Поздравление

Поздравление  на  день  милиции  от  Пахома  Лукича  Каликвы

В 1980-е годы  один за другим уходили из жизни генеральные секретари и это время назвали – «гонки на      лафетах».  В 1990-е  как перчатки Ельцин менял премьер-министров (6 человек за 8 лет). Это был разгул воровства и бандитизма в стране. Так эти годы и назвали потом. Но были и другие версии этой чехарды с правительством.  Вот одна из них.


                Добрый вечер, мои дорогие коллеги! Не удивляйтесь, что так к вам обращаюсь, хоть  я  и сугубо штатский человек, но,  как и вы - день и ночь стою на страже, берегу покой россиян. Вы охраняете нас от преступников всех мастей, а я вас от  смены  кабинета  министров – по  частям и  скопом.
                Не верите? Ваше законное право, сомневайтесь, проверяйте, но факты упрямая вещь и говорят сами за себя.   Поначалу, как и все я втянулся в перестройку,    приветствовал реформы, не пропускал ни одного праздника, ни одной получки - всё отмечал, как и положено нормальному человеку. А потом стал замечать,  чем больше пью, тем больше беспорядка в стране.  Пока держусь - всё  стабильно, все делают вид, что работают, а стоит мне слегка заложить за воротник – сразу  будто Чубайс рубильник выключает,  всё  вокруг  замирает  и  летят  головы  министров одна за одной.
                Первый  гром грянул, когда к нам тёща с Украины за покупками приехала.  Сели за стол, кушаем, я на посту уже был, при исполнении, пью только “Боржоми”. А тёща всегда была далека от большой политики, да к тому же  теперь иностранкой стала, ей наши проблемы до лампочки - достала бутыль своей горилки:  “- Давай, - говорит, - зять, будем жить дружно! Выпей за моё здоровье!” Я ей отвечаю: “- Мама, живите хоть сто лет и даже дольше, но пить с вами сейчас никак не могу. Стабильность стране нужна как воздух, да  и  дочка в Анталью собралась, ещё  рубли не обменяла на доллары…” Что тут тогда началось, вспоминать не хочется...   Вся женская половина семьи пошла на меня  в штыковую - или пей за маму, или съезжай с хаты!  Психанул я тогда здорово, бросил малодушно свой пост и нарезался, как в старые добрые времена.  Утром глаза продираю, включаю телик - нате вам: президент Черномырдина  снял,  доллар подорожал, цены на всё в пять раз подскочили, так тёща без покупок домой и уехала. А на меня за это ещё больше зло  затаила, в каждом письме ехидно спрашивает про мое здоровье,  мол, жив ли ещё зятек дорогой, а то что-то он мне всё  снится какой-то синень¬кий и ручки на  груди у него сложены.
                Только немного в стране обстановка  стабилизировалась - дочь замуж собралась. Я к ней чуть не со слезами, что же ты, дочка, делаешь, подожди хоть правительство попрочней на ноги встанет, может,  какие рычаги и зарабо¬тают... Куда там, молодость ждать не умеет, сам такой был, знаю, моя в ней кровь бродит. Опять сели за стол, я снова на посту, при знамени, только мине¬ралку и соки около себя поставил.  Да вот беда, назначили меня тамадой и дали в помощники свата-пройдоху. Где-то я недоглядел, подменил он мне сок на водку - и все как обычно. Утром глаза разлепил, дочь плачет, зять на себе волосы рвёт - все их сбережения ухнули, вместо свадебного путешествия пошли бутылки сдавать. Один я из всех только "киндерсюрприза" и жалел, хотел ему сгоряча письмо написать, прости, мол, Сергей Владиленович, не нарочно предал я тебя, случайно, ошибочка вышла…  Сват-подлец  подсуропил, а я-то сам за стабильность в стране. Но пока письмо премьеру-киндеру писал, он, сказали по телеку, загорать в  Австралию уехал, а у меня   денег на такую марку тогда не было. Вот письмо и лежит до сих пор на зеркале, если он на завод к нам надумает приехать, подойду, конечно, покаюсь, что сломал ему карьеру, может,  простит.
                В третий раз мастеру моему 50 лет стукнуло. Мы с ним еще в ФЗУ начи¬нали курить вместе, так ноздря в ноздрю всю жизнь и пробежали рядом.  Пригласил он меня на юбилей, а  у меня душа ноет:  и друга обидеть нельзя, и за державу обидно. Что о нас заграница наутро подумает, кавардак там у них в России, правительства как перчатки меняют, что хотят, то и творят. И ведь не объяснишь проклятым капиталистам, что правительство тут ни при чём, а во всем виновата водка и наш непредсказуемый национальный характер.  Короче,  я подарок Кузьмичу в обед первым вручил, расцеловал его, про¬слезился и под шумок домой двинул. Но и в этот раз не смог правительство сохранить, хотя очень я Максимычу симпатизировал, нравился мне он даже больше жены, а ведь я с ней всю жизнь прожил и верю ей, как себе.
