Земляне мои земляки

                АНОХИН Е. Д.               
                ----------------------
                ЗЕМЛЯНЕ  МОИ  ЗЕМЛЯКИ
                ----------------------------------------            
                Рассказы.
               
                В БАНЕ.

        - А в субботу мы не ходим на работу, а суббота у нас каждый день…
Напевая вполголоса песенку, и снимая с вешалок берёзовый веник, светящийся изумрудными зелёными листьями, дед Иван Шаров собирался идти в баню.
         - Что это ты распелся, старик? С каких таких радостей?  Хоть бы мне, что ли  сказал, - услышав песенку своего мужа, с подначкой спросила его жена Клавдия.
Тот, стараясь удержаться на юмористической ноте, отозвался:
          - Клава, ты что забыла, что  сегодня три праздника у мужчин; сегодня суббота; баню топят, блины пекут и баб…
           - Хватит, хватит балагурить, знаю я твои байки. Только сегодня три праздника для мужчин, а не для тебя. Был мужик, да весь вышел. Помолчал бы уж, - стараясь поддержать разговор с мужем, но в то же время и пыталась, как-то охладить его превосходство.  Но и стремилась поддержать его  напускной юмор.
          - Ладно, уж довольно, разбушевалась. Всё тебе не так, другие хвалят, а тебе не угодишь, - раззадоривая жену, будто с обидой, ответил муж.  Но в голосе слышались тёплые, юмористические нотки, в ответе Ивана, - только бы критику наводила, - потом, с ещё большей теплотой, попросил, - Клава, приготовь бельё. Пойду в баню, в коммуналку.
         - А, что рано-то? Никого там, поди, нет ещё, - уточнила жена.
         - В первый жар пойду. Да и толочься я не люблю. Привык  один париться.  Всё не могу привыкнуть мыться гуртом.
       Вчера принесли пенсию. Иван разложил деньги по статьям расхода.
       Так он делал всю свою жизнь и сейчас? и тогда когда работал в колхозе. При этом он в основу своего правила положил требования греческих рабов, - «Хлеба и зрелищ»! Когда жил семьёй, с детьми он на «хлеб», то есть на питание, тратил половину денег, двадцать процентов он тратил на одежду, двадцать процентов уходило на жилище – ну там ремонт, уголь, дрова, ремонт скотных пригонов и ограды и т.д. И десять процентов он тратил на «зрелища», ну, там, на посещения кино, концертов, покупку художественных книг себе и детям, на подписку газет и журналов, и на канцелярские расходы. Иногда он из первой статьи выделял какую-то часть и на выпивку, что делал с обоюдного согласия жены. Если она возражала, или просто не проявляла желания или не высказывала согласия, он отказывался от этого. Теперь же пенсия его распределялась по сокращённому количеству статей расхода, но продолжал придерживаться  ранее заведённому порядку; требованию рабов.
    Все рабочие дни они с женой работали в детском саду. Она всю жизнь там работала заведующей, а Ивана, после выхода на пенсию, попросили  исполнять там обязанность хозяйственника в этой вечно орущей, дерущейся, и мирящейся ораве. А по субботам и воскресеньям им предоставлялся выходной.  В эту субботу Иван ушёл в баню и занялся своим обычным делом; напарился, купил пива и сел в зале за стол: то пиво попьёт, то уткнётся в районную газету, которую  читал с удовольствием.
     - О, Иван Данилович, здравствуйте, кого я вижу, сколько лет, сколько зим! Ты откуда взялся? Вот встреча так встреча, земляк, однокашник, - приговаривая и подняв руки вверх, от раздевалки шёл к столику Ивана кругленький розовощёкий старичок - Митрофан Курносов. Иван поднял голову, потом встал и протянул руку для рукопожатия. Поздоровавшись, они уселись за Иванов стол. Друзья увлечённо заговорили -  и слышно было лишь – «а ты помнишь, а ты знаешь?  Митрофан поведал, как после школы он уехал в город жить.
Прожив три года, вернулся домой. Женился, жил с родителями, которые и вырастили ему его трёх детей. Те окончили школу, учились в техникуме, приобрели специальность. Но, воспитанные отцом, домой не вернулись. Он им так и сказал: - «Тут ловить нечего. Я всю жизнь пропахал, и ничего не нажил». На что его мать заметила: - «Носом пропахал всю жизнь. С кем доживать-то будешь? Горе ты моё луковое»! На что сын ей, на серьёзном тоне, ответил тогда: - «С вами; у вас пенсия с отцом хорошая, мне хватит».  Помнится, мать промолчала.  Лишь горестно покачала головой.
      Потом эта семья уехали из села, и Иван ничего о них не знал, и не слышал.
    Иван рассказал Митрофану о своей жизни. О том, как  он с окончанием средней школы получил аттестат зрелости и удостоверение тракториста. И на второй день ушёл с отцом в бригаду, и там ему дали трактор, и отправили вместе с отцом пахать паровое поле, а осенью они пахали зябь, за эту работу платили хорошо: и Иван, к радости матери, получил много хлеба.  Ему это понравилось, и он продолжал работать на тракторе до самой армии.
      В армии он служил танкистом; и знания его в технической области намного расширились; и он стал хорошо разбираться во многих марках двигателей. Это ему сильно пригодилось. 
        Когда в колхозе главный инженер организовал курсы повышения квалификации, Иван стал их посещать.  А на экзаменах он отвечал так увлечённо и с таким кругозором в технической области, что инженер сразу ему поставил за все ответы на вопросы билета одни пятёрки и тут же объявил, что вместо очередного второго, присваивает ему первый класс механизатора. Члены комиссии с этим решением согласились.  Иван стал работать ещё увлечённее, и старательнее.
      На третий год его наградили медалью «За доблестный труд». Годом позже его наградили почётной грамотой, и решением Райисполкома, поощрили  внеочередной покупкой легкового автомобиля.
    Свои успехи в работе он относил не столько своим стараниям, сколько примеру своего отца – всю жизнь свою проработавшего трактористом и ни разу не менявшему, ни места жительства, ни работы. Он часто говорил  на собраниях, когда его просили выступить перед молодыми товарищами: - «Где родился, там и пригодился», «От добра, добра не ищут». Иван это усвоил на всю жизнь. Но из памяти не выходили слова комсорга Полины, которая в конце любой беседы высказывала: - «Что для нас с вами является счастьем? Это то, чтобы работать лучше всех, быть передовиком в своём коллективе. Тебя заметят и поощрят, либо добрым словом, грамотой, медалью, да и сам, а потом и семья будут жить в достатке. От этого на душе будет теплее, и настроение будет приподнято. И не ходить ты будешь по земле, а летать. Как птица на крыльях совести, и свободная, без упрёков от товарищей своих»!
   В скором времени Полину избрали секретарём парткома. Обязанности её расширились, и она курировала в основном кадровые вопросы по организациям села. Тут требовалась тонкая политическая жилка, зоркий взгляд и умная оценка событий, и характера, и качества человека; его пригодность к той или иной работе. Иван Полину сильно заинтересовал своей добросовестной работой и порядочностью. Он годен был, и способен быть руководителем.  Но беда его была в том, что он никогда не изъявлял, и не высказывал  вслух такого желания. Вёл среди людей свободно, смеялся вместе со всеми и рассказывал анекдоты всякого содержания.  Иногда даже  на темы – «Ню». Полина это знала и слышала, но замечаний не делала, ибо понимала, что со временем это пройдёт. Но смущало её то, что Иван, вот уж третий год после армии, а всё не женится. И неслышно было, чтобы с кем дружил, или «таскался» по бабам.  Что это? Физический недостаток? Или не умение общаться с девчатами? Или сильно увлёкся работой и не понимает, что на всё природой отпущено определённое время в жизни каждого человека?  И что нужно, и необходимо, делать любое дело в своё время. Жизнь, что поезд на ходу, опоздал и останешься на этой станции на всю жизнь. А как ему об этом сказать? С девчатами она смело говорит о жизни. Внимательно выслушивает замечания женщин. А тут как? И что делать?  Хорош бы, вышел руководитель, да холостяки считаются несерьёзными людьми.  И она ввела Ивана в список своего журнала в главу работы с руководящими кадрами. Она поставила три задачи влияния на Ивана и его судьбу. Первое – нужно его женить.  Второе принять в партию, третье – воспитать в нём руководителя и сделать бригадиром. В беседе с председателем, она получила от него одобрение.  И тот даже похвалил её, и назвал – мудрой. Но подойти к Ивану с этими мыслями она сама не решалась долго. И лишь случайно догадалась однажды, что нужно встретиться с матерью Ивана, и как-то разузнать эту сторону его жизни. Но беспокоилась и переживала, и боролась с совестью, набираясь смелости, она напрасно. Полина не ожидала, что это всё так просто обернётся.
    Встречая вечером своих коров из стада, Полина придержала мать Ивана и спросила её: - «Чем же её сын вечером занимается, дружит ли с кем»? А мать, будто этого и ждала, и стала убеждённо расхваливать сына за работу, и ругать за его монашескую жизнь. «Ты бы уж помогла мне его уломать. Время самое подходящее, дальше больше всё пойдёт на убыль». Мать так разоткровенничалась, что Полине стало немного стыдно, но в то же время она получила полный урок о любви и жизни, и надолго запомнила содержание такого урока. Она часто потом его применяла в жизни и в своей партийной работе, но, конечно, не употребляла расхожих деревенских, простонародных выражений, слов, и определений. Они договорились наступать  на Ивана с двух флангов. И на вопрос матери, - «До каких пор ты будешь монахом сидеть? Дружки уж давно поженились! Девчат всех разберут и тебе не достанется»! Он отвечал односложно и нехотя: - «Некогда». А Полине ответил, - «Не на ком. Ты же занята. Найдёшь, такую дивчину, как ты, женюсь».  Полину, такое откровение, сильно смутило. Но не остановило. Она стала перебирать в памяти незамужних девчат.  Но, чтобы похожую на себя девушку не находила. А тут совсем  нечаянно случай выпал. Нужно было подобрать политинформаторов на все производственные участки из числа учителей, работников Совета и специалистов колхоза. И тут только она обратила внимание на заведующую детским садом, Клавдию. Ей уже исполнилось двадцать три года, а ходила в холостяках. Что это такое? В чём дело? Какой она имеет дефект? Какой недостаток в характере?  Она отложила авторучку и задумалась.  Стараясь разобраться в человеке, и каким-то образом ему помочь, сказала себе мысленно. Многое в жизни случайно, не всё происходит планово. Нельзя планировать человеческие отношения, но содействовать и помогать им это моя задача. Ну, вот и пусть Клавдия идёт политинформатором в тракторную бригаду, где работает Иван. Может случай и сведёт их. Как говорят старики, - «А вдруг, да господь поможет». Полина тут же вызвала к себе по телефону Клавдию и дала ей поручение быть политинформатором, подсказала тему для беседы, сказала, где взять материал и когда прибыть в бригаду. А там после лекции будут вопросы у слушателей.  Так, что бы она их записала и потом нашла на них ответы и приготовилась к следующему занятию. Так интереснее работать и приятнее становится на душе. Ну, там видно будет по ходу беседы, какие будут вопросы, и над чем вам надо будет работать. Желательно, чтобы вы смогли там организовать группу ребят – передовиков для встречи с учениками школы. Обрати внимание на Ивана, мы планируем поставить его бригадиром, как хорошего работника, да вот незадача, холостой он, несерьёзно будет. Полина внимательно посмотрела в глаза Клавдии, стараясь, будто просверлить их и увидеть там, в мыслях её реакцию на её слова. Но такого увидеть не смогла, кроме небольшой тёплой искорки, которую та закрыла веками и оставила эту тайну в себе.
  Лекцию Клавдия приготовила и пришла в бригаду к концу рабочего дня, когда трактористы съезжались и ставили трактора в гараж на ночёвку.
  Мужики устали и спешили по домам, но бригадир попросил их задержаться, чтобы послушать лектора. Те, хоть и нехотя, но согласились. Но после лекции вопросов не задавали, и стремились поскорее уйти. А когда Клавдия попросила выделить передового механизатора для встречи с учениками школы, мужики охотно назвали Ивана и тут же ушли. Клавдия стала с ним составлять план проведения беседы и оговорить срок встречи. Бригадир, видя, что они обходятся без его помощи, тоже тихо вышел и ушёл домой. Клава отделила один лист из тетради, и Иван стал записывать рекомендации Клавы, о чём с учениками нужно разговаривать. Она стала вспоминать свои школьные годы и походы учеников по цехам завода, их неподдельный интерес ко всему, что они видели. В городе это всё было скрыто за его стенами и поэтому для них это было в диковинку.  А тут, в селе всё на виду, некоторые ученики даже катались с отцами на тракторах. И видели, как выглядели трактористы в своих запачканных комбинезонах. Иван понимал это. И поделился с Клавой своим мнением, что не стоит детям рассказывать  о технологиях возделывания культур, а просто поделиться с ребятами своей жизнью, и как он стал трактористом, и о своих успехах. И о своём желании работать всю жизнь на тракторе, как и его отец. Клава согласилась, но потом неожиданно спросила: - «А почему ты не женишься»? Иван удивлённо посмотрел ей в глаза, считая, что это не относится к теме встречи с учениками. Но ответил: - «Некогда, всё работа. Некогда по клубам и танцулькам ходить». Иван не запомнил дальнейший разговор, но окончание помнит до сих пор. «Ты, что, Ваня, больной»?  Он пожал плечами и внимательно всматриваться стал в её искрящиеся глаза.  «Тогда в чём дело»? «Не знаю, наверно не умею с девушками обращаться. Как ей говорить? Что так и сказать: - «Давай поженимся! Она ж меня на смех поднимет». А что ещё делать не знаю»? Клава повернула лицо и стала смотреть в окно на улицу. Там было темно и безлюдно. «От тебя требуется добрая настойчивость».  И дальше Ивана понесло. Он схватил её  руками в охапку и приподнял. Клава молчала, и только закрыла глаза.  Иван шагнул с ней к стене.  Выключил свет, накинул крючок на двери, и положил её на стол. Она не прижималась к нему и не отталкивала, отдавшись его воле, и доброй настойчивости. А в самый разгар страсти, только произнесла: - «Что это ты делаешь, милый Ваня»? На это он не сказал ни слова, и…, да ладно об этом.
   Свет включать не стали. Они не знали, как можно теперь смотреть друг другу в глаза. Клава лишь тихо спросила: - «А, что дальше»?  Иван не знал, а что дальше, и тихо на ухо ей сказал: - «Пойдём, пожалуйста, к маме».
     А когда мать на его стук открыла дверь, и увидела сына стоящего перед ней в обнимку с Клавой, спросила: - «А это, что такое, сынок»? На что он ей только и ответил: - «Женился».  Мать взяла Клаву за руки, провела в столовую. Посадила за стол и произнесла: - «Ну, слава тебе Господи»! Потом прошла в свою спальню, стала тормошить мужа и делиться своей радостью. После этого много чего было в этот вечер, он уж не помнил. Была, конечно, свадьба, поздравления и много веселья.  В том же году Ивана приняли в партию, и через месяц его избрали бригадиром, вместо бывшего, который ушёл  на пенсию.  Следующий год для Ивана был такой же удачный и приятный. Бригада получила пшеницы по двадцать пять центнеров с гектара и его представили к награждению орденом «Славы». И в этом же году Клава наградила его более важной наградой: родился сын. Его назвали Даниилом, в честь деда. Потом родились погодки три дочери. На, что сосед Ивана, как-то высказался: - «Ну, распечатали»!
       - Вот так и живём, - подвёл итог разговора Иван, - колхоз помог построить мне дом. Мы его поставили рядом с отцовой усадьбой. Удобно было жить. То я к ним, то они ко мне. Всё вместе, всё помогали друг другу. Я и не заметил, как дети выросли. Клавдия так и продолжает в садике работать. Я бригадиром проработал до самой пенсии, а сейчас попросили в садик по хозяйству управляться. Родителей уже не стало, в их дом перешёл мой сын. Он бойчее меня оказался. После окончания средней школы, они устроили выпускной бал; веселились до самого утра. А утром он пришёл домой и не один, а с невестой.  Зашли в дом, а сын и заявляет: - «Я не буду повторять вашей ошибки; тянуть резину до старости, мы решили пожениться, так как оттягивать со свадьбой уже нельзя». Я слушаю и не пойму, а почему это откладывать нельзя.  Ведь через полгода в армию идти надо, а его жениться приспичило.  А Клавдия шепчет мне на ухо: - «Молчи уж. Она сама вторая. Присмотрись ладом». Ну, моё дело телячье, решили жениться, так пусть будет по-вашему. Через полгода сноха родила, в мою честь назвали Иваном. И в это время сына призвали в армию. Отслужил год; сейчас ведь по одному году служат, приехал домой, а сын уже ходить начал. И пошёл он на трактор и до сих пор работает. Сколько бы его не упрашивали принять бригаду или возглавить ферму или мастерскую, он ни в какую.  «Я, - говорит, - на тракторе еду и чувствую себя богатырём. Все люди, которые идут или едут на лошади, или встречаются легковые машины, кажутся мне игрушечными, нарошечными, карликами. Я постоянно боюсь, как бы кого не задавить. А люблю я работать в поле, когда я один на полосе; никто меня не опасается, ни я, ни за кого не переживаю. Я так вальяжно развалюсь в мягком кресле. Осматриваю поле перед собой. Птичек вижу, любуюсь их работой, и   любовными играми; всё думаю; какие маленькие создания, а тоже чувства имеют, и друг к другу стремятся; я всё думаю это не есть ли души людей превратившиеся в птичек, и прилетевшие ко мне на полосу. Радуются солнцу, друг другом, и меня веселят. Трактор идёт, лишь попыхивает дымком из трубы, будто великан трубку курит среди такой красоты. И я принимаю в душу такое величие и красоту. Разве я брошу свой «Кировец», никогда! Пока буду, способен понимать и видеть красоту, и питаться ей, я не уйду с него.  Мне мой дед рассказывал, как тут работал его отец, то есть мой прадед Дмитрий Давыдович. Пахал на лошадях, а зимой расставлял самодельные щиты для задержания снега. И остальное время вывозил куриный помёт, собирая его по дворам. Думаю; как же это я уйду с этого поля, где птички летают.  Тут обязательно есть и душа прадедушки моего. Он меня оберегает от несчастий, и помогает мне выполнять по две нормы. Мне радостно на душе, а что мне ещё надо. Этого очень мало кто имеет. С кем ни встретишься, всё жизнью недовольные. А не подумают – жизнь-то тобой довольна?  Недаром же говорят: - «Как аукнется – так и откликнется». Вот такой у меня внук Иван.
    Митрофан слушал, иногда припадал к банке с пивом, посматривал на товарища, задумался. Очнулся лишь тогда, когда Иван спросил:
          - Ну, а ты где пропадал? Где дети? С кем живёшь? Как жена?
Митрофан отодвинул от себя порожнюю банку, вытер ладонью губы и жиденькую рыжую бородёнку, стал вспоминать, стараясь, больше упор сделать на достижения детей и на превосходство их над детьми Ивана.
   - Детей я оставил со своими стариками. Они их вырастили.  И с ними им удалось окончить  среднюю школу. Мы с женой иногда посылали им немного денег. А так они жили на пенсии дедов своих. Они поступили в техникум и окончили. Устроились на работу.
   Мы с женой объехали всю страну, как говорят - «объехали Крым и рым». А когда к старости работать стало невмоготу, мы вот вернулись домой. Хорошо, хоть родители сделали завещание на меня, и дом стоял заколоченный, ждал меня. А дети мои молодцы. Я им иногда письма слал; убеждал; что нужно внимательно присматриваться к жизни, и не ловить ворон. Идите работать туда, где деньгами пахнет. На земле толку мало, в селе достатка не наживёшь. Не только там коттедж построить, но и иномарки не купить. Они меня послушались. Старшая дочь ресторан имеет в городе, рукой не достать, богатая; писем не пишет. Приучил я их к самостоятельности. Вторая дочь после техникума   поступила на работу в краевое Управление, а потом удалось окончить Банковский Университет. А вот недавно, перед тем, как нам объявили о надвигающемся кризисе, уехала во Францию. Богатая стала – чёрт клюкой не достанет. Молодчина дочь - умистая такая! В бабушку видимо удалась, да и меня послушалась. Дома, тут нечего ловить, особенно на земле. Только две её дочери не поехали с матерью; в городе живут. Одна социальным работником работает, а другая работает в доме престарелых, за стариками ухаживает. Наверное, за чужими стариками выгоднее ухаживать, чем за родными бабушкой и дедушкой. Родные внучки за чужими стариками ходят, а чужие за нами. Всё куда-то шиворот, навыворот.
   Ну, а сын ещё умнее  дочерей оказался. Тут он Педагогический университет окончил, в науку ударился. А потом кто-то его на ум наставил. Он собрался и уехал в Канаду.  Там бизнесом занимается. Открыл несколько магазинов и возит товар из Китая, и в своих магазинах продаёт. На один затраченный рубль при покупке товара получает навару пятьдесят рублей. Что ж тут не заниматься? Богатый купец получился. Приезжал вот недавно, ко мне на день рождения, хвалился и меня благодарил за мои письма. Говорит, что женат на американке.  Двух детей имеет.  Имена только я их не запомнил, не по-русски назвали.
    Приглашал к себе жить, да жена болеет, не может ходить.  Ноги парализованы, с койки не встаёт; под себя марается. Кормлю её из ложечки. А как постель перестилать, да сменить потребуется, так соседей зову, чтобы жену поднять, обмыть её, а уж потом и койку заправить. Не знаю, как дальше жить буду. Скоро огород сажать, а я один и не справлюсь. Опять людей   просить придётся. Думали сначала-то корову завести, да уж теперь и не к чему, не справиться мне одному.
        - Да ты бы в Совет обратился, попросил себе социального работника, - сочувственно отозвался Иван.
        - Назначили мне одну женщину. Так она говорит, что не может у меня сидеть весь день. Принесёт лекарство из аптеки, ну хлеба там из магазина, приберёт по дому и айда к другому инвалиду. А сегодня посоветовала, чтобы я обратился в дом инвалидов, чтобы туда приняли. Да сама сомневается.  Что при живых-то детях в дом инвалидов могут и не принять. Вот не знаю теперь.
           - Поговорить надо с Полиной; она теперь у нас колхозным юристом работает. Если можно, то она тебе поможет устроиться, - посоветовал Иван.
      Уличная дверь в зал бани отворилась, и вошёл мальчик семи лет, осмотрелся и направился к деду Ивану.
       - Деда, здравствуй! Мы с папкой за тобой приехали.  Что ты так долго?
       - Да, вот засиделись с товарищем. А где отец? – осведомился дед.
        - За тётей Дусей поехал. А мне велел тебя приготовить, они скоро сюда вернутся. Остальные уже все собрались, - пояснил мальчик.
         - А по какому случаю? – поинтересовался Иван.
         - У папы праздник – он сегодня сдал экзамены и получил первый класс механизатора. У меня праздник – закончил подготовительный класс на одни пятёрки. У бабы Клавы три праздника.
          - Это, какие же праздники у твоей бабушки, - спросил Митрофан.
          - Я не знаю.
          - А, что ж не спросил, - снова осведомился Митрофан.
           - Да, я спрашивал. Она сказала, что сегодня три старинных праздника. Я спросил, какие праздники. Она сказала, что много будешь знать, так скоро состаришься, - разъяснил мальчик.
          - А ты, что верующий, старинные праздники отмечать? – допытывался Митрофан, - и, что она тебе ещё сказала?
          - Ничего не сказала, щелкнула по затылку и начала блины печь, а мы поехали деда искать.
  Дед Иван улыбнулся, крякнул, согнал улыбку, провёл ладонью по всему лицу и отозвался:
        - Раз так, то надо собираться.
        - Ты, Иван, оставь мне веник, я попарюсь, и если не жалко, и мыло.
        - Бери, Митрофан, не жалко. Товарищ детства всё же.
Митрофан поднялся и пошёл в парилку, мелко-мелко переставляя ногами, сам сильно согнулся в пояснице, опустив руки перед собой, как плети, стараясь тем самым вызвать повышенную жалость к себе у деда с его внуком.
      А когда вышли на улицу, внук спросил деда:
         - Это, с каким ты побирушкой разговаривал, деда?          
         - А, так…- отмахнулся дед Иван, и они сошли с крыльца бани. 

                Начало- 2004 – окончание – 13 – 12 – 2008г.       
 
         
               




                НЕЧАЯННАЯ  ЛЮБОВЬ.
                Рассказ.

                Букет.

    Кондукторша объявила остановку, и Кеша вышел на залитую солнцем площадку. Трамвай, прозвенев серебряным колокольчиком, ушёл. Кеша пошарил через материал пиджака внутренний карман; где лежал полученный им только что диплом, тот был на месте. Поправил академический значок на груди, пригладил рассыпавшие волосы на голове. Порылся в кармане брюк, нашарил деньги, вынул, посчитал, и направился к стеклянной  витрине огромного магазина, возле стены которого стоял складной столик. На нём в посудинах с водой  находились яркие свежие цветы.
     Заметив восторженное лицо Кеши, продавец грузин с чёрной с проседью  копной волос, радостно улыбаясь, и приветливо взмахивая растопыренными пальцами обеих ладоней, приглашал Кешу к себе, с бесконечными прибаутками и скороговоркой. Цель грузина и Кеши совпали.
            - Подходи, дорогой, жалеть не будешь! Всю жизнь будешь меня вспоминать, благодарить будешь! Подходи, дорогой, выбирай любой. А хочешь, я сам тебе выберу! Я вижу, что праздник у тебя, счастливый ты весь! Как можно это оставлять без цветов? У тебя радость и цветы радость, а вместе это уже счастье! Кто от счастья откажется? Давай, сколько есть, выбирай, сколько желаешь!
      Кеша собрал в кулак всю наличность и положил перед грузином. Тот только мельком посмотрел на деньги, и, взяв двумя руками букет из разных цветов, протянул Кеше. Ещё раз окинул взглядом Кешу, полюбопытствовал:
            - По какому случаю? К кому спешишь? Что отмечаешь?
           - К невесте на свидание иду, - стыдясь своему признанию, и большой неуверенностью в душе, ответил Кеша, присматриваясь к букету, и примеряясь, как бы лучше их взять и держать, а потом и нести эти такие пышные и милые цветы.
     Грузин вынул из-под стола серебристый пакет, и с заученным торжеством в голосе, заставил Кешу:
            - Вот, опускайте сюда, молодой человек, свои цветы. А вот ещё и открыточку возьми. Напишешь душевные слова своим пылким и молодым сердцем о своих чувствах и надеждах к своей любимой.
Кеша с благодарностью за понимание незнакомого, но понятливого человека, посмотрел на улыбающегося грузина, принял и открыточку. Самому бы ни за что не догадаться, во всяком случае, в этот момент, при стольких переживаниях  сегодняшнего дня. А в голове пробежала мысль.  А чем же платить за пакет и открытку, денег-то больше нет. Он вопросительно бросил на грузина смущённый и виноватый взгляд. Тот без слов догадался заминке Кеши, и только щелкнув пальцами, подбодрил:
        - Дарю, дарю, дорогой, не стесняйся. Это тебе на память обо мне и на твоё счастье; букет тебе принесёт истинное счастье, выше и больше которого у тебя никогда не было и не будет. Много в жизни каждого человека бывает случаев.  Некоторые помнятся всю жизнь, но ярче и значимее, нет и, не будет, как встретить свою любимую; и только с ней испытать это счастье, и сгореть в огне любви. И все идут на это с большим желанием и готовностью. Иди, дорогой, и дай бог тебе удачи. И букет тебе счастье принесёт!
    Грузин, что-то ещё говорил; то заученные фразы обыдённой работы продавца цветов,  то свои пережитые и испытанные моменты, то слова и мысли из светлой, и доброй книги жизни о любви. Он много поездил по белому свету.  Насмотрелся на разных людей, и на их разные судьбы, и поступки, и потому много познал, и мог много говорить полезного, и нужного для каждого человека; и во всех словах, и пожеланиях звучало главное, необходимое и светлое. Он знал теперь, что нужно людям, и он дарил им это; добрые и светлые слова и милые, и яркие цветы. Он был и оставался быть довольным своей работой, так как отлично видел и понимал; чего людям не хватает, чего в их жизни много достаётся ненужного им и грубого. И его слова, и его цветы пользовались спросом, и разбирались людьми.
       За счастьем всегда образуется очередь. И только смелым, и настойчивым оно достаётся.  А для смирных и скромных, для стеснительных людей, тоже достаётся; но в большинстве своём случайно и нечаянно. А те, осознав это; так дорожат, и так берегут эту любовь и это счастье всю свою жизнь. Но счастье их, как и они сами незаметны, и отыскать таких людей, как и их любовь; ох, как непросто! И лишь один господин, Господин случай, может вам помочь, как и обладателю этого счастья.
    А Кеша мечтательно размышлял; как это, всё-таки, хорошо! Он никогда не писавший стихов, сначала про себя, а потом вслух, но не громко, пропел:
          - Хочешь, верь – хочешь, не верь теперь Кеша инженер, Кеша полный кавалер!
  Он прошёл по тротуару Ленинского проспекта. Свернул на асфальтированную площадь перед заводским клубом «Трансмаш». Сел на деревянный диван, покрашенный голубой краской, и горевший яркой голубизной на фоне чёрного и блестящего асфальта, и зелёного острова огромной клумбы. Сердце усиленно стучало, душа пела, а мысли тревожно трепетали в молодом мозгу.
     Сейчас он забыл и не думал о прожитых годах, когда работал на заводе.  Ходил в этот клуб в художественную самодеятельность, в его огромную библиотеку, про учёбу в институте на заочном факультете. Всё отошло на время, на задний план. А впереди, перед ним стоял дом из красного кирпича. Вон тот балкон с огромным окном, и с дверью выходящей на площадку. Вот бы она появилась;  господи, выведи её! Проспект гудел десятками пробегающих автомобилей.  Стоял постоянный, несмолкающий гул, который заглушал его голос, и Бог не мог расслышать его восклицаний.
    Он решил успокоиться, но не получалось. Душа пела, и слова продолжали появляться и выстраиваться в предложения и рифмоваться:
           - Коль не веришь, то проверь; чем я вам не кавалер. 
    Кеша положил букет рядом с собой на диван. Достал диплом в голубом твёрдом переплёте, положил на колено, на него поместил открытку, и стал писать: - «Дорогая, Мила, можешь поздравить: я получил диплом, теперь я инженер. Мне дали свободное распределение. Приходи вечером к девяти часам, к клубу Западного посёлка.  Буду ждать у телефонной будки. Надо решить, как дальше жить? Я бы хотел поехать работать в колхоз. О деталях поговорим при встрече». Он хотел подписаться, как обычно, словом Кеша, но передумал, и решил, хоть немного приподнять свой авторитет в глазах своей Милы; я теперь не Кеша, а Иннокентий Давыдович. Он так и подписал, и расписался. Знай, мол, наших; мы тоже не лыком шиты. Кеша от этого даже, незаметно для себя, посерьёзничал.
   Вложил открытку внутрь букета, прибрал диплом и авторучку, и пошёл к знакомому дому по полосатому пешеходному переходу.
    Поднимаясь на третий этаж, он всё думал: - «А,  что если Мила дома, и пригласит его в комнату, и станет расспрашивать и обсуждать их жизненную ситуацию. Это легко говорить; что возможно поехать в колхоз. Хоть это и есть истинный патриотизм, и истинная стойкость, но это же и жертва. Здесь, в городе и свет есть, и телевизор, и телефон. Асфальт кругом, имеется квартира со всеми удобствами, как у него, так и у родителей Милы, работа по часам. А там этого нет: и если всё это иметь, то это всё надо самому сделать. А как всё сделаешь – и жизнь кончится.  И попользоваться благами цивилизации времени не останется; разве, что для людей. О, Господи, а знают ли они добра?! И опять в рифму собралось: - «Если знать «хотишь», людям никогда не угодишь». Тут как складывается положение: то, что тут имеешь – потеряешь, и там не попользуешься».
   Кеша махнул решительно на себя рукой, как будто давая команду на старте к бегу,  упрекнул себя: - «Надо бы раньше об этом думать; выбирать лёгкую работу, и ходить по гладкому и тёплому асфальтированному проспекту. Вон, многие выпускники в городе устроились; смелые, наверное. А теперь-то уж, что, зачем пятится назад? Другая жизненная ситуация складывается, другая очередь подошла, и нет назад дороги «смелому» человеку. Старался хоть одним словом подбодрить и похвалить себя, и свой выбор.
  Он поднимался по бетонным ступенькам маршевой лестницы и думал: - «Если квартира замкнута; то букет вставлю в ручку двери. А если открыта, то…. Эх, будь, что будет, а там видно будет. Опять рифмовались слова. Уберу открытку, а букет подарю, а трудный разговор, возможно, удастся составить.
    Взявшись за ручку двери, Кеша нажал на неё, и та тихо подалась, пропустив его внутрь. Он вошёл; перед ним стояло большое трюмо. Кеша положил букет на тумбочку трюмо, прислушался. Из открытых дверей зала, занавешенных бархатными алыми шторами,  но одна пола шторы была закинута на дверь, доносились слова, и он видел, что там происходило.
Мать мыла пол. Мила сидела на диване, и читала журнал «Моды». Мать дошла до дивана, и Мила подняла ноги,  подобрала под себя, недовольно подвинулась ближе к спинке дивана. Голубой бархатный халат, подпоясанный одним пояском, без пуговиц, скатился с колен. Треугольник белых плавок ослепил Кешу.
     А когда мать, продолжая мыть пол, отдалилась от дивана, Мила опустила ноги на пол.   Пошарила пальцами тапочки, надела их и поправила халат.
     И, видимо, продолжая прерванный разговор, высказала, как нечто законченную, нелюбимую философию:
             - Самое главное в жизни, это захватить власть; хоть дома, хоть на работе, хоть среди друзей, хоть в семейном кругу. Ни с кем ею не делиться. Гнуть свою линию, и не сдаваться, подвергать критике любые чужие мысли и предложения, находить недостатки в любых делах у окружающих тебя работников,  соратников и коллег. А грамотные, а среди них много интеллигентных, завсегда люди стеснительные, а они тебя не будут перебивать. Но, и вдобавок, будут побаиваться, как бы ты их, чем не опозорила, или там, в какую неприличную ситуацию не ввела. А потому и будут помалкивать, да соглашаться.  Тут уж держи вожжи крепче, да плёточкой помахивай. Главное никому спуску не давай; что дома, что на работе, или где ещё там.
     Мать, видимо кончила мыть пол; поднялась, выпрямилась.  Потёрла руками поясницу. И, перед тем как взять ведро с грязной водой, отозвалась:
            - Это  что, так в журнале написано? Или сама так думаешь?
Не дожидаясь, когда мать Милы повернётся к нему лицом и заметит его присутствие, Кеша попятился к двери, так же тихо отворил её и выпятился в коридор, оставив открытой за собой дверь, а потом и спустился в подъезд дома.
     Сколько  дал Кеша тому, кто сказал бы, а что ответила Мила своей матери. А та, опростав ведро в туалетную урну, вымыла руки, и зашла в спальню, прилегла на время отдохнуть.
Уже перед вечером мать вошла в кухню, вскипятила воды, заварила кофе, и позвала дочь повечерять на балконе. И только тут мать заметила букет на трюмо. Она с радостью воскликнула:
      - Смотри, доченька, тут букет цветов такой шикарный лежит. А мы и не заметили и не услышали, кто это нам его принёс? Тебе, наверное. Иди, посмотри. Хорош букет! Шикарный! Со вкусом! Не как зря.
    Мать вздохнула, улыбнулась как-то загадочно и с грустью на лице; видимо вспомнила букет своей молодости. То был букет от своего суженного, который привёз её из центральной России, в этот далёкий сибирский город.
 Мать повернулась к входной двери, обнаружила, что она была приоткрыта, выглянула на площадку, там никого не было. Она взяла букет и подала дочери, а сама понесла поднос с чаем и закусками на балкон, спросила:
         - Ну, кто это нам такой букет прислал?
Дочь безразличным тоном ответила:
         - Да это мой ухажёр. Смотри, что он пишет. Нашёл чем удивить. Инженером он, видите ль, стал. Тут такими хоть пруд пруди.  Да ещё, что надумал, дурак безмозглый; в колхоз собрался. Во на, как угораздило. Десять лет в школе учился, да шесть лет в институте, а ума не набрался. Ну, ведь, ни на грамм не набрался. В колхоз его потянуло. В городе ему, что ли, место мало? От того, что он бы остался, в городе, что перенаселение получилось бы?
  Она хотела отнести букет в мусоропровод, но лень было идти в коридор, и она глубже засунула открытку в букет и выбросила с балкона на улицу, и,  садясь за столик к матери, произнесла:
      - Все порядочные люди в цивилизацию стремятся, а этот из цивилизации в заброшенный и забытый богом угол земли. Мать не отозвалась, и они приступили пить чай, и закусывать скукой городской жизни.

                Судьба.

    А в это время Варя на Уазике везла председателя своего колхоза на совещание в город. Их вездеход, поскрипывая рессорами, и шурша кузовом, будто живой, обрадовался ровной асфальтированной дороге, после сельских колдобин на просёлочных дорогах, шёл тихо и ровно. От этого Варю стало клонить ко сну.  Но светофоры, и снующие бесперечь машины, её тревожили и пугали.
   Трофимов рассматривал знакомый проспект; его дома, заводы, их трубы, дворцы культуры, магазины с огромными стеклянными витринами.
Он велел Варе занять крайний правый ряд на проспекте, и ехать тихо, ни кого не обгоняя.
    Вдруг он встрепенулся, протянул руку к рулевому колесу, будто намереваясь прислониться или даже ухватиться ладонью, проговорил:
          - Ну-ка, ну-ка, Варюша, притормози. Нас с тобой, кажется, с цветами встречают, - и указал пальцем вперёд и вверх.
       Серебряный кулёк с букетом цветов, перевязанный алой лентой, как паращутик, спускался с балкона. Варя подалась ещё правее и резко затормозила. Машина остановилась, и букет упал   ей  на капот.
         - Выходи, Варя, подбери букет. А вдруг это счастье твоё с неба свалилось. Бери, бери, Варюша, не стесняйся и не трусь.
   Варя вышла из салона и, взяв букет, вошла и села на своё водительское место.
         - Ну-ка посмотри, что это за цветы, и есть ли там, что внутри? – поучал Трофимов Варю. Та подала ему букет и, включив скорость, поехала дальше. У Трофимова тут, где-то жила сестра, у которой он намеревался заночевать с Варей. И поэтому он, взял букет в руку, а сам внимательно рассматривал дома и переулок, куда нужно было свернуть с проспекта. Он подавал команды водителю, и вскоре Варя подъехала к указанному дому. Варя остановила машину против указанного окна. Они посидели немного, стараясь успокоиться от долгой езды и тряски по просёлочным дорогам. Трофимов рассматривал букет и, обнаружив открытку, прочитал; задумался.
         - Что притих, товарищ председатель? Укачало, наверное; триста километров проскакали – не шутка. Мне-то ничего, а вам, наверное, ощутимо?
       - Конечно, ощутимо. Варюша, да не от того я призадумался. Дума больно смелая в голову засела. Никак не могу в голове мысли по порядку сложить!
        - Ну, и, что там такое? – Варя взяла, протянутую председателем, открытку, стала читать. Тоже задумалась: - «Не от добра букет был выброшен». Варины мысли перебил Трофимов:
        - Ну, что, Варюша, рискнём? Давай завлечём к себе, в село инженера. Это тебе не фунт изюма. Это ого, го! Это специалист, и не какой ни будь. А инженер. Он нам сейчас ой, как нужен. Ты даже не представляешь себе это.
       - Ну, и, что из того? Я то тут при чём?- повернув к председателю удивлённое лицо, отозвалась Варя.
        - Ты-то тут и при том! – воскликнул Трофимов, обрадовавшись, пришедшей на ум, мысли. И не давая ей оправдываться и отказываться, он продолжил настойчиво и убеждённо, - сейчас время шесть часов вечера, а встреча назначена в девять. Так мы сейчас к сестричке зайдём, всё ей откроемся. Ты ванну примешь, в парикмахерскую сходите с сестрой. Потом вытрясем у неё прежние девичьи наряды, выберем наилучшие, тебя нарядим. Сделаем из тебя современную городскую красавицу, и отправим тебя на свидание.
    Председательские слова, собственные мысли, и слова открытки – смешались в голове; затрепетали. Закружились; и ни как не могли уложиться в голове по порядку. Она любила арифметику, механику, и привыкла к их законам, закономерностям: там было всё честно и закономерно. К примеру – нажал акселератор, обязательно прибавится подача топлива, и мотор заработает быстрее. Отпустишь педаль, газ уменьшится. Машине пойдёт тише. Нажал на тормоз – машина должна остановиться. Тут всё верно и точно, и, главное справедливо, и понятно. Каждому действию своя педаль, свой рычаг, свой дуплет. А тут, что? Кто-то сбросил газ, мотор должен заглохнуть, а я, что должна на газ давить? Нет, что-то не так; на педаль газа давит водитель, а не пассажир. Да и рулевое колесо крутит водитель, а не тот, кто рядом сидит. А я в этой ситуации с букетом, и не водитель, и не пассажир, а просто посторонний пешеход. Да вдобавок ещё – пешеход на перекрёстке, на котором загорелся красный свет; сложилась предаварийная ситуация. А Трофимов-то, что думает, что он задумал? Она верила ему всё время совместной с ним работе. Не наблюдала она за ним, ни нахального взгляда, ни намёка, ни неприличного слова: всё у него открыто, откровенно, аккуратно. Разговаривает только о деле, о работе; никаких плоских шуточек не говорил. А вообще он мало с ней разговаривал; всё сидел рядом, смотрел на дорогу, да думал и думал постоянно. Это вам не ухажёры на полянке, а председатель колхоза. Сколько у него всяких забот? Вообще Варя никому не завидовала. А уж бригадирам и председателю колхоза тем более и никогда, и ни при каких обстоятельствах; она считали работу этих руководителей – адской. Эти должности давались этим людям, казалось ей, в наказание. Их всегда все ругают; и начальство свыше, и рабочие снизу. Это какую же шкуру надо иметь, чтобы такую работу вытерпеть и вынести!?

                Подготовка.

Председателева сестра, тётя Тася, была дома. Встретила брата и Варю с радостью, и даже тихонько всплакнула. Стала собирать еду и приглашала гостей к столу. Но Трофимов, и тут как дома, стал распоряжаться. Он отправил Варю в ванну, а сестру увлёк на кухню. И всё это время пока Варя мылась, и нежилась с устатку, в приятной воде, Трофимов усердно и настойчиво убеждал, и уговаривал, и доказывал свою правоту сестре. Хотя та и не сильно-то  ему возражала; только успокаивала и просила не горячиться, и подправляла его на правах старшей сестры. Он, хоть и ершился, и горячился, но потом соглашался, одумывался, и с ласковой  улыбкой приговаривал:
     - Вам виднее. Сейчас не мужики баб выбирают, и, тем более не родители, как это было давно, в старые – добрые времена. А всё бабы решают, практичные все стали. Не хотят за кого зря замуж выходить. Хоть с какими ты будь усами, или там вихрастым чубом, да в щегольских нарядах: а коли ты смолоду запивоха вонючий, да двух слов не можешь сказать в трезвом состоянии; а под градусом, словно индюк крыльями скребёшь по земле, да хвост свой распушишь.  Да слова всё с матюгами   перемешиваешь, и порой блатные словечки выплёвываешь, словно верблюд мокроносый. Обязательно будут девчата от такого жениха нос воротить, и сторонкой обходить. Уж, какая там «вертанутая особа», согласиться этот облёванный хомут на свою шею надеть; и себе и своим родителям на горе, и в наказание. А остальные все смолоду присматриваются, да приглядываются, да мечту в себе хранят тайную. И при подходящем моменте   найдёт способ нежное и нужное, и необходимое словечко сказать своему любимому. И так она удивительно узор своей любви вышьет, что и не заметишь, как, не только на девушку хомут наденешь, а наоборот; сам на себя, его наденешь, и понесёшь его всю свою жизнь с радостью и удовольствием. Любовь, что работа; глаза страшатся, а руки делают. Будто тяжело и хлопотно, а вот брось её; и сразу почувствуешь пустоту. Сразу поймёшь, что что-то не хватает, чего-то не достаёт. Что и живёшь ты будто бесполезно, и волочешься  по жизни, будто зацепившаяся тряпка за телегу. Вся грязь, вся пыль, вся короста твоя; и волочиться бесполезно и отцепиться бессмысленно. Без любви, да без работы, ты будто и на человека похож, а нет в тебе человеческой привлекательности, и ценности. И ты будто без стержня – вихлястый какой-то, не надёжный, и в конечном итоге; никому, и нигде не нужен. Нельзя такого человеком назвать. Ибо стоящие рядом «человеки» обидятся, и не из-за чванства своего, а больше всего от гордости и из чувства собственного достоинства. Человек, всё же, это должно звучать гордо. А не пошло. Нельзя марать пошлостью имя человека. Ибо от того, какую мы дадим оценку человеку, каким качеством наделим, или согласимся присвоить слову – человек – такое и будет наше общество, а от нас зависит. Каким быть обществу наших детей и внуков. Без любви, без труда человек опускается на ступень ниже, на ту ступень, от которой, поднявшись, в своём эволюционном развитии, на ступень, где он стал называться  человеком. Современный человек должен быть всесторонне развитым; и в меру физически, и в меру умственную. Не должен человек быть, как лошадь – только возы возить. Или, как попугай – только какие-то слова повторять; это есть не что иное, как недоразвитость, или однобокость. Я часто вспоминаю слова Маяковского: - «Папаша землю попашет, стихи попишет».
      Варя насухо вытерлась полотенцем, и в просторном халате с плеча тёти Таси, вышла из ванной. Разговор смолк. Трофимов присмотрелся, проговорил:
            - Ну, Варюха-горюха, тебя и не угадать. Ты, оказывается, первый сорт. Встреть я тебя в городской толпе – и не угадал бы.
            - Ну, уж скажете! Всё бы вам людей по сортам делить; первый, второй…
           - Варюша, да разве я их делю? Сами они делятся. Есть и первый, есть и второй, и третий сорт, а есть и несортовые – так себе, брак, мёртвый отход. Общество держится только на сортовых людях. Движущей силой является сознательный, патриотический, трудолюбивый и трезвый рабочий класс. А остальные или совсем не работают, или делают вид, что и они тоже надуваются; одни поднимают, а другие от показушной натуги краснеют, да подбадривают: не польза, а только один вред от так их. И, что с ними делать, как их переделать: чтобы пусть не польза, да хоть вреда бы от таких не было.
И куда от таких податься, или их куда девать?
        - А, вы товарищ председатель, об этом голову свою не ломайте. Вы с достойными людьми – достойную жизнь организуйте. А тех бросьте; сопьются сами, от заразных болезней вымрут сами; ну, вероятно – туда им и дорога, - включилась в азартный и спорный разговор Варвара.
        - Доченька, так ведь жалко, свои же! - вмешалась Таисия.
        - Вот у вас, председатель, допустим, нога заболела; гангрена началась, через сутки вам смерть. Что будете делать? Если жить захотите, вы быстренько к хирургу; и будете умолять его – отпилить вам больную ногу. Ведь – так? Конечно, так! И больно вам, и жаль ногу, а что делать? Отпиливать будут. Металлической ножовкой пилить будут. Стон, боль, крик, кровища, да и потом неудобно с костылями ходить. Конечно, протезик потом приспособите аккуратный; и будете дальше председательствовать. Конечно, если жить охота, да колхоз дальше крепить желаете.               
          - Ну, Варвара, ну Владимировна! Не знал я, что ты такая «кровожадная»!
          - Да не кровожадная я, а очень даже добрая; я хочу, чтобы вы живым остались, даже пусть без опасной ноги. А если бы ты пожалел ногу, то умер бы. Кому от этого польза? Ни себе, ни людям. Мы же с вами атеисты – не подвержены эфемерным предрассудкам. О чём речь?  Конечно, если по диалектике, то всё движется; в медицине со временем откроют другие способы лечения гангрены. И я не утверждаю, что нужно делать только так, а не иначе.  Возможно, есть и другие способы, и пути лечения. Это перед всем народом надо поставить такую задачу в поисках лечения «гангрены», и ваших несортовых людей. Была попытка: Сталин и другие потом ссылали таких больных в места не столь отдалённые, под строгим контролем заставляли заниматься полезным трудом. Многое, кое-что применяли, а тунеядство, и воровство продолжает быть. Попробовать надо теперь и другим путём. Пробовать и думать, и заботиться о себе надо самим. А иначе на земле о нас другие люди думать будут, и проводить всякие эксперименты. Мировое сообщество не может допустить, чтобы нация, находясь на несметных природных богатствах – была нищей. Не позволит оно существованию такого позора на земле.
        - Товарищ философ, откуда вам известно; о чём  и как думает о нас мировое сообщество? – заинтересовался Трофимов.
        - Давайте без философов и без вам. Не надо меня так возвеличивать. Но есть в человеке, так называемое, логическое мышление. Ораторы ещё с римских времён им пользовались. И если к эрудиции по определённому предмету прибавляли логику; эти ораторы были не превзойдёнными.
          - Стоп, стоп, стоп, Варвара, стоп! Остановись, у нас времени мало. Мы тут с сестрицей голову ломали; как тебе ловчее встречу организовать, да чтоб без промашки; а оказывается для тебя это, что семечки полузгать. А как домой вернёмся; буду хлопотать, чтобы тебя в партийную школу отправить, а потом и рекомендовать тебя в парторги в наш колхоз.
           - Ой, ей, ей, какая перспектива! Да у меня партийный стаж всего один год. Надо иметь стаж не менее трёх лет.
          - Ну, и что, что год. У тебя, что за три года рога вырастут?
Таисия встряла в разговор, перебила их перепалку.  Напомнила, что на задумку осталось очень мало времени. Трофимов отдал сестре пятьдесят рублей, и та с Варей ушла в парикмахерскую. 
    Трофимов напустил в ванну горячей воды, разбавил её немного холодной. Потрогал пальцами и залез в воду. Он долго там лежал и нежился и отдыхал от тряской дороги и от переживаний с этим букетом. Усталое тело просило покоя и тепла, и тут это было. И это называлось блаженством и счастьем бытия.  «То ли крестьянский мужик добьётся  такого? Ох, как не скоро! А может и никогда. А когда на кормильцев обращали внимание? Вот взять пример: мать родит ребёнка, и грудью кормит, и обувает, и одевает. И воспитывает до совершеннолетия, в армию отправит. А это чадо посмотрит на белый свет; увидит ванну и работу по гудку, и электрический свет в домах, и освещённые улицы, и асфальт кругом; остаётся там; и мать родную забросит и забудет. На что уж святой человек – мать, не то, что крестьянский мужик для государства. Оно и забудет, что есть крестьянин на свете; не то, чтобы знать и помнить его нужды и заботы. Есть мужик – есть проблемы: нет мужика и проблемы нет. А чтобы мужик был, а проблем не было: нужно очень просто сделать. Забыть, что мужик есть, и жить не замечая, а думать, что его нет. И пусть он сам переживает и доживает. Вот слова из головы не выходят: - «Как живёшь, мужик? Хорошо – как нибудь, живём?!?!» Ах, Гоголь, Гоголь, какое ты слово подобрал!!! 
Есть на свете цивилизация, есть цивилизованные государства, есть цивилизованные люди и цивилизованные взаимоотношения между людьми: говорят, что есть. Вот бы…».
    В двери загремели ключами, мысль прервалась, он встрепенулся, и стал ополаскиваться, и одеваться.
       - Ну, вот и мы к торжественному параду на выход готовы. Где, ты братец?
        - В ванной я, сейчас выйду, - откликнулся Трофимов, и, надев халат и комнатные тапочки, вышел из ванной, подошёл к трюмо, стал причёсываться. Сестра на кухне стучала ножом на разделочной доске, измельчая овощи на салат. В зале, в глубоком кресле сидела какая-то дама. Длинное платье горело ослепительной белизной. Чёрная толстая коса была уложена короной на голове. На гордой шее блестела золотая цепочка, с золотым медальоном. Серебристые туфельки ярко блестели и чётко выделялись на ярко-коричневом фоне ковра. Чёрные брови чёрными дугами выступали из-под тёмных очков. Незнакомка перебирала кнопки пульта, ловила по телевизору программы передач. Трофимов тихо прошёл на кухню и шёпотом спросил:
       - Нянь, а кто это? А Варя где?
Сестра не поднимая головы, и пряча улыбку на лице, кивнула головой в сторону зала и односложно ответила:
             - Вон, там.
Трофимов вытянул губы, покачал головой. - «Неужели? Не может быть»!
Он нерешительно прошёл в зал, и осторожно пальцем потрогал плечо незнакомки. Та «небрежненько» взяла двумя пальцами за обшлаг рукава халата и отвела в сторону руку Трофимова, проговорила отчуждённым голосом:
          - Извините, пожалуйста, но я бы попросила – без рук, молодой человек.
Трофимов отдёрнул руку, потом опустил обе по швам, смотрел на незнакомку и думал: - «Неужели сестра разыгрывает меня. Должна быть Варя, да нет, не она. Он молчал и ждал. Потом та встала, сделала реверанс, и, снимая очки, произнесла Вариным голосом:
           - Будем знакомы, товарищ Трофимов, рада познакомится с вами, молодой человек. Как я вам показалась?
         - Варюша!    Нянь, иди сюда, ущипни меня. Не во сне ли это?
         - Нет не во сне, не во сне. Собирайся сам-то. А то уже полдевятого.
         - Вот, что значит макияж. Какую красоту сотворили!
         - Ничего не сотворили, просто дорогой изумруд в дорогую оправу поместили, - вмешалась Таисия в разговор. Трофимов повернулся в сторону сестры и воскликнул:
         -   Женщины - это вечная тайна; и нет ей разгадки до скончания века. Какая эрудиция, светские слова и выражения. Чудесная тайна!
         - А ты, братец, до сих пор романтик и поэт душой. Как ты умеешь любить, всё, что достойно любви, милый братец!

                Встреча
   Кеша несколько раз прошёлся по площадке возле здания клуба, посмотрел на часы, и подошёл к буфетчице за мороженым.   Не заметил, как плотный моряк, в полосатой тельняшке, в бескозырке, и в брюках клещ, и в начищенных туфлях, широко расставляя ноги, по давно ушедшей привычке, и держась под руку с девушкой, в белом платье, прошли тротуаром по проспекту.  Свернули и зашли на площадку перед клубом. Возле огромной бетонной чаше, покрытой бронзовой охрой, наполненной  цветами, остановились.
          - Иди, Варюша, вон к той телефонной будке. А я вот тут в сторонке на лавочке посижу, понаблюдаю, подожду тебя, или вас. Иди. Дай бог тебе счастья.
     Варя пошла. Идти было стыдно, щёки пылали огнём. «Глазами бы не смотрела на людей». Она поправила очки, стараясь за ними скрыть всё лицо, сердце надсадно стучало, как перегретый двигатель её вездехода при подъёме в гору.
     Кешу она заметила сразу, и выделила из толпы, снующих тут людей.
Роста он был среднего и такой же, как и Варя. Но годами он был постарше её. Цепким девичьим чутьём она безошибочно определяла параметры и качество заинтересованного человека. Она одёрнула свою мысль, упрекнула: - «Какая ты. Варя.  Уж и под себя примеряешь». Второй мыслью поддержала себя: - «Так, а зачем тогда я тут? Я куда пришла, и зачем? Да, все же так делают. При первом взгляде каждая из нас проговорит про себя: годится, не годится, подойдёт, не подойдёт?  Каждое добро движется справедливостью. Я по пути к добру, но я то вместо другой иду.  Чужое место заняла. А это не справедливо. А большой ли это грех? Ладно, лишь бы первое слово сказать. Почувствую сразу.  Дай бог не сбиться с логического рассуждения – чужого счастья не возьму; уйду, оставлю, не прикоснусь. Хорошо бы он сам, хорошо бы случайно; ну, как принято у людей! А как принято? Кто это сказал, что всё то, что принято, то и правильно, и хорошо?  А вот я так сделаю, как получится, и мной это будет принято, мной одобрено, и будь со мной, и, по-моему»!   
     Телефонная будка была занята, Варя подошла и остановилась, будто ожидала очередь к телефону. «Это уже удача», сердце успокоилось, страх потихоньку улетучивался, как угарный газ из груди, и заполнялось тёплой приятной волной.
  Кеша отошёл от лотка с двумя порциями мороженного, направился к будке.
  Трофимов видел, как молодой человек подошёл к Варе.  Та поправила очки на глазах. Ответила на приветствие.  Потом они довольно долго рассматривали друг друга. Потом пожали руки, видимо знакомились.  «Эх,  послушать бы, о чём они говорят. Не сконфузится ли Варя, не сорвётся ли его задумка. Но, кажется, налаживается дело: вон пошли они вместе по площади, направились к калитке, прошли её, удалились по дорожке в глубину парка.
      «Не бежать же мне следом, не прислушиваться к их разговору, не наставлять их на ум, не подсказывать же им о чём и как между собой говорить. Не маленькие они. Да эти сегодняшние молодые сами кого хочешь, научат. Да это бы ладно. Только мне-то ведь инженер в колхоз нужен. Да и для Вари  была бы достойная пара».
      Председательские заботы никак не выходили из головы. И, он, чтобы как-то освободиться, хоть на время, от таких мыслей; поднялся, прошёл к газетному киоску.  Купил газету «За родину» и, вернувшись, сел на диван, и погрузился в чтение.  «А, что зря время проводить»! 

               Декабрь 2008г.   


      
               


























                ОТКРЫТИЕ  ВЕКА.

                Сто препаратов.

     В дверь тихонько постучали. Потом открылась одна половина двери.  В кабинет вошла старший научный сотрудник, доктор биологических наук Любовь. Сотрудники обычно её называли Любаня. В руке она держала конверт. Заметив, только одного склонившегося к микроскопу сотрудника, произнесла:
           «Сан Саныч», а где же Владимир – наш батюшка? Ему письмо пришло, куда положить? Она внимательно смотрела на склонённую фигуру коллеги. А тот, не поднимая головы, поднял над собой правую руку, пригласил её к себе, и, указав на рядом стоящий стул, так же знаками пригласил её сесть за стол. Потом ненадолго оторвался от прибора, и, взяв авторучку из нагрудного кармана, стал торопливо записывать в раскрытой ученической тетрадке, свои наблюдения в продолжения текста. И вновь склонился к смотровому стеклу. Через минуту произнёс:
           - Тшш, тихо, тихо, тихо, так, так, вот оно! - Вздохнув, склонился снова над тетрадью, записал. И лишь потом поднял  осунувшее, вспотевшее лицо, воскликнул:
           - Вот, смотри, Любаня, получилось! Прав старик наш, Владимир – батюшка! Поручал мне перепроверить наши опыты. Всё подтверждается. Всё правильно!
            - Что их было  проверять, и так на сто раз всё проверено и перепроверено? – отозвалась Люба.
            - Нет, вы, подождите! Мы все знаем; что во всех живых организмах существуют зачатки злокачественных опухолей.
            - Знаем, - отпарировала собеседница.
            - Знаем и то, - не выпуская инициативу разговора, - что при определённых, благоприятных для них условиях, они развиваются и превращаются в злокачественную опухоль. Мы, что делаем? Мы начинаем лечить эту опухоль.  Так? Так! Старик дал нам задание, и мы все пять лет бились над этой задачей. Нашей лабораторией открыты и изобретены сто препаратов для лечения этих опухолей. Из них двадцать пять препаратов растительного происхождения открыты тобою. Двадцать препаратов животного происхождения открыты мною. Остальная половина препаратов химического происхождения открыта стариком.
         - У тебя есть, что ни будь новенькое? Я же это знаю, - откликнулась Люба.               
         - Я вот сейчас закончил перепроверку эффективности воздействия всех ста препаратов; все действуют безотказно. Я пытался поискать другие химические соединения. Но всё натыкался на формулы его препаратов. А у моих препаратов или низкий эффект, или вредят пациенту. Я больше не знаю, что и делать?
          - А я последнее время не вылазила из компьютерного комплекса; искала то же самое в Интернете, но там числится только восемьдесят препаратов во все мировой науке, и медицинской практике, вынесенных на спутниковую связь. Я полагаю, что их существует гораздо больше. Часть из них находится под секретом, часть в стадии разработки, а некоторая часть находится на испытании у медиков.
           - Я тогда не понимаю, что же задумал старик? Что он хочет? Он тебе, случаем, ничего не говорил?
            - А ты, что забыл? Он на новогоднем вечере, какую речь произнёс? И все ему дружно аплодировали, не дав ему закончить речь, заглушили её. Я сидела рядом с ним, и едва разобрала.
           - И, что же ты разобрала?
           - Он поздравил каждого с наступающим годом, пожелал всем успехов и здоровья, новых достижений в кропотливой работе в поисках средств по уничтожению зачатков…. Его не дослушали до конца, подумали, что он на этом и закончит поздравления. Все поднялись, подняли бокалы, и, под поздравление президента, стали чокаться бокалами, и выпивать шампанское. И не обратили внимания на концовку речи «старика». А он смутился нашим невниманием и с кислой улыбкой присел к столу.
         - Значит, он в одиночку бьётся над этой задачей, а мы топчемся на этой бесконечной дороге поисков, - уточнил Саша.
        - Я тебе ещё раз говорю. Что в условиях обитания и наличия живых существ на земле.  И возможных препаратов, или  их элементов, не считая отображённых в таблице Менделеева, а и больше того: нет ничего другого, что удалось человеческому уму, при современном уровне его развития, - продолжала доказывать своё убеждение и своё видение проблемы и решение тупиковых, казалось бы, задач Люба.
        - Он, что хочет переплюнуть человеческий разум, и выйти один вперёд всех? Он, что хочет Богу руку пожать? – глубокомысленно и с тайным выражением подтвердил мысль  собеседницы Саша. Они смолкли, и пожали в недоумении и с огромной задумчивостью плечами. Потом обратили внимание на мигание разноцветных лампочек множества приборов, и особенно на сигнальные лампочки регуляторов температуры, влажности, магнитной нейтрализации окружающего пространства кабинета. Чуткий прибор, уловивший грустное настроение, неработающее сидящее положение сотрудников, обитателей кабинета лаборатории Научно-исследовательского института, включил нежную музыку с бесконечным полётом фантазии в бесконечных просторах земли и самой вселенной, и времени.
     Каждый думал по-своему, но об одном и том же; об идее шефа.
     Перед самым концом рабочего дня, когда уже село солнце, густые сумерки покрыли округу.  Из трёхсот-метровой глубины подземного лабиринта лабораторий на компрессорном лифте поднялись остальные сотрудники, а через минуту и сам шеф. Вид его был обрюзгший, осунувшийся, смертельно уставший. Все сотрудники встрепенулись, повернули к нему навстречу головы. Магнитно-вибрационный автомат отключил музыку. Почувствовав нетерпеливые взгляды своих трудоголиков, ждавших его ответа, которого у него не было; он повёл вяло плечами, раскрыл как уставшая птица крылья, свои руки и печально произнёс:
           - Не знаю, что и делать? Ни я, ни мы с вами, ни мировая наука не придумала ни препаратов, ни методов уничтожения раковых возбудителей. В опубликованных информациях такого ничего нет. Возможно, что-то есть у кого-то, но этого мы не сможем узнать, так как до поры до времени это держится под государственным секретом. Я давал задание Андрею поискать такую информацию в секретных службах всех государств. Что сегодня нам скажет Андрей?
           - Я только зря потратил время. Я взломал секретные базы данных трёх миллионов лабораторий всех государств и ничего не обнаружил, даже близко к этому.  Вон Дима эти данные сгруппировал в одну сводную ведомость и переключил компьютер на автоматическую сортировку по значимости приближения к нашей теме. Возможно, потом легче будет сориентироваться. И над чем ни будь, придётся поработать дополнительно. Чтобы приблизиться к нашей цели.

                Письмо из села.

            - Шеф, вам письмо из села; вот возьмите, - предложила Люба, и, взяв письмо со стола, подала Владимиру. Тот взял конверт, распечатал и погрузился в чтение. Все молчали, смотрели и ждали, что им скажет шеф. Алёна не вытерпела, поинтересовалась:
           - Владимир, если не секрет, прочтите вслух. Послушаем, что творится в матушке деревне в это смутное время. Все ли живые там наши родичи и знакомые. И с вами отвлечёмся, и отдохнём от этих зачатков.
           - Почитайте, пожалуйста, вслух, - отозвались сёстры Вера и Катя.
Люба и Дима забрались в кожаное кресло, уселись как в детстве, плотно прижавшись, друг к другу. Санька сел на пол, на ковровую дорожку и опёрся локтем правой руки на стопку книг, положив подбородок на ладонь. Алёна вытянулась во весь рост на диване, прикрыла глаза. Георгий, как обычно его называли Гер-Саныч, примостился на третьей ступеньке библиотечной стремянки, приглаживал, ещё ни разу не бритые, усы. Он был младший из этой команды, он не позволял себе ни лишнего действия, ни лишних слов.  За такую корректность и кратность его звали просто Гер-Саныч, или корректор.   
    Поправив очки, Владимир, вернувшись к первой строке, стал читать вслух:
         - Здравствуйте, дорогие братья и сёстра, племянники и племянницы, пишет вам ваш брат Валентин. Живём мы скудновато. Колхоз сжался как пружина и в объёме, и в терпении. Часть коров вырезали, нас сократили. Все блудят по селу без дела. Никому молодёжь не нужна. Начали даже покуривать анашу; не пойму за что покупают. Многие собирают по заброшенным участкам коноплю и употребляют. Дед меня кое-как пристроил кочегаром. Угля не хватает, потому, что рядом живущие граждане по ночам растаскивают его вёдрами; за мелкие кражи наказанию не подлежат. Не станешь же за ведро угля оформлять дело в суд. За два месяца у нас умерло десять человек, трое повесились; не вытерпели над собой издевательства законов. Демократы только одно сделали положительное; что не нужно искать, кто бы могилу выкопал. Безработных наплодили много – есть кому. Вперёд-то рабочих рук не хватало, так как было много рабочих мест, все главные и подсобные производства работали. А теперь большинство участков закрыто. Вон детский сад закрыли.  Его тут же растащили, много стоит брошенных домов, их тоже все разобрали. На земельные доли выдают хлеб дольщикам по рыночным ценам. Если выдать по льготным ценам то ничего не останется в колхозе, и последний скот повыдохнет. Овец всех ликвидировали, кошары все развалились. Сейчас начинают вынуждать дольщиков оформлять свои доли. И опять надо платить, не столь за землю, сколь за плату за оформление. Налогами задавили, дальше некуда.  Много брошенных усадеб  заросли бурьяном. В одном селе образовался пожар, и половина села сгорело. И никому это не нужно. Власти говорят, что они не имеют право вмешиваться в жизнь и судьбу крестьян. Когда у Черномырдина спросили, что нам тут трудно жить, ведь Сибирь же. А он, не моргнув глазом, ответил: - «А вас тут никто не держит». К чему это? Мы тут сидим и рассуждаем, что мы тут лишние и ни кому не нужные люди. На Сибирь другие народы глаз положили. Это значит, чтобы без войны у нас всё отнять. Вот, мол, вы неумехи, вам и землёй делать нечего. Дедушка говорит, что русского мужика силой не взять. Так враги теперь по-другому решили завоевать нас. И слух дошёл до нас, что в Америке кончились природные запасы нефти, так они на нас давят. Выпустили гадкую политику, что природные нефтяные и газовые запасы на нашей земле, есть достояние не только русского человека. А это, мол, достояние всего человечества. А почему мы не предъявляли своих прав на их залежи в своё время? Это, что; у кого сила, у того и власть, а у кого власть, у того и богатство. А богатство-то сосредоточено в основном в Сибири. Вот поэтому, нас отсюда и выталкивают экономическими методами.  Сеют вражду между нами; для этого наплодили большое количество разных партий и общественных организаций, чтобы они грызлись между собой за власть и за капитал. А люди им только мешают, или являются средством наживы. Мы же все понимаем, что главным качеством общества является его сплочённость, а которое в свою очередь держится на справедливости. Нет её, нет и силы, нет и общества.  Это же относится и к государству. И, что только делать? Ни кто не знает. Нет в России человека, который бы сказал, что нам делать. А как бы нам хотелось иметь такого умного человека! Да где его взять?
     Катя не выдержала, высказалась:
         - Ты, смотри, каким братец стал политиком.  Всё то он видит, всё то он понимает. А мне она не нравится. Вот наша работа, это, да!
         - Не перебивай, Катя, слушай дальше, - одёрнула говорившую сестру Вера. Та смущённо смолкла, стала слушать. Владимир продолжал:
        - Ну, ладно, о политике больше не буду. Я знаю, вы её не любите. Вам науку подавай. Ну, вот вам на научную закуску случай расскажу.
Когда нас сформировали в звено кочегаров, то по технике безопасности нас обучал бывший инженер, теперь на пенсии он. И вот на последнем уроке он нам рассказал небольшую информацию. Говорил: - «Что в будущем человечество ожидает очень серьёзная проблема с энергоносителями. Запасов на земле имеется меньше и на меньший срок, чем будет светить солнце и продолжаться жизнь. Ну, мы его и спрашиваем; А, как же люди жить будут? А он и пояснил, что у обезьяны в голове одна извилина.  А у человека всего лишь только полторы извилины, а он вон насколько умнее её. И в будущем, в процессе эволюции человека, у него накопится опыт и знание, чтобы увеличить ум человека, а тот и решит мировую энергетическую проблему. Ну, мы это приняли за байку и посмеялись над дедом. Тот махнул на нас рукой и отпустил по домам.
          Директор школы вчера приходил на мою смену.  Предлагала нарядиться дедом морозом на ёлку. Я согласился.  Это хорошо.
Ну, до свиданья, пишите. Остаюсь ваш Валентин.
       Владимир поднял голову, осмотрел своих сотрудников и ждал реакции.
Все сидели тихо; кто смотрел на него, кто закрыл глаза и, вероятно, думал.
             - Так, господа дорогие, что скажете о письме Валентина? Давайте по порядку, ну, что скажет Алёна? – спросил Владимир. Та отозвалась, нехотя и тихо:
           - Свою проблему крестьяне пусть решают сами. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Что теперь мне до них? Энергетические ресурсы земли и нашей страны меня не волнуют; на то есть правительство и международные организации. Они договорятся, как нужда приспичит. А вот относительно того, чтобы человек поумнел. В это не верю. То, что человек набирается опыта, и делается широко информированным, это допускаю. А то, чтобы извилины там считать, это божья воля. Мы с Андреем можем прочесать весь Интернет, пробраться в секретные сайты секретных медицинских организаций мира.   Данные по этой теме сгруппируем в сводную ведомость, и представим вам через полгода. Если вас это устраивает, то мы можем приступить к этой работе с завтрашнего дня. Всё, у меня больше нечего сказать.
       - Что нам скажет Андрей?
       - Я согласен с Алёной. Так, так пусть будет так. Только я боюсь, чтобы нас не засекли после прошлого взлома сайтов секретных организаций. Сейчас все обиженные начнут объединяться против нас; могут накрыть, или запустить в мою систему вирус и всё испортится. Мне потребуются несколько защитных экранов для моего компьютерного комплекса.
        - И в чём дело? – поинтересовался Владимир.
        - Есть проблема. Деньги у меня есть на защиту. Оборудование в продаже имеется. Вся сложность состоит в секретности; необходимо установить защиту, так, чтобы это никто не заметил. Если обыватель не отличает приёмно-передаточное оборудование от защитного, то ему всё равно. А специалист немедленно догадается, рассекретить нас никакого труда не составит. Или запустит к нам вирус.               
        - Я думаю, что защитой от взломов сайтов твоего комплекса займётся Сан-Саныч. У него же была докторская по этой теме. А с вирусами пусть занимается и помогает тебе Валентина.
         - А мы на рыбалку с Димой пойдём, - отозвался Георгий. 
         - Пойдёте, пойдёте, но только сегодня. А завтра с утра вы пойдёте ко мне в центральную подземку. Я вам ещё раз прочту письмо Валентина, и получите задание под № 1. Там договоримся, что делать.
         - А, что там наметите план, как завладеть мировым господством? – с юмором отозвалась Алёна.
         - Ни один человек на земле, с современным уровнем своего развития, не способен найти метод и средства, для овладения мировым господством, -  отозвалась Люба. 
  Стараясь вовлечь её в разговор, Владимир спросил:
         - Я считаю, что если в одной голове не вмещается необходимое количество знаний, то тогда можно собрать больше умных людей и они могут заменить одного сверх-умного, или хотя бы компенсировать его уровень.      
         - Какие бы не были умными несколько человек; они имеют какие-то разногласия. На утряску и сглаживание этих разногласий потребуется определённое время и силы. А в критический момент это приведёт к срыву или окончательной потере этой идеи. Ум одного человека не заменить сотнями различных характеров. Собираются в коллектив люди, которые каждый в отдельности не знает, что и как делать. А при неудаче и спросить будет не с кого. Скажет любой, что, - «Я-то при чём». За жизнь на земле, мы привыкли считать, отвечает Бог. Если жизнь сложилась, мы говорим: - «Слава Богу». Если не сложилась, мы говорим: - «Бог наказал». 
         - А можем ли мы с вами сделать работу, которой занимается Бог?
         - Я не знаю, и вы не знаете, какой работой занимается Бог. Но вмешаться в организм любого живого существа, в том числе и человека, мы способны. Медицина тому пример.
         - Но, почему пока никто на земле не переделал человека, и не поднял его на ступень выше. Валентин пишет, что у обезьяны одна извилина, а у человека полторы извилины в мозгу. Вот ты доктор медицинских наук; вы знаете всё, до последней клеточки в устройстве человека. Вот ты скажи мне, что такое извилина. Это, что условное выражение медиков. Или это действительно какая-то ниточка, которая имеет у обезьяны одну петлю, а у человека полторы. Или мозг это творожная масса. Где формируется память и широта познаний.
        - Я могу на это ответить, только книжными словами. Некоторые пытались найти подобный ответ.  Но абсолютной целью никто не задавался.
Возможно, цели такой не было. А возможно технических возможностей было мало. Уму разуму учат люди друг друга долго и нудно. Используются; детские сады, школы, институты, академии.
          - А пока человек пройдёт такой путь обучения, а там и работать некогда; уж и старость наступила. Возможно, такой путь можно сократить. В помощь можно использовать такие богатые инновационные технологии. Что, учёные не видят таких возможностей?
           - Видят, конечно, но цели такой никто, видимо, не поставил, а может быть, и поставил, да мы не знаем. Всё новое всегда держится под большим секретом.
           - А если я тебе поставлю такую цель, ты согласишься этим заняться?
Владимир внимательно смотрел на Любу и ждал ответа как смертельного приговора. Ибо от её ответа зависела вся его научная карьера и престиж. А без этого он и жизни себе не представлял. – Ну, так и что скажете?
           - Я согласна. Но мне нужна практика. Мне надо обновить свои навыки в хирургии. Но опыт сделать придётся на авторе письма об извилинах.
           - Это потом. Пусть они проведут отопительный сезон. Весной мы их к себе вызовем. А пока пойдём в операционную вместе. Надо основательно подготовиться к той единственной операции, ради которой я посвящаю свою оставшуюся жизнь.
            - Ещё замечание; придётся опыты ставить на животных.
            - Да, конечно, это классическая схема научных работ.

                Высокий  гость

     Этот вечер и всю ночь они провели дома, что случалось очень редко, за последние пять лет. Владимир так и сказал всем своим коллегам перед уходом домой:
        - Дорогие мои товарищи, и друзья, и родственники прошу вас от всей души; пожалуйста, сегодня отдохните и не думайте об этом разговоре и не читайте и не развлекайтесь, погуляйте на свежем воздухе и выспитесь вволю. Всё, идите, спокойной вам ночи!
Все покинули свою обитель - лабораторный комплекс, которым курировал сам президент страны.
  Он отлично помнил все коды сигнальных дверей всего комплекса. Без этого научного центра он не мыслил своей работы; ни в своей стране, ни на международной арене. Этот комплекс помог ему выносить идею отмщению своим врагам. И если не удавалось договориться дипломатическим путём и личными встречами; пускал в ход секретные средства воздействия на этих лидеров и их страны. Ещё в бытность свою руководителем секретных средств борьбы, они с Андреем и Алёной установили взрывные устройства возле берегов многих стран на дне океанов. В тот же год, направленный удар взрывного устройства разрушил столицы трёх государств. Информационные агентства сообщили, что это случилось от землетрясения. Обнаружить эти устройства невозможно, их затянуло илом и водной растительностью. Теперь бы уж и сами не смогли бы их обнаружить. Только получали ответные сигналы об их технической готовности и техническом состоянии. А к тем государствам, которые расположены вне досягаемости действия этих океанических устройств, пришлось придумывать другие средства. Это были совсем другого направления и технического решения устройства. Но вот уже третий год эти устройства служили исправно и безотказно. Тут вообще невозможно подумать, а тем более догадаться о причастности человека к таким явлениям; как океанские ураганы, и затопления огромных территорий. «Вот вам, господа хорошие, восстанавливайте разрушенные территории, а нам пока не угрожайте, и мы спокойно хоть поживём».
  А сегодня у президента новые заботы. Он и пришёл в лабораторный комплекс, в основном со своей проблемой. Как заставить людей работать и тем самым вывести страну в мир цивилизованных государств и обеспечить им независимость. Опять всплыл старый, как мир, вопрос; - «Что делать»?  И ответов на один вопрос было много. Одни жестоко эксплуатировали, другие писали демократические конституции, а сами уничтожали многих своих сограждан.  Иной раз своими силами, иной раз по договору с другим лидером расстреливали на войне, которую сами же и спланировали, и подготовили всё к тому, чтобы русские были не готовы; ни к войне, ни к обороне. Но всех уничтожить не смогли, и нация ожила, и нация живёт, но над ней проводят сотни операций, так называемых реформ.
      - Так, вот, что господа учёные, - начал президент своё выступление, - я не намерен менять ваши научные планы, продолжайте свои поиски. Но если у вас как-то останется время или ваши работы соприкоснуться с моими проблемами, то я бы хотел выразить надежду, чтоб вы обратили внимание на мою главную задачу; максимальное развитие нации, максимальное  обогащение,  не отдельных личностей, не отдельные классы и группы людей, а всех. Удовлетворение всех и всяческих потребностей каждого человека, их умственное и физическое развитие. Чтобы мы занимали первое место по оценкам критерий благополучного проживания и стремительного развития страны. И, чтобы это было не стихийно, а строго по научно – разработанным законам с учётом интересов всего общества, всего государства. Что вы мне скажете? Что мне делать?
    Все сидели припухшие.  Молчали и думали. Люба толкнула Владимира в плечо; не молчи, мол, отвечай. Тот смущённый поднялся, отёр лицо ладонью, шевельнул подбородком, поморгал глазами, заговорил:
         - Господин Президент, мы отлично понимаем ваши трудности колоссальную ответственность вашу перед обществом, но готового ответа и разработки пока у нас нет. Мы работаем сейчас над проблемой нахождения средств и препаратов по уничтожению в живом организме раковых зачатков. Нигде нет на это положительного ответа; ни в научных кругах, ни в Интернете, ни в секретных государственных лабораториях всех стран. Конечно, медицина излечивает сейчас раковые заболевания на определённой степени его развития. Но нам бы хотелось найти такой препарат, который бы позволял, в период профилактики, избавить все живые существа, не только человека от раковых зачатков. Как и многих других болезней, которые находятся в организме и не дают о себе знать до определённых условий. Мы убедились, что и мы, и вся медицина пришла в тупик перед этим вопросом, а, что делать?   
         - И в каком же направлении вы сейчас работаете, и что у вас в перспективе? На что мне надеяться?  Или мне прикажете прикрыть вас? И обратиться к научным центрам других государств?
          - Мы собрали все данные со всех центров и служб на земле. Там таких вопросов тоже много и ни одного ответа. Есть рекомендации и советы от кратких выводов, до огромных философских фолиантов.
          - Мне, что, и надеется не на что?
          - Надеяться можете. Мы тоже надеемся на положительный исход наших поисков.
           - И в чём же они заключаются ваши поиски. Что, как и у всех одна теория? А мне нужна прикладная наука: и в скором времени. Чем же вы занимаетесь?
           - Определением мозговых извилин, - отозвался Георгий.
           - Чем, чем? – встрепенулся президент. Но тот смутился. А отозвался Саша, указывая рукой на Любу:
            - Пусть Люба пояснит. Она уже наметила этапы исследования.
            - Интересные у вас обращения, как в одной семье. Ну, Люба, так Люба, пожалуйста, говорите. Возможно, я, чем смогу вам помочь. Вы уж сразу и говорите. Я на заметку возьму. 
              - У нас, как у писателей и поэтов, стоят всегда три вопроса; что исследовать, как исследовать и зачем? На поставленные вами вопросы, господин Президент, однозначного ответа нет. Те ответы, что давали цари и современные руководители государств, сейчас мы применить не можем. Вами, господин Президент, ставятся задачи, которые старыми методами вы ни пользоваться, ни принять не захотите. Вам нужны нестандартные решения. И чем они загадочнее и невероятнее, тем дольше будет жить ваша власть и вы сами. Потому, что у вас будут учиться и ждать от вас нужных решений, неизвестных никому. В противном случае к вам пропадёт у общества всякий интерес.  Ну, это теория вам всем, и вам, господин Президент, ясна и понятна. И поэтому мы решили идти другим путём. Путём создание нового человека, с более широким кругозором, способного ответить на ваши вопросы и  нам помочь. Мои коллеги Саша и Георгий правильно сказали; что мы хотим сначала изучить строение мозга человека и отыскать в нём эти самые полторы извилины, называемые памятью и умственным уровнем человека. Нам потребуется абсолютно другая аппаратура. Как говорит Андрей и Алёна придётся отказаться от всех линз из стекла.  Заменить стеклянные линзы   алмазными, дающие возможность рассмотреть эту извилину в мозгу человека. И если мы увидим эту извилину, и определим её структуру и строение, мы постараемся удлинить у человека полторы извилины, хотя бы до двух извилин.
         - Так, сколько же лет потребуется такому человеку заполнять знаниями эту половину извилины. Мы свои настоящие полторы извилины заполняли тысячи лет, и сейчас продолжаем их заполнять, - увлекшись рассказом Любы, вставил своё восхищение президент.
       - Если мы определим форму этой извилины, тогда и решать будем, как её заполнить.
        - А, что это значит?
        - Если извилина представляет собой нечто похожее на нить, на которой нанизаны бисеринки памяти, мы её удлиним и заполним. Если же это имеет форму ячеек, заполненные памятным составом, мы тогда их постараемся изготовить сами и заполнить ядрами памяти. Там видно будет, как их назвать. Ибо сейчас это всё условно. Возможно, эта мозговая масса представлять будет пчелиную сотовую рамку, в ячейках, которых хранятся вещества памяти. 
         - А дальше что?
Люба перевернула следующий лист блокнота, посмотрела и продолжила:
         - Если наши ожидания оправдаются, и мы обнаружим ячейки, мы их рассмотрим и изучим их работу, и наполняемость. А как только удастся это сделать;  то потом дело техники. Мы сформируем такие же ячейки в свободной массе мозга и заполним их научной информацией в этом изготовленном объёме.
          - Так, и что мы из этого получим? Что это нам даст?
 Люба перевернула ещё один лист блокнота и продолжила:
          - Только такой человек, который будет отличаться от современного человека, как современный от обезьяны будет способен найти ответ. И тогда вы ему сможете задать свои вопросы, а мы свои.            
          - Вы, господа учёные, что это к Богу в гости собираетесь сходить, то есть сотворить нового человека, на ступень выше современного. А не думаете ли вы, что вы ему не понравитесь. Или покажетесь недоразвитыми. Ну, вот как мы рядом с  обезьяной. Мы с ним можем нажить больше горя, чем радости.
Смущённая Вера тихо произнесла:
          - Мы его загрузим большой работой и в большом  количестве. Что он будет занят полезным трудом, и на нас сильно обращать внимания не станет. Я имела в виду на своё умственное превосходство. Мы же терпим соседство обезьян, мы их не уничтожаем.
Катя добавила:
           - Мы не станем вводить в его память о наших опытах и наших задачах. Всё-таки рычаги исследования в наших руках. Да и Андрей заранее придумает необходимую защиту.  Как у нас бабушка Аниса говорила: - «Не всё мужу показывай,  не обо всём мужу рассказывай». Чем больше секретов, тем ты интереснее и в тебе есть необходимость. А если в тебе ничего такого нет, то ты ни кому не представляешь никакого интереса и нужды; не нужный ты человек.
           - Да, это тоже верно и весьма интересная идея, - одобрил Президент, а после поинтересовался,- возможно, у вас возникли дополнительные вопросы, какая просьба появилась ко мне?         
          - Есть, конечно, и просьба, - набравшись смелости, высказался Андрей, - для изготовления алмазных линз, нужны алмазы крупных размеров. Существующие алмазы, что хранятся в музеях и государственных хранилищах малы по размеру. Алмаз это в прошлом углерод, в форме древесного угля, который был сжат при передвижении верхних слоёв земли при формировании настоящего облика земли. Люди проникают в глубь земли и там ищут алмаз. Я предлагаю от этой работы избавить людей и уголь сжимать в искусственных условиях. На полигонах по испытанию атомных бомб, установить из белого чугуна две ёмкости и между ними насыпать древесный уголь. И в наружную ёмкость направить атомную бомбу, при взрыве подвижная часть установки переместится вниз и сожмёт уголь, который и превратится в алмаз. Уголь можно помещать в различной формы ёмкости и получай алмазные изделия под заказ. Мне в скором времени эти алмазные заготовки потребуются. Люба мне уже говорила и дала задание по реконструкции приборов с линзами из стекла.
         - Хороший вопрос, я его зафиксирую. Возможно у кого ещё, что есть?
         - У меня просьба, - отозвалась Алёна, - как бы вы осторожно себя не вели, посещая наш комплекс, но всё равно в СМИ это проникнет. А уж в разведки иностранцев тем более.  Там за вами следят за каждой минутой вашего пребывания.  И это посещение не останется незамеченным.  А уж наша  работа, и тем более переоборудование комплекса, не останется в секрете. Поэтому вы уж постарайтесь как-то отвлечь от нас внимание этих служб.
        - Постараемся и это сделать. Резонное предложение. И если больше предложений не будет, я бы хотел осмотреть ваш комплекс и на месте ознакомиться  в общих чертах с вашими поисками и успехами. Пошлите, посмотрим, что у вас там.
         - Друзья, возвращайтесь все по своим лабораториям, продолжайте работать, а мы спустимся вслед за вами, - отдал своё указание Владимир своим подчинённым.
     Вскоре все покинули зал заседаний, а президент обратил внимание на мигающие лампочки регуляторов настроения. Заиграла весёлая музыка, и вентиляторы тихо заработали; и в зале заметно стало свежеть. Освещение в зале стало убывать, и получилась ощущение вечерней зари. 
          - И кто это переключил?
          - Никто, это автоматическая установка, изобретённая Андреем и Сашей.
          - Это, что во всех лабораториях так?
          - Чем комфортнее условие, тем плодотворнее работают люди. А научные работники на это сильно реагируют и болезненно относятся  к их отсутствию.
           - Резонно. Вот так же и мне хотелось бы создать такие же комфортные условия для моих граждан. Ну, что, пошли, посмотрим?
           - Да, - отозвался Владимир, и они подошли к просторной кабине компрессорного лифта. Все тридцать лабораторий им посетить не удалось; при посещении десятой лаборатории, которую возглавляла Люба с коллегами, и уже ознакомила гостя с приборами, со многими заспиртованными головами разных животных и людей, как в кармане президента раздались сигналы сотового телефона.
        - Я слушаю… Что, уже собрались? А сколько же время? Уже десять часов вечера? А я так увлёкся. Извините, сейчас еду. Вот так господа, не получилось. Оставим до следующей встречи, - извинительно оправдывался Президент перед Владимиром и его коллегами.
        Тут же они расстались.


                Поиск

      Владимир и Люба отправились с утра в хирургическое отделение черепно-мозговых травм.
     Переодевшись, они пошли по коридору отделения и направились в операционный зал. Встречающиеся коллеги уступали дорогу, уважительно кланялись, приветствовали. Для всего состава отделения они были огромными авторитетами. Они, особенно, операционные хирурги, часто обращались за консультациями к Владимиру и к Любе в случае безвыходных положений сложнейших операций безнадёжно, казалось бы, клиентов. Их посещение было им в удовольствие, и каждый  хирург в душе надеялся, что ему повезёт; и Владимир подойдёт к его столу.
    На всех столах врачи сами готовились и готовили пациентов к операциям. 
Надевали повязки, пересматривали разложенные инструменты. Тихо переговаривались между собой медсёстры, зашла дежурная сестра и объявила:
             - Согласно поступившей информации от энергетиков, будет плановое отключение света в конце рабочего дня. Поэтому, пожалуйста, не начинайте операций после пяти часов вечера.
Все смутились, и стало пасмурно в каждой душе, будто перед дождём. Владимир наклонился к уху Любы и шепнул:
          - Надо сказать Андрею, пусть установит солнечную батарею для обеспечения электрическим светом этого отделения.
Люба кивнула головой, и тихо отозвалась:
         - Видимо, опять проблемы с горючим. Почему бы ни задействовать запасной дизельный генератор.
         - Дело не только в топливе, генератор не способен обеспечить надёжность и безотказность работы. Да и стабильность напряжения нас не устраивает. Вон, смотри вся Европа на солнечных батареях сидит. Что-то мы отстаём в этом деле. Напомнить надо Андрею.
Потом они пошли мимо операционных столов и присматривались на усыплённых клиентов. Вдруг, возле одного стола, Владимир остановился.   Внимательно присмотрелся к мужчине, лежащем на столе. К его организму был подключён аппарат искусственного дыхания. Череп в нескольких местах был вмят и треснут. Владимир шепнул Любе:
       - Я здесь останусь. Какая травма, надо ж так! Придётся вскрывать череп, и даже его заменить; искусственный ставить придётся.
       - Заменить можно, если мозг не смешался, и цела ли мозговая оболочка. А то, возможно, там и собирать-то нечего.
       - Люба, пока будут готовить операцию, вызови Александра и Георгия с аппаратом электронной фиксации операции, с увеличенными линзами.
        - Сейчас, - согласилась Люба и отошла к окну, вынула сотовый, и, набрав номер, передала команду шефа:
         - Мы в 25 – отделении, в хирургическом операционном зале, возле 10 стола. Возьмите прибор №3 и быстро сюда; шеф ждёт.
   Вскоре ребята пришли и, увидев Владимира, подошли и молча посмотрели ему в глаза, ожидая команды. Тот поднял голову и произнёс:
           - Подключите прибор, направьте прожектор фиксатора на голову клиента.
Помощники быстро исполнили указание шефа. Володя посмотрел в лицо операционного хирурга и высказал сомнение:
           - Что будете делать, если у клиента окажется, лопнула мозговая оболочка?
           - Сейчас вскроем череп и увидим. Если оболочка повреждена, то такова судьба товарища. Я так думаю, что при таких ранах вряд ли оболочка сохранится. Я решаюсь на операцию в надежде, что она целая. При явном порыве, я от операции бы отказался.
    Владимир поманил глазами Любу, та приблизилась, он передал:
            - Вызови Дмитрия с ассистентом, пусть принесут  вакуумную установку. В крайнем случае, она пригодится. И пусть принесут пакет лейкопластыря.
 Вскоре явился Дима с ассистентом и с установкой  на тележке. Владимир мотнул лицом в сторону больного, парни стали устанавливать прибор и положили на стол пакет и прозрачный вакуумный чехол для головы.
           - Ну, что, Владимир, разрешите приступать?
           - С Богом, голубчик, удачи вам. Я останусь с вами.
     Владимир смотрел на пальцы хирурга и радовался его профессионализму; чётким движениям его скальпеля.  Вот он разрезал тело вокруг всей головы, зачистил шов, и стал медленно отсоединять черепную коробку от головы. Вот он приподнял её и положил рядом. Оболочка оказалась порвана в трёх местах.  Владимир взял чехол и надел на голову пациенту, включил вакуум, посмотрел на прибор.  Подождал, потом отключил насос. Поднял глаза на хирурга и кивнул головой. Тот стал продолжать операцию, пропустив руки в специальные рукава чехла,  стал расправлять рваные края оболочки, удаляя тампоном сгустки крови. Владимир кивнул головой Александру. Тот щелкнул тумблером, прибор замигал лампочками, образовался еле заметный пучок лучей, Георгий направил его  на вскрытый мозг, и на экране появилось его отображение.  Потом он увеличил яркость и стал производить съёмку. Владимир наклонился к мониторингу, поднял большой палец. Мозг шевелился, и смутно просматривались неясные очертания углублений, в форме ячеек.
    Владимир посмотрел на часы и шепнул хирургу:
             - Накладывайте лейкопластыри.
Хирург взял одну накладку и приложил к порванной оболочке, разгладил пальцем. Присмотрелся, кинул быстрый взгляд на Владимира. Тот поднял большой палец, и хирург приступил к накладке второй пластины, разгладил её и услышал голос Владимира:
            - Отлично, голубчик, отлично!
 После наложения третьей пластины, хирург поднял снятый череп и поместил на прежнее место. С силой надавил, череп сел на своё место, хирург стал сшивать тело.  Владимир отошёл от стола и подошёл к Александру с Георгием. Спросил их:
          - Усмотрели работу мозга? Можно будет рассмотреть работу ячеек и их наполняемость, и можно ли увидеть разницу в формах и цвете разных ячеек?
          - Можно, но…, - ответил не до конца Александр.
          - С этими линзами можно увидеть неточное отображение и то условно, на догадку, -  чётче сформулировал ответ на вопрос шефа Георгий.
          - Ну, вы опять мне с этими линзами! Собирайте приборы, пошлите в лабораторию к вам, там просмотрим, что вы там фото копировали.
   Пришли в отделение Георгия и Александра, расставили приборы, подключили экран, включили жёсткий диск и стали появляться изображения головы и работа пальцев хирурга. Чётко выделялись кровеносные сосуды, мускульное строение мозговой оболочки, и наложение лейкопластырей, и потом появился участок мозга, потом ещё один, будто покрытые тонкой туманной пеленой. А вот участок мозга с разной окраской, то немного светлый, то появлялись, вкраплены сталистого цвета, некоторые участки отделялись от остальных в виде тёмных шестигранных ячеек. Но ни их структуру, ни содержание и состав наполненного вещества было не различить.
          - Александр, сделайте цветной снимок, в увеличенном размере, насколько возможно. И потом зайдите ко мне с Георгием.
    Владимир ушёл к себе. Достал из стола альбом со снимками головного мозга человека, стал просматривать, уже и не помнил, какой раз. Пришли Георгий и Александр, принесли снимок. Положили перед глазами шефа. Тот с нетерпением взял и стал рассматривать.  А потом  положил рядом  со снимком альбома и приступил к тщательному сравнению.               
 Зашла Люба и тоже устремила взгляд на снимки. Незаметно вошёл Андрей.  Присмотрелся к снимкам и махнул рукой, отошёл к окну и стал задумчиво смотреть через стекло на небо.
          - Так, дорогие мои коллеги, что вы мне на это скажете? Только не говорите, что всё дело в алмазных линзах, - спросил Владимир.
           - А без них, вам никто, никогда не ответит.  Никто на всей земле об этом не может, что-либо понятное вам доложить. Потому как никто и не знает, что это такое. И с чем её едят. Я же вам докладывал и Любе показывал результаты взломов всех сайтов медицинских исследований и в научных центрах и в секретных лабораториях всех стран. Вон же у меня они все зафиксированы. Вы можете убедиться на каком уровне, в какой стране это дело происходит. Посмотрите сводную ведомость у Димы.  Он эту ведомость скорректировал по уровню научной ценности и по степени приближения к замыслам вашим и Любы. Чтобы ускорить процесс поиска истины вашей задумки, надо поторопить президента по получению алмазов нужной нам величины.
          - Президентов не торопят, не лазят со своими идеями. Ему надо готовить ответы.  Мы не знаем, какой вопрос он может нам каждому задать, но мы должны задавать себе вопросы и находить на них ответы. Вдруг, какой вопрос и совпадёт. Но я почувствовал, и, вы, я тоже думаю, почувствовали его заинтересованность нашей идеей. Валентинова извилина его тоже заинтересовала, - высказал своё убеждение Владимир.
           - Надо бы дополнить трупами наши лаборатории, а лучше бы безнадёжно-больными, которые можно бы было подключить под искусственное дыхание и оперировать и изучать живой мозг. Надо всем заняться прикладной медициной; всем уйти в операционные залы. Раз уж взялись за мозг,  так надо вплотную уйти в операции на мозгах, - высказалась, до сих пор молчавшая, Валентина.
         - Я уже дал задание по наполнению травмированными клиентами наших лабораторий.  Пошлите по местам, - отдал распоряжение Владимир. И все отправились на свои рабочие места. 
     Всю зиму шли операции на клиентах с черепно-мозговыми травмами. 90% поступивших обрели новую жизнь, и даже приступили к работе. Это были классные операции с использованием мирового опыта и собственных навыков Лабораторного комплекса. У Димы скопилось огромное количество снимков травм и устройств головного мозга. Но это были снимки прежнего качества. И Владимир торопил Андрея с переоборудованием съёмочных аппаратов. Вернее их переоборудования со стеклянных на алмазные линзы. Но эта работа была самая неэффективная. И только в мае месяце Андрея вызвали в Администрацию Президента. Там ему сказали, что алмазные заготовки получены. Но не на атомных испытательных полигонах, а на ракетодроме, при помощи ракет на твёрдом топливе. Андрей с большим вниманием рассмотрел алмазные заготовки, выбрал несколько образцов, и, расписавшись в ведомости получения, отправился на Ювелирно-алмазный завод. Здесь ему пришлось жить целую неделю. Он наблюдал за группой рабочих, которые обрабатывали заготовки, и подгоняли под заданный размер. Ночевал он в кабинете начальника охраны, питался в заводской столовой вместе с рабочими. И к концу недели приехал в свою лабораторию. И потом ещё неделю они всей группой занимались переоборудованием своих приборов с заменой стеклянных линз на алмазные. И только после этого Владимир собрал их к себе в кабинет на совет.
      - Так, и, что мы с вами имеем, друзья мои? Срок, который мы с вами назвали Президенту подходит к концу. Осталось полтора месяца в запасе. Мы должны сейчас взвесить свои возможности, теоретически определить объём наших научных работ, и отсюда выйдет сама по себе наша суточная загруженность. Я опасаюсь, как бы нам не пришлось здесь, и жить, и работать. Андрей поясни о твоей готовности.
          -   Возможность наших приборов увеличилась до определения размеров до величины в 10(-6) – й степени. Мы опробовали наши приборы на мозгах неживых пациентов. Наши прежние предположения о мозговой ячеистой структуре подтвердились. Сейчас надо подобрать пациентов с большой разницей умственного развития. Всё познаётся в сравнении. Нам надо увидеть эту разницу и определить в чём эта разница выражается. На этой разнице и будет Люба строить модель поверхностного устройства мозга.
            - Но, всё равно надо докопаться до точек, где накапливается интеллектуальный материал человеческого мозга. И особенно необходимо определить вид и тип, и материал памяти. Количество памяти и есть умственное развитие индивидуума. Срочно надо подобрать умалишенного пациента. Определить, а какова у него структура поверхности мозга. А потом, дав сравнение этих двух снимков, можно идти и дальше в своих поисках истины, - согласилась Люба.
          - Чем сложнее материал, тем сложнее его устройство и потому, сложнее придётся в нём разбираться. Я эту работу в своей лаборатории буду производить на собаках. Чем проще живой организм, тем проще устройство его мозга. Для снятия черепа я усыплю собаку, подключу к ней искусственное дыхание, обособлю кровообращение. И увижу разницу в поведении мозговой поверхности при усиленном кровообращении, то есть при большей подачи крови в сосуды головного мозга; если это отразится на рельефе мозговой поверхности, то мы можем это применить и при создании нового человека. Ну, это я условно так выразилась; человек останется в прежней форме, но с новым содержанием и тогда мы не впишемся в противозаконную акцию клонирования. Мы же знаем, что у африканцев сердце намного работоспособнее, чем у белой нации. И потому пересадка сердца, особенно в молодой организм, труда особого для меня не представляет. Этим занимаются  с момента появления человека на свет во многих краевых и областных больницах.
           - Я хотела бы добавить к правильным выводам Любы, о том, что мы наблюдаем у многих людей облысение головы, - встряла в разговор Валя, - лысеют головы тех людей, которые сильно напрягаются и продолжительное время занимаются умственным трудом. На грядках в огороде растения сохнут и погибают без полива, то есть без питания. И в то же время растение приобретает мощный рост при обильном поливе и наличии всех питательных веществ. Я думаю, мой вывод вам и так понятен. Но тут нужно добавить. Что кровеносным сосудам нам придётся увеличивать пропускную способность. В противном случае мы рискуем порывом сосудов и кровоизлиянием в мозг. Их прочность тоже имеет свой предел. У нас с вами имеется ограниченная возможность границ воздействия, в пределах природных данных и их возможностей. В резерве остаётся только лишь одно направление наших усилий; это освобождение сосудов от бляшек, и второе это ввести в организм такие питательные вещества, которые усилят эластичность стенок сосудов, что даст возможность увеличить кровоток в мозгу. И тем самым даст нам возможность увеличить их пропускную способность, то есть увеличит подачу кислорода, и питательного вещества к клеткам мозга, к её  ячейкам памяти.
        - Кроме того, мы должны зафиксировать поведение мозговых ячеек, о которых говорила Люба, - включилась Алёна, - на различные факторы восприятия окружающего мира. Вы знаете, что мир воспринимается и откладывается в памяти при помощи; осязания, обоняния, ощущения, зрения и общения, и многих других свойств живого организма.  Которые мы не знаем их все. Поэтому мы с Димой договорились зафиксировать реакцию мозговых ячеек при возбуждении собаки с помощью различных запахов и вкуса пищи, температуры, и освещения глаз собаки, и различных раздражающих звуков.
         - Интересно, очень интересно, милые вы мои товарищи, вы идёте в правильном направлении. Теперь вся огромная ответственность ложится на Андрея, Георгия и Александра. И от того, как эффективно они подготовят всё оборудование новыми линзами и что они зафиксируют и как точно это им удастся, и как тщательнее сгруппирует эти данные Дима и выдаст нам сводную окончательную ведомость этих опытов, тем ближе мы будем к истине и уж, потом сядем опять и подумаем о расширении объёма ячеек памяти и возможно рассмотрим сами элементы памяти, хотя бы в стадии молекулярного строения. А сердце, я думаю, пересаживать, или там менять, не стоит. Потому, что у Веры с Катей имеются отличные образцы сердечных моторчиков. Только надо их усовершенствовать. Не желательно их вшивать в организм, можно их поместить снаружи.
          - Я не согласна, - воскликнула Катя, - потом ни в бане помыться, ни в душ сходить; всё оберегаться придётся. Я согласна вмонтировать в них аккумуляторы  с большим сроком пользования и надо подумать производить их периодическую подзарядку лучевым способом, не вскрывая места монтажа в организме.
    Владимир пристально посмотрел ей в глаза, и, изобразив на лице изумление и восхищение, ответил:
           - Молодчина! Согласен! Разумно всё и по науке.
   Все скромно затихли и позавидовали Кате за такую награду шефа. Но эти чувства сидели в затылке, а в темени стучали мысли о данном задании, и о своих опытах, и возникающих периодически сомнениях.  Чем дольше они работали, проникая, в неизвестный, но такой близкий им мир, как тайна о строительстве элементов памяти, её хранение и возможность изменения в сторону усовершенствования его функции во благо всего человечества, тем сложнее казались дальнейшие поиски. Но азарт порождал стойкость, и стремление; во что бы то ни стало добиться своей цели.
       - На сегодня вопросы все обсудили. На этом учёный совет заканчиваем. Сейчас пойдёте домой, а утром соберётесь все в гараже…
Все с недоумением подняли головы на шефа, ожидая ответа на эти свои  взгляды. Шеф потёр кончик носа указательным пальцем, хитро улыбнулся и раскрылся:
        - У кого, что есть возьмите с собой; ну, там для рыбалки, охоты. Едем на природу в горы. Посмотрим там, в увеличенном виде строение поверхности мозга, ну и отдохнём, как сумеем. А вечером будем встречать Валентина с дедом, приедут к нам. Я их вызвал к себе.
Последние слова были заглушены аплодисментами и одобрительными возгласами.

