Дроня

Жил на нашей улице в деревне  слепой, по прозвищу Дроня.  Прозвище это от полного имени Дорофей, которое приклеилось к нему неизвестно когда. Так называли его все, от мала до велика, но Дроня никогда, ни на кого не обижался.

Был ли он незрячим с рождения или потерял зрение в результате какого-то несчастного случая, никто не знал.

Один глаз у него зарос бельмом, а другим он видел только неясные очертания предметов или людей, да и то, если голову в нужную сторону повернет. Поэтому и ходил Дроня как-то боком, выставляя вперед длинную деревянную палку-трость.

Было ему немногим  за шестьдесят. Дроня был выше среднего роста,  и из-за общей полноты выглядел довольно грузным. Жил он один одинешенек в своем старом, немного покосившемся доме.

В доме царило полное запустение. В качестве мебели только стол, стул, комод, стоящий на четырех кирпичах, да большой топчан за печкой.   На окнах никаких занавесок. Даже иконки  какого-нибудь святого, которые обязательно имеются в каждом сельском доме, не было.

Двор у Дрони был тоже не ухоженный, заросший высокой травой, крапивой и бурьяном. Иногда сосед напрашивался к нему и косил траву для своей скотины.

В конце огорода сиротливо высились давно засохшие несколько фруктовых деревьев.

Единственной «живой», была одиноко растущая за домом, яблоня. Одно единственное плодоносящее дерево. Это была старая, неухоженная, как и все остальное, антоновка. Загущенное, в полный обхват  дерево, плодоносило, тем не менее, каждый год.
В этом году был какой-то особенный урожай.
Спелые яблоки  с нежным желтоватым оттенком густо рассыпанные вокруг дерева на серой, с остатками пожухлой травы, земле,  были душисты и необычайно вкусны. Никто их не собирал.

Иногда Дроня, стоя на коленях, отбирал на ощупь и складывал в плетеную корзину самые крупные из них, чтобы угостить кого-нибудь на работе.
 
  Единственное, что скрашивало его одинокую жизнь, были кошки. Дроня не знал сколько их. Просто бездомные кошки собирались и сидели у порога дома ко времени его возвращения с работы. Он всегда им приносил что-нибудь из столовой, где он питался.

Работал Дроня в Учебно-производственном предприятии общества слепых. Предприятие это находилось в районном центре, за шестьдесят километров от нашей деревни.
 
Ехать туда приходилось сначала электричкой, а затем поездом. Я не знаю, были ли у Дрони часы, но в те дни, когда ему нужно было ехать на работу, его можно было видеть стоящим на улице у своих ворот.
Он стоял, опираясь на свою палку и напевал что-то себе под нос.
 
Своим обостренным слухом он издалека слышал шаги, когда кто-нибудь шел по улице.
Обычно все с ним здоровались. В деревнях вообще принято здороваться, даже с малознакомым или вовсе не знакомым человеком.

- Привет, Дроня. Как поживаешь?

- Здрастуйте. Це ты, Иван? Скилькы времья зараз?

- Скоро десять.

- Дякую. Скоро вже на электричку.

Или, если шел незнакомый человек, Дроня вступал в разговор сам.

- Скажить, будь ласка, скилькы времья зараз?

Так и жил Дроня, никому не мешая. Единственно, кто донимал его, был Витька, семнадцати летний бездельник, который, несмотря на свой юный возраст, слыл уже законченным алкоголиком.

Витька крал все, что под руку попадет или, просто, плохо лежит. Краденое  продавал за бесценок или менял на самогон.

Казалось бы, что можно найти у Дрони? А Витька находил. То утащит лопату, то старый топор, то еще что-нибудь из инструмента. Однажды утащил со двора бревно, которое заготовил Дроня для ремонта забора.

Сельчане поговаривали, что Витька не просто так зачастил к Дроне.

- Наверное, деньги ищет. Не может быть, чтобы у Дрони денег в заначке не было. Он ведь работает. Хоть сколько-нибудь, да получает.

Однажды я увидел, как у ворот, где часто можно было увидеть Дроню, собрались соседи. Я подошел поближе.

На пороге своего дома сидел, опустив голову, Дроня.
 
Он плакал. Плакал навзрыд и приговаривал:

- Я соби на похорон потроху гроши збирав, а вин, паскуда, вкрав.

Большой, стареющий, слепой и совершенно безобидный человек просто рыдал.

Конечно, заработанных своим трудом денег было очень жаль, но плакал он, скорее, от обиды и унижения, от неожиданно возникшей какой-то внутренней боли.
 
Люди стояли и перешептывались между собой, обсуждая случившееся. Никто не знал, как облегчить его страдания.

Знали только одно. Если, не дай Бог, что случится, похоронят его, как положено, согласно местным обычаям.