Тебе никогда не стать человеком

Противная леденящая душу погода. Плотный вязкий туман, скопления холодной водяной пыли. Вытяни руку и ты не увидишь своих пальцев. Сыро и холодно. Утро или вечер? День или ночь? Ничего не ясно, всё серо. Природа потеряла свои краски, даже трава не хочет тут расти. Изредка попадаются блёклые, непонятные клочки якобы растений. Вымерший край, выжженная земля.

Тишина. Всепоглощающая и всеобъемлющая. Она давит сильнее, чем само мёртвое место. Звука нет. Без него тяжело, без него невозможно. Мозг порождает галлюцинации, сам создаёт шорохи, всё что угодно, только бы избежать её. Забредшие сюда по воле случая, путники теряют рассудок, скитаясь по огромным просторам, теряясь в тумане, путаясь в сторонах света.

Проклятое место приводит к смерти. Не сумасшествие, так крорки. Огромные чёрные твари, они нападают исподтишка, никогда поодиночке, всегда стаей. Уродливые приплюснутые морды, пасть с торчащими клыками, провалы в глазницах. Бесшумные, несмотря на длинные заострённые когти. Быстрые, благодаря шести лапам. Смертельно опасные из-за яда, содержащегося в слюне. Но безгранично ценные, как каждая смертоносная тварь.

Под толстой черепной костью, в вязкой мозговой жидкости, плавает надежда для отчаявшихся. Спасение обреченных, новая жизнь для проклятых. Убей стаю, получи шанс.

***

Металлические бляшки высоких сапог брякают на каждый шаг. Его поступь тверда. Толстая подошва месит грязь с завидной регулярностью, четкий ритм, словно он марширует. Правая рука — маятник его крепкого тела. Левая — смертельно опасное оружие. Высок и крепок. Он идёт сквозь туман, словно является хозяином здешних земель. Плотная ткань плаща не пропускает холода, скрывает от влаги. Капюшон закрывает лицо, оставляя на виду только плотно сжатые губы, мощную челюсть.

У него нет страха, а его разум чист. Карта — внутреннее чутьё. Ему нечего терять, но есть за что бороться. За кого. За неё. Умрёт — да здравствует тьма. Живёт — солнце есть.

Мужчина идёт, словно его тело не знает усталости. Слабость — явление не физическое. Прежде она зарождается в голове. Главное, не знать о  границах, о том, что такое пощада. Будь жесток и всё получится. У сильных нет рамок. Мир всеобъемлющ, будь таким же и ты выживешь. Помни, главное, не бояться.

***

Мощное четырёхкамерное сердце гонит кровь, стучит в груди. Гул расползается по телу, словно призыв к действию. Быстро перетекающая жидкость согревает, давая возможность существовать в крае вечной ледяной сырости. Чёрная грубая кожа, покрытая испариной от постоянного движения, местами огрубевшая, словно панцирь, бугрится от таящейся под ней силы. Масса мяса и костей, тупая и гонимая инстинктами. Зрения нет, но нюх ведёт лучше. Усиленное во сто крат обоняние чует жертву ещё на подходе к туманной земле.

Жажда плоти, крови, хруста костей в захвате стальных челюстей, криков ужаса и боли — все это тянет стаю к восточному краю земель, туда, где идёт он. Семеро молодых самцов, едва разменявших второй десяток, несутся навстречу своей добыче, меся грязь и вырывая остатки пожухлой травы когтями. Ещё чуть-чуть, уже слышно его шаги, размеренное, с небольшим прихрипыванием дыхание. Пара минут и на клыках окажется долгожданная алеющая стальная жидкость, а брюхо наполнится тёплым мясом. Осталось немного. Не добегая пары десятков метров, крорки застывают в ожидании, пока добыча сама придет им в лапы, но мужчина не спешит, словно зная, что ждёт его через сотню шагов.

Крупный прямоугольный серебряный перстень украшает указательный палец левой руки. Металл манит, сулит опасность, демонстрирует затаённую в этих руках силу. Кисть обхватывает кожаную рукоять, зажимая пальцами, скрученное в кольцо, тело кнута. Только небольшой край фола да, прицепленный к концу, крекер, состоящий из особо тонкого, специально выделанного металла, покачивается в такт шага. Оружие отзывается, посылая приятную дрожь в тело. Мужчина скидывает капюшон и останавливается, окидывая взглядом пространство перед собой, словно  может что-то видеть в этой сизой пелене.