                Отдых
     Шофёр выгнал автобус из гаража, вышел из кабины и подошёл к группе знакомых учёных. Одни держали в руках удочки, один на плече держал самодельный невод, у Андрея на плече висела винтовка. На спинах у всех висели походные сумки. Дима присмотрелся к автобусу и спросил у Андрея:
       - А где же двери-то?
        -Без них обойдёмся, - отозвался Андрей.  Все обратили внимание на слова Димы. Стали рассматривать салон автобуса. Владимир посмотрел на часы и крикнул:
          - Давайте на посадку. Шофёр, впускай нас.
Шофёр вынул из кармана сигнализатор, нажал кнопку. Правая стена по верху  салона отсоединилась и стала тихо опускаться. И когда один край стены коснулся земли, то люди заметили, как по всей стене открылись ступеньки, и стена, коснувшись земли, замерла на месте. Владимир, знавший это новшество, первым прошёл по ступенькам, и уселся в первое кресло. Повернув голову на товарищей, с интересом наблюдал за их реакцией. Те осторожно наступали на ступеньки, боялись, как бы не повредить стену салона. Вошли, расселись по диванам и с очарованием смотрели друг на друга и бросали восхищённые взоры на шефа и на шофёра. А тот щелкнул сигнализатором, и стенка стала тихо подниматься, а потом и заняла вертикальное положение. Потом послышался глухой щелчок, ступеньки исчезли и открылись окна. Послышалась тихая нежная музыка. По радио послышался голос шофёра:
        - Может вам, товарищи, кому телевизор хочется посмотреть, так нажмите кнопку в верхней части сиденья и на потолке салона откроется экран. А у кого появится желание поработать на компьютере, то нажмите левую кнопку возле телевизионной.
  Владимир поморщил лоб и повернулся лицом к товарищам и попросил:
         - Друзья, отвлекитесь хоть тут от этих приборов, они нам и у себя приелись. Смотрите на природу. Вся земля в цвету; дух радуется. Это счастливый миг в нашей жизни, не упускайте своего счастья, лови момент.
   Все повернули головы в окна, и стали внимательно, и изучающее смотреть на всё, что им попадалось на глаза. Вскоре показалась цепь гор. Самые высокие вершины были будто белыми косынками повязаны. Шофёр, вроде ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил с восхищением:
       - Голубое кислородное облачко, рождённое ночью, нагревается солнцем и, соединяясь с влагой воздуха, превратилось в белое облачко, и вскоре оно растает. Вот мой сосед дед Василий, местный лекарь, говорил, что многие болезни дыхательных путей и кроветворных аппаратов живого организма легче поддаются лечению, если больной будет подниматься на вот такую вершину и утрами вдыхать этот воздух насыщенный кислородом.
Все повернули головы в сторону вершины с белой косынкой. Дима крикнул:
     - Вот бы туда поехать. Да рукой потрогать!
     - Хорошо! Будет исполнено ваше желание, - откликнулся шофёр. Он отлично знал этот маршрут и потому всегда старался привезти пассажиров на ту вершину с белым облачком. И поэтому всегда на этом участке дороги заводил об этом разговор. Горы приближались, и вскоре стала заметнее дорога, поднимающаяся в гору, и опоясывала эту вершину. Все с нетерпением ожидали встречи с этим облачком и торопили мысленно автобус. А вот и подъём. Автобус замедлил ход и натужно загудел, преодолевая подъём. В какой-то момент вершину заслонили берёзы, растущие около этой вершины. Они как молоденькие девушки в белых платьицах с зелёными украшениями янтарных листочков, стояли и не шевелились, смотрели на автобус, и, казалось, сопровождали его глазами; это была восхитительная картина, которую они теперь надолго запомнят. Это останется в их длительной памяти, как азбука, таблица умножения, лица родителей, место жительства в детстве в родительском доме, первая учительница. Некоторые разговоры, изгибы дороги, скалы и обрывы сохраняются только в краткосрочной памяти. Возбуждённый такими мысленными разговорами Саша произнёс:
        - Эх, память, память, что ты такое, с чем тебя едят?   Как тебя пощупать и рассмотреть?
   Владимир хмуро посмотрел в его сторону и погрозил пальцем:
           - Смотри, давай на берёзки и на вершину! С памятью потом работать будешь, пока не облысеешь. Отвлекись! – он погрозил ему пальцем.
 А тем временем автобус вышел на подъём, где дорога сворачивала в правую сторону, и остановился перед крутой вершиной. Шофёр крикнул:
        - Осторожнее.  Опускаем стенку, можете выходить, и бежите к облачку, а то через десять минут оно исчезнет.
 Все поторопились и направились к вершине. И чем выше они поднимались, тем дальше от них  улетало облачко. Потом оно отслонилось от вершины и поплыло в сторону от людей.
       - Эх, были бы у меня крылья. Догнал бы я это облачко! Ну, что ж до свиданья, облачко! – воскликнул Саша. Все с ним были согласны и готовы были сказать то же самое, но повторять не стали. Постояли, помахали ладонями, говорили нежные слова «до свиданья», как живому существу. Шофёр стоял возле кабины автобуса и радовался, что он им доставил хоть какое-то удовольствие. Но это было ещё не всё, и он свистнул, пассажиры обернулись в его сторону, а он указал рукой в ту сторону, откуда они приехали, а потом и на самую макушку горы.
 Те стали подниматься, а когда поднялись и повернули головы вниз на равнину, все замерли от восхищения. Ровная предгорная равнина, рассечённая на ровные квадраты лесополосами, завораживала. Там, где-то внизу летали птицы. И люди смотрели им на спины. Кое-где шли машины, они казались такими маленькими, и были похожи на игрушечные. А конные повозки и пешие люди  вообще едва различались. А лесополосы, окраины полей, и склоны гор зеленели  и цвели разноцветным ковром. Там дальше видны были близлежащие сёла, а за ними небо соединялось с землёй и тёмно-синее марево скрывало всё, что было за ним. Как высоко не поднимись, всю землю не увидишь, потому, что она круглая. Круглая, как человеческая голова.
Володя потрогал голову ладонью и продолжал думать, - «Голова, это, что маленькая копия земного шара?  У нас, что тоже есть магнитно-силовые линии выходящие из северного полюса и входят в южный полюс. Темя на голове это, что северный полюс? Эти линии, проходя через головной мозг, должны взаимодействовать с молекулами мозга?  А, что станет с землёй, если убрать условно эти линии? Почему они  имеют только такое направление, а не другое? Вероятно, это свершилось при образовании солнечной системы. Всё движется, ничего не стоит на месте. И всякое движение подчиняется определённому закону, и люди эти законы знают; но не все. Ну, там вселенная и от нас далеко, мы не можем проверить правильность этих законов на практике. Многое условно, всё объяснимо теоретически. Изучая вселенную, мы пользуемся лабораторией «Земля». И в этих лабораторных испытаниях люди, стараясь проникнуть в секреты и законы земли, делали себе благо, но всё ли благополучно кончалось для земли. Вот пустыня; не ошибка ли это в расчётах человека. Могли же там произвести взрыв, от которого сгорел воздух в той части земли. Образовался вакуум. А с противоположной стороны давление воздуха на землю осталось прежней, и имела определённую силу, которой хватило, чтобы толкнуть от себя землю, за тот период времени, за который атмосферный воздух успел заполнить это вакуумное пространство. И та часть земли оказалась ближе к солнцу. Вот тебе, дорогой испытатель, и пустое место на этом месте, вот она тебе пустыня. Смотри и не забывай о своих ошибках. Хорошо это или нет, что человек проникает в тайны природы?  Когда открывает человек, какую тайну, он надеется получить от этого пользу себе или всему человечеству. Но ведь есть и другие цели открытий. Что в основе своей приносят и учёному и людям только вред. Болезни и смерть. А зачем это делать? Да думать-то не запретишь! Был бы спрос – товар найдётся. Таков капиталистический закон. Тем более если этот спрос производит государство. Хорошо если этот спрос в интересах государства. И то хорошо, когда этот интерес ещё и не во вред другим государствам. Построить своё счастье это великолепно.  Но если это не во вред другому человеку. А не во вред другому человеку - есть труд на земле – крестьянский труд и любой труд рабочего в интересах семьи и государства. Ну, опять тебя понесло в политику», - прервал свои мысли Владимир. И тут же почувствовал, как кто-то взял его за руку и потянул на себя. Он повернулся и увидел задумчивый взгляд Кати, она произнесла:
        - Шеф, вы нарушаете режим отдыха. Вы с кем это беседуете?
        - Молодец, Катя! Следи за мной, будь моим контролёром! – похвалив Катю, он повернулся и они пошли к остальным сотрудникам, которые уже сидели в салоне и делились своими впечатлениями меж собой. 
   После третьего подъёма  автобус свернул вправо, и пошёл едва заметной тропинкой.
         - А мы, что сюда едем? – спросил Андрей.
Шофёр отозвался: 
          - Эта лощина до коллективизации принадлежала двум семьям; по правую руку работали Бобковы, а по левую руку Похлебкин, а эта тропинка приведёт нас к Аную. Тут рыбакам и работа найдётся. Да и остальные могут тут расположиться. А охотникам придётся ехать подальше. Так, что кто желает, может поехать дальше, а остальные могут здесь сходить. А вот и река показалась.  Готовьтесь товарищи.
Вскоре автобус высадил любителей рыбной ловли, а с остальными, развернувшись, поехал на дорогу, а там дальше навстречу солнцу.
 Наконец дорога пошла под уклон, шофёр остановил автобус и тихо, будто опасался нарушить тишину и спугнуть кого из животных, пока невидимых здесь, но общее охотничье настроение начинало овладевать пассажирами. Все стали говорить тихо, лишь знаками показывали друг другу, что пора выходить. Шофёр заметил:
        - Идите строго на запад.  Придёте в «Жданову» лощину, встретите ручей и внимательнее всматривайтесь в заросли. Потом по ручью будете подниматься вверх по лощине. Могут встретиться дикие козы. Нельзя стрелять в маток; некоторые окатились, некоторые скотанные. Выбирайте самцов. Один останься со мной, мы спустимся вниз к роднику. Просмотрим лощину «Василия Ивановича», если кого заметим, пугнём в вашу сторону. А заодно просмотрим барсучьи норники. Если повезёт, барсучком разживёмся. У меня мелкашка есть. 
С шофёром остался Александр. Автобус на малом газу тихо тронулся с места и бесшумно скатился по дороге до самого родника, путь которому пересекала насыпь дороги с вложенной в неё сточной бетонной трубой. На поверхности образовавшего озерца плавали селезни диких уток. Александр пошевелил шофёра за плечо, тот поднял вверх палец, «мол, увидел». Автобус остановился.  Шофёр достал винтовку, надел глушитель и открыл окно. Выставил ствол, но сразу стрелять не стал. Они ещё долго с Александром любовались на таких красивых селезней: они то ныряли, то отряхивались, то громко хлопали крыльями по воде, а то вдруг остановятся и начинают перебирать  обмытые перья  и укладывать их по порядку. Потом один из них вышел на берег и стал щипать травку, следом вышел ещё один и подошёл к первому. Но щипать не стал.  А начал клевать первого в затылок, тот осерчал, и дал ответ. И тут они встали друг против друга и стали биться  крыльями, и щипать клювами перья.  Шофёр выжидал момент; потом послышался лёгкий хлопок и оба драчуна упали на землю и забились в судороге. Потом они затихли. Остальные стали опускать глубоко в воду головы, так, что сверху торчали лишь хвосты. Шофёр выстрелил ещё два раза и два селезня всплыли на поверхность и судорожно трепыхались ногами и крыльями. Шофёр выстрелил ещё раз, но селезень вынырнул и с оглушительным криком поднялся над озерцом и полетел и скрылся за перевалом лощины. Остальные, напуганные криком, враз поднялись, и разлетелись в разные стороны.  И так же вскоре скрылись из виду. Александр  спросил шофёра:
         - А как вам удалось одним выстрелом убить двух селезней?
         - Я вдруг заметил, как один другому схватил клювом за макушку и стал дёргать. Я выстрелил, и вот так получилось.
          - Пошли собирать?
           - Подожди, вон с левой стороны сурчиные норы. Давай понаблюдаем. Матки сейчас возятся с детёнышами.  А самцы уходят на охоту. К обеду они должны возвращаться. Покараулим, давай.
  Но планам их не суждено было сбыться, потому что несколько сорок налетели к озеру и расселись на деревцах, стали присматриваться на лежащих селезней. Которые распаляли им аппетит запахом крови. Потом прилетела ворона и громко закричала, толи сорок отпугивала от добычи. То ли звала сородичей на пир.
           - Пошли собирать, а то нам самим не достанется; растащат. Вишь кумушки горластые налетели.
Шофёр открыл дверцу и вместе с Александром пошли собирать трофеи. Недовольные сороки и ворона ворчливо прокричали и отлетели на берёзы стоящие выше по склону.
          - А, что, Саш, берёзового соку желаешь попить и ребятам набрать?
          - Да. Но, а как?
           - У меня есть и посуда, и ножовка, и алюминиевые желобки. Пойдём со мной, расставим и через час наберём, всем хватит. И газ воды никакой не потребуется. А здесь и слизун растёт.  Нарвём и его; сейчас он очень соковитый, молоденький, вкусный, прелесть!
           - Я согласен, пошлите!
Через час они вернулись в автобус с бутылками берёзового сока, с охапкой слизуна. Видели там и сурка, но тот ушёл от них и скрылся, они не брали с собой ружья, пожалели об этом.
   Когда они вернулись к месту, где высаживали охотников, то те стояли на дальней вершине и махали фуражками над головой, звали к себе шофёра.
          - Что, рискнём по бездорожью проехать к ребятам. Видишь, они машут руками, и сюда не идут; видимо охота удалась?    
          - Не знаю, вы за рулём, вам виднее. Поедем, наверное, до куда доедем, и ладно. Всё ближе к ним будем, хоть и идти придётся. Так недалеко будет.
           - Ну, и поехали.
   Когда доехали до вершины, шофёр остановился, на саму вершину ехать не рискнул. И они вышли из автобуса и направились пешком к ребятам. Когда подошли, то обнаружили две туши козлов. Они были разделаны. Сороки и вороны уже кружились вокруг внутренностей и громко кричали. То ли спорили и делили между собой добычу. То ли выражали свою благодарность людям за такой обед.
       - Кому-то праздник, а кому-то горе. Счастье досталось одним, на несчастье другого, -  произнёс Александр, смотря на сорочий гвалт.
        - Да и всё то так в мире построено, - отозвался Андрей, потёр переносицу и продолжил, - сильный давит слабого, умный давит сильного, а власть давит всех.
Вскоре они покинули «Жданову лощину», и направились к берегу Ануя. Где их ожидали рыбаки. Улов был удачный, и уже кипела уха на костре, устроенным Владимиром. Дмитрий сматывал удочки и невод. Девчата сидели на прибрежных валунах и временами опускали ступни ног в воду. Иногда переговаривались, и временами слышался их смех. Когда подошёл автобус все поднялись и подошли к нему на встречу.
Рассмотрев трофеи охотников, Алёна распорядилась:
        - Пообедать нам достаточно и ухи, рыба даже ещё и останется. Уток надо выпотрошить и обжарить на огне, увезём  вместе с тушей козла в столовую центра.
Рассмотрев берёзовый сок, Андрей пропел:
       - И родина щедро поила меня берёзовым соком…
   Все по очереди стали пить сок из полторашки. Люба расстелила палатку, и все уселись кружком, и стали кушать уху исходящую ароматным запахом и водным паром. Но десятилитрового ведра ухи на одиннадцать человек оказалось мало. И Вера предложила:
       - А, что нам уток домой вести, давайте их сюда, я их разделаю, и сварим здесь. Ну-ка, Алён, неси сюда. Катя, помоги мне. А остальные пока полежите, да газеты почитайте, я вон пачку захватила из дома.
       - Газеты вам и дома надоели. Я сейчас включу телевизор и споём песни под караоке. Так веселее будет. Дома хоть будет о чём вспомнить. А то спросят у вас, что, мол, вы там делали, а вы скажете, что газеты читали. Над вами посмеются, что это вам дома время не нашлось для газет. Вы же на природу приехали. Если не охота по скалам полазить, так хоть песенки попоём.  Что скажете? – высказал своё предложение шофёр.
        - Включай музыку, - отозвался Георгий. Если желаете,  то я вам японский танец станцую.
        - Да, но! Да, ты, что! вот молодец! А ну шире круг, место танцору. А я и не подразумевала, что у нас скрывается такой талант, - с удивлением воскликнула Люба. Шофёр поспешно встал и стал настраивать телевизор и искать музыку сопровождения восточных единоборств. Наконец музыку подобрал и прибавил громкость.  Музыка возбуждающе полетела вдоль реки и между холмами. Танцор скинул обувь и рубашку. Сделал несколько разминок и закружился в стремительном танце. То вращался на одной ноге, то на одной руке, то шагал на руках с поднятыми вверх ногами, то падал на землю и, прижав руки к туловищу, катался как валик. Потом стремительно вскидывал тело и начинал выбрасывать руки перед собой с вытянутыми пальцами. Потом резко перевернулся и закружился на голове, опираясь руками о землю, и вращая ногами над собой. Все захлопали в ладоши и стали дружно скандировать:
           - Молодец, молодец!
     Потом он тихо прошёл по кругу и, подойдя против Александра, упал ему на колени. Остальные взялись парами, стали танцевать. Шофёр переключил музыку, и танцы продолжались, пока птичий суп не закипел в ведре на костре, пламя в котором поддерживал Владимир. Он сосредоточенно смотрел на огонь, на яркие угли, на те, которые стали блекнуть, а потом и темнеть, и становились, наконец, чёрными с блеском.  «Как долго растёт дерево, потом начинает загораться, потом быстро сгорает, а потом шает, какое-то время, и гаснет, и лежит долго чёрными холодными углями. Всё длится долго, только горение проходит быстро. Что это такое? Почему так? Зачем такая несправедливость?  Это же так, как и жизнь твоя, человек! Как мало даётся человеку времени на горение, до обидного мало, как горько это сознавать. Господи»!  Катя посмотрела на грустное лицо шефа, оставила партнёра, подошла, тронула за плечо. Тот поднял голову, Катя покачала головой и протянула руки, приглашая на танец. Володя благодарно улыбнулся, поднялся, и пошли они в круг танцующих друзей.
   Танцевали долго. Пока, наконец, Люба не крикнула, заглушая звук музыки:
      - Друзья, утятина готова.  Хватит веселиться; пора за «работу» садиться, ужинать будем!
        - Ну, ведь, есть же на свете умные люди; знает что, знает когда, и знает, как сказать. Любаня, молодец ты. Я уж и, правда, кушать захотел, - отозвался Георгий.
          - После такого танца и впрямь есть захочется, - отозвалась Вера.
           - Друзья, пошлите, сначала умоемся в реке, перед едой всегда умываются, - предложил Дима и побежал к берегу, снимая на ходу рубашку. Все поспешили за ним.
       Остались на месте лишь Люба и Алёна, наполняя тарелки пахнущей утятиной.
   Володя ополоснул лицо и голову водой, потёр ладонями уши, и скинул остаток влаги с головы. Притих, и, подняв глаза над быстрыми струями горной реки, стал смотреть на противоположный берег. Зелёная травка как тканый ковёр близко подходила к самой воде. Среди этой зелени выступали лбы зеленовато-голубовато-серых камней. При беглом взгляде их не заметно было. И лишь когда остановишь глаза и направишь мысли свои на эти камни, можно явственно отличить их цвет и формы. «На что же они похожи? А эти горы, а эти лога и ручьи, и реки? Все эти бугры и впадины земной поверхности – это, что? Это же, как мозг! А память тут где»? Катя подошла и присела рядом, она не хотела перебивать движение мыслей шефа, и тихо спросила:
         - И где же тут ячейки памяти?
   Володя не повернул головы.  Он даже и не обратил внимания на голос Кати. Просто он подумал, что это голос его мыслей; он же часто разговаривал сам с собой. Спорил, убеждал, спрашивал одного себя, и отвечал второму самому себе. И он продолжил этот разговор:
       - Вот если убрать эти горы, под ними останется ровная площадь; допустим  величиной в один квадратный километр. Так? Потом обратно их поставим на место и замерим величину их поверхности. То  получится площадь в десять квадратных километров. Значит, поверхность мозга будет зависеть от величины его вершин и впадин. В таком случае, чем выше вершины и глубже впадины, тем больше поверхность мозга, где должна скапливаться, формироваться и храниться память. Так?
        - Да, наверное, так. Но память это, что – крупицы твёрдых частиц, вот как те камни, что видим на том берегу? Или микроскопические растения, подобие мхов и лишайников на этих камнях? И пока эти растения растут и живут, до тех пор будет существовать, и работать память?
        - Видимо это, примерно, так. Но как же можно повлиять на поверхность мозга, чтобы увеличить его поверхность, не нарушая объёма головы, и поместить на этой увеличенной поверхности вот эти камни с микроскопическими растениями, антеннами памяти. И чем их запитать и заставить работать в увеличенном размере в сотню раз больше природной устроенности.
        - Нам, видимо, придётся это выяснить, и заснять на плёнку. А когда это увидим, потом приступим к множеству опытов по влиянию, на те активные объекты памяти.
       - Катерина, ты, что забыла, какое тебе было дано поручение? Отставить свои споры.  Сегодня отдыхаем, а завтра приступим к работе, - одёрнула Алёна, и более миролюбиво пригласила, - все к столу.
   Все послушно расположились на палатке и держали тарелки с утятиной и аппетитно кушали.
      - Ну, господа, сегодня наедимся на целую неделю, - высказался Андрей.
      - На неделю не наедаются. Хоть сколько употреби пищи за один раз. Объём информации в мозгу можно накопить до фантастических размеров. А пищи столько в запас не наложишь в желудке, - поправила Вера.
      - Друзья, оставьте свою тему хоть на время обеда, - вы сегодня туристы. Вас дома спросят, что вы сегодня видели, и слышали? Так вы, что станете говорить? – стараясь исправить обстановку, отозвался шофёр.
      - Всё, всё, про это ни слова. Кушаем и слушаем соловья, - согласился Владимир.
      - Это опять неверно, - возразил шофёр,- если будете кушать и соловья слушать, то организм не сможет реагировать на эти явления в полной мере. Чтобы пища усвоилась сполна в желудке, нужно на неё смотреть, радоваться ею, и кушать. Тогда желудок выдаст необходимую порцию желчи для переваривания пищи и это будет самая оптимальная доза, и сто процентная усвояемость. Если во время уроков ученик смотрит в окно и думает о чём-то постороннем; он не усвоит урока. А при отвлечении внимания от пищи, не даст возможности усвоить эту пищу. Тут, что ещё надо усвоить? Если мы сели за стол, нам надо кушать одну пищу, с одинаковым содержанием. Если мы будем кушать одновременно и овощи, и мясо, и сладости и горькое; то желчный пузырь растеряется, и не знает, сколько ему выдать желчи. Ибо каждой пище требуется своя порция желчи. Если её поступит мало, то пища усвоится не полностью, если поступит много,  то часть пищи сгорит, и для усвоения желудком останется малая часть пищи. В том и другом случае часть продуктов пройдут через желудок впустую. Желудок затратит на её усвоение лишнюю энергию, а пользы мало. Вот даже взять эту булку с изюмом, мы скушаем её; и что-то усвоится,  а что-то нет, - шофёр нарезал ломтей хлеба с изюмом и раздал.
     Люба взяла ломоть хлеба и поднесла к лицу.  Но кушать не стала, а начала рассматривать и о чём-то задумалась. Шофёр обратил внимание на неё и продолжил:
      - А вы кушайте.  Изюма здесь мало. В основном хлеб и потеря будет не велика.
      - Я не о потере. Я о находке. Память в мозгу расположена как вот эти изюминки в булке хлеба. Но вот как они образовались тут, когда, и сколько этих изюминок в булке? Могу ли я в эту булку сама добавить изюму? Вот уже сейчас, когда булка испечена и подана на стол к употреблению?  Или количество изюмин вкладывается только тогда, когда замешивается тесто?
       - Человеческая голова - не испеченная булка хлеба.  А есть живой орган, который постоянно развивается и усовершенствуется, и поэтому может улучшаться или убывать. Узнав процесс формирования и развития мозговых клеток памяти, мы может вмешаться в этот процесс, - отчеканил Дмитрий.
     - «Вы безнадёжно- отсталые люди», вам говоришь, что нужно внимательно кушать.  А уж потом и соловья послушаем.  А вы зарядили одно и тоже, про мозга.   И остановиться, не можете, - безнадёжно махнул рукой шофёр и стал сам кушать, сосредоточенно смотря в тарелку. А когда мясо съел, попросил Алёну:
          -  Дайте, пожалуйста, мне бульону, очень полезное питание. Не то, что ваши, какие-то мозги.
          - Бульону, пожалуйста, сколь хотите, - отозвалась Алёна и налила ему полную тарелку.
         - А мне бы сейчас чайку бы выпить, - воскликнул Дима.
         - Я тоже не против, - поддержал его Саша.
         - Да, что вам бульон-то не нравится, это же полезнее чая, - отстаивал шофёр. Люба дополнила:
          - А мы и заварки не захватили; простой кипяток пить станете, что ли?
          - Без заварки, конечно, это уже не чай. Как же так забыли-то? – осведомился Владимир.
           - Господа, да вы, что? Да на природе заварки целые воза, кругом полно, только мозгами раскиньте, - утвердительно пояснил шофёр.
           - И где это у тебя тут заварка? А всё равно про мозги упомянул, - вставила Валентина.
     Шофёр через край выпил бульон из тарелки и пошёл к берегу реки. Там он наломал сучки  дикой смородины, и черёмухи; оборвал с них листья и принёс к костру. Набрал в чайник воды, измельчил принесённые веточки, обмыл их, натолкал в чайник, и поставил на огонь костра. И пока желающие доедали бульон и шутили над любителями воды с травой, чайник закипел. Шофёр снял с костра чайник и стал разносить желающим любителям чай, приговаривая:
        - Вы только понюхайте, какой запах-то! Иные приезжают в степь и в горы за запашистыми травами и кустарниками, и везут всё это в город, и даже в село. А люди покупают, и не понимают, что всякая заварка тут у них растёт под носом. Создают себе проблемы там, где всё это так просто и легко делается. 
       - Нам дай, хоть хуже, но в пачке, с картинкой. Да, чтоб реклама была, - поддержал шофёра Андрей. Все с ним согласились; кивали головами и посмеивались сами над собой, над своей непрактичностью, и недальновидностью. Зациклиться человек, на чём ни будь одном, и другого не видит, и даже не догадается подумать. А когда ему обратят внимание на этот вопрос, он удивляется, а как это я до этого, и до сих пор не додумался? Такое лёгкое решение заставило всех задуматься о более сложных вопросах своей жизни и медицинской науки.
        - Вы, что это, господа, задумались, поникли, как-то сразу? Оставьте, пожалуйста, свои проблемы до-завтра! А сейчас пейте чай и послушайте соловья. Вон, как заливается! Вы ж его давно не слышали, да и не скоро ещё услышите.  Всю жизнь променяли на науку. А вы поучитесь петь у соловья. Вот вам задание. Вы способные люди, о мозгах говорите, а песню соловья вряд ли кто выучит и повторит. Вон, как заливается!  Вас приглашает к себе песню спеть. Попробуйте, попробуйте, или хоть внимательно послушайте соловьиную песню о весенней любви.
   Все стали слушать; одни повернули головы в сторону реки, где в зарослях звенели оглушительные трели, переливы, щелканья. Иногда он повторялся в своих мотивах, где-то пел иначе, но не смолкал, другие смотрели на кружку с чаем и на свои пальцы, и шевелили ими…
      Больше часа шёл концерт.   Все слушали внимательно, а может быть, только делали вид, что слушали соловья, а сами, возможно, мыслями были у себя в лабораториях; вскрывали черепа, сравнивали по внешнему виду картину черепного мозга великих людей, и недоразвитых, и обычных, и посредственных пациентов; или вовсе животных. И во всех этих мозгах, вернее в одном из его пяти отделов, в отделе памяти; должны были находиться изюминки, ячейки, камушки, и так далее, микроскопические сосуды памяти. Почему же они так тщательно замаскированы и незаметны ни под каким микроскопом. Господи, ну помоги нам открыть свою тайну своего изобретения, ячейки памяти. Ну, где же эта извилина? Господи, ты не столько велик и могуч, сколько мудр. Ты так тщательно это спрятал, замаскировал, чтобы мы, непослушные твои создания не могли разглядеть и переделать ваше, Господи, творение, и не испортить человека, и не нарушить в мире того равновесия, что видно сейчас. Ладно, пусть будет по-вашему; если не желаете открыть свой секрет, так вы, хоть, не лишайте нас надежды в своём поиске. Весь грех мы возьмём на себя и потом встанем перед вами с покаянием, когда придёт время вашего суда над душами нашими. Господи, не лишай нас надежды. А уж мы постараемся, мы жизни свои положим для достижения своей цели. А эта цель – великая. Это на благо всего человечества. Вы же сделали у человека лишних половина извилины, по сравнению с обезьяной, и мир преобразился и так далеко шагнул в историю развития всей цивилизации на планете Земля. А может, это была ваша ошибка? Сколько бед на земле совершилось при появлении человека на земле? Сколько горя и реки крови пролилось за это время; чего больше произошло на свете; добра, ли зла? Надо ли было это делать? И надо ли сейчас нам заниматься поиском ячеек памяти; чтобы создать одного человека, который бы сказал, как надо всем жить? Споры, конфликты, войны происходит потому, что конфликтные стороны возглавляют одноуровневые по умственному развитию лидеры, и каждый считает себя умнее противника, и надеется его победить; отсюда и неминуемость конфликта. А если в мире будет один умный человек, ну, например, как Бог, то с ним некому будет равняться и поэтому не будет оснований для конфликта, спора и войны. Вот в этом и состоит одна для нас задача; сделать одного умного человека, чтобы он один знал и мог руководить ситуацией. Тогда все будут подчиняться только этому человеку.
      С юга на север потянуло свежим воздухом. Там, где-то на выходе реки Ануя из гор, собрались тучи, и стал погромыхивать первый в этом году гром. Соловей перестал петь. Шофёр воскликнул:
           - Ну, что, товарищи, как бы ни было, мы немного отдохнули. Там, внизу грозой запахло. У нас дождя не будет, ветер движется от нас, но собираться пора. Солнце через полчаса скроется за тучами и будет пасмурно. Давайте собираться.
       - Сейчас костёр залью водой и поедем. Девчата, складывайте вещи в автобус, - согласился Андрей.
   И все стали собираться и садиться в салон автобуса.
   А через два часа они были уже в гостинице своего центра.
    Дети, игравшие на песочной игорной площадке, завидев своих родителей, кинулись их встречать. Следом с ними подошли и их родители, что сидели на лавочках и ждали своих половин из поездки; они только что пришли с работы, и, забрав детей из детского сада или встретив из школы, наблюдали за своими чадами. Все разошлись по парам, и пошли в свои номера; кто нёс на руках, кто вёл за руку своих детей.
   Владимир остался один и, подойдя к небольшому бассейну, где летом водились рыбы и их все тут кормили и наблюдали за их поведением. Это был своего рода живой уголок, место соприкосновения человека с живой природой. А сейчас тут ещё рыб не было. Накопившаяся от таяния снега и от дождя вода стояла спокойная и блестела в лучах заходящего солнца. Прошлогодние растения, пока ещё не убранные, желтели на бережку бассейна. На дне водоёма лежали чёрные, гладко отполированные, камни. Солнечные лучи, падающие на воду, отдавали малую часть тепла, уходили в землю. А те лучи, что попадали на камни, поглощались их чёрной поверхностью и от этого нагревались сильнее, чем вода. А по краям их начинали расти зелёные мелкие растения. Вода не шевелилась, но концы травинок шевелились, как живые.  Отчего бы это? Возможно, это есть внутреннее перемещение слоёв воды в связи с изменением температуры. Становилось прохладнее, чем днём. Или они сами движутся в связи с ростом. Или их шевелит магнитное поле земли. Если так, то, что это живые антенны, принимающие и передающие сигналы магнитных линий идущих вдоль земной поверхности от одного к другому полюсу?   Тогда бассейн это, что? Это модель головного мозга? Вода это кровь, что питает всё живое там? Чёрные камни это ядра, или ячейки памяти? Растения на камнях, это, что – антенны принимающие сигналы внешнего мира? И куда эти сигналы откладываются? Тогда, что – если сильнее сигнал тем глубже и резко отразится его действие на ядре. Говорят же, что вот это событие резко запало в память. Резко – это, что глубже. И память есть долговременная и кратковременная. Страх и сильное, благоприятное воздействие и порождает эти два вида памяти. А кто их порождает? Магнитно-силовые линии? И от их величины антенны передадут соответствующий сигнал. Это, что? Антенны, антенны… Они прикреплены к ячейкам памяти. Это, что? Если я накидаю в бассейн больше камней – сделаю больше ячеек.  На них сами по себе вырастут антенны, и количество памяти станет многократно больше.
   Владимир вынул свой блокнот и записал на чистом листе одно слово крупными буквами – БАССЕЙН.
   - Володя, сынок, иди домой, я стол накрыла, - выйдя на балкон, позвала мать сына.  Тот поднял руку в знак, что он понял, поднялся, посмотрел ещё раз на воду.  Но тень от противоположного дома, куда скрылось солнце, скрыло в воде и камни, и на них растения. Идти в комнату не хотелось, сейчас покушают и после передачи последних известей, он ляжет спать, но не уснёт же он всю ночь. Так и будут мелькать перед глазами эти камни и эти зелёные антенны. Быстрей бы проходила ночь. Спуститься бы в лабораторию и рассматривать и изучать и делать снимки этих ячеек и антенн по всей поверхности отдела памяти головного мозга. Остался всего лишь один месяц сроку, который отвёл нам Президент. А потом, что? Если ничего не раскроем из божественных секретов; то всех по боку. А вдруг, как Бог обидится. Да всех  памяти лишит, той которой нас же и наделил. Не суй нос, куда не надо. Как не суй-то? Как не надо? Очень надо! Очень даже надо! Избавим мы тогда всё человечество от лишней, и напрасной работы, и ссор. Жить-то всем хочется хорошо! Это, пожалуйста, да только не за счёт другого человека. Комфортно всем хочется жить! Да как это сделать? Кто же скажет? Кто?
    - Володя, иди! К нам гости приехали из села. Только, что зашли – Валентин с дедом, - позвала мать ещё раз.
   Володя махнул рукой на бассейн и поспешил к себе в номер.
Солнце скрылась за дальней лесополосой, и город погрузился в тёплый полумрак весеннего вечера. С полей и из гор потянуло тонким пьянящим ароматом свежей травы и распускающихся почек деревьев.               
                Наконец-то удача.

   Утром все собрались в лаборатории Владимира. Здесь присутствовали и Валентин с дедом. Их было не угадать. Они были одеты, как и все сотрудники в медицинской специальной одежде. Валентин осматривал окружающую их обстановку. Всё было для него неизвестно и фантастически новое и невообразимое.  Кроме зернового комбайна, а в эту зиму ещё и оборудования котельной, он не знал в жизни ничего. Музыка и освещение, и кондиционеры включались и выключались, или сбавляли, или прибавляли свою величину, автоматически, в зависимости от психологического состояния сотрудников. Лица слушателей были предельно внимательны, и сосредоточены; и каждый впивался глазами в шефа, и старался не пропустить ни единого слова.
   - Дорогие друзья, спасибо за вчерашнюю туристическую поездку. Надеюсь, эта поездка прибавила вам силы и освежила ваши идеи. Человек есть миниатюрное изображение природы. В нём как в зеркале отображены все части и функции земного шара; взаимодействие отдельных его частей и  взаимозависимость между собой. В природе нет ненужных частей и ненужных процессов. Всё, что-то – для чего-то.
    - А ведь, всё равно, человек и его поведение, чем-то отличается от земного шара, - осмелев, спросил дед.
    Владимир улыбнулся, посмотрел мило на деда и ответил с явным тёплым юмором:
     - Земной шар отличается от человека тем, что он не совершает никогда ошибок; ни на словах, ни на деле. В природе всё правильно и логично. Время и пространство бесконечны, потому, что верны, справедливы и необходимы.
    - А почему земля терпит человека, совершающего множество ошибок, - в свою очередь осведомился Валентин.
   - Пока, терпит. И терпит, пока ошибок набралось не сильно много.  А как наберётся ошибок до критической отметки, так природа сразу среагирует. Или затопит водой всю поверхность.  Или сожжёт солнцем, или заморозит, как луну. И оживление природы начнётся снова; с новой отметки, с новыми понятиями, и новым отношением человека к природе.
   - А кто же новому человеку напомнит об ошибках прошлого человека?
   - Разум его. Мы же сейчас отлично знаем, что надо, и чего не нужно делать.
   - Так, чего же вы-то тут добиваетесь?
   - Нужен человек, которого бы все послушались и тем самым стали бы жить комфортно.
   - А каким способом он добьётся послушания? При помощи принуждения, или при помощи убеждения?
   - Мы не знаем этого. Он будет умнее нас, и он будет знать, и уметь убедить людей в необходимости, и способах создания комфортной жизни.
        - Дай бог вам удачи…
   - А теперь пошлите по своим местам. Через два часа я начну обход  с Валентином.
   Дед взял дневник Владимира и стал читать его пометки и планы работ центра. Он так увлёкся чтением, что не заметил, как Владимир с Валентином ушли. Потом вынул из кармана общую тетрадь, снова взял первую тетрадь с записями и стал переписывать содержания записей Владимира. Иногда пропускал несколько листов, или строк, где говорилось о чисто медицинских закономерностях и определениях болезней. Много было текста на латинском языке, чего дед тоже пропускал.  За весь этот день он прочитал десять общих тетрадей, и часть текста переписал себе. Когда пришёл в номер, дочь сготовила ужин и ждала их. Вскоре явились и Владимир с Валентином.
   Они поужинали и сели отдохнуть. Но сидели недолго; Владимир достал энциклопедию и погрузился в чтение. Валентин зашёл в комнату к деду и они сели за стол и Валентин стал рассказывать, что он там видел. Его удивлению и восторгам не было предела. Дед сидел, молчал и иногда делал пометки в ту же тетрадь, в которой он конспектировал записи Владимира.
    - Что самое удивительное, мне показали работу живого мозга. Была вскрыта голова академика, попавшего сюда после автомобильной аварии.
   Люба производила исследование. Андрей с Алёной установили новую, ими сделанную,  аппаратуру. Через алмазные линзы даже я разглядел, как шевелится серая масса мозга. Люба даже похвалила Андрея за эти линзы. Но потом добавила, что и этого не достаточно, чтобы рассмотреть антенны ячеек памяти. А Володя, видимо знал о запасном ходе Андрея, и подмигнул ему. А тот позвал Валентину и попросил заменить окуляры в микроскопе, а сам увеличил освещение. Люба даже в ладоши захлопала. Вскрикнула: - «Вот теперь всё стало видно, молодец»!  Оказалось, что Андрей с Алёной и Валентиной испытали комбинированный микроскоп. Между двух алмазных линз они поместили слой ртути, и сразу получилось увеличение в несколько раз. Алёна пояснила, что можно было бы изготовить линзы из одной ртути, но этот металл приобретает твёрдое состояние при температуре минус 273 градуса. Это можно было бы и изготовить. Но пользоваться пришлось бы вместе с морозильной камерой. А это получится громоздкая установка. А он сделал просто – налил ртуть между двух линз и прибор готов. Даже Владимир похвалил и сказал, чтобы он писал диссертацию на своё изобретение. И, чтобы взял в соавторы  Алёну и Валентину.
    Деду было неинтересно слушать про приборы, он нетерпеливо спросил:
   - Ну, приборы приборами, а что толку-то?
Валентин достал сетевой диктофон с видеозаписью и воскликнул:
    - Деда, а дальше сплошная наука! Вот послушай их голоса и посмотри снимки.
   «Люба, разрешите мне посмотреть».
   «Пожалуйста, шеф, смотрите».
   «Земной шар! Бассейн! Всё точно! Теория совпала с практикой, это уже наука»!
   «Дима, подключи электронный сигнализатор. Стоп, стоп, хорошо! Видишь ячейки с ворсинками по краям? Направь луч в крайнюю ячейку. Так, стоп. Дай малый импульс. Хорошо! Стоп! Ворсинки зашевелились. Хорошо! Катя, поднеси диктофон к губам академика.  Записывал все звуки и слова его. Пожалуйста, внимательнее. Дима, изменяй частоту импульсов. Стоп, хорошо! совпали наши импульсы с импульсами магнитных антенн – ворсинок ячеек памяти. Смотрите, как они оживились и стали шевелиться. Ну-ка, на следующую ячейку. Так, замечательно. Не меняй импульс.  На следующую. А тут, что? Антенны не шевелятся. Шеф, а это почему»?               
   - «Видимо, ячейка, не заполненная памятью. Смотрите дальше».
  - « Дима, поехали. Так, эта рабочая ячейка. Эта тоже. А эта уже не реагирует. И эта свободная. Так и эта свободная. А на этой даже ворсинок – антенн нет. Да, интересно. Тут целый арсенал не занятых ячеек. Так, Дима, идём вкруговую. Так, пошли десятый круг. Ещё один. Все свободные. А вот антенны появились. Но они не реагируют. Значит, они готовы были принять сигнал, но его сюда не поступило. Шеф, как понять? Посмотрите сами».
  - «Прибавьте свет. Так, это интересно. Скорее всего, это ячейки краткосрочной памяти. У них слабое магнитное поле. Мы же с вами забыли, что мы ели на завтрак. Теперь ближе к центру, должны пойти ячейки другого цвета; немного темнее этих. Вы заметили, как отличаются ячейки с ворсинками и без них. Еле заметная разница всё равно есть. Продолжайте».
      - «Так, Дим, пошли дальше. Вот так, хорошо. Пошли ячейки с антеннами. А верно, шеф, эти ячейки темнее остальных. Антенны сильно колеблются. Смотрите, чем ближе к центру, тем ячейки темнее и крупнее по величине. Весь центр занят такими ячейками. И, что дальше делать, шеф»?
       - «У нас кто разговорной речью занимается»? 
   - «Мы с Сашей, шеф».
     - «Ну, Гера, подсоединяйте с Сашей свои сигнализаторы речевого общения. Заполните плешку вопросами и подсоедините к нескольким ячейкам головного мозга академика. А мы послушаем его ответ и посмотрим на настенном экране продолжение ваших исследований».
      - «Господин академик, ответьте нам, пожалуйста, об уровне исследования в науке об устройстве головного мозга и его раздела памяти»?
       - «Мне трудно говорить, что-то неестественное со мной творится. Вы кто такие? Я ощущаю большую слабость в голове»…
      - «Катя, прибавьте на два деления давление крови в сосудах головного мозга».
     - « Сейчас. Вот так. Как там»?
     - «Нормально».
     - « Как ваше самочувствие, господин академик»?
     - «Сейчас намного лучше. Так и что я вам отвечу? Головной мозг состоит из серого вещества, это вещество сосредоточено в двух полушариях продолговатой формы. Состоит он из пяти отделов. Каждый отдел отвечает за свой участок жизнедеятельности человека. При инсульте (кровоизлиянии) в один из этих отделов у человека парализуется  или движение, или зрение, или память. В сером веществе мозга имеются ячейки, как изюминки в тесте, приготовленного к выпечке булки.  Память и усики связаны со всем мозгом, и функция памяти остаётся неизученной, остаётся загадкой для человечества».
       - « Возможно, вы знаете или слышали; есть ли где в мире организации, занимающиеся этим вопросом»?
       - «Я врач и академик – практик. Теорией заниматься у меня времени не остаётся. Много появилось проблем с организацией работ академии в связи с экономическим кризисом. Но слышал, что у Президента есть тайный исследовательский лабораторный центр. А чем он занимается, не знаю. Но полагаю, что эта проблема его не должна миновать. Задача эта большая и актуальная».
     - «А откуда вы это узнали»?
     - «Слышал краем уха. Но не конкретно».
     - «А, что такое память»?
     - « Память – способ воспроизведения прошлого ответа. Это одно из основных свойств нервной системы выраженной в способности длительно хранить информацию о событиях внешнего мира и реакциях организма, и многократно вводить её в сферу сознания и поведения. Выделяют процессы – запоминания, сохранения и воспроизведения, включающего узнавания, воспоминания, и собственного припоминания».
       - «А каким способом можно увеличить объём памяти»?
       - « В медицинских кругах принято считать, что объём памяти, зависит от двух факторов. Первое – величина памяти передаётся по наследству. Второй способ – это тренировка накопления памяти. Это под силу любому человеку со здоровой памятью. Можно учиться у учителя, родителя, воспитателя, читать больше книг и повторять их содержание. При чём тренировка должна быть ежедневной.  Это как в спорте.  Тренируешься – ты при силе, бросил тренироваться, и ты потерял спортивную форму, и сил не стало. Будешь топтаться на месте и всякий интерес у людей потеряешь -  как собеседник, как специалист, как руководитель».
      - «А, что память бывает различная»?
      - «Да, различают память.  Она бывает как: 1 - произвольная, 2 – непроизвольная, 3 – непосредственная, 4 – опосредованная, 5 – кратковременная, 6 – долговременная».
      - « Это, что, человек обладает шестью видами памяти? Это так много!
      - «Это простые виды памяти, но есть и сложные виды».
      - «И какие же они»?
       - «Они называются – особые виды памяти: такие как; 1 – моторная, 2 – эмоциональная, 3 – аффактивная,  4 - образная,  5 – словесно – логическая». 
      - «И с какой же памятью человек считается, наиболее ценен, и востребован в наше время»?
      - «Это зависит от цели и назначения человека».
      - «И как увеличить объём памяти, чтобы этот человек мог ответить или предложить метод и способ организации человеческого общества для организации комфортного способа жизни»?
      - «Мировая медицина бессильна ответить на этот вопрос. Природа при создании человека, скрыла от этого человека ответ на ваш вопрос. Во избежание ошибок, которые способны будут привести мир к катастрофе. Смотря, в чьих руках, окажется раскрытие этого секрета матери – природы. Простите, по вашим вопросам я смею утверждать; что вы, вероятно, занимаетесь вопросами близкими к этой теме. К теме раскрытия секрета памяти».
       - «Местонахождение, и формы, и содержание ячеек памяти нам сейчас, с вашей помощью, удалось установить. А вот как активизировать запасные ячейки, не заряженные положительными зарядами памяти? У некоторых даже отсутствует отростки – ворсинки – антенны для восприятия зарядов».
       - «Вопрос по использованию без-антенных ячеек это, видимо, вопрос далёкого будущего. А вот слабо-уплотнённые ячейки, с едва заметными ворсинками, мало заряженные, вероятно требуется»…
    Дед сидел и ждал продолжения разговора. Но было тихо в комнате и на экране. Лишь различались быстрое мелькание рук и звуки тревожной музыки.
     - А, вы, что же не дали досказать академику свою мысль. Это же очень ценное предложение, которое он вам хотел высказать. А вы забегали и суматоху подняли.            
        - Потому и забегали, что он прекратил разговаривать. Люба на нас накричала всяких обидных слов, что мы, мол, что-то не так делаем.
        - И, что у вас там получилось?
        - Владимир первым догадался. Он подошёл к часовому механизму, связанному с работой сердца академика; показал пальцем и проговорил:
         «Мы так увлеклись переговорами с академиком, что никто из нас не обратил внимания на время использования резерва работы сердца. Минутная стрелка перешла красную, приграничную черту. Сердце от перегрузки парализовало».
        Алёна сказала: «Что при таком параличе оно восстановлению не подлежит».
        Дима высказал сомнительное предложение; - «Нельзя ли подключить магнитный возбудитель и записать с ячеек сигналы памяти мозга академика, чтобы узнать,  что же он хотел сказать нам»?
      А Валя с сожалением и с сомнением  вставила: - «Взаимный обмен сигналами возможен только при живом организме, во всяком случае, при живом мозге».
     Ну, что ж, мы поохали, поахали и разошлись по домам.
Дед посидел, о чём-то подумал, и спросил Валентина:
       - У тебя это записано на плешку, так ты мне перепиши её содержание. Я перепишу это себе в компьютер, поработаю потом.
       - Это, пожалуйста, тут не трудно. Я сейчас перепишу на запасную плешку и отдам вам.
       - Спасибо!
Валентин подсел к компьютеру и запустил переписку. Дед взял записные тетради Владимира и стал пристально изучать их содержание и, часто отрываясь, переписывал в свою тетрадь.
        На следующий день все собрались в лаборатории у Веры по предложению Владимира. В операционном зале была приготовлена огромного роста обезьяна.
       - Всем приготовиться для вскрытия черепа, для фотографирования и записи на плешки, установить  магнитные возбудители, приготовьте  простенькие программы  на уровне 1 – 2 классов для зарядки  ячеек головного мозга. Установите приёмную аппаратуру  для фиксации возможных реакций любой величины, возможно и даже, если повезёт и разговорной речи на языке зарядного устройства.  Введите хотя бы одно выражение на английском языке. Чтобы избежать ошибки, как с академиком, поставьте автоматический фиксаторно – звуковой сигнализатор. Каждому подключится к индивидуальному автоматическому регулятору температурного режима ваших костюмов, и тела обезьяны. Если все поняли – включите опознавательные сигнальные лампочки, чтобы я видел ваше состояние и реакцию по ходу операции. Андрей, у нас, сколько имеется обезьян в лаборатории?
        - Вот эта десятая.
        - Понятно. Тогда приступаем. Начали.
   Операция длилась десять часов. Такой нагрузки и такого темпа работ могла выдержать только научно – исследовательская аппаратура, но не люди. А это были не просто люди, это были исследователи, для которых время играло мало значимую роль и их увлечение скрадывало фактор времени, а значит и ощущение нагрузки.
      - Дедушка, дорогой ты мой дедушка, говори, слава богу, - с большим восторгом закричал Валентин с порога при входе в комнату.
      - Ну, наконец-то! Видать по всему, что у вас что-то получилось! Рассказывай, внучок, рассказывай дорогой! Слава Богу! – входя в  восторг внука, воскликнул дед.
       - Сейчас… мы загрузим компьютер сначала…, потом соединимся с Интерактивной доской…. Вот так аккуратненько и поведём своё дело…. Мы отчитаемся перед дедулей о проделанной работе…. Только мне надо принять, что ни будь возбудительное…. А то мы десять часов от стола не отходили. Но у нас всё получилось, что нужно для открытия на данном исследовательском моменте. И так, поехали. Вот смотри, дедушка, ты наш!
       - Постой, Валентин, дай сюда пульт. Я сам справлюсь. А то ты сейчас погонишь своих лошадей, что мне и не успеть смотреть; не только, что запомнить и переписать себе. А ты пройди в столовую, там мама тебе стол накрыла. Покушай и прими на душу капельку чистого. Там всё стоит и тебя ждёт.
    На экране показалась вся лабораторная комната, где проходило испытание. Потом прошли лица каждого сотрудника. Их трудно было различить, так как они все были на одно лицо – в белых костюмах, масках. Хорошо выделялся Владимир и его ни с кем нельзя было спутать по полноте. Ростом от всех отличался и Андрей – стройный, спортивной формы, высокий. Рядом стояла и улыбалась в камеру Люба – стройная, аккуратная, сосредоточенная, со скальпелем в руках. Возле неё стояла Валентина, чуть пониже Любы.  Но тоже стройная и улыбалась. Рядом с ней, но немного выше ростом, стояла Алёна – стройная, и строгая. За Алёной видна была голова Веры, глаза смотрели пытливо и радостно, видно было, что она была в настроении, в руке держала хирургическую иглу с ниткой. С пультом управления лучевого пульсатора стоял Дима, он улыбался, и, кажется, подмигивал правым глазом. В левой руке держал алмазно-ртутный увеличитель. С программно-зарядным прибором стоял Александр и мило смотрел перед собой, улыбался глазами. Тут же стоял и Георгий, в правой руке держал фиксатор сердцебиения, а левой опёрся на капельницу, игла которой была вставлена в вену правой передней лапы обезьяны самца.
     «С богом»! – скомандовал Владимир. Катя стала ставить замораживающие уколы по окружности черепа обезьяны. Когда окончила, подняла глаза на Любу и произнесла. «Всё готово». Через какое-то время Люба стала разрезать шкуру на голове обезьяны по окружности черепа. Потом быстро подняла глаза на Владимира, и тот блестящей стамеской стал вставлять лезвие стамески в соединение черепной коробки, покачал немного, и приступил так же в другом месте. Потом в третьем и так прошёл по всей окружности. Взял правой рукой за волосы на макушке головы обезьяны. А левой шевелил стамеской соединение. В какой-то момент череп отстал от головы и повис в руке Владимира. А в следующий момент Владимир положил головной череп, как чашку, на стол. Его тут же накрыли прозрачным колпаком, и Катя включила вакуумную установку, и когда разрежение показало в 03 атмосферы, она выключила насос.
     «Усилить свет. Включить магнитно-лучевой пульсатор. Стоп…. Смотрите, ворсинки шевелятся. Направьте несколько позывных самки. Что там?  «Ответный возглас слышим».   «Хорошо».  «Дайте шприц, я возьму пробу жидкости из ячейки. Приготовьте консерванты.  Начали…. Хорошо….
Примите. Это будем изучать потом. Сейчас запускаем микро-пульсатор приготовленной программы. Так, хорошо! Ещё одну клетку…. Так хорошо….. Продолжайте по всему кругу ячеек с ворсинками. В центр не заходите.  Вернитесь теперь на ячейки без ворсинок. Пришли, хорошо…, начали запрограммировать один круг ячеек. Так…, так…, хорошо! А теперь запустите ответную функцию заряженных ячеек. Послушаем, что тут у нас с вами получилось»?       
      Стало непривычно тихо. Слышалось тиканье настенных часов. Все смотрели на морду животного, но она еле заметно шевелила губами, но ничего расслышать не удалось.
     Владимир пронизывающим взглядом провёл по лицам всех сотрудников и спросил: «Ваши замечания»? Опять стало тихо. Все молчали и пожимали плечами. Владимир вновь спросил: «Ваши предложения»?
Отозвался Георгий:  «Нужно череп поставить на место. А потом увеличить внутричерепное давление, подключением прибора дополнительной искусственной подачи крови. Организм переполнен болезненными ощущениями операционного вмешательства».
     «Есть ещё замечания?  Или нет»? Если нет, то ставим всё на место».
Через какое-то время череп водрузили на место и сшили шкуру, забинтовали голову.
   Владимир осмотрел работу Любы и спросил Георгия: « Что тут, у тебя? Как пульс»? Тот покачал головой и ответил: «Учащённый. Надо дать отдых. Разговаривать можем после, как в себя придёт клиент. И так двойная физическая перегрузка.  Если ещё немного и может он концы отдать».  «Понятно, даём отдых.  Но сами займёмся анализом пробы жидкости из ячейки памяти. Пошлите в химическую лабораторию ты, ты, и ты». Он указал пальцем на Катю, Веру и Диму и они тут же ушли. И видеозапись остановилась. Но тут же она включилась и на экране появилась улыбающаяся Катя. Она махала руками и старалась сдержать себя, чтобы не плясать. Вера разговаривала с Владимиром, а Дима шёл сзади и нёс что-то в руке.
  «Друзья, какая сегодня удача! Плазма в ячейках памяти на 90% по химическому составу, совпадает с жидкостью, что смазывает хрящевые поверхности суставов. Это такая удача, что я и оценить это не смею, как это здорово! Молодцы все! Вы все молодцы»! – с восхищением и радостью восклицал Владимир. Потом на экране появились три группы, которые окружили Веру. Катю и Диму и о чём-то спрашивали. Те с удовольствием отвечали и были весёлые и радостные. Владимир подозвал Любу и подошли они к Георгию и стали рассматривать показания прибора работы сердца и внутричерепное давление. Люба порекомендовала: «Пожалуй, можно продолжить опыт. Клиент пришёл в себя. Моргает и пытается что-то сказать». Владимир скомандовал: «Пожалуйста, все по местам.  Начнём диалог». Валентин поднёс диктофон с вмонтированным фотоаппаратом к губам обезьяны.
     «Я обезьяна  - отец. У меня есть подруга. У неё есть дети. Я знаю алфавит и таблицу умножения». Тут он стал называть буквы русского алфавита. Потом начал произносить таблицу умножения. И в конце разговора произнёс: «Гут монинг, господа»!
      Глаза его закрылись, и он уснул.
     Приборы слежения жизнедеятельности организма показывали положительные результаты.
Экран на время закрылся. Но потом вновь открылся, и дед увидел как Георгий сначала один, а потом на пару с Александром танцевали молниеносный японский танец. И это всё происходило уже в коридоре. А когда во весь экран появилась надпись – КОНЕЦ -  и изображения  исчезли.
  Дед долго сидел, поражённый увиденным и услышанным Интерактивной доски. Это было действительно открытием века. Это же очень здорово; залезть в мозг живого организма, что до этого никому не удалось сделать. Но это же ведь не окончательный результат поисков? Они же ставят целью – залезть в мозг человека и усилить его эффективность. Господи; не дай бог, чтобы это открытие обернулось во зло человечеству на земле. А сколько таких открытий осуществлялось, и ожидали от них добра, а потом находились другие люди и оборачивали это открытие во зло. Да, но то были открытия; теорий, революций, технические чудеса, которые оказывались не в руках изобретателей. Сила ума доставалась властям. А обо всех ли мы можем отозваться положительно. Народ выбирает власть схожую со своим умственным развитием. А потом и проигрывают, ибо власть масс однодневная, в день ли выборов, в день ли революции.
      А, в самой сути, власть не выбирают, и не дают; а власть берут – сами и своими руками. И самым эффективным моментом в этой выборной системе – является такой момент; когда интересы кандидатов и избирателей совпадают.
        Избирателей  никто не тревожит и им лень сходить на участок, а кандидатам того и надо. Друзья придут голосовать, а неприятели не придут. Всем хорошо, все довольны, а истина и справедливость плачут. Они не востребованы, им места нет в этом обществе.
      И эту колоссальную проблему общество не может решить сама. Нужен референдум; а кто пойдёт к каждому члену общества, кто организует этот обход? Власть конечно!  Это и правильно, но какая власть обернёт результаты опроса или выборов себе во зло? И в том, и в другом случае мнение народа будет отстранено, и не востребовано, и выброшено в мусорную яму.
          Это, что, проблема? Да проблема! И кто решит такую нерешённую общественную задачу? Одни говорят, что – лидер, другие говорят, что это должна быть партия единомышленников, третьи говорят, что это должно сделать само общество. Но обществу даётся право в этих демократических процессах роль избирателя, а итоги-то подводит не общество.
      Да это общество и не в силах само подводить итоги, оно поручает своим представителям, а их мнение далеко не схожи с мнением избирателей.
         Ну, да это теория бесконечная, круг замкнулся. И когда большинство убеждается, что на земле правды нет, тогда общество обращается к самому безответственному приёму, обращение к богу. Он там, потом - тебя, вас, партию, коллектив и само общество Бог накажет. Это потом, это там, а сейчас, а здесь, что делать? Справедливость надо творить и находить сегодня и тут, при нашей жизни, на этой земле.
     А, чтобы эта справедливость свершилась, что надо делать? Или кого надо иметь, и кому это поручить; чем самым снять - с себя, с тебя, с нас, с общества – ответственность. Вон он итоги подводил, он и пусть грех на душу и берёт. Это значит, отдать своё здоровье и даже жизнь во благо народа, а народ этот потом и головы не повернёт в твою сторону, не то, что руку пожать. Да, и обижаться-то не надо: ибо обижаются проигравшие.  А выигравшие торжествуют, и всё достижение приписывают себе.
       Так, и кто же нам скажет – и, что же нам делать?
        А вот сказать-то и некому. Человека такого нет. И нет во всём обществе.
       И тогда, что, бросить эту теорию? Считать ситуацию безвыходной?
       Для данного общества – да. И поэтому надо возложить обязанность эту на науку.
      И это,  как нельзя, кстати, совпадает с направлением работы  Президентского Научно Исследовательского Медицинского Центра.
     Дед ещё долго сидел и спорил сам с собой; записывал взрывные мысли и делал выводы. Пока в кабинет не вошла его старуха и выключила свет. Дед благодарно хмыкнул и молча прилёг на койку.
       Дед проснулся утром оттого, что Валентин проснулся и стал собираться, чтобы пойти со всеми в лаборатории. Он хорошо освоил автоматы по записи картин работы лаборантов и звукозаписи их разговоров.
      - Валентин, садись, позавтракай, там, на кухне всё готово.
      - Готово, готово, идите оба; пока свеженькое всё, - услышав разговор деда, пригласила на кухню его старуха.
      - Ну, тогда пошли, дедушка, раз приглашают, отозвался Валентин и они, умывшись, сели за стол.
       - И, что, Валентин, толи тебе нравиться там быть? – поинтересовалась бабушка.
       - Баба, я там не просто бываю: я участвую в исследованиях.
       - И, что там хорошего, со зверями всякими возиться. Людей бы лечили, вот бы хорошо-то было. А это так себе, только деньги изводите.
   Дед хмыкнул, но промолчал и посмотрел на внука: что он скажет, как он ответит, вошёл ли он в таинство их работы, проникся ли умом и сердцем в научную секретную работу.
    Внук оправдал ожидание деда, и он услышал ответ:
     - Бабушка, мне так там всё интересно. Там даже обезьяна заговорила человеческим голосом.  Это же, как здорово? Люди в её голове сделали из одной извилины – полторы, как у человека.
     - А тебе-то, что от того?
     - Баба, деда, вы знаете как мне охота, чтобы мне сделали две извилины. Вместо полутора извилин, какие, есть сейчас у меня. Я бы сразу поступил бы в институт и окончил бы его экстерном.
     - Спортом надо заниматься, на свежем воздухе надо чаще бывать, не засорять голову всякими науками. Все в науку уйдёте, так хлеб-то кто будет выращивать?
      - Они и будут выращивать: коль кушать захотят, - отозвался дед.
Они покушали, и внук убежал в лабораторию. А дед, подчиняясь старухе, собрался и пошёл на скотный двор; кормить свинью, посыпать зерна курам, индюкам и гусям. Потом вышла и старуха, и они стали готовить сахарный сироп для подкормки пчёл; пора бы и осмотреть состояние пчелосемей. Май месяц очень занятый месяц. Пора уже и прополкой заняться.  Вон сорняк уж показался. А в саду, сколько работы, господи! Надо бы осмотреть и прошлогодние прививки яблонь, время настаёт и новые сделать.
      - Деда, готовь дымарь, сороковой отходить собирается, - уведомила бабка деда. И они занялись подготовкой улья, к нему сотовых рамок, полошки, и крышку. 
А тут и рой закрутился над пасекой и загудел. Дед набрал ковш воды и плеснул воду на пчёл, баба стала изредка ударять палкой о старую жестяную ванну; изображая гром и дождь. И вот пчёлы стали собираться над вершиной одной цветущей яблони, и вскоре собрались в старом бездонном ведре, обтянутой внутри запрополюсованным положком – для запаха, для приманки.
  Дед принёс тонкую жёрдочку с двумя сучками и, подцепив крюк ведра, стал опускать пчёл к земле. Потом взял ведро и отнёс в омшаник, и повесил там, на гвоздь, вбитый в матицу, закрыл дверь. Оставил пчёл, чтобы они успокоились. И уж потом, вечером, когда солнце скатится к горизонту, дед высыплет пчёл на рамки, а уж потом и накроет положком, и крышкой. И какая бы не была семья, в ней есть главная пчела – это матка. Она всё знает, что и как делать. Даже если она молодая, не опытная и не училась в школе. Кто её учит? Откуда она это всё знает? Что бы вы ни говорили, но главное её превосходство в том, что в мозгу матки больше, чем у других пчёл, ячеек  памяти, тех ячеек, которые заряжены импульсивно магнитно-силовыми зарядами. Некоторые сильно, некоторые слабо, а некоторые недоразвитые и не хранят в себе память, но способны хранить. А значит, человек способен улучшить её качество.
        Вечером Валентин приехал к деду, как обычно по темноте и сразу с порога крикнул:
        - Дед, кричи ура! У нас ещё пять обезьян стали разговаривать!
       - Господи, помилуй нас грешников, что творится-то. Звери у них заговорили. А люди стали рычать, как звери друг на друга. Учили бы людей вежливо разговаривать между собой. Огрубел народ совсем! – сокрушённо простонала бабка. Перекрестилась и вошла в кухню готовить ужин.
       А дед увёл внука в компьютерный зал с интерактивной доской, и стали  заряжать компьютер.
      Через полчаса бабушка позвала внука на ужин, а дедушка приступил к просмотру видеозаписи внука. На этот раз он на ксероксе произвёл отпечатку цветных снимков на операционном столе лаборатории. Потом ещё раз прокрутил и стал переписывать в тетрадь те моменты, и те определения, и операции, в которых мог разобраться, и выразить на бумаге.
      В конце записи, опять показался на экране японский танец Георгия и Александра в коридоре.
      Дед хотел уже выключить экран, как услышал  просительный голос Валентина: «Братцы, я то же хочу быть умным! Сделайте меня умным! Мне не охота ходить в школу; я сразу хочу пойти в институт, мне охота учиться в нескольких институтах. Братцы, ну, что вам стоит! Я же потом с вами рассчитаюсь. Я же богатым стану, и вас богатыми сделаю. Ну, братцы!»
  Ответов ни от кого не последовало. Возможно, и говорили, но в записи этого не было отображено. И дед позвонил Владимиру.
      - Володя, добрый вечер! Ты чем хочешь заняться сейчас?
      - Ещё не придумал. А, что есть какая заманчивая идея?
      - Есть. Прокатимся на канатной дороге с Хаврошки до Галчихи.
     - А, что уже запустили?
     - У нас открывают  пункт туристической базы; зимой катание на лыжах, а летом езда по канатной дороге. Вот сегодня объявили пробную езду, на смелого ездока, но зато бесплатно.
      - Скоро буду.
Вскоре они уже сидели в комфортном кресле и плавно катились по канату.
      - Так, а какая же всё-таки цель этой прогулки? – видя вопросительные взгляды деда, спросил Владимир.
       - А тебе, что это не в диковину. Ты, что ежедневно ездишь на работу по такой дороге?
       - Да нет, конечно. Но я же нутром чувствую и по глазам вижу, что это не главная причина. Что у вас на уме?
        - Как тебе сказать? Я читал записи Валентина, и услышал, как он просил вас сделать его умным человеком. Вы, что ему ответили?
        - Да, мы слышали от него такую просьбу.  И уже не первый раз. Он стал проситься сразу после первой удачной операции; когда заговорила первая обезьяна.
        - Вы ему, что-то ответили; или промолчали?
        - Ему - ничего не ответили.
        - А меж собой-то, как-то отреагировали на его просьбу?
        - Тут возникает очень сложный правовой вопрос. Нужно заручиться его письменным согласием, согласием правовых органов, я там точно не знаю кого конкретно. Знаю, что нужно  согласие родителей, всех родственников и вас с бабушкой тоже. И главное нужно разрешение правительства.
       - Может быть, потребуется разрешение  ООН?
       - Нет, не потребуется. Мы секретная организация. Мы подчинены только президенту страны.
       - Это очень серьёзно! Я понимаю. Но президент вам не будет подбирать пациента. Ему нужен конкретный результат. И это будешь делать ты, вместе со своими сотрудниками. Валентин самая подходящая кандидатура для этой цели. Он очень любопытный парень. Но у него много  не занятых клеток памяти. Вы и зарядите их.
       - Ты, оказывается, дед довольно глубоко проник в нашу проблему!
       - Не глубоко, конечно, но в общих чертах понятие имею. Я же фиксирую все доступные мне открытия в вашей работе. Изучаю, повторяю часто ваши записи, переписываю себе. Так, что спорить или, что-то доказывать с вами не берусь, но к просьбе Валентина я присоединяюсь.
       - Завтра я соберу Совет специалистов и там выскажу ваше пожелание.
       - Надеюсь!
     Домой дед пришёл, когда галки, уставшие за день, слетались на ночёвку на Хаврошку; кричали, делали винтовые полёты, женихи обхаживали невест.
    А утром следующего дня в гостиничном зале Владимир собрал своих сотрудников и родственников Валентина, и заявил:
        - Это совещание явится самым ответственным в нашей работе по выполнению задания Президента. Сильное желание изъявляет Валентин на операцию. Мы, все должны будем написать согласительное заявление на операцию Валентина. Форма есть, бланки заготовлены, мы только прочтём и подпишемся в своём согласии и ответственности.
  После этого мы должны приготовить материал для зарядки памяти по многим отраслям познания.  Поэтому я предлагаю получить у меня вопросники и приготовить информации каждому по своей теме. Я не буду зачитывать ваши вопросы, вы там легко разберётесь. Но там одна сложность имеется: сбор информации  охватывает период в триста лет развития государства Российского. Отобрать всё самое ценное, но в то же время оно должно вместиться в один круг ячеек памяти головного мозга. Мы не знаем пока, сколько там ячеек занятых основательно, сколько занятых неполностью, сколько свободных, но способных воспринять импульсы зарядки. Поэтому на запас приготовить материал по литературе.  По климатическим катаклизмам – по причинам их возникновения, способах их предупреждения, и даже предотвращения.
     Валентина взять сегодня же на психологическую, физическую, умственную, и другие виды подготовки к предстоящей операции. Срок вам десять дней отводится.  Если, кто почувствует, что не вкладывается в срок, немедленно информировать меня; я помогу.  Если кому, что не понятно, прошу задавать вопросы сейчас.
         - Понятно! Что ещё надо? Работа есть работа, и мы к ней стремились всю нашу сознательную жизнь, - раздалось несколько голосов с мест. 
         - Ну, тогда с Богом, друзья, - отозвался Владимир, и все пошли по своим лабораториям, взяв с собой вопросники для работы по сбору информации и по её обработке.
      Дед щелкнул выключатель диктофона и, подойдя к столу Владимира, нашёл лист документа на своё имя, расписался. Потом взял старуху под руку, вышел из зала и направился в свой рабочий кабинет, и вписал в компьютер с видео-диктофона только, что записанную им информацию.

                Отчёт
    Десять дней пролетели как десять минут.  Никто даже и не заметил смену суток: были так увлечены сбором информации и записями на электронно-импульсаторную  зарядную установку, что готовы были собирать информацию и за больший период или даже за пределами нашего государства. Некоторые в азарте стали записывать такую информацию на запасные фиксаторные установки. Это на всякий случай: а вдруг собранной информации окажется недостаточно для заполнения свободных ячеек памяти.
      И вот прошла весна. И завтра наступит лето. И завтра начнётся операция.
А через месяц отчёт. И от его результата будет зависеть судьба Лабораторного комплекса. Как она пройдёт? И что сегодня делать? И как провести ночь?
     Эти и другие вопросы вихрились в голове Владимира, и не находили ответа.
По пути к дому он завернул к деду, и, зайдя в комнату, резко опустился на диван. А уж потом поздоровался.
     Дед повернул голову на внука и поздоровался с ним. Задержал взгляд на его лице, задумался. Подошёл к дивану и сел рядом с ним. Положил ладонь ему на колено, тихо спросил:
       - Переживаешь?
       - Да!
       - Напрасно. Не изводи себя. Не нужно этого делать.
       - А что тогда делать?
       - Ничего.
       - Мы этого не можем. Может вы, что посоветуете?
       - Да.
       - И что же?
       - У старухи аппетит на рыбу разыгрался.
       - А мы тут при чём?
       - Вот вы-то и при том.
       - Не понял!
       - Я приготовил снасти для ночной рыбалки. Собирай всех и пока светло, доедем до пруда, место подберём. Пару часов порыбачим. Ухи наварим и наедимся сами и старуху я угощу. Угодить надо, - он подмигнул глазами и улыбнулся внуку.
       - Они, что на машинах пусть приезжают? И посуду пусть соберут с собой?
        - Пусть сами быстро соберутся и сюда. Вон автобус стоит наготове.
        - А как ты догадался, что мы согласимся и поедем с тобой?
        - Вам больше деваться не куда. Вас мысли ваши душить будут всю ночь.
        - Это верно.  Ну и рыбалка тоже верно придумана.  Я никогда не был на ночной рыбалке.
   Через полчаса их автобус был уже на берегу пруда. Шофёр быстро приготовил резиновые лодки.  Спустил их на воду и всех парней распределил по  лодкам, и дал им маленькие вёсла, и фонари, и сочки. А сам сел в одну лодку и стал показывать, что и как делать. Парни согласно покивали головами и поблагодарили его за нехитрую, но всё равно науку.
   А когда лодки распределились по всей территории пруда, на воду опустилась ночь.
  Дед взял топор и пошёл в ближайший кустарник готовить дрова для костра. Вскоре он позвал к себе девчат на помощь, чтобы унести дрова к костру.
 А вот и слабое пламя загорелось и стало греть воду в подвешенном ведре.               
  Через час шофёр подплыл к берегу, освещённому костром, и вынес полный сачок некрупной, но разной рыбы. Высыпал в таз и старуха с девчатами стали её чистить. А потом и опустили в ведро на костре, со всяческой приправой. Шофёр же вновь отплыл, и стал освещать фонарём глубь пруда, и ждать, не появится ли кто любопытный из рыбин. Девчата тоже проявили любопытство, и подошли к самому краю берега и всматривались в воду вдоль луча от фонаря. А вот; тараща глаза, тихо шевеля плавниками, подвигался к свету чебак. Шофёр плавно подвёл сачок под рыбу и резко дёрнул вверх. Девчата захлопали в ладоши, в сачке трепыхалась рыба.
   Дед посмотрел на ручные часы и хотел, что-то крикнуть, но передумал и опустился возле костра на корточки. О чём-то думал, но не решался делать.  Но, наконец, решился и сходил в кустарник.  Нарубил свежих лозин.  Связал подобие плота, сверху наложил сухого хвороста и поджёг его.  А когда сушняк разгорелся, и стало слышно, как хворостины догорали до воды, а там трещали и шипели, дед оттолкнул плавающий костёр и тот поплыл по течению. Все обратили внимание на плавающий факел и с возгласами захлопали в ладоши.
Потом остальные приплыли к берегу и стали выходить из лодок, доставая рыбу и показывая другим на свой улов.
     Бабушка собрала привезённую рыбу и стала её чистить, а девчатам приказала разливать по мискам готовую уху.
    Ели уху с аппетитом и весело разговаривали. А когда опорожнили ведро ухи, развалились на палатке возле костра, и стали наблюдать за звёздами, за луной, слушали щебетание соловья. А потом, как-то сразу посмотрели на плавающий костёр. Тот медленно плыл по-за берегом, и, подойдя к створу, на минутку остановился, а потом течение потянуло его по каналу вниз, и он, разбросав искры, зашипел и погас как-то неожиданно и скоро.
     Всем стало грустно.
     Закон неизбежности обойти и остановить было невозможно. Светя другим, сгораешь сам. На тебя смотрят, когда ты светишь; отсветил и забыли.
      - Ну, что, ребята, завариваем ещё ведро? Рыбы много, - спросила бабушка, а дед поддержал:
      - Заваривай, на вольном воздухе аппетит разыгрывается, мы даже тебе не оставили.
      - Я пока варила, всё пробы снимала, тем и сыта была. Ты себе под нос смотри.
Девчата и ребята засмеялись, но в разговор вступать не стали. Володя подложил под голову свернутый пиджак, стал дремать. Андрей тихо насвистывал, подражая соловью. Люба смотрела на падающую звезду и сразу загадала: «Чтоб завтра всё получилось». Гера и Саня помогали деду поддерживать пламя костра. Вера и Катя помогали бабушке мыть посуду и нарезали свежего хлеба. Алёна подошла к шофёру, и что-то ему сказала. Тот мотнул головой и отошёл к автобусу. Потом отъехал  немного назад, и включил свет фар. Стало светло и красиво. Дима воскликнул:
      - Вот как хорошо-то стало!
Валя, смотря на искры костра, мечтательно произнесла:
      - Надолго запомнится эта картина, надолго запомнятся искры костра, и звёзды, и пруд, и вот эта долина, и летняя эта ночная пора…
Дед прислушался к рифмам и покачал головой в знак одобрения, подумал: «Сочиняет, молодец!» А вслух воскликнул:
     - Запоминайте сегодняшний вечер! Такого больше в жизни никогда не повториться. Дышите красотой! Пользуйтесь дарами природы. Ни напрягаться, ничего делать не надо; просто смотри и радуйся.
     - Красота это хорошо, но уха это лучше. Разворачивайтесь лицом сюда, подставляйте миски.  Разливать уху буду. И если после ухи останется время, поглазеете и на звёзды, - сбивая дедову лирику практицизмом момента, приказала бабушка. Её, конечно, послушались лучше.
Дед перебивать старуху не стал, но внимательно посмотрел на часы и отметил про себя, что всё идёт своим ходом, и вкладывалось во время. Было двенадцать часов ночи. Отводилось время на уху один час.  Ехать и расходиться по квартирам ещё час, это будет два ночи. Спать семь часов. Подъём в девять. Привести себя в порядок, физзарядка, завтрак, сбор в зале у Владимира в десять. С одиннадцати начать операцию. Только так. И ни минуты в сторону. Точность – вежливость королей. Конечно, за этим следит и Владимир. Но надо следить и за ним. Одно другому не помешает.
      И дед строго выдержал этот распорядок.   
 И вот оно начинается. Событие мирового значения. Все собрались в операционной и между собой обменивались вчерашними картинами. Но как бы они не скрывали серьёзность момента, это им не удавалось. Всё было сосредоточено в их глазах.
       - И как готовность, товарищи?
       - Все аппараты подключены. Пациента готовят в операционной, - отозвался Андрей.
        - А настрой как?
        - Научный, - ответил Дима. Остальные стали кивать головами, полностью поддерживая товарища.
        - Информации за триста лет все собрали?
        - Конечно, - отозвалась Люба.
        - Вся эта информация вставлена в зарядное устройство?
        - Конечно, - опять за всех ответила Люба.
        - А какой частоты отрегулированы ваши зарядные устройства?
        - Пока на средней частоте. Мы пока не знаем, какую частоту имеют ворсинки ячеек памяти у Валентина. Как вскроем, так увидим и определим частоту.  И потом настроим свои аппараты на его частоту. Это делается через регулятор частоты в течение двух минут. Для нас это не проблема.
        - Я сам знаю, в чём ваши проблемы. Я спрашиваю для уточнения. Что ещё?
        - Наши души уже в операционной, - вставила своё слово Алёна.
        - Свои души держите, пожалуйста, при себе. Они вам, ой, как сильно потребуются сейчас. Желаю: максимум выдержки, максимум внимания, ни единой ошибки. У кого возникнет вопрос, поднимите руку над головой; я подойду.  Мне, кажется, вы всё поняли! 
  Над входной дверью вспыхнула алая лампочка, и Владимир поднялся. Показал пальцем на сигнальную лампочку и направился к выходу. Все поднялись и пошли следом.
    Валентин лежал в кресле.  Медсестра, закончив бритьё волос вокруг головы, убирала бритву в шкаф. В операционной было тихо, было слышно лишь дыхание Валентина.  Утреннее солнце первого летнего дня щедро разливало свои лучи по палате.
  Владимир придирчиво осмотрел операционный зал, просмотрел расставленные приборы, и, не найдя ни каких замечаний в подготовке; недовольно сморщил глаза и подошёл к окнам и стал задвигать шторы. Подошёл к товарищам и опять окинул всех взглядом. Прерывисто вздохнул и приказал:
       - Ну, Люба, начинай. С Богом!
Он отошёл к спине Любы, сложил руки на груди, и стал следить, как та, надрезав скальпелем кожу на лбу, вставила конец ножниц и стала разрезать кожу вкруговую на стыке черепной коробки. И, только потом, с ножницами отошла в сторону на один шаг. Владимир вынул с пакета блестящую стамеску и стал вставлять в пограничную черту черепа, нажимая вниз ладонь с зажатой ручкой стамески. Прошёл вкруговую, потом взял двумя руками за волосы, оставленные для этой цели на макушке и стал тихо отделять черепную коробку.
      - Сделайте передышку; сердце на пределе! – воскликнул Саша.
Владимир остановился и замер на одном месте. Через три минуты Александр опять подал голос:
      - В норме; можете продолжать.
Владимир потянул черепную коробку, и она вскоре отделилась. Он положил её на стол, накрыл её прозрачным колпаком и произнёс:
      - Алёна, вакуума до 03 атм.
Та включила отсос и на нужной отметке стрелки вакуумметра закрыла краник. 
      - Андрей, определи границу отдела памяти и обозначь эту границу.
      - Понял, есть определить и обозначить границу памяти.
      - Отлично, молодец!
       - Дмитрий, определяй частоту магнитных колебаний ворсинок ячеек памяти в трёх зонах и зафиксируй.
       - Готов. Вот. Долговременной памятью занято центральная часть мозгового отдела памяти. По площади составляет от всей площади 10 %. Дальше идут ячейки, в количестве десяти кругов, слабо заряженных ячеек, переходящие в не ощутимые колебания. Ещё десять кругов ячеек имеют незаряженные ворсинки-антены. Ещё десять кругов ячеек не имеют ворсинок. А возможно мои приборы их не могут увидеть. В природе нет бесполезных органов. Если есть ячейки, то должны быть и антенны в них. Над этим придётся ещё, потом долго работать. А сейчас есть то, что удалось увидеть.
      - Достаточно, - остановил его Владимир. Андрей не понял его высказывания; то ли достаточно теорию разводить, то ли достаточно того, что удалось увидеть и определить их местонахождения и границу расположения. Он не стал переспрашивать. Лишь оставил в своей памяти, чтобы спросить его потом, после операции. Владимир командовал:
    - Катя, заряжай один круг своей информацией.
Та наклонилась над заряжающим аппаратом и включила его в рабочий режим. После каждой ячейки вспыхивал сигнал наполнения ячейки информацией. Катя направляла луч к следующей ячейке. И так дальше, пока, вздохнув, произнесла:
      - У меня всё.
       - Вера, давай ты.
      - Я готова, - отозвалась та, и стала  лучом освещать ячейки своего круга.
      - Дима, пошли, по-своёму кругу.
      - Есть, - отозвался тот, и работа продолжалась, до тех пор, пока он не сказал:
      -  Всё.
       - Саша, давай ты.
       - Сейчас, - согласно отозвался тот, но потом поднял руку над головой. Владимир подошёл к нему и стал смотреть на его прибор.
        - Что, у тебя?
        - Частота колебаний ворсинок другая. Прибор не отзывается на зарядку.
        - Алёна, какая частота колебаний антенн этого круга ячеек?
        - До этого было 60 колебаний в секунду, теперь другая. Дайте я скорректирую.
        - Пожалуйста, сделай.
        - Вот смотрите. Тут пятьдесят. И такое же колебание дают все десять следующих кругов.
        - Понятно, продолжаем. Саша, поехали!
         - Понял. Вот. Так… ну, вот и всё.
        - Гера, подходи.
        - Слушаюсь, - отозвался тот по военному и даже козырнул левой ладонью. Кто увидел его манеру, заулыбались. Закончил и он.
        - Валя, приступай.
        - Готова. Ой, ой, как интересно-то! Ворсинки-антены на глазах оживают. Шевелиться, начинают, как живые! Ну, вот и у меня всё.
       - Теперь пошли ячейки с незаряженными антеннами.  Следующим товарищам следует их возбудить и при возможности зарядить своей информацией.
        - Андрей, начинай.
        - Понял. Так…. Так…. Так…. Так…. Как они неохотно воспринимают мои импульсы. Вот уже третий раз начинаю их облучать.  Слабо, слабо поддаются.  Вот…. Теперь, кажется, ожили. Ну, вот и давно бы так! Вот и сразу бы так.  Слушаться нас надо, господа хорошие, слушаться надо! Вот и всё! Какие неслухи достались!
          - Люба, давай, приступай.  А то Андрею только поговорить дай. Вы поскромнее давайте, а то пациенту сил не хватит на наши разговоры. Помните об этом.
      - Получилось и у меня, отозвалась Люба. А Владимир скомандовал:
      - Алёна, приступай к своему кругу.
      - Иду, - откликнулась та и подошла ближе к своему аппарату. Но закончить она не успела, как Дмитрий предупредил:
      - Энергетический ресурс сердца на исходе. Нужен дополнительный кровоток. Того количества крови на такую нагрузку недостаточно.  Что будем делать, шеф?
      -  Добавьте донорской.
      - Слушаюсь. Так…. Добавили. А тут, что-то перебои обнаружились, шеф!
Шеф посмотрел на Любу, ища в её глазах ответ. Та отозвалась:
      - Сердце не рассчитано на такое количество крови, необходимо подключить электромоторчик к сердцу. Я так думаю.  Что вы-то сами скажете?
     - Я согласен. Подключайте помощника сердцу.  Подключили?
     - Да, - отозвался Дмитрий. Но вмешался в разговор Александр:
     - Больше ни увеличивать кровоток, ни усиливать перекачку крови сердцем нельзя!
     - Это ещё почему? На то эти приборы и изобрели, и применяют.
     - Всему живому есть предел. Вены, артерии, кровяные сосуды и капилляры рассчитаны по прочности на допустимую величину внутреннего давления. Иначе мы сделаем искусственный инсульт. Шеф, остановите операцию.  А то лишимся того, чего добились. И так много чего достигли. Это сохранить надо!   
       - Слушаюсь, - произнёс уже сам шеф. – Останавливаем исследование. Всё зафиксировано и сфотографировано? – спросил шеф.
      - Да, да, - отозвались сразу Дмитрий и Гера.
      - И так, я ставлю всё на место. Люба, готовься сшивать.
      - Готова.
Владимир поднял черепную коробку. Поместил её на место и толкнул локтем Любу. Та стала сшивать кожу. Владимир отошёл от стола и пошёл вокруг приборов и стал внимательно просматривать их работу. Пока Люба не отозвалась:
       - Всё, готово. Вы - Дима. Саша, Гера смотрите, и наблюдайте за работой сердца. Андрей, Алёна и Валя приготовьтесь переносить пациента в палату.
    Она подошла ближе к Владимиру и шепнула ему на ухо. Тот кивнул головой, в знак согласия, и произнёс:
       - Всё, спасибо. Молодцы!  Кто свободен, можете отдохнуть. Идите в дендрарий. Я потом к вам подойду. А сейчас отсоедините свои аппараты и приберите фиксирующую информацию и видеозапись.
     Когда пациента унесли в палату, при нём осталась дежурить Люба. Остальных шеф собрал в живом уголке, где был приготовлен обед.
Стали садиться за стол и пытались между собой разговаривать. Но разговор не клеился. Не могли избавиться от такого сильного впечатления от  проведённой операции. В памяти каждого мелькали картины, от которых невозможно было избавиться. Они удовлетворённо улыбались сами с собой, а иногда смотря друг другу в глаза. Мысли и восторги были у всех одинаковые и понятны каждому. Мысли кричали торжественные слова, а сердца устало успокаивали всех. Владимир желал разговорить компанию, но слов не хватало и тем более сил. К такому случаю обыкновенные слова не подходили. Работу совершили, а слов по определению её значимости не придумали. Обычно-то, как делается? О деле подумают и начнут разговоры придумывать.  И сто раз протянут эту идею, и замызгают её до потери пульса. А тут дело есть.  А слов достойных нет.  Да и пусть! Легче работать придётся!
    Валентин очнулся и увидел перед собой Любу. Кисло ей улыбнулся, присмотрелся. Повёл бровями и сжал от боли глаза.
     - Ну, что, голубочек, как ты тут? – увидев открывающие глаза, спросила Люба.
      - Голова сильно гудит. Боль нестерпимая, - отозвался тот.
      - Сейчас систему поставим. Тебе легче намного станет. Потерпи немного, - успокоительно произнесла Люба.
  Валентин сжал ладони на груди, впал в забытье.  Люба нащупала пульс, стала считать удары. Удары были неестественно сильными. Она стала готовить штатив и приспосабливать капельницу. Поставила подключичник для  ввода иглы  системы. Наклонилась над лицом.  Подула на брови. Присмотрелась. Веки чуть вздрогнули и потом немного приоткрылись. Она ещё раз тихо подула и проговорила:
     - Сейчас боль пройдёт. Мы систему поставим. Всё образуется. Голубочек, ты наш, Валентинчик.
Тот понимающе моргнул глазами и стал смотреть на её руки, работающие с капельницей.
Люба дождалась, когда опростается флакон с раствором, вынула иглу, и отнесла в сторону стояк системы. Валентин закрыл глаза и уснул. Люба посмотрела на его кисти рук и отметила про себя, как кровяные жилы были туго наполнены кровью, и как она пульсировала сильными и резкими толчками. Она приложила ладонь ему на лоб, прислушалась, отметила, что температура была в норме.
 В кармане халата раздался звонок сотового телефона. Люба вынула, раскрыла, включила кнопку, спросила:
     - Ало, я слушаю. А это вы, дедушка! Что сказать? Пока говорить рано. Хотя мы сделали всё, что намечали. Поставила систему, он уснул. Я дежурю.
Наши товарищи в Живой уголок пошли; отметить собрались. Я вот сейчас санитарку оставлю за себя, и пойду к ним. Приходи к нам. Не пойдёшь, почему? Что, что? Первый раз в этом году мёд качал? И, что из этого? Всей компанией к тебе;  первый мёд откушать?  Не знаю. Я сейчас к ним подойду, поговорю с ними, если способны будут ехать, так приедем. Я тебе, дед, перед этим позвоню. Ну, пока, давай, оставайся.
    Гости к деду приехали, когда он расставлял по ульям откачанные рамки. Потревоженные пчёлы, покружившись по пасеке, успокаивались, и собирались по своим ульям.
    Вечерело. Над речкой щелкал соловей свою супружескую песню. «Пой, пой, голубчик, пока детки не вывелись. Выведутся детки; некогда будет петь; надо будет и оберегать, и кормить. Обязанность такая.  «И нету других забот»  - пропел последнюю строчку про себя.
    - Ну, вот и мы приехали. Добрый вечер, дедушка! Что тут, у тебя? Есть, что?  - приветствуя и спрашивая деда Андрей, что зашёл на точёк с Сашей.
    - На первый случай и того достаточно. На роя собрались многие. Необходимо всех пересмотреть. Готовить надо пчёл к главному взятку. Рои – роями, а главную свою задачу надо выполнять; как и каждому человеку. Есть у всех много отвлечённых дел и делишек, и мы, порой, запурхиваемся в этих мелочных делах, и забываем о своей главной задаче, которой ты должен посвятить всю свою жизнь. Попутные дела скрадывают некоторые неприятности жизни, но они и отвлекают тебя от главного дела. Что все приехали?
     - Все: там бабушка усаживает всех за стол. Велела сказать, чтоб ты прихватил одну посудину, какую-то, ответил Саша.
     - Это мы знаем, какую посудину! – посмеиваясь, отозвался дед, и пошёл в подвал. А вскоре вынес ведёрный логушок, и они вернулись в дом.
     Деда дружно поприветствовали гости, и он стал осторожно вынимать пробку из посудины.
     - Мне Люба доложила, что у вас всё прошло благополучно. Я рад за вас. Давайте отведаем медовухи. Вроде, как отметим знаменательное событие. Поздравляю вас, друзья мои!
     Все дружно ответили на дедово приветствие, и выпили по бокалу медового напитка. Стали веселее разговаривать. А когда взяли по второму бокалу, дед незаметно дёрнул Александра за рукав, дал ему сигнал, чтобы тот не пил. Тот удивлённо посмотрел деду в лицо, но бокал поставил на место.
Все выпили и заговорили ещё веселее и громче. Но когда надо было подниматься и идти домой, ни кто из них вылезти из-за стола не смог.
   Бабушка сняла матрацы с коек, и разослала их на полу, и кое-как растащила, и уложила спать всю свою дорогую компанию.
    А дед с Александром зашли в дедов кабинет.
    - Ну, что у вас там получилось, расскажи. Плешку-то с записями принёс?
     - Получилось, как нельзя, хорошо. Давай я заряжу твой компьютер. Плешки у меня.
     - Молодец, внучок, молодец! Давай заряжай, а я интерактивную доску включу. Перепишу себе, в чём разберусь, и что пойму.
     Перед рассветом бабка зашла к деду в кабинет. Дед рассматривал записи и фотографии операционного стола, иногда останавливал текст или снимок. Возвращал порою увиденное изображение назад, склонялся к столу и записывал в тетрадь. Потом опять начинал прокручивать запись и читал.
Лишь иногда восклицал:
    - Ну, дают! Ну, молодцы! Это надо же так. О, Господи, что только не придумают люди! Дорогие вы мои люди! Это, что же заложили Валентину в памятный отдел головного мозга десять программ?! Ты, смотри, ты смотри! Тайну природы раскрыли! Это же они к Богу в мастерскую проникли! Улучшили богову работу! Да, это очень и очень здорово! Это гениально! Это новый поворот не только в науке, но и в истории развития человека! Это, как же всё в мире измениться? Способно ли будет правительство использовать такое открытие в интересах своего Российского государства. Как бы, чего не случилось! Проморгаем же мы опять свою победу! Другим она достанется. А российский мужик опять будет щи лаптем хлебать!? Десять программ объёмом в триста лет, и в одну голову! Боже, до чего додумались!
       - Дал бы Бог Валентину здоровья, чтоб оклемался после операции, - стараясь попасть в тон деду, проговорила бабка.
    Тот вздрогнул от неожиданности, обернулся в её сторону и добавил:
     - Люба сказала, что всё там у них нормально. Работа всех органов в допустимых пределах. Только – говорит – чтоб сосуды не лопнули в голове. Или тромб, какой не оторвался.
      - Дай Бог, чтобы всё прошло нормально.
      - На, вот посмотри на его лицо. Как оно, по-твоему?
      - Так голова-то вся замотана бинтами. Что тут можно разглядеть?
      - А мы вот так её повернём и посмотрим только на лицо. Видишь?
      - Да, уж теперь всё лицо видно. Так…. Так…. А ну-ка, поярче высвети. Вот так. А. что, вполне сносный вид. Веки лишь вздрагивают, да нос влажный – вспотел.  Трудно ему сейчас. Вот как бинты снимут, потом легче станет. Потом на поправку пойдёт.
    - Поправится, куда он денется: молодой, в силе, тренированный.
   - Да, боюсь я только! Как бы Бог не прогневался!?
    - За что же ему гневаться?
   -  За то, что они его работой занялись. Это же божья, природная работа. А вы вмешиваетесь в его дела и лезете ему под руку; мешаете. Нас, грешных, и то зачесть, берёт; досадно, когда другой в твои дела нос суёт.  Занимайся каждый своим делом! Богу – божья забота.  А у нас своих забот много. С ними бы справиться. 
    -  Вот, беда-то в том и состоит, что не можем справиться со своими работами и заботами. Хотелось бы Бога поторопить, да помощи попросить, а и самим не спать, да ворон ртом не ловить.
     - Смотрите, как бы сами по-вороньи не закаркали. Высоко заберётесь, да как бы падать, больно не пришлось.
       - Это всегда так.      
    - Да, вы уж остерегитесь!
    - Если всё делать без ошибок, так и бояться не стоит.
     - Ну, дай вам Бог удачи!
      - Спасибо.
Бабушка покинула дедов кабинет и прошла в зал. Все спали в разбросанных позах; и будить их было, жаль. Она сходила на кухню, и принесла кастрюлю с горячей водой и стала на столе мыть посуду и ставить её стопками по назначению и размерам. Потом вернулась на кухню. И долго ещё там занималась приготовлением еды. Хотелось приготовить, что-нибудь новенького.
        Она вспомнила про парник и пошла в сад. Где стоял самодельный парник высотой в рост человека и размером три на пять. Здесь подолгу колдовал дед; она не мешала ему.  И он один тут проводил свободное от пасечных дел время. Она была сильно удивлена, когда обнаружила в парнике помидоры с начинающими буреть плодами. Но приятно была удивлена обилию блестящих зеленью огурцов. Размеров они были небольшие, но было их много. Это же на полтора месяца раньше обычного срока.
     Она собрала огурцы, которые были больше размером. Их набралось полную миску. И вернулась на кухню.
     Когда все проснулись и уселись за стол завтракать, то никто не стал ничего кушать. А налегли только на один огуречно-помидорный салат. Это было так аппетитно в охотку и все наперебой хвалили деда за парник, и бабку за приготовленное блюдо. 
    Через двадцать дней с Валентина сняли повязки, и Владимир разрешил ему вставать и ходить по палате, и в живой уголок. Медицинские сёстры не отходили от него и сопровождали его постоянно. Заведующие лабораторий  Центра приходили к Валентину поочереди, разговаривали.  Искали в разговоре его новые мысли и разговоры. Но пока никаких изменений или проявления вложенных программ не проявлялось. Все стали опасаться: не напрасную ли работу они сделали. Но к концу месяца стали замечать.  Что Валентин нет, нет, да вставит слово, из вложенных программ, в его клетки памяти. 
   Владимир собрал своих лаборантов и стал инструктировать:
    - Это хорошо, что вы стали замечать некоторые мысли из ваших программ. Поэтому для воспроизводства всей программы вам необходимо с ним вести разговоры на эту тему, что вы вложили в его клетки памяти. Можете включить интерактивную доску и пробуйте вместе читать написанное. Это, я думаю, поможет закрепить в его памяти вложенные программы. Ведите сами интересные разговоры и приходите к Валентину только с хорошим расположением духа: всю скуку оставляйте за порогом. С интересным человеком – интересно и разговаривать и интересно жить. Вы это понимаете. Нам необходимо за двадцать дней провести всю эту работу. И к концу месяца организовать «пресс-конференцию» с нашими работниками и с вашим присутствием.
      - Я думаю, что эти встречи нужно фиксировать и потом, после работы, нам вместе и разбирать. Кроме того, ежедневно его должен сопровождать врач по жизне-обеспечиванию его организма, - внесла своё предложение Люба.
    -  Вот вы с Димой этим и займётесь.
    - Понятно, а ты, Дим, уяснил?
    -  Абсолютно.
    -  О, кей, господа! Пошлите по работам, - скомандовал Владимир. И все вышли.
    Нагрузка на мозг у Валентина возрастала теперь ежедневно. Состояние здоровья было подключено к общей системе физического и морального состояния в лаборатории Любы. Дима записывал все беседы и показания приборов тщательным образом. И даже те высказывания, которые Валентин произносил не в тему и в свободное время и при отдыхе.
    И вот когда, все пятнадцать заведующих лабораторий Научного Центра выполнили программу, было доложено шефу. Тот на следующее утро собрал в зале всех членов центра, для проведения конференции – встречи Валентина для общения. И когда все собрались, он объявил:
    -  Я собрал вас, господа мои хорошие, сегодня по радостному событию: наш пациент готов вас выслушать и дать ответы на ваши вопросы. И так, прошу, кто первый?
     - Есть ли диета для человека, как рациональный рацион для животных, пригодный для всех людей, - спросил Саша.
    -  Нет, и вы понимаете почему. Но наиболее удачной диетой считается в мире диета англичан. Дикие животные ищут и находять пищу нужную их организму. А домашние едят, то, что даст им человек. Это  огромный вопрос для людей всего земного шара. Самой эффективной работой у медиков будет, если они по анализу крови каждого человека определят потребность индивидуального организма в потребности того или иного продукта: и количественно и определённого качества. Человек это химическая лаборатория: для получения нужного препарата или химического вещества – туда нужно вложить определённое количество химических элементов. Я думаю – это вам понятно?
    -  Вполне!
     -  Сейчас критикуют и скрывают от людей  «жёлтую прессу», это полезно или, в какой-то мере, пусть хоть не бесполезно, но хотябы не вредно? – вопрос из зала.
    -  Золотой век Екатерины был построен на этом.  Хоть немного и скрыто от глаз людей. Мы хотим показаться классическими людьми, хотя делаем и разговариваем об этом между собой все. Я думаю, что показ убийств приводит к увеличению их, а не к уменьшению.  Что хочет государство иметь от своего народа, тому оно их и учит, и показывает. Не надо быть циником.
     -  Спасибо!
    -  В чём главная причина экономического кризиса?  - вопрос из зала.
    -  Во-первых отказ от планового ведения экономики. Были и тогда ошибки, но не такого же размаха. Произвол и хаос никогда к добру не приводят. Администрации всех уровней отказались работать в этой части жизни народа своего государства, освободив себя от труда, и исполнения своих обязанностей.  Что и получили.  Центр кризиса явилась США, смена президента, дало возможность Бушу «взорвать плотину», и накопившаяся вода затопила Америку и все государства, которые были с ней связаны экономически.
    -  Ясно!
    - Какую медицину вы считаете абсолютно правильной, классической, которая с наименьшими затратами оздоровит людской мир? – выкрикнул Гера.
      -  Абсолютно правильной медициной является сама природа. При ней рождаются, а потом и выживают самые здоровые люди.
    -  Так, это, что, по-вашему – естественный отбор? Это же дикость!
    -  Но ведь вы спрашивали не гуманную, и эффективную, а самую классическую.
    -  Есть ли предел развития медицинской науки? – голос из зала.
    -  Как времени и пространству.
    -  По какой причине люди селятся и живут в Сибири, и на Севере?
    -  Сначала люди сбегали от властей и налогов, на свободные земли. А потом прижились; наиболее сильные и выдержанные живут и сейчас. Хотя в своё время это место было местом ссылки на каторгу.
    -  Почему мы лишились Аляски и многих других регионов?
    -  Это зависит от правительства, а не от народа. Если бы правители участвовали в боях, они бы свою победу не отдали бы ни кому. Им не жалко народной крови, и победы в том числе.
    -  Какая экономика лучше – рыночная или плановая?
    -  Лучше – смешанная. Но любая должна управляться государством, и государство обязано нести ответственность за положение дел в стране, и в экономике, в том же числе.
    -  Какая система образования лучше всех в мире?
    -  Пока Японская, но и она имеет недостатки. Любая система должна знать потребность в специалистах в своей стране. Зачем иметь сто учителей на сто детей.
    -  А как привлечь внимание специалистов, чтобы ехали в село?
    -  Самых необходимых условий является пока три: для села - учить из села, воспитывать патриотов, создать сносные условия проживания, освободив, от уплаты налогов лет на пять.
    -  А на кого же мы тогда наложим  платить эти налоги; на рядом, живущих? Они, что рыжие, что ли?
    -  А откуда взяли средства для киргизов: простили долги, выдали кредиты с погашением в сорок лет и под 0,75 %. А нам в каторжных условиях проживания нет средств? Вот вам и выход для сородичей. Или, что русский Ванька дурней киргиза, или еврея?
    -  А можно ли изменить погодно-климатические условия жизни в Сибири?
    -  Нужно не климат менять, а улучшать условия проживания. А климат и так улучшается. Идёт потепление.  И вскоре, в рамках вечности, у нас наступит индийский климат. Подтверждение этому является: стремление империалистов завладеть нашей территорией, с будущим комфортом и настоящими природными богатствами. Они утверждать стали, что наше богатство есть не что иное, как достояние не русских, а всего человечества. Вы берите наш  мороз и снежные бури, а газ и нефть оставьте нам. Они согласятся? Никогда, русский опять маху даст!
    -  А почему авторитет Александра Невского и Петра первого выше Сталина, хотя и он на третьем месте?
    -  Это большой секрет. Но чтобы заслужить, Генералиссимуса нужна война, управлять войсками многих государств, и иметь победу. Сталин эти условия создал и выполнил такие требования.
    -  А, что Сталин организовал или содействовал организации войны?   
     - Хоть это и большой секрет, но без этого не обошлось. На день войны – почему все войска слили из танков горючее, сдали оружие в склад и были распущены на выходные солдаты? Если не знали, что будет война, то это огромная глупость, а если знали, то это не что иное, как предательство своего народа. Лишь бы была война, лишь бы в ней участвовали многие государства и ими, чтобы командовал  Сталин будущий Генералиссимус. Вот и всё.
      -  Вернётся ли наша страна к социализму и к сталинским методам управления государством?
    -  Сам Сталин говорил, что после его смерти люди будут проклинать его, но через пятьдесят лет, образумятся и вернутся к его методам. Этот срок истёк в 2003 году, а возврата к той политике нет. Мирным путём этого не произойдёт, и ждать с моря погоды  бесполезно. Это будет только при помощи революции.
     - А при помощи выборов  можно изменить ситуацию в этом направлении?
    -  Власть не выбирают и не вручают – власть берут своими руками и всю жизнь крепко держат в своих руках: как чуть ослабил руки, так власть сразу вырвут из рук.   
    -  А для чего тогда выборы производят?
    -  Придать видимость демократии, и для частичного успокоения избирателей.
    -  А для чего сейчас возрождают церковь?
    -  Властям всегда требовалась идеологическая поддержка. Ей нужен рычаг для усиления  нажима на народ, чтобы легче было держать власть и, как один из признаков цивилизации. Как бы желая сказать: «Так хотят массы». Церковь пришла на место Коммунистической партии; потому, что верующих оказалось больше, чем убеждённых. В партии нужно было выполнять Устав и Программу партии, а в церковь пришёл, перекрестился, помолился Богу, попросил прощения и домой с чистой совестью, вроде, как выполнил требования церкви и своей совести, вроде, как успокоил душу. Тут не заставляют ходить в церковь, учить молитвы, читать Библию, и другие книги. Только и есть «полезного» в учении: «Смотри, Бог накажет», будь послушным. А кому послушным-то быть требуется; опять же властям. Ведь и в Уставе, и в Программе были одни и теже требования к своим членам: будь дисциплинированным, трудись на благо государства, не укради, не убей, стремись к «Вечному», «Светлому», «Доброму». Программа партии была, будто переписана из Библии.
    -  С какой целью вчерашние коммунисты приходят в церковь и крестятся?
    -  Одни для удержания своей власти, другие и, таких людей большинство – для успокоения души. 
    -  Почему сейчас малая рождаемость? Правительство даже стало деньги платить за рождённого ребёнка. Раньше при царях не платили ни рубля, и было более десяти ребятишек в семье?
    -  Это издержки цивилизации. Если бы не научились прекращать роды, то и сейчас это было бы по-старинному. Тогда это считалось грехом, как убийство ребёнка.  А сейчас это за грех никто и не считает. Специальную службу придумали люди. Дай мне любовь и близость, а дальше не моё дело. Зачем мне лишние хлопоты? Дай мне много-много любви, и никакой ответственности, и хлопот. В те времена в каждом доме имелись иконы и находились в красном углу, на виду домочадцев.  И бог, внушая страх за грех, предотвращал этот грех. Внушал страх и Сталин, за аборт, кому сделали, и кто сделал, давали срок тюрьмы. Присваивали почётные звания «Мать – героиня» за рождения пятого ребёнка. Грех за аборт воспитывался многие сотни лет. И многими службами внедрялся в сознание людей. Сейчас воспитывать некому,  господствует закон рубля. Но считалось многие века, что сознание сильнее наказания и поощрения рублём.  Духовность, как и душевность, должны преобладать в сознании человека. Немаловажным стимулом является и личный пример руководителя и властей. Иной агитирует за детей,  а у самого один ребёнок или совсем ни одного нет. Он, видите ли, сильно занят заботами для блага народа. Домочадцы берут пример с родителей,  а народ с руководителей.
    -  Почему отменили казнь за убийство или одного человека, и даже группы людей?
    -  Власть хочет показаться цивилизованной, гуманной по отношению к убийце, и в то же время, холодной и безразличной к пострадавшим. Самым эффективным был китайский закон; и для предотвращения воровства, и тем более за убийство.  Ну, вы, это знаете. Пояснять не стоит.
    -  Как завоевать любовь  другого человека, и особенно – девушки?
    -  Надо быть одного духовного уровня и быть честным. Ни цвет кожи, не вероисповедание, ни  уровень развития, ни возраст – этому не помеха. Остаётся главным лозунгом надёжности семейного союза – «жить, как за каменной стеной».  Если любовь создалась под этим лозунгом, то другие ошибки и грехи простятся и изживаются.
    -  Почему евреи не работают доярками, свинарками, уборщицами и другими разнорабочими?
    -  Чтобы не вызывать гнев их, нужно вам спросить об этом их самих. Но на поверхности лежит их общее качество: они дружные между собой. Они заступаются друг за друга, выручают, протаскивают по службе, помогают подняться выше по жизненной лестнице, выбирают более цивилизованное место в жизни. А для грязных работ и русских много. Русский ненавидит того, даже родственника, если он чуть выше его по службе или уровню развития. Это огромный вред и грех россиян, которые не жили хорошо, и не знают, как хорошо надо, и можно жить, и какая она хорошая жизнь. Нам всегда достаётся тяжелая и экстремальная жизнь: мы привыкли не жить, а выживать. И думаем не избавиться от плохой жизни, а рассуждаем: «Кому-то и это надо делать, и в таких условиях жить». Мы, как позволим другим к себе относиться, так к нам и будут относиться, в том числе и плохо. Мы позволяем над собой издеваться и глумиться. Если бы не позволяли, то и жили бы, как евреи. Это, знаете ли – очень тонкий вопрос. Многие на этом набивали шишек на лбу. Немцы, в одно время, пытались поставить их на своё место, а потом мировое сообщество определило им одно место на земле – своё государство, так нет же -  они опять расползлись по всему миру, по хорошим местам. И рьяно рекламируют маломальские достижения своих соотечественников. А русские косоурятся друг на друга и никогда не похвалят тебя, ты хоть лоб расшиби. Уважают чудиков, придурков, того, кто ниже тебя – по уму, рангу, положению в обществе. По чистому и доброму не завидуют, только грязно. Особенно злобно относятся к тому, кто показывает на отрицательные качества русского человека, а не кричит на весь свет, что русская нация самая знаменитая на земле и её язык могуч и богат. Положительные качества ни кто не отбрасывает, но ведь и от отрицательных качеств, уж пора избавляться; сколько же можно так, и такими людьми жить, и в стороне от цивилизации?!
    -  А как этой цивилизации научиться?
    -  Читайте постоянно книги. Стремитесь к Доброму, Светлому, Вечному. Это никогда ещё и ни кому не повредило, а приносило только добро человеку.
    -  А как заслужить уважение начальства?
    -  Нужно быть способным, послушным, уважительным к нему. И, хотя это является отрицательным качеством; никогда не критикуй шефа. Как ты к нему, так и он к тебе. Тут, опять же, если шеф понимает добро, и способен оценить твои добрые качества и заслуги. А если нет – то это судьба ваша такая. Терпите или ищите нового шефа.
    -  Кого нужно больше любить; кто тебя хвалит или кто ругает?
     -  Можно и не любить, а уважать обязан того, кто говорит правду для твоей пользы. Правда есть с выворачиванием твоего белья, и принародно, то это только порождает, не обязательно злость, а обиду, это обязательно.
    -  Говорят, что «бережёного – Бог бережёт». Как расшифровать?
    -  Берегут себя в обычных, мирных условиях. А в экстремальных условиях приходится жертвовать здоровьем и, порой, жизнью; был бы толк!
    -  Как вы оцениваете поведение парня, что изменил девушке или жене?
    -  Не делайте из этого трагедию. Надо прощать мужские слабости и ошибки.
    -  Вот я, допустим, изменил жене или невесте; мне, что признаться в этом или скрыть?
    -  Если она тебя захватила с любовницей  надо просить прощения и никогда больше этого не повторять.  Если это прошло слухом по людям, и жена только предполагает вашу измену, то ваше признание лишь подтвердит ваш грех и её подозрения и скандал вам на всю жизнь обеспечен, так как ты сам признался.  А если будешь отрицать, она эти слухи к душе не примет и поверит вам. Отношения будут нормальными. Не сыпь соль на рану.
    -  Какие случаи больше всего запоминаются в отношении с учителем?
    -  Если за отличный ответ учитель поставил вам пятёрку, а за незнание урока поставил отрицательную оценку; вы это посчитаете в порядке вещей, и на завтра забудете об этом. А если за отличный ответ вам поставит четвёрку, или за плохой ответ поставит четвёрку или совсем ничего не поставит; вы это будете помнить всю жизнь. Испытайте на себе.
    -  Что больше скрепляет дружбу мужа и жены; или физические, интимные способности или беспрерывные, милые и весёлые разговоры?
    -  Счастье – если вы обладаете обоими качествами, и эти качества нравятся вашей партнёрше. Так называемое родство тел и душ. В противном случае это называется – неудавшийся брак.
    -  А почему любовник и любовница больше нравятся друг другу, чем муж и жена?
    -  Привыкание супругов ослабляет их старания по уходу за собой, и нет стремления, понравиться партнёру. За собой не следит.  Не использует милых и нежных слов, грубят друг другу, перестают целоваться и называть ласково друг друга. Если к жене ты будешь относиться как к невесте, то и от неё получишь то же самое. Но это, я считаю, возможно, только теоретически.
    -  А почему у нас не принято иметь несколько жён?
    -  Если способен будешь их всех прокормить – имей.
    -  У меня одна жена.  И она меня кормит. Говорит, что ей это трудно удаётся. А вот было бы десять жён – им бы было в десять раз легче меня одного прокормить. 
    -  А хватит ли тебя одного на всех? Если хватит – то ненадолго.
    -  А почему нет в жизни примера последователя Столыпина?
    -  Это не выгодно нашим  заграничным противникам.
    -  А мы, что не хозяева в своей стране?
    -  Есть хозяева, но не мы.
    -  А мы кто?
    -  А мы те, кто есть на самом деле. Во время войны и после – не закрылся ни один завод, фабрика, совхоз, колхоз, промартель, ни одно село не разбежалось. А с наступлением реформ – всё рушится. Так кто у нас хозяин? А тот, кому эта разруха выгоднее. Не друзьям же! Завоевание без войны.
    -  Это похоже на завоевание Америки колонистами?
    -  В моей памяти такого ответа не заложено. Но, что-то есть похожее.
    -  Вернётся ли Россия к Союзу?
    -  Не Россия, а бывшие республики. Под крылом, и теплее, и сытнее, и безопаснее.
    -  И как скоро это случится?
    -  Как скоро проедят наше добро. Так и запросятся. На нас можно кататься бесплатно.  А нам не на ком.
     -  А кроме бывших республик будут другие государства желающие?
    -  Кризис покажет. Государства поведут себя по принципу перелётных птиц. Почему им не живётся в жарких странах весь год? Голод не тётка.
     -  Можно ли прогнозировать развитие мировой экономики?
     -  Как и всё остальное.
     -  Что порождает в человеке алкоголизм?
    -  Недостаток ума.
    -  Давно ли твой дед занимается писательским трудом?
    -  Он говорил, что с пятого класса. Сначала писал стихи, а когда пошёл работать писал рассказы. Специально этой работой не занимался: нужно было зарабатывать на кусок хлеба; сначала себе, потом  и семье. Работал до семидесяти лет. Когда пошёл на пенсию стал разбирать свои архивные записи и публиковать в газете.   Плотнее этим стал заниматься последние три года. Издал две книги.  Сейчас в компьютере заложил три книги и печатает четвёртую. Несколько раз текст терялся; что-то не то нажал. Пишет потом по новой. Проблема с изданием состоит в отсутствии средств и спонсоров.  Что соберёт от пенсии, сэкономит на содержании - тем и рассчитывается. Литературный труд убыточный. А сейчас накопил много болячек, страдает, лечению не поддаются. Отлежится, от ойкает и опять печатать продолжает. Зачем не знаю?
    -  А вы не пробовали писать?
    -  Избави Бог!
    -  А может, кто из вас случаем не пишет? Должно же к кому-то передаться это по наследству.
    -  А вон Валентина, кажется, пишет стихи. Поговорите с ней.
    -  Как могли полюбить друг друга твои, такие разные на первый взгляд, дед и бабка?
    -  Дед говорил, что их объединило трудолюбие и они дополняют друг друга. Чего не хватает у одного, то есть у другого. Но резко выделяется у них одно качество - они ненавидят ложь.
    -  А по какой причине дед переехал из города в село?
    -  Он боялся, что его упрекнут, что «Страшно далеки они были от народа». Да недоброжелательно относился к тем писателям, которые расхваливают деревню, её красоту, её людей, а сами там жить не желают; будем, мол, писать о селе, но жить желаем в городском комфорте. А это, я вам скажу, есть бессовестная хитрость, как и во многом другом. Несправедливо это, но те на слуху, а про деда ни гу-гу. Помог бы кто нибудь ему!
    -  А, какая самая обидная и недостойная борьба бывает у человека?
    -  Это борьба с глупостью.
    -  А, почему царское правительство назначило губернатором Салтыкова?
    -  Он, как писатель, критиковал правительство и местные власти за неправильное управление народом. Вот оно и сказало ему: «Если наши методы тебе не нравятся, так попробуй сам найти правильный метод управления крестьянами.
    -  Можно ли у нас резко остановить преступность, и, особенно, убийства?
    -  Можно; это было применено после революции, когда были организованы, так называемые, тройки. Они расстреливали грабителей и убийц на месте. По закону – око за око.
    -  А почему Суворов не занял лидирующее положение в рейтинге – Имя России?
    -  За разгром восстания Пугачева. Народ помнит и об этом.
    - А почему Пётр Первый опередил Сталина в этом рейтинге?
    -  Во многих начинаниях он сам принимал непосредственное участие: делайте как я. Это очень нравится людям, они таких руководителей уважают больше.
    -  В чём причина Пушкинского гения?
    -  На поверхности заметна одна из главных причин: это качество было заложено в детстве, особенно его няней.
    -  А почему царь Александр уплатил долги Пушкина в сумме двадцать пять тысяч золотых рублей?
    -  Пушкин был слава России – царь засветился в этой славе и вы даже сейчас об этом помните. Об этом будут помнить до тех пор, пока будет жива память о Пушкине. Есть выражение, я не помню дословно, но примерно оно звучит так: «Страна, где места нет поэту, уйдёт бесславно та страна».
    -  Могут ли любить и хвалить все люди – ревизоров, милицию и судей?
    -  Их должно ценить начальство, и при том – честное.
    -  Зачем учёные изобретают вредные для человека вещества и технику?
    -  Есть правительство, есть руководитель государства – у него в руках государственный капитал и государственная власть – он хозяин, и он делает заказ, и требует его выполнения, и оплачивает. Попробуй, откажись – того посчитают врагом народа и государственным вредителем. Приберут живо к месту. Вы пойдёте на это? Жизнь дорога – согласишься.
    -  Создавая голодную ситуацию в стране, и в Сибири в частности, для создания критических условий самого существования человека – чем надеялись создать мор. Почему этого, к счастью, не случилось?
    -  Ответить на этот вопрос решили японцы, несколько лет вперёд. Они проехали от Москвы до Дальнего Востока на поезде и слазили на каждой станции, и узнавали, чем люди живут, и чем питаются. Они после этого пришли к выводу, что россияне живы до сих пор только за счёт питания чисто-экологическими продуктами, из лесу и со своего огорода. Как мой дед говорит: «Дёшево и зло».
    -  А, почему в газетах не пишут действительные фамилия воров и грабителей, а только ставят вымышленные фамилия или одни инициалы проставляют?
    -  Они же их подписчики. Кто ж обидит своих кормильцев?
    -  Я недоволен врачами, почему они слабо, а порой и совсем не лечат?
    -  Ты молодой человек.  Есть возможность поступить в медицинский институт, а там конкурс больше чем в другом заведении. Выучись на врача, и вылечи хотя бы самого себя. А потом и других осуждай, если тебе удастся вылечить хотябы свои болячки. Много успехов у врачей, потому к ним и идут люди больше чем к любому начальнику на приём. Не поддаются лечению только безразличие  больного к своему здоровью, и старость организма. Можно вылечить, когда есть что лечить. Это бесконечный и бесполезный спор. Главное – берегите сами себя,  и то, что дала тебе твоя мама. Вот у нас старушка Никифорова прожила сто лет и один месяц. Всю жизнь работала, детей имела и вырастила, помогала и внуков растить. Но не пила, не курила, за любовниками не бегала, не надрывалась, не участвовала в скандальных историях: ну, там не воровала, не ругалась, не бранилась. Держала себя в руках. 
    -  А, что любовники укорачивают жизнь? Что там уж сильно такое? Встретились, помиловались и разошлись. Всё при себе осталось: как было, так и есть.
    -  Ну, если это так получится, то хорошо, и ничего тут страшного не произошло. А если любовник про вашу встречу наутро расскажет и всё село заговорит про неё, да пальцем будут указывать, да в глаза «ширять», а муж бить станет, а то и дело до развода дойдёт. Это сколько же нервов сгорит у неё, а они, говорят медики, не восстанавливаются. Жизнь укорачивают, это уж точно.
    - Понятно!
    -  А как поднять урожай хлеба в один год?
    -  Дать ему всё, что для этого требуется – агрономия об этом знает.
    -  Почему на Алтае нет ни шахт, ни рудников?
    -  Алтай – это резервная кладовая для будущих поколений. Сюда придут добытчики, когда в густонаселённых пунктах иссякнут полезные ископаемые. От этого мы никуда не уйдём. А пока это для нас счастье.
    -  Почему вперёд говорили, что нужно есть хлеб с отрубями, для лучшей работы желудка, а сейчас рекомендуют продукты глубокой переработки?
    -  Качество – определяется количеством: одно порождает другое.
    -  Как привлечь людей в село из города?
    -  Создать крупные агрогородки, чтобы были; и сельская работа, и городские условия проживания. И чтобы рабочие не вилами махали, и не таскали груз на руках, а нажимали кнопки. Мы к этому обязательно придём. Голод не тётка – заставит работать: если не руками, так головой.
    -  Как избавиться от армий и от войн?
    -  Иметь мудрую и гибкую власть и дипломатию. Это очень сложный вопрос. Но и любые сложные вопросы имеют свои решения.   
       Дима подошёл к Любе, и шепнул, что-то на ухо. Та кивнула головой в знак согласия и подняла обе руки вверх. А когда Владимир обратил своё внимание на Любу, она пальцем правой руки указала на часы. Владимир посмотрел на свои часы и поднялся, поспешно стал говорить:
    -  Дорогие, товарищи, мы увлеклись беседой, и забыли о режиме работы Валентина. Он пока пользуется щадящим режимом. Это его первое выступление перед аудиторией. Я, надеюсь, что вам беседа понравилась.  Вы все были удовлетворены ответами и я тоже. А сейчас мы позволим Валентину покинуть зал, и пусть идёт в палату для обследования его самочувствие, и приёма лекарств. Благодарю за участие в научной конференции и на этом наше занятие считаю законченным. Спасибо и до свиданья.
    Когда Дима и Люба увели Валентина из зала, и присутствующие, проводили их глазами.   И только потом, сами стали подниматься и, перешёптываясь между собой, стали покидать зал. Некоторые собирались группами и спорили.  Иные удивлялись, другие восторженно хвалили, третьи старались вспомнить ответы Валентина и повторяли их между собой.
    Через полчаса Владимир прошёл в палату к Валентину. Тот сидел на койке и медсёстры, окружив его, измеряли давление и температуру тела. Владимир постоял, посмотрел на приборы и послушал высказывания сестёр; сделал вывод, что организм хоть и перегрузился, но всё было в пределах допустимого.  Потом он вернулся в свой кабинет и стал заполнять свой журнал данными о проведённом мероприятии. А когда закончил записи, потянулся и поводил головой в разные стороны, разминая шейные позвонки. Зашла Люба и предупредила, что пора идти в столовую на обед. Владимир посмотрел на часы и прошептал:
    -  Как времечко-то летит, Господи!
После обеда он прошёл в живой уголок.  А потом вышел в сад. Плодовые деревья отцвели и были усыпаны зелёными плодами. Клумбы полыхали цветами, как факела.  Между клумбами находился водоём, заполненный растительностью, а между стебельками мелькали аквариумные рыбки. По дну располагались зеленоватые речные камни, обросшие тонкими нитями водяной травы. Воды было мало, и Владимир нагнулся, и открыл водяной кран, струя зажурчала, и рыбки суетливо разбежались по краям водоёма. Он вспомнил этот водоём и покрытые водорослями камни на дне. Значит, мышление тогда ещё шло в правильном направлении.
      Зазвонил сотовый телефон в кармане пиджака и Владимир вынул его, стал слушать:
-  Да, да я это. Дед здравствуй! Да, провели встречу с Валентином. Сейчас зовут на обед. У вас там, что нового? Что-что, это же здорово. И когда будет происходить испытание вашей подвесной дороги? С утра испытывают? Ну, и что теперь? Ну, ладно, сейчас пообедаем и приедем.
Валентин замкнул аппарат и пошёл в столовую. Все сидели за столами и ждали появления шефа. Дима вытащил бутылку шампанского и проговорил:
    -  Шеф, следует отметить удачную встречу Валентина с такой интересной аудиторией.
    -  Нет, ничего отмечать не будем здесь. Сейчас быстренько обедаем и поедем на облака, там и отметим.
    -  И кто это придумал отмечать на облаках?
    -  Не знаю, кто придумал, но дед приглашал. Хватит разговаривать - едим и едем.
Дима убрал бутылку, и все стали торопливо кушать.
Через час они все в автобусе приехали в усадьбу к деду. И он их повёл на посадочную площадку, откуда люди садились в подвесные кресла и перемещались по канату, протянутому с вершины горы Хаврошки до вершины горы Галчиха. Дима раскрыл бутылку и вручал каждому сотруднику по стопке и наливал по очереди, кто уже садился в кресло. В последнее кресло он сел сам, а бутылку с остатком шампанского вручил деду, который махал ладонью отъезжающим внукам и потом выпил.  Ждать их возвращения он не стал.   А поторопился домой, и стал помогать жене, накрывать на столы. А сотрудники возвращаться к деду не спешили, они были сыты, да сильно их увлекали картины села с видом сверху. И как бы им не были знакомы сельские картины, но вид сверху завораживал и радовал, и удивлял настолько, что они постоянно восклицали и взмахивали руками и кричали людям, которых замечали идущих по дорогам села. С заходом солнца движение по канатной дороге остановили, и сотрудники вернулись к деду. Когда уселись за столы, дед принёс пятилитровую бутыль с медовухой, и налил всем по стопочке, и поздравил с большой победой:
    -  Дорогие друзья, товарищи, господа – мы ежегодно всем отмечаем дни рождения, и этот ритуал будем соблюдать и впредь, но сегодняшний день это не что иное, как день рождения нового человека и вы все именинники. Поздравляю вас с победой, здоровья вам и дальнейших удач.
   Все хором ответили деду спасибо и подозрительно стали присматриваться к стопкам. Но когда увидели, что бабушка выпила и стала закусывать, все последовали её примеру. Ещё долго продолжалась беседа; каждый делился своими мыслями и радовался удачей. А дед взял под руку Диму и увёл в свой кабинет. Здесь они заложили в компьютер записанные материалы с конференции, и дед остался один, и не слушал, и не слышал, как ушли гости, и он продолжал рассматривать записанные материалы, и постепенно переписывал в тетрадь.  И только к утру, бабка услышала, как дед громко произнёс: «Вот и отлично, вот и замечательно, вот и, слава богу». Потом отключил интерактивную доску, а после компьютер, и, скрипнув пружинами койки, лёг отдыхать. Потом погас свет в его кабинете, и стало тихо и в доме, и на улице. Через недолго, она поднялась, и, погремев подойником, пошла в пригон доить корову и отправлять её в табун. Когда вернулась начала готовить мешанку поросёнку. А дед встал и приступил к редактированию своих записей.
Но его перебила бабка, которая зашла к нему с прибором и предложила:
    -  Не засиживался бы долго-то. Давай руку, я померяю давление и сердцебиение.
     Дед подал ей руку, и баба включила аппарат.  Вскоре вздохнула и отозвалась:
    -  Давление сто тридцать, а у сердца девяносто пять ударов – ненормально. Надо позвонить дочери, что тебе давать надо, - она набрала номер телефона и обсказала обстановку, та порекомендовала, что и как делать. И до самого обеда бабка деда лечила, а чтобы немного утишить боль в голове пришлось поставить укол, а дед ещё и сам употребил таблетку цитрамона. А в час дня на пасеке загудел рой и стал отходить от старой семьи. Болеть было некогда, и они обои ушли на пасеку. Это был последний рой в этом году. Через три дня начнётся главный медосбор. И дед только позже узнал, что в Центр приезжал Президент. Он беседовал с Валентином один на один в отдельном кабинете в течение часа, а потом вышел к Владимиру и что-то тихо проговорил на ухо. Тот кивнул головой и дал команду собрать в путь Валентина.  Его переодели в шикарный костюм, выдали личные документы и сопроводительные документы о проведённом эксперименте. И они уехали.  И никто из сотрудников не знал и не знает, где живёт Валентин, и что делает в настоящее время? И только дед в конце этой повести записал: «Удачный эксперимент с Валентином понравился Президенту, и он его  направил в секретную государственную службу президентской администрации».
    Запись была закончена  23 - февраля 09 года.


                «ФАШИСТИК»
               
                1.
        Солнце, как сытая рыжая лисица, своими лучами, как пышным хвостом, промелькнув по вершинам гор, медленно спустилось за горизонт. Стало быстро темнеть. Павел вышел на крылечко покурить. От речушки шёл серебряный звон мелких волн, в не застывшей за зиму полыньи. Где-то тут, из - под берега вытекал родник, который и не давал реке замёрзнуть. В этой полынье поили скот, брали воду для дома, полоскали бельё. А сейчас, к вечеру усиливающийся морозец подновил окраины полыньи прозрачными ледяными узорами, которые, при ударе воды, звенели мелкими бубенцами. Из полыньи шёл едва заметный дух, который обвисал на плечах черёмухи инеем. И этот инеевый наряд бархатным узором украшал чёрный куст черёмухи.
    -  Ну, и бабняга, - произнёс вслух Павел. Затянулся напоследок, прислонил оранжевый огонёк самокрутки к концу ледяной сосульки; огонёк зашипел и погас. Оставшуюся часть он положил над дверью – на «чёрный день».
    -  Красавица, - продолжил вслух свои мысли Павел, - инда, - добавил он, и погладил обросший подбородок, и покачал сверху вниз головой. Всякий раз, когда смотрел он на этот пышный куст, или весной, когда распускались белые грозди цветов, а позднее липкие тёмно-зелёные листочки, а потом чёрными блестящими ягодами, или на осенний бордовый  факел, у него захватывало дух и так тепло становилось на сердце. Или вот сейчас под узорчатой белой шалью, через которую были видны смоляные пряди волос, расплетённых развивающихся кос, не мог нарадоваться и надивиться. Он смотрел на этот куст и вспоминал разные истории своей жизни. И детство с молодостью, и свидания с будущей женой, и женитьбу, и проводы в армию, на фронт. И возвращение  домой в отпуск по ранению, на время выздоровления. Нога ныла, но не так, как прежде.  «Красива же! Ух, ты! – продолжал Павел свои мысли. Немного погодя добавил, чуть громче: - «Надо ж так, а»!  Краем глаза увидел, выходящую из-под сарая, жену. Анна, что-то говорила сама с собой. Прошла к ограде, сняла какое-то детское бельё, положила на вытянутую левую руку,  и подошла к крыльцу,  спросила:
    -  Кого, ты, там увидел, Павел? – посмотрела в туже сторону, потом на него, улыбнулась. Павел почувствовал её настроение, обнял её за шею, ткнулся лицом, ища её губы, но Анна дунула ему в шею, вывернулась, шёпотом произнесла:
    -  Дети не спят, вдруг выбегут, увидят; неудобно.  Потом, потом.
Он отпустил, вздохнул. Почувствовав ослабление объятия, Анна проговорила:
    -  Корова пить не стала, не ест, переступает: должна отелиться.
Постели ей свежей соломы, понаблюдай за ней. Если, что – скажешь.
Шурша мёрзлым бельём, Анна прошла в дом. Павел спустился с крыльца, прошёл к сеновалу, нашёл вилы, набрал соломы, подцепил навилень, пронёс в сарай. Постелил, похлопал вилами по соломе, как бы поверяя, как, мол, получилось. Белая корова с чёрными пятнами на голове и боках уставилась  блестящими глазами на хозяина, вытянула морду, стараясь понюхать хозяина. Павел протянул руку, прикоснулся к её мокрому и холодному носу, заговорил, успокаивая:
    -  «Зоря», «Зоря», что с тобой? Вот и постель тебе готова. Ну-ну, давай, уж не подведи. Ребятишечки соскучились по молочку.
«Зорька» ткнулась в его руку, лизнула. Потом полизала свой бок и стала переступать ногами по свеже-посланной соломе. И, будто стесняясь хозяина, стыдливо иногда посматривала на него, как бы говорила: «Неудобно мне при людях такое дело, роды, проводить. Вышел бы». Павел, почувствовал её стеснение, вышел из клети, прикрыв за собой воротца. Прохромал к крыльцу, достал окурок с верхнего косяка двери, прикурил. Вновь стал смотреть на куст и мысли побежали сами по себе. «Вот они в жаркий день собрались купаться возле этого куста. Потом надумали с него прыгать в воду, но было мелко, и они решили углубить речку в этом месте. Попритаскивали лопаты и стали на дне речки рыхлить песок, и помогать течению, уносить его ниже. Бушкатились целый день; самый высокий Сидорка Кувшинов стал скрываться под водой. На следующий день стали прыгать с куста – и боком, и стоя, и грудью с раскинутыми руками – кто как мог ухитряться. Так и прожили всё лето под этим кустом всей ватагой со всего края.
Потом вспомнилось, как он изготовил скамеечку и стол, и установил под ветвями куста. Многое забылось, но первое свидание с Анной он помнил до мельчайших подробностей. Он уже работал в колхозе на паре лошадей; косил сено, жал хлеб, возил корм, а потом и в бору был на заготовке леса. Из-под этого куста он Анну привёл в этот дом.  На счастье себе, и радость матери, которая со слезами радости на глазах, при встрече в дверях, заговорила: «Ну, слава, тебе Господи, наконец-то! Дай вам господи счастья и доли»! Она уже давно  через силу справлялась со своим хозяйством и рада была приходу Анны. Вскоре матери не стало и они стали жить самостоятельно. Потом первенец родился.
     До обеда Анна снопы вязала, после обеда вязать не могла, и осталась на полевом стане, под наблюдением конюха Семёна Петровича. Это был старик высокого роста, стройный, с общительным характером и добрым сердцем. Он и нашёл Анну за соломенной ригой, в бурьяне, с младенцем на коленях. Он вынул иголку с ниткой из кепки.  Освободил нитку, ссучил вдвое, перевязал пуповину. Потом вынул из-за голенища шорный нож, отёр его о ладонь, и отрезал концы нитки и кишочку, отбросил в сторону. Над горами висели гнетущие сентябрьские тучи. Конюх попрекнул Анну: «Что же ты сюда залезла-то, в репейник-то, Аннушка?! Быть ему Сенькой, коль в сентябре родился», - добавил Петрович, и пошёл запрягать лошадь. Вскорости он повёз Анну домой. С полпути хлынул проливной дождь с ветром. Конь в гору шёл хоть и медленно, но уверенно, а под гору ехать было ещё труднее. Петрович затормозил у телеги все четыре колеса, но колёса по грязи катились, как на лыжах. Ноги у коня разъезжались в стороны, и хомут держался на самой голове. Петрович держал коня за удила и едва сдерживал катящуюся телегу. Под самым спуском, на глинистой дороге заскользили ноги и у Петровича, и он всем телом повис на узде коня, тот опустил голову и упал вместе с Петровичем на скользкую  глинистую дорогу. И таким образом они скатились до самого ручья. Это их всех и спасло. Если бы Петрович не свалил бы коня, то неизвестно, что бы могло случиться.  Обратно Петрович вернулся верхом. По случаю дождя всех вязах, и косарей отпустили домой, и Семён Петрович остался на полевом стане один с лошадьми.
   Через три дня Анну перевели в звено вязах, с правом посещать дом для кормления младенца два раза в день. А утром они выходили на работу при солнце, и бросали вязать снопы, ещё солнце не садилось. Вот такие привилегии были отпущены родихам, да нулевое внимание и забота о детях. То, от них и получили впоследствии.
«Ох, сынок, сынок – в неудачное время, и в неудачном месте ты родился»…
    Откуда-то, сверху послышался протяжный вой, потом стих, потом опять повторился.  «а уууу, а ууу»…
Пёс, шурша цепью, оторвал ошейник. Стремглав, заскочил под крыльцо; затих. Корова, промычав, зашла дальше под навес. Развернулась задом в угол. Павел прислушался; вой повторился ещё несколько раз. Вышла Анна, тоже услышала волчий вой, спросила:
    -  Что это?
Павел ответил осипшим голосом:
    -  Тихо, кажись, волки…
Они стали слушать. Вой продолжался с одной стороны. Анна проговорила:
    -  Наверно, в вершине «Глушкова лога» воют.
    -  Похоже, - отозвался тот. Потом послышался вой с другой стороны улицы. Вой шёл прерывистый  с подвыванием; жуткий и призывной.
    -  Гуляются волки – святки сейчас, – напомнила Анна.
    -  Хищников много сейчас в Сибири. Там война. Зверь сюда подался, - дополнил Павел.
    -  Жутко от одного воя делается. Не приведи и оборони, Господи, от встречи с ними. Не желаю, ни какому злому человеку, такого свидания. Отведи, Господи, от такой напасти, да от такой судьбы, - произнесла Анна. А Павел отозвался:
    -    Оно, конечно, но фашистов надо волками травить. Пусть на каждого фашиста по одной встрече с волком случится. Судьба должна справедливость восстановить. Кто зло сеет, тот пусть зло и пожнёт. Не должно быть зла без расплаты.
   Помолчали, вой продолжался. Жуткая тишина с жутким волчьим воем – перекличкой, переговорам; поднимали волосы.
    -  Сохрани деток моих и любого доброго человека, - добавила Анна, и невольно перекрестилась.
    -  Для доброго человека – сгодится, а злому человеку – нет. Насмотрелся я на злых людей. Много их и у врагов, и у своих имеется. Кажись – на всех волков не хватит. Людям бороться надо.
  Вдруг два воя слились в один, и стало ещё жутче. Анна подумав, добавила:
    -  Кому, какая судьба. Кого судят люди, а кого и …, не приведи, Господи!
  Дверь в избе отворилась, тусклый свет керосиновой лампы слабо высвечивал на пороге девочку лет пяти, со слезами на глазах, проговорила:
    -  Мама, Сенька налил мне воды в пимы, чтобы я на улицу не выходила. И бросил кошку в люльку к Танюшке, она закатилась, даже плакать не может…
  Павел и Анна кинулись в дом. Предупреждение дочери подтвердилось. Младшая дочь с открытыми глазами, беспомощно перебирала губами, но не могла ни плакать, не говорить. Отец выхватил Таню из люльки и стал качать на руках. Потом подбежала мать и взяла дочь на руки и прижала к груди. Долго они ещё с ней возились, пока, наконец, она не заплакала в голос. И только тут они успокоились и стали уговаривать ребёнка. Но судьба сделает ей ещё одно испытание, но это будет немного позднее и в моё отсутствие, о чём я узнал после возвращения на родину из города, после института.
 
