеялся Семён, довольный своим ответом.
-А ты, Коля, предложи кому ещё на спор, - говорил кто-то ему авантюрно.
-Да вы меня, черти, по миру пустите, с меня и одного раза достаточно.
С каждым днем морозы крепчали, разбившись на смены, бригада занялась привычным делом - подготовкой золотоносных песков к летнему промывочному сезону. С установленным планом справлялись, без лишних нервозностей. Легко отбурили и взорвали первый ярус и как только мощная бульдозерная техника вытолкали за контуры полигона  раздробленный грунт, перебрались на второй нижний  и вот уже в сводках появились первые метры бурения.
Нижний ярус, как и предполагалось,  для бурения оказался,  как никогда сложным для бурения. Каждая скважина доставалась с большим трудом. Бурильщики на чем свет матерились, проклиная  незримую, спрятанную природой плиту, как нарочно не пускавшую буровые штанги в свое вечное чрево, отчаянно сопротивлялось напору человека. Быстро изнашивались победитовые коронки, лопались стальные штанги, начали изнашиваться буровые каретки станков, на гусеничном ходу. Приходилось иметь запасные редуктора и запчасти для них, а уж поменять, тоже составляло трудность потому что все замены на крепком морозе не доставляло удовольствия. А тут еще, к огорчению всех, бригадир сломал ногу, и руководство бригадой поручили Семёну Даниловичу. Вот тут он показал всем свои организаторские способности.
Начали гореть двигателя на буровых станках и обмотчики не успевали их перематывать ,в одно время за ними даже образовалась очередь. Данилович даже умудрялся доставать их на соседнем прииске, чем удивлял руководство.
В то время часто можно слышать разговоры среди бурильщиков, типа:
-Эй , Мишка! Сколько сегодня метров продолбил!
-Да получилось пятнадцать метров. А у тебя?
-О-о! Я тебя сегодня на пять метров  перещеголял! За то, два редуктора ухлопал.
-Вот везет же людям!
Данилович с умилением вспоминал, с какими  сильными людьми ему приходилось работать. Артельные- сезонные люди  по настоящему не нюхавшие морозных дней, только некоторые которые по весне прибывали первыми и то уже морозы спадали и днём бежали ручьи от талого днём снега, были неплохими работниками. Бывали единичные заморыши, но они как тихо появлялись так же и исчезали, не выдержав нагрузок, а в основном люди – работяги, не унывающие в любых, даже сложных случаях. Даниловичу вспомнился один интересный случай, когда он попал с травмой в больницу и в палату, в которой он лежал, вкатили только что прооперированного массивного телом мужчину, лишь наличие свободных от бинтов одного глаза и рта подтверждало что это действительно была голова,  а не белый шар на массивной шее. Ходячие, кому было под силу, помогали санитаркам переместить этого здоровяка на заранее приготовленную койку. Засуетилась сестричка, сделала ему укол, поставила капельницу и вышла, предупредив, когда в колбе кончится жидкость, позвали её, она будет в соседней палате.
Новый больной,  до этого не подававший никаких движений, отошел от наркоза, открыл глаз, завертел им, зашевелил губами, по-видимому, что-то просил. К нему подошел парень, с перевязанным плечом и который пару дней назад  перенесший операцию по удалению аппендицита. Он наклонился к новенькому и внимательно прислушался, к тому, что хотел сказать больной. И тут он выпрямился, и с шумом втягивая воздух в себя, держась обеими руками, где был порез, с ревом выскочил из палаты. На шум быстро появился, в белом халате, дежурный врач, наклонился над свеже – оперированным, и рассмеялся:
-Золотой ты мой, цены тебе нет! – говорил, убирая капельницу. - Будешь жить долго, даю  полную гарантию. А бабу тебе нужно ту, которой сваи забивают, и то только на нее смотреть. Потерпи, дорогой, всё у тебя впереди.
По глазу и широко открытому рту было видно, что больной был доволен своей шуткой. Находясь в такой  сложной позиции  поднимает духовное состояние,  рядом лежащим с ним.
Был уже второй зимний сезон, как на прииск поступили новые буровые станки для бурения скважин. Теперь бурильщик не прыгал на трескучем морозе с дистанционным пультом управления, наблюдая  за процессом бурения в меховых рукавицах и закутанным как кокон в шубу, сидел  в небольшой, уютной, утепленной кабине, с блоком кнопок, наблюдая через толстое стекло, как с скважины вылетала мелкая фракция и, как опускалась вниз буровая каретка. В этом сезоне станки намного модернизировали: вместо приводных цепей перешли на легкие алюминиевые шкива с текстропными ремнями.
Стали меньше гореть электродвигатели, и уже сгорание такового воспринималось, как ЧП. А редуктора? Всё зависело от категории  залегания пород.
Семён сидел в кабине, надрывно работающего станка, тоскливо наблюдал, как прыгала каретка, изо всех сил стараясь опуститься вниз, станок с каждым ударом содрогался,  болезненно отражаясь в висках. Он нетерпеливо ёрзал на сидении, ожидая, когда же отмучается скважина, залить в редуктор порцию масла, недовольно дёрнув головой, вышел из кабины, крикнул Степану возившегося у готовой скважины:
-Стёпа! Принеси с полведерка масла. Видишь, редуктор  во всю парит, доведём до кипения и хана ему, до утра не дотянем.
Степан махнул рукой давая понять, что он его понял, направился в сторону тепляка, в этот момент каретка подпрыгнула последний раз, из скважины стала вылетать крупная фракция, каретка мягко, без рывков поползла вниз.
-Наконец-то! - с облегченным вздохом промолвил Семён, и выключил станок.
На мгновение ему показалось, что он оглох от наступившей тишины, на ощуп, в ящике нашел гаечный ключ, спрыгнул со станка, взял с задней площадки короткую металлическую лесенку, подставил под редуктор. Мороз кольнул за щёку, мошинально потёр её рукавицей, полез по лесенке к заливной пробке редуктора.  Как и ожидалось, он сильно перегрелся, пробка отвернулась легко, пахнуло пережженным маслом, вынул щуп,  масло оказалось на самом его кончике. Подошел Степан.
-Ну что? - спросил Семен.
-Я всё вокруг обшарил, а масла так и не нашел, -сообщил он, разводя руками. - В бочке одна солярка. Что будем делать?
-Давай в кабину, сначала погреемся,   там чего придумаем.
-Так может с часок остынет, и продолжим? - спросил Степан.
-С этого ни чего путёвого не получится, там почти нет масла, попалим подшипники, и до утра не дотянем, редуктор точно ухлопаем. Что толку? Скважину не пробурим, - он сразу дымить начнёт. Так что без смазки не получим ласки, - усмехнулся Семён.
Забравшись в кабину, закурили, и тут Семён вспомнил: Электрики бульдозером выставляли подстанцию на ее место,  не доглядев раздавили бочку с нигролом, летнее масло для ходового редуктора бульдозера. Семён видел, как из покореженной бочки вытекала черная жидкость, словно не до конца разжиженный гудрон, слышал, как матерился по такому поводу бригадир. Вот где спасение! «Надо сходить и проверить, как бы  случайно бочку, с пятном растекшего масла, не вытолкали  в отвалы. Вообще не должны, там  кажется, торчали трубы заземления. Эх, жаль  рация в ремонте! Сам виноват, не спросил предыдущую смену, и они промолчали, видно забыли».
Покурив, вышли на улицу, Степан потрогал рукой редуктор.
-Горячий ещё. Точно,  без масла подшипники сожжем.
-Знаешь что Стёпа? Ты иди в тепляк, там в мешке под скамейкой что-то лежит вытряхни  из него, куда – нибудь, захвати с собой топор,  а лучше лом и приходи к подстанции, я буду там, масла надолбаем, - сказал Семён, отыскивая глазами где находится лопата.
Степан потоптался на месте, что-то хотел сказать, но только  махнул рукавицей и поплелся к тепляку.
Семен нашел лопату, направился к подстанции, заскрипел под валенками снег.
-Где же это место? Дай бог памяти, - думал он вонзая лопату в снег, она проваливалась до самого галечника.
Он тыкал ею в разных предполагаемых местах, но лопата всё натыкалась то на мох, то на камни, и с каждым тычком у него падало настроение.
-Неужели вытолкали?
Но вот лопата наткнулась на что-то твердое  и возвышенное, Семён принялся орудовать быстрее и вскоре вскрыл раздавленную бочку и пятно застывшего на морозе нигрола. Он попытался руками сдвинуть бочку, но ничего не получилось.
-Где же Степан? Чего он там возится? Может, чего не нашёл? Если лома, так чего его искать, он у самого тепляка стоит, совсем на виду.
Не дождавшись, пошел к тепляку, из трубы валил густой дым. В лицо пахнуло теплом, за столом восседал Степан, разомлевший пил чай, казалось он даже не обратил внимание на вошедшего.
-Ты чего, не понял о чем я говорил?! Нашел время чаёвничать! Сделаем дело, а потом отдохнём, сказал бы сразу и я бы не возился, а то я жду его, жду, - недовольно выговаривал ему Семён, спокойно делавшему своё дело Степану, глядя на него в упор.
Тот поставил кружку, выпучил глаза, резко вскочил с возмущением, крутя пальцем у виска, неожиданно выпалил:
-Ты что, меня за дурака считаешь? Не на того напал!
Семён на доли секунд опешил, но быстро пришел в себя, протяжно промолвил:
-Бери, ме -е -шок! Я ничего не считаю, а насчёт дурака, - пошли и сам поймешь. Вопросы ещё будут?- спросил более позеленевшего от возмущения напарника.
Тот дерзко, изпод - лобья, посмотрел на него, стал нервно натягивать на себя бушлат, не переставая бурчать.
-Ну-ну! Ну,  ну!
Из которого подразумевалось, если что не так, то я тебе устрою. Двинулся за Семёном, на плече болтался пустой мешок.
В сорока пятиградусный мороз, мазут откалывался легко, большими кусками, и вскоре набрали их с треть мешка с прилипшими к ним кругляшками галечника. Волоком подтащили к тепляку, развести костер не стоило особого труда,  разжиженный нигрол разбавили соляркой.
-Вот что и нужно было доказать, - промолвил Семён. -Думаю редуктор не обидится, ему не всё равно чем смазываться?
Весь процесс такой работы проделывали молча, лишь изредка Семен, посмеиваясь в душе, кидал взгляд на притихшего помощника, виновато прятавшего глаза. Тот уже вероятно не был рад своей незаслуженной вспыльчивости, она в этот раз обернулась против него. Когда всё было сделано вошли в тепляк обогреться, отдохнуть, и перекусить. Разогрели еду и лишь тогда, прекратив игру в молчанку, зная по своему разумению, что виноват, Степан промолвил, словно прося прощения за содеяное:
-Если бы мне на материке, рассказали о таком деле, в рожу плюнул бы, посчитал за прикол, ни когда бы такому не поверил. Помнишь, когда мы трос меняли? Там, на верху, гайка на анкере, под ключ сорок один. Затянул её, стал спускаться, а ключ мешает. Думаю, кину его, такой большой, куда он денется? Не иголка же, найду. Ну и кинул. Слышал, как-то он звякнул не так, словно их было несколько, с непонятным отголоском. Спустился, и что ты думаешь? Он – стерва, развалился на части. Подобрал куски и закинул подальше в снег, тебе не сказал, а на следующую смену принёс другой и положил на место. Подумал, ключ попался с дефектом. А оно вот каковой дефект!
-Ты просто забыл, где находишься, и морозов ни когда таких не ощущал. Это брат Колыма! Морозы такие эффекты вытворяют, - на диву, - отвечал с полной серьёзностью Семён.
Пробурив ещё несколько скважин, накрыли их, чтобы не заносило снегом, почистили станок, убрали в кабине, уставшие от бессонницы и работы, пили чай.
-Ты не рассказывай, а то будут смеяться надо мной,  -обжигаясь чаем попросил Степан.
-Над тобой посмеёшься,  хмыкнул Семён. - Кулачища, вон какие!
-Да кулаки здесь ни причём! Неприятно, когда шепчутся за углами, показывают пальцами. Я уж знаю, как бывает.
-Мне такое дело тоже знакомое, - с улыбкой сказал Семён -По молодости, по неразумению тоже попадался,  хотя был не маменькин сынок. Понимаю что года не те, но не ты первый и не последний. Морозы Колымы не такое вытворяют, с ними не только горе, но и смех.
-Ты о чём? - спросил Степан.
-Да в прошлом году был тоже один первогодок, он сейчас на третьем работает, Вадик Савченко. А  Андрей Белов,  так тот давно работает на прииске, тот быстро валенки наловчился подшивать, только отскакивают готовые, хороший мастер. Как-то принёс ему Вадька прямо на работу уже растоптанные валенки, и ему предлагает, мол, подшей, с меня естетственно пузырёк, войлок приготовил. А тот ему: - А где резина на подошву? Тот по незнанию и отвечает: - А зачем? На войлоке теплее ноге будет.
Парень до Колымы о валенках понятия не имел, видел только в кино и на картинках, предлагает Андрею:
- Ты оставайся, а я сам на станке управлюсь.
Остался Андрей и думает про себя: - Вот подшей  этому лопуху одним войлоком, так он через неделю опять прибежит ведь топать не по снегу, а по вскрытому полигону. Так не годится, только зря дратву портить.
Через некоторое время приходят все с полигона обогреться да чайку испить. Вадька пляшет, сапоги  хотя и утеплённые, но всё равно не по сезону, в них до пятнадцати мороза,  куда ни  шло,  а вот под сорок, - не дело, ноги, пляши не пляши ,быстро стынут.
-Ну что, подшил? - спрашивает у Андрея.
-Вон стоят у двери, - кивнул он.
Перекурили в тепле, довольный Вадька переобулся, поплясал от радости и видит, как-то странно на него Андрей посматривает, как бы подсмеивается. У него сразу ушки топориком, чувствует что-то не так, а в чём дело не поймёт, держится насторожено, всё же чувство сработало. Стали выходить, кто-то заметил липу и скажи с хохотом:
-Ты гляди! Вадька так рвется на работу, только подмётки отскакивают.
До того дошло, в чём дело, и с кулаками на Андрея, еле разняли. Вадька парень, сам по себе крепкий, точно бы Андрейку помял. Андрей схитрил, почему лишний раз не посидеть в тепле? Для прикола намочил войлок, притулил к подошве валенок, и на мороз, а тот сделал своё дело. Готово - получай! В следующий раз подшил он ему со своей резиной, как после договорились, поставил Вадька бутылку так вместе и распили. Вадьку подшучивали, он огрызался, а потом и сам смеялся, как попался на простую удочку, как его Андрюшка одурачил.
-Здорово он его! - смеялся Степан.
-Колыма-наука ещё та! - поддержал его Семён.
Данилович отставил лопаты в сторону.
- Интересные были времена, - думал он. - А сейчас тоже для себя неплохо, только без собак не то, немного тоскливо, с ними веселее время коротать, да что теперь сетовать напрасно. Надо сходить, петли снять, а то гляди где и снегом занесло, а может кто и попался, давно не проверял,  ружье прихватить, может получится кого подстрелить, - с такими мыслями вошел в прихожую, немного побаливала голова. В последнее время заметил, что стал чувствовать перемену погоды, до этого раньше не замечал, не к добру. Старею, понятное дело, силы уже не те, отдыхать приходится часто. До какой поры эта сила будет, кто его знает. Надо проверить, что в гараже творится после такой метели.
В гараже было всё в порядке, не считая сползшего с полу - разобраной  машины брезента. Стал поправлять, и он оказался ему слишком тяжелым, вот тут и почувствовал себя плохо, кинуло в жар, в груди закололо, сильнее заболела голова.
-Всё, простыл начисто! Где же меня так угораздило? Наверное где сквознячком, я и не заметил, - шептал он. -Скорее домой, баньку протопить да на печь, к утру всё как рукой снимет, как делал раньше в таких случаях. А то пропало! Завалишься на неделю, в прошлую зиму тоже было так и в то же время. А надо было поберечься, снег всегда можно откинуть в любое время. А тут обрадовался, заохотился, жарко стало, даже куртку снял. Вот тебе и на!
Он стал на лыжи, покатил к конторе, а там чуть вниз и домой. Подкатил к холму, почувствовал такую усталость, словно целый день кидал лопатой щебень, во рту пересохло, хотелось пить. С трудом открыл и без того тяжелую дверь, вошёл в помещение, и полу раздевшись повалился на кровать.
-С минутку полежу, - подумал он. - Приготовлю чай и после баню. Не помню, закрыл ли двери на засов или нет. Потом посмотрю, только маленько отлежусь, отдышусь. Что-то я не на шутку раскис.
Показалось что пролежал немного с минуту - две, в голове шумело, и сквозь этот шум, вторым чутьём почувствовал – рядом кто-то или что-то живое.
-Собаки что ли вернулись? Времени прошло много, не может быть, - мелькнуло в голове.
Полу открыл глаза и увидел контуры человеческой фигуры.
-Кажется мне, что ли? - подумал он.
Силился открыть шире глаза, но в них жгло, словно кто насыпал в них горсть песка, веки сопротивлялись, вызывали боль. Он понял, что болезнь вовсю завладела им, и он находится в бреду, или  ему снится, и надо обязательно проснуться, и натопить баню, но он не почувствовал своего тела, оно не хотела подчиниться слабому желанию…
А боль в глазах? Нет, это не сон и не бред, я вижу человека, живого человека. Вот он поворачивается ко мне лицом. Знакомый или нет? Откуда сюда в эту пору может попасть человек? Ах да, вспомнил! Я точно забыл закрыть двери, и может это к лучшему, и человек сниспослан мне свыше. А может, походит, и уйдёт, может у меня от болезни галлюцинации, - подумал он, не угадывая ситуацию.
Человеческая фигура замерла, как статуя, потом шевельнулась, почувствовала, что за ней наблюдают открывшиеся глаза больного, приблизилась к Даниловичу, наклонилась над ним. Это был старик с непокрытой головой и длинными волосами, поддернутые сединой спадающие на плечи, с редкой бородой и четко выраженными скулами, азиатским разрезом маленьких глаз, с выпирающими скулами, говорили о том, что он был местной национальности.
Он серьёзно, внимательно несколько секунд смотрел на больного Даниловича, протянул морщинистую руку, положил на горячий лоб. Она была прохладной, и это прикосновение до того было приятным и таким успокаивающим, словно материнская легкая ласковая рука, что глаза сами по себе закрылись, и он окунулся в иллюзии приятного сна.
Вот его старенький саманный дом под соломенной крышей, с покосившимся забором, среди фруктовых деревьев, с зашторенными   окнами. А почему вдруг сарай оказался домом? На  крыльце сидит, совсем молодая, его мать. Такую он видел когда-то на старенькой фотографии; красивая, в легком ситцевым платье, а он мальчонка, протягивает к ней, почему-то старые в ссадинах руки. Она незнакомо удивлённо смотрит на него, словно на привидение. Из дома вышел отец, старый, сутулый, каким он видел его в последний раз, что-то сердито сказал ей и опять ушел в дом. Но вот всё исчезло, как мираж, появился знакомый пруд, в котором в детстве ловил пескарей и в котором однажды тонул, но это было после, в зрелом возрасте, и то случайно, когда в пьяном виде решил искупаться. Вот он входит в прозрачную воду, чувствует под подошвой ног мелкую гальку, идет все дальше и глубже пока вода не доходит до самого рта. Она была горькой. Он резко очнулся.
Старик сидел у его изголовья и, поддерживая его голову второй рукой, старался влить ему в рот ведомую только ему горькую жидкость. Увидев, что подопечный очнулся, спокойно произнес:
-Пить надо, очень пить надо.
Прохладная на губах жидкость обожгла внутри. Старик ногой  придвинул поближе стул, поставил на нее пустую кружку и, словно издали, так Даниловичу показалось, спросил, не опуская его головы:
-Мой нужна чистая простынь. Чистая простынь нада, сильно нада. Моя не знает, мал - мала искал, - осторожно опустил его голову.
Данилович движением глаз показал на подвесной ящик у кровати почти у самого потолка комнаты. Старик открыл его, деловито покопался в нём достал то, что ему было нужно, развернул простынь убедился в её размерах положил на кровать рядом с Даниловичем, вышел, захватив с собою чистое, из - под воды ведро.
Неприятно заскрипела дверь.
-Кто он, кого мне бог послал в лихую годину? Значит, поживу ещё. И угораздило же меня! Видно не пришёл мой ссудный час, судьбой мне рано на покой, да и не хочется сей час, тем более: зимой, в этом месте, - думал он и вдруг слеза накатилась на глаза, он не хотел просто так получилось самопроизвольно с мыслью: - А вдруг он уйдет! Не может быть! Чем он занимается в этом дальнем уголке?
Прошло некоторое время,  дверь открылась, с ведром воды  вошел старик, деловито разделся, подул на озябшие руки, сел на табурет у тумбочки, вперил свой взгляд на больного. Минут пять сидел, разминая руки, что-то нашептывал, но что, Данилович так и не мог разобрать ни единого слова.
Но вот старик резко встал, и так же резко стал снимать с него одежду. Данилович не понимал зачем такое деяние было нужно, да  он не пытался сопротивляться, на это просто не было сил, при том он не чувствовал ни конечностей , ни всего тела , только биение собственного сердца. Одежда грудой лежала рядом с койкой, с раздеванием было покончено. Старик взял простыню, начал что-то нашептывать, погрузил её в ведро с холодной водой, подождал пока она вся пропитается, принялся её отжимать морщинистыми руками, встряхнул, накинул на больного, стал, как куклу, его заворачивать, не переставая шептать. Накрыл одеялом.
В эту минуту пока старик возился с ним, ему показалось, что его окунули в ванну с горячей водой, всё тело невыносимо жгло, он терпел, не подал ни единого звука, только крепко сжал губы, жжение слегка прекратилось, впервые за время болезни почувствовал, его тело существует, и что ему стало гораздо легче. Старик вышел из комнаты, и Данилович слышал, как он тарахтел на кухне посудой, вот он появился, напоил больного горьким напитком. Сквозь сон он чувствовал, как старик его переворачивал  с бока на бок, будил, и снова вливал в него горькую жидкость.
Только через пару суток почувствовал себя относительно легко.  Он даже пытался самостоятельно подняться с уже надоевшей койки, но голова закружилась, его зашатало, из-под ног ушел пол, он успел зацепиться за спинку кровати, и тут вошел старик, неся алюминиевую кружку и кусочек хлеба. Увидев сидящим на полу Даниловича, недовольно покачал головой, защелкал языком.
-Надо лежать, так мой тебе говорит. Много двигаться рано, нельзя. Ты нехороший! Слушать меня надо, - погрозил ему пальцем, помог водрузиться опять на койку, но уже полу сидя, обложил Даниловича подушками, протянул ему кружку.
-Пей куропатка, пей, всё пей, здоровым будешь, -сказал он  и, добавил, видя, как больной принимает пищу, -завтра баня топить будем, гнать плохой дух вон.
Слова произносил четко в отдельности друг от друга.
-Ты как зовешься? Я, - ткнул себя в грудь, - Ультим. Зимой на охота ходит Ультим. Бегать здесь и там, - махнул рукой.
-А я Семён. Я здесь сторож, - слабым голосом поведал больной. - Вот и познакомились.
-Сторож!- удивился Ультим. - Кому нужны железки, кто их тронет, зимой увезёт? Мой совсем не надо.
-Так положено, потому я и здесь.
-Почему один? Один очень плохо.
-Мне предложили, вот я и согласился.
-Где твой собака?
-Были, но давно убежали, может бегают где по сопкам.
-Плохой собака, нехороший! Без хозяина собака –волк, беду приносит. Такой нельзя. Тебе надо хороший собака, -он умолк и только сейчас его Данилович рассмотрел.
Он, по-видимому, был чукча, лет, так примерно, под шестьдесят, а может и постарше, но довольно крепкий. На впалой щеке ярко выраженный шрам. Раньше Даниловичу казалось, что  лица аборигенов на одно лицо, но сейчас, побыв с ним пару дней, он бы из миллиона лиц выделил лицо старика, успевшего опечататься в его памяти, и даже успевшего присниться в кратковременных снах. Всё же в человеке что ни говори, а добра больше, нежели зла, человек всегда придет на помощь подобному ему. А в природе, поди разберись, где оно, это добро, как и зло, в одной упряжке видно они, как сам с ней поведешь так она тебе и аукнется. Добро от человека, и делает её  интуинтивно, не мысленно, а всё остальное - цепочка для выживания. Природа хитро устроена в своих границах, определённых рамках. Вот возьми заяц-чемпион по бегу, травка корешки, кора. От него в природе нет зла, не грызи - погибнет от собственных зубов. А вот лиса за ним гоняется, здорового зайца ей не догнать, проверено. Она только мастак с петель снимать, зевнул, а она тут как тут, одни клочья пуха оставит. Чаще она мышкует, вот тут она полная хозяйка. В иной год смотришь, как мыши начинают доставать, глядишь, кумушка появилась, даже людей не боится, порой осмеливается даже издали облаять, она ружьё за километр чувствует. Вот тебе наглядное пособие звена связи.
После выпитой кружки насыщенного бульона и кусочка хлеба Данилович почувствовал прилив сил, голова просветлела, вот только капало из носа. Он с интересом наблюдал за своим спасителем, а тот даже не смотрел на него, был поглощен своими делами, что-то постоянно мурлыкал себе под нос.  Он что-то мудрил с разложенными на столе маленькими мешочками, на подобии табачных кисетов. По комнате разносился запах непонятных трав. Старик с каждого мешочка доставал щепотку, нюхал, некоторые мешочки откладывал в сторону. Вот он мельком глянул на Даниловича и, видя ,что тот за ним наблюдает, показал на кучку сухой травы выложенной с разных мешочков.
-Чай будем пить, силы будет много.
-В ящике есть Цейлонский, - сказал Данилович.
Старик приподнял руки к верху и с некоторым возмущением произнёс:
-Зачем так говорить, твой совсем не знает! Твой хороший, его не надо. Этот надо, твой потом будет.
Он показал на отложенные мешочки.
-Этот тебе пить мало-мало, потом кушать, вечером баня, опять пить и спать. Утром мало работать можно, на лыжи ходить не быстро. Хорошо будет. Твой умирать не будет, мой тоже нет.
Старик оказался смышлёным,  быстро разобрался в подготовке бани. Данилович парился один, а старик сидел почти на полу, на деревянной решётке, поджав под себя худые ноги, возле тазика с горячей водой  трогал её морщинистой рукой, приговаривая:
-Живой вода, такой живой в радость, - и после, смеялся, показывая редкие зубы.
Мылись не торопясь, не куда было торопиться, разомлевшие, долго сидели в предбаннике, не проронив ни слова. Данилович чувствовал себе легко, да ещё после выпитой порции травяного настоя головная боль больше не ощущалась, дышалось на полную грудь, в мышцах размякших от пара появилась сила. Баня творит чудеса -проявляет свою значимость. Завернулись простынями, прошли в  кухню, подкинули пару поленьев в топку плиты, весело затрещали дрова. Данилович достал бутылку спирта, принялся вскрывать консервы, старик молча наблюдал за ним, а после встал и начал одеваться в свою одежду.
-Ты куда Ультим? - впервые назвал его по имени. -После бани сразу нельзя на улицу.
-Мой собак кормить, луна можно большой, холодно будет. Собак хорошо кормить.
-А я подумал, на что обиделся. Тебе если что нужно так говори.
-Мой с тобой хорошо, - засмеялся он.
Коренные северные люди не умеют обижаться так, как порой приходится нам. Они, если и обижаются, то совсем не с такими эмоциональными чувствами, на обиду иная реакция. Если сам кого обидит, долго переживает. А нас обида заволакивает с ног до головы, до самих кончиков волос, и дальнего уголка сердца, называемого мщением. Неделями держим в уме пагубную информацию, а бывает и годами. И чтобы избавиться от такого чувства люди, наверное, и придумали прощёное воскресенье. У них вовсе не так, очень мягкая сопротивляемость. Поняв, что его обижают, молча уйдет не сказав ни слова, через некоторое время будет разговаривать с тобой, как ни в чем ни бывало, не оставляя и толики обиду, тем более мщения. У них нет такого в генах, они даже друг с другом общаются по иному, быстро понимают друг друга, и приходят к взаимному согласию. Не было случая, чтобы в пылу обиды кто-то применил оружие, не смотря на то, что оно находится в каждой семье,  и даже не одна единица. Закон для всех един- оружие только для охоты. У них нет врагов, не считая одного, не только их, но и всей цивилизации. И пусть будет проклят тот, кто впервые сюда завёз огненную воду!
Сделав свои дела вернулся старик, кряхтя разделся, сел за сервированный стол, сам открыл бутылку, налил в стакан, придвинул к себе кружку с водой.
-Луна большой, большой был, нет луны. Ветер мало гуляет, снег будет, - сообщил Даниловичу. -В дорогу большой ветер плохо.
Данилович глянул на настенный барометр, он показывал низкое давление на делении непогоды, старик проследил его взгляд.
-Мой такой  не знает, в конторе висит другой, и показывает на охоту нужно идти или нет, хороший.
В этот вечер это были его последние слова. После первой выпитой, он немного поел,  после второй, его взгляд закостенел, остановился на одной и той же, только ему ведомой, точке, и что не пытался у него спросить Данилович, оставалось без ответа, слышал его старик или нет, не понимал. Данилович смотрел на посоловевшего старика, и в душе улыбался, он был доволен тем, что  рядом с ним была живая человеческая душа, и неважно, что тот молчал, Данилович разговаривал сам с собой, отвечал на свои вопросы. Ему даже было весело, он больше не пил. Пора было уже ложиться спать, чувствовал, если останется рядом со стариком то уснёт за столом, он тронул старика за плечо, потормошил немного,  убедившись, что всё бесполезно, махнул рукой, оставив на стол не убранным, ушёл в комнату. Его закружило, кидало по сторонам, не помнил, как уснул.
Проснулся от непонятного стука, и стук он почувствовал телом, а не ушами которые заложило и немного першило в горле, одевшись, прошёл на кухню. Сразу что бросилось в глаза пустая бутылка из под спирта, старик свернувшись калачиком лежал у стола на голом полу, по детски поджав под щеку кулаки, безмятежно посапывал.
Данилович улыбнулся, но будить его не стал, предугадывая, что бесполезно, убрал со стола, есть не хотелось, а только пить. Он понимал, сырую воду пить нельзя, но был соблазн, он только пополоскал во рту, чувствуя сухость. Дождался, когда закипит чайники с блаженством пил  заметил, как мелко дрожали руки.
-Уговорить его пожить со мной с недельку вот было бы здорово, - подумал он ,подбрасывая в топку плиты очередную порцию полениц.
С завыванием, гудением пламени чудился шум падающей воды, стук камней вылетающих из -под мощной струи монитора. Перед глазами виднелись крупные зерна, словно кукурузы, лежащими на первом коврике промприбора, и в канавках долблёного деревянного лотка. Руки зачесались по былой, привычной работе, до боли захотелось взять пробуторку, набрать серого грунта и с замиранием сердца в последнем ручейке уже чистой воды увидеть плоды своего труда. Да и не только своего, а всех крепких, выносливых мужиков, собравшихся вместе со всех уголков  большой страны. Приятное время, и как до него ещё далеко. Времени прошло не так уж много, а лиц уже не мог представить, одни лишь силуэты. Старею или болезнь сказалась. Год ещё не кончился, время кажется тянучкой. Боже мой! Вот ты, Данилович, уже стал хандрить. Не годится! Надо взять себя в руки. До нового сезона сколько снега навалит, сколько его придётся перелопатить! Конец ноября, луна всё меньше и меньше, а дня почти не видать если непогода. Как только Ультим ездит?! Подхватил болячку, спасибо ему, а то не представляю, что могло случиться, и хорошо, что двери не закрыл. Зимой не страшно, медведь давно залег. Все хорошо вот от болезней ни кто не застрахован, не знаешь, где тебя прихватит. В прошлую зиму было, но не так, помяло немного, отпустило и все по своей вине, придумал большое бревно с посёлка да самого жилья тащить, чего мне вдруг вздумалось, вспотел, да и спину слегка надсадил. На ляд оно мне было нужно. Дров и так на месяц было наготовлено. Видно тогда молодость вспомнил или со мной бес сыграл злую шутку. Да что вспоминать!
Его рассуждения прервал старик, зашевелившийся на полу,  приподнял голову, заворочал зрачками, встал, сел на скамью.
-Как, дядя дела? - спросил улыбаясь. - Голова, наверное, болит? - Данилович подсел к нему.
Тот потер скуластые щёки, зевнул, подал Даниловичу пустую кружку, и с хрипотцей в голосе сказал:
-Мой голова совсем чистый как ручей, налей воды, -пригладил руками редкие волосы.
Он возможно знал последствия своей просьбы, на поданную кружку горячего чая не обиделся, пил прикрывая глаза от удовольствия. Данилович его подбадривал:
-Пей, пей! Чай по утру сила, после вечернего спирта  по утру чай лечит, а вода калечит, - говорил с усмешкой.
Старик морщился, вертел рукой над головой, словно в танце. Напившись, встал, не одевшись, вышел на улицу, быстро появился, потирая уши,  показал на пустую бутылку,  промолвил:
-Ультим выпьет мало, погода хорошая.
Казалось, что после выпитой он снова захмелеет, и опять растянется на полу. Но к удивлению Даниловича, нет, спокойно с аппетитом покушал, отставил начатую бутылку в сторону, кивнул наблюдавшему за ним:
-Мой больше не будет. Убирай, Ультим ехать надо, Якхья сердиться, бояться будет. Плохой человек капкан трогает, проверять надо. У тебя хорошо и мне надо.
-А может, ещё останешься, на денёк? Я к тебе уже так привык, - попросил его Данилович.
-Я потом, через луну, на два дня, - показал на пальцах. -Там тихо, снега нет на голову, но скоро будет, будет плохо, капкан совсем занесёт. Мой делать нужно быстро, ходить быстро. Якхья сильно ждёт, далеко в сопка смотрит. Ульти - им, где ты? А я далеко здесь. Ты один плохо, я один плохо. Два хорошо. Тебе надо женщина, она накормит, погреет, поругает. Плохо когда язык важенкой, такую не надо, голова плохо, - он беззвучно смеялся, показывая редкие желтые зубы. - Зачем плохой собак держал?
-Получилось так, сам не ожидал, они выросли здесь, привезли щенками и кормились неплохо.
-Кто-то любил больше чем ты, за ним и ушёл, не найдёт, диким станет, - сочувственно говорил Ультим. -Зверь, человек, гав - гав, без собак плохо когда совсем один. Мой собираться будет.
Он собирался долго, но деловито, рылся по карманам, проверяя, всё ли лежит там, где положено и чего не забыть. Данилович достал бутылку спирта протянул ему, но он отстранил её рукой.
-Нельзя! Мой выпьет и замёрзнет, положи, потом пить будем, через луну, - он улыбнулся, - сам не пей, - ткнул рукой, где у Даниловича сердце.
Данилович понял его - он был прав. Вдруг не преодолеет соблазна в долгом пути, и может случиться не- поправимое. Он не раз об этом слышал,   не раз был свидетелем печальных историй, поставил бутылку на место.
Одевались молча, неторопливо, как бы дорожа каждой минутой побывать вместе, старик искоса посматривал на нового приобретенного друга, его переживание передалось движением руки, которая легла на плечо Данилыча, а тот привлек его к себе.
 -Ультим! Дорогой мой друг! Двери моего дома и днём и ночью открыты для тебя. Твоей доброте нет предела. Дай бог тебе здоровья и удачи в охоте, я буду помнить тебя и ждать. Чем тебя отблагодарить? Эх, голова моя пустая! - Данилович протянул ему пачку мелких патронов. - На, стреляй, всегда будь с добычей, потому, что даю от всей души.
Ультим принял подарок, с удивлением качнув головой.
-Давай посидим на дорожку, - потянул старика на скамейку.
При виде людей собаки забеспокоились, запрыгали, завиляли хвостами, поскуливая, предчувствуя дорогу. Ультим отмахивался, брал их по одной, подводил к нартам, и вот уже караван готов, взял длинный шест в руки, хрипло прикрикнул: -Ийо - хо -йох! - Собаки рванулись, потянув нарты, Ультим, лихо по - молодецки вскочил на них. Данилович долго стоял, провожая глазами быструю упряжку пока она не скрылась с вида, лишь только там, за сопкой прослушивался затухающий лай собак.
В голове немного шумело, то ли, от дохнувши чистого воздуха, то ли от перевозбуждения, но в помещение идти не хотелось, нашел лопату и стал неторопливо освобождать вход от ночного снега, промороженного, легкого, словно пух, набирал полную лопату и не чувствовал веса. Проверил родник, лунка обледенела, он принёс четыре капсюля  детонатора, при помощи них расширил отверстие так, чтобы помещалось ведро. Один капсюль оказался с браком, ни как не мог поджечь шнур, ножом отрезал шнур, а капсюль закинул подальше в снег.
Незаметно проскочили три недели. Данилович проснулся раньше обычного, включил свет, поморщился, искоса глянул на отрывной календарь. До нового года оставалось десять дней, достал из - под подушки ручные часы, ещё рано, а спать уже не хотелось, стал прикидывать, чем будет заниматься, составлял план текущего дня. Во первых; надо пробежаться по долине и проверить петли на зайцев, во вторых надо наготовить побольше дров, да так, чтобы хватило до самого Рождества. А там уже, наверное, и времени не останется, будет темно, если только луны не будет, при луне не раз приходилось выполнять некоторые работы. Вообще луна не солнце, быстро уходит прямо на глазах. И кто знает, что сейчас творится на улице? Прибор может и соврать, часто не совпадают его показания. Глянешь - высокое давление выдаёт, а на улице потеплеет, бывает даже со снегом и бывает,  наоборот. В последнее время что-то не стал укладываться во время выполнения намеченного дела. Непорядок! Корил себя, нежась в теплой постели. Всего то и не предвидишь. Вот на днях, хорошо что заметил, пришлось спасать соляру в ёмкости. И чего вздумалось крану сочиться? Видно, когда последний раз заливали, не проверили. Может, от морозов прокладка в кране сжалась. Занесло бы снегом, так бы до весны и не увидел. Это сколько бы её вылилось до конца марта? Пришлось принимать срочные меры, открывать цех, а там снега намело под три метра, пока добрался - время прошло, да пока делал заглушку - вот тебе целый день прошёл, а  что загодя намечал, всё насмарку. Зато сколько соляры спас.
Сон стал длиннее из-за короткого дня. Книжки читать, так глаза стали уставать, очки пора надо иметь для таких случаев. Надо в район съездить в промывочный сезон. Где-то в конторе видал в столе, только не знаю, подойдут ли. Ох, как тут тепло! - потянулся в постели. Давай, старый, подымайся! Проверь, что на улице творится. В трубе не воет, глянуть можно в окошко, вчера попутно освободил от снега, труба трубой, а оно- глазок на улицу.
Выскользнул из постели, быстро оделся, выскочил на улицу, холода не почувствовал, в стороне юга ярко светила луна, освещая долину и сопки.
-Погодка что надо!- прошептал он. - За короткое время можно сделать много  из задуманного.
Времени до рассвета оставалось достаточно много, не спеша приготовил завтрак, начал собирать дорожное снаряжение, нужно брать только необходимое и ни чего лишнего. В рюкзаке верёвка, обязательно спички, патроны в пачке малые сани, вдруг зайчишка попадется. Насчёт такого у него уже был опыт. Он не забыл, как в первую зимовку в петли сразу попало три беляка, и намучился с ними, пока доставил их домой. В рюкзаке вместился только один мороженый беляк, и то ему пришлось ломать пару лап, а двух пришлось тащить по снегу волоком  на верёвке. Тогда он пожадничал, но в этом году поставил только две, и то приходилось их переставлять, если поймал зайца на его тропе, то другой по ней не пойдет. Были и не раз моменты, когда без помех можно было завалить даже лося, но куда денешь тушу, да и разделывать на морозе, дело не из приятных. После той встречи с лосем он больше с карабином, забыл, когда ходил. Любимым оружием была старенькая одноствольная « тулька »,  курковка,  из которой он ни разу не мазал. Да он старался обходиться без стрельбы, потому что не хотел распугивать местную дичь. Патронов было много, он их прятал в одном хитром месте,  в помещении, там  же хранился карабин. Порой он доставал его, осматривал , смазывал машинным маслом, и опять клал на место, только ведомое ему и ещё двоим –Флору и механику Николаю. Однажды привезли пяти зарядку, и Данилович сразу ее забраковал, глупое ружьё в руках невыдержанного охотника, одно расточительство на патронах. Не попадет, так с расстройства выпустит все по случайной пуночке. Лучше всего все же «дулька», как ласково ее называл, у ней ствол немного длиннее, не тяжёлая, а если ещё со вкладышем - ей вообще цены нет, можно белковать на летягу, когда с умом и сноровкой, и кто со шкуркой умеет обращаться,  горностая, понятно, не возьмешь, на того надо плашку ставить и знать где. Нудное дело, в мороз ставить голыми руками, а иных способов добычи не видел. Куропаток много, с ними морока, пока обдерешь, можно  в кипяток сунуть, возиться с ними не хочется. Мясо неважное, а вот бульон отменный. Раньше ими собак кормил.
Вышел на улицу, луна уже исчезла, слегка светало .Закрепил лыжи, закинул ружьё за спину подхватил сани и покатил в низ по свежему снегу, чуть левее  на верху  виднелись полуразрушенные дома бывшего посёлка. Вот и первая заячья тропа, присыпанная снегом. Хитёр зайчишка, ничего не скажешь, учуял опасность потоптался на месте, хотел видно уйти обратно, но что-то не понравилось, прыгнул в сторону, набил часть новой тропы и по старой ушёл в сторону, к густому ольховнику. Молодец что ушёл.
Данилович остановился, переставил петлю на новое место. Добыть дичь не так просто как иным кажется, во первых, охота требует желание, движение, терпение, расчёта  и знаний повадок дичи  данной местности, и если хорошая собачка.
