Пристегните ремни!

   Прекрасному нет предела. Несуразному – тоже. Я говорила, что транспорт меня не выдерживает? Ломается, разрушается, падает, застревает, ну, как в том фильме «Невезучие». Когда я впервые его смотрела, было смешно, даже очень.

Самолет АН-2 упал вместе со мной в тайгу, пролетев 12 минут из Партизанской партии на базу экспедиции. Ракета «Заря» села на мель посреди Ангары, поезд «Симферополь-Москва»…

   Это с утра все пошло кувырком. Руководитель моей геологической практики Вера Андреевна Улева вдруг схватила пузырек с фиолетовой тушью, бросила его на расстеленную на столе карту (плод труда не одного месяца, компьютеров тогда не водилось!) и, размазывая тушь по идеально прочерченным изолиниям, стала бормотать, постепенно усиливая звук:

- Все неправильно…все! Все!!! Все неправильно!

Это было так неожиданно, что отдел замер.
Вера Андреевна выскочила в длинный деревянный коридор, откуда вскоре послышался ее срывающийся голос:

- Работать! Работать! Всем работать!

Ответом были боязливые восклицания и стук стремительно запирающихся дверей.

Кто-то вызвал «Скорую»…

   Я собрала свои материалы и критически их осмотрела. Для проекта было совсем маловато, если не сказать хуже. И руководителя теперь у меня не было. Пришлось «включить голову» и решать самой, что делать в критической ситуации. Можно было полететь в Партизанскую партию, по материалам которой создавался мой курсовой проект. На этом я и остановилась.

   Женька немножко расстроилась, потому что на завтра, 8 июля, у нас был назначен маленький праздник – ее день рождения. Но все-таки мы решили: надо, так надо. И я улетела.

Партизанская партия, отражая свое название, располагалась глубоко в тайге, а начальнику ее не было и тридцати лет.

Для начальника партии интереса никакого я не представляла. Как и всегда по приезде в новое место, меня спросили:

- Геолог?
- Нет…(с сожалением и смущением в голосе)
- А кто? Тут у Вас написано «гидрогеологический факультет»
- Да…но это так написано. Нас просто не к кому было прицепить. Хотели пристегнуть к геофаку, но у них своих пять групп, а у гидриков только две…
- Ничего не понимаю! Так в поле Вас можно?
- Можно…но лучше не нужно, я плохо ориентируюсь
- О, ужас, этого только не хватало! Пожалуй, еще и из травы не видно будет…Ладно, отведу-ка я Вас к Любе Филатовой, она разберется.

Представляя меня «негласному директору», он деловито посоветовал:

- Так, Люба, вот тебе практикантка, помогайте ей во всем, а она поможет вам. Да босоножки бы надела! Все-таки человек из Москвы, а ты так явно демонстрируешь нашу крайнюю бедность. Наша экспедиция, конечно, безнадежный больной, но не так же откровенно об этом…

Приветливая Люба выдала мне все, что требовалось для курсового проекта и даже больше. Причем карты тут же «отсиньковали», то есть по-современному, откопировали, а копии отчетов подарили просто так – навсегда.

Потом, подумав, Люба, принявшая живое участие в моем курсовом проекте, на всякий случай отвела меня в кабинет с надписью:

«Латериты, латериты, где ж вы все-таки зарыты?»

По дороге, смеясь, рассказала, что ведет меня к самому-самому главному специалисту по бокситам. Что Таежная партия, которой он руководил, вместо положенных по проекту четырех лет провела в тайге семь, окопалась огородами, обзавелась детьми и даже, кажется, мелкими домашними животными. И вывозить их оттуда пришлось чуть ли не тремя вертолетами с подвеской. Я принимала все это за очередные геологические байки, но было смешно.

За дверью кабинета сидел благообразный старичок в очках и мягкой фетровой шляпе. По рассказам Любы, был он теперь своеобразной и уникальной достопримечательностью Партизанской партии, знавший о бокситах практически все.