                2.
    -  Здравствуйте товарищи! – произнёс я, приветствуя мужиков, сидящих на траве, возле трактора с разобранным двигателем. Несколько человек ответили на моё приветствие, некоторые покивали головами, а один приложил палец к губам, жестом пригласил сесть к себе. Тракторному двигателю меняли поршневую группу. Был обеденный перерыв. Стояла сенокосная пора. Внизу, в густой заросли черемушника верещала сорока. Одинокий жаворонок трепыхался на одном месте над нами, звенел серебряным колокольчиком. Мой, рассёдланный и спутанный конь «Воронок», извиваясь мокрой, длинной шеей по траве, катался по земле. Вскинул ноги.    Перевернулся через спину, вскочил на ноги, встряхнулся всем телом.   шумно выпустил воздух через ноздри, которые издавали дребезжащий, дробный звук, и стал спокойно щипать пахучую, зрелую траву, из которой исходил медовый и ягодный запах. Хотя стояла полуденная жара, но здесь, на вершине постоянно гуляет шаловливый ветерок, и поэтому дышалось легко. Лога были наполнены до верху душным, влажным воздухом.
   В тени трактора, в разных позах, сидели пять трактористов. Самый высокий мужчина, с серебряными полосками седины у виска, с густо обросшей чёрными кудряшками грудью, которая выделялась через распахнутую наполовину рубашку, разговаривал. Остальные – кто курил, кто ковырял в зубах сухим стебельком травы, кто рассматривал свои руки, кто смотрел в небо, ища глазами жаворонка в небе, но все внимательно слушали рассказчика:
    -  Я-то его помню сызмальства. Рос вместе с нами. Откуда у него такая злость и тухлятина зародилась – не знаю. Все его проказы за озорство принимали; смеялись, потешались. Рядом жили. Игрались вместе. Всё у него было, как и у всех, а нет, возьмёт и выкинет, какую штуку, что и в зубы-то взять нельзя. Только и слышим бывало: «Сенька, брось. Сенька, нельзя. Сенька, отпусти.  Что, ты, наделал? Это не кто иной, как Сенька сделал».             
 Во время школьных летних каникул мы, мальчишки на сенокосе пропадали. Тут и кормили лучше, чем дома. Голодно было в войну и после ещё долго,  до самой целины. А на покосе хлеб давали. Нас не приглашали и, тем более не заставляли; мы сами напрашивались и с охотой работали. Людно было на покосе, а в компании веселее переносить всякие невзгоды и, особенно голод.  И, вот соберёмся, бывало на обеденный перерыв, или после дождя, работать нельзя же, ждём, когда трава высохнет. И начинаем заниматься всякими играми, или фокусы показывать. То на стене тенью от пальцев всяких птиц там, или зверей изображать – интересное это занятие, вы никто не пробовал? Или начинаем на всякие голоса кричать – подражали птицам разным и зверям. Или соревновались – кто из нас дольше вытерпит не дышать. А то, кто дольше на одной ноге прыгать будет. Ну, да там всякие детские игры и забавы придумывали или от старших товарищей учились и сами повторяли. Это очень интересные занятия и увлекательные забавы.
    А Сенька отдельно от остальных, особо занимается. Наловит, бывало, оводов, натыкает им в брюшко сзади былинки сухой травы; и выпускает их по очереди. И кричит им вслед: «А, кровососы, ну, каково сейчас-то»!  И наши игры становятся, будто, тусклее и мельче. И хотя мы им вслух не восхищались, но и не осуждали. И Сенька понимал, что внимание ребячьей компании завоёвано им. И он придумывал другое занятие.
    Однажды, после дождя, чтобы дети не просились домой, решили развлечься – организовали бега верхом на лошадях. Включились в это мероприятие и мужики, и мальчишки. Приехал в это время к нам сам председатель на легковом жеребце. И, когда узнал про бега, включился в организацию этого дела сам. Сколько было в бригаде лошадей, всех поймали. Мужики заседлали лошадей, а мы так верхом готовились. До обеда готовились. И порешили, обедать после бегов. На приз положили для взрослого  человека – ковш медовухи, а для мальчишек – ковш мёду. Пасека находилась тут рядом, в километре от куреней. Это, как вы помните, по тем временам, лакомство было редкостное. Мы же слаще тыквы ничего не едали. Ну, мы все такие возбуждённые – каждый своего коня моем в ручью водой, ласкаем. Хвосты и гривы расчесываем. Конюх наш, Иван Иванович Борисов всё подсказывал, да поучал: «Репьи, мол, выбирайте из хвостов и грив, чтоб конь летел как птица на крыльях. Да сами пригибайтесь ближе к конской шее, и ласково обращайтесь с лошадью; бить нельзя, удилами рвать губы нельзя – а то конь обидится и отстанет. А с настроением он как птица, только держись».
А Сенька поймал своего мерина, на котором копны возил, привязал за телегу, а сам залез в шалаш и ничего с конём не делал. А, что сам делал, мы не знали.
    Вот выбрали место, где бежать, определили судей, и болельщики вышли по косогору выше куреней, чтоб был виден весь путь наших соревнований. Выехали к отметке. Всадников набралось человек двадцать пять. Дали сигнал и мы поскакали во весь галоп. Это было – здорово! В ушах ветер свистит, впереди и сзади топот. Попадётся где лужа – так брызги и грязь летит назад, в лица всадникам и в морды лошадям. Кони разгорячились, несутся во весь опор. Взрослые орут, свистят, не без того, что некоторые поматериваются. Нам, пацанам, аж страшно стало, душа замирает: но всё равно голыми пятками молотим по конским бокам, орём во всё горло. Пригнулись к лошадиным шеям, держимся за гривы, боимся, чтобы ветром не сдуло с конской спины. А самое страшное; если конь споткнётся, или наступит, в какую промоину, или суслиную норку: конь может повредить ногу, и седоку достанется. Но этот страх где-то, в затылке сидит, а впереди азарт!
Ну, как не переживали, а прибежали. Зрители сбежали с косогора к куреням, встречают кавалеристов, переговариваются, смеются, восхищаются седоками и их конями. Я только в этот раз, из разговоров мужиков, узнал разницу между конём и лошадью. Лошадь это рабочая лошадь, а если лошадь прошла войну – это уже конь. Конь это военное животное, а лошадь – рабочее животное. Каждого зачисть, брала – иметь под собой коня.
    Ну, как бы там ни было, а впереди оказался Сенька. Соскочил с коня и в шалаш. Через минуту вышел к нам, но уже босой. И никто не обратил на это внимание.
  Лошадей отпустили, сами пошли обедать. Ковш мёду съели всей мальчишечьей гурьбой. Потом ели затируху из общего котла. Председатель ел вместе с нами и сидел рядом со мной. Смотрю, к нему подходит конюх. В руках у него Сенькины ботинки. В каблуках ботинок вбито по гвоздю, значит, вместо шпор.  Сенька своему коню проколол все бока до крови этими гвоздями. Тут и мёртвый побежит, не только ленивый. Когда конюх пояснил положение дела, председатель даже есть перестал, ложку опустил в чашку. Потом подозвал к себе Сеньку и громко проговорил: «У, зверёныш, больше на лошадях работать не разрешаю. Бери вилы и оправлял бы копны».
  После этого мы, хотя и беззлобно, дразнили Сеньку – «зверёнышем». И это прозвище, казалось, не оскорбляло его, а будто возвышало над остальными мальчишками. Тут со стыда провалился бы сквозь землю, а ему наоборот, вроде, как почёт.
      Прошёл между нами слух, что, чтобы не вползали змеи на территорию шалашей, нужно было убить змею, зажарить её на огне, и потаскать по земле, вокруг шалашей. И тогда запах жареной змеи, якобы, будет отпугивать живых змей. Убивать змей мы все убивали, когда случай подвернется, но жарить ни у кого рука не поднималась. А Сенька с радостью пошёл на это дело. Поймал красную змею, развёл костёр, и жарил её живую на огне. Хоть это и гадюка, но у всех , у нас от этого души повернулись. А он с каким-то диким удовольствием совершал этот ритуал. А после три раза протащил её по земле вокруг всех шалашей, что-то нашёптывал в полголоса; слышны были лишь некоторые матерные слова. И подумал я ещё тогда, хоть не совсем ясно, что попадись вот так ему в руки человек, проткнёт он и человека, не дрогнет рука, не сожмётся сердце от жалости. Ну, как бы там не было, закончили сенокос. Хлебоуборка началась, всем работ хватает. Мы, мальчишки – кто лошадьми управлял на косовице хлеба, кто на току зерно сушил, а мы с Сенькой попали в группу по перевозке снопов на быках. Я вам скажу, тупорылая скотина эти быки, трудно управляемые. А если жара, да овода нападут, да зыковать начнут; ну, тогда или спрыгивай с телеги, или крепче держись. И вот однажды, перед обеденным перерывом едем мы со снопами на быках до тока, и мимо мельничной запруды. И вот наши быки с ходу в упряжке заскочили в воду по самое брюхо. Мы соскочили с телег в воду, выдернули из ярма спицы, освободили быков. А потом весь обеденный перерыв вытаскивали телеги из воды, а потом и быков ловили; пока то, да сё – перерыв-то и кончился. И мы без отдыха, запрягли быков и вновь поехали в поле за снопами. А, что Сенька? Сенька отдохнул, даже поспал немного. Он не стал распрягать быка. Не таскал телегу из воды. Он взял с воза вилы, и стал ими бить быка вдоль спины, и колол рожками вил в ляжки быка. И бил и колол до тех пор пока он переплывал запруду, карабкался по илистому противоположному берегу, да продирался по густому ивняку вместе с телегой, и раньше нас приехал на стан. А через два дня мы ушли из бригады в школу на занятия. А через три дня его бык сдох. Сошло ему и это – малолеток, да и без него уже падёж случился. А ведь он, паразитина, убил быка. И никто его за это даже за уши не отодрал.
    На этот раз мне пришлось с ним в одном классе учиться. Когда я перешёл в шестой класс, а он там сидел второй год. Первый урок прошёл благополучно. На перемене Сенька наловил на помойке зелёных мух. Оторвал им по одному крылу, сложил их в пустой спичечный коробок. И как только учительница вошла в класс и все повернули головы в её сторону, и пока здоровались, Сенька высыпал этих мух из коробка на подоконник, возле учительского стола. Мухи верещали, взлететь не могли, и вращались на одном месте. Несколько мальчишек захихикали, но потом смолкли. И все стыдливо смотрели то на учительницу, то на мух. А Сенька бесстыжими глазами смотрел в лицо учителя, любовался её замешательством и досадой.  Учительница свернула кулёк из промокашки ссыпала туда этих мух вынесла на улицу, а когда зашла в класс то сказала: «Кто это сделал – злой человек».  После этого мы стали Сеньку дразнить злым зверёнышем. На второй день Сенька перед уроком этой учительницы   приколол иголкой живую муху у неё под стулом. Муха жужжала на весь класс. Пока её нашли и освободили – прошло половина урока; опрос не состоялся. На перемене пришёл директор школы, стыдил нас всех, и сказал: «Семён, это твоя работа, марш в угол». И послал техничку за его отцом. Пришёл отец, пообещал повлиять на сына. И повлиял. На следующий день Сенька на всех уроках простоял на ногах, не мог сесть. Но ему и это не впрок. Вскоре состоялся урок истории, который вёл директор. Зашёл, поздоровался с нами, посадил учеников и видит, что Сенька стоит. И говорит ему: «Ну, что перестарался отец. Не будешь насекомых мучить и уроки срывать. Будешь знать»!  «И, вы...», пробурчал Сенька. Никто не понял, что бы это значило. Урок начался; историк рассказывал увлечённо и увлекательно. И постоянно приговаривал при рассказе о сильных и смелых личностях, «а вы могли бы так поступить? Вы старайтесь быть на них похожими. Такие входят в историю, такие делают добро людям. История учит храбрости, смелости и благородству. Знайте её, учитесь у неё». А перед окончанием урока, устало, и резко опускаясь на стул, спрашивал нас: «Ну-с, кто как усвоил урок? Повторим на оценочку». И делал беглый опрос. Так он сделал и на этот раз. Но над журналом не наклонился, а широко раскрыв глаза, и, побледнев всем лицом, ойкнул. Потом резко, тут же подскочил, и приложив ладонь сзади, прихрамывая, вышел из класса. Мы кинулись к стулу. В мягкую обшивку сиденья была воткнута иголка. Некоторые кинулись с кулаками на Сеньку. Некоторые зашумели: «Самосуды у нас запрещены и наказуемы». Тогда собрали собрание и объявили Сеньке строгий выговор. И тут же послали за отцом. Пришедший в школу отец, узнал в чём дело; он взял его за ухо и тащил из школы до дома. В школу он больше не ходил. Ушёл работать в бригаду. Мы все легко вздохнули, что избавились от этого «зверёныша». Но на него это не повлияло, он не исправился и вот, что получилось.
    Раз, как-то по весне его родители работали на своём огороде – сажали картошку. Сеньку оставили дома присматривать за младшей сестрёнкой, которой исполнился только один год. Она, почему-то заплакала. Нужно было её отнести к матери, покормить. Но это опять, если по-доброму. А, что же делает этот «зверёныш»? У них под черёмухой находился огромный муравейник. Он разгребает его палкой и сажает сестрёнку в кишащий муравейник. Вы, представляете, что это такое?!  Девочка закричала во весь голос. Почувствовав недоброе, прибежала мать, выхватила девочку из муравейника. Окунула её в ведро с водой, чтобы смыть с неё облепивших муравьёв, и заругалась: «Ах, ты «Хвашистик», что изделал-то; решил дитёночка». Она кружилась с дочерью, уговаривала, успокаивала. Но ничего сделать не смогла: девочку парализовало. В таком состоянии девочка прожила двадцать семь лет, но не ходила и не разговаривала. Бывало, едем на работу, смотрим, как она сидит на подоконнике, смотрит на нас. Ручками машет. Сердце, знаете ли, сжимается, глядя на неё. Слово выговорить не можем; ком к горлу подкатывается глядя на неё. И сразу все замолкаем. Фашистик, он и есть фашистик. И вырастит же среди нормальных людей, такой урод. Лишил гадёныш девчонку детства, молодости, юности, и всего земного счастья. По старым временам ему бы руку отрубили, или уши обрезали. А тут, что? Сразу Сенька сбежал, и не был дома всё лето. Жил и работал на полевом стане в соседнем колхозе нашего села. Тогда у нас было пять колхозов. О нём самом стали родители беспокоиться. За лето всё передумаешь. Со временем сердце матери отошло. И когда он, по первому снегу, пришёл домой, обношенный и обросший, и отец кинулся, было бить его, и стегнул раза два ремнём; мать кинулась заступаться – дитя же. Ни расплаты, ни наказания, ни, даже, чувствительного внушения не получилось, сошло с рук. А люди? Камнями не закидали, от себя не угнали, не отвернулись от него, не осыпали презрением.  Поохали, поудивлялись: «Вот, мол, подлец, какой». А в интонации чувствовалось: «Надо же иметь такую натуру, силу характера, такую волю, чтобы совершить такое преступление».  А Сеньке слышалось  и чудилось в их словах, не столь презрение, сколь восхищение его способностью, его поступком, хотя и омерзительным. Равнодушие людей к чужому горю – лишь бы не меня, лишь бы меня не касалось – подняло Сеньку в собственных  глазах, не подломило дух его. Он укрепился в своей безнравственности.
    Дядя Андрей, лет пятидесяти мужчина, помощник бригадира по технике, назидательно и логически прокомментировал ситуацию:
– В связи с тем, что государство взяло многие вопросы воспитания молодых на себя, а наказания – полностью; люди в течение одного поколения привыкли ничего не делать, и откачнулись от многих обязанностей по воспитанию. Знаете, люди очень послушны и исполнительны, когда им говорят: это не делай, это нельзя, это не положено, это не ваше дело. Заставлять работать тяжелее, а внушение к безделью воспринимается быстро, и легко усваивается. Бывало, старик услышит, что кто-то из мальчишек скажет матерное слово.   Или обидит младшего, или не послушает старшего, или не поздоровается.  Так подзовёт к себе, отдерёт за ухо, да велит пойти домой и доложить об этом отцу, матери; а те добавят. Не большое это наказание, а внушительное, помнить будет. А сейчас попробуй устыдить такого вот бесстыдника, или хотябы вот такому «фашистику» уши надрать – так мать рот раскроет, что и газетой не закроешь, да возьмёт в Совет жалобу напишет, и тебя же, вместо благодарности, от работы оторвут посреди рабочего дня. Стыдно – в Совет же вызвали, А там, на виду у всех депутатов воспитывать тебя же и будут. И, понимаете – две мысли в голове укореняются после этого: что тебя оскорбили за правое дело – это стыдно. И морально тебя освободили от ответственности, от совестливой обязанности бороться за порядочность, или, как сейчас научились говорить, - за чистоту наших нравов, за чистоту наших отношений, за борьбу с негативными проявлениями, и нюансами в нашей жизни. У наших отцов, как было? Любое непослушание – осуждалось, и при том всеми. Любой проступок – наказывался и опять всеми. А родитель, коль узнает, кто его непослушного чадо отодрал за уши, придёт к тому домой и в пояс поклонится: «Спасибо, мол, что помогаешь нам наше дитятко воспитывать». Это понимать надо, что всем народом педагогикой занимались. Я у вас спрошу – это, что весь народ неправильно делал? Нет, правильно он делал. Он бы и сейчас этим бы занимался, только уж сильно рьяно мы стали школу возносить, и всё на неё возложили. Родители, мол, и глупы, и педагогики не знают, и в воспитании – ни в зуб ногой. Да, мы же по химии, или там по физике не собираемся учить. Да, я и не за сплошное ухо-драние; кто понимает  доброе слово, того  добрым словом и воспитывать. А вот такого фашистика, как воспитывать? На патриотических примерах? Стихами, музыкой, кино, песней? На колени перед ним стать? Они же над учителями издеваются. А тут закон вышел; обязательное среднее образование. Учителя потеряли принцип. С принципом стали болваны. Закон не укрепил школу, а ослабил – и её назначение, и её авторитет. В вечернюю школу на аркане ведут, учителя и руководители упрашивают их, умоляют, сохраняют зарплату – только соблаговолите, дорогой товарищ, сходите в школу, осчастливьте бедного педагога своим посещением, а уж аттестат тебе обеспечен. А в дневном отделении – несут такого товарища до десятого класса. И, чтобы все переходили из класса в класс, они открыто, с цинизмом и говорят: «Учителю больше всыпят, чем мне за двойку. Троечку поставит, не оставят на второй год. А я думаю так: «Хочешь учиться – учись. Не хочешь и не можешь – ищи другое место; работы всем хватит. Не надо бы содержать такую армию педагогов, не тратить такие средства – ради галочки. Как один говорит у нас: «Это фиговый листок». А под ним кроется насмешка над педагогикой, обесценивание действительного среднего образования. Всё обесценивается – всё общедоступно, бери, не хочу, а если всем доступно, то уж это и не интересно.
    -  А вы уверены в правоте своих суждений, возможно вверху  по- другому думают, - встрял Игнат Егорович.
    -  Я говорю, что думаю: от земли эти мысли. Вот взять, к примеру, этот трактор. Двигатель вывели из строя по халатности, по бестолковости. В военное время. Шкуру бы содрали за это, да пешком сходил бы до МТС, да там по объяснялся, да оттуда – пешком, да, чтоб к утру готов  был трактор. А то вот и я тут, и инженер кольца поршневые с прокладкой добыл и привёз. А тракторист, Александр лежит в холодке и ждёт: когда мы ему трактор наладим. Да ещё, чтоб благородно, не приведи господь, чтоб ненароком его кто не оскорбил. Попробуйте изругать такого неряху, сразу жалоба в партком, в райком: мол, трудящегося человека на рабочем месте обозвали. А там будут разбирать жалобу, а не суть дела. И тебе же за общественное старание, за колхозное добро, всыпят по первое число. Что это, я вас спрашиваю? - дядя Андрей сел, подтянул одно колено ближе к груди, снял с головы кожаную фуражку, надел её на колено, вынул клетчатый носовой платок, вытер вспотевшую лысую голову, обрамлённую полукругом седых волос, одутловатое рыхлое белое лицо с голубыми глазами и белыми бровями, положил мокрый платок на другую вытянутую ногу, для просушки. Задумался, вспоминая строгие военные, и после военные времена.
    Александр, тракторист, лет тридцати пяти мужчина; смуглый, с копной чёрных волос, в комбинезоне и в комнатных тапочках, проворчал:
    -  Время сейчас другое. Понимать надо. Отошла пора, чтобы кричать на трудящегося человека. А если вам не угодно: брошу этот трактор, даже и собирать не стану, и уйду в другую бригаду, а не пустите – так я уволюсь и перейду в другой колхоз. Там меня ждут давно. Людей везде не хватает. Начальства всюду полный штат, а трактористов дефицит. И ничего ни вы со мной, ни с другим не сделаете. А стажевых доплат лишусь: так я их за два месяца наверстаю, если пожелаю. Да ещё и в газете пропечатают, как передовика. А за то, что брошу и уйду – обвинят не меня, а вас, как неумеющих работать с кадрами, и, особенно, с молодёжью.  И этот      тарантас пополнит косой ряд под плетнём. И эту истину мы хорошо понимаем и чувствуем. И, при случае, я этим воспользуюсь, не откажусь. «Пролетариату нечего терять», - он обвёл всех победным взглядом, и презрительно хмыкнул в сторону дяди Андрея. Тот или не понял, или терпеливо промолчал, чувствуя, что разговор может повернуться не в нужную сторону. Почувствовалась неприятная обстановка.               
     Русый,  коренастый, молодой мужчина, ровесник Александра, тракторист Иван, что внимательно слушал говоривших, и наблюдал за жаворонком, вмешался в разговор:
   -  На всё у философов есть классическое определение и объяснение. Допустим – чем человек отличается от животного?  Многими факторами. И наиболее заметным является то, что отказы себе делают тебя человеком. Чем больше отказываешь себе в своей прихоти и  потребительских  желаниях, тем ты выше и дальше стоишь по уровню от скотины. Животное, при возможности, себе не откажет, не остановится. Если свинья залезла в огород – она не пойдёт между грядками, будет рыть рылом все посадки подряд. Для неё не существует сложившихся, в историческом процессе общественного развития, принципов, обычаев, устоявшихся привычек, которые, не договариваясь, а просто выполняя, люди, живя на земле, соблюдают эти законы. Они, по своей способности мыслить, сознавать и оценивать свои действия, сознательно совершают благородные поступки. Поступки красивые, поступки, которые человека возносят всё выше и выше над уровнем его первоначального развития.
   Определено, что общество развивается по законам красоты. Оттенков красоты – множество. И наиболее доступными частями человеческой красоты и достоинства являются: скромность, трудолюбие, взаимовыручка, готовность защитить эту красоту от посягательства скотов. И эту миссию взяло на себя наиболее сознательная часть человеческого общества – это коммунисты. Они объявили своей программой защищать законы красоты и строить красивое человеческое общество. А относительно тебя, Саша, могу сказать – вот ты по своей способности научился дёргать рычаги трактора, ну, и дёргай – не мозоль людям глаза и не гадь им в душу. Будешь выбирать работу, то одну, то другую, цену себе потеряешь, работу потеряешь; и будешь выпрашивать у советской власти на пенсии рублишко на молочишко. Вон. как Нинка. Ты тоже к ней присватывался, поди, в молодости? Многие по-за ней крутились, красотой её привлекались, а она всё капризничала, выбирала достойного, ни на кого не похожего. Я, говорит, эмансипированная! Мне нужен спутник жизни такой, чтоб не стеснял моей свободы. Мне, мол, никто не указ, у меня своё мнение имеется, мне других не навязывайте. Ей, как свинье в огороде, нужно было свои борозды бороздить,, она между грядками ходить не хотела, так как ни другой человек, ни жизнь её этому не научили. Ну, и, что получилось? И школу кончила,  и институт, и работу очень приличную дали. А ведь одиночка, и злыдней такой стала, ни спросить, ни сказать. Я, вот когда на неё смотрю, особенно на неё лицо, то понимаете, мне видится другое. Губы улыбаются, зубы все видны, глаза прищурены, смотрят внимательно и зло, и похожа она на ... Только ошейника нет. А ведь она же человек. И ни что человеческое ей не чуждо. Ей ласки требуется тоже, человечности, душевности. Но, беда в том, что она считает, что это ей должны все давать даром. ООО! Такого не бывает. За всё платить надо. Всё имеет цену. Всё, что-то стоит. Бесплатно получать – общество не позволит. Таких людей в классике называют держимордами, да дармоедами. Они всегда ждут от общества благ бесплатных, да без трудовых затрат. И вот попомните, если она не изменится, так одинокой и жить будет: и с работы выгонят, и ударится она в пьянку, и в распутство. И будет потом навёрстывать упущенное счастье земной жизни – не красиво, и на посмешище людей.   
 Так и ты, Саша, живи и работай на одном месте, не трепись, и не болтайся, как ... это самое в проруби. Придёт к тебе и уважение, и почёт, и технику новую дадут. Красив ты от природы, не хватает тебе красоты поступков твоих. Ими красив человек.
  Александр зло сплюнул в сторону, заговорил, стараясь перебить Ивана:   
    -  Это я слышал все семь лет в школе. Понятно тебе или нет? Надоело мне это. Тоже мне педагог нашёлся. Я школу-то бросил, считай, из-за этой философии. На фиг она мне нужна. Мне проще жить охота, чтоб никто не указ. Мы все кричим, что у нас свобода. Делай, что хочу, Работай сколько охота. Ищу где лучше, Вот это свобода! А у вас? То – нельзя, это – нельзя, это – не положено. Где же свобода?
    -А я тебе отвечу, где она, - сказал дядя Андрей. Но Александр не унимался, - ты тоже философ, сейчас начнёшь от царя Соломона и до меня, а ты короче, понятнее.
    -  Можно и понятнее. Как, ты, считаешь, может тебе дядя Митя этих самых ... навешать? Отвечаю, да может. И вот как судить по твоему понятию свободы, у него, возьми, и появись желание – из тебя отбивную котлету сделать. Или невесту твою увезти, или над сестрой твоей насмеяться? Сможет он это сделать? Физически – да. А морально ему и в голову это не придёт. А вот юридически – свободы лишают. Так, чтобы тебе в голову не приходили развратные мысли, и не рождалась фашистская свобода, мы на тебя стараемся влиять морально. И, ты, за честь почитай, что с тобой мы по-родственному, по родительски разговариваем, воспитываем. А,ты, веди себя по скромнее и потише, да присматривайся, что к чему – и в работе и в отношении с людьми.
Иван добавил:
      -  Каждому из нас нужно иметь в жизни свой фарватер. Иначе или на мель сядешь, или волной глубинной захлебнёшься. Вот, так-то! - Иван надавил указательным пальцем в лоб Александру и легко толкнул. Александр досадливо, но не злобно отмахнулся и пробурчал:
    -  Начали про Сеньку, а моете мои косточки. Про него бы и вели разговор. Что я вам соли насыпал на ... это самое?
    - Ладно, не груби – молод ещё с солью иметь дело. Можно и про Сеньку. Да только ты, Александр, не брыкайся. А слушай, да на ус мотай: что полезно – возьми, что вредно – отбрось. Но только не будь равнодушным, - осадил его Дмитрий, - в армию меня взяли за два года до войны. Прошёл боевой путь до победы. Не видел, что тут было, а когда вернулся – Сенька срок отбывал. Говорили, что за хлеб, да за лошадь.      
      -  Аааа, это я помню, - отозвался, лежащий под трактором, Яков с крупными чертами лица, с чёрной копной жёстких волос, спокойный и тихий молодой мужчина, - мы сено возили на лошадях из гор коровам на ферму. Это далеко от села, в день по одному рейсу успевали только сделать. Это не очень тяжёлая работа, но нам мальчишкам хватало под самую завязку. Хороша работка, да денёк маловат. Когда выпадет снег и наступают морозы - мы дорогу за один рейс прикатывали. Но. Когда поднимался буран. И снег с вершин стаскивал в лога и заносил стога с головой, тут работа прибавлялась. Да торопится приходилось: в горах быстро темнеет. И жуть опускается в лога и в душу, как туман. Когда отцов наших на фронт забрали. То лошадей вручили нам – мальчишкам четырнадцати, пятнадцати лет. У меня две кобылы были помню, по кличке «Слуга» и «Краля», а у Сеньки две мерина  по кличке «Пожарник» и «Улан» - такие сытые и ухоженные были, когда он их получал, а потом они на себя стали не похожи. Не знаю, почему так? И ездили с ним постоянно вместе, а его лошади выглядели постоянно, какие-то шаршатые, да унылые. То ляжки потрёт шлеёй, то губы удилами в кровь изорвёт, то плечо собъёт хомутом, то седелкой на спине нагонит ссадину. Чёрт те, что! Но это всё мелочи: за это ругали, лошадей лечили, и мы продолжали работать. И вот однажды, после буранов, наложив воза, поехали домой. В лощине надо было переезжать заросший чащей  ручей. Снегу намело по грудь коням. Сенька с разбегу загнал переднего коня в сугроб. Я остановился, советовал ему распрячь «Пожарника», протоптать дорогу через занос, а уж потом и ехать. Но он обматерил меня и стал нахлестывать коня. Конь метался, рвался, но только глубже зарывался в снег. И пока я выпряг одну свою лошадь и верхом протаптывал след в сугробе, он всё нахлестывал коня и матерился. Я сцепил первый воз двумя лошадьми гуськом и потихоньку вывез его из заноса на дорогу. Потом впряг лошадей во второй воз и тоже переехал на дорогу. И когда я впрягал лошадей в свои сани, услышал вдруг жалобное ржание. Обернувшись увидел, что у Сеньки идёт какой-то дым. Его конь уже не метался, а перебирал ногами снег. Как пловец перебирает руками воду. А Сенька свернул жгутом сено, поджёг его и воткнул коню под хвост. По земле пошёл неприятный запах палёной шерсти. Я закричал благим матом во всё горло и кинулся спасать «Пожарника». Сенька оставил факел под хвостом, и выставил вилы мне на встречу. Я понял. Что Сенька способен воткнуть вилы в меня, и старенькая шубейка не защитит меня от удара. Жаль, конечно. Коня, но и себя тоже. Но на меня нашло, какое-то отрешённое чувство. Я не чувствовал ни рук, ни ног, тело стало будто не моё. В голове промелькнула боевая мысль – сразиться, сразиться, сразиться! Я не помню, что я тогда орал. Бегом вернулся к своим возам, выхватил вилы, взял их наизготовку перед собой, побежал выручать «Пожарника». Когда стал подбегать, увидел, что Сенька сидит уже на возу. Потом он несколько раз воткнул вилы в задние ляжки коню. Конь напрягся, рванулся и кровь брызнула красными фонтанами на снег, и в лицо Сеньки, и вот воз подался и конь вывез его на дорогу, и понёсся по ней на меня. Я отошёл в снег. Сенька хохотал, как людоед, размахивая над головой вилами. Конь бежал галопом. Против меня сани пошли в раскат и возом меня сбило с ног, и придавило в снег, это меня и спасло. Когда я опомнился и встал на ноги, то увидел, что Сенька уже скрылся за поворотом. А мои лошади убежали за ним следом. Рядом, где я лежал, в снегу были воткнуты Сенькины вилы. Мрак сгущался. Стало очень тихо. Потом я почувствовал, что у меня дрожат пальцы рук и колени. Я осмотрелся. У переезда дымился жгут сена, тонкая струйка дыма, как серая змея, поднималась вверх. Потом рассыпалась и терялась в вечернем мраке. Второй Сенькин конь всхрапывал и прядал ушами, вероятно, чувствуя  дурной запах дыма палёной шерсти и запах крови, не решался самостоятельно идти. Я подобрал вилы и пошёл к коню. Распряг его, провёл несколько раз по следу, где я проехал, и впряг его опять. После этого спокойно выехал на дорогу и пустил «Улана» самостоятельно по дороге. Чувствуя одиночество и зная дорогу к дому, он побежал без понукания и битья в село. 
  Приехал я на сеновал в полночь. На конюшне было много народу, когда я занёс сбрую в помещение  конюхов, увидел, что Сенька сидит в углу комнаты с опущенной головой. Здесь был председатель колхоза, председатель сельского совета, два незнакомых мужчины, и много наших ребят. Шумели, обсуждали, ругались – но никто Сеньку не избил. Только конюх дядя Ваня с горечью проговорил: «Ну и казак ты Сенька». Надолго прилипло к нему это звание Сенька – казак. Потом, уже после суда, ему дали три года тюрьмы. После отсидки опять вернулся домой. Всё ходил по селу, да ребят наших разлагал:  то в компанию соберёт их – по огородам лазить, то по курятникам – яйца собирал. Многие обижались, жаловались друг другу, но напрямую с ним никто не сходился. Устрашал он людей непривычными для наших мест словами. Если кто посмотрит на него косо – он же сразу тому так нагло говорил: «Что зенки пялишь, падла»? А кому охота с ним связываться, промолчат, обойдут стороной, и живут спокойно. «Живи, мол, чёрт с тобой, абы меня не касалось».
    Только я, что-то запамятовал, как он от нас уехал? поинтересовался  Дмитрий.
   - Да, это было уже при мне. Война закончилась, мы приехали, - отозвался дядя Андрей. А сам посмотрел на ручные часы и скомандовал:
   - Обед закончен, отдохнули, пора за работу приниматься.    Мужики недовольно загудели, но зашевелились, стали подниматься. Александр спросил:
- Сенька-то где? Что с ним?               
Дядя Андрей отозвался:
- Длинная это история, да я и всего-то не знаю. Надо у других попытать, да у родственников поспрашивать. Там работает его брат мётчиком на стогомёте; вечером поспрашиваем.
Солнце уже садилось, когда мы заменили поршневые кольца, подвесили поддон картера, установили головку блока, отрегулировали клапана и завели двигатель. Его нужно было обкатать без нагрузки, чтобы новые кольца приработались к гильзам. Александр запротестовал делать обкатку после рабочего времени. Так и заявил:
    -  Я объявляю протест. Я что ещё и ночью буду работать? Дня хватит. Будет день – будет и пища. Я законно иду отдыхать. Хотя вы должны были меня отвезти домой. Ну, да ладно уйду пешком, тут под гору, да и погода чудесная.
  Я стоял возле трактора и с удовольствием слушал приятный, басовитый говор двигателя. По лицу дяди Андрея  я заметил, с каким большим усилием воли сдерживал он себя, чтобы не отругать тракториста. Его сдержанность показывала, с каким большим усилием воли он себя сдерживал, и это была борьба внутренняя и большая, и тяжёлая. После я заметил, как он сплюнул под ноги, что-то проговорил  и махнул рукой, а проходя мимо меня, произнёс:
     -  Ох, и мухомор, ох и поганка. Из-за него тут день крутимся, а он ещё и забастовку объявляет. Не досадно бы было слушать Ивана или Якова; эти хоть по две сотни скосили, а он только двадцать гектар, да трактор угробил. Да ещё туда же – бастовать. Выше путных людей хочет пригнуть. Ох, ты, поганка. А то не поймёт, что по вечерней прохладе только и обкатывать. Нормальный тепловой режим, и никто не торопит. А утром. Что? Спешка, ругань, давай, давай! Что можно сделать? Перегреешь двигатель, кольца сядут, будет двигатель масло выкидывать и мощность потеряет.
  Он залез в кабину. Достал из-за уха погашенную папиросу. Прикурил её, и, включив первую скорость, повёл трактор вдоль косогора. Я проводил глазами трактор до лощины и пошёл ловить своего коня. Потом взял за повод и повёл вдоль ручья по знакомой с детства тропинке, вниз к полевому вагончику. Я решил заночевать с покосниками; во первых нужно было дождаться результатов обкатки и дать заключение о дальнейшей работе трактора. Во-вторых дослушать историю Сеньки-фашистика. И хотя эта история была скверная, и от неё за версту воняло тухлятиной, но она настораживала, беспокоила, возмущала, не позволяла отойти от неё в сторону, и заставляла думать. И решил я узнать причину и условия, породившие этого Сеньку.
   Дядя Андрей с дядей Митей не любили спать в вагончике, а поэтому состроили себе шалаш и в нём спали. К себе пригласили и меня переночевать. Было уже темно, и лишь полная луна освещала нашу площадку. В это время приехали на вездеходе Максим сын дяди Андрея со своим бывшим школьным товарищем. А в настоящее время следователь краевой прокуратуры Борисом Васильевичем; они находились в отпуске и решили побыть, и переночевать на природе. Проговорив все приветствия и рассказав все новости, стали от скуки говорить о погоде. Я чувствовал, что сейчас нужно было или развлечение или интересная и занимательная история. Я и спросил:
    -  Дядя Андрей, а как же Сенька?
     - Да, можно. Сейчас организуем, - отозвался тот. И крикнул:
     - Эй, Илья, иди сюда!
   Через минуту пришёл мужчина с длинными волосами, зачёсанными назад, в рубашке навыпуск. Спросил:
    -  Ну, «чаго» звали?
 Гости переглянулись, а свои не обратили внимание на местный выговор.
– Скажи, где брат твой, и когда он отсюда уехал?
    -  Можно, - согласился тот, и уселся рядом с нами возле шалаша на охапке свежескошенной травы. Следом подошёл Александр, за ним Иван, потом Яков и ещё несколько мужиков. Мы с дядей Митей лежали ногами внутрь шалаша, дядя Андрей сидел у входа в шалаш, привалившись к нему спиной, справа от меня, против меня сидел Илья, потом Иван и Яков, остальных было не видно.
    -  Извелись наши родители с Сенькой. И мне было стыдно ходить по селу. Только и слышишь бывало: «Фашисткин брат идёт». Вот как в армию сходил, да женился, и жить стал самостоятельно, так не стали попрекать. И то иногда, как с кем крепко поругаюсь – обзывают, братом глаз подкалывают. Ну, да, что говорить? До войны он прокудничал, ну, казалось, куда ни шло. А в войну озверел. Мы дома стали побаиваться его. Мать всё плакала от обиды и бессилия как-то бы его исправить. Отец на фронте, люди не вмешивались ни в войну, ни после войны тем более. Голодали здорово, обносились все.  И вот устроился Сенька в промартель сапоги шить. И через полгода появились у нас мука и деньги. На вопрос матери: «Где ты это всё взял»? Он ответил: «Заработал. Пеки хлеб и трать деньги, и не спрашивай лишнего. На глупые вопросы отвечать не буду. Да сильно на люди не пяльтесь с хлебом, - закончил брат, и поднёс под нос мне кулак, - пикнешь, в собачью конуру посажу, и привяжу на цепь. А и там тявкнешь – об плиту, что лежит у порога, голову расколю, как глиняный горшок».  Я знал, что это не пустая угроза – он мог это сделать. Даже и со мной. Наверно смог бы. Я не понимал тогда, почему надо было молчать если всё это он заработал? И только потом выяснилось, что Сенька просверлил под амбаром пол и заткнул его пробкой, а потом часто лазил под амбар с мешком. Залезет.  вытащит пробку, подставит мешок, зерно само насыпается. Потом он заткнёт отверстие пробкой, и уносит зерно на ручную мельницу, прокрутит – вот и мука получается. Правда, он не всю муку дома оставлял, большинство уносил друзьям и пропивал. Сторож был на посту, но не догадывался о воровстве. Перед этим зерно в амбаре проверяли ежедневно – её состояние и форму зерновых курганов. А в последнее время проверять не стали и Сенька, вероятно, это заметил, и воспользовался этим.      
    В одно время Сенька  ударился в ежедневную пьянку. И вот однажды под давлением сильного желания похмелиться – пошёл он в свой тайник под амбар. Мы всё удивлялись, зачем он сейф спрятал именно под амбар, а не в другое место. Вероятно, думал, что, хотя и риск большой лазить под амбар – может заметить сторож, но этот же сторож был и надёжным охранником сейфа, чтобы его никто другой не стащил. Эти догадки пришли к нам намного позднее. 
А тем временем Сенька гулял и спаивал друзей, а те приводили с собой баб, доставалось и тем. Конечно, со всеми отсюда последствиями.
Кто-то из-за шалаша проговорил:
-Смутно, но помню, какую-то скандальную историю с его женитьбой.
Илья продолжил:
 -Да женитьбы-то и не было. 
Он остановил разговор, вынул пачку папирос, провёл по кругу рукой – угощая желающих: несколько человек взяли, потом он сам вынул губами одну, прикурил, затянулся.
Где-то в горах перекликался коростель, изредка ухала сова на своей ночной охоте. Совсем близко, на соседнем косогоре протявкала несколько раз лисица – приучая лисят к ночным походам. Небо было чистое, будто помытое, а яркая луна светилась и освещала ночную поверхность земли.
Илья прокашлялся, продолжил:
   - По весне пришли начальники проверять в амбаре зерно. Открыли двери и заметили, что посредине хлебного вороха образовалась воронка, все догадались, что зерно утекало под пол. Его могли крысы прогрызть, а возможно и не крысы. Залезли под амбар и увидели пробку в полу, догадались. Каких крыс это рук дело. Но решили шума не поднимать. Сторожу пригрозили – если не поймаешь вора – тюрьма. Сторож не приседал все ночи, не только вздремнуть. Сенька заметил изменение в поведении сторожа и прекратил лазить под амбар.
    -  А про какой это сейф ты упоминал? - поинтересовался Максим.
    - Разузнал он как-то, что в колхозной кассе появились деньги, и он оживился, забеспокоился. Несколько раз приходил в контору, перекинется парой слов с кассиршей. А сам присматривался, где и как стоял и крепился железный ящик с деньгами, из которого кассирша, иногда вынимала деньги и отпускала их по распоряжению. А вечером, идя с работы, заходил к сторожу конторы, сидел с ним на крыльце. Курили, разговаривали. К ним присоединился и сторож сельпо, и с ним они подолгу разговаривали о всяких новостях, критиковали колхозные дела. И, когда совсем иззевавшиеся сторожа пошли по своим местам. А Сенька демонстративно пошёл до перед рассветом вернулся к зданию конторы. Коротким сапожным ножом он отогнул гвозди, которые держали раму в косяках, выставил окно, залез в соседний с кассой кабинет, а уж потом в кассу, взял железный ящик, что заменял сейф и тихо ушёл. Окно вставил, пригнул гвозди, унёс сейф под амбар, из которого таскал зерно. Никто не видел.               
       Илья потянулся, разминая руки и шею, задумался, вероятно, вспоминал подробности тех дней.  Я записывал сокращёнными словами рассказ Ильи в тетрадь. Мужики сидели тихо и вероятно осмысливали  слова  рассказчика, и прислушивались к звукам ночи.               
   Тихо, еле слышно напевал свою вечную песню родник, пробираясь по камням и корням чащи густо растущей на его берегах.
Илья сделал глубокую затяжку, и, набрав полный рот дыму, фукнул несколько раз перед собой на комаров. Те разлетелись, но потом вновь вернулись; звенели нудно и настойчиво. Здесь, в долине было тихо и свежо. На вершинах гулял ветер. Его было заметно по берёзкам на горизонте с качающимися ветвями, будто в плавном и торжественном танце жизни природы. И человеку среди этого танца приятно, спокойно и благо. И, чтобы человек не испытал, где бы ни был, а увидев берёзку, кружащуюся в танце напару с нежным летним  ветерком; он задумается и успокоится, почувствует себя частью природы, её безотрывной и неотъемлемой частью. И скромность посетит ум человека. Что без тебя природа может прожить, да ещё спокойнее и богаче, а уж человек-то без природы – исчезнет. И пронесётся эхом по всей земле ропот глухой и недовольный – ввиду ветра, грома или бури; только разобрать и понять надо, смысл уловить, слова человеческие различить. «Человек, не царь ты природы, не варвар, не злодей, а обыкновенная составляющая, скромная её частица. И веди себя на земле подобающим образом. Иначе исчезнешь, а природа, переболев человеком, будет жить дальше.   
   Илья вновь затянулся, задержал дыхание, раздул щёки полные дыма и щелчком выстрелил окурок через плечо, и только потом выпустил дым маленькими, ровными облачками. Окурок, оранжевой точкой, описав дугу, упал в заросли.
   Однажды Сенька набрал водки, - продолжил Илья, - собрал свою компанию в сапожной мастерской, были там и девахи всякого сорта. Была там и Катька – рябая. Лицо у неё было, как воробьиное яичко. Ну, просто чистого тела не видно от конапушек. Вообще-то, когда она бывала в настроении и с ухоженным лицом, да в светлой косыночке – лицо выглядело милым, симпатичным и привлекательным. Голова у неё была маленькая, ну просто игрушечная. Сама была тонкая, стройная, ну, просто загляденье. Ходила она ровно и прямо. Сидела, скажу вам, с видимой грациозностью. И, смотря на неё, в голове рождаются сомнения: есть женщины и дурней её, а замужем. А эта такая хорошая, и вот в такой компании – ведёт себя нарочито разухабисто. Зачем, почему? Остановись, уйди отсюда, Катюша! И такой крик рождался у меня в груди, тогда ещё пацана, когда мы заглядывали в окно сапожной мастерской.  Что можно сделать? Я боялся Сенькиных кулаков и его сапожного ножа, который он носил за голенищем правого сапога. Сапоги Сенька сам себе сшил; с трёх ступенчатым подворотом и собранных в гармошку голяшек. Мода была тогда такая.
   Пили они долго. Нам надоело их ждать. Пора бы уж и по домам, но мать приказала, чтобы я караулил Сеньку и домой, чтобы пришёл вместе с ним. Я понимал, что он не бросит эту заваруху, и терпеливо сидел под стенкой. Некоторые мои товарищи уже убежали домой, а кто остались, ждали какой нибудь причины, чтобы смотаться. В конце концов я остался один. Внутри пытались петь и частушки и хоровые песни. Но тут же бросали сразу или не допевали. Пытались плясать, но тоже бросили. Слышны были пьяные возгласы, взвизгивания девок и хохот ребят. Мне казалось, что этому аду не будет конца. Я устал, и часто задрёмывал, ронял голову, и вновь просыпался. А как только закрывал глаза, передо мной появлялось лицо матери и её голос: «Смотри, сыночек за братом, смотри Христа ради! Ты отмахнёшься, людям тем более не нужен он. Вы же мужики». Я вновь открывал глаза и слушал, что там внутри творилось. Наконец – то открылась дверь.   Вышедший Якуха, дружок брата, прошипел: «Тише, братцы, без шума». А «братцы» выходили, размахивали руками, переговаривались. Некоторые мочились тут же, некоторых рвало, иные падали и отползали на четвереньках. Смотреть на это было гадко и противно. Иной раз у меня подступала тошнота к горлу. Я старался закрывать глаза и прикрывал уши ладонями. Девки и вдовушки, что потрезвее, поспешно уходили домой, и в этом жесте было видно, что они не сюда попали. А иные, шатаясь и ведя пьяные разговоры, шарашились со своими напарниками. Их лица мелькали в жёлтом свете  идущим из окна и забывались. Я уж их сейчас не помню. А запомнилось мне лицо Дуси Гришиной; брови собраны у переносицы, губы сжаты, в глазах огонь, движения резкие, лицо нахмурено. Мне показалось, что в голову ей ворвалась, какая-то дерзкая мысль, как шипящий и искрящийся факел. Это была мысль сопротивления. Это новое качество мысли. Это озарение. Это озарение попытки сопротивления, озарение женской борьбы. Это, я вам скажу, товарищи, великое и замечательное озарение. Это такое чувство, я бы сравнил вот с чем. Вот идёшь в темноте, спотыкаешься о камни, натыкаешься на ветки, на кочки, оступаешься в ямы и рытвины; и вдруг перед тобой свет; и ты видишь, где ты есть, в какой стороне дороги. Как на неё выйти? И ты бежишь по этой освещённой дороге и боишься здесь уж не ям и сучьев, а то, как бы свет не погас. С каждым это, наверное, бывает. Только по-разному. И видят они в это время разное; одним видится гадость, какая нибудь, другим добро.
Наконец-то все разбрелись, и я остался один ожидать брата. Заглянул в окно. Лампа, висящая на проволоке, накинутой на гвоздь, вбитый в матицу, едва светилась. Видно было, что кончался керосин. И заметно, как под пламенем, в прорезе головки лампы, начинал шаять фитиль.  Сенька окунул свою кудлатую чёрную копну волос в питьевое ведро с водой. Катюша, в туго повязанной светлой косынке, убирала со стола. Объедки и крошки сгребла в ладонь и бросила в помойное ведро. Пустые яичные скорлупки сминала каждую в ладонях, и скидывала в это же ведро. Целые яйца отложила в пустую тарелку и подвинула в центр стола. Сенька выпрямился, тряхнул мокрой головой, подошёл к Екатерине, присел на колени перед ней и стал вытирать свою мокрую голову  подолом её юбки. Я отвернулся от окна и отошёл к калитке. В соседнем доме кто-то стучался в дверь и матерился. Я прислушался; узнал по голосу, что это был бобыль Прокопка, который стучался в им же замкнутую дверь. На дальнем конце села грустно наигрывала гармошка, нехотя и с перерывами лаяла собака. В задах, за огородами, возле реки усердно, со всякими коленцами, пел соловей. Коленца, как куплеты стихов повторялись. И казалось, что это пели много птиц – одна, за другой. Удивительно, как это в одной птичке совмещалось пение многих. Я обернулся к окну, за стеклом стоял Сенька и выпивал яичко, как из стакана, запрокинув голову. На его плече висела Катина юбка. Потом он поломал край яичной скорлупы пальцами, получилась форма стаканчика. Отошёл от окна. Лампа погасла. Через несколько минут из дверей вышла Катя. И хотя было довольно темно, маленький леденец луны слабо светил.  Но явственно были видны длинные голые ноги Екатерины, и белый подол короткой ночной рубашки. Она как-то глухо стонала, и неуклюже так переставляла ноги и широко их расставляла. Я присел под куст сирени. Она прошла мимо меня. Её глухое постанывание вбилось мне в грудь шершавым деревянным клином. Я чувствовал, что с Катей что-то случилось. Потом вышел Сенька, с крыльца бросил узел тряпья в бурьян и пошёл домой. Наутро уже всё село заговорило о Екатерине. Мать возила её в районную больницу к врачу – вытаскивать яичную скорлупу в форме стаканчика. Сами дома вытащить не могли. Так как было невыносимо больно вытаскивать из нежного и секретного места. Мать привезла дочь домой к вечеру и привезла от врача справку о проведённой операции. На следующий день сеньку позвали в Совет, где и зачитали справку врача и сообщили ему, что на основании этого документа, его могут упрятать опять в тюрьму за половой акт с извращенностью, если, конечно, от Кати будет заявление. Всё стало ясно, как божий день.  Нужно было идти к Катерине и просить у неё прощение и брать её замуж, если ещё и согласиться. Или опять садиться за решётку. А этого никому не хочется. Сенька струхнул не на шутку. Мать, видя, что у Сеньки наглости поубавилось, сначала била его кулаками по спине, но скоро устала,и взялось за отцов ремень. Но запалилась бить и ремнём. Села на пол, уткнулась в его спину лицом и долго причитала, плакала, и голосила в голос на всю избу. К вечеру вся эта материна битва окончилась. Она встала, подошла к старой облезшей иконе, крестилась, просила Бога, чтобы он помог ей упросить Катю, простить  сына и согласиться выйти замуж за этого бесчувственного болвана, эту материну сокруху. Сенька всё это время лежал перед матерью на полу и молчал. Что он думал? Он не сказал и ни разу не спросил совета. Я тихо сидел на печи и всё видел. Наконец, Сенька встал и сказал матери: «Брось уговаривать и клянчить, она и так согласится. Я давно уж с ней живу, сказывала, что уж затяжелела от меня. Скажу, что пошутил и вся песня».  Они тут же собрались и ушли. Я не пошёл за ними. Мать погрозила пальцем в мою сторону, - сиди, мол. И я остался на печи с сёстрами и не заметил, как уснул. Утром проснулся и увидел за столом маму и Катю. Сеньки с ними не было. Потом мама рассказывала, как они ходили сватать Катю. И как вернулась домой с Катериной, и как Сенька дорогой сказал, что пойдёт к друзьям занять денег. И, что завтра он сделает мировую свадьбу на всё село. И Сенька ушёл. И Сенька не вернулся. Ни к полночи, ни к утру. А когда мать утром отгоняла корову пастуху, узнала, что Сенька сидит под стражей в здании Совета. Тут же был сторож хлебных амбаров. Он рассказывал, уж сколько раз за утро, эту историю. Сенька хотел забрать припрятанный сейф с деньгами из под амбара для проведения своей свадьбы. Но сторож заметил и выстрелил вверх. Сеньку поймал и связанного привёл в совет. Его потом судили, дали срок и отправили. Через месяц пришло письмо из тюрьмы, из краевого  центра. Он просил Катю приехать на свидание. Но Катя уволилась из колхоза и уехала в тот город. Устроилась на работу, работала усердно и ей за старания дали однокомнатную квартиру. Она каждый месяц ходила к нему на свидание, и она выпросила у начальства, чтобы побыть наедине с мужем по полчаса. Это устраивало их обоих. А после отсидки Сенька в село не поехал, а пришёл к Кате и долго жил с ней. И только после службы в армии я заехал к ним в гости. Но Катя опять жила одна. Она рассказывала, что Сенька, при возвращении, устроился на работу. Но через месяц его оттуда выгнали за попытку воровства. Никуда его не таскали, не разбирали, не обсуждали, не оштрафовали, а просто выгнали, чтобы не мешал. А я вот мучайся одна с ним. Он долго болтался, получку, что я приносила, он пропивал за три дня. Даже на похмелье не хватало. Ребёнка иметь не велел, ни первого, ни потом. Между получками заставлял занимать деньги. Я занимала, их отдавать было надо. А я не успевала зарабатывать. Мне не стали давать в долг. Он ругался, кидался драться. Я уходила на работу и там ночевала, иногда работала в две смены. Пришла один раз на выходной домой, вижу дверь, не замкнута, открытая стоит. Я вошла в комнату, а тут одни окурки и голые стены. Всё продал. Всё пропил. Стала спрашивать соседей, те пожимают плечами, ничего, мол, не знаем.  А мне, кажется, что они и знать ничего не хотят. Пойду, мол, в милицию, удостоверюсь, что к чему. Всё спокойнее будет на душе. Прихожу, спрашиваю, отвечают: «Поймали с поличным при  ограблении магазина, сидит в КПЗ, идёт следствие. С тем и вернулась домой». 
 Илья замолчал, стал вынимать пачку папирос из кармана штанов, потом достал папиросу. Борис Васильевич, сидевший до этого молча, вынул зажигалку, зажёг её, подержал в руке, поднёс к папиросе Ильи. Он кинул молча взглянул на зажигалку и на руку, прикурил, и вместо спасибо, кивнул головой. Борис Васильевич  кивнул в ответ и прикурил свою папиросу, попросил:
   - Это занятно, мне, что-то знаком почерк этого Сеньки. У меня проходил по одному делу один деревенский мужик, со многими судимостями. Вы не помните, как  его прозвище.
     - Как не помнить, помню. Называли его городские воры «деревенский лапоть», Сенька – Лапоть. Так его там звали. Кого, кого, а его-то я всю жизнь помнить буду, - откликнулся бригадный конюх дядя Тимофей.  Я его хорошо знал, как тихого и скромного мужика; и поэтому был немало удивлён его знакомству с Сенькой и потому спросил в свою очередь:
-  Так за что же ты его помнить-то будешь, дядя Тимофей?               
Тот отозвался на мою просьбу и продолжил историю Сенькиной жизни:
    -  Когда Сеньку поймали под амбаром с сейфом, и арестовали, то сопровождать его в районный отдел послали меня. Так как я был под рукой у совета, работал пожарником на сытых лошадях, да и послушный я был. Дело было где-то, в конце весны, и моста через реку ещё не было. Переправлялись на лодках через реку Ануй. Шла коренная вода из гор. От дождей и жары стали дружно таять ледники на горе Белуха, и потому реки и вздулись. Когда мне сказали, что нужно ехать в район, я быстро запряг в лёгкие дрожки Гнедка и подъехал к совету. Я не предполагал зачем меня посылают в район. А когда на крыльце увидел Сеньку – лаптя, и мне сказали, что его нужно сопроводить до района и сдать там в отдел милиции. У меня сердце от этого упало, и слово сказать не могу. А Сенька подмигнул мне и произнёс: «Не дрейфь, Тимоха, не тебя бы желательно. Ну, делать нечего, вези давай ты».  Вы понимаете, братцы, я не помню, как мы ехали. Хорошо хоть, что я запряг этого Гнедка, быстро доехали. Это сейчас этот конь очень старый, едва ходит.  А тогда бывало, как поставишь на какую дорогу; так и пойдёт и не свернёт с неё, да всё рысью, да рысью.  Птица, а не конь был. Ну, не видал ни я, ни кто другой такого коня, за всю жизнь у нас в селе. Помнится мне, как председательствовал у нас в колхозе Иван Ларионов. Пил безбожно. В любую погоду, бывало, запряжём  ему Гнедка, он и айда в другую деревню к дружку. Прокутят ночь, а наутро буран света белого не видно. Иван снимает повод с ограды, падает животом в розвальни, разбросит руки и ноги в стороны, и лежит. Гнедко с дороги не собьётся, привезёт на свою конюшню. Ворота станет бить копытом. Ржать станет, пока сторож или конюх не выйдет. А если какого больного потребуется везти в районную больницу, так только Гнедка, бывало, и запрягали. А большинство его председателя уважали. Первое время сельские ездили, а потом, как стал один колхоз, так колхозный председатель и забрал Гнедка. В совете-то кормить стало нечем.
Я перебил речь Тимофея:
  - Дядя Тимофей, зачем ты об этом. Ты сначала про Сеньку, а остальное потом.
    - Сильно я лошадей, мужики, люблю. Но такого Гнедка я ни на фронте, ни дома не встречал. Этот конь умней и аккуратней иного чванливого человека. Каждый из нас на его месте и в тех условиях, замёрз бы уж десять раз, а он нет. В любой буран, хоть днём, хоть ночью не собьётся с дороги. А бежать мог пять, шесть часов. И, что у него за лёгкие были не понятно; толи там меха с моторами были, толи ещё что. А про Сеньку – лаптя, что можно сказать? Курьёзный он мужик. Не любил он нашу свободу и не хотел нашей жизнью жить. Всё больше по тюрьмам обитался. И вот  дальше. Когда отъехали от здания Совета, он попросил закурить, а у меня нет, я не курящий. Пришлось к деду Саньке подъехать. Я у того попросил, и он дал горсть самосаду и половина книжки оторвал на самокрутки. Сам-то дед всю жизнь трубку курил, говорили, что никогда её изо рта не вынимал. Заядлый курильщик был, даже спать ложился с ней. Не понятно, как он целовался-то с бабкой? Толи вынимал трубку из рта, или с ней.
    -   С бабками не целуются, - вставил дядя Андрей.
    -  А, как же? - спросил кто-то из молодых.
     - А вот так же, - был ответ. И тот согласно  произнёс:
    -  Понятно....
    -  Принёс я от деда самосаду, отдал Сеньке, тот закурил и мы поехали. На берегу реки выпряг я Гнедка, привязал его к ходку,дал овса и пошли переправляться через реку на лодке. Лодочник на вёслах, Сенька посредине, потом я – конвоир. Доплываем до средины реки.  Мутные волны яростно стучат о борта лодки, брызги достают до рук и лица. Солнышко то покажется, то скроется за тучи. Вдруг Сенька вытянул ногу, вытащил из-за голенища сапога нож – вершка два или три длиной. Покрутил его в руках. На лезвие зайчики запрыгали. У меня и дыхание остановилось. Я здорово струсил, над собой всякий контроль потерял, видимо воздух испортил, не чувствовал ничего. Только смотрю, Сенька сморщился и говорит: «Не воняй, Тимоша, я тебя не трону. Я надеялся, что конвоировать пошлют Ларьку сторожа.  Который меня поймал, и свадьбу мою испортил; а случилось тебя послали. Тебя не трону, ты не причём. А того бы отправил в реку рыб кормить». Он отставил в сторону руку с ножом, положил кисть руки на борт лодки, разжал пальцы; и мутная торопкая волна проглотила не свершившуюся смерть. На том берегу я едва вылез из лодки, и, не чувствуя ног, дошёл до милиции вслед за Сенькой. Сдал документы. Сеньку увели, а я вернулся домой. Потом часто мне снилась эта переправа
  Борис Васильевич, сосредоточенно думая, и, потирая двумя пальцами – указательным и большим левой руки подбородок, заговорил:
    -  Лапоть-то, лапоть, пусть так. Это прозвище зарегистрировано лишь один раз по показаниям его жены. А в кругу тюремщиков его звали – фашистик. Я всё думал, почему такое ласкательное, какое-то женственное, и в то же время – фашистик. Фашист это понятно, но фашистик, для меня это загадка.
Илья перебил и пояснил:
    -  Это его мама так назвала в вгорячах, когда он не сумел уговорить плачущую сестрёнку, и посадил её на муравейник. Её парализовало. И только недавно она умерла.
    -  Теперь понятно, - проговорил Борис Васильевич, - это он и есть. Мне приходилось вести следствие по случаю убийства его жены.
    -  А что, погибла Катерина? - спросил дядя Митя, - не знал я. Хорошая была дивчина, трудовая. Но доля досталась дурная. Видать загубил фашистик. Жаль, жаль, очень жаль, - он глубоко вздохнул и замолчал.
- А, что же случилось-то? - осведомился Илья, -  Мы уж давно не
списывались. Нам никто не сказал, а у Кати никого своих не осталось
    - Борис Васильевич, расскажи подробнее, что произошло там,-попросил Максим своего друга. Тот откашлялся, заговорил:
    -Истинное положение дела установить трудно. Порой невозможно. Мы часто ссылаемся на показания свидетелей и сопоставляем с признаниями виновного, и если они совпадают, то и определяем величину преступления, а по ней и меру наказания. Многое я позабыл уже; ведь после этого случая, я провёл много следствий. Все не упомнишь. Ладно расскажу. Что в памяти осталось. За попытку ограбления магазина он получил шесть месяцев исправительных работ, с отработкой на химии. За эти шесть месяцев Екатерина, работая на военном заводе, успела справить всё на себя и купила приличную обстановку. На сверхурочные работы напрашивалась сама. А если кто не приходил на смену, она оставалась во вторую смену работать. Деревенские люди трудолюбивые – и желание выбиться из постоянной нужды и голода, и хорошее здоровье, позволили вынести ей такую нагрузку, а соответственно хорошо зарабатывать. К Октябрьским праздникам, ей, как передовик производства, дали ордер на благоустроенную квартиру. Она, по возможности, обставила эту квартиру, сама немного приоделась. Жить стало совсем хорошо. Рабочий человек всегда заработает и жить будет хорошо, если захочет. Ну и дальше. К декабрю приходит Сенька, и, конечно, находит Екатерину, и её квартиру. Прожили они так года два или три. Потом он уехал в другой город. За один год, что он жил без Кати, он сменил пять или шесть мест работы. Вернулся вновь к Кате.  Она пыталась от него отбиться, не хотела, чтобы он жил с ней. Целую неделю он ночевал на вокзале, и каждый вечер поджидал её у подъезда. Сначала упрашивал, потом стал грозить. Она устала жить в постоянном страхе и сдалась. Она могла бы сообщить в милицию. Но что она могла бы ей помочь? Она лишь меры примет после совершения преступления, а судьбу-то женскую не устроит, не осчастливит, добра не вселит в сенькину душонку. А без добра душа любая делается, или от рождения остаётся – звериной. Только добро и скромность делают живое существо человеком. На то он и человек, чтобы делать добро в жизни, во всей окружающей его природе. Вот в этом и состоит основное назначение человека на этом свете, на этой, самой красивой планете Земля. И если человек имеет добрую душу, то от этого человека исходит тепло, и притягательный свет, возле него приятно и надёжно быть. С ним интересно беседовать, а ещё интереснее слушать. Сон отклонишь, пищу отставишь, и себя забудешь, и не заметишь, что неудобно сидишь, и уж потом только обнаружишь, что неудобно сидел и ногу отсидел, или руку отлежал: мурашки побегут по телу.
   И так, он вновь, как паразит присосался к телу. Стал жить у Кати. Устроился на работу, но работал вяло, для вида, и чтоб милиция часто не докучала. Денег не приносил домой, пропивал, потом стал постепенно выпрашивать, а позднее вымогать и отбирать зарплату у Екатерины. Потом пошло и пошло. Снёс и продал и пропил все Катины пожитки и даже мебель. Она уже смирилась со своей участью и безразлично смотрела на Сенькины выходки, как загнанная и забитая лошадь, которая не ощущала ударов по атрофированной спине.
    - Да есть такое состояние в жизни лошади, - встрял в разговор Тимофей, - когда её бьют постоянно, то у неё спина от ударов сперва покрывается болячками, струпьями, мокнет, слазит шерсть, и остаётся только голая тёмная шкура, как голенище сапога. Сначала лошадь от ударов бежит, потом, как силы выходят, начинает бежать трусцой, потом от удара только на время ускоряет шаги и опять еле переступает ногами, да на каждый удар встряхивает хвостом, позднее и хвостом перестаёт взмахивать и шаги не ускоряет. И только понуро опустив голову, моргает веками, да ждёт – когда же кончится дорога. Потом и моргать перестаёт, и мухи лазят не только по морде, но и по зрачкам глаз. И ногами уже не чувствует дорогу, только хомут смертельно душит шею, и почему-то долго не может задушить совсем. Илья попросил:
     -  Тимофей, послушаем о людях.
Борис Васильевич продолжил:
    -  Так жила Катя последние дни и всё удивлялась, почему у неё до сих пор стучит сердце в её плоской худой груди. А была ведь она картинкой, любо было посмотреть на налитую её крестьянскую фигуру. И только раз она заплакала за последнее время; когда придя домой с работы, увидела, что комната её открыта настеж, и внутри было совершенно пусто. Сенька унёс последнюю раскладушку, и не закрыл за собой дверь. Она присела на подоконник и заплакала горько и безутешно, и так страдальчески, но сдержанно и тихо. Слышны были только её прерывистые рыдания и всхлипывания. Скрюченными пальцами обоих рук, она сгребла свои седеющие, ощипанные волосы и закрыла ими всё лицо. Потом рыдания её стихли, она выплакалась, опустела и не чувствовала своего тела; только мысли, одна горше другой, затравленным зайцем в петле, бились в её голове. Так просидела она окаменелая на подоконнике до утра. Перед рассветом вспомнила она свою деревню, своих родных; все они прошли перед её глазами. Она сидела, скрестив руки на коленях, и смотрела в дальний тёмный угол комнаты, где через остановившиеся слёзы в расплывчатом виде, просматривались родные сельские картины: хаты,и скот, и подруги. Она моргнула, прикрыла веки, вновь открыла глаза. Из угла смотрела её мама. Седые, длинные, растрёпанные косы висели на груди и плечах. Она тоже плакала, и будто причитала, но постоянно смотрела на Катю. «Что же это было»? - подумала и спросила у себя Катя. Толи это мать убивалась, когда арестовали и увели отца из избы, мать окружённая оравой детей, уговаривала их, а сама плакала в голос, с жуткими причитаниями. Катя усиленно прислушивалась к голосу матери, но слов не могла расслышать, а только видела шевелящиеся её губы, перекошенные морщинами старости, и свалившейся горести на её старую голову. Катерина была самой младшей в семье. И плохо помнила то время, когда насильно сгоняли в колхоз и коров, и овец, и лошадей, и людей. К ним зашли вечером, все были дома. Переписали всё, что можно было переписать. Приказали всё свезти на общий двор. Отец сперва уговаривал, чтобы оставили дойную корову, немного хлеба и пожитки. Ему отказали. Он стал ругаться и материться. Его связали и увели. Он не вернулся. Скот угнали, оставили только маленьких ягнят, которые всю ночь кричали до хрипоты на всю улицу, выводя их из рассудка. В избе ревели дети, вместе с ягнятами, мать уговаривала детей, но плакала и причитала сама. И показалось Кате. Как сзади матери показались её сёстры и братья. Вот крайний Филя, потом Петя и Гриша, и справа Ваня – все в солдатской форме. Смотрели на Катю, улыбались, ободряли. Никто не вернулся с войны. Катя подняла руки с колен, прислонила к груди, замерла. Почувствовала на груди крест. Вспомнила вновь мать. Когда Катя собралась ехать в город, мать сняла с себя белую косыночку, повязала на голову Кати, посмотрела кругом, чтобы ещё-то дать. Да ничего не нашла, сняла с шеи ниточку с серебряным крестиком, нагнула голову дочери рукой, и, надев крестик на шею, перекрестила и сказала: «Сохрани и помилуй тебя Господи»! А сейчас Катя вынула крестик за ниточку из-за пазухи, взяла пальцами, поднесла к глазам, заговорила глухим, надтреснутым голосом: «Видно долю свою несчастную, мама, ты мне передала вместе с этим крестиком. Никто  и ничто меня не сохранил и не помиловал. О, Господи, за что нам такое жуткое и ужасное наказание. Неужели мы кому не подчинились, неужели кого ослушались, неужели мы ленились, да не работали. Да где мне найти заступника и избавителя от злой судьбы, и безмерного горюшка. Да. Когда же конец-то этому придёт! О, Господи!
   За дверью послышались детские голоса, дети разговаривали, шли в школу, кто в детский сад. Дети прошли и стало тихо. Но в проёме двери показалось лицо Сеньки. Оно было помято, бледное и дряблое. Глаза пробежали по стенам и по полу комнаты, ни за что не зацепившись, воткнулись в Катю, как иглы ржавые, острые, неотразимые, беспощадные. Он понял, что взять тут было уже нечего: ни вещей, ни денег, ни пищи. Перед ним сидела на подоконнике Катя, в одном ситцевом с цветочками платьице. Он долго смотрел на неё и думал: «А всё же, что можно сделать? Как быть? Тряслись руки, гудело в голове, горело в груди, нужен был хоть один глоток вина. И чтобы его достать, он ни перед чем не остановится. «Ну, что ты стоишь, - толклись в переносье обрывки мыслей, - делай, делай же, что ни будь. Идиот, не стои, беги, иди, думай, паразит, не стои, а то задушу», - верещало в груди и в желудке. А что же я могу сделать? - кричал мозг. Руки тряслись сильнее, пальцы шевелились. Он резко тряхнул головой и подошёл к Кате вплотную, стал смотреть в упор в её лицо. Катя почувствовала ужас, рванулась за окно, но рама была закрыта плотно и крепко. « Что, ты, что, ты? - прошептала Катя. Он выдохнул: «Выпить дай». «У меня ничего не осталось, только и всего-то одно платьице на мне», - со слезами произнесла Катя. «Аааа, уууу» - провыл по волчьи Сенька.  «Это же очень просто и рядом. Бери, бери, - кричали руки. «Неси», - стучали ноги. «Быстрее, быстрее», - шипело в груди. Глаза Сеньки засветились хищными огоньками. Он сжался, как перед добычей, сделался жутким. Он стал зверем – решительным, и беспощадным. «Платье, платье», - заорал рот его.  «Снимай платье, бегом», - рычал внутренний дикий зверь. «На опохмелку дадут, и это уже спасение;  - давай, давай, живее»!   Только теперь Екатерина поняла, какую она ошибку допустила. Она сама надоумила Сеньку, обратив внимание на её единственное платье, которое можно продать, прямо тут, за углом за трёшку. «Да, ты, что сдурел, Сенька, ведь у меня ничего больше не осталось. Ведь я же только в одном платье-то и осталась. Нельзя снимать, я же голая останусь. Зверь ты дикий. О, Господи! Да, что же мне делать-то? Люди! Помогите, кто нибудь».  В голову заскочила логичная мысль. «Если я насильно буду снимать платье, то Екатерина добровольно его не отдаст. Мы изорвём платье на клочки, и оно будет не годно, ни Катерине, ни на продажу».  Он набычился. Отслонил голову назад и с размаху ударил кате в грудь. Она замолчала. Глаза расширились, рот раскрылся, как у рыбы на берегу. Сенька схватил Катю за ногу выше ступни, и по волчьи напружинив шею, закинул ногу себе на плечо; пошёл из комнаты на площадку, а потом и вниз, по ступенькам. Катя очнулась. Пришла в себя от боли, закричала. Она сначала упиралась о пол руками. Но после не смогла сдержать, ударилась несколько раз головой о ступеньки лестничного схода, ослабла, обвисла. Опустилась, замолчала. Дверь соседской комнаты отворилась, а потом выглянуло несколько человек и скрылись, плотнее прикрыв дверь. Кто шёл впереди Сеньки – бегом удалились из дома. Никто не вмешался – не меня, и ладно. Спасайся  - кто, как может. На это и расчитывал «людоед». Он выволок обмякшее, заголённое, до самой шеи, тело Екатерины. Оглянулся на её тело и сбросил ногу с плеча. Не озираясь, спокойно и уверенно Сенька нагнулся, выпростал голову и руки бездыханной Кати, отряхнул платье, повесил её на руку и ушёл. Несколько занавесок в окнах нижнего этажа раздвинулись, выглядывали знакомые люди, но никто долго не выходил. Потом вышел один старик, и, накрыв тело Екатерины скатертью со стола, ушёл звонить в милицию. После собралась небольшая кучка людей, сокрушались, тихо ругали Сеньку, но сами оглядывались при этом по сторонам. Ругали и власть, и все вздыхали. Через недолгое время приехала скорая помощь, а в ней и милиционер, врач и прокурор. Погрузив, холодное, безжизненное тело тело Екатерины, врач уехал. Милиционер и прокурор остались с людьми; стали разговаривать. Выяснять, собирать сведения. Через час привезли Сеньку. Платье он успел продать. Вскоре Сеньку судили. Следствие шло недолго. Свидетелей было много, да и Сенька во всём признался. Дали ему срок десять лет, в колонии строгого режима. Но... он их все не отсидел. К нам приходил запрос с места его отбывания – не появлялся ли Сенька в городе – сбежал. Но сколько бы мы не наблюдали – его нигде не было. И по сей день неизвестно: где он, и, что с ним. Вот и всё, - заключил свой рассказ Борис Васильевич. Мужики зашевелились, начали закуривать, заговорили. Пожалели Екатерину – рябую, поматерили Сеньку, и разошлись по своим местам на ночёвку. Было уже далеко за полночь. Вскоре все затихли. Я лежал вверх лицом и смотрел в небо, где яркими огоньками светились звёзды. Вот одна звезда сорвалась с места, и, описав дугу, скрылась за горой. Я загадал желание, описать жизнь русской женщины, и найти причину её несчастья. И продолжал смотреть на летнее небо, на этот неизвестный и таинственный мир, а в голове проходили одна за другой картины из жизни и судьбы Екатерины. Как жаль её, как жаль, - повторялись слова мужиков в моей душе. Да и то правда, о Господи, да за что же ты карал её всю жизнь? Кто же прогрешил-то за неё, за чьи грехи-то она расплачивалась??? Она-то не заслужила такого горя и страданий. Так за чьи-то грехи она отчитывалась и страдала. А Сенька-то, поганец, оказывается, на свободе, не страдает, да поди продолжает сеять зло по земле? Где же справедливость?? И когда же тебе, мерзавцу, расплата придёт? Почему же одним постоянно везёт – и гадят они, и постоянно причиняют зло и вред людям и ни одного не повесили; око за око нужно. А другие ни за что, ни про что всю жизнь несут тяжкий крест наказания, горе, страдание мук, как её отец, и братья и  другие с ними. Господи, да за что это такое? - кричала мысль моя в мозгу словами и причитаниями Екатерины. Я уже не замечал за собой: или я повторял слова Кати, или вслух разговаривал  сам с собой. Где же выход? Что же, в конце-то концов, делать-то? Добро на земле гибнет! Добрые люди страдают! Боже мой, у кого просить защиты? Кто поможет? Молится будем человеку, который прекратит гибель добрых людей, и вообще любого добра на земле. Мои мысли искали быстрого и лёгкого решения этих вопросов, но абсолютно справедливого. Был бы Бог, он бы наказывал всех грешных, особенно злых, убийц. Но ведь и злые просят помилования у бога. Стало быть, милует он, коль живут они на земле. А раз так, так зачем нам такое? Нет, видимо, один, даже бог за всеми не углядит. Им только детей пугают. Приговаривая на свой лад, смотри не лги, не шкоди, а то вон, боженька ухо отрежет. И показывает старушка внуку в красный угол, на икону, чтобы боялся он свершить ещё в детстве грех какой. А потом видит, что – один раз соврал, второй раз украл с полки пирожок без спроса. А ухи-то оба целые.  А ты кого винишь-то? Бога, что ли? Ты себя вини. Коли взялся писать о судьбах несчастных и грешных. Ты должен ответить, что и как делать. А имею ли я право учить и поучать людей, особенно тех кто не желает об этом слышать и разговаривать. Бога не боятся, бога не слышат, а меня-то и подавно никто замечать не хочет. Да я к богу-то не приравниваюсь, только что разве помочь бы попытаться. Не юли, не юли, делай смелее и настойчивее, делай - не сиди, говори – не молчи. Да не надейся, что тебя все слушать будут как ученики в классе своего учителя. Того и то не все слушают, да не все слышат. Добро оно воспринимается только теми. Кто сам добрый от матери. и кто желает это добро приобрести и нажить. Человек среди животного мира в природе отличается от других существ – сознанием,  это его бог. На этого бога надо молиться, к нему обращаться. « Ох, ох, аааа... хо, хо..., да это же невозможно. Ведь надо иметь кому-то отмычки для всякого замка, на который закрыта каждая черепная коробка, каждый мозг, там где находится это самое сознание. Даже гипнотизёры не на всех действуют. Моя мысль билась вокруг технических средств воздействия. Установить бы радиопередатчик и воздействовать на биотоки людей и всех настроить на добропорядочную жизнь. И тут же другое выплывало: а если этот передатчик попадёт в руки злого человека. Что тогда будет? Нет, всё-таки хорошо, что природа так надёжно укрыла этот уникальный материал, где рождается сознание. У каждого своя длина волны мозговых биотоков, и постоянно она изменяется, и поэтому такого аппарата изобрести невозможно, также как вечного двигателя. А где же выход? Не знаю, никто не знает, природа знает. Она регулирует равновесие: добро и зло, чёрное и белое, тепло жизни и холод смерти, движение и покой, рост и отмирание, фашисты и коммунисты,, врачи и убийцы, сеятели и  грабители, строители и разрушители, женщина и алчный сброд. И всё меняется. В какое-то время – одного меньше, другого больше. И счастье тому кто останется на светлой стороне и не попадёт в вонючую, булькающую грязь подонков.  Или кому посчастливится жить в то время, когда чаша весов с добром – перевешивает, и есть куда податься, перейти и прислониться. Удачная самостоятельная жизнь начинается тогда, когда человек смотрит на мир, и видит, и разглядит, что творится вокруг его, да выберет себе дорогу, ведущую к добру,  и ограничивает своё тело и мозг от соблазнов дармовой, или сиюминутной услады. Даром ничего не даётся. За всё надо платить, и расплачиваться.   

               Расплата.

   Сенька из тюрьмы сбежал и вернулся в свой город, побывал на кладбище, нашёл памятник на могиле Кати. Посидел на заснеженном холмике, прислонившись спиной к крестику, покурил,  не обернувшись ни разу, ушёл в освещённый огнями город. Ночевал на вокзале. Утром заметил, что на него несколько раз посмотрел молоденький милиционер. Он вышел из здания вокзала и ушёл пешком вновь на кладбище, тут отбыл весь день и ночью опять спустился в город. Шёл быстрыми и резкими шагами, опустил голову, не оборачивался по сторонам. Две тени поравнялись с Сенькой и некоторое время шли рядом. Он хотел развернуться и ударить преследователей, но передумал. И это пошло ему на пользу: теперь он часто стал задумываться, что обдуманные действия чаще приносили пользу или хотя бы не вред в его судьбе. Но душа считала это за унижение и подчинение кому-то, или чему-то. А он этого ох как не хотел ни подчиняться, ни унижаться. И пока не нужные ему мысли толклись во лбу, но такие полезные, и он даже хотел отбросить их ладонью со лба. Как он обычно и часто это делал. И не успел ни решиться, ни смириться, как одна рука легла на его правое плечо. И не успел он решить: бить ли сразу или с разворотом. Но голос перебил и опередил его решения:
    -  Тихо, свои…
Сенька обрадовался и вздрогнул. Так они и зашли за угол, встали против канализационного люка. Огляделись, кругом было безлюдно и тихо. Один нагнулся, отодвинул чугунную крышку, скомандовал:
    -  Прыгайте…
Спрыгнули, первый выпрямился и вернул крышку люка на место. Второй включил фонарик и  все пошли по трубе с согнутыми спинами. Ядовитые испарения и смрад тошнило, и мутили разум. Шли долго и от ходьбы и тёплой трубы все согрелись. Задний заговорил:
    -  Это, конечно, не деревенская хата с русской печкой, не люксовый номер в гостинице, не ложе в театре, но, всё же, не тюрьма, и уж не зимние могилки. Тут существовать можно. Смотря, сколько будешь приносить – такое и место получишь.
    -  Знаю …, - отозвался Сенька. А сам подумал: «Много я уж теперь не добуду, на сносное житьё рассчитывать, теперь не придётся. Тут ни профсоюзов, ни коммунистов нет; заступиться некому. Тут законы жёсткие и наблюдатели за их исполнением рьяные и жестокие. Нарушить эти законы никому не позволят. Как кто расслабится, просмотрит или не расслышит команду, допустит ошибку, или оступится – тут поправят. Тут балантрасить не будут, на сознание капать не станут, тут рулят страхом. Тут решает нож и рука, в которой он находится.  Вдруг послышалась музыка, визжал магнитофон. Мужчина, идущий впереди, мигнул фонариком несколько раз. Впереди кто то завозился и  старческий голос спросил:
    -  Кто?
    -  Мы, - ответили ему идущие, - Петьки.
    -  А кто с вами?
    -  Сыскали Сеньку - «фашистика», «казака», «деревенского лаптя», - ответил тот же голос.
Спрашивал сторожевой пёс – Мигуля, в прошлом мокрушник, одиночка, наводивший страх в Копай-городе. Но когда это местечко снесли и построили новые корпуса домов, и в тоже время огромный Химический комбинат, Мигуля был вытеснен, а позднее, просто за большие заслуги в прошлом, был включён в большую шайку воров города. К этому времени все разрозненные. и самостоятельные группы были объединены в одну группу, с одним руководством, с одним лидером. Это событие совпало с выходом Сталинского указа об отмене карточной системы на хлеб. А теперь с пуском комбината многие воры ушли работать туда, одни отпросились, другие сами, но воровской промысел от этого не ослаб и тем более, не исчез.  И вот теперь сделав несколько поворотов по канализационной магистрали, перешли в тепловую подземную магистраль; тут было теплее, и воздух был чище. И вскоре они подошли к группе людей сидевших и лежавших на трубах, многие сидели на полу. Остановились и стали рассматривать друг друга. Все молчали. Звучала музыка и песня Высоцкого о тренированных «Лягавых». С потолка спускался шнур с электрической лампочкой. Сенька медленно, но очень внимательно обвёл всех сидящих , ища знакомых взглядом. Но ни одного не узнал. Неужели за столько лет ни одного знакомого не осталось, - проносилось в его голове. Повыловили, пересажали, многих хозяин поубивал, а может быть, многие состарились и не могли исполнять свой воровской промысел. А тут, что, как в волчьей стае? Как силы растерял - так тобой и делать нечего и разрывают и съедают уставшего, обессиленного волка, те, кто при силе.  А может, на второстепенной службе используются, вон как тот Мигуля. Который живёт за старые заслуги, да питается подачками, да окурками. Из глубины доносились женские пьяные скверные голоса, то хохот, то крики. Под лампочкой стоял полированный стол, за которым в кресле сидел маленького роста мужичёк.  На темени выступала плешина, борода подстрижена клинышком. Одет был в льняную вышитую рубашку. Сзади его стоял трельяж, стены с двух сторон обвешаны коврами. Сенька остановил взгляд на этом человеке и долго смотрел в его клин бороды, и не мог поверить своим глазам… А когда тот мизинцем левой руки почесал под клинышком бороды, Сенька, тут только узнал, и чуть не вскрикнул от радости. И уже набрал воздуху в грудь, но тут же вспомнил, что Ванька – Паук ни кому не позволял, что либо лишнего в его присутствии. Сенька проглотил воздух и вспомнил, что встречался он с Ванькой на Колыме в начале пятидесятых годах. У него был пожизненный срок. И руководил всей зоной не начальник зоны, а Ванька – Паук. Распорядитель работ приходил к Ваньке в барак и объяснял ему виды и объём работ. Ванька ему отвечал, что работа будет сделана вся, но на работу пойдут лишь пятьдесят процентов, а остальным давал выходной; иной раз отказывался от работы, и вся зона сидела в бараках и работа срывалась. Другой раз он обещал, что на работу пойдут все, кроме его, конечно, и на поверку к воротам выстраивались все; кто босой, кто голый, кто больной. Ванькин приказ был для всех прям и понятен, и для всех беспощаден, как выстрел. Он говорил ровно, понятно, с расстановкой, но никогда не повторял сказанного. Сенька долго не понимал, почему его все так слушались? Росточка он был маленького, метра полтора, может чуть побольше. Вида был слабосильного, голосок тонкий, но чистый. Он не пил, ни каких алкогольных напитков. Он не пел и не орал, как все из его окружения, не жаловался, не ругался, и не сквернословил. Он был замкнут и постоянно о чём-то думал. И это его резко отличало от его окружения. И предвидел Ванька события вперёд и принимал меры. За это его уважали. В пятьдесят третьем году, когда умер Сталин, Ванька не показывал своей буйной радости в ожидании амнистии. Он видел, что с ними, уголовниками сидело много и политических заключённых; беседуя с некоторыми  из них, он уяснил, что могут быть печальные события для заключённых. Он сделал очень верный анализ и понял, что всю братию спасти не удастся, а говорить всем было опасно. Сталинскую смерть могли отметить смертями большинства заключённых. По указу их нужно будет освободить и отпустить на волю, а там их никто не ждёт, с ними там не справятся, кадры не те. И их приход в мирную жизнь ознаменуется вспышкой криминальной ситуации в стране. А этого никому не надо. И Ванька решился на побег. И вот, после объявлении амнистии, Ванька, за неделю до освобождения, подобрал двух сытых мужиков из недавнего пополнения и местного геолога – и с ними ушёл из зоны в буранную ночь. В первые же сутки он зарезал одного из сытых – ходячее мясо, и им питались две недели. Потом такая же участь постигла и второго. А когда съели, и второго было трудно выживать, но Ваньку спас геолог. Который по роду занятий знал и умел отыскивать съедобную траву и мог ловить диких животных. Ванька благодарил геолога, но и тщательно у него учился, как можно выжить в этих экстремальных местах. Эта была трудная, но жизнь, а друзей из зоны отправили на волю лишь одну треть от наличия. А остальных расстреляли «при попытке к бегству».
   Так шли они всё лето, пока к осени не вышли на какую-то артель, валившую лес. У них они переночевали, и под утро ушли просекой по направлению солнца, но на рассвете наткнулись на пограничников с собаками и были задержаны. Геолога оставили отбывать срок на месте, где он был привлечён к работе в экспедицию. А Ваньку отправили с новой партией осуждённых обратно, на старое место.
     В этой партии оказался и Сенька, где они и познакомились. Плыли на пароходе последним в том году рейсом. Сидели в трюме.
    В первую же ночь Ванька нашёл двух желающих пойти с ним на охоту. Море штормило; летели брызги и порхал колючий снег на палубе. Они обезоружили часового, раздели его и уволокли в трюм. В одежду часового оделся один из участников преступления, взял ружьё и встал на место часового. А того привязали к трубе, и раздели до нога. Ванька достал из под стельки ботинок бритвенное лезвие, и достал из ошкура штанов прозрачную трубку. Подойдя к связанному часовому, он разрезал ему вену на руке, побежала кровь, Ванька вставил в прорез трубку одним концом. А второй конец вставил себе в рот и стал пить кровь. Парень корчился долго – долго пил Ванька живую кровь из живого человека. Напившись досыта, он пригласил:
    -  Кто желает? Попробуйте…
Никто не шевельнулся и не сказал ни слова. Всех будто парализовало. Ванька отошёл в сторону, Вставил трубку и спрятал лезвие на прежнее место. У часового кровь вытекала на пол, потом стала капать и потом всё реже и реже. Среди мёртвой тишины капли падали на пол и гудели, как копровый молот при забивании свай. Сенька смотрел на часового и с удивлением заметил, что человек может быть таким белым. Человек стал белее снега. Тело обмякло, обвисло на жгутах: затих навсегда сельский паренёк на первом месяце службы, так рвавшийся в армию из колхоза. Сенька едва разобрал, что ему говорил Сенька; чтобы он сбросил тело покойника за борт. Сенька – сбросил. Одежду и обувь часового сложили  и связали ремнём. И сверху придавили ружьём на том месте, где стоял на своём первом и последнем посту часовой. Ваньку назвали Пауком. Вообще-то Ваньке-Пауку был нужен не этот несчастный часовой – он таким приёмом занимался редко – ему была нужна вся вот эта преступная группа, вот эта трюмная компания. И он ею завладел, он ею будет повелевать теперь, как душе будет угодно.
    А сейчас Ванька-Паук сидел за столом и ловил рукой мух. Если какая попадалась, он отрывал ей крыло и бросал в угол, где висела узорчатая паутина. Муха верещала, трепыхалась, билась и ещё сильнее запутывалась в паутине. Выбившись из сил, муха на время затихала, замирала, но в это время из расщелины штукатурки выползал  на корявых уродливых ножках синеватый паук. Осматривался, прислушивался и тихо подходил к мухе. Выпускал свой нос-присоску и начинал обнюхивать муху. А когда та переставала биться, а только жужжала, он вплотную прислонял нос к голове мухи и начинал сосать. Потом муха затихала, и Ванька бросал в паутину свежую муху. Всё повторялось вновь. После ему надоело, и он поднял глаза на пришедших. Он видимо видел их боковым зрением, но занятий не бросал. Теперь спросил:
    -  Где взяли, где был?
Ему ответил тот, кто шёл первым:
    -  Это Сенька-фашистик, знаю по Колыме. Он ночевал на вокзале две ночи, сейчас шёл с кладбища, проведывал жену.
    -  Сколько тебе лет, - обратился Паук к Сеньке. Тот ответил:
    -  Пятьдесят семь. А вам сколько нужно? Семьдесят пять? Понятно.
    -  Зачем к жене ходил?
    -  Думал, что пустит переночевать, - с юмором ответил Сенька. Все загоготали.
    -  На кладбище не ночуют, там живут вечно, и мешать им не надо.
    -  Не знал куда податься; на вокзале один легавый стал присматриваться на меня.
    -  Ты его больше нигде не видел?
    -  Встречал только в штатском перед кладбищем.
    -  Не важно…. Надо бы тебя вытурить, да мы добрые, ночуй. Думаю, что сегодня облава будет. Тот малец, курсант милицейских курсов. Будет действовать по писанному. Если он найдёт то место, где ты лежал на вокзале и сидел на кладбище: он пустит по следу собаку, которая приведёт его сюда. А сейчас дайте мне график дежурства всех районов, техническую оснащённость и исправность машин на сегодня. Я посмотрю.
  Ему подали, и Ванька углубился в бумаги. Потом с раздумьем проговорил:
    -  К пяти утра малец с собакой будет у вашего канализационного люка. Вызовет центральный пост и доложит суть, потом те оповестят все посты и районные отделения. Те соберутся над нами к шести часам утра. Но в третьем отделении машина на ремонте, в шестом отделении машину вчера разбили под градусом. Они не выедут.
   Ванька разгладил карту города на столе ладонью и приказал:
    -  Кто имеет пропуска на заводы и фабрики, идите на работу. Кто имеет надёжных знакомых в городе, идите к ним. Чувствую, что неустроенных наберётся человек пятьдесят, - он поднял голову и осмотрел присутствующих и произнёс:
    -  С новеньким – пятьдесят один. Всё верно. «Пёс» останется здесь. А сейчас идите по двадцать пять в третий и шестой районы; побыстрому.
   Все удалились. Сеньке надоело бегать; он устал, и хотелось спать. Он прислонился к трубе и прикрыл веки. Потом почувствовал запах дыма и смрада от несгоревшего угля. Открыл глаза. Поднял голову. Осмотрелся: рядом уже никого не было, только Ванька надевал на себя противогаз, а как надел, поднялся, поднял рукой край ковра, скрылся под ним; что-то звякнуло и затихло. Сенька подошёл к тому же ковру. Поднял тот же угол ковра, присмотрелся – стояла сплошная кирпичная стена, и непонятно куда мог провалиться Ванька-Паук? Делать нечего – приходится уходить во след ушедшим. Дым сгущался и стал першить в глотке. «Выкуривают», - подумал Сенька. Крышка люка была открыта полностью и там столпились мужики, кашляли, матерились. Из люка Сенька вышел последним. Его подцепили под мышки двое. А потом вытащили и провели в крытый кузов грузовой машины с решётчатыми окнами и дверью. Вскоре их повезли, и везли долго. Решили раскачать машину, чтобы положить её на бок: хоть кто-то бы сбежал. Почувствовав качку машины, шофёр стал прибавлять скорость. А потом резко тормозил и опять ехал быстро. Качка прекратилась. Вскоре машина съехала с асфальта и пошла по грунтовой дороге. Так ехали часов пять или шесть. Потом машина заехала на полевую дорогу и ехать стало ещё хуже, и ехали ещё три часа. Тут она с потугами поднялась в гору, развернулась и остановилась. Из кабины вышел милиционер и отворив дверь кузова, крикнул:
    -  Вылезай, приехали, - Сенька узнал того мальца. Что присматривался к нему на вокзале. Видимо Паук был прав, поэтому они и попались. Задержанные стали выпрыгивать. Сумерки сгущались, вечерело, было холодно.
   Святки были в самом разгаре. Как только последний задержанный спрыгнул на землю, то милиционер заскочил в кабину, и машина тронулась. И долго ещё было видно и слышно, как она хлопала незакрытой дверью, будто ладонью на прощанье.
  Посовещались, решили идти вслед ушедшей машины. Сеньке расхотелось идти. Он остался. Свернул с машинного следа, подошёл к омёту соломы, разгрёб её. Вырыл нору и улёгся, заткнув вход пуком соломы. Он не смог согреться всю ночь, но насмерть не замёрз. Утром вылез из соломы, и, делая приседания для согревания, стал осматриваться. Сердце чуть не остановилось, когда он понял; что это его с детства знакомые поля и горы.  И он направился на запад в сторону своего села. А вскоре он подошёл к первой хате. Зашёл, поздоровался, попросил поесть и согреться. Хозяйка хаты высокая сухощавая , но широкая в костях осмотрела Сеньку, подумала о чём-то и пригласила за стол. Налила большую чашку борща и положила буханку хлеба, а потом и поставила трёхлитровую банку с молоком.  Сенька поел и привалившись спиной к тёплому боку русской печи задремал, а потом и уснул. Проспал сидя до самого вечера. От горячей печи он согрелся настолько, что шея и спина вспотели. Когда проснулся то хата была заполнена вечерними сумерками. Он молча встал на ноги и посмотрел на висячую шубу на стене. Снял её, прислонил к себе. По росту подходила. Он сбросил с себя фуфайку и надел шубу, она оказалась впору. Пошарил рукой по верху печи. Попались валенки, он снял их и стал рассматривать, потом сбросил свои ботинки и надел эти валенки на ноги. Подошёл к столу. Допил остаток молока. Оставшийся хлеб сунул за пазуху и вышел молча из хаты. Вышел на дорогу и пошёл верхней дорогой. Село лежало внизу долины, там светились окна изб, шли редкие пешеходы, иногда проезжал кто на лошади. А здесь не было даже и следов. Он решил придти в старую родительскую хату незамеченным. На встречу бежала позёмка, морозные волны не пускали Сеньку, и  заметали его следы. Но он упорно шёл на встречу своей судьбы.
    Взошла полная луна и смотрела на одиноко идущего Сеньку безучастными глазами, и изредка моргала облаками век, как при солнечном свете сова. Смотрит и не видит, понимает и молчит. Светит и молчит, чтобы ни случилось, как Бог.

               -    -    -    -    -    -    -    -
    Отдохнувшая за день , сытая, с блестящей шерстью, волчица вылезла из норы. Потянулась всем телом и с удовольствием проурчала с короткими завываниями. Два рослых волчонка остались в норе блаженно развалились на тёплом материнском ложе. Волчица была сыта и ни куда не хотела идти, было только желание ещё и ещё раз испытать детёнышей в приёмах преследования жертвы или безошибочного удара её; чтобы они отлично знали все тонкости волчьих  законов; то, что тебе надо – должно быть у тебя, твоё. Жалость может проявиться только к своим детёнышам: и то не от мозга твоего, а от сердца: и то от тебя не зависимо. Это родительское чувство дано всем, что является основным источником существования на этом свете, под этим солнцем и под этой луной. Но это чувство сохраняется в сердце матери и отца только до первого случая самостоятельной добычи: а потом всё сам, и всё только себе. А уж после и детям, как  появятся.
   Вдруг мысли её прервал внутренний зов природы. Она почувствовала, как по жилам быстрее пошла кровь.  Потом ей стало жарко, как будто она только что наглоталась горячего мяса или напилась свежей горячей крови; в пахах защекотало, задние ноги начали вздрагивать. И только тут она вспомнила, что такое же  с ней творилось и прошлый год, и ещё годом раньше. И сегодня когда годовалые детёныши уже ходили на охоту с матерью и со своими старшими трёхлетними братьями, которые хотя и участвовали в добывании пищи, но не уходили от матери. Они уйдут от родителей, как только с ними произойдёт природный позыв. Они начнут искать напарницу и определять границы своего владения.
  Но тогда с ней рядом был её «Лобастик». Он сразу почувствовал запах, который шёл от её тела, и опрометью ринулся к ней. От той блаженной ночи в память остались вон двое  трёхлетних детёныша, которые уже сами могут свободно добывать себе пищу. Снизу из-под земли, будто кто стукнул, и стук этот отозвался в мягких подушечках её лап. Она сорвалась с места и большими прыжками побежала вдоль косогора к горизонту. На вершине она остановилась, перевела дух; дрожь в ногах унялась, но от бега кровь заиграла сильнее, и ей становилось жарче. Она сделала несколько кругов по вершине и, усевшись на задние лапы, подняла морду над собой, вытянула шею, и завыла. Вой эхом отдавался от скал и  замирал в зарослях лощин.             Волчица выла пронзительно и призывно, иногда вой прерывался лаем. Она понимала, что если ей никто не ответит, то ей придётся бежать за границу своего владения. Казалось, что её никто не остановит.
       Как она сейчас пожалела своего друга «Лобастика», который недавно, и так нелепо, попался в капкан. Пожадничал дохлым телком, что висел на вершине клёнового куста. Он почуял запах мяса и стал ходить вокруг куста, не сводя глаз с туши. И не заметил, как наступил на что-то твёрдое, и не успел подумать – что это такое; как ужасная боль пронзила обе задние лапы. Утром охотник его пристрелил и увёз тушу «Лобастика» домой. Вся дорога была помечена его кровью.
       По этим меткам и запаху конских ног волчица  привела своих детёнышей к усадьбе убийцы. Тут она показала своим детям, как надо мстить человеку за обиду. Они разорвали сходу обоих собак, те даже и сигнала подать не успели. Ворвались в овчарню; порезали всех овец вместе с ягнятами. Потом заели свинью и в телятнике порвали глотку телёнку. А корову одолеть не могли, она забежала в дощатый сарай, и выставила рога в дверной проём – крутила головой и грозно ревела. С тем они и ушли, захватив по своим силам по туше овцы. И с тех пор она так люто ненавидела людей и постоянно помнила и хранила свою обиду.
      Волчица всё выла и выла, всё громче и протяжнее были её завывания. Вой непрерывными каскадами разносился по горам, и всё дальше и дальше. Он выискивал среди ночных холодных просторов, покрытых лунным серебряно свинцовым, мертвенным блеском – отзвук себе подобного. Но отзвука не было.
    Незаметно по земле побежала позёмка; сначала слабо, а потом всё заметнее и сильнее подул ветер. Загудел в скалах, и, помогая волчице усилить её вой, и уносил ещё дальше. Вслед за воем поплыл пронзительный и призывной запах разгорячённой волчицы. Устав, волчица стала выть с перерывами: повоет, помолчит, послушает и опять начинает выть.
    Луна уже перешла полночную черту, и всё чаще стала скрываться в лохматых облаках. Ветер стал стихать, но мороз усилился, усилилась и позёмка. То волнами текла и облизывала всё, что было на её пути. И саму землю. То местами вихрилась и поднималась ввысь. Если присмотреться, то будто какие-то привидения бегали по земле – утопая по колено в белёсую муть позёмки. То приседали и скрывались в волнах. То взмахивали полами и рукавами своих одежд. То, расставив руки в стороны, кружились. Кружились и бежали за горизонт. И им на смену бежали новые привидения, новые вихри.
      Вдруг она услышала далёкий вой. Прислушалась и завыла ещё громче. Потом замолкла и стала прислушиваться и ждать повторения воя. Теперь вой был прерывистый и ближе к ней. Она догадалась, что её услышали и поняли, и к ней бежит волк. Каков он? Кто он такой? Сможет ли быть ей достойной парой, и защитником? Судьба была для неё благосклонна. Это бежал сильный и паровой волк, выросший на вольных кормах – и дичи и домашнего скота. Тут было всего вволю.
    Через час он уже чувствовал запах волчицы, и, не останавливаясь, а на ходу подвывал или взвизгивал, в предчувствии счастья.  Он не разбирал и не разглядывал перед собой дороги, а бежал напролом. Только нос держал по ветру, в струе незнакомой, но такой желанной и зовущей волчицы. А какова она?
    А вот и она. И она тоже теперь хорошо видела его, Перешла на шаг.  И не спуская с него внимания, шла навстречу, опустив в  учтивом поклоне свою гордую голову, заговорила: «Я волчица «Молния», живу третью зиму одна, у меня два взрослых детёныша.  Мой напарник попался к человеку и погиб. Мы отомстили этому человеку. Я умею добывать и приносить пищу. Я жажду любовной встречи. А ты кто такой?
    Волк, переведя дух, и, спуская слюну с языка, сел на задние лапы, ответил: «Я впервые выхожу в чужие владения. Мои родители вчера выгнали меня со своей территории. А отец строго запретил мне возвращаться в его владения. Вчера они с матерью долго играли между собой, а когда я включился с ними в эту игру, отец меня и прогнал. Но ветер принёс мне твой голос и твой запах, и я помчался навстречу к тебе. Зовут меня «Твёрдая лапа». Я раздираю брюхо любой собаке и овце одним ударом лапы.  Так назвал меня отец на первой охоте. Так звала меня моя мать. К тому же я хорошо понимаю, о чём говорят птицы, животные. Мать говорила, что я буду очень удачливо жить».
    «Иди сюда, иди быстрее. Мой милый «Твёрдая лапа», - прорычала ласково волчица.  И, подойдя вплотную, лизнула волка в нос.
     После нескольких садок, успокоённые волки стали играть; стали бегать друг за другом. Сбивали друг друга в снег, а потом вновь бежали друг за другом.
    Вдруг «Твёрдая лапа» остановился, потянул носом воздух, запрядал ушами, постучал толстым и твёрдым хвостом о снег.
    Волчица остановилась, присмотрелась к напарнику, тот прорычал, волчице был знаком такой сигнал. Она остановилась и стала смотреть в след уходящему волку.
    Волк заметил в лощине стоящую в затишье серну. Если идти прямо на неё, то серна не учувствует его запах, но, а если увидит – то убежит по голому косогору. Тогда её будет тяжело догонять. А ему хотелось блеснуть перед своей избранницей и силой, и смекалкой. Он забежал с ветреной стороны, так, что серна оказалась между волком и огромным сугробом. Волк зарычал, и серна метнулась от него, и, сделав приседание, прыгнула, стараясь перепрыгнуть сугроб. Но толи она поторопилась, и сильно испугалась, толи действительно сугроб был и высокий и широкий. Только серна с размаху увязла передними ногами в сугроб, даже не достав копытами земли. Волк сделал два прыжка, а на третьем оказался на спине серны. И загнув ей назад голову, рванул клыками её глотку. Прильнул к ране пастью и стал жадно глотать бьющую фонтаном горячую кровь.
    Подошла «Молния», понюхала, зарычала от удовольствия и благодарности своему напарнику. Тот отошёл в сторону, а «Молния» прильнула к ране и стала тоже пить кровь умирающей серны. Кому-то жить, кому-то умирать. Это волчий закон – у них жалости нет. Лишь бы я – а ты чёрт с тобой. А, вы люди, что нас осуждаете? У вас такие же безжалостные законы. Мы-то хоть детей жалеем, да напарниц защищаем, да голодной птице, какой, остатки от трапезы пожертвуем, а вы и на это не способны. Вы жадней нас, а потому и глупей. Кто из вас не способный дать – не может надеяться на подачку, на выручку. Вы люди и зло-то помните дольше, и себя защитить, не способны. Только бы бога просили, да обвиняли бы его в своих неудачах. А Бог причём, если ты, человек, не способен ни учиться, ни понять жизнь и её законов.
    Серна билась, кидала снег задними ногами. И от этих взмахов кровь из раны выпрыскивала сильнее и толчками.
    Волчица напилась горячей крови досыта. Облизала губы. Подошла к волку и прислонилась головой к его шее с нежностью и лаской.
    Ветер шевелил шерсть на волках и траву и кустарники на земле и блаженно охлаждал горячие груди волков. «Спасибо тебе, ветер», - подумал  «Твёрдая лапа», - ты принёс мне голос «Молнии» и её зовущий запах, ты охлаждаешь сейчас мою грудь. О, великий благодетель, и помощник в охоте, наш надёжный ветер! Хвала тебе, хвала»!  Волк от удовольствия и с радостью завыл. Его радостный вой подхватила волчица – и сдвоенный мощный вой, заглушая вой ветра, помчался  по вершинам гор.  «Здесь я тебя встретила, здесь совершилась удачная охота – здесь будет наше владение», - провыла волчица. И решили они проложить новую линию границы их владений. И пошли они  друг за другом, нога в ногу, след в след. Временами делали, им одним волкам понятные пограничные знаки.  Всякое животное  может зайти, и находиться здесь, сколько пожелает.  Может даже жить и водить семью, но только не другие волки. На этой территории эти волки не тронут даже скот, принадлежащий человеку, пока этот человек не убьёт взрослого волка, или не украдёт его детёныша. Если такое случалось – то волки мстили этому человеку и покидали свою территорию, и уходили искать другое место.
    «Твёрдая лапа» и «Молния» спустились с горы, и пошли ровными полями, среди  горных теней. Потом повернули на луну, и пошли опять в гору. Потом им попалось жнивьё, которое больно кололо лапы, вскоре и оно кончилось, а попалась слабо наезженная дорога. Они сели на дорогу и отдохнули, и вновь пошли на луну. С правой стороны находились огни села, они посмотрели на них.  Запомнили  это место, и пошли дальше. К рассвету они сделали огромный круг и вновь оказались на дороге, которая попадалась им уже, но теперь уже с другой стороны их владений и они побежали по ней, чтобы узнать, какой ширины получился их круг. Через полчаса бешеной скачки, во всю мощь волчьих ног и лёгких, они достигли того места, где они справляли трапезу, и теперь остановились и стали есть мясо серны. Наелись досыта, и пошли на огни из любопытства.
    Со стороны огней ветер доносил множество сельских запахов: и дыма, и собак, и скота, и навоза, и силоса. Слышались голоса людей, кричали петухи.
    Рассматривая село, они не заметили, как к ним приближался человек. От неожиданности они повернулись резко всем туловищем, как только до их слуха донёсся скрип снега под ногами человека. А вот и человек показался. И он тоже увидел огни села и обрадовался, что скоро конец ходьбе, и он сможет отдохнуть.
    Светало.   Из лога, с вершины старой ветлы, поднялась старая ворона «Кара». Она мало спала эту ночь и видела, как сюда уже второй раз пришли волки. И как медленно шёл – но всё же приближался, человек в полушубке, и в валенках.  Это была очень старая, старше этого села, и очень мудрая ворона. Она описала полукруг над логом и опустилась на дорогу, где сидели волки. Прислушалась к их разговору. Удивилась услышанным разговором, и, обеспокоенная вещунья, полетела к человеку. И уже над его головой закричала: «Кар, кар. Кара, кара человеку, кара. Расплата человеку, кара, расплата.
    -  Сука, не каркай, что уж теперь-то.  Вот уж село рядом и вот недалеко переулок к моему дому, - крикнул человек, и погрозил вороне кулаком.
    -  Не скука, а очень даже весело сейчас будет; потеха, что надо состоится. Кар, кара, расплата, кар, - предупредила ворона, и отлетела на своё прежнее место, подобрала ноги, переступила пальцами по суку дерева, опустила пух на ноги для обогрева, и стала внимательно смотреть на человека. Пряча лицо от позёмки, и потому не заметил человек, как подошёл к волкам на расстоянии десяти шагов. Сердце захолонуло, ноги не стали ощущать дорогу и будто распухли.   Спина взмокла от пота, волосы зашевелились, нижняя губа отвисла, и рот не закрывался, язык высох. Страх сковал всё тело…
   «Молния» сделала круг вокруг человека, тот повернулся. «Твёрдая лапа» грудью ударил его в спину. Человек упал, но тут же встал на колени, выхватил нож, приготовился.  «Молния» заметила блеск от ножа в руке человека, и, прыгнув, прокусила руку с ножом. Рванула на себя, нож отлетел в сторону и скрылся в снегу.  «Твёрдая лапа» прыгнул на грудь человеку, сбил на спину.  Упёрся передними лапами на его руки, а задней ногой рванул полушубок и отскочил посмотреть, что получилось. Полушубок вместе с рубахой и штанами, как гигантской бритвой, были распороты сверху, от глотки, до валенок.  Волчица захохотала.  «Твёрдая лапа» заурчал от удовольствия и рад был, что его «Молния» была довольна всю эту ночь его поступками. Он подошёл к человеку, понюхал и зарычал, оскалив огромные белые клыки. Человек попятился и пополз от него на четвереньках. Волк ухватил его сзади за полушубок, и немного одним зубом прихватил тело. Рванул через себя, полушубок слетел и упал, распластавшись на снегу. Волк подошёл вновь, и, схватив вновь зубами за ногу, сдёрнул валенок, и подкинул над собой. Потом подбежал к валенку и стал его кидать по земле.  «Молния» с увлечением смотрела за игрой «Твёрдой лапы».
    Сенька, прижав к груди прокусанную руку, а другой, придерживая штаны, пошёл, а потом и побежал вниз с дороги, в лощину, к зарослям, надеясь забраться на дерево, и, таким образом, спастись от волков.  Но когда он добрался до кустов, и стал выбирать глазами, на какое бы дерево ему взобраться, как увидел перед собой оскаленную морду «Твёрдой лапы». Он заплакал, зубы, выпуская звуки рыдания, стучали очень громко, и Сенька не смог их удержать. Ослабевшие ноги не выдержали, и он опустился в снег.
      Ворона трепыхнулась на суку, пошевелила крыльями, но промолчала.
    Волк посмотрел на ворону и с досадой прорычал.
    Ворона, потеряв терпение, заговорила: «Кар… что это вы с ним так долго возитесь? Мороз свёл всё моё тело и в зобу сосёт;  есть охота. Я за ночь проголодалась и хочу – кар, кар, крови».
    «Подожди, старуха, будет и тебе трапеза. Дай, мы наиграемся вдоволь. Нам это в удовольствие, мы сытые, есть нам пока не охота. Сегодня у меня радостная ночь. Ночь любви и удачной охоты. А сейчас я желаю поиграться с человеком. Он сам к нам шёл. Долго шёл. Я его ещё в сумерках заметил. Слаб он на ногах.
      «Кар, кар, кар – он к вам шёл всю жизнь, кара, кара, расплата…»!
      «Откуда ты его заметила? – спросил волк. Та ответила: «Я живу триста зим, много видела на своём веку. Я видела, как он родился в бурьяне. Я ещё послед склевала. Я многое знаю про него: он злой человек. Кар, кар, кара … Кара, расплата наступила ему», - закончила ворона.
    Сенька почувствовал под собой сук и вытащил его  из снега и изготовился защищаться. Волк одним прыжком достиг Сенькиной руки, сломал своим телом торчащий перед собой сук, и, ухватив всей пастью, рванул в сторону. Кость затрещала, Сенька потерял сознание. И в этот момент волк услышал тревожные сигналы волчицы, он прислушался. От села ехали трактора, скоро будут тут.
      Волки соединились и пошли рядом в гору от села. Вершины гор стали освещаться восходящим солнцем. Сенька лежал в бессознательном состоянии. Кровь из разорванной раны переломанной руки капала в снег. Сенька на миг пришёл в сознание и потом опять её потерял. Снежные вихри кружились, размахивали рукавами, убегали и вновь возвращались, приседали, заглядывали Сеньке в глаза. Сенька в бреду заговорил:
    -  Что же со мной деется? За что же мне такое наказание? Кто мог меня обхитрить? Кто предал? Господи, скажи мне, укажи выход, спаси меня. Я не виноват перед волками. Что я им сделал плохого?...
    - «Кар, кар, кара – расплата судьбы», - прокричала ворона. И тут же одна за другой стали слетаться сороки и кричали: «Что тут? Кто тут? Что произошло»?  Ворона отозвалась: «Кар, кара, кровавая трапеза, слетайтесь сюда. Кар, кара господняя, кара». Потом перелетела на другое дерево и добавила: «Смотри зорче, как ты грабил и гробил своих сородичей, людей».
     Через мутную пургу смотрели на Сеньку глаза сестры, покрытую муравьями. Чуть дальше стояла мать и взмахивала руками, и было только понятно, что она истерично плакала, и грозила кулаками Сеньке. Ветер стих и лица исчезли.  Потом опять подул, и появились две лошадиные головы, стучали зубами и ржали, стараясь укусить Сеньку за голову. У одного с боков, а у второго из задних ляжек капала кровь, и, как калина, крупными и круглыми зёрнами терялась в снегу. Потом к ним подошёл огромный белый бык и стал скрести передними ногами перед собой и кидать колючий снег Сеньке в лицо. Потом он развернулся, и стал подходить вплотную к Сеньке, стараясь воткнуть в его свои рога. Сенька сильнее вжался в снег – животные исчезли. Спустилась облезлая сорока, в перьях которой шевелились черви, и клюнула в открытую рану руки. Она трещала: «За яйца, за яйца, за деток, которых ты сварил. Злой, злой, злюка, кара тебе, кара», - она ещё раз клюнула в рану. Сенька пошевелил рукой. Сорока залетела на ветку, заверещала с новой силой. Вихрь закружился над головой Сеньки, вбивая снег под шапку и под разорванную рубаху. Перед глазами закружились однокрылые, огромные мухи, и овода с воткнутыми соломинками в зад: они кружились, верещали, садились на лицо, на грудь, и больно кусались. Потом кто-то отогнал их от лица, и он увидел лицо учителя истории, который качал головой и шептал: «Это некоторые люди могут за зло платить добром, а с…у….дь…ба всегда расплачивается за зло, злом. Эх, ты, злой человек, злой ты и грубый, беспощадный ты звееерь. Молись добру. Призывай добро на помощь. Злюююююка…» И лицо учителя скрылось. А на смену появился часовой, обвитый жгутами и белый как снег. Он корчился, и  бился в припадке невыносимой боли.  Потом затих. Подошёл ближе к Сеньке, поднял ему руку над головой, и капли крови, как раскалённые стрелы, падали Сеньке на голову. Сенька покрутил головой, но не мог отслониться от падающих стрел. На плече сидела ворона и долбила его в лоб. Потом она спрыгнула на снег и стала долбить рану на руке. Сенька этого не чувствовал. Часовой отпрыгнул от него в воду, обдав его брызгами, исчез в бушующих волнах. Стало темно и тихо. Еле заметно поплыла узорчатая  паутинная сетка; покружилась над головой, опустилась и легла ему на живот и ноги. Из темноты, раскачиваясь на кривых ножках, вышел паук, постоял, осмотрелся и поманил к себе Сеньку. Тот мотнул головой и прикоснулся лбом к хоботку паука. Острая сосущая боль пронзила ему голову.
    «Кара, кара господняя, расплата тебе злюка, зверёныш».
Сенька не мог открыть глаза и посмотреть, кто бы это говорил, и стал слушать.
     Слышался знакомый голос. Говорила Екатерина: «Господь заступился за меня, пособил, чтоб душа в ад не попала. А ты зверь, фашистик, убийца. Не помогли и не заступились за меня мои знакомые люди. Один Бог наказал тебя. Злой ты, зверь. Да не всякий зверь на человека кинется, да тем более на женщину. А ты злюка безбожная и бессердечная убил меня. Ты сосал мою кровь всю жизнь, пока не высосал всю; а сколь осталось – вытекла на ступеньках, когда ты волок меня за ногу по бетонной  маршевой лестнице. И голова стучала по бетонным ступенькам,  оставляя кровавый след». Она прислонила ладонь к его ноге и продолжала шептать: «Застынь льдиной, льдиной, льдиной». Потом прислонилась к другой ноге и зашептала: «Застынь, застынь… льдиной». Сенька перестал чувствовать ноги. А Катя положила обе ладони ему на плечи и шептала: «Застынь, застынь льдиной». Провела пальцами по ушам, коснулась носа. Сенька с усилием приоткрыл глаза, прошептал: «Христа ради коснись груди и к голове, избавь от мук мою душу, Катя. Возьми меня к себе, впусти. Ты всегда меня спасала».
    «Нет, я не возьму тебя с собой. Ты останешься жить, но только без рук и без ног, чтоб ни кому не смог сделать зла. Ты будешь постоянно просить бога, людей и судьбу о помощи. Ты всю оставшуюся жизнь будешь раскаиваться. А чтобы не портил настроение людей и не проклинал всё на свете, я лишу тебя голоса». Она коснулась пальцем его глотки. Сенька зашипел и перестал шептать. А голос Кати шептал: «Кайся, страдай и кайся, изверг. Переродись из зверя в человека. Тебя мать человеком родила, а ты жил зверем; з в е р е м, з  в  е  р  е  м. Переродись в человека, …века, …века. Ты же по сути  человек,…век,…век».
    «Кар, кар, кара…расплата», - захлопав крыльями, и, недовольно поднявшись, ворона взлетела и уселась вновь на дерево.
      -  Ребята, смотрите, тут человек лежит. Давайте сода. Человек ли?