Впереди  его с шумом спорхнула стайка куропаток и плавно спланировала вниз за бугры полёгшего стланика. От неожиданности остановился, рука не произвольно дернулась к ружью.
-Нуты - футы! - выдохнул он, сплюнул и продолжил путь. - Они мастаки зимой пугать, сливаются со снегом, поди заметь без собаки где они сидят, подпускают близко. Выстрелишь,  а после  с неё дробь выбирать замучаешься, тоже недостаток. Отпускать надо метров на пятьдесят, тогда дробь летит не так кучно, - разговаривал сам с собой. - Где же вторая тропа? Ах ты, вон где! - издали увидел в петле замерзшего беляка. - Вот и ужин есть если сразу разделать и вымочить, значит нужно для этого время терять.
Подошёл к зайцу, достал с рюкзака веревку, связал растопыренные лапы, закинул тушку через плечо, побрел вверх, поддерживая в руке малые сани. Одно дело сделано и удачно, как говорят, раз день начался с удачи, так он и весь должен так пройти.
Солнце уже появилось, и заметно мороз покрепчал, но от ходьбы не замечал его. Наверх поднимался с остановками и только выйдя на плато, положил зайца в сани, перевязав верёвкой, заныло плечо.
Вот и первая покосившаяся на бок полуразвалившаяся изба посёлка. Здесь жила политическая баба Вера. Он хорошо помнил ту сильную женщину с крепкими выражениями и постоянно с  папиросой в руке. Она торговала пивом и возле неё постоянно кружились обиженные судьбой люди. После неё там кто-то жил другой, но он не запомнился кто.
Развалины, развалины, как напоминание что тут бывал человек.
Дальше, на другой стороне улицы среди лиственниц в том доме жила семья Зельцеров, немцев с Поволжья, сосланных сюда во время войны. Этот дом был, пожалуй самым лучшим в бытности на поселке, а сейчас выглядел  невзрачным, с покосившейся крышей покрытой кровельным железом, с обросшим мхом заваленкой, и ещё крепкой трубой. С одной стороны стену дома подпирала подпорка предохранявшая её от разрушения. Казалось, благодаря трубе не развалилась крыша. Двор был когда-то огорожен, а сейчас вместо забора остались лишь только столбики, летом все зарастало  Иван чаем и кое-где появились маленькие лиственницы. Метрах в двадцати от дома полу раскатанная баня, отсюда и брал Данилович брёвна для своего жилища. Брёвна на его удивление не были подвержены грибковой гнилью, и, как он заметил, на них не было сучков. Сама баня была построена по всем правилам строения, без лишних гвоздей, проконопачена мхом, разбиралась легко. Данилович усмотрел её по осени, долго возился с разборкой крыши а дальше пошло-поехало. Чурки от таких брёвен кололись легко, горели не плохо, но всё же поленья лиственницы давали больше жара.
Под блики пламени в печи часто вспоминал хозяина дома, и бани, не раз угощавший его спиртом. Необыкновенной души был человек, не знающий усталости, безотказный в любое время суток, не смотря ни на какую погоду. Он был и хирург, и костоправ, и акушер. Скольким младенцам он дал путёвку в жизнь, не перечесть! Все женщины посёлка, да и не только его, шептались с ним как с матерью дочь. Знал болячки всех без исключения, при встрече интересовался, советовал, некоторых журил но и сам был не без греха; как и многие мужчины посёлка, порой подпивал и достаточно крепко, не раз его поднимали с грязи, на руках приносили домой. И с его уст, даже в пьяном состоянии, ни кто и никогда не слышал дурного слова, никогда не высказывался о, чьих там ни было, недостатках, свято хранил врачебную тайну. Его миловидная жена, возмущалась, когда его одаривали бутылками и говорила, что лучший способ благодарности -простое человеческое спасибо . Но на работе его ни кто не видел пьяным. Лидка - тучная женщина, болеющая всю жизнь сахарным диабетом, как-то в шутку прозвала его «ангелочком посёлка». Такое имя сразу понравилось всем и приклеилось к нему навсегда по смыслу и по душе оно ему личило. Он смущался, когда в глаза его так называли, улыбался своей открытой и словно виноватой улыбкой. Он мог давно уехать отсюда, семью давно реабилитировали, но невидимая тяга, и обида содеяная над ним, и всей его семьей, удерживала здесь в этом дальнем уголке, проклятом многими, мира.
Трагедия подкараулила его. Он и главный инженер стояли у ворот бульдозерного цеха и о чём-то вели беседу. Выезжая из цеха  бульдозер нечаянно задел одну из створок тяжелых металлических ворот и она, будь неладна, накрыла обоих. Инженеру повезло, ему сломало руку,  и пару ребер, а Зельцер… Трое суток люди на морозе стояли у крыльца посёлковой больницы в надежде что прибывший из области профессор скажет им обнадёживающие слова. Одни уходили, другие приходили, тихо переговаривались, и не было и часа чтобы у больницы не было людей, которые так любили его, а некоторые были даже обязаны ему жизнью. Только на третьи сутки он пришёл в себя, и казалось, что он выкарабкается. Когда сообщили об этом, вздох облегчения пронесся над столпившимися людьми, и чей-то женский голос  умоляюще произнёс:
-Господи! Спаси нам нашего ангелочка, я поставлю тебе самую большую свечу, какая существует на свете. Господи! Услышь нас, прошу тебя!
Разнёсшая хорошая весть не убавило народа у крыльца, даже на четвёртый день, некоторые говорили, что его срочно надо везти в область, и почему тянут время.
Вечером в больнице раздался душераздирающий крик жены  врача. И люди поняли, что им ни какой господь не помог, он не услышал их мольбы, на площадке стояла мёртвая тишина. Мужчины не смотря на мороз, сняли головные уборы, стояли с поникшими головами. На крыльцо вышел кузнец Миша, друг семьи Зельцеров, с заплаканными глазами, грустно посмотрел на людей, дрожащим голосом произнёс:
-Нет больше нашего Карловича. Люди! Я передаю вам его последние слова. Он сказал: - Люди! Я люблю вас! - Вот и всё.
Ни кто не проронил ни слова от всего страшного и непостижимого.
Вышел директор прииска.
-Всем членам приискома, для организации похорон Альфреда Карловича, прошу собраться в моём кабинете к девяти часам. Кому нужно в ночную смену, подменитесь, - вытер лицо платком.
Люди расступились, давая ему дорогу. Он прошёл, остановился, что-то  хотел сказать, но лишь махнул рукой и с выдыхом: -Э- э- х! - направился к конторе, некоторые последовали за ним.
На поселковом кладбище до сих пор высится его могила поросшая травой. В то время решили не ставить ограду, он ни когда и ни от кого не огораживался. Одна на всем кладбище только его могила накрыта чёрной мраморной плитой, привезенной с материка на деньги собранные  жителями посёлка.
Медицинская символика, портрет не молодого, даты и крупными золотистыми буквами, «Люди! Я люблю вас!»  а дальше слова как крик, - «Помним!». Вот такая дань уважения человеку, отдавшему себя без остатка служению людям. До последних дней прииска на его могиле лежали цветы. Его семья сразу покинула посёлок, но их дом никто не занимал, больше ни кто из них в посёлке не появлялся, но письма, говорили, приходили. Только кому,  знала тётя Даша, местный почтальон.
В том году Данилович, как-то решил проведать могилу, подошёл к ней и вдруг раздался свист, из-под могильной  плиты появился северный суслик -  евражка, стал столбиком и не шевелясь смотрел на него, Даниловичу стало не по себе, он поклонился могиле и тихо ушёл.
С таким воспоминанием  дошёл к дому Зельцеров, снял лыжи, нашёл совковую лопату с коротким черенком, стал откапывать дверь в дом присыпанным полу - метровым слоем снега. Снег нарезался плотными блоками, пришлось немного повозиться, чтобы открыть дверь в прихожую дома. Вошёл во внутрь, от колыхнувшего воздуха  с  потолка посыпалась изморозь. Давно он был здесь, с месяц назад, когда заготавливал дрова, надо плиту топить, как ни как а понемногу прогреется кухня, вот только дверь в неё чуть перекосилась в коробке, надо поправлять, пока здесь работаю,- думал Данилович, отыскивая топор. - Вот только не знаю,  трубу случайно не занесло, а то плита коптить начнёт, и тогда тепла не жди. - Он достал с рюкзака бумагу сунул её в топку, поджёг. Сначала пламя от бумаги рванулось во внутрь, но под конец потянуло обратно, кинул новую бумагу и положил на неё несколько щепок лежащих у плиты, они весело затрещали, в топке загудело, появилась тяга, он быстро стал колоть полено на мелкие части, подбадривая пламя, пока не убедился, что дрова горят, как положено.
-Ну вот, Карлович, твою плиту растопил, теперь поставим чайник. Без чая, какая работа? Где-то в последний раз я оставлял сухарики к чаю, - разговаривал сам с собой Данилович.
Он сунул руку в шкафчик, но сразу резко отдернул её.
-Вот это да! - воскликнул он. - Там кто-то живой, как оно там оказалось. Мышка что ли?
Он взял длинную щепку, и сунул её в шкафчик. Оттуда выскочил горностай, шлёпнулся на пол, перекувыркнулся, и замер на доли секунды, уставив чёрные бусинки глаз на опешившего Даниловича, словно спрашивая: - Кто вы такой, и что вам здесь нужно?
Стоило Даниловичу шевельнуть рукой, как зверёк со свистом, юркнул в обрезанную трубу бывшего отопления. Задетая локтем кружка опрокинулась и покатилась со звоном по полу.
-Надо же! - уже с досадой восклицал он. - Такой сморчок, а напугал, за сегодняшний день уже во второй раз. Не многовато ли? Лоб и без чая стал мокрым. Этот маленький разбойник испортил все сухарики, ещё, негодник, нагадил. Как я не учёл, что в такую маленькую дырочку может проскочить не только он? Зверина сама по себе любопытная. Я не возражаю. Хочется! Возьми один и грызи себе на здоровье, если нравится. Зачем портить остальные? Вот натура! Нет у тебя совести перед старым человеком, я же тебе не враг, и ни чего плохого не сделал. Не хотелось делать, а придется доставать запас, до него ты уж не доберёшься, зубки поломаешь.
Он достал прямоугольную жестяную коробку из-под детонаторов.
-Что тут в ларчике хранится? Печенье. Не испортилось? Да что ему будет на морозе? Это уже очень хорошо. -разговаривал сам с собой.
На кухне стало тепло, с потолка на пол падали капли и тут же застывали, закипел чайник. Попив чая, выстругал деревяшку и забил в торчавшую трубу, со словами:
-Закроем тебе, бандит, вход – выход. Ищи теперь другого дурака, а с меня твоих проделок довольно! - усмехнулся в бороду. - А остатки выкинем наружу, найдешь - питайся на здоровье.
Оделся, из кладовой занёс на кухню бензопилу для прогрева. Взял увесистый лом, направился к полу разобранной бане.
-Место тут очень хорошее, снег выдувает, и наверное под низом сушенцовая зона, тут, как я заметил, туалеты были в домах, а очистных не было. Кто-то был молодец, что придумал в этом месте селиться. Отсюда вокруг всё видать и отработанные полигоны и новые, и дальнюю террасу, давно я там не был, а там золото было хорошее, и вряд ли его всё до конца взяли. Вот бы там поработать! Только там с водой проблема,  попробовать малыми формами, надо преду подсказать на следующий год.
Одна сторона бани вовсе была свободна от снега, вот сюда в прошлый раз подтаскивал сухие брёвна, тут и пилил, ещё с прошлого раза лежат два бревна.
-С другой стороны осталось пять рядов брёвен  их раскатать и хватит до Рожества вполне, это как топить, четырех распилов на сутки хватает, вот и считай сколько надо. Пять брёвен почти на месяц хватает, а возможно и на дольше, они, вот какие толстенные. И откуда  Карлович  их добыл? - шептал Данилович. - По крайней мере, на больших санях ходки три делать надо.
Взялся орудовать ломом, брёвна отделялись легко, но всё равно спина быстро оказалась мокрой, остановился немного передохнуть с мыслями:
-Бани пожалуй хватит до апреля, а там  мужики уже приедут, может по линии старой их пустить с трактором так они с десяток столбов притащат, пока долину не расквасило. Поговаривали, у нас в пятнадцати километрах соседи могут появиться, это уже было бы хорошо, зимой можно будет в гости друг к другу ездить. Размечтался дед! Много ли мне осталось? Да и кто знает, сколько продержится артель. Может последний год. А на счёт брёвен, так можно сосчитать сколько осталось, - начал считать брёвна на не начатой стене, дошёл до венцового  бревна, и тут заметил торчавший кусок брезента.
Сначала подумал, да мало ли здесь оставалось хламья, но этот кусок привлёк внимание, какое-то потустороннее чутьё подсказывало потянуть к себе. Он разгрёб снег валенком, потянул за торчащий брезент. Он раньше этого брезента не замечал, а может, просто не обращал на него внимания, во всяком случае, раньше не попадался на глаза. Вывернулся приличный ком сухого мха, в руках оказался аккуратно перевязанный  проволокой свёрток, достаточно увесистый, прощупывалось что-то овальное и весомое. Он удивился тому, что брезент оказался свежим, то есть не тронутым гнилью.
-Наверное кто-то из бульдозеристов  припрятал дефицитную деталь, - мелькнула первая мысль. - Они народец запасливый. Такое на прииске было не раз, сейчас же артельная работа. Удивительно! От кого тогда прятать? Так только от самого себя. У кого-то осталась закоренелая совдеповская привычка. И что за привычка! Всё равно отдашь, если даже у которого сломается, не будешь смотреть, и ждать пока привезут новую деталь, если вдруг под рукой не окажется. Так хватит, старый, рассуждать, работать надо, а со свёртком на досуге дома разберёмся, что там за деталь.
Над сопкой светило солнце, чувствовалось послабление мороза, южный горизонт затянуло серыми тучами, и над головой появились редкие облака, предвещавшие перемену погоды, с той стороны потянуло легким ветерком. А в прочим,  на высоте всегда было ветрено.
-Вероятно, к вечеру точно сменится погода, опять запуржит, и прибавится забот. Надо поторапливаться, природа  часто отдыхать не позволяет, Хочешь жить –борись, она слабаков не терпит, - рассуждал Данилович, выхаживая к дому со свертком и ломом.
Бросил свёрток на пол кухни.
-Им займёмся после, вечер ещё впереди. Быстро надо распилить брёвна, пока погода позволяет, и не так дует южак. Если с севера дует, то к морозу, летом оттуда тепло. Совсем не так, как на материке, - размышлял подготавливая бензопилу к работе, слегка подпахивало бензином.
-Последний раз целую неделю дуло, да так что казалось, трубу завалит и без снега. Тот, что был, скинул в низ, в долину, а в закоулках получился наст, без лыж стоишь и не проваливаешься. В трубе выло на все голоса  и ничего не придумаешь, чтобы избавиться от такого звука по непогоде. Если с непривычки, то по душе кошки заскребут. Дрова горели, как порох, даже заслонку прикрывал, месячный запас за три недели сжёг. Вот тебе и дрова.
Истосковался по работа, и в первый день затишья перестарался, пару дней плечи ныли, зато сколько блоков снега к роднику затащил, шалашик получился на славу. С водой не стало проблем, а то взрываешь ,взрываешь лунку, а она быстро сужается, сейчас, один раз в месяц, и то  слабым зарядом. Ой! Чего я разболтался в гостях? Пора и честь знать. Поднимайся старый , отдыхать и лясы точить не время, вечера вон длинные какие!- смеялся себе в бороду.
Пила завелась с первого рывка. Эхом понёсся её натуженный рёв, и вот уже первые опилки полетели из-под  режущей её части. Пилилось легко и в течении часа  Данилович расправился с  брёвнами, распилив их на ровные части. Освободил от снега большие сани, подбитые шкурой, завезенные ещё прошлым разом. В короб саней уложил в два ряда напиленные чурки, для страховки перевязал верёвкой сверху малые сани с зайцем, ружьё, свёрток. Занёс в дом пилу, вылил остатки воды с чайника, закрыл дверь подпёр её ломом. Закинул за спину рюкзак, и слегка подтолкнув сани, запрыгнул в них. Перехватило дыхание от промороженного встречного воздуха. Пару минут плавного скольжения и вот он уже притормаживает своим  специально сооруженным приспособлением  у самых дверей своего жилья. В помещении было тепло, в плите ещё тлели головешки. Он присел за стол, не хотелось выходить да нужно.
-Приехал бы Ультим, здорово бы было, - лелеял мечту , выходя на улицу. Резко налетел ветер, шумно завертелись лопасти генератора. Он быстро расправился с первой партией чурок, занёс, сложил за печкой.
Не мешкая подался за следующей партией пока позволяла погода, всё не сумел забрать и пришлось тащить сани во второй раз, не оставлять же оставшиеся под снегом, а после их выковыривай, а это уже лишняя работа. С последней чуркой на горизонте показалась круглая луна, так сказать, улыбнулась Даниловичу, и спряталась за быстро двигающимися тучами. Он вошел в помещение, и тут раздался хлопок, стекляшки лампочки зазвенели по полу. Данилович на ощуп добрался к столу, достал новую лампочку.
-Что-то не порядок с освещением, За неделю третья сгорает. Может партия плохая, на складе четыре ящика их, надо попробовать с них с десяток взять.
Новая лампочка загорелась ясным светом и Данилович определил – эта тоже быстро сгорит. Он включил приёмник. Сквозь шум и треск лилась легкая музыка с перерывами речи на иностранном языке.
-Вот так всегда! До чужих тысячи километров, а своих не слышно, словно вымерли.
Кинул в топку плиты пару полениц, достал тушёнку, сухой картофель, и через некоторое время, насытившись, забрался на тёплую печь. Лежал, слушая музыку, не думая ни о чём, уставившись на немного прокопченный потолок, вспомнил о свёртке в нахлынувшей дремоте, резко вскочил.
-Что это я? Видно опять сказывается давление. Сейчас уснёшь, а потом страдать будешь бессонницей. Знаю такое дело, -сунул ноги в тапочки, поднял свёрток, сладко позёвывая, стал разворачивать брезент. Под брезентом оказалась вторая оболочка  похожая на промасленную бумагу.
-Смотри, кто-то так постарался, хорошо законсервировал деталь видно в солидоле.
За бумагой оказался тёмный сатин, прощупывалось что-то круглое и разъёмное. Развернул последнюю оболочку и его взору предстали две увесистые банки, из - под индийского кофе. От догадки предполагаемого содержимого, стало не по себе, мурашки поползли по спине. В голове промелькнуло, что подобные находки к добру не приведут. Ему захотелось завернуть всё и положить на место,  но куда уберешь  следы деяния. Со страхом смотрел на банки. Заходил по кухне. Всё же любопытство взяло верх, ножом подковырнул одну из банок - высыпал её содержимое в глубокую тарелку. Желтые зерна различной величины и форм презренного  металла лежали горкой, не предвещающие ничего хорошего. Несколько секунд находился в шоке, с испугом смотрел с частым биением сердца на содержимое банки. Потряс головой, убеждаясь в реальность всего виденного. Его бросило в пот, сел на лавку заставляя себя успокоиться, не решаясь вскрыть вторую банку. Взял её в руки, прикинул на вес, ему она показалась легче первой, но всё равно тяжёлой. В ней находилось два тряпичных мешочка с крупными самородками, с десяток мелких патронов и два для карабина.
Даниловича привлёкли патроны карабина, он вертел в руках патрон, стараясь увидеть номер партии, чтобы после свериться со своей. Тогда будет ясно, действительно к этим банкам причастен кто-то из артельных, а на мелких  нет отметок, а жаль. А карабин, бывало, брали пострелять по мишеням. Но зачем они здесь? Значит, у кого-то были виды на боевое оружие. Кто брал и когда, у меня записано, а вот какая метка на гильзах не придал значения, а зря, в голову не доходило. На будущее будем умнее. Не даром говорится, – жизнь учит не только молодого, но и мудрого. В ней больше неизвестных ходов, нежели в шахматной игре.
-А металла сколько?! Килограмм пять наберётся, -прикинул на глаз солидную кучу, стал сумбурно прикидывать, кто на его взгляд способен был сотворить такое преступление, у кого руки могут чесаться на дармовщину. Ходит среди всех своих, такой, добренький, улыбается всем, и тут же обворовывает. На этот металл, сколько топлива можно купить, или запчастей? Пожалуй, на сезон хватит. Может кто из временщиков? И как тот, кто его спрятал, думает его вывезти? Такой вес не иголка, за ворот рубашки не воткнёшь, и в авоське не понесёшь, летом до трассы пешком за день не дойдешь, потому что по дороге опасно, а  по бездорожью можно и на медведя напороться, с ним встречаться летом опасно, если одному. Вдвоём, - так не даром сказывают, где знают двое, знают все. И ещё реки, на плотах не одолеешь. Нет, не вяжется. И на кого можно подумать? - ничего не шло на ум. – Пашка?  На него нельзя подумать. Баламут. Но он в прошлом сезоне не работал, поговаривали, что в Магадане с бомжами связался, запил. А больше не на кого подумать,  все вне подозрения, старые работники вряд ли с криминалом свяжутся. Что не один работал, понятно, одному за сезон столько не намыть, может только где в отработанных местах в бортах, и то под сомнением. В бригаде не раз решались финансовые проблемы, помогали друг другу, а тут, взять и предать!
Не может быть такого! Если, кто из наших, то, только тот кто непосредственно имеет доступ к колоде. На смену выходят  пятеро, одного сразу заметят в такой куче, а все вместе всегда погрызутся, кому-то всегда будет казаться, что его обделили. Сложно определить кого из тридцати человек. И вообще, наше ли это золото? Если даже наше, то сложно, но всё же можно определить с какого полигона. А если разобраться иным путём, не дидуктивным? Может это работа не этого года? Тогда бы его здесь не оказалось, только тоже не представляю как. Во всяком случае,  такое добро на полигоне не может долго задерживаться. Тот, кто его намыл, или украл, сейчас видно с ума сходит. Смущает одно, оболочка не старая, гнилью не тронутая, баню я начал раскатывать по осени. И какого рожна спрятали на таком слишком заметном месте? Да зарой в другом месте. С этого назревает мысль, тот, кто спрятал должен рано или поздно придти за ним, или приехать. Но когда? Зимой,  навряд ли, все дороги перемело. В такую даль идти -  равносильно на самоубийство. Ультим не в счёт. Он человек севера, это его стихия. И спрятано считай под носом. Интересно то, что хищник рядом ходил,  и собаки его не тронули, их можно и прикормить. Правильно говорил Ультим  :-Плохой собака .-Может и другая версия: кто-то работал по наводке  работающего здесь, тот который знал где, на каком полигоне можно хищничать. Вот и держи теперь ушки топориком. Будь ты неладный! Вот тебе и лежка! Он – старый опробщик, с таким опытом работы, и не может определить характерность того или иного металла, или полигона? Кто так сказал? Суть всего в профессионализме. Мне нужна лупа. Где и когда её видел? Дай бог памяти. Кажется в кабинете маркшейдера, он с геологом рассматривал с её помощью, вкраплины в куске кварца, но это было давно, и там ли она находится? Не знаю. По логике такую тяжесть таскать с собой не с руки, она такая, большая, с латунным ободком и массивной ручкой. Вероятно где-то лежит в кабинете, сходить, а может… А куда деть весь клад? Нет не клад, неправильно. Разве это можно назвать кладом? Клад в моём понимании, - это вынужденно спрятанные ценности по причине стихийного бедствия или внезапных войн, может и по другим. Кто-то надеялся по праву воспользоваться им, но не сумел, не довелось. И вот, выпало счастливчику на него наткнуться, получи за него двадцать пять процентов по закону. А это - чистое воровство у государства, оно пахнет бедой. Всё это моя демагогия, но всё же куда его деть? Даже я тут только один, все же оставлять при себе не резон, такое хранение не даст спокойно спать, по всякому поводу будешь вскакивать. Чем от него дальше, - тем спокойней. Нет его здесь и весь сказ, пусть ищет тот, кому оно нужно. Спрячу, - не одна собака не найдёт.
Он ссыпал металл по банкам вместе с найденными патронами, положил в помойное ведро, накрыл половой тряпкой.
-Можно теперь сбегать в контору, пока ещё время и погода позволяет, на всякий случай можно захватить фонарик, только не помню, когда его подзаряжал. А находку после определю где на улице.
Прошёл в дальнюю комнату вернулся с фонариком, кинул обёртки в топку плиты и пару полениц, вышел на улицу. Небо заволокло сплошными облаками, порывисто дул ветер, шелестели лопасти генератора. В нерешительности остановился, думая, стоит продолжать движение или возвратиться назад. И всё же решился идти, по пока видимой лыжне, не проваливаясь в снегу.
Быстро стемнело, он уже не видел  в ста метрах от конторы зданий мастерских. Посветив фонариком, нашёл ключ, открыл контору, повесил замок с ключом на дужку двери. Лупу он быстро нашёл, она лежала  в столе маркшейдера в бархатной коробке, сунул её без коробки в нагрудный карман. Лупа в кармане, но ему захотелось найти  описание полигонов, их характеристики, но сколько не искал,  кроме старых карт контуров не нашёл.
Шёл по коридору, а на душе было не спокойно. Ему ни разу не приходилось в такое время далеко отлучаться от жилья, и его не раз предупреждали, чтобы он в темноту не показывал носа, мало ли чего может случиться. В такое время он лежал на печи, читал затёртую книгу, или что шил, штопал, или слушал хриплую музыку по радио, просто мечтал о пустяках. Жалел что не нашёл описания, дошёл до двери пошарил на ней в поисках замка, но его на месте не оказалось. Он посветил под ноги, и там его не было.
-Что за чертовщина! - подумал он.- Что за день такой? Утром не спалось, начало было не важным. Не даром говорят, как день начался так он и закончится, всё одно к одному. Может я,  впопыхах занёс его в кабинет? Ясно помню, как его вешал на дужку, или  это было на днях?
Его неожиданно бросило в пот. Дальним предчувствием почувствовал, что за ним  кто-то украдкой наблюдает. Его первым желанием было резко рвануться назад в здание, закрыть двери чем попало, и держать оборону, чего бы ему ни стоило. Резко обернулся,  чтобы на миг увидеть нарушителя спокойствия, и к своему удивлению увидел две человеческие фигуры.
-Не мерещится случайно мне? - подумал он, направляя свет фонарика в ту сторону.
Увиденное было таким неожиданным, что ноги сами по себе подкосились, стали ватными, и тут услышал:
-Не ожидал, дед? Да здесь замок, где ему быть?
Знакомый голос, слышал его не раз, в таком состоянии не мог вспомнить, кому он принадлежал, немного  пришёл в себя выпалил:
-Футы, ну ты! И напугали вы меня, мужики, чуть в штаны не намочил! - А в голове шевелилось смутное недоверие. - Не те люди, о которых говорил Ультим, капканы трогают? Нужно быть крайне спокойным, не вызывать подозрение, и уже вслух произнёс: - Думал, за десятки километров ни души, а тут на тебе! Это мне нравится, будет веселее. Мужики вы надолго? А то всё время один и один, собаки - то убежали, только со стенами и разговариваю.
-Да как тебе сказать дед? Как привечать будешь, до тех пор и будем у тебя, нам торопиться покуда некуда, мы вольны сами по себе. Мы люди не гордые, любим службу, ценим дружбу. Скажешь баста, - быстро укатим. Поживем некоторое время, покалякаем о том, о сём, пока не надоест и помашем ручками, - ответил знакомый молодой голос, как Даниловичу показалось немного заносчивый.
С их стороны потянуло никотином,  Данилович, как ни старался унять волнение, так и не смог.
Нет, это не охотники за зверем, даже зверь таких за километр чувствует, они, скорее всего, подсказывает сердце, не от мира сего. Это я, по первых слов молодого, и их действий понял. Видно моя жизнь в опасности, и за неё любыми способами бороться придётся. Это волки, - по духу слышно. Я-то что? Главное для меня, чтобы база была вне опасности. Они со злости могут натворить что угодно, у волков, – волчьи повадки, они, - их братья. Ни в коем случае не подавать вида, что я понял, кто они такие. Сложно, но нужно с ними играть в свою игру, и не так –сяк, а азартно, время покажет истинный приход этих охотников, - определялся Данилович.
Взял протянутый ему замок с ключом, закрыл контору,  а ключ положил в карман.
-Ты дед чего тушуешься? Ложи  отмычку на место, мы же видели откуда ты ее доставал, - грубым голосом сказал второй, немного ниже первого, и крупнее в теле.
Раскусят они меня, матёрые видать малые, да ладно, нужно играть, продолжать в том же тоне, - кружилось в голове.
-Да я, мужики, от радости растерялся. Да сами посудите, я сколько времени без людей, тут и дичать начнёшь того смотри, и как собака залаешь, один на всю округу.
-А где  собаки? - спросил молодой.
-Были, так сбежали.
-Да ну! Видно держал на вольных хлебах, или у тебя со жратухой не лады, вот они тебе  хвосты показали, -поучительно говорил молодой.
-Ну - у, ты скажешь! В продуктах недостатка нет, - спокойно говорил  Данилович, - жаль что только радио по иностранному говорит.
-Так наверное уже чешешь по импортному, то есть, по ихнему?  - веселился молодой.
-А как ты угадал? Если заговорю так разве поймешь, потому с тобой и не говорю, что переводить некому, -искуственно хохотнул Данилович.
-А ты деда оказывается и юморной, по мне, уважаю  юморных, с ними веселее, - отвечал молодой.
-Это точно, что с юмором веселее. Без него скукотище, - соглашался с ним Данилович.
-С нами тоже будет нещак, если договоримся, - словно предупреждающе сказал второй.
-Ты о чём, не понял, об оплате что ли? Так о ней не может быть и речи. Ради бога! Да мы, мужики…Вам понравится, куда вам спешить. Я сам того, не против. А с вами.., что по людски.., продуктов много, и тепло, и светло,  и банька есть. Только вот одна беда, что один, - притворно сокрушался Данилович. - Дичь тут не пуганая, чуть ли не ногами пинаешь. И даже лоси есть, только далеко ходят,  дробью не достанешь. Сами увидите! До весны будем жить, не тужить, припиваючи.
Прибывшие, видно не ожидали такого приёма, молодой хлопал его по спине, приговаривая:
-Ну и дед-дедушка, ладушки – оладушки. А ты что не помнишь меня?
-Да разве всех упомнишь, вас за сезон столько пройдет. Поди, всех упомни!
-Говоришь, лоси водятся? - хмуро сказал второй. - А у тебя карабина случаем нет?
Данилович вздрогнул.
-Так был по лету, его забрали. Мне оставили тульскую,  для зайчика и куропаток пойдет, - ответил спокойно он.
-Ну-ну, посмотрим!- вяло сказал второй.
-Так всё же меня не помнишь? - снова спросил молодой.
-Стар я всё запоминать, да и глаза стали плохо видеть, какая мне разница  кто ты. Мне не так уж важно. Познакомимся. Вы же не мимоходом ко мне заглянули? Я так думаю.
-Хитришь дед, - огрызнулся низкорослый.
-И сообразительный, - перебил его молодой. - Это ты точно подметил, что мимоходом. Дела у нас есть маленькие. Мы бизнесмены. Ну что зря болтать? На улице не уютно. Пошли к тебе.
-Да я с радостью! - промолвил Данилович.
-Приятно слышать хорошие слова. Познакомимся, куда деваться. Покалякаем по душам, погуляем хорошим днём, ландшафтом полюбуемся.  На счёт чего посоветуемся.  Побалдеем, пока не надоест, и помашем тебе рукавичкой. Не любим мы задерживаться долго на одном месте. Понимаешь! Привычка такая. Трогаем потихоньку, а то нас, глядишь, снежком притрусит.
Уже в пути осмелевший Данилович спросил:
-Не могу взять в толк. Вы что, сюда пешим ходом или как?
-А наши шмотки в такси с нами приехали, - острил молодой, - оно там у «шлиссера» стоит. Мы только к тебе подъехали, а ты шасть и в горку. Не заметил нас, что ли? Очень горько нам стало, подумали, ты только нас завидел, кинулся от своей землянки на ночь глядя куда глаза глядят. А потом прикинули, может деду приспичило, и он подался к чувихе. Ждём тебя, а тебя всё нет. Мало чего может случиться, вот и подались к тебе на выручку. Мало ли бывает: придешь, а там другой крутой, лясы точит, мозги морочит, с тем же умыслом, а тут ты. Он не то, что за стол по - доброму посадит, а рыло намылит,  и все дела. А таксист в тачке дрыхнет, без нас не тронется, ему половина бабок сунули, - хохотал молодой, заливаясь, его поддержал второй низким смехом, выдавил смех и Данилович.
-Ну и развеселил юн! - потер рукавицей глаза, показывая миролюбивую реакцию. - А ну вас! Я от ваших шуток до весны не протяну.
-От шуток, дед, не загибаются, наоборот пищеварению помогает, - он хотел ещё что сказать, но уже остановились у самой двери, освещенной лампочкой.
-Вот и пришли. Слава богу! - Данилович перекрестился.
-Ты дед в бога веришь?
-Это молодые безбожники. Милости прошу в мою землянку, всем места хватит. Я вам очень рад, у меня даже на Новый год шампанское есть, и ещё чего, но это секрет, на Новый год увидите, будете довольны, - сказал Данилович первым войдя в помещение.
За ним вошёл низкорослый, и тут Данилович заметил, что он держит в руке  ружьё с коротким  стволом и прикладом, а у молодого появился рюкзак белого цвета и нормальное двуствольное ружьё. Он глянул ещё раз на низкорослого.
Бандитское оружие - обрез и видно заряжено пулями, с таким оружием на охоте делать нечего, сразу определил он.
-А тут нещак, - промолвил низкорослый.
Осмотрелся, повесил в прихожей оружие, не раздеваясь прошёл на кухню, вертя головой по сторонам, убеждаясь что тут места достаточно много, осмотрел комнаты, заглянул за печь, опустился  на скамью, та жалобно пискнула под его тяжестью. Недовольно хмыкнул.
-Мебель у тебя хлипкая. По себе что ли? - спросил низким голосом.
-А у неё такая манера знакомства, - в шутейном тоне промолвил Данилович, закладывая в топку плиты дрова. -Совсем затухла. Сейчас золу выгребу, и затопим по -новой. Меня зовут Семён Данилович, а вас как? Знакомиться, так знакомиться. Верно говорю?
Гости переглянулись, из - за их несогласованности произошла некоторая заминка,  и Данилович понял. Они шли сюда,  думая, что тут ни кого нет, а теперь не знают, как им быть. Молодой кашлянул, предупреждая, что берет этот вопрос на себя.
-Чего тут неверного? Меня зовут, как во всех сказках. Догадался как?
-Иваном, что ли? Хорошее русское имя. - без сомнения сказал Данилович.
-Вот дед молодцом! Видно мамка в детстве много сказок рассказывала. Память у тебя неплохая, сколько живёшь, а помнишь.
-Так у тебя ещё свежее, ты же от детства только за порог перешагнул, - засмеялся Данилович.
Он увидел как передёрнулось лицо молодого, по -видимому у него воспалённое воображение величия, быстро сдают нервы, он привык грубить по малейшему случаю, если ему покажется что не так, и вдобавок чувствуя за спиной надёжную поддержку. Низкорослый опередил его коротким словом:
-Ну!
У молодого рот сразу растянулся в улыбке, а глаза метали молнии, продолжал монолог знакомства:
-Друга моего, - Петром, для отчества сам видишь, чтобы нас величали, ещё не доросли, фамилии тоже не нужны, мусоров не наблюдается, это они мастаки спрашивать, так что  о прописке в ксиве интересоваться некому. Да и тебя некому штрафовать, меньше беспокойства на голову.
-Всё понятно! - ответил Данилович.
-Что понятно? - спросил низкорослый.
-А что тебя зовут Петром, его Иваном. Кто в тайге интересуется фамилией охотника, кроме егерей, да тот своих всех в лицо знает. Мне – то зачем? Я сторож. У меня своя задача.
-Сторож говоришь! - ухмыльнулся низкорослый.
В разговоре Данилович рассматривал нежданных гостей. Они разделись, Иван прижался к теплой печи, а Пётр снова опустился на скамью,  взял чайник, протянул молодому, тот взял его открыл топку плиты, скривился.
-Тут не горит, - недовольно произнёс он.
Иван худощавый, на пол головы выше напарника, лет приблизительно двадцати не больше, с рыжевато грязными  волосами спадающие на узкие плечи. Слегка вытянутую голову украшали большие оттопыренные уши. Бледное, как у больного лицо, не знавшее бритвенного станка, маленький рот с тонкими губами и маленькие, быстро вращающие глаза.
Петру можно было дать лет сорок, мужчина в полном расцвете сил. Мощная грудь, толстая шея, лысоватая круглая, как футбольный мяч, голова. Большие, отдающие голубизной  глаза, смотрящие из-под низко опущенного лба. Глядя на него, у Даниловича создалось впечатление, что он находится в состояния приготовившего к прыжку, весь в напряжении, словно сжатый пружинно, по непонятной ещё причине, был скуп в разговоре.
Иван увидел у печи лежащего на полу беляка, глаза у него по - детски расширились, он весь засветился, присел, потрогал за уши, одобрительно покачал головой.
-Вот я понимаю! - весело произнёс он. - С него можно сделать классное жаркое, закачаемся. Это дело я не доверю ни кому, тут уж я сам с ним поработаю. Дед! А хлеб у тебя есть или ты сухари, как бурундук грызешь? Ага, вижу!  Сам варганишь? Давай попробуем, оценим твои способности.
Захрустел корочкой, на несколько секунд видно, забылся где он находится,  сказал так, между прочим, переворачивая беляка:
-Вкусный! Не то, что в Басарайке. Свой он есть свой тут ни чего… - смотрел на Петра который налился злобой, понял свой промах посмотрел на Даниловича копошившего у плиты, и, как бы отвести его мысли продолжал с запинкой: - Один корешь тоже привозил, его маманя пекла, так мне не очень, а этот.., - он протянул корку Петру. - На, попробуй! Дед! А как ты его завалил? С ружья что ли? Ты видно метко стреляешь.
-Да какой, там, с ружья! Глаза уже не те, а по молодости  все хвалили. Сейчас года не те. Я на зайца петли ставлю,- пояснил он. - Сейчас плиту затопим, ужин приготовим, только чур, не пить. Баньку сделаем, вот тогда можно на здоровьице. Подготовка займёт не более часа.
Его гости удивлённо переглянулись.
-Ты что-то на счёт неё выдал, а я не придал значения. Баня! - не меняя тона сказал Пётр. - У тебя даже есть баня? Это же кайф, Ванька! Помоемся, я сто лет в бане не был, а то всё время, то корыто, то ванная.
Иван отстранился от зайца посмотрел на Петра и с хитроватой улыбкой хмыкнул, на что Пётр показал ему кулак, продолжал свой монолог: - А то, бегаючи по сопкам, обросли корой,  а там не  до лоханки или джакузи.
-Вот мы устроились, Петруха! - веселился молодой. -Дадим пару –жару, шик модерн будет, -хлопнул себя по коленям в блатном выпаде. - Ты, дед, хотя и далеко, но неплохо пристроился, вот бы мне такая лафа! Позавидовать можно, и наверное ты не просто здесь за так, видно копеечка капает, и пенсия откладывается. А ты плачешь что один. Да тебе одному много ли надо? Знаешь, сколько сейчас бомжей развелось? Ты устроился по Райкину, одно жаль, что только баб тут нет. Ух, покувыркались бы! Люблю я чувих. Зря ты здесь один, с бабкой веселее, или ни какая не соглашается? Значит, не научился уговаривать. За мной сразу бы пошла даже на край света, только мне пока не надо закабаляться.
-Заткнись! - хлёстко брякнул Пётр, видно надоевшему  выслушивать несшую молодым чепуху.
Иван моментально выполнил команду, как послушный пёс. Прижался к печи, собрал длинные волосы в пучок, завязал на узел, на некоторое время наступила тишина. Данилович разрядил натянутую обстановку, протянул Ивану нож, показал на беляка:
-Ты хвалился? Раз умеешь, то давай разделывай, я займусь плитой, а ты,- тронул Петра за рукав, - пойдём, покажу как приготовить баню, там для неё всё приготовлено.
Он посмотрел на помойное ведро, взял его и отставил в сторону подальше  от Ивана, который успел положить зайца на стол, приготовился к его разделке.
Он быстро вернулся, Иван клочьями сдирал шкурку, Данилович подставил ему другое ведро.
-Разделаем по кусочкам, пока банимся они вымокнут, и на сковородочку  с водичкой, пусть сначала немного пропарятся соответственно со специей. У тебя имеется перчик, лаврушечка ?
-Смотри в нише печи, там вся специя, я пока почищу топку, -сказал Данилович, начал шуровать в топке плиты. Совком выбрал древесную золу, аккуратно стал высыпать её в помойное ведро, искоса поглядывая, чем занимается Иван, оделся и вышел.
На улице кружило не на шутку, пригибаясь, он отошёл от двери на десяток метров, валенком разгрёб снег сделал ямку, высыпал содержимое ведра и присыпал снегом немного притоптал.
-По утру всё равно придётся откидывать снег от входа, больше насыпится  на это место, а найти, всегда найдём. - думал про себя. - Эти молодчики мне не очень нравятся, не добрым  от них несёт духом, особенно Пётр. Ванька, так тот лопух, многого не понимает, выпендривается под защитой. В такие годы  с них можно лепить кого угодно, смотря в какую среду попадёт. Вот такому наговорили о сладкой жизни, он слепым котёнком топчется по ней, видно не раз не попадал в серьёзную переделку. Поймёт правильно, выживет,  а нет - так нет, пропадёт не за так. Жалко его - ничего не поделаешь. Может, попытаться ненароком, может чего и вскроется, не такой он уж конспиратор. Час с ними пробыл, а сколько уже о них знаю.
