Мина замедленного действия

                ***
               
         Желая спасти дитя от войны на Украине, Катерина Залыгаева попросилась подъехать в одной машине с ополченцами. Через час пути, те остановились возле разрушенной снарядом хаты, перекусили. Ждали своих. В селе не было ни одно целого дома.
           - Дальше сама! - Сказал пожилой ополченец, перекатывая языком по зубам, остатки пищи.
 Откуда-то,  взялась рыжая собачонка. В пробежке тявкнула и,  став, умолкла. Идущий из-за развалин Серёга, застегнул на ходу ширинку, поднял газетный свёрток. Развернул. Заплесневевшие корки, вытряхнул на землю. Собачонка проглотила не нюхая. Вильнула хвостом. Стояла,  глядя ему в глаза.
        Катька кормила своего ребёнка, отвернув грудь от курящих на развалинах воинов. Ребёнок,  рождённый две недели назад,  мирно посапывал. В стороне чернел остов сгоревшей бронемашины.
      Просматривая газету, Серёга, выдавил:
     - Вот это да? Столетняя! … Катерина повернула голову.
      Прочёл:  «6 мая 1910 года скончался король Великобритании»…
Пробежал глазами в конец заметки, зачитал:   Сообщила, газета:  «Atlanta Constitution».
Перед глазами Катерины встала картина. После обстрела «Украми» в их селе хоронили разведчика по фамилии Правдин. Длинная цепочка людей, несмотря на обстрел,  пошла в молчаливом трауре. За селом рвались мины. Шестеро военных несли гроб, обходя воронки. Удаляясь в сторону от разрывов, направлялись к кладбищу.  Окружённый опечаленными родственниками гроб покачивался на плечах, красной плитой. Лицо убитого  в гробу, прикрыто флагом Луганской республики.
       Поднялись на бугор, прошли кусты сирени.    Сбивая засохшие бадылья с поникшими шарами колючек,  подошли к свежее вырытой яме между могил. Лента безмолвной толпы остановилась.
Утих обстрел. Наступила  пронзённая тишина. Русские лица. Холмики свежих могил. Кресты.  Выставка,  деревянных раскинутых рук; толи желающих охватить вечность, толи опускающихся в недоумении.  …    И  далее, памятники, оградки…  Вздохи:
        «Что же было? Для чего всё это?» И оголовок креста,  смотрящий в разорванную облачность - влекущую синь неба. «А, правда ли?» …
       Плачут родственники, копошатся,  обтекая яму люди. Суровы лица воинов, соседей, зажавшие в груди свою печаль  - тоску. С трудом удерживают в глазах слёзы воины. Тяжело на сердце. Общая скорбь обняла всех. Тихо идут к гробу, опускают цветы. Клянут в душе правительство и войну. Отводили глаза друг от друга. Глухой стук комьев о крышку. Молчаливый крик,  зажатый слезой. Прощальный залп.
"Вот она, мина замедленного действия, рванувшая сейчас". Каждый страдал эту войну своей ненавистью. Старик Правдин, родился и вырос в селе. Его мечта, дворовый сад. Теперь, заросший, заброшенный, умирает под снарядами, как и люди. В каждом дворе споры, правильно ли сделали свой выбор? Восторжествовала ли историческая справедливость или на гибель себе? Но,   Российский флаг бережно хранил. 
Провожал сыновей в ополчение, благословлял им,  на новую жизнь.
Будто угадывая Катькины мысли, Прохор Телегин, всё ещё катая языком по зубам, сказал:
           - Тонкое тело истории, подсовывает свой фантом, каждой эпохе в виде программы, «общака» мыслей, повторяющее всё раз за разом. Уверен, в прошлой жизни я также воевал, также пошёл на войну выйдя,  прям из тюрьмы.
          - Ну, ты даешь?
          - А, что? Находим же мы под землёй туннели, ходы, выложенные кирпичом. Брусчатка их дорог тянется,  как у нас на километры,  исчезая в завалах. Так же, следующая за нами эпоха будет гадать о  метротуннелях: «А, для чего и кто это строил?» Как мы сегодня гадаем о пирамидах. Как находят археологи подтверждения атомных бомбардировок в Индии, например? Воины повторяются по нашей прихоти.
             - Дед, ты хоть понял,  за что ты воюешь?
