Машина Времени глава девять и десять

Глава 9.
Картина.

Чуть только забрезжил рассвет Игнат вышел на крылечко, но он был не первым. На лавочке возле дома уже сидели Матвей и Евгения и о чем то тихо переговаривались, периодически посмеиваясь. Голову Евгении, почти полностью покрывал платок, который в предрассветном полумраке казался абсолютно черным.
У Игната защемило сердце, он сразу вспомнил свою Зульфию.
Сзади кто-то слегка подтолкнул его в спину. Это был его любимый конь. Оказывается Матвей постарался, и конь стоял перед ним в полном царственном убранстве. Ар-рих, милый мой. Игнат нежно похлопал его по шее и поцеловал в раздувающиеся ноздри. – Посмотри как она похожа на нашу Зулю. – конь как бы подтверждая его слова, помотал головой в знак согласия.
Игнат тихо, чтобы не беспокоить молодых, сел на крылечко, а конь склонив голову осторожно коснулся его щеки своими большими губами. Старик закурил люлю и поднимающийся дымок унес его в далекие дали времени, на двадцать лет назад.
Они с Васяткой подъехали к родной избе и жеребец почуяв рядом чужих коней, громко заржал и встал на дыбы. От неожиданности они с Васькой чуть не выпали из седла, но Игнат жесткой рукой утихомирил жеребца. Эй уймись, Ар-рих. Так сокращенно звала его Зуля, что по арабски означало Ветер.
Или полным его именем Ар-рих аль-Асвад , Черный Ветер.
На шум из избы высыпали многочисленные её обитатели –женщина лет тридцати пяти и три девочки девяти, пяти и трех лет.
По числу и возрасту детишек можно было точно определить, когда казак приезжал к жене на побывку. Марья ждала своего казака десять лет и исправно рожала ему девчат. Последний раз она видела Игната почти четыре года назад.
Игнат степенно спустился с коня, привязал его к изгороди. Затем также не торопясь поставил Ваську рядом с собой. Всё это время женщины молча стояли перед ними шеренгой, как солдаты, не проронив ни слова.
- Ну штоль встречайте батьку то, аль как? – Только после этого девчушки с воплями и визгоми бросились к отцу в объятья. Он присел на корточки, чтобы каждую обнять и поцеловать. А девчонки с восхищением рассматривали и теребили его расшитый золотом турецкий кафтан и дергали за кисточку фески, нахлобученной на вихрастую казацкую голову. Он надел феску на самую маленькую, и девочки отбежали в сторону, рассматривать свое сокровище. Матвей поднял голову и посмотрел на Марьюшку, но взгляд её был обращен на турчонка. Она нежно смотрела на мальчика, ласково улыбаясь ему. Он перевел взгляд на Ваську и впервые увидел его лицо таким же озаренным, как тогда, когда еще была с ними Зуля.
А Васька смотрел на эту русскую женщину, так не походившую на его мать и видел в её серых глазах, как колышутся ковыли бескрайних степей Придонья. Видел в её лукавых морщинках безудержную казацкую удаль, да вольницу. Видел на её скорбном лике великую всепокорность и всетерпение русской женщины. Ощущал от её рук теплый, здоровый запах свежего хлеба. И растворялся в её загадочной, неуловимой, непостижимой улыбке.
Он не осознавал ничего из выше сказанного, но глаза и душа его светились, как тогда, когда была жива мать. Опередив Игната, он подскочил к ней и прижался всем своим худеньким, тщедушным тельцем. Марья положила свою руку на его голову и сказала просто. – Потьте до хаты казаки.
Никаких расспросов и вопросов от Марьи не последовало. Она приняла своего мужа и турчонка так, как если бы это был её собственный сынишка, который вышел с отцом погулять на пять минут перед обедней  и как не в чем небывало вернулся назад.