С такими мыслями вошёл в помещение, услышал, Иван напевал на лагерном жаргоне, увидел Даниловича, замолк. Данилович разделся, сел с ним рядом на скамью, и пока нет второго, решил у него выведать кое о чём, молодые зачастую болтливы, не сразу соображают, к чему задан тот или иной вопрос, и какой после ответа будет сделан вывод, он кашлянул в кулак и сочувственно сказал:
-И это надо было вам в такую даль идти! По морозу, по снегу. Даже если ради охоты я бы не пошёл. Может где охотничий домик есть, и то не пошёл. Охота, понятно, болезнь молодых. Сам был молодым, тоже бесшабашным. Отсюда за день на лыжах  только до трассы можно добраться, и то если без отдыха, а там ещё до первого посёлка дойти нужно.
-Говоришь, что нехорошим был, говоришь что все молодые такие? Зря так говоришь. А на счёт сюда, сам видишь, можно попасть и не пропасть. Я так тебе, дед посоветую, много будешь знать, плохо будешь спать по старости, кошмары будут сниться, и моложе не станешь. Отвечу тебе так, шли мы шли - видим, дорога. А разве есть дорога, то значит, она ведёт куда-то, а любопытство не порок, и не задумываешься впрок. Вот мы и подумали, она ведь выстелена не для прогулок, двинулись по ней, и, как видишь, не ошиблись, Человек даже тропинку зря не протопчет, без выгоды она ни кому не нужна, быстро зарастает, сам, небось, за свою жизнь приметил.
-Так ты говорил, что работал здесь! Может ошибся ме стом.
-Так меня везли с посёлка,  и кто его знает куда, пшено для памяти не кидал. Я даже направления не понял тогда, да и при том на машине, в тесной компании.
-Верно говоришь, - согласился с ним Данилович. - И долго шли по которой вела? Ведь  зима, а зимой дороги переметает, заметить не так просто. Можно было  сбиться с пути, - вёл свою тактику.
-Мы, сбиться! - молодой хохотнул. - Ну ты даёшь, дед! Ты что, нам не веришь, и забоялся?
Он повидимому был парнем смышлёным, улавливал смысл вопросов, но не до конца. Его сбивал с толка сам сочувственный  тон вопросов.
-А чего мне вас бояться? - удивлённо смотрел на него Данилович. - Люди есть люди и их  бояться не гоже. Живёте где, с каких краёв. Я многих с ближайших посёлков знаю, почти всю жизнь в этих  краях.
-Тайга мой дом родной, тундра мать родная, куда меня ты завела жизнь моя шальная, - пропел он.- Дорогу издали кусками видно, вся как Брижит Бордо в натуре, а вот с десяток последних километров совсем не просматривается, снежища навалило.
-Так как на меня набрели? - пользовался моментом Данилович.
-Хотя ты и охотился когда-то, но сейчас с тебя плохой охотник. Вопрос хороший, как говорил юморист. Воздух здесь чистый, понятно, что сглаживает километры, а тут дымком по низу потянуло, вот мы и порешили, не зверь где у костра греется, а вместе с дымком, запахло чем таким, что приготовить на костре невозможно. Понятно что где-то есть заимка, такой закуток -  где развлекается милок, - хлопнул себя по тощей груди, и поняв, что отвечает не так, весь вытянулся, завращал зрачками. - Ты чего деда сачкуешь? Накажем,  чарки не дадим, слишком увлекаешься расспросами, чё, откуда,  где и как. Накажем, голой попой на шишку посадим, которую кедровка успела обработать, - развеселился он, меняя воду в ведре с кусками зайчатиной. - Ты почему плиту не топишь?
-Да память у меня, что у курицы, вылетело всё с головы, что делал с минуту назад, в миг выветривается. Старость она такая, что не обманешь лисьей повадкой, - говорил, стараясь на время усыпить бдительность молодого.
-Тебе надо бромчику попить, да побольше сахару, врачи говоря о его вреде но ты не верь, это уже опровергли, сам, когда в столовой жрали, по радио слыхал. Сахар стимулирует работу мозга, старик не ест вот тебе и склероз.
-Так здесь никто ни чего не скажет, радио не доходит, поучать некому. А сахар, так, хочу ем, - не хочу, не трогаю, - улыбался Данилович тому, что что-то, но выудил у молодого олуха.
-Оттого и считаю тебя счастливым, здорово тебе повезло на старости. В посёлке на одну пенсию не потянул бы.
-Может ты, сынок, прав. Мне не на что жаловаться. Было бы здоровье.
-Хватит дед лясы точить! Слюной изойду, глядя на мясо, топи, как её, печку или плитку. А у тебя, смотри, не топится,  а тепло.
-Так дымоход через коленца плиты вот она и отдаёт тепло, а если ещё печь протопить, то тепла на три дня хватит, плитой поддерживаю тепло печи.
-Умно придумано, видно мастеровой складывал. - покачал головой Иван.
-А ты разве здесь ни разу не был?
-Я в другом месте был, - резко бросил молодой, -может и не здесь. Не помню. Но придумано здорово.
-Сейчас мы плиту и затопим, она в два мига нагреется, - он бросил в топку несколько щепок, выложил из поленьев колодец.
Чиркнул спичкой, через минуту в топке загудело пламя.
-Десять минут и можно  готовить что угодно, тут лист лежит тонкий, но антикоррозийный, специально для таких топок. Быстро нагревается. Пойти посмотреть, как там Пётр справляется, - направился  чтобы проверить, но остановился увидев на стене кухни на крючке висевшее Иваново ружьё. Показал на него Ивану.
-Непорядок! Надо в кладовую отнести, а то здесь, в тепле бойки могут проржаветь.
Иван метнулся к нему, забегали глаза.
-Кладовочка! Где она у тебя?
-Да вон дверь с коридора, там и моё ружье всегда висит. Всегда, когда хожу за водой или за дровами, то беру с собой, а вдруг расомаха, на всякий случай, как говорят- бережёного и бог бережёт.
Иван метнулся в коридор, Данилович последовал за ним. Тот открыл кладовую, сам нашел выключатель. Застыл на пороге.
-О! Да тут полный Клондайк. Харчей-то сколько! И это ты за зиму должен всё слопать!? Хе- хе -хе! Бьюсь об заклад, нам троим до весны, такой нагрузки не одолеть, можно ещё свинью содержать.
-Зачем свинью? Тут в округе дичи предостаточно.
-Да я так, образно. Ящики, ящики, бочки. Что в ней? - показал на бочку в голубом цвете.- Спирт?
Данилович рассмеялся.
-С этого спирта против ветра бегать будешь. Масло растительное. Видишь крышка маслянистая.
-А спирт где или водяра? Ты что дед, пошутил? За такие шутки знаешь, какие последствия? Инфаркт можно получить, или ещё чего. Так жестоко шутить опасно, - вспылил Иван.
-Почему пошутил? Он у меня в другом месте,- хлопнул себя под бородой,  на что молодой рассмеялся.
-Такой расклад мне уж очень нравится. Главное, что есть, и не важно где, дело техники, найти не сложно. Одно слово есть -ласкает уши, и чтобы брюхо было довольно, и бок чувствовал тепло кровати. Главное что ни кто не мешает, не лезет в душу да ещё с таким другом, - в голосе появилась ирония, кивнул в сторону бани, вышел из кладовой и замолк, увидев за столом разомлевшего Петра.
Все собрались на кухне.
-Где воду берёшь? Понятно что не снег топишь,- более мягко спрашивал Пётр. - Да и не лёд, не похоже.
-С водой у меня проблем нет, внизу, в метрах тридцати отсюда родник бьёт постоянно, и летом, и зимой. Вкусная вода. Одна только беда, часто ледница, порой ломиком работать заставляет, чтобы ведро пролезало. Вожу флягами, тяжело, но что поделаешь, не каждый же день за ней ходить с ведром. Три ходки с флягой на неделю  хватает даже со стиркой. Я там снеговой шалашик над ним сделал, и дверь поставил, чтобы не заметало, если ходить будете не забывайте закрывать, а то придётся ниже спускаться, да ешё по наледи, а из бани вода уходит низом по сушенцовой зоне, она, в оккурат, под  нами проходит, для печи скважины бурили и столбики арматурные опускали, вот так –то.
-А сейчас воды хватит? Нас ведь трое!
-Какой сегодня день? - прикидываясь  что забыл, спрашивал Данилович. - Совсем запамятовал.
-Ванька! Что сегодня за день? А-а, вспомнил! Понедельник.
-Я мылся в субботу, до этого навозил, должно до среды хватить. Нас теперь трое, натаскаем.
-Завтра покажешь, сами натаскаем, чего уж там.
-Завтра так завтра, - с улыбкой ответит Данилович.
-Мой дружок, ест снежок потому здоровый, - пропел молодой, подбрасывая в топку полено. - Гори гори мой чурбачок, с тебя не вышел Буратино, и папа Карло был в ударе, чуть не покончил сам с собой, на радость злого  Карабаса.
Все засмеялись над его шуткой.
-Пока будете мыться, я приготовлю  на стол. Вот вам пару полотенец, и простыни. Они большие ими обмотаться можно. На счёт смены одежды сложно, Для Ивана, куда не шло, а вот ты,  Петр,   крупноват маленько, но подыщу чего.
-У меня друг такой! - высказался молодой. - По высоте, вопросов нет, а вширь, хоть клин вшивай. А пусть в кальсонах побегает, ему не привыкать.
-Да пошёл ты! - огрызнулся Пётр. - У меня не то, что у тебя, всегда в рюкзаке есть сменка. Это ты месяцами рожу не моешь, того и гляди вшей разведёшь.
-И ничего не развожу, - с обидой сказал Иван. - Просто не люблю холодной водой умываться. И вообще воды боюсь, мне бабка предсказала, что я утону, и при том в каком-то болоте, а в каком я забыл.
-Да тут болот нет, в умывальнике и в ручье не тонут, -буркнул Пётр.
-А помнишь Гуяра? Так тот в стакане захлебнулся. Ну, что, папаша Хрю, - сказал уже через смех, - потопали в кайфовую купель, косточки распарим, я по тебе так и быть потопчусь.
-Да ты заткнёшься когда? Хорёк!
Иван притих, зашмыгал носом, оба исчезли в предбаннике, закрыв за собой дверь.
Данилович проводил их тревожным взглядом, сел на скамью, подперев голову руками. Сидел долго, прислушиваясь. Его незваные гости мылись долго и тихо, и в какой-то момент казалось, что там ни кого нет. Плохие мысли одолевали его. Знать бы, что они за люди на самом деле, так можно, пока они там, посбивать им бойки в ружьях, дело не хитрое. А дальше? Нет, всё же живые люди, пока плохого ни чего не сделали, а что так разговаривают, так тут  много бывших лагерников и отпрысков тех, кто годами здесь сидел. Он вздохнул и начал сервировать стол. На середину стола выставил бутылку спирта, разогрел гречневой каши в банках, нарезал маринованных огурцов, котлеты в банках и фаршированный перец. На плите тушилось мясо зайчатины, приятный запах щекотал нос. Оба шумно ввалились на кухню, замотанные простынями, были похожими на мумий. Пётр красный, как рак, а Иван так и остался бледным, и что он был в бане выдавали только его мокрые длинные волосы. Пётр пыхтел паровозом, хвалил парную, шумно дышал, сдувал с губ набежавшие с головы капли.
-Какой кайф! Напарился на все сто! До костей добралось. Если бы не дела, то можно было бы здесь прокантоваться до весны. Кто мог подумать, что в такой дали существует маленький рай, - уже по - доброму говорил Пётр.
Данилович усмехнулся в бороду, начал открывать бутылку, на неё устремились хищные взгляды, налил в стаканчики, набрал ковш воды, произнёс с улыбкой:
-Ну что мужики! Вижу,  что вам здесь понравилось. С легким паром, и за знакомство, и за хорошие дела. Давайте!
Чёкнулись, выпили, ковш пошёл по кругу, шустрые глаза Ивана забегали по столу, выискивая, чем сразу закусить, захрустел огурцом, потер ладонями, лицо выражало удовольствие, но всё же косо поглядывал на напарника, молчал. Видно в бане с ним была проведена беседа на счёт излишней болтливости, а его привычка  болтнуть языком, так и стремилась наружу. Поставил посудину с зайчатиной  на стол, засопел, с жадностью поглощая мясо с гречневой кашей. Пётр потянулся к бутылке, разлил всем, посмотрел на Даниловича.
-Живёшь как у Христа за пазухой, ничего не попишешь! Да на таких сытых харчах можно не одну зиму перекантоваться. У меня есть тост: - лох тот, кто у тебя не побывал.
-Вот ты Петька выдал! Мне даже понравилось, -зацепился Иван.  - А помнишь в Басарайке..
Пётр резко шлёпнул его по затылку.
-Заткнись! - прошипел он.
Иван с недовольным лицом уткнулся в стол, из-подо лба поглядывая на обидчика. Выпили по второй. От усталости, бани, и хорошей пищи, после вторично выпитой, гости посоловели. Пётр уже не хмурился, а Иван, почувствовав послабление друга, понемногу вновь вошёл в свою привычную колею. Робко, а потом все смелее начал выбрасывать одну, за одной, шутки. Напарник не перебивал, сам уже зубоскалил над выходками этакого, развеселившего человечка, казалось, что молодой не унывал никогда, ни при каких обстоятельствах. Данилович, немного захмелев, тоже поддерживал всеобщее веселье, но все же неизменно придерживаясь избранной тактике. Между шутками не раз проскакивало то, что особо интересовало его. Знал то, что они назвались вымышленными именами, то, что мнимый Пётр не раз уже сидел, назвавшийся  Иван не плохо учился в школе, почему только он связался с таким другом, было не понятно. Всё же в разговорах он так не мог выяснить, зачем они сюда пришли, Пётр резким взглядом обрывал болтливого Ивана, если ему казалось, что тот говорит не то, и тот послушно ретировался. Их манера и притягивала, и отталкивала, и Данилович, захмелев, уже ни чего не понимал. Он  с затуманенным разумом слышал, как они  разговаривали, применяя жаргонные словечки  с нецензурной бранью. Он склонился над столом, не слушал их, был занят своими мыслями.
Как бы они не скользили, подсказывает моё сердце,  придётся вас выпроваживать силой, но как, не придумал. Время покажет с какими намерениями вы забрались сюда. Убеждает что не залётные а с намерением.
Налили ещё, Данилович отказался, притворился совсем захмелевшим, они подсмеивались над его слабостью. После допитой бутылки, видя что они сами еле держатся на ногах, и чтобы к нему больше не приставали, ткнулся грудью на стол, сунул руку в тарелку с кашей. От него отстали, решив что он готов, пошатываясь и цепляясь за что попало ушли в комнату, несколько минут он слышал  бурчание Петра, потом всё затихло.
Данилович открыл глаза, решив они уже уснули, выпрямился, предательски скрипнула скамья, и тут из комнаты вышли они. Иван устойчиво держался на ногах, а грузный Пётр, цепляясь за стены,  двигался к столу.
-Дед! Ты уже очухался? Тогда наливай, праздник продолжается. Ты чё, Петруха? - молодой подтолкнул напарника. - Ты тоже ничего. Зачем мы тогда припёрлись сюда? Ради этого бара?
Пётр не дошел  до стола, сел на полу, что-то бурча.
-Я сам выпью за всех, если меня уважить не хотите. Ты тоже, дед не желаешь мне составить компанию? Я тебя понимаю. Ты не тот, что был вчера, и я тоже не буду, может быть завтра, как сегодня. Нравишься ты мне. Вижу, что нас боишься. Правильно делаешь, бояться всех надо, я тоже порой боюсь. Мы к тебе не на долго, живи. Побудем с денёк, а может пару дней, и помашем кисточкой. Походим, подышим свежим воздухом, посмотрим. Нам особо ни чего не нужно. Вот скажи, что у тебя можно особо взять в рюкзак, чтобы ты на нас кровно не обиделся? Ты  наливай, я выпью. Думаешь, я пьяный? Не смотри, что я тощий, но меня свалить не так просто. Я сам могу опростать пару пузырей, а потом пройти через Ниагарский водопад по натянутой верёвке, но не за так, - он скрутил фигу, - с  условием, что на том берегу, будет лежать с лимончик долларов, а за деревянные, я и рыпаться не буду. Дед, ну что, даёшь доллары.., э-э, что-то я ни туда.
Данилович опустил голову на грудь.
-Скажи  точно чего? И - ик! - коверкая слова, спросил Данилович.
-О чём речь ведём? Какой ты понятливый дед! Вот мы с тобой и договорились, Мы завтра отвалим, мы тебя не видели и ты нас, мы знаешь, того, привидения. У -у- у! Что-то  мне пить расхотелось. Ух и крепкий у тебя спиртяга!
Данилович видел, что он начинает терять ориентацию.
-Деда! - позвал он  глядя в другую сторону. - Подскажи мне, где растёт моя пальма, на которой находится мой гамак?
Только сейчас заметил, что Пётр ушёл, но как? Он помог Ивану, довёл до койки, тот мешком упал на неё, и мигом заснул. На второй койке храпел его тучный напарник.
Убирать со стола не стал, по утру будет выглядеть подозрительно, они глазастые, ни чего от них по трезвости не ускользнёт. Пусть всё остаётся как есть.
Достал аптечку, нашёл нужную таблетку, растворил в кружке с водой. Он понимал, этого делать нельзя, через пять минут хмель исчезнет, надо кое о чём поразмыслить, пока гости не докучают. Понятно что утром будет болеть голова, хочешь не хочешь, а придётся похмелиться, чего не хотелось бы, или глотать аспирин с малой дозой воды, хлебнёшь больше, - захмелеешь без чарки.
Он сел за стол, из под столешницы достал брусок мыла с вставленным в него оставшейся поминальной свечи, зажег её, выключил свет. Долго сидел, смотрел на ровное пламя свечи и думал: -  Пристрелить с карабина здоровяка, молодой станет, как овца,  послушным. Нет! Грех так думать. У меня не поднимется рука на человека, да и они пока ничего такого не сделали. А может, и правда завтра уйдут, как говорил молодой. Ну и господь с ними!
Ему захотелось заглянуть в рюкзаки пришельцев ну хотя бы в один для достоверности своих смутных предположений. Что в них может находиться? А вдруг там какая ловушка, они ведь не простачки, это факт. Он отверг желание,  подкинул в топку дров, стащил с печи матрац, расстелил на ящике  с мукой, притушил свечу, сунул ее под столешницу, в полной темноте пробрался к ящику и моментально уснул, не раздетым с мыслью о том,  что по утру будет видно всё естественно.
С полным желудком спалось плохо, он пару раз вставал, в груди жгло, делал лишь один глоток теплой воды. В комнате гостей раздавался храп одного.
Привыкшего чутко спать его разбудил тихий шепот, он даже не шелохнулся, лишь напряг слух.
Старший спрашивал у молодого, сколько у сторожа ружей, молодой отвечал, что кажется три, точно ему не говорили, одно в мастерской, одно у сторожа, третье нарезное, говорили что старый его не любил,  и вопрос, навряд ли оно у него есть, да и зачем ему зимой, он видно далеко от жилья не отходит. Говорили, что якобы пред перед отправкой салютовал с винтовки, значит, увёз с собой.
-До мастерской не добраться, там, наверное, снега, что только бульдозером отгребать, а так, можно подкопаться, всего-то делов. Только где оно там? Вопрос. А прочим, зачем зимой держать его там? - шептал Иван.
-Вообще-то да! А ты, оказывается, логично соображаешь, Хорёк.
-Ты не часто со мной соглашаешься, дядя Хрю. С ним, что делать будем?
-После решим. А может того...?
-Ты как хочешь, а меня в такие дела не впутывай. Берём, пополам и точка. Я на кисель не соглашался, учти, я  от тебя ни чего не слышал, не видел, ни чего не знаю.
-Ну ладно, не шибурши! Не тебе решать. Иди, буди старого, жрать хочется, да смотри за собой, не болтай лишнего, не я, так бы всё выложил. С тобой нельзя ходить на серьёзные дела. Вбей себе в голову, что у старого тоже голова на плечах,  и на нас виды. Я это приметил.
Данилович слышал, как Иван подходил к нему вот  тормошит за плечо.
-Дед, а дед! Пора на утку садиться, Бах! - затормошил посильнее. - Ты смотри, как  его разморило, не добудишься. Де -ед! Ты хоть живой?
Данилович притворился крепко спящим, и лишь когда Иван стал его дёргать сильно, что затряслась голова, вскочил, поджал под себя ноги, выпучив глаза. Гости смотрели на него и ржали, видя его вид. А он выдержал секунд пять, смотрел на них немигающим взглядом, словно соображая, где и что происходит, протёр глаза кулаками, и, зевая промолвил:
-От такого приятного сна оторвали. Совести у вас нет.
-Это у желудка совести не существует, когда сытый, -  молчит, не бурлит. А тебе, наверное, старуха приснилась, или молодуха?
-Это у тебя такие сны, потому что молодой, - ответил Данилович.
-А может молодой и ранний, не люблю быть крайним, парировал Иван.
-Весёлый ты парень. На всё у тебя шутейный ответ. -Данилович потянулся -  Таким, как ты, легко живётся, если только свою жизнь правильно поставишь, молодость переживёшь разумно. Разве тебе бабка такое не нашептывала? Ох, головушка моя! Что с тобой творится, словно  не голова, а кувалда? - он обхватил голову руками.
-Весело разумно не бывает, а если сильно умно, то не по мне. Я не таков, ни  вверху, ни в низу. Вверху слишком конкурентов много, а внизу, - каждая шавка, страх как обидеть норовит, пресмыкаться придётся. Я, не вашим, и не нашим, - сам по себе, так надёжней. Где надо, я тут, а где не надо, то галопом оттуда. Уяснил себе, - не падать духом, потому не только тебе кажусь  весёлым. Моя весёлость-синоним до миниума, а ноги, до максимума. Вот так!
-Наговорил, что не разберёшься с похмельной головы. На всё тоже нужна она, и то что в ней напичкано, опилками только у дебилов.
-Голова, дед, мой спонсор и в ней есть что – то,  и это что-то хочет-даёт, а не хочет, забирает без смокинга, главное чтобы был результат удовлетворяющий все клетки бренного тела. Эх, дед! Прожил ты много лет, а разут, раздет, и дома наверное тоже нет, - цинично выразился Иван.
-У меня всё на месте, много ли надо одному. А вот у тебя, где дом? Где ум, раз у тебя  смолоду  тайга, - дом родной, а тундра-мать родная. У меня тайга на старости, а у тебя потому, что ветер по молодости, дует со всех сторон. Вот хлебнёшь малость жизни, доживёшь до моего, если случайно расомахе не достанешься. Она, поверь мне, кое-каких охотничков берёт. А если по - другому;  почувствуешь ломоту в костях, увидишь в зеркале седину на голове, всё равно обернёшься назад посмотреть что ты там оставил, чего натворил больше, зла или добра, с кем был больше в ладах, с богом или с сатаной, кто был другом, а кто недругом. Хотел бы я в тот момент посмотреть со стороны на тебя.
-Хватит! - рявкнул Пётр. - Развели тут понимаешь, репетицию спектакля. Ша, - я сказал! Завтрак готовьте! - и персонально Ивану. - Кури в печку, после тебя не продохнуть, как в камере! Пойду на улицу, подышу свежим воздухом.
-Ну так темно ещё, - возразил Иван.
-А мне не важно, Для дыхалки, не всё равно? - огрызнулся Пётр.
Оделся и исчез за дверью, Данилович свернул матрац, закинул его на печь, охая, набрал в ковш воды, обратился к сидящему за столом Ивану:
-Ты бы полил мне воды, смою сон с лица. Куда это он с позаранка, спортсмен,  что ли? Да лей понемногу, вода холоднючая, словно из ручья.
-У него мания такая. Одни с бабами, чувихами по вечерам, а он с прогулками по утру, нравится так. У каждого свои прибамбахи, - ответит тот.
-С давних пор у бар были в моде такие прогулки, потому что не работали физически. Да! Забыл, как тебя по настоящему величают, вчера сказал, так я запамятовал, перебирал в уме, так и не вспомнил, перебрал с вами на радостях маленько. Вы тоже были хороши, разговорились. И твой друг, как его! Ты, оказывается, хотя и худой, а крепче его оказался,  он, хотя в теле и покрепше, а первым свалился, а пили, кажется поровну.
Он хотел застать парня своей речью врасплох,  но не тут – то было, тот похлопал деда по плечу, подал полотенце, маленькие глаза забегали как у зверёныша, быстро сообразил что ответить.
-Ну, ты дед даёшь! Мало ли что по пьянее можно ляпнуть! Так не всему сразу и поверить. Вот ты говоришь, что сам перебрал, а о чём речь велась, помнишь. Видишь какой! У меня знаешь сколько имён. Как только меня не называли! Сам уже не помню, какая из них настоящая. И зачем оно тебе нужно? Совет даю дельный, лучше не помнить, не пугаю, а предупреждаю.
-А чего мне пугаться? Я с этого возраста уже вышел. Ты говоришь, так, словно тебя в при рождении головой уронили, помнишь одно, забываешь другое, - посмотрел на парня.
Тот слушал его внимательно не перебивая, осмысливая каждое  сказанное Даниловичем слово, глаза не переставали бегать прощупывая собеседника, а тот продолжал:
-Так дорогой мой, не бывает. Помнишь всё или ничего. Вижу, не то говоришь, и не от себя. И голова у тебя в порядке, - подытожил, чтобы не распалять воображение молодого, видя что тот весь напрягся .
-А ты в моей голове не копайся! - выпалил Иван. - Не хирург. И в душе не ройся, это против моего желания. Кому надо, тот знает головой или задницей, а может и вовсе не роненый. Сам небось, не боком!
Данилович посмотрел на него, скривил рот:
-Не ладится  у нас с тобой по утру разговор, что-то не так, как у нормальных людей. Скажу тебе по правде: не нравитесь вы мне, скрытные, скользкие, нет таких людей на Севере. Жестокие вы, не по местности. Вот потому и колоколом в голове. Кто вы? И ты бы на моём месте тоже задумался.
-Э-э дед! Вот ты как заговорил! - он погрозил пальцем. - Жестокие не мы,  а жизнь наша паршивая. Кто виноват, хотим ходить широко, а нас заставляют ноги вместе и по самой узкой, шагом – марш. А я не согласен, может я по природе бунтарь, не хочу носом, куда пихают. Была бы жизнь другой, плевал бы я на  этот газетно любимый Север, на его холодрыгу, и десятимесячный снег. Наслышан наверное  по трезвону  о привязанности,  о любви к вечной мерзлоте. Всё это слова. Спроси любого пожилого человека, я не имею в виду тебя, ты выпавшее звено из той цепи, который прожил здесь не один десяток лет, и я не спрашиваю, как ты сюда попал, каково ему тут? Раньше  он, приехав  на материк раз в три года, расхваливался: какая там природа, какая рыбалка и охота, на материке оставаться не желает, Вопрос почему? Как вспомнит, что надо тянуться от аванса до получки, и мурашки по спине, делается тоскливо, вот и мчится сюда к двухмесячной красоте с тучами комаров и мошки, он за день здесь столько видит снега, что за всю жизнь иной не видит. Когда спит, снится ему не Север, а тот край где вырос, где на заборах не раз рвал в детстве штаны, просыпается со слезами на глазах, хотя бы раз увидеть  краешком глаза родину. Вот где правда, дед, и любовь. Остальное миф, сложенный для таких дураков, как ты да я что кроме этой проклятой  богом и зэками, нет краше земли. Всё это сочинялки, искусственно сложенные, и навязаные насильно, в виде стимула в кармане в границах края. Вы нам здоровье, а мы вам деньги, вот мы и  купились. Знаешь ли ты хотя бы одного великого человека живущего в этих краях? Говорят что великий рождается один раз в сто лет на несколько миллионов человек, а здесь, народа - раз два и обчёлся и получается, то здесь великий не может быть. Чуть колыхнулась страна не в ту сторону, и поплыли отсюда, кто так хвалил этот край, на материк, Да плевать он хотел на этот край. Будет весело рассказывать другим, содрогаясь внутри себя. И кто во время выбрался отсюда, оказался умнее нас с тобой. А дай всем возможность покинуть Север, города и посёлки будут охранять только звери или такие отшельники, как ты, не от мира сего. Кому ты нужен? Храни тебя господь и ныне, и присны, во веки веков. Аминь! Вот получай мою молитву, а твою я не знаю, и знать не хочу. Ты видел, что бы какого начальника похоронили здесь? В том и дело. Он как получил пенсию  сразу смотался отсюда подальше. Не хотят толстопузые здесь подыхать, - он замолк, кинул окурок в поддувало плиты.
Данилович не ожидал что в этой баламутной голове могут уложиться серьёзные здравые суждения, он только крякнул от неожиданности. Немного отойдя от такого монолога, произнёс:
-Удивил ты меня, парень! Мигом перевернул  моё мнение о себе. Не в чём-то не могу с тобой согласиться. Так-то оно верно, но..
-И в чём? Колись дед.
-Весело, когда хочешь, умно - когда надо.
-Неплохой ты, дед аналитик, или ловишь на словах. Для твоих лет… Сколько тебе? Соображаешь неплохо, но можно было прикинуться дурачком, я не обижусь. Ты меня понимаешь? Прикидываешься и хитёр на старости. Не боись, я Хрю не расскажу. Послушай!  Давай, колупнём золотишка, вместе махнём на материк, там житуха,  конечно, если есть бабки, на всю катушку. А тебе  в твоих годах много ли надо? До конца жизни хватит, - весело смотрел на Даниловича. - Эх ма, денег тьма - куда девать не знаю, меня прельстила Колыма, теперь всё проклинаю. - запел пританцовывая вокруг стола. - Чего ты дед, опять меня не понял? А я таков, как видишь.
-Не так живёшь и чужую песню поёшь, придёт время, сам поймешь.
-Так ты, оказывается, и рифмуешь не плохо! Или с песни какой? Похвально. Чужая не чужая  - я их столько знаю, только успевай записывать, не перечесть. Я их даже могу сам сочинять экспромтом на разные темы. От моих песен пляшут, смеются, а если надо то и плачут. Я до армии в нашем клубе в почёте был, нарасхват,  домой вернулся, треть посёлка осталось, от клуба одни головешки, остальные дома зияют пустыми окнами… - он внезапно замолчал.
-И дальше что?
-А ничего интересного, тошнота одна, как после похмелья. Вот и остался я на родине безродным. Есть название места, где родился, только самого места уже нет.
-Да - а! - мрачно протянул Данилович. - Тебя бы да в хорошие руки.
-Ну и что с того? Видишь меня плохим? Каков мир такой и я.
-Молодой, а так зол на мир, а мир состоит  из земли и воды,  и твоё семя попало не в благородную среду.
-Знаешь дед! Это твои домыслы, но я не обидчивый. Говоришь не то, попали в ту или иную, какая разница? Нас таких плохих миллионы, а хороших  то, что по- твоему, надо - единицы и те стреляются до сих пор, их скоро не останется. Значит, по - твоему, я - ненормальный.
-Раз не в психушке, значит нормальный. К чему  не пойму.
-А вот к чему! Я до армии на заводе немного работал, а после этот завод на металлолом ушлые руководители  порезали, и за бугор отправили, а сами привет нам с кисточкой, только их и видали. Берут меня в ментовку работать, а я упираюсь, не лежит у меня к ней душа с детства, не раз видел её правоту. В другие места – попробуй, пробейся. Это стена,  в этом деле протеже нужна.
-Навроди Петра, что-то ты не то говоришь, - не соглашался с ним Данилович.
-Его не трогай. Он – просто мой случай в жизни, раз –столкнулись, два – расстались, такова  схема.
-Из таких, как ты, весёлых и отчаяных,  сколько знаменитых и великих вышло. Молодость, своего рода наука познания жизни. Одни пробиваются благодаря своей настойчивости, а другие, ты прав, с помощью других, смотря каких конечно. Не слышу, как о себе смыслишь. С моей стороны так, не на той дорожке следы оставляешь, придёт время – ведь спросят, - говорил Данилович нарезая хлеб, в тарелку.
-По мне всё равно, по какой топать, учителям не верю многое у них ненужное, бесполезное. Где ты раньше был дед? Может, тебя и послушал. Дай ему условия и с него что-то получится. Поздно,  господа хорошие! - он затянулся сигаретой.
-Говоришь красиво, словно душу отводишь. Не курил бы, ещё не завтракали. Умён ты парень и видно начитан.
-Так я не зря в школе серебро получил, - ответил Иван.
-Только в последнее время видно читал не то, что нужно. Говоришь, как давно пройденное, как памфлет сумасшедшего.
Данилович видел, последние его слова достигли желанной цели. Немного потактичней, и можно сломать парня, да жаль, нет таких способностей. В простом человеке всё попросту, на старости лет не переучишься. Колоть надо дрова колуном, а всё по старой привычке топором кажется сподручней. Он молча открывал консервы, раскладывал по тарелкам, а Иван, повернувшись спиной,  дымил сигаретой в топку плиты.
Данилович смотрел на худую спину и думал: вот сейчас огреть его по макушке и запереть  в комнате, а второго не пустить пока не взмолится, он ведь без ничего пошел, не сумеет напакостить. Молодой сразу выложит, зачем пришли, с какими мыслями.
На пару минут затянулось молчание, но вот Иван закрыл топку, повернулся к Даниловичу, показал на каравай хлеба, улыбаясь, спросил:
-Это последний или ещё есть?
-Один каравай  есть, нам пока хватит, завтра можно свеженького сообразить, если сегодня вечером замесить.
-Почему завтра?
-Потому что тесто подойти должно, всегда ставят заранее. А сегодня, если что, то можно сделать лепёшки, но они черствеют быстро, и у холодных вкуса ни какого,- доводил до его ума. - А вы, спешите? Погодите до Нового года, тут осталось  мало.
-Ты дед, сплошной бурдюк с вопросами, -  буркнул Иван.
В это время дверь с шумом отворилась, с клубами холодного воздуха ввалился весь взъерошенный Пётр  с шапкой в руке, капли пота стекали со лба. Он глубоко  дышал открытым ртом, испуская хрипящие, гортанные звуки, словно за ним гнался зверь. На красном лице, готовые рвать и метать выпученные  большие глаза. Иван кинулся к нему, но оттолкнутый рукой  отлетел в сторону, устоял на ногах, уселся за стол, притих, наблюдая, как тот раздевался. Это уже был не тот парень, который несколько минут назад смело и дерзко разглагольствовал с Даниловичем, показывая своё я, весёлость моментально исчезла. Сейчас, выглядел ягнёнком. Дождался, пока напарник разденется, почти на цыпочках подошёл к нему, угадывая ответ на немой вопрос. На этот раз пришедший его не оттолкнул, Иван наклонился к нему  они зашептались.
Данилович продолжал сервировать стол, он только мельком глянул на вошедшего, и понял по настроению пришедшего неладное. Старался не выдавать нахлынувшее на него волнение. Всеми клетками своего тела чувствовал, как они смотрят в его сторону, услышал последние слова Петра: - Позавтракаем, разберёмся!
Данилович  думал: - Сейчас начнутся мои беды, или они  происходили,  но не так чувствительно. Всем своим видом не показывать хлынувшее дурное предчувствие. Кажется я упустил шанс.
По телу поползли мурашки, зачесалось везде, словно внезапно заболел крапивницей, крепко стиснул зубу.
Слышал, как лилась вода,  как фыркал умываясь Пётр, веяло легким ветерком от взмаха полотенцем.
-Боже! Пронеси сию напасть, - шептал Данилович.
-Ты что там бормочишь? - донеслось  до него.
Пётр уселся за стол, подхватил ломоть хлеба, разломил пополам, уставился на Даниловича.
-Да сон приснился по утру. Друзья на материке, -ответил не поднимая головы, не выдавая волнения.
-Тоже сказал, друзья! - с иронией сказал Иван. - Не друзья а знакомые, разницу надо знать. Друзья которые рядом, а знакомых сколько хочешь, к которым придёшь на пару дней, и тебе будут рады когда у тебя в кармане будет кое-что звенеть, а с пустом карманом, даже закадычный друг, - недруг, пошлёт тебя куда подальше не то чтобы помочь. Знаем мы таких горе друзей.
-Никогда не думал что друзья разделяются баш на баш, - произнёс Данилович, помахивая столовым ножом которым нарезал лук. - За мою жизнь не было такого случая,  а на счёт денег, может ты и прав, недостатка в них не было, зарабатывали неплохо. Друзья, конечно, не кто попало, даже кто с тобой рядом, - он усмехнувшись посмотрел на внимательно слушавшего Петра, который проявил ноль эмоций, видно не поняв, что имел в виду дед.
Молодой же, продолжил своё нравоучение:
-Ты живёшь, дед, в другом измерении. Друг, настоящий друг, может быть только один, и тот который с тобой всегда под рукой, то, бишь, рядом, а остальных выбирают по своему расчёту, нужен он тебе на данное время или нет, такие друзья чаще бывают по работе, по живущему рядом, с которым можно втихушку лишний раз выпить. Богатый друг, бедному ни когда руки не протянет. А чаще всё зависит от алкоголя. Не пьёшь - не имеешь друзей, ты остальным друзьям не интересен. С простыми мужиками можно дружить, если есть взаимное понимание.
-Плохое у тебя понимание, с выгодой, однобокое, -возразил Данилович.
-Понимание, что ни есть по реальности текущего времени. Ты видно давно не был на материке. Человек человеку друг, - выглядит в диковинку, и смешно. Сейчас мужики, которым ты отдал просто так за глаза, бутылку, которая  досталась тебе за копейки, достанут самые что ни есть дефицитные вещи. Им не всё ли равно, кому их толкануть, тебе или другому, и за милую душу пропьют. Разве кому захочется упускать халяву?
-На такие деяния есть уголовная статья, - за скупку краденых вещей.
-А кто тебе скажет, что они краденые? На них клейма нет, доказать нужно. Мало ли ты у кого купил, может на рынке!
-Ни у кого никогда не брал.
-Потому, что не нужно было, наверное, всё время по общагам мыкался в своё удовольствие, - веселился Иван, подсмеивался и Пётр.
-Молодой ты ещё, а стараешься учить, мать тайга. Да пошёл ты, мальчишка! - Данилович не выдержал впервые учения сопляка, плюнул под ноги.
Сказанные им слова подействовали на парня только в другую сторону. Он, вероятно не любил, когда ему перечили, подскочил на месте, но второй, схватил его за руку и силой посадил на место. Молодой зло смотрел на Даниловича, и не останови его, скорее всего бы кинулся на старика.
-Остынь, Хорёк! - говорил ему напарник. -Не торопись, куда он денется? Давай завтракать. Пока завтракали, Иван посматривал на Даниловича с каким-то особенным выражением. Последнему становилось не по себе, аппетита не было, он через силу ел. Но вот Пётр отложил ложку:
-Суховато что-то, спиртика что ли? Наливай старый, пировать так пировать! - махнул рукой.
-Так может, - шепнул ему Иван, показывая на деда.
-Да ты не гоношись! Куда он от нас денется? Время коротать придётся, и прекрати свою баланду, все уши прожужжал, так по морде хочешь заработать. Ладно, прощаю. Иди, у меня в кармане бушлата картишки завалялись, перекинемся маленько, а там увидим. Ну давай, давай, поторапливайся! А ты чего, дед, губы развесил? Мне ли спирт искать?
Данилович пошёл в кладовую, Иван последовал за ним, уже с картами в руке, проследил, как тот взял бутылку и вернулись вместе к столу. Пётр взял бутылку, дотянулся со скамьи до ниши печи, достал три стакана, разлил поровну по треть, взял с рук Ивана карты.
-В картишки перекинемся? Ты, дед, во что играешь или совсем не умеешь?
-Ну почему же? Бывало, порой баловались.
-В покер или в очко? - с ехидцей смотрел на Даниловича.
-А я не умею, - признался молодой, – давайте лучше в подкидного, - предложил он, - в него всяк играть умеет.
-В подкидного так в подкидного, - согласился Данилович не понимая, что они придумали .
-Вот и ладушки! - сразу преобразился Иван. - А то мы думали ты здесь вовсе одичал, живёшь, как отшельник, только питаешься не кузнечиками, на артельных харчах.
Он закружился, освобождая середину стола, вытер тряпкой, кинул её небрежно, не глядя через спину, сел на одну лавку с Петром. Раскидали карты, и пошла игра. Даниловичу везло, или они специально проигрывали, ведя  свою тактику, но он пока не замечал какого подвоха. Больше всего доставалось Ивану, который после каждого проигрыша делал кислым лицо. Однажды, наблюдая за их конечным единоборством, заметил, как тот поддался Петру при хорошем раскладе карт. Пётр гоготал, что обставил наперника и предлагал в который раз продолжить игру, которая Даниловичу уже надоела. Ловко и быстро летели карты из-под его рук. Иван ныл, что ему сегодня, как никогда не везёт, не его сегодня день, и вообще ему, он давно заметил, в конце месяца никогда не везло. И вот Петр откинулся, разминая спину, произнёс:
- Так не интересно. Вот если бы под интерес, куда бы не шло! Ты, дед, как смотришь на моё предложение? А то как-то пустышку гонять, совсем азарта нет. - посмотрел на притихшего парня, на Даниловича и тот его понял.
-А что у меня есть, что вас бы заинтересовало? Здесь, только одна моя душа, а всё остальное, - артельное, на то и приставлен к нему. На него не имею права. А на душу я не играю, она только  богу принадлежит.
-Богу, говоришь! И что тогда здесь твоё? Штаны твои нам не нужны. А давай знаешь на что?
Петр забарабанил пальцами по столу.
-На что?
-На золотишко, - неожиданно выпалил Иван.
-Во! Ванька, ты молодец! И правда, давай, дед, на золотишко? - с поддельной радостью сказал Пётр.