                Палата  №13

Этот год перестроечного периода, можно считать как год милосердия. На удивление всего света по центральному телевидению стали выступать, ни поэты, не писатели, ни политики, а большей частью – попы. О коммунизме замолчали, о коммунистах стали говорить только плохое. На смену Интернационалу, Гимну – стали петь молитвы. Выступление высокопоставленных лиц о текущих событиях в стране звучали, как отчёты перед ЦРУ о преступлениях совершённых в Союзе. Казалось, что вся информация старалась приучить народ к мысли, и через это, привести его к соглашению, как к нормам нашей жизни и морали. Такие явления. Как наркомания, коррупция, мафия, грабежи, изнасилования и убийства, проституция – и это-то в бывшем Советском Союзе?! Всё отдано на откуп народа. История повторяется: после Ивана Грозного правил «царь» Фёдор Иванович. Про них говорили и сравнивали: если Иван это высокая вершина, среди длинной цепи гор, с вечными снегами, то Фёдор – даже не ровное место, а провал в земле. Так и после Сталина пошли одни провалы в земле. С удовольствием вспоминали некоторые сталинскую жизнь, когда в голоде и в холоде жили весело, а сейчас друг друга поели. Злом и недовольством заполнены наши головы и души. Нет – нет, да услышишь: «Вот бы Сталина поднять хоть бы на месяц – и был бы наведён порядок». И если это говорил рядовой гражданин – он имел ввиду, что порядок бы был наведён среди начальства, а если это говорил начальник, то подразумевал, что очень необходимо навести порядок среди рабочих. А беспорядка, или, как говорят сейчас милиционеры, бардака, развелось везде сверх допустимых пределов. Но спросите тех и других в отдельности: «Хотел ли бы ты лично пожить под сталинским порядком, под постоянным страхом от голода, от подслушивания, от доноса, ото лжи. И любой за всё это мог поплатиться головой или свободой – без прощения, без сочувствия, без человечности. То, конечно, никто  к себе такого желанного порядка приложить не хотел, и никогда уж больше не захочет.  Вот, если для других Сталинские законы и меры, а для себя современную свободу, гласность, демократию и волю. Какие мы  всё-таки эгоисты. Но, как говорят, мир не без добрых людей. И брошенный коммунистами клич в народ об открытии фонда милосердия, и о перечислении своих вкладов, пожертвований на этот счёт, нашёл отзыв, нашёл сочувствующих.  Деньги появились в фонде милосердия, и люди пришли для добровольной работы в дома престарелых, инвалидов и калек.
   Районная администрация решила открыть дом для престарелых у себя в районе, но опыта работы не имела. И поэтому собрала делегацию и направила в краевой дом инвалидов. Целью поездки было - изучение опыта работы обслуживающего персонала. Отношение администрации с обслугой, а обслуги с подопечными, затраты по статьям, и многие другие вопросы. Мне же хотелось сделать несколько записей по истории некоторых клиентов, чтобы ответить на свои вопросы. А, что эти клиенты действительно одинокие и беспризорные? А если нет, то почему они здесь? А не вместе с родственниками, и в чём причина такого отчуждения? И не только между знакомыми.  А даже между родственниками.
    В составе нашей делегации оказался мой хорошо знакомый и уважаемый человек Яков Тимофеевич. В пути мы с ним находились постоянно вместе и переговорили с ним все подробности своей жизни.
    Утром следующего дня мы всей делегацией находились в зале красного уголка дома инвалидов. После информационного сообщения директор ещё два часа отвечал на наши вопросы. Потом решили ещё в течении двух часов обойти всё помещение, и познакомиться на месте с жизнью этого заведения, и отзывами пациентов. А после этого вновь собраться в этом же зале и продолжить беседу.
    Так мы и сделали. Помещение было кирпичное, двухэтажное, светлое, отапливалось от центрального отопления. Освещалось хорошо, снабжалось холодной и горячей водой. Вообще-то ничего особенного здесь не было: всё нормально, но и жаловаться было бы грех. У нас по сёлам такие условия создать было труднее. Но теперь мы представляли, хоть к чему надо было стремиться, каких правил придерживаться.
     Мы шли с Яковом коридором и выясняли причины одиночества людей в старости.
     -  Вот я их не защищаю, не обвиняю и не оправдываю. Многие сами себя обрекли на одиночество, и довели себя до такой жизни. Вот некоторые из них инвалидами стали по пьянке – то обмороженные, то под транспорт попали. Кто им виноват?  Сами. Или вот те четверо в первой палате – одинокие, бездетные. Ну, я понимаю; детей не получилось. Так ты, пока молодой, возьми из интерната себе беспризорных детей, вырасти их, поставь на ноги. А уж потом и ждать помощи и ухода за тобой будет от кого. А то, что получается: в молодости своих детей разбросал по свету как кобель, а после хватится, да уж поздно. Всю жизнь надо о старости думать. Как ты своих стариков доходишь, так и тебя твои дети будут дохаживать.
    А то обидно, вроде, получается. Один живёт всю жизнь беззаботно; ни учёбы ему не надо, ни постоянной работы, ни ухода за родителями, ни детей у него нет; и к старости садится на чужую шею – и ходи за ним. Не заслужил он этого.
   Я возразил:
    -  Есть, конечно, и другие причины. Спорить можно долго. Я с вами во многом согласен. Но давай на живом примере убедимся в правоте наших мыслей и противоречий. Давай зайдём, в какую-нибудь палату, и поговорим там с пациентами вживую, предметно, а не просто теоретически. Вот давай без выбора, наудачу, вот хотя бы сюда зайдём.
    Мы подняли головы перед собой и посмотрели на дверь палаты, на которой была прикреплена этикетка с цифрой – тринадцать. Яков посмотрел на дверь, с внутренним интересом на меня, пожал плечами, махнул рукой и открыл дверь.
    Мы вошли. В палате стояло четыре койки. Окно смотрело на восток, и сейчас солнце освещало только косяк оконного проёма и часть рамы. Ещё немного времени, и солнце скроется за стену, и в палате начнёт пасмурнеть. Далеко ещё до заката, а тут темнота придёт гораздо раньше. Одна лампочка висела среди потолка. Возле трёх коек стояло по тумбочке и по стулу. Возле четвёртой койки, стоящей у окна, не было ни тумбочки, ни стула. Я, как-то резко почувствовал разницу внешнего вида этой койки. Под одеялом с белым пододеяльником лежал короткий, в полкойки человек. Если бы не седая голова на подушке, можно бы подумать, что хозяин сбежал, а вместо себя оставил под одеялом, свёрнутое пальто. Но там был человек.
    Яков присел на стул возле первой койки, заговорил с молодым русым парнем лет тридцати:
    -  Откуда вы, что с вами, и как вам тут живётся? – спросил Яков. Парень охотно заговорил, видимо наскучил по свежему человеку:
    -  Я из Семёновки, нашего края, мне тридцать два года. После службы в армии, приехал домой. Встретили меня, порадовались. Пришли товарищи, посидели, выпили, решили пойти искупаться на реку. Я по детской привычке прыгнул в воду вниз головой. Не рассчитал и ткнулся головой о дно реки. В пояснице что-то щелкнуло, едва на четвереньках вышел из воды на берег. На ноги подняться так и не смог. Год продержали в больнице – не помогло. Так и выписали домой. Дали на комиссии инвалидность. Пока жива была моя мать – ухаживала за мной двенадцать лет. Потом её не стало. Добрые люди меня сюда свезли. Иначе с голоду бы концы отдал один в своей хате. Сельсоветы только и затем держать надо, чтоб было, кому смотреть за теми, кому жить невмоготу приходится. Через Совет меня и оформили, и привезли сюда. Тут жить можно. Только без делов жить тоскливо. Я вот всё читаю, да читаю. Надоедает одно и тоже. Научили бы что делать, так я бы и работал; руки-то сильные, молодые, голова работает. Я мог бы что-нибудь переписывать. Заполнять бланки или плести, что-нибудь, или вязать, давайте шить буду. Очень обидно не только, за то, что инвалид, а больше за то, что иждивенец, - он внезапно умолк, кинул взгляд на дверь.
    В проёме, резко открытой двери, стоял обросший, рыжебородый мужчина. Яков, так же резко повернулся на стуле. Встал, не снимая правой руки со спинки стула. Их взгляды встретились. Рыжебородый окинул взглядом своих, колючих, бесстыжих глаз, комнату.  Задержался мне, икнул, и закрыл за собой дверь, блеснув огромной лысиной. Только возле ух торчал венчик абсолютно белых седых волос.
    Седая голова короткого человека судорожно задёргалась, застонала.
    -  Что это? – спросил я парня, с которым разговаривал.
    Тот, справившись с волнением, шёпотом заговорил:
    -  Вы только молчите, пожалуйста. Поклянитесь, что промолчите. Иначе не скажу.
    -  Клянусь, что буду молчать, - ответил я. Он зашептал:
    -  Это Паук, колымский лагерный хозяин. Он и здесь хозяин. Третирует тут всех. Все его боятся. Хоть бы кто ни будь, убил бы его, что ли. Так жить бы можно, но этот Паук со своими дружками превратили этот дом, вот уже целый год, в тюремный лагерь.  Он тут оформлен, как одинокий, и беспризорный старец. У него трудовая книжка есть с сорокалетним трудовым стажем – и всё в лагерях. А когда он постарел и жил в канализационных трубах и на вокзалах, милиция его подобрала и оформила в наш дом престарелых.
   Яков покачивал головой в такт словам говорившего инвалида, а потом произнёс:
    -  А не заслужил он этого.
Я молча кивнул головой и показал глазами на соседнего человека, как бы спрашивая: «А этот как»?  Яков понял мой знак, пожал плечами, сморщил свой длинный нос и промолчал. Я понял и без слов: «К этому претензий нет. Коварный случай. Судьба.
    Меня всё тянуло к койке стоящей у окна. Я кивнул Якову головой на эту койку, и мы подошли к ней.
  Голова с редкими седыми волосами повернулась на подушке в нашу сторону. Всё лицо было в красных пятнах и шрамах, какие бывают на лице после обморожения или ожогов, но было побритое. Тело задёргалось и, с заметным усилием, развернулось в нашу сторону.
    Страшная догадка пронзила меня с затылка до конца позвоночника, и там, в копчике, сильно заныло. Без рук…?! Без ног…?! Господи, зачем ты оставил его жить?
    -  Кто, ты? – спросил Яков. Голова промолчала. Яков спросил вновь:
    -  Как тебя зовут? Откуда ты?
Голова заморгала и отрицательно покачала по подушке. Потом открылся рот и меж зубов мы увидели, как болтался корешок языка, но звуки были не членораздельными.  Яков внимательно всматривался в лицо, потом осторожно снял одеяло. Перед нами лежал человеческий обрубок.  «Чурка с глазами». Яков осторожно расстегнул у него рубашку на груди, и распахнул её. На волосатой груди явственно обозначилась надпись: «Нету в жисти щастя».
    -  Боже мой!! – вскрикнул Яков. – Это ты, Сенька? Что с тобой?
  Мурашки побежали у меня по всему телу. Я перестал чувствовать свои руки и ноги. Волосы стали подниматься  на голове – их я чувствовал.
    Голова заплакала. Плакал Яков над телом своего одноклассника. Слёзы выступили на моих глазах. Зашла санитарка и вывела нас. Всё остальное я помню плохо.
    На улице я взял такси, и попросил довезти меня до районной прокуратуры. Там встретился с прокурором и объяснил ему ситуацию. Потом дал письменное заявление о пребывании Паука в доме инвалидов, чем нарушил клятву молчания, данную мною в палате номер тринадцать.
01- 11- 89 – 24- 02 – 90 гг.  15-03-09г.



МЕНТ И ВОРОВКА

Вся их жизнь прошла у меня на глазах; жизнь яркая, короткая, стремительная. Она стремилась к свободе, независимости, хотя отлично понимала, как и мы все сами, что, живя среди людей, в их обществе, невозможно быть независимой ни от кого. И невозможно прожить, не считаясь и не признавая желаний, возможностей, и устоявшихся правил этого общества. Абсолютной свободы в мире нет, как и не может быть абсолютной власти над всем этим обществом, и над одним человеком. Как хочешь, чтобы к тебе относились люди, так и ты к ним относись. В этом действии ты будешь ощущать величину и качество свободы и интеллигентности. Не требуй от человека больше, чем ты отдал ему, ибо эта разница будет на шее твоей висеть тяжким долгом, который будет грызть твою совесть; и не станет у тебя покоя до конца дней твоих. Должник, что вор, не допускайте такого удела. А дальше домысли сам, мой читатель.
      Они жили рядом. Их дома стояли через дорогу, и, как братья близнецы, похожие друг на друга, смотрели чистыми, большими окнами на дорогу и друг на друга. И, когда пел, кто ни будь песню, о том, что: «Наши окна друг на друга смотрят вечером и днём». – мне казалось, что пел тот певец песню про эти два дома, и про людей живущих в них.
   Жили в этих домах два друга бензовозиста. Конечно, сначала один несколько лет работал трактористом, а потом его перевели шофёром. Вот он и жил по левую руку, это был Николай Обручёв. Жил он со старыми родителями, женой и двумя сыновьями – Борей и Витей. Старший учился в пятом классе, а Витя бегал в детский садик. Я знал Николая по работе, а с его сыновьями свёл меня случай.
      Однажды я находился в третьей бригаде; разгружали новые плуги с автомашины. Был поздний вечер. По селу шёл табун частных коров.
Витя и Боря пришли с отцом на бригадный двор, наблюдали за разгрузкой и рассматривали блестящие красной краской плуги. Отец остался с нами и не заметил, как сыновья отошли от нас, и стали играть на дороге. Они так увлеклись, и не заметили, как оказались окружёнными коровами. Те окружили детей плотным кольцом, и, вытянув влажные носы,  принюхивались, и удивлённо рассматривали их. Красно-пёстрый бык производитель, более тонны весом, раздвигая остановившихся коров головой, как клином, и, очутившийся в кругу коров, и заметив детей, забучал, и заскрёб ногами по земле.
    На этот бычий голос все разом повернули головы. С пригорка. Где мы стояли, дорога смотрелась, как на ладони, и, как на ладони были видны: и дети, и коровы, и бык.
    Оглянулся и Обручёв. Он побледнел.  Пальцы рук нервно завздрагивали. Мы были в шоке. Как спасти детей? Что делать? И надо ли, что делать? Не навредить бы…
    Боря заплакал, и, прошмыгнув, по-за ногами коров, выскочил из кольца, и убежал домой.
    Витюша сидел в пыли, таращил, широко открытыми глазами, и вертел головой, ища брата. Тот, как будто улетел: нигде не было видно.
     Коровы всё плотнее сжимали кольцо двошащих голов. А когда стала приближаться огромная бычья голова, которая сильно  громко сопела, и дышала через влажные огромные ноздри, мальчик встал. Машинально потрогал рукой штанишки и немного попятился.
    -  Витюша, сынок, стой на месте. Пусть бык тебя понюхает, он тебя не тронет. Только ты не бежи. Стой, стой! – прокричал Обручёв.
   Чувствуя, что мы готовы бежать к коровам и как-то спасти мальчика. Обручёв расставил руки в стороны и твёрдо проговорил:
    -  И, вы, стойте!
Витёк закрыл лицо руками и молча стоял, и ждал, когда же кончится это жуткое, скотское сопение.
    Бык перестал скрести землю ногами, поднял нос, долгой затяжкой втянул воздух, понюхал сложенные ладони на глазах мальчика, потом понюхал его живот. И не почувствовав запаха адреналина – запаха трусости и слабости, он покачал огромными рогами и пошёл дальше.
    Витя отнял ладони от глаз, когда почувствовал, что он сжат в объятиях отца, который только и сказал ему:
    -  Молодец, сынок!
А я подумал: «Стоящий из тебя вырастит человек: быть тебе пограничником или милиционером, вон какой выдержанный. И как стал я счастлив в осуществлении этого предположения.
      С другой стороны дороги жил Бочонков Валериан. От родителей он отошёл, и вытребовал себе квартиру, поселившись в новом колхозном доме, что получали его родители. Его девизом было изречение: «Наглость – второе счастье». И, вскорости, он спровадил своих родителей в районный приют. А как-то по пьянке изрёк: «Ну, вот и избавился от лишних хлопот».  Это изречение дошло до матери, и та, со скупой обидной слезинкой, проговорила: «Зря аборт не сделала». Потом перекрестилась, добавила чуть слышно, будто хотела про себя сказать, а получилось вслух, и нянечка услышала: «Господи, покарай. И не за то, что бросил.  А за то, что отрёкся и предал, и изменил, как Иуда предал Христа».
   Видимо, родительское проклятие и преследовало всю жизнь семью Валериана своей тенью трагизма; и эта тень иногда касалась и других,  но безвинных людей, которые соприкасались с ними в жизни. Для меня до сих пор остаётся загадкой; как могли дружить эти две семьи. Такие разные, непохожие, противоположные: или уж случай – судьба их свела, или дополняли они друг друга.
    Валериан Бочонков из этой дружбы извлекал пользу для себя. Как клещ – кого бы ни коснулся, из каждого готов пить кровь, выгоду иметь, без выгоды он и шагу не делал.
    А Обручёв не чурался этой дружбы – видимо, он хотел облагородить Валериана – всё таки, какой ни на есть – человек же.
    Ошибался Обручёв. Ибо человеческое общество состоит из Человеков и человекоподобных существ. Последних создала природа только похожих внешне на Человека, а нутро у них мерзкое, не человеческое, гадкое, звериное, тупое.
Тщетен труд Человека в своём благородном стремлении, да, и хотя блажен в непонимании тщетности труда своего; ибо не видел я результатов оного, хотя и пожил немало и присматривался внимательно к подобным явлениям. И не мог разглядеть, и заметить; да дай Господь, чтоб я ошибся в понимании и видимости. Да, возможно, мой читатель знает, и видел такого перестроенного человека в Человека: что из гадкого утёнка вырос благородный лебедь. Ох, Господи, помоги ты нам справиться с такой задачей всего человеческого общества.
    С Валерианом и его женой Галиной я встречался мало, разве что по службе. И потому в первое время не замечал за ними каких-то положительных и запоминающихся черт характера.
    Впервые я встретил это семейство на школьной августовской ярмарке в районе: где шла распродажа школьных ученических принадлежностей и одежды.
    Бочонков приехал в райцентр на бензовозе, поставил его у родственников в ограде. С родственниками жены изрядно выпили, и навеселе он пришёл на базарную площадь.
   Коммерсанты торговали вовсю. Что тут только не было, и откуда, что взялось: полки ломились от вин, фруктов и одежды на любой вкус и возраст. Я пристроился сзади семьи Бочонковых, и краем уха слушал их разговоры.
    -  Ты люби меня «крепче», я «чё хошь» тебе куплю, - хвастался он перед женой. Она шикала на него, чтобы говорил потише, но Бочонков распалялся ещё пуще, лез в кураж, - я покажу вам, как надо жить; интеллигенты, Человеки. Ишь, умники голозадые, голодовки они объявили, лежат по кабинетам: берите вёдра, да айда коров доить, телят поить, на трактора и на автомобили идите. Ишь чё захотели; на нас дураках в рай въехать. Ни чё не получится – мы тоже стали дюже вумные. Вот, вам! – он поднял над головой правую руку со скрещёнными пальцами ввиде фиги.
     Жена уже дважды относила узлы и коробки в бензовоз, а потом сказала:
    -  Поди, хватит, а то сидеть нам будет негде.
   На что Бочонков ответил:
    -  Не всё на персональном бензовозе кататься! Вон в автобусе уедешь с интеллигентами. Он при этом подленько хохотнул и состроил, какую-то неопределённую улыбку на лице, от которой повеяло мерзостью, чванливостью.  Которой возносил себя на ту ступень духовного превосходства, которого не заслужил, и которого не достоин.  Но вот случай возвёл его на эту высоту мнимого превосходства, и, он, заняв это место не поправу: кобенился, куражился, выкобеливался.
    Я подумал; что вот сейчас, при всём честном народе,  Бочонков, в сопровождении жены и дочери, нагруженных покупками, крикнет: «Шире улица раздайся, шайка жуликов идёт, атаман в гармонь играет, шайка жуликов поёт». И как бы совпадая с мыслью, Бочонков подошёл к прилавку музыкальных инструментов, взял на пробу трёх рядку, и проиграл: «Последний сёдняшний денёчек, гуляем с вами мы, друзья».   
    Не угадал я намерение Бочонкова, но подумал, сверкнувшей мыслью: «Это, что? Бочонков осознал, предчувствует, догадывается скотским, своим умом, звериным чутьём почувствовал приближение конца неправедной жизни. Жизни не по совести; или так просто у него получилось? И тут я заспорил сам с собой: «Нет ничего в мире случайного; уж если, что говорят, то это зачем-то говорят. Только нужно внимательно слушать, старательно анализировать и стараться вникнуть в суть услышанного. Как говорил брат Яков: «Природа наградила человека умом познания, а ты приобрети ум аналитический, и это будет твоё второе превосходство и отличие от скота. Что и обязывает тебя быть Человеком.
   На что я ему и ответил:
    -  Как это верно, неоспоримо, и так необходимо растерянной России. И дополнил бы к этому, что современной родине  нужна идея – быть Человеком. И строить цивилизованную жизнь, цивилизованную экономику, цивилизованную политику, цивилизованную духовность и быт. В какую сторону пойдёт Россия – это не важно; в социализм, коммунизм или ещё куда – лишь бы люди были Человеками. И строили цивилизованную жизнь – без звериных и беспощадных законов. Из всех прошедших формаций лучшей был социализм по пути к коммунизму.
    Бочонков приобрёл ещё и видеокамеру, пообещал дочери:
    -  Как будешь учиться на отлично, то подарю её тебе на день рождения.
Своё слово отец сдержал, и дочь оправдала его надежду.
Я об этом узнал случайно.
    Как-то я опоздал на автобус, решил искать попутную машину и дошёл до берега Ануя. Июльская жара загнала меня в воду, и я долго наслаждался влажной прохладой, испытывая огромное наслаждение и радость, такой редкой в моей жизни, и потому ощутимой и запомнившейся.
 Вскоре на песчаную отмель, где я купался, подъехали два бензовоза: это были Обручёв и Бочонков со своими детьми, которые тут же попрыгали ко мне в воду.
    Бочонков под кустом стал сооружать застолье, выставил литр водки, канистру пива и всевозможной закуски.
   Обручёв стал таскать ведром воду из реки и поливать раскалённые бока бензовоза, потом вытащил из-под сиденья палатку, и, смочив её в воде, накинул на цистерну, потом умылся сам и засобирался ехать. Я напросился к нему, он меня взял. И вот мы уже в пути.
 Валериан остался у реки. Я задал Николаю несколько вопросов, и он мне поведал:
    -  Мы с Валерой работаем уже несколько лет на бензовозах. Вы же знаете, что в жару цистерна сильно нагревается и от неё нагревается и бензин. При нагревании бензин расширяется и создаётся огромное давление и бензин старается выйти наружу через прокладки в крышке горловины, и течёт по бокам цистерны. Бензин может попасть и на выхлопную трубу машины, и тогда пожар неминуем. Я вот у каждого водоёма останавливаюсь и остужаю цистерну. Иногда сливаю часть бензина в бак машины, а кладовщику потом говорю, сколько я взял. Хотя мог бы об этом и не говорить.  Так как уровень бензина в жаркую погоду всегда будет выше метки, что имеется в горловине цистерны.
    Валерий такой бензин сливает в отдельную канистру, и тут же, на трассе продаёт частникам, а деньги в карман. Когда кладовщик проверяет его цистерну, то оказывается, что бензин в цистерне ровно по метку, ни на грамм выше.
     А когда в течение ночи бензин остывает на складе, то его уровень понижается. А значит у кладовщика недостача, и ему на шею.  А Валерий, как говорится, пьян и нос в табаке. Эта подлость усугубляется ещё и тем, что он делает это не только на глазах дочери, но ещё и настойчиво приучаете к мошенничеству. А вот чем помочь? Не Валерию, конечно, дочь бы его спасти. Нравится она нашей семье, особенно сынишке, общаются они постоянно. Хороша девочка, красавица из неё вырастит, и смышленая очень. Хоть и первый класс окончила, а учитель не нахвалится ею, Сын вот в одном классе учится, всё рассказывает про неё.
     Валерианов бензовоз в этот раз, поздно вечером, притащили на буксире трактором. Перевернулся в пути, да как-то ещё не сгорел, слава богу, да и сами не покалечились. Объяснял потом, что его инспектор у реки засек, не велел ехать.  Хотел права отобрать, да откупился: сунул пачку, тот и отстал. Такой попался. Другой встреться, так в милицию бы увёз. И ЧП бы не было. Да, что теперь зря говорить – поздно.
Валериана выгнали из гаража, и он ушёл скотником на молодняк. Лет через пять слухи поползли по селу. Бочонков стал обменивать рослых двухгодовалых телят на одногодков. Выгоду определяли на глазок, а разницу делили пополам с хозяином. Зажил Бочонков опять припеваючи.
   Дочь его Татьяна, тем временем, подросла. Из всех увлечений хорошо освоила видеокамеру; снимала эпизоды из сельской жизни. И крутила эти плёнки дома. Попал на плёнку и сам Бочонков; один раз со стадом на горном лугу, среди обилия цветов. Второй раз в пьяной компании после обмена сразу шести частных годовалых телят на шестерых двухгодовалых быков. И хотя эти снимки были и без комментариев увиденных и заснятых эпизодов автором, но при желании можно было легко догадаться и изобличить.
   Но Бочонкова разоблачили и без плёнки и выгнали с работы. Жена деньги у Бочонкова конфисковала за этих быков. И, вскоре, он от постной жизни загрустил, но просматривая однажды плёнки у дочери, и увидев себя в кругу мошенников, он воскликнул:
    -  Молодец, дочь. Вот где деньги и власть над жульём.
С тех пор он стал присматриваться к тем людям, которые живут не посредствам, и резко выделяется от соседей.
   Привлекло внимание усадьба прораба. Тот после техникума работал в колхозе пятый год, а уж отстроил всё заново, и машину купил, его жена в магазине торговала. А дома по ночам продавала палёнку. Заставил он Таню заснять и это на плёнку. К тому же прораб по совместительству работал осенью на комбайне на обмолоте хлеба. Ну, не патриот же колхоза наш прораб. Стал и за ним следить и засек. Приехал прораб тёмной сентябрьской ночью на комбайне домой. Остановился у забора. Бочонков штаны надёрнул, разбудил Татьяну, и к прорабу с камерой. Таня засняла, как прораб выгружал зерно шнеком через забор в бетонированную яму, а потом и уехал опять в поле.  А утром Бочонков пригласил прорабову жену к себе, когда она шла на работу в магазин, и крутанул ей Танину плёнку. Та оказалась не из робкого десятка, и деловой. И без обиняков спросила: «Сколько стоит»?
    Бочонков напрямую выложил: 
    -  «Тыщу» на стол, и бункер в ограду. Плёнку оставлю себе, вдруг, в чём ещё потребуетесь. Вы ж при деле, а я бич, вот я вас и буду бичевать. И ещё, кое-чего, если «хоча» появится, - с гадким намёком закончил свой приговор Валерий.
    Та согласилась, и на второй день обещание сдержала. А прораб при встрече, ещё издали, сгибался в приветственном поклоне перед Бочонковым.
Зажил Бочонков на широкую ногу: были деньги – пил, кончались деньги – шёл на охоту.
    Вот пристроился раз Бочонков с удочкой у реки, против усадьбы бухгалтера. Неделю ходит, вторую ходит – впустую: не клюёт «золотая рыбка». Но, какое-то внутреннее чувство толкало его на эту, казалось бы, бесполезную охоту. Но, в конце-то концов – клюнуло.  Смотрит однажды, как муж бухгалтера приволок две покрышки с колёс трактора К-700. Установил их друг на друга, забетонировал дно. «Зачем это»? – подумал Бочонков и удвоил внимание.  «Неужели они рыбу живую туда запускать станут?  Это вместо аквариума, что ли?
    Ан, нет, иначе всё вышло. Бочонков с Таней засели на берегу с удочками. Смотрят, бухгалтер с мужем по ограде ходит, тут и отец её, и сестра.  «Что они там затеяли: на работе уж надо бы быть? Вдруг подъезжает её шурин на машине, ему ворота открыли, он запятил машину в ограду. Бочонков толкает Татьяну, торопит: снимай всё, что там будет происходить. А та уже пристроилась и сделала несколько кадров от реки, а потом побежала по кустам ближе к ограде. И вернулась к отцу лишь тогда, когда плёнка кончилась. Подошла к отцу, да только и проговорила:
    -  Хлеб привезли, в колёса ссыпали.
   Вечером у Бочонкова на крыльце стоял ящик коньяка.
Бочонков не ударился в загул, а, прихватив пару бутылок с собой, и с Таней пошли на зерновой механизированный ток. Там встретили шофёра, который привозил бухгалтеру зерно. Бочонков напросился к нему прокатиться до комбайнов в поле, а Таню оставил на току.
 В пути Бочонков изрядно угостил  Акима коньяком, и как бы ненароком спросил, как, мол, можно увезти хлеб домой без подозрений. Аким язык развязал и похвастал:
    -  Вот сиди в кабине тихо. Я сейчас покажу тебе фокус.
    На весовой машину Акима взвесили, он отдал квитанции от комбайнёров весовщику, и съехал с весов. Заведующий указал ему, в какой склад заезжать и в какой угол ссыпать зерно. Аким мотнул головой, и заехал в склад, подпятил машину к бурту зерна. Поднял наполовину кузов, не открывая заднего борта. Зерно немного ссыпалось сверх борта. Аким опустил кузов с оставшимся зерном и выехал из склада, а потом и через ворота за территорию тока. Заехав за поворот дороги, остановился, и произнёс:
    -  Вот так лысых стригут, - потом раздухарился и добавил, - ставь ящик «беляка», сейчас отвезу тебе домой.
На это Бочонков назидательно ответил:
    -  Ты и так в обед отвёз одну машину. В тракторные покрышки ссыпали. Не надо больше, а то приметят, попадёшь под подозрение. Органы быстро вычислят, там покруче тебя менты.
У Акимки язык присох, но хмель выскочил сразу, он только покивал головой, и вернулся в склад и ссыпал зерно.
     Татьяна сидела на лавочке и скучала. Отец подошёл к ней и сел рядом.
    Солнце село за дальнюю цепь гор, но в светлых вечерних сумерках всё пока было видно, да вечерняя прохлада бодрила, а окружающий мир порозовел от золотой вечерней зари, и природа играла.
    Вот на территорию тока въехала легковая машина, Москвич – шиньон. Остановилась возле весовой, и из кабины вышел шофёр, потирая ладони, стал присматриваться вокруг. На встречу ему спешно подошёл агроном, а следом заведующий током. С улыбками встретили гостя и стали подолгу трясти им протянутую руку. «Видимо чин», - подумал Бочонков, и, поднявшись, и увлекая за собой Таню, прошли на веранду летней столовой. Прикрыли дверь и стали наблюдать через, тюлью завешенные, окна.
    -  Ну, приступай, - произнёс отец, и Таня направила объектив на гостя с компанией. Потом гость зашёл в весовую комнату. Через недолго от туда вышел агроном, сел в машину гостя, и проехал в дальний склад. Вернулся он через час, оставил машину у ворот, а сам зашёл в помещение весовой.
     Бочонков схватил Таню за руку, и они побежали к этой машине. Тут он быстро отворил заднюю дверцу машины и шепнул:
    -  Снимай, да чтоб видно было.
Таня направила объектив внутрь, там были наложены мешки с дроблёным зерном под самую крышу. И пока отец закрывал дверь машины, Таня сфотографировала и вид сзади с её номером.
    -  Всё, уходим, - произнёс Бочонков. И они спешно вернулись на веранду.
  Едва они уселись, как вышли приятели и стали провожать гостя. И это расставание Таня также засняла на плёнку. Вскоре гость уехал.
    Потом Бочонков выяснил по номеру машины, что гостем у них на току был районный чин – Сливкин. Видимо и его свиньи есть хотят. 
    Вскоре на селе Бочонкова стали не уважать, а больше презирать и бояться. Несуны, воры и мошенники не бросили своего промысла, и не опасались своих руководителей и сторожей, но постоянно стали избегать встречи с Бочонковым. Тот не наказывал, а высасывал кровь вживую, как летучий вампир. Он появлялся незаметно, бесшумно и поражал жертву смертельно. Энергия у попавшего вора исчезала, нервы парализовывались, и он делался безвольным, бессильным и послушным, как смертник.
      Однажды в колхоз пришли два КАМАЗа в разгар уборочной кампании. Нужны были два опытных шофёра, знавшие городскую трассу. В уборку и так каждый человек на счету, а тут ещё нужно было найти таких шоферов. Эту ситуацию разрешил Бочонков, чем и облегчил заботу завгару, и другим руководителям. Он, между делом, показал агроному фотографию шиньона, когда тот  выходил из машины.  Того пронзила догадка и он только и смог спросить:
    -  И, что вам надо?
    -  Я же шофёр, права давно вернули, помог Сливкин, КАМАЗ давай. А дочь на весовую поставь.
    -  А кого же второго шофёром посоветуешь? – и соглашаясь с требованием Валерия, и, как бы прося помощи, спросил агроном Палов.
    -  Вы завезли топлива достаточно на уборку, а заправлять комбайны и один справится, а ты убери один бензовоз, и передайте второй КАМАЗ Обручёву. Мы с ним вместе работали.  Трассу знаем.
   Тот махнул головой и уехал в правление с этими предложениями. А на следующий день Бочонков и Обручёв пригнали из города два новых  грузовика. День они герметизировали кузова своих машин и на второй день их послали отвозить зерно с тока на элеватор. Таню поставили весовщицей на мех-току. Бочонков первые дни присматривался ко всякого рода начальству, и контролёрам, и ревизорам.  Все они яро исполняли свои обязанности, но только в то время когда ещё светило солнце. А потом все уезжали на покой до следующего утра. Хозяев много, а отвечать некому. Это всё наше, но оно же не моё. Что мне больше всех надо? А кому больше всех надо, тот меньше всех спит. Или не даёт спать другим. Это стала всё чаще делать Галина. Она толкала мужа на крупную авантюру. «Что это мы хуже всех живём. Вон у соседей и телевизоры цветные, и компьютеры есть и сотовые телефоны у каждого члена семьи, да и легковые машины в каждом дворе имеются, а то и по две, да по три у иных имеется. А ты, что пальцем деланный. Добываешь только на глотку. Да иногда на тряпки сколько отберу. Таня-то смотри, уж невеста выросла. А приданного одни волоса на голове. Пройдёт молодость, будешь локти кусать, да поздно уж будет. Уж сорок годочков пробежало, а ума, как у четырёхлетнего. Да не вздумай домой зерно привозить, а то попадёшься, как кур во щи. Тут стали присматриваться за нашей усадьбой некоторые. Отомстить тебе собираются, слухи по селу идут. Хорошо если слухи слухами и кончатся, а ну как кто зацепит тебя на крючок. Знать бы надо, что волки в своей округе скот не бьют. Чтобы хозяев не злить. О детях думают, заботятся. Звери, а понятия имеют больше твоего. Понял, что ни будь? Или дурак, дураком и жить будешь дальше». 
   Бочонков так эту нотацию жены воспринял, что, не только пить, но даже и курить бросил. Решил экономить во всём.
   В разгар уборки, зерна скопилось на току много, и председатель встретился с шоферами, чтобы они поработали на отвозке зерна подольше вечером. Обручёв согласился, а Бочонков только головой кивнул в знак согласия. Вроде как выразил согласие, но с неохотой. Мол, ладно уж, так и быть поработаю. Но в голове завертелись свои планы и мысли.
    Эта встреча произошла через неделю ударной работы. Бочонков стоял в очереди на элеваторе. И тут к нему подошёл мужчина средних лет.  Но по виду моложе Бочонкова.
    -  Привет, хлебороб, - поприветствовал тот Валерия.
    -  Привет, привет, - отозвался он, - вы что-то хотели?
    -  Узнать бы хотел: зёрнышко-то от фермера или из колхоза?
    -  Из колхоза. А какая вам разница?
    -  Если от фермера, то разговор окончен. А если из колхоза – то поговорим.
    -  Давай поговорим.
    -  Значит из колхоза.
    -  Значит…. И в чём дело?
    -  Перекупить бы хотел. Как ты на это смотришь?
    -  И сколько надо, и сколько стоить будет?
    -  По гос цене, две с половиной за тонну.
    -  Если я попадусь, то я этими деньгами не откуплюсь.
    -  А твоя цена, какая?
    -  Пять.
    -  Дорого.
    -  Я не называюсь.
    -  Ну, ладно, я пошёл.
    -  Иди.
Скупщик ушёл, Бочонков проводил его глазами, и положил голову на рулевое колесо. Но отдохнуть ему долго не дали. Часа через два ему постучали в дверь кабины. Валерий поднял голову и посмотрел в окно. Перед ним стоял тот же мужчина. Он поманил пальцем, Бочонков открыл стекло и спросил:
    -  Что ни будь непонятно?
    -  Всё понятно. Я согласен. Давай отъедем в сторону и пересыплем зерно в мою машину.
    -  Это долго и трудно, и шуму много. Сейчас я сдам зерно, и поедем к нам на ток, там и нагрузим, и взвесим, и рассчитаешься там сам. И документ выпишут тебе. Только бы весовщица  не уехала домой. Придётся пройти на проходную и позвонить, пока не ушла.
    -  У тебя, что сотового телефона нет?
    -  Так вот, такие мы бедные.
    -  У меня запасной есть.  Возьми и позвони.
    -  Я и звонить не умею по нему.
    - Давай номер телефона, я покажу, как надо и ты поговоришь.
    -  Что ж спасибо.
Вскоре Валерий говорил с дочерью:
    -  Тань, кто с тобой? Сторож? Пойдёт. Посиди на месте и подожди нас. Нужно КАМАЗ нагрузить на сторону. Как не можешь? А слышала наказ матери про легковушку? Ну, вот и хорошо. Жди.
    А когда Бочонков разгрузил зерно, то вместе с клиентом они отправились на ток к дочери.
     На весовой сидела Таня и сторож: разговаривали про жизнь. Бочонков велел клиенту заехать на весы и взвесить машину, а сам взял бутылку водки и вошёл в помещение. Подал бутылку сторожу и промолвил:
    -  Приготовь закуску. Вот выпьем с устатку.
    -  Это в наших силах, землю от пожара уберечь…. Мы мигом, мы многое можем, мы всё можем, отозвался сторож, с радостью стал хлопотать.
    Бочонков сел рядом с приезжим шофёром и проехали под загрузку. А вскоре. Нагрузив машину зерном, вернулись на веса и взвешали гружёную машину. Бочонков остался в кабине, а шофёр прошёл к весовщице. Проверил вес по циферблату, вынул калькулятор, пощелкал кнопками, вынул несколько пачек денег и подал Тане. Та положила их в стол, и шофёр вышел. Вскоре Бочонков вошёл к дочери, а гружёная машина уехала.
 Больше такого случая не подвернулась, и Валерий стал скучать. Но тут закончилась уборочная страда, и новые машины решили переоборудовать под бензовозы.  Чтобы возить топливо на зимние расходы из города. Освободилась и Таня. И Валерий взял её с собой, чтобы на практике показать, как нужно выполнять правила уличного движения. Деньги появились, теперь нужна была машина, и мать посоветовала дочери заиметь права.
    С первым же рейсом Бочонков отстал от Обручёва и заехал на автобусную станцию, узнать, нет ли попутных пассажиров. Такие нашлись: муж с женой отстали от своего автобуса и с радостью приняли предложение Бочонкова.  А когда отъехали на пять километров от села, Валерий остановил машину и потребовал:
    -  Расчёт на месте, – и он назвал цену автобусного билета. Женщина возмутилась:
    -  В автобусе-то лучше ехать, чем на грузовике, что ж так дорого-то?
Валерий не стал спорить и упрекать. А только добавил:
    -  Вы там, от автобусной остановки как будете добираться? На такси? Это тоже деньги, а я вас до дома довезу без хлопот и пересадок.
   На том и договорились.               
На обратном пути Бочонков всё присматривался к людям стоящим у дороги, нет ли попутчиков. Но таких людей  не было, и они выехали за город. Остановились у реки.  Отдохнуть и чтобы полуденная жара спала. Они умылись и присели в тени кустов и стали учить правила уличного движения. У Тани была удивительная память. Чем отец сильно гордился, и тут она его этим радовала. Отец просматривал учебник и задавал дочери очередные вопросы, на что она легко отвечала. Он понимал, что пора бы ей и вождение преподавать. И когда выехали за пределы города, и где уменьшился поток машин: отец решил передать руль дочери.
    Но тут внезапно у дороги появился мужчина и поднял руку. Отец остановился, и, познакомившись, и узнав, что пассажиру надо доехать до их соседнего села, его взяли в кабину.
     Пассажир всю дорогу разговаривал: то выспрашивал о жизни Бочонкова, то рассказывал о своей жизни. Валерий уяснил, что  Игнат это фермер из соседнего села, большее время находился и работал на своём земельном пае, лето сено готовил. А теперь заканчивает обмолот зерновых. Но получилась поломка комбайна, и он ездил в город поискать запасную часть. Но ему везде объяснили, что промышленность таких частей больше не выпускает на старую технику. И придётся теперь или кого нанимать, или просить эту часть у знакомых колхозных комбайнёров.
     Но это можно как-то решить. А вот дизельного топлива достать труднее.  И если где договоришься, так привезти не на чем. А тут такую цену завернули на горючее, что и выговорить нельзя. Если закупить горючее по отпускной цене, то полученного хлеба не хватит рассчитаться. Вот теперь хожу и думаю, или убирать хлеб или бросить его на корню.
    -  Да, обстоновочка оккупационная, зря ты из колхоза ушёл. Всем вместе жить легче.
    -  Ну, а вы-то не смогли бы меня выручить горючим. Вы сейчас что везёте, дизельное топливо или бензин?
    - Топливо. А тебе сколько надо?
    -  Смотря, какая цена.
     -  Ну, примерно, половинная цена.
    -  На это я бы согласился. А сколько можете дать?
    - У тебя какая ёмкость под горючим?
    - Четыре кубометра.
    -  И где она у тебя стоит. Хорошо бы если не в деревне.
    -  Нет не в деревне. Я живу в вагончике в последнем логу у вашей границы.
    -  А как расчёт? Я в долг не даю.
    -  На таких условиях – рассчитаюсь.
    -  Ну и договорились. Показывай как проехать к твоему вагончику. Да, чтобы не застрять где.
    -  Проехать можно. Я на комбайне проезжаю. Поехали, я покажу.
Бочонков ехать не торопился. Приноравливался приехать по темноте. И всё у него получилось. Игнату он налил полную ёмкость, а в свою цистерну уже возле фермы из водонапорной башни долил воды до верхней метки. Приехал на склад  и слил всё, что было, в ёмкость, кладовщица посмотрела уровень и приняла горючее. А потом взяла документы на горючее, и Бочонков уехал домой.
    На следующий день Бочонков отпросился у заведующего гаражом и уехал с дочерью в город за машиной. Пригнали новую легковую машину. Дорогой Валерий показывал дочери, как нужно управлять машиной. И последнее расстояние от соседнего села Таня уже смело управляла машиной. А когда приехали домой, то дочь посадила с собой мать в машину и прокатила её по селу. Все были рады, и  мать довольная. Хорошо хоть её наука даром не прошла.
    А на заправочной станции получился шум. Когда утром трактора заправили баки горючим, некоторые стали сильно дымить, а некоторые сразу заглохли. Вызвали инженера. Он обнаружил в каждом тракторе вместо горючего – воду. Дал указание воду слить, и заправиться горючим из другой ёмкости. А когда все разъехались, велел заправщице ёмкость с водой не трогать. А сам уехал в районную автозаправочную станцию. Там поделился своим горем с девчатами и те сказали ему, что такое было и у них одно время. Потом додумались, и нашли такую краску на нефтебазе и мерную линейку. Краской мазали линейку и опускали в цистерну бензовоза.  И если там оказывалась вода, то цвет краски менялся.
    Бочонков, толи прослышал об этой краске, толи на время прекратил разбавлять горючее водой. И целый год шума не было. А ту воду на заправке спустили на пол и списали с подотчёта заправщицы.
    Так прошло два года. Таня и Витя окончили десятый класс и стали думать, куда податься. Виктор до призыва пошёл в бригаду и стал работать на тракторе. Права на управление трактором он получил на курсах при средней школе. А Таня посещала курсы шоферов, и тоже окончила их на отлично. А весной следующего года Виктора призвали в армию.
   Когда они были вместе и часто встречались, то привыкли друг к другу, но не сильно реагировали и не придавали этому большого значения.  А как только Виктор оказался среди чужих людей, душа забеспокоилась. В памяти всё чаще и дольше стала появляться и сохраняться образ Тани. И когда он видел девушек в части и будучи в увольнительной видел на стороне, чужих, то не мог найти и увидеть лучше и красивее и умнее Тани. Она всё чаще стала являться ему во сне. Он стал часто писать ей письма. Таня будто проснулась. Его письма так взволновали её душу, что она была готова улететь к нему в часть, если бы это было можно. Она на каждое его письмо писала два письма.  Иногда, не находя ничего подозрительного, она хвалилась «подвигами» отца и перечисляла вещи, которые они приобрели за последние годы. Виктор просил её, чтобы она пошла, куда-нибудь учиться и приобрести себе специальность. На что она ему откровенно ответила, что на специальность жены нигде не надо учиться. А то, чему научил её отец – ей хватит на всю жизнь. Она отлично овладела специальностью изобличать людей и на этом строить свой капитал. Да такой капитал, которого и мужик не заработает.
  Виктор убедительно доказывал свою правоту, и свой взгляд на честную жизнь, и клятвенно обещал ей помогать при её изменении взгляда на своё мироощущение, что будет только положительно влиять на их дальнейшие семейные отношения.
     Однажды он написал, что был в Малом Художественном театре, смотрел постановку «Продавщица цветов». Она ему сильно запала в душу, и он решил в своей жизни поступить, как влюблённый герой в продавщицу   цветов – такие они были разные по интеллекту. Девушка перевоспиталась и они поженились.
    Через год Виктору дали отпуск, и он приехал домой. В первый же вечер они встретились. И в этот же вечер, и в эту же ночь у них зародился ребёнок.
    А после окончания службы Виктор вернулся домой и сразу сыграли свадьбу и крестины сына.
    Виктор хотел пойти на свой трактор, но его вскоре вызвали в военкомат. Чтобы поставить на учёт. А там оказался начальник милиции. Он поинтересовался ходом службы и характеристикой с места службы и пригласил Виктора к себе в отдел. Виктор пришёл и там начальник настоятельно просил его поступить на службу в милицию. Ему посулили дать небольшую квартиру на первое время, а потом и помощь в строительстве нового дома. Виктор согласился. И после оформление всех документов они с Таней переехали в район, и он стал работать участковым милиционером на три села.
    Отношения с тестем испортились, и, казалось бы, бесповоротно. Тёща иногда звонила дочери.   Но когда приходилось Виктору поднять трубу, и отозваться на голос тёщи, та не разговаривала, а лишь просила позвать дочь к телефону.
    Некоторые шероховатости в отношении с родителями тоже появились. Особенно мать не одобряла его выбор. Ей очень не нравился Бочонков, такой пройдоха, вор и мошенник. Она иногда, да и то только при случае и один на один с сыном, высказывала свои опасения за семью Виктора. Она часто применяла в разговоре народную поговорку, что яблоко от яблони недалеко падает. Но это сына не оскорбляло, а лишь ещё больше распаляло его любовь к Тане. Он сильно надеялся на своё убеждение и старание искоренить из жены воровские замашки и одобрительное отношение её к отцу.
   Это длилось целых пять лет их совместной жизни. Эти разговоры могли бы, перерасти в скандалы и ссоры.  Но Виктор имел уравновешенный характер и на самом пике горячего разговора всегда шёл на примирение и обстановка восстанавливалась. А молодость и красота Татьяны, и твёрдость убеждений и честность делали Виктора непобедимым, а всё вместе со временем укрепляло их семейные чувства и отношения. И Татьяна, и Виктор всегда из своих разговоров брали и запоминали только  святые чувства и запавшие в душу слова.
    С этой же целью Виктор иногда рассказывал Татьяне случаи из его следственной работы.  Как бы, между прочим, просил у неё совета в раскрытии преступлений.  Тут Таня раскрывалась полностью и как профессионал давала заключения и определяла виновных. Виктор уж и удивляться перестал её профессионализму в разборе преступлений. Это была её среда обитания в детские годы в кругу своей семьи. Виктор иногда упрекал себя, за то, что он не искореняет у неё воровскую атмосферу в голове. А как бы, усиливает и укрепляет и, вроде как, одобряет её навыки и знания.
     Однажды он поделился своими сомнениями с отцом. Николай только и ответил:
    -  Вот, что я тебе скажу, сынок: человек всю жизнь живёт так и только по тем законам, которые ему вложили родители в его детские годы. В дальнейшей жизни он только расширяет свой кругозор, свои профессиональные знания, а фундамент закладывается с молоком матери и с первых слов, и поступков отца. Он потом во многом изменится.  А основу его содержания будут составлять сила и ум родителей.
    -  Это мне понятно и теоретически, и от вашей практики. Я же не за себя хлопочу, я о Тане беспокоюсь. Как бы мне хотелось, чтобы она не только честно жила, но и разговаривала, и думала честными категориями.
    -  Тебе этого не добиться. Я тебе сказал, что это заложено с рождения и остаётся на всю жизнь.
    -  Да, мне же стыдно жить: я участковый милиционер. Борюсь со злом всю жизнь. А жена думает другими категориями. Я же не могу жить двойной жизнью. Мне-то, что делать?
    -  Давай подумаем. Вот, к примеру: ворона питается падалью, так? Она, что, по-твоему, вредная или бесполезная птица? Чем она хуже других? Это люди так считают, что голубка это мило, а ворона это безобразно. А подумай, зачем мать-природа создала ворону? Я отвечу, а чтобы было, кому падаль собирать. Не будь вороны, и голуби бы заразились вредными микробами и повымерли бы все на свете. И человеку бы обязательно досталось на орехи. Не знаю, могла ли после этого справиться ветеринария с той заразой в птичьем мире, а медицина в человеческом обществе.
    -  Не знаю, отец, что и как бы получилось.
    - И я не могу представить той беды, не будь строгого закона природы, где каждый должен выполнять свою работу, с увлечением и добросовестно.
    -   Так, а с Таней-то что делать?
    -   А ты, что не понял? Вот у медиков есть такая сказка: приходит больной к врачу и жалуется на болезнь. А тот ему и говорит: «Вот нас тут сейчас трое. Я, ты, и болезнь твоя; если ты будешь со мной – мы твою болезнь победим, а если ты будешь на стороне болезни, то я вас двоих не одолею.
    -  Ну, и к чему это?
    -  Привлеки Татьяну на свою сторону в борьбе с преступностью. Пусть учится по вашей части и потом устрой её работать в свой ОВД. Это будет неоцененный работник в краевом масштабе. 
     -  Да….! – сын так удивился такой, казалось бы, простой идее, что и слов не находил. И только потом, когда вернулся домой, произнёс слова учёного человека: «Всё гениальное  - просто».
        Таня в том же году поступила на заочное отделение в Юридический институт. И через пять лет его закончила. И что самое знаменитое и что запомнилось ей на всю жизнь. Она защищала дипломную работу при полном зале и студентов,  и преподавателей, и представителей краевых органов. Так как консультантом был сам ректор института, и когда проверял дипломную работу, и увидел там много фактов и даже снимков при разоблачении преступников, которые она делала вместе с отцом в своё время. То он и организовал такую массовость слушателей при защите дипломной работы своей подопечной.  Защита шла в течение  положенного времени, но потом разрешили задавать вопросы не только членам экзаменационной комиссии, но и из зала. Дискуссия длилась ещё два часа.
       После окончания защиты всех студентов, был организован торжественное мероприятие по вручению дипломов. Диплом с отличием и Золотую медаль получили двое из этого выпуска. В том числе и Таня. А Краевой ОВД вручил ей и медаль - «За активное участие в раскрытии экономических преступлений».
    В семейной жизни у Виктора и Тани произошли тоже изменения. Кроме того, что её приняли в отдел – «Раскрытия экономических преступлений», у них после сына родилась дочь. Сын в том году пошёл в первый класс, а дочь находилась целый год с матерью, но потом свекровь, выйдя на пенсию, забрала её к себе. Как же не взять, если сноха назвала свою дочь её именем.
   Иногда одно слово, или один поступок меняет жизнь или отношения между людьми на все годы. И если это не результат тонкого обдуманного поступка, а простого человеческого, душевного проявления чувств, то это западает в самую душу и навсегда.
      На этом свою повесть я хотел бы и окончить. На волне прекрасного, доброго и вечного. Но жизнь вклинилась и порушила на время эту красоту. А получилось вот что.
      После повторной продажи горючего, Бочонков налил воды в цистерну, и поздно вечером приехал на склад. Заправщица приказала загнать бензовоз в территорию заправки и передала его в ответственность сторожу. А утром, придя на работу, дождалась Бочонкова и провела анализ горючего мерной линейкой, намазанною краской. Краска показала наличие воды. Вызвали инженера и ревизора. Те составили акт, и написали докладную в правление колхоза. Там его вскоре оштрафовали и выгнали с работы. В колхоз он больше не пошёл работать. Месяц просидел дома. Стали приходить друзья, такие же алкаши и не работающие друзья. Часто выпивали. Галина скандалила, но потом устала и смирилась, но пошла другим путём. Стала упрекать мужа в тунеядстве, и посылала его на промысел. Одним словом толкала на воровство.  И поползли неприятные слухи по селу: то у одного, то у другого жителя украли – то овцу из пригона, то несколько кур унесут,  то огород очистят. Потом стали совершаться квартирные кражи.  Люди терпели и молчали. Но всё шло до поры, до времени. Несколько мужиков написали жалобу в Администрацию сельского совета, а несколько жалоб пришло в РОВД.
    Эти документы передали Виктору и Тане. Они приехали в село.  Навестили родителей Виктора.  А вечером пришли к Бочонковым.  Что они там говорили между собой, ни кто не слышал, и потом не узнал. Они вернулись в отдел и доложили о проведение разъяснительно-воспитательной работы среди населения, и, в частности, среди подозреваемых лиц.
     Целый год в селе было тихо и жалоб не поступало: воровства не было.
    Не было в селе и Бочонкова. Никто не знал, где он есть, да и зачем людям об этом знать? Тихо, спокойно, и ладно. Милиции спасибо. Работает, наверное – что ещё надо?
  Но есть в селе и любопытные, и любознательные люди. Ну, а как – мир не без добрых людей.
    Оказалось, что Бочонков скрылся из села на своей автомашине, с ним, вероятно, скрылись и друзья «его однополчане». Такие граждане, как, давно, состоящие на учёте в отделе, Огамов, Алькин и Петров.
    По районной сводке не проходила информация о потере лошадей, как у частников, так и из колхозов. Но по краевой сводке такие кражи проходили.  Особое внимание уделялось о кражах лошадей в соседнем с нами районе. Из краевого ОВД пришло закрытое письмо об увеличении внимания и придания большего старания по наблюдению за криминальными элементами.
Виктор стал ежедневно приезжать на родину. Заходил к отцу с матерью, разговаривал с ними, и  с посторонними, и надёжными людьми. Наведывался и к  тёще. Но та, возможно и знала про мужа, что, но Виктору не говорила, а может быть, и сама ничего не знала, а потому и сказать было нечего.   
    На этот раз Виктор решил ночевать  у отца. Сидели перед телевизором долго. Потом легли спать. У  Бочонковых в доме свету не было, и всё село вскоре погрузилось во тьму.
    -  Кажется, сват Валерий приехал. Вон машину загоняет в ограду, - произнёс Николай. Потом поднялся с койки и, пройдя к кухонному окну, закурил, выпуская дым в форточку.
     - Один или с друзьями? – поинтересовался Виктор.
    -  Не видно, машину в ограду загнали. Знать добычу привезли.
    -  Ну, так, что теперь? Придётся понаблюдать, - отозвался Виктор и тоже пришёл на кухню.
    Вскоре во всём доме Бочонковых засветились окна. Было видно, как мужики взмахивали руками, садились за стол. Гуляли до самого утра. А перед рассветом свет в доме был погашен. И лишь на кухне горела лампочка и из открытой форточки разносилась песня из телевизора, включённого на всю громкость. Николай толкнул сына локтем и мотнул головой в сторону дома Бочонковых. Потом тихо добавил:
    -  Пьяные всегда откровенные и смелые, не стесняются и не опасаются. Послушал бы. Да видеокамеру возьми с собой, может пригодиться.
    Виктор, одевшись по лёгкому, ушёл. Он подошёл к светящемуся окну и стал слушать. Но разговор перебивался песней. Вскоре, видимо, песня надоела, или стала мешать их разговору, телевизор выключили.
 Стало тихо, и было слышно, как говорили пьяные мужики:
    -  Ну, что, братва, - командирским голосом крикнул Валериан на своих подчинённых, те смолкли и подняли на него глаза, - охота прошла сегодня удачная. Угнали и сбыли все десять голов  выгодно. Никто не допустил ошибки. Поэтому деньги от выручки делю поровну на всех. В нашем деле ошибок допускать нельзя: или переловят всех или покалечить могут.  Эту неделю будем гулять. Баб своих смотрите не обижайте деньгами.
    -  Им хоть сколько, всё равно мало, - встрял в разговор Петров.
    - Заткнись, не перебивай, - осадил его Валериан, потом продолжил, - если все будем живы и здоровы, то в воскресенье в обед ко мне. Поедем в посёлок Малиновый. Мне сообщили покупатели, что там фермеры заняты вывозкой тюков сена, работают с темна, до темна. А лошади бродят беспризорные. Табун в двадцать лошадей. И, что заметно, там жеребец весь белый, хорошая примета. Если удачно угоним, то придётся гнать до Чайной горы, там сдадим татарам, расчёт на месте.
Мужики хотели одобрительно крикнуть.  Но Бочонков резко махнул на них рукой и отчеканил:
    -  Тише, братва, расходимся. Идите по домам, бабы, поди, ваши-то живые, ждут вас. Не обижайте их, надёжнее будут вам.  Потом повернулся к Галине, добавил, - ну, что, правду я говорю, а, Галь?
Та погрозила пальцем и с подначкой ответила:
    -  Правда, правда. Добегаетесь за кобылами и жён забудете. Дождётесь, пока за ограду заглядывать начнём. Спохватитесь, да поздно будет.
    - Всё понятно; расходимся. Делайте, что хотите, но чтобы в воскресенье ни в одном глазу.
    Утром следующего дня Виктор доложил начальнику о готовящейся краже в соседнем районе, в посёлке Малиновое. Планируется угон табуна с белым жеребцом. Надо дать хозяевам сигнал.  Чтоб не оставляли лошадей без присмотра.
   Но дома Виктор не сказал Тане об этом, и всё пошло своим чередом.
    Бочонков с компанией приехали в посёлок уже в сумерках. Проехали по улице несколько раз, просмотрели возможные пути угона лошадей, а потом заметили и пасущихся лошадей с белым вожаком. Всё спланировали, и Валерий высадил мужиков в разных местах посёлка, а сам отогнал машину за его пределы и оставил недалеко от дороги в кустах.  И когда стало темнеть, они все направились в лог, где паслись лошади. Тихо подошли к ним, поймали по коню, и забравшись верхом, торопливо погнали табун за посёлок. Стоило бы выгнать лошадей за посёлком на дорогу, и они бы, через несколько часов, были бы за пределами района. Но тут они нарвались на милицейскую засаду. С ними были и хозяева лошадей. Заметив засаду, воры соскочили с лошадей и разбежались по кустам, спрятались, и притихли. Бочонков тоже бросил коня и стал пробираться к оставленной машине. Нужно было, во что бы-то ни стало успеть  добраться до машины, а там можно многое, что наговорить в своё оправдание. Но за ним бежал один из хозяев с собакой. Та вела хозяина следом за Валерием к машине.  А вот и машина видна, ещё момент и Валерий заскочит в машину. Но когда он уже взялся за ручку двери, как появился милиционер и схватил его за ворот. Потом надел ему на руки наручники. Тут и хозяин подбежал. Он громко заругался, и хотел уже ударить Валерия палкой, но милиционер предупредил:
    -  Ни каких побоев, даже, чтобы и синяков не было.
Хозяин трижды свистнул, и его напарники отозвались, а вскоре и пришли к машине.  Окружили вора и ругали его последними словами. Хозяин лошадей обратился к милиционеру:
    -  Послушай, начальник, дай нам с ним поговорить минут пять, больше не задержим. Нам лошадей спасли. А вот у инвалида войны, моего соседа, дяди Вани пропали два коня, он то сено готовил, то дров когда привезёт, да и вообще любил лошадей. И вот их не стало. Он избился весь, ищет их до сих пор. Мы бы с ним поговорили, а вдруг он знает, где те две лошади. Если это рук его дело, так пусть скажет. Мы бы тому помогли.  А он  хоть искать бы не стал своих коней. Мы без синяков поговорим. Ну, разреши.
      - Ладно, но только без побоев и только пять минут.       
 Мужики подхватили Валериана под мышки и отнесли от милиционера на десять шагов, и поставили на ноги. Потом один схватил вора за ноги, а двое сзади его в подмышки, и, охнув, подкинули его над землёй выше головы, и резко ударили об дорогу задом. Тот глухо застонал и сжался в комок. Ни встать, ни говорить не мог.  Мужики подвели его к машине, и затолкнули в кабину, и старший сказал:
     -  Ну, спасибо, товарищ милиционер, за спасение лошадей. А дяди Вани мы поможем сами. Он признался, что он и тех лошадей сожрал, как волк. Спасибо, старшина!   
    -  Мне то, за что спасибо. Надо их милиции сказать спасибо за информацию. Не может милиция у всех граждан лошадей караулить. Вы уж смотрите сами, мужики. Ну, пока, до свиданья. А я этого задержанного обязан сопроводить.  А то, как бы чего ещё не нашкодил.
     -  Не беспокойтесь, старшина,  он теперь не нашкодит, и не убежит. Отпусти его,  будто ты и не видел его. 
    -  Я, что, я ничего, я послушный, я ещё не опытный.  Я только учусь.
Он отошёл немного в сторону.  Вывел мотоцикл и тут же скрылся в темноте.  И Валерий не понял, кто это был, толи милиционер, или кто из их мужиков в милицейской фуражке. 
Мужики собрались и пошли в темноту, по направлению посёлка.
    Подельники Бочонкова собрались у машины, когда солнце уже взошло, и было видна вся окрестность. Опасность миновала. Они зашли в кузов и только тут заметили сжатую в комок фигуру своего шефа.  Его пересадили на пассажирское сиденье, а за руль сел Петров.
  Ехали тихо, чтоб не трясло машину, и домой прибыли после обеда. Завели Бочонкова в дом. Он с трудом переставлял ноги, дошёл до дивана и свалился со стоном.
    - Всё, братва, отжил я. Они сказали, жить мне одну неделю осталось. Узнать бы, кто это нас выдал. Говорят, что информация из нашей милиции поступила. Вы бы прислушались.
    Галина увидела стоящую в ограде машину.  Быстро забежала в дом. Сердце, предчувствуя беду, запрыгало во всю грудь, голова онемела и она не чувствовала своих ног. Увидев хмурые лица мужиков и бледную голову мужа, закаталась в истерическом плаче.
   Когда все разошлись, и жена перестала рыдать, только истерично взрыгивали её плечи, Валерий рассказал всю правду жене. Рассказал и то, что жить ему остаётся до субботы. И, что за эту неделю нужно оформить у нотариуса завещание, на числившееся за ним имущество, на её имя. И просил не сообщать об этом матери до срока. Галя так всё и сделала, но автомобиль мужа оформила на имя внучки, Таниной дочери.  Но слух о безнадёжности Валерия дошла до матери другими путями. Мать не выдержала такого горя и умерла от сердечного приступа в пятницу. Собирались её хоронить в субботу. Но в субботу произошло событие страшнее, которого у нас пока в селе не было.
    Утром Валерий почувствовал сильную слабость во всём теле. Велел жене позвонить Петрову, чтобы он прибыл к нему срочно. Тот прибыл и Валерий попросил его:
    -  Ну, что, друган? Сегодня мне канты. Заведи маю машину и свози меня на гору по Сибирской дороге.  Я на прощание посмотрю на нашу землю, на небо, на природу.   
     Тот охотно согласился, и вскоре были уже на самой вершине горы. Валерий осмотрел, перекрестился, и даже всплакнул.
    -  Как жаль расставаться с этим белым светом….
Он повёл головой по сторонам, и тут заметил милицейский автомобиль, стоящий возле дороги. В машине никого не было. Вдали на косогоре двое срезали с берёзы сучья для банных веников. Валерий не стал к ним присматриваться, а другу сказал:
    -  Из-за таких я жизни лишаюсь. Возьми плоскогубцы. Залезь под ту машину. Порви тормозные трубки и отсоедини ручник. Отомстим хоть этим.
    Потребовалось всего пять минут на эту подлую работу. И они покинули эту гору. Дорога была насыпная. По бокам были глубокие канавы. Спуск был невероятно крутой. И потому они ехали тихо и осторожно.
   Вдруг шофёр услышал долгий тревожный сигнал автомобиля, он взглянул в зеркало и увидел, как на них несётся милицейская машина. Петров свернул с насыпи и поехал полем, на малой скорости это можно было сделать. О эта машина неслась вниз по дороге с огромной скоростью и с зажженными фарами, и беспрерывно сигналила.  Впереди находился перекрёсток с лесополосой. Петров остановил машину и закрыл глаза от ужаса, Валерий с радостью ждал исхода. Милицейский Уазик  сделал опасный поворот, и машина стала переворачиваться, а потом ударилась боком о тополя, и скрылась в облаке пыли.  Валериан толкнул в бок Петрова и произнёс со злостью:
    -  Что слюни распустил? Поехали.
    -  Там кричит кто-то.  Надо бы помочь.
    -  Ты, что хочешь, чтобы тебя по следствиям потаскали. Поехали, хватит, теперь всё. Ты хоть меня живого довези.
   Петров очнулся, и прибавив газу, покинули место аварии. Дома он завёл, совсем обессиленного Валерия, и помог ему лечь на диван.  Подошла Галя. Валерий стал с ней прощаться. Потом замолк и стал остывать. Жена заголосила.  Стала причитать. Стали собираться соседи. Пришли и Обручёвы с внучкой. Женщины стали обряжать покойника.  А мужики собрались в ограде и курили. Вдруг по дороге проехала машина «Скорая помощь», а следом несколько служебных машин. Потом спешно проехало ещё несколько автомобилей.
    -  Что-то, мужики, ещё случилось, - кто-то проговорил тревожным голосом.
 О случившейся аварии вскоре они узнали.  И не только они, а и всё село.  А потом, и весь район, и слух прошёл до Краевой ОВД.
    Валериана похоронили в этот же день, он так и не успел узнать, кого они с Петровым  убили,   а в воскресенье, рядом с ним схоронили его мать.
А погибших в автомобильной аварии Виктора и Татьяну Обручёвых, отвезли на вскрытие в город Белакуриху. И только в понедельник их похоронили на кладбище в райцентре. А на месте гибели им поставили памятник с фотографией.  Первое время этот памятник был не виден, так много было на нём наложено цветов и венков.
         Когда мимо проезжали машины, шофера сбавляли скорость. Снимали картузы, вздыхали и ехали дальше на встречу к своей судьбе.  А когда проезжали милицейские машины, то шофера останавливались, выходили из машин, снимали фуражки, кланялись. Некоторые садились рядом у памятника.  Доставали водку.  Выпивали по стопке и, вздохнув, уезжали, оставляя у памятника недопитую бутылку и кусочки хлеба. Тут даже алкашки дежурство устраивали первое время. И постоянно тут кружились птички, как воскресшие души погибших.
     А когда проходили почитатели Святого Ключа, на девятую пятницу от Пасхи, то останавливались, крестились, как на Святых мучеников, иной раз пели молитвы.

            Июнь – 57 г. Малый театр.  Декабрь – 2000г. 18-03-09г. 
 
   
                ШУТНИК
                Рассказ
     Где бы кто ни собрался в компанию – мужики ли, женщины, или дети, обязательно вспомнят тот ли иной случай из жизни Ильи. Он насмехался над слабостью своих соседей, друзей, или знакомых. Но все его насмешки сходили ему с рук; посерчают одно время, потом сами же  и посмеются над собой или над другом. И только слышишь, бывало: «Илья, расскажи про того, про этого, про вон того. Илья выполнял их просьбу и рассказывал всё подряд, со всеми подробностями. Компания хохотала и прощала его проделки, хотя некоторым это было сильно обидно переносить его насмешки.
      На этот раз мы организовали очередные проводы на пенсию наших колхозников, подошедших по возрасту к этому мероприятию. Были поздравления, и пожелания, и потом перешли в колхозную столовую на званный торжественный обед.
Плотно покушали, изрядно выпили.  Стали петь песни. Потом они надоели и мы, сдвинув стулья, плотнее уселись за столы и повели беседу о прошлых годах. Илья сидел в углу зала, и слушал рассказы мужиков, и сам про себя улыбался. Видимо замечал в речах товарищей враньё, или незаслуженную похвалу. А когда все  своё рассказали и затихли, кто-то спросил:
    -  Илья, а ты помнишь деда своего. Я что-то про две горы слышал. А точно не знаю.
Илья кашлянул для порядка, и стал рассказывать:
    -  Дед мой был очень бедный крестьянин, и не потому, что ему мешали жить нормально.  А просто не хотел себя утруждать, берёг здоровье, чтобы не корчиться, и не ходить лечиться по знахаркам. Тогда же ни врачей, ни больниц тут не было. Это только советская власть всё придумала и наделала. А тогда же, как себя сбережёшь, тем и радуйся. Имел дед одну корову в хозяйстве, сена ей готовил мало. Только, бывало, привезёт один воз во время отёла коровы, а потом иди, матушка на свободу. И добывай себе еду, если есть хочется. Она и ходила по дороге, где мужики сено возили на лошадях, и подбирала потерянное сено. К вечеру домой приходила, а как же, ведь доиться надо. Ездили наши мужики на базар в Усть-Пристань, там дёшёво рыбу продавали. Наши мужики, то за шерсть, то за масло меняли, а кто и овощи возил туда.  Ездил туда и мой дед. Подружился там с одними мужиками – он умел в компанию залезть. Как пальцем без масла в это самое место. А тут случилась засуха – ни хлеба, ни сена. А значит и с продуктами туго случилось. Дед поехал к рыбакам: занял в долг рыбы, а те просят у него сена за это. Что делать? Если сказать, что у него и в доброе-то время сена не было, и дать, мол, нечего. Так рыбы не дадут. А он отвечает, мол, приезжайте, уж выделю пару возов. Посулил и уехал домой.  Рыбу привёз – семью накормил, и засолил, и наморозил: на всю зиму хватит.
    Через недолго приезжают рыбаки за расчётом. Спрашивают у людей, как найти моего деда. Им указали на его усадьбу. Они подъехали, смотрят: корова на голых кочках стоит, и грустно думает, как до весны живой остаться.
     Гости переглянулись, заговорили меж собой: «Какое тут может быть сено,  когда своя коровёнка жизни не рада». Ну, хозяину про это ни слова. Заходят, здороваются. Их за стол приглашают. Гости своё угощение достают, и четок водки. Вечер провели весело. Дед им анекдоты давай рассказывать, те довольны. А утро вечера мудренее. Встают гости, во двор выходят, лошадей запрягают, за сеном собрались. И спрашивают:
       - Ну, что, хозяин, где сено-то у тебя. Мы ж за сеном приехали.
А дед им отвечает:
    -  Да, вот оно сено перед вами.  Вот они два стога – а сам указывает рукой на две горы, одна остроконечная, и высокая, а другая пологая и ниже первой, - вот первый, не начатый стог – это кума Назарки, а второй, что начатый – это, значит,    мой стог, так вы из моего стога и накладывайте.
Гости сначала хотели ругаться. Или даже морду, такому дружку набить. Да потом одумались, осмотрели ограду, покачали головой, и, посмеявшись, что попали на такую дешёвую удочку, и уехали домой.
 Тот, кто знал эту историю, улыбались, а остальные хохотали.
     -  А, правда, что Стекольниковы килы детям сажали?
     -  А чёрт их знает.  Я уж тогда в школу ходил. Вот как-то приходит к нам тётка Полина, жалуется матери, что Стекольниковы на неё серчают: ребятишкам килы сажают. Да слух ходит, что многих они уже наградили.
     Я про старуху не знаю, а на деда мы серчали, за то, что он строго сторожил колхозные арбузы, и нам не позволял и сам ни одному не дал, ни одного арбуза. А соседка продолжает с мамой разговаривать:
    -  Вот если бы кто деда в речке искупал. А бабке его в рубаху бы оправился, тогда они лишаться такой способности. И с нас забота такая свалится. Кто бы это нам помог избавиться от такого наказания? – а сама посматривает на меня, как бы помощи просит. Ну, я промолчал, а тёте Полине подмигнул глазом.  Та благодарно кивнула головой и тут же ушла домой.  И вот в субботу вижу, Стекольниковы баню топят. Я наблюдать стал. Смотрю, бабка в баню пошла. Я подкрался к предбаннику и наблюдаю. Вот она чистую рубаху положила на скамейку.  А в грязной зашла в баню, чтобы её там постирать.  Ну, я, не долго думая, а к этому был уже готов, тихо её рубаху беру, выношу за угол и оправляюсь, а потом свернул её, как была, и на место положил. И дай бог ноги.
     Смотрю, женщины собираются у брода речки, коров дожидаются. Ну, они так всегда собираются. Новости послушать, от себя, что рассказать, ну мало ли чего.   А как коровы подойдут, они каждый свою корову встречает и гонит домой. Вот думаю, зрители собрались. Пора спектакль ставить. Бегу тропинкой – вижу, сторож сидит, охраняет колхозные арбузы, а сам сидит в тулупе, на ночь собрался. Деревянную трубку во рту держит, машинально губами почмокивает. Дымок попыхивает.  А сам дед в глубокой дрёме находится. Ну, вы это знаете, что это такое – и не спишь, и ничего не слышишь и не чувствуешь. Я на цыпочках к нему подкрался со стороны спины, сел на землю, ноги в коленях сжал, рукой махнул, бабы заметили, ждут. Я, как ноги выпрямлю, и с силой бью деда в спину пятками. Баба рты разинули, и застыли на месте. Потом видят, как дед полетел в воду.  А тулуп над ним трепыхается.  Не дед, а словно беркут над водой летит. А когда в воду упал и вскрикнул, и воды в рот набрал. А трубку зубами держит. А когда на ноги встал, да воду изо рта стал выпускать, а вода струёй из трубки стала выскакивать. Табак в чубуке зашипел, а дед головой вертит, не поймёт, что с ним случилось. Только видит, что на берегу, женщины со смеху за животы схватились, и хохот подняли на всю «Свинуховку».  Не успел дед из речки на берег выбраться. Да тулуп снять. Да бабы ещё  не прохохотались – а тут с руганью и проклятиями его бабка бежит. Дед думает, что она ему на выручку спешит, а она с того берега и в воду прыгнула. Рубаху с себя стаскивает. А тётя Полина рукой указывает и кричит ей: «Будешь знать, как килы детям ставить». И только после этого остальные бабы разглядели, что бабка-то вся испачканная. Рубаху в руках держит, а сама в воду с головой опустилась и отмывается. Бабы, когда поняли, что это ей в наказание, так расхохотались, что иные на песок попадали. И долго ещё тот хохот стоял. Даже подошедшие коровы остановились, и глазищи свои вытаращили, и стоят. Если бы они поняли, в чём тут дело, то и они бы смеялись вместе со своими хозяйками.
    -  А, как дела с килами? – спросил я, когда мы все просмеялись, и некоторые мужики стали закуривать.
    -  А ты вон у тёти Полины спроси, она должна была знать.
Я повернул голову и вопросительно посмотрел на старушку, бывшую тётю. Так кивнула головой, вытерла смехотворные слёзы,  и ответила, - Бог миловал, больше дети не болели.
Мы опять засмеялись….
  Я пересел ближе к Полине, рядом с которой сидели дед Павел, баба Катя, Мария Алексеевна и другие женщины.
    -  Стекольников-то долго серчал на Илью? - стал я допытываться у Полины.
    -  Тогда старики мудрые люди были. Посмеялись над собой же и не вспоминали.
    -  А вы ещё к нему, с чем обращались?
    -  Да было дело. Жила тут семья Миссурины, такая. Старшие братья и сёстры свои семьи завели, разошлись из дома, родителей бог прибрал, остался младший сын Ваня. В колхозе на разных работах работал – бедный был.  А бедные, что кролики - завсегда плодовитые. Чем меньше еды – тем больше едоков. Вот сейчас присмотрись на людей.  Никто не голодует, а детей нет. Дай им всем жить богато. А богатство то нажитое ими после и достаётся чужим людям. Ушёл сегодня человек в мир иной, назавтра всё разволокут: и кто? Да не бедные же: им - то совестно, то не охота.
    -  Это я смог  уяснить, спасибо. А, что с Ваней?
    -  Ваня остался жить один. Ну, а природа всегда заставит найти пару себе. Ну, и  ему нашлась. Подходили друг к другу. Год прожили, дочь родилась, два прожили ещё одна. Едоки прибавились, а еда нет. Пошёл Ваня по дворам подрабатывать. Кому огород посадить, кому навоз из пригона выкинуть, кому картошку выкопать. Ну, у старательных людей всегда работы много: без посторонней помощи не обходятся. А у нас, как оно делается? Кроме оплаты за труд, в конце дня, завсегда выпивка. Ваня и пристрастился к алкоголю. Когда дойдёт до дома,  а иногда и на дороге свалится, и спит. Так-то бы чёрт с ним, да дети видят это, и смотрят на него, и игры начинают придумывать про пьяного Ваньку. На воспитание влияет это. Прихожу однажды в семью Ильи. Отцу, матери рассказываю о своём беспокойствии. Что надо бы на Ваньку повлиять. А, вот, как и не знаю? Добрых слов не понимает: и жена ругает, и я сколько раз его срамила. Мы посидели, погоревали, с тем и разошлись.
     На следующий день пьяный Ванька возвращался с помочей, не дошёл до дома. На лужайке свалился и уснул. Жаркий день был. Ванькина голова вся мокрая от пота. Илья увидел его, вспомнил нашу озабоченность, и решил. Пришёл домой, открыл дверцу дымохода, нагрёб в ковшик сажи, подошёл к Ваньке и натёр его потную голову сажей. Вы же знаете, что Ванька хоть и русый, а волосы у него кудрявые. А глаза у него большие, а губы красные и толстые. Проспался Ванька, домой пришёл. В хату заходит и к столу садится, а дети как увидели отца и заревели в голос. Жена услышала детский плач, и в хату бегом, к детям на помощь. Уговаривает их, спрашивает, что это вы тут плачете, а те слова выговорить не могут, ручками на отца показывают, к матери прижимаются.  Та, как увидела лицо мужа и оторопела враз, слова сказать не может. Тоже испугалась: откуда тут негр появился? А Ванька на них заругался, и кричит: «Вы, что все рехнулись, что ли? Вы, что отца не узнаёте? Жена в чувство вошла; оставила детей, подвела мужа к зеркалу: «Посмотри на себя». Ванька глаза выкатил, губами шлёпает, а слова сказать не может. Потом кое-как пришёл в себя, и говорит: «Надя, я и сам себя не узнаю».
    -  Ну, и что потом? – осведомился я.
    -  Не пил он долго, пока дочерей замуж не раздал, да Надя живой была.
Павел потёр переносицу, посмотрел на Илью, спрятал улыбку и заговорил:
    -  Мы с ним вместе на вечеринки бегали: то в клуб, то просто по селу ходили. Оно ведь как получается-то.  И погулять охота.  И без ужина оставаться неохота. Родители оставляли еду детям, а сами ложились отдыхать. Илья ходил с сестрой на вечёрки, и когда вместе возвращались, то садились ближе к окну, чтоб свет не зажигать, доставали из печи миску с супом и вместе кушали. Иногда варили и мясо. Тогда они делили пополам мясо и съедали. Брату мысль пришла в голову. Прибегает чуть пораньше сестры, съедает сначала мясо, а потом и суп кушает.  А в миску бросает суконную варежку. Сестра приходит и садится ужинать: суп поела, приступила к мясу, а кусок ложкой не разрывается. Она берёт в зубы и начинает кусать, и тут только обнаруживает, что это не мясо, а варежка и шум подняла, заплакала. Отец хотел ремня всыпать.  А сына и след простыл.
       А вот случай был. Весна пришла: мужики ограды метут, городьбу поправляют, а женщины  к Пасхе готовятся: яйца красят, «паски» пекут. Илья был у нас, заметил, что мать моя тесто мешает в квашне, и говорит, что у них будет тесто пересаленное, и пасхальный пирог нельзя будет, есть, я отучу их от религии. Самодеятельность не посещают, а Пасху справляют. Мы плечами пожали, и он ушёл.
    Соорудил на лицо чёрную маску, против рта, носа и глаз отверстия вырезал и подошёл к окну.  Смотрит, сестра тесто покушала, и решила добавить соли.  Взяла пачку и поднесла над квашнёй и сыпать начала тихонько.   В этот момент он стукнул в стекло пальцем и лицо в маске к окну приблизил. Сестра слова сказать не может: чёрт же в окно-то смотрит.  А соль-то из пачки сыплется в тесто. А как вся высыпалась, чёрт и скрылся за угол. Сестра перекрестилась, заметила, что никого нет, и подумала, то ли правда чёрт приходил, или ей так помстилось. Отбросила пустую пачку, и начала тесто месить обеими руками. Зашла мать взяла квашню и унесла на печь. Чтобы прогрелась, да поднялась пышнее.  Всю ночь мать с дочерью возились со стряпнёй. И мы тоже и всё село этим занимались и по сей день много людей эти пасхальные караваи пекут.
      Утром ходим по соседям, поздравляем с Пасхой, при встрече приветствуем: «Христос воскрес», а другой отвечает: «Воистину воскрес». Ну, пришёл и я к соседу. Поздравил с праздником, вижу все у них надутые. Ругаться, не ругаются между собой, и не весёлые все.  Спрашиваю, что же вы не рады празднику. А мать их отвечает: «Да, вот Манька тесто пересолила. Придётся новое тесто готовить».
     -  А у нас в сельпо случай был, - видя, что мы замолчали, заговорила Алексеевна, - мы с ним в сельпо работали. Он после армии работал продавцом. А как он нас из кабинета выгнал, вы слышали. Как мёдом нам стулья вымазал, а мухи налетели и нас чуть живьём не поели. Я бухгалтером работала. Он часто пил, а мы с председателем ругали его. Вот решил он нам план выручки сорвать. Сам плохо работал и решил другому магазину дело испортить.  Прихожу на работу, слышу ругань возле дверей другого магазина. В чём дело? Смотрю, а над дверью рой пчёл крутится. Продавцы боятся отмыкать дверь. Не знаю, что и посоветовать. А председатель и говорит: «Ведите сюда Илью». Привели, он улыбается. А председатель и приказывает: «Угони пчёл. Это твоих рук дело. Сегодня последний день квартала. План горит. Завтра отчёт делать надо». 
    -  А опохмелиться дашь? И за квартал, чтоб премиальные были. Лады? – выставил Илья ультиматум.
    -  Даю, - отозвался председатель.
Тот сходил, принёс лицевую сетку, снял вывеску, которую он вымазал мёдом рано утром, и отнёс за тарный склад и положил под плетень огорода. Пчёлы все до одной за ним улетели. Работа продолжилась. А вечером председатель принёс бутылку водки и с ним же и выпили. Мир восстановился.
    -  Да не совсем, - встряла в разговор Катя, - я работала там уборщицей. Работа моя была в основном вечерами. Полы помою. Всё приберу, и работа вся. А утром-то, что воды свежей принесу. Графины наполню. Это зимой хлопотно – надо было по всем магазинам и в конторе печи топить. А летом проще.
    Ну, вот как-то после работы вижу все невесёлые продавцы, а Илья ещё и ругается.
      -  В чём дело? - спрашиваю Илью. А он уже знал, и говорит мне:
    -  За невыполнение квартального плана нас всех лишили премиальных. А вон конюх с председателем премии получили. И вон пошли на конюшню обмывать.
Я пожала плечами, успокаиваю его:
    -  Они начальство, им виднее.
    -  Поглядим, кому виднее и что виднее, - хмыкнул он и ушёл. И я ушла. А утром прихожу, и вижу – у тарного склада и конюшни двери открытые. В тарном складе конюх лежит. Пьяный – лыка не вяжет. Я его разбудила, чтоб шёл домой. Пока с ним разговаривала, слышу, у конюшни смех разносится.  Переговариваются люди: «Так ему и надо. Это илюхина работа». И опять смех. Я подхожу к двери, смотрю, вижу, председатель пьяный лежит. И не шевелится. Руки ноги разбросил в стороны и на сене спит. А штаны расстегнуты, и его богатство обхвачено душкой амбарного замка, и замок замкнут на ключ.
    Проснулся председатель, голову поднял, руками за штаны, закрыть старается, а не получается. Люди отошли от стыда подальше. Подошёл конюх, переговорили, как избавиться от замка. Это просто делается.  Да ключа то нет. Сходил конюх за Ильёй. Тот пришёл. Председатель упрашивать стал. Тот свои условия выставил. «Я ухожу, передайте магазин другому человеку без ревизии». Пришлось согласиться. Илья выбросил ключ на пол и ушёл. А председатель освободился от замка и ушёл домой. А на следующий день вернулся, как ни в чём не бывало. Слух дошёл до районного начальства. Хотели его выгнать с работы, но свидетели все промолчали,  не хотели связываться.
     Катя замолчала, остальные и смеялись, и переговаривали меж собой, и восхищались его шуточкой. Потом разговоры переменились. И я перешёл ближе к Илье и стал ему задавать вопросы:
    -  И куда вы подались после магазина?
    - Много где был. Тут Косинов организовал курсы механизаторов; принимали всех желающих, и стипендию платили, он выпил и продолжил:
     - Работа механизатором меня не прельщала, ну, а что я теряю? Год буду стипендию получать и того довольно. Колхозники и такого сроду не получали, и сейчас не получают. А там и специальную одежду давали.  Что ещё надо?  После уборки учёба началась. И стали учиться.
    К зиме стали мать с отцом меня заставлять жениться. А мне без женитьбы хорошо.
    -  А как же ты мог терпеть без бабы? - спросил Антонович.   
    -  А что мне терпеть. Я стал по вдовам ходить. Потом за девчатами стал ухаживать. А они дружить не против, а вот, как дело до «хочи» доходит, так они вдыбки. Ты, говорят, сперва замуж бери, а потом хоть «ложкой хлебай». А я ещё не нагулялся. Так я присмотрелся к одной девахе. В годах уже, а немного свихнутая, и потому одинокая. Я к ней прилобунился. И с честью досталась, и никаких «замужей» не теребила. То, что сейчас молодые творят, я тогда с ней делал, что хотел. Нестандартные способы с ней испытывал. Она говорит. Что нехорошо так делать – муторно и больно. А я ей отвечаю.  Что все так делают. Не пойдёт же она выяснять, как надо и, как не положено. Да и кто ей дурочке поверит. На работу не годная.  Разговаривает плохо.  Много чего не понимает.  А в постели – очень даже горячая была.
    Ну а дома ругать стали и настаивают жениться на стоящей девушке. А мне волю терять неохота. Тогда мать и говорит: «Если жениться не желаешь, то топи сам баню и стирайся. Я решил, что с этим я справлюсь. Стал баню топить каждую субботу.  А ещё до этого повадились в нашу баню соседи Голопупкины ходить. И пока баня выстаивается, они быстро парятся, моются и убегают домой. Пока баня выстаивается,  в ней жарко очень и дымом воняет. Не жалко такого жару, но ведь на них надо воды мне наносить.  И дрова лишние расходовать. А мне их самому пришлось готовить. По-соседски как-то неудобно замечания делать, а совести видимо нет. Намекнул я несколько раз.  Так они и ухом не повели. И как только дым идти из бани перестаёт:  так они вот   тут, как тут.   
      Думаю – надо отучить. А как? Додумался кое-как. Истопил баню, распарил веник, полок смочил горячей водой, и насыпал на него молотый красный перец. А сам пошёл к соседским  ребятам, приглашаю на концерт. Те верили мне: если приглашаю, то будет на что посмотреть и посмеяться. Приходим ко мне на крыльцо, сидим, ждём. Смотрим, пошли муж с женой в мою баню. Слышим, жару поддают, париться стали. А потом смотрим, мужик из бани выскочил, и нагишом побежал по снегу к реке, хозяйство его из стороны в сторону болтается. А следом за ним и жена его бежит с распущенными волосами. Добежали до реки и с берега в воду. В то место, где я Стекольникова купал. Друзья мои со смеху по земле валяются. Немного стали успокаиваться, спрашивают: «А что это с ними»? Я им отвечаю: «Новый вид спорта осваивают – моржами хотят быть». А они, как спрыгнули с берега, да в воду попали, и заорали от холода, и быстрей на берег. А перец и впивается в их мягкие места, они опять в воду. И вот так с полчаса из воды, да в воду. Мои родители услышали наш хохот и на крыльцо вышли, и, увидев Голопупкиных в воде, и тоже засмеялись. Потом соседи вышли и тоже стали смотреть бесплатный концерт и долго с нами вместе хохотали.    Вот с тех пор их и зовут «Моржами».
    -  И как они дальше вели себя?
    - Остаток зимы хате мылись, а весной себе в берегу речки вырыли землянку, и баню соорудили, недалеко от нас, такую же, как наша баня.
    Мужики вместе со мной посмеялись и стали посматривать на часы. Подходило время окончания нашего застолья. В проёме двери показался шофёр Мельситов и крикнул:
    -  Кому на «Яму» садитесь, отвезу.  А потом  на «Бирдич» вторым рейсом.
    -  Ну, на «Яму» всегда первыми возят.  А мы всё, как второй сорт, - не то с грустью, не то с подначкой, произнёс Илья, и стал выходить из столовой. Я взял его под локоть и предложил:
    -  Если возражать не будете, давайте я вас на своей машине отвезу, как людей высшего сорта? Сколько вас?
    -  За такси нам платить нечем, разве что трудоднями?
    -  Если ещё, что расскажешь, и того будет достаточно. А я вас каждого до дома довезу.
    -  Нас тут, кажется пятеро. Можем все не войти в легковушку.
    -  В тесноте – не в обиде: поплотнее сядем – все войдём.
Мужики собрались и мы поехали.  Илья всю дорогу рассказывал, и мы громко хохотали. А после, как я вернулся домой, зашёл в свою комнату и записал то, что прослушал в этот раз.
       Будучи курсантами училища, нам парням всем вручили по комбайну. А девушек назначили штурвальными. Со мной работала штурвальной моя будущая супруга.
    Я же вам говорил, что к технике у меня душа не лежала. Поэтому, сколько бы я не делал, и как не старался, всё поломки частые случались. А то и брак в работе допускал. А тогда за качеством уборки строго следили. И свой агроном с полосы не сходил, и бригадир с помощниками раза по три наведывались на полосу. И председатели, то совета, то правления, то ревизоры местные. Ну, к этим мы привыкли: перед ними можно было, и извиниться и шуточкой отделаться. Но часто к нам наведывались и районные представители, и всякие уполномоченные. Все говорили потом на всяких сборах, что «мы тоже хлеб убирали».
     И вот однажды у меня поломка случилась. Лежу под комбайном, подшипник меняю. Рядом наше начальство собралось: молотят языками, ждут, когда я хлеб молотить буду. То анекдоты рассказывают, то новости деревенские, то про атомную войну, то про значение в политической жизни мирового пролетариата. Зачем, думаю, пролетариату мировая политика: ему же судьбой определено работать.  Из этих лекций я уяснил, что выгоднее ближе к политикам прилобуниться, чем к хлебу. Но всю жизнь так и не получилось к ним присоединиться: всю жизнь отработал, то разнорабочим, то на лошадях, то чабаном, пока овец не промотали наши политики.
    Слышу, наши контролёры замолчали, потом мужской, сердитый голос поздоровался и спрашивает: «Вы, что это ворон считаете, рты поразинули, а потери не видите. Я вот по этому следу шёл, и целый сноп набрал колосьев, да и в копнах зерна много». Наши оправдываются и говорят слова, которыми я перед ними оправдывался. А тот шуганул их на три  колена, и в сердцах  кричит: «Кто у вас тут старший»?   Я из под комбайна и отвечаю:
    -  Самая старшая у нас в колхозе, является моя бабушка Прасковья. Что ей передать?
Тот злее прежнего и орёт во всю глотку: «Молчать, шут гороховый. Вылезай, ты, из под комбайна. Акт будем писать на брак в работе».
    -  Это я завсегда готов, писать легче, чем молотить или ремонтировать. 
    Тот акт написал, подсчитал потерю, я в акте расписался, и полез под комбайн. А тот  вдогонку кричит: «В шесть вечера быть в совете, там разбираться будем. А сейчас время не теряйте, молотите хлеб.
     Пока отремонтировал, смотрю, шестой час пошёл. Надо бы молотить ехать, а некогда молотить, надо в Совет идти.
     Прихожу в здание Совета, а там со всего колхоза бракоделов собрали и чистят их по очереди.
    Захожу, вижу, тот уполномоченный за столом сидит, за старшего, видимо, инициативу в свои руки взял. На меня посмотрел, и подковырнуть меня захотел. И спрашивает: «А это ты? И как твоя бабушка? Бракодел несчастный».
    - Да ничего бабушка, жива здорова. Ей, что привет от вас передать.
    - Да, передай, чтобы завтра тебя отправила в районный отдел народного контроля. Вот с этим документом.
Вручает мне бумагу, и я вышел.  Думаю: «чёрт меня дёрнул за язык. Промолчал бы и отпустил бы, хоть и со штрафом, на работу. А то опять комбайн сутки простоит».
       Выхожу на крыльцо, мужики окружили меня, спрашивают – на сколько оштрафовали? Я им отвечаю: «Не оштрафовали.  А велели в район явиться завтра.  Там «премию» дадут, как передовику». Мужики плечами пожимают, а сами улыбки прячут. Ждут, что я ещё скажу.
       Я ничего говорить не стал. Вижу, конь уполномоченного привязан к забору. Подошёл к коню, снял узду, пропустил повод через прожилину, сделал из узды петлю и опять надел на коня. Мужики смотрят, понять не могут, что за наговор я совершил.  Я вернулся на крыльцо, поясняю:
    -  Уполномоченный будет ограду разгораживать, а сельский будет потом загораживать. Те плечами пожимают, с чего бы это. Я им в ответ:
    -  Если не захотят разгораживать, и к вам обратятся, скажите, чтоб штраф сняли с вас. Если согласятся, придёте за мной, я им отвяжу коня. А сейчас пойду домой, рубашку поглажу, завтра за «премией» ехать. Коня своего уполномоченный не смог отвязать, и поэтому забор разгораживали, узду освобождали: не додумались узду из петли освободить без разбора звена. Сельский на меня грех положил, но за мной не послал.
     Из всех «бракоделов» меня только одного в район вызвали. Уполномоченный решил меня, как следует проучить. Даже уборкой пожертвовали, комбайны сегодня простояли. А завтра весь день мой будет стоять.
     Утром прифраерился, напросился к почтальону в телегу и поехал «премиальные» получать.  Приезжаю, смотрю, тут, таких как я много набралось комбайнёров. Вот, думаю, это и есть действенная помощь в уборке урожая. Я с ними поздоровался, занял очередь на приём и пошёл по райцентру прогуляться: людей посмотреть и себя показать. Смотрю, вывески читаю: райком, райисполком, райсуд, райпрокуратура, райпотребсоюз, райснаб, райторг, райком комсомола…. Надоело читать, а сам думаю, а где же «райкомбанёр».
  Не нашёл такого рая и спрашиваю у милиционера: «Скажите, пожалуйста. А что это всё кругом один рай, а где же ад-то находится? А он посмотрел на меня, но сразу понял мой юмор и так же отвечает: «А ты, что первый раз тут, откуда явился»? Я отвечаю, что из села я, из колхоза. Он и поясняет мне: «Вот там ад и находится. Всех грешников бог туда поселил, а тут только святые живут: все в раю». Я сказал ему спасибо и пошёл дальше. А сам всё думаю: «Почему тут все в раю живут? Они что грехов не делают. Или тут вся работа безгрешная. Наказывать не за что. А у нас, что вся работа грешная? И поэтому никогда нам в рай не попасть? Верно, это про яблоко говорят. Или гусь свинье не товарищ?  Ладно, думаю, поплывём дальше.
    А тут увидел я в ограде исполкома белого коня уполномоченного. Думаю, что же сделать?  А как же я перед друзьями отчитываться буду? Скажут, что за премиальными ездил? Так, хоть по стопочке бы налил.      
       Присмотрелся  к толпе, вижу, цыганки  бродят. А возле плетня  цыган сидит на телеге с мальчиком лет десяти.  Подхожу к ним, здравствуюсь, закуриваю, разговор завожу. Так, мол, и так: я в колхозе работаю, да прогорел на уборке. Сейчас на суд вызвали. Секретарь суда мне шепнула, что мне срок причитается, чтобы я готов был. Да вот беда, какая: я сюда на своём коне приехал, а если меня посадят. То куда же я коня дену?  Старик мне и советует, мол, продай коня, а деньги тебе и в тюрьме пригодятся. Я и прошу у него помощи. Как коня быстрее сбыть. Он посмотрел на меня и говорит: «Пошли смотреть твоего коня, если понравится конь, могу я купить». Он берёт с собой мальчика, и мы подошли к белому коню, что был у коновязи возле исполкома.  Он осмотрел коня и говорит, что коня купит. Я спрашиваю.  А сколько дадите? Он говорит, что даст пятьсот рублей. Я никогда не имел дело с продажей лошадей, и не знал истинную цену. Но для солидности, говорю, что мало денег он даёт. Цыган говорит мне.  Что не хочешь, так как хочешь. Ищи другого покупателя. Я махнул рукой и соглашаюсь. Он предложил мне, чтобы я этого коня сам привёл в конец вон того переулка.  Я отвязал коня и повёл вслед за цыганом. Там он мне отдал деньги, посадил мальчика в седло и велел ему ехать до следующего села и там его ждать. Мальчик уехал, а я цыгану говорю, что за коня он деньги отдал, а седло уехало бесплатно. Так ты бы хоть мне устроил музыкальное сопровождение от исполкома, до камеры предварительного заключения, когда меня поведут туда. Цыган соглашается, но просит подать ему знак, когда я буду выходить на улицу. Я сказал, что махну в окно носовым платком. Он одобрил это, и мы пока расстались.
     Когда я поднялся на второй этаж, то там меня уже ждали, и я сразу вошёл в кабинет. Знакомый уполномоченный вёл заседание и сразу представил меня, как злостного вредителя хлебоуборки. А я не вытерпел и отвечаю, что вот вы собрали столько комбайнёров, оторвали их от дела, и тут сделано больше вреда.  Чем мы все вместе взятые допустили браку в работе. А в горах, там чище и никогда не убирали. Тот кулаком по столу ударил и кричит на меня: «Ты, что меня ещё и учить тут взялся. Ты, что нас за дураков принимаешь?» Я опять не стерпел и в ответ: «Очевидное и невероятное, разве кто сомневается в этом.»  Тот подскочил на стуле и ещё громче на меня орёт: «Ты несознательный элемент и не понимаешь значение своевременной и качественной уборки. Ты за всю жизнь не прочитал ни одной книги по марксизму. Да ты и не знаешь, что значит марксизм»,  Я опять не сдержался и брякнул: «Да, ты, и сам не знаешь, что такое марксизм. А ещё нас-то учишь чему-то».
  Они пошептались о чём-то между собой.  И вынесли решение: «Дать мне пятьнадцать суток аресту». Вызвали милиционера для сопровождения, а меня пока в приёмную отпустили. Я к окну подошёл, и вижу цыгана. Достал носовой платок и, отирая пот с лица, помахал им перед окном. Пока пришёл милиционер за мной, цыган уже собрал цыганок и ждал меня на улице. А как мы с милиционером только вышли, как цыганки запели песни, и стали вокруг меня хоровод вести.
     Собралась болшая толпа народа и шла следом за нами до самого здания милиции. Я иду среди поющих цыганок, и в приветствии поднял руки вверх, посвистываю. Возле КПЗ люди отошли от меня. Я осмотрелся кругом и в просвете центральной улицы увидел на горизонте увала,  бегущего на белом коне цыганёнка, в красной рубашке, раздувшейся пузырём на спине.
      После полудня наш председатель, Иван Трофимович, узнав о том, что меня посадили в КПЗ, приехал в райком партии, охлопотал за меня у первого. Тот позвонил, чтобы меня освободили. А председатель меня забрал и увёз домой. И мы уже, находясь дома, решили добираться до моего комбайна, чтобы вечером поработать на обмолоте хлеба. Но нас задержал начавшийся мелкий, нудный дождь. Я остался на бригадном стане, дожидаться возвращения комбайнёров, чтобы узнать, что там, и как. Вскоре пришла машина с комбайнёрами. Они хотели пойти по домам, но, увидев меня, спросили: «Как дела с «премиальными», получил нагоняю?»  Я достаю пачку денег, и показал им. Мужики заговорили веселее. Кто-то крикнул. Обращаясь ко мне: «Обмывать-то будем, или как?» Я ответил, что будем. И мужики никто домой не поехал. Отпустили шофёра, а сами зашли в домик.  Некоторые стали меня поздравлять, и заговорили про обмывку премиальных за достижение высоких показателей на уборке.  Магазин у нас в первой бригаде стоит не далеко от полевого домика.  Я отдал все деньги на водку, а закуска у каждого имелась в своих продуктовых сумках, которые собирали наши матери или жёны.
      Пили мы всю ночь, всю ночь шёл дождь, и только перед  утром перестал. Перестали пить и мы. Потому, что водка кончилась. Мужики стали просыпаться и искать в куче порожних бутылок, бутылку водки. Но такой бутылки не оказалось. Все страдали похмельем, и сожалели и ругали себя, почему же не оставили на похмелье хоть сколько нибудь водки? И ни кому не пришло в голову – догадаться и сказать: что русский мужик  водку на похмелье не оставляет. Пьют, пока есть, и сколько есть. А завтра будет день –  и будет  пища. Теперь каждый мог надеяться только на себя. На всех одному не найти и не выпросить. И потому все пошли по своим знакомым и к своим любовницам.
    Моя зазноба жила на молодёжной улице, я пошёл к ней.  Я плохо помнил её адрес: знал, что её дом был десятым по счёту. Но тогда, хоть убей, забыл, с какого конца надо было вести отчёт. Дома все там одинаковые, как инкубаторские цыплята.
      Ну и пошёл я в темноте по улице и стал считать дома по порядку. Отсчитал десять и зашёл. И не заметил, как хозяин передо мной вышел из дверей и отправился в нужное место. Потом вернулся на крыльцо и долго сидел, и курил. Прохожу я в спальню, хоть не чётко, но различаю, что на койке, разбросав руки и ноги, лежит «моя зазноба». Я тихо к ней подхожу, и давай гладить руками по шее и грудям.  Она томно, так шепчет: «Ну, поди, хватит на сегодня, сколько же можно, перед дождём, что ли?» Я не пойму, о чём это она и давай внимательно присматриваться к лицу. А, что там увидишь, с такого похмелья?    Она глаза сама открыла, да как закричит на весь дом. Муж врывается в комнату, включил свет, и заматерился во весь голос. Топор схватил и на меня. Я в ум вошёл. Стараюсь увернуться и объясниться с ним, что по ошибке я забрёл.  Как вы считаете.  Вас бы убедило моё объяснение, окажись вы в такой ситуации. Я бегаю вокруг стола, а кум за мной с топором. Соскочила кума с койки и к мужу.  Как-то ей удалось топор выхватить, и выбросила его в дверь на улицу. Собаки залаяли, соседи, что за стеной живут, прибежали, уговаривают. Потом кума выскочила из дома, а через пять минут приводит соседку Марью в одной ночнушке, мою зазнобу, и говорит: «Уведи своего «кобеля». Пора жить по-человечески. Сколько ж можно таскаться по чужим углам?».      
     Взяла меня Марья за руку и увела к себе.   Вот с тех пор с ней и живу.  Детей нарожали, вырастили их, помогаем, внуков расти.
    -  Нет, видимо, худа без добра, - отозвался я, и мы расстались. После, я долго ещё не спал, всё переживал по этому случаю. А, что? Могло бы это закончиться трагедией. И тогда ни вы, и ни я не знали бы этой шуточной истории: некому было её рассказать. Шути, не шути, а жить-то надо. Недаром же люди говорят: «Делу время, потехе час».


                СИБИРЯК
               
        Александр Игнатьевич Новичихин обладает изумрудным блеском природного, врождённого, светлого и чистого юмора, юмора безобидного и полезного. Он знает меру, место и такт. Ох, как не хватает этого качества нашей общественности, и никакое богатство скряг несравнимо с достоинством и щедростью и бесценным богатством самородка русского цельного сердца.
     -  Я родился 7 ноября 1938 года.
     - Да, знаменательная дата вашего рождения, - перебил я рассказчика своим восклицанием.
   Тот скупо улыбнулся; с грустью продолжил:
   -  А записали мой день рождения 28 ноября. А почему – не знаю, возможно, потому, что как это, мол, так мог родиться 7 ноября человек у раскулаченного бедняка?  На шесть человек была одна корова и ту отобрали. Всего богатства-то было, что шесть детей. Сейчас за это медали дают, а тогда…. Ну, да, ладно. Наградой отцу было разрешение жить в своей избе и при детях – других и этого лишали; потом наградили участием в войне и представили к чести защищать Москву, и не где-нибудь, и не как-нибудь, а бойцом – с ружьём и в переднем ряду окопов.
      Обратили внимание на настоящего сибиряка  немцы – очень внимательный народ – и наградили множеством свинцовых знаков отличия и разрешили жить дальше. И вернулся отец домой израненный и измученный, но жданный и родной. И перед тем, как умереть, работал конюхом в колхозе – не умирать же с голоду победителю. А окажись русские побеждёнными – быть им всем рабами у немцев. Вот те действительно бы жили, как победители.  А нашу победу, уж который раз, продали, и променяли за амбицию руководства страны.
   И я ему по возможности помогал конюшить эти послевоенные  два года. Мать и сейчас, слава богу, жива; живёт с другим сыном под Бийском.
    Учился я в Соловьихинской семилетней школе, окончил семь классов на пятёрки. Только вот петь не научился и по истории мои мнения  по коллективизации и раскулачиванию не сошлись с учебником, по этим предметам четвёрки были.
    После семилетки решил я приобрести какую-нибудь техническую специальность. И подался за знаниями  в Боровлянское ремесленное училище. Понимаете, на шее у меня , видимо, чёрт сидел и постоянно путал мне все карты, не давал мне устроиться где-нибудь на стороне. И тут – пришёл в училище, а там все места заняли детдомовцы; у них и документы, и льготы, и преимущества, они умели за себя постоять, и государство их защищало. А у меня одни пятёрки и ни каких документов с места жительства; село не паспортизированное, на справку надо было печать поставить, а я её не имел.
     Пошёл я на шпалозавод в Бийск, там приняли, дали работу. Устроился  на частной квартире, с получки кое-что купил на себя, прибарахлился: обулся и штаны с рубашкой холстинные заменил. На городского парня стал походить. Молодость требовала женитьбы, я лично не возражал, и женился. Не жизнь, а малина! Хорошо!
    Но за малину платить надо. В малине стал наследник обозначаться. В перспективе угол требоваться должен, нужна квартира, а она, как назло, нигде на дороге не валяется. А надо! А где взять? Чёрт дёрнул за ухо и скомандовал: «Вперёд, на поиски!» Но хату так никто и не потерял…
    Завербовался я в Турочакский леспромхоз на три года. Кое-как срок оттянул – не по носу климат. Сырость, гнус, мошкара, кругом болота и весь год дожди. Дома на сваях. Хотя посёлок на горе, зато гора в болоте. Чёрт не дал полюбить те края, душа не лежала – и всё тут.
    А тут письмо от матери из Соловьихи получаю.  «Приезжай, -  пишет, - домой, колхоз технику из МТС закупил, инженера себе приобрёл – местный родом. Хочет какие-то порядки новые заводить. Механизаторов учить на месте собирается, при колхозе. Что-то живым запахло. Ехал бы ты, сынок, домой. Не дело, когда свои дети чужих стариков кормят, а своих бросили на руки чужим детям. Нечестно это».
     Я с матерью согласился, рассчитался и приехал. Чёрт меня оставил в покое, я поступил на учёбу, успешно закончил и пришёл в бригаду №1. Тут и проработал до самой пенсии.
    Что, говоришь, делал? Да что Горелых заставит, то и делаю. Он меня к порядку и дисциплине приучил и много дел совершить заставил. И пахал, и сеял, и траву косил, и сено тюковал, и в бор за лесом ездил.
    А потом, как я к нему в доверие втёрся, он меня повысил в должности: поставил свекловодом.  Этому мастерству меня научили опытные свекловоды – В. М. Снегирёв и И. И. Булгаков. Потом я с последним долго соревновался – 30 лет это соревнование длилось. Так никто из нас друг друга и не победил – он умер, а я вот на пенсию выхожу.  Иногда орден ношу, а вот пенсию что-то не носят.
    Теперь вот который месяц дома сижу, денег жду – как та старуха у разбитого корыта. Уплыла моя золотая рыбка – молодость – только «хвостиком по воде мелькнула, ничего не сказала и скрылась в пучину моря»…
    Вот сегодня последний корешок табаку искрошил ножом, курю самокрутку из самосада, а завтра кончится, и не знаю, как быть? По людям идти придёться, занимать в долг – под будущий урожай. Придётся по весне теперь две грядки садить, чтоб самому хватило. Да и кому потребуется – дам.
    Привет правительству и всем администрациям. Если сможешь, то передай. Я им, конечно  же, ни кому не верю.
    Чем я занимаюсь?  Да что – всё делаю дома, всё умею делать, никого пока не подряжаю. Жаль, сил нет и здоровья нет; вот рука не поднимается, и шапку с трудом надеваю. Да ногу что-то тянет…
    Ну, да ничего. Сражаться с нуждой будем вместе со старухой.
    Эх, и жить будем, и гулять будем…. Ну, а со стальным пока подождём.
    Я жму ему честную, мозолистую руку, и он покидает мой ревизорский кабинет такой знакомой и дорогой походкой. А я остаюсь один и пишу стихотворение в его честь. Сегодня у нас в клубе будет проходить торжественные проводы пожилых людей на пенсию. К этому ежегодному мероприятию я всегда пишу поздравительные стихи, и сам их читаю со сцены для каждого человека уходящего на пенсию.   Все они мои друзья, такие родные и дорогие, с которыми я проработал пятьдесят лет.



                МАМА  ОЛЯ

                Рассказ
    Ольге Павловне Стребковой (Заниной) в том году исполнилось 64 года (теперь бы ей было 72 года) Родители её, Павел Анисимович и Александра Романовна, были крестьяне и прожили всю жизнь в Соловьихе – отец прожил 68 лет, а мать только 46. Они были из тех, кто составил костяк одного из первых в селе колхозов – «Всемирный борец» или в обычном разговоре, просто «Борец».  Советская власть ставила перед крестьянами и всем народом цель вести упорную борьбу за светлое будущее….
    Начали свою трудовую жизнь родители Ольги разнорабочими во вновь организованном колхозе. Тогда и родилась Олюшка в 1937 году.
    Перед самой войной отец был мобилизован в Бийск на курсы шоферов. На пару со своим земляком Иваном Ждановым он учился, а потом и работал  в Бийской автоколонне; правительству нужны были такие специалисты, оно чувствовало дыхание смертельной всемирной войны 41 – 45 годов. В действующую армию Павел Анисимович был призван в 1943 году и, прослужив до 1945 года, войну закончил штурмом Берлина и взятием рейхстага.
    После демобилизации вернулся на родину, в Соловьиху, где сразу же получил полуторку и первым стал осваивать соловьихинское бездорожье с упорством и старанием закалённого бойца-освободителя, бойца-созидателя, бойца-борца за светлое будущее в колхозе «Борец».
    Мать работала по сельской специальности – выращивала хлеб и махорку. Затем её, как одну из добросовестных, направили доить коров. Она полюбила работу доярки и коров и, можно считать, эта любовь с молоком матери передалась её доченьке Олюшке.
     Жила в семье из пяти человек. Олюшка была за главную в семье – заместителем матери по уходу и за старшими братьями, и за младшими сёстрами. И за хозяйку по дому.    Когда мать рано утром
уходила на дойку – доили вручную, и кормили, и чистили пригоны. Так и малышке Олюшке приходилось вставать рано вместе с матерью и принимать эстафету по дому.  Иногда, как сильно раскричаться младшенькие, Олюшка несёт и ведёт их на ферму, где мать встретит детей лаской и добрым словом, да напоит парным молочком, и они, сытенькие-то, и капризничать перестают, и уходят со своей попечительницей домой. А дома огород, подворье, и везде надо сделать необходимое дело, да так, чтобы мать похвалила и приласкала лишний раз. А что дитю надо, и что есть наивысшее удовольствие в жизни ребёнка, кроме материнской ласки, которую мы помним и храним всю свою сознательную жизнь.
Великую ласку великого человека – Матери.
    Посещая ферму в школьные годы, помогая и подменяя мать при случае, Ольга познала ферму, коров, а главное, труд и жизнь доярок.
     После семи классов пошла Ольга в полюбившийся коллектив на ферму и, заменив свою мать, которая ушла в декретный отпуск, приняла её группу и доила до самой пенсии. Насколько я помню, в свою бытность профоргом, инженером, и долгие годы членом правления – у нас на слуху в передовиках, в награждённых, премированных вместе с М. Г. Швецовой, М. Г. Шишкиной беспрерывно находилась Ольга Павловна Занина.
Детство, отрочество, юность прожила Ольга в родительском доме в кругу большой семьи. А как вышла замуж, стала Стребковой, и тут получилась большая дружная семья. Выучила детей, помогла им получить образование – дисциплинированные и исполнительные получились дети. Не обошлось, конечно, без влияния мужа, Ивана Александровича, который был твёрдым сторонником марксизма и учения В. И. Ленина – он прочитал все издания их трудов, что были в библиотеках в Соловьихе.
     Вот и дети выросли, семьи завели, внуки появились, разъехались из села, из родного дома, с любимой родины, от своего материнского гнезда. Звали к себе мать-пенсионерку, да душа не идёт из родимого села, из родного уголочка, где прошла вся жизнь. Был для матери отрадой младший сын, живший вместе с родителями, да трагедия, тяжким бременем обрушившаяся на семью, оборвала его жизнь…
      Вскоре умер и муж. И осталась она одна-одинёшенька, как бы всеми покинутая и заброшенная, сидит у окна как птичка-невеличка с подрезанными крылышками в клетке. Летят другие птицы, какие на юг, какие тут же резвятся и трудятся на месте, а Ольге Павловне Стребковой нет ходу. Скука, бессонница, старческое безделье томят душу, и горькие слёзы заброшенности и непривычной ненужности холодными тисками давят сознание, мозг и сердце всегда беспокойной и горячей Ольги Павловны…
     Лишь откроет альбом, да посмотрит холодные листы Почётных грамот…. Вот и медаль «За доблестный труд», и медаль «Ветеран труда», знаки отличия победителя в соревновании. Хоть и отрадно вспомнить по этим документам свою прекрасно прожитую жизнь, а душа требует живых забот, живого дела.
     И вот решила она пойти на свой решающий «подвиг».  Взяла себе на воспитание Аню, двенадцатилетнюю девочку, которая волею судьбы осталась без родителей. Ушла из жизни приёмная мать Ани – сноха Ольги Павловны. Поэтому взяла моя героиня девочку, чтобы помочь и себе и ей.
     И вот теперь Ольга Павловна ожила. Она стала радостной и весёлой, в ней проснулся большой задор и милый юмор. На мой грубый и глупый вопрос: «Ты зачем её взяла?» - она, подумав, ответила: «Я к жизни вернулась. Утром собираю, кормлю и в школу отправляю, потом её возвращения дожидаюсь, встречаю, расспрашиваю об учёбе, о школе, об учителях, о товарищах – радуюсь её успехам, горюем вместе по неудачам. Как говорят, одна радость на двоих – две радости, одно горе на двоих – по пол горя каждому.
   А Аня называет Ольгу Павловну мамой, и это говорит само за себя.
    Я закончил свои расспросы, а расставаться с Ольгой Павловной не хотелось, и всё казалось, что я не полностью вникнул, понял причину и суть её великого поступка. И всё хотелось разгадать её жизненную позицию, её внутреннюю установку на честную и прекрасную крестьянскую жизнь. Счастья тебе, великая русская женщина! Судьба Ани в красивых руках. Я радуюсь этому и прошу вас, порадуйтесь и вы вместе со мной.
                14 – 12 – 01 г.               
               
                Участники ВОВ
                ------------------------               
          Гребенщиков Андрей Иванович
               
       Меня взяли в армию 30 июля 41 года из Быстрого-Истока, где я работал инструктором  Райисполкома. Привезли нас в Бийск, а оттуда по распределению, кого куда: куда судьба укажет.
     Андрея Ивановича в возрасте 27 лет направляют на Дальний Восток. Остановились в окресностях Благовещенска, село Белогорье. Там зарылись в землю – вырыли землянки для зимовки и прохождения военных занятий, для освоения военной науки. Он осваивал специальность связиста, а должность была – политрук роты. Так как имел 4 класса образования, у остальных и этого не было. В том батальоне связи соловьихинских ребят было 30 человек.  Это редкая удача, счастливая судьба для солдата, вчерашнего крестьянина, вырванного из родного гнезда, из родного села, с родной земли.
    В июне 42 года послали на курсы политруков на три месяца во Владивосток. После этого был получен приказ о сокращении политруков и Комисаров и эту школу отправили  в Хабаровск в Военно-политическое училище. В феврале месяце 43 года закончил учёбу, присвоили звание – младший политрук, и отправили на работу в 184 – ю отдельную роту связи в 111-й Укрепрайон, в город Ворошилов (Уссурийск) на границе. А после сокращения заместителей командиров по политчасти и послали на переподготовку офицерского состава в Хабаровск.   После учёбы в феврале 44 года отправили на германский фронт – командиром взвода погран полка.  Потом парторгом в отдельной роте связи управление войск НКВД по охране тыла 2 го Беларусского фронта, с частями которого и дошёл до Берлина.
    Я оказался у стен Рейхстага. Стены, что были целыми от бомбёжки, и где можно было написать; солдаты оставляли свои подписи. Я оказался у стены в полдень, которая была хорошо освещена, и я увидел знакомую подпись…
    А, как дело было? В 1938 году я работал председателем колхоза «Красный соловей», а Новиков Дементий Герасимович работал секретарём комсомольской организации; и подпись, и почерк я его хорошо помнил. А тут вижу, на стене на уровне роста человека, выделяется своеобразная подпись Новикова Д. Г. – «Я из Сибири», и подпись, высотой и шириной с четверть человеческой ладони. Попытка  найти земляка не удалась. Увиделись с ним только дома в 1947 году. Я же вернулся домой в звании лейтенанта, в должности командира роты связи.
     Эту историю о подписе на Рейхстаге я попросил рассказать мне Андрея Ивановича на похоронах Новикова Д. Г. Я стоял с ним напару в почётном карауле у гроба Новикова Д.Г.  И при смене караула, мы вышли на улицу. Я пригласил его присесть на лавочку в тени старого клёна со сломанными сучьями; корявыми, и старыми, как пальцы рук, ветвями. Где он мне и поведал вот эту историю с подписью сибиряка на стене Рейхстага.
   Андрей Иванович после слияния пяти колхозов работал одно время председателем правления колхоза. Потом долго работал заместителем председателя по хозчасти. Работал он и находясь на пенсии заведующим мех-током. А в возрасте около восьмидесяти лет - их с женой забрала к себе в город их младшая дочь, которая работала преподавателем в университете. Я был на проводах, и мы с ним попрощались, как соратники, и сотрудники колхозного производства. Обои всплакнули.
  Пару лет назад я узнал, что его не стало. Но в памяти людей он сохранился до сих пор.