            - Знаю, Николай! Если ты отпустил бороду, как «Бабай»,   должен понимать, Бог на небесах не смог поделить власть с Сатаной , - то, кто поделит её здесь с тобой? Извечно, что вверху на нарах, то и на низу…
Там в тюрьме я увидел истинное духовное одичание, нравственное падение общества в целом. Вчера проведал бабку, хоть и развелись чёрт знает когда. Спасибо случаю. А, может и войне. Будто и не разводились. Остался ночевать. А, тут, дали свет. Включили «телек». Защитники гибнущего мира, молодые «Укры», - барабан на пузо и геть;  знамёна, свастики - маршируют в «Европу»…  Да, кто бы вас держал.  Была бы там  -   в самом деле -  «клёвая» жизнь? Серые «бароны», там ещё похлеще.
В колонии, поговорочка есть: «И у белого ишака бывают жёлтые зубы» .. Скольких ими загрызли? …
« И, тут Катерина вспомнила, как побывала на майдане. Получила тумаков от бендеровцев,  силой затащили в подвал вместе с подругой, изнасиловали. Слёзы,   встали в глазах, окунула лицо в свёрток ребёнка, скрыть их.
 Тогда вернулась растерянной.  С работы уволили. Всё пошло «наискосяк».
           … - Возьми «Счастье» - местные из «хунтовёртов» - Сергей придвинулся поближе, его потемневшие глаза блеснули яро;  скинул с плеча ремень автомата, сжал на губах твёрже внутренний протест, - сдают сочувствующих. Хунта  им в окна из автомата, не глядя. Старики с гладкостволов отбивались до конца.  А, молодёжь - пофигизм, трусость. Только,  когда родных грохнут, просыпаются? … 
Должанка, Ставки, Красный лиман, Кровью облилась, - 60 человек правосеками казнены, с десяток своих нац. гвардия за отказ стрелять,  кончила.  Как это, как? … И после этого! …  Ах! - Вздохнул, и вскинул автомат, ткнув в сторону невидимого врага.
        Вступил Николай, - да старик, обнажил ты нам души.  - Здесь, на этой войне, проявился человеческий материал, смысл происходящего. Чувство беды с «Чернобольских» времён, сосёт под ложечкой. Жизнь вытирает ноги тогда, когда надо выбраться из грязи.
         - Николай! Помнишь, на той неделе, нас накрыло градами? Я успел заснять,  на мобильник, красную, сплошную стену огня. Вдруг меня, что-то выдернуло из траншеи. Это было подобие белого луча с неба. Серёга, я тебе рассказывал, а ты ржал.  Очнулся я на операционном столе. Надо мной склонились, лица в масках, напоминающие мельчайшие колечки кольчуги, излучающие ультрофиалет.   Под маски, огромные, будто зелёного стекла глаза. Во мне не было грамма страха и боли. Вакуумной, что ли трубкой, они извлекли из меня тринадцать осколков…   Николай из кармана у сердца, достал узелок, развернул - показал осколки всем, водя рукой в направлении каждому приугленные кусочки металла. Продолжил, - раны затянулись мгновенно.  …   Сунул узелок в карман брюк, он, резко, через голову, сбросил бронежилет, несколькими хватами обеих рук, вытянул  под  ремня штанов,  ворох рубах. Держа скрутку рубах у шеи,   показал торс,  весь от пупка в коричневатых пятнах, наподобие родимых пятен. - «Вот что осталось!»  …
… Один из оперирующих, провёл меня тогда по их планете. Назвал он её «Райо» Я бы подумал, что это наша земля, настолько всё показалось знакомо. Если бы не иные отличия. Показывая, говорил:
« Живая структура «жилстроя» действует во взаимосвязи с интеллектом. Отвечает на все запросы. Ведь и вам мы дали компьютеры. Указали,  как их использовать. Вы не послушались в который раз. Не отказались от копирования принципов "Мальбека".    Это было  у вас, Было ж,  и не раз. Заканчивалось всегда катастрофой . …  После телепатической паузы: 
 У нас, в своё время, из-за конфликта, бомбометаний,  вышли из строя АС, произошло заражение огромных площадей, потеряли половина населения, вот теперь живём на этом клочке.  И, тогда, из разъединённых стран, образовалось сообщество. Установили  запрет на обогащение. Критерий, - обычный достаток для всех. Это высвободило огромные средства, что пошли на содержание стариков и воспитание молодёжи, «жилстрой». Была разрушена неподвижность старых устоев. Неожиданно, разом, у всех, исчезла речь, возникло телепатическое слушание. Слыша напрямую голос творца, отказались от посредников религии.  Исчезли алкогольные напитки, наркотики, проституция,  непримиримая борьба за власть - необходимость в армиях, серые «бароны». Пороки среды, конечно,  сопротивлялись «новому», но победило коллективное сознание, а с ним - утоляющая сила труда. 
  Появилась возможность   понять волю творца, видеть мир, счастье во всей красе».