-На золотишко? – переспросил, морща лоб, Данилович. - На какое? Ради бога! Побойтесь  мужики! Кто его  добудет в такое время? И где оно есть, только маркшейдера знают. Я-то тут при чем? До него добраться – во первых место надо знать, а во вторых сколько пожогов делать. Недели не хватит, - говорил он и видел, как бегали глаза обоих.
-Ты забоялся, что ли? – исподлобья говорил Пётр. -Проиграем, клянусь век не видать, встанем и уйдём.
-Чего мне бояться? Если вам надо, то идите и ищите, если знаете где искать, а оно мне не нужно, - говорил Данилович, а по  телу ползли мурашки.
-Да уже проверил, - сказал Пётр. -Должно быть, а нету, -развёл руками, - кто-то нас опередил. Ну что, играем?
-А мне всё равно, - сказал Данилович, поняв, что так просто он от них не отвяжется,  они всё равно вынудят его, не так, так по - плохому. Нужно тянуть время и думать, как от них избавиться, ловить удачный момент, если таковой представится.
Иван разбросал карты. Играли грязно, пока он тянул карту, подсматривали к друг дружке, он делал вид, что не замечает, и вскоре проиграл, в воздухе назревал серьёзный расклад взаимоотношений.
-Ваши не пляшут! - заявил Пётр, привстал, бросил карты на стол. - Вытряхивай золотишко, старый! - угрожающе блеснули его голубые глаза.
Иван хитровато улыбался.
-Вы что, мужики! - взмолился Данилович. - Спятили совсем? Что за напасть такая? Сказать что по пьянке, так совсем не пили сегодня. Да я не имею к нему отношения. Сказать что полоскаю, так нет. Какое золото, мужики? Я всего лишь сторож, понятно?
-Мы ещё успеем выпить, только ты нас на понт не бери. Сами кручёные и таких знаем, как ты, - тянулся к нему через стол Пётр со злым лицом, тяжело дыша.
Иван подскочил к Даниловичу, вцепился ему в рукав.
-Дедушка, мы тебе немного больно будем делать, а потом долго-долго за твоё упрямство. Разве ты не понимаешь? Лучше по доброму выложи, как есть, и обо всём плохом моментально забудем, и никто даже не вспомнит, -распространялся в своём духе  он. - Мы видим, что ты слишком умный, но мы не глупее тебя. Давай, лучше раскалывайся. Зачем на старости нужны тебе шрамы на теле? Пустим кровушки маленько, так всё равно выложишь, так давай по - доброму, пока мы терпим. - Уговаривал Иван. - Мы не слишком жадные, поделимся. Зачем тебе одному столько? - он показал на жестяную банку из под томатов. - Нам вот сколько,  а остальное, тебе. Гад буду, что не обманем, - показал на притихшего Петра. - Он тоже поклясться может. Наша клятва закон, если нарушим, нас на пику посадят. А, дедуль?
Данилович старался выдавить слезу  невиновности, но был в таком состоянии, что она не хотела появляться, и ему оставалось,  опустив голову, лишь слушать угрозы.
-Тебе зачем нужна лупа? - со злостью спросил Пётр.
-А ты не догадываешься? - поднял голову Данилович. -Погляди на мой возраст. Глаза пошаливают, нитку в иголку продеть не могу, с ней легко. Вот и нужна увеличилка, не блох искать, которых у меня нет, - пытался снять некоторое напряжение.
Они сели за стол потянулись к стаканам со спиртом, накинулись на тушёнку, закусывая.
-С этим вопросом понятно, разобрались. Где берёшь дрова? - Спросил Пётр наливая по второй.
-Да мало ли здесь брошенных домов! Вали любой вот тебе и дрова. Хозяева не обидятся, горят хорошо, лучше, чем валежник.
Пока он говорил, они опростали по второй, Иван хрустел баночным огурцом, а Пётр, сузив глаза, медленно жевал, слушая его.
-Ты нам зубы не заговаривай! - сказал он. - Баню не дьявол раскатал, мать твою! Мне мозги не пудри, умник нашёлся. Пилу я нашёл, адресат точный и все твои инструменты, как на духу. Всё, как на ладони твоя деятельность, а ты балаболишь, какое, где? Того, что нужно нет, а следок свеженький остался. Как нам теперь тебя понимать? Ты,  может, скажешь, что там ни чего не нашёл, так кому скажешь, а не нам. Я только могу поверить, ты забыл сказать  что нужно, мы тебе напоминаем. Вспоминай, мы не торопимся. Место покажем и накажем. Нам терять нечего, раз мы здесь. Понятно ли тебе? Не сегодня так завтра расскажешь, если успеешь.
-И никто не узнает.., -  начал было Иван, но Пётр резко двинул его в бок, что тот чуть не свалился с лавки.
-Ты, щенок! Заткнись! Тут не до шуток. В другом месте шутить будешь. Не для того сюда топали, чтобы юродствовать перед ним! Пошутим после, когда вытряхнем из него. Положено не им, пусть выложит, и чем быстрее, тем лучше.
Данилович хотел привстать.
-Сидеть! - рявкнул Пётр, налил в  три стакана, придвинул к нему. - Пей!
-Не хочу!- ответил Данилович и отвернул голову, которая была чистой, но ноги устали сидеть, хотелось немного размять их.
-Пей и не брыкайся, а то хребет переломаю. Пей! Найдём, никуда не денется. Придавим, всё выложишь, собака и та жить хочет.
-Мужики, опомнитесь! Что вы творите? Хотя бы возьмите себе в толк, зачем оно мне нужно? Ну, погубите меня, на себя зря грех возьмёте. Мне-то оно, зачем на старости? Я его молодым не трогал, а сейчас и подавно, да и для кого, один я на свете, как перст. Зачем мне нужны неприятности? Ну, посудите сами здравым умом. Ну что же вы, мужики…, - он не договорил.
Пётр приподнялся, хлёстко ударил его в лицо, Иван шарахнулся в сторону, задел пустое ведро, чертыхнулся, Данилович упал, медленно поднялся, из разбитой губы текла кровь.
-Пей! - зарычал на него Пётр.
Вкуса спирта он не почувствовал, только обожгло разбитую губу, он прижал рукав к губам, в глазах метались искры.
-Одевайся, - приказал ему.
 Иван подскочил, кинул Даниловичу его теплую куртку, шапку, рукавицы.
Данилович, не спеша, оделся, сбросил тапочки, сунул ноги в валенки. Пётр следил за его одеванием.
-А ты вот что сделай! - сказал Ивану. - Ружья в кладовку,  закрой на замок, я там его видел. Ключ в карман, и смотри не потеряй, шею сверну.
-Ещё чего! Может, одно возьмём на всякий случай, -предложил Иван, направляясь  к кладовой.
-Ножа и так будет достаточно, - буркнул Пётр, - сейчас у нас, будут ружья, а так, - он скривил лицо, - лишний вес в деле помеха,- повернулся  к притихшему Даниловичу. - Посидим на дорожку, а то скажешь - не по- христиански, - обратился  к  подошедшему Ивану: - Ты закрыл? Пойду, проверю.
Даже после выпитой голова была ясной, а может и от обстановки которая раскрыла в полностью суть неожиданного посещения  двух людей. Данилович уже ясно понимал, что отдай найденное им, во всяком случае они не пощадят его, и тем более не поделятся. В таком бандитском деле, свидетеля не должно быть,  и не может быть милосердия. Он  чувствовал, нажми на него они ещё чуть-чуть, и он плюнет на всё, и выполнит их требования, но чтобы остаться в живых нужно предъявить конкретные требования, а каких, у него даже в мыслях не было, в эту минуту он был словно загипнотизированным самим собой. Найдут они, или не найдут, жизнь всё равно находится в опасности. Куда сейчас поведут, неизвестно, придушат, и кинут, куда в распадок, зверь сделает своё привычное дело, и ни какая там экспертиза не выяснит, что случилось. А ну их! - стучало в висках. - Что будет, не миновать. Ни чего им не отдам, а металл найдут, я уверен.
Повинуясь приказу Петра, сел на скамью,  и  чтобы не показывать трясущие руки, сунул их в карман. Под правой рукой нащупал что-то круглое, он подумал, что это был карандаш, который вечно терялся и находился в самых необычных местах. Но почему он тогда гнётся, и без мягкого,  на конце,  ластика?  Он ни как  не мог понять, что же такое попалось ему в руку, и, как попало в карман. Может, однажды резал капроновою верёвку, когда она затянулась на крепкий узел, и тогда сунул обрезанный кончик в карман в надежде, что, распустив её нужны будут её крепкие нити. Не похоже, слишком короткий конец. А может это…? От такой мысли его даже бросило в пот. Ну да! В руке был бикфордов шнур от испорченного капсюля. А он за него совсем забыл, одно забыл, какой конец не загорался. Его осенила дерзкая мысль: она засверлила его с ног до головы, если врага не одолеть силой, то  попробовать хитростью, только нужно несколько так дорогих секунд  для осуществления задуманного. - Этакого эффекта  неожиданности, он должен сработать, не такие уж они хладнокровные, стоит одному запаниковать, его реакция передастся другому, и тогда ему представится  случай самому диктовать свои условия.
Ну, держитесь, выродки!   Я вам покажу, как надо мной издеваться! Откуда им знать, что у меня в голове зародилось. Ну что поехали, пока верзилы нет, а сопляк сразу раскиснет.
Он шмыгнул носом, уронил голову на стол, нащупал под столешницей мыло с огарком поминальной свечи,  который освободился легко, воткнул на его место шнур.
В это время подошел недовольный Пётр, глаза были злыми, накинулся на Ивана:
-Ты куда смотрел, когда закрывал кладовую? - назвал его нецензурным именем. - В одну петлю сунул и успокоился?
-Да там темно, я не заметил,  дверь туго прижимается, -оправдывался тот, удивляясь своей оплошности.
-Давай сюда ключ, или сам иди и закрывай! - продолжал рычать на него Пётр. - Да проверь. Вот, твою мать, помошничек! Связался на свою голову. Лучше бы я какого бича уговорил!
Иван исчез в коридор, Данилович приподнял голову, в глазах стояла слеза, повёл взглядом по печи.
-Вот тебе раз! - его чуть не затрясло от досады.
На том месте, где обычно лежали спички, их не оказалось.
-Что же делать? - стучало в мозгах.
-Дай папиросу, -  попросил Петра.
Тот бросил на него злой взгляд и с призрением кинул:
-Не курю, - кивнул головой на  начатую бутылку, лучше тяпни на дорожку. - крикнул Ивану: - Ты чего там возишься?
Появился Иван с замком в руке с недовольным видом.
-Вот чёрт! Там такая скоба, что не могу туда просунуть дужку, у меня сил для неё не хватает. На железку, закрывай сам, если удастся.
-Сиди здесь, посматривай за ним, - кивнул на Даниловича, взял из рук Ивана замок и направился в коридор.
-Ваня, дай папиросу, если не жалко, - попросил его Данилович.
-Побалдеть дед захотел? Так у меня одни только сигареты, и один грамм за килограмм, подходит? Ладно, на, травись! -кинул ему через стол пачку с сигаретами.
Данилович вынул одну, понюхал, вернул пачку.
-Что дед, вспомнил, как по молодости тянул? Я курю отменные, и при том наши, импортные только горло жгут, их сейчас в магазинах любых сортов, глаза разбегаются.
-Наши говоришь? Запах хороший, - согласился  спокойно Данилович. - Так дай подпалить, что ли.
-Лови, курильщик! - чуть ли не со смехом кинул ему коробок спичек.
Слышно было, как в перемешку с матом, Пётр засовывал замок в тугие петли, щелкнул ключом, а Иван смотрел  на Даниловича не соображая, что тот делает.
 А тот спокойно вынул брусок мыла с вставленным в него шнуром, чиркнул спичкой.
-Знаешь что это такое? - приложив палец к губам, тихо спросил Ивана, стоящего столбом, и Данилович уловил,  как его глаза  понемногу расширялись, накапливая страх. - Сейчас увидишь и поймёшь, если успеешь, - поднёс горящую спичку к шнуру с мыслью, - Господи, помоги!
Шнур зашипел, разбрасывая искры вверх и по сторонам. Задуманное сработало, и сработала извилина в мозгах молодого, глаза ещё больше расширились, он резко присел, лицо перекосилось,  издал вопль, подхватил шапку, ринулся в коридор, с хода налетел на Петра, тот упал, не понимая, что происходит.
Динамит! - орал не своим голосом молодой выскакивая на улицу.
-Взорву и себя, и вас гадов! – заорал вдогонку Данилович, нагоняя ещё больше  на них страха.
Грузная туша Петра, словно гонимая ветром исчезла в проёме металлической двери, что и нужно было Даниловичу, он ринулся вслед за ними захлопнул её,  задвинул на засов, опустился возле неё, переводя дух, по небритой щеке покатилась слеза.
-Дело сделано, теперь можно не торопиться, -переводил дыхание, - подумать, что делать дальше.
Вялой походкой подошёл к столу, опустился на скамью, налил с чайника теплой воды, достал из-под столешницы таблетку, кинул в  кружку, с мыслью, что надо выпить, голова прояснится.
Не прошло и минуты, бандиты сообразили что они дали маху, дед их просто надул, как пугливых мальчишек, заколотили, по видимому лопатой в дверь, затихло, потом ударили ещё чем, но потяжелее, и в конце концов поняв бесполезность своего дела, притихли. Данилович увидел на полу рукавицы оставленные при побеге и усмехнулся.
-Стучите, стучите, голыми руками, долго ли выстучите? Твари! Заморю голодом, превратитесь в ледышки, на коленях приползёте, - успокаивающе разряжался от всего произошедшего.
Он отодвинул стол, приподнял половицу.
-Выручай, дорогой! - промолвил он, освобождая карабин от футляра. – ты, как никогда, нужен в эти минуты. Не думал, что придётся наводить тебя на людей. Прости меня старого. Спаси и сохрани! Пойдём, послушаем что они там скребутся, - он заложил магазин карабина патронами, с пяток положил в карман куртки и направился к двери, передёрнул затвор, снял с предохранителя. Послышался стук,  но не такой настойчивый и сильный, и голос Петра.
-Дед, ты слышишь меня, дед?
-Слышу, слышу, что ты хочешь сказать?
-Дед! Понятно, ты нас надул, как парчуков. Ну и что дальше будешь делать? Как понимаю, ты до ружей добраться не сможешь, второго ключа нет, и возможности скрутить замок не по твоим силам, силёнок не хватит, блоки ложкой не выковыряешь, там дверка  сработана на славу, и замочек прям таки прелесть. Мы, как ты понимаешь, с миром уйти не сможем, а мы знаем где лежит второе твоё ружьишко, и там наверное и патроны есть, будем садить в дверь пока дырочку не сделаем,  а там поговорим по дружески. Мы так пока мыслим, но есть и ещё один вариант. Хочешь послушать?
-Да мне по фигу! - отозвался Данилович. - Говори.
-Пробьём в трубе дырочку, и будем лить в неё соляру, пока не скажешь, хватит. Ну, как тебе второй вариант? Подумаешь, ударили! Да меня не так били, и то не обижаюсь, кожа твёрже стала, даже мороза не чувствует. У меня пока всё, тебе решать.
В дверь опять ударили тяжёлым.
-Мужики, мне вас жаль. Напрасно мучаетесь, а на ваши предложения мне плевать. Если греетесь, то, пожалуйста, сколько хотите, хоть до упада, уйду в баню чтобы вас не слышать, через пару суток выйду посмотреть на ваши окоченелые трупы, присыплю снежком, и лежите до весны, пока не приедут артельные. На счёт соляры, так к ней добраться надо, там заглушечка стоит, а крышка привинчена, голыми пальчиками не открутите, да и к ночи мороз усилится, вот тогда запоёте, и никто не узнает… Как там дальше? Пусть молодой напоёт. А на счёт кладовой, так у меня есть настоящий детонатор, парочку штук заложу, и замочек отпадёт. Напугали чем! Будете паскудить,  настоящий динамит  достану и рвану вас, в Магадане будет слышно. Так что варианты и условия мне диктовать. Пораскиньте своими тупыми бошками. Ты слышишь меня, бурдюк с дерьмом?
-Ах ты, зараза! – послышалась  за дверью отборная брань, и в неё начали бить тяжёлым и методично раз, второй, десятый.
На двенадцатом  прекратили.
-Мужики! Мне жаль вас до слёз. Вы, я вижу, даже дырочку не можете пробить, а хвалились. Что же так?  Напрасно мучаетесь, шумите, отдыхать  не даёте, а оно при отдыхе думается лучше, и спокойней, - издевался над ними Данилович.
За дверью была тишина.
-Вы ещё здесь? А то, по - большому  я порой на улицу хожу, вот и думаю, открыться или нет. Ну, так вы где там? Что-то не слышу. Греетесь что ли друг о дружку?
-А где нам ещё быть? - слышалось за дверью.
-Вам повезло. А знаете чем? Мороз на диво сегодня  слабый, к пурге, наверное, а то бы вы не так запели. Послушайте! Мне такая канитель надоела, через дверь разговаривать не привык, не люблю когда не вижу лиц, получается не по-людски. Вот что я вам посоветую, отойдите метров на пятнадцать, открою дверь, покалякаем, может, о чём договоримся. Компромисс всё же должен быть, правда? Всё же, мы люди, а люди всегда договорятся, чего бы не стоило. Правильно я говорю, или у вас другие виды на ситуацию? Чего притихли? Смотрите, а то я могу передумать, плюнуть на все и уйти.
-Ты хорошо придумал, дед, так бы и давно, - говорил Пётр.
-Так вы думать мешаете, стучите и стучите, а при стуке мысли не туда. Только давайте без шуток и обмана, и что время тянуть, то только против вас. Отойдёте, открою дверь, рукавицы отдам, а то руки, наверное, между ног греете. Давайте, я шаги считать буду.
Он слышал хруст снега отходящего и громко считал:
-Два, восемь, десять, двенадцать. Второй пошёл. Слышу, давай, чего остановился? Теперь слышу. Открываю.
Солнечный свет на мгновение ослепил его, тряхнул головой и ещё с коридора увидел  стоящего в метрах двенадцати тушу Петра. А где же Иван? Не пройдёт, - стучало в висках. - Точно хотят обмануть, бандитское отродье,  воровские души! 
Осторожно ступал к выходу, а этот миг над головой зашуршало, посыпался снег и парень спрыгнул с плотного снежного карниза нависшего над дверью. Он, по-видимому, хотел сделать попытку  упасть у двери не дать ей закрыться, но поскользнулся, упал в шаге от двери. Данилович видел, как второй собрался ринуться ему на помощь.
Такой выпад бандитов предусматривался, от них нужно всё ожидать, Данилович  был предельно внимательным и не обманулся, вскинул карабин, отступил шаг назад.
Хлёстко прозвучал выстрел от которого сам  немного оглох, на кухне что-то звякнуло, и покатилось по полу, стреляная гильза ударилась о косяк двери, шипя, выскочила на улицу, запахло газом стреляного патрона. Оглушённый Иван подскочил, откинулся назад,  шлёпнулся в снег, шапка покатилась в стороне, бледный от испуга, маленькие глазки расширились, и казалось вот – вот выскочат из орбит. Руки дрожали сложенные на груди, жадно ловил ртом воздух. Просвистевшая над головой пуля, вмиг преобразила облик молодого хитреца. Данилович направил ствол карабина на него, находившего в ужасе.
-Что тварь! Жить не хочется? – добавлял ещё больше страха, наблюдая, что делает второй.
-Гы -ы, дядя, не убивай! - Завопил он. - Не убивай! Век на тебя пахать буду, клянусь матерью, не убивай! - Ручьём лились слёзы, размазывал по лицу ладонью.
В этот момент он выглядел таким несчастным, презрительно жалким, но в то же время смешным. Дрогнуло сердце старого человека, обмякло, ствол карабина поник к низу. Ему вдруг стало жалко этого несмышленого паренька втянутого посулами в серьёзные воровские игры, в общество где человек человеку - волк.
Данилович укоризненно покачал головой.
-Эх парень, парень! Шапку подними, заболеешь и возись с тобой. Кто же ты такой, что в бога не веришь, и матерью клянёшься? Тебя ремнём пороть надо, а ты с уголовниками связался, на жизнь людскую покушался. А ну пять шагов назад, а ты хмырь, - обратился к Петру, - на десять. Ты что тварь не понимаешь русских слов? - он резко вскинул карабин.
Пётр поспешно отходил назад, парень крадучись, не отводя взгляда от грозного оружие, всхлипывая, поднял шапку, напялил на себя, и со словами: - Дядя, дядя, дядя, -отступал назад, потирая замерзшие руки.
-Замёрзли руки? Теперь уж извините, на чай не приглашаю, рукавицы так уж и быть отдам, мне чужого не надо, не как вы. Думаю, вы больше баловать не будете, пошутили и довольно, пора вам и честь знать.
Выдернул рукавицы из-под пояса куртки, кинул парню, тот быстро поймав их, сунул в них руки, и благодарно закивал головой. К нему полетела вторая пара рукавиц.
-Брось своему другу, а то без рук останется, нечем будет бить по лицу стариков.
Данилович перевёл дыхание.
-Вот теперь можно и поговорить, без лишней суеты. А то устроили свою республику беззаконья, теперь я ваш судья и адвокат. Молодой, рассказывай всё, как очутились здесь, по чьей воле, с какой целью? Давай, я слушаю.
Иван повернул голову в сторону  напарника, словно спрашивая у того разрешения, и что ему делать, понимая, что находится среди двух огней.
-Хорёк! Если вякнешь, придушу как щенка, -пригрозил ему напарник  махая рукавицей.
Стало понято, верзила не даст, помешает откровению парня и чтобы предупредить, что он не собирается с ним шутить рука сама собой дёрнулась в сторону  Петра и вторая гильза вылетела с карабина, оглашая звуком всю прилегающую территорию, пробитая пулей рукавица отлетела в сторону. Иван шлёпнулся с перепуга в снег, но амбал выстоял, он  лишь сплюнул в снег, истерически засмеялся.
-На понт берёшь, старый? Пойду к тебе, рука,  знаю, дрогнет. Не так просто убить человека, по себе знаю, ты этого не сможешь. Пацана можешь пугать, но меня.., - он опять засмеялся. - Да я, не таких обламывал!
Данилович почувствовал, что он его достал окончательно, схватил лопату, швырнул молодому, показал стволом карабина:
-Передай этой скотине лопату.
-З- з- зачем ? - лепетал он.
Данилович наставил ствол карабина на него.
-Передай, я сказал! - повысил на него голос.
Молодой быстро очутился около Петра, отдал ему лопату.
-Парень иди на место, а ты сволочь рой снег, - приказал Данилович.
-Ты чего старый удумал? - уже дрогнувшим голосом спросил Пётр.
-Рой я тебе сказал!-  крикнул рассержаный Данилович.
Тот надел рукавицы,  воткнул лопату в снег.
-Не имеешь права, самосуд тебе самому обернётся плохо.
-Ещё раз вякнешь, уложу, и рука о такую падаль, как ты, не дрогнет. Может ты, и обламывал кого, но у меня не пройдёт, я своё пожил,  а за тебя ничего не дадут, даже похвалят, мотай себе на ус. Здесь частная собственность, и я имею право её отстаивать, что бы это не стоило. Вы нарушители частной собственности. Шаг на лево шаг на право, и молчать, стреляю без предупреждения. - он повернулся к Ивану: - Рассказывай!
-Прохоров намыл, с кем не знаю, но точно не с артельным. Второму, говорили большой срок дали, а сам Прох попался за старые делишки на червонец, а там попал под нож, у него рак обнаружили, с Битюком, - он кивнул в сторону Петра, - лежали в одной тюремной палате. Тот чувствовал, что уже не выкарабкается, и болтонул ему координаты, где что лежит и сколько. Клянусь! Я не должен с ним идти, мы с ним вначале не договаривались. За десять кусков я должен был выяснить, когда все уедут, кто останется, какое есть оружие и по возможности где. Встретил одного бывшего, подпоил его, вот он всё и выложил, что нужно. Я поведал Битюку, и он отвалил мне положенное, по договору, по - честности.  А потом стал уговаривать пойти с ним. Я долго не соглашался, по пьяне в карты влетел, вот он и сказал, что только за одну дорогу он гасил долг, а что найдём, то тридцать процентов мои. Я знаю, на что он способен, и согласился, - он залился слезами. - Третью часть обещал.
-Очень жаль, что ты ему поверил. Если ты так его чувствовал, неужели ты не знал, что после удачно сработанного дела он бы постарался избавиться от тебя на обратном пути? Ты же начитанный парень, медалист, видел не раз по кинофильмам,  слышал не раз, как расправляются с такими друзьями ради собственной выгоды. Такие друзья большими кушами не делятся, а ты свидетель. От них стараются избавиться. Разве тебе в башку не доходило? Вот что тебе скажу: о ваших здешних проделках будет известно, и по возвращению иди с повинной, иначе тебе плохо придётся. Не связывайся ты с такими друзьями, иди, учись пока молодой, работай. Молодо-зелено, на дармовщинку потянуло?
-Я, я не знаю, так получилось, он уговорил меня. Отпусти, дядя. Мы мигом уйдём.
-Отпущу, куда мне деваться. Иди к своему приятелю.
Пока они объединялись, Данилович раздумывал, что с ними делать дальше, как поступить. Не стоять вот так друг на друга глазеючи.
Друзья разговаривали, Иван разводил руками, а Пётр раскачивался со стороны в сторону, видно переминаясь с ноги на ногу. Данилович с минуту смотрел на них, а потом придумал, прошёл вдоль холма, заглянул в торец где находилась вторая дверь, и увидел, что там снега вообще не было, ветер вынес его весь в долину. Он вернулся назад.
-Эй вы, Пети - мети, слушайте внимательно: Расскажу вам об одной тайне. В торце холма есть маленькая дверца, а за ней находится ездовая техника под названием, »буран». Наверное, знаете, что это за техника. Технические данные и тому подобное, знаете, на что он способен. К чему я рассказываю? Вот мои условия: не обольщайтесь, дарить вам его не собираюсь, тем более что техника артельная. Когда вам позволю покинуть эти угодья, засеку время. Через полтора часа завожу и выезжаю по вашим следам в среднем двадцать пять километров в час. Бака хватает на пятьдесят километров. Вопрос : с какой скоростью должны двигаться вы на лыжах без оглядки, которую вам так любезно представлю? Может кто из вас устанет, настигну, -останется здесь навеки, своё алиби по печальному случаю мне не придётся доказывать, не думаю, что кого из вас когда увижу. Два с половиной часа, да при том,  при длинных скоростных спусках на лыжах, можно уйти довольно далеко. Маршрут движения можете выбирать сами,  вплоть  до Ледовитого через Чукотку, мне без разницы. В карабине четыре патрона, на каждого по два, одним уложу, вторым, по гуманности, добью, чтобы не мучился, мне калеки не нужны. И ни кто не узнает, как там поётся? Парень бы повеселил, а то всё хнычет и хнычет. А ты  бы, Сашок, подтвердил, о чем поведал  молодой,  а может чего, и добавил  бы, если тот упустил чего. 
Откуда узнал моё имя? - спросил тот, шлёпнул молодого по голове, - Ты болтонул?
Парень шмякнулся в снег, завыл.
-Оказывается ты сволочь ещё та, - сказал  Данилович. -Привык обижать кто слабее тебя, а другом называешься. Зачем его трогаешь? Ты сам мне сказал, или не помнишь?
-Не лей компот, кому, когда и где говорил, помню, -громко говорил верзила.
-Не говорил, говоришь?  А ты вспомни: вчера вечером, после баньки мне плечё показывал и так ласково произнёс, мол, на старый, почитай что здесь написано, а я хотя и старый, буковки различаю, и господь памятью пока одаривает, не допёк я ему по жизни. Раз просят, так почему не прочесть новенькое, оно всегда интересное, а там написано, жалость берёт, «Саня- пропащая душа», после них сеточка или решёточка, наверное в крестики-нолики играть, когда бумаги нет под рукой, и цыфирки, наверное дата рождения любимого племянника, чтобы не забыть поздравить. Вот ты, как ни прятался, а раскрылся весь, гнилая у тебя конспирация.
-Базарь, старина! С карабином и я бы поговорил, - отвечал верзила. - Не пора ли заканчивать?
-Вот и поговорили, отвели души. Правильно говоришь, пора заканчивать этот спектакль. Теперь за дело. Молодой пусть принесёт мне ключ, не принесёт, так отдам только одни лыжи и катите без своих рюкзаков, без провизии и ружей, вот так – то.
Они перемолвились, и молодой, утопая  по колени в снегу, направился к Даниловичу, тот остановил его в пяти шагах от себя.
-Стоять! Ключ в рукавицу и кидай мне.
Получив ключ, и вернув ему рукавицу, приказал вернуться назад. Когда они снова объединились,  сказал:
-Сидите здесь и ни шагу, я ваши все вещи отдам, и катите отсюда по добру по здорову, и не забывайте о моём предупреждении.
Он вошёл в помещение  быстро открыл кладовую выкинул наружу рюкзаки, проверил ружьё, вынул с него патроны, оказалось, обрез был заряжен пулями. Он подумал, усмехнулся, гвоздём выковырял пули, зарядил обрез пустышками, достал несколько банок консервов, последний каравай хлеба, положил в один из рюкзаков. Всё сложил на маленькие сани, прихватил их лыжи  с палками. Отвёз чуть подальше от входа, воткнул лыжи с палками в снег.
-Парень! - крикнул Данилович. – Иди, забирай.
Парень подошёл к свое поклаже, надел лыжи взял в руки обрез, проверил, заряжен он или нет, собрался было идти.
-Послушай! - остановил его Данилович. - Каким бы ты ни был, а мне нравишься. Пропадёшь со своим другом, может и не другом. Оставайся со мной, и брось это грязное дело, оно до добра не доведёт. Угробишь свою жизнь по тюрьмам, и лагерям. Послушай разумных слов, я тебе даю шанс, такое в твоей жизни не повторится, он бывает только единожды, как и рождение. Возьми,  выкини свою пухкалку, и больше никогда не бери в руки. Так что выбирай, пока предлагаю, он или я, - Данилович повернулся к нему спиной,  сделал пару шагов к жилищу.
-Дядя стой, подожди! - услышал за спиной.
Остановился и медленно поворачивался лицом к парню. Непонятное движение, может, не так понято им,  и всё затеянное рухнет. Он ожидал, парень прислушается к его совету, и он увидит парня без обреза.
Вопреки его ожиданию парень, и не думал бросать обрез, а наоборот, стволы его направлены в сторону Даниловича.
-Неужели он выстрелит в меня? Если вдруг выстрелит, уложу двоих, его выстрелы будут прямым доказательством покушения на мою жизнь. И ничего такого не произойдёт, двумя бандитами лишится уголовный мир, - думал он.
Парень тяжело дышал, шапка упала на снег, вот он прицелился в Даниловича, спокойно смотревшего на него, а потом резко повернул стволы на напарника.
-Сейчас шлёпну вас обоих, тебя Хрю, что втянул меня в эту паскудную историю, будь ты проклят со своими деньгами, а тебя дед, за твою доброту. Где ты раньше был, когда пьяный отец мамку избивал, потом убил её, а сам повесился, где ты был, когда меня в интернате били до полусмерти, за только один не понравившийся взгляд? Вы все учить мастаки. Как я вас всех ненавижу!
Было видно, его била истерика, направил стволы вниз,  раздались два хлопка, он размахнулся и закинул обрез в снег.
Данилович не стал ждать, что тот предпримет дальше, направился в жилищу  и уже только у двери остановился, повернул голову, но на том месте, где они только что стояли ни кого не было, он облегчённо вздохнул.
 Нет, он не считал в полностью себя победителем,  он был частично виновным в том,  что не смог вырвать молодую душу из лап Диавола, корил себя в том, что из него плохой агитатор. Но всё равно он что-то хорошее внёс в молодую душу, и может это малое сыграет в его жизни большую роль, может по истечению времени, он с благодарностью будет вспоминать этот неудачный поход, который, может быть, переменит взгляды на жизнь. А пока.
Данилович развернулся, надел короткие лыжи подкатил туда, где они последний раз стояли, вот место где парень последний раз изливался, и след отброшенного оружия. Вот стервец! Всё же не решился порвать с прошлым, поднял обрез, а может, верзила не позволил, не сварила правильно голова, плохой признак, пропадёт мальчишка.
Он двинулся дальше, след лыж вилял между холмов полёгшего стланика, метров за пятьдесят видел след, вдруг он потерял его и остановился.
-Видно засели, перехитрить хотят. Ясное дело, что такое золото не хочется терять, - подумал он.
-Мужики, прекратите дурить, я шутить вам с собой больше не позволю. Считаю до трёх, и начинаю действовать, как я предупреждал, - громко говорил он.
Окрик с предупреждением видно подействовал отрезвляюще, сначала появились головы, потом и в полный рост, быстро покатили вниз, перевалили за небольшой снежный холм. Стоял пока их не увидел бегущих по долине.
-Быстро побежали, - шептал он, - за час могут одолеть километров десять с лишним, можно не ездить за ними, навряд ли вернутся, молодой не захочет больше рисковать, а один,  амбал не посмеет,  не решится. Велик соблазн, да не по зубам. По долине они вряд ли дальше двинутся, место далеко открытое и расположено не в ту сторону, придётся им двигаться через лесной массив, где на буране не проскочить. Поеду и увижу, есть у них мышление или нет. Обычно в таких случаях говорят: от страха не туда повёрнута папаха.
При мысли, что он опять остался один, прошиб мелкий озноб, немного болела голова, от обиды в нервном тике задёргался глаз. Сел на снег, положил карабин на колени, и слеза сама собой покатилась по щеке. Нет, он не хотел, получилось самопроизвольно, как конденсатор разряжался от напряжения.
-Вот окаянные! Просто так, в такую даль, даже ради спортивного интереса, в это время вряд ли кто решится, не считая охотников типа Ультима, так те на собаках, а могут и на оленях. Охотники те ходят на большие расстояния, знамо куда, где есть передохнуть. У Ультима  забыл спросить, как он меня нашёл.
Ему стало жарко, снял перчатки.
Не торопясь, дошёл до жилья, открыл настежь двери, пусть выветрится  их поганый дух, постоял несколько минут, под ложечкой заныло. Надо чего съесть, позавтракать не дали, хлеба осталось немного, только что на тарелке, сухариков, не хочется, да не по зубам, сунул в рот кусочек сахару, увидел на полу спасительную сигарету, положил её на печь, улыбнувшись в седую бороду.
-Неплохо всё получилось, выпроводил непрошенных гостей, - он прошёл в комнату, увидел не заправленные койки, не раздеваясь, бухнулся на кровать. Почувствовал страшную усталость, нервное напряжение сыграло роль. Ему ни разу вот так, не работая, не приходилось чувствовать себя таким разбитым, не считая болезни. Он понемногу расслаблялся, по телу пробегали волны успокоительного блаженства, глаза медленно закрывались, всё тускнее, и тускнее становился свет лампочки под потолком. Приятно кружилась голова, в глазах вспыхивали радужные волны, казалось кто-то нежно заманывал в спокойствие; засыпай, сказались события дня, он резко открыл глаза, вспомнил, что двери оставались открытыми, и по низу ходил холодный воздух.
Нехотя поднялся, заправил койки, прошёл в коридор закрыл двери, в топке плиты всё прогорело, но она оставалась теплой. Минут через десять сидел у топки, наблюдая, как трещали дрова, думал на другую тему:
-Конец декабря на диву оказался теплым, который год дежурю, но чтобы в декабре так повышалась температура, не помню. Во второй половине января бывает, и то на пару дней. В прошлом году в это время мороз трещал не на шутку, на улице было дышать тяжело, изморозь сыпалась иголками, парили наледи, и под ногами бухало от разрыва грунта. Может январь себя покажет,  там и последующий месяц не подарок. Весна, как чистое понятие, проходит быстро в течении недели, а снег на вершинах лежит до середины июля. В том году с неделю пробивался к роднику, думал что лёд топить придётся, с ним мороки много, а в этом, слава богу, всё время с водой. Так что, год на год не приходится, в смысле погоды. Сколько я сижу? Уже полтора часа. Не пора ли мне трогаться  в путь?
Захватив с собой карабин, приставил к двери лом и направился к торцу насыпи. Выкатил «буран» поколдовал с карбюратором, дернул стартёр, на первый раз двигатель только чихнул, а со второго раза  округа огласилась звуком работающего двигателя. Какая-то птица промелькнула, исчезла в ольховнике, до половины присыпаного снегом.
-Вот тебе на! Теперь за пару километров дичь не подойдёт близко , - бурчал он, -С неделю заяц не будет бегать.
Подвернул технику к лыжне, закинул карабин за спину, провернул ручку газа и выжал сцепление, мягко плыл по снегу. После стланикового пятна небольшой зигзаг при спуске к замёрзшей речки, дальше след пролёг ровной линией до первой сопки вдалеке.  Снег толстым слоем накрыл высокий кустарник, кое-где  торчали их вершинки, вокруг них узорчатые следы куропаток, у подножья высоких сопок  стеной высились голые лиственницы с шапками снега, похожими на головные уборы.
Обычный зимний пейзаж Крайнего Севера. Данилович глянул на спидометр и вдруг в стороне от лыжного следа взметнулись клубы снега, он резко надавил на тормоз, что снегоход слегка развернуло, схватился за карабин. Сработало чувство самосохранения. Огромный лось с большими рогами, вытянув шею, уходил вниз по снегу, круша под собой мелкие ветви карликовой берёзки, и лапки стланика. Данилович его мог даже достать, но он и не подумал. Он любовался мощным животным, тем более, никогда не видал такого красивого так близко, восхищался, наблюдая, как тот прокладывал себе путь. Живи и здравствуй, красавец! Он привстал на подножках, с лихвой свистнул, увиденное придало настроение.
Следы лыж уходили на лево.
-Да! - улыбнулся Данилович. - Угадали они мои мысли отступления.
У них была мысль; проскочить полосу частых лиственниц,  таким образом сделать для « бурана» преграду, которую пришлось бы объезжать с километр, но, поняв безнадёжность своей затеи, свернули к полу-заметной дороги, где не было ни каких там препятствий, по-видимому, откуда и пришли.
-Сообразительные мужики! Вот здесь они стояли, видно решая как им поступить, но номер у них не прошёл. Оно к лучшему, меньше хлопот. А если бы у них получилось, то быстро бы ушли из зоны горизонтальной видимости, перевалили за первую сопку и поминай как звали, а так, –впереди небольшая возвышенность,  с неё видно всё далеко, как на ладони.
Только он въехал на самую высокую точку, сразу увидел вдалеке две двигающиеся точки. Снял карабин и выстрелил вверх, давая им знать, что он их видит. Ему показалось, что точки задвигались быстрее.
Вот и всё! Поставлена последняя точка в тревожных событиях  вложившихся в пределах, без малого, суток. В таких условиях, как находится он, ни как нет возможности себя обезопасить, могут застать в расплох в любую минуту, нет вариантов, из глухого помещения не слышно что творится на улице, лишь погоду определить легко - по завыванию в печи. Без собак - ни куда не годится! Слава богу! Половину отдежурил, скоро день начнёт прибавляться и станет веселее. Наши прибудут к середине ещё по ночам холодного марта. Дотянем. Сейчас хлебушко поставим, пирожков напеку, давно ими не баловался, можно печенье спечь, на сухих сливках неплохо получаются. За избавление от леших не грех стопочку пропустить, и хорошенько выспаться. Вот так! Я себе устраиваю отгул, -он развеселился, понеслось по воздуху: - Хазбулат  молодой , бедна сакля твоя…
От прилива радостных чувств, что все несчастья остались позади, душа обрекла легкость и спокойствие, снял с себя тяжёлую ношу, мир казался прекрасным с его снегами и сопками, а всё случившееся мимолётным кошмаром.
-Да и что было? - размышлял он двигаясь в обратном направлении. - Побаловались маленько.
Он уже не ощущал, что такое внезапное вторжение в его жизнь могло закончиться, и плачевно. Укорял себя, не смог отстоять парня, искренно жалел его. А может и правильно, кто осудит, кто похвалит – один только господь.
Солнце коснулось вершин сопок.
-Самые короткие дни в году, а такие нехорошие, словно весь негатив вобрали в себя. Недаром старики раньше поговаривали, что при коротком дне мало движения, одежда сковывает, человек часто болеет. В такую пору нельзя расслабляться, надо чаще бывать на воздухе. Оно  верно, а как быть в мороз, когда выдыхаемый воздух шелестит фольгой? Не шибко погуляешь. Северный воздух, не богатый кислородом, а закаляет, делает выносливым. Интересно то, что здесь не ощущается расстояния, двадцать километров  ничто, а если в руках такая классная техника… -рассуждал подкатывая к своему месту обитания.
Поставил «буран» на место, присыпал валенками дверь, вошёл в помещение, закрыл дверь на засов, повесил карабин на крючок в коридоре, с мыслью, что почистит его после, кинул несколько полениц в топку плиты, опустился на скамью. Близость разогретой плиты разморило его, сидел несколько минут, прикрыв глаза, очень хотелось спать. Прошёл в комнату,  не раздевшись, даже не сняв валенок бухнулся на кровать и моментально уснул.
Проснулся от того,  что стало жарко,   всё тело вспотело. Встал, часы показывали около девяти. Потерял время суток. Утро или вечер?
-Перепутал всё, - бурчал недовольно.
Прошёл на кухню, пощёлкал выключателем, под ногами захрустело стекло.
-Что за на напасть? Ещё одна лампочка хлопнула. Вконец мне надоел этот фейерверк.
Наладил свет, заныл желудок, слегка  болела голова, и немного подташнивало. Он вспомнил, давно не ел и тот паразит по утру заставил выпить, что было нежелательно, вот оно  аукивается, толком не закусил, в тот момент не хотелось, не до того было.