                Нечаев Иван Ильич
                ----------------------------
         Родился 25 ноября 1924 года в с. Соловьиха Петропавловского района, Алтайского края.
     В 1940 году окончил с отличием Соловьихинскую семилетнюю школу. В 41 году окончил 8 класс в Камышенке, и был зачислен в геологоразведочный техникум на Урале. Но началась война и учёба в техникуме не состоялась. Пошёл работать в колхоз, сначала учётчиком, а потом на различные работы.  В армию был призван 4 августа 42 года. Большая часть службы проходила в 17 – отдельном моторизованном пантонно-мостовом батальоне. (Забайкалье».) Участвовал в войне с Японией с первого и до последнего дня. Участвовал в освобождении Манчжурии. Демобилизован в марте 47 года в звании сержанта. Имею боевые награды: орден отечественной войны 2 степени; медали «За победу над Германией», «За победу над Японией» и все юбилейные медали.
    Иван Ильич после войны заочно окончил педучилище, и позднее учительский институт.  22 года работал в школе. Я был его учеником. Потом 6 лет работал секретарём парткома и 10 лет председателем сельского Совета. Жена его Евдокия Ивановна работала тоже учителем, после библиотекарем. А когда её не стало его забрал к себе жить его сын в Горно-Алтайск. Там он и живёт, по сей день. Он остаётся в нашей памяти, как активный участник общественных работ. Это очень обходительный и корректный человек. 
               

                Коротких Василий Васильевич
                ------------------------------------------
       Родился в Соловьихе, 20 февраля 1913 года. Отец Коротких Василий Иванович, мать Татьяна Егоровна, братья – Андрей, Захар – участник войны, умер после войны.  Фёдор – участник войны, Харлантий – погиб на фронте. Сёстры – Марфа, Елизавета, Полина.
     В 1928 году вступили всей семьёй в коммуну. Позднее организовался колхоз, и мы вступили туда. И я участвовал в работе колхоза, на всех работах наравне со взрослыми в полеводстве.
     В 1937 году призвали на действительную службу. Служил на Дальнем Востоке в г. Благовещенске. Служил в артиллерии – заряжающим на пушке № 76 – так называемые – горно-вьючные пушки. Прослужил на границе три года.
    В 1940 году пришёл домой, работал разнорабочим всю зиму, после пахоты в мае месяце меня призвали в лагеря в г. Бийск. Осваивали новые образцы пушек.
    Объявление войны встретил в лагерях. Организовали нас в артиллерийский полк и отправили на фронт 25 июня мы уехали в г. Великие Луки и сразу вступили в бой. Со мной были наши земляки: коноводы Маморцев Фёдор Дмитриевич, Гребенщиков Василий, Булгаков Иван Алексеевич – все мы после войны живыми вернулись домой.
     Первые бои шли с закрытых позиций, за 5 километров по команде. Немец осилил и попёр на нас. Мы не смогли сдержаться, и нам приказали отступить. Пехота пошла на утёк. Коней не стало. Орудия бросать нельзя, мне приказали: «Коротких, садись за правый, брошенный пехотинцами, пулемёт, а командир за второй пулемёт. Немцы пошли в атаку и оказались перед нами. И мы открыли перекрёстный огонь, и сдержали наступление. Потом подошли коневоды, забрали орудия и увезли в тыл. Мы оставили, временно занятые пулемёты, ушли вместе за своими пушками. После суточного перерыва, нас перебросили под Смоленск. Там стояли в обороне дней 15. А потом попали в Латвию. После  на передовую в г. Ригу, где трое суток стояли в обороне.  Потом дали приказ приготовиться к бою. Навезли много снарядов. Ночью через реку в немецкой стороне послышались взрывы – немцы взрывали свои боеприпасы и укрепления. Мы приготовились к атаке, но разведка доложила, что враг ушёл с своих позиций, атака не состоялась.
    После суточного перерыва, перебросили нас за г. Калинин, где после суточной подготовки вступили в бой. В один момент боя меня послали с донесением к командиру связи. И после возвращения к орудиям я попал под миномётный огонь. И снарядом меня ранило в ноги.
     После этого меня увезли в госпиталь в г. Калинин, там лежал 7 суток. А от туда меня отправили в тыл, в Омск, где лечился 6 месяцев.
     После излечения  отправили в Ленинград, где 2 года держали оборону блокадного Ленинграда, и после участвовал в снятии блокады. До сих пор стоит перед глазами, как перед нами расположены были три линии немецкой обороны, и мы из артиллерии выбивали немцев в течение 8 часов и выпустили три тысячи снарядов – двадцать пять снарядов в минуту, (затворы сами открывались и закрывались).  Выбьем из первой линии, и по команде разведки, огонь переносим во вторую линию, после этого в третью линию: и к концу дня бой закончился. Немцы сдались и мы стояли возле дороги, и видели, как шли немецкие пленные – кто во что одет; без шапок и обуви, все вымазанные в глине. Очень много пленных. Шли под охраной наших солдат, и шли они на восток мимо наших позиций.
     Потом мы были на отдыхе, и получили приказ; уйти в тыл к немцам. Получили продукты на пятнадцать дней. И в ночь, в сопровождении 36 танков, пошли  на передовую. Дали приказ шёпотом остановиться; всё встало, дали новый приказ, вернуться назад.  Вернулись на своё прежнее место.
    Дали приказ догонять немцев: орудия были подцеплены к автомобилям Виллисам, танки шли впереди нас. Немцев не видать.
Потом на станции Войсковица – немец выставил гаубицу на нашу дорогу, танки обошли эту пушку, при её обнаружении мы остановились по приказу. Командир сказал: «Видите, вон стоит танк.  Вот по нему и будем вести огонь всеми четырьмя орудиями».
 Первое орудие дало выстрел. Попали или нет, не видели. Но после этого немец выстрелил. Сбил с мощёной камнем дороги все наши четыре орудия. Наш четвёртый расчёт укрылся в кювет под сбитым танком. С тех расчётов солдаты тоже попрятались в кюветы. Немец из пулемётов прошёлся по кюветам и побил весь расчёт всех пушек. Лишь мы остались живы под сбитым танком.
   Немец перенёс огонь зажигательными снарядами по обозу и всё пожёг.
   Дождались вечера. И в это время шёл на передовую начальник дивизиона и начальник штаба и кричит, чтоб подошли к нему. Мы собрались и пошли собирать раненых и увидели, что немцы уже собирают наши трофеи. И мы с огромной болью вернулись назад, в тыл. К вечеру, по темну к нам пришёл повар, принёс еду. От него мы узнали, что из трёхсот человек осталось только двенадцать.
     Переночевали, утром пришёл командир дивизиона и сообщил, что поедем получать новую технику. Через сутки привезли новые орудия №76 и автомобили. Дней через пять к нам пришло пополнение. Начали  заниматься с молодёжью. Это было весной 45 года.
     После этого поездом мы через Одессу попали в Румынию, где мы проводили учения и стояли в обороне.
    В 12 часов ночи мы услышали передачу о конце войны. По тревоге выскочили на улицу из казарм, и ликовали. Сделали из всех орудий салют, по одному снаряду на ствол.
     Домой вернулся в 1946 году.
     Имею награды: медаль – «За оборону Ленинграда», медаль – «За отвагу» - в Ленинграде.     Орден «Славы» - за освобождение Риги.  «Орден Отечественной войны».  И все юбилейные медали. От войны остались на память и раны: ранение в бою за г. Калинин в 41 году, рана ног и контузия. Рана осколком в спину в 44году под Смоленском. Рана в руку осколком в 45 году под Смоленском.
      Я долго смотрел на мужественное лицо дяди Васи, на его мокрые от слёз глаза. Я не перебивал его, и терпеливо ждал продолжения его рассказа. Перед аудиторией он выступать не мог – часто плакал. И потому мы не принуждали его выступать. Он не мог и не умел агитировать словами – он дело делал добросовестно и надёжно. И такая агитация дорогого стоит.
    Я встретился с ним ещё раз в последний год его жизни. Я шёл с нефтебазы, где делал передачу склада другой заведующей. Осматривал знакомые с детства дома и усадьбы, в памяти мелькали события прошедших лет. В одной усадьбе я заметил, сидящим на земле, дядю Васю. Сюда его перевезли недавно, ближе к дочери. Он жил один. Я кивнул ему головой в знак приветствия. Он отозвался и поманил меня рукой к себе. Я вошёл к нему в ограду и поздоровался с ним за руку. Спросил: «Как живёшь, солдат?»   Он махнул рукой и тут же заплакал. Я дождался, когда он успокоится, и стал осматривать место, где он сидел. Возле него лежала кучка колотых  ветловых дров – видимо зять с дочерью наготовили. На веранде против двери лежали разбросанные  дрова
из этой кучки. Видимо он кидал их туда, чтобы они были под крышей сухими, и брать их от туда, для топки печи ближе, и легче. «Эх, ты жизнь наша…».   «Помог бы». За полчаса я стаскал дрова на веранду и уложил их там в поленицу. Хотел помочь встать ему на ноги и перейти в хату, но дядя Вася махнул рукой и произнёс: «Я на земле посижу. Весна пришла. А жизнь ушла…, - он тихо заплакал, а я пошёл из ограды. Это было двадцать лет тому назад.

               
                Анохин Никита Ильич
                --------------------------------
       Собеседник был краток и понятен, как военный человек, кадровый офицер Советской армии.
      Родился я в Соловьихе, в 1914 году 16 апреля, рос с матерью, отец Анохин Илья Гаврилович погиб в 1914 году. Жена Анохина Прасковья Ивановна, сын Филипп – с 1933 года рождения, дочь Евдокия – с 1936 года.
     К 22 июня 41 года я состоял на службе в Советской армии в чине офицера, в должности командира батареи. Войну встретил 22 июня 41 года в 4 часа утра на железнодорожной станции в городе Киеве.
     Памятным был первый бой за город Белая Церковь. Затем оборона Киева и его сдача. Участвовал в боях обороны и освобождение Кавказа. Жестокие бои проходили на «Голубой линии». Особо запомнились бои при освобождении города Тамань. И наша дивизия получила наименование «Таманской», и награждена орденом «Красного знамени».
     В первых числах ноября 1943 года, я в первом эшелоне частей участвовал в форсировании Черноморского пролива, высаживались на Крымский полуостров, в районе города Керчи. Затем дважды участвовал в штурме г. Керчи.  И 10 января 1944 года был ранен. В это время я имел звание капитан, должность – начальник разведки артиллерийского полка.
      После выздоровления был послан в 3-й Прибалтийский фронт, участвовал в освобождении: Калининской области, Эстонии, Латвии, Литвы. Перешли границу Пруссии.
      День Победы встретил на участке боёв по уничтожению Курляндской группировки немцев на территории Пруссии.
      Войну закончил  Помощником Начальника Штаба  дивизии по разведке, в звании майора.  Долгие годы служил в армии в мирное время. Потом вернулся на родину и тут, находясь, на пенсии по выслуге лет, избирался председателем колхоза, председателем сельского Совета, и на выборной должности председателем совета Ветеранов.
       В возрасте 80 лет Никита Ильич остался один, жены не стало, не стало и сына, погибшего в аварии на комбайне. Потом приехала его дочь из Орла и ходила за ним. Я предлагал ему оформиться в дом престарелых, но он отказался. В последний год, когда мы с женой пришли его навестить, оказалось, что у него была сломана рука.  «Утром начал подниматься на койке, опёрся рукой о постель, и кость руки лопнула, и вот теперь ношу её подвешенной за шею.
    Потом весной мы отмечали его день рождения – девяностолетие.
    По Указу Президента страны всем участникам войны было повышение в очередном воинском звании. Ему присвоили звание подполковник. Я попросил редакцию «Ударника» приехать к нам.  И вместе с Викой Шипиловой были у него на квартире, она взяла у него интервью и сделала снимок. И этот материал поместила в газете.
     А через месяц его не стало. Я организовывал его похороны на сельском кладбище. На кладбище его родного села. И поставили государственный памятник. Это был человек с самым высоким воинским званием, который родился и умер в нашем селе.
 

                Ещёв Тимофей Фомич
                --------------------------------
   Родился 14 мая 1915 года в селе Соловьиха, в семье крестьянина. Хорошо запомнилось то, что в 1930 году в составе всей семьи: - отец Ещёв Фома Иванович, мать Дарья Антоновна, брат Дмитрий Фомич, второй брат Григорий Фомич – вступили в коммуну «Красный Октябрь».
    Тимофей и Дмитрий работали вместе с родителями в полеводстве: пахали на лошадях, сеяли вручную и на конной сеялке хлеб, а потом и убирали его.
    Запомнился мне председатель коммуны Толмачёв Максим Ионович, председателем сельского Совета был Заздравных Нефёд Степанович.
   Помню приход в село белочехов.
   К началу войны возил из МТС горючее к тракторам в колхозе «Красный Октябрь», в бригаде №2.
     22 июня 41 года  объявили войну. 23 июня в составе первого набора допризывников на 3-х автомобилях нас отправили из Соловьихи на призывной пункт  в Быстрый - Исток.
     После проведения ускоренного обучения попал в полк на оборону в город Ржевск, под Москвой.
    В том же месяце, после этого, были переброшены на Волоколамск, служил стрелком.
    Потом был переброшен на Калининское направление.
     В 1942 году участвовал на Ленинградском направлении, где 24 марта 42 года был ранен и выбыл в госпиталь в Кировскую область, где пролежал 5 месяцев.
    После госпиталя был комиссован и приехал в Соловьиху.
    В 1943 году был взят в город Барнаул на 2 месяца, оттуда добровольцем уехал на фронт и попал на Белорусское направление.
    После многочисленных перебросок по фронтам попал в Польшу.
После её освобождения участвовал во взятии города  Истимбурга, Кенигсберга, - где меня контузило, после этого отправили в госпиталь, где лечился 3 месяца.
    После госпиталя участвовал в уборке хлеба в Германии.
    Победу встретил в частях действующей армии в Восточной Пруссии.
   Был награждён медалью «За отвагу», имею все юбилейные медали.
    После войны приехал домой. Судьбе угодно было жениться вторично. Теперь имею сына Виктора.
    Я помню Тимофея Фомича, когда он, прибыв с фронта, женился на тёте Ульяне, нашей соседке.  И как он первые годы работал на пожарных лошадях.   А потом при слиянии колхозов он работал в бригаде в полеводстве. Во время летних каникул в семилетней школе я работал на сенокосе и там работал вместе с ним. А потом, как колхоз развёл овец, его послали работать чабаном.  Мне врезалось в память, когда я был направлен на прорыв, на эту кошару с работы главного инженера на месяц, их работу я потом описал в рассказе «Чабан», в книге «Соловьяне Алтая».
    Его давно уже нет, но его труд, крестьянский труд, добросовестно продолжает  механизатор, а последние годы бригадир бр. № 1 Ещёв Виктор Тимофеевич. А внук Женя – комбайнёр, есть и правнук – с виду спокойный, понятливый и такой же статный и красивый, и учится уже в 6 классе, и катается на мотоцикле уже. Я как увижу его, так сразу вспоминаю Тимофея Фомича – честного человека, солдата, крестьянина. Есть наследники – будет жить и память.



                Белозерских Дмитрий Афанасьевич
                ----------------------------------------------------
     Родился и вырос в Соловьихе. Ещё пацаном работал в колхозе в летнее время, в период школьных каникул. А после семи классов пошёл работать разнорабочим в колхоз.
     Призван я был в ряды Советской армии в декабре месяце 1941 года. Призвали в полковую школу в г. Бийске. Но вскоре нас расформировали, и я был зачислен в 425 – й  Артиллерийский полк телефонистом.
    В апреле 42 года отбыли на фронт под город Воронеж. Участвовал в его освобождении и после при освобождении города Суммы.
    Форсировали реку Днепр под Киевом. У нас оборвался кабель телефонной связи, артиллерия прекратила стрельбу, мне поручили найти порыв и исправить. Был месяц сентябрь, вода от берегов ночью примерзала, но я не считался с гибелью, поплыл по воде, нашёл обрыв, исправил, связь заработала. И весь Артполк загремел, и линия передовая фашистов была прорвана. После чего 232 - я   дивизия освободила город Киев.
     Потом участвовал в освобождении городов Белая Церковь, Умань, и республики и страны – Молдавию, Румынию, Венгрию, Чехословакию.
    Не дойдя 40 километров до Праги, комбат звонит: «Сматывайте кабель. Война кончилась. Сколько было радости.
    Ранен был под г. Воронежем – легко, под г. Уманью – тоже легко, а в Венгрии, под г. Мишкольц  был тяжело ранен. Считали, что погиб, но случайно выжил, повезло.
    Имею: орден «Красной звезды», орден «Отечественной войны» - 2 степени, орден «Отечественной войны» 1 степени.
    Инвалид первой группы.
    Но после войны работал в Соловьихе на подсобных работах до последних дней. И всё ждал, когда его найдут документы, оформленные командиром батареи, старшим лейтенантом Зуевым Иваном Васильевичем, и подписанные командиром полка майором Дудником, о присвоении ему звания Героя Советского Союза, за налаживание кабельной связи через реку Днепр.  Не дождался – жизни не хватило.
      И всю семейную жизнь он прожил в старенькой тестевой хатке, которая стоит, как сирота, одинокая, и заросшая бурьяном, и никто не позариться – ни купить, ни за просто так жить.
       И такие неинтернациональные, националистические мысли вторгаются в голову. А как бы поступили немцы со своими солдатами, будь они победителями? Неужели они позволили бы себе такое, чтоб на старости лет освободители народов, завоеватели свободы доживали в таких халупах довоенной постройки? Что это за народ такой, что издевается над своими солдатами?  А если вдруг (не дай Бог, конечно) случится опять война, можно ли надеяться на безграничный патриотизм нового поколения? Может ли русская душа быть – бесконечно щедрой?! Господи, вразуми!!               
                Веретенников Нефёд Сергеевич
                ----------------------------------------------
     Родился 20 июня 1919 года в селе Соловьиха. В семье был одним ребёнком. В колхозе стал работать с 13 лет верховником на покосе и в остальное время разнорабочим.
     В 1937 году женился: имею 2 - х сыновей, и 2 - х дочерей.
      18 августа 1940 года был призван на службу в ряды Советской Армии. Службу проходил возле города Петропавловск на Камчатке.
       Начало войны я встретил по месту службы в особо строительном батальоне № 222 плотником. С декабря 1940 года по ноябрь 1942 года проходил службу в лёгко – артиллерийском полку № 279 горно-вьючном подразделении боепитания.
     С ноября 1942 года был переведён в отдельный истребительно-противотанковый дивизион, рота ПТР №2, где и проходил службу по август 1945 года.
     21 августа был ранен при высадке на Курильские острова Самусю и Парамушир. Находился на излечении в госпитале № 168 с21 августа по 8 октября 1945 года.
    После лечения признали негодным к строевой службе и перевели в авиационную часть, полк № 888, где служил мотористом до конца войны с Японией.
     После войны отработал 15 лет в органах МВД.
Имеется фотография, когда мы высаживались на остров Самусю, которую мне там тогда подарил военный корреспондент мой земляк Булгаков Семён Фёдорович. Эту фотографию и Благодарность Сталина за эту операцию я вам отдаю на память.
  Награждён: медалью «За отвагу», «За победу над Германией», «За победу над Японией», «Орденом  Отечественной войны 1 степени», «За 15 лет службы в органах МВД», и 8 юбилейных медалей.
        Как я сейчас живу, спрашиваешь? По сравнению с другими будто ничего, а по сравнению с колхозниками – хорошо. Колхоз выделил мне новый брусовой домик, весьма приличный. Спасибо Пожидаеву И.Т. – председателю колхоза. Младшая дочь Таня вернулась домой с мужем Иваном после его военной службы – живут со мной. Жены вот нет, вот беда-то. Дочь ухаживает, да зять водит на улицу по нужде.  Пенсию платят приличную в три, четыре раза больше чем колхозникам-пенсионерам. Я уж говорю зятю: «Если умру зимой, то положи меня в кладовку, и храни там, не провоняю, вы хоть мою пенсию, сколько времени, будете получать. Зять головой качает, улыбается, «нет, говорит, совесть наша не позволит. Я тоже, говорит, военную пенсию получаю. Нам и этого довольно».  Я как соседям расскажу об этом разговоре, так смеются все. Маленько повеселее становится на душе. Что в голову не придёт – всё лежу и лежу на койке. Лучше сутками работать, чем сутками «отдыхать».
     Его бледное, крупное, исхудалое лицо, с глубокими морщинами, на время озарилось старческой улыбкой. И я покинул его дом….
    Вскоре его не стало. Ладно, думаю, за восемьдесят лет прожил солдат. А вот дочь его Таня погибла случайно. Фамилия у неё Никифорова. Лежала она как-то в больнице, а больные прослышали, что у неё такая фамилия и думали, что она является женой директора совхоза. А как в жизни получается? Чем выше начальник, тем больше у него неприятелей. Нашёлся и в больнице такой обиженный мужик из Николаевки. Заскакивает к ней в палату, размахивает ножом и кричит: «Сейчас я с тобой рассчитаюсь за то, что твой муж коня у меня конфисковал». И ножом под одеяло ударил, поранил её. И от испуга она скончалась, врачи сбежались, да ничего сделать не могли. Шум был на весь район.


                Занин Павел Романович
                -----------------------------------
        Родился в Соловьихе 15 февраля 1926 года. Отец Занин Роман  Гаврилович, мать Матрёна Васильевна, брат Илья Романович с 1932 года, сестры Занина Мария Романовна и Анна Романовна.
    Отец зашёл в колхоз всей семьёй. Работал конюхом, пока не мобилизовали в армию в 1942 году.
    Из детства запомнилось учителя: Брылин Григорий Семёнович – директор. Гуськовы Ольга Алексеевна и Мария Алексеевна – они организовали работу семилетней школы  в Соловьихе.
     Окончил семь классов в 1941 году – и пошёл работать в колхоз. Скирдовали снопы, молотили потом. В 1942 году работал мётчиком на сенокосе, и выполнял разные работы.
     В ноябре месяце 1943 года призвали в армию. Был 6 месяцев в снайперской школе в Барнауле. Потом попал в Запасной полк под городом Горький. (Гроховецкие лагеря).  В сентябре 44 года отправили на фронт, в первый Прибалтийский фронт, 23 дивизия, 51 стрелкового полка.
    Участвовал в освобождении Риги, и ликвидации Курляндской группировки. Немцев поддерживали балтийские корабли. Тут и ранило меня. Попал я в госпиталь Шауляй, сделали операцию, после перевели   в Двинск, Киров, где я и встретил день Победы – отсюда и был демобилизован домой инвалидом 2 группы.
     24 июня 45 года прибыл домой.
    В этом же году мне в колхозе передали пасеку, и я стал работать пасечником. И проработал до самой пенсии. Какие бы погодные условия не были, но я всегда получал мёда не менее пятидесяти килограмм на пчёлосемью. Несколько лет я получал на пчелосемью по восемдесят и выше килограмм. Это были наивысшие результаты по району. Меня награждали почётными грамотами и денежными премиями за высокие показатели.
     С Павлом Романовичем я подружился с третьего года моего возвращения домой в Соловьиху, когда у меня образовалась семья в семь человек, и я решил расширить своё подсобное хозяйство. Я купил пасеку у Щербинина Аксёна Ивановича, моего бывшего учителя и директора нашей семилетней школы, решившего уехать в Барнаул. Я все эти годы поддерживал тесную и постоянную связь с Павлом Романовичем, получая от него одобрение, советы, и практическую помощь в овладении пчеловодного ремесла. Но ни я, ни кто из моих друзей и товарищей, что постоянно к нему приходили, таких результатов не добивались, хотя без мёда не оставались.
    Прошли года, не стало и Павла Романовича, а мы продолжаем ходить и просить совета к их сыновьям – Ивану и Виктору Павловичу, что продолжают дело отца в своих ЛПХ. И пока будут живы наследники, и мы ученики Павла Романовича, память о нём мы будем свято хранить, за его бескорыстие и ум.



                Колтаков Фёдор Фомич
                ---------------------------------
     Родился 20 февраля 1909 года в селе Соловьиха. Состав семьи
перед войной был таков: жена, дочь, и два сына. Эти сыновья Василий и Максим после окончания семи классов пришли и заменили отца в колхозе, стали работать трактористами; Василий дома, а Максим в соседнем совхозе.
    Фёдор Фомич перед войной работал в колхозе рядовым с первых  дней организации колхозов в селе.
     На фронт был призван в июне 1941 года. После кратковременной подготовки был направлен на оборону Москвы, после этого был переброшен на освобождение Смоленска, потом города Тулы, а позднее города Калинина.
     Особенно запомнились тяжёлые бои под Смоленском, где наши и немецкие войска часто вступали в штыковую атаку.
     Со мной в боях участвовал: Севастьянов Михаил Петрович, Попов Павел Акимович, Нечаев Антон Викторович.
    В одном из боёв меня ранило осколком в правую руку, и я попал в госпиталь. Рана зажила, но рука стала сохнуть, и меня комиссовали с третьей группой инвалидности в 1942 году.
       За боевые заслуги был награждён:  орденом «Отечественной войны 1 й степени», медалью «За победу над Германией», и семью юбилейными медалями.
     Всю жизнь, вплоть до выхода на пенсию, работал в колхозе в полеводстве. Последние годы работал мельником.
  «Меня радует в жизни то, что и мои сыновья, и мои внуки не покинули крестьянский труд, значит, не зря прожита моя крестьянская жизнь», - сказал он мне, в заключение нашей беседы.
     А можно ли сказать умнее и мудрее этого??


                Жуков Дмитрий Иванович
                ------------------------------------------
     Родился 4 го ноября 1924 года в селе Соловьихе.
Перед войной семья была: отец, мать, три брата и я. В колхоз вошли всей семьёй и работали в полеводстве рядовыми работниками.
     На фронт призвали в августе 1942 года.
     В боях участвовал в 117 стрелковом полку в районе г. Харькова,
в июле месяце 1943 года. 
     А в составе 340 стрелкового полка в качестве солдата освобождали Ленинград  в марте 1944 года.
     Проходил с боями Эстонию, Латвию, Литву, и Восточную Пруссию, где был тяжело ранен в левую ногу.
     Попал в госпиталь, в город Кольчугин, где мне ампутировали ногу, но остаток ноги оказался длиннее на два сантиметра, от нормы 2 й группы инвалидности и меня выписали с третьей группой инвалидности.
      По этой причине пришлось работать, как трудоспособный гражданин, до самой пенсии. Сначала на разных работах в колхозе, а потом дали работу, возил почту на лошади, до райцентра и обратно.  И тут даже было нападение с целью ограбления денег: у меня в руках была хорошая сила, и я справился с нападающим, и деньги в целости доставил на свою почту.
     День победы встретил в госпитале во Владимирской области.
     Награждён: орденом «Отечественной войны 1-й степени», орденом «Славы 3 степени», орденом «Славы -2 й степени».  Медалью «За боевые заслуги», медалью «За победу над Германией».  Семью юбилейными медалями, и орденом «Отечественной войны» - в честь сорокалетия победы Советского Союза в ВОВ.
      Однажды мы организовали торжественное мероприятие. К юбилейному дню победы установили памятник погибшим сельчанам в ВОВ. Я стоял возле трибуны и, дожидаясь людей, смотрел через всю площадь до центральной дороги. Люди сходили с дороги и проходили в калитку огороженной площади, шли по асфальтированной дорожке в нашу сторону.
       Вдруг я увидел, как вышел на площадь Дмитрий Иванович и один пошёл к памятнику. Он шёл один, с костылём, в орденах на груди, прихрамывал, стараясь скрыть хромоту, но протез ноги скрипел.  И тут же родились стихотворные строки. Я их записал. А потом с трибуны прочёл. Скорлупин их поместил в «Ударнике», а Паутова прочитала их на районном слёте фронтовиков в здании РДК, а после митинга Дмитрий Иванович подошёл ко мне, и пожал благодарно руку, я посмотрел ему в глаза, и там заметил блестящую слезинку.  Послушайте и вы, мои читатели.

                Напоминание
                Салюты бьют из воинских орудий,
                Набатом бьют в церквах колокола.
                Живым напомнят, мёртвых не разбудят,
                Не возвратят им солнца никогда.
                А медь оркестров громыхает всюду,         
                Симфонии и марши на парад.
                Но… Тише, тише…
                Вслушайтесь же люди:
                Идёт тихонько
                С костылём солдат.
                И громче всех орудий и набата,
                И заглушая барабанный бой,
                Скрипит протез безногого солдата,
                Который шёл на праздник свой.


                Быков Семён Васильевич
                ------------------------------------
    Родился  18 мая 1918 года в селе Соловьиха. 
     Отец Быков  Василий  Павлович, мать рано умерла, и я воспитывался и жил с отцом. Жена Быкова Федосья Ильинична, мы имеем дочь – Татьяна Семёновна, два сына – Иван и Михаил, я рад, что они продолжают нашу крестьянскую жизнь, работают в колхозе.
     В Красную армию меня призвали в 1940 году в 20 – Стрелковую дивизию. В 1941 году был зачислен в Полковую школу на Кавказ, где и мы узнали о начале войны.
    Потом нас перебросили в Иран. Оттуда вернули и отправили в Севастополь, и уже потом под Сталинград. В бою меня ранило, и  отправили в госпиталь.  В госпитале ампутировали левую ногу.   Оставалась маленькая культя на ноге, мне дали 2-ю группу инвалидности.  Выписали домой, я считался не трудоспособным, но нас всех привлекали к сельским работам, работать-то не кому.
      Был награждён медалью «За боевые заслуги». Присвоено звание «Ветеран войны», и «Ветеран труда».
    Мне часто приходилось встречаться  с Семёном Васильевичем, когда он работал заведующим МТФ №2. Он помогал мне и морально поддерживал, когда мне приходилось механизировать доение коров, навозоудаление, поение коров, и полную электрификацию и села, и фермы в том числе.
    Он с большим увлечением организовывал комсомольуко-молодёжные звенья. Агитировал старшеклассников идти работать на ферму: его слушали и шли. Активно внедрял систему хозрасчёта на ферме.
   Его давно уж нет, сын его Иван уж на пенсию вышел.  И память о нём жива его детьми и людьми с кем он работал, и с кем жил.


                Лопатин Василий Иванович
                ---------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха 13 февраля 1924 года, имею двое детей.
     Работать в колхозе стал с малолетства в полеводстве.
     Призвали в армию 12 августа 1942 года, и направили в Учебный снайперский  полк, и находился там до 1 января 1943 года.
     Во время прохождения военной службы приходилось участвовать в боях, таких как: прорыв обороны немцев на Бобруйском направлении, взятие города Инстенбурга, взятие города Бреслау, разгром немецкой группировки  юго-западнее Кинизберга, взятие города Берлина. Где и встретил день Победы.
     За взятие этих городов имею благодарности от товарища Сталина. Кроме того, имею медаль «За отвагу». Медаль «За Кинигзберг». Медаль «За Берлин». Медаль «За победу над Германией».  Орден «Отечественной войны 1-й степени». И все юбилейные медали. 
     С Василием Ивановичем я познакомился, когда запустили мы 1-ю котельную в нашей школе, и он был направлен туда кочегаром вместе с женой. При инструктировании этого звена кочегаров, я сразу почувствовал в его словах ум и способность всё схватывать на лету. Я это запомнил, а когда я запустил в колхозе ремонтную мастерскую  тракторов, то я его взял туда слесарем. Он любое задание делал красиво и надёжно, но лучше всего и лучше всех он ремонтировал тракторные и автомобильные сиденья.  Сам работал на швейной машинке.  Был хорошим кузнецом. Из мастерской он и ушёл на пенсию.
       Потом завёл себе лошадь и самостоятельно управляться со своим хозяйством.
     Запомнился мне случай, когда я будучи на инвалидности, тоже приобрёл коня и стал готовить своему скоту на зиму сено. Он меня встретил дорогой и покритиковал за качество воза. Я попросил рассказать, как надо правильно делать. Он показал, что воз надо класть в три яруса, не снимая бастрыка, затянуть его, а потом уложить сено ещё, потом бастрык вынем из воза и ложим на второй ярус, и также на третий. Воз получается прямой и туго набитый, и дорогой, поэтому не разваливается. Я не знал, кто бы ещё так мог сложить воза сена.
    Последние годы он доживал в доме престарелых соседнего колхоза. Но наказал, чтобы схоронили его в родном селе. Так и сделали.               


                Брылёв Карп Георгиевич
                ------------------------------------
       Родился в Соловьихе 8 июня 1922 года. Отец Брылёв Георгий Фёдорович, мать Брылёва Александра Федотьевна.
       В день объявления войны работал в колхозе.
       Призвали на фронт 14 октября 1941 года. Направили на Дальний Восток и в местечке на Русском острове направили в школу – коков.
       После учёбы я попал в Отдельный дивизион торпедных катеров.
      В 1942 году я был направлен на фронт, в город Бельск в состав 27 тяжёлой миномётной бригады.
       Участвовал в освобождении от фашистов  города Кировограда,
 Умани, после попали в Молдавию для освобождения города Красно. Потом перебросили в Румынию, там освобождали город Яссы, город Боксу, город Ромон, город Плоэски – это 2 - й Украинский фронт.
      После этого направили на 4-й Украинский фронт, где участвовали в освобождении городов Польши:  Блиессе и Краков.
     Закончил войну в Чехословакии, около города Праги.
     Награждён был  «Орденом Отечественной войны 2 степени», Медалью «За боевые заслуги», и все юбилейные медали.
В мирное время после войны присвоили звание «Ударник коммунистического труда».
     Карп Георгиевич после войны работал от МТС трактористом, потом, после ликвидации этой организации, его перевели механиком в автомобильный гараж.
      После запуска нового здания автогаража мне пришлось комплектовать новые кадры в автопарк.  И помню, как работал Карп Георгиевич, - шофера мало обращались к завгару и ко мне, как к инженеру: всё больше к Брылёву.   Да мы и сами в первые годы всё с ним советовались по многим техническим вопросам.
Его сын Василий Карпович пошёл по стопам отца. Он долгое время работал шофёром, потом я его поставил завгаражом. А потом он переехал в районный центр, и там работает директором автобазы.
Во время отпуска занимается заготовкой сена для своего скота. Имеет старенький трактор ДТ-54, косилку, и платформу для перевозки сена. Помогает и людям.
    Своим трудом сохраняет память о своём отце, бывшем солдате и крестьянине.
               

                Борисов Иван Анисимович
                --------------------------------------
    Родился 22 апреля 1910 года в Соловьихе. Родители вступили всей семьёй в колхоз, и я потом работал на разных работах. Перед войной я уже работал ветфельдшером.
      Призван был в армию в июне 1941 года. И попал на Дальний Восток, где находился до июня 1943 года.
      В военных действиях с Германией участвовал в 47 Отдельном танковом полку, в качестве механика-водителя Т- 34.
      С июня 1944 года по май 1945 года участвовал в освобождении города Львова, потом освобождали Польшу,  Венгрию, Австрию и  Германию, а закончил войну в Чехословакии.
      Награждён я был орденом «Отечественной войны 2 ст.». Медалью «За отвагу». Медалью «За победу над Германией». Медалью «За взятие Праги». И всеми юбилейными медалями.
     После войны вернулся на родину и работал в колхозе ветфельдшером до пенсии.
     По ветеринарным делам мне в своей жизни не приходилось встречаться с Иваном Анисимовичем, но когда собирались мужики в центре села, или в бригаде, или на ферме, то в кругу их постоянно я видел его, он что нибудь рассказывал, а все хохотали. Рассказчик он был чудесный. Рассказывал он всякие истории с милым юмором и знанием дела. Все его уважали и слушали внимательно. И сейчас иногда в разговоре, особенно животноводы, нет, нет, да скажет кто: «А помните, как делал Иван Анисимович».



                Щербинин Харитон Степанович
                ----------------------------------------------
     Родился 6 октября 1914 года в селе Соловьиха. Перед войной семья состояла: Мать, брат с семьёй и я. Всей семьёй работали на разных работах в колхозе.
     Служил ещё до войны на Дальнем Востоке.
      Участвовал в боевых действиях на озере Хасан в качестве солдата.
      Я был награждён  значком «Участник боёв на озере Хасан».
      Вместе со мной в боях на озере Хасан, был земляк Попов Тимофей Петрович.
      Война на озере Хасан закончилась 11 августа 1938 года перемирием по просьбе Японии.
      В свою бытность я прослышал, что дядя Харитон разводит виноград. Я познакомился с ним, и узнал, что он много лет работал в Крыму на виноградниках. И, выйдя на пенсию, вернулся в родное село. Родина, как мать, постоянно находится в памяти и манит к себе постоянно.
      Он дал мне один куст винограда и несколько чубуков, и я потом развёл виноград у себя дома, в своём саду.
      На тему о садоводстве он мог говорить долго и увлечённо, его приятный и тихий голос было отрадно слушать, и учиться у него было чему.      



                Булгаков Иван Фёдорович
                --------------------------------------
      Родился в селе Соловьиха 18 сентября 1920 года. Воспитывался у деда с бабкой – Ещёв Фома Иванович, и Ещёва Дарья Антоновна и жил с ними до ухода на действительную военную службу в 1940 году.
     Служил в Петропавловске – Камчатском до 1946 года.
     В боевых действиях участвовал при освобождении от японских захватчиков остров – Самусю, где был ранен. После лечения в течение трёх месяцев был направлен в воинскую часть на остров Фармушир, и после его освобождения, продолжал служить до 1946 года.
     После этого был демобилизован и прибыл домой в Соловьиху.
     Я был награждён медалью «За отвагу», медалью «За победу над Германией», медалью «За победу над Японией», орденом «Отечественной войны 1-й степени» и все юбилейные медали.
     На фронте встречал своего знаменитого земляка военного корреспондента Булгакова Семёна Фёдоровича. А также моих земляков встречал: - Булгакова Кирилла Яковлевича, Веретенникова Нефёда Сергеевича.
     Я много лет работал вместе с Иваном Федоровичем в колхозе. С начала он работал разнорабочим, а потом окончил курсы шоферов, стал работать на машине. Через некоторое время мы его назначили заведующим автомобильным гаражом в колхозе. И так он доработал до пенсии. Жил он скромно и тихо. Жили они двое с женой, детей не имели, жили в однокомнатной, старинной хате. Эта хата и сейчас напоминает о своём хозяине.
     Когда я встречаюсь с дочерью своей тёти Вари, Мариной Тихоновной, то её муж Николай Фёдорович, брат Ивана Федоровича, часто вспоминает своего брата, и я стараюсь больше узнать о его жизни.



                Нечаев Антон Викторович
                ----------------------------------------
     Родился 15 июня 1909 года в Соловьихе. Состав семьи перед войной был: отец, жена, пять детей.
     Перед войной работал вместе с родителями в колхозе разнорабочим. Тут и встретил войну.
     На фронт призвали в июне 1941 года.
     Участвовал я в боях при освобождении городов Смоленска и Калинина.  Тут был ранен и в госпитале ампутировали правую ногу и комиссовали домой.         
     Я был награждён орденом «Отечественной войны первой степени», медалью за «Победу над Германией», и всеми юбилейными медалями.
     Когда вернулся домой с третьей группой инвалидности, между прочим, рабочей группой, и пришлось идти на работу. Меня определили в шорную мастерскую по починке и пошиву конской сбруи. Так я доработал до пенсии. Дочери вышли замуж в другое село, а я живу с женой и с сыном. У него два сына. Он работает трактористом.
     Прошло двадцать два года с той беседы с Антоном Викторовичем. Впоследствии он остался один в своёй хате, сын погиб в аварии в горах при спуске с горы со стогом сена. Потом не стало жены. Внук Борис уехал в город с женой, второй внук Иван Николаевич стал работать на тракторе, и продолжает сейчас работать. Внук от старшего сына Иван Владимирович работает в школьной мастерской. А когда Антон Викторович совсем занемог, его старшая дочь забрала к себе жить в село Зелёный Дол, там и доходила его.
       По натуре Антон Викторович был весёлый и разговорчивый человек. Если где увидишь группу мужиков и дружный смех, можно смело говорить, что в центре компании и внимания Антон Викторович. В его характером родились и его дети, и внуки. Они словоохотливые, и сами разговор начнут, и охотно поддержат любую компанию, и весёлую беседу.   

               
               
                Бердников Дмитрий Андрианович
                -------------------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха 7 ноября 1910 года. Семья состоит: жена, дочь Анна 1938 года, сын Иван 1941 года, сын Юрий родился после победы.
     Перед войной работал скотником на дойном гурте в колхозе.
     На фронт призвали в июне месяце 1941 года.
     В боевых действиях участвовал под городом Смоленском в качестве пулемётчика станкового пулемёта. 27 сентября 1941 года был ранен и попал на излечение в госпитале на Урале.
На фронте вместе со мной были из нашего села Денисов Никит, Денисов Яков, Ещёв Алексей. Они потом погибли. А я по ранению был отпущен домой, а потом меня привлекли на работу в Барнаул на завод. Где и встретил день Победы.
Я был награждён орденом «Отечественной войны первой степени», медалью «За победу над Германией», и всеми юбилейными медалями.  После войны приехал домой и работал в колхозе  скотником.
      Находясь на пенсии, они с женой вручную косили сено и содержали подсобное хозяйство. Жили скромно и тихо. Нигде их не было слышно. Им никто не мешал, и они ни кому не мешали. Доживали свои годы с младшим сыном, который, как и старший работали в колхозе скотниками. Потом Юрий стал ветфельдшером, и работает им до сих пор. Старший Иван, когда я смонтировал механическую дойку на МТФ №1, пригласил его быть дояром. Он согласился. И, что памятно мне было, это когда мы первый раз запускали доильный аппарат. Долго возились, налаживали, регулировали, потом пригласили доярку Скоробогатову Анну Андреевну  в помощь. Она завела свою одну корову и стала прилаживать аппарат к вымени. Потом потихоньку мы освоили эту премудрость, и Анна начала доить корову аппаратом. А вечером мы уже доили всеми доярками всех коров на ферме. И сейчас доят коров этой установкой, хотя, и другие доярки, и дояры.



                Попов Тимофей Петрович
                ---------------------------------------
      Родился в Соловьихе 28 января 1914 года. Перед войной была семья: отец, мать, сестра, жена, и сын Пётр.
       До войны работал в колхозе рядовым. Войну встретил в городе Магадан, куда конвоировал заключённых, где и был до конца войны с Германией. Участвовал в боях на озере Хасан в июле 1938 года.
Награждён я был медалью «За победу над Германией». День победы встретил на севере в районе Магадана.


                Заздравных Алексей Никифорович
                --------------------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха в 1906 году. Жена Евдокия Егоровна, дочь Ксения Алексеевна 1931 года, сын Василий Алексеевич 1939 года.
     Родители: отец – Заздравных Никифор Иосифович, мать – Евдокия Моисеевна – они родились в селе Быкова, Картоятский уезд, Воронежской области.
     Отец по письму Епрынцева Ильи и Сапрыкина Ильи – пришёл пешком в Соловьиху. Здесь купил старую избушку у одного жителя, который уезжал из Соловьихи в село Ново Обинку. Получил надел, распахал его, и засеял пшеницей. Потом написал письмо жене и дяде Заздравных Григорию. И те приехали на лошадях в Соловьиху. У матери на руках был  малолетний мой старший брат Афанасий Никифорович. Ехали, примерно, один месяц.
     Землю занимали и обрабатывали столько, кто сколько мог. До их приезда в селе было уже много мужиков из Воронежа и из села Турова. Туровские селились с начала села до центра. А от центра по «Бирдичу» и по «Свинуховке» заселялись Воронежскими  (Ожерельскими) крестьянами. Помню первых переселенцев – семьи Ельчищевы, Ждановы 2 брата – они ещё имели две каменные мельницы. И когда у одного в колесо затянуло сына, он её продал. Помню Бердниковых – Прокоп, Андриан, Семён – у них была мельница. Помню кузнеца, который славился крутым характером, и хорошим мастерством – Гребенщиков Фёдор Терентьевич – мог делать кузнечную сварку, обтянуть колёса шинами. Как помню, Сходня была в избе, что стояла на месте нынешней усадьбы с\совета. Помнится, старостой был отец Петра Алексеевича Булгаков Алексей. Возле здания нынешнего СДК был молельный дом, и 2 церкви, старая и новая – сгорели обои от удара грозы, стояли рядом. Помню, тут же была церковно-приходская школа с 3 классами. Учительница была - Березовских Евдокия Семёновна. Муж её был Березовский – полицейский; после переворота сбежали. Она, много позже, она нам присылала в с/совет запрос. Просила указать, что она действительно работала учителем у нас в Соловьихе. Мы ей давали такое подтверждение.    
     В 1930 году организовался колхоз «Путь к социализму». И наш отец всей семьёй вошёл в этот колхоз.
     «Хотел бы оговориться по этому случаю. У Алексея Никифоровича, у одного из всех с кем мне пришлось беседовать, собирая этот материал, сохранился документ - «Опись имущества, или инвентаря от вновь вступившего в члены сельхоз артель «Путь к социализму», от 21 января 1931 года.
1 – амбар –                1 шт.  цена 30 руб.  Сумма  30 руб.
2 – лошадь рабочая 1гол.----        30 руб. ----         30 руб.
3 – лошадь молодая 2 гол.-------  15 руб. ----         30 руб.
4 -  грабли конные    1 шт. ----       30руб. ----         30 руб.
5 -  плуг                1 шт.   ---      15 руб.-----        15 руб.
6 -  борона                2 шт.   ---     3 руб. ------         5 руб.
7 -  хомут                1 шт. ---       5 руб. ------        5 руб.
8 -   узда                1 шт. ---       1 руб. -----         1 руб.
9 -  телега                1 шт. ----     10 руб. -----       10 руб.
10 -  сани                1 шт.  -----    3 руб. -----         3 руб.
11 -  седло                1 шт.  ----     5 руб. ------        5 руб.
12 – седелка                1 шт. ----      1 руб.  ----         1 руб.
13 – дуга                1 шт.   ---     1 руб.  -----        1 руб.
                Вступных -------------           6 руб.
                Паевой   взнос  ----        120 руб. 75 коп
                Неделимый взнос—       40 руб. 25 коп.
Подпись членов комиссии ------- Аборнев   Афанасий Иванович.
                Попов Филипп Алексеевич.
                Попов Алексей Алексеевич.
                Глава семьи  ----- Заздравных  Алексей Никифорович.
Такие документы выдавались каждому человеку, вступившему добровольно в сельхоз артель. И таких нас набралось в этой артели – 100 семей. А тот, кто саботировал это мероприятие и своим примером срывал эту правительственную работу, того лишали имущества и ссылали в посёлок Большая Галка. Грамотных людей не было и убедительно агитировать, и разъяснять идею коллективизации было некому, то применялись вот такие жёсткие меры.
     Первым председателем артели «Путь к социализму»  был - член партии большевиков Хахалев Иван Николаевич. После нас, его перебросили в Антоньевку председателем.  После этого он уехал в г. Бийск, до недавнего времени там жила его жена и сын.
     Председателями с/совета в первые годы были: Валиков, Прямоносов, Казначеев, которых присылали из района. Помним, как в войну работала председателем колхоза – Золотухина Прасковья.
     Перед войной я был завербован в Сибэнергострой на 6 месяцев: строили просеку и линию электропередач от Новокузнецка до Мондыбаша, до рудной горы. По этому случаю, как передовику в соревновании мне выдавали для поощрения три раза «Ударные карточки». Они вот тут со мной, могу вам отдать. Теперь они уже ни к чему, просто как память хранил.  Со мной там работали земляки – Пупынин Прокоп, Золотухин Василий Васильевич, Снегирёв Пётр.
(Хочу оговориться, что Василий Васильевич долгое время работал в колхозе звеньевым на строительстве животноводческих зданий и других помещений. Он же и начислял зарплату строителям и сам работал вместе с ними. Вот однажды он сдал ведомость по зарплате в бухгалтерию, и его спросили, а что же вы, Василий Васильевич, себе начислили за день 0,99 трудодня, мог бы и округлить до 1 трудодня. Он сказал: «Нельзя приписывать. Я столько заработал. Я отвлекался в карьер». Один животноводческий каменный двор и до сих пор цел и служит по назначению. Его сын Роман Васильевич тоже всю жизнь проработал в колхозе строителем. А с внуком Александром Романовичем я работал на монтаже нового оборудования.)
      После возвращения домой я был избран полеводческим бригадиром в колхозе «Путь к социализму». Потом меня перебросили  в колхоз «Всемирный борец» заместителем председателя. Так до начала войны, помню, были построены: риги, три полевых бригадных стана, амбар, мельница, лисятник, скотский сарай, сарай для лошадей, с отдельной стойкой под одного коня. А потом – телятник, маслобойню, курятник на дому у Прасолова Тихона Андриановича.
     В армию на войну был призван в 4 – й набор и попал на Дальний Восток в город Свободный. Там получил обмундирование, дали винтовку и зачислили в отдельную роту связи; мы обслуживали линию связи – Москва – Дальний Восток. Это была очень строгая и ответственная работа. За малейшую оплошность давали десять суток ареста. Но и права были большие. При устранении неисправности могли привлекать любой транспорт. Ездить на поезде могли в любое время при показе документов, подписанных генералом Афанасенко.
      В войне с Японией участвовал в роте связи. Сформировались на станции Бекин, и придали нашу роту к танковой колонне. Шли через тайгу, вели связь. Встреча с японцами произошла в них укрепрайоне. Выйдя из тайги, вступили в бой, и он продолжался четыре дня. После этого они объявили капитуляцию. После этого приехали на станцию Бекин. А в 1946 году отправили домой.
Дома долгое время работал бригадиром полеводческой бригады № 2, колхоза «Путь к социализму». Находясь на пенсии, иногда работал сторожем и так, что легче. Годы дают о себе знать. А сейчас вот овдовел и меня забрала к себе в дом моя дочь Ксения, тоже вдова. А, что поделаешь?
     Из наград имею медаль «За победу над Японией», Медаль ВДНХ, и все юбилейные медали, Ветеран труда.
     Я выпросил у него две фотографии, опись имущества, три карточки ударника и покинул его дом.
      А вчера я беседовал по телефону с Ксенией. Только она сообщила мне неприятную весть. Всем умершим участникам войны ставят стандартные бетонные памятники на могилы, а отцу вот нету. Какой год уж хлопочу. Неудобно мозолить людям глаза. Но, ведь, положено.
 Да, конечно, положено!
Неужто, финансовый кризис помешал? У нас у русских всегда, что-то, да не так!? А вот в Японии и в Германии этот кризис обходит стороной память и памятники погибшим в, даже их несправедливой захватнической войне. Да, что ж мы такие-то? Сами о себе, о своих близких, о своих защитниках, освободителях не способные побеспокоиться.  И сделать-то надо всего лишь, какую-то малость!
Как ты отнесёшься к людям, так и люди отнесутся к тебе…



               
               



                Гребенщиков Пётр Семёнович
                -------------------------------------------

     Родился 25 января 1924 года в селе Соловьиха. До войны семья состояла: мать, две сестры, три брата. Перед войной работал в колхозе чабаном. На фронт призвали 25 августа 1942 года. Участвовал в войне с Японией в составе 907 отдельного батальона связи, радиотелеграфистом с августа 1945 года, по 3 сентября 1945 года. День победы встретил на Курильских островах, на острове Итуруп.
Имею награды: орден «Отечественной войны 2степени». Медаль за «Победу над Японией», и все юбилейные медали.
   После войны прибыл домой, работал чабаном, трактористом, заведующим мехтоком. Последние годы в разговоре жаловался на боли в сердце. При одном приступе его не стало. Дело его продолжает сын Василий Петрович Гребенщиков.  Который после армии окончил курсы шоферов и работал до выхода на пенсию шофёром: сначала на перевозке сельхоз грузов, а потом возил доярок на работу.



                Борисов Митрофан Иванович               
                ------------------------------------------
    Родился 8 марта  1917 года, в семье колхозника. В семье нас было: отец, мать, сестра, три брата. К 22 июня 1941 года работал в колхозе разнорабочим. В этот день был на работе. И с первых дней забрали на фронт. Участвовал в боях в Польше, Чехословакии, в Румынии, а после дошёл до Германии. Имею награды: орден «Отечественной войны 2 степени», медали за оборону городов. День Победы встретил в Германии.
( Отвечал он на вопросы анкеты очень скупо, стеснительно. Я старался его разговорить.)
     В колхоз зашли всей семьёй, как и многие люди нашего села. Колхоз назывался «Путь к социализму». Запомнился мне и всем колхозникам один из первых председателей Гребенщиков Николай Иосифович – очень хорошо относился к людям. Помогал им, чем мог. Но в основном он культурно и участливо разговаривал с подчинёнными. За это его все уважали и беспрекословно выполняли все его распоряжения. Больше такого руководителя я не знал. Из бригадиров запомнился – Антонов Степан Александрович.
      В армии служил в артиллерийском полку (пушки 122 мм.) заряжающим. В одном селе Украины мы с командиром батареи пошли искать наблюдательный пункт (место) и нас обстреляли. И меня ранило. После госпиталя меня вновь отправили в действующую армию. Участвовал в освобождении Белграда, Полтавы, Смоленска, Курска, а потом перебросили под Сталинград. После его освобождения пошли через Чехословакию, Польшу, Румынию, и пришли в Германию. Наш полк остановился в 30 километрах от Берлина, где мы и встретили день Победы. После этого нас перебросили в Закарпатье, где мы прослужили один год и после нас демобилизовали домой в 1946 году. 
      Читая эти строки о службе Митрофана Ивановича, в душе возникает такая боль, такая обида на себя. Как я мало его выспрашивал, и как много он мог бы рассказать о своём боевом пути. С одной военной биографии получилась бы целая книга. Вот уж получается точно сказано, будто про нас: «Что имеем - не храним, потеряем – плачем». А теперь хоть заревись: нет его, и не спросишь теперь, поздно.
Я знал его хорошо, привык к нему и не задумывался, что это так скоро кончится. Жил он один, семьи не имел, не получалось. Война отразилась на его физическом здоровье. Хата, в которой он жил последние годы, стоит, как памятник, заросшая густым клёном.


                Новичихин Иван Фёдорович
                ---------------------------------------
     Родился 8 августа 1923 года в Соловьихе. Перед войной была семья: отец, мать, 3 сестры, 3 брата. В 1939 году уехали в Киргизию, работали до начала войны на строительстве Чуйского канала. На лошади в бочке возил землю. 15 ноября 1942 года получил повестку из военкомата. Потом получили обмундирование и погрузили нас в вагоны вместе с лошадями. И повезли на фронт в составе 222 кавалерийского полка, 4 – го корпуса. Первое крещение получили при освобождении села Обгонерова и на станции Котельникова. Там был легко ранен в левую ногу. После излечения в госпитале, нас сформировали, и попал я в разведку 52 Армии, был опять легко ранен. После излечения в полевом госпитале попал в Отдельный сапёрный батальон, где в бою опять был ранен. Лечился в Эвакогоспитале № 24-91.  А потом меня демобилизовали домой. И я вернулся в Соловьиху. Считаюсь Ветераном войны и труда.
   После войны Иван Федорович работал в колхозе на разных работах до самой пенсии. Потом он остался один. Жить стало очень трудно и его забрала к себе жить его племянница Галина в село Большая Берёзовка Солонешенского района, там его и не стало.



               
               
                Косинов Павел Кузьмич
                -----------------------------------
Родился 9 июля 1925 года в селе Соловьиха. Семья состоит: Я, жена, сын и дочь, живут отдельно.
Войну встретил в колхозе «Красный  Октябрь» на полевых работах разнорабочим. Призван в армию 7 января 1943 года и служил до декабря 1946 года в разных городах СССР и за границей.
Принимал участие в освобождении городов: Харьков, Суммы, Полтавы, Тирасполя и многих населённых пунктов. За границей участвовал в освобождении Румынии, и её городов: Яссы, Плоешти, Питешти, Бухарест и другие. А в Венгрии освобождали города: Брашов, Сольнок, Секетвекошвар, Комаром, Будапешт и другие. Встречал земляков, в Тирасполе – Борисова Николая Ивановича, а одноклассника Ельчищева Николая Ивановича встретил в Будапеште.
День победы встретил в Венгрии, в городе Комараи.
       Был награждён: медалью «За победу над Германией». Орденом «Отечественной войны 2 степени», и всеми юбилейными медалями. Являюсь ветераном труда.
    - Мне довелось работать многие годы с Павлом Кузьмичом вместе.
В первые годы знакомства он был заведующим курсами механизаторов от Верх-Ануйского училища механизации сельского хозяйства у нас в селе. Он обладал превосходным даром организатора в любой отрасли сельского хозяйства. После того как были закрыты эти курсы, его назначили бригадиром полеводческой бригады. Потом одно время он работал трактористом на выращивании свеклы. В последствии мы с ним сблизились плотнее и при формировании инженерной службы, я взял его на должность инженера по технике безопасности и одновременно председателем профсоюзной организации. С ним было легко работать: он много знал и много умел правильно делать и организовывать любой труд.
     Последние годы, уже, будучи на пенсии, он остался вдовцом, потом женился вторично, и переехал в райцентр, ближе к детям. В последнюю неделю его жизни я встретился с ним в стационаре в районной больнице. Мне предстояла операция, а ему отказались делать операцию, пошла кровь низом, было поздно, что-либо помочь. Потом мне сообщили, что бывшего солдата, прошедшего всю войну, не стало. Жизнь заметно обеднела без Павла Кузьмича. С каждым годом становится всё меньше и меньше таких солдат, у которых можно было поучиться, и было чему у них учиться. Учиться добру и трудолюбию. Без таких тружеников, закалённых войной, сёла начали слабеть и рассыпаться. Не только у нас, но по всей матушке России.


               
               
                Новиков Демид Герасимович
                -------------------------------------------
                (Подпись на стене рейхстага)
Родился 22 августа 1911 года в селе Соловьиха. Родители: Герасим Григорьевич, и Ефросинья Григорьевна – крестьяне-полеводы. Вступили всей семьёй в колхоз в 1929 году. Вместе с родителями: братья – Егор, Иван,  сёстры – Февронья, Ефросинья, Анна – эти тоже всю жизнь работали в колхозе, в полеводстве. После сплошной коллективизации собрались в колхоз «Красный Октябрь». Помню председателя Заздравных Илью Игнатьевича. Потом был колхоз «5 е Декабря».   Я был секретарём комсомольской организации  в этом колхозе. В организации было 9 комсомольцев (кроликов), т. е. и не коммунисты. А всё видели и были юркие, и жёстко «жгли». Брат Иван был в партизанах вместе с Епрынцевым Алексеем.
     В 1932 году после учёбы в Южной МТС на трактористов, из нас отобрали группу, и отправили в Барнаул на курсы комбайнёров на шесть месяцев.  После учёбы вернулся домой и работал на комбайнах «Коммунар» и «Сталинец» два сезона.
На ремонте в МТС узнали о начале войны. На фронт отправили в августе 1941 года. А как было дело: я на стационаре молотил хлеб на комбайне – кругом на поле скашивали пшеницу, вязали в снопы, и подвозили к комбайну. На поле привезли повестку о явке в военкомат в село Быстрый Исток. Через три дня нас отправили в Бийск на формирование. А от туда нас отправили на северный фронт - в Мурманск.
     Стычка происходила на финском фронте. Сильно запомнились нам финские «кукушки».  Там меня ранило. Командиром роты у нас был мой земляк Булгаков Захар Тимофеевич.
     После ранения меня отправили в госпиталь в Карелию. А  Захар Тимофеевич остался в бою.
     После излечения я был зачислен в группу, которую отправили в г. Кострому. Там был зачислен на шести месячные курсы танкистов. Изучали американский танк «Матильда», и английского «Валентина». Позднее пришли наши танки Т-34, и СУ- 76. После курсов вручили удостоверение водителя танков, и отправили в город Горький, для комплектования танкового батальона. Скомплектовали экипажи, я стал механиком водителем.
     А от туда отправили нас в Польшу на уничтожение немецкой Скальской  (город Скальск) группировки. Когда начали штурм, то оказалось, что мы не рассчитали того, что у немцев было много тяжёлых танков «Тигр», «Пантер», и артиллерии, и они нас отогнали до Довыдковичей. Наш танк подбили; мы вытащили затвор из пушки, и прибежали к своему командиру.  После как он нас выслушал, то приказал немедленно вернуться на поле боя, и любыми средствами вернуть наш танк. Мы повернулись и пошли назад. В это время, нам на счастье, из лесу ударила по немцам наша «Катюша». Мы обрадовались, и бегом побежали к своему танку. Когда подошли, то увидели, что все танки сожжёны, а люди побиты. Осталось лишь несколько человек раненых. Мы разобрали гусеницу у своего танка, и у другого танка, и потом собрали гусеницу своему танку.  Помогли санитарам погрузить раненых бойцов на танк и пригнали его к своему командиру. Он поблагодарил нас за это и дал нам отдых на целые сутки. За это время мы устроили себе баню, (напустили в ведро бензину, опустили в него свою одежду и бельё: вши какие вывалились, какие полопались.)
     Вскоре нас перебросили под Варшаву, где нам приказали передать свои танки молодым танкистам. А нас посадили в машины и отправили в тыл. В лесу нас подвели на поляну к новым  самоходкам СУ- 76. Мы их получили, завели, опробовали. Набралось нас 25 самоходных установок.
      От сюда пошли на Белорусский фронт. После взятия Киева, Бирдичева – вышли на Могилевскую магистраль – Могилевск, Минск. Но шли не по шоссе, а сбоку. При подходе к одной деревушке, командир танка приказал, идти на полном ходу. Я заметил реку и говорю ему об этой реке. Он связался с разведкой и приказал идти на скорости в 60 км/ в час. А речка, говорит, 20 см. глубиной, проскочишь, не бойся. Я на всём ходу пошёл через реку. Танк ударился с берега в воду, и угодил в илистый берег. Вода волной ударилась в жалюзи, и попала на правый двигатель. Блок двигателя разорвался, и масло выскочило, и облило меня. Я взялся за люк и стал вылазить из танка. При поступлении воздуха раскалённое масло на мне, и внутри танка вспыхнуло. Я выскочил, и ребята меня затушили. Потом пришёл танк Т-34 и вытащил нас на берег. После он собрал ещё несколько самоходок, и перевёз и перевёз нас в Минск, на тракторный завод, для ремонта танков. А меня отправили на лечение. После лечения меня вернули на этот завод для ремонта танков, и самоходок. Через некоторое время из нас скомплектовали группу из отремонтированных танков и отправили на фронт.
      Я попал на новый СУ – 76, и прибыли в Восточную Пруссию. Где и участвовал в бою в Гдыня – Коса.
     После этого пошли в Германию по городам: Штетин, Ной Штетин, Одер, Друть, Графин – Гачен; через переправы по мелким речушкам. Тут много погибло солдат; несколько раз строили переправы, но всё же вошли в Берлин.
     8 мая 1945 году бои закончились. Перед рейхстагом  наши солдаты, идущие впереди наших самоходок, изготовили большую деревянную вышку, и водрузили на верху знамя.
     9 мая 1945 года объявили, что война закончилась. Мы как стояли возле своих машин, так и сели на колени рядом. Вот вышел наш комбат, отобрал несколько танкистов, и меня в том числе. Велел залезть на здание Рейхстага.  Где-то на 5 – 6 этаже была статуя Вильгельма на коню со щитом и саблей. Нам велели сесть рядом с Вильгельмом на коня, и поднять правую руку и крикнуть: «Наше дело правое, мы победили!»  Мы долезли до статуи, но оказалось, что у статуи коня отбита голова, и тело его и всадника вся изрешечена, и мы побоялись залазить на коня. Чтобы не свалиться на пол вместе со статуей. Я стал рядом, поднял правую руку и крикнул: «Наше дело правое, мы победили!» Комбат махнул рукой, чтобы мы спустились, что мы и сделали. После этого я спустился вниз.
      Здесь нам разрешили расписаться на стенах. Я поднялся на вторую ступень при заходе в Рейхстаг, с правой стороны, и  подписал: «ИЗ СИБИРИ ДОШЁЛ ДО БЕРЛИНА, СТАРШИНА НОВИКОВ», - потом поставил свою подпись – НОВИКОВ.
     После этого нам велели угнать танки к железнодорожной линии, где их погрузили в вагоны, и отправили в Союз.
     С земляком Заздравных Ильёй Игнатьевичем встретился случайно. В городе Графин-Хочене  - мы играли в футбол возле санчасти. Смотрю, подходит ко мне человек в пилотке; подаёт мне руку, узнал кое-как. И мы с ним просидели дотемна.
      Тут их вскоре (старший возраст) отправили домой. А я ещё оставался там. А через некоторое время отправили домой и нас.
      Самое главное поручение партии – веди танк, бей врага, освобождай Россию», что я и сделал.
      Награждён я был: от 31 июля 1945 году Благодарственным письмом Рокоссовского. Медалью «За отвагу» в июле1944 года. Медалью «За победу над Германией» 3 декабря 1946 года. Орденом «Отечественной войны  второй степени». Шестью юбилейными медалями.



                Гребенщиков Иван Иосифович
                ---------------------------------------------
     Родился 16 февраля 1909 года в селе Соловьиха.  Семья состояла: жена, два сына и дочь. Работал в колхозе рядовым.
     Войну встретил в Соловьихе. На фронт призвали в начале войны, и участвовал в боевых действиях с июня 1942 года по май 1945 года. Участвовал в освобождении Польши, и Чехословакии.
 Я был награждён: орденом «Отечественной войны первой степени». Орденом  «Славы третьей степени».
      День Победы встречал в Чехословакии.


               

             Яшкин Фома Емельянович
              --------------------------------------
     Родился 12 октября 1919 года в Соловьихе.
Семья небольшая: Я, жена, и сын живёт в городе.
В армию был призван 6 февраля 1940 года и служил по сентябрь 1946 года в разных городах Советского Союза и за границей. Принимал боевое участие в освобождении городов Витебска, Смоленска и других. За победу над Германией  был награждён орденом «Отечественной войны второй степени» и всеми юбилейными медалями. День победы встретил в городе Вена в Австрии.
После возвращения домой дядя Фома все годы работал трактористом в своём колхозе до самой пенсии.



                Швецов Фёдор Григорьевич
                ----------------------------------------
Родился 23 ноября 1924 года в Соловьихе. Семья состояла перед войной: Я, жена, отец, мать и две сестры. До войны работал в колхозе рядовым, на разных работах. О начале войны услышал в Соловьихе. На фронт призвали в ноябре месяце 1942 года. Участвовал в освобождении Смоленска в 1943 году. С боями дошёл до границы с Польшей. А потом из Белоруссии наша 54 армия, где я служил, была переброшена под Ленинград, на прорыв блокады. Тут я был тяжело контужен. Находился на излечении в госпитале в Магнитогорске. Больше в боях не участвовал. Я был награждён орденом «Отечественной войны 1степени», медалью за «Победу над Германией».  И всеми юбилейными медалями. Война закончилась, когда я был комиссован домой и тут встретил день Победы.



                Васильчиков Радион Кириллович
                ----------------------------------------------

     Родился 18 апреля 1918 года в Соловьихе. Имею жену Пелагею Евдокимовну, сына Леонида. У меня образование 4 класса. Воспитывала меня одна мать. В тот же год, как я родился, отца не стало.  В Красную армию был призван в 1938 году. Служил в 327- стрелковом полку, 34 дивизии в городе Ленинск на Амуре. День войны встретил на службе – служил на станции Бирк в охране ОМВД  с 1942 года. Потом с апреля по июнь месяц был в Куйбышевском  Военном - Пехотном училище 18 отдельной стрелковой бригады, командиром отделения. Потом перевели в 499 Полк, командиром взвода в августе месяце. Где и служил в 1942 – 1944 годы.  С января по май 44 – 46 годы в стрелковом полку. А в составе 199 стрелковом полку участвовал в освобождении Харбина, на станции Сунь, город Мугден. Оттуда возвратились в апреле 1946 года.
    Был награждён медалью Ветеран войны и труда. Награждён был орденом «Отечественной войны 2 степени». Медалью «За отвагу». Медалью «За победу над Японией».




                Жуков Фёдор Иванович
                ------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха 22 марта 1923 года. Состав семьи перед войной: отец, мать, три брата и сестра. До войны работал в колхозе на разных работах.
На фронт призвали 20 декабря 1941 года. В боях участвовал при освобождении Воронежа в мае месяце 1942 года. 10 января 43 года был тяжело ранен в ногу. В госпитале ногу ампутировали и отпустили домой. При возвращении домой стал опять работать в колхозе на разных работах – в основном объездным, сторожем, пимокатом занимался самостоятельно дома.   
    Награждён был орденом «Отечественной войны  2-й степени». Медалью «За победу над Германией» и всеми юбилейными медалями.
    - - Узнав о том, что безногий солдат, дома занимается каткой пимов, я пошёл к нему домой и долго мы с ним сидели и беседовали о его кустарном занятии. Оказалось, что он мастерски владеет этим мастерством, и многим помогал обуть себя, и своих детей в такое тяжёлое военное, и после военное время. Судьба испытала его ещё и ещё раз, оставив дважды вдовцом. Но он не сдавался и женился дважды. В помощи не нуждался и ни у кого, ничего не просил; делал для себя и семьи всё сам. Огород ли загородить, скотину содержать, топкой обеспечить домик – всё делал, и делал до последнего дня, сам. Был разговорчивый, неунывающий и не злопамятный, всегда возле него собиралась компания. Память о Фёдоре Ивановиче хранят его достойные и знаменитые его дети: Зинаида, Татьяна. А вот Василия –  уже нет, и Николай Фёдорович – зав. Районо.




                Заздравных Тихон Захарович
                -----------------------------------------
          Родился 25 июня 1921 года в селе соловьиха. Отец – Захар Яковлевич, мать – Прасковья Александровна, брат – Игнат Захарович погиб на фронте, брат Митрофан Захарович – участник ВОВ умер после войны. Сёстры – Анна, Анюта. Отец до коллективизации работал по найму: кто куда попросит, что сделать. Часто к нам в гости стал приходить Кокарев Тимофей – друг отца, член партии – проводил агитацию за вступлению в Коммуну, рассказывал, что и как будем там жить, и что делать. После этого отец вместе с семьёй вошёл в коммуну. Сдал всё имущество, оставил только одну корову. После некоторого времени коммуна рассыпалась, и все разошлись. После этого организовался колхоз «Красная ветка». Сюда сдали всё своё имущество и даже получали молоко с фермы. Руководил коммуной Кокарев Тимофей, а колхозом Никифоров Иван Кузьмич. После «Красной ветки» был организован колхоз «Красный Октябрь» - помню, председателем был Заздравных Павел Яковлевич – отцов родной брат. Потом организовался второй колхоз «Имени Чапаева», - где председателем был Маморцев Дмитрий Григорьевич.
      В 1939 – 40 годах окончил курсы трактористов и начал работать в 1940 оду. В армию призвали в 1940 году в сентябре месяце. Формировали в Бийске, а потом направили на Дальний Восток, в Приморский край, город Уссурийск, в строй бат. Работали на хлебной базе, на ремонтной базе был разнорабочим на погрузочных, разгрузочных работах.
     После объявления войны – из нас организовали стрелковый полк. И отправили на Маньчжурскую границу – где и прослужил четыре года.  Несколько раз ходил в атаку. Взяли в плен два полка японцев. Они сильного сопротивления не оказали. При возвращении с боёв на границу услышали о дне победы 9 мая.
      В августе 1946 года был демобилизован и приехал в Соловьиху.
Состоял в комсомоле с 1940 по 1950 годы. Лет пять был секретарём комсомольской организации колхоза.
      Награждён я был медалью «За победу над Японией» и всеми юбилейными медалями.



                Новичихин Данил Иванович
                ----------------------------------------
      Родился в Соловьихе в апреле 1909 году. Отец Новичихин Иван Фёдорович, мать Елена Дементьевна – крестьяне. В селе была школа четырёх летка, заведовал поп. Школа называлась приходская. Запомнил из детства. Когда пахали свои наделы или жали хлеб – рядом с казацкими наделами; то если черкнёшь плугом по их земле, или попадёт случайно лошадь в их траву, то казаки запорют насмерть.
 Вся равнина принадлежала антоньевским казакам.
  Ещё помню, как мы убирали хлеб: я был верховником, а отец на косилке. Смотрим, как верховые казаки пробежали по дороге и по полю, спрашивали и разыскивали Шалякина Прохора. Потом через некоторое время видим, что его везли на рыдване, на лошади, вёз кто-то из соловьихинских, а сзади ехали верхом два казака при ружьях. Против нас Прохор повернул голову в нашу сторону.  И крикнул: «Иван отдай долг моей жене». С тем его и увезли, и в Антоньевке его и расстреляли.  Ещё помню, как казаки приехали в Соловьиху и стали искать партизан или их пособников. Но не нашли. А отобрали пятьдесят мужиков и выстроили у забора ограды Снегирева Матвея. Где живёт его сын Василий. И решили их расстрелять; но надо было взять благословение местного попа. Привезли его – Смородин Тихон был попом. Он обошёл всех выстроенных мужиков, посмотрел им в глаза и заявил: «Эти мужики не виновны и к партизанам не причастны». Казаки опустили ружья и скомандовали: «Разойдись». Все разошлись
     На день объявления войны я находился в МТС на ремонте комбайна.
     На второй день нас собрали и отправили на сборный пункт в город Бийск на формирование. Я попал в дорожноэксплуатационный полк. И нас привезли под город Ржев; эту ночь бомбили Ржев. На утро приступили к ремонту дорог. Строили через Волгу два запасных моста. Так строили дороги и переправы от Ржева до Волоколамска. После перебросили в Рязань. От туда переехали под Ленинград на берег Ладоги – строили «дорогу жизни».  Приехали в посёлок на берегу Ладоги; первые дни занимались охраной. Потом стали закапывать овраги, взрывать берега, засыпать рытвины, и равняли полотно дороги. Дальше от нас дорога шла по озеру.
     После Ладоги нас перебросили на Прибалтийский фронт, на берег Невы. С врагом встретились на западном пятачке, на берегу Невы. Нас бомбили,  и шёл дождь, меня ранило. Потом меня отправили в госпиталь на Урал. После госпиталя я вернулся на Ладогу. Стояли в обороне. В одном из боёв меня опять ранило, но легко. После излечения попал в артиллерийский полк № 1619, что стоял на реке Великая, в Литве, где провоевал два года. За эти два года прошёл много городов и стран с боями, вплоть до Германии.
     Победу встретил в одном маленьком немецком посёлке в области Померании.
     Когда собрались ехать домой, увидели, что только мы тронулись, как поляки в это время – кто верхом на лошади, кто пешком, кто с коровой и с криками – заняли этот посёлок.
    Был награждён многими медалями.
     С Даниилом Ивановичем я познакомился в первый же год приезда в колхоз из института. Он работал в уборку на прицепном комбайне. Через два года мне пришлось списать старые комбайны с баланса и приобрести много новых самоходных комбайнов. Старую кадру комбайнёров пришлось заменить новыми молодыми комбайнёрами, которые изучали самоходные комбайны. Это была молодая смена. Но уже не имела тех качеств, что требовалось для работы в поле.  Если, как помню, Данил Иванович и другие пожилые комбайнёры работали от росы до росы, то новое поколение стало работать от восхода солнца до захода.
     А Данил Иванович передал своё мастерство комбайнёра и профессию комбайнёра своему сыну Семёну Даниловичу, с которым я работал всю его жизнь. Он работал и на комбайне и на тракторе, а потом на монтаже мехтоков, МТМ, комбайновского цеха, кочегаром, а в последствие на монтаже кормоцеха, а потом и работал на нём долгие годы, пока наступила перестройка.  И из-за недостачи горючего, кормоцех пришлось остановить, который потом и растащили, и сдали в утиль. А Семён Данилович принял пилораму от отца, и работал до самой  пенсии. Он был трудолюбивый человек, как и его отец. И я постоянно его брал, как умного механизатора и старательного слесаря на самые сложные, и новые, впервые запускаемые работы в колхозе. В память о себе он оставил своих наследников двух сынов. Я иногда встречаюсь с вдовой Евдокией Дмитриевной, и она с грустью отвечает на мои вопросы, когда я  начинаю разговаривать о муже Семёне Даниловиче, и о свёкре Даниле Ивановиче. У неё, как и у меня, самые светлые отзывы об этих умных крестьянах.




                Негирев Александр Алексеевич
                ---------------------------------------------
     Родился 2 сентября 1922 года в селе Верх-Ануйское Быстро – Истокского района.
     Когда мне пошёл пятый год, отца забрали по линии ОГПУ. Он работал на строительстве Беломорбалтийского канала им. Ленина. Там видел Калинина, Кирова и других руководителей государства.
     Мы с матерью, сестрой и бабушкой жили в разных местах т. к. наша изба была сломана, а имущество отобрано, как у «врагов народа». В 1937 году отец освободился и, приехав, домой, стал работать на Быстро - Истокском лесозаводе.
     Я по окончании 7 классов в 1938 году был направлен на учёбу в Бийский педагогический техникум. А с 23 августа 1938 года начал трудовую деятельность в Камышенской начальной школе№1 – учителем. С 13 февраля 1940 года был назначен заведующим Соловьихинской начальной школы №1.
     Война началась, когда я был в отпуске у родителей, которые к этому времени переехали на жительство в Верх – Ануйск. Там с председателем с/совета Андреевым, до приезда представителя рай – военкомата, - организовали митинг о начале войны.
За четыре месяца меня несколько раз вызывали в военкомат. И только 30 ноября 1941 года с группой в 17 человек направили в Барнаульское военно-пехотное училище. К этому времени с фронта стали приходить прискорбные письма о гибели родственников и знакомых. Многие курсанты, в т. ч. и я, просились на фронт.
     8 марта 1942 года все курсанты нашего училища, по тревоге, погрузились в эшелон и поехали … на охрану границ на Восток, в Забайкальский военный округ.
 От туда в составе 275 стрелковой дивизии я участвовал в боевых действиях против японских империалистов при освобождении Маньчжурии и Китая. Запомнились бои при форсировании реки Нонни, и за Хинчанский перевал. За время службы был отмечен в газете «На боевом посту» Забайкальского военного округа, как агитатор. За боевую и политическую подготовку приказом НКО № 0727 от 31. 01. 43 года награждён значком «Отличник РККА». За боевые действия имею медаль «За отвагу».
    После возвращения домой работал учителем и вёл общественную политическую работу, за что был отмечен несколько раз Почётными грамотами от райкома партии.
Находясь на пенсии Александр Алексеевич овдовел и, приехав в Соловьиху, женился на знакомой учительнице, тоже вдовой Трапезниковой Марии Даниловны. А после его и не стало. А Трапезникова уехала жить в город к родственнице. Она часто приезжает на родину, к нам в село, и обязательно сходит на кладбище.  Наводит порядок на могиле первого мужа, тоже участника войны Трапезникова Ивана Митрофановича и Негирева Александра Алексеевича. 



                Харламов Пётр Иванович
                ------------------------------------
    Родился в селе Соловьиха 28 декабря 1916 года. Отец Харламов Иван Антонович, мать Христинья Афанасьевна. Отец служащий, мать крестьянка. В период коллективизации отец вместе со всей семьёй зашёл в ТОЗ, потом в коммуну, и в колхоз «Красный Октябрь». Я помню, как я работал в колхозе верховником, и председатель Толмачёв Семён Ионович вручил мне премию – красную рубаху. После 30 го года я вступил в комсомол, был и секретарём. Работал учётчиком – так как я окончил 7 классов. Потом был на техминимуме в Южной МТС  на курсах – радистов. Окончил эти курсы и работал радистом до начала войны.
      В 1938 году меня призвали в действующую армию на Дальний Восток, где служил радистом и учился в Хабаровском училище связи.
В Д – Настре я находился на радиоузле и нёс службу. В это время объявили, что будет выступать Молотов, он выступил и объявил, что Германия без объявления войны напала на Союз. Я сообщил начальнику политотдела. Он прослушал речь Молотова, собрал солдат в кинозале, и объявил солдатам о начале войны.
     И 28 июля1942 года нас отправили из училища на фронт. Я попал под Сталинград. Служил в разведке. Сходил в разведку больше десяти раз. Сделали мы три привода – двух офицеров и одного солдата – языков. Служил я в это время в 932 стрелковом полку, 3 батальоне,1 роте, 1 разведвзводе, 62 армии – командующий  Чуйков.
     Армия Паулюса была сжата в кольцо и отряд разведки взяли в последнюю атаку этого кольца. И 20 октября 1942 года в 8 часов утра начался штурм. Я попал под миномётный огонь. Одним снарядом меня ранило и закопало землёй, а вторым снарядом опять ранило и откопало, выбросило на поверхность земли. Я пролежал без памяти до 8 часов вечера. Тут санитары подобрали меня. Оказалось, что я был ранен в обе ноги, в живот, в зубы, и в левую руку с повреждением костей.
     После госпитализации вернулся домой 10 мая 1943 года. А в августе 1943 года начал работать в Быстро Истокском отделении милиции. А при разделе районов  работал начальником РОВД. Но работать пришлось не долго. Раны так стали беспокоить, что пришлось оставить работу. Но меня назначили председателем Петропавловского сельпо. В 1945 году я и эту работу оставил и вернулся на родину, в Соловьиху. Замещал на время отпуска председателя сельпо и секретаря парткома.
     Награждён был медалью «За отвагу» в Сталинграде.  Имеются все юбилейные медали.   
    Долгие годы Пётр Иванович ездил на автомобиле «Запорожец», который ему выдали, как ИВОВ.  В последние годы он просил соседа  пенсионера шофёра по профессии Николая Фёдоровича свозить его до больницы, тот возил. Потом Пётр Иванович овдовел, и жизнь ухудшилась.  Однажды ночью  его автомобиль загорелся в гараже и сгорел, едва отстояли его хату. Через недолго его не стало. А после его - сгорела и избушка. И стоит усадьба ни кем не занятая. Без человека и земля становится грустной.



                Новичихин Иван Антонович
                -----------------------------------------
    Родился в Соловьихе 15 мая 1923 года. Отец Новичихин Антон Фёдорович – погиб на фронте в 43 году. Мать Прасковья Ивановна, брат Андрей, сестра Марина. Отец вместе с семьёй первым зашёл в колхоз «Всемирный борец». Помню, председателем был Харламов Иван Антонович (Максима Ивановича отец). Потом был Золотухин Александр Константинович. Перед войной был Пупынин Прокоп Дмитриевич, – который ушёл на фронт и там погиб.
     Помнится забавный случай. При заходе в колхоз сосед наш не захотел заходить сам и не отдал корову в колхоз. А затянул её на чердак своей избы. Помню, что в войну и после войны был председателем совета Дурнев Алексей Филиппович. Его заменил, вернувшийся с фронта Заздравных Илья Игнатьевич. А в нашем колхозе были председателями Золотухин Иван Илларионович. Бригадиром был Гребенщиков Яков Митрофанович. Они же как делали? Поставят бригадиром Новичихина Трофима Ивановича – он наладит хозяйство бригады: отремонтирует телеги, сараи, огородит ограду. Тогда собираются мужики и кричат: «Убрать кулацкую морду с бригадиров». Убирают Трофима Ивановича, ставят Якова Гребенщикова. Тот развалит всё хозяйство, и мужики вновь ставят Трофима Ивановича. А через несколько времени, убирают Новичихина и ставят Антонова Ивана Александровича. Потом опять ставят Трофима Ивановича, меняют его на Колтакова Семёна Фомича – и так разов до ста, пока Новичихин не уехал в совхоз «Ануйский». Там его ценили за исполнительность и умение хорошо делать плотницкие и столярные работы, он многие вещи в колхозе делал сам.
      Я работал в это время в колхозе, готовил косилки к сенокосу возле кузнице в бригаде. Я был вместе с отцом. Вдруг слышу беспорядочные голоса мужиков: «Война, война…». На второй день забрали на фронт кузнеца Данила Лукича, и я с отцом остался в кузнице работать.  В покос сел на косилку и косил траву.
     Меня забрали в армию 2 августа 1942 года. А 20 августа я уже принял присягу в Ленинграде. После расформировки по полкам, я попал в 213 стрелковый полк 56 дивизии – командиром полка был – подполковник Рябышев. Полк находился в обороне под городом Пушкина, и я состоял в полковой разведке.
     А вот 14 января 42 года мы пошли в наступление, и  после артподготовки, пошли в бой. Стрельба шла очень интенсивная. Мы со старшиной вырвались вперёд, ближе к передовой позиции немцев, и мины перелетели за нас, нас не задели, тем мы и спаслись, а товарищей много побило.
     А вот 20 января 44 года на 7 день боя в селе Красное, при обстреле наших позиций из дальнобойных миномётов, меня ранило в левую руку. После излечения меня комиссовали. И я вернулся в 1944 году инвалидом второй группы.
Имею медаль «За оборону Ленинграда, «За победу над Германией», и все юбилейные медали.
Иван Антонович после войны долгое время, до выхода на пенсию, работал заместителем председателя сельпо. После войны у него родились две дочери и сейчас они живут с матерью.



                Пожидаев Павел Николаевич
                ------------------------------------------
    Родился в Соловьихе 15 января 1924 года. Родители: отец – Пожидаев Николай Митрофанович, мать – Варвара Дмитриевна, сёстра – Анна. Братья – Аким, Фёдор, Иван, Николай. Всей семьёй мы работали в колхозе. Колхоз сперва назывался «Красный Октябрь», а потом им. «Чапаева». Начал я работать в колхозе с малых лет, верховником при вспашке земли, при посеве, при жатве хлеба и косовице сена. Потом перед войной уже работал самостоятельно: ходил за плугом, жал хлеб на лошадях.
     В день объявления войны я боронил поле, предназначенное под рожь.  А в армию призвали 22 августа 1942 года. Сформировали нас в г. Бийске. Потом переправили в Улан – Уде. А потом направили в г. Баку, а от туда пешком в составе железнодорожной бригады освобождали Ростов, Таганрог, Запорожье.  После пришли в Польшу, в Варшаву. Строили железнодорожные мосты через Днепр. Из Варшавы пошли в Германию. В Берлин попали 2мая 1945 года, где служили до октября месяца. А потом нас перебросили в город Ковель на границе с Польшей.
      В Берлин шли следом за наступающими частями. Строили мосты, переправы для пропуска автомобилей, поездов – для подвоза снарядов, снаряжения и людей.
     Меня наградили: медалью «За отвагу», «За взятие Берлина», «За оборону Кавказа», и имею все юбилейные медали. Дважды награждён медалью «Ветеран труда». Работал до пенсии в колхозе. Перестроил дом, сыну готовил, но тот поработал несколько лет мастером строителем, переехал в райцентр.
     Павел Николаевич вырастил сына и дочь, они жить, тут не стали. А после, как овдовел, дочь забрала его к себе в райцентр, и там его доходила.




                Золотухин Иван Иванович
                ---------------------------------------
     Родился 22 июня 1922 года, в селе Соловьиха. Отец Золотухин Иван Иванович, мать Прасковья Ивановна. Братья – Фёдор с 16 года, Потап – с 27 года.  Сёстры – Надежда с 18 года, Ольга с 20 года, Анастасия с 30 года.
     Отец, как помню, вступил во вновь образовавшуюся, коммуну, всей семьёй. Там шил шубы, мать при такой семье была домохозяйкой. Дети учились в 4 – х годичной школе.   
     Позднее сестра вышла замуж за Заздравных Григория Кузьмича, но жить им было негде. И они стали жить у нас. Так они прожили один год у нас; и после этого отцу приписали, как будто он держал батрака с батрачкой, и сослали за это в Томскую область Бакчарский район, посёлок Большая Галка. Там я окончил 4 класса и от туда меня взяли в армию.
     Фёдор погиб на фронте – был разведчиком – имел два ордена «Славы». При возвращении с языком подорвался на мине.
      На день войны я работал грузчиком на погрузке хлеба на баржи. Мобилизовали 5 июня 1942 года, после проведения посевной. Нас привезли в город Бердск, на учёбу, где проходили курсы миномётчиков. Но курсы закончить не успели. Было объявлено о формировании маршевой роты из добровольцев на фронт. Я ушёл в эту роту, которую направили под г. Курск. Не доехали до Курской передовой линии, как на поезд налетели немецкие самолёты, и стали бомбить нас. Был дан приказ на ходу покинуть вагоны; поезд шёл тихо. Потом нас собрали, и ночами стали приближаться к передовой. Через две ночи мы подошли к окопам. Тут нам выдали трофейные винтовки, и мы стали их осваивать. Тут же собрали добровольцев в пехоту, и я пошёл туда. День мы пробыли в окопах с освоенным оружием, а к вечеру пошли в наступление.  Впереди находящаяся рота была разбита, где осталось два человека. Нам дали приказ окопаться на месте. Мы окопались. А утром, чуть свет, дали приказ: «Подъём», и пошли в бой. Бой шёл такой, что даже не видно было солнца. Мы стреляли из винтовок, а немцы из пулемётов и миномётов. Нельзя было даже подняться. Почти рядом разорвалась мина, товарища моего Чиркина Василия Семёновича, из одного со мной посёлка, убило, а меня тяжело ранило в ноги, в руку и в грудь. Это было 2 сентября 1942 года. После сделали мне операцию в палатке в поле. Потом отправили в Рязань, а там обнаружили 6 осколков и отправили в Казахстан. Но там операцию делать не стали. Раны не заживали – сочились. Но дело шло на поправку, хотя раны открывались часто, вплоть до 1950 года.
     День победы встретил дома. Работал шорником по ремонту сапог для людей. Ходить не мог. Душа стремилась к серьёзной работе. Я выпросился на курсы комбайнёров – трактористов в 1947 году. Окончил курсы и стал работать.   Но раны продолжали открываться и работать не давали. И я попросился в помощники комбайнёра – штурвальным на прицепной комбайн «Коммунар». Раны продолжали открываться, но потом их залечили и сняли 2 группу инвалидности, за то, что работал. Я работал на комбайне и на тракторе с 1948 по 1982 год. Только в 1981 году восстановили 3 группу инвалидности.
      Имею медаль «За отвагу» и орден «Отечественной войны 1 степени».
      Дядя Ваня приехал со своей женой в Соловьиху после выхода на пенсию, а до этого работал механизатором в совхозе «Ануйский». Я спрашиваю его: «Зачем вы приехали в Соловьиху? Там вас уважают, там вас многие знают и помнят. То начальство будет охотно откликаться на ваши просьбы, просьбы бывшего механизатора, а здесь вас помнят мало кто. Всё здесь придётся начинать с самого начала. Вот вы и избушку однокомнатную купили, и отремонтировали её, и много ещё дел по двору предстоит сделать. А там у вас всё было сделано и припасено?»  Он посмотрел на меня внимательным взглядом, улыбнулся, моргнул глазами, и проговорил: «Родина, сынок, зовёт. Ты тоже добровольно вернулся из города; там, что тебе хуже было?  С душой не поспоришь. Родина, Мать это свято!» Я лишь молча покивал головой в знак глубочайшего согласия. И ни слова не сказал в тот раз. А потом часто у него был, то побеседую, то обращусь за помощью по плотницким делам. Он красиво делал домики для пчёл. И родственникам перестраивал жилые дома.
       А потом мне довелось организовать почётный караул из ветеранов в последний путь солдата, механизатора, крестьянина Ивана Ивановича Золотухина.
    

               
                А эти четверо живые, как память святая прошедшей войны!
               
                Ещёв Иван Степанович
                ---------------------------------
     Родился в Соловьихе 12 сентября 1925 года, до войны семья состояла из отца, матери, сестры и 2 братьев. Я работал вместе со всей семьёй в колхозе на разных работах до 1943 года.
     В Красную армию забрали 7 января 1943 года, формировали в Бийске и там находились до 18 июля 1943 года.
     В августе месяце 1943 года прибыли на фронт в Калининскую область. Первый раз прибыли на станцию села Торена, затем на станцию Кувшиново, и штурмовали город Торонец и город Анонка, тут был ранен и контужен 23 ноября 43 года. После излечения участвовал в боях за освобождение Польши – Варшавы, Лодзе, Познань.
     Орден «Красной звезды» был получен за уничтожение вражеского блиндажа и за взятие языка. Медаль за «Боевые заслуги» -за снабжение боевыми припасами. Орден «Отечественной войны первой степени». День Победы встретил в городе Сумма. Имею все юбилейные медали и звание «Ветеран труда».
     Иван Степанович после войны жил всё время в Соловьихе. Работал в колхозе на разных работах. И сейчас, когда у бригадира случается недостаток рабочей силы, он приглашает Ивана Степановича на помощь – часто он был весовщиком при закладке силоса и сенажа, и контролёром  по качеству на уборке зерновых. И сколько я помню, он постоянно принимает активное участие в работе Совета ветеранов села. Человек он добропорядочный, разговорчивый, общительный и живёт очень скромно. Сегодня он уже как полмесяца находится в военном госпитале.




                Золотухин Иван Илларионович
                ---------------------------------------------
     Родился в Соловьихе 29 мая 1923 года. Отец с матерью первыми вступили в коммуну и там работали всей семьёй.
    Отец и брат участники Великой Отечественной войны. У меня дома оставалась жена и дочь. Перед войной работал учителем Соловьихинской семилетней школы.
     Призван на фронт 21 декабря 1941 года. Формирование проходило в г. Кемерово в составе 845 полка.
     Участвовал в боях на Воронежском фронте. Был ранен под Воронежем 26 июля 1942 года.
      НА фронте встречался с земляками из Быстрого истока – Шарковым Федором, Зыряновым Иосифом, а также с Петропавловским  парнем – Новичихиным Андреем Фёдоровичем. На войне был секретарём комсомольской организации роты.
     Награждён я был орденом «Отечественной войны первой степени», медалью «За победу над Германией» и юбилейными медалями.
    День Победы встретил в Соловьихе.
До самой пенсии Иван Илларионович проработал в Соловьихе: избирался председателем колхоза, был главным зоотехником колхоза, заместителем председателя по хозяйственной части. Приглашали работать в школу в послевоенные годы – преподавателем военного дела в средней школе. Многие годы был председателем ревизионной комиссии.
      При достижении 80 лет они с женой переехали в райцентр к внучке. Сейчас там живут.



               
                Шматов Тимофей Панкратьевич
                ----------------------------------------------
     Родился 4 мая 1920 года в Соловьихе. Отец  Панкрат Никифорович, мать Наталья Михайловна, братья Павел, Егор, Николай, Иван.
     В период коллективизации вступили всей семьёй в колхоз «Путь к социализму». В школу записывали насильно; родители не отдавали, говорили: «Кто же будет пахать, когда все будут учёные?» Но я пошёл в школу. Учитель попался добрый, и я вечно буду помнить его слова: «Пусть у вас одежда будет в заплатах, но чтобы она была чистой». Работать пошёл в 14 лет. Носил фонарь перед трактором, тогда на них не было света. Работал все работы безотказно. Но постоянно тянуло к трактору. Кончил курсы трактористов, стал работать на тракторе; заслужил звание «Стахановец».
     В Красную армию призвали в 1940 году. Служил на Дальнем Востоке.
     22 июня 41 года объявили о начале войны, мы были на обеде. Дали сбор полка. Полк построили в квадрат, и комиссар полка объявил о начале войны.
     Через некоторое время наш полк приблизился к границе, со стороны Японии. Строили доки, готовились к встрече с Японией.
     Зимой 1942 года стали нас формировать для больших занятий. Потом по тревоге погрузили в эшелон, и мы поехали. В пути объявили, что едем на западный фронт.  Перед Новосибирском налетели на два вагона оставленных на путях.  Через два часа аварию ликвидировали и поехали на Москву. Здесь сформировали и отправили в город Севск, в район Курско-Орловской дуги. Ночью приказали выйти с лошадьми за город. Наше конное отделение направили в головной дозор. А после успешной операции меня перевели в разведку. Ходил в разведку много раз, пока не ранили и меня отправили в госпиталь на лечение в Курск, а потом в Рязань, там сделали операцию и перевели в Бугуруслан, а там попал в тифозный госпиталь, где чуть не умер. Был брошен, а позднее перевели на комиссию и меня комиссовали домой на 6 месяцев. После 6 месяцев меня вновь призвали в армию. Тут я попал в город Татарка в 4 кавалерийский запасной полк. После этого перевели в город Борисов, где подбирали на фронт. Я попал в действующую часть и попали под Будапешт. Потом во 2-й Украинский фронт, 4-й конно-мехкорпус, 10-я кавалерийская дивизия, 36-й гвардейский Кубано-Борановический ордена Суворова, ордена Кутузова казачий пол. Звание Ордена Кутузова было присвоено при моей службе в этом полку.
      Мне было объявлено и вручено 9 – правительственных благодарностей за форсирование рек и освобождение городов – Левицы, Шахи, Борно, Братислава,  Прага и т. д.
     Встреча с земляками состоялась при  следующем случае. Я был коноводом у командира взвода связи. Заняли одну пригородную деревушку, связь шла впереди полка. В одном пополнении в зводе связи я встретил своего земляка – Черемыцкий Николай – из под города Камень на Оби. С ним прослужил все оставшиеся годы войны.
     День Победы встретил в одной деревне в Чехословакии, но после этого бои ещё продолжались. И вот когда до Праги оставалось 140 км. Был такой момент. Вечером был приказ – достичь Праги, оказать чехам помощь. * километров не дошли до Праги, как вернулись войска наши из Берлина и освободили Прагу.
     Я был награждён: Медаль «За отвагу» за освобождение города Трнава. Орден «Отечественной войны первой степени». Медаль «Ветеран труда». «Отличник социалистического соревнования».  Два знака «Победитель в соц. соревновании». А в последствии 7 юбилейных медалей.
     После войны Тимофей Панкратьевич отработал на тракторе ДТ – 54 в колхозе до самой пенсии. В первые послевоенные годы на поместье своих родителей, на месте землянки, он построил себе  новый дом. У них с Евдокией родилась дочь и сын. Дочь умерла в молодые годы. Потом не стало жены. Сын работал долго в колхозе в МТМ токарем. Потом женился и уехал за женой в Бийск, а Тимофей остался жить один. Сейчас к нему приезжают то сын, то внук и ухаживают за ним. На собрания он всё сам ходил и в магазин тоже, но вот уже два года не выходит из дома.
     Тимофей Панкратьевич по натуре скромный, стеснительный, добрый и отзывчивый человек, каких сейчас редко-редко где встретишь. И поэтому общество теряет такое качество, как человечность.
               



                Мякшин Семён Иванович
                -------------------------------------

     Родился 15 августа 1924 года в Соловьихе.  Семён Иванович памятливый человек, он многое может рассказать, и много мне рассказал. В первой книге я во многих рассказах раскрывал его образ, образ крестьянина, русского человека, земляка.
     Его отец  Мякшин Иван Михайлович – умер через два месяца после рождения Семёна, младшего сына в большой семье.
     А до этого случая он был участником вильного восстания под Михайловкой. Мать – Мякшина Домна Михайловна. Сёстры – Екатерина, Елена, Евдокия старшая, Евдокия младшая, Анна. Братья – Игнат, Лаврентий, Андрей.
    Родители крестьяне, занимались в полеводстве. Такой большой семьёй отец вошёл в колхоз с пятью лошадьми, пятью коровами, и 20 овцами. Стали всей семьёй работать в колхозе. Потом сёстры вышли замуж. Запомнился мне председатель колхоза Гребенщиков Николай Иосифович. Он у всех колхозников того времени врезался в память, как культурный, обходительный и честный человек. Вот к нему-то полностью относится изречение: «Как ты отнесёшься к людям, так и люди отнесутся к тебе».
     В день объявления войны, когда я работал с друзьями  на прополке хлеба от сорняков в колхозе «Путь к социализму». После ухода взрослого мужского населения на фронт, мне в 16 лет поручили на паре лошадей косить траву, а осенью хлеб. А на следующий год весной мы звеном в 16 парней пахали землю на пароконных плугах, а руководил нами агроном бригады Анохин Дмитрий Давыдович, который сам не мог расписаться, но отлично знал, как нужно выращивать хлеб. Я помню, как его наградили медалью за получения сто пудового урожая.
     А 15 августа 1942 года меня призвали в Красную армию. Сформировали нас на станции Уяр, Красноярского края, в школу младших снайперов – на пятимесячные курсы. После обучения нас направили в 1943 году для формирования в город Бердск, Новосибирской области. В феврале 1943 года повезли на фронт. В апреле 43 года прибыли в город Купинск, формировались в селе Новоугольневка в состав 1 – гвардейской мотомехбригады, командовал корпусом генерал армии Русиянов.
      18 июля 1943 года вступили в бой левее города Изюма на реке Северный Донец – я был стрелком противотанкового ружья № 1. Пошли в атаку – остался жив. 15 августа 43 года в атаке был ранен. Лечился в госпитале Харьковской области, Боровского района, в селе Пески.  1 октября выписали, и я прибыл в Учебный полк, Павлогорадской области, село Павловка. Проучился один месяц в 22 учебном полку, присвоили звание сержанта. И 1 ноября 43 года прибыл в город Запорожье. Попал в 531 отдельный Запорожский  миномётный полк в качестве наводчика.  Участвовал в освобождении города Николаева в апреле 44 года, города Никополь на Днепре, города Тирасполь на Днестре. 28 июня 44года был тяжело ранен, госпитализирован в город Одессу, по ул. Льва Толстого №1. В августе был переведён в госпиталь имени Фрунзе в помещении бывшего артиллерийского училища, где сделали операцию, и направили в город Николаев. При выздоровлении был направлен в село Варваровка, в выздоравливающий госпиталь. Где участвовал в сопровождении отрядов на фронт выздоравливающих солдат. После этого в ноябре 44 года попал в комендантский взвод в городе Браилов, где и встретил Победу.
     На фронте встречал земляков – Жукова Дмитрия Ивановича, Новинкина Григория Дмитриевича, Прасолова Петра.  Из Камышенки встречал Большакова Александра, которого убило. В данный момент имею переписку с бывшим командиром расчёта Разваляевым Фёдором Павловичем – живёт в городе Изюм, Харьковской области. (Следует заметить, что последнее письмо Семён Иванович подарил мне, оно в моём архиве).
    Имею я награды: медаль «За победу над Германией», орден «Отечественной войны второй степени».  И все юбилейные медали.
      - Семён Иванович, расскажите подробнее случаи, которые стоят до сих пор перед вашими глазами. Вы, что-то скромно всё рассказали.
      -  Страшная бойня произошла при форсировании Днепра – левее плотины в 1943 году с 6 на 7 ноября, я был в составе 60 дивизии, 87 полка, и как бомбёжка прекратилась, я увидел, что в живых нас осталось три человека – младший лейтенант, один рядовой солдат и я. А вот 5 декабря вновь форсировали Днепр – операция прошла удачно, видел только одного убитого солдата. Плацдарм был шириной 5 километров в направлении сёл – Капустяновки и Разумовки левее Запорожской сечи, нам говорили, что здесь сражался Тарас Бульба.
Ещё случай произошёл: 18 июля 43 года при форсировании Донца в 5 часов утра прилетела «Рама», крутнулась, и через тридцать минут появились 87 бомбардировщиков. Стали бомбить наши позиции с утра и до захода солнца. Мы все были в панике, кричали кто, что хотел и что мог. Можно бы уйти от этой мясорубки, отступить, но сзади стоял заградительный отряд. И мы понимали, что нас убьют, что тут немцы, что сзади свои. Деваться было некуда. Мы были обречены на смерть.
Помню, как рядом находился Левченко Н. из Новосибирска.  На глазах вырвало у него  живот, - он поднимает голову и просит нас добить его, но ни у кого рука не поднялась, и он умер в страшных муках. С другой стороны на моих глазах погибли мои товарищи Курпатов и Кривошеенко.
      А вот ещё бой был: 19 июля пошли в наступление – повстречался с немецким танком Фердинандом, но моё ружьё ПТР не берёт его броню. После моих трёх выстрелов танк продолжает идти. Но к счастью в это время выстрелила 100 мм.  пушка и танк подбила, и он загорелся.
      А ещё - 15 августа вышли в наступление, враг открыл ураганный огонь. Налетели самолёты. При разрыве снаряда меня контузило и ранило. С поля боя меня вынес старший сержант помощник командира взвода Семёнов Василий – земляк из Зонального района нашего края.
  А вот живя уже дома, я 25 декабря 1987 года нашёл своего однополчанина Мякотина Ивана – живёт сейчас в Бийске. В Бийске же живёт и Волков Василий – читал в газете про него.
     - Что я могу сказать о Семёне Ивановиче – это очень памятливый человек, хранит в голове сотни дат и цифр, фамилий и сёл с городами. Он на память, без всяких блокнотов и записей расскажет о всех логах и наделах бывших частных владений соловьихинских мужиков до коллективизации. Подробно мне рассказывал, как приехали его родители из Воронежа на жительство в Соловьиху.  На собраниях и митингах он всегда выступает, открыто, бескорыстно и справедливо, что многим это не нравится. После войны он вновь вернулся в своё родное село и отработал 25 лет на лошадях, а потом ещё 25 лет чабаном, итого трудовой стаж у него, как и у меня составляет 50 лет. Ко всему прочему Семен Иванович отличный певец, может начать и вести любую песню. И если мы собираемся иногда на торжественных мероприятиях, то всегда слышится звонкий и правильный голос Семёна Ивановича.  Его рассказы я часто использую в написании рассказов в книге. Он с женой Марией Никифоровной вырастил двух дочерей, которые также, как и родители всю жизнь проработали в колхозе.  Одна Любовь Семёновна бухгалтером, вторая Нина Семёновна дояркой. Обе дочери общительные, разговорчивые и такие же талантливые певицы на всё село. Сейчас они тоже на пенсии и навещают часто отца. Рядом с Семёном Ивановичем живёт его внук Русин Сергей с семьёй. Он и досматривает большинство за дедом. Тоже трудолюбивый и работает в животноводстве, но иногда его просят поработать осенью на комбайне, он работает и весьма старательно. Жена его Елена Викторовна работает учителем в нашей средней школе. Сам Семен Иванович активное участие принимал в работе Совета ветеранов, и помогает мне в организации его работы. Я часто звоню по телефону ему домой, и мы подолгу с ним обсуждаем различные события нашей повседневной жизни села и колхоза.
     Уже несколько лет, как он овдовел и живёт в старинном родительском доме теперь один. Держит овец и кур. Как-то я его неосторожно спросил: «Вот вы прошли весь ад войны и остались живы, что вам помогло выжить и вернуться домой?»
Он погладил лицо ладонью, посмотрел мне в глаза, не решаясь открыться, потом всё-таки сознался:
     - Ты же парторгом работал в Соловьихе, и знаешь, что я и на фронте, и дома был, до реформы,  и сейчас в душе остаюсь коммунистом.  Я уж вам рассказывал, как меня мать на фронт провожала. Я получил повестку.  Собрался и хотел уж идти на сборный пункт.  А мать остановила, велела на колени встать перед красным углом с иконами, велела перекреститься три раза, я это сделал. Потом она сняла с себя нательный крестик, и надела мне на шею. И сказала, чтобы я его никогда не снимал и берёг его. Если будешь его беречь, то он тебя спасёт от смерти и приведёт тебя домой. Вот и суди сам: что мне помогло спастись; случай или материн крестик. Только ей об этом узнать не пришлось. Она умерла в 45 году. А меня отпустили летом 47 года. Я отца не помню, и с матерью не простился. А сейчас девятый десяток пошёл, и вот два месяца как никуда не хожу, голова кружится, сил становится всё меньше и меньше. Одна радость, что дочери навещают. Внук постоянно приходит, да вот внучка при мне, когда Сергей с Леной на работе. Поддаваться не хочется старости, жизнь люблю!               
               

                У Святого Ключа
                -----------------------
       В это лето 22 июня 2007 года приехал ко мне в Соловьиху мой сводный брат Яков Тимофеевич с сыном Сергеем, которые живут в   Барнауле. На встречу гостям приехала и сестра Елена Тимофеевна. В этот день совпали два события. Весь народ окрестных деревень и даже из городов шли к Святому Ключу, а меня пригласили в районный музей. Мы договорились, что я еду в район, а жена Валентина сопроводит гостей к роднику. А я потом, после мероприятия, прибуду тоже туда. И вот мы расстались. А когда я прибыл на родник, моих гостей там уже не было. Посетителей было уже мало. Я спустился к роднику, ополоснул голову, умылся и тут увидел знакомых женщин, одна работала судьёй, а вторая прокурором. Я как исполняющий обязанности по совместительству должность юриста, с ними было близко знаком. Мы побеседовали и они, набрав воды, уехали. Я вернулся домой и тут узнал, что моих гостей встретил и беседовал с ними корреспондент Иван Фёдорович, который был для меня, как родной человек. И вот, что он рассказал об этой встрече.
     - Непредвиденная командировка в Антоньевку помешала вовремя приехать на Святой ключ в Соловьиху, и к нашему с водителем появлению у родника задержались лишь несколько человек.
     По обычаю, а это была так называемая девятая пятница, люди набирали воду в свою посуду. Из-за того, что вода была слегка мутной, люди не торопились; создалась очередь.
     Не спускаясь к роднику и поздоровавшись с земляками-камышанами, я обратил внимание на пожилого мужчину. Он был подвижным, улыбчивым, и я просто не мог не познакомиться с ним.
     - Яков Тимофеевич Стрельцов, - крепко пожимая мою руку, бодро представился он. Я брат Анохина Е.Д. Знаете такого?
     - Ну, как же не знать? Он вот уже как 45 лет сотрудничает с нашей газетой «Ударник».  Этого хватило, чтобы начать непринуждённую беседу. Выяснилось, что Яков Тимофеевич родился в Петропавловке. А в Соловьиху попал, когда мать вышла замуж за Анохина Д.Д.   Здесь он вырос, окончил семь классов, работал с приёмным отцов в полеводстве, и за получение сто пудового урожая они были награждены медалями «За доблестный труд во время войны». А потом отца забрали в Труд армию, а Яшу забрали в ФЗО в Барнаул. Отец копал траншеи под фундамент для стен здания завода №77, а сын учился и проводил линии электропередач по цехам будущих цехов. А после запуска заводских корпусов, когда станки работали, а стен и крыши ещё строились, Яков остался там работать и отработал там пятьдесят лет. Завод выпускал двигатели для танков и катеров. (Кстати я и моя жена тоже там работали в послевоенное время. Это было самое счастливое время моей жизни. После десяти классов брат перевёз нас с матерью к себе. Устроил меня на завод, где сам работал. Через два месяца работы мне присвоили 5 разряд – это беспрецедентный случай в жизни завода. Через полтора года я стал делегатом из ста человек от алтайского края на Всемирный фестиваль молодёжи и студентов в Москве в 1957 году. Этой путёвкой награждали победителей соревнований среди комсомольцев, и активистов в общественной работе. Я учился на курсах повышения квалификации, и в институте на заочном отделении. Я участвовал в самодеятельности, был секретарём комсомольской организации цеха, и постоянным редактором цеховой стенгазеты и т. д. Тут я встретил своё счастье и женился, получил квартиру. А через год вернулся в Соловьиху инженером-механиком сельскохозяйственного производства. -
     Далее Иван Фёдорович продолжал:
     - Хотя Якову Тимофеевичу сейчас 79 лет, для своего возраста мой собеседник выглядел моложе. А главное, он был полон  оптимизма. Если бы не это обстоятельство, наверное, не получилось бы и интересного разговора. Согласитесь, в таком возрасте многие жалуются на бесконечные болезни, усталость от жизни и на серые и потому скучные будни.
     На вопрос, зачем ветеран приехал к роднику, он стал рассказывать:
   - Цель одна – морально расслабиться и вылечиться от недугов. Хотели набрать святой воды во время службы, но припозднились. Из-за дождливой погоды батюшка покинул родник раньше. Но ничего, сейчас и я спущусь к роднику. Пусть немного очередь рассосётся.
     Я приехал из Барнаула с сыном и прихватил с собой из Петропавловки сестру Елену Тимофеевну. Надо сказать, что 52  годочка здесь не был, после как приезжал за матерью и братом, когда перевозил их к себе в Барнаул в 1955 году. У родника-то мы в детстве играли.
     Чуть помолчав, продолжил:
    - Никому мы вреда не делаем, зла не приносим, и желаю, чтобы, чтобы все так поступали. На жизнь не жалуюсь, вся моя родня ею удовлетворена. Мы очень много смеёмся – этим продлеваем  свою жизнь. Очень хорошо живём.
     Понимаю, кому-то покажется, может быть, такая речь несколько странноватой, но я ничего решил не менять в своих заметках. В какой-то мере, все мы порой немного кажемся кому-то странными. Каждый по-своему выражает свои мысли.
    - Есть недостатки, - говорил Я. Т. Стрельцов, - на которые мы не обращаем внимание. Не ною! А зачем? Я в прошлом токарь испытатель, последние годы работал даже в лаборатории – в центре испытания новых двигателей. Половина жизни работы на военном заводе имел личное клеймо. Мне доверяли, меня не контролировали по качеству работ, я научился работать без брака. А это многого стоит, особенно для души. А сейчас я на пенсии, имею права шофёра, и вот сам приехал на своей машине сюда в гости.
     - Как вы считаете, - не удержался я от стандартного вопроса, - Россия возродится?
     Собеседник словно ждал моего вопроса, он живо и с готовностью тут же воскликнул:
    - Россия обя-за-тель-но-оо возродится! За счёт таких оптимистов, как я, как мы! Ноги не идут – на коленях идём! И почему, скажите, Россия должна жить хуже? Я вспоминаю военные времена – мы знали трудности.
    Сейчас некоторые жалуются, вот, дескать, жизнь плохая. Не правда! В войну было тяжело, но мы были морально сильными, выжили и до сих пор мы – что? – оптимисты!  Жить можно сейчас, и отлично жить. И будем жить ещё лучше! Так утверждал мой приёмный отец Дмитрий Давыдович, он говорил: «Чем дальше, тем жизнь будет лучше». И жизнь подтверждает его тезис, и философское определение бытия человеческого общества. Он умел и любил рассуждать и нас этому научил. Вот когда мы с братом встречаемся, то проговариваем всю ночь. Я люблю рабочую философию. Тут, конечно, надо соблюдать и свои правила; - умеешь говорить, умей и слушать.
    Не поверите, но я, слушая, словно набирался силы, она заполняла меня с каждой минутой, проведённой рядом с новым знакомым Яковом Тимофеевичем. Гость из Барнаула прямо-таки излучал уверенность, ему нельзя было не верить.
    - Вот сейчас, - заверил он меня, - спущусь к роднику, умоюсь святой водичкой, наберу её в посуду, а когда поднимусь на берег, перекрещусь на восток.
    Он так и сделал. Сестра Елена Тимофеевна, сын Сергей и Варвара Владимировна терпеливо его поджидали. Я поднялся следом за ним на берег и под аркой с надписью «Святой ключ» сфотографировал их четверых. И мы расстались.
     Я покинул родник в хорошем настроении, желая почаще встречать таких людей, как Я. Т. Стрельцов. Прожив долгую жизнь, он мог бы своим оптимизмом дать фору многим молодым.   
     А вот сегодня я слушал отчёт В.В. Путина перед Госдумой о преодолении кризиса в России. Приведу лишь последние его слова: «Но что определённо можно сказать и нужно, так это то, что Россия кризис преодолеет».
     А что, товарищи читатели, вы заметили, как это совпадает с оптимизмом Якова. И я рад, что мысли  правительства, совпадают с мыслью рабочего человека.  Это укрепляет надежду моего народа.
      

                Портрет доброй женщины
                -------------------------------------
    Татьяна Ивановна Барсукова (Киркова) родилась в Казахстане – в посёлке Или Илийского района Алма-Атинской области в русской семье. Отец её, Иван Иванович, прошедший войну «от звонка до звонка», всю жизнь проработал в связи и ушёл на пенсию с поста начальника поселкового узла связи. Так же в связи проработала и её мать – Екатерина Леонтьевна.
     Тут я подумал: что это такое есть – совместная работа, совместная жизнь, взаимная любовь, взаимность во всём – это случайность? Перст божий? Судьба?  Совпадение? Как, одним словом определить? Наверное, это зовётся  судьбой…            
     Эта пара была музыкальной – отец мог играть на многих музыкальных инструментах и часто выступал на местной сцене в составе семейного коллектива.
    В 1967 году Таня окончила среднюю школу и поступила в училище на секретаря-машинистку в городе Алма-Ате, а после стала работать по специальности – до 1977 года. Но потом душа запросилась ближе к земле, природе, к скоту, и она переезжает в село Ново-Явленку, где устраивается ветсанитаром, и вскоре поступает в совхоз-техникум на заочное зоотехническое отделение.
Двадцать лет тому назад Таня вышла замуж за Петра Михайловича  Барсукова, отличного механизатора и мастера на все руки.
    В период распада СССР и изменений в связи с этим политического и национального климата, Татьяна Ивановна с семьёй переезжает на Алтай: и теперь уже семь лет живёт она в Соловьихе, где и работает  в колхозе «Заря» ветеринарным фельдшером.
     «Если медицина лечит человека, то ветеринария лечит человечество» -  это заставляет каждого ветработника следовать своему долгу.
    Работа усложняется тем, что больной человек сам расскажет о своём недуге  , а животное молчит, оно ничего не скажет; врачу потребуются познания и профессионализм в определении заболевания животного.
    Я специалист другого профиля и потому о профессионализме Татьяны Ивановны попросил рассказать главного ветврача Попова.
    - Татьяна Ивановна отличный специалист. План эпизодических мероприятий выполняет на сто процентов, к моим указаниям и поручениям всегда относится с пониманием, исполняет их охотно.
Я с ней постоянно нахожу общий язык, у нас взаимопонимание; ежегодно я представляю её на награждение денежной премией правления колхоза, которое постоянно меня поддерживает. Побольше бы таких работников – совсем было бы хорошо.  Напиши от меня ей мои поздравления по случаю юбилея 3 декабря. Желаю здоровья, счастья, благополучия.
    Я с удовольствием это делаю и присоединяюсь к таким хорошим пожеланиям Ивана Яковлевича.
     Разговаривая с чабанами – братьями Бердниковыми, Н.Л. Ещёвым, В.П. Гребенщиковым, я услышал от них только хорошие слова.
    - Татьяна Ивановна знающий работник, добропорядочный человек, отзывчивый, требовательный. Она не стучит кулаком о стол, не повышает голос на нас за наши упущения, а настойчиво и чётко объясняет ситуацию, добрыми словами, где убеждает, где и принуждает нас выполнять её требования.
    Соседи, живущие рядом с Татьяной Ивановной – Новинкины, Золотухины, Астафьевы – сошлись в одном мнении:
    - Таня?.. Таня порядочный человек. Скромная с поэтической душой, она сохранила в ней свет детства. Добрая она.
     Согласись, читатель, за большое счастье и удачу посчитаешь ты, если удастся тебе услышать такой отзыв о себе.  Заслужила, видимо, Таня, Танюша, Танечка, Татьяна Ивановна такие отзывы всей своей работой, семейной жизнью, поведением, женственностью.
     Сейчас я вспомнил, как ходил я в семью Тани, беседовал с детьми и мужем. Обходил её соседей, собирая отзывы и мнения чужих, но таких довольных Таней, людей накануне дня её рождения, и оформлением её на пенсию. Но продолжала работать, пока на пенсию не ушёл её муж.  А потом они взялись за благоустройство своего хозяйства, отремонтировали дом, построили скотские сараи. Навели завидную чистоту и красоту в ограде и в саду. Какие сами красивые, такие и дела у них получаются. Смотрят молодые соседи, учатся, делают и себе так же. Уж это одно, что-то значит.   


               
                В бой ходили одни старики
                -------------------------------------------
1. Задание
    - Здравствуйте, товарищ юрист! Как настроение? Чем занят? У меня к тебе предложение нужное и важное, - прозвучал голос председателя правления колхоза В. И. Прасолова.
(Следует оговориться, что я работал, и получал зарплату за должность – диспетчера колхоза. А бесплатно, как общественное поручение, висело на мне ещё должности: юриста, инженера по Т.Б. председателя МЧС колхоза, председателя рев-комиссии, председателя наблюдательного совета). 
     - Вот у вас, у юристов, что легче и интереснее: раскрутить криминал или его предупредить?
    - У нас, как у врачей, болезнь легче предупредить, чем её вылечить, - ответил я.
     - Вот и хорошо. Езжай на уборку, там и предупреждай болезни. Твоя задача будет состоять в следующем – качество уборки, сохранность зерна, предотвращение потерь в поле и по пути на мех-ток. Комбайны сегодня выходят на овёс. В восемь часов вечера я тебя сменю на поле, без нужды комбайны не останавливай, темп тоже важен. Личная машина на ходу? Заводи и в поле.