                Вернули меня ребята прямо с проходной, на руках в цех внесли, усадили в красный угол и как всегда назначили тамадой.  Без меня в цехе ни одно застолье не обходится, потому что я самый заводной - после третьей стопки с пол оборота завожусь на любую тему, часами могу говорить, после  шестой запросто затыкаю за пояс  Кикабидзе с  Петросяном вместе взятых, а  уж после десятой вообще становлюсь неуправляемым. Вот почему без меня ни один праздник не проходит. Как потомственный гегемон  я  ребят очень понимаю и зла ни на кого не держу. Все,  значит,  веселятся, пьют, поют, пляшут, а  я сижу как  белая ворона со стаканом воды и берегу покой наших граждан, типа как  Петька в  фильме, когда Чапай думу думал. А как начну тосты говорить, так сразу на политику почему-то  съезжаю - потерпите, мол, россияне, мы с вами вот-вот в пропасть падать закончим и начнем наконец-то карабкаться  вверх,  в  светлое завтра.  Сначала ребята обижались на меня за отклонения от темы, а потом даже жалеть стали – слышу, шепчут друг другу, у Лукича-то крыша поехала, депута¬том стать хочет. И опять не удержал я триколор в  своих мозолистых руках, сорвался, рванул на груди рубаху: "- Да какой же из меня, братцы, депутат, я с вами, с рабочим классом до конца!" А мне тут же стакан в руку суют: "- А ну-ка, докажи,  что ты наш, а не переметнулся к слугам народа!"
                Утром,  как обычно проснулся я в раздевалке, прислушался, станки не гудят, митинг идет на ту же тему - Максимыча сняли, цены подскочили, рабо¬ты два месяца не будет, пока нового премьера не назначат. А мне в глаза ребятам смотреть стыдно, опять не уберег правительство. Хорошо хоть они пока не догадываются, что это из-за меня такая свистопляска в верхах идет, плохо бы мне пришлось, у всех ведь семьи, кормить их надо. Пришёл я домой и со злости все рюмки хрустальные перебил в серванте - решил  завязать  с этим  делом  напрочь.
                Слово у меня твёрдое - сказал и сделал. Не как у некоторых, которые пообещают на рельсы лечь, народ только заведут, он не ест, не спит, стоит вдоль железных дорог,  всё  ждёт   когда же,  ну  когда…  Ведь обещал...  Анна  Каренина  и  та  своё слово сдержала,  а  этот…  Опять  бреханул  по пьяному  делу и  забыл.
                Однако беда подкралась с той стороны, откуда не ждали. Ушла от меня жена.   Прихожу с работы, дома пусто, на столе записка: "- Прости, но так жить больше не могу. Ты со своей политикой совсем про меня забыл.   Раньше хоть придешь пьяный, когда побьешь, когда поревнуешь, чувствовала, что  любишь. А сейчас от телевизора и от газет тебя оторвать невозможно.  С этой политикой совсем у тебя рейтинг упал, как у мужа.  И не поднимается.  По ночам все про какую-то Стабильность  бредишь. Кто она такая  не  знаю и знать не хочу, у меня своя гордость есть. Может,  я чего и не понимаю, но ты уж прости меня,  дуру глупую, а я поживу у подруги.  Бывшая  твоя  Клава".
                Сначала я даже обрадовался такому повороту судьбы - профессиональным политиком становлюсь, всё бросил на алтарь борьбы за покой россиян и семью, и здоровье. Хорошо ещё то, что пока я несознательным был, успел трех детей вырастить, будет кому к моему бюсту на площади цветы приносить. Уважать себя даже начал, гордость появилась, что не зря на белом свете живу. Не удержался и пару раз съездил на Красную площадь,  да к Белому дому. Стою  там  и  шепчу про  себя: "- Держитесь, братцы-министры, я с вами. Пока  не нарежусь как зюзя, под вами ни одно кресло не зашатается".
                А в последний раз меня журналисты подставили - и по телеку, и по радио, и в газетах одна чернуха пошла, нет ни улучшений, ни стабильности, ни подъема у Сергея Вадимовича.  Нервы сдали окончательно и я ночью, чтобы никто не видел моей слабости, прокрался к винной палатке, взял два пузыря какой-то гадости и там же их из горла  выпил. В обед дома просыпаюсь, чувствую, полегчало. Слышу и жена вернулась, на кухне что-то вкусное жарит, а по радио довольный президент назначает себе нового преемника.  Значит, опять  стабилизация  месяца  на два,  это и к бабке не ходи.
                Дорогие коллеги!   Вы за страну не волнуйтесь. Отдыхайте в свой  праздник, веселитесь.   Теперь я на посту вместе с Клавой стою. Осознала она свою вину. “- Ты, говорит, у меня,   Лукич, кузнец нашего счастья. Держись, пока все дети крепко на ноги не встанут”.
                Да, кстати, ещё вам по секрету скажу: где-то произошла утечка информации.  Зачастили к нам на завод иностранцы и всё больше из оппозиционеров. Ладно бы,  звали меня лекции почитать в Сорбонне или в Гарварде, как Собчака, да Немцова,  а то ведь приглашают просто пожить за их счёт, но  с одним подозрительным  условием - каждый вечер обязательный фуршет. Я, конечно, пока отказываюсь, чую, здесь уже совсем большая политика замешана.   Но уж больно Клава  в  их  Парижи  просится, когда ещё такая оказия нам  представится.
                Так что, если вдруг услышите, что где-то начали, по выражению Лукашенко,  перетрахивать кабинеты министров, не берите в голову - это мы с Клавой   взяли отпуск и решились посмотреть вблизи на их хвалёную демократию и  подстриженные  газоны.