Чайник закипел быстро, открыл банку с кашей, ел не подогрев, запивая кипятком. Утолив голод, почувствовал себя легче, принялся колдовать над опарой, как учил его Флор. Навёл на кухне нужный порядок и уже за полночь улёгся спать. Перед глазами путались вперемешку события прошедшего дня. Ему казалось; -они по -прежнему здесь, открывают двери, стоят, переговариваются, крупный показывает на него пальцем, и зло смотрит из-под низко посаженных бровей. Данилович  вскакивает с хрипотцей в горле, дико озирается по сторонам, но в темноте ничего не видит, приходит в себя, вновь проваливается, и опять всё повторяется только иначе, вот молодой что-то рассказывает смешное, здоровяк ржёт, показывая жёлтые не зубы,  а клыки, и когтистой рукой пытается добраться до карабина.
Проснулся в холодном поту, включил свет, лежал, успокаиваясь.
-Долго ли будет кошмар преследовать меня? - спрашивал самого себя,  крестясь.
Хлеб и пирожки получились на славу, хорошо с аппетитом позавтракал, почистил карабин, завернул в тряпицу, и укладывая его в футляр приговаривал:
-Хороший ты мой спаситель, что бы я делал без тебя? А преду советовали забрать его, а он отказался, и правильно сделал. Куда бы он с ним?
Он определил оружие на место, придвинул стол, вспоминал, куда он дел лупу, походил по кухне, проверил в комнате на всякий случай.
-Ну и леший с  ней, -промолвил он, - после найду.
Он оделся, вышел на улицу, мороз защипал за щёки, над сопками светило  солнце, а по бокам красовались радужные столбы. Взял лопату и осторожно стал снимать слой снега с того места, где позавчера, считай ночью, высыпал содержимое ведра, появилась древесная зола, порылся рукавицей и обнаружил, одна банка оказалась открытой, её содержимое частично высыпалось в снег, смешалось с золой.
-Наверное неплотно закрыл, старый, - ругал себя.
Пришлось идти в баню, брать помывочные тазики и совок, около часа провозился, пока всё не вычистил, собрал всё в емкости, подогрел на плите, осторожно сливал с них воду. За таким занятием провозился вплоть до обеда, и когда последняя крупица была водворена на место, поставил банку на печь и там обнаружил лупу. И кому пришло в голову, положить её на задвижку трубы, когда он сунул туда, не помнил. Как бы там ни было, а она нашлась. У Даниловича поднялось настроение.
Вечером, соорудив переноску, высыпал содержимое одной банки на чистый лист бумаги на столе кухни, вооружившись лупой, стал внимательно рассматривать крупицы металла. Золото как золото, несведущему человеку не понять его особенностей. Данилович  по роду своей работы  порой знал разницу о металле того или иного полигона, в горелице - оно с налётом черни,  в желтых песках оно ярко жёлтое  до красного, но и по размерам знаков, по их конфигурации, плоскости , овала, и весомости. Как он ни рассматривать, но ничего интересующее его не обнаружил. Отложил лупу в сторону,  заморгал уставшими глазами. Стал вспоминать: на террасе  металл овальный, без точек кварца, будь крупным или мелким, имеет почти одинаковую форму. В этой кучке не наблюдается, в долине, там другая характеристика, россыпь исключительно плоская, как говорится, придавленная, знаки с серым или рыжим налётом, металл легкий по сравнению с распадков, не катаный , рваный, знаки плоские с  зазубринами. Артель работает только на россыпях. Не может быть что бы этот металл принесли откуда-то с другого места, и столько намыть - надо уйму времени, если только не обнаружили где в бортах отработанных полигонов карман, такое случалось и не раз. Вот тебе и повод к размышлению. Он потёр уставшие глаза, потянулся.
-Очки пора заводить, глаза стали некудышними, далеко видеть ещё так- сяк, а вот близко, не то. Как детство проскакивает, так и старость налетает мгновенно. Годки под седьмой десяток подкатываются, здесь помирать нет желания. На материке нет-нет, а пройдёт мимо могилки живая душа, а здесь только зверь может пройти, и то один раз в году, от тела ни какой пользы земле.
Размышляя, небрежно взял горсть знаков, и медленно просыпал между пальцев на бумагу, увидел мелькнувшую белым пластинку, моментально сжал кулак, старался не моргнуть, не упуская из вида  увиденное, отвёл кулак чуть в сторону, высыпал, образовав на листе вторую кучку, вооружился лупой  и кончиком ножа отделил белую пластинку.
-Так это же золото в рубашке! - воскликнул он удивлённо, и тем не менее обрадовался своему открытию, -лихорадочно вспоминал где и когда он встречал такие знаки. Вот убей, не помню! А вот и второй точно такого цвета.
Тщательно перебирал первую кучку и нашёл ещё один точно такой знак, удивлённо хмыкнул.
-На наших полигонах такое золото не встречал, а вот раньше, когда работал на прииске… - он налил в кружку чая, тер между пальцев белую пластинку пока она не приобрела жёлтый цвет.
-Всё, на сегодня хватит, устал. Пора отдохнуть пару часиков, а там разберёмся.
Он ссыпал всё с бумаги в банку.
-Когда-то видел, дай бог памяти. Давно это было, набрал в лоток грунт,  пошёл к ручью, нет, не к ручью. Где же я промывал? А ведь тогда нашёл белые знаки. Так, так,  вспоминай  старый. Кто-то подошёл, мастер. Ну да подошёл мастер, у него на пальце был серебряный перстень. А с перстнем ходил только один. Как же его фамилия? И в каком году?
 Данилович нервно застучал пальцами по столу.
- После, я стал подниматься  вверх, ещё поскользнулся, с лотком. Так это же Ханинский прижим, Ветреного распадка! Точно. Мастером был кореец  Мун. Вот понемногу и вспомнил. Вот он и сказал что это золото в рубашке. Так там мыли лет пятнадцать назад, там все борта заплыли, да и оттуда, всё выбрали до пылинки, там металл был на славу, по два кила за сутки намывали одним прибором. Неужели кто-то нашёл там пазуху, или кто тогда специально приметил место, и оставил про запас, на всякий случай? Там били разведочную штольню и ни чего не нашли путёвого. А может и нашли, только законсервировали для будущих времён, там с водой проблема, пески надо опускать в низ поближе к воде. В то время не было понятия, что пески можно на мощных «Белазах» вывозить к прибору. А  если туда сбегать и проверить? Ну и что, что зима! Всё равно след должен быть. Там ветра дуют и зимой, и летом, не даром получил распадок такое название. Если в этом году работали хищники , то точно есть следы их деятельности,  если нет -то ничего не попишешь, пусть органы разбираются, мне металл ни к чему. Надо только хорошо выспаться, идти не так далеко, километра четыре от силы и немножко вверх, и подниматься, так попотеть придётся.
На следующий день ему так и не пришлось осуществить свой задуманный план похода, подвела погода, с утра задул сильный восточный ветер, изредка срывался снег, только к обеду немного стихло, время было упущенным. Но он не бездельничал, пару раз съездил по воду, пополнил запас дров, съездив один раз к полу раскатанной бане.
И второй день мало чем отличался от предыдущего, Данилович на чём свет ругал поднебесную, которая словно не хотела его отпускать далеко от дома. Посвятил себя санитарии, пришлось пару раз  посетить родник, скрёб полы, занимался стиркой, вынес простиранное на улицу, на  проморозку. За день непрерывных забот так устал, что толком не поужинав, забрался на теплую печь, хотел на часок, а проспал до самого утра. В этот раз ему ничего не снилось. Только тридцатого декабря выдалось хорошее, не такое морозное утро, предвещавшее хороший день, но всё же барометр показывал низкое давление. Он проснулся рано, дождался, когда чуть начнёт светать, и решил отправиться в путь. Практически он был готов в любую минуту, всё было подготовлено заранее. Маленький рюкзачок вместил только нужное: сахар, печенье, чай, пустая консервная банка, сухое горючее, несколько патронов к ружью, патронташ он не любил, как лишний атрибут в пути.
Вышел, когда исчезла последняя звезда, подпёр двери ломом, как делал обычно, стал на лыжи подбитые мехом и с хорошим настроением двинулся в путь.
Шёл верхом, через посёлок. Вот бывшая котельная из красного кирпича, труба упала, перегородив  часть бывшей улицы, переломив гнилой короб теплотрассы пополам. Сердце вдруг наполнилось тоской, накатилась волна воспоминаний.
Сколько здесь жило людей? Кто по своей воле в погоне за длинным рублём, кто нет, и сколько здесь родилось, отмечено в свидетельствах о рождении уже не существующего места, по воле судьбы, разрушенная родина. Будут вспоминать, но некуда будет приехать, чтобы своим   внукам показать то место, где сами появились на свет. Где вечерами лилась музыка, где шалили дети, где влюблялась молодёжь. А в том одноэтажном доме крутили кино, собирался народ, места всем хватало, жизнь била ключом. А там, на самом краю посёлка, вечно базировались старатели, враждующие с поселковыми парнями из-за девчонок. Им-то что? Они сезонники. Отработали, и поминай, как звали, и всё же несколько девчат увезли, оторвали от родимого места. А в том доме с остроконечной крышей ютилась музыкальная школа на общественных началах, скорее всего музыкальный кружок державшийся на плечах энтузиастов. Кто хотел, тот постигал азы нотной грамоты. Данилович по молодости сам бывал здесь и не раз, любил послушать игру на скрипке которую очень любил, но сам, не играл ни на каком инструменте,  не то, что не было желания, просто не было слуха. От средней школы ничего не осталось, сгорела дотла, по небрежности.
Вот на пригорке вечный город, тихий город с покосившимися крестами и памятниками. Кто придёт поклониться  могилам, кто вспоминает тех, кто здесь покоится? Зарастает так, что не видно скорбного места. Выросшие лиственницы сбрасывают свои иголки на забытые могилы, сравнивая холмики. Сколько таких посёлков разрушило непонятное время. Найдётся человек, добрый человек, на перевале, на самом высоком месте поставит часовню в память всем, кто покоится   в вечной мерзлоте. Ведь сколько могил предано забвенью.
Данилович вспомнил своего друга, - Савосина,  с которым работал не один год, тот перебрался в Сусуман. В черте города он насчитал пять кладбищ, три из них, за маленьким местным аэродромом, одно из них зэковское. За котельной бывшего совхоза, на краю поля, под зеленью молоденьких лиственниц среди них трухлявые столбики поросшие мхом, с почерневшими жестяными пластинками с номерами. Ни фамилий, ни имён, ни отчества, ни даты, а только одни номера. Там зреет крупная брусника, как капли крови. Савосин показывал на столбики  с номерами,  и говорил: смотри, мол,  Семён, и помни, такое ты не увидишь ни где, такое редко где покажут. В этом Колымская земля ( уникальна),  с её грустной историей. После таких громких названий как, Освенцим, Хатынь,  Бухенвальд, Колымой пугают до сих пор.  Вопрос и угроза, - а не хочешь ли на Колыму, всем понятен. Тихо, с годами, сравниваются  могилы, последние доказательства бесчеловечности, они исчезнут, их просто уничтожат, чтобы вбить в мозги последующих поколений иное толкование, и будет оно выглядеть примерно так; высадился десант, началось освоение края. Коротко и сухо.
Данилович резко свернул вправо и быстро соскользнул вниз на одну из полок сопки, пришлось показать свою былую удаль, лавировать между деревьев пока не спустился на самый край распадка, объезжая торчавшие большие камни, откуда был виден полосой протянувшийся прижим на другой стороне распадка. До него казалось рукой достать при чистом  прозрачном воздухе, но здесь расстояния обманчиво, нужно пройти с пару километров по краю отработанного полигона, раздумывая, как пройти вниз лучше, остановился. Близко по краю идти нельзя из-за угрозы падения снежного козырька, да и наклон в некоторых местах составлял приблизительно градусов тридцать, возникал риск срыва с восьми метровой высоты, по такому наклону, ветрами уплотненного снега, идти  крайне сложно, а что там ожидает внизу, ничего не видно. Есть ближний путь, но там густой ольховник, соблазнил короткий путь, он снял лыжи,  осторожно стал ступать, ударяя ногами, чтобы в снегу образовывались вмятины. За пятнадцать минут он прошёл опасный участок, облегчённо вздохнул, снова стал на лыжи, обогнул полигон в нижней его части,  приблизился к началу прижима и осмотрелся.
Монотонно тянуло ветерком, обжигая щёки, пришлось накидывать капюшон меховой куртки. На самом краю отвесной скалы нависла шапка снега, приостановился,  размышляя, как ему поступить, идти дальше или плюнуть на свою затею? Решил идти дальше, но убедиться, что шапка держится на краю крепко, снял ружьё, и один за другим сделал два выстрела. Снеговая шапка оторвалась, но не та от которой ждал худшего, а немного дальше впереди, и до него докатилась снежная пыль гонимая ветерком. Убедившись, что первая шапка снега держится крепко, проскользнул под ней к началу прижима. Здесь он чувствовал себя в полной безопасности, но всё же укорял себя, что решился на такой риск, ведь не те года, чтобы рисковать и по сути – чем. Шёл вдоль прижима вверх, но ничего не привлекало внимания. На другой стороне, метрах в двадцати, лежали свалившиеся с верха три лиственницы с  причудливо раскинутыми вывороченными корнями, свисающими на борту. Он прошёл дальше, но так подозрительного ни чего не увидел.
В этом распадке, как ни в каком, постоянно дуют ветра. Раньше, когда разрабатывался прижим, и  в зимний период велись буровзрывные работы, весь дым и пыль уносило  далеко в низ, и в том месте,  где оседала пыль,  коротким летом чахла вся растительность, казалось, место опалено огнём. Воду брали в верхней части ручья, не боясь, что она не заражена аммонитом и селитрой. Постоянное дуновение ветра не мешало работе, здесь, как ни где не докучали комары.
Ничего интересного не обнаружив,  Данилович собрался повернуть назад, мельком глянул на упавшие в низ деревья и сразу всё понял. Да – а ! Тот,  кто хищничал, знал толк в  маскировке. Он даже присвистнул. За деревьями оказался вместительный шалаш устроенный из серой болоньевой ткани, скорее всего это была палатка и на месте переделана , потолок  и углы растянуты вербными палками связанными капроновой бечевой. Вход прикрывался сшитой проволокой мешковиной.
Данилович снял лыжи и немного откинув снег, заглянул во внутрь. Когда-то в шалаше кипела работа, посередине куча перемытого грунта, обсыпанная остатками чая. В одном углу валялась большая консервная банка, он поднял её, посмотрел на грязную этикетку. Нет, такой у них не было, в деревянном ящике бутылки из-под водки. Зря Данилович думал о своих, в этом его убедил молодой под дулом карабина, он говорил, что мыло двое, но следы троих, и не в том, что здесь находилось три ложки, три чашки, а три пары разного размера поношенной обуви. Но почему они оказались здесь, почему старатели не убрали своих улик? Вероятно, их кто-то вспугнул, и они ушли, торопясь. А кто тогда был третьим? Скорее всего тот кто когда-то работал здесь, кто же иначе? По обуви одного он обнаружил, тот припадал на правую ногу. Для его было непонятно, неужели  здесь, считай под самым носом артели, которая такое количество металла намывает в течении  недели, при больших затратах, считай шутя намыли столько. И где только они брали грунт? Надо по оттайке придти сюда и проверить по новой все. А где брали воду? Тоже непонятно. Не носили же емкости снизу?
Валялись обрывки газет, скребок- пробуторка,  и лопнувший пополам лоток. Окно палатки заткнуто грязной телогрейкой, он потянул её, проверил карманы: в боковом  пуговица, левый карман вообще оторван, в правом пустая пачка из под сигарет. В углу обнаружил брошенную бумагу  и пачку сухого горючего, пластиковая бутылка с остатками бензина.
-Хороший приём, ни тебе пепла, ни дымка, летом, даже будучи рядом, не так просто обнаружить шалашик. А телогреечка не наша, тонкая, вроде стёганки, надо её забрать, - подумал он.
Бумага оказалась тетрадным листом, исписанная корявым почерком, сунул в карман, решив разобраться с ним дома.
-Вот кажется и всё! – вздохнул,  оглядывая последний раз шалашик. - Пора  обратно, можно чаю испить, но здесь не хочу, от такой обстановки тошнит, где на верху остановлюсь.
Пока одолевал опасное место, был весь в поту, останавливаться не решался, только временами сбавлял ход. Чувствовал усиление мороза, на усах и бороде образовались сосульки, заныл желудок и вот уже посёлок, он остановился, достал с рюкзака печенье сунул в рот, размышляя:
-Завтра надо натаскать воды, и как можно больше, натоплю баньку. Надо Новый год встретить чистым. Побалуюсь шампанским, правда от него пучит, но уж так приятно, чего отступать. Заведу движок, поставлю пластинку и будет, как на материке, по - людски. Ну, вот мы и дома.
Убрал лом, поставил под карниз лыжи, вошёл в жилище. Пока разогревалась еда, занялся изучением листа, вооружившись и лупой. Выяснил что письмо писано в Магадане, некому Юре и носило личный характер. В последнее время, среди артельных, было три Юры. В конце письма стояла дата написания, но без года. Первый из Юр был тучный мужчина, медлительный, но знал технику на зубок, постоянно околачивался в мастерской, второй был дизелистом, вечно не высыпался, он мог уснуть в любом положении и даже звук работающего дизеля казалось не мешал ему, над ним часто подсмеивались, третий - высокий с поволжским акцентом, вспыльчивый, но быстро отходчивый, пел старые бурлацкие песни и говорил что они ему достались ещё от деда, любил возиться с консервными банками, делая из них красивые украшения, даже сам себе вязал носки. Все они семейные и покидали базу со всеми вместе.
-А ну их всех! Голову только ломать от нечего делать. Следопыт выискался! Самому, поди, по зубам досталось, может и поделом, не суйся не в своё дело. Показываем свой патриотизм, а может оно не всегда понимается. А что если приучили, он так и прёт наружу. Холмс нашёлся! Во! Имя помню, а фамилию не помню. Про Уэленшпигеля читал,  помню, а вот  как его, название изоляционной ленты  есть! Шерлок, кажется. Правильно! Шерлок Холмс. А говорил что памяти нет? Помню ещё всё, только в памяти покопаться  надо, в этом «шлиссере» одичать можно, если с собой не разговаривать. Собак нет, так может повесить валенок и с ним вести задушевную беседу, тогда точно чокнуться можно, возомнить чего? Больше читать и пересказывать вслух. Память она тренировки требует, привыкнешь в тишине говорить вслух, наши приедут, кабы только не забыться, а то скажут: Свихнулся дед, сидючи здесь, и пинком под зад. Нет, не посмеют, я их, как облупленных знаю. Особенно Флор, так тот за меня чего гляди и в драку полезет, у него руки цепкие, если поймает, только держись, да и Коля меня ко мне уважительно относится, уже четыре года прошло, как у него гостил. А как  молодушка просила оставаться! Да - а. Было дело. Как же я останусь без своих? - посмотрел на себя в зеркале. - Что старый смотришь? Рассыпаешься помаленьку, то бок, то желудок заноют, с каждым разом увеличивается число болячек, не знаешь, где завтра кольнёт, следующую зиму уже нет, не выдержу. Все мои друзья одногодки почили, остался как перст один, отдуваюсь за всех на белом свете, и кто знает, сколько мне ещё отпущено. Что это я заныл?
Пообедав и за одно поужинав, завалился на печи, погасив одну лампочку, и погрузился в глубокий сон.
В последнюю ночь года спал очень долго, проснулся и не поверил, что столько спал, на часах было половина одиннадцатого. Вспомнил, у двери на улице его ждут сани наполненные чурками, что их надо расколоть, что нужно привезти воды. Мало ли чего сделать попутно. Да проверить петли, может, кто попался, к столу было бы хорошо.
 Поход  к его огорчению оказался неудачным, петли оставались нетронутыми по причине - не было мороза, беляк в такое время вялый и отсиживается в своей лёжке. Переставлять их не стал, не хватало времени. Вернулся и принялся колуном колоть чурки на дрова, пока не заныли руки. Немного отдохнув, стал возить воду. Подкатывал сани с флягой к снеговой избушке, и наливал ведром малой ёмкости. Сложно было вытаскивать сани на самый верх, но он приспособился, тем более что  они,  закреплённые на коротких лыжах, были легкими сами по себе. Беда в том, что при большом морозе фляга быстро леденилась, приходилось выбирать воду, оставлять её оттаивать в тазу у плиты, брать другую, и так попеременно, пока не заполнятся все находившиеся в жилище емкости. Такой запас воды хватало дней на десять при малом расходе.
Вот в который раз, пристраивая сани у двери  к роднику, услышал непонятный звук. Он посчитал что лиса, повадившаяся  лакомиться на помойку, куда  он выбрасывал порой косточки. Эта рыжая даже однажды облаяла его, и ему стало смешно. Её лай напоминал  первые попытки щенка собаки заявить о своём существовании. Звук повторился, Данилович напряг слух.- Нет, это не лиса, а нечто другое. А может мои собаки гуляют где? Так не может быть, столько времени прошло, - шевелилось в голове.
И вдруг до него донёсся лай собак.
-Ультим! - с радостью воскликнул он. - Мой дорогой друг. Вот здорово!
Он подхватил  сани, и возбуждённый мигом вытащил их на  верх, затащил в помещение, выскочил на улицу. Слышал чёткий лай то громкий, то исчезающий. Выскочил на самою верхнюю точку, проваливаясь в снегу, чтобы взором охватить большее пространство обширной долины, и, наконец увидел.., там, далеко, в его направлении неслась собачья упряжка. Данилович закружился на одном месте, утаптывая под собой снег, и вот упряжка исчезла за последним поворотом, он  скатился вниз и помчался навстречу, споткнулся, упал, поднялся  и вот упряжка, и человек, находившийся в ней, поравнялись с ним, из  остановившихся нарт выпрыгнул Ультим.
Хохоча от взаимной радости, пригнувшись, положив руки на колени, глядя друг на друга весёлыми глазами, ходили кругом. Потом, отбросив рукавицы, сцепились, стараясь вытолкнуть из обозначенного круга, но ни кому не удавалось, наконец, обнялись и упали на снег. Собаки тихо поскуливали, помахивая пушистыми закручеными хвостами. Друзья поднялись, отряхнулись от снега, Ультим освободил собак, и они принялись заниматься своими делами, не обращая внимания на людей, пожимавших друг другу руки.
-Мой долго-долго ехал к тебе, - в захлёб говорил Ультим. -Жена сказал: - Один человек  очень плохо. На охоту один, дома один, кушать один. Везде один нельзя, так кедровкой говорить будешь. Если хороший человек, то пусть ему будет хорошо и нам будет хорошо.
Ультим сел на край нарт.
-Солнце совсем мало, мой ночевал далеко, живой, за большой сопкой.
-Ультим! Я так тебе рад, не представляешь! Спасибо что сделал мне такой предновогодний подарок. Как твои дела?
-Плох мой стал, совсем плох, - он нахмурился. -Плохой человек совсем капкан трогает, ходит быстро, зимовья ломает. Не наш человек, очень плохой и хитрый, след не наш. Увидит кто, стрелять будет, увижу,  я тоже стрелять буду. Сказал начальник, вертолёт нужно, дорого однако, так сказал. Злой. Мой глаза совсем плохо стал, стреляет плохо, белку портит, руки оленя не держат. Жена говорит дома сидеть надо. Дома сидеть умирать надо, без охоты  собака воет. Сын зовёт в город, в квартира не надо на охоту ходить, там машина плохо пахнет. Я ходить в сопка хочу, хочу ружьё в руках. Сидеть - квартира туда, -он показал рукой на небо, -там места много-много, там всем хорошо.
-Да я вижу, Ультим,  ты совсем раскис. Зачем о себе говорить так плохо? Ты ещё вон, какой крепкий, нартами управляешь. Мне далеко до тебя. Старик такой не бывает, мне за тобой не угнаться. У нас говорят:- старик это тот, кто без палочки обходиться не может.
Похлопал Ультима по плечу.
-И ходишь не согнувшись, если кто  назовёт стариком, то не обижайся на неразумного, затащи в круг, покажи, чтобы в следующий раз не говорил так. Говоришь, бог знает что!
Довольный ответом, Ультим засмеялся, похлопывая себя по коленям, потащил с нарт мешок, Данилович кинулся ему помогать, потащили вместе в помещение.
-Заходи! Будешь моим дорогим гостем,- сказал Данилович.
Ультим снял кухлянку, волоса рассыпались по плечам.
-Фу!  Много жарко, - произнёс он. - Человеком пахнет. Зачем твой курит? Табаком пахнет, - повесил кухлянку на гвоздь в коридоре.
-Да я, да нет, - не нашёлся сразу чего сказать Данилович, и подумал: - Сам ты-то стариком не пахнешь, нюх, что у собаки, ведь сразу учуял, а я  не принюхивался, может, просто привык. Сразу видно хорошего охотника. Случается, что мазанёшь, так стоит от этого расстраиваться? Тем более, списывать на свои года. Сколько не проветривал помещение, а все же учуял.
Ультим не дождавшись вразумительного ответа продолжил начатое ещё на улице:
-Мой совсем не унывает, дома сидеть не буду, ложку пока сам держу. Брат давно сидит дома, когда выпьет, на охоту хочет, пьёт водка у-у-у, как много. Врач сказала: Нельзя много пить. Я сказал:- Не надо пить. Жена ругает. Ему злой шаман заложил уши. Каждый день пьёт и плачет, как женщина. Помирать скоро будет.
-Большое несчастье, если мужчина увлекается  спиртным, - согласился с ним Данилович, -а если вместе с ним и женщина, так горе вдвойне.
Он поставил чайник на плиту, достал тушёнку, кусок солёного сала.
Ультим тронул его за локоть, показал на мешок, который вместе занесли в коридор.
-Там много мяса, будем на огне жарить. Рыба, делать строганину. Мой наказал: Вези, - его глаза засветились, когда Данилович вынул из мешка пятнистую рыбу, и снизу, большой кусок мороженой оленины.
Ультим отстранил его, показал на скамью.
-Твой будет сидеть, я сам делать буду, так как делают у нас, я покажу. Будем кушать строганину, очень вкусно. По последнему солнцу ловил, собак кормил, там её много, больше можно, ложить некуда, однако.
Данилович с восторгом рассматривал большую рыбину.
-Где ты такую  красотулю  ловил?
-Далеко, совсем далеко, пять часов на нартах, озеро очень большой, глубокий, вода чистый как небо.
Он взял рыбину, достал из – за голенища унт кривой нож, и не успел Данилович достать соль и перец, как на тарелке высилась горка, нарезанной полосками, свежемороженой рыбы. Он даже крякнул от восхищения, как ловко всё было проделано, усмехнался:
-Ну и ну!
-Мой знает, а ты не видал. Каждый охотник молится больше ему, - он показал на нож,- чем на ружьё. Ружьё потерял, - сына потерял, нож – так жены нет. Он и кормит и поит, без него совсем плохо, он самый сильный рука. На охоте он сразу две руки. Давай под строганину чуть-чуть, много не будем, совсем мало, чтобы  внутри,   как на печке, тепло было.
Перемешаны с солью, перцем полоски рыбы, после выпитой стопки,  ели с большим удовольствием. Раньше Даниловичу не очень нравился такой способ приготовления рыбы, его смущало, что она сырая, и на этот раз попробовал одну полоску, вторую, распробовал, что, пожалуй, вкусно, а когда выпили по второй, тарелки оказалось мало.
Чуть захмелев, Данилович слушал друга не перебивая, а тот рассказывал, как за ним по пятам ходила шайтан- росомаха, он говорил ей, кидал рыбу, но она не уходила, нервировала собак, и её пришлось наказать и снять шкуру, пригодится на кухлянку. Он не хотел, она не понимала: за человеком ходить нельзя, плохая у неё была мать. Как он помогал водителям, застрявшим на перевале, его хвалили. Как спасал людей с упавшего на снег вертолёта, и большой человек распорядился дать ему  новое ружьё и патронов. Теперь до большой воды ему хватит. Он отставил стакан, в сторону, показывая что больше пить не будет.
-Ультим, расскажи как ты мня нашёл в первый раз?
Тот отхлебнул из кружки воды, откусил кусочек пирожка,  повёл головой по сторонам.
-Моя твой не искал. Я уснул, тепло было. Проснулся, собаки в твою сторону глядел, увидел из сопки дым идёт, собаки сами туда потянули, думал вода верхом пошла, а потом какая на сопка вода зимой. Видел труба и дом, не знал здесь дом, на сопка дом, далеко от дороги, совсем далеко. Дым идёт, а человека нет, кричал долго, тебя нашёл, совсем плохой был. Смотрел на меня, говорил что-то, падал.  Горячка к тебе в гости наведалась.
-Я знал что есть господь на свете и он тобой управлял, только за что он ко мне в ту пору был немилостив, не знаю. Не очень верю, но часто вспоминаю. Может за это?_ вздохнул Данилович. - Буду на материке обязательно зайду в церковь и отблагодарю его, за всё, что он сделал для меня.
-Хорошо говоришь. Делать надо, - непонятно сказал Ультим, -домой поедешь, радость будет.
-Эх Ультим! Один я на белом свете. Меня в войну в окопе нашли, не знаю даже, как я туда попал. Глухой был, не разговаривал, а потом ничего. Видно меня где-то оглушило крепко, до семи лет не слышал, не говорил. А потом  резко отпустило, я словно заново родился. Мне имя дали, фамилия и отчество тоже не моё, как записали то и ладно. Да не всё ли равно? В семейном отношении неудачник. Два раза женился и всё не так, Детей у меня нет. Не по назначению я живу на свете, так, впустую, -  он замолк.
-Зря твой, так говорит, так не бывает, - Ультим показал пальцем вверх. - Он знает один, его спрашивать нельзя, его просить надо. Он сам знает зачем. Живи.
-А у тебя большая семья?
-Большой- большой! - усмехнулся Ультим. - Две жены. Отец большой охотник был, двадцать медведя брал, а после пошёл, плохо получилось, помял его  крепко, день пожил и ушёл на небо. Я старший, оленя пас. Первая жена молодой помер, четверо детей двое умер. Два большие, сын в город зовёт. Сейчас второй жена, трое детей и одна дочь. Пять внуков. Жена шибко хороший, молодой,  меня переживёт. Сын зовет. Куда ехать, зачем? Мой город не любит. Людей много, шумят и запах не хороший. Охотиться негде, рыба плохая. Ходи туда- сюда, скучно. И снег грязный и где хочешь не ходи, на замки друг от друга закрываются.  Плохо.
Да разве может такой человек, родившийся и выросший как и его предки среди распадков, долин, сопок, привыкший охотиться, пасти стада оленей, ловить рыбу, добывать мор зверя, прижиться в шумном городе, да ещё на склоне лет, - думал Данилович. - Это их край, их Родина. Они знают здесь на сотни километров каждую сопку, ручей, то ли озеро. Завяжи глаза, и забрось на несколько десятков километров в тундру, он ночью, без компаса, по звёздам, или по традиционным приметам найдёт своё жилище. На оленях, то ли на собачьих упряжках не говорят о реальных расстояниях, Говорят просто: Тут недалеко, рядом.
За разговорами и взаимными расспросами не заметили, как подкрался вечер. Гоняли чаи, каждый готовил по своему рецепту мясо, угощали друг друга, оценивали на вкус, кидали реплики по такому поводу. Прошло время и они вместе пошли готовить баню, и расстались в этот вечер только раз, когда Ультим ходил кормить собак на ночь.
В бане, забравшись на верхнюю полку, стегались  берёзовыми вениками, Ультим хвалил того, кто придумал баню, он удивился, когда Данилович выскочил на улицу,  обдал себя снегом и опять заскочил в баню, сказал, что он так не умеет  и боится проделать так же. Говорил, что его сын тоже так делает,  а он ни разу, потому и не болеет простудными заболеваниями, на что Данилович рассмеялся. Помывшись, уселись за стол.
-Ну, что, друг, мой любезный! Давай выпьем шампанского - проводим старый год, за прошедшее всё хорошее, за нас с тобой, за твою семью, пусть ей всегда сопутствует удача во всём. Дай бог тебе здоровья!
Он взял в руки бутылку, приготовился распечатывать. Ультим немного скривился.
-Мой шампанское не будет, пузыри на верх идут, кислый как маленький брусника, в голове у-у-у, шума много, - выдал характеристику вину. - Мой спирт будет.
-Как желаешь,- ответил Данилович, бабахнула пробка в потолок, налил себе в стакан, подал спирт Ультиму.- Вот тебе, только много не пей. С кем я буду разговаривать? Быстро опьянеешь, Новый год не встретишь.
Ультим промолчал, налил себе, набрал в черпак  воды, Данилович разлил теплый бульон по кружкам. Выпили. Он наблюдал, как аппетитно ел его друг, покачивая от удовольствия головой. За едой и непринуждённой беседой стрелка часов незаметно приблизилась к двенадцати. Данилович спохватился, налил себе шампанского.
-Так мы с тобой приход Нового года прозеваем! - воскликнул он, налил Ультиму, приподнялся из-за стола. - С Новым годом, тебя! Пусть твои родные не обижаются, что ты в эту ночь не рядом с ними, всего им хорошего. Удачной тебе охоты, не болей и чаще делай людям добро. Пусть господь тебя хранит и вознаградит за добрую душу.
Ультим весь светился, исчезло много морщин на его лице, чокнулись стоя, выпили и дружески обнялись.
-Что тебе подарить? А бери что хочешь, что тебе нужно, я буду рад, - сказал Данилович. - Пойдём на улицу, подышим.
Они быстро оделись, Данилович  покопался за печкой достал ракетницу и несколько ракет, Ультим подхватил ружьё.
В звёздное, безлунное небо взвилась ракета, озаряя всё кругом белым светом, закружились, залаяли собаки. Расстреляв всё, что у них было с собой, Ультим показал на двух державшихся обособлено лаек.
-Мой подарок тебе, человеку без собаки нельзя, плохо. Бери совсем, они быстро привыкнут, мой знает.
Данилович, не ожидавший такого подарка, которому в этих краях нет цены, оторопело смотрел то на собак, то на Ультима, который, видя его растерянность, громко,  довольный смеялся. А тот резко сорвался с места, сбегал на кухню вынес обрезки мяса, косточки. Его окружили собаки, он давал каждой понемногу в расчёте, чтобы досталось лакомства всем, их хозяин стоял в стороне и продолжал заливисто смеяться.
Казалось, выпили прилично, он сам одолел половину бутылки, а сколько выпил друг, не заметил, но вероятно от возбуждения и хорошей закуски не были пьяны. Ультим даже принимал попытку что-то петь, а может, и пел, только Данилович не мог понять, тискали друг дружку в объятиях. Лишь только в четвёртом часу, вдоволь повеселившись, упали на койки, в помещении воцарилась тишина.
Данилович проснулся, сел на кровати, глянул на часы. Постель Ультима была пуста, он вскочил, на тумбочке, как и всегда стояла банка с кипячёной водой, залпом выпил чуть ли не половину, и чуть не упал, пол под ним задвигался, поплыли перед глазами все предметы.
-На тебе! - воскликнул он. - Соблазнился старый. Знаю что после спирта по утру вода, что водка. Уже десять часов, до такого часа никогда не спал, даже не помню, в котором часу легли. Да не всё ли равно! Э - эх старый, молодость вспомнил, после шампанского  спиртом разбавил. Ой, головушка ты моя!
Цепляясь то за кровать, стол, стул , дверной косяк еле добрался до кухни. Чайник оказался, кстати, горячим, обжигаясь, пил кипяток, но он не производил желаемого эффекта, шатало из стороны в сторону. Одевался долго, ни как не мог попасть в рукав куртки, не мог обнаружить, куда подевалась шапка, а у порога  двоились валенки, поди -попади в которые нужно. С горем пополам облачившись, пошатываясь, вышел на улицу. Было ещё темно, над головой  у самого генератора светила лампочка, веером разбрасывая тусклый свет. Ультим стоял у нарт и бросал собакам рыбу, увидел Даниловича, подошёл к нему, улыбаясь.
-Твоя так хорошо спал, не хотел будить, хорошо когда человек просыпается  сам. Ты дыши, свежий ветер помогает. Голова, наверное, у- у- у, как ветер со рта в мороз, гудит трубой. Скоро мой заварит хороший трава, немного пить будем, легко будет. Мой знает, как утром сопка гуляет, мой кричит: сопка стой на месте. Якхья смеётся: человек разум потерял, а найти нет, совсем пропал. Ой, как ругаешь себя! Ругать вечером надо, тогда утром хорошо. Сейчас не будем ругать, - смеялся он, хватая пригоршней снег и вытирая им лицо.
-Это потому что не дома? - спрашивал его Данилович.
-Нет!- отвечал уже серьёзно, - Потому что праздник, на праздник можно. На праздник никто не ругает даже начальник. Все так делают.
Нагнулся к нартам, поковырялся в них достал что-то, сунул в карман, опять кинул собакам по рыбине.
На морозном  свежем воздухе голове стало немного легче, но ноги не держали, с помощью Ултима, вошли в помещение. Данилович устроился за столом кухни, налил себе крепкого чая, а Ультим сразу принялся колдовать над травой из маленького мешочка. Несколько раз переливал из кружки в кружку, что-то нашептывал, отведывал из ложке, забрал, наконец, у Даниловича недопитые чай, выплеснул в ведро:
-Живой трава. Отец отца пил, отец пил, я бывает, пью. Ноги не так, а голова совсем хорошо, а потом и ноги будут прямо ходить.
Горьковатая,  терпкая на вкус жидкость, моментально убрала жар в груди, стало легче дышать, словно вдохнул порцию кислорода. Через пять минут исчезли боль и шум в голове, одни ноги оставались ватными, не подчинялись голове, но всё же он попытался встать  и пройти в кладовую. Ультим смеялся, наблюдая за его действиями.
-Словно не смазанные шарниры, - Данилович хлопал по коленям. - А ещ ё можно немного выпить? - он кивнул на кружку.
Ультим отрицательно покачал головой.
-Знай, сколько пить будешь. Сиди, хочешь, ложись, скоро само всё пройдёт, не надо ничего делать. Сердце быстро-быстро, не надо работать, мой хорошо знает. Водителям давал, начальнику давал, потом хвалил. Сам делать нельзя, умирать быстро можно. Надо знать и никто не умирает, - высказался и спрятал мешочек в карман.
-Что же это за трава такая?- спросил Данилович.
-Она растёт в одном месте, и тот кто знает никогда не расскажет, трава теряет силу, так сказал большой люди.
-Разве такое бывает? Сказки это, - не подумав брякнул Данилович.
Ультим втянул голову в плечи, нахмурился.
-Ты, как и много, плохо сказал. Потому что не знаешь. Человеку дано знать столько, сколько ему надо, всё не может знать, каждый  знает по своему, и может по своему. Я не знаю что ты, а ты не знаешь что я. 
-Ты на меня не обижайся, Многое,  что делается у других народов, для нас, кажется не таким, выглядит, как тебе сказать, в наших глазах - неестественным, странным.
-Мой, тебя понимает. Хочешь, докажу  ты неправ?
-В смысле…
-Я тебе дам, сам заваривай, плохо будет, толка куда мало. Я заварю, легко - о будет. Почему? - пытливо смотрел на Даниловича. - А твоя больше не надо, очень плохо, - он вылил остатки заваренного  в ведро. - Пол часа и можно работать, немного, свежий воздух надо, глаз будет чистый.
Скорее всего, в такой траве преобладает наркотическое свойство, употребляемое в народе как лекарство, старый способ профилактики,  передаваемый по наследству, не зря говорят, что аборигены употребляют даже сушёный мухомор. А его трава, возможно, растёт повсюду, только о ней сложили легенду и верят ей. И у нас тоже существует не мало сказок, но бывает, так крутанёт, что невольно поверишь в чудо, - думал Данилович.
Больше на эту тему они разговоров не вели.
Весь день провозились вдвоём, не выходя на улицу, Ультима заставил поддерживать температуру печи, тот кидал в печь по полену, наблюдал, как они прогорали, мурлыкал себе под нос с серьёзным сосредоточенным лицом, изредка поглядывая на Даниловича, который расправлялся с тестом, качал головой,  при этом щелкал языком. Тот  поворачивал на звук голову и спрашивал:
-Ты о чём думаешь?
Ультим преображался, на лице появлялась улыбка.
-Твоя, как мой, никогда не пропадёт, - говорил ласково, - сколько много знаешь. Руки хитрые, как у  женщины и тёплые.
-Почему ты так решил?
-Э-э, мой знает! - потрясая указательным пальцем, говорил Ультим. - Без тепла - хлеба не бывает, а у плохого  - мясо всегда горькое,  так у нас говорят. По хлебу говорят, какая хозяйка, или так,  как сорока, - шумно вдыхал запах теста. - Ты один много знаешь. Зачем мне много знать, когда Якхья знает? Я хорошо знаю, – она плохо умеет. Мужчина знает свою работу, женщина свою, вместе много, очень много. Так принято, так ведётся давно-давно, все знают свою работу. Мужчина без женщины в тундре ни как нельзя, плохо жить будет, будет мало жить, все знают. Она готовит вкуснее, стирает лучше, шкуру делает мягче, порядок в доме или  в яранге чисто, дети здоровый, не болеют, хорошо - когда ласкает. Ругает плохо, лучше пусть мужчина, чем она. Она не бьёт, а бывает очень больно, - он показал на грудь, - бывает лучше палкой по спине, чем так. С мужчинами совсем просто  когда молодой и сильный тогда и побороться можно немного, ты его ударил он тебя и совсем не больно, а вокруг все смеются, а женщину бить никак нельзя, рожать не будет, нет детей ты не мужчина, а она не рожает- зачем  такая, кому нужна, - сел у краешка стола чтобы не мешать Даниловичу.
-Интересно ты говоришь о женщине, - усмехнулся Данилович.