Расплавленная сталь, маленькая чёрная точка зрачка, окружённая оранжево-жёлтой гранью. Узкие, под абсолютно прямыми бровями, глаза наводили ужас сильнее, чем чёрные провалы на месте глазниц у крорков. Взгляд хищника, взгляд смерти.

Крорки, гонимые тупым желанием, попали в западню. От безумного оскала тонких губ застывает в жилах кровь. Привыкшие чувствовать только страх, они впервые сталкиваются с холодной яростью. В нём чувствуется сталь, характер, а также капля, маленькая часть, осколок безумия. В нём есть жажда крови и плоти, он не лучше тварей, стоящих перед ним. Не человек, но и не животное.

Грязь не чавкает, бляшки не звенят, тишина. Семь тварей и один хищник. Клыки и яд против отделанного тонкой полоской заострённой мягкой стали и вымоченного в яде, кнута. Замах, чёткое, отработанное движение, щелчок. Пока ещё не удар, так, предупреждение, игра, демонстрация возможностей. В ответ следует мощный рык сразу из множества пастей.
 
Лапы дерут землю, крорки фыркают, скалятся, но не подходят, держат расстояние, словно выжидая чего-то. Вожак. Белёсый, метра два в холке, с огромным шрамом, пересекающим череп. Альбинос — лучшее, что может быть. Остальная стая не важна, когда на поле брани выходит он. Альфа-самец, раскроши его череп и получишь целую колбу надежды.

Главарь пришел, стая ринулась в бой. Тишина лопнула, разорвалась, обнажая подноготную, выплескивая шум так же, как растрескивалась кожа под хлесткими ударами, вываливая наружу мясо, выливая кровь. Виртуозно, быстро, жёстко, кнут в умелых руках был устрашающим оружием. Твари не успевали подбежать, как длинная кожаная плеть выбивала из них дух, перебивая хребет, сухожилия, вспарывая животы.

Семь пустышек, теперь они не важны, мужчина уже увидел его. Вожак не торопится, смерть членов стаи его не волнует, он выжидает удобного момента, пока тупые беты погибают под ударами противника. Падает седьмой, противно скуля, захлёбываясь грязью вперемешку со своим собственным ядом. Теперь они остались одни.
 
Последний раз взмахнув кнутом, стряхивая с него куски мяса и капли крови, мужчина прячет его обратно под плащ, заменяя на небольшой кинжал. Закалённое лезвие, особый сплав, амулет на рукоятке, он пробьет даже толстый череп крорка, главное, добраться до головы, не получив в организм каплю ядовитой слюны.

Альбинос силен, но не так поворотлив, как его мелкие собратья, он давит мощью, гнет массой, заваливает могуществом своей сути. Альфа идет напролом, ориентируясь на нюх и слух. Но чувства его подводят, мужчина обманывает нюх, лишает слуха громким свистом.

Заскочив на мощную спину, мужчина плотно обхватывает шею ногами. Держаться нужно до конца, пока тварь под тобой трепыхается, пытаясь сбросить. Обхватив рукоять двумя руками и сделав замах, он попадает прямо в цель, в центр шрама, прорубая и дробя кость. Тварь взбрыкивает в последний раз, а затем заваливается на землю, мышцы расслабляются, а из пасти вырывается последний жалобный скулеж.

Надежда, теперь она у него есть. Осталось только вскрыть череп, достать содержимое, а затем вернуться домой. Туда, где она, туда, где не ждут, но туда, где нужна помощь.

***

Некогда прекрасная дева теперь угасала от своего собственного безумия. Чёрные косы разметались по подушке, грязно-коричневые синяки пролегли под ранее обворожительными глазами. Стройность превратилась в худобу, дивный голос охрип, напоминая больше шипение кошки, нежели пение соловья.

Она билась в конвульсиях, нещадно крича и обдирая простыни. Проклятия, срывавшиеся с землисто-белых губ, были обращены только к нему. К тому, кто по её мнению, испортил ей жизнь. Неправильный, не такой, как все. Он не должен был родиться, не должен был существовать, оскверняя её одним своим видом, показывая, как низко она пала. Женщина отчаянно натягивала свои путы, пытаясь дотянуться до лица, до горла, чтобы разорвать острыми ногтями кожу, обнажить артерию, лишить себя жизни, уходя от позора.