          - А, что наш белый ишак   - как его «чёрные» зубы? ..
           - Так это ж война,  Николай! Она отбирает  право на труд на многие годы. Труд перекрасил свет. Вернулся дух. Каждый раз, вместе с войной, выплёскивалась его частица. Плохие дела оставляли последующие поколения без духа.  А, это, новые войны в будущем. …
             - Не осмыслив, нет покаяния, - вздохнул Прохор, - нет сознания.
Заплакал ребёнок. Катерина усиленно закачала свёрток в руках, встала, прошлась,  качаясь из стороны в сторону: - «А…а…а!»
     … Лепите из чего? Из того,  что оставил нам ещё СССР. Да, ещё под большим давлением времени. Развал сделал одних далеко не бескорыстными, других равнодушными. Ни гуманизма, ни душевной щедрости. Шоколадный барон строит из себя хорошего человека. Американский «шаркун»…
 Вспомнив изнасилование, выпалила в сердцах:  - Демократическую невинность хочет сохранить, спасителем Украины представляется, возомнил себя «солью земли»… Вот лицо «серого» мира. Мелкотравчатый.
Послышался гул танка. Ринулись с оружием к дороге. И, стали - опустили оружие.
     - Наши!
     - Наконец-то?
   Техника стала. Навстречу другие ополченцы.
     - Вы чего тут,  блок пост не нашли?
    - А, где он?
     -Так вы ж проехали мимо.  Вот это маскировка у  «Укров?»
 Вернулись  назад сто метров. Среди развалин, нашли блиндаж, стали разгружаться.
 - Иди в блиндаж, - сказал Сергей. Потом расскажем, как к «Укропам» добраться. … Хотя, зря ты это затеяла. … А да - мать же там? …  А, вот, оставить ей ребёнка и вернуться  воевать… ты это оставь. Без тебя справимся. Если бы я знал о твоих намерениях раньше, ни за что не взял бы с собой.
Ему показалось, что Катерина несдержанно сурова. Что её, материнская стойкость, пафос вспышки её чувства, желание распрямиться,  наперекор бедам заставило ехать;  ведь он не догадывался о перенесённых   страданиях. В пути, сидя в кабине,  она в ответ на слова ополченца Пунцова, сказала, перекидывая сверток в руках; встряхнув кудряшками, глянула из сини глаз:
 «Зеркалом, каноном отношений наших народов был неустанный труд, забота друг о друге - это слова моего отца. Моральная деградация пришла с развалом страны. Я не лучшего мнения о своём народе. Мы, украинцы, злая пародия, вялый народец, с лакейскими наклонностями, духовно опустошён за двадцать лет самостийности. Потомки воинов, Киевских дружин,  надо же, стали карателями, жестокими садистами, деспотами. Будет ли кому горевать о них? Ведь переоценка неизбежна. Уже в институте я поняла, чего ждать?».
Вновь заплакал ребёнок.  Перепеленала на столе блиндажа,  явно вынесенного "украми"  из  развалин хаты.
Обшаривая завалы хат, бойцы откопали парня. К удивлению он был жив. Услышали его  по стонам. Узнали в нём одного из артиллеристов сгоревшей самоходки, уже побывавшего у них в плену, но теперь брошенного, с перебитым позвоночником товарищами.
               - И ты опять?...
              - Кончайте его, - потребовал один из прибывших. С нами не церемонятся.
              - Несите его в блиндаж! - потребовала Катерина.
Глаза парня наполнились слезами, нечеловеческой болью, стиснутой подлобьем. Кончики носков в берцах дрожали мелкой дрожью. От него пахло мочой.
Катерина глянула Сергею в глаза, испытала какое-то подкатившееся неудобство. Передала ребёнка. В воздухе повисла раздвоенность. Заспорили.
"Откуда взялась вдруг жалость, да ещё к убийце, в ком причина всех их страданий, не понимала. Но, щемящая жалость придавила сердце. Вглядываясь в распухшее  лицо  парализованного пленника, она, по матерински сострадала искренне,  зажала всхлип в горле. Прикрыла пленного рукой.
     - Не дам! … Отойдите!
     - Кого пожалела?
     - Да, жалко, чисто по матерински, жалко … Но, это не значит что я прощаю? … У него тоже там мать, как отрезала она. - Поглядела б я на тебя,  если б это был твой сын? ... У меня и так внутри всё болит. Как это могло случиться... Как?"
         - Ладно! - Буркнул Пунцов, - всё равно сам себя наказал. Точно уже до конца жизни с коляски не слезет. Несём, подхватил он  самодельные носилки чёрными от смазки руками.