-Ей у нас легенд больше чем мужчина, - усмехнулся он.- Есть такая старая – старая, мне дед рассказывал, говорил, что правда, и верить надо, я маленьким был. Хочешь меня слушать?
-С удовольствием! - обрадовано воскликнул Данилович.
-Ток вот слушай! В давние-давние времена, когда жил второй дед моего деда, а может и раньше, когда солнце совсем был большой, чем сейчас в одном стойбище было очень много народа. Была хорошая охота, много оленя, рыба сама выпрыгивала из рек, было много нерпы и моржа. Много женщин и мужчин, дети играли в кости, все были сыты и довольны. В один день у стойбища поселился злой нехороший шаман, которого наш бог научил хорошо лечить людей, но забыл научить доброте. Раньше были тоже у нас, люди сами их выгнали, потому что доктора лечили лучше, и ничего за это не брали. Так вот этот шаман за лечение брал очень много рыбы и мяса, шкуры. В те времена были хорошие года, все были довольны, и не было вражды. С каждым разом злому шаману становилось всё мало, мужчин он недолюбливал и боялся, а вот с женщинами, обходился очень плохо: если какая приносила мало, он бил её приговаривая что изгоняет злых духов из тела, женщины слабели, стали быстро умирать старики и дети. Стали гибнуть олени, уходила из рек рыба, уходить зверь. У матерей исчезало молоко, не встав на ноги, умирали дети. Мужчины стали ссориться друг с другом. Настало время, и женщины перестали рожать, всё меньше раздавалось детских голосов, и никто не мог понять, что случилось. Почему, в чём дело, какого бога надо задобрить? Последней толпой пришли к шаману, попросили его, пусть спросит бога, за что послал на них так плохо? Он испугался толпы, вышел к ним и опустив глаза на камни взял в руки бубен и долго бил прося бога поговорить с ним, и бог отделив его от толпы повернул к нему свой далёкий лик. Шаман спросил его и тот ответил: - Я научил тебя изгонять плохих духов, но вместо них ты призываешь злых,  и они учат тебя махать руками, как ветки деревьев среди сопок у ручьёв, говорить плохие слова и бить ни в чём не повинных женщин, злые духи вселили в тебя дух жадности  и другие  пороки. В этом есть зло вашего стойбища. Запомни! Женщину бить нельзя, ни кто не имеет право её наказывать кроме бога, ибо она есть начало жизни. Прокляни и изгони из себя злых духов, люди поверят в тебя, но если нет, и ты хотя бы раз позволишь ударить женщину, я превращу тебя в камень, даже зверь будет обходить его стороной, а взрослые будут показывать на него пальцем, и пугать детей. Иди, покайся, расскажи всё мужчинам, попроси прощения у женщин, у людей добрые сердца, они умеют прощать. Но злой шаман смолчал, никому не рассказал, ни кто не слышал его разговор с богом, лишь один очень-очень умный и хитрый человек слышал разговор, он смолчал, затаив обиду на неверного шамана. Долго стояли люди у яранги шамана, но так, не дождавшись ответа, разошлись.
Стойбище гибло с каждым днём, и однажды, одна молодая женщина, уговорившим ее умным человеком пришла к шаману, и попросила у него помощи, у неё не было ничего, последнюю рыбу она отдала детям  и старикам, оставаясь самой голодной. Злой дух овладел шаманом и он узнав, что она пришла с пустыми руками поднял руку на больную страдающую женщину, Разразилась большая буря, громкие удары из под земли вынесли женщину из яранги, и когда, после затишья, решилась заглянуть в неё, то, на месте злого шамана, лежал большой, плоский камень, женщина испугалась, пришла в стойбище и рассказала оставшимся о случившимся, все стояли и не решались пойти и убедиться в её слова, лишь умный человек сказал: - Так и должно было случиться, - но никто его не понял.
Женщина родила ещё и ещё, стал разрастаться род и только тогда умный человек рассказал что он слышал как бог сказал: - Не бей женщину. - Это стало законом, с той поры мужчина не бьёт женщину даже если она уходит к другому мужчине. Ветер и время разбросало ярангу, на том месте,  лежит плоский камень, его так люди и называют: - Шаманов камень, - как напоминание о том, что случилось в те давние времена, когда в зимние дни солнце стояло высоко, чем сейчас, - он умолк, долго глядел на огонь печи, не мигая, лицо было спокойным, но серьёзным.
-И бывало, что женщина уходит от мужчины? - серьезно спрашивал Данилович.
-Мой ни разу не видел, - ответил Ультим. - Но все равно бить нельзя. Это ведь женщина.
-А почему раньше солнце было выше? - лукаво продолжал расспрашивать  Данилович.
-Мой знает, но не может рассказать. Тебе не понять, это, - как  танец, который у одного меня вот здесь, - он показал на висок. - Он только мой, и больше ничей, и его не знает ни кто, кроме меня. Понимаешь?
-Конечно! Хорошая и поучительная легенда. Действительно умные люди её придумали, как и библию.- выразил свои соображения Данилович.
Ультим резко поднялся, стукнул себя кулаком в грудь.
-Почему не веришь? Это чистая правда, никто не придумал, Ультим никогда не обманывает. Про людей всегда правда, легенда всегда  со зверем,  или птицей, про того, кто разговаривать не умеет.
 Данилович понял, что болтонул лишнего и в этот раз.
-Ты уж меня прости, я другого понятия человек, и тебя отлично понимаю. Просто не так выразился, а ты сразу уши топориком, обижаешься. И прекрати бегать, тесто ветра не любит,  не любит когда воздух ходит, у нас говорят, в этом случае, что тесто простудилось, и получилась выпечка неудачной. Ты угли в печи в один уголок, пусть прогорают, тогда всё выгребем, чтобы было чисто. Тесто подойдёт, будем хлеб печь за одно и пирожки. Хочешь пирожков?
Спросил  так ласково, что лицо Ультима посветлело, сразу забыл про обиду, и громко рассмеялся.
-Ты  живёшь в посёлке? Как там сейчас жизнь?
-В посёлках не шибко хорошо, мне не нравится. Умерло много традиций, забыто много обычаев. Ходит тенью нехороший люд. Друг друга не знают. Нехорошо поступают, всё перепуталось, нет порядка. Везде всё моё и моё. Женщина много рожает больных, не нужных, таких раньше не рожали, зря едят хлеб. Такие раньше быстро умирал. Судят, что не дала увезти больного сына калеку далеко в больницу, ему там не поправят голову, не выростят покалеченную спину. Зачем? Мать всегда права, она знает, от больного здорового не будет, так говорили старые люди, так оно и сейчас. Лучше умрёт один, легче перенести горе одному, чем было много горя другим. Нельзя так. Дети пошли не те, не отличают след зайца от росомахи, оленя от лося, не хотят знать. Умрёт народ, умрут легенды, умрут обычаи. Бог снова отвернулся от нас теперь и без шамана, знаем почему.
-И какая причина всему этому?
-Да разве без причины земля крутится? Скажу, так твой обидится, тут совсем другой большой человек вина.
-Почему же?- не понимал его Данилович.
-Э-э-э!- махнул рукой Ультим.- Ты хороший человек здесь, а может плохой там. Кто тебя знает, я не знаю. Вы пришли сюда, и стало плохо. Вы сказали ворону ходить, а ему летать надо. Губите ягель, гибнет олень, зверя стало мало, мало стало охотников. Болезни стали новые, таких раньше не было и в моей юности. Твоей вины здесь нет, это там,- он поднял руку вверх,- всё они.
-Я тебя, Ультим, понимаю. Мы все хотим, чтобы вам жилось не хуже чем нам.
-Что ты знаешь и что они, где лучше и где хуже? Меня, нас не спросили. Пришли не доделали и бросили, как плохой хозяин. А если ты, они, уйдёте? Вы нас с собой не возьмёте. Ты возьмёшь меня, другой - другого. А кто возьмёт целый народ? А он не пойдёт, ему на родине жить надо, это его земля, он здесь родился и вырос, здесь лежат его предки. Зачем нужна, мне твоя? Рыба нет, зверя нет, вы сделали как тот шаман. Везде говорят, нас стало много. Где? Давай посчитаем: на Сагиле было пятьсот, на Илахе тысяча, сейчас осталась меньше половины, куда подевались? Ушла в тундру, пойдём, поищем. Нет их там.
-По другим посёлкам расселились, кто уехал, Страна ведь большая, - говорил Данилович.
-Башка твой непонятливый! - вспылил Ультим. - Я не о том говорю. Лет через тридцать сложится совсем другой народ, и, как в легенде, будут показывать на камень оставленный вами. Это тот, кто доживёт. Не будет нашего народа, будет другой, совсем не такой. Кто ваш поймёт что нас трогать нельзя, мы не умеем делать плохо, вы учите. Мы дети своего края своей природы. Ваши начальники лживы и этому учат наших детей, и не любят за то, что всегда говорим правду. Много злой начальник
Иду по речке, слышу, рыбу ловят. Икру в бочку, рыбу в кусты кидают. Говорю: Зачем столько рыбы бросаешь? А он наставил на меня автомат, сердито сказал: Топай, абориген, пока цел, и не болтай, а то пристрелю. Вот так все они на нас. Ушёл я, зачем обижаться, а всё же той рыбой можно всю зиму посёлок кормить. Он начальник, ему всё можно, на него не пожалуешься. Я поймал рыбу, он пришёл, сказал: -Не положено. Сказал Якхья, она мне сказал: - Не ходи, смотри в другую сторону, ничего не говори. Мой прошёл, не сказал, другой прошёл не сказал, рыбы мало, оленя мало, за зверем далеко идти. Вот ты накопал, серые холмы оставил, сюда зверь не придёт, мои внуки здесь охотиться не будут и их внуки тоже, потому что кругом  больше злой человек. Камень родил злого шамана. Почему не говоришь про злой людей? - в упор смотрел на опешившего Даниловича. - Мой знает, был злой, ушёл злой. Почему не говоришь?
-А-а!
Он ошалело смотрел на старика, и не мог ничего сразу ему ответить, для него Ультим только казался спокойным. На него смотрел умный, рассудительный  опытный охотник, и ничего в том не было удивительным, от глаз которого не ускользнёт даже еле заметная мелочь. Не видя человека, может определить его характерные черты, с каким намерением ходит и обязательно оставит метку для другого охотника, таковое письмо тундры. Знающие прочтут и передадут, предупредят других, что, мол, появился плохой человек, и будьте бдительны. Так что, Данилович, уши везде есть, даже в этом дальнем тихом уголке. И уже наверняка все охотники знают о твоём существовании, и ни кто тебя больше не посмеет беспокоить с плохими намерениями. Такая мысль радовала. А Ультим продолжал:
-Якхья раньше меня посылал.  Женщина чувствует лучше мужчина, не послушал.
Он нагнулся и вытащил из щели пола грязный окурок сигареты, затем второй, показал Даниловичу.
-Совсем свежий, на днях был плохой, здесь курил. Почему разрешал? Потому что он сильный был, твой не мог остановить. Нельзя гостю делать то, что не нравится хозяину. А твой не курит.
Он погрозил Даниловичу, словно вдалбливая в его голову веские доказательства происшедшего здесь несколько дней назад. По всем статьям он был прав. Жизненный опыт -сильная штука. Смотрел на Даниловича и ждал ответа.
-А-а! Всё прошло, - вздохнул тот.- С чем пришли,  с тем и ушли. Пришлось пободаться маленько. Что ещё?
-Мой не рассказывай, мой сам хорошо знает. Сказали, пришли люди в южном направлении. Мы знаем, зачем ходят давно. Якхья сказал: С человеком беда, веди собак. Издали увижу, придёшь без собак, значит всё хорошо, он довольный будет. Беда прошла стороной.
У Даниловича навернулась слеза от таких слов, отвернулся, подал банку с тестом Ультиму, тот ставил  на под печи.
-Хорошая у тебя жена, дай бог ей здоровья, - он прошёл в комнату, принёс пакет, сунул в руки Ультиму. - Возьми, это ей подарок от меня, она будет довольной.
Ультим даже не глядя на пакет, молча принял, положил на край стола.
Продолжали заниматься тестом, последнюю банку с пирожками он сам поставил в печь, закрыл её и сказал:
-Будем ждать, засекаем время и через полчаса всё будет готово. А всё же  отсюда не уйдут, как ты говоришь, ваши люди. Ваш народ и так взял многое от нас, и будет брать самое лучшее, пойдёт другая жизнь, человек к ней приспособится. В вашей среде есть талантливые люди благодаря занесенному прогрессу. Есть учителя, доктора, учёные. Разве плохо? Прогресс не остановишь, он движется вперёд и охватывает самые далёкие уголки планеты. Я понимаю, нужны охотники, оленеводы, не  всем бегать по тундре, где под ногами лежит нетронутое богатство. Пойми меня правильно. Ваша земля - несметное богатство, не сейчас, так в будущем проложат сюда дороги…
-Я слышал не раз, все так говорят, а делают не так, - перебил его Ультим. - Пока так будет, не станет нашего народа, разойдётся среди других. Скоро ли эта дорога? Ты злесь один, и после будешь один. Жить надо сейчас, сегодня , каждый час и минуту. Зачем твой не понимает, как ты? -показал на окурок в мусорном ведре,- когда вам хорошо понимать друг друга, когда сам не будешь бояться в тундре человека, и мы будем рады. Так далеко крикнем: Да –ни –лыч ! А вы: Ультим! И все будут рады, будут петь смеяться и танцевать. Вы бросите табак, станут все умно пить спирт и мы тоже, тогда будем сильными, и дети будут сильными, внуки тоже. Много будет всего и рыбы, и зверя, и будут все сыты. Сытый человек злым не бывает. Ты придёшь ко мне в гости, и я скажу: на ружьё пойдём и убьём один заяц, другой не нужен, освежим олешка все вместе будем есть мясо, танцевать в одном кругу и русский, и ороч, и якут, и чукча, люди все, будем говорить друг другу умные слова. Не будет злой человек смотреть за сопкой, но это так далеко, может не будет, не знаю.
-Правильно говоришь, Ультим. Много зла существует на этом свете. Твои слова да в уши чиновникам, - вздохнул Данилович.
-Ему не надо! - замахал руками Ультим. - К нему за справкой ходи год, дашь –даёт, не дашь так всю душу вымотает. Зачем такой? Его судить надо, а судит он. Мой пошёл к начальнику: Дай лицензию, скоро охота, однако, зачем время терять. Сказал: Подожди! – сел в вертолёт и улетел. Я к другому, а он без первого не даёт, ему по закону давать не положено.Я говорю: - Пойду в тундру, а лицензия потом.- А он:- Нельзя, штрафовать буду. - Два месяца нет работы и начальника нет. Прилетел он, увидел меня, пена, как у собаки, ногами топает, руками ветер гонят: - Почему не на охоте!? - кулаками стучит. - Я ему, - давай план, давай лицензию. Он на второго налетел, почему не выдал. А тот ему бумажку показал, инструкция. Слово придумали,  не выговоришь. Не положено ему. Он опять на меня: Плюнул бы ты на эту лицензию и в тундру. -Хитрый как лис! Сам ловит, чтобы наказать, чтобы ему принесли тогда он добрый, по плечу хлопает. Так время упустил, план не дал, последним стал, был впереди, а стал хвостиком вороны. Обидел он меня сильно, хотел стрелять его, да пожалел. Другие сказали, потому что не дал, так все делают. Брат удивлялся, почему не дал? Я не хочу так делать. Зачем он так заставляет? На него, жаловаться нельзя,  бумага к нему приходит, а он с тобой потом разберётся по-своему, а не по закону. Он начальник он и закон. Зачем так делают? У них - то ум как у пуночки? Плохо делают. А я всё равно не дал, - глаза Ультима блестели.
Он был рад, что не дал, хотя за это и поплатился.
-И кто это такой был у вас начальником?
-Э -э- э!- протянул Ультим. - Он сейчас ещё выше, на него и там не пожалуешься, он депутат. Там заседает, мой давно его не видал и не надо. Сейчас его план мне не нужен, лицензия сами домой приносят. Хочешь, бери. У меня свой оленя, зачем мне его лицензия.
-Так надо было за неё брать, - прыснул в кулак Данилович.
-Брать!- не понял его Ультим.- Чего брать??
-У тебя раньше брали за лицензию?- говорил ему Данилович.
До Ультима дошёл смысл, что имел в виду Данилович, широко раскрыл рот и разразился громким смехом.
Хлеб получился,  как обычно  румяным, пушистым ,высокий, сочные пирожки с брусникой сами просились их отведать. Ультим отломил от хлеба корочку, перекидывал с ладони на ладонь, понемногу откусывая, хрустел громко, с причмоком, Данилович смотрел на него с улыбкой, сел напротив,  показывая на него пальцем, изрёк:
-Ничего себе! Да я такие корки только с чаем ем, а он, как молодой. У тебя зубы бурундука, ещё говорит что старик. Видали таких стариков, которые пудовой гирей играют.
Не ожидавший такого выпада Ультим поперхнулся, Данилович через стол похлопал его по спине, тот прокашлялся и сказал с улыбкой:
-Очень вкусно, когда тёплый, Якхья так не делает, мой так совсем не может. Давай пойдём спать, утром далеко ехать надо, небо чистый, мороз будет. Готовиться завтра будет Ультим, сейчас нельзя, не к добру, так говорят.
От этих слов у Даниловича заныло в груди, настроение сразу упало, он не сказал ни слова, только с грустью посмотрел на приобретённого друга. Его тревога передалась ему.
-Ехать надо. Мой приедет в гости, -  обнадёжил он.
Данилович перенёс выпечку в кладовую, Ультим подхватил веник, навёл на кухне порядок, в топке плиты трещали дрова.
Ночь для Даниловича была сплошным кошмаром, долго не мог уснуть, но потом  снилась давно умершая жена, лица которой уже не помнил, тянула к нему руки, а он отталкивал их, то его кидали незнакомые люди в  пропасть а внизу шумела вода ручья, он обливался потом, просыпался. Дотрагивался до отопительного аппарата и отдёргивал руку так как он был слишком горячим. Прислушивался к ровному дыханию Ультима который безмятежно спал. Старался успокоиться, выпив кружку прохладной кипячёной воды, медленно засыпал. Проснулся, как ему почудилось, кричал петух, открыл глаза, под потолком светила лампочка, старика не было, постель его была неубранной, приятно потянувшись, позвал:
-Ультим!
Не получив ответа, сунул ноги в шлёпанцы, прошёл на кухню. В топке плиты потрескивали дрова, шумел на плите чайник. Одежды Ультима на вешалке не наблюдалась, но висело его ружьё,  глянул на часы.
-Спать не спал, а столько провалялся. Прогул, чистейший воды прогул, - разговаривал сам с собой возвращаясь в комнату. - Уже десять часов, разбаловался вконец.
Заправил кровати, оделся и лишь тогда услыхал, как с улицы пришёл Ультим, по низу потянуло холодком. Он заглянул в комнату.
-Твой проснулся?- громко спросил он. - Мой собак кормил, в дорогу сила нужна. Твоих привязал, скучают, три дня не пускай, пусть привыкнут к тебе. Немного повоют и всё, - он разделся, положил одежду на кровать, -её зовут Айра, а его просто Серый, у него серые пятна но он -чистокровка, собака хороший. Привыкнут быстро, ты, Данилович, запиши, на ум не надейся, быстро забудешь. Они и к новому имени привыкнут быстро, если хорошо кормить будешь, но будут ленивыми, перекармливать не надо, будут непонятливый.
-Постараюсь не забыть, а может ты и прав, - усмехнулся Данилович, достал карандаш, написал на книжке. - Как там погодка?
-Очень хорошо! Небо чистый. Давай кушать надо.
Завтракали молча, разговора не получалось, Данилович был слегка подавленным, ел нехотя. А Ультим  был подвижен, ёрзал на скамейке, с аппетитом уплетал всё что стояло на столе. По его морщинистому лицу можно было прочесть, ему не терпелось ринуться в путь, шумно пил чай, скрипел на зубах сахаром.
Данилович не допил чай встал, прошёл в кладовую нашёл пустоё ящик стал его наполнять разными банками. Принёс на кухню, показал Ультиму.
-Возьмёшь с собой. Сколько тебе надо хлеба?
-Сколько дашь, - не церемонясь ответил тот.
-Я оставлю пару, а остальные, можешь забирать, нам с собаками на пару дней хватит, в любой момент испеку новый. А ты почему с одним ружьём ездишь? А если вдруг откажет, всякое случается.
-Ультим так не ездит, - ответил он. - У меня есть винтовка в нартах. Так нельзя, зверь шибко умный, быстро ходит, ружьё не достанет. Плохой человек близко не подходи.
-А как с патронами дела?
-Много есть, хороший начальник на перевале дал, до большой воды хватит, ещё останется.
-Вот ты охотишься давно, как я понял,  с молодости. А вот с волками приходилось встречаться? Сколько раз слышал о северных волках, а вот встречаться ни разу не доводилось, даже издали.
-Волка не надо видеть, плохая примета. Какой волк! Откуда видеть? Техника гудит, зверя нет, ходит быстро, на собак нападает. Собака маленький, а он у- у- у, какой. В прошлом году по первой воде, худой совсем, два.
-Может собаки?
-Не, не собаки. Мой знает, волк не собака. Росомаха гуляет волк далеко, не любит много людей, уходит.
-Из наших , кое кто видел, а вот мне не доводилось.
-И не надо. Росомаха плохой, чувствует, когда устанешь и будет ходить совсем близко. На мой брат напал, в пустых нартах спал, ножом зарезал, кухлянку прокусил, премию получил. Давай собираться, пора, солнце над сопкой.
Они встали, не торопясь, оделись. Ультим с непокрытой головой поводил головой по всем сторонам, словно отыскивая что-то, или делал ритуально, прощаясь с жильём, повернулся к двери, надел кухлянку, первым открыл дверь, в помещении запахло озоном, Данилович последовал за ним.
Мороз щипал за щёки, солнце над сопкой красовалось в радужных столбах. Ультим по хозяйски укладывал вещи на нарты, перетягивал их верёвкой, повизгивали собаки, чувствуя дорогу.
-Посидим на дорожку, - сказал Данилович.
Сели на край нарт. Встали, слились в прощальном объятии.
-В добрый путь! Не  забывай, Ультим! - говорил Данилович  чуть не со слезами на глазах, отошёл в сторону.
-Ехе - хе-  й!
Под громкий лай собак нарты тронулись с места, рванулись , залаяли собаки оставленные на привязи. Ультим по -молодецки запрыгнул в нарты, мелькнул длинный шест.
Данилович долго стоял, уже не видел упряжки, только слышал удаляющийся лай собак всё тише и тише, пока совсем не стало слышно на морозном воздухе, потоптался на месте подошёл к собакам. Они смиренно улеглись на снегу, подергивали остроконечными ушами, когда он протягивал к ним руку.
-Ну что мои милые, - ласково говорил он, - будем с вами дружить.
Погладил их,  не снимая рукавицы, вспоминая, как же их зовут. Ультим был прав. Хорошо, что записал их имена.
Сняв куртку прошёл на кухню, сел за стол. И от того что его опять окружала тишина  обхватил голову руками, прислушиваясь только к биению своего сердца. На душе было тяжело, словно кто положил в грудь камень, ещё звучали в голове разговоры, переживал разлуку с новым  добрым другом. Просидел в таком положении до тех пор, пока не затекли руки. В такой короткий день ничего не хотелось делать, всё,  к чему прикасались руки, валилось, он  долго лежал, глядя в серый потолок, надоедало, ходил от стены до стены просторной кухни. Несколько раз пытался отвлечься, брал в руки книгу, но прочитав несколько строк, откладывал в сторону, не было настроения, ничего не приносило удовлетворения, даже пропущенная стопочка. Понимая, что попал в волну  глубокой депрессии, старался успокоиться, но ничего не получалось, в конце концов, измученный нервным расстройством, не раздевшись, упал на кровать и уснул крепким сном.
Январь с первых дней показал всю силу Колымских морозов. Давил так, что Даниловичу редко когда удавалось  выйти на улицу, начал экономить дрова,  старался меньше использовать воду, даже пожалел собак, поместил их в прихожей, Ему просто хотелось общения с живыми существами. В первый день они  то и дело рвались на улицу, не привыкшие к помещению, но постепенно в последующие дни, погуляв на морозном воздухе, просились назад, чувствуя тепло и приятные запахи, доносившиеся с кухни. Небольшие по росту, молодые, вели себя довольно пристойно, занимали мало места, а порой Данилович их даже не замечал. Поднимали головы, вытягивали шеи, прислушивались, когда у него было настроение поговорить с ними, замечал, что их глаза расширялись, казалось, они улыбаются ему, повиливая хвостами, и ему становилось весело. Он уже не держал их на привязи не боясь, что они его предадут, смело выпускал на улицу, когда была нужна необходимость, когда сам выходил на улицу увязывались за ним и шли рядом, играясь друг с дружкой, и не на миг не упускали его из вида. Для Даниловича это было смешным, его радовала их быстрая реакция,  привязанность и преданность. Ещё смешнее выглядела история, когда он,  не смотря на жуткий мороз, вынужден был заготавливать воду, в баках уже не было ни капли воды.
Как обычно вышел в сопровождении собак с ведром и бидоном с малыми санями, пришлось повозиться, прежде чем добраться до воды, скалывать образовавшийся лёд. Он обратил внимание, что как только он взялся за сани, собаки легли у его ног, мешая его замыслам. Данилович внутренним чутьём понял что-то неладное, но к его удивлению они не проявляли особенного беспокойства, значит, нет опасности, но что-то было не так, и он старался их понять, потянул гружёные сани, собаки опустив головы, плелись сзади. Но вот они словно сговорившись, с рычанием кинулись к нему, уцепились за верёвку, мешая ему, и стали тянуть её  в разные стороны, и до него дошло, в чём дело. Собаки своими действами давали ему знать, что он делает совершенно не так, как положено, таскать сани не его забота, что он забирает у них положенную за такую работу похвалу и пищу. Что он мог поделать, когда у него не было для таких дел  никаких приспособлений. Он даже никогда не поинтересовался у Ультима, как это делается, ему даже в голову не приходило что ему когда – либо понадобится. С такими мыслями работал и когда все ёмкости были наполнены, предложил собакам по корочке хлеба. К великому удивлению они  не проявили должного внимания к его щедрому деянию, даже демонстративно отвернулись, свернувшись на своих местах, они его не заработали, обиделись на человека.
-Вот оказия! - восклицал Данилович.- Ну что вы, мои милые! Откуда мне знать, что вы такие умнички? Вы уж простите меня, Айра, Серый,- поглаживал их присев на корточки, подсовывал им корочки.
Они лениво приняли их, завиляли хвостами, открыли пасти часто дыша и контакт был налажен.
В морозные дни старался найти себе работу, не зря он откладывал в сторону брёвнышки с прямыми слоями древесины, сделал с них плахи и изготовил пару лотков для опробования грунта, заготовил с десяток черенков для лопат, выстругал с пару десятков ручек для молотков, каждый день на кухне пол был устелен свежей стружкой, затаривал её в мешки, растапливал ею печь и плиту. Постоянно находил себе работу, а когда надоедало, и требовалась разнообразие, валился на пол, и начиналась игра с собаками. Они нападали на него, он старался поймать за лапы, они отскакивали, нападали, успевали схватить его за руку или лизнуть в  небритое лицо. Стоило сказать  «хватит» послушно возвращались на свои места. Он заметил –с ними дни пролетали незаметно, да и за работой порой даже забывал про обед, вспоминал когда сам желудок давал о себе знать. Для выходов выбирал более щадящие морозные дни, брал малые сани, кое-как впрягал в них собак и катил с ними в посёлок за дровами, баню он почти всю раскатал, и присматривал следующее, подходящее для дров строение.
Февраль погодой особо не отличался от январской, так же, особенно по ночам трещали морозы. За месяц только три раза отпускало, падал небольшой снег. Веселило то, что дни заметно становились длиннее, белизна снега и яркость солнца слепили, слезили глаза.
Однажды, в первых числах марта, выбрав сравнительно не слишком морозный день, соблазнился отправиться на озеро, взяв с собой карабин на всякий случай. К малым саням приладил черенок от лопаты, к нему короткими верёвочками привязал к ошейникам собак. Пусть поработают. Таким караваном они проделали пятнадцати километровый бросок  с одной остановкой в верховье невысокой пологой сопке покрытой плотным снегом. Внизу простиралась долина,  дымилась наледями, одна наледь выглядела, как произведение искусства выполненной природой. Природа создала наледь, напоминающую тибетскую пагоду с ровными кольцевыми ступенями, и чем выше, кольца становились меньше с дымящим верхом, казалось, что там подо льдом спало нечто, и его дыхание было видно издали, с дыханием вытекала вода, и раздавался треск, словно жарились орешки на раскалённой сковороде.  Чем ближе к озеру, тем чаще попадались наледи и это вполне естественно. Данилович ни разу не был на озере, немало слышал о его красоте, и удачной рыбалке, он только знал, в какой стороне оно находится. Когда-то в летний погожий день  уже было собрался с кем-то, но поход не состоялся по рабочей причине, больше такой возможности не представлялось.
Озеро встретило тишиной. Данилович имел  совсем другое представление об озере- думал о простирающей водной глади в виде большой чаши, а увидел длинную полосу льда прижатой к сопке. Оно оказалось узким, метров пятьдесят, или может чуть больше, и длинное, возможно около километра. В него стекала вода сразу из трёх распадков, а вытекала в одном месте и довольно крутом в виде небольшого водопада, а дальше растекалась по долине широкой извилистой полосой. Даже сейчас, в зимнее время кое где по берегу были видны громадные валуны,  с которых ветром снесло снег. Он даже удивился, что именно с этой полосы водной глади в летнее время приносили очень вкусную рыбу, понятно что добираться сюда   дело не из приятных, но всё равно находилось немало любителей летней рыбалки. Некоторые  на резиновой лодке добирались до озера, сложно было возвращаться, но и это не удерживало экстрималов, а принесенной рыбы хватало на один раз для большой артели. Много ли унесёшь на плечах, если брали с собой оружие с опаской встречи с хозяином  природы–медведем.
Говорили, зимой ловить проще, но для этого нужны приспособления и навыки, и идти, в крайнем случае, на пару дней. Но для таких вояжей нужно готовиться летом, делать землянку, оборудовать её по всем охотничьим правилам.
Так он размышлял, пока ступил на чистый, голубой лёд, отвязал собак, сел на сани достал термос  с чаем, пару пачек печенья, одну раздал собакам. Пил чай и осматривался вокруг. Берега озера у сопки занесено снегом, он вышел почти в конец озера дальше парит наледь. Он сидел и смеялся в душе- стоило идти полтора десятка километров чтобы на льду озера напиться чая. Зима есть зима, везде с одинаковой красотой.
Каждые солнечные дни поднимали настроение, после каждой подобной вылазке появлялся аппетит, изредка позволял себе стопочку, как говорил собакам, для профилактики гриппа, Серый, учуяв неприятный запах, вытягивал морду недовольно ворча, топтался на месте, укладывался клубком тяжело вздыхая. Кухня для собак была запретной зоной, своего рода- табу. Бывало, Данилович испытывал их на прочность, обглодав кость, звал:
-Серый, возьми!
 Тот моментально подскакивал, поднимал уши, после садился подвизгивая,  в конце - концов ложился, отвернувшись. Однажды Айра соблазнилась, перешла запретную незримую границу, Серый недовольно заурчал, тихонько тявкнул, и она, повинуясь возвратилась на место, под хохот Даниловича. Он делил косточки, отдавал с ласковыми словами, они нежно брали с его рук, облизывали ему руки, виляя закрученными хвостами. Они понимали его настроение, каждый шаг, взгляд и слово, а он разговаривал с ними, как с людьми, они поднимали вверх головы, прислушивались к каждому обращённому к ним слову, визжали если он смеялся, а если что говорил о грустном ложились, положив головы на лапы, смотрели на хозяина умными глазами, не подавая звука. Было полное взаимопонимание. Данилович почувствовал что рядом с ними он даже окреп, не чувствовал усталости, словно помолодел, поднимался по утрам в хорошем настроении. А солнце с каждым днём меняло место восхода, Данилович примечал каждые сутки, в котором месте оно всходило, и заходила при ясных днях. Радуя глаза, появились первые сосульки под карнизом помещения, маленькие,  как бисерная бахрома, искрились они в  тихих местах, прогретые  солнцем,  переливаясь всеми цветами радуги. Ночью мерзлота давала о себе знать, мороз крепчал, вымораживая за день накопившуюся влагу, превращал снег в ледяные рассыпчатые шарики, в недрах  ухало, оставляя на душе неприятный осадок. Природа брала извечное своё, принадлежащее только ей.
Незаметно приблизилась половина марта, за две недели он раскатал одну постройку, наготовил с десяток кубов дров  для конторы, для первых прибывающих, часть заготовленных дров  вывез в мастерские, с дня на день ждал первого десанта, поглядывал на собак, прислушивался, старался чтобы его не застали врасплох. Представлял, как будет проходить первая встреча, сердце радостно замирало. Вот уже пятнадцатые сутки с начала месяца, а по-прежнему тихо. Бывало ему что почудится, выскакивал на самую высокую точку насыпи, всматривался в даль, собаки с урчанием  бежали за ним, забегали вперёд, смотрели на хозяина, словно спрашивали: -А что случилось? -Он с досадой взмахивал рукой  и возвращался вниз. Лежал на тёплой печи и представлял что скоро начнётся настоящая работа, а заготовка дров –простая мелочь. За два месяца предстоит вскрыть частично часть полигонов, построить приборы, наладить технику к основному промывочному сезону и начнётся шум и гам.
Двадцатого марта проснулся очень рано, включил свет , услышал, как заворочались собаки, долго лежал с открытыми глазами, наконец поняв, что больше не уснёт, поднялся , растопил печь, поставил чайник. Собаки подскочили, взирая на дверь, покрутились на месте и опять улеглись. Данилович знал, если бы они опирались лапами на дверь,  то всё понятно, бывало, сядет на карниз ворона, а Серый, и ушки торчком, и слегка тявкнет, Айра прислушается, встанет, спокойно ложится,  Серый вильнёт хвостом и виновато отвернется, как бы прося прошение за ложную тревогу.
Данилович заканчивал завтракать, пил чай, поглядывая на своих хвостатых друзей расправлявшихся с рыбой и корками хлеба. Он вчера произвёл очередную выпечку. Точно в восемь, как по расписанию, собаки запросились на улицу, и он, одевшись, вышел вместе с ними на улицу. Солнце стояло высоко  и от его лучей и белизны снега резануло по глазам, пришлось возвращаться и искать солнцезащитные очки, а когда вышел, собаки кинулись к нему с игривым намерением, Серый держал в зубах до белизны обглоданную косточку, а Айра пыталась у него отнять, обладатель закрутился вокруг Даниловича, повиливая хвостом. Он постоял с улыбкой смотрел на их игру, и когда они удалились от него, взял лом, и принялся долбить лед в сточной канаве. За работой не чувствовалось мороза да его практически и не было, даже стало жарко, он снял куртку сковавшую движение.
Сколько работал по времени, не запомнил, скорее всего почувствовал на лице  ожог от солнечных лучей, они знал, в это время  если не уберечься можно получить солнечный удар, не смотря на то, что градусник показывает с десяток минуса. Где-то в зарослях ивняка, крежетал петух куропатка, а из долины ему отвечал другой, и по такой перекличке можно судить, что день будет хорошим, промелькнула стайка пуночек, облепила ближнюю лиственницу, прыгали с ветки на ветку сбивая маленькие почерневшие шишки. Данилович чувствовал себя легко,  дышалось свободно, воздух был до того чист, что идти в помещение не хотелось, и чтобы проветрить жильё открыл настежь двери. Собаки стали заигрывать с ним, имитируя нападение, и поддавшись их веселью, пытался поймать одну из них, они ловко от него отскакивали, умудрялись  толкнуть его сзади, пока не повалили его и с радостным лаем забегали вокруг, а он хохотал от души. Но вот собаки прекратили игру, улеглись с ним рядом, и он почувствовал их тепло.
Поднялся, вошёл в помещение, закрыл двери и принялся за уборку. Убрал в кладовую остывшую за ночь выпечку, набрал из расходного бака тепой воды, протёр все тумбочки и полки в комнатах, тщательно, не торопясь с тряпкой заглядывал в каждый уголок,вымыл полы. Такими делами он обычно занимался по субботам, перед баней, но сегодня, посередине недели его так и тянуло заняться уборкой, он чувствовал –не сегодня так завтра, а может через пару дней он будет разговаривать с  первыми людьми прибывшими сюда, открывать новый сезон.
Артельщики обычно прибывали в конце марта, а порой и в начале апреля, возможно с недельку придётся потосковать. С уборкой покончено, взглянул на барометр, давление не превышало обычной нормы, все стрелки показывали, что в ближайшие два дня изменений погоды не будет.
Снял с плиты кипящий чайник, распечатал пачку с печеньем и после короткого чаепития, подхватив одностволку, вышел на улицу, собаки лежали недалеко от порога, греясь на солнышке.
-Серый, Айра, идём туда, -показал в сторону мастерских.
От конторы повернули к мастерским. Снега на территории было мало, и то уже изрядно подточенным лучами солнца, уже образовывался лёд, а кое-где чернели свободные от снега места. С крыши мастерских свисали большие сосульки. Оголились кабины бульдозеров и машин, оттаяла техника, предназначенная на запасные части. У стены кузницы высилась куча металлолома. Вот и зачехлённый вездеход, он один из всей находившейся техники начинал сезон, с проверкой так необходимой электролинии, если было достаточно снега, то обходились одним «бураном». А так, загружались необходимым и на пару дней вдоль всей линии, устранять неполадки  допущенные природой за зимний период.
Данилович открыл мастерские, вошёл вовнутрь, в нос ударил концентрированный запах смазочных материалов, сиротливо стояла готовая к работе техника, ожидавшая своего часа.
-Скоро, очень скоро всё зашевелится, зашумит, завоет, скоро здесь будет весело, закипит работа, понесутся голоса,- от такой мысли взволновано застучало сердце, он похлопал по траку «катерпиллера», и он словно отозвался металлическим холодным приветом. Заглянул в кабинет мастера механика, услышал приглушённый лай собак, оставшихся на площадке.
-Наверное гоняют какую мелкую зверушку, -подумал он.
Двинулся обратно к выходу, выйдя с мастерских, не сразу понял что за звук раздавался вне площадки, собаки исчезли, словно кто-то катил пустую бочку по булыжнику. Он остановился, прислушиваясь с какой стороны исходит звук, из-за угла мастерских выскочили лайки с лаем, задрав головы вверх.
-Ко мне! -скомандовал Данилович, снимая ружьё.
Собаки покорно подбежали к нему и замолкли, смотрели обе в даль, но не на дорогу, а куда-то через долину, на сопки.
-Серый, Айра!  В чём дело? - старался понять их волнение.
Собаки неистово залаяли. устремив свои морды в ту  сторону но Данилович, как ни всматривался так ничего не мог увидать. Вдруг откуда-то издалека опять донёсся звук, напоминающий катание пустой бочки и у Даниловича мелькнула мысль, что где далеко в небе летит самолёт, такое по весне часто бывает. Он ещё раз посмотрел в даль, и вдруг его сердце колыхнулось, радостно забилось. Наконец он увидел причину беспокойства собак. Далеко, над белой долиной, словно маленькая стрекоза висел маленький голубой вертолёт. Будь он повыше, точно бы слился с чистым голубым небом. Чётко вырисовывался круг работающих винтов, стекла кабины лучиками отражали сияние солнца. Казалось, он не летел, а висел на невидимой ниточке, так было удивительно сказочно, что Данилович на мгновение оцепенел. Собаки притихли, прижались в валенкам. Он спохватился, забыв закрыть двери мастерских, побежал к площадке у конторы, махая руками, собаки с лаем кинулись за ним. Уже чётко слышался наростающий рокот винтокрылой машины , всё громче и громче. Данилович кинулся к конторе у стены которой были прислонены длинные лыжи, подхватил их и отбежав с ними на пару десятков метров положил их крест на крест, отбежал в сторону. Вертолёт с шумом пронёсся над ним, обдав потоком холодного воздуха, пилот через чистое стекло кабины показал ему большой палец, что, мол, дед молодец, что он его понял. Собаки прижались к нему, тихонько порыкивая. Данилович успокаивал их, поглаживая по очереди и они видя что хозяин не выражает беспокойства, прекратили рычание но всё же не доверяя держали уши торчком, подрагивая. Вертолёт, проделав круг завис нал лыжами, плавно приземлился, с минуту продолжал вертеть винтами, отметая снег,  всё тише и тише пока совсем не затих.
Наступила тишина. Данилович, как истукан, смотрел на замолкнувшую машину, не спуская глаз с двери. Вот она открылась, откинулась лесенка, из чрева машины высунулась непокрытая голова.
-Здравствуй Данилович! Как дела, дед? Ты чего столбиком, не ожидал нас с неба? А мы тут.
Из вертолёта, минуя лесенку выпрыгнул молодой человек, без головного убора с большим отворотом плотного свитера, направился к деду. Они обнялись. Собаки почувствовав дружеское отношение, подошли, обнюхали вновь прибывшего и запрыгали вокруг.
-Вот это собачки! - воскликнул он. - Ты где таких откопал? Так ты совсем не изменился, живой, здоровый. Ну и отлично. Скоро наши прибудут. На косяке готовятся, там у них машина забарахлила, через недельку прибудут все. А новостей, Данилович по горло, и хороших и, - он замялся.- Всё потом. Ну, как ты здесь? - говоривший всё не выпускал его из своих объятий.
Данилович лишь только улыбался не находя слов от ликующего чувства, даже выкатилась слеза, прибывший увидел её на щеке  деда.
-Ну что ты, батя! Смотри, а то и я сейчас растянусь на снегу и расплачусь. Всё хорошо! Кончилось твоё одиночество, дорогой ты наш.
-Да я… Сережа. Льдинка в глаз попала, - с дрожью в голосе ответил он.