Игнат тоже молчал, а вместо слов любился и ласкался с Марьюшкой, как в первую брачную ночь, а она таяла, да расцветала в его объятьях, как вишня по весне. Два месяца пролетели, как один день. Марьюшка почувствовала, что на сносях. Маленькая Евгения уже активно росла в её животике. Васька уже тоже вполне себе влился в казацкую жизнь и стал верховодить в девичьей ватаге. Соседские детишки  быстро привыкли к необычному, смуглокожему, черноволосому, как смоль, хлопчику. И только любопытные соседки всё выспрашивали, и выспрашивали Марью, откель, да почему, да по какому случаю. Но она отшучивалась, да отнекивалась, а потом придумала не хитрую историю, как Игнат возвращаясь домой со службы, проезжал через сожжённое болгарами турецкое село, и увидел на пепелище совершенно одинокого мальчонку. Сжалось сердце казака, пропадёт ведь малец, да и сына у них с Марьей не было. Нагнулся, хвать мальца и в седло. Вот так Васятка и образовался. Бабы недоверчиво и лукаво ухмылялись, но приняли версию Марьи. Сама то Марья хоть Игнат и молчал, знала другую историю. С месяц назад разбирала она дорожные сумки своего казака и нашла, завернутую в холстину, небольшую картину, где её Игнат сидел рядышком с необыкновенно красивой турчанкой. Её черты четко угадывались в физиономии Васьки. Засмотревшись на соперницу, она не заметила, как сзади подошел мальчик. Он еще плохо говорил по русски, поэтому прижал ладонь к своему сердцу, а затем к турчанке на картине и грустно посмотрел на Марью. – Матка твоя? – Турчонок молча кивнул головой. – Что с ней сталося? – мальчик скрестил руки на груди и закрыл глаза. Не выдержав он в смущении опустил голову, и Марья увидела, как две скупые мужские слезы скатились по его нежным, как персик щечкам. Затем он быстрым движением смахнул слезинки, поднял голову и серьезно посмотрел на Марью, затем прижал ладонь к сердцу и прикоснулся к её левой груди. Она всё поняла и прижала мальчишку к себе. – Добрый из тебя казак будет, мамку свою не опозоришь, не печалься. Так куда же нам енту красоту деть, а Васятка. Марья осмотрела горницу и повесила картинку над буфетом, её приданным, доставшимся от родителей. Она еще долго смотрела на картину вместе с турчонком, а потом поклонилась в пояс и шепотом произнесла. – Не видать бы мне маво Игната, если бы не смертушка твоя. Прости меня за таки слова.
Первый раз увидев картину в горнице, Игнат остолбенел и застыл на месте. Желваки заходили у него на скулах и зубы заскрежетали. Усилием воли он старался не замечать картину и жене ничего не сказал. И все казалось шло своим чередом, но через какое то время, Марья собираясь зайти в горницу, застыла на пороге. Её двое мужчин стояли на коленях перед буфетом, и опустив головы рыдали в три ручья. Она спряталась за угол и тоже не сдерживаясь заплакала. Затем услышав, что наступила тишина, заглянула в дверь. Мужчины, подняв головы смотрели на картину. Луч солнца через окошко, скользнув по притолоке, попал точно на лицо турчанки, озарив и без того её яркую улыбку, и как будто в темной комнате настежь открыли оконные ставни и хлынул яркий солнечный свет. Игнат и Васька молча встали, обняли друг друга и, как не в чем не бывало, пошли по своим делам. Зульфия отпустила их раз и навсегда. Марья еле успела выбежать из хаты, чтобы её не заметили. У нее на душе стало тоже легко и покойно. И никто больше не обращал внимания на картину, жизнь продолжалась своим чередом. Иногда  только кто-нибудь улыбался в ответ на улыбку Зульфии. И это были не обязательно люди, которые знали её, а просто все кто был хоть немножечко счастлив.

Глава 10.
Ар-рих аль-Асвад.

К турчонку Ваське в селе привыкли довольно быстро. И раньше из дальних походов привозили казаки себе турчанок в жены, да и получались у них смуглые ребятишки опосля, тоже часто.
А вот , что касается Черного Ветра, это да. Тут уж молва до Ростова дошла. Не каждый день в простом казацком селе встретишь чистокровного арабского скакуна.
Ар-рих был абсолютно черным. То  есть совершенно, как бездонные глубины космоса. И только когда он открывал рот, как далекие звезды, сверкали его белоснежные зубы. Он был прекрасным юношей, которого изваял великий Микеланджело, но только не человеком, а жеребцом. Этакий лошадиный Давид. Грива его спускалась волнами почти до земли. Своей чистопородной нервностью и непокорностью, он напоминал великосветскую красавицу, равнодушно отвергающую толпы поклонников, но если уж влюбившуюся в кого то, то до болезненной, неуемной страсти.
Бог явно создал его для услады людских глаз. И для зависти их черных душ. Он был великолепен всегда, когда просто стоял, или когда медленно гарцевал и с презрением посматривал на вожделенные взгляды людей. Но его не зря назвали Черный Ветер, в этом имени заключалась вся его суть, вся его истинная жизнь.
Если он не несся по степи, как ветер, он не жил. Жажда скорости, это всё ради чего он появился на этом свете. Он был Черным Ветром и этим всё сказано.
