10. В застенке

На утреннем разводе перед строем разгуливал командир полка Лиственный, разглагольствуя о внешнем виде офицеров. За ним, выпятив грудь, расправив плечи и вытянув длинную шею, ползал начальник штаба капитан Бесквартирный. Прескверное настроение  подполковника обеспечивала головная боль похмельного характера. Поравнявшись с Лобидзе, Лиственный развернулся и пошел, было, в обратную сторону. Но Бесквартирный же, так, чтобы услышал командир, громко спросил:
– Лобидзе, доложите, где вы были в четверг, я вас не мог найти.
Лиственный остановился.
– В парке, – произнес Игорь, кося взглядом на Лиственного.
– Я вас там не видел.
– А меня старший лейтенант Цукерман видел. Может подтвердить.
– Врете, товарищ лейтенант. А где вы были в пятницу и субботу? – спросил, мерзко улыбаясь, капитан, поглядывая на командира, который пока хранил молчание.
– В парке, – уже без прежней твердости в голосе, ответил Игорь.
– Врете, лейтенант, я и посыльного посылал в общежитие. Вас не было в гарнизоне, ни в пятницу, ни в субботу, – истерически закричал капитан.
«Ну и идиот же, этот болванистый капитан, совсем башню снесло, у меня башка раскалывается, а он истерики закатывает», – подумал Лиственный, посмотрев на оскалившегося капитана.
– Лобидзе! Это правда? – выдавил из себя командир.
– Что, «правда», товарищ подполковник? – переспросил Игорь.
Подполковник опешил, выражение лица было такое, словно он только что проглотил кактус.
– Лейтенант, что вы себе позволяете. Шляетесь черт знает где, покидаете гарнизон без спроса, я… я вам, двое суток ареста объявлю!
– Есть, товарищ подполковник, двое суток ареста. Служу Советскому Союзу!
Кактус, застрявший в глотке, и нещадно коловший внутренности, вдруг вылетел наружу, а подполковник взвыл. Как ни странно, но боль в голове отступила.
– Молчать! Здесь я командую. Что вы себе позволяете? – орал командир, взяв самую высокую ноту. – Вы находитесь в армии, а не в цирке, прекратите клоунаду. Трое суток ареста.
– Есть трое суток ареста, товарищ подполковник.

– Что будешь делать, Игорь, пойдешь сдаваться к Мазманяну? – ехидно улыбаясь, спросил Серега после развода.
– А что, посижу три дня, отдохну, посмотрю, что из себя гауптвахта представляет. Ты с Женькой в холодной ночевал, а теперь и я в «горячую» отправлюсь. Оказывается, ночлег на гауптвахте бесплатный, а за пропитание нужно заплатить в финчасть, по рубль тридцать восемь копеек за день, и принести начальнику гауптвахты Мазманяну квитанцию. Иначе не посадят. Еще, кстати, мест может не быть. Я, наверное, пойду в очередь на отсидку запишусь на среду. В пятницу срок закончится, и я с гауптвахты прямиком домой, в Одессу укачу. Нет худа без добра, Серега.
– Не может быть такого, чтобы в тюрягу по предварительной записи нужно было устраиваться, – не поверил Серега.
– Серега, ты же Уставы сдал на «отлично», а ничего не знаешь. Вот, смотри, в инструкции написано: «Офицер, которому объявлено взыскание в виде ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте, обязан: в течение семи дней оплатить стоимость затрат на питание и справиться о наличии свободных мест на гауптвахте для офицерского состава».

Утром в среду Игорь явился для «посадки» в комендатуру. Начальник гауптвахты, старший лейтенант Тигран Мазманян находился в этот момент у коменданта гарнизона подполковника Гаспарова. Там же был и заместитель Гаспарова капитан Михаил Перельман. Три самых «страшных» человека гарнизона, наводящих ужас на воинский контингент гарнизона, особенно на солдат срочной службы, мирно беседовали в большом, светлом кабинете Гаспарова. Игорь направился прямиком в «логово».
– Разрешите войти, товарищ подполковник, – обратился Игорь.
– Лобидзе! – удивился хозяин кабинета. – Заходи, зачем пожаловал? Присаживайся, рассказывай.
– Я, собственно, к Тиграну, – сказал Игорь.
– Зачем? – удивленно спросил Гаспаров. – По служебным делам что-нибудь?
– Не совсем, товарищ подполковник, пришел устраиваться к нему в камеру.
– Не может быть. За что, интересно.
– Огрызался командиру.
– И за это командир тебя под арест отправил? Не может быть! На Лиственного не похоже.
– Спросите у него.
– Сейчас. – Гаспаров поднял трубку телефона. – Зенитный? Гаспаров. Командира. Нет на месте. Ладно, отбой. – Гаспаров положил трубку на рычаг телефона. – Нет его. Ну что же, Тигран, иди, принимай «клиента».