-Да что ты говоришь! Я понимаю твою радость. Ты случаем не одичал, а то дядя Флор предупредил, чтобы мы смотрели в оба, чтобы ты нас ненароком не покусал, а тут вижу есть кому кусать, только натрави.
-Это верно что с такими охранниками не одичаешь, они не разговаривают, а всё с полу слова понимают, вот на них и тренируюсь по каждому поводу, -засмеялся Данилович.
-Раз есть охранники то будем разгружаться, мы загрузили этот аппарат под завязку, эдак кил на тыщу, а может и более, хорошо что погодка, как на заказ. Впервые летел на вертолёте. Телега, скажу тебе, не ахти, треплет хуже чем в трамвае, за то видно всё вокруг, как на ладони все распадки и сопки, словно на ровную землю кто бугров насыпал, интересно. Красота кругом, засмотришься! Вот бы нам в артель такую технику! Класс!
Открылась хвостовая часть вертолёта и вышли двое молодых, поздоровались с Даниловичем за руку, а третий помахал ему из вертолёта рукой.
Лихо стали разгружать  и рядом с винтокрылой машины на свободной от снега земле росла куча из мешков , ящиков, баулов. За полчаса разгрузка закончилась. Пилот ходил по верху машины заглядывал только ему ведомые места узлов, трогал руками. И вот машина готова в обратный путь, все отошли на приличное расстояние, и вертолёт, поднимая вихри снега, несколько секунд завис над площадкой,  улетел в сторону долины, поднимаясь всё выше и выше. Все стояли, наблюдая за удаляющейся машиной, пока она не скрылась за сопками.
-С прибытием вас, парни! - сказал Данилович. - Познакомимся после, а сейчас говорите, что с привезенного требует тёплого климата, а то мороз ещё не балует, в миг что жидкое превратится в ледышку.
-В тюках одежда, в ящиках продукты да некоторые запчасти, и смазочные масла. Нужно читать на ящиках, чтобы не перепутать,  а то на смазке нечаянно, что и поджарить можно, или вместо консерв,- говорил один из новеньких.
-Понятно. Надо всё переносить в «шлиссер»,  а там по ходу уж и разбираться будем.
-Куда, куда? - переспросил  новенький.
-Апартаменты так называются, - пояснял Сергей.
-А места там хватит?
-Да как-нибудь рассуём, - сказал Данилович.- У меня пока иного теплого места нет. Я так вам рад, что слов нет! Давайте что кому под силу и за мной, - он подхватил один из ящичков но почувствовав его вес опустил на место со словами:- Стар я такие веса тягать.
Молодые парни, взяв по ящику, пошли за ним к холму. Занесли в помещение, Данилович показал им на большие сани, а сам остался готовить обед. Парни работали быстро, и слажено, приделывая одну за одной ходки, и вскоре комната была  полностью заполнена привезенным. Разгорячённые,  дружно уселись за столом на кухне. Данилович смотрел на них и улыбался, он из четверых только знал одного Сергея, остальные были ему незнакомы.
-Ты чего улыбаешься дед? - спросил тот.
-Да не пойму почему вас четверо, тут на лавке ещё для пятого место есть, - шутя говорил  Данилович.
-Так в вертихвосте только для нас места и хватило, и то пилот сопротивлялся, еле уговорили.
В такой обстановке стали знакомиться. Трое новых парней уже отслуживших, один из них, как поведали деду, уже успел жениться, и как обычно, новенькие поговаривали, что прибыли сюда немного подзаработать на один сезон, а там видно будет. Данилович своим житейским опытом знавал, это только вначале так говорят. Колыма затягивает не на шутку не только своим длинным рублём, но и своей дикой красотой, и то что услышал от них, как говорится, поживём – увидим. Не вы, парни, первые и не последние! Видать что расторопные, умелые и общительные, не избалованы.
Расспрашивали Даниловича, где и что лежит и что по хозяйству нужно будет делать, подкидывали дрова в топку плиты, помогали ему куховарить. Через некоторое время на столе уже дымился ароматный суп, тонко нарезанная свежая ветчина, жареный свежий картофель. Данилович сглотнул набежавшую слюну, давно он не баловался такой вкусняшкой, да ещё с груздями, солёными груздями которые вызвали восторг новеньких, ему сунули в руку большое краснобокое яблоко излучавшей давно забытый божественный аромат. Он подносил его к лицу, закатывал глаза, вдыхая его запах. Да как же по такому поводу не соблазниться? Достал бутылку спирта. Вновь прибывшие переглянулись, и он понял без слов, в чём дело.
-Всё правильно, ребята,- сказал он.- Но это же первая встреча с таким Робинзоном, как я, как-то не по - русски получается. Считайте, что сегодня вы у меня в гостях, а хороших гостей я уважаю. Так что угощаю из своих законных личных запасов, и за знакомство, сам господь не запрещает. По вас видать, что знаете, у нас существует финский закон, но только на время промывочного сезона, а он пока не начался, и никто ругать не посмеет. Тот кто раньше употреблял без меры у нас лечится, я вам правду говорю, да и Серёжа подтвердит, конечно, только кроме праздников, а он, к вашему сведению, у нас один. Золотым урожаем называется, и бывает, у кого в сезоне день рождения и то только так, символично, по - чуть-чуть. Так  что, сезон ещё не начался, никто вас не осудит, думаю, до начальства не дойдёт. Они ведь тоже не святые. Я,  верно говорю, Серёжа?
Парни засмеялись, Сергей одобрительно кивнул головой.
-Тогда наливай, Серёжа.
-Спасибо вам Данилович за информацию! - сказал один из новеньких. - Мы поверхностно получили инструктаж поведения ну и там прочее. Мы вместе служили. Меня зовут Геннадий, а все зовут Гошей, так им нравится, видно проще. Это наш тяжеловес, - показал на парня крепкого телосложения, - Костя. Его пилот забраковал из-за веса, - он хохотнул. - Ну а тот, правда он уступает  Коке по комплекции, но если его откормят, то ему ни в чём не уступит.
-Я сюда не лопать прибыл, а работать, - со смехом возразил последний представленный.
-Подожди парень! Дай я тебя сначала представлю обществу, а после возражай себе на здоровье и нам на потеху. Так о чём я? Сбил меня с мыслей. Ах да! О нашем нетерпеливом товарище, он всегда такой, его величают Хомой. Только не как в произведении Хаетский, а Ерёменко , и он не из хлебосальной Украины, а сын сибирского казака. Вот таковой он, Хома. Я правильно представил?
-Послушайте парни! Воскликнул Сергей. - У Хомы предки, наверное, Тимофеевича знали.
-Ну-у, это вы братцы далеко замахнулись! - произнёс Хома. - Мои предки очутились там ещё при матушке Екатерине. А Ермак, вон когда был. Так что всё случилось иначе. Под Екатеринославом, то бишь, Днепропетровском есть у нас дальние родственники, но я их не знаю, и там никогда не был к сожалению. Возможно, когда-нибудь поеду, не знаю.
-А по хохлатски говорить умеешь?
-У нас на посёлке многие говорят на украинским, и со всеми старыми, ещё в ту пору завезёнными традициями нашими предками, - отвечал Хома.
-Я, братцы, бывал однажды в Украине, - сказал Сергей. - Какие там высокие хлеба и кругом сады, фруктовые сады. Я таких садов срода нигде не видел. Дух захватывает! Богатый край и люди весёлые, в машинах поют, в поле поют, а по вечерам слышны голосистые  песни девчат. Здорово!
-У нас в деревнях на перьми тоже поют неплохо, - сказал Гоша. - Где люди живут там и поют по своему.
-Давайте, ребята, выпьем за то, чтобы вы прижились здесь и не разочаровались. На первых порах будет трудно, у нас край правда  без вечерних песен, у нас вечера ближе к  осени начнутся, но всё зависит от вас, от вашего настроения.
Все выпили, дружно застучали ложками. Данилович ел медленно, всё поглядывал на Сергея. Он заметил что,  тот всё время отводил от него взгляд, когда он в упор смотрел на него, как-то с растерянностью, словно скрывая что-то важное, или было не ко времени, не по обстановке. Парни почувствовав напряжённую обстановку притихли, с пол минуты все сидели  молча.
-Дедуль, а у тебя нет какого там инструмента, чтобы помузицировать?- спросил Хома, разряжая обстановку.
-Да в конторе что-то из музыки висит на стене, только не помню, в какой комнате. Можно посмотреть, - ответил Данилович и продолжил: - Серёжа ,чего тянешь волынку, вижу что сказать хочешь да не решаешься. Рано или поздно выльется. Не тяни ты мою душу.
Парни встали.
-Пойдём на улицу, покурим, - сказал Костя.
Сергей тоже встал, присел у топки плиты, курил и не глядя на Даниловича промолвил:
-Верно говоришь, отец! - дрогнувшим голосом сказал он, немного помедлил. - Потери в нашем полку, сам знаешь, жизнь не стоит на месте, и постоянно обновляется, течёт, что-то рушится, что-то обновляется. Таков уж род человеческий. Как раз перед Новым годом позвонил мне Илюха в Питер, мы со всеми номерами поделились на всякий случай. Приезжай, мол, с предом дела неважные. Я на крыло и в столицу, там в аккурат  наши мужики гостили у Шевелёва и оттуда все в Самару. Сам ты видел, какой был крепкий мужик, а вмиг скрутило, парализовало нашего преда. Говорить не мог, но всё слышал, писал на бумажке кое-как. Нас увидал, словно ожил,  легче ему стало, так его жена говорила. Она говорила что после удара он впервые улыбаться стал, даже силился подняться, что тут говорить, - он замолк забарабанил от волнения пальцами по полу.
-Рассказывай, Серёжа, рассказывай, - успокаивал своё и его волнение Данилович.
-Да что там ! Похоронили мы деда, вот и все дела. Жалко очень. За тебя волновался, как ты там, - Сергей тяжело вздохнул.
-Пусть земля ему будет пухом. Мы с ним, считай, полтора десятка вместе отпахали. Да и какой он дед? Ему ещё бы жить и жить. Молодой ещё, по осени бы только седьмой десяток бы распечатал,  а не судьба. Хороший был человек, так и не народился тот, которого он мог бы обидеть.
С минуту молчали, каждый переживая по - своему.
-И кто у нас сейчас в генералах? - спросил Данилович.
-Да погоди ты, батя! Грустное ещё не всё. Глузырин погиб в автокатастрофе, Танюха с тремя на руках осталась, старшая Ирка только в девятом классе, время на материке трудное. Как она будет крутиться, не представляю! В принципе мы ей помогли на первое время, никак не хотела брать так мы ей по другому каналу. Я её  с детства знал, вместе в одну школу бегали, только она на три года старше меня. На первый случай ей хватит, а как дальше будет, соберутся все вместе старики, поговорим. Сам знаешь, с мира по нитке…
Данилович кашлянул, отводя взгляд от Сергея, с глаз вот –вот брызнет слеза, но сдержался, резко встал и чтобы занять чем-нибудь дрожавшие руки снял чайник с плиты, налил в две кружки, сел на место.
-Правильно мыслишь, Серёжа. Чего не поговорить. Доброта успокаивает человека вопрос только, как правильно её преподнести. Тут и духовность  нужна особая. Ох, Серёжа! Сколько я уже потерял друзей, со счёта сбился, сколько они мне добра сделали, только мне ведомо. А я? Всё-таки злой, по сравнению с ними.
-Данилович, разве можно оценивать себя по сделанному  осмысленному добру? Я бы не сказал. Бывает, что пару слов достаточно, чтобы запомнить кого навсегда. Бывают такие моменты. О каком ты зле говоришь? Я тебя не понимаю, - Сергей поднялся, похлопал его по плечу.
-Знаю, что не понимаешь, и не только ты, потому и мучаюсь порой, бывало, не сделал обратного хода. Оно-то и добро нужно делать с умом, чтобы оно поперек кому не стало.
Дверь прихожей с шумом открылась, с пола потянуло прохладой, парни столпились ,раздеваясь.
-Хому Серый завалил. Приревновал, не понравилось, что он погладил его подружку. Надо же такого медведя завалил. Теперь он на тебя всё время обращать внимание будет, - заливался смехом Костя.
Увидел хмурое лицо Даниловича, притих, виновато улыбаясь, прошёл вслед за парнями в комнату. Сергей взял кружку с остывшим чаем, отхлебнул.
-Лады, батя, остальное потом, а то так мы с тобой до утра не уснём. Несчастий больше нет, а об остальном, наговоримся, сколько у нас будет совместных вечеров. Надо определиться, что делать завтра. Твоё дело обеспечивать питанием, а мы займёмся техникой. Гога  у нас самый лёгкий, определим его на когти, пусть преодолевает вертикали. Гена! - позвал он,- ты слышишь? По скалам когда лазить приходилось?- ещё раз отхлебнул из кружки, подмигнул Даниловичу.
Тот усмехнулся, закашлялся,  поперхнувшись чаем.
-Да ну тебя! Спокойно чаю не даёшь испить, - засветился он.
Появились раздетые парни, затарахтели кружками.
-Ты что-то меня кажется, вспоминал,- спросил Сергея Гоша.
-Да не тебя, а Гену. Как ты, Гена, в смысле, по скалам лазить умеешь?
-Это что-то навроди, какого-то препятствия? Если я не ошибаюсь,- шутя ответил Гена.- Когда в армии бежал от патруля, будучи в самоволке, приходилось брать такие высоты, что потом глядя на них удивлялся, как я мог их одолевать, а на проверках всегда влетал в яму с нечистотами.
-А почему с нечистотами?
-А это армейское наказание. Потом, чтобы убрать зловредный запах,  надо долго и нудно стирать в разных порошках, чтобы от тебя не несло что с помойной ямы. Месячники - так те часто попадались. Как проверка, так в прачку можешь не заходить, все места заняты, - смеялся он.- А что нужно делать? - смотрел на Сергея.
-Ничего такого особенного, но почётно. Нужна кошачья повадка - по столбам бегать, только когда они вкопаны. Я их в бытность столько преодолел! Километры,- Сергей усмехнулся. - Я как пришёл в артель, вот даже Данилович не обманет, кинули меня на помощь к Сафоновичу, нашему тогдашнему электрику, Он такой мужичок ладный, сбитый весь, крепкий, бывалый, по столбам бегал, как бурундук. Смотришь, как он это всё проделывает, дух захватывает. Помнишь, Данилович, когда на нас ручей хлынул? Вода спала немного, и мы с ним пошли линию проверять, где-то столб подмыло. Он как положено, в болотниках, а я, ещё неопытный, в кирзачах, и то в обрезанных, по - фрайерски. Он впереди, я за ним, с когтячи за плечами, как оруженосец - Санчо Панса, идём, а тут между лиственницами канава. Ему-то что, отверну болотники,  и выше колен воду пройти можно, ехидно посмотрел на меня, забрал когти, приказал ждать, сам шлёп- шлёп, исчез среди лиственниц и кустарника. Выбрал я сухую кочку, сижу жду, покуриваю. Надоело. Жду-жду, а его всё нет, надоело ждать. Думаю, далеко ли он или нет? Кое-как забрался на подходящую  лиственницу, смотрю, не видно, слышу чап- чап, он возвращается. Дай, думаю, пошучу, пугану маленько, и рычу потихонько, как мишка. Чавкание прекратилось, Ага! Значит услыхал. Я опять рыкнул, и тут на моё дерево, на котором сидел, мне со страха показалось  громадный зверь, а то была лосиха, спина у неё с сединой. Я как заору. Она шарахнулась в сторону, зацепила боком моё дерево и я как шишка, хорошо что удачно приземлился, не то что приземлился, а скорее всего приводнился в канаву. А она только комья грязи из-под копыт. Шапочка моя в сторону, я выше колен в воде, комаров кормлю. Подходит Сафонович, спрашивает: - Ты чего меня звал, и чего в канаве делаешь, небось карасёв ловишь? Так предупреждаю, здесь их нет. Да каких там карасёв! Рассказываю, как я его хотел напугать и всё так далее, а он только смеётся, и в ответ: - Бог шельму видит. Так что, парни, в нашем здешним пребыванием всё случается, и без шуток.
Помещение, нет- нет, сотрясалось от дружного смеха, даже за дверью залаяли собаки.
-А я, как в рекламе, надо к маме, значит к маме. Мужчина должен делать всё, не взирая на свой вес, - лукаво посмотрел на Хому. - И вообще, что за слово, не могу? Его, я предпочитаю, надо выкинуть из лексикона и даже орфографических словарей. И этому слову даже великий Даль даёт объяснение. Я считаю, что насчёт этого слова с ним можно поспорить, - распинался Гена.
-С кем ты соизволишь поспорить? – с усмешкой спросил Сергей.
-С кем, кем, Далем.
-Тебе с ним, по-моему ещё рано,-  возразил Костя.
-Это почему?- надул губы Гена.
-Воочью не поспоришь, а идти туда, - Костя поднял палец в верх, -лучше живи. С лингвистами тоже не стоит спорить. Они так окрутят твои доводы. Наверное, не один ты доходил до такого изыскания, и у них есть достойный внимания ответ.
-Генка, смотри на меня. Вот так ты выглядищь. Бе-бе-бе!- скривил лицо Костя, за что получил лёгкий шлепок по шее.
-Не слушай его, - смеялся Хома. - А ты, Гена продолжай свою дискуссию, кому как, а мне, стало интересно, чем его мысли закончатся, предварительно зная, чем он в свободное время терзается.
-Семён Данилович! Ну что это такое! Защитите, наконец, от нападков неискушённых варваров. Нет, в натуре. Человек говорит такие слова, не пытаясь предварительно делать то, что ему предлагают. Даже если он не делал такого ни разу в жизни, почему сразу на языке срывается,- я не умею. А ты возьми и попробуй. Пусть даже получится не так, как нужно. На первый раз простительно, это же впервые. Что тут непонятного? Разве стоит отчаиваться? Второй раз всё пойдёт, как по маслу. Вывод; не могу, значит в душе сверлит -не хочу, отвяжитесь и больше никогда не заставляйте, а второй: хочешь, но никогда не сталкивался, и сомневаешься в правильности конечного результата. Что и требовалось доказать, и так бы я высказался даже уважаемым лингвистам. Ну, как моя лекция? - ухмылялся Гена.
-Речь изумительная, но до Цицерона не дотянул. Думаю, что уважаемый лингвист, слушая тебя, прослезился бы,- говорил Костя.- Подучиться мало-мало, и можно стоять на кафедре, и не бегать по столбам, как мартовский кот.
Хома с Сергеем аплодировали.
-Парни!- воскликнул Данилович. - По-моему, он во многом прав и его вывод мы будем иметь в виду. Ну, Гена, держись!
Его слова вызвали дружное оживление и в итоге смех.
-А не пора ли нам сесть за стол? Что-то сегодня мне понравилось сидеть  за ним, - проговорил Сергей.
-А я вам обещал баньку сделать, - ответил Данилович.
-На сегодняшний день прекратим заботы, сегодня среда. Так вот баньку со снежной купелью устроим в субботу, а кто не согласен, тот может устроить себе, помыв в традиционном корыте. Кто за субботу? - первым поднял руку Сергей.
Все с ним согласились.
-Ну, так тому и быть,- вздохнул Данилович.
До субботы проделали большой объём работы, а главное, запустили систему отопления в конторе. Для приёма большого контингента артельных нужно некоторое время чтобы обогреть  двух этажное здание. Ответственным за поддержанием тепла назначили Хому, и тот не медля переселился в котельную, которая по своей вместительности позволяла вместить нормальную кровать. Каждые два часа Хома приходил в котельную и ручной помпой прокачивал систему до тех пор, пока труба подпитки не становилась горячей. Сергей на следующий день прозвонил электролинию, она удачно оказалась чистой, теперь следовало сделать тридцати километровый бросок к главному разъединителю. Решили ехать к нему в воскресенье с раннего утра, чтобы за световой день успеть вернуться назад. С субботы начали готовиться к походу.
Сергей в таком деле был уже опытным, он не первый раз в мартовские дни садился на « буран», ему цепляли то сани, а бывало и опору, и он проделывал, считай ювелирные работы для устранения неполадок. В этот раз решил ехать сам, но Данилович взбунтовался, так как в дальнюю поездку ехать одному есть нарушение техники безопасности. Кто его знает, что может случиться? И всё же Сергей настоял на своём, приводя весомые доводы, с одним рюкзачком, с продуктами, инструментами, с карабином, на всякий случай, карманная рация и короткие лыжи, вот и всё снаряжение.
Геннадий стоял у работающего «бурана» и канючил:
-А говорил сам, по столбам бегать…
-Чего ты право! - успокаивал его Сергей. - За сезон ещё набегаешься.
Два раза он выходил на связь, один раз, когда был уже на месте, предупредил что производит включение, и второй, когда приготовился к возвращению. Уже было темно, когда он появился у «шлиссера». Все дружно высыпали на улицу его встречать, а он раскрасневшийся, довольный,  рассказывал, как он добрался к разъеденителю, и что по пути видел.
Дружно вошли в помещение, Сергей устало опустился на скамью за столом.
-Кормите, мужики, я за день только чаю с пирожком перехватил, некогда было разъедаться. В одном месте воду выдавило, куда не ткнусь, мокро, пришлось большой крюк делать, нашёл лазейку, а возвращался, так столько наследил, что забыл по какому ехать следу, поехал на угад, и ошибся, пришлось возвращаться, но выбрался спокойно. Сейчас подкреплюсь, и будем освещаться.
Разговаривая, с аппетитом уплетал свекольник с майонезом, периодически нахваливая:
-Как вкусно приготовлено, спасибо Данилович, кажется уже наелся, чай будем пить потом. Гена! Готовь фонарь и пойдём, покажу как включать подстанцию. А где у нас Хома? Наверное  дрыхнет в конторе?
Только проговорил, как появился Хома.
-А я слышу, рычит техника, я как раз дрова в топку закладывал, да и прокачать систему надо на ночь. Как Серёга дела?
Сергей показал большой палец.
-Закончилась твоя мускульная работа, сейчас подключимся, и можно будет включить перекачивающий насос.
-Вот здорово! Братцы,  а можно я с вами ночевать теперь буду, а то одному очень скучно, переговорить и то не с кем.
-А ты попроси Даниловича поделится на счёт этого своим опытом,- засмеялся Костя.
-Какой там опыт, - засмущался Данилович. - Натопил печку и на бок, вот и весь опыт.
-А ты чего, Хома, за спиной прячешь? - только сейчас обратил внимание на неестественную позу Хомы Геннадий.
-А это для тебя, - с улыбкой произнёс Хома, - только без пляски не отдам. Пляши! Там –там –тарам,- пропел он. - Отгадай!
Геннадий  незамедлительно проделал несколько па, поглядывая на Хому.
-Ты не на меня смотри, а на то, что висит у меня за спиной, на крюке.
Геннадий рванулся с места  в прихожую, и оттуда раздалось его радостное восклицание:
-Хомка, дружище, ну ты и уважил! Ты где её откопал, даже целая, подружка ты моя,- появился с гитарой в руках. Ну всё, братцы, Серёга даст нам напругу, а я вам в честь знаменательного события, такой романс отгрохаю, до утра аплодировать будете. А моя гитара на сборке осталась, в суматохе забыл, в вертолёте только о ней и вспомнил.
Сергей с Геннадием собрались,  за ними увязался всему любопытный Костя.
Весь вечер, при нормальном электрическом свете Геннадий веселил всех. Увлечённо играл на гитаре пел песни, цитировал Пушкина и Ахматову, пока у некоторых после напряжённого дня не стали закрываться глаза, все решили идти отдыхать, а  Геннадий остался, разложил бумаги на кухонном столе, собрался писать письма. В помещении затихло, и только когда у него накопилось более дюжины писем, вышел Хома, сладко зевнул, увидев на столе кипу писем, с удивлением прошептал:
-Гена, и куда ты столько начеркал? Тут одно еле осиливаешь, а ты столько. Тебе надо с собой держать с мешок зерна, а может и пару, хранить его есть где.
-Это с какой стати? - удивлённо повёл бровями Геннадий.
-А я к тому, что тебе нужно при такой активности голубей почтовых держать, в нынешние времена отправка любой корреспонденции, стоит не дёшево.
-То на то менять -только себе голову морочить,- с усмешкой ответил Геннадий.
-Так, я представляю, сколько птичек у тебя было, у-у-у! Так экономично, во первых мясо диетическое, да и яйца порой несут. И куда у тебя столько писем?
-Куда, куда! Домой. Брату в Читу, девчонке, чтобы не скучала, сестре в Ростов, вот и накапливаются. Как наши приедут, так отдам. Пусть в почтовый ящик, в первом посёлке, по пути кинут.
Вышел Данилович.
-Пиши,- сказал он,- пока время есть. Скоро будет не до писанины, а скорее в койку, да нормально выспаться. Сезон для нас, что год выматывает. Как зарядим двенадцать через двенадцать, оно-то привыкаешь быстро, и так до осени до первых заморозков.
-А он во время перекура строчить будет, - усмехнулся Хома.
-Так у нас и перекур на ходу,- прошептал Данилович , приложил палец к губам, давая знать, что нужно говорить тише дабы на беспокоить спящих.
Уже пошли третью сутки, как Сергей с Костей уехали на бульдозере, захватив с собой сани с топливом. Данилович хотя и знал, что Сергей выполнит всё зависящее от него, но всё же чувство беспокойства не покидало его ни на минуту. Не шутка в это время пробить дорогу до самой трассы, где находилась вся бригада. Ясно, с её стороны там не сидели без дела, и тоже двигались по мере возможности, ведь не первый раз, возможно, что и прошли с четверть пути к базе. По сопкам пробиваться ещё ничего, а вот долины порой подбрасывают весенние сюрпризы, то плотный снег, как говорится выше крыши в низких местах, а того и гляди наледь, тут уж надо быть на чеку, проверять заранее расставленные замерные вешки, чтобы, не дай бог, где не провалиться. В это время и надо добираться до базы, иначе первые потоки воды заполнят низины, и только в начале июня можно будет попасть на «Дальнюю».
Данилович не расставался с биноклем, становился на короткие лыжи, шёл на самое высокое место, за посёлком и всматривался в даль, сколько мог осматривал  полосу дороги. Хорошо, что погода баловала, светило солнце, парни снимали бушлаты и в затишке перекуривали. Мартовское солнце хотя и не такое уж жгучее, но за несколько дней отложило свой отпечаток на лицах парней. Им чётко была поставлена задача –вымыть полы  на всех этажах конторы, сделать на всякий случай запас дров, и навозить воды. Перед обедом третьего дня Данилович заглянул к ним в контору. Они сидели в облюбованной комнате и играли в шашки, он посмотрел на них и словно невзначай тихо промолвил:
-Наши, скорее всего через полтора часа будут здесь.
Парни увлечённо продолжали играть, пропустив его слова, но вот Хома поднял голову, и толкнув  Геннадия выпалил:
-Наши!
Бросив игру,  бросились на выход, даже не одевшись, Данилович только хмыкнул и продолжал сидеть. Через минуту парни появились у двери комнаты.
-Данилович! Тебе что, почудилось? - спросил Хома.
Данилович спокойно снял бинокль и протянул ему и они снова исчезли, и через открытую форточку послышались их радостные возгласы.
-Дай мне! - просил Геннадий.
-Да подожди! На, смотри туда, в сторону малой сопки, впереди Серёга гребёт, а за ним видно вахтовку. Да ты не туда смотришь!
-Да вижу я, вижу, там  целая колона, раз два три, что-то большое тащат, или само движется, не пойму. Ну вот и всё , больше не видно, в долину нырнули. Где появятся , непонятно.
Парни вошли в комнату, отдали бинокль. Данилович усмехнулся.
-Ну что, обозрели наших? Скоро здесь будет шумно, для природы непривычно, забыла она родимая голоса людей. Ничего, мы её колыхнём.
-Скажи Данилович откровенно, тяжело ведь одному в такой глуши? Я бы, говоря по честности, не смог, - сказал Геннадий.
-Как тебе сказать! - скривившись, ответил Данилович.- Не так уж тяжело, когда дело есть запланированное, с делом время пролетает незаметно. Одна беда, что переговорить нескем, окромя собак. А так …Чего мне на материке делать? Ни семьи тебе, ни двора, ни кола. А к кому раньше визиты делал, так бог прибрал. Я не говорю что нет знакомых, есть знакомые да что надоедать им, у каждого свои дела, зачем быть помехой. Знакомым ты нужен до поры до времени.
-И что тебе вечно здесь прозябать? Странно!- высказался Гоша.
-А куда мне? Вот закроется артель, подамся в дом престарелых. Там хоть своя койка будет, да и среди таких же стариков, как и я. Нет, бичевать не стану, это дело безрассудное. Вот вам и весь мой сказ.
-Говоришь, батя, ты вовсе не то, - сказал Геннадий. –Извини, что молод и возражаю, может опыта житейского маловато, но всё же разреши не согласиться с тобой. Что койка нужна -понятно. Вот только где? В элитный дом тебе дорога вероятней всего закрыта, туда попадают не такие,  как ты, там особый статус нужно иметь. Времена не те, что были, и в рамках в которых ты предполагаешь. Те времена, тю-тю, давно улетели! Канули в века. Капитализм шагает по стране твёрдой поступью. Большую роль играет стимул, есть он у тебя - тебе дорога, а нет, так нет, значит не повезло. Эх, батя! Я раньше такие планы строил на будущую  свою жизнь… Со школьной скамьи мечтал быть инженером и податься на стройки века. Постепенно всё завертелось, закружилось в другую сторону, что непонятно стало чем заниматься. Вдруг ни кому, ни чего не стало нужно. За оружие стали хвататься, людей изгоняют с насиженных мест, производства остановились, люди в отчаянии, многие подались в торговлю. Тащат из-за бугра разную дрянь, что подешевле. Раньше один лидер был, а сейчас уйма, и не знаешь, кому верить. Смешно и грустно одновременно. Профессора на дудках в переходах играют, инженеры мётлами метут. Появились криминальные деловые людишки, вот им сейчас почёт. Вот такие дела! А может, и попадёшь в элитный, как провернёшь, чем приманишь к себе внимание. А так… Не верится.
-Странно говоришь,- сказал Данилович. - Непутёвое и раньше было, так пережили .
-Ничего странного, отец! Ты ведь пенсионер? А где твоя пенсия, и какова она? Ты же здесь не своей прихоти ради, на работе, считай, числишься? Я так понимаю, и за сезон зарабатываешь кое-что.
-Пенсия идёт, так я не знаю даже сколько, я уж который год её не проверял, наверное что-то да есть. Да не нужна она мне, Здесь без  магазинов всего хватает.
-Так ты оказывается олигарх, ну так тебе и карты в руки! И сколько ты уже на пенсии?
-Наверно много. Я и новые деньги в глаза не видел, по той причине, что тут магазинов нет, одёвка вся казённая, я своё уже отплясал. А там, сколько ни есть, до конца жизни наверное хватит. Да сколько нам таким надо!- Данилович махнул рукой.
Гоша выпучил глаза, такого человека он вероятно увидел впервые.
-Точно ты сидишь на мешке с деньгами, и сам об этом не знаешь! Своего рода колымский набоб. Да тебе давно  на Багамах надо косточки греть, а ты который год зимами морозишься да с собаками разговариваешь, смотришь, через зиму и волком выть начнешь.
Данилович косо посмотрел на него.
-Молод ты ещё и от своих лет рассуждаешь. Что мне хорошо, а что нет, не тебе судить,- говорил он без явной обиды. -Не всякий считает правильным выбранный путь. Тут масса сложений курьёзов. Не каждому улыбается фортуна и если удалась, то не всяк её использует. И у тебя не всё гладко будет, где и промахнёшься, жизнь вся впереди. Плохо не надо говорить о людях, их вина только в том, что они хотят хорошей жизни, и понятие о ней у каждого разное. Я на свою жизнь не жалуюсь, живу так, как мне нравится.
-Странный ты в суждениях, Данилович. А знаешь ли ты такое слово, как дефолт? Нет ? Так слушай. Так вот такой расклад сейчас получается; были у тебя денежки, а теперь их у тебя нет, можешь за них купить себе в утешение бутылочку, а на закуску навряд ли останется. Там такие дела творятся, что тебе и не проснится. А дефолт это такой монстр, который своими действиями калечит жизнь многим, люди с ума сходят, страдают от сердечных приступов, он отнимает надежду, изменяет судьбу. Так что, если были у тебя денежки на книжке, считай, что их уже нет.
Данилович только хмыкнул.
-Гоша, Гоша! Что же ты такой! Ну и пусть что ничего нет, я до денег не очень. Ни видал их и не надо.
-Ты так рассуждаешь потому, что живёшь один.
-Главное руки ноги целы, и голова на месте, а если наполнена разумом то всё  остальное  прилагательное, наживное.
-Значит деньги у тебя прилагательное, - усмехнулся Гоша.- А для других - средства для существования, осуществлении мечты. Здорово рассуждаешь !
-Схлопотал? - Хома кивнул Гоше.
Тот скривил гримасу, поднялся и пошёл к выходу, Хома покачал головой и двинулся за ним.
Данилович встал, подошёл к окну ещё затянутом рисунком холодной весны, приложил тёплую ладонь к стеклу, и сквозь оттаявшее пятно посмотрел во двор, где уже стояли парни, видел как метались собаки вытянув морды в направлении движущейся  колонне.
-Эхе –хе! - вздохнул он. Натянув шапку, вышел на улицу, присоединился к парням.
-Серый, Айра, свои! Парни, да им ещё с полчаса сюда двигаться, а то может и больше. Ты бы Гоша, обед принёс, что ли? Только термоса заверни в одеяла, чтобы  не застудить.
-Понял, бегу! -ответил тот и бегом спустился в низ к «шлиссеру».
Данилович протянул ракетницу Хоме, тот с удивлением посмотрел на оружие.
-Ты что, ракетницу ни разу не видел? - спросил его Данилович. -Давай парень, салютуй.
Хома взял ракетницу, вытянул руку вверх, с шипением взметнулась красная ракета в чистое небо, с колонны сразу ответили тем же. Вернулся Геннадий, на санях притащив завёрнутые в одеяло термоса. Парни понесли всё в контору, через минуту вернулся Гоша, тронул задумчивого Даниловича за рукав.
-Дед, пошли перекусим, им ещё пилить долго,  желудок не ждёт а то после некогда будет.
-И то верно, - согласился Данилович, - на сытый желудок встречать приятней.
Расположились в комнате у окна, чтобы наблюдать за колонной, парни ели, нахваливая еду.
-Дядя Флор готовит отменно, но всегда смотрит хмуро.
-Ты успел отведать его приготовления? - спросил Данилович.
-Мы, когда вертолёт ждали, он готовил. Особенно его выпечка мне очень понравилась, не то что в магазине, -говорил Хома.
-На то он и мастер своего дела. Между прочим, он в бытность был шеф-поваром в одном из крупных ресторанов северной столицы. Только почему сюда попал никому не рассказывал, мне даже непонятно, - говорил Данилович. - Он даже выигрывал конкурс поваров. Вот он каков! С семьёй ему крупно не повезло. Ну ладно со мной другая оказия, а у него.., сами понимать должны. Да что там! А вообще, он славный мужик, и не смотрите что он хмурый, на то видно у него есть основания. Может из-за своего убожества, и такое может быть, - Данилович тяжело вздохнул. - Вы только своими расспросами к нему не лезьте, он не любит и может обидеться. Я с ним столько работаю и то о нём мало чего знаю. Вот такие дела, парни. Ну что, поели? Убираем за собой, и пошли встречать, они, уже видите, с долины к нам поднимаются, первым Серёжка колонну возглавляет. Вот вам к кому ближе нужно быть, он и по возрасту к вам ближе и специалист отменный, многому научить может.
Вышли на улицу, воздух насыщен рёвом двигающейся техникой. Впереди Серёгин бульдозер с опущенным отвалом, следом две вахтенные машины, и несколько «уралов» с высокими бортами затянутыми брезентом и колонна топливовозов, что Данилович даже ахнул: - Ну мужики дают! Видно нужно нашей матушке России наше золотишко, а ведь это сила! - он потирал руки. - Значит будем работать! Ну и слава богу!
Первая, вахтенная машина тяжело перевалив последний подъём выехала на ровную площадку, приостановилась, из неё выскочил худощавый парень  и с криком –ура- устремился к Даниловичу идущему к нему навстречу.
-Деда, деда! - В захлёб говорил он. - Ура! Мы дома. А ты выглядишь молодым, и даже не зарос. Мы о тебе, знаешь как вспоминали, даже чарку за твоё здоровье принимали. Ей богу! -возбуждённо говорил он, не давая Даниловичу промолвить и слова. - Скажу тебе по секрету, только смотри, меня не выдавай, дядя Флор обещался вымесить тебя, как тесто в лохане. Уж больно о тебе соскучился, никак не дождётся. Он в наливняке пристроился, только не знаю в котором. Смотри чтобы не подкрался сзади.
-Не подкрадётся у меня, видишь, собачки что надо, быстро штаны спустят. А чего он в наливняке?
Парень рассмеялся.
-Его в вахтенной один из парней в шашки обыграл, так он от обиды в наливняк подался. Если бы ты видел. Умора одна! Пригрозил новенькому, если не будет уважать старших, так весь сезон будет сидеть в кустах со спущенными штанами, - тискал в объятиях смеющего Даниловича.
-А я однажды думал, кто меня так здорово вспоминает? Так видно от вас и повеяло. Грешными мыслями подумал, что ты больше не приедешь. Жалко было бы и мне и ребятам, сказал Данилович.
-Да было дело, - парень почесал затылок, сдвинув шапку на лоб. - А потом подумал, пропадёте вы все тут без меня. Я свою Галинку в оборот взял, мол, не могу без артели, работа всё же хорошая,  да и на машину можно заработать, еле уговорил. Работа ведь интересная, а на материке её не так просто найти, особенно у нас, бизнесмены грызуться на смерть. Одним словом шкурники. Отпустила Галинка, сказала на сезон, а там видно будет. Или как говорят - бабка на двое сказала. Не могу я, деда, без Севера, тянет магнитом.
-А ты помнишь о чём я тебе говорил? А ты не верил, -смеялся Данилович, хлопая его по плечу.
-А как же, деда! Помню. С меня причитается. Пошли наших встречать, -покосился на подошедших собак. - Что-то, я вижу, они на меня не так смотрят. Таких кажется, у нас не было. Эхе-хей, салаги! - крикнул он. - Давай сюда! - махал руками.
Гриша Молохов - веснущатый, с рыжими, как огонь, волосами, являлся всеобщим любимцем. Весельчак и балагур, которого, как поговаривают, свет не видывал, проработавший только один сезон. Его не хотели брать за худенький вид. В артели нужны мужики массивные, с силой,  а этот, только один его вид не внушал ничего хорошего.
- Да какой с него будет работник? - кривился пред.
 А парень прошёл суровую школу будучи в Афганистане, имел правительственную награду, даже женился. Он так настойчиво просился, что в конце-концов пред сжалился и согласился взять его, но только на первых порах в качестве ученика сварщика. Тот был согласен на всё, и в нём не ошиблись. Смышлёный паренёк за короткий срок овладел сваркой и выполнял сварочные работы не хуже квалифицированного сварщика, овладел быстро всеми работами нужные на промывке песков. Любознательный, с расспросами влазил в чрево разобранного дизеля, часто пропадал в кузне. Большой выдумщик, он столько знал  и рассказывал невероятные события якобы случившихся с ним, что их с лихвой хватило не на одну прожитую жизнь. За год с ним случалось множество историй, и рассказывал так театрально искусно, и убедительно для несведущих, и явно неправдоподобно, что за свой первый сезон  получил от слушателей его историй безобидную кличку – дуга. Сам он был стройным, по детски вздернутым маленьким носом с вьющимися волосами. Удивительно было то, что он никогда не обижался, если даже и были к этому предпосылки, его никогда не видели хмурым или слишком озабоченным, казалось, что он не умел обижаться.
Вначале не верили, что такой парнишка был в Афгане. Не может такого быть! Не верили до тех пор, пока он не предъявил несведущим свой военный билет. Его зауважали и некоторые, глядя на его хрупкий вид, спрашивали:
-Гриша, а как ты пулемёт таскал?
На что он, не моргнув глазом, сразу отвечал:
-Почему я именно таскал? У меня оруженосец был, своего рода Санча Панса, я только на гашетку нажимал.
-И даже убивал?
-Да кто его знает, но видел, как  духи падают.
-А почему называют духами?
-Так видишь что упал, а смотришь, он опять поднимается, такое с живыми не творится, если попал так на совсем, так могут творить только духи, - говорил на полном серьезе.
Чем и вызывал бурную реакцию.
И частенько, как только позволяла рабочая обстановка, собрав вокруг себя свободных от работы, рассказывал различные сказки-байки, отчего все надрывали животы от хохота, а он, прищурив глаз, с сигаретой в руке только ухмылялся. Восхищались его подвигами,  эпозодами  из ещё, но уже опалённой войной  короткой прожитой жизни в артистичном  стиле. А если удавалось пропустить стопочку  по случаю дня рождения кого из работников и с ведома руководства, с его уст текли один за одним рассказы, отменно сочинённые на ходу, так и сыпались, как из рога изобилия, под дружный хохот и только он заканчивал, просили рассказать ещё чего забавного.
Все выдумки рассказывались с предельной серьёзностью, что казалось все события происходили именно с ним, но по реальности чистейшей воды выдумки.