                2. Вот оно и поле
     Любой контроль вызывает у рабочих отторжение, неприятие контролёров. Что делать? Кому-то аплодисменты, а кому-то подзатыльники.
     Агроном встретил вопросом:
    - Ну, что, помощник, прибыл? Я остаюсь на одном конце поля, ты езжай на другой конец. Что делать, сам знаещь.
     После ремонта комбайны теряли колосом и зерном. Надо убедить комбайнёров. Что они получат оплату за зерно, которое попадёт в бункер их комбайна. А то, что останется в неподобранном валке или высыплется на землю, в первую очередь скажется на кармане комбайнёра и шофёра. Нужно, чтобы до людей дошла такая арифметика. На это потребовалась пятидневка. Потом пошло и поехало. Душа повеселела, со мной заговорили по-свойски. Как инженер, и экономист с красным дипломом, по образованию я стал механизаторам нужен.
               
2. Страда – от слова страдать               
     Комбайны, отрегулированные и загерметизированные, теперь шли без остановок. Но их было до обидного мало. Только пять. Через день  пришёл шестой. Потом  стало семь и лишь на десятый день – восьмой. Ждали ещё долго девятого, но он приковылял к середине уборки  и вскоре снова сломался. «Эх, думаю, - как же убирать-то будем? Тридцать комбайнов выводил я при советской власти, из них. До двадцати только на обмолот валков. Вот такие дела…
    Жара висела над полями беспощадная, и комбайны гудели, натружено и надрывно, будто все хором молили о пощаде, из последних сил двигаясь на первой скорости, да ещё и на пониженной скорости.  Первым шёл самый старший по возрасту, комбайнёр Юрий Иванович Капустин, ему пятьдесят с хвостиком, его комбайну в два раза меньше. Это для комбайна три пенсионных срока. Юрий Иванович развернул машину радиатором навстречу слабому ветерку, охлаждал перегретый двигатель, что обиженно пыхтел паром. Вышел комбайнёр из кабины, обмахнул сетку воздухозаборника. Выгрузной шнек весь обмотан мешковиной; колосовой и зерновой шнеки и их элеваторы тоже обмотаны. Я осмотрел копну соломы и мякину, и след, где прошёл комбайн – вот теперь потерь нет ни зерном, ни колосом. Зерно горкой высилось над горловиной бункера.
3. Уберём? Не уберём. Уберём!               
      - Как ты думаешь, уберём хлеб в этом году, - спросил меня Юрий Иванович. И сам ответил:
      - Нет, не уберём. Овёс-то, смотри какой – валки, словно бараны высокие, колосья не вмещаются в рядке и не проходят в приёмную горловину питательного транспортёра.
    Вот это урожай, впервые вижу такой! Восьми и двенадцати метровые  доновские жатки валок-то, какой «набуровили», а моей молотилке хватило бы через глаза валка с 3 – 4 метровой жатки. Нет, не убрать нам такой урожай такими комбайнами.
 Я возразил:
    - Юрий Иванович, уберём все до единого колоса, не сомневайся. Всё в моей жизни было, а убирали весь хлеб   соловьяне, комбайнйры-заринцы!
    Разговор оборвался – к комбайну подходила грузовая машина под выгрузку зерна.
    Во всю уборку, а я внимательнейшим образом следил за ним, Юрий Иванович на своём перемотанном – перебинтованном комбайне Юрий Иванович позволял себе остановиться в трёх случаях – когда выгружал зерно,  когда требовался вынужденный ремонт, и когда заправлял топливом бак. Сам же и ел, и пил воду, и ополаскивал потное лицо, и закуривал только на ходу. Вот бы кому новый «Дон» на молотьбу вручить,  и смело бы можно вызвать любого комбайнёра с равнины на соревнование. Смело всех заверяю, Юра бы выиграл бой. Он молотит седьмую тысячу центнеров на своём «пенсионере», и этот рубеж он перешагнёт.
    Шофёр взял талон у комбайнёра и плавно тронул свой «газик». Это Александр Шелконогов. Он приезжий. Это трудолюбивый, добросовестный, паровой мужчина.
    А вот намного позже, просматривая итоги девяти месяцев, я  вижу фамилию доярки Веры Шелконоговой, жены Александра. Это надежда и гордость первой фермы, а на мехтоку ударно трудится на погрузчике Евгений Шелконогов – это сын. Ну, как тут не порадоваться и не позавидовать по-доброму хорошей семье. Я радуюсь ими, наблюдаю за ними, описываю их труд, их образы, и в этом нахожу удовольствие и счастье в своём писательском труде. Только обидно в том, что много уж времени уходит на эту работу. И всё-то на общественных началах.

У штурвала всё молодые мужики
      
Комбайнёров я всех знал хорошо в лицо. Это все мои товарищи, друзья, соседи. Видеть и знать человека в обыдённой обстановке одно, а видеть его на комбайне это, я вам скажу, совсем другое дело. Тут уж он высветится весь – его сила, сноровка, крестьянская жилка, мужичья хватка и христианская преданность хлебу. Для них единственный Бог на земле – это хлеб!
     Вот сосед мой - Сергей Петрович Попов – на «Енисее». Так-то он шофёр, но в уборку вот уж много лет на комбайне. Серьёзный, сосредоточенный, строг к себе и к комбайну.  Он восьмую тысячу заканчивает. У нас-то в горной местности не слабо, я вам скажу. А Денис Горшков – электрик, но в уборку комбайнёр на «Ниве», начал молотить восьмую тысячу.  Сергей Яковлевич Русин – на «Енисее» - приступил к намолоту седьмой тысячи, он, к тому же, наставник – обучает комбайнёрскому мастерству молодых штурвальных.

6. Там, где семена               

     И вот мы уже закончили равнину, и пошли в горы, тут пшеница лучше равнинной. Идёт она на семена. Урожайность за тридцать, да в бункер не вся попадает, в косогоре по боковине уходит на колесо. Радостно за хлеб, горько и обидно за потери. Вот полоса в сорок пять гектаров. Валок невозможно перешагнуть. Вот бы куда «Доны» нужны. Есть кому и на них работать.
   Я бы доверил его безотказному Серёже Русину. Вот он ведёт свой комбайн по сдвоенному валку мне навстречу. Вот он подошёл вплотную ко мне, я стал пятиться, но не отрывал взгляда от его лица, чтоб увидеть там, что-то, что не видел и не знал раньше в обыдённых встречах. Он идёт, я пячусь, и смотрю в каждую его жилку. В каждый мускул его лица и рук; он или так работал постоянно или только тогда, когда я в него смотрел: мелко вздрагивали только белые пальцы рук на чёрном рулевом колесе. Глаза  внимательно смотрели на делитель подборщика, которым он надвое разделял сдвоенный валок, и на шевелящиеся колосья, что торопливо направлялись под пальцы шнека жатки, а потом и в горловину приёмного транспортёра. А что было дальше с колосьями, он не видел, но чуткое ухо улавливало характерные звуки барабана и всех механизмов внутри  молотилки, очистки и транспортировки зерна и соломы.  Потом я сошёл с пути и дождался когда комбайн пройдёт.  Оставшаяся половина валка была ровная и ждала хозяина, когда он вернётся в обратную сторону, чтобы и его подобрать. Сдвоенный валок оказался разделён, как ножом кусок масла – ровно, аккуратно, без потерь. Подумалось: колхоз будет жить, пока будут живы такие молодые мужики; а Сергей трудолюбием в деда Семёна Ивановича, участника войны, чабана, пенсионера, о котором я часто писал, да и сам учился у него мастерству и трудолюбию.
     А вот Иван Михайлович Куциков отремонтировал комбайн, выгнал в поле, научил своего сына работать. Сегодня Иван Иванович Куциков и его друг штурвальный Саша Иванов работают самостоятельно. И обошёл сын отца – пятую тысячу домолачивает на перебинтованном «старике».
     Позднее отремонтировал своего «старика» и включился в уборку Серёжа Безнюк. Старательный, чистоплотный из него получится комбайнёр. И уж совсем из реанимации поднял на ноги и ввёл в строй своего «старичка»  Владимир Назарович Швецов – смышлён, смышлён, золотые руки у тебя, как и у отца твоего, и душа золотая. И со всеми он равнодушен и доброжелателен, недаром его все «кумом» зовут.
     Когда я спросил главного агронома Валерия  Аркадьевича Зиновьева о его особых симпатиях к какому-нибудь комбайнёру, он кратко ответил:
     - На всех молиться надо, отличные мужики, молодцы!
     Вот он, ещё один герой нашего времени – инженер-механик, сосед мой, «председательский сынок» -  комбайнёр на «Енисее» - Александр Васильевич Прасолов. Обаятельный, обходительный, грамотющий и трудоголик. В кабине его комбайна всегда чисто и аккуратно. Брат его Серёжа, штурвальный, пристроил автомагнитолу, и льётся постоянно из их кабины над золотым полем музыка. Саша передовик – он приближается к десяти тысячам центнеров намолота зерна.


7. Среди молодых есть ещё моложе

        Я всегда с душевным трепетом и радостью встречаюсь на хлебной полосе с молодёжью. Годами они молоды, а разумом и сноровкой совсем зрелые. Много молодых парней на селе, но мало их в поле. А ведь это наша опора, защита, наши кормильцы. Иван Куциков, Александр Иванов, у которого честнейшие и трудолюбивые родители.
     Прижились в Соловьихе и работают хорошо Людвиг и Санвел Эминяны. Но всех смелее, вертучей и боевитей наш штурвальный Саша Толмачёв. Он часто водит комбайн самостоятельно. Может устранить несложную поломку, он дружит с книгой по устройству комбайна, учится читать чертежи. Бригадир Максим Васильевич- душа любой компании – как-то спросил:
     - А что, Анохин, у тебя нет знакомых в АСХИ? Пристроил бы в институт Сашу, хочет на инженера выучиться.         
     Не удержался я, чтобы не побаловать Сашу. В его день рождения прямо на полосу привёз артистов из нашего клуба, устроили небольшой концерт в его честь, подарили букет цветов, а от имени председателя правления вручили подарок, а Максим вручил ему удостоверение механизатора.
     Ребята все поздравили именинника. Я смотрел в  его серые глаза и заметил, что-то в них изменилось, он не только стал ещё на год старше, но как бы поднялся на целую ступеньку мужской зрелости. Счастья тебе, Саша, успехов, не изменяй своей любви к хлебу!

8. Про остальных

В.Ф. Скулов не любит, чтобы его хвалили принародно. Его манера: отработал – заплати, что положено. Прошлогодний краевой призёр, он и в этом году полуторотысячный рубеж заканчивает на свале хлеба в валки.   «Только в азарт вошёл, а вот незадача – косить больше нечего», - сказал он мне при встрече.   
     Большое уважение вызывает у меня личность тракториста и комбайнёра – Карена Мартиросяна, скосившего на списанном «Енисее» в горных полях 624 гектара. И трактор твой списанный, и старше тебя годами, а ты не сдаёшься, и дай Бог тебе удачи. Терпения и выдержки!
     Мне так и хочется крикнуть на весь район, на весь край, на всю Россию: «Братцы механизаторы, держитесь, держитесь за руль и рычаги до хруста в пальцах, до самой что ни на есть крайней возможности!  Испытывают нас на прочность. Сколько будем держаться – столько будем и жить».

9. О наших водителях

       Уборку хлеба невозможно провести без шоферов. Посевная, лесоперевозки, отгрузка силоса и сенажа и зерна от комбайнов, отправка скота и зерна за пределы хозяйства. А сколько, их ходячих и рвущихся в бой? Мало, даже очень мало!
     Агроном сказал, что среди шоферов нельзя выделить передовика, их мало, и они все передовики, а пока машина на ходу, и шофёр в пути.  Спасибо вам мужики – Евгений Ещёв, Михаил Заздравных, Анатолий Заздравных, Михаил Быков – крепче за баранку держитесь, ребята!               


               

Как много дум…
                ----------------------
    Когда не знаешь что ответить на три злободневных вопроса: «Что происходит?  Кто виноват? И Что делать?» - лучше нет способа, как спросить ответить на это народу. Я так и сделал. Только что кончилось заседание правления колхоза и мужики собрались расходиться по домам; я пригласил к себе  двух бригадиров полеводческих бригад и одного тракториста, и провёл с ними беседу. Беседу непринуждённую, доброжелательную и интересную – про жизнь.
    - Я буду задавать вам вопросы, а вы как думаете, так и будете отвечать: честно, открыто.
    1. - Поговорить мне хотелось о понимании вами проблем колхозной жизни. А начнём с вопроса: почему вы пошли работать в колхоз, не уехали из Соловьихи?
    В. Снегирёв: Я пришёл в колхоз из чувства родины.
    И. Прасолов: У меня всё гораздо прозаичнее: в семье было пятеро, надо было поддерживать её материально, и потому не мог учиться, а пошёл работать.
    И. Швецов: Я остался из чувства крестьянства. Отец подарил мне кувалду и наказал чаще менять у неё ручку, а мать подарила метлу и наказ – пусть будет чище в доме и в жизни.      
    2. – Мы все привыкли к колхозной жизни, и, казалось, ни о чём другом не помышляли. А если бы вам представилась возможность выбора, что бы вы предпочли?
    В. Снегирёв: По- моему, колхозы всё же приносили бы пользу обществу и человеку, не будь извращена их сущность. Ведь не секрет, что колхозами всегда помыкали: выращивай это, продай столько-то государству. Даже командовали сверху, когда сеять, в какой день начинать сенокос. Свободы-то им никогда не давали.
    И. Прасолов: Колхозы и сейчас принесут пользу, надо – я в этом убеждён – срочно наладить дисциплину труда, чтобы у людей была заинтересованность хорошо работать. Так что я предпочитаю работать в колхозе.
    И. Швецов: Убеждён, что без коллективного труда ни я, ни соседи не проживём, и потому я – за колхоз. Если, конечно, мне позволят в нём остаться.
    3. – Представим на минуту, что колхоз самораспустился. Чем займётесь?
     В. Снегирёв: Лично меня такой оборот дела не пугает. Если принудят уйти из колхоза, буду работать на земле.
     И. Прасолов: Попытаюсь организовать кооператив. Возможно, в союзе с кооперацией – по реализации сельхозпродукции на месте.
     И. Швецов: Я останусь на своей земле.
     4. – Может статься, что каждый из вас получит земельный надел – об этом же идут слухи.  Да и призывают к тому же: «Землю крестьянам». Сами займётесь обработкой или отдадите другому?
     В. Снегирёв: Знаете, я привык работать на больших площадях и поэтому не представляю, как можно получить прибыль с клочка земли и при этом не нарушать севооборот. Я против деления земли на клочки.
(Остальные промолчали).
4. – А если придётся объединиться?

     В. Снегирёв: Прежде всего, я объединился бы с родственниками. А там жизнь покажет. 
     И. Прасолов: Постарался бы организовать звено по обработке земли. Желательно, в пределах границ нынешней бригады. Но при условии добровольного объединения, конечно.
     6. – Сейчас в девяноста случаях мы работаем с девяти утра до пяти вечера. А в напряжённое время до десяти часов вечера. На своей земле вынуждены будем трудиться с пяти утра и до полуночи и дольше. Что вас больше устраивает?
     В. Снегирёв: Не думаю, что при хорошей работе нельзя выкроить время для отдыха.
     И. Прасолов: Как говаривали в старину? Работать – так работать, гулять – так гулять. Поэтому всё зависит от того, как организовать труд. У добросовестного и профессионального работника и для труда будет время и для отдыха.
     И. Швецов: Тут уже говорили об укреплении дисциплины труда. И в связи с этим считаю, что с делами можно управиться и в те часы, что мы сейчас работаем. Неужели трудно понять тем, кто увиливает от дела.
     7. – Жизнь сложнее с каждым днём. А если вместо того, чтобы самостоятельно работать на личном участке, вынуждены будем пойти в наём? Что вновь революция?
     В. Снегирёв: Буду работать или самостоятельно, или в коллективе. До наема, думаю, дело не дойдёт.
     И. Прасолов: Вот ради того, чтобы вновь огород не городить, надо сохранить колхозы. Здесь и демократия есть и право выбора работы есть.
     И. Швецов: По-моему, из того, о чём я уже говорил, нетрудно понять – я не мыслю вне колхоза.
     8. – Хорошо. Допустим, колхоз сохранили. Способно ли современное колхозное крестьянство прибыльно вести производство и эффективно сбывать свою продукцию без управленческого аппарата? Только не говорите об американском образе жизни – там опыт нарабатывался веками.
     В. Снегирёв: Был бы порядок.
    И. Прасолов: У меня другое мнение. Я считаю, что лишь десять процентов работающих способны на такое. Остальным же потребуются специалисты, руководители знающие досконально всю технологию производства, сбыта, переработки продукции. Вот и судите сами…
    И. Швецов: Я почему-то уверен, что без специалистов и управленческого аппарата  мы пока жить не сможем. Особенно в условиях нынешнего хаоса. Ведь экономические связи рвутся. Дальше, как я полагаю, жить станет ещё сложнее.
    9. – У меня остались три вопроса, они несколько отличаются от предыдущих. Только честно: нужно ли было так поступать с КПСС?
    В. Снегирёв: Думаю, нужды в этом всё же не было. По-моему, всё случилось на почве борьбы за власть.
    И. Прасолов: Вопрос очень не простой. Были в КПСС, конечно, так называемые отрицательные люди, но рядовые коммунисты тут ни при чём. Хотя лучших идей, чем в КПСС, я пока не знаю.
    И. Швецов: Я не могу отвечать за ошибки отдельных членов КПСС, как и многие другие рядовые коммунисты. Я в партии с 1964 года, я ей был предан: она же всегда звала нас на добрые дела, на укрепление дружбы и никого не призывала к развалу страны, что происходит сейчас.
    10. – Скажите, что бы вы взяли положительного от Сталина, Хрущёва, Брежнева, Горбачёва, Ельцина?
    В. Снегирёв: Да-а…. У каждого из первых трёх что-то было положительного.
    И. Прасолов: От Сталина – стремление укрепить государство. От Хрущёва – обмен опытом с другими государствами, внедрение передовых методов работы. При Брежневе жизнь полегчала, набрала темпы электрификация сельского хозяйства. И пока трудно сказать,, что бы я взял от Горбачёва и Ельцина.
    И. Швецов: Сразу и не ответить. Горбачев добился успехов на международной арене, а вот что он сделал для нас? Про Ельцина пока нечего сказать, потребуется время.
     10.  – Мой последний вопрос – о вашем отношении к экстрасенсам. Сколько их развелось…
     В. Снегирёв: Я им просто не верю.
     И. Прасолов: Пожалуй, я с этим согласен. Экстрасенсы отвлекают от проблем. И всё же они успокаивают душу.
     И. Швецов: А я поддерживаю их в той части, что они в наши ослабевшие души вселяют хоть сколько-то уверенности. Общество лишилось общественных организаций, и они в какой-то мере их заменяют.
      11.  – У меня вопросов больше нет. Спасибо.


                Уже сутки как идёт дождь
                ------------------------------------
     Все, кто участвовал на посевной – от водовоза до председателя, все, кто был в «группе поддержки» - ремонтники, техобслуга, счётные работники, повара, кладовщики; все, кто следил со стороны – слышал и слушал, наблюдал и думал – интеллигенция, культура и торговля, все, кто спрашивал ради интереса, переживал и любопытствовал о посевной – пионеры и пенсионеры; всё село, что живёт надеждой о хлебе насущном, все мы наполнены чувством вдохновения, счастья и радости от того, что всё, что посеяно в колхозе, посажено во дворах сельчан после жаркого мая, после обилия тёплых дней, сейчас уже сутки поливает мелкий тихий дождь.
    Давно нас не посещало такое счастье как в этот раз. И на фоне  правительственного и президентского удушения крестьян всеми доступными и имеющимися  у них средствами этот дождь показался мне божественным подарком, улыбкой природы, чудодейственным знаком внимания, единственным случаем за весь период уничтожающей перестройки.
    И как сказал председатель колхоза Прасолов, «в такой обстановке, если подвести черту, то можно сказать, что мы победили! Выражу мнение всех колхозников, что та группа механизаторов, что работала на севе – потрудилась хорошо. Не было замечено ни одного случая появления колхозников на работе в нетрезвом состоянии. Не замечено случаев воровства и брака в работе. Спасибо всем механизаторам и всем участникам посевной кампании, которые не в пример учителям, врачам, строителям и шахтёрам, не участвуют ни в забастовках, ни в акциях протеста, а с чувством высокого сознания в необходимости хлеборобской работы, сделали своё дело».
    А кого из тех мы богаче живём? Просто гордость у нас повыше и совесть почище. Нас бы совесть заела до смерти, если бы мы сеять не стали. А я сейчас предвижу колкое возражение – что, мол, там вам не работать – сало, мясо своё и ещё кое-что. Вот вы и не бастуете. Так отвечу я вам всем сразу от себя и от имени  своих земляков – работы у нас много, и возможности есть, чтоб своё иметь – приезжайте в Соловьиху, такие горячие, нетерпеливые и требовательные. Милости просим. Ах, вам по «двадцать пять» часов в сутки работать неохота. На это ответа нет.
    С чего же началась посевная? Горючего нет. Запчастей нет, ремонтных материалов нет, новой техники не было со времён ельцинизма. Прасолов понимал, что любое сокращение ведёт к увеличению штатов. Но понимал и то,  что этой техникой посевную в мае не провести.  Свою задумку о расформировании второй бригады и сосредоточении всей техники в бригадах  №1 и № 3 он обсуждал со специалистами, с бригадирами и с начальством выше – никто явно и горячо не возражал, но и не поддерживал. Одобрил лишь Никифоров - и Прасолов пошёл на это сам – своим волевым решением.
     Почему многие не одобряли, и я тоже не одобрял и не советовал этого делать? А потому что из опыта укрупнения колхоза и бригад замечено, что теряем объёмы работ, объёмы продукции и самое главное – теряли механизаторов. Понимал это и Прасолов – но это было давно, в те времена, когда коммунисты и советская власть помогли крестьянству выжить в рискованной зоне земледелия в Сибири. А теперь о механизаторе некому замолвить слово ни в защиту, ни в назидание. А поэтому и вынужден был пойти Прасолов на такой шаг.
    Объединённой бригадой руководить был избран Прасолов Иван Андреевич, его помощником по технике – Беспалов Г. И., учётчиком Астафьева О. Ф.
    Для руководителей бригады открылся организационный простор. Люди оказались ими довольны.
    После поздравления механизаторов и подведения итогов был дан концерт силами работников нашего клуба. И в речи председателя, в поздравлении артистов звучали многократно имена передовиков, о которых я пишу с чувством отцовской благодарности за труд бескорыстный, труд крестьянский, порыв благородный: Куциков И. М. – на Т-4 сеял, Потапов Н. М. – на Т-150 сеял, Ручкин Б. С. – на Т-4 сеял, Новичихин В. И. , Епрынцев В. С., Прасолов В. И. на тракторах К-701 подготавливали почву под посев.
    После концерта всем участникам посевной была предоставлена возможность отметить успешное окончание посевной за праздничным столом.
    В перерыве я взял интервью у своих друзей. Я задал нескольким товарищам один вопрос: « Как повлияла реорганизация бригад на результаты посевной».
    В. И. Прасолов, председатель колхоза: «Перед реорганизацией я ставил несколько вопросов. Часть из них решалась положительно. На посевную это сказалось положительно. Сконцентрировав людей и технику, удалось увеличить темпы работ и справиться с с объёмом всех работ в сжатые сроки».
    И. А. Прасолов – бригадир: «Работы мне и моим помощникам прибавилось. Но, сконцентрировав всю технику в одни руки, удалось своевременно выполнить все полевые работы – даже часть техники была не задействована в посевной».
    Зиновьев – агроном: «Я не люблю давать интервью. А по реорганизации бригад – цыплят по осени считают».
    В. И. Новичихин на этот и другие вопросы ответил: « Я ничего не знаю. И не знаю, что говорить». Я подумал, он что-то скрывает.
    М. В. Колтаков: Ты сам знаешь оценку этому событию.
    Б. С. Ручкин: «Та задача, которую ставил перед собой и перед нами председатель, - сконцентрировать технику в одних руках, что дало возможность её полнее загрузить и тем самым увеличить её производительность – оправдалась». Если бы Борису диплом – хорош бы был бригадир.
    Вл. И. Прасолов – тракторист бригады №2: «Нам при разделе достались невспаханные поля, пришлось мотаться по полям для их обработки. Доставшиеся нам тракторы сразу вышли из строя, и нашим тракторам и трактористам только прибавилось работы. Реорганизация предусматривала хорошие цели, но нам стало только тяжелее. Но ничего, мы выдержали эту нагрузку, и своевременно справились со своей работой». ( Трезвые мысли перспективного человека).
    В. П. Белозерских, бригадир бр. № 2: «Мне нечего тебе говорить». Он махнул рукой и с обидой отошёл в сторону.
    Заканчивая это торжественное небольшое совещание, председатель поставил конкретные задачи:
     - Поставить всю посевную технику на хранение, и приступить к её ремонту. Срочно приступить к ремонту сенокосной техники. Немедленно подобрать комбайнёров и начать ремонт зерноуборочных комбайнов, некоторые из них, что будут работать на свале хлеба в валки, приготовить к сеноуборке. В темпе вести химпрополку посевов.
    Работы много, а возможностей очень мало, так что терпи, мой друг, механизатор, в какой уж раз. Некому тебе помочь, разве вот этот дождик – такой густой и тихий. А, что? И то радость! А как же! Сутки уж как идёт. Спасибо тебе, дождик!


                Вся деревня ей спасибо говорит
                ----------------------------------------------
    Есть люди, как перелётные птицы, постоянно ищут, где теплее или, как рыбы, которые ищут, где глубже. Есть люди, которые постоянно чем-то и кем-то недовольны, с вечными претензиями ко всем и вся: людям, работе, жизни.  Они всегда и всем недовольны, считают, что им кто-то что-то должен, чем-то обязан; они постоянно хмуры, недовольны и сварливы.
    Аннушка не такая. Она разговорчивая, эрудированная собеседница, всем и всеми довольна, льгот ни от кого не требует; наоборот, сама готова помочь.
     Откуда это у неё? А это легко заметить; она, как и её жизнь, вся на виду – открытая, трудовая. Родилась и прожила всю жизнь в Соловьихе. Оставшись трёх месяцев без отца на руках у матери, выросла и прожила всю жизнь в труде. Да в каком труде! Её девизом было: если работать, то только по-ударному и только впереди. Она и сегодня себя считает ударником коммунистического труда, и не позволила за всю свою трудовую жизнь никому в этом усомниться.
     После семи классов пошла, работать дояркой; доить вручную коров она научилась дома, у матери.  Не хитрая это работа, какой уж такой узор. Дома-то одну корову подоить – это шутки ради, а на ферме за ней закрепили группу из 16 коров. Конечно, это не сложное дело, но не то, что дома – подоил корову, выпихнул за ворота к пастуху и – нырь в постель, досматривай сны. А тут к шести часам надо уже быть на выпасах за десять километров от дома, но привыкла она и к этому.
      Заведующий МТФ Иван Иванович Антонов целую неделю наблюдал за Анной: что, да как; переживал. Аннушка слушала его советы, а сама присматривалась к соседкам-дояркам: Анне Сигарёвой, Варваре Косарёвой, которые ласково, и внимательно относились к молодой девушке, старались привить ей любовь к животным и животноводческому труду. И труд их не пропал даром, да и хорошо помогать тому, кто везёт.
     И Анна повезла. Шла жизнь, колхоз развивался, рос, креп. Сначала у неё было 12 коров, потом 15, после уже 18 коров, а как внедрили мехдойку, у Анны стало 25 голов – самое оптимальное количество в группе. Надои стали расти, она первая получила от коровы 2900 килограммов молока, потом 2950 и, наконец, заветный рубеж 3000 литров молока на фуражную корову в год. Несколько лет Анна держала первенство на этой отметке.
       Вышла замуж, появился сын, но с фермы не уходила. Душой прикипела. Но как бы ни любила свою работу, пришлось подчиниться начальству – согласилась пойти лаборанткой на своей же ферме. Через 12 лет начальство опять с просьбой: перевелись мужики надёжные, некому фермой стало руководить. Терзали, терзали – пришлось согласиться, приняла Анна Андреевна ферму. Думала ненадолго – должен же появиться надёжный мужик. А он так и не появился, вот и пришлось Анне Андреевне до самой пенсии везти свой воз, этот самый сложный участок колхозного производства, самый беспокойный трудовой коллектив.
     И вот теперь она на пенсию уходит. Хранит в своём семейном архиве почётные грамоты, благодарности, значки победителя в социалистическом соревновании и удостоверение ударника коммунистического труда, дипломы победителя конкурсов районных соревнований, медали «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда».
     - Я любила фермерский коллектив, своих подруг, друзей, любила доить коров, и колхоз мне нравился. Смотрю я на свои регалии, и вспоминается мне, как весело мы жили, как песни пели постоянно – по дороге на ферму и домой возвращаясь. А сейчас давно не слышу, чтоб доярки пели. Может, жизнь такая, может люди стали другими. Бог их знает, - сказала в заключение Анна Андреевна.
    Проводы на пенсию прошли шумные и весёлые. Мы с Анной поставили пьесу – миниатюру, - «Набери в рот воды».  А в конце я прочитал со сцены стихотворение, посвящённое Анне.
Ты сорок лет на ферме прожила,
И проработала ты сорок лет в колхозе.
За труд медали Родина дала –
Пусть стих мой розою вам будет при народе.
Вы, Аня, Анна, Аннушка, Андреевна.
В труде и в жизни вы для всех пример.
Вам говорит «Спасибо» вся деревня.
От всей души и я вам говорю. Поверь.
     На пенсии годы летят быстрее; не заметила, как настигло несчастье: осталась вдовой.  Сын живёт в городе, приезжает летом в отпуск.  Помогает с пасекой управиться, а потом и мёд сбыть оптом и сразу. А весь год потом одна в дому, который построили они с мужем: просторный, добротный, светлый. Как ни хорошо, а грустно одной-то жить. Вот и приходиться иногда сходить в родной коллектив на ферму, да мало там осталось знакомых животноводов. Всё новенькие, и те меняются часто. Трудно колхозу выживать в таких условиях, а, заодно, и коллективу фермы, женскому коллективу.
    Я попрощался и ушёл домой. И всю дорогу и сейчас вот, душа места не находит: то гордится Анной, то грустит за Аню, то надеется на Анну Андреевну – в том смысле, что есть на кого посмотреть и  положительный  пример взять и оптимизмом напитаться. Было бы кому.


                И хорошее настроение…
                -------------------------------------
     Воскресный день тянулся нудно и скучно. Почему-то не писалось и не читалось: для написания нужен был свежий материал, а у меня, его пока не было. Прочитанные книги не удовлетворяли своей классичностью и отутюженностью. Как тут всё правильно и аккуратно: никаких ошибок, никаких ярких слов и непредсказуемых предложений. Всё чисто и подогнано. А хотелось что-то трепещущее, непредсказуемое и, как говорится, дышало жизнью: хоть скромной, крестьянской, пусть даже женской, но вживую. Женщины тем интереснее, что они более поэтичны. 
     Этими терзаниями я поделился с женой. Она подняла голову от «ЗОЖа», посмотрела внимательно и недоумённо в моё лицо и пожала плечами:
     - Поезжай к людям, - посмотрела на настенные часы, добавила, - можно и на ферму, скоро дойка.
    Я не высказал своего мнения вслух, но внутри себя одобрил идею. Взял со стола ученическую тетрадь, авторучку и, одевшись, вышел на улицу, и направился из своего переулка на центральную дорогу. Шофёр грузотакси проехал по дороге за доярками.  Я остановился на стоянке и, пока ждал машину, записал четыре вопроса, чтобы задать дояркам и узнать о жизни доярок на работе и дома.
 Солнце уже скрылось за горой, и в селе стоял сумрак, при котором просматривались в домах наряженные новогодние ёлки. В некоторых оградах стояли ёлки перед домами и сверкали электрическими гирляндами, стояли рядом с ёлками снеговики со смешными украшениями их фигур.
    Вскоре вернулась машина с доярками, и я попросил шофёра взять меня с собой.
    И вот мы на ферме. Скотники сразу стали запускать коров из денников в базу, где производилось доение. Девчата стали ставить коров на свои места и привязывать их в яслях. Вскоре всех коров привязали и выдался перерыв. Когда коровы поедали силос, но дойку ещё не начинали. Некоторые доярки сразу вошли в помещение красного уголка.  А некоторые чистили коров, да подметали проход против своей группы. Я набрался смелости и пошёл по проходу.
               
          Радуюсь удаче и своему дому
          .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
      Валентина Евгеньевна Закирова, симпатичная женщина средних лет. Вдова. Доярка.
1. С хорошим ли настроением вы пришли на ферму?
2. Устраивает ли вас руководство МТФ?
3. Довольны ли вы своими детьми?
4. Всё ли дома приготовлено к зиме?               
-------------------------------------------------------
1. Настроение сегодня у меня отличное, я стараюсь его сама себе
поднимать, радоваться удаче, успеху, не вдаваться в горе. И вообще общаться стараюсь с хорошими людьми – отсюда и настроение поднимается. А какое настроение, так и работается – успех и удача будут рядом с тобой. ( При этом улыбка у неё светилась, как огонёк, и у меня от этого тоже настроение поднялось).
    2. Отношение заведующего МТФ Гребенщикова к делу меня устраивает. Он заботливый, с понятием, отзывчивый и требовательный. Что ещё надо? Ферма передовая, значит, и он передовой.               
    3.  Довольна ли детьми? (Она задумалась). Конечно, хочется, чтобы у них побольше было успехов да побогаче, чтоб жили. А так – довольна.               
    4.  Лениться не будешь – всего наготовишь: и солений, и варенья, и с огорода всё вовремя уберёшь. Вся домашняя работа в радость, поэтому, за что ни возьмусь – всё получается.

                Вернулась я на родину…
                .   .   .   .   .   .   .   .   .   .    .
      Анна Николаевна Васильева, недавно вернулась в Соловьиху:         
    1.Забот много. Родители, конечно, всячески помогают их решать, но всё равно всё проходит через мою голову: и дети, и хозяйство, и работа. Хотелось бы иметь настроение получше. Оно, конечно, в основном зависит от успехов на работе: будет расти надой – повысится и настроение.   
   2.   Руководством довольна. Сама делай, как требуют – вот и всё, и винить никого не надо будет.      
   3.  Детьми довольна. Вот без мужа пока трудновато – всё в одни руки.               
    4.  По дому много чего надо: на новом месте понадобится много времени. Но уже есть своя крыша над головой – и то, слава Богу. На первых порах и это уже хорошо.      

                Вышла из рабочего класса
                .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
     Ольга Митрофановна Чернышова. Она  - образ той русской женщины, о которой Некрасов писал: что взмах, то готова копна. Я часто бывал на перевесках телят, как ревизор, и приметил: она никогда не назовёт телёнка ни Милочкой, ни Цветочком и т. д., а сосредоточенно делает своё дело поярки. Со всеми – с товарищами и с начальством – ровная, серьёзная, обаятельная, сосредоточенная. И всегда добивается хороших привесов телят. А вот рядом с ней поярка – так всех телят называет очень ласково и мило, гладит им носы, и знает всех по кличке. Ну, просто, как в детском садике. А привесов мало.  Иногда месяц пройдёт, а привесы нулевые.
    -Так в чём же секрет вашей работы? – спросил я её однажды.
    - Нет никаких секретов, какие могут быть секреты? Зоотехник из наличия кормов составляет рацион, доводят до нас. Я выдаю им молоко, строго по норме. Молоко не уношу. Сено, фураж тоже весь телятам. Не пропиваю. Не прогуливаю. Чищу клетки, мою полы у маленьких.
    - А что ж вы ласково телят-то не кличете?
    - Если я его не докормлю – раз, другой, его хоть как ласково не зови, он от ласки не поправится, это скотина, ей еды вдоволь нужно давать, а не ласковые слова. Ну, конечно, бить там, кричать не надо.
    - Ну, и какие же ответы у вас будут на мои вопросы?
    1. настроение у меня нормальное. Хорошее, скорее всего. Конечно, плясать, как ребёнок, не буду, но и нюни распускать не привыкла. Была крановщицей, а рабочий класс серьёзный, умный, не болтливый. Вот я там, видимо, и выработала свой характер.
(Пока я учился в институте, тоже работал на заводе, и знаю, что это такое рабочая дисциплина. Не приходилось разбирать ни одного за прогул, за появление в цех в нетрезвом состоянии, и о воровстве с завода.)
     2. Руководством фермы пока я довольна; оно делает то, что в его силах.
      3.  Какая мать может сказать тебе отрицательный ответ?
      4.  Как к зиме подготовилась? Уголька бы прикупить, а так всё приготовили с мужем.
(И я в голове сделал себе пометку: надо помочь по углю).

           Тепло в душе хранится долго
            -------------------------------------------
    Татьяна Егоровна Куцикова:
Настроение зависит от многого: от достатка в семье, от
отношений с соседями и товарищами по работе.
Мы,  сибиряки, не сильно требовательные к качеству жизни, потому даже маленькие и редкие радости держатся в душе долго. Довольствуемся и чужим счастьем, и радостью, и успехами коллектива. 
    Наша ферма в колхозе передовая по надоям и привесам скота, удалось сократить падёж – и это главное, что придаёт нам, и мне тоже, хорошее настроение.
2. По мне хоть кто будь руководителем фермы – делай, как надо, и
что скажут – и будет всё в порядке.      
3. О детях, что можно сказать? Желательно, чтобы получше были, но я их и таких люблю нежно, по-матерински.
4. По подготовке к зиме – на то и муж в доме, чтоб всё было. Вот только угольку бы закупить…

               Всё плохое с собой не беру
               ---------------------------------------
     Татьяна Филипповна Семёнова – мать и глава семейства, все её слушаются (а как не слушаться логичных и добрых указаний и советов):
     1. Всё плохое я оставляю за воротами фермы: коровы чувствуют настроение хозяйки, это влияет на отдачу ими молока.
     Считаю, дома и на работе надо создавать себе повышенный душевный настрой:  я это делаю постоянно – и когда одна, и на людях стараюсь быть в хорошем настроении.
     2. Ну а что руководство фермы? Все на месте, стараются содействовать нашей работе. Молодцы!   
     3.  Детьми своими я очень даже довольна. Вот как ты считаешь? Не успеваешь подумать заставить что-то сделать, а они уже пошли и делают. Ну, как тут не радоваться на них?
    4. Слава Богу, в доме пока всё есть – ни побираться, ни занимать ничего, ни у кого не намерены. (А я подумал: как хорошо сказано: у рабочего человека и не может быть иначе).
 

              Человек добрый живёт дольше
               --------------------------------------------
     Раиса Артёмовна Михалёва – принципиальная, чистоплотная, трудолюбивая, привлекательная. Пользуется авторитетом на ферме и в селе:
     1. На работу иду всегда как на праздник, с хорошим настроением. А зачем я буду своим видом людям тоску зелёную нагонять? Я вообще не люблю «кислых» людей. Не надо плохого настроения: проживёшь дольше с добром и настроением хорошим. Беречь себя надо.
    2. И заведующий фермой Гребенщиков, и учётчица Щербинина на своём месте. Претензий к ним у меня нет.
    3. Мы с мужем детьми довольны. Дочь замужем в Бийске, сын шофёром работал, сейчас в армию собирается (вот только бы войны не было).  Он у нас молодец: шофёрское дело освоил, в отца, Ивана Симоновича пошёл.
    4. У меня муж заботливый, всё делаем сообща, и к зиме подготовились хорошо. Сын помогает. Жить можно. Работай, не ленись – всё будет дома и на работе заработок хороший.
    Я вернулся домой с той же машиной. Стал работать с этим материалом. Как это назвать? Интервью, рассказ, дебют или иначе как? Так я и не определился, и отдаю его на ваш суд, мои читатели. Материал-то живой – о правильных людях – тем он и интересен и поучительный…

                Весна пришла - отворяй ворота
                ----------------------------------------------
   Ни для кого не секрет, что культура на селе не таком уж высоком уровне. Для её возрождения нужно в полной мере использовать культурное наследие народа, его традиции и духовные ценности. Ещё живы в народе художественные промыслы и ремёсла, фольклор, народные праздники и обряды. Их хранят сегодня люди старшего поколения.
   Мы знаем и помним из рассказов стариков, как на селе проходила Масленица, как добродушно и с уважением сельчане к этому относились. В какой-то период, в альтернативу этому празднику, были организованы проводы русской зимы, дополненные новыми номерами художественной самодеятельности, коронным среди которых оставался выезд на тройках.
    Поэтому и наше торжество было задумано как объединённое наследие прошлого и современного культурного творчества соловьихинцев в единый праздник – встречу весны.
    Готовились к встрече всем селом.  И все желающие участвовать в торжестве были включены художественным руководителем СДК  Г. Дубцевой в праздничный сценарий.
    На школьном стадионе, предварительно очищенном от снега, соорудили комментаторскую кабину, здесь же установили импровизированную сцену. Рядом расположились торговые точки сельпо.
    И вот у микрофона появляются ведущие праздника И. Нечаев и Г. Дубцева. После традиционного приветствия и приглашения к празднику Галина звонким голосом продолжает: «Наша Масленица годовая, гостийка дорогая, она пешею к нам не ходит, всё на конях разъезжает, чтобы коники были вороные, чтобы слуги были молодые».
   Под одобрительные крики и аплодисменты на тройке подъезжает сама «виновница» праздника – Масленица (Т. М. Бубнова), приветствуя хозяев праздника и жителей села. Под баян В. Н. Булгакова залихватски исполняет плясовой номер с частушками и прибаутками.
    Потом начинаются спортивные шуточные соревнования: бег в тазах и на метле, групповой забег на двух лыжах, заплетение на ходу косы из трёх лент.  Победители – М. Булгакова, Л. Гредасова, О, Шанцева, Н. Золотухина, М. Штанова, Т. Прасолова, С. Вотин, С. Гребенщиков. 
    Место на помосте занимает наша знаменитая  фольклорная группа – М. Сапрыкина, Е. Заздравных, Н. Нечаева, Е. Нечаева, У. Субочева.  Их сменяет вокальная группа доярок первой МТФ в составе А. Скоробогатовой, Р. Снегирёвой, Н. Толмачёвой, М. Штановой, А. Аборневой и Н. Гапоненко.
    И уж, поверьте на слово, так задушевно и ласково, так мило могут петь только наши женщины, и я, к примеру, лучшего пения не слышал.
    От второй фермы с «подковыристыми» частушками, каждая из которых сопровождалась дружными аплодисментами зрителей, выступила В. П. Дубцева.
    Коллектив почты – Прасолова, Щукина, Булгакова, Новинкина, Новичихина пели песни и частушки, плясали, как участники «Вечеринки», в старинных костюмах, а затем они на белой лошадке «Анюте» с огромными красными серьгами в ушах, так же с песнями объехали по стадиону круг.
    Их сменила крестьянская повозка. Сильный конь вёз сани с крытой камышом на два ската избушкой. Второй, впряжённой в соху лошадью, управлял бородатый старичок в лаптях и длинной рубашке, к поясу которой была привязана борона. Старичок (Григорий Брылёв) имитировал вспашку земли, посев зерна и одновременное боронование земли с заделкой семян. А в повозке разместились «Весёлые ребята» - весь состав коллектива детского сада «Росинка» и заведующий комплексным приёмным пунктом. Управляла лошадью В. Степанова, её помощником была Н. Толмачёва, в кибитке находились Е. Штыкова с кастрюлями, полными пирогов, печений, булочек. 
    Процессия сделала почётный круг по стадиону, и за ними с гиком бежали дети – как за настоящим пахарем в поле грачи.
    У стариков в воображении всплывали картины весенней пахоты и сева. А из толпы слышалось: «Молодцы, так было – и борона на поясе, которую тащил пахарь, чтоб коню легче – сам пахарь тащил борону и сохой правил».   (Надо ж так).  Рядом стоящая женщина, произнесла: «Здорово организовано, такого ещё ни разу не было». А я мысленно порадовался за Г. Дубцеву – слова эти, прежде всего, относились к ней.
    Публика долго аплодировала, пока они объезжали круг «почёта», а затем пели и плясали. После всех атрибутов ряженые продали  свои постряпушки и вручили комсоргу Плотниковой Ольге  мешочки с семенами пшеницы, овса, гороха с пожеланиями хорошей работы, удачной погоды и богатого урожая.
    На смену им выехал на белой лошади новый пахарь – Алёша Аборнев, следом за ним с мешком через плечо сеял пшеницу другой «старичок» - Леонид Жданов.
   Восторженно встречали зрители этих ребят, но больше всех визжали от восторга ребятишки, указывая на ноги лошади, обутые в старые валенки носками в разные стороны. То-то потехи было, как в цирке! 
    Не успели ребята объехать круг, как ликование зрителей увеличилось: «Тройки, тройки едут…»
    И, сотрясая воздух звоном колокольчиков, одна за другой въехали на стадион три тройки. Первой, тёмно-гнедой, украшенной коврами, управляли Сергей Новичихин и Григорий Сигарёв из второй бригады.
    Следом за ними лёгкой поступью, следовала тройка вороных, управляемая В. Аборневым и А. Живых из первой бригады. Процессию замыкала тройка Сапрыкина Ивана и Василия Толмачёва из третьей бригады.
   Кто-то не удержался и громко крикнул: «Ух, как на картинке!». И как здесь выбрать лучших коней – все на редкость красивы. Выход нашёлся. По интенсивности рукоплесканий жюри присудило первое место тройке С. Новичихина, второе место тройке И. Сапрыкина, третье – В. Аборнева.
    Долго ещё люди не расходились с площади. Хоть артисты уж ушли и тройки уехали, а мужики, собравшись кучками, всё обсуждали увиденное и услышанное.  Все высказывали похвалу организаторам, и мастерству и выдумке участников. Погожий солнечный весенний день клонился к концу, зарождая в душе каждого, бывшего здесь человека, надежду на добрую жизнь на селе. А я, наполненный торжеством и активной радостью, вернулся домой и, помог жене управиться со скотиной, сел за свой рабочий стол и стал работать над своими набросками в ученической тетрадке.  Оторвался я лишь тогда, когда жена, постучав в дверь комнаты, произнесла: «Собирайся на работу, уже рассвело». Я усталости не чувствовал.
   
 
                Проговорился
                ----------------------
    В этот день я с Максимом, шофёром на «Техпомощи», устраняли аварию трактора в горной бригаде. Мы не заметили как свечерело, и откуда-то вывернулась небольшая туча и в течении получаса шёл такой сильный дождь, что нам уехать из гор домой не представлялась возможность.
     Тракторист Хорланов Пётр накинул капот на двигатель,  пригласил нас в полевой стан. 
    - Придётся тут переночевать, по такой грязи не проехать домой.
Как бы нам не хотелось такого поворота дела, а деваться было некуда. Мы поспешили в полевой стан – небольшая изба, переделанная из кулацкого амбара под временное жильё в полевых условиях.
     - Дедушка, принимай гостей; ночевать придётся у тебя. Дождь расквасил дорогу – домой не проехать, - попросился Пётр у хозяина избушки.   
    - Да мне что: на нарах места много – всем хватит, - отозвался старик, которого я до этого, считай, совсем почти не знал. Слышал, что живёт на этом краю дед Андриян, а работать, или просто встречаться, а тем более разговаривать не приходилось. Максим спросил:
    - Дедушка, нам бы хоть чайку на ужин отведать. Не найдётся, случаем?
    - И чай есть и суп, хоть остывший, тоже имеется. А вот мясного ничего нет, - поделился старик.
     - Сухой паёк у нас у всех есть: из дому едешь на сутки: бери с собой еды на неделю. Да вот увлеклись и про еду забыли, - вставил я свои мысли.
    - Если закуска есть то и выпивка найдётся, - воскликнул Максим. Все удивлённо посмотрели в его сторону и недоумевали: где он мог взять выпивку? А Пётр даже спросил:
    - Ну, даёт, моряк, никто и не подумает, чтоб тут нашлось, что выпить. А он, видите ли, нашёл, да терпел весь день. Что дождик обмоем, что ли? – допытывался Пётр.
    -  И секрета никакого нет, - стал пояснять Максим, - в обед вы придремнули, а я на коне ездил на пасеку к свату Павлу. Тут недалеко. Вот он мне термос медовушки и выделил. 
    - Деда Андриян, давай стакан или, что у тебя есть, - спросил я.
Дед поднялся с лежанки, пошарил руками в посудной полочке на стене, достал жестяную кружку и поставил на стол. Прошёл к печке, погремел чайником, отозвался:
    - Да чайник ещё тёплый.
    - Постой, деда, не нужно нам чаю. Он теперь лишним будет. Садись с нами. Еда у нас есть, только разве нож бы дал, если есть? – пояснил Максим и мы все сели за стол. Выставили сухие пайки, выданные нам жёнами, а в душе каждый им выразил горячую благодарность. Понятия сейчас резко изменились. Если давно муж считался кормильцем семьи, то сейчас таковой стала жена. Даже вот и дома: будто всё имеется; а мужик один без бабы может с голоду концы отдать. Какой он кормилец, когда его самого кормить надо? Минут через пятнадцать мужицкий стол был готов: и хлеб, и сало, и даже своего производства колбаса, были и свежие овощи – и огурцы, и помидоры.
    - Ну, что, моряк, давай наливай; закуски много и вся приготовлена уже, - напомнил Пётр. Максим наливал пиво и подавал всем подряд. Мы стали выпивать и произносили разные тосты: то за дождь, то за здоровье моряка, то за здоровье Павла Романовича. Потом стали кушать. Было тихо и свежо после дождя. Только несколько мух жужжали и кружились вокруг скромного пламени самодельного светильника – каптушка. Не можем мы сидеть за столом молча, дай нам разговаривать, да и только. Можно, конечно, говорить не о чём, но можно и о чём нибудь. А когда Максим подал каждому по второй кружке, и все выпили.  Я не выдержал, и обратился к деду Андрияну:
    - Деда Андриян, расскажите, что нибудь из своей жизни. Вам много уж, видимо, лет, есть, поди, что рассказать?
    - Да, что говорить-то? Я уж всё позабыл. Восьмой десяток идёт, разве всё упомнишь. Я уж и не знаю, что вас интересует: спрашивайте, возможно, что и вспомню.
    - Я вот собираю материал на Булгакова Дмитрия Никифоровича: как раскулачили его родителей и несколько раз их отправляли в ссылку, а они так домой постоянно и стремились. Он меня в школе учил, учителем работал. Так, вот поздно я стал собирать материал – нет его теперь.
    - Да, я знал и Дмитрия и его отца Никифора. Мы дружили семьями. Недалеко жили друг от друга. По праздникам играли вместе. В будни все на работе были и взрослые, и дети. Какой мальчонка не мог удержаться верхом на лошади, так его к седлу привязывали, чтоб не сорвался с коня, и пахали так. Мои родители приехали в Соловьиху второй волной переселенцев. Земли были уже все разобраны. Ну, да и нам досталось. Работали с азартом – не знали ни дня ни ночи.  Отец говорил, что избу им помогли построить всей улицей – помощью. Я вот в ней и живу до сих пор. А когда у отца выросла семья и появились деньги, он купил себе большой дом, а я женился и остался в его доме – семьи то ещё не было. Это перед смутой происходило. Ушлые спасаться стали. Тут у Алёхи Швецова постоялец объявился: строил большоё мельничное колесо, и свет электрический давал, диво-то, какое было. Этот постоялец из Петербурга приехал, думал, что от смуты можно спрятаться. А потом, как и тут стали ворошить крепких мужиков, он всё продал и уехал ещё куда дальше. Глядя на него, и некоторые зажиточные мужики стали дома продавать и тоже уехали. А куда, кто их знает?  Вот отец такой дом и купил – себе на горе и на беду. Ну, что теперь после драки кулаками махать. Но отцу удалось продать жнейку, молотилку, несколько лошадей. Но, чтобы дом продать – так смелости не хватило. Подошла очередь и до отца. Всю живность в коммуну согнали, а чтобы досадить, ему пока оставили одних маленьких ягнят, а взрослых овец угнали. Ягнята долго потом кричали, аж мы плакали. Отец тоже зашёл в коммуну и стал там работать. То ли где проговорился о том, что в коммуне хуже мужики работают, и потому она должна развалиться, что потом и случилось, то ли наговорили на него неприятели, толи ещё требовались старательные мужики в другом месте, куда добровольно никто не хотел ехать, пришли его кулачить. Собралось много людей: одни переживают, плачут – другие ждут, чтобы, что нибудь утащить. Ну, дали команду отъезжать. Мы все в голос и обнимаемся на прощанье. Отец обнял меня, шепчет: «Продавай всё, что можно, деньги не трать. И вот на, возьми, то, что у меня сохранилось, там всё равно отберут. Ты береги это, да ни кому не проболтайся».  А сам мне узелок за пазуху толкает. А тут их и увезли. После как проводили, я домой пришёл, узелок достал и посмотрел: а там деньги лежат и всякие бабьи украшения. Меня даже затрясло всего.
     Пожили мы год, уж и новый колхоз организовался – мы всей семьёй работать пошли: мужику, что, абы работа была. А тут опять, видимо, работники государству потребовались. Приглядываться стали к нам, чьи родители были раскулачены. Многое из памяти вышибло, а эту историю никогда не забуду. Под новый год выходной дали. Стою в ограде. Смотрю, соседка бежит. Я к ней;
    - Эй, Марья. Эй, Пупкина, постой-ка, да постой, ты. Что с тобой? Ну, подойди сюда.
Мария молодуха соседа Митрофана, шла скорой походкой, иногда переходила на семенящий бег. Потом вновь шла скорым шагом; по виду была расстроена, иногда ладонью смахивала слезу с глаз, резко остановилась. Махнула горестно рукой и сделала намерение идти дальше, но видимо передумала, и, повернувшись на месте, подошла к моему плетню. Спросила:
    - Что вам, дедушка? – проговорила Марья плачущим голосом.
    - Да мне-то ничего, а с тобой, что стряслось? – сочувственно спрашиваю её.
Сбивчивым голосом; где скороговоркой, где, запинаясь, где спокойнее, поведала:
    - К крестному бегала, мать посылала, да там не приведи господь, что творится. Раскулачивают деда Ивана Золотухина, крестного моего. Разрешили запрячь одну лошадь в сани и взять, что нужно с собой. А много ли возьмёшь с собой.  Когда семья такая, что и всем сесть негде. Кое-как  примостились, и поехали со двора. А крестный-то и запел песню во всю улицу: «Мне жизнь надоела, мне жизнь не мила; в ней столько позору и сраму»…
    Народу набежало много; все охают, ахают, а он смотрит на соседей, улыбается, да поёт. А поёт-то как! Что не грех и заслушаться. Голос у него…, голос-то дивный; недаром в церкви в хоре пел. Не за большую веру его поп брал в хор, а за такой голос. Ну, и вот за участие в хоре и пострадал; голосом славен был, от голоса и пострадал. Не будь в хоре, не тронули бы его. Славный деда Ваня, крестный мой, жаль его.
     - Не плачь, Марья. Слезами делу не поможешь. Не слыхала там, по народу, кто там у них на очереди?
    - Агашка, комитетчикова дочь, шептала с бабами; мол теперь подошла очередь за теми, кто на церковь работал, - заключила Марья, и засеменила домой с жуткой вестью; и не видела, как подкосились ноги у Андрияна, и не упал тот лишь только потому, что повис грудью на плетень. И не помнил он, сколько времени пребывал он в таком тупом оцепенении от неотвратимой надвигающейся опасности. Семью могут не тронуть, а ему безнаказанно не прожить. Не минует его, сей тяжкий крест.  Прислуживал он попу; свечи катал, продавал прихожанам на входе в церковь.  Зажигал свечи, когда знак подавали, да потом тушил, и собирал огарки на перетопку. А в основном работал на земле, как и все мужики: растил хлеб, скот, тем и семью содержал.
    Очнулся я только к вечеру, разослал детей по пригонам – управляться со скотиной, а сам закрылся в горнице и долго там возился с отцовым узлом.  А вечером, как вся семья села за стол ужинать я занялся столбом у калитки.
    А по потёмкам меня пришли и забрали. Забрали из дома всё, что можно было только взять и утащить. И осталась семья в голых стенах. И то хорошо, что не выгнали детей на снег. Видимо вспомнил Епрынцев Алёха, что пьянствовал задарма у меня всю ночь однажды, а я и не спросил расплату, и никому об этом не сказал. Думал, что всё равно тебя Бог покарает за наглость такую.
    Крутились бедняки вокруг Андрияна, думали, что он стыдить их станет, а он молчит, да только поверх голов их смотрит. А в глазах его горели маленькие искорки надежды и огонёк превосходства над мельтешащими тараканами.
    Дед Андриян замолчал, стал шарить по карманам. Намереваясь закурить. Максим налил ему в кружку пива и подал:
    - Вот на выпей, а уж потом покуришь.
    - Спасибо, - дед выпил, отёр губы ладонью, крякнул, похрустел огурцом, погладил голову ладонью, закурил козью ножку из самосада, посмотрел на меня, потом на ребят и продолжил;
    - Пригнали нас в Бийск, разместили в тюрьме, развели по казармам. Стали группами собираться человек по пять – шесть. Я не привык в товарищи набиваться – прислонился к стене, дремать стал; на душе муторно. Где-то в дальнем углу запели арестанты. Вот думаю, как человек меняется – только из деревни приехали, а уж блатные песни научились петь.
    -  Да эти арестанты приехали не из деревни. Они тут постоянно живут: для них тюрьма родная мать. Деревенские помалкивают, переживают.  А эти себя  чувствуют превосходно, - добавил Максим.
    - Недалеко от меня дружно хохотали мужики – кто-то удачно рассказывал. Не смеялся только тот, кто был глухой, или идиот. Слабосильные – устали, паснули сразу. После полуночи уснули все, стало тихо, лишь кое-где шептали сонные мужики. Под утро слышу, котомка моя из под головы поплыла и голова стукнулась об пол: я проснулся, смотрю мою котомку один детина держит, а второй ножом распарывает. Я закричал во весь голос, тот нож к носу мне подставил, и шипит: «Тише». Голос мой пропал, душа в пятки ушла, а рот закрыть не могу. А тот плашмя ножом на подбородок нажал с силой, что аж зубы стукнули, а эти захохотали. Тут подходит мужичёк не высокий, но коренастый к этим парням. Положил им на плечи свои руки, ладонями сжал им суставы плеч, как бы отделяя руки из суставов. У тех пальцы и разжались, и моя котомка с ножом упали на пол. А тем только и сказал: «Халявщики, не трогайте мужика». Я несказанно обрадовался своему спасителю и пригласил его отведать хлеба с салом. Тот согласился, и мы присели у стены; покушали, разговорились. О себе он сказал мало, а всё больше расспрашивал о моей жизни, о работе, о семье, о сословии, о деревне. Я всё ему на радостях и рассказал. А он очень внимательно слушал и часто переспрашивал, и уточнял. Сокрушался и жалостно отзывался о моей судьбе. Так он сердечно говорил, у меня чуть слёзы из глаз не шли. Потом стал предрекать нищенское существование мне и моей семье. И постоянно упрекал меня в несообразительности и бестолковщине. Как это можно так лопухнуться, что, имея такое хозяйство – ничего не мог припрятать на чёрный день. Так он меня раззадорил, что я не вытерпел и открыл ему свой секрет. Рассказал ему свою историю: о том, что перед самым арестом я выдернул у калитки столб и положил на дно ямы всё своё и отцово денежное  сбережение, и кое-что из украшений, и поставил столб на место. Кто догадается в этом месте искать мои деньги?  А ты меня за дурака принимаешь! Тут он меня похвалил и руку даже пожал. Мы с ним до самого рассвета разговаривали. А он иногда в разговор вопросик – нет, нет, да вставит: «Куда, мол, вы хлеб отвозите продавать, и какими сёлами ехать вам приходится, как ваше село называется, да на какой улице мой дом стоит? Всё, что ему потребовалось, он и узнал, а я уши-то развешал, и всё ему и рассказал, как брату родному.
    А тут команда поступила: всем на построение выходить в ограде. Вышли, построились. Стали зачитывать, кто в какой край будет отправлен. После как всех развели по отрядам, этот дружок подбежал ко мне стал спрашивать, в какие места меня отправляют. Мы с ним адресами обменялись, чтобы потом переписку вести. И расстались. И больше никогда не виделись.  Может, он и писал в то место, куда меня предварительно определили, но когда я писал, то ответа ни разу не получил.
    Тут счастье мне явилось, на одном пересылочном пункте меня вызвали к начальнику тюрьмы. Пришла в эти органы телеграмма, что тот, кто арестован пол церковной статье реабилитируются. Только оставили лишение избирательных прав на три года. Я в душе перекрестился, и подумал: «Чёрт с ними с этими выборными правами, мы в деревне ими сильно-то и не дорожили. Всё насильно на избирательный пункт сгоняли. Иди, да иди: чтоб активность показать. Первое время ходили.  А потом никакой охоты не стало. Всё равно по-нашему ничего не будет.            
       - Так, что же с деньгами-то? - спросил я дядю Андрияна.
Тот почесал расставленными пальцами левой ладони в затылке, свернул, свежую козью ножку, прикурил, выпустил клуб дыма, печальным голосом доложил:
    - Что с деньгами? У нас оно как случается; денег нет – плачем, не знаем, где взять, а как появятся, так не знаем, как им ума дать. У евреев всегда прибыль и почёт. А у русского Ваньки, всё одни драники. Домой возвращался – земли под ногами не чувствовал. Я такой радостный ехал.
      А как приехал домой, то сразу к столбу. Жена встречает, лезет обниматься, рада мне, а я столб вытаскиваю. Она смотрит на меня, понять ничего не может, спрашивает: «Что это ты, Андриян, тоже со столбом возишься? Чем он вам понравился?» У меня аж сердце оборвалось. Что обозначают её слова – тоже, и вам? Неужто кто подглядел за мной, когда деньги прятал? Кавардак в голове, трясёт всего, на ум найти не могу, в глазах помутнело – земли не чувствую под ногами. Слышать не стал, что и жена дальше говорила. Наконец, вытащил столб, падаю на колени, руку в яму опускаю…. О, Господи, денег нет! Я сначала несколько времени в ум входил, потом стал уяснять, что пусто тут. Денег нет, отцовы деньги пропали. Что я ему скажу, как вернётся, да потребует деньги? Да, что вот сейчас, жене сказать, и как детям объяснить, когда они об этом узнают? За дурака считать станут. Бить же меня надо за такую совершённую глупость. А, что и вправду бить станут? А куда деваться, куда бежать?
      Жена села на колени, смотрит в яму.  Потом руку туда опустила, горсть земли вытащила, посмотрела на ладонь, стряхнула с ладони землю, в глаза мне смотрит. Тоже переживает. Милая Дарьюшка, что я тебе скажу?
     А, оно, как получается; если сильно большое горе, то одному её не осилить, а поделись своей печалью с другим человеком, глядишь, и немного полегчает. Я обнял жену за шею, сам плачу и открылся ей. Что отец мне деньги отдал на сохранение, а я проговорился в тюрьме одному заступнику. Как бы это не он тут был?
     Жена отпустила меня, и открылась: «Был тут один среднего росточка, но плотный мужик. Говорит, что видел в тюрьме тебя. Привет передаёт вам. Мы его за стол посадили, угощать собираемся, а у самих еды-то кот наплакал. Он свою еду на стол выставил и бутылку водки. Разговаривает, разговаривает всё со мной, да с детьми моими.  Всю ночь он нам головы туманил. Потом видит, что дети поснули, и у меня глаза слипаться начали, зевать начала. Смотрю, он в окно стал поглядывать. А потом и говорит, что ему пора уходить. Путь далёкий предстоит, а время торопит. Я лишь головой киваю, соглашаюсь с ним.
    Он вскоре собрался и, попрощавшись со мной, вышел. Я коптушок-то погасила, и спать пошла. Проснулась от крика утреннего петуха. Свет-то не стала зажигать, а что-то в окно глянула. Смотрю, гость у калитки столб на место ставит. Потом ногой снег к  столбу пригребает. Я аж перекрестилась. Оторопь взяла. Неужто гость, что колдует. Много на свете злых людей бродит. Смотрю, а тот быстро скрылся в проулке. Я долго стояла так у окна; и вставать надо и боязно на улицу выходить. Потом дня два к тому столбу не прикасалась, пока не догадалась святой водой, что с родника приносила, побрызгала на столб и успокоилась.
     - Проговорился я тому жулику в тюрьме: вот за это и пострадал и вас на нищету обрёк, - признался я жене, - да как быть с детьми; сказать ли им, или уж промолчать?
А она похлопала ладонью по плечу мне и советует: «Не нужно никому говорить, ни детям, ни кому чужому. А то, что деньги украли, а оно и, поди, и к лучшему. Стали бы мы покупки делать, обновы детям брать, или ещё что, люди бы присматриваться стали. Алёха Епрынцев тут бы как тут. Расспросы начнутся, допросы всякие; что, да откуда. Не объяснишь же ему, что это отец передал, «народное добро». Без денег трудно жить, а с деньгами ещё труднее; опасаться приходится то злых людей, то злых языков. Так, что давай столб ставить на место и никому ни слова.
       Мы так и сделали. Да я всю жизнь ей спасибо говорил за её совет. Комитетчиков мы боялись. Они большого шороху по деревне навели. Особенно буйствовал Алёха. Всем говорил, что он в партии состоит, наган при нём был. Над бабами, да над девушками насмехался. Пока на него донос не написали кверху его дружки по партии. От туда приехал их начальник и поручил Тюльпинову Никиту и ещё двум партийцам, убрать Алёху. Те выполнили поручение, и на селе стало относительно спокойно.
     - А как вы жили дальше, дядя Андриян? – спросил я, продолжая делать пометке в тетрадке.  «Если я сейчас не узнаю о судьбе этого мужика, то потом такого случая может, не представится. И эти моли опасения подтвердились. Это не важно, а главное, то, что он рассказал, но коротко:
     - А, что дальше? На второй день пришёл я в Совет. Бумагу показал, там пометили и отпустили домой, а бригадир на второй день на работу направил. Помощником кузнеца назначили, и мы стали готовить бороны, плуга, телеги, и лошадей ковать научился я. А как время подошло – дали пару лошадей, и пахать поехал, а старшего сына верховником взял я. А осенью меня назначили хлеб молотить на конной молотилке. Это отцова «молотяга» была, её в колхоз конфисковали потом. А до этого отец учил нас сыновей своих работать на ней. Я, как старший в семье у отца, барабанщиком был. Сложная это работа, и очень трудная и опасная. Были у людей несчастные случаи – руки в барабан попадали, калеками всю жизнь оставались. Тогда, как сейчас, никого за это не ругали и не наказывали, и никаких больничных листов не давали, и не платили по ним. Если ты промахнулся, значит, ты и виноват. А на кого мужику можно было надеяться? Только вот разве, что на Бога. Вот мужик и верил в Бога постоянно, а куда деваться, у кого защиты искать? Это уж потом Сталин появился и бога собой в стране заменил: его и боялись и надежду ждали от него. А он на нас страху нагонял, да стравливал людей между собой, а сам, вроде, и в стороне оставался. А вот если какая победа получалась у народа, так это всё ему приписывалось, а в поражениях он всегда других, виноватых находил и в распыл пускал их. У нас у всех по домам и в общественных местах его портреты висели, как иконы, заставляли, чуть ли не молиться на них. Вот, как-то после войны  фронтовика Берёзкина послали овец пасти на пару с Николаем Деркачём. Приезжает Берёзкин на смену, а Николай сидит у окна и плачет. Он и спрашивает, мол, в чём дело, с овцами случилось, что? А тот в угол указывает на пол и поясняет:  «Вот портрет Сталина сорвался со стены и разбился. Меня  теперь в каталажку могут посадить. Не знаю, что и делать? Дружок, помоги, ты ж всю войну прошёл, многое повидал. Берёзкин подходит в угол, собирает с пола осколки стекла, рамку вместе с портретом, подносит к печки, и кладёт это всё в огонь. «Вот и всё с ним. Нюни он, видите ль распустил. Как смена прошла?» И они пошли передавать смену на кошару.
      Отчаянный был этот Берёзкин. Многие его боялись. Он офицером был в армии, с пистолетом приехал. Стрелял кое-когда, за это доложили в милицию, и у него пистолет изъяли.
     - А вы-то как жили дальше? – настаивал я.
     - Да, что там? Жил как все мужики, горе мыкали. На земле-то никогда богатым не станешь. На фронт не взяли по годам, но в трудармии работал четыре года. Потом домой пришёл. Думали, что после войны жить лучше станем, да всё не получалось. То атомные бомбу делали, а на неё изготовление и испытание, вон внук мне говорил, средств потребовалось, как на всю войну. То спутниками занялись. И не сдержал Сталин слова своего, да только одного этого и не сдержал, что нам нужно погасить долги перед крестьянами за бесплатный труд в войну и долго ещё после войны. А тут и его не стало, и спрашивать не с кого. А хоть и было бы с кого, да спросить не кому. Обречённая мы нация  - крестьяне. Бог терпел и нам велел. Да, что делать только, никто не знает.
                Ещё одна попытка философского рассказа
                    Сейчас СМИ: газеты, журналы, радио, телевидение по всем каналам выступили с заявлениями осуждающими, и требующими наказания тех, кто в какой-то степени осудил сионизм. Особенно достаётся генералу Мокашову – депутату Госдумы, за его слова о евреях.
    Мои скромные знания не позволяют осветить этот вопрос достоверно и полно, и безопеляционно. А поэтому я и не претендую  на присвоение этой статье докторской диссертации. А поэтому давайте встретимся пока «по одёжке»…
    Мы все в школе читали и изучали «Тараса Бульбу» Николая Васильевича, читали и рассказы Антона Павловича. Знакомились с историей Великой Отечественной, и репрессиями в России, немного изучали структуру американской промышленности, сейчас воочию видим плоды нашей перестройки, которая породила такую «свободу», что каждый проявил себя очень полно и открыто, и, особенно, в таком качестве как жадность, скаредность, коррупция. Всё это расцвело махровым цветом и распространило дурманный запах человеконенавистничества, и безразличие к чужому горю, и никакого прощания ошибок, не тюрьмой, не статьёй закона, а рублёвым прессом, что именуют диким рынком.
    На какие мысли наталкивает этот скромный анализ?  Тут следует сразу отметить, что русский человек, но не читай это как россиянин, это мне не нравится, хотя ненависти во мне к этому слову, и его составляющих нет.  Так вот, повторюсь, русский человек отличается от всех своей добротой, щедростью душевной, способного работать за малую плату или вовсе бесплатно, и в невероятно неустроенных условиях как всегда, так и сейчас. И тут следует сразу заметить , что я нигде не видел, и нигде не читал, чтобы, не говоря, чтоб был передовиком, а чтобы скромно и просто работал трактористом, скотником, свинаркой, пояркой, дояркой, рядовым солдатом, шахтёром – это все те, кто нас кормит, обогревает и защищает – еврей или еврейка.
     С самого детства, даже когда нас учили, и воспитывали, и подталкивали ко всеобщему братству, и уважению малых народов, и особенно внедряли в нас сострадание к евреям, то и тогда, а сейчас и подавно  меж собой мальчишки и девчонки, и взрослые, даже в своей однородной среде , наиболее жадного из них , обзывали: «Ух, ты, еврей».
     Неприятие жадности, накопительства, сострадание к слабому  у русского пришло издревле, по генетическому коду передалось, и сейчас всё ещё держится. И дал бы Бог, чтоб это свойство не исчезло.
    Ну, а тогда, что ж нам делать? Но это опустим напоследок. А, что ж происходит?  У Гоголя за жадность, накопительство евреев громили и били. Чеховым показано душевное презрение к услужливости и никчёмности еврея.  Фашисты сами по себе не возникли, вы спросите себя, что заставляло немецкого парня – нормального немца пойти в фашисты, что?  Идеи реваншистского Гитлера – да; но и не только. Всех толкало в драку идея оскорблённого чувства национального достоинства.
    Как это так? В экономически развитой Германии, приведшую немцами в технически развитую страну, и внедрившие в быт честность и такт, обязательность и исполнительность своими рабочими руками, немцы обнаружили, что плодами их пота и крови пользуются евреи. И тогда возмущение овладело основной массой немецкого народа, и овладело умами молодёжи – они объявили евреям войну. Вот та классовая теория Маркса о незаконном присвоении результатов труда рабочих ограниченной кучкой эксплуататоров – капиталистов, как антагонистических и вечно непримиримых классов на земле, но незаметно переросло в антагонизм, к евреям существующий до сих пор.
     Все мы видим, понимаем и знаем, что это есть эксплуататорское зло.  Но никто не знал и не знает, что с ним делать, и как от него избавиться. Знали и делали большевики, да отвернулись от них люди. И ждёт «История» с печальной «Судьбой» русского их возвращения. Но это труд непосильный. Да и отдельной строки требует в освещении данной темы.
     А марксизм непреднамеренно, а попутно, исподволь, всю ненависть рабов у себя и во всём мире переложил на евреев. И сильно они пострадали и в войне, и в репрессиях; жаль их. Больны нам их страдания.  Мы сочувствуем им.  Мы многое передумали, и изменили в сознании своём, и в практике в отношении к евреям.  Но только они сами от этого адского и кровавого урока не изменились, и как бы на зло всем и всему, как будто бросили вызов самой истории и не смирились, и не перестроились, не сделались покладистее и терпимее, снисходительнее ко всем, и особенно к русскому человеку.  И с ещё большим рвением рвут и мечут, грабят и душат под покровом ими же выдуманной и внедрённой демократии, и свободы  - грабить, копить капитал, созданный не ими, не их руками.
     Почему в русском и во всём российском обществе такая апатия к труду, к своему же брату русскому вообще, и к своей судьбе?  А потому что, опять же, результаты труда сгребает в карман себе еврей. Кто сейчас без денег? Конечно, тот кто на ферме навоз чистит, у кого всё бельё до самых трусов в мазуте; у трактористов, у, пропитанных угольной пылью, шахтёров. А деньги, украшения, золото – у евреев. Они все в бюджетной сфере, в чиновниках находятся. Хоть есть там и русские – на все места евреев не хватает, числом не состоялись, но те русские и там без денег. Евреи рвутся туда, где делаются деньги; работают и делают то дело, которое приносит большой доход, где постоянно дивиденды. Они патриотизмом не болеют.  Мы ведь русские как – если платят за работу на скотном дворе деньги, мы работаем и живём в селе, а если не платят, то продолжаем там и работать, и жить. Как это можно из коровника уйти, из села уехать, кто же коров доить станет и молочко детям поставлять? И мы живём и работаем тут. А еврей, что сделает? Он как увидит, что завтра денег тут не дадут, то сегодня же он и смотается. Платили в книгоиздательстве писателям за книги. Туда одни, почитай, евреи и набились, а как не стали платить и позабросили они литературное ремесло.
    Еврей всегда еврея вытянет, пристроит к доходному месту. Ведь не видно евреев среди рабочих, объявивших голодовку до истощения и смерти. Наоборот они это довели русского до такого состояния, скопив огромные суммы денег, изъяв их из оборота русского общества.
    На русском человеке революция держалась, Гражданская война, Отечественная, а сейчас испытывают, да невозможные человеческому пониманию, реформы, эксплуатируют, испытание проводят на живом организме русского общества, без наркоза и подготовки; свалили на дороге и давай насильно резать тело моей Родины на части.
     Весь мир захватили евреи, весь капитал сосредоточили в своих руках, им лишь Россия мешала замкнуть свой круг на планете. Вот вам и мировое господство. А теперь и Россию одолели; всё. На этот год ещё хуже будет жить русскому в России. Но еврею хуже не станет. А вы возмущаетесь, господа, что кто-то случайно слово нелицеприятное обронил в сторону евреев, или осмелился правду сказать.
     А, как они завыли, требуя суда за эти слова. И оскорбление это, и покушение на чувства собственного достоинства, и подрыв авторитета, и компрометация деловых качеств. А вот за то, что русского, как Иисуса Христа распяли, обокрали, вымораживают.  Как мух из квартир. А ни один еврей в этой катастрофе (то бишь реформе) не пострадал: так нам даже и слово-то сказать нельзя.  Не только бунт поднять, да погромы еврейских квартир, особняков, вкладов устроить.
     Я боюсь такого, я боюсь, что кару возмездия придётся сделать русскому; он и послушен, и исполнителен, он и трудолюбив, он и простодушен, и смирен. А смирен тем, что он постоянно смиряется со своею долей, с потерей результатов своих побед и плодов трудов своих.
    А евреи своего не упустят, не выскользнет у них из рук ни своё, ни чужое.
    В перестройку некоторые «вахлаки» из русских, попытались денежку гребануть, сливки снять и остаться по-еврейски в тени, и незамеченными.  Это русские всё нараспашку, принародно, навиду, а евреи тихо, мирно, как моль – не слышно, а капитал гребёт, и Россию точит. Так вот эти самые новые, присмотревшись к евреям, стали деньгу зашибать, особняки строить, дачи, машины иномарки приобретать, а это всё навиду – и большое недовольство у самих же русских вызывает. Всем, всего и вдоволь никогда не было. нет и не будет. Было у всех, всё, но понемногу, и зависть не глодала, и злиться было не на кого. А сейчас  есть на ком зло сорвать. У евреев деньги в банках, золото в хранилищах; их богатство скрыто, не видно, а кирпичный дом под железом и с украшениями – он вот на виду. На такого пальцем указывают, на нём и зло срывают; и громят их, и сжигают, и в случае заварухи, петуха подпустят. Знают об этом и те и другие, да терпят одни,  и ждут другие, авось пронесёт, Бог пронесёт…
 И уж, какой год проносит. И хотя гложет червь сомнения их душу и мысли, но они и по сторонам озираются, и побаиваются разоблачения и раскрытия, и засветиться боятся, и зарплату получают по, сокрытой от честного взгляда, ведомости. А своё дело творят, учатся у евреев дивиденды собирать, деньгу копить, одним словом, православных обманывать. Да для смягчения остроты восприятия, и намерения заставить нас думать по их, и лозунг свой вывесили, что  всяк может стать богатым, если будет жадным, как «папаша Гобсен», хитрым, как змея,  нахальным, как паровоз. Ну, что ж, господа, товарищи, осваивайте этот лозунг. Но уж потом вас не назовут славянином, и уж не русским вы будете, а евреем. А после, как бы каяться не пришлось.
     Объявленная и насильно навязанная России перестройка, и её экономические, разорительные реформы, поначалу воспринимались, как очередное необходимое мероприятие властей для улучшения жизни народа. А народ до сих пор не поймёт, что от него хотят.
    Власти, запустив машину демократии, ни к какому, и ни к чьёму голосу  не прислушиваются. Обрушивают на нас огромные потоки, ни к чему  не ведущей, информации. Производство падает, всё рушится, разваливается, распадается у нас у всех на глазах, а нас убеждают, что это нормально, вот-вот, мол, скоро закончится спад производства и скоро, скоро начнётся подъём. Подождите и потерпите ещё немного, ещё чуть, чуть и мы вас подведём к светлому будущему, в эту ложь и сплошное враньё ни народ , ни сами власти не верят, а грабят страну, душат производство, и продолжают пичкать народное сознание изощрённой, постыдной ложью.
    Возникает вопрос, и не один, а много: «Что происходит?  Что от нас хотят? И что нам делать?
     Что происходит, мы очень хорошо видим и отлично понимаем – идёт разорение России, её грабеж, геноцид русской национальности.      
    Прошедшая приватизация основных производственных объектов проведена еврейским окружением президента с целью захапать огромное богатство России в свои руки.  И сосредоточив огромные капиталы в свои карманы, и переведя их в заграничные банки, оставляло русского Ивана в нищете и позоре с протянутой рукой, прося милостыню у вчерашних врагов. Это колоссальное правительственное предательство должно быть наказано русским человеком.
     Почему произошло такое коварство? По-моему это совершилось над русским (про российского не знаю) народом потому, что народ разуверился в коммунистах, Не стал им верить безоговорочно, не стал любить и уважать их, не стало необходимости обращаться к коммунистам за помощью и защитой. Не от кого было защищать. Разве что коммунист парторг вступится за рабочего перед коммунистом директором или председателем. Но это было мелочное дело, не заметное, и не придавало  авторитета ни этому парторгу, ни партии в целом. Требования росли быстрее возможностей. Но государство теперь уже, управляемое коммунистами, взялось за устранение всех противоречий, и авторитет коммунистических структур на местах упал до уровня посредственных явлений и случаев. Видя, что от парткомов и райкомов значительных и судьбоносных решений и действий не наблюдается, и не происходит, то люди повсеместно стали, наученные жизнью, обходиться без помощи парторгов, и поняли, что можно обойтиться и вообще без коммунистов. Народ стал сытым и защищённым от любого нападения и посягательства на его свободу и жизнь, и уяснил, что можно жить без политики, и без любой обязательной идеологии.
    НЕ имея заботы о хлебе и жилье, об обучении и лечении русский решил избавить свою голову от умственной, мозговой, политической работы. Рядовые коммунисты стали присматриваться вокруг себя и видя, что беспартийные живут лучше и не обременённые собраниями, поручениями, взносами стали охладевать к своим поручениям и званию коммуниста. А когда стало ясно, что партия коммунистов утратила руководящую роль в обществе, то коммунисты не кинулись на баррикады в защиту КПСС. Предатели знали, что и как разложить и угробить, а мы по своей русской (не российской) привычке посчитали; авось пройдёт, всё переменится и сможем прожить без коммунистов. А оказалось?  Оказалось то, что оказалось.
 Нам упорно внушалась мысль, что жить,  как жили, можно и без коммунистов. Нам хотелось, чтобы ежегодно и бесплатно нам строили жильё, бесплатно учили и лечили, бесплатно навязывали путёвки на курорт, насильно отправляли детей в пионерские лагеря, не допускали детей к работе до самой женитьбы. Парторги и райкомовцы приезжали на фермы и на полосу не с жёстким спросом за качество и количество выполненных работ, а стали прислуживать и всё заигрывать с рабочим: - накормили ли вас бесплатно, привезли ли вас домой, не нужно ли чего для удовлетворения потребностей рабочего, а потребности никогда не удовлетворить.
    И народ, чувствуя себя неравноправным хотя бы партнёром, не только исполнителем воли и решениям партии, а того более себя хозяином, а этих представителей слугами. А мы все отлично понимаем и ощущаем на своей шкуре, какое имеет место быть пренебрежение господ к слугам. Русскому и российскому человеку тоже было позволено находиться на равных правах с властью  коммунистической, а он этим пренебрёг, стал отходить и всё дальше отстраняться от партии. Окончательный разрыв и отход народа от партии коммунистов произошёл на выборах президента. Конечно, большую отрицательную роль сыграла ЦРУ США, но если бы народ пришёл весь к избирательным урнам и 99 процентов проголосовал за коммунистов, ни кто бы нам не смог всё испортить.
    Теперь раздаются всё чаще и громче голоса, чтобы нам вернули ту застойную (надо читать теперь – достойную) жизнь, но без коммунистов. Реформисты сказали – берите свою жизнь и живите без коммунистов. Народ и вошёл в эту жизнь. Русский гордый человек, присмотревшись, увидел, что он окружён, взят в плен своими младшими братьями и еврейскими олигархами в плотное кольцо испытания рынком.
   Демократию некоторые грабили, и воры восприняли как сигнал к атаке грабежа, и разграбили всё, что только можно было перевести в доллары. Русскому-то Ивану осталось только унести битые кирпичи от оставшихся печных труб, как после пожара.
    И тут, не дожидаясь логического окончания ни мысли, ни реформ, возникает огромный вопрос. Что от нас хотят? Что с нами делают? Нас что «научивают» или «проучивают?» Скорее всего, последнее. И этот процесс проучивания, будет  проходить до тех пор, пока  не только весь русский, но теперь уже и весь российский народ не додумается до того, что без коммунистов той жизни не вернуть и вновь не построить. А додумка эта проявится (если только появится) на выборах депутатов в Госдуму, и президента. По результатам будет видно, надо ещё дальше проучивать российских граждан или приступить к их объединению для сохранения их как нации на земле.


               
                Александры с улицы моей
                -------------------------------------
                Этюд
     На моей Заречной улице сложилось интересное явление. Почему на «моей» - да сидит в голове стих Маяковского «Улица моя, дома мои…»
     И вот с некоторых пор стал я замечать, что на моей улице живут в основном Александры: у кого кто не родится , обязательно Александр, как кто приедет – тоже. Отчего бы это?
     Вот они мои соседи Александры:  Широких, Хабарова, Бердников, Харламов, Плотников, мой сын и внук Анохины, Дубцев, Новичихин, Ельчищев, Прасоловых двое, Ставчук, Гребенщиков…
    Странно, а факт, будто мы и других имён не знаем. Знаем, однако, но Александрам предпочтение отдаём.
    И все эти друзья обладают многими и разносторонними способностями – и педагоги они, и техники, и вообще интересные люди. Да и другие, кто не Александры, тоже обладают какой-то особой силой, биополем. Тут у нас четверо инженеров все они только на нашей улице, три педагога, библиотекарь, два бухгалтера, кадровик, почтальон, работник детсада, было три агронома, трактористы, шофёры и даже несколько ночных бабочек – весьма популярных и востребованных. Есть свой энергетик, председатель и то у нас, а также пастух свой – редчайшая профессия. Жил у нас и редактор  военной московской газеты С. Ф. Булгаков.  И музыкант Володя родом с нашей улицы. А вот Виктор Васильевич Коровин, так тот в Новосибирске руководит народным хором и сам песни сочиняет: приезжал ко мне два раза в гости. А Тихон Казарцев в МВД служил и посла СССР в Америке охранял – он родился через речку от нашей улицы. А самое примечательное, что все у нас с большим внутренним магнетизмом. Много старых лекарей, чего стоит дед Василий Григорьевич – иногда под градусом откроется, что может вылечить рак любой степени. Ежедневно у его ворот стоят по две машины с больными. Не  знаю, как помогает он излечивать болезни, нет же регистрации, но люди не перестают к нему ехать. Да из разных мест к нему едут. Дай Бог, лишь бы помогало. Хотя он даже расписаться не может. Следующая соседка Анна Дементьевна – тоже лечит разные нервные расстройства и недуги на нервной почве. Бывают у неё даже врачи и учителя, те, кому уколы уже не помогают. И жена моя тоже лекарь – ну скажите на милость, кто бы меня отходил после 18-ти операций? При выписке из краевой больнице не мне, а шофёру шепнули, чтобы готовились к худшему. А она меня обдула, да настоями, да травами подняла, уколы ставить у дочери нашей Любы, фельдшера – акушерки , научилась – всё ставит и по сей день, как что где приспичит, и мази сготовит, и перевязку сделает.
    А жила тут у нас Акулина Аборнева, настоящий хирург – и вывих поставит на место, и перелом сложит по порядку и перебинтует ногу, ли руку. Иногда и рану заговорит, и соринку из глаза вышепчет. Внук её хирургом стал – мне он операцию грыжи паховой делал. Рядом с нашей улицей жил в своё время Александр Попов, так его внук по дочери тоже хирургом сейчас работает. Вот как!
    Ещё жила у нас Анисья Григорьевна Прасолова; так та то делала? Придёт к ней больной, пожалуется на свою хворь, и она, помолясь Богу, начинает свои дела делать: то погладит больное место, то почертит, то подует, а всё больше ладонью да пальцами водит по больным местам, да тихонько, еле слышно что-то нашёптывает. А от пальцев её сильное тепло идёт – космическая сила какая-то, либо биополе мощное. Всё к ней детишек бабы в войну приводили и ещё долго после войны, а потом и больную скотину приводили. Хвалили её люди, видно, помогало. Люди зря хвалить, не станут.  А у наших людей авторитет трудно заслужить, а бабе Анисье удавалось. 
А то придёшь к врачу в больницу, он не то что к болячке, вообще к тебе прислониться боится, а может, брезгует. Так, один врач сказал больной после замера давления: «О, вам, голубушка, с таким давлением прямой путь на тот свет». А каково это слышать? Повторите-ка вы это вслух. Боюсь, язык у вас не повернётся даже в пьяном виде такое сказать. Вот опять отвлёкся. А хочется ответ найти – откуда на нашей улице у многих такая сила имеется? Как бы это не от нашей горы Хаврошки, с белым высеченным крестом, вся сила исходит.
    Состоит гора из двух вершин. Одна вершина, как шапка Мономаха, украшена кругом бриллиантами,  если вечером на неё посмотреть с западной стороны. Вторая вершина в виде лежащей на спине женщины- сфинкса: и лоб хорошо просматривается, и нос и подбородок, и женская грудь, и огромная копна пышных волос на голове. Осенью высокий ковыль на ветру шевелится, как волосы на живой голове. А может, это Космос сделал, силу сюда вложил, что на людей моей улицы действует.
Приходите, я покажу. А в этом году внук Александр в январе обнаружил мелкие  зелёные листочки «Дикой мяты». А в конце марта он принёс мне цветущий дикий чеснок, у нас его называют «Кандык». Всё бы ничего, да вот что удивительного – я никогда не обнаруживал в январе живой, зелёной травы за все семьдесят три года своей жизни. И у кого не спрошу – никто не замечал такого. Вот вам и научное открытие.
    А пять лет назад мне позвонил Александр Ващенко и попросил, чтобы я его сопроводил по нашим полям и устроил встречу с механизаторами на посевной. Я согласился, и он приехал в контору. От туда мы заехали за моим внуком и поехали по полям. Пока ехали, я всё вспоминал, как вот также я впервые ездил по этим полям со своим отцом – он был и водовозом и горючевозом. Когда мы с отцом съездили в Петропавловку за горючим на лошади, время подошло к обеду. Бочка с водой нами была привезена ещё с утра. И тут наступило время обеда. Подходит к нам механик бригады Нестер Ефимович Трапезников, и спрашивает у отца: «Так, кто у вас за  старшего?» А сам подносит два куска хлеба. Пайку давали  по одному килограмму и двести грамм. Отец показывает на меня и говорит: «Да вот он и есть старший, а я у него в помощниках». Дядя Нестер подал маленькую пайку отцу, а большую пайку мне. Мне стало очень неловко перед отцом, но пайку я принял. И хотя мы съели вместе мою пайку, а меньшую пайку он сберёг и привёз домой матери. Я многое забыл из детства, но вот ту пайку хлеба помню как сейчас.
   Вот думаю, возьму и я внука с собой, возможно и ему, что в памяти останется из полевых картинок нынешней поездки.
    Когда приехали в первую бригаду, то увидели, что механизаторам привезли обед, и они кушали. Ващенко сделал несколько снимков механизаторов и взял у них интервью. Сфотографировал он и нас с внуком, и я храню этот снимок до сих пор. На одном и том же поле состоялись два события трёх поколений. Та посевная началась чуть позже обычного. А закончилась, тем не менее, в срок. Чего это стоило полеводам, знают только они сами. Работать приходилось по 12 часов в сутки. Но удовлетворение от проведённой кампании с лихвой компенсирует затраченные усилия.
      Общеизвестно, что сытый обед для рабочего человека – дело жизненно важное. Дружно работая ложками, механизаторы, сеяльщики, водители обсуждали между собой последние происшествия.  В качестве основного мотива беседы служили всевозможные технические неполадки, как злой рок преследующие раскалившиеся от солнца и работы машины. Эта беседа была как эмоциональная разгрузка в наших беседах. Потом Ващенко сделал снимки: шофёра Ещёва Жени у капота своего грузовика, а потом  снимок сделали механизатора Белозерцева Владимира и сеяльщика Валерия Погорелова. А ещё сфотографировали тракториста Кочкова Валерия, а ещё сняли трактористов Людвига Эминяна и Алексея Лазура.
Потом встретились с учётчицей Плешковой Галиной Николаевной, которая пришла с другого поля с сажнем за плечами. Корреспондент в беседе с ней записал необходимые цифры полевых работ.
  А когда беседа закончилась, мы распрощались с мужиками и поехали на поля второй бригады. Мужики работали, и над полем висело большое пыльное облако. Здесь в поле каждый знает свои обязанности.
 Сложно понять, насколько тяжёл труд крестьянский, лишь ненадолго окунаясь в кипение полевых работ, наблюдая их со стороны. Но даже таких мимолётных соприкосновений достаточно, чтобы проникнуться уважением к энтузиазму  и неистребимой надежды на лучшее, с которыми начинает каждый свой новый день российский хлебороб.


                Встреча в редакции «Ударника»
                -----------------------------------------------
                Этюд
   - Давно мы что-то не собирали поэтов. А тут и повод подоспел: нужно было вручить дипломы и премии Людмиле Усановой за второе место, а Вячеславу Ещёву за третье место в краевом творческом конкурсе территориальной профсоюзной организации работников СМИ и полиграфии. Кстати, недавно в краевом журнале для журналистов «Формат» прозвучали в связи с информацией о конкурсе эти два имени наших авторов, - так начала своё приветствие  ведущая литературной страницы Н. Хлыновская.
      Все, кто мог приехать на встречу – все были.
Среди  наших гостей была в этот день директор районного музея В. Жданова, поставившая целью собрать материалы о местных поэтах – она записала их биографические данные.
    Мы общались, пили чай со сладостями, и, конечно же, читали и слушали стихи. Слушать стихи в исполнении авторов, да ещё в кругу единомышленников – это такое состояние! Особенно если строфы звучат наизусть – а на память читал В. Ещёв, чем вызвал к себе расположение. Е. Анохин был величаво-угнетён, читая свои стихотворные сочинения о российской действительности. В. Кузнецова, как всегда, тонка и лирична – истинно советский человек. Л. Усанова – предельно откровенна, мудра и отточена. Мягок и обаятелен С. Тупиков, искренен, открыт миру и болям его  М. Базеев. А как завораживает мир поэзии А. Ващенко!  Мне уже трудно, невозможно представить себя без этих удивительных людей, как и «Ударник» - без их стихов и творческих раздумий.
    Нина Васильевна обвела нас всех своим очаровательным взглядом и продолжила:
    - Наши поэты помнят всех, кто когда-то  печатал свои произведения в районной газете, а сейчас по каким-то причинам затерялся – они спрашивают о них, - она грустно вздохнула, и продолжила, - очень удивил меня Сергей Бокланов из Камышенки, приехал первым, а потом куда-то исчез.
   По стечению обстоятельств именно в этот день заглянула Наталья Шкель из Паутово, печатавшаяся раньше в «Ударнике» - и передала всем нам привет из Новосибирска от Тани Ивановой.
   И опять же по стечению обстоятельств именно в этот день я получила письмо из Казахстана от И. Шишкина. Хорошее такое письмо от умного, неравнодушного, сердечного, опытного человека, оно прямо просится в рубрику «Творческий портрет», что мы и осуществим  чуть позже. Он выслал  нам так же свой основательный прозаический труд – «Письма к внуку» - об истории своего рода. Выслал и стихи, в том числе посвящённые одноклассникам и С. Тупикову, а также В. Ещёву, А. Ващенко. Откуда он их всех знает? Одноклассница В. Кузнецова отправляла ему «Ударник» по почте.
 Возможно, вскоре мы встретимся с И. Шишкиным – он должен приехать на юбилей выпуска Паутовской школы.
    Когда Нина Васильевна закончила свою информацию, то спросила, о наших пожеланиях. Я не вытерпел и тоже выступил. Я поздравил с таким праздником – нашей встречей. Но я был так рад за своего односельчанина С. Ещёва, и мне хотелось, чтобы редакция давала ему строгое и обязательное задание о написании не менее двух стихов ежедневно. Это подвигнет его на труд его мозга, где рождаются такие умные стихи. Я впервые прочитал его стихи, когда заходил к нему в гости, а после этого отобрал часть и сдал в редакцию, где их на зависть многим, были напечатаны полностью. И так мне он понравился, и мне так хотелось,  чтобы их было больше.   Все присутствующие тоже согласились со мной, и поддержали моё предложение.
  А потом Нина Васильевна предложила очередную встречу организовать 7 августа – в память о Михаиле Евдокимове, народном артисте и главе администрации края, трагически погибшим год назад.
     Такая встреча состоялась, и я читал там, вместе со всеми стихотворение, посвящённое его памяти и трагической гибели артиста, и политика.   



                Планы Совета ветеранов
               ------------------------------------
                Этюд
     Ко мне в гости приехала Е. Н. Паутова, председатель районного совета ветеранов, мы долго беседовали, она как бывший корреспондент нашей газеты, встречалась со мной часто по подготовке материалов для редакции, она давала мне задания, и я с охотой их выполнял. В этом году исполняется уже сорок пять лет моего участие в работе «Ударника».
     Так получилось и на этот раз. Она задавала мне вопросы, а я на них отвечал, а через недолго она поместила этот материал в «Ударнике».   А я представлю его вам, мои читатели.
    Весной этого года в Соловьихе сменили председателя совета ветеранов. Бывший председатель не то, чтобы не хотел или не мог работать, наоборот, здоровье и желание позволяли делать большое  и доброе дело. Только угнетало апатичное отношение самих ветеранов к общественной работе.
    Так Е. Анохин сменил на этом посту В. Снегирёва. Сегодня речь пойдёт о первых шагах ветеранского вожака, о трудностях, с которыми он столкнулся, о роли совета ветеранов в укреплении, вернее, сохранении села, о планах на будущее.
   А теперь – вопросы и ответы.
   - Е. А. – вы достаточно «молодой» (71 год) пенсионер. Ваше мнение о значимости совета ветеранов как общественной организации?
     - На заседании совета ветеранов меня не раз приглашали, когда я ещё не был пенсионером. Возглавлял тогда совет участник войны, подполковник, уважаемый на селе человек Н. И. Анохин, позднее его сменил Д. Н. Булгаков, тоже бывший фронтовик, офицер, впоследствии учитель нашей школы и мой учитель.
    Вот тогда действительно была деловая атмосфера. Хотелось немедленно идти в бой, чем-то помочь, поделиться мнением.
    Сейчас другое время, другие проблемы, другой подход к делу. Но у меня осталось прежнее чувство и отношение к общественной работе – не быть равнодушным.
    Впрочем, сама жизнь с первых с первых дней работы в совете ветеранов не позволила засиживаться на месте, а потребовала немедленной отдачи. И я поставил задачу – делать то, что укрепит колхоз как селообразующую организацию.
   Сразу хочу оговориться, что я по натуре человек донор. Я сам говорю «возьми» и хочу, чтобы так делали другие.
   Но так делать хотят немногие. Уж слишком много у нас ленивых, которые не хотят работать и зарабатывать. А работа есть. На одно из своих заседаний мы пригласили главного агронома хозяйства Астахова с информацией, как проведена посевная кампания. С интересом восприняли информацию, что план сделан, приёмка посевов проведена, качество посевов хорошее.
    Но огорчило другое. Количество посевов в этом году составляет всего 50 процентов от прежних советских объёмов. А ведь в селе 45 трудоспособных мужчин, не работающих в колхозе, потому что там платят мало.
    Вопрос. - И как же вы пытаетесь разорвать эту толщу равнодушия?
   Ответ.    -  Будем действовать сообща с председателем колхоза, главой сельсовета, советом ветеранов. Будем ориентировать на тех, кто прожил достойную жизнь, положил её на развитие родного села и родного колхоза. Надеемся, что когда- нибудь этим тунеядцам будет всё-таки стыдно смотреть в глаза бывшему токарю Н. Заздравных, сварщику В. Коровину, слесарям Н. Попову, В. Коровину, трактористам В. Заздравных, И. Швецову, поярке Л. Швецовой, Т. Колтаковой, чабану С. Мякшину и другим. Приходится только завидовать, вспоминая, как работали В. Колтаков, И. Занин, плотник Н. Костенников, агроном Т. Костенникова, шофёр Н, Ещёв и многие другие, чьими руками строился колхоз, укреплялись фермы, возводились мехтока, кормоцех, бригадные гаражи и т. д. Да, это памятники труда добросовестным людям. Что же останется после тех безработных и беззаботных?
Вопрос,  - Как я поняла, у вас хорошо поставлено информирование ветеранов о положении дел в колхозе. Что это даёт вам в работе?
Ответ.  – Да, мы приглашали на своё заседание главу села Нечаева М. Д. , он рассказал о планах развития села, где видится немало проблем, одна из которых дорога по селу. Больно смотреть, как по ней идут и едут люди, шарахаясь из стороны в сторону.
   Об этом же говорили и с председателем колхоза, и пришли к выводу, что пора действовать. И мы предложили свои услуги – обратиться к населению с просьбой, внести по 100 рублей на строительство дороги по селу.
    Предложение принято. На заседании совета ветеранов детально намечаем план действий. Раскрепляем активистов      по десятидворкам, и тут разглядели подлинное лицо каждого члена совета. Тот, кто больше всех кричал о необходимости строительства дороги по селу, сегодня с таким же напором закричал: сам не буду платить пожертвование, и других буду агитировать на своём участке, чтоб не платили, пусть администрация села выбивает деньги из бюджета – это слова Снегирёва. А вот что говорил Сигарёв: я платить не буду, а дайте машину, я сам нагружу камней и засыплю две лужи, а по остальной дороге я пешком пройду.
    Но, тем не менее, деньги всё-таки стали собирать. Я  первым внёс взнос за себя и за жену, следом пошли Прасолов И.А., Косарев Д. И. Ещёв И. С. и другие. ДРСУ выделило нам бригаду, и работа пошла. Меня назначили бригадиром на стройке. Отремонтировали один километр дороги. Больше ни кто денег не дал, и работа остановилась. Я стал хлопотать в администрации района о деньгах на дорогу. Там посулили, и, гораздо позднее, денег нам дали, и ДРСУ отсыпало дорогу по селу до школы.
   Вопрос.  – Ваше видение перспективы села, выживет ли оно или его постигнет судьба разорившихся посёлков?
Ответ.  – Нам пенсионерам совершенно небезразлична судьба родного села. Для нас Соловьиха – это наша радость и наша боль, это наши седины и морщины. Озабоченные судьбой села и хозяйства, мы попросили экономиста на очередном заседании познакомить нас с итогами его работы за первый квартал 07 года.
  Экономист Н. Ещёва в популярной форме рассказала нам, как работал колхоз, хотя мы уже сами ещё раньше видели, что хозяйство поправляться. Из информации мы узнали, что при новом зоотехнике Г. А. Новичихиной улучшилось сохранность скота, и по надоям вышли на третье место в районе, имеется прибыль. Но с другой стороны, зарплата у передовой доярки составляет до двух тасячь рублей, меньше чем пенсионные выплаты. Конечно, при таком раскладе колхозу трудно будет удержаться.
   Вопрос.   – И последнее.  Как намерены, строить работу по патриотическому воспитанию подрастающего поколения?
   Ответ.   -  Разумеется, концентрировать эту работу вокруг трёх фронтовиков  мы не намерены, а вот показывать роль лучших людей села, мы будем, а главное, будем добиваться, чтобы все пожилые люди, отдавшие производству свои лучшие годы и здоровье, жили достойно. Как пример положительного: не больше получали и не лучше нас жили такие замечательные люди села, как Золотухин В. В. с сыновьями, С. А. Булгаков, Н. Ф. Булгаков, С. А . Антонов, Д. Л. Ельчищев, Г. А. Панин, и много других патриотов села, отдавших здоровье, а некоторые и жизнь, чтобы наша Соловьиха развивалась. И память о них сохранится на долгие, долгие годы.
  Пожелание. - Старт дан. Хочется пожелать соловьихинским активистам больших успехов в ветеранских делах.
    Через пару лет Паутова ввела меня в состав районного совета, приглашала выступать на заседании совета. Рекомендовала в состав избирательной комиссии на двух выборах. Председатель колхоза просил поучаствовать в проведении уборочных работ один год, потом посылал работать на мехток.  Регулярно провожу заседание совета, выступаю на общих колхозных собраниях с изобличением коррумпированных группировок, и оформлением прокурорских запросов. Последнее время по десять  и более часов пишу книги о моих земляках.



                А я в Китае была
                -----------------------
                Этюд
     Женщины собираются в переулке вечером – ожидают своих коров из табуна, и тут делятся новостями. Вечер был тихий и тёплый. Солнце приближалось к горизонту горного склона, огромным красным пламенем и красило вершины гор и село розовым светом. Смотришь, и душа радуется  такой летней красе. И как не радоваться когда в пожилые годы только и радости, что природой любоваться и душу греть на тёплом летнем солнце, да вот когда, кто, что новенького расскажет.
    - А я сегодня впервые в огороде спелый помидор нашла, вкусный такой, - поделилась своей радостью Вера Кузьмовна – вдова, живёт с внучкой.
     - Это удачно у тебя получилось, а я даже бурелой не вижу, - отозвалась Галина Ивановна, социальный работник, - вот малина богатая в этом году уродилась.
    - А что мне сегодня Петрова Нина рассказывала. Неохота было огурцы поливать, они и не уродились, и арбузов даже завязи, нет. А у Маморцевой Федоры  и огурцы всю землю закрыли, и арбузы хорошие.  Иду,  говорит мимо её огорода, аж слюнки текут. Всегда охота того, чего дома нет. А как взять, забраться в огород стыдно от людей днём идти неудобно. А я решила ночью сходить. Ночью тебя никто не видит, да и ты ничего не видишь: не пойдёшь же с фонарём по чужим грядкам лазить. Решила без фонаря сходить. Зашла в огород, прислушалась, кругом тишина. Никого не видно, а мандраже пробирает.  Я, говорит, легла на землю в грядках и покатилась с боку на бок. Что попадётся под бок, то и срываю. И кругом тихо, и меня не видно на земле. Прикатала все грядки, собрала мелкие огурцы, да крупные арбузы, и домой прибежала с овощами.
     - Смотри, как бы какой штырь или гвоздь не пристроили б тебе.
«А я, говорит, больше к ней не пойду».  Да слух-то пойдёт по людям, сразу догадаются, что там делали и почему все растения примяты. Федора ставить не будет, не к чему уж теперь. А другие меры примут.
   - А моя соседка на аборт собралась, а мужа как год дома нет: на север уехал длинные рубли собирать – рыбу чистят на корабле, а шофёр тут один к ней захаживает, чистит у неё золотую рыбку, - поделилась Евдокия, а бабы скромно посмеялись.
    - А я в Китай ездила, -  отозвалась Татьяна.
    - А мы думали, ты к сыну в гости ездила, долго не видно было, всё свекровь управлялась, - осведомилась Галина, - и зачем туда тебя черти носили?
    - Ох, бабоньки, и не говорите, - начала делиться своими впечатлениями Татьяна. – Сын-то у меня на границе с Китаем служит. Ну, поехала я к нему, поначалу, в гости. Приехала, на радостях погуляли. А утром никак встать не могу: спину разогнуть не могу, и в шее хруст стоит – ни пойти, ни головы повернуть не могу. Сноха ко мне, мази предлагает, а сын и предложил в Китай съездить. Он там тоже был, на массаж ездил. Взял он мне путёвку, купил билет, посадил в поезд, познакомил с пассажирами, чтобы там не заблудилась. Словоохотливые попутчики попались, уже по несколько раз там были. Повезло мне хоть в этом деле. Приезжаем в Китай, проверяют у нас документы; всё быстро и просто. И в тот же день к врачу попала. Вы, не представляете, как может ласково и нежно их врач относится с тобой, что даже собственный муж на такую ласку не способен. Да кто их тут чему научит? А там такая нежность, такая ласка, ну хоть не уезжай из больницы. Грешным делом, подумала, вот попроси он у меня тайным делом заняться: ну не отказала бы я. А дома таких мыслей сроду в голову не приходили. У нас же баба – это не фантазия, а так природная необходимость. Он дело своё абы, как сделает и отворачивается быстрей к стенке. Вот спроси у него, что и как тут у нас, так он уж и забыл от первых любовных игр. Ну, это ладно, все мы чем-то грешны.   А китайский массажист, и говорить старается шёпотом, и по всем местам так ласково проглаживает, это с нашими массажистами никакого сравнения.
 И вот я три дня проходила, и мне полегчало здорово.
    - А он нигде больше тебя не гладил? – допытывалась Галина. Мне не гладил, а вот женщины хвалились, что если охота придёт, так может и там пассаж сделать. Особенно этой услугой пользуются, говорят, мужики. Любого импотента оживить может.
    - Да, что ты говоришь, неужели и моего смогут вылечить? – встряла  разговор Прасковья.            
    - А, что уже всё? Мелко пашет и часто останавливается? Будто с виду справный, и разговоры щекотливые всё заводит, - удивилась Галина.
   - Только разговоры-то и остались. А так, как мужик, весь вышел, был, и нет теперь. А где ж путёвку туда брать?                АНОХИН Е. Д.               
                ----------------------
                ЗЕМЛЯНЕ  МОИ  ЗЕМЛЯКИ
                ----------------------------------------            
                Рассказы.
               
                В БАНЕ.

        - А в субботу мы не ходим на работу, а суббота у нас каждый день…
Напевая вполголоса песенку, и снимая с вешалок берёзовый веник, светящийся изумрудными зелёными листьями, дед Иван Шаров собирался идти в баню.
         - Что это ты распелся, старик? С каких таких радостей?  Хоть бы мне, что ли  сказал, - услышав песенку своего мужа, с подначкой спросила его жена Клавдия.
Тот, стараясь удержаться на юмористической ноте, отозвался:
          - Клава, ты что забыла, что  сегодня три праздника у мужчин; сегодня суббота; баню топят, блины пекут и баб…
           - Хватит, хватит балагурить, знаю я твои байки. Только сегодня три праздника для мужчин, а не для тебя. Был мужик, да весь вышел. Помолчал бы уж, - стараясь поддержать разговор с мужем, но в то же время и пыталась, как-то охладить его превосходство.  Но и стремилась поддержать его  напускной юмор.
          - Ладно, уж довольно, разбушевалась. Всё тебе не так, другие хвалят, а тебе не угодишь, - раззадоривая жену, будто с обидой, ответил муж.  Но в голосе слышались тёплые, юмористические нотки, в ответе Ивана, - только бы критику наводила, - потом, с ещё большей теплотой, попросил, - Клава, приготовь бельё. Пойду в баню, в коммуналку.
         - А, что рано-то? Никого там, поди, нет ещё, - уточнила жена.
         - В первый жар пойду. Да и толочься я не люблю. Привык  один париться.  Всё не могу привыкнуть мыться гуртом.
       Вчера принесли пенсию. Иван разложил деньги по статьям расхода.
       Так он делал всю свою жизнь и сейчас? и тогда когда работал в колхозе. При этом он в основу своего правила положил требования греческих рабов, - «Хлеба и зрелищ»! Когда жил семьёй, с детьми он на «хлеб», то есть на питание, тратил половину денег, двадцать процентов он тратил на одежду, двадцать процентов уходило на жилище – ну там ремонт, уголь, дрова, ремонт скотных пригонов и ограды и т.д. И десять процентов он тратил на «зрелища», ну, там, на посещения кино, концертов, покупку художественных книг себе и детям, на подписку газет и журналов, и на канцелярские расходы. Иногда он из первой статьи выделял какую-то часть и на выпивку, что делал с обоюдного согласия жены. Если она возражала, или просто не проявляла желания или не высказывала согласия, он отказывался от этого. Теперь же пенсия его распределялась по сокращённому количеству статей расхода, но продолжал придерживаться  ранее заведённому порядку; требованию рабов.
    Все рабочие дни они с женой работали в детском саду. Она всю жизнь там работала заведующей, а Ивана, после выхода на пенсию, попросили  исполнять там обязанность хозяйственника в этой вечно орущей, дерущейся, и мирящейся ораве. А по субботам и воскресеньям им предоставлялся выходной.  В эту субботу Иван ушёл в баню и занялся своим обычным делом; напарился, купил пива и сел в зале за стол: то пиво попьёт, то уткнётся в районную газету, которую  читал с удовольствием.
     - О, Иван Данилович, здравствуйте, кого я вижу, сколько лет, сколько зим! Ты откуда взялся? Вот встреча так встреча, земляк, однокашник, - приговаривая и подняв руки вверх, от раздевалки шёл к столику Ивана кругленький розовощёкий старичок - Митрофан Курносов. Иван поднял голову, потом встал и протянул руку для рукопожатия. Поздоровавшись, они уселись за Иванов стол. Друзья увлечённо заговорили -  и слышно было лишь – «а ты помнишь, а ты знаешь?  Митрофан поведал, как после школы он уехал в город жить.
Прожив три года, вернулся домой. Женился, жил с родителями, которые и вырастили ему его трёх детей. Те окончили школу, учились в техникуме, приобрели специальность. Но, воспитанные отцом, домой не вернулись. Он им так и сказал: - «Тут ловить нечего. Я всю жизнь пропахал, и ничего не нажил». На что его мать заметила: - «Носом пропахал всю жизнь. С кем доживать-то будешь? Горе ты моё луковое»! На что сын ей, на серьёзном тоне, ответил тогда: - «С вами; у вас пенсия с отцом хорошая, мне хватит».  Помнится, мать промолчала.  Лишь горестно покачала головой.
      Потом эта семья уехали из села, и Иван ничего о них не знал, и не слышал.
    Иван рассказал Митрофану о своей жизни. О том, как  он с окончанием средней школы получил аттестат зрелости и удостоверение тракториста. И на второй день ушёл с отцом в бригаду, и там ему дали трактор, и отправили вместе с отцом пахать паровое поле, а осенью они пахали зябь, за эту работу платили хорошо: и Иван, к радости матери, получил много хлеба.  Ему это понравилось, и он продолжал работать на тракторе до самой армии.
      В армии он служил танкистом; и знания его в технической области намного расширились; и он стал хорошо разбираться во многих марках двигателей. Это ему сильно пригодилось. 
        Когда в колхозе главный инженер организовал курсы повышения квалификации, Иван стал их посещать.  А на экзаменах он отвечал так увлечённо и с таким кругозором в технической области, что инженер сразу ему поставил за все ответы на вопросы билета одни пятёрки и тут же объявил, что вместо очередного второго, присваивает ему первый класс механизатора. Члены комиссии с этим решением согласились.  Иван стал работать ещё увлечённее, и старательнее.
      На третий год его наградили медалью «За доблестный труд». Годом позже его наградили почётной грамотой, и решением Райисполкома, поощрили  внеочередной покупкой легкового автомобиля.
    Свои успехи в работе он относил не столько своим стараниям, сколько примеру своего отца – всю жизнь свою проработавшего трактористом и ни разу не менявшему, ни места жительства, ни работы. Он часто говорил  на собраниях, когда его просили выступить перед молодыми товарищами: - «Где родился, там и пригодился», «От добра, добра не ищут». Иван это усвоил на всю жизнь. Но из памяти не выходили слова комсорга Полины, которая в конце любой беседы высказывала: - «Что для нас с вами является счастьем? Это то, чтобы работать лучше всех, быть передовиком в своём коллективе. Тебя заметят и поощрят, либо добрым словом, грамотой, медалью, да и сам, а потом и семья будут жить в достатке. От этого на душе будет теплее, и настроение будет приподнято. И не ходить ты будешь по земле, а летать. Как птица на крыльях совести, и свободная, без упрёков от товарищей своих»!
   В скором времени Полину избрали секретарём парткома. Обязанности её расширились, и она курировала в основном кадровые вопросы по организациям села. Тут требовалась тонкая политическая жилка, зоркий взгляд и умная оценка событий, и характера, и качества человека; его пригодность к той или иной работе. Иван Полину сильно заинтересовал своей добросовестной работой и порядочностью. Он годен был, и способен быть руководителем.  Но беда его была в том, что он никогда не изъявлял, и не высказывал  вслух такого желания. Вёл среди людей свободно, смеялся вместе со всеми и рассказывал анекдоты всякого содержания.  Иногда даже  на темы – «Ню». Полина это знала и слышала, но замечаний не делала, ибо понимала, что со временем это пройдёт. Но смущало её то, что Иван, вот уж третий год после армии, а всё не женится. И неслышно было, чтобы с кем дружил, или «таскался» по бабам.  Что это? Физический недостаток? Или не умение общаться с девчатами? Или сильно увлёкся работой и не понимает, что на всё природой отпущено определённое время в жизни каждого человека?  И что нужно, и необходимо, делать любое дело в своё время. Жизнь, что поезд на ходу, опоздал и останешься на этой станции на всю жизнь. А как ему об этом сказать? С девчатами она смело говорит о жизни. Внимательно выслушивает замечания женщин. А тут как? И что делать?  Хорош бы, вышел руководитель, да холостяки считаются несерьёзными людьми.  И она ввела Ивана в список своего журнала в главу работы с руководящими кадрами. Она поставила три задачи влияния на Ивана и его судьбу. Первое – нужно его женить.  Второе принять в партию, третье – воспитать в нём руководителя и сделать бригадиром. В беседе с председателем, она получила от него одобрение.  И тот даже похвалил её, и назвал – мудрой. Но подойти к Ивану с этими мыслями она сама не решалась долго. И лишь случайно догадалась однажды, что нужно встретиться с матерью Ивана, и как-то разузнать эту сторону его жизни. Но беспокоилась и переживала, и боролась с совестью, набираясь смелости, она напрасно. Полина не ожидала, что это всё так просто обернётся.
    Встречая вечером своих коров из стада, Полина придержала мать Ивана и спросила её: - «Чем же её сын вечером занимается, дружит ли с кем»? А мать, будто этого и ждала, и стала убеждённо расхваливать сына за работу, и ругать за его монашескую жизнь. «Ты бы уж помогла мне его уломать. Время самое подходящее, дальше больше всё пойдёт на убыль». Мать так разоткровенничалась, что Полине стало немного стыдно, но в то же время она получила полный урок о любви и жизни, и надолго запомнила содержание такого урока. Она часто потом его применяла в жизни и в своей партийной работе, но, конечно, не употребляла расхожих деревенских, простонародных выражений, слов, и определений. Они договорились наступать  на Ивана с двух флангов. И на вопрос матери, - «До каких пор ты будешь монахом сидеть? Дружки уж давно поженились! Девчат всех разберут и тебе не достанется»! Он отвечал односложно и нехотя: - «Некогда». А Полине ответил, - «Не на ком. Ты же занята. Найдёшь, такую дивчину, как ты, женюсь».  Полину, такое откровение, сильно смутило. Но не остановило. Она стала перебирать в памяти незамужних девчат.  Но, чтобы похожую на себя девушку не находила. А тут совсем  нечаянно случай выпал. Нужно было подобрать политинформаторов на все производственные участки из числа учителей, работников Совета и специалистов колхоза. И тут только она обратила внимание на заведующую детским садом, Клавдию. Ей уже исполнилось двадцать три года, а ходила в холостяках. Что это такое? В чём дело? Какой она имеет дефект? Какой недостаток в характере?  Она отложила авторучку и задумалась.  Стараясь разобраться в человеке, и каким-то образом ему помочь, сказала себе мысленно. Многое в жизни случайно, не всё происходит планово. Нельзя планировать человеческие отношения, но содействовать и помогать им это моя задача. Ну, вот и пусть Клавдия идёт политинформатором в тракторную бригаду, где работает Иван. Может случай и сведёт их. Как говорят старики, - «А вдруг, да господь поможет». Полина тут же вызвала к себе по телефону Клавдию и дала ей поручение быть политинформатором, подсказала тему для беседы, сказала, где взять материал и когда прибыть в бригаду. А там после лекции будут вопросы у слушателей.  Так, что бы она их записала и потом нашла на них ответы и приготовилась к следующему занятию. Так интереснее работать и приятнее становится на душе. Ну, там видно будет по ходу беседы, какие будут вопросы, и над чем вам надо будет работать. Желательно, чтобы вы смогли там организовать группу ребят – передовиков для встречи с учениками школы. Обрати внимание на Ивана, мы планируем поставить его бригадиром, как хорошего работника, да вот незадача, холостой он, несерьёзно будет. Полина внимательно посмотрела в глаза Клавдии, стараясь, будто просверлить их и увидеть там, в мыслях её реакцию на её слова. Но такого увидеть не смогла, кроме небольшой тёплой искорки, которую та закрыла веками и оставила эту тайну в себе.
  Лекцию Клавдия приготовила и пришла в бригаду к концу рабочего дня, когда трактористы съезжались и ставили трактора в гараж на ночёвку.
  Мужики устали и спешили по домам, но бригадир попросил их задержаться, чтобы послушать лектора. Те, хоть и нехотя, но согласились. Но после лекции вопросов не задавали, и стремились поскорее уйти. А когда Клавдия попросила выделить передового механизатора для встречи с учениками школы, мужики охотно назвали Ивана и тут же ушли. Клавдия стала с ним составлять план проведения беседы и оговорить срок встречи. Бригадир, видя, что они обходятся без его помощи, тоже тихо вышел и ушёл домой. Клава отделила один лист из тетради, и Иван стал записывать рекомендации Клавы, о чём с учениками нужно разговаривать. Она стала вспоминать свои школьные годы и походы учеников по цехам завода, их неподдельный интерес ко всему, что они видели. В городе это всё было скрыто за его стенами и поэтому для них это было в диковинку.  А тут, в селе всё на виду, некоторые ученики даже катались с отцами на тракторах. И видели, как выглядели трактористы в своих запачканных комбинезонах. Иван понимал это. И поделился с Клавой своим мнением, что не стоит детям рассказывать  о технологиях возделывания культур, а просто поделиться с ребятами своей жизнью, и как он стал трактористом, и о своих успехах. И о своём желании работать всю жизнь на тракторе, как и его отец. Клава согласилась, но потом неожиданно спросила: - «А почему ты не женишься»? Иван удивлённо посмотрел ей в глаза, считая, что это не относится к теме встречи с учениками. Но ответил: - «Некогда, всё работа. Некогда по клубам и танцулькам ходить». Иван не запомнил дальнейший разговор, но окончание помнит до сих пор. «Ты, что, Ваня, больной»?  Он пожал плечами и внимательно всматриваться стал в её искрящиеся глаза.  «Тогда в чём дело»? «Не знаю, наверно не умею с девушками обращаться. Как ей говорить? Что так и сказать: - «Давай поженимся! Она ж меня на смех поднимет». А что ещё делать не знаю»? Клава повернула лицо и стала смотреть в окно на улицу. Там было темно и безлюдно. «От тебя требуется добрая настойчивость».  И дальше Ивана понесло. Он схватил её  руками в охапку и приподнял. Клава молчала, и только закрыла глаза.  Иван шагнул с ней к стене.  Выключил свет, накинул крючок на двери, и положил её на стол. Она не прижималась к нему и не отталкивала, отдавшись его воле, и доброй настойчивости. А в самый разгар страсти, только произнесла: - «Что это ты делаешь, милый Ваня»? На это он не сказал ни слова, и…, да ладно об этом.
   Свет включать не стали. Они не знали, как можно теперь смотреть друг другу в глаза. Клава лишь тихо спросила: - «А, что дальше»?  Иван не знал, а что дальше, и тихо на ухо ей сказал: - «Пойдём, пожалуйста, к маме».
     А когда мать на его стук открыла дверь, и увидела сына стоящего перед ней в обнимку с Клавой, спросила: - «А это, что такое, сынок»? На что он ей только и ответил: - «Женился».  Мать взяла Клаву за руки, провела в столовую. Посадила за стол и произнесла: - «Ну, слава тебе Господи»! Потом прошла в свою спальню, стала тормошить мужа и делиться своей радостью. После этого много чего было в этот вечер, он уж не помнил. Была, конечно, свадьба, поздравления и много веселья.  В том же году Ивана приняли в партию, и через месяц его избрали бригадиром, вместо бывшего, который ушёл  на пенсию.  Следующий год для Ивана был такой же удачный и приятный. Бригада получила пшеницы по двадцать пять центнеров с гектара и его представили к награждению орденом «Славы». И в этом же году Клава наградила его более важной наградой: родился сын. Его назвали Даниилом, в честь деда. Потом родились погодки три дочери. На, что сосед Ивана, как-то высказался: - «Ну, распечатали»!
       - Вот так и живём, - подвёл итог разговора Иван, - колхоз помог построить мне дом. Мы его поставили рядом с отцовой усадьбой. Удобно было жить. То я к ним, то они ко мне. Всё вместе, всё помогали друг другу. Я и не заметил, как дети выросли. Клавдия так и продолжает в садике работать. Я бригадиром проработал до самой пенсии, а сейчас попросили в садик по хозяйству управляться. Родителей уже не стало, в их дом перешёл мой сын. Он бойчее меня оказался. После окончания средней школы, они устроили выпускной бал; веселились до самого утра. А утром он пришёл домой и не один, а с невестой.  Зашли в дом, а сын и заявляет: - «Я не буду повторять вашей ошибки; тянуть резину до старости, мы решили пожениться, так как оттягивать со свадьбой уже нельзя». Я слушаю и не пойму, а почему это откладывать нельзя.  Ведь через полгода в армию идти надо, а его жениться приспичило.  А Клавдия шепчет мне на ухо: - «Молчи уж. Она сама вторая. Присмотрись ладом». Ну, моё дело телячье, решили жениться, так пусть будет по-вашему. Через полгода сноха родила, в мою честь назвали Иваном. И в это время сына призвали в армию. Отслужил год; сейчас ведь по одному году служат, приехал домой, а сын уже ходить начал. И пошёл он на трактор и до сих пор работает. Сколько бы его не упрашивали принять бригаду или возглавить ферму или мастерскую, он ни в какую.  «Я, - говорит, - на тракторе еду и чувствую себя богатырём. Все люди, которые идут или едут на лошади, или встречаются легковые машины, кажутся мне игрушечными, нарошечными, карликами. Я постоянно боюсь, как бы кого не задавить. А люблю я работать в поле, когда я один на полосе; никто меня не опасается, ни я, ни за кого не переживаю. Я так вальяжно развалюсь в мягком кресле. Осматриваю поле перед собой. Птичек вижу, любуюсь их работой, и   любовными играми; всё думаю; какие маленькие создания, а тоже чувства имеют, и друг к другу стремятся; я всё думаю это не есть ли души людей превратившиеся в птичек, и прилетевшие ко мне на полосу. Радуются солнцу, друг другом, и меня веселят. Трактор идёт, лишь попыхивает дымком из трубы, будто великан трубку курит среди такой красоты. И я принимаю в душу такое величие и красоту. Разве я брошу свой «Кировец», никогда! Пока буду, способен понимать и видеть красоту, и питаться ей, я не уйду с него.  Мне мой дед рассказывал, как тут работал его отец, то есть мой прадед Дмитрий Давыдович. Пахал на лошадях, а зимой расставлял самодельные щиты для задержания снега. И остальное время вывозил куриный помёт, собирая его по дворам. Думаю; как же это я уйду с этого поля, где птички летают.  Тут обязательно есть и душа прадедушки моего. Он меня оберегает от несчастий, и помогает мне выполнять по две нормы. Мне радостно на душе, а что мне ещё надо. Этого очень мало кто имеет. С кем ни встретишься, всё жизнью недовольные. А не подумают – жизнь-то тобой довольна?  Недаром же говорят: - «Как аукнется – так и откликнется». Вот такой у меня внук Иван.
    Митрофан слушал, иногда припадал к банке с пивом, посматривал на товарища, задумался. Очнулся лишь тогда, когда Иван спросил:
          - Ну, а ты где пропадал? Где дети? С кем живёшь? Как жена?
Митрофан отодвинул от себя порожнюю банку, вытер ладонью губы и жиденькую рыжую бородёнку, стал вспоминать, стараясь, больше упор сделать на достижения детей и на превосходство их над детьми Ивана.
   - Детей я оставил со своими стариками. Они их вырастили.  И с ними им удалось окончить  среднюю школу. Мы с женой иногда посылали им немного денег. А так они жили на пенсии дедов своих. Они поступили в техникум и окончили. Устроились на работу.
   Мы с женой объехали всю страну, как говорят - «объехали Крым и рым». А когда к старости работать стало невмоготу, мы вот вернулись домой. Хорошо, хоть родители сделали завещание на меня, и дом стоял заколоченный, ждал меня. А дети мои молодцы. Я им иногда письма слал; убеждал; что нужно внимательно присматриваться к жизни, и не ловить ворон. Идите работать туда, где деньгами пахнет. На земле толку мало, в селе достатка не наживёшь. Не только там коттедж построить, но и иномарки не купить. Они меня послушались. Старшая дочь ресторан имеет в городе, рукой не достать, богатая; писем не пишет. Приучил я их к самостоятельности. Вторая дочь после техникума   поступила на работу в краевое Управление, а потом удалось окончить Банковский Университет. А вот недавно, перед тем, как нам объявили о надвигающемся кризисе, уехала во Францию. Богатая стала – чёрт клюкой не достанет. Молодчина дочь - умистая такая! В бабушку видимо удалась, да и меня послушалась. Дома, тут нечего ловить, особенно на земле. Только две её дочери не поехали с матерью; в городе живут. Одна социальным работником работает, а другая работает в доме престарелых, за стариками ухаживает. Наверное, за чужими стариками выгоднее ухаживать, чем за родными бабушкой и дедушкой. Родные внучки за чужими стариками ходят, а чужие за нами. Всё куда-то шиворот, навыворот.
   Ну, а сын ещё умнее  дочерей оказался. Тут он Педагогический университет окончил, в науку ударился. А потом кто-то его на ум наставил. Он собрался и уехал в Канаду.  Там бизнесом занимается. Открыл несколько магазинов и возит товар из Китая, и в своих магазинах продаёт. На один затраченный рубль при покупке товара получает навару пятьдесят рублей. Что ж тут не заниматься? Богатый купец получился. Приезжал вот недавно, ко мне на день рождения, хвалился и меня благодарил за мои письма. Говорит, что женат на американке.  Двух детей имеет.  Имена только я их не запомнил, не по-русски назвали.
    Приглашал к себе жить, да жена болеет, не может ходить.  Ноги парализованы, с койки не встаёт; под себя марается. Кормлю её из ложечки. А как постель перестилать, да сменить потребуется, так соседей зову, чтобы жену поднять, обмыть её, а уж потом и койку заправить. Не знаю, как дальше жить буду. Скоро огород сажать, а я один и не справлюсь. Опять людей   просить придётся. Думали сначала-то корову завести, да уж теперь и не к чему, не справиться мне одному.
        - Да ты бы в Совет обратился, попросил себе социального работника, - сочувственно отозвался Иван.
        - Назначили мне одну женщину. Так она говорит, что не может у меня сидеть весь день. Принесёт лекарство из аптеки, ну хлеба там из магазина, приберёт по дому и айда к другому инвалиду. А сегодня посоветовала, чтобы я обратился в дом инвалидов, чтобы туда приняли. Да сама сомневается.  Что при живых-то детях в дом инвалидов могут и не принять. Вот не знаю теперь.
           - Поговорить надо с Полиной; она теперь у нас колхозным юристом работает. Если можно, то она тебе поможет устроиться, - посоветовал Иван.
      Уличная дверь в зал бани отворилась, и вошёл мальчик семи лет, осмотрелся и направился к деду Ивану.
       - Деда, здравствуй! Мы с папкой за тобой приехали.  Что ты так долго?
       - Да, вот засиделись с товарищем. А где отец? – осведомился дед.
        - За тётей Дусей поехал. А мне велел тебя приготовить, они скоро сюда вернутся. Остальные уже все собрались, - пояснил мальчик.
         - А по какому случаю? – поинтересовался Иван.
         - У папы праздник – он сегодня сдал экзамены и получил первый класс механизатора. У меня праздник – закончил подготовительный класс на одни пятёрки. У бабы Клавы три праздника.
          - Это, какие же праздники у твоей бабушки, - спросил Митрофан.
          - Я не знаю.
          - А, что ж не спросил, - снова осведомился Митрофан.
           - Да, я спрашивал. Она сказала, что сегодня три старинных праздника. Я спросил, какие праздники. Она сказала, что много будешь знать, так скоро состаришься, - разъяснил мальчик.
          - А ты, что верующий, старинные праздники отмечать? – допытывался Митрофан, - и, что она тебе ещё сказала?
          - Ничего не сказала, щелкнула по затылку и начала блины печь, а мы поехали деда искать.
  Дед Иван улыбнулся, крякнул, согнал улыбку, провёл ладонью по всему лицу и отозвался:
        - Раз так, то надо собираться.
        - Ты, Иван, оставь мне веник, я попарюсь, и если не жалко, и мыло.
        - Бери, Митрофан, не жалко. Товарищ детства всё же.
Митрофан поднялся и пошёл в парилку, мелко-мелко переставляя ногами, сам сильно согнулся в пояснице, опустив руки перед собой, как плети, стараясь тем самым вызвать повышенную жалость к себе у деда с его внуком.
      А когда вышли на улицу, внук спросил деда:
         - Это, с каким ты побирушкой разговаривал, деда?          
         - А, так…- отмахнулся дед Иван, и они сошли с крыльца бани. 