Так для Сергея открылось её материнское сердце. Нравственные качества, её  материнская опора - вера в лучшее  будущие, где она наверняка со своим ребёнком. Мужчины вышли на воздух.
 Первая мина обстрела ухнула за развалинами. Небосвод  вдали,  заплясал зарницами.
           - «В укрытие!» … Последовала команда.  Вторая в десяти метрах от входа в блиндаж. Долетел крики раненых из траншей. Вскрик Катерины, плач ребёнка, до визга  - смешался со стонами.
Сергей бросился внутрь. Катерина сидела у боковой стены, прикрывая окровавленной рукой живот. Верещал ребёнок.  Другой рукой,  держась за носилки, силилась привстать. В глазах пленника,  выступила вместо слёз,  сукровица. С её ладони капала кровь.
 Подхватил ребёнка - на нары в дальний угол. Вернулся.
         - Что, что? - впрыгнул Прохор с траншеи..
         - Ранена! Э… э! … Тянем от входа - быстрей? …
 Взрывы. Взрывы. Начался ад.
Перебинтовывая,  поняли, ей уже ни чего не поможет. Слёзы беззвучно  катились из глаз Прохора.
        - Что с ребёнком будем? … Эх, где вы - мои спасители? - поднял влажные глаза  к верху бревенчатого настила.
       -  Ты с ней говорил, где мать её? - Из-за спины,  подал голос водитель  «БЭТЭЭРА»,  Пунцов.
        - В Киеве! Господи, что же делать?  - взмолился Сергей.
Катерина открыла глаза, на губах появилась кровавая пена; из пазухи протянула кровавой рукой листок: - Адрес, возьми! С тебя спрошу там? …  Прости.  Знаю, разыщешь. … И парня, парня, не бросьте! Матери скажи… Ох! - Вскрикнула она. Голову её отбросило со стуком о стену.
          - Готова! -  Сергей, смял с головы каску. - Звони центру, будем отправлять раненых, отобьемся  вот? …
Он, выходя,  оглянулся. Мёртвое лицо Катерины,  угасая,  всё ещё хранила подмеченную им гордость, мужественную  красоту. Вернулся, в  порыве, поцеловал ее в холодный лоб. Выпрямляясь, обронил прямо на её лицо,  свою слезу. Рыдая, до хрипоты, вылетел вон.
     В блиндаж, дрожа всем телом,  проскользнула рыжая собачонка. Забилась под нары, поскуливала.
Наступило затишье. Ополченцы выходили из траншей. Начался осмотр местности.
Собака юркнула к пленному парню. В глазах того ужас. Паралич сковал его тело. Собака лизнула его в щёку. Слизнула сукровицу с приглазья. Его,  не закрывающийся рот с тонкими губами, мелкими, частыми зубами, как бы пытался говорить, только усиливал дрожь стопы.
Сергей вернулся с Константином, вынесли тело Катерины к машине. Бойцы устремились в блиндаж, стали перебирать вещи. Разговаривали. Снаружи голоса грузивших раненых. Среди приезжих старик Правдин. Его суровое лицо заглянуло в блиндаж. Он смял с головы каракулевую папаху с красным верхом: - Надолго ли?...  Подошел к пленнику, долго смотрел ему в лицо. Перевел взгляд с хищно, демонически  торчащих зубов на нарукавный трезубец. Брезгливо сплюнул на него:  - Сле-пе-ц! … Цу-ци-к! Скольких положили, зря?
Сергей и Константин вернулись за пленным: - Потеснись! Скарб надо отправить родне. … В сторонку!
- Эх! - Вздохнул Правдин, - не сводя глаз с пленника, - Если,  так-то! … И, то рад был бы? .. А, так, у самого совесть не одичала б? … Жестокость-то, в самой активности. .. Моих то всех! … Господи, не дай оскотиниться, - взмолился он и,  напялив папаху на седую голову, вышел вслед за носилками. Поднял срубленную осколком ветку яблони, бережно  понёс к траншее, будто сажая деревце, втиснул в бруствер насыпи.
Сергей,  усаживаясь в машину с ранеными, крепче прижал к себе ребёнка Катерины:
      - Прохор! … Телегин! .. А, где документы пленника? … Неси сюда?
 Роясь в карманах,  к кабине придвинулся Прохор, достал пачку документов, перебирая,  нашёл нужный, держа узловатой рукой:
«Квитко Марк - он самый?» -  вгляделся в фотографию. - Вот их понимание, вот им еще одна мина замедленного действия. Ну, да, Бог с ними, держи! …  Береги маленькую. И долго глядел вслед объезжающей воронки машине.