После каждого рассказа он крутил головой в поисках кто ему подаст хорошую сигарету, смачно закуривал и выкладывал новую историю:
-« Вот лечу я однажды на «кукурузнике», знаете такую кликуху получил самолёт с такими двуэтажными крыльями, сельскохозяйственный, да вы знаете, Аннушкой называется. Сижу рядом с пилотом, мой закадычный друг, в детстве не раз штанами на заборах висели, пацанами майками пескарей в речке ловили. Так вот, сижу, там приборы разные, стрелки туда-сюда бегают. А уже вторая половина лета, а может и больше, не важно. Жара стоит невыносимая, тут из воды надо не вылазить,  а я с ним подписался. Пойдем, прокачу и все тут! Открыл форточку, ветерок прохладный, не то что внизу, а с верха всё видать, как на ладони, дома что спичечные коробки, так и подмывает пальцами их крыши потрогать. Прелесть! И тут вижу на крыле с той стороны, где я сидел, дыра и трещина. У меня сразу, чувствую волосы сразу стали выпрямляться, -Гриша вытянул шею и погладил курчавые волосы. -Кричу, значит: - Витёк! Смотри, какая трещина на крылышке, если оно отвалится, крышка нам, грохнемся, в одном мешке поместимся, косточек целых не останется.
-Так говорили, что он и без двигателя планировать может, как планер, - подсказывал кто-то из слушавших.
-Так это тогда когда крылья целы,- объяснял Гриша. -Слушать надо! Через меня глянул Витёк, вижу, побледнел весь и как заорёт:
-Боже пронеси! Садиться срочно надо.
Тут уж не до выбора места, а под нами зелёное поле, летим как комар тихо, словно подкрадываемся, чтобы ни капельки не трясло, а то, бах, - Гриша показал одно из па танца «яблочко» в начальной стадии. – Садимся, хорошо что ветра не было, а это оказалось, как на грех, картофельным полем. А куда деваться? Свободной площадки на пути не оказалось. Сели и так удачно, словно на пуховую перину, и глядь, председатель оного колхоза тут -как -тут, словно следил за нами из-за лесополосы, примчался на стареньком газончике. Взъерошенный весь, матерится, и чуть ли не с кулаками на нас. Орёт! Лицо зелёным огурцом:
-Вы что, не видите куда садитесь!? Вам что, картофельное поле аэродром? Растудыт вас  да этак! Сколько картошки, ироды, выворотили,  не одну семью накормить можно! Вы что, такие – рас- такие наделали? Я вас под суд отдам за причинение оскорбления продовольственного труда.., ну и так далее.
Объясняем ему без крика, и разных там намёков, вон посмотри сам, что с самолётом приключилось, рады сами что живы, мы же не ради баловства, а что до картошки, так её смотри, поле какое большое, ущерб не такой уж велик. Мы бы разбились да еще самолет бы угробили, тут пожалуй убыток не то, что твоя картошка. И с  такого поля  ТУ запросто взлететь может, - говорим ему. - А у нас даже выпить есть, и закусон найдётся.
Смотрим, подействовало, но всё ещё смотрит недоверчиво. Вылезли мы с сидором, расположились в тени крыла. Поверил он, ругаться перестал. А кто на холяву выпить не хочет? Объяснили мы ему толком, что к чему, между разговором выпили, нормально разговор пошёл, он и согласился. В таком случае человек с человеком всегда контакт найдёт. Он и говорит:
-Смелые вы парни! И для контакта запасливые. Да я для вас, что угодно сделаю, говорите что?
Налили мы ему ещё. Жалко, что ли! Он даже обниматься стал. Говорим ему, мол, сварочный аппарат срочно нужен, а газончик по полю самолёт не потянет, он у нас  удобрением заполнен.
-Сварочник?! Да не проблема! Да я сейчас всё организую ,  на то я и председатель, мигом доставлю и часа не пройдёт.
Подкрепили мы его для верности ещё одним заходом, и только пыль столбом по дороге. Сидим и рассуждаем, может выпил и до свидания? Скучно стало, привезёт или нет, и что делать, если не привезёт? У нас рации нет, как с аэродромом связываться?  Сверха было видно, что до ближайшего жилья далеко. Я и говорю Витьку:
-Давай не будем переживать, председатель вторую бутылку видел нераспечатанной, он же не дурак, чтобы упустить такой случай в свою пользу, обязательно прикатит, его не совсем развезло. Я этих сельских, как облупленных знаю.
Всё же вижу, Витёк нос повесил, ясно переживает, отвечать то ему, а не мне, понимаю его. Развели костёр, нарыли картошки, печём. Знаете какая вкусная, сразу с земли и на огне? Рассыпчатая.
-Ну и зачем было её копать, когда вы столько выворотили? -подмечал кто из слушателей.
Гриша, ни чуть не задумываясь, быстро отвечал:
-Так это же ходить надо! А то где стоишь, шевельнул ногой  и вот тебе на, - и продолжал: -Прошло где-то с часа полтора, видим, мчится наш спаситель председатель, сзади машины мотыльком сварочник болтается. Что ему случится! А вот сварного самого нет, укатил в соседнее село на свадьбу.
-Что-то ты говоришь не то, - прерывали его дотошные к справедливости. - Да какая летом свадьба? В страду в сёлах свадеб не бывает.
-Так и я тоже так думал, не я же говорю, а так председатель сказал. Я почём знаю? Может соврал, не хотел чтобы кто знал, и не хотел водкой делиться. А варить… Да зачем в натуре нам нужен сварщик? Я и сам смог справиться, ничего сложного. Главное дугу поймать.
Слушатели полегли от смеха.
-А как же ты варил, где электричество брали? - сыпался следующий коварный вопрос.
-Так он же дизель,- не давая себе попасть впросак,  парировал Гриша.- У нас этого керосина целые баки, целый месяц можно варить без перекура. А- ну- ка! У кого есть хорошая сигарета?
Машины тяжело переваливали последний подъём, выстраивались перед конторой в ряд, словно по ниточке, некоторое время работали, наполняя воздух отработанными газами. Последней появилась ещё одна вахтенная машина,  вся в снегу и прилипшими по бокам комьями мха. За рулём сидел незнакомый Даниловичу мужчина, с короткой бородкой,  в голубом берете, не по сезону. Рядом с ним Коля Макеев,  без головного убора в кожаной меховой куртке.
Колю, Данилович знал давно, когда тот в бытности работал механиком участка на прииске. Знал его жену Светлану, и её мать работающею маркшейдером
До последнего времени Коля был царь и бог всей артельной всевозможной технике. Знал её с закрытыми глазами, и это говорило о его высоком профессионализме. Каждый узел до последнего болтика знали его руки, на слух определял качество работающего механизма, что исключало преждевременные поломки и аварийные ситуации. Постоянно находился в промасленной робе, и по его внешнему виду, вряд ли можно было догадаться, что он, - всё же начальник, он никогда не кичился своим положением. Его, не раз пытались переманить в более известные по тем временам артели,  гораздо ближе к трассе, он не поддавался на заманчивые посулы, был верен своей артели. Требовательного, уважающего дисциплину некоторые поругивали его за глаза, но так, без зла. Уважали за прямолинейность, – если что не нравилось, не юлил, а говорил в лоб. Любили за работоспособность, умением не паниковать, выходить из, казалось, самых трудных ситуаций. Он никогда не матерился, но ругался, по-своему, без грубых выражений, не обидных, зачастую непереводимых. После таких вспышек,  бывало, его ехидно спрашивали, что означает или переводится по его понятиям ругательные термины; таеросовая шишка, или, баклажановая тыква, он в смущении махал рукой, и виновато улыбался.
Гриша подтолкнул Даниловича.
-Иди, деда! Познакомься с новым предом, - глаза его сияли.
Данилович, на мгновенье оторопел, неестественно хмыкнул в кулак от такой приятной неожиданности, потоптался на месте, показал большой палец, и лишь тогда изрек:
-Мужики, ребятки! - Да мы с Николаем Максимовичем полигоны вверх тормашками поставим, до пылинки с них вытрясем, - направился к вахтенной машине.
Новый председатель, с широко распростертыми руками, пошёл к нему на встречу, запнулся о камень, отшвырнул его ногой в сторону.
-Здравствуй, здравствуй, Николай Максимович! -радостно здоровался Данилович.
-Ну зачем ты меня так уж слишком официально? -растрогано говорил новый пред, обнимая его. - Спасибо тебе за всё. Как был я для тебя Колей, так им и остался. Дай, отец, я тебя расцелую. Не болеешь, как ты тут, не одичал, поди? -сыпал его вопросами. – Вижу, ты у меня ещё крепкий, только кажется белее стал. Ничего это даже тебя украшает, -отстранил его от себя, заглядывая в глаза растроганному такими словами Даниловичу. - Поговорим ещё, отец. Видишь, много новеньких, кому, как ни тебе, вводить их в курс наших дел! Контингент неплохой по виду, а в роботе посмотрим, кто на что годится. Пошли к нашим встречаться, - обнял   за плечё деда.
Они уже двинулись к прибывшим, но из - за колоны приглушенных машин, вывалил горбатый Флор, смешно переваливаясь, кинулся на встречу им, с широко распростёртыми руками. Не тут-то было. Данилович резко остановился, а после, отпрянул от Николая, и оглядываясь, метнулся в другую  сторону от конторы, держа торопившего к нему на расстоянии, зная, не понаслышке неимоверную силу друга.
Флор, не ожидавшего такого курьёзного выпада, опешил, резко остановился. Остановился и Данилович, осматривая его с ног до головы с настороженностью. Флор стоял и не знал, как ему в дальнейшем поступить, но вот достал из кармана куртки сигареты, закурил, осмотрелся вокруг, сел на высоко выступавший валун, посмотрел в сторону  друга. Выпустив клуб дыма, произнёс:
-Сеня! Я же… Ну дай я тебя немного обниму, ты же знаешь, как я спешил к тебе. Хрыч, ты старый! А бегаешь без лыж словно лось. Чтоб тебе..!  Дыхалки совсем нет за тобой гоняться. Вот старый, всю малину испортил, друг называется!
-Ты мне голову не морочь, - отвечал с усмешкой Данилович.- Знаю я таких друзей, кости мять. Я тебе не окорок для экспериментов. Дыхалка! Поди ж ты! Ты что, вес сбрасываешь, что за зиму накопил? Он ещё курит! Кто тебя научил? Или что случилось, Флорушка?
Артельные дружно смеялись над выходкой двух пожилых.
-Нэ слюшай эго, папашя,-неслось с толпы.-Он эщо в Хабарэ грозыл тэбэ так мал – мала косточкы мять. Сам слюшал, -нёсся грузинский акцент.
-Вано! Да разве я так говорил? Зачем наговариваешь? Нехорошо! - обижено неслось из уст Флора.
-Послушай, Флор! А ты мне пирожок привёз? - спрашивал Данилович.
Сеня!- взмолился Флор.- Клянусь! Первая выпечка твоя целиком. Как другу обещаю при всех свидетелях. А так, разве за такими гавриками успеешь что спрятать. Ты же видишь, какие они все худенькие, за ними совершенно не успеваешь. Они способны горячие пирожки с противня выхватить, до стола не успеешь донести, не то чтобы  спрятать. Сам спроси у них.
-Ну да! Это не они виноваты. Сытый на хлеб не кидается. Не надо такие вкусные готовить, - парировал Данилович.
-Так по – другому не получаются, разве я виноват? Сам попробуй. Куда только бежать будешь? Там молодых много. Васятка! - крикнул он. – Принеси, там в багажнике, ну в бардачке, припрятал на всякий случай печенье, да неси осторожно, а то отымут, черти.
Толпа покатилась со смеха.
-Васятка! Неси, а то точно хрыч не подойдёт, его приманить нужно,- полусерьёзно говорил Флор, попыхивая сигаретой.- Я его достаточно хорошо знаю.
Данилович подошёл, сел плечом к плечу рядом на валун.
-Ну ладно, давай и я закурю. Ты смотри, какие красивые сигареты! Дымок от них приятный, словно от ладана. Заморские, что ли?
-Не дам, - притворно ответил Флор и демонстративно отвернулся.  - Я к нему всей душой, а он… - положил свою тяжёлую руку Даниловичу на плечо.- Как поживал, Сеня?
Данилович снял шапку, вытер ладонью вспотевший лоб.
-Да как тебе сказать? Если хорошо то вряд ли поверишь, а плохо, так вопросами засыплешь. По всякому было помаленьку. Раз сижу рядом, значит живой, и на здоровье не жалуюсь. Оно-то ничего, вот только скука проклятая одолевала, - он вздохнул, обнял за талию друга.- А ты как поживал?
- В наше время, что здесь, что на материке, не один ли чёрт! Разница лишь в том, что народ мельтешит,  да забот по горло. Вот бы годков с десяток долой, тогда другое дело.
-Что же ты так? Не сладко бывало?
-Среди людей тоже всякое бывает. А знаешь, Сеня, не поверишь, я себе женщину нашёл. Такой вот коленкор!
-Да ну!
-Вот тебе и да ну! Соскучился я по бабьим рукам, да и  знаешь, жить для чего-то надо, так я решил, и наверное правильно. Женщина хорошая, тихая, богобоязненная. Сказать тебе по всей правде, украл я её.
-Да ты что, нехристь, как это украл?
-Не веришь! Я её на рынке заприметил с мальчонкой, торговала орешками, веничками да целебными травками, и знаешь, меня словно магнитом потянуло к ней.. Оно, Сеня, жалость к жалости тянется. Врезалась она мне в память. С неделю ходил больным, спать не мог, она стоит перед глазами … Решился, раз с ней поговорил, другой, и пошло- поехало. Мальчонка стал меня глазами есть, как увидит, - радостно улыбается. Увидит, солнышком расцветает, понемногу и она согласилась, не посмотрела на моё уродство, и увёз я их к себе на Алтай. Мой старый дом сложился от неухоженности, и ветхости, а что путёвое оставалось, так местные пьянчужки прихватизировали. Всё рухнуло, где огород был, - бурьян выше головы… Так я купил новый добротный дом. Вот теперь у меня в доме есть хозяюшка, и сынок, такой, как и я, природой обиженный,- Флор засмеялся. - Тятей меня называет, смешно, а приятно до слёз. Она- то, моя хозяюшка немножко странная, стыдливая. Но ничего, обживётся, привыкнет к нормальной жизни. Не так стала дичиться, как вначале.
-Ну ты, молодец! Может у тебя и потомство будет?
-Да иди ты! - мягко произнёс Флор. - Какое уж там потомство от меня? Придумал, бог весть что. Вот увезу тебя, бирюка. Посмотришь! Там природа такая, как и здесь, чуть отличается, морозы тоже достают и снега, пожалуй, поболее, и весна бурная, скоротечная, в низинах разливы  с неделю бурлят. Напою тебя в дым, и заколочу в ящик, очнёшься только на Алтае. Сразу не сообразишь, где находишься, а когда дойдёт, -поздно будет.
Ткнулся головой в плечо Данилыча.
-Знаешь, Сеня, чертовски жить хочется! Пусть даже с передрягами. Я словно заново родился, такая штука. Раньше не ощущал, постарел что ли. Бывало, подскочу и танцую от удовольствия что живу, так просто, без особой на то причины. А моя Линна только улыбается и покусывает краешек платочка, постоянно с покрытой головой ходит, а ведь не мусульманка, видно у староверов так заведено, и бает:- ангел от своих отбился и в тебя вселился. Скажет ведь! И знаешь, что я в ней заметил? Ни разу такого в людях не замечал. У неё глаза поменяли цвет, стали светлыми и красивыми, Доставалось видно ей изрядно, потому со мной  быть так быстро согласилась. Я её ни о чём былом не расспрашивал, если нужно будет, то сама расскажет, а нет, так и бог с ней. И так правильно. Неучёная, читать, писать не умеет, я понемногу стал приучать. Ничего, так-то смышлёная. Парню двенадцать лет, и тоже ни гу-гу. У них там, что ли так заведено? Не понимаю! Так я определил его к одному местному учителю, обещал к осени, если парень не заленится, на уровень пятого класса вывести. С охотой бегает к нему, когда я там я был, а как после меня, не знаю, пока не приеду.. Вот такие у меня, Сеня, пирожки с печеньем.
Подошёл Васятка с пакетом печенья, Флор взял протянул Даниловичу.
-Бери, угощайся тем, что есть. Сам пёк, ей богу!
Печенье таяло во рту. С минуту молчали. Васятка удалился, не мешая разговору друзей.
-Да- а!- протянул Данилович.- На счёт выпечки ты мастак, давно знаю. Но чтобы в другом, никак не ожидал. Видно в тебе есть не познанная мною, твоя жизненная стадия.
-Что ещё за стадия? - насупился Флор.
Данилович чуть отстранился от него.
-Ты на меня пузыри не пускай, не испугаюсь, и глупого ничего не услышишь. Объясню если что непонятно. Между зрелостью и старостью есть стадия, которой люди ещё не придумали названия, думаю что зря, а ведь она то есть. Точно есть. И вижу, что кроме, как щи варить, и чужих баб красть,  жизнь тебя кое -чему научила. Ну, давай, как на духу! Да не смотри ты на меня так! - Данилович надавил на его плечо.
-Побывал бы ты в моей шкуре, тогда бы узнал, что у меня на душе. Сам не такой старый, а прикидываешься. Сдёрнуть с тебя бы эту робу, которую годами таскаешь, оскоблить рожу, придать ей приглядный вид, загляденье будет. Я тебе! - Флор поднёс к его носу массивный кулак. - Мелешь, кто украл? На словах ловишь. Да у неё мужика медведь задрал, так я слышал от других.
-Эх , Флорушка! Моя шкура мне надёжней, а кулак твой маслом пахнет, так укусить просится.
-Мужики!- раздался чей-то зычный голос. - Пошли в контору, пред всех зовёт на рандеву.
-Пошли, - сказал Флор, поднимаясь и помогая Даниловичу подняться. - Как ты смотришь, кроме шуток, на все мои похождения. Ты только не юли, а прямо в лоб, я не обижусь.
-Что могу ответить? Тебе хорошо, не обидел ни кого, значит всё правильно, по-людски, с чистой совестью. Человек должен делать добро, от этого и другим жизнь в радость.
-Мудро сказал, а вот на счёт кражи, зря. Лина у меня врать не умеет, у них это большой грех, - сжал руку Даниловича так, что та хрустнула.
Данилович даже ойкнул присев от боли.
-Ты что, бык! Опять за своё? Это же рука, а не вехотка для посуды.
-А что бы не забывался, и не задавал глупых вопросов.
У конторы Даниловича окружили старые артельщики, жали руки, хлопали пот плечам, обнимали, кидали шутки на счёт его одиночного зимнего пребывания, особенно усердствовал Гриша, приставая со смешными вопросами. Мужики гоготали, пытались Даниловича угостить жевательной резинкой, он отмахивался, покачивая головой.
-Это незнакомая пища не для моего желудка. Иностранное не то, что наше. Кто их знает, что они туда напичкали.
Кто-то подарил ему шариковую ручку с часами и плавающей в вязкой жидкости полуобнажённой женщиной. Он вертел ручку в руках со смехом возмущался.
-Это же надо такую хорошую вещь испортить!
На что окружившие его, посмеивались, слегка подтрунивая над его непорочностью в выводах.
Всех позвали в зал, наспех подготовленный для короткого собрания.
Всё внимание собравшимся людям сосредоточили на эффективности труда, строжайшей экономии. Всё в рыночной экономике стоило денег и оплата ведётся из кармана артели. Ни одной капли топлива зря, вести строгий учёт работающих механизмов своевременно выявлять изношенность деталей, стараться меньше жечь электричество. Представили новых рабочих артели, распланировали, чем заниматься в первую очередь. По окончании собрания новый пред объявил о начале подготовительных работ, и, попросил, не откладывая приступить к работе. Все стали расходиться. Николай Максимович поискал Даниловича.
-Семён Данилович! Загляни ко мне в кабинет, когда освободишься, поговорить надо кое о чём. У меня к тебе есть дельное семейное предложение. А Флор тебя заждался, Видишь, как косится, ревнует, наверное, -  кивнул Флору. - Ты у меня, как раскрытая книга со всеми знаками препинаниями, хорошо, что лукавить не умеешь. Забирай своего друга, только смотри не покалечь отца от дикой радости, не распускай рук, - погрозил ему пальцем, на что Флор склонил голову на бок, усмехаясь.
В широком коридоре первого этажа конторы толпились рабочие. На встречу двум друзьям выскочил Гриша ,преградил им дорогу.
-Батя, ты живой? - стал ощупывать Даниловича. - У нашего кока, лапы, во! Словно кувалды с кузницы. К нему без доспехов не подходи, шутя, может изувечить, мамка не узнает. Сам видал, как он слегка зацепил обидчика. Мелькнул, как ветром гонимый осенний лист, только его и видали, долго будет работать на таблетки.
Флор улыбаясь протянул к нему руку, но парень попытался отскочить в сторону, запнулся о чью - то специально подставленную ногу, чуть не упал. Его подхватили на лету и под смех понесли в соседнюю комнату. Он, шутя, шумел:
-Варвары , куда вы меня тащите? Я же не съедобный, - визжал от щекотки, которую панически боялся.
К «шлиссеру» друзья шли молча, собаки описывали вокруг их круги, радостно тыкались мордами в ноги , слегка повизгивали. Флор, вышагивая, показал на них рукой.
-Мне кажется это совсем другие собаки. Откуда  они появились? Тем более вижу, что чистокровные лайки. Приблудились что ли?
-Ко мне в гости один местный охотник наведывался, вот он мне их и удружил, а которые были, так я сам упустил, не привязал вовремя.
В помещении было чисто и уютно, только прохладно. Давно не топленая печь остыла, расставленные ящики не нарушали привычной обстановки, Флор оглядел всё вокруг, заглянул за печь, и словно не уезжал, привычно начал доставать из знакомых ящиков кухонные принадлежности, как словно их положил только  вчера. Пока он здоровался с посудой, Данилович почистил топку, заложил порцию дров. Сидели за столом полураздетые, пока тепло не заполнило объём кухни, и на плите не закипел чайник. Флор достал большую кастрюлю, налил в неё воду и ловким движением поставил её на плиту.
-Ну что, начнём  новый сезон, - подмигнул другу.
-Так для тебя не всё равно, он у тебя не кончался, - ответил Данилович.
-И то верно, - хмуро сказал Флор.
Данилович прошёл в комнату, возвратился с сумкой, приподнял половицу, сунул банки в сумку, Флор, поглощённый своей работой не обращал на него внимания. Данилович смотрел на него с добрую минуту, что-то соображая, потом промолвил:
-Ты пожалуй орудуй без меня, я на часок к преду,- тронул Флора за плечё, тот приподнял голову и Данилович увидел его грустное лицо.
-Ты чего, Флорушка? - обнял его, прижал к себе, почувствовал, как бьётся сердце в сильном теле.
-Да так, взгрустнулось немного,- ответил он. - Ты не обращай внимания, - подтолкнул Даниловича к выходу. - Ты только не задерживайся долго, я без тебя ужинать не стану. Давай, давай топай!
Данилович вышел, за ним увязались собаки.
В просторном кабинете Николай сидел на подоконнике и курил в открытую форточку, За столом в кресле председателя сидел белесый парень в светлом пиджаке, обложенный бумагами. Это был новый механик.
-А Данилович! - воскликнул Николай. - Заходи. Мы сейчас с Валерием закончим, утрясём некоторые бумажные дела.
Он усадил Даниловича на свободный стул, крикнул в полуоткрытую дверь:
-Вано, а Вано!
По коридору раздались твёрдые шаги.
-Принеси, пожалуйста, нам кипятка,  там в моей комнате вафли на столе и кофе. Хорошо! Мы с Семёном Даниловичем чаёвничать будем.
Механик тем временем собрал бумаги, показал Николаю, тот хмыкнул, полистал и поставил в некоторых свою подпись.
-Ну, вот и всё, Валера. Давай теперь дерзай, только пиджачок придётся снять, в мастерских вымазаться можно. Только смелее, не робей. Что не так, подскажут, - пожал ему руку. - Я тоже так начинал.
-Спасибо за поддержку, - улыбнулся парень, - думаю что всё будет в норме.
Он вышел.
-Приходится внедрять в работу молодых, старые не очень желают ехать сюда, находят и там свои применения. Знавал одного хорошего специалиста, так он ни в какую, ни на какие уговоры не согласился. Этот парень тоже опытный, но робкий, мне его рекомендовали. Ничего, покрутится  возле техники, обтешется, мы тоже когда-то с нуля начинали.
Вошёл Вано, поставил на стол чайник и сумку, подмигнул Даниловичу.
-Ты что, не мог сам достать из сумки? - спросил Николай.
Вано вскинул руки.
-Вай, начальник! Можэт тэбэ нужна сумка, будэшь звать Вано, хады  снова. Скоро ужин, а я убрать много нада.
-Хорошо! И за это спасибо - с усмешкой согласился Николай. А ты почему сам, тебе помошника не выделили?
Вано показал пальцем вверх.
-Убэрает второй этаж, нэмнога рэмонт нада, полы савсэм, как куропатка, бэлий.
-Ладно, посмотрю, я ещё не успел туда дойти.
Николай походил по кабинету, потирая ладони, опять забрался на подоконник, открыл форточку, свежий воздух пахнул в слегка прокуренный кабинет.
-Ну что, Данилович. Давай теперь с тобой разбираться, - он спрыгнул на пол.- Ты что в сумке носишь?
-Да так, сюрприз тебе на закуску, - ухмыльнулся Данилович, и кашлянул в кулак.
-Страшно люблю сюрпризы, но только чтобы слишком больно не было,- засмеялся он. - Послушай, отец, что я тебе скажу,- немного выдержал паузу.- У меня к тебе ,на мой взгляд, есть дельное предложение. Не буду гадать, как ты к нему отнесёшься, я бы желал твоего согласия. Может, не понравится, не знаю.
Николай пытливо смотрел ему в глаза, встречая такой же взгляд.
-Не пора ли тебе закончить затянувшуюся колымскую эпопею? Не пора ли на заслуженный отдых? - он, словно испугавшись своих вопросов, смотрел, как бледнело лицо Даниловича.
От неожиданных вопросов у Даниловича запершило в горле,  он  выпрямился, снова кашлянул.
-За что… За что меня гонишь? - не веря своим ушам,  осторожно промолвил он.
-Николай подскочил, положил руки ему на плечи, засмеялся.
-Плохой из меня парламентёр. Сиди, отец! Не так хотел сказать. Вижу, что ты перепугался. Выслушай меня до конца, мой дорогой милый дед. Ты не так меня понял, никто тебя не гонит, об этом речи нет. Придумал тоже. Просто я думаю о твоих годах, А если кто свыше проверит, зададутся вопросом, что у меня такой пожилой человек делает? И что я отвечу? Не вечно же тебе  просиживать здесь зимами  один на один с собаками? Правильно я говорю?
Николай закурил, бросил пачку на стол. Данилович, напыжившись, молчал. Воцарилась тишина. Николай, пыхтя сигаретой, подошёл к окну, постоял в некотором раздумье, достал из буфета пару чашек с голубыми каёмками, показал Даниловичу на банку с кофе. Тот взял банку, повертел в руке, не поняв, что на ней написано, поставил на стол.
-Кофе – то ненашенский! - прищёлкнул языком.
-Сейчас на материке всё иностранное, но там не так говорят, а импортное. Картошка- голландская, окорочка- американские, обувь-  итальянская. Называется такое деяние,- насыщением рынка, по старой терминологии - спекуляция, только мат остался русским, не видоизменился. Раньше за такие действия сажали, а сейчас интенсивно поощряется. Уснули в одном государстве, а проснулись в другом. Перевернули всё вверх тормашками, оно-то с вида неплохо, если бы экономика не хромала.
Николай налил кипятку себе и Даниловичу.
-Насыпай кофе по вкусу, вот ложечка, бери вафли, они, уверяю, российские.
Затарахтели ложечками.
-Ты же знаешь, отец, я вырос в детдоме. Светлана тоже вот осталась одна, родителей нет. Нет у нас родной души ни одной. Ты тоже один. Так что, в какой-то мере ,мы родственные души. Большая просьба к тебе.  Хочешь, стану даже на колени?
Данилович остановил его попытку.
-Будь нашим отцом! - неожиданно для Даниловича заявил он, всматриваясь в его морщинистое лицо и не получив ответа продолжал:
-Ты уж извини за то, что я не понимаю такого чувства, а вот хочу его ощутить, понять, может ещё не поздно, и разве можно отказывать такой просьбе. Светлана мне все уши прожужжала, без Даниловича не возвращайся, да и Тимка уже настроен,- озорной малец. Всем рассказывает, что его дедушка копает золото, и он скоро приедет. У всех  есть дедушки и бабушки, а у него пока нет, что дедушка живёт далеко, на Севере, куда не ездят поезда, а только летают на самолётах. Будешь учить его тому, что сам делать умеешь, ведь нельзя оставлять в небытии то, что накоплено всей жизнью. Ведь я правильно говорю, как ты думаешь?
Николай видел, что своими словами всколыхнул сердце пожилого человека, видел, как мелко затряслись его руки, и чтобы не выдавать своего чувства взял чашку с кофе, немного отпил, а Николай не переставал обрабатывать:
-Дом у нас большой, за что Светлана меня часто упрекает, что понастроено площадей, весь день убираться надо,- он засмеялся. - Да и участок тоже большой, сад и прочее. Лес недалеко и большой пруд. Что ещё нужно для нормальной жизни? «Уазик» в гараже. Будете с Тимошкой рыбу удить, поставлять к столу, в огороде копаться. Да мало ли что по хозяйству нужно делать. Будешь делать по мере возможности, только не как работник, а по настроению,  по здоровью. Знаю, что старики землю любят. Сидеть не придётся. дело всегда найдётся. Ну как моё предложение, отец? Разреши так тебя называть официально?
Данилович опустил руки на стол, глаза помокрели.
-Да  я…! Да как я смогу без… Вы здесь будете вкалывать, а я вроде, на печи сидеть, - он вздохнул. - Я понимаю, Коля, что стар, но жить хочу долго. Понимаю, что жить только для себя - скверное дело, это верно, никуда не годится. Не знаю даже что делать! Я не раз думал об этом, когда-то ведь всё равно придётся жить в кругу людей, только в других отношениях. Ты меня не торопи с ответом, дело ведь не шутейное. Надо всё обдумать, разложить,  как говориться,  по полочкам, взвесить за и против, что куда и как. А не с бухты-барахты, так и шею себе можно сломать и другим неприятности. Подготовиться духовно, морально, настроить себя. Такая перемена без осложнений не бывает и её перебороть надо.
Данилович поднял голову, тяжело вздохнул и потянулся за чашкой.
-Правильно,  отец, кто тебя торопит? Поезжай на юга, погрей свои косточки после такой зимы, а потом к нам, в Белоруссию. Я письмецо черкану домой, предупрежу Светлану, она тебе комнату приготовит, поверь, Тимка от тебя отставать не будет.
-Э- э, нет! - возразил Данилович. - Об этом речи не было! Один я никуда не поеду,- категорично заявил он.
Николай недовольно тряхнул головой.
-Тяжело с тобой разговаривать на эту тему. Ты же нигде, как я знаю, не был! Посмотришь, что твориться в свете, с людьми поговоришь на другие темы, а то только бульдозера, пески, полигоны. Узкая романтика.
-Романтика здесь не при чём, Коля! Как ты не можешь понять, что я не могу без вас! Вот закончим сезон тогда, и разговаривать будем, там видно будет. Спасибо за предложение и Светлане, дай ей всего хорошего, низкий ей поклон, что не забывает меня, старика. Да я забыл, как с ребятами возиться. Ничего, дело поправимое, житейское. Был у меня сынок, да получилось скверно, не повезло мне, сквозь навернувшиеся слёзы  тихо рассмеялся, руки задрожали, расплескал кофе себе на колени. - Вот и поговорили!
-Если ты так считаешь! Хорошо, хорошо! Придумал, гоню! Да у меня, отец, язык не повернётся такое вымолвить, тем более подумать! Да как бы я посмел, как бы смотрел нашим мужикам в глаза, с которыми плечом к плечу не один сезон?- заключил Николай.- Такой расклад от себя, я предполагал, откажешься, не поедешь сразу. Как прежде оформляю тебя опробщиком, и Флору Максимилиановичу будешь помогать, без тебя он скиснет подобно молоку.
В дверь постучали, в проём появилась голова в шапку с отвисшим ухом.
-Максимович! Вам не темно? Может, запустим движок, пока ребята на станции ликвидируют неисправность? Сказали, только через пару часов подадут электричество, а так уже темновато. Кроме электриков все в сборе, повар ужин принёс.
-Хорошо, Мамед! Запускай!- ответил Николай.
Шапка смешно кивнула и исчезла, прикурив плотно дверь. Данилович  успокоился, достал из-под стола сумку, выложил банки на стол.
-А это, Коля, тебе сюрприз, - глаза его засверкали.
Николай, погасив сигарету, серьёзно покосился на них, взял одну в руки и его глаза расширились от удивления.
-Ничего себе, называется сюрпризик! - воскликнул он.- Тяжёленькая! Чувствую, она напичкана не охотничьей дробью. - Положил банку на стол. - Знаешь, отец! Мне кажется здесь пахнет криминалом, - кивнул на вторую банку, - и та такого же содержания?
В знак согласия Данилович кивнул головой.
-Обе с одной кучи.
-Нам бы в сезон такие почаще кучи, - усмехнулся Николай. - Ты своим сюрпризом ввел меня в замешательство. Ну что, заглянем,  чем эти сосуды напичканы?
Поддел чайной ложечкой крышку одной из банок, она с лёгким щелчком отскочила, покатилась по паркету, ударилась о ножку стула, на неё не обратили внимания, взгляд Николая был прикован к содержимому банки. Он  осторожно  двумя пальцами достал самородок, покачал на ладони.
-Хорош орешек! Граммов на двадцать с лишним потянет, - заглянул в банку. - Боже мой! Да их словно специально калибровали! Откуда их столько выковыряли?
Он сел, придвинул стул ближе к столу, водрузил самородок на место, поднял упавшую крышку.
-Рассказывай.
Данилович не торопясь, спокойно, изложил все подробности, до мельчайших деталях о случившимся. Новый пред внимательно слушал, не перебивая, смотрел Даниловичу в глаза, и когда тот закончил, встал, заходил по кабинету, думая о своём, снова сел напротив старика.
-Отец, они бы тебя точно убили, - серьёзно промолвил он.- А ты говоришь! Ты же у меня молодчина, не сплоховал перед ублюдками. Знаешь, как я за тебя переживал? Словно что-то чувствовал, да и покойный тоже чувствовал. Вечная ему память.
Такое непонятное чувство было, да можешь даже у Светланы спросить,- Николай вздохнул,- Ладно, что так всё закончилось. Это о чём говорит?- он встал и через стол похлопал Даниловича по плечу,- о том, дорогой, что долго жить будешь, что голова соображает в безвыходных ситуациях,  способна искать лазейку.
-На всё воля божья! - промолвил Данилович.
-Ты никому ни рассказывал о случившимся?
-Что ты! В таких делах нужна осторожность. Дело-то весьма щепетильное. После них, - он показал на банки, - дай бог чтобы спокойно было.
-За это можешь не волноваться, не беспокоиться, я тебя в обиду не дам. Сейчас времена не те. За честность и откровенность не бьют. Жаль что такие качества нынче в дефиците. Ты у меня молодчина, слов нет! Ты посиди с минутку, я сейчас тебя познакомлю с одним человеком, толковый, может в общей массе прибывших ты его не приметил. Подожди, я сейчас.
Он встал и вышел.
Данилович взял со стола распечатанную пачку сигарет, понюхал, повёл бровями, чиркнул зажигалкой. В голове слегка затуманилось, закружилось, по телу поползли мурашки. Ему показалось, что кто-то под ним раскачивает стул со стороны в сторону. Он в молодости курил, а как только потерял семью, бросил и ни разу не возвращался к пагубной привычке. Притушил сигарету и в этот момент в кабинет вошли Николай и молодой, незнакомый  человек, один из новых.
-Познакомьтесь! Василий Григорьевич Шанко, - наш спец по охране и юрист по совместительству, а это – мой отец, Семён Данилович, - представил Николай друг другу, Вася, для тебя появилась интересная неожиданная работка.
 Новенький удивлённо посмотрел на Даниловича, на преда. Представленные пожали руки.
-Посмотришь и прикинешь, что нам делать, как нам быть,- показал на банки.
Василий  не подозревая что находится в кофейных банках хотел легко, по привычке взять одну двумя пальцами, но они соскользнули  и он удивлённо воскликнул:
-Ого! Здесь что, Клондайк.
-Не Клондайк, а истино наше, - родимое. В этих двух банках гектар Колымских богатств, и не один литр трудового пота. Что будем делать? Не выбрасывать же! Только в рамках закона.
-Естественно! - промолвил Василий, - вопрос немного  сложноватый, надо порыться в законах о недрах. И знаете что? Когда мне предложили у вас работать, прикидывал в уме что помру от скуки, ожидал ничтожную практику. Теперь вижу, что скучать не придётся. И надо случиться с первого часа такое интересное, действительно, как вы сказали, дело.
Он достал с нагрудного кармана очки водрузил туда где им положено быть, открыл одну из банок, показал на Даниловича.
-Вы творец этого богатства? - спросил Даниловича и обратился к Николаю,- не знаю историю содержимого, но уверен, что ваш отец является  богатым человеком. Как бы там ни было, но ему причитается от этого клада по всем статьям закона, я так думаю.
Данилович замахал руками.
-Оно принадлежит всей артели.
-Понятно, что всей, хотите или нет, а закон нарушать ни кто не имеет право, - сказал Василий. - Это одна сторона дела, а вторая, выслушаю подробности, если не возражаете. Так что, Николай Максимович,  я приглашаю вашего отца к себе, я тоже могу с ним выпить по чашечке чая. Или, что там у вас, кофе? - широко раскрыл рот и рассмеялся.
-Ты смотри! - погрозил ему пальцем Николай. - Возврати мне его без наручников.
-Представь; я о них ни разу не думал, даже ни разу не держал в руках, не было такой необходимости, они не в моей компетенции. Я не карательный орган, а всего на всего охранник и юрист, вот так. Ну что, пойдёмте, Семён Данилович, поговорим тет - а – тет.
Через полчаса вошли в кабинет преда. Николай поспешно собрал со стола бумаги приготовился выслушать юриста. Все уселись за столом, Василий снял очки, аккуратно вытер их платком .
-История, случившаяся здесь, конечно заинтересует следственный отдел, а я уголовными делами не занимаюсь, но как юрист могу изложить свои соображения по этому поводу. Как я понимаю, прямого свидетельства хищения доказать будет очень сложно, по поводу его появления будет голову ломать не одна голова. Ясно что ни один похититель право на него не заявит, это неоспоримый факт. Добровольно накинуть на себя петлю на шею, не допустит ни один причастный к нему преступник, как говорится - не пойман- не вор. Я допускаю, что этих субчиков не задержат, нет доказательств  их причастности к хищению. По рас- сказанному ясно, будет проверка, ну, допустим, поверят словам Семёна Даниловича, а дальше что? Практически с юридической точки доказать хищение невозможно.
-Подожди, Вася! Но ведь метал на лицо? В итоге получается, что отец сам его добыл в зимних условиях. Тогда выбросить его ко всем чертям подальше и делу конец! Тоже не имеем право. Государство предоставило нам добывать валюту, которая так ему необходима, оно нам верит.
-Николай Максимович! - скривил лицо Василий. - Зачем так реагировать? Дайте мне договорить. Главных двоих, со слов Даниловича, похитителей в живых нет, третий неизвестный. Замкнутый круг получается. Узел с множественными узелками и его невозможно распутать. Разбрасываться государственным достоянием никто не имеет права, я его принял под расписку и опломбировал сумку. Не беспокойтесь! Это ваш металл артельный, здесь только вы ведёте добычу. Вопрос как его оформить. Нужна соответствующая консультация, завтра свяжусь с компетентными органами и конкретно решим вопрос, если всё они не воспримут за первоапрельскую шутку. Я считаю, что сложностей не возникнет, но приготовься ждать гостей со следственного отдела. Думаю, что даже если привезут сюда задержаных, они просто откажутся от слов Даниловича. Где доказательства об их пребывании здесь в зимнее время? За что зацепиться? Был бы хотя что-то! - Он посмотрел на пепельницу, - Ну пусть безобидный окурок!
Данилович с досадой хлопнул себя по коленям.
-Так я их, старый, выкинул! Откуда я знал?! Может, где и завалялся, но я не уверен, после них который раз делал уборку.
-Да всё будет в норме! Не надо переживать, - успокаивал Василий.
-Спасибо, Вася!- Николай протянул ему руку.
-Рано благодарить. Я пошёл ужинать. По коридору несутся такие запахи с ума сойти можно!- Василий улыбнулся и вышел.
Данилович встал.
-Подожди отец, минут с пяток и вместе пойдём, - обратился к нему Николай.
-Странно все! - промолвил Данилович. - Получается, что и виновным назовут. Выходит; пусть убивают, тогда и факт на лицо, а так живы, так поди докажи, как всё было. Выходит что я выдумщик, сам придумал. Да кой мне леший..! Так можно заявить, куда остальное дел ? Раз это есть, так значит и другое может оказаться, да у меня бы рука дрогнула его выкинуть, в голове такого не было. С одной стороны хорошо, что благополучно закончилось, а с другой. Мать родная! Обидно, ничего не докажешь. - Данилович стукнул от досады рукой по столу.
-Отец, я тебя в обиду не дам пока руковожу артелью, честное имя не позволю замарать. Не надо расстраиваться и давай забудем обо всём.
-Забыть, если нужно можно. Хорошо, сынок! - впервые назвал его так. - Ты делай свои дела, а я пошёл к Флору.
Надев шапку встал, вяло шаркая по паркетном полу, вышел.
С туманной головой медленно брёл по пустому коридору конторы. Глухо слышался ритм работающей дизельной станции, тускло под потолком горели лампочки, из боковых комнат доносились голоса. У одной двери он остановился, прислушался и улыбнулся. Геннадий, под мелодичный перезвон гитары пел приятным бархатным голосом:
Счастье моё и душевная рана,
К тебе постучусь, только брызнет рассвет.
К ногам положу венок из огней Магадана,
И сопок Колымских букет.
               
                Магадан.2001г.
                Виктор Лаб.