— Ах-ха-ха… выродок, будь ты проклят! Демонов сын… — в какой раз кричала она, глядя в деревянный потолок. Бессильная, безумная, женщина сама разрушала свою жизнь, отравляя её ненавистью к нему, когда виноват был совсем другой человек. Она сама.

— Грэтель, — нежный голос как дар за внешнее уродство. Молодая девчушка, которой не суждено поучаствовать в празднике равноденствия. Та, которая навсегда останется одна, прислуживая другим, пытаясь справиться с несправедливостью судьбы.

Грубые от тяжелой работы, руки гладили по чёрноволосой голове, а тихий голос пел дивную песню о прекрасных землях вечного солнца, о местах, где нет места для боли и безумия. Женщина успокаивалась, слушая дивную сказку и смотря в болотные глаза девчушки.

— Тш-ш-ш, Грэтель, тш-ш-ш… — огонь безумия угасал, впуская синеву обратно, давая девушке и женщине время на передышку. — Он вернётся, раздобыв надежду. Он сильный… Он сможет…

— Дара, — исхудавшая рука, примотанная кожаным ремнём к кровати, пытается подняться к лицу изуродованной, но дотягивается только до рукава грубого шерстяного платья. — Девочка, дай мне яду, прошу.

— Ах, Грэтель, совсем скоро твои мучения кончатся. Потерпи, дорогая.

***

Пограничные земли, перевальная деревня. Небольшое скопление деревянных домов, горстка жителей, огромные стада животины и пшеничные поля. Погрязшая в грязи в эту раннюю весну, окутанная голодом из-за прошлогоднего неурожая, она одинокого стояла в трёх днях пути от туманных земель.

Он вошел в неё с гордо поднятой головой, а каждый, кто встречался ему на пути, спешил отойти подальше, прочь от холодного взгляда стальных глаз. Его боялись, ненавидели, избегали. Но в случае нападений, неурожая, чёрных дней люди шли к нему за помощью. Кланялись, просили прощения, искали защиту, но презирали вновь, стоило солнцу осветить деревню.

Мужчина привык к такому людскому непостоянству. Каждый раз, вставая на защиту деревни, он делал это только исключительно в своих интересах, а также в её. Дела до проблем остальных жителей ему не было. И даже сейчас, когда какая-то бабка кинулась в ноги, слёзно моля о помощи, он просто переступил через неё, отворяя ворота своего дома.

В деревянной лачуге было тихо. Женщина наконец-то уснула, ненадолго сбежала из реальности,  окунувшись в страну грёз, ушла от своего позора и ненависти. Девчушка, заслышавшая его шаги ещё от калитки, уже подорвалась встречать хозяина. Словно пташка, она запорхала вокруг мощной фигуры, стряхивая с плаща мокрый снег, шаря болотными глазами по телу в поисках ран. Мужчина только глянул на неё свысока, остужая холодностью лица, а затем прошёл к кровати и присел на стул.

Маска таяла, так же как и снег на плаще, являя миру настоящее лицо мужчины, да и не мужчины вовсе. Он был молод, ужасно юн. Сейчас, когда отпечаток тёмной силы сошёл с его лица, стало ясно, что парнишка едва разменял третий десяток лет. Крепкий и сильный внешне, в самой глубине он был всего лишь мальчишкой, жаждущим материнской ласки и заботы.

— Матушка, — хищные глаза смотрят с любовью, а руки с нежностью прижимают женскую кисть к ещё холодной щеке.

Глаза женщины открылись. Мутная рябь сна спадает не сразу, давая двоим ещё пару секунд для зрительного контакта, но затем синие глаза светлеют, чтобы вновь почернеть, только в этот раз от безумства. Лицо искажает гримаса отвращения. Женщина пытается вырвать свою руку, при этом противно шипя.

— Матушка, — он тянется за её рукой, пытливо всматриваясь в глаза, ища в них так нужные ему чувства. — Надежда, я достал её, матушка. Вы поправитесь, только выпейте.

Он достает из-за пазухи пузырёк, полный белёсой жидкости, но женщина отталкивает протянутую ей склянку. Она снова начинает активно брыкаться, пытаясь разорвать свои путы. Только в этот раз у неё другая цель — убить своего сына. От противного крика хочется прикрыть уши, а от ужасного зрелища безумства — закрыть глаза. Он даёт ей пузырь, всё ещё надеясь, что та его примет. Но женщина только выбивает надежду из рук, заставляя склянку встретиться с полом, закатиться в дальний угол за кровать.