Силикатов в среду, вернувшись домой, обнаружил у себя на кровати записку, написанную на обратной стороне свежеоторванной обложки журнала «Коммунист Вооруженных Сил». Силикатов прочел написанный рукой Игоря текст:

«Дорогой мохнатовец Женька!
Меня «взяли!»
Враги империалистических разведок кинули меня в застенок на трое суток.
Думаю, ты справишься с моими обязанностями в моё отсутствие, и развернешь широкую кампанию за моё освобождение. Постараюсь время даром не терять и закончить свою книгу «О мировом торжестве идей «Мохнатизма».
С «мохнатым» приветом!
Мох.
P. S. В пятницу я «откидываюсь», поедем вместе домой, в «О».

– Серега, упрятали таки, вождя? Нужно спрятать записку, чтобы Цукерман не увидел, – это же его журнальчик, только сегодня пришел. Завтра, Серега, пойдем к Моху в гости.
– Куда? Ты что сегодня план по «посадке» перевыполнил, и совсем с катушек съехал? – вскричал Серега. – Нас там сразу в гости и примут. Я обхожу этот район десятой дорогой. В подвал я больше не хочу. Не пойду.
– Пойдешь. Никто тебя в подвал не бросит. Возьмем пивка вождю.
– А вдруг Гаспаров, или, не дай бог, Перельман…
– А чего тебе его бояться? Это же твой корешок! Да ладно, не дёргайся, Серега, пойдем в два часа. В это время там никого из троих никогда не бывает – все на обеде. Я точно знаю, тем более, я дважды заступал начальником караула на гауптвахту, все привычки выучил. А камера, где Игорь сидит, в торце здания, возле выхода на плац. В этом месте, со стороны улицы забор невысокий. А у офицеров свободный выход во двор в течение дня. Понял!

Тщательно упакованные в страницы, выдранные все из того же журнала Коммунист, бутылки с пивом мгновенно перекочевали через «комендантский» забор из рук в руки.
– Ну и как тебе тут сидится? – спросил Женя.
– Ну и как тут может сидеться. Отвратительно. Тоска безмерная. Даже в картишки не с кем переброситься.
– А что, в этом заведении можно в картишки? – удивился Серега.
– Конечно, нельзя. Но с Мазманяном можно, мы с ним в клабур перекидывались, пока никого не было. Здесь шахматы есть и шашки, даже нарды, но играть не с кем. Есть еще любимая настольная книжка Цукермана – «Материалы ХХVI Съезда КПСС». В соседнюю «каюту» с утра «подсадили» двух пьянчуг: капитана и майора, но они не по играм. Капитан – сапер из Бендер – буйный, как бешеный бык, правда, когда возьмет на грудь больше двух килограммов. Рассказывали, когда его сюда привезли, чтобы упаковать в холодную, понадобилось пять человек. А так, когда трезвый, сидит и сопит в две дыры, интеллекта – ноль. За всю жизнь прочел одну единственную книжку – «Терем-теремок» – когда готовился поступать в военно-инженерное училище. А майор, кстати, начальник химической службы твоего полка, Женька. На «нюх» определяет, где «иприт», а где «гексоген», а спирт за версту чует. Ты должен знать его.
– Маленький, замученный такой, – немного подумав, вспомнил Женя. – Фамилия у него еще трудно выговариваемая, но подходящая, – Синяченко.
– Точно, – он! Засушенный, а водяру хлещет беспробудно. Нам с ним не сравняться. Его сюда жена сплавила на трое суток, осточертел ей. Она его трезвого последний раз лет двадцать назад видела, – в день свадьбы. Ну, в смысле,  на росписи – в ЗАГСе. Но самое интересное, друзья мои, это то, как эта хронь сюда попала. Сейчас расскажу – полный отпад. Он насвинюрился до потери пульса, причем реально, и свалился возле собственного подъезда. Не дополз, бедняга. Дворник вызвал скорую. Костоломы прибыли, понюхали, пощупали, - пульса нет, зашвырнули в машину. Давай в морг, говорят. А он в машине очухался, домой попросился. Они его обратно, под подъезд, отвезли и выбросили. Но это еще не все. Жена, увидев дорогого, вызвала комендатуру и попросила упрятать на пару суток. Жесть!
– Он уже и здесь успел «нахрюкаться», за что прошлую ночь в «холодной» отдыхал. Я тут от безделья, в стихах изложил то, что подметил. Прочтете на досуге. – Игорь передал друзьям два крохотных листочка из блокнота, исписанных микроскопическим почерком:

«В застенке.
Решетка, стена и еще раз стена.
Параша, кровать-вертолет у окна
За дверью размеренный шаг часового.
И нету отсюда пути никакого
С утра начинается ранняя трель.
В шесть десять нач кар забирает постель.
А также подушку с собой забирает.
Ложиться нельзя, а не то, – заругает!
Иль, хуже того, коменданту стукнет,
Тогда уж тебя, ничего не спасет.
Но, вот, о, Мадонна! Несут завтрак нам.
Глаза закрываешь и жрешь этот «срам».
Но выбора нет, как и нету пути,
Отсюда, дружок, никуда не уйти.
И так вот весь день, то сидишь, то стоишь.
Лежать? Не дай бог! А увидят, – держись!
Забросят в «холодную» мигом, на сутки,
Узнаешь, как холодно в каменной будке!
Тут, к слову замечу, был случай вчера.
Нач кара в холодную бросили зря.
За что? А вот так, ни за что, – для порядка!
Вот так обошлись власти с ним, – очень гадко!
Короче сказать, – произвол тут царит,
Горе и муки тому, кто сидит.
Теперь, поподробней, друзья расскажу,
С кем я тут общаюсь и вместе сижу.
Напротив, на нарах в «каюте» со мной,
Лежит капитан, еще чуть хмельной.
А в камере рядом, хроник- майор;
Все ходит по кругу, от стенки до стенки.
Дрожат у бедняги от «трюма» коленки.
Они в «трюме» двое судьбу коротали,
Пока их сюда вечерком не прислали.
Теперь отогреться не могут бедняжки.
Конечно, теперь им не будет поблажки.
С утра Мазманян капитану грозился:
«Закину в «холодную» за то, что мне снился!»
Ну, вот, а теперь пару слов о себе.
За что, почему я сижу на губе?
Не буду я долго об этом мутить,
Скажу лишь одно – это мне не забыть!
Злорадствуй же, Дурень, плебей и урод.
Но знай же падлюка, восстанет народ!
Теперь от «вендетты» тебе уж не скрыться.
Никто не поможет от мести укрыться.
Свободу Мохнатому!
Долой Дуремара –
Настигнет тебя суровая кара!»

– Не мог больше лист бумаги взять?
– Боялся, что враги отберут. Кстати, в результате наблюдений у меня возник один вопрос к тебе Женя. Ты в комендатуре бываешь по своим прокурорским делам частенько. Объясни мне, как уживаются вместе в одной, отдельно взятой комендатуре, начальник азербайджанец и подчиненный армянин. Мистика. Как такое может быть?
– Все очень просто. Между ними есть отличная прокладка – еврей Миша. Кстати, неплохой мужик, в отличие от той славы в кавычках, которую ему приписывают. Кореш нашего Сереги, между прочим, – ответил Силикатов.
–Чей кореш?! – удивился Игорь, – Серега, это правда?
– Что ты его слушаешь. Он, наверное, с утра забыл похмелиться! – возмутился Серега.
     – А вспомни, кто ему угрожал приездом корешков из Одессы.
– А! Понятно! – рассмеялся Игорь. – Ну, пока, до пятницы, – в Одессу вместе едем!

В следующий понедельник Лиственный, сопровождаемый тем же Бесквартирным, дефилируя вдоль строя, остановился напротив Лобидзе, выразительно «пожирая» его глазами.
– Так, так, так, лейтенант! Ну и где? – с «подковыркой» спросил Лиственный.
– Что, где? Товарищ подполковник, я вас не понимаю.
– Сейчас поймете. Где вы были в четверг и пятницу, в Одессе? Да! – вкрадчиво спросил подполковник.
– Никак нет! На гауптвахте, в «санатории имени товарища Гаспарова» отдыхал. Согласно вашему приказу.
Лиственный остолбенел, переваривая в голове ответ Лобидзе.
– Что за бред? – наконец произнес он. – Бесквартирный!
– Товарищ подполковник, трое суток ареста отбывал на гауптвахте. Я справлялся у Гаспарова, – отрапортовал Бесквартирный.
– Лобидзе, а может, я пошутил!
– Хороши у вас шуточки, товарищ подполковник! Для меня эти три дня как три года тюрьмы были, страшно вспомнить.