                Начало- 2004 – окончание – 13 – 12 – 2008г.       
 
         
               




                НЕЧАЯННАЯ  ЛЮБОВЬ.
                Рассказ.

                Букет.

    Кондукторша объявила остановку, и Кеша вышел на залитую солнцем площадку. Трамвай, прозвенев серебряным колокольчиком, ушёл. Кеша пошарил через материал пиджака внутренний карман; где лежал полученный им только что диплом, тот был на месте. Поправил академический значок на груди, пригладил рассыпавшие волосы на голове. Порылся в кармане брюк, нашарил деньги, вынул, посчитал, и направился к стеклянной  витрине огромного магазина, возле стены которого стоял складной столик. На нём в посудинах с водой  находились яркие свежие цветы.
     Заметив восторженное лицо Кеши, продавец грузин с чёрной с проседью  копной волос, радостно улыбаясь, и приветливо взмахивая растопыренными пальцами обеих ладоней, приглашал Кешу к себе, с бесконечными прибаутками и скороговоркой. Цель грузина и Кеши совпали.
            - Подходи, дорогой, жалеть не будешь! Всю жизнь будешь меня вспоминать, благодарить будешь! Подходи, дорогой, выбирай любой. А хочешь, я сам тебе выберу! Я вижу, что праздник у тебя, счастливый ты весь! Как можно это оставлять без цветов? У тебя радость и цветы радость, а вместе это уже счастье! Кто от счастья откажется? Давай, сколько есть, выбирай, сколько желаешь!
      Кеша собрал в кулак всю наличность и положил перед грузином. Тот только мельком посмотрел на деньги, и, взяв двумя руками букет из разных цветов, протянул Кеше. Ещё раз окинул взглядом Кешу, полюбопытствовал:
            - По какому случаю? К кому спешишь? Что отмечаешь?
           - К невесте на свидание иду, - стыдясь своему признанию, и большой неуверенностью в душе, ответил Кеша, присматриваясь к букету, и примеряясь, как бы лучше их взять и держать, а потом и нести эти такие пышные и милые цветы.
     Грузин вынул из-под стола серебристый пакет, и с заученным торжеством в голосе, заставил Кешу:
            - Вот, опускайте сюда, молодой человек, свои цветы. А вот ещё и открыточку возьми. Напишешь душевные слова своим пылким и молодым сердцем о своих чувствах и надеждах к своей любимой.
Кеша с благодарностью за понимание незнакомого, но понятливого человека, посмотрел на улыбающегося грузина, принял и открыточку. Самому бы ни за что не догадаться, во всяком случае, в этот момент, при стольких переживаниях  сегодняшнего дня. А в голове пробежала мысль.  А чем же платить за пакет и открытку, денег-то больше нет. Он вопросительно бросил на грузина смущённый и виноватый взгляд. Тот без слов догадался заминке Кеши, и только щелкнув пальцами, подбодрил:
        - Дарю, дарю, дорогой, не стесняйся. Это тебе на память обо мне и на твоё счастье; букет тебе принесёт истинное счастье, выше и больше которого у тебя никогда не было и не будет. Много в жизни каждого человека бывает случаев.  Некоторые помнятся всю жизнь, но ярче и значимее, нет и, не будет, как встретить свою любимую; и только с ней испытать это счастье, и сгореть в огне любви. И все идут на это с большим желанием и готовностью. Иди, дорогой, и дай бог тебе удачи. И букет тебе счастье принесёт!
    Грузин, что-то ещё говорил; то заученные фразы обыдённой работы продавца цветов,  то свои пережитые и испытанные моменты, то слова и мысли из светлой, и доброй книги жизни о любви. Он много поездил по белому свету.  Насмотрелся на разных людей, и на их разные судьбы, и поступки, и потому много познал, и мог много говорить полезного, и нужного для каждого человека; и во всех словах, и пожеланиях звучало главное, необходимое и светлое. Он знал теперь, что нужно людям, и он дарил им это; добрые и светлые слова и милые, и яркие цветы. Он был и оставался быть довольным своей работой, так как отлично видел и понимал; чего людям не хватает, чего в их жизни много достаётся ненужного им и грубого. И его слова, и его цветы пользовались спросом, и разбирались людьми.
       За счастьем всегда образуется очередь. И только смелым, и настойчивым оно достаётся.  А для смирных и скромных, для стеснительных людей, тоже достаётся; но в большинстве своём случайно и нечаянно. А те, осознав это; так дорожат, и так берегут эту любовь и это счастье всю свою жизнь. Но счастье их, как и они сами незаметны, и отыскать таких людей, как и их любовь; ох, как непросто! И лишь один господин, Господин случай, может вам помочь, как и обладателю этого счастья.
    А Кеша мечтательно размышлял; как это, всё-таки, хорошо! Он никогда не писавший стихов, сначала про себя, а потом вслух, но не громко, пропел:
          - Хочешь, верь – хочешь, не верь теперь Кеша инженер, Кеша полный кавалер!
  Он прошёл по тротуару Ленинского проспекта. Свернул на асфальтированную площадь перед заводским клубом «Трансмаш». Сел на деревянный диван, покрашенный голубой краской, и горевший яркой голубизной на фоне чёрного и блестящего асфальта, и зелёного острова огромной клумбы. Сердце усиленно стучало, душа пела, а мысли тревожно трепетали в молодом мозгу.
     Сейчас он забыл и не думал о прожитых годах, когда работал на заводе.  Ходил в этот клуб в художественную самодеятельность, в его огромную библиотеку, про учёбу в институте на заочном факультете. Всё отошло на время, на задний план. А впереди, перед ним стоял дом из красного кирпича. Вон тот балкон с огромным окном, и с дверью выходящей на площадку. Вот бы она появилась;  господи, выведи её! Проспект гудел десятками пробегающих автомобилей.  Стоял постоянный, несмолкающий гул, который заглушал его голос, и Бог не мог расслышать его восклицаний.
    Он решил успокоиться, но не получалось. Душа пела, и слова продолжали появляться и выстраиваться в предложения и рифмоваться:
           - Коль не веришь, то проверь; чем я вам не кавалер. 
    Кеша положил букет рядом с собой на диван. Достал диплом в голубом твёрдом переплёте, положил на колено, на него поместил открытку, и стал писать: - «Дорогая, Мила, можешь поздравить: я получил диплом, теперь я инженер. Мне дали свободное распределение. Приходи вечером к девяти часам, к клубу Западного посёлка.  Буду ждать у телефонной будки. Надо решить, как дальше жить? Я бы хотел поехать работать в колхоз. О деталях поговорим при встрече». Он хотел подписаться, как обычно, словом Кеша, но передумал, и решил, хоть немного приподнять свой авторитет в глазах своей Милы; я теперь не Кеша, а Иннокентий Давыдович. Он так и подписал, и расписался. Знай, мол, наших; мы тоже не лыком шиты. Кеша от этого даже, незаметно для себя, посерьёзничал.
   Вложил открытку внутрь букета, прибрал диплом и авторучку, и пошёл к знакомому дому по полосатому пешеходному переходу.
    Поднимаясь на третий этаж, он всё думал: - «А,  что если Мила дома, и пригласит его в комнату, и станет расспрашивать и обсуждать их жизненную ситуацию. Это легко говорить; что возможно поехать в колхоз. Хоть это и есть истинный патриотизм, и истинная стойкость, но это же и жертва. Здесь, в городе и свет есть, и телевизор, и телефон. Асфальт кругом, имеется квартира со всеми удобствами, как у него, так и у родителей Милы, работа по часам. А там этого нет: и если всё это иметь, то это всё надо самому сделать. А как всё сделаешь – и жизнь кончится.  И попользоваться благами цивилизации времени не останется; разве, что для людей. О, Господи, а знают ли они добра?! И опять в рифму собралось: - «Если знать «хотишь», людям никогда не угодишь». Тут как складывается положение: то, что тут имеешь – потеряешь, и там не попользуешься».
   Кеша махнул решительно на себя рукой, как будто давая команду на старте к бегу,  упрекнул себя: - «Надо бы раньше об этом думать; выбирать лёгкую работу, и ходить по гладкому и тёплому асфальтированному проспекту. Вон, многие выпускники в городе устроились; смелые, наверное. А теперь-то уж, что, зачем пятится назад? Другая жизненная ситуация складывается, другая очередь подошла, и нет назад дороги «смелому» человеку. Старался хоть одним словом подбодрить и похвалить себя, и свой выбор.
  Он поднимался по бетонным ступенькам маршевой лестницы и думал: - «Если квартира замкнута; то букет вставлю в ручку двери. А если открыта, то…. Эх, будь, что будет, а там видно будет. Опять рифмовались слова. Уберу открытку, а букет подарю, а трудный разговор, возможно, удастся составить.
    Взявшись за ручку двери, Кеша нажал на неё, и та тихо подалась, пропустив его внутрь. Он вошёл; перед ним стояло большое трюмо. Кеша положил букет на тумбочку трюмо, прислушался. Из открытых дверей зала, занавешенных бархатными алыми шторами,  но одна пола шторы была закинута на дверь, доносились слова, и он видел, что там происходило.
Мать мыла пол. Мила сидела на диване, и читала журнал «Моды». Мать дошла до дивана, и Мила подняла ноги,  подобрала под себя, недовольно подвинулась ближе к спинке дивана. Голубой бархатный халат, подпоясанный одним пояском, без пуговиц, скатился с колен. Треугольник белых плавок ослепил Кешу.
     А когда мать, продолжая мыть пол, отдалилась от дивана, Мила опустила ноги на пол.   Пошарила пальцами тапочки, надела их и поправила халат.
     И, видимо, продолжая прерванный разговор, высказала, как нечто законченную, нелюбимую философию:
             - Самое главное в жизни, это захватить власть; хоть дома, хоть на работе, хоть среди друзей, хоть в семейном кругу. Ни с кем ею не делиться. Гнуть свою линию, и не сдаваться, подвергать критике любые чужие мысли и предложения, находить недостатки в любых делах у окружающих тебя работников,  соратников и коллег. А грамотные, а среди них много интеллигентных, завсегда люди стеснительные, а они тебя не будут перебивать. Но, и вдобавок, будут побаиваться, как бы ты их, чем не опозорила, или там, в какую неприличную ситуацию не ввела. А потому и будут помалкивать, да соглашаться.  Тут уж держи вожжи крепче, да плёточкой помахивай. Главное никому спуску не давай; что дома, что на работе, или где ещё там.
     Мать, видимо кончила мыть пол; поднялась, выпрямилась.  Потёрла руками поясницу. И, перед тем как взять ведро с грязной водой, отозвалась:
            - Это  что, так в журнале написано? Или сама так думаешь?
Не дожидаясь, когда мать Милы повернётся к нему лицом и заметит его присутствие, Кеша попятился к двери, так же тихо отворил её и выпятился в коридор, оставив открытой за собой дверь, а потом и спустился в подъезд дома.
     Сколько  дал Кеша тому, кто сказал бы, а что ответила Мила своей матери. А та, опростав ведро в туалетную урну, вымыла руки, и зашла в спальню, прилегла на время отдохнуть.
Уже перед вечером мать вошла в кухню, вскипятила воды, заварила кофе, и позвала дочь повечерять на балконе. И только тут мать заметила букет на трюмо. Она с радостью воскликнула:
      - Смотри, доченька, тут букет цветов такой шикарный лежит. А мы и не заметили и не услышали, кто это нам его принёс? Тебе, наверное. Иди, посмотри. Хорош букет! Шикарный! Со вкусом! Не как зря.
    Мать вздохнула, улыбнулась как-то загадочно и с грустью на лице; видимо вспомнила букет своей молодости. То был букет от своего суженного, который привёз её из центральной России, в этот далёкий сибирский город.
 Мать повернулась к входной двери, обнаружила, что она была приоткрыта, выглянула на площадку, там никого не было. Она взяла букет и подала дочери, а сама понесла поднос с чаем и закусками на балкон, спросила:
         - Ну, кто это нам такой букет прислал?
Дочь безразличным тоном ответила:
         - Да это мой ухажёр. Смотри, что он пишет. Нашёл чем удивить. Инженером он, видите ль, стал. Тут такими хоть пруд пруди.  Да ещё, что надумал, дурак безмозглый; в колхоз собрался. Во на, как угораздило. Десять лет в школе учился, да шесть лет в институте, а ума не набрался. Ну, ведь, ни на грамм не набрался. В колхоз его потянуло. В городе ему, что ли, место мало? От того, что он бы остался, в городе, что перенаселение получилось бы?
  Она хотела отнести букет в мусоропровод, но лень было идти в коридор, и она глубже засунула открытку в букет и выбросила с балкона на улицу, и,  садясь за столик к матери, произнесла:
      - Все порядочные люди в цивилизацию стремятся, а этот из цивилизации в заброшенный и забытый богом угол земли. Мать не отозвалась, и они приступили пить чай, и закусывать скукой городской жизни.

                Судьба.

    А в это время Варя на Уазике везла председателя своего колхоза на совещание в город. Их вездеход, поскрипывая рессорами, и шурша кузовом, будто живой, обрадовался ровной асфальтированной дороге, после сельских колдобин на просёлочных дорогах, шёл тихо и ровно. От этого Варю стало клонить ко сну.  Но светофоры, и снующие бесперечь машины, её тревожили и пугали.
   Трофимов рассматривал знакомый проспект; его дома, заводы, их трубы, дворцы культуры, магазины с огромными стеклянными витринами.
Он велел Варе занять крайний правый ряд на проспекте, и ехать тихо, ни кого не обгоняя.
    Вдруг он встрепенулся, протянул руку к рулевому колесу, будто намереваясь прислониться или даже ухватиться ладонью, проговорил:
          - Ну-ка, ну-ка, Варюша, притормози. Нас с тобой, кажется, с цветами встречают, - и указал пальцем вперёд и вверх.
       Серебряный кулёк с букетом цветов, перевязанный алой лентой, как паращутик, спускался с балкона. Варя подалась ещё правее и резко затормозила. Машина остановилась, и букет упал   ей  на капот.
         - Выходи, Варя, подбери букет. А вдруг это счастье твоё с неба свалилось. Бери, бери, Варюша, не стесняйся и не трусь.
   Варя вышла из салона и, взяв букет, вошла и села на своё водительское место.
         - Ну-ка посмотри, что это за цветы, и есть ли там, что внутри? – поучал Трофимов Варю. Та подала ему букет и, включив скорость, поехала дальше. У Трофимова тут, где-то жила сестра, у которой он намеревался заночевать с Варей. И поэтому он, взял букет в руку, а сам внимательно рассматривал дома и переулок, куда нужно было свернуть с проспекта. Он подавал команды водителю, и вскоре Варя подъехала к указанному дому. Варя остановила машину против указанного окна. Они посидели немного, стараясь успокоиться от долгой езды и тряски по просёлочным дорогам. Трофимов рассматривал букет и, обнаружив открытку, прочитал; задумался.
         - Что притих, товарищ председатель? Укачало, наверное; триста километров проскакали – не шутка. Мне-то ничего, а вам, наверное, ощутимо?
       - Конечно, ощутимо. Варюша, да не от того я призадумался. Дума больно смелая в голову засела. Никак не могу в голове мысли по порядку сложить!
        - Ну, и, что там такое? – Варя взяла, протянутую председателем, открытку, стала читать. Тоже задумалась: - «Не от добра букет был выброшен». Варины мысли перебил Трофимов:
        - Ну, что, Варюша, рискнём? Давай завлечём к себе, в село инженера. Это тебе не фунт изюма. Это ого, го! Это специалист, и не какой ни будь. А инженер. Он нам сейчас ой, как нужен. Ты даже не представляешь себе это.
       - Ну, и, что из того? Я то тут при чём?- повернув к председателю удивлённое лицо, отозвалась Варя.
        - Ты-то тут и при том! – воскликнул Трофимов, обрадовавшись, пришедшей на ум, мысли. И не давая ей оправдываться и отказываться, он продолжил настойчиво и убеждённо, - сейчас время шесть часов вечера, а встреча назначена в девять. Так мы сейчас к сестричке зайдём, всё ей откроемся. Ты ванну примешь, в парикмахерскую сходите с сестрой. Потом вытрясем у неё прежние девичьи наряды, выберем наилучшие, тебя нарядим. Сделаем из тебя современную городскую красавицу, и отправим тебя на свидание.
    Председательские слова, собственные мысли, и слова открытки – смешались в голове; затрепетали. Закружились; и ни как не могли уложиться в голове по порядку. Она любила арифметику, механику, и привыкла к их законам, закономерностям: там было всё честно и закономерно. К примеру – нажал акселератор, обязательно прибавится подача топлива, и мотор заработает быстрее. Отпустишь педаль, газ уменьшится. Машине пойдёт тише. Нажал на тормоз – машина должна остановиться. Тут всё верно и точно, и, главное справедливо, и понятно. Каждому действию своя педаль, свой рычаг, свой дуплет. А тут, что? Кто-то сбросил газ, мотор должен заглохнуть, а я, что должна на газ давить? Нет, что-то не так; на педаль газа давит водитель, а не пассажир. Да и рулевое колесо крутит водитель, а не тот, кто рядом сидит. А я в этой ситуации с букетом, и не водитель, и не пассажир, а просто посторонний пешеход. Да вдобавок ещё – пешеход на перекрёстке, на котором загорелся красный свет; сложилась предаварийная ситуация. А Трофимов-то, что думает, что он задумал? Она верила ему всё время совместной с ним работе. Не наблюдала она за ним, ни нахального взгляда, ни намёка, ни неприличного слова: всё у него открыто, откровенно, аккуратно. Разговаривает только о деле, о работе; никаких плоских шуточек не говорил. А вообще он мало с ней разговаривал; всё сидел рядом, смотрел на дорогу, да думал и думал постоянно. Это вам не ухажёры на полянке, а председатель колхоза. Сколько у него всяких забот? Вообще Варя никому не завидовала. А уж бригадирам и председателю колхоза тем более и никогда, и ни при каких обстоятельствах; она считали работу этих руководителей – адской. Эти должности давались этим людям, казалось ей, в наказание. Их всегда все ругают; и начальство свыше, и рабочие снизу. Это какую же шкуру надо иметь, чтобы такую работу вытерпеть и вынести!?

                Подготовка.

Председателева сестра, тётя Тася, была дома. Встретила брата и Варю с радостью, и даже тихонько всплакнула. Стала собирать еду и приглашала гостей к столу. Но Трофимов, и тут как дома, стал распоряжаться. Он отправил Варю в ванну, а сестру увлёк на кухню. И всё это время пока Варя мылась, и нежилась с устатку, в приятной воде, Трофимов усердно и настойчиво убеждал, и уговаривал, и доказывал свою правоту сестре. Хотя та и не сильно-то  ему возражала; только успокаивала и просила не горячиться, и подправляла его на правах старшей сестры. Он, хоть и ершился, и горячился, но потом соглашался, одумывался, и с ласковой  улыбкой приговаривал:
     - Вам виднее. Сейчас не мужики баб выбирают, и, тем более не родители, как это было давно, в старые – добрые времена. А всё бабы решают, практичные все стали. Не хотят за кого зря замуж выходить. Хоть с какими ты будь усами, или там вихрастым чубом, да в щегольских нарядах: а коли ты смолоду запивоха вонючий, да двух слов не можешь сказать в трезвом состоянии; а под градусом, словно индюк крыльями скребёшь по земле, да хвост свой распушишь.  Да слова всё с матюгами   перемешиваешь, и порой блатные словечки выплёвываешь, словно верблюд мокроносый. Обязательно будут девчата от такого жениха нос воротить, и сторонкой обходить. Уж, какая там «вертанутая особа», согласиться этот облёванный хомут на свою шею надеть; и себе и своим родителям на горе, и в наказание. А остальные все смолоду присматриваются, да приглядываются, да мечту в себе хранят тайную. И при подходящем моменте   найдёт способ нежное и нужное, и необходимое словечко сказать своему любимому. И так она удивительно узор своей любви вышьет, что и не заметишь, как, не только на девушку хомут наденешь, а наоборот; сам на себя, его наденешь, и понесёшь его всю свою жизнь с радостью и удовольствием. Любовь, что работа; глаза страшатся, а руки делают. Будто тяжело и хлопотно, а вот брось её; и сразу почувствуешь пустоту. Сразу поймёшь, что что-то не хватает, чего-то не достаёт. Что и живёшь ты будто бесполезно, и волочешься  по жизни, будто зацепившаяся тряпка за телегу. Вся грязь, вся пыль, вся короста твоя; и волочиться бесполезно и отцепиться бессмысленно. Без любви, да без работы, ты будто и на человека похож, а нет в тебе человеческой привлекательности, и ценности. И ты будто без стержня – вихлястый какой-то, не надёжный, и в конечном итоге; никому, и нигде не нужен. Нельзя такого человеком назвать. Ибо стоящие рядом «человеки» обидятся, и не из-за чванства своего, а больше всего от гордости и из чувства собственного достоинства. Человек, всё же, это должно звучать гордо. А не пошло. Нельзя марать пошлостью имя человека. Ибо от того, какую мы дадим оценку человеку, каким качеством наделим, или согласимся присвоить слову – человек – такое и будет наше общество, а от нас зависит. Каким быть обществу наших детей и внуков. Без любви, без труда человек опускается на ступень ниже, на ту ступень, от которой, поднявшись, в своём эволюционном развитии, на ступень, где он стал называться  человеком. Современный человек должен быть всесторонне развитым; и в меру физически, и в меру умственную. Не должен человек быть, как лошадь – только возы возить. Или, как попугай – только какие-то слова повторять; это есть не что иное, как недоразвитость, или однобокость. Я часто вспоминаю слова Маяковского: - «Папаша землю попашет, стихи попишет».
      Варя насухо вытерлась полотенцем, и в просторном халате с плеча тёти Таси, вышла из ванной. Разговор смолк. Трофимов присмотрелся, проговорил:
            - Ну, Варюха-горюха, тебя и не угадать. Ты, оказывается, первый сорт. Встреть я тебя в городской толпе – и не угадал бы.
            - Ну, уж скажете! Всё бы вам людей по сортам делить; первый, второй…
           - Варюша, да разве я их делю? Сами они делятся. Есть и первый, есть и второй, и третий сорт, а есть и несортовые – так себе, брак, мёртвый отход. Общество держится только на сортовых людях. Движущей силой является сознательный, патриотический, трудолюбивый и трезвый рабочий класс. А остальные или совсем не работают, или делают вид, что и они тоже надуваются; одни поднимают, а другие от показушной натуги краснеют, да подбадривают: не польза, а только один вред от так их. И, что с ними делать, как их переделать: чтобы пусть не польза, да хоть вреда бы от таких не было.
И куда от таких податься, или их куда девать?
        - А, вы товарищ председатель, об этом голову свою не ломайте. Вы с достойными людьми – достойную жизнь организуйте. А тех бросьте; сопьются сами, от заразных болезней вымрут сами; ну, вероятно – туда им и дорога, - включилась в азартный и спорный разговор Варвара.
        - Доченька, так ведь жалко, свои же! - вмешалась Таисия.
        - Вот у вас, председатель, допустим, нога заболела; гангрена началась, через сутки вам смерть. Что будете делать? Если жить захотите, вы быстренько к хирургу; и будете умолять его – отпилить вам больную ногу. Ведь – так? Конечно, так! И больно вам, и жаль ногу, а что делать? Отпиливать будут. Металлической ножовкой пилить будут. Стон, боль, крик, кровища, да и потом неудобно с костылями ходить. Конечно, протезик потом приспособите аккуратный; и будете дальше председательствовать. Конечно, если жить охота, да колхоз дальше крепить желаете.               
          - Ну, Варвара, ну Владимировна! Не знал я, что ты такая «кровожадная»!
          - Да не кровожадная я, а очень даже добрая; я хочу, чтобы вы живым остались, даже пусть без опасной ноги. А если бы ты пожалел ногу, то умер бы. Кому от этого польза? Ни себе, ни людям. Мы же с вами атеисты – не подвержены эфемерным предрассудкам. О чём речь?  Конечно, если по диалектике, то всё движется; в медицине со временем откроют другие способы лечения гангрены. И я не утверждаю, что нужно делать только так, а не иначе.  Возможно, есть и другие способы, и пути лечения. Это перед всем народом надо поставить такую задачу в поисках лечения «гангрены», и ваших несортовых людей. Была попытка: Сталин и другие потом ссылали таких больных в места не столь отдалённые, под строгим контролем заставляли заниматься полезным трудом. Многое, кое-что применяли, а тунеядство, и воровство продолжает быть. Попробовать надо теперь и другим путём. Пробовать и думать, и заботиться о себе надо самим. А иначе на земле о нас другие люди думать будут, и проводить всякие эксперименты. Мировое сообщество не может допустить, чтобы нация, находясь на несметных природных богатствах – была нищей. Не позволит оно существованию такого позора на земле.
        - Товарищ философ, откуда вам известно; о чём  и как думает о нас мировое сообщество? – заинтересовался Трофимов.
        - Давайте без философов и без вам. Не надо меня так возвеличивать. Но есть в человеке, так называемое, логическое мышление. Ораторы ещё с римских времён им пользовались. И если к эрудиции по определённому предмету прибавляли логику; эти ораторы были не превзойдёнными.
          - Стоп, стоп, стоп, Варвара, стоп! Остановись, у нас времени мало. Мы тут с сестрицей голову ломали; как тебе ловчее встречу организовать, да чтоб без промашки; а оказывается для тебя это, что семечки полузгать. А как домой вернёмся; буду хлопотать, чтобы тебя в партийную школу отправить, а потом и рекомендовать тебя в парторги в наш колхоз.
           - Ой, ей, ей, какая перспектива! Да у меня партийный стаж всего один год. Надо иметь стаж не менее трёх лет.
          - Ну, и что, что год. У тебя, что за три года рога вырастут?
Таисия встряла в разговор, перебила их перепалку.  Напомнила, что на задумку осталось очень мало времени. Трофимов отдал сестре пятьдесят рублей, и та с Варей ушла в парикмахерскую. 
    Трофимов напустил в ванну горячей воды, разбавил её немного холодной. Потрогал пальцами и залез в воду. Он долго там лежал и нежился и отдыхал от тряской дороги и от переживаний с этим букетом. Усталое тело просило покоя и тепла, и тут это было. И это называлось блаженством и счастьем бытия.  «То ли крестьянский мужик добьётся  такого? Ох, как не скоро! А может и никогда. А когда на кормильцев обращали внимание? Вот взять пример: мать родит ребёнка, и грудью кормит, и обувает, и одевает. И воспитывает до совершеннолетия, в армию отправит. А это чадо посмотрит на белый свет; увидит ванну и работу по гудку, и электрический свет в домах, и освещённые улицы, и асфальт кругом; остаётся там; и мать родную забросит и забудет. На что уж святой человек – мать, не то, что крестьянский мужик для государства. Оно и забудет, что есть крестьянин на свете; не то, чтобы знать и помнить его нужды и заботы. Есть мужик – есть проблемы: нет мужика и проблемы нет. А чтобы мужик был, а проблем не было: нужно очень просто сделать. Забыть, что мужик есть, и жить не замечая, а думать, что его нет. И пусть он сам переживает и доживает. Вот слова из головы не выходят: - «Как живёшь, мужик? Хорошо – как нибудь, живём?!?!» Ах, Гоголь, Гоголь, какое ты слово подобрал!!! 
Есть на свете цивилизация, есть цивилизованные государства, есть цивилизованные люди и цивилизованные взаимоотношения между людьми: говорят, что есть. Вот бы…».
    В двери загремели ключами, мысль прервалась, он встрепенулся, и стал ополаскиваться, и одеваться.
       - Ну, вот и мы к торжественному параду на выход готовы. Где, ты братец?
        - В ванной я, сейчас выйду, - откликнулся Трофимов, и, надев халат и комнатные тапочки, вышел из ванной, подошёл к трюмо, стал причёсываться. Сестра на кухне стучала ножом на разделочной доске, измельчая овощи на салат. В зале, в глубоком кресле сидела какая-то дама. Длинное платье горело ослепительной белизной. Чёрная толстая коса была уложена короной на голове. На гордой шее блестела золотая цепочка, с золотым медальоном. Серебристые туфельки ярко блестели и чётко выделялись на ярко-коричневом фоне ковра. Чёрные брови чёрными дугами выступали из-под тёмных очков. Незнакомка перебирала кнопки пульта, ловила по телевизору программы передач. Трофимов тихо прошёл на кухню и шёпотом спросил:
       - Нянь, а кто это? А Варя где?
Сестра не поднимая головы, и пряча улыбку на лице, кивнула головой в сторону зала и односложно ответила:
             - Вон, там.
Трофимов вытянул губы, покачал головой. - «Неужели? Не может быть»!
Он нерешительно прошёл в зал, и осторожно пальцем потрогал плечо незнакомки. Та «небрежненько» взяла двумя пальцами за обшлаг рукава халата и отвела в сторону руку Трофимова, проговорила отчуждённым голосом:
          - Извините, пожалуйста, но я бы попросила – без рук, молодой человек.
Трофимов отдёрнул руку, потом опустил обе по швам, смотрел на незнакомку и думал: - «Неужели сестра разыгрывает меня. Должна быть Варя, да нет, не она. Он молчал и ждал. Потом та встала, сделала реверанс, и, снимая очки, произнесла Вариным голосом:
           - Будем знакомы, товарищ Трофимов, рада познакомится с вами, молодой человек. Как я вам показалась?
         - Варюша!    Нянь, иди сюда, ущипни меня. Не во сне ли это?
         - Нет не во сне, не во сне. Собирайся сам-то. А то уже полдевятого.
         - Вот, что значит макияж. Какую красоту сотворили!
         - Ничего не сотворили, просто дорогой изумруд в дорогую оправу поместили, - вмешалась Таисия в разговор. Трофимов повернулся в сторону сестры и воскликнул:
         -   Женщины - это вечная тайна; и нет ей разгадки до скончания века. Какая эрудиция, светские слова и выражения. Чудесная тайна!
         - А ты, братец, до сих пор романтик и поэт душой. Как ты умеешь любить, всё, что достойно любви, милый братец!

                Встреча
   Кеша несколько раз прошёлся по площадке возле здания клуба, посмотрел на часы, и подошёл к буфетчице за мороженым.   Не заметил, как плотный моряк, в полосатой тельняшке, в бескозырке, и в брюках клещ, и в начищенных туфлях, широко расставляя ноги, по давно ушедшей привычке, и держась под руку с девушкой, в белом платье, прошли тротуаром по проспекту.  Свернули и зашли на площадку перед клубом. Возле огромной бетонной чаше, покрытой бронзовой охрой, наполненной  цветами, остановились.
          - Иди, Варюша, вон к той телефонной будке. А я вот тут в сторонке на лавочке посижу, понаблюдаю, подожду тебя, или вас. Иди. Дай бог тебе счастья.
     Варя пошла. Идти было стыдно, щёки пылали огнём. «Глазами бы не смотрела на людей». Она поправила очки, стараясь за ними скрыть всё лицо, сердце надсадно стучало, как перегретый двигатель её вездехода при подъёме в гору.
     Кешу она заметила сразу, и выделила из толпы, снующих тут людей.
Роста он был среднего и такой же, как и Варя. Но годами он был постарше её. Цепким девичьим чутьём она безошибочно определяла параметры и качество заинтересованного человека. Она одёрнула свою мысль, упрекнула: - «Какая ты. Варя.  Уж и под себя примеряешь». Второй мыслью поддержала себя: - «Так, а зачем тогда я тут? Я куда пришла, и зачем? Да, все же так делают. При первом взгляде каждая из нас проговорит про себя: годится, не годится, подойдёт, не подойдёт?  Каждое добро движется справедливостью. Я по пути к добру, но я то вместо другой иду.  Чужое место заняла. А это не справедливо. А большой ли это грех? Ладно, лишь бы первое слово сказать. Почувствую сразу.  Дай бог не сбиться с логического рассуждения – чужого счастья не возьму; уйду, оставлю, не прикоснусь. Хорошо бы он сам, хорошо бы случайно; ну, как принято у людей! А как принято? Кто это сказал, что всё то, что принято, то и правильно, и хорошо?  А вот я так сделаю, как получится, и мной это будет принято, мной одобрено, и будь со мной, и, по-моему»!   
     Телефонная будка была занята, Варя подошла и остановилась, будто ожидала очередь к телефону. «Это уже удача», сердце успокоилось, страх потихоньку улетучивался, как угарный газ из груди, и заполнялось тёплой приятной волной.
  Кеша отошёл от лотка с двумя порциями мороженного, направился к будке.
  Трофимов видел, как молодой человек подошёл к Варе.  Та поправила очки на глазах. Ответила на приветствие.  Потом они довольно долго рассматривали друг друга. Потом пожали руки, видимо знакомились.  «Эх,  послушать бы, о чём они говорят. Не сконфузится ли Варя, не сорвётся ли его задумка. Но, кажется, налаживается дело: вон пошли они вместе по площади, направились к калитке, прошли её, удалились по дорожке в глубину парка.
      «Не бежать же мне следом, не прислушиваться к их разговору, не наставлять их на ум, не подсказывать же им о чём и как между собой говорить. Не маленькие они. Да эти сегодняшние молодые сами кого хочешь, научат. Да это бы ладно. Только мне-то ведь инженер в колхоз нужен. Да и для Вари  была бы достойная пара».
      Председательские заботы никак не выходили из головы. И, он, чтобы как-то освободиться, хоть на время, от таких мыслей; поднялся, прошёл к газетному киоску.  Купил газету «За родину» и, вернувшись, сел на диван, и погрузился в чтение.  «А, что зря время проводить»! 

               Декабрь 2008г.   


      
               


























                ОТКРЫТИЕ  ВЕКА.

                Сто препаратов.

     В дверь тихонько постучали. Потом открылась одна половина двери.  В кабинет вошла старший научный сотрудник, доктор биологических наук Любовь. Сотрудники обычно её называли Любаня. В руке она держала конверт. Заметив, только одного склонившегося к микроскопу сотрудника, произнесла:
           «Сан Саныч», а где же Владимир – наш батюшка? Ему письмо пришло, куда положить? Она внимательно смотрела на склонённую фигуру коллеги. А тот, не поднимая головы, поднял над собой правую руку, пригласил её к себе, и, указав на рядом стоящий стул, так же знаками пригласил её сесть за стол. Потом ненадолго оторвался от прибора, и, взяв авторучку из нагрудного кармана, стал торопливо записывать в раскрытой ученической тетрадке, свои наблюдения в продолжения текста. И вновь склонился к смотровому стеклу. Через минуту произнёс:
           - Тшш, тихо, тихо, тихо, так, так, вот оно! - Вздохнув, склонился снова над тетрадью, записал. И лишь потом поднял  осунувшее, вспотевшее лицо, воскликнул:
           - Вот, смотри, Любаня, получилось! Прав старик наш, Владимир – батюшка! Поручал мне перепроверить наши опыты. Всё подтверждается. Всё правильно!
            - Что их было  проверять, и так на сто раз всё проверено и перепроверено? – отозвалась Люба.
            - Нет, вы, подождите! Мы все знаем; что во всех живых организмах существуют зачатки злокачественных опухолей.
            - Знаем, - отпарировала собеседница.
            - Знаем и то, - не выпуская инициативу разговора, - что при определённых, благоприятных для них условиях, они развиваются и превращаются в злокачественную опухоль. Мы, что делаем? Мы начинаем лечить эту опухоль.  Так? Так! Старик дал нам задание, и мы все пять лет бились над этой задачей. Нашей лабораторией открыты и изобретены сто препаратов для лечения этих опухолей. Из них двадцать пять препаратов растительного происхождения открыты тобою. Двадцать препаратов животного происхождения открыты мною. Остальная половина препаратов химического происхождения открыта стариком.
         - У тебя есть, что ни будь новенькое? Я же это знаю, - откликнулась Люба.               
         - Я вот сейчас закончил перепроверку эффективности воздействия всех ста препаратов; все действуют безотказно. Я пытался поискать другие химические соединения. Но всё натыкался на формулы его препаратов. А у моих препаратов или низкий эффект, или вредят пациенту. Я больше не знаю, что и делать?
          - А я последнее время не вылазила из компьютерного комплекса; искала то же самое в Интернете, но там числится только восемьдесят препаратов во все мировой науке, и медицинской практике, вынесенных на спутниковую связь. Я полагаю, что их существует гораздо больше. Часть из них находится под секретом, часть в стадии разработки, а некоторая часть находится на испытании у медиков.
           - Я тогда не понимаю, что же задумал старик? Что он хочет? Он тебе, случаем, ничего не говорил?
            - А ты, что забыл? Он на новогоднем вечере, какую речь произнёс? И все ему дружно аплодировали, не дав ему закончить речь, заглушили её. Я сидела рядом с ним, и едва разобрала.
           - И, что же ты разобрала?
           - Он поздравил каждого с наступающим годом, пожелал всем успехов и здоровья, новых достижений в кропотливой работе в поисках средств по уничтожению зачатков…. Его не дослушали до конца, подумали, что он на этом и закончит поздравления. Все поднялись, подняли бокалы, и, под поздравление президента, стали чокаться бокалами, и выпивать шампанское. И не обратили внимания на концовку речи «старика». А он смутился нашим невниманием и с кислой улыбкой присел к столу.
         - Значит, он в одиночку бьётся над этой задачей, а мы топчемся на этой бесконечной дороге поисков, - уточнил Саша.
        - Я тебе ещё раз говорю. Что в условиях обитания и наличия живых существ на земле.  И возможных препаратов, или  их элементов, не считая отображённых в таблице Менделеева, а и больше того: нет ничего другого, что удалось человеческому уму, при современном уровне его развития, - продолжала доказывать своё убеждение и своё видение проблемы и решение тупиковых, казалось бы, задач Люба.
        - Он, что хочет переплюнуть человеческий разум, и выйти один вперёд всех? Он, что хочет Богу руку пожать? – глубокомысленно и с тайным выражением подтвердил мысль  собеседницы Саша. Они смолкли, и пожали в недоумении и с огромной задумчивостью плечами. Потом обратили внимание на мигание разноцветных лампочек множества приборов, и особенно на сигнальные лампочки регуляторов температуры, влажности, магнитной нейтрализации окружающего пространства кабинета. Чуткий прибор, уловивший грустное настроение, неработающее сидящее положение сотрудников, обитателей кабинета лаборатории Научно-исследовательского института, включил нежную музыку с бесконечным полётом фантазии в бесконечных просторах земли и самой вселенной, и времени.
     Каждый думал по-своему, но об одном и том же; об идее шефа.
     Перед самым концом рабочего дня, когда уже село солнце, густые сумерки покрыли округу.  Из трёхсот-метровой глубины подземного лабиринта лабораторий на компрессорном лифте поднялись остальные сотрудники, а через минуту и сам шеф. Вид его был обрюзгший, осунувшийся, смертельно уставший. Все сотрудники встрепенулись, повернули к нему навстречу головы. Магнитно-вибрационный автомат отключил музыку. Почувствовав нетерпеливые взгляды своих трудоголиков, ждавших его ответа, которого у него не было; он повёл вяло плечами, раскрыл как уставшая птица крылья, свои руки и печально произнёс:
           - Не знаю, что и делать? Ни я, ни мы с вами, ни мировая наука не придумала ни препаратов, ни методов уничтожения раковых возбудителей. В опубликованных информациях такого ничего нет. Возможно, что-то есть у кого-то, но этого мы не сможем узнать, так как до поры до времени это держится под государственным секретом. Я давал задание Андрею поискать такую информацию в секретных службах всех государств. Что сегодня нам скажет Андрей?
           - Я только зря потратил время. Я взломал секретные базы данных трёх миллионов лабораторий всех государств и ничего не обнаружил, даже близко к этому.  Вон Дима эти данные сгруппировал в одну сводную ведомость и переключил компьютер на автоматическую сортировку по значимости приближения к нашей теме. Возможно, потом легче будет сориентироваться. И над чем ни будь, придётся поработать дополнительно. Чтобы приблизиться к нашей цели.

                Письмо из села.

            - Шеф, вам письмо из села; вот возьмите, - предложила Люба, и, взяв письмо со стола, подала Владимиру. Тот взял конверт, распечатал и погрузился в чтение. Все молчали, смотрели и ждали, что им скажет шеф. Алёна не вытерпела, поинтересовалась:
           - Владимир, если не секрет, прочтите вслух. Послушаем, что творится в матушке деревне в это смутное время. Все ли живые там наши родичи и знакомые. И с вами отвлечёмся, и отдохнём от этих зачатков.
           - Почитайте, пожалуйста, вслух, - отозвались сёстры Вера и Катя.
Люба и Дима забрались в кожаное кресло, уселись как в детстве, плотно прижавшись, друг к другу. Санька сел на пол, на ковровую дорожку и опёрся локтем правой руки на стопку книг, положив подбородок на ладонь. Алёна вытянулась во весь рост на диване, прикрыла глаза. Георгий, как обычно его называли Гер-Саныч, примостился на третьей ступеньке библиотечной стремянки, приглаживал, ещё ни разу не бритые, усы. Он был младший из этой команды, он не позволял себе ни лишнего действия, ни лишних слов.  За такую корректность и кратность его звали просто Гер-Саныч, или корректор.   
    Поправив очки, Владимир, вернувшись к первой строке, стал читать вслух:
         - Здравствуйте, дорогие братья и сёстра, племянники и племянницы, пишет вам ваш брат Валентин. Живём мы скудновато. Колхоз сжался как пружина и в объёме, и в терпении. Часть коров вырезали, нас сократили. Все блудят по селу без дела. Никому молодёжь не нужна. Начали даже покуривать анашу; не пойму за что покупают. Многие собирают по заброшенным участкам коноплю и употребляют. Дед меня кое-как пристроил кочегаром. Угля не хватает, потому, что рядом живущие граждане по ночам растаскивают его вёдрами; за мелкие кражи наказанию не подлежат. Не станешь же за ведро угля оформлять дело в суд. За два месяца у нас умерло десять человек, трое повесились; не вытерпели над собой издевательства законов. Демократы только одно сделали положительное; что не нужно искать, кто бы могилу выкопал. Безработных наплодили много – есть кому. Вперёд-то рабочих рук не хватало, так как было много рабочих мест, все главные и подсобные производства работали. А теперь большинство участков закрыто. Вон детский сад закрыли.  Его тут же растащили, много стоит брошенных домов, их тоже все разобрали. На земельные доли выдают хлеб дольщикам по рыночным ценам. Если выдать по льготным ценам то ничего не останется в колхозе, и последний скот повыдохнет. Овец всех ликвидировали, кошары все развалились. Сейчас начинают вынуждать дольщиков оформлять свои доли. И опять надо платить, не столь за землю, сколь за плату за оформление. Налогами задавили, дальше некуда.  Много брошенных усадеб  заросли бурьяном. В одном селе образовался пожар, и половина села сгорело. И никому это не нужно. Власти говорят, что они не имеют право вмешиваться в жизнь и судьбу крестьян. Когда у Черномырдина спросили, что нам тут трудно жить, ведь Сибирь же. А он, не моргнув глазом, ответил: - «А вас тут никто не держит». К чему это? Мы тут сидим и рассуждаем, что мы тут лишние и ни кому не нужные люди. На Сибирь другие народы глаз положили. Это значит, чтобы без войны у нас всё отнять. Вот, мол, вы неумехи, вам и землёй делать нечего. Дедушка говорит, что русского мужика силой не взять. Так враги теперь по-другому решили завоевать нас. И слух дошёл до нас, что в Америке кончились природные запасы нефти, так они на нас давят. Выпустили гадкую политику, что природные нефтяные и газовые запасы на нашей земле, есть достояние не только русского человека. А это, мол, достояние всего человечества. А почему мы не предъявляли своих прав на их залежи в своё время? Это, что; у кого сила, у того и власть, а у кого власть, у того и богатство. А богатство-то сосредоточено в основном в Сибири. Вот поэтому, нас отсюда и выталкивают экономическими методами.  Сеют вражду между нами; для этого наплодили большое количество разных партий и общественных организаций, чтобы они грызлись между собой за власть и за капитал. А люди им только мешают, или являются средством наживы. Мы же все понимаем, что главным качеством общества является его сплочённость, а которое в свою очередь держится на справедливости. Нет её, нет и силы, нет и общества.  Это же относится и к государству. И, что только делать? Ни кто не знает. Нет в России человека, который бы сказал, что нам делать. А как бы нам хотелось иметь такого умного человека! Да где его взять?
     Катя не выдержала, высказалась:
         - Ты, смотри, каким братец стал политиком.  Всё то он видит, всё то он понимает. А мне она не нравится. Вот наша работа, это, да!
         - Не перебивай, Катя, слушай дальше, - одёрнула говорившую сестру Вера. Та смущённо смолкла, стала слушать. Владимир продолжал:
        - Ну, ладно, о политике больше не буду. Я знаю, вы её не любите. Вам науку подавай. Ну, вот вам на научную закуску случай расскажу.
Когда нас сформировали в звено кочегаров, то по технике безопасности нас обучал бывший инженер, теперь на пенсии он. И вот на последнем уроке он нам рассказал небольшую информацию. Говорил: - «Что в будущем человечество ожидает очень серьёзная проблема с энергоносителями. Запасов на земле имеется меньше и на меньший срок, чем будет светить солнце и продолжаться жизнь. Ну, мы его и спрашиваем; А, как же люди жить будут? А он и пояснил, что у обезьяны в голове одна извилина.  А у человека всего лишь только полторы извилины, а он вон насколько умнее её. И в будущем, в процессе эволюции человека, у него накопится опыт и знание, чтобы увеличить ум человека, а тот и решит мировую энергетическую проблему. Ну, мы это приняли за байку и посмеялись над дедом. Тот махнул на нас рукой и отпустил по домам.
          Директор школы вчера приходил на мою смену.  Предлагала нарядиться дедом морозом на ёлку. Я согласился.  Это хорошо.
Ну, до свиданья, пишите. Остаюсь ваш Валентин.
       Владимир поднял голову, осмотрел своих сотрудников и ждал реакции.
Все сидели тихо; кто смотрел на него, кто закрыл глаза и, вероятно, думал.
             - Так, господа дорогие, что скажете о письме Валентина? Давайте по порядку, ну, что скажет Алёна? – спросил Владимир. Та отозвалась, нехотя и тихо:
           - Свою проблему крестьяне пусть решают сами. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Что теперь мне до них? Энергетические ресурсы земли и нашей страны меня не волнуют; на то есть правительство и международные организации. Они договорятся, как нужда приспичит. А вот относительно того, чтобы человек поумнел. В это не верю. То, что человек набирается опыта, и делается широко информированным, это допускаю. А то, чтобы извилины там считать, это божья воля. Мы с Андреем можем прочесать весь Интернет, пробраться в секретные сайты секретных медицинских организаций мира.   Данные по этой теме сгруппируем в сводную ведомость, и представим вам через полгода. Если вас это устраивает, то мы можем приступить к этой работе с завтрашнего дня. Всё, у меня больше нечего сказать.
       - Что нам скажет Андрей?
       - Я согласен с Алёной. Так, так пусть будет так. Только я боюсь, чтобы нас не засекли после прошлого взлома сайтов секретных организаций. Сейчас все обиженные начнут объединяться против нас; могут накрыть, или запустить в мою систему вирус и всё испортится. Мне потребуются несколько защитных экранов для моего компьютерного комплекса.
        - И в чём дело? – поинтересовался Владимир.
        - Есть проблема. Деньги у меня есть на защиту. Оборудование в продаже имеется. Вся сложность состоит в секретности; необходимо установить защиту, так, чтобы это никто не заметил. Если обыватель не отличает приёмно-передаточное оборудование от защитного, то ему всё равно. А специалист немедленно догадается, рассекретить нас никакого труда не составит. Или запустит к нам вирус.               
        - Я думаю, что защитой от взломов сайтов твоего комплекса займётся Сан-Саныч. У него же была докторская по этой теме. А с вирусами пусть занимается и помогает тебе Валентина.
         - А мы на рыбалку с Димой пойдём, - отозвался Георгий. 
         - Пойдёте, пойдёте, но только сегодня. А завтра с утра вы пойдёте ко мне в центральную подземку. Я вам ещё раз прочту письмо Валентина, и получите задание под № 1. Там договоримся, что делать.
         - А, что там наметите план, как завладеть мировым господством? – с юмором отозвалась Алёна.
         - Ни один человек на земле, с современным уровнем своего развития, не способен найти метод и средства, для овладения мировым господством, -  отозвалась Люба. 
  Стараясь вовлечь её в разговор, Владимир спросил:
         - Я считаю, что если в одной голове не вмещается необходимое количество знаний, то тогда можно собрать больше умных людей и они могут заменить одного сверх-умного, или хотя бы компенсировать его уровень.      
         - Какие бы не были умными несколько человек; они имеют какие-то разногласия. На утряску и сглаживание этих разногласий потребуется определённое время и силы. А в критический момент это приведёт к срыву или окончательной потере этой идеи. Ум одного человека не заменить сотнями различных характеров. Собираются в коллектив люди, которые каждый в отдельности не знает, что и как делать. А при неудаче и спросить будет не с кого. Скажет любой, что, - «Я-то при чём». За жизнь на земле, мы привыкли считать, отвечает Бог. Если жизнь сложилась, мы говорим: - «Слава Богу». Если не сложилась, мы говорим: - «Бог наказал». 
         - А можем ли мы с вами сделать работу, которой занимается Бог?
         - Я не знаю, и вы не знаете, какой работой занимается Бог. Но вмешаться в организм любого живого существа, в том числе и человека, мы способны. Медицина тому пример.
         - Но, почему пока никто на земле не переделал человека, и не поднял его на ступень выше. Валентин пишет, что у обезьяны одна извилина, а у человека полторы извилины в мозгу. Вот ты доктор медицинских наук; вы знаете всё, до последней клеточки в устройстве человека. Вот ты скажи мне, что такое извилина. Это, что условное выражение медиков. Или это действительно какая-то ниточка, которая имеет у обезьяны одну петлю, а у человека полторы. Или мозг это творожная масса. Где формируется память и широта познаний.
        - Я могу на это ответить, только книжными словами. Некоторые пытались найти подобный ответ.  Но абсолютной целью никто не задавался.
Возможно, цели такой не было. А возможно технических возможностей было мало. Уму разуму учат люди друг друга долго и нудно. Используются; детские сады, школы, институты, академии.
          - А пока человек пройдёт такой путь обучения, а там и работать некогда; уж и старость наступила. Возможно, такой путь можно сократить. В помощь можно использовать такие богатые инновационные технологии. Что, учёные не видят таких возможностей?
           - Видят, конечно, но цели такой никто, видимо, не поставил, а может быть, и поставил, да мы не знаем. Всё новое всегда держится под большим секретом.
           - А если я тебе поставлю такую цель, ты согласишься этим заняться?
Владимир внимательно смотрел на Любу и ждал ответа как смертельного приговора. Ибо от её ответа зависела вся его научная карьера и престиж. А без этого он и жизни себе не представлял. – Ну, так и что скажете?
           - Я согласна. Но мне нужна практика. Мне надо обновить свои навыки в хирургии. Но опыт сделать придётся на авторе письма об извилинах.
           - Это потом. Пусть они проведут отопительный сезон. Весной мы их к себе вызовем. А пока пойдём в операционную вместе. Надо основательно подготовиться к той единственной операции, ради которой я посвящаю свою оставшуюся жизнь.
            - Ещё замечание; придётся опыты ставить на животных.
            - Да, конечно, это классическая схема научных работ.

                Высокий  гость

     Этот вечер и всю ночь они провели дома, что случалось очень редко, за последние пять лет. Владимир так и сказал всем своим коллегам перед уходом домой:
        - Дорогие мои товарищи, и друзья, и родственники прошу вас от всей души; пожалуйста, сегодня отдохните и не думайте об этом разговоре и не читайте и не развлекайтесь, погуляйте на свежем воздухе и выспитесь вволю. Всё, идите, спокойной вам ночи!
Все покинули свою обитель - лабораторный комплекс, которым курировал сам президент страны.
  Он отлично помнил все коды сигнальных дверей всего комплекса. Без этого научного центра он не мыслил своей работы; ни в своей стране, ни на международной арене. Этот комплекс помог ему выносить идею отмщению своим врагам. И если не удавалось договориться дипломатическим путём и личными встречами; пускал в ход секретные средства воздействия на этих лидеров и их страны. Ещё в бытность свою руководителем секретных средств борьбы, они с Андреем и Алёной установили взрывные устройства возле берегов многих стран на дне океанов. В тот же год, направленный удар взрывного устройства разрушил столицы трёх государств. Информационные агентства сообщили, что это случилось от землетрясения. Обнаружить эти устройства невозможно, их затянуло илом и водной растительностью. Теперь бы уж и сами не смогли бы их обнаружить. Только получали ответные сигналы об их технической готовности и техническом состоянии. А к тем государствам, которые расположены вне досягаемости действия этих океанических устройств, пришлось придумывать другие средства. Это были совсем другого направления и технического решения устройства. Но вот уже третий год эти устройства служили исправно и безотказно. Тут вообще невозможно подумать, а тем более догадаться о причастности человека к таким явлениям; как океанские ураганы, и затопления огромных территорий. «Вот вам, господа хорошие, восстанавливайте разрушенные территории, а нам пока не угрожайте, и мы спокойно хоть поживём».
  А сегодня у президента новые заботы. Он и пришёл в лабораторный комплекс, в основном со своей проблемой. Как заставить людей работать и тем самым вывести страну в мир цивилизованных государств и обеспечить им независимость. Опять всплыл старый, как мир, вопрос; - «Что делать»?  И ответов на один вопрос было много. Одни жестоко эксплуатировали, другие писали демократические конституции, а сами уничтожали многих своих сограждан.  Иной раз своими силами, иной раз по договору с другим лидером расстреливали на войне, которую сами же и спланировали, и подготовили всё к тому, чтобы русские были не готовы; ни к войне, ни к обороне. Но всех уничтожить не смогли, и нация ожила, и нация живёт, но над ней проводят сотни операций, так называемых реформ.
      - Так, вот, что господа учёные, - начал президент своё выступление, - я не намерен менять ваши научные планы, продолжайте свои поиски. Но если у вас как-то останется время или ваши работы соприкоснуться с моими проблемами, то я бы хотел выразить надежду, чтоб вы обратили внимание на мою главную задачу; максимальное развитие нации, максимальное  обогащение,  не отдельных личностей, не отдельные классы и группы людей, а всех. Удовлетворение всех и всяческих потребностей каждого человека, их умственное и физическое развитие. Чтобы мы занимали первое место по оценкам критерий благополучного проживания и стремительного развития страны. И, чтобы это было не стихийно, а строго по научно – разработанным законам с учётом интересов всего общества, всего государства. Что вы мне скажете? Что мне делать?
    Все сидели припухшие.  Молчали и думали. Люба толкнула Владимира в плечо; не молчи, мол, отвечай. Тот смущённый поднялся, отёр лицо ладонью, шевельнул подбородком, поморгал глазами, заговорил:
         - Господин Президент, мы отлично понимаем ваши трудности колоссальную ответственность вашу перед обществом, но готового ответа и разработки пока у нас нет. Мы работаем сейчас над проблемой нахождения средств и препаратов по уничтожению в живом организме раковых зачатков. Нигде нет на это положительного ответа; ни в научных кругах, ни в Интернете, ни в секретных государственных лабораториях всех стран. Конечно, медицина излечивает сейчас раковые заболевания на определённой степени его развития. Но нам бы хотелось найти такой препарат, который бы позволял, в период профилактики, избавить все живые существа, не только человека от раковых зачатков. Как и многих других болезней, которые находятся в организме и не дают о себе знать до определённых условий. Мы убедились, что и мы, и вся медицина пришла в тупик перед этим вопросом, а, что делать?   
         - И в каком же направлении вы сейчас работаете, и что у вас в перспективе? На что мне надеяться?  Или мне прикажете прикрыть вас? И обратиться к научным центрам других государств?
          - Мы собрали все данные со всех центров и служб на земле. Там таких вопросов тоже много и ни одного ответа. Есть рекомендации и советы от кратких выводов, до огромных философских фолиантов.
          - Мне, что, и надеется не на что?
          - Надеяться можете. Мы тоже надеемся на положительный исход наших поисков.
           - И в чём же они заключаются ваши поиски. Что, как и у всех одна теория? А мне нужна прикладная наука: и в скором времени. Чем же вы занимаетесь?
           - Определением мозговых извилин, - отозвался Георгий.
           - Чем, чем? – встрепенулся президент. Но тот смутился. А отозвался Саша, указывая рукой на Любу:
            - Пусть Люба пояснит. Она уже наметила этапы исследования.
            - Интересные у вас обращения, как в одной семье. Ну, Люба, так Люба, пожалуйста, говорите. Возможно, я, чем смогу вам помочь. Вы уж сразу и говорите. Я на заметку возьму. 
              - У нас, как у писателей и поэтов, стоят всегда три вопроса; что исследовать, как исследовать и зачем? На поставленные вами вопросы, господин Президент, однозначного ответа нет. Те ответы, что давали цари и современные руководители государств, сейчас мы применить не можем. Вами, господин Президент, ставятся задачи, которые старыми методами вы ни пользоваться, ни принять не захотите. Вам нужны нестандартные решения. И чем они загадочнее и невероятнее, тем дольше будет жить ваша власть и вы сами. Потому, что у вас будут учиться и ждать от вас нужных решений, неизвестных никому. В противном случае к вам пропадёт у общества всякий интерес.  Ну, это теория вам всем, и вам, господин Президент, ясна и понятна. И поэтому мы решили идти другим путём. Путём создание нового человека, с более широким кругозором, способного ответить на ваши вопросы и  нам помочь. Мои коллеги Саша и Георгий правильно сказали; что мы хотим сначала изучить строение мозга человека и отыскать в нём эти самые полторы извилины, называемые памятью и умственным уровнем человека. Нам потребуется абсолютно другая аппаратура. Как говорит Андрей и Алёна придётся отказаться от всех линз из стекла.  Заменить стеклянные линзы   алмазными, дающие возможность рассмотреть эту извилину в мозгу человека. И если мы увидим эту извилину, и определим её структуру и строение, мы постараемся удлинить у человека полторы извилины, хотя бы до двух извилин.
         - Так, сколько же лет потребуется такому человеку заполнять знаниями эту половину извилины. Мы свои настоящие полторы извилины заполняли тысячи лет, и сейчас продолжаем их заполнять, - увлекшись рассказом Любы, вставил своё восхищение президент.
       - Если мы определим форму этой извилины, тогда и решать будем, как её заполнить.
        - А, что это значит?
        - Если извилина представляет собой нечто похожее на нить, на которой нанизаны бисеринки памяти, мы её удлиним и заполним. Если же это имеет форму ячеек, заполненные памятным составом, мы тогда их постараемся изготовить сами и заполнить ядрами памяти. Там видно будет, как их назвать. Ибо сейчас это всё условно. Возможно, эта мозговая масса представлять будет пчелиную сотовую рамку, в ячейках, которых хранятся вещества памяти. 
         - А дальше что?
Люба перевернула следующий лист блокнота, посмотрела и продолжила:
         - Если наши ожидания оправдаются, и мы обнаружим ячейки, мы их рассмотрим и изучим их работу, и наполняемость. А как только удастся это сделать;  то потом дело техники. Мы сформируем такие же ячейки в свободной массе мозга и заполним их научной информацией в этом изготовленном объёме.
          - Так, и что мы из этого получим? Что это нам даст?
 Люба перевернула ещё один лист блокнота и продолжила:
          - Только такой человек, который будет отличаться от современного человека, как современный от обезьяны будет способен найти ответ. И тогда вы ему сможете задать свои вопросы, а мы свои.            
          - Вы, господа учёные, что это к Богу в гости собираетесь сходить, то есть сотворить нового человека, на ступень выше современного. А не думаете ли вы, что вы ему не понравитесь. Или покажетесь недоразвитыми. Ну, вот как мы рядом с  обезьяной. Мы с ним можем нажить больше горя, чем радости.
Смущённая Вера тихо произнесла:
          - Мы его загрузим большой работой и в большом  количестве. Что он будет занят полезным трудом, и на нас сильно обращать внимания не станет. Я имела в виду на своё умственное превосходство. Мы же терпим соседство обезьян, мы их не уничтожаем.
Катя добавила:
           - Мы не станем вводить в его память о наших опытах и наших задачах. Всё-таки рычаги исследования в наших руках. Да и Андрей заранее придумает необходимую защиту.  Как у нас бабушка Аниса говорила: - «Не всё мужу показывай,  не обо всём мужу рассказывай». Чем больше секретов, тем ты интереснее и в тебе есть необходимость. А если в тебе ничего такого нет, то ты ни кому не представляешь никакого интереса и нужды; не нужный ты человек.
           - Да, это тоже верно и весьма интересная идея, - одобрил Президент, а после поинтересовался,- возможно, у вас возникли дополнительные вопросы, какая просьба появилась ко мне?         
          - Есть, конечно, и просьба, - набравшись смелости, высказался Андрей, - для изготовления алмазных линз, нужны алмазы крупных размеров. Существующие алмазы, что хранятся в музеях и государственных хранилищах малы по размеру. Алмаз это в прошлом углерод, в форме древесного угля, который был сжат при передвижении верхних слоёв земли при формировании настоящего облика земли. Люди проникают в глубь земли и там ищут алмаз. Я предлагаю от этой работы избавить людей и уголь сжимать в искусственных условиях. На полигонах по испытанию атомных бомб, установить из белого чугуна две ёмкости и между ними насыпать древесный уголь. И в наружную ёмкость направить атомную бомбу, при взрыве подвижная часть установки переместится вниз и сожмёт уголь, который и превратится в алмаз. Уголь можно помещать в различной формы ёмкости и получай алмазные изделия под заказ. Мне в скором времени эти алмазные заготовки потребуются. Люба мне уже говорила и дала задание по реконструкции приборов с линзами из стекла.
         - Хороший вопрос, я его зафиксирую. Возможно у кого ещё, что есть?
         - У меня просьба, - отозвалась Алёна, - как бы вы осторожно себя не вели, посещая наш комплекс, но всё равно в СМИ это проникнет. А уж в разведки иностранцев тем более.  Там за вами следят за каждой минутой вашего пребывания.  И это посещение не останется незамеченным.  А уж наша  работа, и тем более переоборудование комплекса, не останется в секрете. Поэтому вы уж постарайтесь как-то отвлечь от нас внимание этих служб.
        - Постараемся и это сделать. Резонное предложение. И если больше предложений не будет, я бы хотел осмотреть ваш комплекс и на месте ознакомиться  в общих чертах с вашими поисками и успехами. Пошлите, посмотрим, что у вас там.
         - Друзья, возвращайтесь все по своим лабораториям, продолжайте работать, а мы спустимся вслед за вами, - отдал своё указание Владимир своим подчинённым.
     Вскоре все покинули зал заседаний, а президент обратил внимание на мигающие лампочки регуляторов настроения. Заиграла весёлая музыка, и вентиляторы тихо заработали; и в зале заметно стало свежеть. Освещение в зале стало убывать, и получилась ощущение вечерней зари. 
          - И кто это переключил?
          - Никто, это автоматическая установка, изобретённая Андреем и Сашей.
          - Это, что во всех лабораториях так?
          - Чем комфортнее условие, тем плодотворнее работают люди. А научные работники на это сильно реагируют и болезненно относятся  к их отсутствию.
           - Резонно. Вот так же и мне хотелось бы создать такие же комфортные условия для моих граждан. Ну, что, пошли, посмотрим?
           - Да, - отозвался Владимир, и они подошли к просторной кабине компрессорного лифта. Все тридцать лабораторий им посетить не удалось; при посещении десятой лаборатории, которую возглавляла Люба с коллегами, и уже ознакомила гостя с приборами, со многими заспиртованными головами разных животных и людей, как в кармане президента раздались сигналы сотового телефона.
        - Я слушаю… Что, уже собрались? А сколько же время? Уже десять часов вечера? А я так увлёкся. Извините, сейчас еду. Вот так господа, не получилось. Оставим до следующей встречи, - извинительно оправдывался Президент перед Владимиром и его коллегами.
        Тут же они расстались.


                Поиск

      Владимир и Люба отправились с утра в хирургическое отделение черепно-мозговых травм.
     Переодевшись, они пошли по коридору отделения и направились в операционный зал. Встречающиеся коллеги уступали дорогу, уважительно кланялись, приветствовали. Для всего состава отделения они были огромными авторитетами. Они, особенно, операционные хирурги, часто обращались за консультациями к Владимиру и к Любе в случае безвыходных положений сложнейших операций безнадёжно, казалось бы, клиентов. Их посещение было им в удовольствие, и каждый  хирург в душе надеялся, что ему повезёт; и Владимир подойдёт к его столу.
    На всех столах врачи сами готовились и готовили пациентов к операциям. 
Надевали повязки, пересматривали разложенные инструменты. Тихо переговаривались между собой медсёстры, зашла дежурная сестра и объявила:
             - Согласно поступившей информации от энергетиков, будет плановое отключение света в конце рабочего дня. Поэтому, пожалуйста, не начинайте операций после пяти часов вечера.
Все смутились, и стало пасмурно в каждой душе, будто перед дождём. Владимир наклонился к уху Любы и шепнул:
          - Надо сказать Андрею, пусть установит солнечную батарею для обеспечения электрическим светом этого отделения.
Люба кивнула головой, и тихо отозвалась:
         - Видимо, опять проблемы с горючим. Почему бы ни задействовать запасной дизельный генератор.
         - Дело не только в топливе, генератор не способен обеспечить надёжность и безотказность работы. Да и стабильность напряжения нас не устраивает. Вон, смотри вся Европа на солнечных батареях сидит. Что-то мы отстаём в этом деле. Напомнить надо Андрею.
Потом они пошли мимо операционных столов и присматривались на усыплённых клиентов. Вдруг, возле одного стола, Владимир остановился.   Внимательно присмотрелся к мужчине, лежащем на столе. К его организму был подключён аппарат искусственного дыхания. Череп в нескольких местах был вмят и треснут. Владимир шепнул Любе:
       - Я здесь останусь. Какая травма, надо ж так! Придётся вскрывать череп, и даже его заменить; искусственный ставить придётся.
       - Заменить можно, если мозг не смешался, и цела ли мозговая оболочка. А то, возможно, там и собирать-то нечего.
       - Люба, пока будут готовить операцию, вызови Александра и Георгия с аппаратом электронной фиксации операции, с увеличенными линзами.
        - Сейчас, - согласилась Люба и отошла к окну, вынула сотовый, и, набрав номер, передала команду шефа:
         - Мы в 25 – отделении, в хирургическом операционном зале, возле 10 стола. Возьмите прибор №3 и быстро сюда; шеф ждёт.
   Вскоре ребята пришли и, увидев Владимира, подошли и молча посмотрели ему в глаза, ожидая команды. Тот поднял голову и произнёс:
           - Подключите прибор, направьте прожектор фиксатора на голову клиента.
Помощники быстро исполнили указание шефа. Володя посмотрел в лицо операционного хирурга и высказал сомнение:
           - Что будете делать, если у клиента окажется, лопнула мозговая оболочка?
           - Сейчас вскроем череп и увидим. Если оболочка повреждена, то такова судьба товарища. Я так думаю, что при таких ранах вряд ли оболочка сохранится. Я решаюсь на операцию в надежде, что она целая. При явном порыве, я от операции бы отказался.
    Владимир поманил глазами Любу, та приблизилась, он передал:
            - Вызови Дмитрия с ассистентом, пусть принесут  вакуумную установку. В крайнем случае, она пригодится. И пусть принесут пакет лейкопластыря.
 Вскоре явился Дима с ассистентом и с установкой  на тележке. Владимир мотнул лицом в сторону больного, парни стали устанавливать прибор и положили на стол пакет и прозрачный вакуумный чехол для головы.
           - Ну, что, Владимир, разрешите приступать?
           - С Богом, голубчик, удачи вам. Я останусь с вами.
     Владимир смотрел на пальцы хирурга и радовался его профессионализму; чётким движениям его скальпеля.  Вот он разрезал тело вокруг всей головы, зачистил шов, и стал медленно отсоединять черепную коробку от головы. Вот он приподнял её и положил рядом. Оболочка оказалась порвана в трёх местах.  Владимир взял чехол и надел на голову пациенту, включил вакуум, посмотрел на прибор.  Подождал, потом отключил насос. Поднял глаза на хирурга и кивнул головой. Тот стал продолжать операцию, пропустив руки в специальные рукава чехла,  стал расправлять рваные края оболочки, удаляя тампоном сгустки крови. Владимир кивнул головой Александру. Тот щелкнул тумблером, прибор замигал лампочками, образовался еле заметный пучок лучей, Георгий направил его  на вскрытый мозг, и на экране появилось его отображение.  Потом он увеличил яркость и стал производить съёмку. Владимир наклонился к мониторингу, поднял большой палец. Мозг шевелился, и смутно просматривались неясные очертания углублений, в форме ячеек.
    Владимир посмотрел на часы и шепнул хирургу:
             - Накладывайте лейкопластыри.
Хирург взял одну накладку и приложил к порванной оболочке, разгладил пальцем. Присмотрелся, кинул быстрый взгляд на Владимира. Тот поднял большой палец, и хирург приступил к накладке второй пластины, разгладил её и услышал голос Владимира:
            - Отлично, голубчик, отлично!
 После наложения третьей пластины, хирург поднял снятый череп и поместил на прежнее место. С силой надавил, череп сел на своё место, хирург стал сшивать тело.  Владимир отошёл от стола и подошёл к Александру с Георгием. Спросил их:
          - Усмотрели работу мозга? Можно будет рассмотреть работу ячеек и их наполняемость, и можно ли увидеть разницу в формах и цвете разных ячеек?
          - Можно, но…, - ответил не до конца Александр.
          - С этими линзами можно увидеть неточное отображение и то условно, на догадку, -  чётче сформулировал ответ на вопрос шефа Георгий.
          - Ну, вы опять мне с этими линзами! Собирайте приборы, пошлите в лабораторию к вам, там просмотрим, что вы там фото копировали.
   Пришли в отделение Георгия и Александра, расставили приборы, подключили экран, включили жёсткий диск и стали появляться изображения головы и работа пальцев хирурга. Чётко выделялись кровеносные сосуды, мускульное строение мозговой оболочки, и наложение лейкопластырей, и потом появился участок мозга, потом ещё один, будто покрытые тонкой туманной пеленой. А вот участок мозга с разной окраской, то немного светлый, то появлялись, вкраплены сталистого цвета, некоторые участки отделялись от остальных в виде тёмных шестигранных ячеек. Но ни их структуру, ни содержание и состав наполненного вещества было не различить.
          - Александр, сделайте цветной снимок, в увеличенном размере, насколько возможно. И потом зайдите ко мне с Георгием.
    Владимир ушёл к себе. Достал из стола альбом со снимками головного мозга человека, стал просматривать, уже и не помнил, какой раз. Пришли Георгий и Александр, принесли снимок. Положили перед глазами шефа. Тот с нетерпением взял и стал рассматривать.  А потом  положил рядом  со снимком альбома и приступил к тщательному сравнению.               
 Зашла Люба и тоже устремила взгляд на снимки. Незаметно вошёл Андрей.  Присмотрелся к снимкам и махнул рукой, отошёл к окну и стал задумчиво смотреть через стекло на небо.
          - Так, дорогие мои коллеги, что вы мне на это скажете? Только не говорите, что всё дело в алмазных линзах, - спросил Владимир.
           - А без них, вам никто, никогда не ответит.  Никто на всей земле об этом не может, что-либо понятное вам доложить. Потому как никто и не знает, что это такое. И с чем её едят. Я же вам докладывал и Любе показывал результаты взломов всех сайтов медицинских исследований и в научных центрах и в секретных лабораториях всех стран. Вон же у меня они все зафиксированы. Вы можете убедиться на каком уровне, в какой стране это дело происходит. Посмотрите сводную ведомость у Димы.  Он эту ведомость скорректировал по уровню научной ценности и по степени приближения к замыслам вашим и Любы. Чтобы ускорить процесс поиска истины вашей задумки, надо поторопить президента по получению алмазов нужной нам величины.
          - Президентов не торопят, не лазят со своими идеями. Ему надо готовить ответы.  Мы не знаем, какой вопрос он может нам каждому задать, но мы должны задавать себе вопросы и находить на них ответы. Вдруг, какой вопрос и совпадёт. Но я почувствовал, и, вы, я тоже думаю, почувствовали его заинтересованность нашей идеей. Валентинова извилина его тоже заинтересовала, - высказал своё убеждение Владимир.
           - Надо бы дополнить трупами наши лаборатории, а лучше бы безнадёжно-больными, которые можно бы было подключить под искусственное дыхание и оперировать и изучать живой мозг. Надо всем заняться прикладной медициной; всем уйти в операционные залы. Раз уж взялись за мозг,  так надо вплотную уйти в операции на мозгах, - высказалась, до сих пор молчавшая, Валентина.
         - Я уже дал задание по наполнению травмированными клиентами наших лабораторий.  Пошлите по местам, - отдал распоряжение Владимир. И все отправились на свои рабочие места. 
     Всю зиму шли операции на клиентах с черепно-мозговыми травмами. 90% поступивших обрели новую жизнь, и даже приступили к работе. Это были классные операции с использованием мирового опыта и собственных навыков Лабораторного комплекса. У Димы скопилось огромное количество снимков травм и устройств головного мозга. Но это были снимки прежнего качества. И Владимир торопил Андрея с переоборудованием съёмочных аппаратов. Вернее их переоборудования со стеклянных на алмазные линзы. Но эта работа была самая неэффективная. И только в мае месяце Андрея вызвали в Администрацию Президента. Там ему сказали, что алмазные заготовки получены. Но не на атомных испытательных полигонах, а на ракетодроме, при помощи ракет на твёрдом топливе. Андрей с большим вниманием рассмотрел алмазные заготовки, выбрал несколько образцов, и, расписавшись в ведомости получения, отправился на Ювелирно-алмазный завод. Здесь ему пришлось жить целую неделю. Он наблюдал за группой рабочих, которые обрабатывали заготовки, и подгоняли под заданный размер. Ночевал он в кабинете начальника охраны, питался в заводской столовой вместе с рабочими. И к концу недели приехал в свою лабораторию. И потом ещё неделю они всей группой занимались переоборудованием своих приборов с заменой стеклянных линз на алмазные. И только после этого Владимир собрал их к себе в кабинет на совет.
      - Так, и, что мы с вами имеем, друзья мои? Срок, который мы с вами назвали Президенту подходит к концу. Осталось полтора месяца в запасе. Мы должны сейчас взвесить свои возможности, теоретически определить объём наших научных работ, и отсюда выйдет сама по себе наша суточная загруженность. Я опасаюсь, как бы нам не пришлось здесь, и жить, и работать. Андрей поясни о твоей готовности.
          -   Возможность наших приборов увеличилась до определения размеров до величины в 10(-6) – й степени. Мы опробовали наши приборы на мозгах неживых пациентов. Наши прежние предположения о мозговой ячеистой структуре подтвердились. Сейчас надо подобрать пациентов с большой разницей умственного развития. Всё познаётся в сравнении. Нам надо увидеть эту разницу и определить в чём эта разница выражается. На этой разнице и будет Люба строить модель поверхностного устройства мозга.
            - Но, всё равно надо докопаться до точек, где накапливается интеллектуальный материал человеческого мозга. И особенно необходимо определить вид и тип, и материал памяти. Количество памяти и есть умственное развитие индивидуума. Срочно надо подобрать умалишенного пациента. Определить, а какова у него структура поверхности мозга. А потом, дав сравнение этих двух снимков, можно идти и дальше в своих поисках истины, - согласилась Люба.
          - Чем сложнее материал, тем сложнее его устройство и потому, сложнее придётся в нём разбираться. Я эту работу в своей лаборатории буду производить на собаках. Чем проще живой организм, тем проще устройство его мозга. Для снятия черепа я усыплю собаку, подключу к ней искусственное дыхание, обособлю кровообращение. И увижу разницу в поведении мозговой поверхности при усиленном кровообращении, то есть при большей подачи крови в сосуды головного мозга; если это отразится на рельефе мозговой поверхности, то мы можем это применить и при создании нового человека. Ну, это я условно так выразилась; человек останется в прежней форме, но с новым содержанием и тогда мы не впишемся в противозаконную акцию клонирования. Мы же знаем, что у африканцев сердце намного работоспособнее, чем у белой нации. И потому пересадка сердца, особенно в молодой организм, труда особого для меня не представляет. Этим занимаются  с момента появления человека на свет во многих краевых и областных больницах.
           - Я хотела бы добавить к правильным выводам Любы, о том, что мы наблюдаем у многих людей облысение головы, - встряла в разговор Валя, - лысеют головы тех людей, которые сильно напрягаются и продолжительное время занимаются умственным трудом. На грядках в огороде растения сохнут и погибают без полива, то есть без питания. И в то же время растение приобретает мощный рост при обильном поливе и наличии всех питательных веществ. Я думаю, мой вывод вам и так понятен. Но тут нужно добавить. Что кровеносным сосудам нам придётся увеличивать пропускную способность. В противном случае мы рискуем порывом сосудов и кровоизлиянием в мозг. Их прочность тоже имеет свой предел. У нас с вами имеется ограниченная возможность границ воздействия, в пределах природных данных и их возможностей. В резерве остаётся только лишь одно направление наших усилий; это освобождение сосудов от бляшек, и второе это ввести в организм такие питательные вещества, которые усилят эластичность стенок сосудов, что даст возможность увеличить кровоток в мозгу. И тем самым даст нам возможность увеличить их пропускную способность, то есть увеличит подачу кислорода, и питательного вещества к клеткам мозга, к её  ячейкам памяти.
        - Кроме того, мы должны зафиксировать поведение мозговых ячеек, о которых говорила Люба, - включилась Алёна, - на различные факторы восприятия окружающего мира. Вы знаете, что мир воспринимается и откладывается в памяти при помощи; осязания, обоняния, ощущения, зрения и общения, и многих других свойств живого организма.  Которые мы не знаем их все. Поэтому мы с Димой договорились зафиксировать реакцию мозговых ячеек при возбуждении собаки с помощью различных запахов и вкуса пищи, температуры, и освещения глаз собаки, и различных раздражающих звуков.
         - Интересно, очень интересно, милые вы мои товарищи, вы идёте в правильном направлении. Теперь вся огромная ответственность ложится на Андрея, Георгия и Александра. И от того, как эффективно они подготовят всё оборудование новыми линзами и что они зафиксируют и как точно это им удастся, и как тщательнее сгруппирует эти данные Дима и выдаст нам сводную окончательную ведомость этих опытов, тем ближе мы будем к истине и уж, потом сядем опять и подумаем о расширении объёма ячеек памяти и возможно рассмотрим сами элементы памяти, хотя бы в стадии молекулярного строения. А сердце, я думаю, пересаживать, или там менять, не стоит. Потому, что у Веры с Катей имеются отличные образцы сердечных моторчиков. Только надо их усовершенствовать. Не желательно их вшивать в организм, можно их поместить снаружи.
          - Я не согласна, - воскликнула Катя, - потом ни в бане помыться, ни в душ сходить; всё оберегаться придётся. Я согласна вмонтировать в них аккумуляторы  с большим сроком пользования и надо подумать производить их периодическую подзарядку лучевым способом, не вскрывая места монтажа в организме.
    Владимир пристально посмотрел ей в глаза, и, изобразив на лице изумление и восхищение, ответил:
           - Молодчина! Согласен! Разумно всё и по науке.
   Все скромно затихли и позавидовали Кате за такую награду шефа. Но эти чувства сидели в затылке, а в темени стучали мысли о данном задании, и о своих опытах, и возникающих периодически сомнениях.  Чем дольше они работали, проникая, в неизвестный, но такой близкий им мир, как тайна о строительстве элементов памяти, её хранение и возможность изменения в сторону усовершенствования его функции во благо всего человечества, тем сложнее казались дальнейшие поиски. Но азарт порождал стойкость, и стремление; во что бы то ни стало добиться своей цели.
       - На сегодня вопросы все обсудили. На этом учёный совет заканчиваем. Сейчас пойдёте домой, а утром соберётесь все в гараже…
Все с недоумением подняли головы на шефа, ожидая ответа на эти свои  взгляды. Шеф потёр кончик носа указательным пальцем, хитро улыбнулся и раскрылся:
        - У кого, что есть возьмите с собой; ну, там для рыбалки, охоты. Едем на природу в горы. Посмотрим там, в увеличенном виде строение поверхности мозга, ну и отдохнём, как сумеем. А вечером будем встречать Валентина с дедом, приедут к нам. Я их вызвал к себе.
Последние слова были заглушены аплодисментами и одобрительными возгласами.

                Отдых
     Шофёр выгнал автобус из гаража, вышел из кабины и подошёл к группе знакомых учёных. Одни держали в руках удочки, один на плече держал самодельный невод, у Андрея на плече висела винтовка. На спинах у всех висели походные сумки. Дима присмотрелся к автобусу и спросил у Андрея:
       - А где же двери-то?
        -Без них обойдёмся, - отозвался Андрей.  Все обратили внимание на слова Димы. Стали рассматривать салон автобуса. Владимир посмотрел на часы и крикнул:
          - Давайте на посадку. Шофёр, впускай нас.
Шофёр вынул из кармана сигнализатор, нажал кнопку. Правая стена по верху  салона отсоединилась и стала тихо опускаться. И когда один край стены коснулся земли, то люди заметили, как по всей стене открылись ступеньки, и стена, коснувшись земли, замерла на месте. Владимир, знавший это новшество, первым прошёл по ступенькам, и уселся в первое кресло. Повернув голову на товарищей, с интересом наблюдал за их реакцией. Те осторожно наступали на ступеньки, боялись, как бы не повредить стену салона. Вошли, расселись по диванам и с очарованием смотрели друг на друга и бросали восхищённые взоры на шефа и на шофёра. А тот щелкнул сигнализатором, и стенка стала тихо подниматься, а потом и заняла вертикальное положение. Потом послышался глухой щелчок, ступеньки исчезли и открылись окна. Послышалась тихая нежная музыка. По радио послышался голос шофёра:
        - Может вам, товарищи, кому телевизор хочется посмотреть, так нажмите кнопку в верхней части сиденья и на потолке салона откроется экран. А у кого появится желание поработать на компьютере, то нажмите левую кнопку возле телевизионной.
  Владимир поморщил лоб и повернулся лицом к товарищам и попросил:
         - Друзья, отвлекитесь хоть тут от этих приборов, они нам и у себя приелись. Смотрите на природу. Вся земля в цвету; дух радуется. Это счастливый миг в нашей жизни, не упускайте своего счастья, лови момент.
   Все повернули головы в окна, и стали внимательно, и изучающее смотреть на всё, что им попадалось на глаза. Вскоре показалась цепь гор. Самые высокие вершины были будто белыми косынками повязаны. Шофёр, вроде ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил с восхищением:
       - Голубое кислородное облачко, рождённое ночью, нагревается солнцем и, соединяясь с влагой воздуха, превратилось в белое облачко, и вскоре оно растает. Вот мой сосед дед Василий, местный лекарь, говорил, что многие болезни дыхательных путей и кроветворных аппаратов живого организма легче поддаются лечению, если больной будет подниматься на вот такую вершину и утрами вдыхать этот воздух насыщенный кислородом.
Все повернули головы в сторону вершины с белой косынкой. Дима крикнул:
     - Вот бы туда поехать. Да рукой потрогать!
     - Хорошо! Будет исполнено ваше желание, - откликнулся шофёр. Он отлично знал этот маршрут и потому всегда старался привезти пассажиров на ту вершину с белым облачком. И поэтому всегда на этом участке дороги заводил об этом разговор. Горы приближались, и вскоре стала заметнее дорога, поднимающаяся в гору, и опоясывала эту вершину. Все с нетерпением ожидали встречи с этим облачком и торопили мысленно автобус. А вот и подъём. Автобус замедлил ход и натужно загудел, преодолевая подъём. В какой-то момент вершину заслонили берёзы, растущие около этой вершины. Они как молоденькие девушки в белых платьицах с зелёными украшениями янтарных листочков, стояли и не шевелились, смотрели на автобус, и, казалось, сопровождали его глазами; это была восхитительная картина, которую они теперь надолго запомнят. Это останется в их длительной памяти, как азбука, таблица умножения, лица родителей, место жительства в детстве в родительском доме, первая учительница. Некоторые разговоры, изгибы дороги, скалы и обрывы сохраняются только в краткосрочной памяти. Возбуждённый такими мысленными разговорами Саша произнёс:
        - Эх, память, память, что ты такое, с чем тебя едят?   Как тебя пощупать и рассмотреть?
   Владимир хмуро посмотрел в его сторону и погрозил пальцем:
           - Смотри, давай на берёзки и на вершину! С памятью потом работать будешь, пока не облысеешь. Отвлекись! – он погрозил ему пальцем.
 А тем временем автобус вышел на подъём, где дорога сворачивала в правую сторону, и остановился перед крутой вершиной. Шофёр крикнул:
        - Осторожнее.  Опускаем стенку, можете выходить, и бежите к облачку, а то через десять минут оно исчезнет.
 Все поторопились и направились к вершине. И чем выше они поднимались, тем дальше от них  улетало облачко. Потом оно отслонилось от вершины и поплыло в сторону от людей.
       - Эх, были бы у меня крылья. Догнал бы я это облачко! Ну, что ж до свиданья, облачко! – воскликнул Саша. Все с ним были согласны и готовы были сказать то же самое, но повторять не стали. Постояли, помахали ладонями, говорили нежные слова «до свиданья», как живому существу. Шофёр стоял возле кабины автобуса и радовался, что он им доставил хоть какое-то удовольствие. Но это было ещё не всё, и он свистнул, пассажиры обернулись в его сторону, а он указал рукой в ту сторону, откуда они приехали, а потом и на самую макушку горы.
 Те стали подниматься, а когда поднялись и повернули головы вниз на равнину, все замерли от восхищения. Ровная предгорная равнина, рассечённая на ровные квадраты лесополосами, завораживала. Там, где-то внизу летали птицы. И люди смотрели им на спины. Кое-где шли машины, они казались такими маленькими, и были похожи на игрушечные. А конные повозки и пешие люди  вообще едва различались. А лесополосы, окраины полей, и склоны гор зеленели  и цвели разноцветным ковром. Там дальше видны были близлежащие сёла, а за ними небо соединялось с землёй и тёмно-синее марево скрывало всё, что было за ним. Как высоко не поднимись, всю землю не увидишь, потому, что она круглая. Круглая, как человеческая голова.
Володя потрогал голову ладонью и продолжал думать, - «Голова, это, что маленькая копия земного шара?  У нас, что тоже есть магнитно-силовые линии выходящие из северного полюса и входят в южный полюс. Темя на голове это, что северный полюс? Эти линии, проходя через головной мозг, должны взаимодействовать с молекулами мозга?  А, что станет с землёй, если убрать условно эти линии? Почему они  имеют только такое направление, а не другое? Вероятно, это свершилось при образовании солнечной системы. Всё движется, ничего не стоит на месте. И всякое движение подчиняется определённому закону, и люди эти законы знают; но не все. Ну, там вселенная и от нас далеко, мы не можем проверить правильность этих законов на практике. Многое условно, всё объяснимо теоретически. Изучая вселенную, мы пользуемся лабораторией «Земля». И в этих лабораторных испытаниях люди, стараясь проникнуть в секреты и законы земли, делали себе благо, но всё ли благополучно кончалось для земли. Вот пустыня; не ошибка ли это в расчётах человека. Могли же там произвести взрыв, от которого сгорел воздух в той части земли. Образовался вакуум. А с противоположной стороны давление воздуха на землю осталось прежней, и имела определённую силу, которой хватило, чтобы толкнуть от себя землю, за тот период времени, за который атмосферный воздух успел заполнить это вакуумное пространство. И та часть земли оказалась ближе к солнцу. Вот тебе, дорогой испытатель, и пустое место на этом месте, вот она тебе пустыня. Смотри и не забывай о своих ошибках. Хорошо это или нет, что человек проникает в тайны природы?  Когда открывает человек, какую тайну, он надеется получить от этого пользу себе или всему человечеству. Но ведь есть и другие цели открытий. Что в основе своей приносят и учёному и людям только вред. Болезни и смерть. А зачем это делать? Да думать-то не запретишь! Был бы спрос – товар найдётся. Таков капиталистический закон. Тем более если этот спрос производит государство. Хорошо если этот спрос в интересах государства. И то хорошо, когда этот интерес ещё и не во вред другим государствам. Построить своё счастье это великолепно.  Но если это не во вред другому человеку. А не во вред другому человеку - есть труд на земле – крестьянский труд и любой труд рабочего в интересах семьи и государства. Ну, опять тебя понесло в политику», - прервал свои мысли Владимир. И тут же почувствовал, как кто-то взял его за руку и потянул на себя. Он повернулся и увидел задумчивый взгляд Кати, она произнесла:
        - Шеф, вы нарушаете режим отдыха. Вы с кем это беседуете?
        - Молодец, Катя! Следи за мной, будь моим контролёром! – похвалив Катю, он повернулся и они пошли к остальным сотрудникам, которые уже сидели в салоне и делились своими впечатлениями меж собой. 
   После третьего подъёма  автобус свернул вправо, и пошёл едва заметной тропинкой.
         - А мы, что сюда едем? – спросил Андрей.
Шофёр отозвался: 
          - Эта лощина до коллективизации принадлежала двум семьям; по правую руку работали Бобковы, а по левую руку Похлебкин, а эта тропинка приведёт нас к Аную. Тут рыбакам и работа найдётся. Да и остальные могут тут расположиться. А охотникам придётся ехать подальше. Так, что кто желает, может поехать дальше, а остальные могут здесь сходить. А вот и река показалась.  Готовьтесь товарищи.
Вскоре автобус высадил любителей рыбной ловли, а с остальными, развернувшись, поехал на дорогу, а там дальше навстречу солнцу.
 Наконец дорога пошла под уклон, шофёр остановил автобус и тихо, будто опасался нарушить тишину и спугнуть кого из животных, пока невидимых здесь, но общее охотничье настроение начинало овладевать пассажирами. Все стали говорить тихо, лишь знаками показывали друг другу, что пора выходить. Шофёр заметил:
        - Идите строго на запад.  Придёте в «Жданову» лощину, встретите ручей и внимательнее всматривайтесь в заросли. Потом по ручью будете подниматься вверх по лощине. Могут встретиться дикие козы. Нельзя стрелять в маток; некоторые окатились, некоторые скотанные. Выбирайте самцов. Один останься со мной, мы спустимся вниз к роднику. Просмотрим лощину «Василия Ивановича», если кого заметим, пугнём в вашу сторону. А заодно просмотрим барсучьи норники. Если повезёт, барсучком разживёмся. У меня мелкашка есть. 
С шофёром остался Александр. Автобус на малом газу тихо тронулся с места и бесшумно скатился по дороге до самого родника, путь которому пересекала насыпь дороги с вложенной в неё сточной бетонной трубой. На поверхности образовавшего озерца плавали селезни диких уток. Александр пошевелил шофёра за плечо, тот поднял вверх палец, «мол, увидел». Автобус остановился.  Шофёр достал винтовку, надел глушитель и открыл окно. Выставил ствол, но сразу стрелять не стал. Они ещё долго с Александром любовались на таких красивых селезней: они то ныряли, то отряхивались, то громко хлопали крыльями по воде, а то вдруг остановятся и начинают перебирать  обмытые перья  и укладывать их по порядку. Потом один из них вышел на берег и стал щипать травку, следом вышел ещё один и подошёл к первому. Но щипать не стал.  А начал клевать первого в затылок, тот осерчал, и дал ответ. И тут они встали друг против друга и стали биться  крыльями, и щипать клювами перья.  Шофёр выжидал момент; потом послышался лёгкий хлопок и оба драчуна упали на землю и забились в судороге. Потом они затихли. Остальные стали опускать глубоко в воду головы, так, что сверху торчали лишь хвосты. Шофёр выстрелил ещё два раза и два селезня всплыли на поверхность и судорожно трепыхались ногами и крыльями. Шофёр выстрелил ещё раз, но селезень вынырнул и с оглушительным криком поднялся над озерцом и полетел и скрылся за перевалом лощины. Остальные, напуганные криком, враз поднялись, и разлетелись в разные стороны.  И так же вскоре скрылись из виду. Александр  спросил шофёра:
         - А как вам удалось одним выстрелом убить двух селезней?
         - Я вдруг заметил, как один другому схватил клювом за макушку и стал дёргать. Я выстрелил, и вот так получилось.
          - Пошли собирать?
           - Подожди, вон с левой стороны сурчиные норы. Давай понаблюдаем. Матки сейчас возятся с детёнышами.  А самцы уходят на охоту. К обеду они должны возвращаться. Покараулим, давай.
  Но планам их не суждено было сбыться, потому что несколько сорок налетели к озеру и расселись на деревцах, стали присматриваться на лежащих селезней. Которые распаляли им аппетит запахом крови. Потом прилетела ворона и громко закричала, толи сорок отпугивала от добычи. То ли звала сородичей на пир.
           - Пошли собирать, а то нам самим не достанется; растащат. Вишь кумушки горластые налетели.
Шофёр открыл дверцу и вместе с Александром пошли собирать трофеи. Недовольные сороки и ворона ворчливо прокричали и отлетели на берёзы стоящие выше по склону.
          - А, что, Саш, берёзового соку желаешь попить и ребятам набрать?
          - Да. Но, а как?
           - У меня есть и посуда, и ножовка, и алюминиевые желобки. Пойдём со мной, расставим и через час наберём, всем хватит. И газ воды никакой не потребуется. А здесь и слизун растёт.  Нарвём и его; сейчас он очень соковитый, молоденький, вкусный, прелесть!
           - Я согласен, пошлите!
Через час они вернулись в автобус с бутылками берёзового сока, с охапкой слизуна. Видели там и сурка, но тот ушёл от них и скрылся, они не брали с собой ружья, пожалели об этом.
   Когда они вернулись к месту, где высаживали охотников, то те стояли на дальней вершине и махали фуражками над головой, звали к себе шофёра.
          - Что, рискнём по бездорожью проехать к ребятам. Видишь, они машут руками, и сюда не идут; видимо охота удалась?    
          - Не знаю, вы за рулём, вам виднее. Поедем, наверное, до куда доедем, и ладно. Всё ближе к ним будем, хоть и идти придётся. Так недалеко будет.
           - Ну, и поехали.
   Когда доехали до вершины, шофёр остановился, на саму вершину ехать не рискнул. И они вышли из автобуса и направились пешком к ребятам. Когда подошли, то обнаружили две туши козлов. Они были разделаны. Сороки и вороны уже кружились вокруг внутренностей и громко кричали. То ли спорили и делили между собой добычу. То ли выражали свою благодарность людям за такой обед.
       - Кому-то праздник, а кому-то горе. Счастье досталось одним, на несчастье другого, -  произнёс Александр, смотря на сорочий гвалт.
        - Да и всё то так в мире построено, - отозвался Андрей, потёр переносицу и продолжил, - сильный давит слабого, умный давит сильного, а власть давит всех.
Вскоре они покинули «Жданову лощину», и направились к берегу Ануя. Где их ожидали рыбаки. Улов был удачный, и уже кипела уха на костре, устроенным Владимиром. Дмитрий сматывал удочки и невод. Девчата сидели на прибрежных валунах и временами опускали ступни ног в воду. Иногда переговаривались, и временами слышался их смех. Когда подошёл автобус все поднялись и подошли к нему на встречу.
Рассмотрев трофеи охотников, Алёна распорядилась:
        - Пообедать нам достаточно и ухи, рыба даже ещё и останется. Уток надо выпотрошить и обжарить на огне, увезём  вместе с тушей козла в столовую центра.
Рассмотрев берёзовый сок, Андрей пропел:
       - И родина щедро поила меня берёзовым соком…
   Все по очереди стали пить сок из полторашки. Люба расстелила палатку, и все уселись кружком, и стали кушать уху исходящую ароматным запахом и водным паром. Но десятилитрового ведра ухи на одиннадцать человек оказалось мало. И Вера предложила:
       - А, что нам уток домой вести, давайте их сюда, я их разделаю, и сварим здесь. Ну-ка, Алён, неси сюда. Катя, помоги мне. А остальные пока полежите, да газеты почитайте, я вон пачку захватила из дома.
       - Газеты вам и дома надоели. Я сейчас включу телевизор и споём песни под караоке. Так веселее будет. Дома хоть будет о чём вспомнить. А то спросят у вас, что, мол, вы там делали, а вы скажете, что газеты читали. Над вами посмеются, что это вам дома время не нашлось для газет. Вы же на природу приехали. Если не охота по скалам полазить, так хоть песенки попоём.  Что скажете? – высказал своё предложение шофёр.
        - Включай музыку, - отозвался Георгий. Если желаете,  то я вам японский танец станцую.
        - Да, но! Да, ты, что! вот молодец! А ну шире круг, место танцору. А я и не подразумевала, что у нас скрывается такой талант, - с удивлением воскликнула Люба. Шофёр поспешно встал и стал настраивать телевизор и искать музыку сопровождения восточных единоборств. Наконец музыку подобрал и прибавил громкость.  Музыка возбуждающе полетела вдоль реки и между холмами. Танцор скинул обувь и рубашку. Сделал несколько разминок и закружился в стремительном танце. То вращался на одной ноге, то на одной руке, то шагал на руках с поднятыми вверх ногами, то падал на землю и, прижав руки к туловищу, катался как валик. Потом стремительно вскидывал тело и начинал выбрасывать руки перед собой с вытянутыми пальцами. Потом резко перевернулся и закружился на голове, опираясь руками о землю, и вращая ногами над собой. Все захлопали в ладоши и стали дружно скандировать:
           - Молодец, молодец!
     Потом он тихо прошёл по кругу и, подойдя против Александра, упал ему на колени. Остальные взялись парами, стали танцевать. Шофёр переключил музыку, и танцы продолжались, пока птичий суп не закипел в ведре на костре, пламя в котором поддерживал Владимир. Он сосредоточенно смотрел на огонь, на яркие угли, на те, которые стали блекнуть, а потом и темнеть, и становились, наконец, чёрными с блеском.  «Как долго растёт дерево, потом начинает загораться, потом быстро сгорает, а потом шает, какое-то время, и гаснет, и лежит долго чёрными холодными углями. Всё длится долго, только горение проходит быстро. Что это такое? Почему так? Зачем такая несправедливость?  Это же так, как и жизнь твоя, человек! Как мало даётся человеку времени на горение, до обидного мало, как горько это сознавать. Господи»!  Катя посмотрела на грустное лицо шефа, оставила партнёра, подошла, тронула за плечо. Тот поднял голову, Катя покачала головой и протянула руки, приглашая на танец. Володя благодарно улыбнулся, поднялся, и пошли они в круг танцующих друзей.
   Танцевали долго. Пока, наконец, Люба не крикнула, заглушая звук музыки:
      - Друзья, утятина готова.  Хватит веселиться; пора за «работу» садиться, ужинать будем!
        - Ну, ведь, есть же на свете умные люди; знает что, знает когда, и знает, как сказать. Любаня, молодец ты. Я уж и, правда, кушать захотел, - отозвался Георгий.
          - После такого танца и впрямь есть захочется, - отозвалась Вера.
           - Друзья, пошлите, сначала умоемся в реке, перед едой всегда умываются, - предложил Дима и побежал к берегу, снимая на ходу рубашку. Все поспешили за ним.
       Остались на месте лишь Люба и Алёна, наполняя тарелки пахнущей утятиной.
   Володя ополоснул лицо и голову водой, потёр ладонями уши, и скинул остаток влаги с головы. Притих, и, подняв глаза над быстрыми струями горной реки, стал смотреть на противоположный берег. Зелёная травка как тканый ковёр близко подходила к самой воде. Среди этой зелени выступали лбы зеленовато-голубовато-серых камней. При беглом взгляде их не заметно было. И лишь когда остановишь глаза и направишь мысли свои на эти камни, можно явственно отличить их цвет и формы. «На что же они похожи? А эти горы, а эти лога и ручьи, и реки? Все эти бугры и впадины земной поверхности – это, что? Это же, как мозг! А память тут где»? Катя подошла и присела рядом, она не хотела перебивать движение мыслей шефа, и тихо спросила:
         - И где же тут ячейки памяти?
   Володя не повернул головы.  Он даже и не обратил внимания на голос Кати. Просто он подумал, что это голос его мыслей; он же часто разговаривал сам с собой. Спорил, убеждал, спрашивал одного себя, и отвечал второму самому себе. И он продолжил этот разговор:
       - Вот если убрать эти горы, под ними останется ровная площадь; допустим  величиной в один квадратный километр. Так? Потом обратно их поставим на место и замерим величину их поверхности. То  получится площадь в десять квадратных километров. Значит, поверхность мозга будет зависеть от величины его вершин и впадин. В таком случае, чем выше вершины и глубже впадины, тем больше поверхность мозга, где должна скапливаться, формироваться и храниться память. Так?
        - Да, наверное, так. Но память это, что – крупицы твёрдых частиц, вот как те камни, что видим на том берегу? Или микроскопические растения, подобие мхов и лишайников на этих камнях? И пока эти растения растут и живут, до тех пор будет существовать, и работать память?
        - Видимо это, примерно, так. Но как же можно повлиять на поверхность мозга, чтобы увеличить его поверхность, не нарушая объёма головы, и поместить на этой увеличенной поверхности вот эти камни с микроскопическими растениями, антеннами памяти. И чем их запитать и заставить работать в увеличенном размере в сотню раз больше природной устроенности.
        - Нам, видимо, придётся это выяснить, и заснять на плёнку. А когда это увидим, потом приступим к множеству опытов по влиянию, на те активные объекты памяти.
       - Катерина, ты, что забыла, какое тебе было дано поручение? Отставить свои споры.  Сегодня отдыхаем, а завтра приступим к работе, - одёрнула Алёна, и более миролюбиво пригласила, - все к столу.
   Все послушно расположились на палатке и держали тарелки с утятиной и аппетитно кушали.
      - Ну, господа, сегодня наедимся на целую неделю, - высказался Андрей.
      - На неделю не наедаются. Хоть сколько употреби пищи за один раз. Объём информации в мозгу можно накопить до фантастических размеров. А пищи столько в запас не наложишь в желудке, - поправила Вера.
      - Друзья, оставьте свою тему хоть на время обеда, - вы сегодня туристы. Вас дома спросят, что вы сегодня видели, и слышали? Так вы, что станете говорить? – стараясь исправить обстановку, отозвался шофёр.
      - Всё, всё, про это ни слова. Кушаем и слушаем соловья, - согласился Владимир.
      - Это опять неверно, - возразил шофёр,- если будете кушать и соловья слушать, то организм не сможет реагировать на эти явления в полной мере. Чтобы пища усвоилась сполна в желудке, нужно на неё смотреть, радоваться ею, и кушать. Тогда желудок выдаст необходимую порцию желчи для переваривания пищи и это будет самая оптимальная доза, и сто процентная усвояемость. Если во время уроков ученик смотрит в окно и думает о чём-то постороннем; он не усвоит урока. А при отвлечении внимания от пищи, не даст возможности усвоить эту пищу. Тут, что ещё надо усвоить? Если мы сели за стол, нам надо кушать одну пищу, с одинаковым содержанием. Если мы будем кушать одновременно и овощи, и мясо, и сладости и горькое; то желчный пузырь растеряется, и не знает, сколько ему выдать желчи. Ибо каждой пище требуется своя порция желчи. Если её поступит мало, то пища усвоится не полностью, если поступит много,  то часть пищи сгорит, и для усвоения желудком останется малая часть пищи. В том и другом случае часть продуктов пройдут через желудок впустую. Желудок затратит на её усвоение лишнюю энергию, а пользы мало. Вот даже взять эту булку с изюмом, мы скушаем её; и что-то усвоится,  а что-то нет, - шофёр нарезал ломтей хлеба с изюмом и раздал.
     Люба взяла ломоть хлеба и поднесла к лицу.  Но кушать не стала, а начала рассматривать и о чём-то задумалась. Шофёр обратил внимание на неё и продолжил:
      - А вы кушайте.  Изюма здесь мало. В основном хлеб и потеря будет не велика.
      - Я не о потере. Я о находке. Память в мозгу расположена как вот эти изюминки в булке хлеба. Но вот как они образовались тут, когда, и сколько этих изюминок в булке? Могу ли я в эту булку сама добавить изюму? Вот уже сейчас, когда булка испечена и подана на стол к употреблению?  Или количество изюмин вкладывается только тогда, когда замешивается тесто?
       - Человеческая голова - не испеченная булка хлеба.  А есть живой орган, который постоянно развивается и усовершенствуется, и поэтому может улучшаться или убывать. Узнав процесс формирования и развития мозговых клеток памяти, мы может вмешаться в этот процесс, - отчеканил Дмитрий.
     - «Вы безнадёжно- отсталые люди», вам говоришь, что нужно внимательно кушать.  А уж потом и соловья послушаем.  А вы зарядили одно и тоже, про мозга.   И остановиться, не можете, - безнадёжно махнул рукой шофёр и стал сам кушать, сосредоточенно смотря в тарелку. А когда мясо съел, попросил Алёну:
          -  Дайте, пожалуйста, мне бульону, очень полезное питание. Не то, что ваши, какие-то мозги.
          - Бульону, пожалуйста, сколь хотите, - отозвалась Алёна и налила ему полную тарелку.
         - А мне бы сейчас чайку бы выпить, - воскликнул Дима.
         - Я тоже не против, - поддержал его Саша.
         - Да, что вам бульон-то не нравится, это же полезнее чая, - отстаивал шофёр. Люба дополнила:
          - А мы и заварки не захватили; простой кипяток пить станете, что ли?
          - Без заварки, конечно, это уже не чай. Как же так забыли-то? – осведомился Владимир.
           - Господа, да вы, что? Да на природе заварки целые воза, кругом полно, только мозгами раскиньте, - утвердительно пояснил шофёр.
           - И где это у тебя тут заварка? А всё равно про мозги упомянул, - вставила Валентина.
     Шофёр через край выпил бульон из тарелки и пошёл к берегу реки. Там он наломал сучки  дикой смородины, и черёмухи; оборвал с них листья и принёс к костру. Набрал в чайник воды, измельчил принесённые веточки, обмыл их, натолкал в чайник, и поставил на огонь костра. И пока желающие доедали бульон и шутили над любителями воды с травой, чайник закипел. Шофёр снял с костра чайник и стал разносить желающим любителям чай, приговаривая:
        - Вы только понюхайте, какой запах-то! Иные приезжают в степь и в горы за запашистыми травами и кустарниками, и везут всё это в город, и даже в село. А люди покупают, и не понимают, что всякая заварка тут у них растёт под носом. Создают себе проблемы там, где всё это так просто и легко делается. 
       - Нам дай, хоть хуже, но в пачке, с картинкой. Да, чтоб реклама была, - поддержал шофёра Андрей. Все с ним согласились; кивали головами и посмеивались сами над собой, над своей непрактичностью, и недальновидностью. Зациклиться человек, на чём ни будь одном, и другого не видит, и даже не догадается подумать. А когда ему обратят внимание на этот вопрос, он удивляется, а как это я до этого, и до сих пор не додумался? Такое лёгкое решение заставило всех задуматься о более сложных вопросах своей жизни и медицинской науки.
        - Вы, что это, господа, задумались, поникли, как-то сразу? Оставьте, пожалуйста, свои проблемы до-завтра! А сейчас пейте чай и послушайте соловья. Вон, как заливается! Вы ж его давно не слышали, да и не скоро ещё услышите.  Всю жизнь променяли на науку. А вы поучитесь петь у соловья. Вот вам задание. Вы способные люди, о мозгах говорите, а песню соловья вряд ли кто выучит и повторит. Вон, как заливается!  Вас приглашает к себе песню спеть. Попробуйте, попробуйте, или хоть внимательно послушайте соловьиную песню о весенней любви.
   Все стали слушать; одни повернули головы в сторону реки, где в зарослях звенели оглушительные трели, переливы, щелканья. Иногда он повторялся в своих мотивах, где-то пел иначе, но не смолкал, другие смотрели на кружку с чаем и на свои пальцы, и шевелили ими…
      Больше часа шёл концерт.   Все слушали внимательно, а может быть, только делали вид, что слушали соловья, а сами, возможно, мыслями были у себя в лабораториях; вскрывали черепа, сравнивали по внешнему виду картину черепного мозга великих людей, и недоразвитых, и обычных, и посредственных пациентов; или вовсе животных. И во всех этих мозгах, вернее в одном из его пяти отделов, в отделе памяти; должны были находиться изюминки, ячейки, камушки, и так далее, микроскопические сосуды памяти. Почему же они так тщательно замаскированы и незаметны ни под каким микроскопом. Господи, ну помоги нам открыть свою тайну своего изобретения, ячейки памяти. Ну, где же эта извилина? Господи, ты не столько велик и могуч, сколько мудр. Ты так тщательно это спрятал, замаскировал, чтобы мы, непослушные твои создания не могли разглядеть и переделать ваше, Господи, творение, и не испортить человека, и не нарушить в мире того равновесия, что видно сейчас. Ладно, пусть будет по-вашему; если не желаете открыть свой секрет, так вы, хоть, не лишайте нас надежды в своём поиске. Весь грех мы возьмём на себя и потом встанем перед вами с покаянием, когда придёт время вашего суда над душами нашими. Господи, не лишай нас надежды. А уж мы постараемся, мы жизни свои положим для достижения своей цели. А эта цель – великая. Это на благо всего человечества. Вы же сделали у человека лишних половина извилины, по сравнению с обезьяной, и мир преобразился и так далеко шагнул в историю развития всей цивилизации на планете Земля. А может, это была ваша ошибка? Сколько бед на земле совершилось при появлении человека на земле? Сколько горя и реки крови пролилось за это время; чего больше произошло на свете; добра, ли зла? Надо ли было это делать? И надо ли сейчас нам заниматься поиском ячеек памяти; чтобы создать одного человека, который бы сказал, как надо всем жить? Споры, конфликты, войны происходит потому, что конфликтные стороны возглавляют одноуровневые по умственному развитию лидеры, и каждый считает себя умнее противника, и надеется его победить; отсюда и неминуемость конфликта. А если в мире будет один умный человек, ну, например, как Бог, то с ним некому будет равняться и поэтому не будет оснований для конфликта, спора и войны. Вот в этом и состоит одна для нас задача; сделать одного умного человека, чтобы он один знал и мог руководить ситуацией. Тогда все будут подчиняться только этому человеку.
      С юга на север потянуло свежим воздухом. Там, где-то на выходе реки Ануя из гор, собрались тучи, и стал погромыхивать первый в этом году гром. Соловей перестал петь. Шофёр воскликнул:
           - Ну, что, товарищи, как бы ни было, мы немного отдохнули. Там, внизу грозой запахло. У нас дождя не будет, ветер движется от нас, но собираться пора. Солнце через полчаса скроется за тучами и будет пасмурно. Давайте собираться.
       - Сейчас костёр залью водой и поедем. Девчата, складывайте вещи в автобус, - согласился Андрей.
   И все стали собираться и садиться в салон автобуса.
   А через два часа они были уже в гостинице своего центра.
    Дети, игравшие на песочной игорной площадке, завидев своих родителей, кинулись их встречать. Следом с ними подошли и их родители, что сидели на лавочках и ждали своих половин из поездки; они только что пришли с работы, и, забрав детей из детского сада или встретив из школы, наблюдали за своими чадами. Все разошлись по парам, и пошли в свои номера; кто нёс на руках, кто вёл за руку своих детей.
   Владимир остался один и, подойдя к небольшому бассейну, где летом водились рыбы и их все тут кормили и наблюдали за их поведением. Это был своего рода живой уголок, место соприкосновения человека с живой природой. А сейчас тут ещё рыб не было. Накопившаяся от таяния снега и от дождя вода стояла спокойная и блестела в лучах заходящего солнца. Прошлогодние растения, пока ещё не убранные, желтели на бережку бассейна. На дне водоёма лежали чёрные, гладко отполированные, камни. Солнечные лучи, падающие на воду, отдавали малую часть тепла, уходили в землю. А те лучи, что попадали на камни, поглощались их чёрной поверхностью и от этого нагревались сильнее, чем вода. А по краям их начинали расти зелёные мелкие растения. Вода не шевелилась, но концы травинок шевелились, как живые.  Отчего бы это? Возможно, это есть внутреннее перемещение слоёв воды в связи с изменением температуры. Становилось прохладнее, чем днём. Или они сами движутся в связи с ростом. Или их шевелит магнитное поле земли. Если так, то, что это живые антенны, принимающие и передающие сигналы магнитных линий идущих вдоль земной поверхности от одного к другому полюсу?   Тогда бассейн это, что? Это модель головного мозга? Вода это кровь, что питает всё живое там? Чёрные камни это ядра, или ячейки памяти? Растения на камнях, это, что – антенны принимающие сигналы внешнего мира? И куда эти сигналы откладываются? Тогда, что – если сильнее сигнал тем глубже и резко отразится его действие на ядре. Говорят же, что вот это событие резко запало в память. Резко – это, что глубже. И память есть долговременная и кратковременная. Страх и сильное, благоприятное воздействие и порождает эти два вида памяти. А кто их порождает? Магнитно-силовые линии? И от их величины антенны передадут соответствующий сигнал. Это, что? Антенны, антенны… Они прикреплены к ячейкам памяти. Это, что? Если я накидаю в бассейн больше камней – сделаю больше ячеек.  На них сами по себе вырастут антенны, и количество памяти станет многократно больше.
   Владимир вынул свой блокнот и записал на чистом листе одно слово крупными буквами – БАССЕЙН.
   - Володя, сынок, иди домой, я стол накрыла, - выйдя на балкон, позвала мать сына.  Тот поднял руку в знак, что он понял, поднялся, посмотрел ещё раз на воду.  Но тень от противоположного дома, куда скрылось солнце, скрыло в воде и камни, и на них растения. Идти в комнату не хотелось, сейчас покушают и после передачи последних известей, он ляжет спать, но не уснёт же он всю ночь. Так и будут мелькать перед глазами эти камни и эти зелёные антенны. Быстрей бы проходила ночь. Спуститься бы в лабораторию и рассматривать и изучать и делать снимки этих ячеек и антенн по всей поверхности отдела памяти головного мозга. Остался всего лишь один месяц сроку, который отвёл нам Президент. А потом, что? Если ничего не раскроем из божественных секретов; то всех по боку. А вдруг, как Бог обидится. Да всех  памяти лишит, той которой нас же и наделил. Не суй нос, куда не надо. Как не суй-то? Как не надо? Очень надо! Очень даже надо! Избавим мы тогда всё человечество от лишней, и напрасной работы, и ссор. Жить-то всем хочется хорошо! Это, пожалуйста, да только не за счёт другого человека. Комфортно всем хочется жить! Да как это сделать? Кто же скажет? Кто?
    - Володя, иди! К нам гости приехали из села. Только, что зашли – Валентин с дедом, - позвала мать ещё раз.
   Володя махнул рукой на бассейн и поспешил к себе в номер.
Солнце скрылась за дальней лесополосой, и город погрузился в тёплый полумрак весеннего вечера. С полей и из гор потянуло тонким пьянящим ароматом свежей травы и распускающихся почек деревьев.               
                Наконец-то удача.