— Матушка… — обречённость. А на лицо снова надевается маска, постепенно выстраивая стальной барьер, прикрывающий путь в сердце.

— Бездушное отродье! Исчадие ада! Демонов сын! — она кричит настолько громко, что звуки её голоса распространяются далеко за стены дома. Конвульсии, сотрясающие тело, достигают своего апогея, а изо рта начинает идти пена. Женщина брызжет слюной на стоящего рядом сына, проклиная его за свои грехи.

— Тш-ш-ш, Гретель, тш-ш-ш, — девчушка подбегает к кровати, заново начиная свою песню, возобновляя ласку.

Пока она успокаивает бушующую мать, сын стоит у кровати, наблюдая за безумством той, кто его породила. С каждым приступом, колкой фразой, грубым словом, ненавидящим взглядом, частичка юного сердца погибает, лишённая и малёхонького шанса на возрождение. Не в силах больше терпеть эти страдания, мужчина разворачивается и уходит прочь из дома, но слова матери заставляют замереть его в дверях.

— Аббадон*, — синие глаза стали чёрными, а густая белая пена, размазанная по подбородку и капающая на грудь, приняла в себя первые капли крови.

Девчушка отшатывается от женщины, пораженная, словно громом, а мужчина всё ещё стоит в дверях, глядя на мать через плечо. Безумная кряхтит, захлебываясь своей собственной кровью вперемешку со слюной, её плечи содрогаются в частых конвульсиях, а леденящий кровь хохот разносится по помещению, стукается о стены и отдается ещё более ужасным эхом. Женщина вырывает кожаный ремешок с корнем, даря свободу правой руке, но девчушка продолжает стоять столбом, словно прикованная своим собственным страхом к полу.

—Аббадонов сын, — она тянет свою руку к обнаженному горлу, впиваясь ногтями в тонкую кожу, пытаясь разорвать фарфорово-бледную кожу. — Твоё место в аду, ангел смерти… Ха-ха-ха… Посланник ужаса, предвестник горя… Тебе никогда не стать человеком.

Мужчина переступает порог, уходя от безумной, убегая прочь от ужаса, сковавшего тело. Женщина продолжает драть себе шею ногтями, кряхтя и хрипя при этом. Девчушка перехватывает её руку, опоясывает кожаным ремешком, заново приковывая к кровати,  а затем вылетает во двор. Она бежит в попытке догнать уходящего, но настигнуть мужчину получается только на окраине деревни, среди заброшенных домов.

— Алек! — он оборачивается не сразу, но затем всё же останавливается и ждёт, пока девчушка добежит до него.

Ей тяжело дышать, стоять рядом с ним, но она из-за всех сил пытается выровнять дыхание, чтобы сказать ему самое главное, то, зачем она бежала. Алек смотрит на неё свысока, пристально изучая лицо, усыпанное диковинным узором чёрных родинок, словно видит её впервые. Всё это пустое, ему не терпится уйти, он не понимает, почему стоит и ждёт чего-то.

— Алек, — болотные глаза пытливо смотрят в холодное лицо, выискивая там крупицы человечности. — Прошу, Алек, прошу, не уходи…

Она хватается руками за подол его плаща, притягивая грубую ткань к себе, к самой груди, поближе к сердцу. Глаза наливаются слезами, она бормочет что-то невнятное, отчаянно тяня мужчину на себя, пытаясь всеми силами его удержать. А он никуда и не идёт. Все так же стоит, словно статуя. Холодный, отрешённый, смотрящий на неё, но не видящий, слушающий, но не слышащий.

— Алек… — ноги не выдерживают, и девушка начинает заваливаться на колени. В последний момент её подхватывают сильные руки. — Алек, не надо…

— … —  вместо слов из его рта вырываются только клочки тёплого пара, словно мужчина нем. Взяв лицо девушки в ладони, он заглядывает в болотную глубь, а затем касается холодными губами горячего лба.

— Алек…

Девушка стоит на границе деревни, среди заброшенных домов, смотря в спину уходящему мужчине. По щекам ручьём текут слёзы, а на губах отчаянная улыбка боли. Он ушёл и больше не вернётся. Теперь она осталась совсем одна. Одна с изувеченным сердцем и безумной наедине.


_____________

* Аббадон - демон смерти и разрушения. http://myfhology.info/monsters/demons/a/demon-abbadon.html