Я расположилась напротив него со своим длинным списком «о шестидесяти четырех вопросах», полученных в институте, на которые он и дал исчерпывающие ответы. Просидели мы не меньше трех часов, и легендарный бывший начальник Таежной партии ни разу не взглянул ни в один справочник или проект.

Уходила я, унося в зубах обширный материал, включающий, кроме прочего, около шестнадцати коэффициентов, один из которых, коэффициент разубоживания, помню до сих пор до сотой доли.  Думаю, что такого обширного материала для курсового проекта не привозил еще ни один студент.

В принципе, теперь делать мне в Партизанской партии было больше нечего, и я закинула удочку на предмет отправки меня на базу экспедиции, лукаво имея в виду празднование дня рождения Женьки. Люба легко согласилась, и я помчалась на взлетную площадку – ожидать полета.

Вышедшие из самолета пассажиры, слегка покачиваясь, предупредили, что «будет болтанка», но страха не было!

Самолетик был «кукурузник» или «анчик», совсем маленький, с лавками, расположенными напротив друг друга. Одиннадцать человек разместились без труда. «Кукурузник» долго и натужно выл, не желая подниматься. В конце концов, молодой пилот обернулся и предложил одному из пассажиров покинуть воздушное судно. Сидевший напротив меня молодой парнишка с сожалением вздохнув, судно покинул. Скребнула по сердцу моему какая-то далекая кошка…И нас осталось десять – «десять негритят».

Пролетели мы двенадцать минут из положенных двадцати, а потом мотор заглох. Было так тихо, что даже наши мысли почти зримо шелестели в сгустившемся воздухе. Самолетик с ускорением планировал…вниз.

И вдруг! В нечеловеческой тишине мотор дико взревел!

- А-а-а-а-а-ах!

Но перевести дыхание мы не успели…

Помню совершенно белое лицо летчика, шевелящиеся губы…

- …ремни!!!

Почти интуитивно воспринимаю. Хватаю ремень и прикручиваю себя к лавке. В руках и во всем теле кровь просто кипит.

Становится темно. Ветки колотят по иллюминаторам.

- Все будет хорошо, все будет хорошо…
- Господи, Господи, Господи…
- Мамочка…

Удар!

Пятерка напротив нас почему-то летит сначала направо…потом налево…Это выламывается крыло...

Тихо.

- Быстро покидаем самолет! Сейчас взорвется!!!

Как в замедленной съемке пытаюсь развязать ремень – бесполезно.

Пассажиров, кроме меня больше в самолетике нет…

Если когда-то кто-то ждал казни на электрическом стуле, тот меня поймет…

И все-таки жажда жизни в человеке неистребима. Почти уже потеряв надежду, делаю последнюю попытку – выползаю из завязанного в панике мной же морского узла, как гибкая змея.

- Живучи Вы, Ольга, Вячеславна, как гадюка, - это из какого-то фильма…

Некоторое время тупо смотрю на петельку, из которой выползла, и бросаюсь к выходу. Это большой пролом от выломанного крыла. И трава…по горло.
Прыгаю и бегу. Не помню, как оказываюсь первой на холме, где вскоре меня догоняют и остальные девять…негритят.

Живы…Побиты, но даже никто не поломался. Ложимся и лежим, смотрим в небо. О чем там думал князь Андрей, глядя на проплывающие облака?

Проходит сколько-то времени,  и слышим шум мотора! Скачем на верхушке холма, громко вопим и машем руками. Самолетик покачав крыльями, улетает. Нас нашли, заметили.

Съеденные насмерть комарами, величиной почти с собаку, возвращаемся в нашу покалеченную, но не взорвавшуюся машинку, завешиваем пролом и замираем. Ждем.

Уже к вечеру за нами приходят спасатели, выводят из тайги к маленькому поселку Широкое, до которого не хватило нам дотянуть трех минут.

С ужасом смотрим на «кукурузник» - дубль нашего. С покорностью судьбе лезем в него, и через десять минут мы на базе экспедиции.

В этот день мы отпраздновали два дня рождения – Женькин и мой.

Сверкал хрусталь, пел на виниловой пластинке проигрывателя Рубашкин…и жизнь продолжалась…