Когда он попал в казацкое село, ему уже исполнилось четыре года.  Он был на пике своей формы. На пике резвости. Он знал Игната уже два года. Да он слушался его, он подчинялся ему. Он даже по своему был предан Игнату. Но той беспрекословной любви, когда ты встретил человека и любишь его  уже до конца дней своих, не отдавая себе отчет за что, и почему, такого между ними не было.
Удивительная любовь лошади и человека случилась между Черным Ветром и Зульфиёй, и она же по наследству перешла Ваське.
Он был для нее другом, братом кем угодно, но не конем, поэтому она не позволила себе ни разу в жизни сесть на него верхом.
Другое дело Васька.
Конь играл с мальчиком, как его верный песик. Всегда готовый к любым шалостям и проказам. Их дом стоял на крою села, и за ним начиналась бескрайняя донская степь. Ветер гнал волны по высоким травам. Но Черный Ветер каждое утро несся опережая эти волны. Да так далеко, пока не превращался в ели различимую точку. Игнат каждый раз с тревогой вглядывался и ждал возвращения мальчика и лошади. И каждый раз радовался, как ребёнок, когда Ар-рих, дробной рысцой въезжал во двор с сияющим от счастья шестилетним мальчишкой на спине. Немыслимый галоп без седла, как это возможно для ребенка, мозг Игната отказывался верить в это, но вот уже два месяца это повторялось изо дня в день, и глаза видели это чудо каждое утро.
В древней Греции верили в существования кентавров, легендарных полулюдей, полулошадей. И эта легенда возникла не на пустом месте. На богатую Грецию часто нападали кочевники с севера – скифы. Они восхищали всех своим искусством наездников. Всадник и конь, как будто были одним целым. Такими же были Васька и Черный Ветер.  Они чувствовали друг друга до тонкостей, до мелочей  воспринимая каждое малейшее движение тела, друг друга. Часто Васька не слезал с Ар-риха по несколько часов, и засыпая клонился то вправо, то влево, и Игнат сам видел, как конь, чувствуя это соответственно наклонялся то влево, то вправо да еще и встряхивал мальчишку, тот просыпался и как не в чем не бывало продолжал свой путь. Мальчик не признавал седла, шпор, хлыста, уздечки. Конь полностью был свободен от всяческих пут. Васька кстати тоже. Часто по утрам конь сам поддевал мордой внутреннюю щеколду ворот конюшни, выходил во двор и останавливался возле открытого окна, за которым, на старом сундуке спал Васька. Черный Ветер просовывал морду внутрь и чуть слышно похрапывал, чтобы не услышали другие, прямо над головой мальчика. А если тот никак не реагировал, тыкался мордой в его щёку.   Мальчик чуть приоткрыв глаза видел перед собой черный глаз коня весь в бахроме громадных пушистых ресниц, и пытался дотронутся до его носа, но тот отдергивал голову. Мальчик садился на своем ложе, снова пытаясь поймать голову Ветра, но тот вновь ловко уворачивался. Васька наконец полностью просыпался, подскакивал на ноги, обнажая свою маленькую, тугую попку. За их игрой из под одеяла наблюдала Марья. Мальчишка с сундука перескакивал на подоконник и заключал шею своего любимца в объятия. – Ар-риххх. – произносил он негромко. Звук х произносился не как хрипящий, а на выдохе чуть слышно, как будто знойный ветер шевелил верхушки песчаных барханов, и песок тонкими струйками стекал вниз. Одним прыжком оказывался Васька на спине коня, и они медленной рысью выезжали со двора. В этот момент с кровати быстро подскакивала Марья и переваливая свой животик из стороны в сторону, как можно быстрей устремлялась к двери. Она распахивала  дверь настежь, и как раз заставала их остановившимися на мгновение сразу за изгородью. Они несколько секунд молча смотрели на бескрайние степные просторы, а затем раздавался громогласный, какой то первобытный крик. – Ар-риххххх Аль-Асвааааад. – как будто целое бедуинское племя поддерживая себя дикими воплями неслось по пустыни, и ветер срывал с их уст гортанные звуки, превращая их тоже в порывы упругого ветра. Два обнаженных тела, слившись воедино уносились в далекие дали, оставляя за собой дрожащий от скорости воздух. Марья восторженно провожала их взглядом и такая благодать растекалась по её душе и телу, что словами не передать. Сзади подходил Игнат и молча обнимал её за плечи, осторожно гладил её животик, целовал в шею, и повернув к себе, улыбаясь говорил. – Еще один день под богом, душа моя. Наш день.
Вот так, ни как себя не афиширую, без крику и шуму поселился в казацком селе Красновском настоящий Кентавр.   
Обычный турецкий мальчик Вася на обычном арабском скакуне.
Но оказывается, это пока молния сверкнула, а раскаты грома еще только летели, чтобы оглушить всех.