   Утром все собрались в лаборатории Владимира. Здесь присутствовали и Валентин с дедом. Их было не угадать. Они были одеты, как и все сотрудники в медицинской специальной одежде. Валентин осматривал окружающую их обстановку. Всё было для него неизвестно и фантастически новое и невообразимое.  Кроме зернового комбайна, а в эту зиму ещё и оборудования котельной, он не знал в жизни ничего. Музыка и освещение, и кондиционеры включались и выключались, или сбавляли, или прибавляли свою величину, автоматически, в зависимости от психологического состояния сотрудников. Лица слушателей были предельно внимательны, и сосредоточены; и каждый впивался глазами в шефа, и старался не пропустить ни единого слова.
   - Дорогие друзья, спасибо за вчерашнюю туристическую поездку. Надеюсь, эта поездка прибавила вам силы и освежила ваши идеи. Человек есть миниатюрное изображение природы. В нём как в зеркале отображены все части и функции земного шара; взаимодействие отдельных его частей и  взаимозависимость между собой. В природе нет ненужных частей и ненужных процессов. Всё, что-то – для чего-то.
    - А ведь, всё равно, человек и его поведение, чем-то отличается от земного шара, - осмелев, спросил дед.
    Владимир улыбнулся, посмотрел мило на деда и ответил с явным тёплым юмором:
     - Земной шар отличается от человека тем, что он не совершает никогда ошибок; ни на словах, ни на деле. В природе всё правильно и логично. Время и пространство бесконечны, потому, что верны, справедливы и необходимы.
    - А почему земля терпит человека, совершающего множество ошибок, - в свою очередь осведомился Валентин.
   - Пока, терпит. И терпит, пока ошибок набралось не сильно много.  А как наберётся ошибок до критической отметки, так природа сразу среагирует. Или затопит водой всю поверхность.  Или сожжёт солнцем, или заморозит, как луну. И оживление природы начнётся снова; с новой отметки, с новыми понятиями, и новым отношением человека к природе.
   - А кто же новому человеку напомнит об ошибках прошлого человека?
   - Разум его. Мы же сейчас отлично знаем, что надо, и чего не нужно делать.
   - Так, чего же вы-то тут добиваетесь?
   - Нужен человек, которого бы все послушались и тем самым стали бы жить комфортно.
   - А каким способом он добьётся послушания? При помощи принуждения, или при помощи убеждения?
   - Мы не знаем этого. Он будет умнее нас, и он будет знать, и уметь убедить людей в необходимости, и способах создания комфортной жизни.
        - Дай бог вам удачи…
   - А теперь пошлите по своим местам. Через два часа я начну обход  с Валентином.
   Дед взял дневник Владимира и стал читать его пометки и планы работ центра. Он так увлёкся чтением, что не заметил, как Владимир с Валентином ушли. Потом вынул из кармана общую тетрадь, снова взял первую тетрадь с записями и стал переписывать содержания записей Владимира. Иногда пропускал несколько листов, или строк, где говорилось о чисто медицинских закономерностях и определениях болезней. Много было текста на латинском языке, чего дед тоже пропускал.  За весь этот день он прочитал десять общих тетрадей, и часть текста переписал себе. Когда пришёл в номер, дочь сготовила ужин и ждала их. Вскоре явились и Владимир с Валентином.
   Они поужинали и сели отдохнуть. Но сидели недолго; Владимир достал энциклопедию и погрузился в чтение. Валентин зашёл в комнату к деду и они сели за стол и Валентин стал рассказывать, что он там видел. Его удивлению и восторгам не было предела. Дед сидел, молчал и иногда делал пометки в ту же тетрадь, в которой он конспектировал записи Владимира.
    - Что самое удивительное, мне показали работу живого мозга. Была вскрыта голова академика, попавшего сюда после автомобильной аварии.
   Люба производила исследование. Андрей с Алёной установили новую, ими сделанную,  аппаратуру. Через алмазные линзы даже я разглядел, как шевелится серая масса мозга. Люба даже похвалила Андрея за эти линзы. Но потом добавила, что и этого не достаточно, чтобы рассмотреть антенны ячеек памяти. А Володя, видимо знал о запасном ходе Андрея, и подмигнул ему. А тот позвал Валентину и попросил заменить окуляры в микроскопе, а сам увеличил освещение. Люба даже в ладоши захлопала. Вскрикнула: - «Вот теперь всё стало видно, молодец»!  Оказалось, что Андрей с Алёной и Валентиной испытали комбинированный микроскоп. Между двух алмазных линз они поместили слой ртути, и сразу получилось увеличение в несколько раз. Алёна пояснила, что можно было бы изготовить линзы из одной ртути, но этот металл приобретает твёрдое состояние при температуре минус 273 градуса. Это можно было бы и изготовить. Но пользоваться пришлось бы вместе с морозильной камерой. А это получится громоздкая установка. А он сделал просто – налил ртуть между двух линз и прибор готов. Даже Владимир похвалил и сказал, чтобы он писал диссертацию на своё изобретение. И, чтобы взял в соавторы  Алёну и Валентину.
    Деду было неинтересно слушать про приборы, он нетерпеливо спросил:
   - Ну, приборы приборами, а что толку-то?
Валентин достал сетевой диктофон с видеозаписью и воскликнул:
    - Деда, а дальше сплошная наука! Вот послушай их голоса и посмотри снимки.
   «Люба, разрешите мне посмотреть».
   «Пожалуйста, шеф, смотрите».
   «Земной шар! Бассейн! Всё точно! Теория совпала с практикой, это уже наука»!
   «Дима, подключи электронный сигнализатор. Стоп, стоп, хорошо! Видишь ячейки с ворсинками по краям? Направь луч в крайнюю ячейку. Так, стоп. Дай малый импульс. Хорошо! Стоп! Ворсинки зашевелились. Хорошо! Катя, поднеси диктофон к губам академика.  Записывал все звуки и слова его. Пожалуйста, внимательнее. Дима, изменяй частоту импульсов. Стоп, хорошо! совпали наши импульсы с импульсами магнитных антенн – ворсинок ячеек памяти. Смотрите, как они оживились и стали шевелиться. Ну-ка, на следующую ячейку. Так, замечательно. Не меняй импульс.  На следующую. А тут, что? Антенны не шевелятся. Шеф, а это почему»?               
   - «Видимо, ячейка, не заполненная памятью. Смотрите дальше».
  - « Дима, поехали. Так, эта рабочая ячейка. Эта тоже. А эта уже не реагирует. И эта свободная. Так и эта свободная. А на этой даже ворсинок – антенн нет. Да, интересно. Тут целый арсенал не занятых ячеек. Так, Дима, идём вкруговую. Так, пошли десятый круг. Ещё один. Все свободные. А вот антенны появились. Но они не реагируют. Значит, они готовы были принять сигнал, но его сюда не поступило. Шеф, как понять? Посмотрите сами».
  - «Прибавьте свет. Так, это интересно. Скорее всего, это ячейки краткосрочной памяти. У них слабое магнитное поле. Мы же с вами забыли, что мы ели на завтрак. Теперь ближе к центру, должны пойти ячейки другого цвета; немного темнее этих. Вы заметили, как отличаются ячейки с ворсинками и без них. Еле заметная разница всё равно есть. Продолжайте».
      - «Так, Дим, пошли дальше. Вот так, хорошо. Пошли ячейки с антеннами. А верно, шеф, эти ячейки темнее остальных. Антенны сильно колеблются. Смотрите, чем ближе к центру, тем ячейки темнее и крупнее по величине. Весь центр занят такими ячейками. И, что дальше делать, шеф»?
       - «У нас кто разговорной речью занимается»? 
   - «Мы с Сашей, шеф».
     - «Ну, Гера, подсоединяйте с Сашей свои сигнализаторы речевого общения. Заполните плешку вопросами и подсоедините к нескольким ячейкам головного мозга академика. А мы послушаем его ответ и посмотрим на настенном экране продолжение ваших исследований».
      - «Господин академик, ответьте нам, пожалуйста, об уровне исследования в науке об устройстве головного мозга и его раздела памяти»?
       - «Мне трудно говорить, что-то неестественное со мной творится. Вы кто такие? Я ощущаю большую слабость в голове»…
      - «Катя, прибавьте на два деления давление крови в сосудах головного мозга».
     - « Сейчас. Вот так. Как там»?
     - «Нормально».
     - « Как ваше самочувствие, господин академик»?
     - «Сейчас намного лучше. Так и что я вам отвечу? Головной мозг состоит из серого вещества, это вещество сосредоточено в двух полушариях продолговатой формы. Состоит он из пяти отделов. Каждый отдел отвечает за свой участок жизнедеятельности человека. При инсульте (кровоизлиянии) в один из этих отделов у человека парализуется  или движение, или зрение, или память. В сером веществе мозга имеются ячейки, как изюминки в тесте, приготовленного к выпечке булки.  Память и усики связаны со всем мозгом, и функция памяти остаётся неизученной, остаётся загадкой для человечества».
       - « Возможно, вы знаете или слышали; есть ли где в мире организации, занимающиеся этим вопросом»?
       - «Я врач и академик – практик. Теорией заниматься у меня времени не остаётся. Много появилось проблем с организацией работ академии в связи с экономическим кризисом. Но слышал, что у Президента есть тайный исследовательский лабораторный центр. А чем он занимается, не знаю. Но полагаю, что эта проблема его не должна миновать. Задача эта большая и актуальная».
     - «А откуда вы это узнали»?
     - «Слышал краем уха. Но не конкретно».
     - «А, что такое память»?
     - « Память – способ воспроизведения прошлого ответа. Это одно из основных свойств нервной системы выраженной в способности длительно хранить информацию о событиях внешнего мира и реакциях организма, и многократно вводить её в сферу сознания и поведения. Выделяют процессы – запоминания, сохранения и воспроизведения, включающего узнавания, воспоминания, и собственного припоминания».
       - «А каким способом можно увеличить объём памяти»?
       - « В медицинских кругах принято считать, что объём памяти, зависит от двух факторов. Первое – величина памяти передаётся по наследству. Второй способ – это тренировка накопления памяти. Это под силу любому человеку со здоровой памятью. Можно учиться у учителя, родителя, воспитателя, читать больше книг и повторять их содержание. При чём тренировка должна быть ежедневной.  Это как в спорте.  Тренируешься – ты при силе, бросил тренироваться, и ты потерял спортивную форму, и сил не стало. Будешь топтаться на месте и всякий интерес у людей потеряешь -  как собеседник, как специалист, как руководитель».
      - «А, что память бывает различная»?
      - «Да, различают память.  Она бывает как: 1 - произвольная, 2 – непроизвольная, 3 – непосредственная, 4 – опосредованная, 5 – кратковременная, 6 – долговременная».
      - « Это, что, человек обладает шестью видами памяти? Это так много!
      - «Это простые виды памяти, но есть и сложные виды».
      - «И какие же они»?
       - «Они называются – особые виды памяти: такие как; 1 – моторная, 2 – эмоциональная, 3 – аффактивная,  4 - образная,  5 – словесно – логическая». 
      - «И с какой же памятью человек считается, наиболее ценен, и востребован в наше время»?
      - «Это зависит от цели и назначения человека».
      - «И как увеличить объём памяти, чтобы этот человек мог ответить или предложить метод и способ организации человеческого общества для организации комфортного способа жизни»?
      - «Мировая медицина бессильна ответить на этот вопрос. Природа при создании человека, скрыла от этого человека ответ на ваш вопрос. Во избежание ошибок, которые способны будут привести мир к катастрофе. Смотря, в чьих руках, окажется раскрытие этого секрета матери – природы. Простите, по вашим вопросам я смею утверждать; что вы, вероятно, занимаетесь вопросами близкими к этой теме. К теме раскрытия секрета памяти».
       - «Местонахождение, и формы, и содержание ячеек памяти нам сейчас, с вашей помощью, удалось установить. А вот как активизировать запасные ячейки, не заряженные положительными зарядами памяти? У некоторых даже отсутствует отростки – ворсинки – антенны для восприятия зарядов».
       - «Вопрос по использованию без-антенных ячеек это, видимо, вопрос далёкого будущего. А вот слабо-уплотнённые ячейки, с едва заметными ворсинками, мало заряженные, вероятно требуется»…
    Дед сидел и ждал продолжения разговора. Но было тихо в комнате и на экране. Лишь различались быстрое мелькание рук и звуки тревожной музыки.
     - А, вы, что же не дали досказать академику свою мысль. Это же очень ценное предложение, которое он вам хотел высказать. А вы забегали и суматоху подняли.            
        - Потому и забегали, что он прекратил разговаривать. Люба на нас накричала всяких обидных слов, что мы, мол, что-то не так делаем.
        - И, что у вас там получилось?
        - Владимир первым догадался. Он подошёл к часовому механизму, связанному с работой сердца академика; показал пальцем и проговорил:
         «Мы так увлеклись переговорами с академиком, что никто из нас не обратил внимания на время использования резерва работы сердца. Минутная стрелка перешла красную, приграничную черту. Сердце от перегрузки парализовало».
        Алёна сказала: «Что при таком параличе оно восстановлению не подлежит».
        Дима высказал сомнительное предложение; - «Нельзя ли подключить магнитный возбудитель и записать с ячеек сигналы памяти мозга академика, чтобы узнать,  что же он хотел сказать нам»?
      А Валя с сожалением и с сомнением  вставила: - «Взаимный обмен сигналами возможен только при живом организме, во всяком случае, при живом мозге».
     Ну, что ж, мы поохали, поахали и разошлись по домам.
Дед посидел, о чём-то подумал, и спросил Валентина:
       - У тебя это записано на плешку, так ты мне перепиши её содержание. Я перепишу это себе в компьютер, поработаю потом.
       - Это, пожалуйста, тут не трудно. Я сейчас перепишу на запасную плешку и отдам вам.
       - Спасибо!
Валентин подсел к компьютеру и запустил переписку. Дед взял записные тетради Владимира и стал пристально изучать их содержание и, часто отрываясь, переписывал в свою тетрадь.
        На следующий день все собрались в лаборатории у Веры по предложению Владимира. В операционном зале была приготовлена огромного роста обезьяна.
       - Всем приготовиться для вскрытия черепа, для фотографирования и записи на плешки, установить  магнитные возбудители, приготовьте  простенькие программы  на уровне 1 – 2 классов для зарядки  ячеек головного мозга. Установите приёмную аппаратуру  для фиксации возможных реакций любой величины, возможно и даже, если повезёт и разговорной речи на языке зарядного устройства.  Введите хотя бы одно выражение на английском языке. Чтобы избежать ошибки, как с академиком, поставьте автоматический фиксаторно – звуковой сигнализатор. Каждому подключится к индивидуальному автоматическому регулятору температурного режима ваших костюмов, и тела обезьяны. Если все поняли – включите опознавательные сигнальные лампочки, чтобы я видел ваше состояние и реакцию по ходу операции. Андрей, у нас, сколько имеется обезьян в лаборатории?
        - Вот эта десятая.
        - Понятно. Тогда приступаем. Начали.
   Операция длилась десять часов. Такой нагрузки и такого темпа работ могла выдержать только научно – исследовательская аппаратура, но не люди. А это были не просто люди, это были исследователи, для которых время играло мало значимую роль и их увлечение скрадывало фактор времени, а значит и ощущение нагрузки.
      - Дедушка, дорогой ты мой дедушка, говори, слава богу, - с большим восторгом закричал Валентин с порога при входе в комнату.
      - Ну, наконец-то! Видать по всему, что у вас что-то получилось! Рассказывай, внучок, рассказывай дорогой! Слава Богу! – входя в  восторг внука, воскликнул дед.
       - Сейчас… мы загрузим компьютер сначала…, потом соединимся с Интерактивной доской…. Вот так аккуратненько и поведём своё дело…. Мы отчитаемся перед дедулей о проделанной работе…. Только мне надо принять, что ни будь возбудительное…. А то мы десять часов от стола не отходили. Но у нас всё получилось, что нужно для открытия на данном исследовательском моменте. И так, поехали. Вот смотри, дедушка, ты наш!
       - Постой, Валентин, дай сюда пульт. Я сам справлюсь. А то ты сейчас погонишь своих лошадей, что мне и не успеть смотреть; не только, что запомнить и переписать себе. А ты пройди в столовую, там мама тебе стол накрыла. Покушай и прими на душу капельку чистого. Там всё стоит и тебя ждёт.
    На экране показалась вся лабораторная комната, где проходило испытание. Потом прошли лица каждого сотрудника. Их трудно было различить, так как они все были на одно лицо – в белых костюмах, масках. Хорошо выделялся Владимир и его ни с кем нельзя было спутать по полноте. Ростом от всех отличался и Андрей – стройный, спортивной формы, высокий. Рядом стояла и улыбалась в камеру Люба – стройная, аккуратная, сосредоточенная, со скальпелем в руках. Возле неё стояла Валентина, чуть пониже Любы.  Но тоже стройная и улыбалась. Рядом с ней, но немного выше ростом, стояла Алёна – стройная, и строгая. За Алёной видна была голова Веры, глаза смотрели пытливо и радостно, видно было, что она была в настроении, в руке держала хирургическую иглу с ниткой. С пультом управления лучевого пульсатора стоял Дима, он улыбался, и, кажется, подмигивал правым глазом. В левой руке держал алмазно-ртутный увеличитель. С программно-зарядным прибором стоял Александр и мило смотрел перед собой, улыбался глазами. Тут же стоял и Георгий, в правой руке держал фиксатор сердцебиения, а левой опёрся на капельницу, игла которой была вставлена в вену правой передней лапы обезьяны самца.
     «С богом»! – скомандовал Владимир. Катя стала ставить замораживающие уколы по окружности черепа обезьяны. Когда окончила, подняла глаза на Любу и произнесла. «Всё готово». Через какое-то время Люба стала разрезать шкуру на голове обезьяны по окружности черепа. Потом быстро подняла глаза на Владимира, и тот блестящей стамеской стал вставлять лезвие стамески в соединение черепной коробки, покачал немного, и приступил так же в другом месте. Потом в третьем и так прошёл по всей окружности. Взял правой рукой за волосы на макушке головы обезьяны. А левой шевелил стамеской соединение. В какой-то момент череп отстал от головы и повис в руке Владимира. А в следующий момент Владимир положил головной череп, как чашку, на стол. Его тут же накрыли прозрачным колпаком, и Катя включила вакуумную установку, и когда разрежение показало в 03 атмосферы, она выключила насос.
     «Усилить свет. Включить магнитно-лучевой пульсатор. Стоп…. Смотрите, ворсинки шевелятся. Направьте несколько позывных самки. Что там?  «Ответный возглас слышим».   «Хорошо».  «Дайте шприц, я возьму пробу жидкости из ячейки. Приготовьте консерванты.  Начали…. Хорошо….
Примите. Это будем изучать потом. Сейчас запускаем микро-пульсатор приготовленной программы. Так, хорошо! Ещё одну клетку…. Так хорошо….. Продолжайте по всему кругу ячеек с ворсинками. В центр не заходите.  Вернитесь теперь на ячейки без ворсинок. Пришли, хорошо…, начали запрограммировать один круг ячеек. Так…, так…, хорошо! А теперь запустите ответную функцию заряженных ячеек. Послушаем, что тут у нас с вами получилось»?       
      Стало непривычно тихо. Слышалось тиканье настенных часов. Все смотрели на морду животного, но она еле заметно шевелила губами, но ничего расслышать не удалось.
     Владимир пронизывающим взглядом провёл по лицам всех сотрудников и спросил: «Ваши замечания»? Опять стало тихо. Все молчали и пожимали плечами. Владимир вновь спросил: «Ваши предложения»?
Отозвался Георгий:  «Нужно череп поставить на место. А потом увеличить внутричерепное давление, подключением прибора дополнительной искусственной подачи крови. Организм переполнен болезненными ощущениями операционного вмешательства».
     «Есть ещё замечания?  Или нет»? Если нет, то ставим всё на место».
Через какое-то время череп водрузили на место и сшили шкуру, забинтовали голову.
   Владимир осмотрел работу Любы и спросил Георгия: « Что тут, у тебя? Как пульс»? Тот покачал головой и ответил: «Учащённый. Надо дать отдых. Разговаривать можем после, как в себя придёт клиент. И так двойная физическая перегрузка.  Если ещё немного и может он концы отдать».  «Понятно, даём отдых.  Но сами займёмся анализом пробы жидкости из ячейки памяти. Пошлите в химическую лабораторию ты, ты, и ты». Он указал пальцем на Катю, Веру и Диму и они тут же ушли. И видеозапись остановилась. Но тут же она включилась и на экране появилась улыбающаяся Катя. Она махала руками и старалась сдержать себя, чтобы не плясать. Вера разговаривала с Владимиром, а Дима шёл сзади и нёс что-то в руке.
  «Друзья, какая сегодня удача! Плазма в ячейках памяти на 90% по химическому составу, совпадает с жидкостью, что смазывает хрящевые поверхности суставов. Это такая удача, что я и оценить это не смею, как это здорово! Молодцы все! Вы все молодцы»! – с восхищением и радостью восклицал Владимир. Потом на экране появились три группы, которые окружили Веру. Катю и Диму и о чём-то спрашивали. Те с удовольствием отвечали и были весёлые и радостные. Владимир подозвал Любу и подошли они к Георгию и стали рассматривать показания прибора работы сердца и внутричерепное давление. Люба порекомендовала: «Пожалуй, можно продолжить опыт. Клиент пришёл в себя. Моргает и пытается что-то сказать». Владимир скомандовал: «Пожалуйста, все по местам.  Начнём диалог». Валентин поднёс диктофон с вмонтированным фотоаппаратом к губам обезьяны.
     «Я обезьяна  - отец. У меня есть подруга. У неё есть дети. Я знаю алфавит и таблицу умножения». Тут он стал называть буквы русского алфавита. Потом начал произносить таблицу умножения. И в конце разговора произнёс: «Гут монинг, господа»!
      Глаза его закрылись, и он уснул.
     Приборы слежения жизнедеятельности организма показывали положительные результаты.
Экран на время закрылся. Но потом вновь открылся, и дед увидел как Георгий сначала один, а потом на пару с Александром танцевали молниеносный японский танец. И это всё происходило уже в коридоре. А когда во весь экран появилась надпись – КОНЕЦ -  и изображения  исчезли.
  Дед долго сидел, поражённый увиденным и услышанным Интерактивной доски. Это было действительно открытием века. Это же очень здорово; залезть в мозг живого организма, что до этого никому не удалось сделать. Но это же ведь не окончательный результат поисков? Они же ставят целью – залезть в мозг человека и усилить его эффективность. Господи; не дай бог, чтобы это открытие обернулось во зло человечеству на земле. А сколько таких открытий осуществлялось, и ожидали от них добра, а потом находились другие люди и оборачивали это открытие во зло. Да, но то были открытия; теорий, революций, технические чудеса, которые оказывались не в руках изобретателей. Сила ума доставалась властям. А обо всех ли мы можем отозваться положительно. Народ выбирает власть схожую со своим умственным развитием. А потом и проигрывают, ибо власть масс однодневная, в день ли выборов, в день ли революции.
      А, в самой сути, власть не выбирают, и не дают; а власть берут – сами и своими руками. И самым эффективным моментом в этой выборной системе – является такой момент; когда интересы кандидатов и избирателей совпадают.
        Избирателей  никто не тревожит и им лень сходить на участок, а кандидатам того и надо. Друзья придут голосовать, а неприятели не придут. Всем хорошо, все довольны, а истина и справедливость плачут. Они не востребованы, им места нет в этом обществе.
      И эту колоссальную проблему общество не может решить сама. Нужен референдум; а кто пойдёт к каждому члену общества, кто организует этот обход? Власть конечно!  Это и правильно, но какая власть обернёт результаты опроса или выборов себе во зло? И в том, и в другом случае мнение народа будет отстранено, и не востребовано, и выброшено в мусорную яму.
          Это, что, проблема? Да проблема! И кто решит такую нерешённую общественную задачу? Одни говорят, что – лидер, другие говорят, что это должна быть партия единомышленников, третьи говорят, что это должно сделать само общество. Но обществу даётся право в этих демократических процессах роль избирателя, а итоги-то подводит не общество.
      Да это общество и не в силах само подводить итоги, оно поручает своим представителям, а их мнение далеко не схожи с мнением избирателей.
         Ну, да это теория бесконечная, круг замкнулся. И когда большинство убеждается, что на земле правды нет, тогда общество обращается к самому безответственному приёму, обращение к богу. Он там, потом - тебя, вас, партию, коллектив и само общество Бог накажет. Это потом, это там, а сейчас, а здесь, что делать? Справедливость надо творить и находить сегодня и тут, при нашей жизни, на этой земле.
     А, чтобы эта справедливость свершилась, что надо делать? Или кого надо иметь, и кому это поручить; чем самым снять - с себя, с тебя, с нас, с общества – ответственность. Вон он итоги подводил, он и пусть грех на душу и берёт. Это значит, отдать своё здоровье и даже жизнь во благо народа, а народ этот потом и головы не повернёт в твою сторону, не то, что руку пожать. Да, и обижаться-то не надо: ибо обижаются проигравшие.  А выигравшие торжествуют, и всё достижение приписывают себе.
       Так, и кто же нам скажет – и, что же нам делать?
        А вот сказать-то и некому. Человека такого нет. И нет во всём обществе.
       И тогда, что, бросить эту теорию? Считать ситуацию безвыходной?
       Для данного общества – да. И поэтому надо возложить обязанность эту на науку.
      И это,  как нельзя, кстати, совпадает с направлением работы  Президентского Научно Исследовательского Медицинского Центра.
     Дед ещё долго сидел и спорил сам с собой; записывал взрывные мысли и делал выводы. Пока в кабинет не вошла его старуха и выключила свет. Дед благодарно хмыкнул и молча прилёг на койку.
       Дед проснулся утром оттого, что Валентин проснулся и стал собираться, чтобы пойти со всеми в лаборатории. Он хорошо освоил автоматы по записи картин работы лаборантов и звукозаписи их разговоров.
      - Валентин, садись, позавтракай, там, на кухне всё готово.
      - Готово, готово, идите оба; пока свеженькое всё, - услышав разговор деда, пригласила на кухню его старуха.
      - Ну, тогда пошли, дедушка, раз приглашают, отозвался Валентин и они, умывшись, сели за стол.
       - И, что, Валентин, толи тебе нравиться там быть? – поинтересовалась бабушка.
       - Баба, я там не просто бываю: я участвую в исследованиях.
       - И, что там хорошего, со зверями всякими возиться. Людей бы лечили, вот бы хорошо-то было. А это так себе, только деньги изводите.
   Дед хмыкнул, но промолчал и посмотрел на внука: что он скажет, как он ответит, вошёл ли он в таинство их работы, проникся ли умом и сердцем в научную секретную работу.
    Внук оправдал ожидание деда, и он услышал ответ:
     - Бабушка, мне так там всё интересно. Там даже обезьяна заговорила человеческим голосом.  Это же, как здорово? Люди в её голове сделали из одной извилины – полторы, как у человека.
     - А тебе-то, что от того?
     - Баба, деда, вы знаете как мне охота, чтобы мне сделали две извилины. Вместо полутора извилин, какие, есть сейчас у меня. Я бы сразу поступил бы в институт и окончил бы его экстерном.
     - Спортом надо заниматься, на свежем воздухе надо чаще бывать, не засорять голову всякими науками. Все в науку уйдёте, так хлеб-то кто будет выращивать?
      - Они и будут выращивать: коль кушать захотят, - отозвался дед.
Они покушали, и внук убежал в лабораторию. А дед, подчиняясь старухе, собрался и пошёл на скотный двор; кормить свинью, посыпать зерна курам, индюкам и гусям. Потом вышла и старуха, и они стали готовить сахарный сироп для подкормки пчёл; пора бы и осмотреть состояние пчелосемей. Май месяц очень занятый месяц. Пора уже и прополкой заняться.  Вон сорняк уж показался. А в саду, сколько работы, господи! Надо бы осмотреть и прошлогодние прививки яблонь, время настаёт и новые сделать.
      - Деда, готовь дымарь, сороковой отходить собирается, - уведомила бабка деда. И они занялись подготовкой улья, к нему сотовых рамок, полошки, и крышку. 
А тут и рой закрутился над пасекой и загудел. Дед набрал ковш воды и плеснул воду на пчёл, баба стала изредка ударять палкой о старую жестяную ванну; изображая гром и дождь. И вот пчёлы стали собираться над вершиной одной цветущей яблони, и вскоре собрались в старом бездонном ведре, обтянутой внутри запрополюсованным положком – для запаха, для приманки.
  Дед принёс тонкую жёрдочку с двумя сучками и, подцепив крюк ведра, стал опускать пчёл к земле. Потом взял ведро и отнёс в омшаник, и повесил там, на гвоздь, вбитый в матицу, закрыл дверь. Оставил пчёл, чтобы они успокоились. И уж потом, вечером, когда солнце скатится к горизонту, дед высыплет пчёл на рамки, а уж потом и накроет положком, и крышкой. И какая бы не была семья, в ней есть главная пчела – это матка. Она всё знает, что и как делать. Даже если она молодая, не опытная и не училась в школе. Кто её учит? Откуда она это всё знает? Что бы вы ни говорили, но главное её превосходство в том, что в мозгу матки больше, чем у других пчёл, ячеек  памяти, тех ячеек, которые заряжены импульсивно магнитно-силовыми зарядами. Некоторые сильно, некоторые слабо, а некоторые недоразвитые и не хранят в себе память, но способны хранить. А значит, человек способен улучшить её качество.
        Вечером Валентин приехал к деду, как обычно по темноте и сразу с порога крикнул:
        - Дед, кричи ура! У нас ещё пять обезьян стали разговаривать!
       - Господи, помилуй нас грешников, что творится-то. Звери у них заговорили. А люди стали рычать, как звери друг на друга. Учили бы людей вежливо разговаривать между собой. Огрубел народ совсем! – сокрушённо простонала бабка. Перекрестилась и вошла в кухню готовить ужин.
       А дед увёл внука в компьютерный зал с интерактивной доской, и стали  заряжать компьютер.
      Через полчаса бабушка позвала внука на ужин, а дедушка приступил к просмотру видеозаписи внука. На этот раз он на ксероксе произвёл отпечатку цветных снимков на операционном столе лаборатории. Потом ещё раз прокрутил и стал переписывать в тетрадь те моменты, и те определения, и операции, в которых мог разобраться, и выразить на бумаге.
      В конце записи, опять показался на экране японский танец Георгия и Александра в коридоре.
      Дед хотел уже выключить экран, как услышал  просительный голос Валентина: «Братцы, я то же хочу быть умным! Сделайте меня умным! Мне не охота ходить в школу; я сразу хочу пойти в институт, мне охота учиться в нескольких институтах. Братцы, ну, что вам стоит! Я же потом с вами рассчитаюсь. Я же богатым стану, и вас богатыми сделаю. Ну, братцы!»
  Ответов ни от кого не последовало. Возможно, и говорили, но в записи этого не было отображено. И дед позвонил Владимиру.
      - Володя, добрый вечер! Ты чем хочешь заняться сейчас?
      - Ещё не придумал. А, что есть какая заманчивая идея?
      - Есть. Прокатимся на канатной дороге с Хаврошки до Галчихи.
     - А, что уже запустили?
     - У нас открывают  пункт туристической базы; зимой катание на лыжах, а летом езда по канатной дороге. Вот сегодня объявили пробную езду, на смелого ездока, но зато бесплатно.
      - Скоро буду.
Вскоре они уже сидели в комфортном кресле и плавно катились по канату.
      - Так, а какая же всё-таки цель этой прогулки? – видя вопросительные взгляды деда, спросил Владимир.
       - А тебе, что это не в диковину. Ты, что ежедневно ездишь на работу по такой дороге?
       - Да нет, конечно. Но я же нутром чувствую и по глазам вижу, что это не главная причина. Что у вас на уме?
        - Как тебе сказать? Я читал записи Валентина, и услышал, как он просил вас сделать его умным человеком. Вы, что ему ответили?
        - Да, мы слышали от него такую просьбу.  И уже не первый раз. Он стал проситься сразу после первой удачной операции; когда заговорила первая обезьяна.
        - Вы ему, что-то ответили; или промолчали?
        - Ему - ничего не ответили.
        - А меж собой-то, как-то отреагировали на его просьбу?
        - Тут возникает очень сложный правовой вопрос. Нужно заручиться его письменным согласием, согласием правовых органов, я там точно не знаю кого конкретно. Знаю, что нужно  согласие родителей, всех родственников и вас с бабушкой тоже. И главное нужно разрешение правительства.
       - Может быть, потребуется разрешение  ООН?
       - Нет, не потребуется. Мы секретная организация. Мы подчинены только президенту страны.
       - Это очень серьёзно! Я понимаю. Но президент вам не будет подбирать пациента. Ему нужен конкретный результат. И это будешь делать ты, вместе со своими сотрудниками. Валентин самая подходящая кандидатура для этой цели. Он очень любопытный парень. Но у него много  не занятых клеток памяти. Вы и зарядите их.
       - Ты, оказывается, дед довольно глубоко проник в нашу проблему!
       - Не глубоко, конечно, но в общих чертах понятие имею. Я же фиксирую все доступные мне открытия в вашей работе. Изучаю, повторяю часто ваши записи, переписываю себе. Так, что спорить или, что-то доказывать с вами не берусь, но к просьбе Валентина я присоединяюсь.
       - Завтра я соберу Совет специалистов и там выскажу ваше пожелание.
       - Надеюсь!
     Домой дед пришёл, когда галки, уставшие за день, слетались на ночёвку на Хаврошку; кричали, делали винтовые полёты, женихи обхаживали невест.
    А утром следующего дня в гостиничном зале Владимир собрал своих сотрудников и родственников Валентина, и заявил:
        - Это совещание явится самым ответственным в нашей работе по выполнению задания Президента. Сильное желание изъявляет Валентин на операцию. Мы, все должны будем написать согласительное заявление на операцию Валентина. Форма есть, бланки заготовлены, мы только прочтём и подпишемся в своём согласии и ответственности.
  После этого мы должны приготовить материал для зарядки памяти по многим отраслям познания.  Поэтому я предлагаю получить у меня вопросники и приготовить информации каждому по своей теме. Я не буду зачитывать ваши вопросы, вы там легко разберётесь. Но там одна сложность имеется: сбор информации  охватывает период в триста лет развития государства Российского. Отобрать всё самое ценное, но в то же время оно должно вместиться в один круг ячеек памяти головного мозга. Мы не знаем пока, сколько там ячеек занятых основательно, сколько занятых неполностью, сколько свободных, но способных воспринять импульсы зарядки. Поэтому на запас приготовить материал по литературе.  По климатическим катаклизмам – по причинам их возникновения, способах их предупреждения, и даже предотвращения.
     Валентина взять сегодня же на психологическую, физическую, умственную, и другие виды подготовки к предстоящей операции. Срок вам десять дней отводится.  Если, кто почувствует, что не вкладывается в срок, немедленно информировать меня; я помогу.  Если кому, что не понятно, прошу задавать вопросы сейчас.
         - Понятно! Что ещё надо? Работа есть работа, и мы к ней стремились всю нашу сознательную жизнь, - раздалось несколько голосов с мест. 
         - Ну, тогда с Богом, друзья, - отозвался Владимир, и все пошли по своим лабораториям, взяв с собой вопросники для работы по сбору информации и по её обработке.
      Дед щелкнул выключатель диктофона и, подойдя к столу Владимира, нашёл лист документа на своё имя, расписался. Потом взял старуху под руку, вышел из зала и направился в свой рабочий кабинет, и вписал в компьютер с видео-диктофона только, что записанную им информацию.

                Отчёт
    Десять дней пролетели как десять минут.  Никто даже и не заметил смену суток: были так увлечены сбором информации и записями на электронно-импульсаторную  зарядную установку, что готовы были собирать информацию и за больший период или даже за пределами нашего государства. Некоторые в азарте стали записывать такую информацию на запасные фиксаторные установки. Это на всякий случай: а вдруг собранной информации окажется недостаточно для заполнения свободных ячеек памяти.
      И вот прошла весна. И завтра наступит лето. И завтра начнётся операция.
А через месяц отчёт. И от его результата будет зависеть судьба Лабораторного комплекса. Как она пройдёт? И что сегодня делать? И как провести ночь?
     Эти и другие вопросы вихрились в голове Владимира, и не находили ответа.
По пути к дому он завернул к деду, и, зайдя в комнату, резко опустился на диван. А уж потом поздоровался.
     Дед повернул голову на внука и поздоровался с ним. Задержал взгляд на его лице, задумался. Подошёл к дивану и сел рядом с ним. Положил ладонь ему на колено, тихо спросил:
       - Переживаешь?
       - Да!
       - Напрасно. Не изводи себя. Не нужно этого делать.
       - А что тогда делать?
       - Ничего.
       - Мы этого не можем. Может вы, что посоветуете?
       - Да.
       - И что же?
       - У старухи аппетит на рыбу разыгрался.
       - А мы тут при чём?
       - Вот вы-то и при том.
       - Не понял!
       - Я приготовил снасти для ночной рыбалки. Собирай всех и пока светло, доедем до пруда, место подберём. Пару часов порыбачим. Ухи наварим и наедимся сами и старуху я угощу. Угодить надо, - он подмигнул глазами и улыбнулся внуку.
       - Они, что на машинах пусть приезжают? И посуду пусть соберут с собой?
        - Пусть сами быстро соберутся и сюда. Вон автобус стоит наготове.
        - А как ты догадался, что мы согласимся и поедем с тобой?
        - Вам больше деваться не куда. Вас мысли ваши душить будут всю ночь.
        - Это верно.  Ну и рыбалка тоже верно придумана.  Я никогда не был на ночной рыбалке.
   Через полчаса их автобус был уже на берегу пруда. Шофёр быстро приготовил резиновые лодки.  Спустил их на воду и всех парней распределил по  лодкам, и дал им маленькие вёсла, и фонари, и сочки. А сам сел в одну лодку и стал показывать, что и как делать. Парни согласно покивали головами и поблагодарили его за нехитрую, но всё равно науку.
   А когда лодки распределились по всей территории пруда, на воду опустилась ночь.
  Дед взял топор и пошёл в ближайший кустарник готовить дрова для костра. Вскоре он позвал к себе девчат на помощь, чтобы унести дрова к костру.
 А вот и слабое пламя загорелось и стало греть воду в подвешенном ведре.               
  Через час шофёр подплыл к берегу, освещённому костром, и вынес полный сачок некрупной, но разной рыбы. Высыпал в таз и старуха с девчатами стали её чистить. А потом и опустили в ведро на костре, со всяческой приправой. Шофёр же вновь отплыл, и стал освещать фонарём глубь пруда, и ждать, не появится ли кто любопытный из рыбин. Девчата тоже проявили любопытство, и подошли к самому краю берега и всматривались в воду вдоль луча от фонаря. А вот; тараща глаза, тихо шевеля плавниками, подвигался к свету чебак. Шофёр плавно подвёл сачок под рыбу и резко дёрнул вверх. Девчата захлопали в ладоши, в сачке трепыхалась рыба.
   Дед посмотрел на ручные часы и хотел, что-то крикнуть, но передумал и опустился возле костра на корточки. О чём-то думал, но не решался делать.  Но, наконец, решился и сходил в кустарник.  Нарубил свежих лозин.  Связал подобие плота, сверху наложил сухого хвороста и поджёг его.  А когда сушняк разгорелся, и стало слышно, как хворостины догорали до воды, а там трещали и шипели, дед оттолкнул плавающий костёр и тот поплыл по течению. Все обратили внимание на плавающий факел и с возгласами захлопали в ладоши.
Потом остальные приплыли к берегу и стали выходить из лодок, доставая рыбу и показывая другим на свой улов.
     Бабушка собрала привезённую рыбу и стала её чистить, а девчатам приказала разливать по мискам готовую уху.
    Ели уху с аппетитом и весело разговаривали. А когда опорожнили ведро ухи, развалились на палатке возле костра, и стали наблюдать за звёздами, за луной, слушали щебетание соловья. А потом, как-то сразу посмотрели на плавающий костёр. Тот медленно плыл по-за берегом, и, подойдя к створу, на минутку остановился, а потом течение потянуло его по каналу вниз, и он, разбросав искры, зашипел и погас как-то неожиданно и скоро.
     Всем стало грустно.
     Закон неизбежности обойти и остановить было невозможно. Светя другим, сгораешь сам. На тебя смотрят, когда ты светишь; отсветил и забыли.
      - Ну, что, ребята, завариваем ещё ведро? Рыбы много, - спросила бабушка, а дед поддержал:
      - Заваривай, на вольном воздухе аппетит разыгрывается, мы даже тебе не оставили.
      - Я пока варила, всё пробы снимала, тем и сыта была. Ты себе под нос смотри.
Девчата и ребята засмеялись, но в разговор вступать не стали. Володя подложил под голову свернутый пиджак, стал дремать. Андрей тихо насвистывал, подражая соловью. Люба смотрела на падающую звезду и сразу загадала: «Чтоб завтра всё получилось». Гера и Саня помогали деду поддерживать пламя костра. Вера и Катя помогали бабушке мыть посуду и нарезали свежего хлеба. Алёна подошла к шофёру, и что-то ему сказала. Тот мотнул головой и отошёл к автобусу. Потом отъехал  немного назад, и включил свет фар. Стало светло и красиво. Дима воскликнул:
      - Вот как хорошо-то стало!
Валя, смотря на искры костра, мечтательно произнесла:
      - Надолго запомнится эта картина, надолго запомнятся искры костра, и звёзды, и пруд, и вот эта долина, и летняя эта ночная пора…
Дед прислушался к рифмам и покачал головой в знак одобрения, подумал: «Сочиняет, молодец!» А вслух воскликнул:
     - Запоминайте сегодняшний вечер! Такого больше в жизни никогда не повториться. Дышите красотой! Пользуйтесь дарами природы. Ни напрягаться, ничего делать не надо; просто смотри и радуйся.
     - Красота это хорошо, но уха это лучше. Разворачивайтесь лицом сюда, подставляйте миски.  Разливать уху буду. И если после ухи останется время, поглазеете и на звёзды, - сбивая дедову лирику практицизмом момента, приказала бабушка. Её, конечно, послушались лучше.
Дед перебивать старуху не стал, но внимательно посмотрел на часы и отметил про себя, что всё идёт своим ходом, и вкладывалось во время. Было двенадцать часов ночи. Отводилось время на уху один час.  Ехать и расходиться по квартирам ещё час, это будет два ночи. Спать семь часов. Подъём в девять. Привести себя в порядок, физзарядка, завтрак, сбор в зале у Владимира в десять. С одиннадцати начать операцию. Только так. И ни минуты в сторону. Точность – вежливость королей. Конечно, за этим следит и Владимир. Но надо следить и за ним. Одно другому не помешает.
      И дед строго выдержал этот распорядок.   
 И вот оно начинается. Событие мирового значения. Все собрались в операционной и между собой обменивались вчерашними картинами. Но как бы они не скрывали серьёзность момента, это им не удавалось. Всё было сосредоточено в их глазах.
       - И как готовность, товарищи?
       - Все аппараты подключены. Пациента готовят в операционной, - отозвался Андрей.
        - А настрой как?
        - Научный, - ответил Дима. Остальные стали кивать головами, полностью поддерживая товарища.
        - Информации за триста лет все собрали?
        - Конечно, - отозвалась Люба.
        - Вся эта информация вставлена в зарядное устройство?
        - Конечно, - опять за всех ответила Люба.
        - А какой частоты отрегулированы ваши зарядные устройства?
        - Пока на средней частоте. Мы пока не знаем, какую частоту имеют ворсинки ячеек памяти у Валентина. Как вскроем, так увидим и определим частоту.  И потом настроим свои аппараты на его частоту. Это делается через регулятор частоты в течение двух минут. Для нас это не проблема.
        - Я сам знаю, в чём ваши проблемы. Я спрашиваю для уточнения. Что ещё?
        - Наши души уже в операционной, - вставила своё слово Алёна.
        - Свои души держите, пожалуйста, при себе. Они вам, ой, как сильно потребуются сейчас. Желаю: максимум выдержки, максимум внимания, ни единой ошибки. У кого возникнет вопрос, поднимите руку над головой; я подойду.  Мне, кажется, вы всё поняли! 
  Над входной дверью вспыхнула алая лампочка, и Владимир поднялся. Показал пальцем на сигнальную лампочку и направился к выходу. Все поднялись и пошли следом.
    Валентин лежал в кресле.  Медсестра, закончив бритьё волос вокруг головы, убирала бритву в шкаф. В операционной было тихо, было слышно лишь дыхание Валентина.  Утреннее солнце первого летнего дня щедро разливало свои лучи по палате.
  Владимир придирчиво осмотрел операционный зал, просмотрел расставленные приборы, и, не найдя ни каких замечаний в подготовке; недовольно сморщил глаза и подошёл к окнам и стал задвигать шторы. Подошёл к товарищам и опять окинул всех взглядом. Прерывисто вздохнул и приказал:
       - Ну, Люба, начинай. С Богом!
Он отошёл к спине Любы, сложил руки на груди, и стал следить, как та, надрезав скальпелем кожу на лбу, вставила конец ножниц и стала разрезать кожу вкруговую на стыке черепной коробки. И, только потом, с ножницами отошла в сторону на один шаг. Владимир вынул с пакета блестящую стамеску и стал вставлять в пограничную черту черепа, нажимая вниз ладонь с зажатой ручкой стамески. Прошёл вкруговую, потом взял двумя руками за волосы, оставленные для этой цели на макушке и стал тихо отделять черепную коробку.
      - Сделайте передышку; сердце на пределе! – воскликнул Саша.
Владимир остановился и замер на одном месте. Через три минуты Александр опять подал голос:
      - В норме; можете продолжать.
Владимир потянул черепную коробку, и она вскоре отделилась. Он положил её на стол, накрыл её прозрачным колпаком и произнёс:
      - Алёна, вакуума до 03 атм.
Та включила отсос и на нужной отметке стрелки вакуумметра закрыла краник. 
      - Андрей, определи границу отдела памяти и обозначь эту границу.
      - Понял, есть определить и обозначить границу памяти.
      - Отлично, молодец!
       - Дмитрий, определяй частоту магнитных колебаний ворсинок ячеек памяти в трёх зонах и зафиксируй.
       - Готов. Вот. Долговременной памятью занято центральная часть мозгового отдела памяти. По площади составляет от всей площади 10 %. Дальше идут ячейки, в количестве десяти кругов, слабо заряженных ячеек, переходящие в не ощутимые колебания. Ещё десять кругов ячеек имеют незаряженные ворсинки-антены. Ещё десять кругов ячеек не имеют ворсинок. А возможно мои приборы их не могут увидеть. В природе нет бесполезных органов. Если есть ячейки, то должны быть и антенны в них. Над этим придётся ещё, потом долго работать. А сейчас есть то, что удалось увидеть.
      - Достаточно, - остановил его Владимир. Андрей не понял его высказывания; то ли достаточно теорию разводить, то ли достаточно того, что удалось увидеть и определить их местонахождения и границу расположения. Он не стал переспрашивать. Лишь оставил в своей памяти, чтобы спросить его потом, после операции. Владимир командовал:
    - Катя, заряжай один круг своей информацией.
Та наклонилась над заряжающим аппаратом и включила его в рабочий режим. После каждой ячейки вспыхивал сигнал наполнения ячейки информацией. Катя направляла луч к следующей ячейке. И так дальше, пока, вздохнув, произнесла:
      - У меня всё.
       - Вера, давай ты.
      - Я готова, - отозвалась та, и стала  лучом освещать ячейки своего круга.
      - Дима, пошли, по-своёму кругу.
      - Есть, - отозвался тот, и работа продолжалась, до тех пор, пока он не сказал:
      -  Всё.
       - Саша, давай ты.
       - Сейчас, - согласно отозвался тот, но потом поднял руку над головой. Владимир подошёл к нему и стал смотреть на его прибор.
        - Что, у тебя?
        - Частота колебаний ворсинок другая. Прибор не отзывается на зарядку.
        - Алёна, какая частота колебаний антенн этого круга ячеек?
        - До этого было 60 колебаний в секунду, теперь другая. Дайте я скорректирую.
        - Пожалуйста, сделай.
        - Вот смотрите. Тут пятьдесят. И такое же колебание дают все десять следующих кругов.
        - Понятно, продолжаем. Саша, поехали!
         - Понял. Вот. Так… ну, вот и всё.
        - Гера, подходи.
        - Слушаюсь, - отозвался тот по военному и даже козырнул левой ладонью. Кто увидел его манеру, заулыбались. Закончил и он.
        - Валя, приступай.
        - Готова. Ой, ой, как интересно-то! Ворсинки-антены на глазах оживают. Шевелиться, начинают, как живые! Ну, вот и у меня всё.
       - Теперь пошли ячейки с незаряженными антеннами.  Следующим товарищам следует их возбудить и при возможности зарядить своей информацией.
        - Андрей, начинай.
        - Понял. Так…. Так…. Так…. Так…. Как они неохотно воспринимают мои импульсы. Вот уже третий раз начинаю их облучать.  Слабо, слабо поддаются.  Вот…. Теперь, кажется, ожили. Ну, вот и давно бы так! Вот и сразу бы так.  Слушаться нас надо, господа хорошие, слушаться надо! Вот и всё! Какие неслухи достались!
          - Люба, давай, приступай.  А то Андрею только поговорить дай. Вы поскромнее давайте, а то пациенту сил не хватит на наши разговоры. Помните об этом.
      - Получилось и у меня, отозвалась Люба. А Владимир скомандовал:
      - Алёна, приступай к своему кругу.
      - Иду, - откликнулась та и подошла ближе к своему аппарату. Но закончить она не успела, как Дмитрий предупредил:
      - Энергетический ресурс сердца на исходе. Нужен дополнительный кровоток. Того количества крови на такую нагрузку недостаточно.  Что будем делать, шеф?
      -  Добавьте донорской.
      - Слушаюсь. Так…. Добавили. А тут, что-то перебои обнаружились, шеф!
Шеф посмотрел на Любу, ища в её глазах ответ. Та отозвалась:
      - Сердце не рассчитано на такое количество крови, необходимо подключить электромоторчик к сердцу. Я так думаю.  Что вы-то сами скажете?
     - Я согласен. Подключайте помощника сердцу.  Подключили?
     - Да, - отозвался Дмитрий. Но вмешался в разговор Александр:
     - Больше ни увеличивать кровоток, ни усиливать перекачку крови сердцем нельзя!
     - Это ещё почему? На то эти приборы и изобрели, и применяют.
     - Всему живому есть предел. Вены, артерии, кровяные сосуды и капилляры рассчитаны по прочности на допустимую величину внутреннего давления. Иначе мы сделаем искусственный инсульт. Шеф, остановите операцию.  А то лишимся того, чего добились. И так много чего достигли. Это сохранить надо!   
       - Слушаюсь, - произнёс уже сам шеф. – Останавливаем исследование. Всё зафиксировано и сфотографировано? – спросил шеф.
      - Да, да, - отозвались сразу Дмитрий и Гера.
      - И так, я ставлю всё на место. Люба, готовься сшивать.
      - Готова.
Владимир поднял черепную коробку. Поместил её на место и толкнул локтем Любу. Та стала сшивать кожу. Владимир отошёл от стола и пошёл вокруг приборов и стал внимательно просматривать их работу. Пока Люба не отозвалась:
       - Всё, готово. Вы - Дима. Саша, Гера смотрите, и наблюдайте за работой сердца. Андрей, Алёна и Валя приготовьтесь переносить пациента в палату.
    Она подошла ближе к Владимиру и шепнула ему на ухо. Тот кивнул головой, в знак согласия, и произнёс:
       - Всё, спасибо. Молодцы!  Кто свободен, можете отдохнуть. Идите в дендрарий. Я потом к вам подойду. А сейчас отсоедините свои аппараты и приберите фиксирующую информацию и видеозапись.
     Когда пациента унесли в палату, при нём осталась дежурить Люба. Остальных шеф собрал в живом уголке, где был приготовлен обед.
Стали садиться за стол и пытались между собой разговаривать. Но разговор не клеился. Не могли избавиться от такого сильного впечатления от  проведённой операции. В памяти каждого мелькали картины, от которых невозможно было избавиться. Они удовлетворённо улыбались сами с собой, а иногда смотря друг другу в глаза. Мысли и восторги были у всех одинаковые и понятны каждому. Мысли кричали торжественные слова, а сердца устало успокаивали всех. Владимир желал разговорить компанию, но слов не хватало и тем более сил. К такому случаю обыкновенные слова не подходили. Работу совершили, а слов по определению её значимости не придумали. Обычно-то, как делается? О деле подумают и начнут разговоры придумывать.  И сто раз протянут эту идею, и замызгают её до потери пульса. А тут дело есть.  А слов достойных нет.  Да и пусть! Легче работать придётся!
    Валентин очнулся и увидел перед собой Любу. Кисло ей улыбнулся, присмотрелся. Повёл бровями и сжал от боли глаза.
     - Ну, что, голубочек, как ты тут? – увидев открывающие глаза, спросила Люба.
      - Голова сильно гудит. Боль нестерпимая, - отозвался тот.
      - Сейчас систему поставим. Тебе легче намного станет. Потерпи немного, - успокоительно произнесла Люба.
  Валентин сжал ладони на груди, впал в забытье.  Люба нащупала пульс, стала считать удары. Удары были неестественно сильными. Она стала готовить штатив и приспосабливать капельницу. Поставила подключичник для  ввода иглы  системы. Наклонилась над лицом.  Подула на брови. Присмотрелась. Веки чуть вздрогнули и потом немного приоткрылись. Она ещё раз тихо подула и проговорила:
     - Сейчас боль пройдёт. Мы систему поставим. Всё образуется. Голубочек, ты наш, Валентинчик.
Тот понимающе моргнул глазами и стал смотреть на её руки, работающие с капельницей.
Люба дождалась, когда опростается флакон с раствором, вынула иглу, и отнесла в сторону стояк системы. Валентин закрыл глаза и уснул. Люба посмотрела на его кисти рук и отметила про себя, как кровяные жилы были туго наполнены кровью, и как она пульсировала сильными и резкими толчками. Она приложила ладонь ему на лоб, прислушалась, отметила, что температура была в норме.
 В кармане халата раздался звонок сотового телефона. Люба вынула, раскрыла, включила кнопку, спросила:
     - Ало, я слушаю. А это вы, дедушка! Что сказать? Пока говорить рано. Хотя мы сделали всё, что намечали. Поставила систему, он уснул. Я дежурю.
Наши товарищи в Живой уголок пошли; отметить собрались. Я вот сейчас санитарку оставлю за себя, и пойду к ним. Приходи к нам. Не пойдёшь, почему? Что, что? Первый раз в этом году мёд качал? И, что из этого? Всей компанией к тебе;  первый мёд откушать?  Не знаю. Я сейчас к ним подойду, поговорю с ними, если способны будут ехать, так приедем. Я тебе, дед, перед этим позвоню. Ну, пока, давай, оставайся.
    Гости к деду приехали, когда он расставлял по ульям откачанные рамки. Потревоженные пчёлы, покружившись по пасеке, успокаивались, и собирались по своим ульям.
    Вечерело. Над речкой щелкал соловей свою супружескую песню. «Пой, пой, голубчик, пока детки не вывелись. Выведутся детки; некогда будет петь; надо будет и оберегать, и кормить. Обязанность такая.  «И нету других забот»  - пропел последнюю строчку про себя.
    - Ну, вот и мы приехали. Добрый вечер, дедушка! Что тут, у тебя? Есть, что?  - приветствуя и спрашивая деда Андрей, что зашёл на точёк с Сашей.
    - На первый случай и того достаточно. На роя собрались многие. Необходимо всех пересмотреть. Готовить надо пчёл к главному взятку. Рои – роями, а главную свою задачу надо выполнять; как и каждому человеку. Есть у всех много отвлечённых дел и делишек, и мы, порой, запурхиваемся в этих мелочных делах, и забываем о своей главной задаче, которой ты должен посвятить всю свою жизнь. Попутные дела скрадывают некоторые неприятности жизни, но они и отвлекают тебя от главного дела. Что все приехали?
     - Все: там бабушка усаживает всех за стол. Велела сказать, чтоб ты прихватил одну посудину, какую-то, ответил Саша.
     - Это мы знаем, какую посудину! – посмеиваясь, отозвался дед, и пошёл в подвал. А вскоре вынес ведёрный логушок, и они вернулись в дом.
     Деда дружно поприветствовали гости, и он стал осторожно вынимать пробку из посудины.
     - Мне Люба доложила, что у вас всё прошло благополучно. Я рад за вас. Давайте отведаем медовухи. Вроде, как отметим знаменательное событие. Поздравляю вас, друзья мои!
     Все дружно ответили на дедово приветствие, и выпили по бокалу медового напитка. Стали веселее разговаривать. А когда взяли по второму бокалу, дед незаметно дёрнул Александра за рукав, дал ему сигнал, чтобы тот не пил. Тот удивлённо посмотрел деду в лицо, но бокал поставил на место.
Все выпили и заговорили ещё веселее и громче. Но когда надо было подниматься и идти домой, ни кто из них вылезти из-за стола не смог.
   Бабушка сняла матрацы с коек, и разослала их на полу, и кое-как растащила, и уложила спать всю свою дорогую компанию.
    А дед с Александром зашли в дедов кабинет.
    - Ну, что у вас там получилось, расскажи. Плешку-то с записями принёс?
     - Получилось, как нельзя, хорошо. Давай я заряжу твой компьютер. Плешки у меня.
     - Молодец, внучок, молодец! Давай заряжай, а я интерактивную доску включу. Перепишу себе, в чём разберусь, и что пойму.
     Перед рассветом бабка зашла к деду в кабинет. Дед рассматривал записи и фотографии операционного стола, иногда останавливал текст или снимок. Возвращал порою увиденное изображение назад, склонялся к столу и записывал в тетрадь. Потом опять начинал прокручивать запись и читал.
Лишь иногда восклицал:
    - Ну, дают! Ну, молодцы! Это надо же так. О, Господи, что только не придумают люди! Дорогие вы мои люди! Это, что же заложили Валентину в памятный отдел головного мозга десять программ?! Ты, смотри, ты смотри! Тайну природы раскрыли! Это же они к Богу в мастерскую проникли! Улучшили богову работу! Да, это очень и очень здорово! Это гениально! Это новый поворот не только в науке, но и в истории развития человека! Это, как же всё в мире измениться? Способно ли будет правительство использовать такое открытие в интересах своего Российского государства. Как бы, чего не случилось! Проморгаем же мы опять свою победу! Другим она достанется. А российский мужик опять будет щи лаптем хлебать!? Десять программ объёмом в триста лет, и в одну голову! Боже, до чего додумались!
       - Дал бы Бог Валентину здоровья, чтоб оклемался после операции, - стараясь попасть в тон деду, проговорила бабка.
    Тот вздрогнул от неожиданности, обернулся в её сторону и добавил:
     - Люба сказала, что всё там у них нормально. Работа всех органов в допустимых пределах. Только – говорит – чтоб сосуды не лопнули в голове. Или тромб, какой не оторвался.
      - Дай Бог, чтобы всё прошло нормально.
      - На, вот посмотри на его лицо. Как оно, по-твоему?
      - Так голова-то вся замотана бинтами. Что тут можно разглядеть?
      - А мы вот так её повернём и посмотрим только на лицо. Видишь?
      - Да, уж теперь всё лицо видно. Так…. Так…. А ну-ка, поярче высвети. Вот так. А. что, вполне сносный вид. Веки лишь вздрагивают, да нос влажный – вспотел.  Трудно ему сейчас. Вот как бинты снимут, потом легче станет. Потом на поправку пойдёт.
    - Поправится, куда он денется: молодой, в силе, тренированный.
   - Да, боюсь я только! Как бы Бог не прогневался!?
    - За что же ему гневаться?
   -  За то, что они его работой занялись. Это же божья, природная работа. А вы вмешиваетесь в его дела и лезете ему под руку; мешаете. Нас, грешных, и то зачесть, берёт; досадно, когда другой в твои дела нос суёт.  Занимайся каждый своим делом! Богу – божья забота.  А у нас своих забот много. С ними бы справиться. 
    -  Вот, беда-то в том и состоит, что не можем справиться со своими работами и заботами. Хотелось бы Бога поторопить, да помощи попросить, а и самим не спать, да ворон ртом не ловить.
     - Смотрите, как бы сами по-вороньи не закаркали. Высоко заберётесь, да как бы падать, больно не пришлось.
       - Это всегда так.      
    - Да, вы уж остерегитесь!
    - Если всё делать без ошибок, так и бояться не стоит.
     - Ну, дай вам Бог удачи!
      - Спасибо.
Бабушка покинула дедов кабинет и прошла в зал. Все спали в разбросанных позах; и будить их было, жаль. Она сходила на кухню, и принесла кастрюлю с горячей водой и стала на столе мыть посуду и ставить её стопками по назначению и размерам. Потом вернулась на кухню. И долго ещё там занималась приготовлением еды. Хотелось приготовить, что-нибудь новенького.
        Она вспомнила про парник и пошла в сад. Где стоял самодельный парник высотой в рост человека и размером три на пять. Здесь подолгу колдовал дед; она не мешала ему.  И он один тут проводил свободное от пасечных дел время. Она была сильно удивлена, когда обнаружила в парнике помидоры с начинающими буреть плодами. Но приятно была удивлена обилию блестящих зеленью огурцов. Размеров они были небольшие, но было их много. Это же на полтора месяца раньше обычного срока.
     Она собрала огурцы, которые были больше размером. Их набралось полную миску. И вернулась на кухню.
     Когда все проснулись и уселись за стол завтракать, то никто не стал ничего кушать. А налегли только на один огуречно-помидорный салат. Это было так аппетитно в охотку и все наперебой хвалили деда за парник, и бабку за приготовленное блюдо. 
    Через двадцать дней с Валентина сняли повязки, и Владимир разрешил ему вставать и ходить по палате, и в живой уголок. Медицинские сёстры не отходили от него и сопровождали его постоянно. Заведующие лабораторий  Центра приходили к Валентину поочереди, разговаривали.  Искали в разговоре его новые мысли и разговоры. Но пока никаких изменений или проявления вложенных программ не проявлялось. Все стали опасаться: не напрасную ли работу они сделали. Но к концу месяца стали замечать.  Что Валентин нет, нет, да вставит слово, из вложенных программ, в его клетки памяти. 
   Владимир собрал своих лаборантов и стал инструктировать:
    - Это хорошо, что вы стали замечать некоторые мысли из ваших программ. Поэтому для воспроизводства всей программы вам необходимо с ним вести разговоры на эту тему, что вы вложили в его клетки памяти. Можете включить интерактивную доску и пробуйте вместе читать написанное. Это, я думаю, поможет закрепить в его памяти вложенные программы. Ведите сами интересные разговоры и приходите к Валентину только с хорошим расположением духа: всю скуку оставляйте за порогом. С интересным человеком – интересно и разговаривать и интересно жить. Вы это понимаете. Нам необходимо за двадцать дней провести всю эту работу. И к концу месяца организовать «пресс-конференцию» с нашими работниками и с вашим присутствием.
      - Я думаю, что эти встречи нужно фиксировать и потом, после работы, нам вместе и разбирать. Кроме того, ежедневно его должен сопровождать врач по жизне-обеспечиванию его организма, - внесла своё предложение Люба.
    -  Вот вы с Димой этим и займётесь.
    - Понятно, а ты, Дим, уяснил?
    -  Абсолютно.
    -  О, кей, господа! Пошлите по работам, - скомандовал Владимир. И все вышли.
    Нагрузка на мозг у Валентина возрастала теперь ежедневно. Состояние здоровья было подключено к общей системе физического и морального состояния в лаборатории Любы. Дима записывал все беседы и показания приборов тщательным образом. И даже те высказывания, которые Валентин произносил не в тему и в свободное время и при отдыхе.
    И вот когда, все пятнадцать заведующих лабораторий Научного Центра выполнили программу, было доложено шефу. Тот на следующее утро собрал в зале всех членов центра, для проведения конференции – встречи Валентина для общения. И когда все собрались, он объявил:
    -  Я собрал вас, господа мои хорошие, сегодня по радостному событию: наш пациент готов вас выслушать и дать ответы на ваши вопросы. И так, прошу, кто первый?
     - Есть ли диета для человека, как рациональный рацион для животных, пригодный для всех людей, - спросил Саша.
    -  Нет, и вы понимаете почему. Но наиболее удачной диетой считается в мире диета англичан. Дикие животные ищут и находять пищу нужную их организму. А домашние едят, то, что даст им человек. Это  огромный вопрос для людей всего земного шара. Самой эффективной работой у медиков будет, если они по анализу крови каждого человека определят потребность индивидуального организма в потребности того или иного продукта: и количественно и определённого качества. Человек это химическая лаборатория: для получения нужного препарата или химического вещества – туда нужно вложить определённое количество химических элементов. Я думаю – это вам понятно?
    -  Вполне!
     -  Сейчас критикуют и скрывают от людей  «жёлтую прессу», это полезно или, в какой-то мере, пусть хоть не бесполезно, но хотябы не вредно? – вопрос из зала.
    -  Золотой век Екатерины был построен на этом.  Хоть немного и скрыто от глаз людей. Мы хотим показаться классическими людьми, хотя делаем и разговариваем об этом между собой все. Я думаю, что показ убийств приводит к увеличению их, а не к уменьшению.  Что хочет государство иметь от своего народа, тому оно их и учит, и показывает. Не надо быть циником.
     -  Спасибо!
    -  В чём главная причина экономического кризиса?  - вопрос из зала.
    -  Во-первых отказ от планового ведения экономики. Были и тогда ошибки, но не такого же размаха. Произвол и хаос никогда к добру не приводят. Администрации всех уровней отказались работать в этой части жизни народа своего государства, освободив себя от труда, и исполнения своих обязанностей.  Что и получили.  Центр кризиса явилась США, смена президента, дало возможность Бушу «взорвать плотину», и накопившаяся вода затопила Америку и все государства, которые были с ней связаны экономически.
    -  Ясно!
    - Какую медицину вы считаете абсолютно правильной, классической, которая с наименьшими затратами оздоровит людской мир? – выкрикнул Гера.
      -  Абсолютно правильной медициной является сама природа. При ней рождаются, а потом и выживают самые здоровые люди.
    -  Так, это, что, по-вашему – естественный отбор? Это же дикость!
    -  Но ведь вы спрашивали не гуманную, и эффективную, а самую классическую.
    -  Есть ли предел развития медицинской науки? – голос из зала.
    -  Как времени и пространству.
    -  По какой причине люди селятся и живут в Сибири, и на Севере?
    -  Сначала люди сбегали от властей и налогов, на свободные земли. А потом прижились; наиболее сильные и выдержанные живут и сейчас. Хотя в своё время это место было местом ссылки на каторгу.
    -  Почему мы лишились Аляски и многих других регионов?
    -  Это зависит от правительства, а не от народа. Если бы правители участвовали в боях, они бы свою победу не отдали бы ни кому. Им не жалко народной крови, и победы в том числе.
    -  Какая экономика лучше – рыночная или плановая?
    -  Лучше – смешанная. Но любая должна управляться государством, и государство обязано нести ответственность за положение дел в стране, и в экономике, в том же числе.
    -  Какая система образования лучше всех в мире?
    -  Пока Японская, но и она имеет недостатки. Любая система должна знать потребность в специалистах в своей стране. Зачем иметь сто учителей на сто детей.
    -  А как привлечь внимание специалистов, чтобы ехали в село?
    -  Самых необходимых условий является пока три: для села - учить из села, воспитывать патриотов, создать сносные условия проживания, освободив, от уплаты налогов лет на пять.
    -  А на кого же мы тогда наложим  платить эти налоги; на рядом, живущих? Они, что рыжие, что ли?
    -  А откуда взяли средства для киргизов: простили долги, выдали кредиты с погашением в сорок лет и под 0,75 %. А нам в каторжных условиях проживания нет средств? Вот вам и выход для сородичей. Или, что русский Ванька дурней киргиза, или еврея?
    -  А можно ли изменить погодно-климатические условия жизни в Сибири?
    -  Нужно не климат менять, а улучшать условия проживания. А климат и так улучшается. Идёт потепление.  И вскоре, в рамках вечности, у нас наступит индийский климат. Подтверждение этому является: стремление империалистов завладеть нашей территорией, с будущим комфортом и настоящими природными богатствами. Они утверждать стали, что наше богатство есть не что иное, как достояние не русских, а всего человечества. Вы берите наш  мороз и снежные бури, а газ и нефть оставьте нам. Они согласятся? Никогда, русский опять маху даст!
    -  А почему авторитет Александра Невского и Петра первого выше Сталина, хотя и он на третьем месте?
    -  Это большой секрет. Но чтобы заслужить, Генералиссимуса нужна война, управлять войсками многих государств, и иметь победу. Сталин эти условия создал и выполнил такие требования.
    -  А, что Сталин организовал или содействовал организации войны?   
     - Хоть это и большой секрет, но без этого не обошлось. На день войны – почему все войска слили из танков горючее, сдали оружие в склад и были распущены на выходные солдаты? Если не знали, что будет война, то это огромная глупость, а если знали, то это не что иное, как предательство своего народа. Лишь бы была война, лишь бы в ней участвовали многие государства и ими, чтобы командовал  Сталин будущий Генералиссимус. Вот и всё.
      -  Вернётся ли наша страна к социализму и к сталинским методам управления государством?
    -  Сам Сталин говорил, что после его смерти люди будут проклинать его, но через пятьдесят лет, образумятся и вернутся к его методам. Этот срок истёк в 2003 году, а возврата к той политике нет. Мирным путём этого не произойдёт, и ждать с моря погоды  бесполезно. Это будет только при помощи революции.
     - А при помощи выборов  можно изменить ситуацию в этом направлении?
    -  Власть не выбирают и не вручают – власть берут своими руками и всю жизнь крепко держат в своих руках: как чуть ослабил руки, так власть сразу вырвут из рук.   
    -  А для чего тогда выборы производят?
    -  Придать видимость демократии, и для частичного успокоения избирателей.
    -  А для чего сейчас возрождают церковь?
    -  Властям всегда требовалась идеологическая поддержка. Ей нужен рычаг для усиления  нажима на народ, чтобы легче было держать власть и, как один из признаков цивилизации. Как бы желая сказать: «Так хотят массы». Церковь пришла на место Коммунистической партии; потому, что верующих оказалось больше, чем убеждённых. В партии нужно было выполнять Устав и Программу партии, а в церковь пришёл, перекрестился, помолился Богу, попросил прощения и домой с чистой совестью, вроде, как выполнил требования церкви и своей совести, вроде, как успокоил душу. Тут не заставляют ходить в церковь, учить молитвы, читать Библию, и другие книги. Только и есть «полезного» в учении: «Смотри, Бог накажет», будь послушным. А кому послушным-то быть требуется; опять же властям. Ведь и в Уставе, и в Программе были одни и теже требования к своим членам: будь дисциплинированным, трудись на благо государства, не укради, не убей, стремись к «Вечному», «Светлому», «Доброму». Программа партии была, будто переписана из Библии.
    -  С какой целью вчерашние коммунисты приходят в церковь и крестятся?
    -  Одни для удержания своей власти, другие и, таких людей большинство – для успокоения души. 
    -  Почему сейчас малая рождаемость? Правительство даже стало деньги платить за рождённого ребёнка. Раньше при царях не платили ни рубля, и было более десяти ребятишек в семье?
    -  Это издержки цивилизации. Если бы не научились прекращать роды, то и сейчас это было бы по-старинному. Тогда это считалось грехом, как убийство ребёнка.  А сейчас это за грех никто и не считает. Специальную службу придумали люди. Дай мне любовь и близость, а дальше не моё дело. Зачем мне лишние хлопоты? Дай мне много-много любви, и никакой ответственности, и хлопот. В те времена в каждом доме имелись иконы и находились в красном углу, на виду домочадцев.  И бог, внушая страх за грех, предотвращал этот грех. Внушал страх и Сталин, за аборт, кому сделали, и кто сделал, давали срок тюрьмы. Присваивали почётные звания «Мать – героиня» за рождения пятого ребёнка. Грех за аборт воспитывался многие сотни лет. И многими службами внедрялся в сознание людей. Сейчас воспитывать некому,  господствует закон рубля. Но считалось многие века, что сознание сильнее наказания и поощрения рублём.  Духовность, как и душевность, должны преобладать в сознании человека. Немаловажным стимулом является и личный пример руководителя и властей. Иной агитирует за детей,  а у самого один ребёнок или совсем ни одного нет. Он, видите ли, сильно занят заботами для блага народа. Домочадцы берут пример с родителей,  а народ с руководителей.
    -  Почему отменили казнь за убийство или одного человека, и даже группы людей?
    -  Власть хочет показаться цивилизованной, гуманной по отношению к убийце, и в то же время, холодной и безразличной к пострадавшим. Самым эффективным был китайский закон; и для предотвращения воровства, и тем более за убийство.  Ну, вы, это знаете. Пояснять не стоит.
    -  Как завоевать любовь  другого человека, и особенно – девушки?
    -  Надо быть одного духовного уровня и быть честным. Ни цвет кожи, не вероисповедание, ни  уровень развития, ни возраст – этому не помеха. Остаётся главным лозунгом надёжности семейного союза – «жить, как за каменной стеной».  Если любовь создалась под этим лозунгом, то другие ошибки и грехи простятся и изживаются.
    -  Почему евреи не работают доярками, свинарками, уборщицами и другими разнорабочими?
    -  Чтобы не вызывать гнев их, нужно вам спросить об этом их самих. Но на поверхности лежит их общее качество: они дружные между собой. Они заступаются друг за друга, выручают, протаскивают по службе, помогают подняться выше по жизненной лестнице, выбирают более цивилизованное место в жизни. А для грязных работ и русских много. Русский ненавидит того, даже родственника, если он чуть выше его по службе или уровню развития. Это огромный вред и грех россиян, которые не жили хорошо, и не знают, как хорошо надо, и можно жить, и какая она хорошая жизнь. Нам всегда достаётся тяжелая и экстремальная жизнь: мы привыкли не жить, а выживать. И думаем не избавиться от плохой жизни, а рассуждаем: «Кому-то и это надо делать, и в таких условиях жить». Мы, как позволим другим к себе относиться, так к нам и будут относиться, в том числе и плохо. Мы позволяем над собой издеваться и глумиться. Если бы не позволяли, то и жили бы, как евреи. Это, знаете ли – очень тонкий вопрос. Многие на этом набивали шишек на лбу. Немцы, в одно время, пытались поставить их на своё место, а потом мировое сообщество определило им одно место на земле – своё государство, так нет же -  они опять расползлись по всему миру, по хорошим местам. И рьяно рекламируют маломальские достижения своих соотечественников. А русские косоурятся друг на друга и никогда не похвалят тебя, ты хоть лоб расшиби. Уважают чудиков, придурков, того, кто ниже тебя – по уму, рангу, положению в обществе. По чистому и доброму не завидуют, только грязно. Особенно злобно относятся к тому, кто показывает на отрицательные качества русского человека, а не кричит на весь свет, что русская нация самая знаменитая на земле и её язык могуч и богат. Положительные качества ни кто не отбрасывает, но ведь и от отрицательных качеств, уж пора избавляться; сколько же можно так, и такими людьми жить, и в стороне от цивилизации?!
    -  А как этой цивилизации научиться?
    -  Читайте постоянно книги. Стремитесь к Доброму, Светлому, Вечному. Это никогда ещё и ни кому не повредило, а приносило только добро человеку.
    -  А как заслужить уважение начальства?
    -  Нужно быть способным, послушным, уважительным к нему. И, хотя это является отрицательным качеством; никогда не критикуй шефа. Как ты к нему, так и он к тебе. Тут, опять же, если шеф понимает добро, и способен оценить твои добрые качества и заслуги. А если нет – то это судьба ваша такая. Терпите или ищите нового шефа.
    -  Кого нужно больше любить; кто тебя хвалит или кто ругает?
     -  Можно и не любить, а уважать обязан того, кто говорит правду для твоей пользы. Правда есть с выворачиванием твоего белья, и принародно, то это только порождает, не обязательно злость, а обиду, это обязательно.
    -  Говорят, что «бережёного – Бог бережёт». Как расшифровать?
    -  Берегут себя в обычных, мирных условиях. А в экстремальных условиях приходится жертвовать здоровьем и, порой, жизнью; был бы толк!
    -  Как вы оцениваете поведение парня, что изменил девушке или жене?
    -  Не делайте из этого трагедию. Надо прощать мужские слабости и ошибки.
    -  Вот я, допустим, изменил жене или невесте; мне, что признаться в этом или скрыть?
    -  Если она тебя захватила с любовницей  надо просить прощения и никогда больше этого не повторять.  Если это прошло слухом по людям, и жена только предполагает вашу измену, то ваше признание лишь подтвердит ваш грех и её подозрения и скандал вам на всю жизнь обеспечен, так как ты сам признался.  А если будешь отрицать, она эти слухи к душе не примет и поверит вам. Отношения будут нормальными. Не сыпь соль на рану.
    -  Какие случаи больше всего запоминаются в отношении с учителем?
    -  Если за отличный ответ учитель поставил вам пятёрку, а за незнание урока поставил отрицательную оценку; вы это посчитаете в порядке вещей, и на завтра забудете об этом. А если за отличный ответ вам поставит четвёрку, или за плохой ответ поставит четвёрку или совсем ничего не поставит; вы это будете помнить всю жизнь. Испытайте на себе.
    -  Что больше скрепляет дружбу мужа и жены; или физические, интимные способности или беспрерывные, милые и весёлые разговоры?
    -  Счастье – если вы обладаете обоими качествами, и эти качества нравятся вашей партнёрше. Так называемое родство тел и душ. В противном случае это называется – неудавшийся брак.
    -  А почему любовник и любовница больше нравятся друг другу, чем муж и жена?
    -  Привыкание супругов ослабляет их старания по уходу за собой, и нет стремления, понравиться партнёру. За собой не следит.  Не использует милых и нежных слов, грубят друг другу, перестают целоваться и называть ласково друг друга. Если к жене ты будешь относиться как к невесте, то и от неё получишь то же самое. Но это, я считаю, возможно, только теоретически.
    -  А почему у нас не принято иметь несколько жён?
    -  Если способен будешь их всех прокормить – имей.
    -  У меня одна жена.  И она меня кормит. Говорит, что ей это трудно удаётся. А вот было бы десять жён – им бы было в десять раз легче меня одного прокормить. 
    -  А хватит ли тебя одного на всех? Если хватит – то ненадолго.
    -  А почему нет в жизни примера последователя Столыпина?
    -  Это не выгодно нашим  заграничным противникам.
    -  А мы, что не хозяева в своей стране?
    -  Есть хозяева, но не мы.
    -  А мы кто?
    -  А мы те, кто есть на самом деле. Во время войны и после – не закрылся ни один завод, фабрика, совхоз, колхоз, промартель, ни одно село не разбежалось. А с наступлением реформ – всё рушится. Так кто у нас хозяин? А тот, кому эта разруха выгоднее. Не друзьям же! Завоевание без войны.
    -  Это похоже на завоевание Америки колонистами?
    -  В моей памяти такого ответа не заложено. Но, что-то есть похожее.
    -  Вернётся ли Россия к Союзу?
    -  Не Россия, а бывшие республики. Под крылом, и теплее, и сытнее, и безопаснее.
    -  И как скоро это случится?
    -  Как скоро проедят наше добро. Так и запросятся. На нас можно кататься бесплатно.  А нам не на ком.
     -  А кроме бывших республик будут другие государства желающие?
    -  Кризис покажет. Государства поведут себя по принципу перелётных птиц. Почему им не живётся в жарких странах весь год? Голод не тётка.
     -  Можно ли прогнозировать развитие мировой экономики?
     -  Как и всё остальное.
     -  Что порождает в человеке алкоголизм?
    -  Недостаток ума.
    -  Давно ли твой дед занимается писательским трудом?
    -  Он говорил, что с пятого класса. Сначала писал стихи, а когда пошёл работать писал рассказы. Специально этой работой не занимался: нужно было зарабатывать на кусок хлеба; сначала себе, потом  и семье. Работал до семидесяти лет. Когда пошёл на пенсию стал разбирать свои архивные записи и публиковать в газете.   Плотнее этим стал заниматься последние три года. Издал две книги.  Сейчас в компьютере заложил три книги и печатает четвёртую. Несколько раз текст терялся; что-то не то нажал. Пишет потом по новой. Проблема с изданием состоит в отсутствии средств и спонсоров.  Что соберёт от пенсии, сэкономит на содержании - тем и рассчитывается. Литературный труд убыточный. А сейчас накопил много болячек, страдает, лечению не поддаются. Отлежится, от ойкает и опять печатать продолжает. Зачем не знаю?
    -  А вы не пробовали писать?
    -  Избави Бог!
    -  А может, кто из вас случаем не пишет? Должно же к кому-то передаться это по наследству.
    -  А вон Валентина, кажется, пишет стихи. Поговорите с ней.
    -  Как могли полюбить друг друга твои, такие разные на первый взгляд, дед и бабка?
    -  Дед говорил, что их объединило трудолюбие и они дополняют друг друга. Чего не хватает у одного, то есть у другого. Но резко выделяется у них одно качество - они ненавидят ложь.
    -  А по какой причине дед переехал из города в село?
    -  Он боялся, что его упрекнут, что «Страшно далеки они были от народа». Да недоброжелательно относился к тем писателям, которые расхваливают деревню, её красоту, её людей, а сами там жить не желают; будем, мол, писать о селе, но жить желаем в городском комфорте. А это, я вам скажу, есть бессовестная хитрость, как и во многом другом. Несправедливо это, но те на слуху, а про деда ни гу-гу. Помог бы кто нибудь ему!
    -  А, какая самая обидная и недостойная борьба бывает у человека?
    -  Это борьба с глупостью.
    -  А, почему царское правительство назначило губернатором Салтыкова?
    -  Он, как писатель, критиковал правительство и местные власти за неправильное управление народом. Вот оно и сказало ему: «Если наши методы тебе не нравятся, так попробуй сам найти правильный метод управления крестьянами.
    -  Можно ли у нас резко остановить преступность, и, особенно, убийства?
    -  Можно; это было применено после революции, когда были организованы, так называемые, тройки. Они расстреливали грабителей и убийц на месте. По закону – око за око.
    -  А почему Суворов не занял лидирующее положение в рейтинге – Имя России?
    -  За разгром восстания Пугачева. Народ помнит и об этом.
    - А почему Пётр Первый опередил Сталина в этом рейтинге?
    -  Во многих начинаниях он сам принимал непосредственное участие: делайте как я. Это очень нравится людям, они таких руководителей уважают больше.
    -  В чём причина Пушкинского гения?
    -  На поверхности заметна одна из главных причин: это качество было заложено в детстве, особенно его няней.
    -  А почему царь Александр уплатил долги Пушкина в сумме двадцать пять тысяч золотых рублей?
    -  Пушкин был слава России – царь засветился в этой славе и вы даже сейчас об этом помните. Об этом будут помнить до тех пор, пока будет жива память о Пушкине. Есть выражение, я не помню дословно, но примерно оно звучит так: «Страна, где места нет поэту, уйдёт бесславно та страна».
    -  Могут ли любить и хвалить все люди – ревизоров, милицию и судей?
    -  Их должно ценить начальство, и при том – честное.
    -  Зачем учёные изобретают вредные для человека вещества и технику?
    -  Есть правительство, есть руководитель государства – у него в руках государственный капитал и государственная власть – он хозяин, и он делает заказ, и требует его выполнения, и оплачивает. Попробуй, откажись – того посчитают врагом народа и государственным вредителем. Приберут живо к месту. Вы пойдёте на это? Жизнь дорога – согласишься.
    -  Создавая голодную ситуацию в стране, и в Сибири в частности, для создания критических условий самого существования человека – чем надеялись создать мор. Почему этого, к счастью, не случилось?
    -  Ответить на этот вопрос решили японцы, несколько лет вперёд. Они проехали от Москвы до Дальнего Востока на поезде и слазили на каждой станции, и узнавали, чем люди живут, и чем питаются. Они после этого пришли к выводу, что россияне живы до сих пор только за счёт питания чисто-экологическими продуктами, из лесу и со своего огорода. Как мой дед говорит: «Дёшево и зло».
    -  А, почему в газетах не пишут действительные фамилия воров и грабителей, а только ставят вымышленные фамилия или одни инициалы проставляют?
    -  Они же их подписчики. Кто ж обидит своих кормильцев?
    -  Я недоволен врачами, почему они слабо, а порой и совсем не лечат?
    -  Ты молодой человек.  Есть возможность поступить в медицинский институт, а там конкурс больше чем в другом заведении. Выучись на врача, и вылечи хотя бы самого себя. А потом и других осуждай, если тебе удастся вылечить хотябы свои болячки. Много успехов у врачей, потому к ним и идут люди больше чем к любому начальнику на приём. Не поддаются лечению только безразличие  больного к своему здоровью, и старость организма. Можно вылечить, когда есть что лечить. Это бесконечный и бесполезный спор. Главное – берегите сами себя,  и то, что дала тебе твоя мама. Вот у нас старушка Никифорова прожила сто лет и один месяц. Всю жизнь работала, детей имела и вырастила, помогала и внуков растить. Но не пила, не курила, за любовниками не бегала, не надрывалась, не участвовала в скандальных историях: ну, там не воровала, не ругалась, не бранилась. Держала себя в руках. 
    -  А, что любовники укорачивают жизнь? Что там уж сильно такое? Встретились, помиловались и разошлись. Всё при себе осталось: как было, так и есть.
    -  Ну, если это так получится, то хорошо, и ничего тут страшного не произошло. А если любовник про вашу встречу наутро расскажет и всё село заговорит про неё, да пальцем будут указывать, да в глаза «ширять», а муж бить станет, а то и дело до развода дойдёт. Это сколько же нервов сгорит у неё, а они, говорят медики, не восстанавливаются. Жизнь укорачивают, это уж точно.
    - Понятно!
    -  А как поднять урожай хлеба в один год?
    -  Дать ему всё, что для этого требуется – агрономия об этом знает.
    -  Почему на Алтае нет ни шахт, ни рудников?
    -  Алтай – это резервная кладовая для будущих поколений. Сюда придут добытчики, когда в густонаселённых пунктах иссякнут полезные ископаемые. От этого мы никуда не уйдём. А пока это для нас счастье.
    -  Почему вперёд говорили, что нужно есть хлеб с отрубями, для лучшей работы желудка, а сейчас рекомендуют продукты глубокой переработки?
    -  Качество – определяется количеством: одно порождает другое.
    -  Как привлечь людей в село из города?
    -  Создать крупные агрогородки, чтобы были; и сельская работа, и городские условия проживания. И чтобы рабочие не вилами махали, и не таскали груз на руках, а нажимали кнопки. Мы к этому обязательно придём. Голод не тётка – заставит работать: если не руками, так головой.
    -  Как избавиться от армий и от войн?
    -  Иметь мудрую и гибкую власть и дипломатию. Это очень сложный вопрос. Но и любые сложные вопросы имеют свои решения.   
       Дима подошёл к Любе, и шепнул, что-то на ухо. Та кивнула головой в знак согласия и подняла обе руки вверх. А когда Владимир обратил своё внимание на Любу, она пальцем правой руки указала на часы. Владимир посмотрел на свои часы и поднялся, поспешно стал говорить:
    -  Дорогие, товарищи, мы увлеклись беседой, и забыли о режиме работы Валентина. Он пока пользуется щадящим режимом. Это его первое выступление перед аудиторией. Я, надеюсь, что вам беседа понравилась.  Вы все были удовлетворены ответами и я тоже. А сейчас мы позволим Валентину покинуть зал, и пусть идёт в палату для обследования его самочувствие, и приёма лекарств. Благодарю за участие в научной конференции и на этом наше занятие считаю законченным. Спасибо и до свиданья.
    Когда Дима и Люба увели Валентина из зала, и присутствующие, проводили их глазами.   И только потом, сами стали подниматься и, перешёптываясь между собой, стали покидать зал. Некоторые собирались группами и спорили.  Иные удивлялись, другие восторженно хвалили, третьи старались вспомнить ответы Валентина и повторяли их между собой.
    Через полчаса Владимир прошёл в палату к Валентину. Тот сидел на койке и медсёстры, окружив его, измеряли давление и температуру тела. Владимир постоял, посмотрел на приборы и послушал высказывания сестёр; сделал вывод, что организм хоть и перегрузился, но всё было в пределах допустимого.  Потом он вернулся в свой кабинет и стал заполнять свой журнал данными о проведённом мероприятии. А когда закончил записи, потянулся и поводил головой в разные стороны, разминая шейные позвонки. Зашла Люба и предупредила, что пора идти в столовую на обед. Владимир посмотрел на часы и прошептал:
    -  Как времечко-то летит, Господи!
После обеда он прошёл в живой уголок.  А потом вышел в сад. Плодовые деревья отцвели и были усыпаны зелёными плодами. Клумбы полыхали цветами, как факела.  Между клумбами находился водоём, заполненный растительностью, а между стебельками мелькали аквариумные рыбки. По дну располагались зеленоватые речные камни, обросшие тонкими нитями водяной травы. Воды было мало, и Владимир нагнулся, и открыл водяной кран, струя зажурчала, и рыбки суетливо разбежались по краям водоёма. Он вспомнил этот водоём и покрытые водорослями камни на дне. Значит, мышление тогда ещё шло в правильном направлении.
      Зазвонил сотовый телефон в кармане пиджака и Владимир вынул его, стал слушать:
-  Да, да я это. Дед здравствуй! Да, провели встречу с Валентином. Сейчас зовут на обед. У вас там, что нового? Что-что, это же здорово. И когда будет происходить испытание вашей подвесной дороги? С утра испытывают? Ну, и что теперь? Ну, ладно, сейчас пообедаем и приедем.
Валентин замкнул аппарат и пошёл в столовую. Все сидели за столами и ждали появления шефа. Дима вытащил бутылку шампанского и проговорил:
    -  Шеф, следует отметить удачную встречу Валентина с такой интересной аудиторией.
    -  Нет, ничего отмечать не будем здесь. Сейчас быстренько обедаем и поедем на облака, там и отметим.
    -  И кто это придумал отмечать на облаках?
    -  Не знаю, кто придумал, но дед приглашал. Хватит разговаривать - едим и едем.
Дима убрал бутылку, и все стали торопливо кушать.
Через час они все в автобусе приехали в усадьбу к деду. И он их повёл на посадочную площадку, откуда люди садились в подвесные кресла и перемещались по канату, протянутому с вершины горы Хаврошки до вершины горы Галчиха. Дима раскрыл бутылку и вручал каждому сотруднику по стопке и наливал по очереди, кто уже садился в кресло. В последнее кресло он сел сам, а бутылку с остатком шампанского вручил деду, который махал ладонью отъезжающим внукам и потом выпил.  Ждать их возвращения он не стал.   А поторопился домой, и стал помогать жене, накрывать на столы. А сотрудники возвращаться к деду не спешили, они были сыты, да сильно их увлекали картины села с видом сверху. И как бы им не были знакомы сельские картины, но вид сверху завораживал и радовал, и удивлял настолько, что они постоянно восклицали и взмахивали руками и кричали людям, которых замечали идущих по дорогам села. С заходом солнца движение по канатной дороге остановили, и сотрудники вернулись к деду. Когда уселись за столы, дед принёс пятилитровую бутыль с медовухой, и налил всем по стопочке, и поздравил с большой победой:
    -  Дорогие друзья, товарищи, господа – мы ежегодно всем отмечаем дни рождения, и этот ритуал будем соблюдать и впредь, но сегодняшний день это не что иное, как день рождения нового человека и вы все именинники. Поздравляю вас с победой, здоровья вам и дальнейших удач.
   Все хором ответили деду спасибо и подозрительно стали присматриваться к стопкам. Но когда увидели, что бабушка выпила и стала закусывать, все последовали её примеру. Ещё долго продолжалась беседа; каждый делился своими мыслями и радовался удачей. А дед взял под руку Диму и увёл в свой кабинет. Здесь они заложили в компьютер записанные материалы с конференции, и дед остался один, и не слушал, и не слышал, как ушли гости, и он продолжал рассматривать записанные материалы, и постепенно переписывал в тетрадь.  И только к утру, бабка услышала, как дед громко произнёс: «Вот и отлично, вот и замечательно, вот и, слава богу». Потом отключил интерактивную доску, а после компьютер, и, скрипнув пружинами койки, лёг отдыхать. Потом погас свет в его кабинете, и стало тихо и в доме, и на улице. Через недолго, она поднялась, и, погремев подойником, пошла в пригон доить корову и отправлять её в табун. Когда вернулась начала готовить мешанку поросёнку. А дед встал и приступил к редактированию своих записей.
Но его перебила бабка, которая зашла к нему с прибором и предложила:
    -  Не засиживался бы долго-то. Давай руку, я померяю давление и сердцебиение.
     Дед подал ей руку, и баба включила аппарат.  Вскоре вздохнула и отозвалась:
    -  Давление сто тридцать, а у сердца девяносто пять ударов – ненормально. Надо позвонить дочери, что тебе давать надо, - она набрала номер телефона и обсказала обстановку, та порекомендовала, что и как делать. И до самого обеда бабка деда лечила, а чтобы немного утишить боль в голове пришлось поставить укол, а дед ещё и сам употребил таблетку цитрамона. А в час дня на пасеке загудел рой и стал отходить от старой семьи. Болеть было некогда, и они обои ушли на пасеку. Это был последний рой в этом году. Через три дня начнётся главный медосбор. И дед только позже узнал, что в Центр приезжал Президент. Он беседовал с Валентином один на один в отдельном кабинете в течение часа, а потом вышел к Владимиру и что-то тихо проговорил на ухо. Тот кивнул головой и дал команду собрать в путь Валентина.  Его переодели в шикарный костюм, выдали личные документы и сопроводительные документы о проведённом эксперименте. И они уехали.  И никто из сотрудников не знал и не знает, где живёт Валентин, и что делает в настоящее время? И только дед в конце этой повести записал: «Удачный эксперимент с Валентином понравился Президенту, и он его  направил в секретную государственную службу президентской администрации».
    Запись была закончена  23 - февраля 09 года.


                «ФАШИСТИК»
               
                1.
        Солнце, как сытая рыжая лисица, своими лучами, как пышным хвостом, промелькнув по вершинам гор, медленно спустилось за горизонт. Стало быстро темнеть. Павел вышел на крылечко покурить. От речушки шёл серебряный звон мелких волн, в не застывшей за зиму полыньи. Где-то тут, из - под берега вытекал родник, который и не давал реке замёрзнуть. В этой полынье поили скот, брали воду для дома, полоскали бельё. А сейчас, к вечеру усиливающийся морозец подновил окраины полыньи прозрачными ледяными узорами, которые, при ударе воды, звенели мелкими бубенцами. Из полыньи шёл едва заметный дух, который обвисал на плечах черёмухи инеем. И этот инеевый наряд бархатным узором украшал чёрный куст черёмухи.
    -  Ну, и бабняга, - произнёс вслух Павел. Затянулся напоследок, прислонил оранжевый огонёк самокрутки к концу ледяной сосульки; огонёк зашипел и погас. Оставшуюся часть он положил над дверью – на «чёрный день».
    -  Красавица, - продолжил вслух свои мысли Павел, - инда, - добавил он, и погладил обросший подбородок, и покачал сверху вниз головой. Всякий раз, когда смотрел он на этот пышный куст, или весной, когда распускались белые грозди цветов, а позднее липкие тёмно-зелёные листочки, а потом чёрными блестящими ягодами, или на осенний бордовый  факел, у него захватывало дух и так тепло становилось на сердце. Или вот сейчас под узорчатой белой шалью, через которую были видны смоляные пряди волос, расплетённых развивающихся кос, не мог нарадоваться и надивиться. Он смотрел на этот куст и вспоминал разные истории своей жизни. И детство с молодостью, и свидания с будущей женой, и женитьбу, и проводы в армию, на фронт. И возвращение  домой в отпуск по ранению, на время выздоровления. Нога ныла, но не так, как прежде.  «Красива же! Ух, ты! – продолжал Павел свои мысли. Немного погодя добавил, чуть громче: - «Надо ж так, а»!  Краем глаза увидел, выходящую из-под сарая, жену. Анна, что-то говорила сама с собой. Прошла к ограде, сняла какое-то детское бельё, положила на вытянутую левую руку,  и подошла к крыльцу,  спросила:
    -  Кого, ты, там увидел, Павел? – посмотрела в туже сторону, потом на него, улыбнулась. Павел почувствовал её настроение, обнял её за шею, ткнулся лицом, ища её губы, но Анна дунула ему в шею, вывернулась, шёпотом произнесла:
    -  Дети не спят, вдруг выбегут, увидят; неудобно.  Потом, потом.
Он отпустил, вздохнул. Почувствовав ослабление объятия, Анна проговорила:
    -  Корова пить не стала, не ест, переступает: должна отелиться.
Постели ей свежей соломы, понаблюдай за ней. Если, что – скажешь.
Шурша мёрзлым бельём, Анна прошла в дом. Павел спустился с крыльца, прошёл к сеновалу, нашёл вилы, набрал соломы, подцепил навилень, пронёс в сарай. Постелил, похлопал вилами по соломе, как бы поверяя, как, мол, получилось. Белая корова с чёрными пятнами на голове и боках уставилась  блестящими глазами на хозяина, вытянула морду, стараясь понюхать хозяина. Павел протянул руку, прикоснулся к её мокрому и холодному носу, заговорил, успокаивая:
    -  «Зоря», «Зоря», что с тобой? Вот и постель тебе готова. Ну-ну, давай, уж не подведи. Ребятишечки соскучились по молочку.
«Зорька» ткнулась в его руку, лизнула. Потом полизала свой бок и стала переступать ногами по свеже-посланной соломе. И, будто стесняясь хозяина, стыдливо иногда посматривала на него, как бы говорила: «Неудобно мне при людях такое дело, роды, проводить. Вышел бы». Павел, почувствовал её стеснение, вышел из клети, прикрыв за собой воротца. Прохромал к крыльцу, достал окурок с верхнего косяка двери, прикурил. Вновь стал смотреть на куст и мысли побежали сами по себе. «Вот они в жаркий день собрались купаться возле этого куста. Потом надумали с него прыгать в воду, но было мелко, и они решили углубить речку в этом месте. Попритаскивали лопаты и стали на дне речки рыхлить песок, и помогать течению, уносить его ниже. Бушкатились целый день; самый высокий Сидорка Кувшинов стал скрываться под водой. На следующий день стали прыгать с куста – и боком, и стоя, и грудью с раскинутыми руками – кто как мог ухитряться. Так и прожили всё лето под этим кустом всей ватагой со всего края.
Потом вспомнилось, как он изготовил скамеечку и стол, и установил под ветвями куста. Многое забылось, но первое свидание с Анной он помнил до мельчайших подробностей. Он уже работал в колхозе на паре лошадей; косил сено, жал хлеб, возил корм, а потом и в бору был на заготовке леса. Из-под этого куста он Анну привёл в этот дом.  На счастье себе, и радость матери, которая со слезами радости на глазах, при встрече в дверях, заговорила: «Ну, слава, тебе Господи, наконец-то! Дай вам господи счастья и доли»! Она уже давно  через силу справлялась со своим хозяйством и рада была приходу Анны. Вскоре матери не стало и они стали жить самостоятельно. Потом первенец родился.
     До обеда Анна снопы вязала, после обеда вязать не могла, и осталась на полевом стане, под наблюдением конюха Семёна Петровича. Это был старик высокого роста, стройный, с общительным характером и добрым сердцем. Он и нашёл Анну за соломенной ригой, в бурьяне, с младенцем на коленях. Он вынул иголку с ниткой из кепки.  Освободил нитку, ссучил вдвое, перевязал пуповину. Потом вынул из-за голенища шорный нож, отёр его о ладонь, и отрезал концы нитки и кишочку, отбросил в сторону. Над горами висели гнетущие сентябрьские тучи. Конюх попрекнул Анну: «Что же ты сюда залезла-то, в репейник-то, Аннушка?! Быть ему Сенькой, коль в сентябре родился», - добавил Петрович, и пошёл запрягать лошадь. Вскорости он повёз Анну домой. С полпути хлынул проливной дождь с ветром. Конь в гору шёл хоть и медленно, но уверенно, а под гору ехать было ещё труднее. Петрович затормозил у телеги все четыре колеса, но колёса по грязи катились, как на лыжах. Ноги у коня разъезжались в стороны, и хомут держался на самой голове. Петрович держал коня за удила и едва сдерживал катящуюся телегу. Под самым спуском, на глинистой дороге заскользили ноги и у Петровича, и он всем телом повис на узде коня, тот опустил голову и упал вместе с Петровичем на скользкую  глинистую дорогу. И таким образом они скатились до самого ручья. Это их всех и спасло. Если бы Петрович не свалил бы коня, то неизвестно, что бы могло случиться.  Обратно Петрович вернулся верхом. По случаю дождя всех вязах, и косарей отпустили домой, и Семён Петрович остался на полевом стане один с лошадьми.
   Через три дня Анну перевели в звено вязах, с правом посещать дом для кормления младенца два раза в день. А утром они выходили на работу при солнце, и бросали вязать снопы, ещё солнце не садилось. Вот такие привилегии были отпущены родихам, да нулевое внимание и забота о детях. То, от них и получили впоследствии.
«Ох, сынок, сынок – в неудачное время, и в неудачном месте ты родился»…
    Откуда-то, сверху послышался протяжный вой, потом стих, потом опять повторился.  «а уууу, а ууу»…
Пёс, шурша цепью, оторвал ошейник. Стремглав, заскочил под крыльцо; затих. Корова, промычав, зашла дальше под навес. Развернулась задом в угол. Павел прислушался; вой повторился ещё несколько раз. Вышла Анна, тоже услышала волчий вой, спросила:
    -  Что это?
Павел ответил осипшим голосом:
    -  Тихо, кажись, волки…
Они стали слушать. Вой продолжался с одной стороны. Анна проговорила:
    -  Наверно, в вершине «Глушкова лога» воют.
    -  Похоже, - отозвался тот. Потом послышался вой с другой стороны улицы. Вой шёл прерывистый  с подвыванием; жуткий и призывной.
    -  Гуляются волки – святки сейчас, – напомнила Анна.
    -  Хищников много сейчас в Сибири. Там война. Зверь сюда подался, - дополнил Павел.
    -  Жутко от одного воя делается. Не приведи и оборони, Господи, от встречи с ними. Не желаю, ни какому злому человеку, такого свидания. Отведи, Господи, от такой напасти, да от такой судьбы, - произнесла Анна. А Павел отозвался:
    -    Оно, конечно, но фашистов надо волками травить. Пусть на каждого фашиста по одной встрече с волком случится. Судьба должна справедливость восстановить. Кто зло сеет, тот пусть зло и пожнёт. Не должно быть зла без расплаты.
   Помолчали, вой продолжался. Жуткая тишина с жутким волчьим воем – перекличкой, переговорам; поднимали волосы.
    -  Сохрани деток моих и любого доброго человека, - добавила Анна, и невольно перекрестилась.
    -  Для доброго человека – сгодится, а злому человеку – нет. Насмотрелся я на злых людей. Много их и у врагов, и у своих имеется. Кажись – на всех волков не хватит. Людям бороться надо.
  Вдруг два воя слились в один, и стало ещё жутче. Анна подумав, добавила:
    -  Кому, какая судьба. Кого судят люди, а кого и …, не приведи, Господи!
  Дверь в избе отворилась, тусклый свет керосиновой лампы слабо высвечивал на пороге девочку лет пяти, со слезами на глазах, проговорила:
    -  Мама, Сенька налил мне воды в пимы, чтобы я на улицу не выходила. И бросил кошку в люльку к Танюшке, она закатилась, даже плакать не может…
  Павел и Анна кинулись в дом. Предупреждение дочери подтвердилось. Младшая дочь с открытыми глазами, беспомощно перебирала губами, но не могла ни плакать, не говорить. Отец выхватил Таню из люльки и стал качать на руках. Потом подбежала мать и взяла дочь на руки и прижала к груди. Долго они ещё с ней возились, пока, наконец, она не заплакала в голос. И только тут они успокоились и стали уговаривать ребёнка. Но судьба сделает ей ещё одно испытание, но это будет немного позднее и в моё отсутствие, о чём я узнал после возвращения на родину из города, после института.
 
                2.
    -  Здравствуйте товарищи! – произнёс я, приветствуя мужиков, сидящих на траве, возле трактора с разобранным двигателем. Несколько человек ответили на моё приветствие, некоторые покивали головами, а один приложил палец к губам, жестом пригласил сесть к себе. Тракторному двигателю меняли поршневую группу. Был обеденный перерыв. Стояла сенокосная пора. Внизу, в густой заросли черемушника верещала сорока. Одинокий жаворонок трепыхался на одном месте над нами, звенел серебряным колокольчиком. Мой, рассёдланный и спутанный конь «Воронок», извиваясь мокрой, длинной шеей по траве, катался по земле. Вскинул ноги.    Перевернулся через спину, вскочил на ноги, встряхнулся всем телом.   шумно выпустил воздух через ноздри, которые издавали дребезжащий, дробный звук, и стал спокойно щипать пахучую, зрелую траву, из которой исходил медовый и ягодный запах. Хотя стояла полуденная жара, но здесь, на вершине постоянно гуляет шаловливый ветерок, и поэтому дышалось легко. Лога были наполнены до верху душным, влажным воздухом.
   В тени трактора, в разных позах, сидели пять трактористов. Самый высокий мужчина, с серебряными полосками седины у виска, с густо обросшей чёрными кудряшками грудью, которая выделялась через распахнутую наполовину рубашку, разговаривал. Остальные – кто курил, кто ковырял в зубах сухим стебельком травы, кто рассматривал свои руки, кто смотрел в небо, ища глазами жаворонка в небе, но все внимательно слушали рассказчика:
    -  Я-то его помню сызмальства. Рос вместе с нами. Откуда у него такая злость и тухлятина зародилась – не знаю. Все его проказы за озорство принимали; смеялись, потешались. Рядом жили. Игрались вместе. Всё у него было, как и у всех, а нет, возьмёт и выкинет, какую штуку, что и в зубы-то взять нельзя. Только и слышим бывало: «Сенька, брось. Сенька, нельзя. Сенька, отпусти.  Что, ты, наделал? Это не кто иной, как Сенька сделал».             
 Во время школьных летних каникул мы, мальчишки на сенокосе пропадали. Тут и кормили лучше, чем дома. Голодно было в войну и после ещё долго,  до самой целины. А на покосе хлеб давали. Нас не приглашали и, тем более не заставляли; мы сами напрашивались и с охотой работали. Людно было на покосе, а в компании веселее переносить всякие невзгоды и, особенно голод.  И, вот соберёмся, бывало на обеденный перерыв, или после дождя, работать нельзя же, ждём, когда трава высохнет. И начинаем заниматься всякими играми, или фокусы показывать. То на стене тенью от пальцев всяких птиц там, или зверей изображать – интересное это занятие, вы никто не пробовал? Или начинаем на всякие голоса кричать – подражали птицам разным и зверям. Или соревновались – кто из нас дольше вытерпит не дышать. А то, кто дольше на одной ноге прыгать будет. Ну, да там всякие детские игры и забавы придумывали или от старших товарищей учились и сами повторяли. Это очень интересные занятия и увлекательные забавы.
    А Сенька отдельно от остальных, особо занимается. Наловит, бывало, оводов, натыкает им в брюшко сзади былинки сухой травы; и выпускает их по очереди. И кричит им вслед: «А, кровососы, ну, каково сейчас-то»!  И наши игры становятся, будто, тусклее и мельче. И хотя мы им вслух не восхищались, но и не осуждали. И Сенька понимал, что внимание ребячьей компании завоёвано им. И он придумывал другое занятие.
    Однажды, после дождя, чтобы дети не просились домой, решили развлечься – организовали бега верхом на лошадях. Включились в это мероприятие и мужики, и мальчишки. Приехал в это время к нам сам председатель на легковом жеребце. И, когда узнал про бега, включился в организацию этого дела сам. Сколько было в бригаде лошадей, всех поймали. Мужики заседлали лошадей, а мы так верхом готовились. До обеда готовились. И порешили, обедать после бегов. На приз положили для взрослого  человека – ковш медовухи, а для мальчишек – ковш мёду. Пасека находилась тут рядом, в километре от куреней. Это, как вы помните, по тем временам, лакомство было редкостное. Мы же слаще тыквы ничего не едали. Ну, мы все такие возбуждённые – каждый своего коня моем в ручью водой, ласкаем. Хвосты и гривы расчесываем. Конюх наш, Иван Иванович Борисов всё подсказывал, да поучал: «Репьи, мол, выбирайте из хвостов и грив, чтоб конь летел как птица на крыльях. Да сами пригибайтесь ближе к конской шее, и ласково обращайтесь с лошадью; бить нельзя, удилами рвать губы нельзя – а то конь обидится и отстанет. А с настроением он как птица, только держись».
А Сенька поймал своего мерина, на котором копны возил, привязал за телегу, а сам залез в шалаш и ничего с конём не делал. А, что сам делал, мы не знали.
    Вот выбрали место, где бежать, определили судей, и болельщики вышли по косогору выше куреней, чтоб был виден весь путь наших соревнований. Выехали к отметке. Всадников набралось человек двадцать пять. Дали сигнал и мы поскакали во весь галоп. Это было – здорово! В ушах ветер свистит, впереди и сзади топот. Попадётся где лужа – так брызги и грязь летит назад, в лица всадникам и в морды лошадям. Кони разгорячились, несутся во весь опор. Взрослые орут, свистят, не без того, что некоторые поматериваются. Нам, пацанам, аж страшно стало, душа замирает: но всё равно голыми пятками молотим по конским бокам, орём во всё горло. Пригнулись к лошадиным шеям, держимся за гривы, боимся, чтобы ветром не сдуло с конской спины. А самое страшное; если конь споткнётся, или наступит, в какую промоину, или суслиную норку: конь может повредить ногу, и седоку достанется. Но этот страх где-то, в затылке сидит, а впереди азарт!
Ну, как не переживали, а прибежали. Зрители сбежали с косогора к куреням, встречают кавалеристов, переговариваются, смеются, восхищаются седоками и их конями. Я только в этот раз, из разговоров мужиков, узнал разницу между конём и лошадью. Лошадь это рабочая лошадь, а если лошадь прошла войну – это уже конь. Конь это военное животное, а лошадь – рабочее животное. Каждого зачисть, брала – иметь под собой коня.
    Ну, как бы там ни было, а впереди оказался Сенька. Соскочил с коня и в шалаш. Через минуту вышел к нам, но уже босой. И никто не обратил на это внимание.
  Лошадей отпустили, сами пошли обедать. Ковш мёду съели всей мальчишечьей гурьбой. Потом ели затируху из общего котла. Председатель ел вместе с нами и сидел рядом со мной. Смотрю, к нему подходит конюх. В руках у него Сенькины ботинки. В каблуках ботинок вбито по гвоздю, значит, вместо шпор.  Сенька своему коню проколол все бока до крови этими гвоздями. Тут и мёртвый побежит, не только ленивый. Когда конюх пояснил положение дела, председатель даже есть перестал, ложку опустил в чашку. Потом подозвал к себе Сеньку и громко проговорил: «У, зверёныш, больше на лошадях работать не разрешаю. Бери вилы и оправлял бы копны».
  После этого мы, хотя и беззлобно, дразнили Сеньку – «зверёнышем». И это прозвище, казалось, не оскорбляло его, а будто возвышало над остальными мальчишками. Тут со стыда провалился бы сквозь землю, а ему наоборот, вроде, как почёт.
      Прошёл между нами слух, что, чтобы не вползали змеи на территорию шалашей, нужно было убить змею, зажарить её на огне, и потаскать по земле, вокруг шалашей. И тогда запах жареной змеи, якобы, будет отпугивать живых змей. Убивать змей мы все убивали, когда случай подвернется, но жарить ни у кого рука не поднималась. А Сенька с радостью пошёл на это дело. Поймал красную змею, развёл костёр, и жарил её живую на огне. Хоть это и гадюка, но у всех , у нас от этого души повернулись. А он с каким-то диким удовольствием совершал этот ритуал. А после три раза протащил её по земле вокруг всех шалашей, что-то нашёптывал в полголоса; слышны были лишь некоторые матерные слова. И подумал я ещё тогда, хоть не совсем ясно, что попадись вот так ему в руки человек, проткнёт он и человека, не дрогнет рука, не сожмётся сердце от жалости. Ну, как бы там не было, закончили сенокос. Хлебоуборка началась, всем работ хватает. Мы, мальчишки – кто лошадьми управлял на косовице хлеба, кто на току зерно сушил, а мы с Сенькой попали в группу по перевозке снопов на быках. Я вам скажу, тупорылая скотина эти быки, трудно управляемые. А если жара, да овода нападут, да зыковать начнут; ну, тогда или спрыгивай с телеги, или крепче держись. И вот однажды, перед обеденным перерывом едем мы со снопами на быках до тока, и мимо мельничной запруды. И вот наши быки с ходу в упряжке заскочили в воду по самое брюхо. Мы соскочили с телег в воду, выдернули из ярма спицы, освободили быков. А потом весь обеденный перерыв вытаскивали телеги из воды, а потом и быков ловили; пока то, да сё – перерыв-то и кончился. И мы без отдыха, запрягли быков и вновь поехали в поле за снопами. А, что Сенька? Сенька отдохнул, даже поспал немного. Он не стал распрягать быка. Не таскал телегу из воды. Он взял с воза вилы, и стал ими бить быка вдоль спины, и колол рожками вил в ляжки быка. И бил и колол до тех пор пока он переплывал запруду, карабкался по илистому противоположному берегу, да продирался по густому ивняку вместе с телегой, и раньше нас приехал на стан. А через два дня мы ушли из бригады в школу на занятия. А через три дня его бык сдох. Сошло ему и это – малолеток, да и без него уже падёж случился. А ведь он, паразитина, убил быка. И никто его за это даже за уши не отодрал.
    На этот раз мне пришлось с ним в одном классе учиться. Когда я перешёл в шестой класс, а он там сидел второй год. Первый урок прошёл благополучно. На перемене Сенька наловил на помойке зелёных мух. Оторвал им по одному крылу, сложил их в пустой спичечный коробок. И как только учительница вошла в класс и все повернули головы в её сторону, и пока здоровались, Сенька высыпал этих мух из коробка на подоконник, возле учительского стола. Мухи верещали, взлететь не могли, и вращались на одном месте. Несколько мальчишек захихикали, но потом смолкли. И все стыдливо смотрели то на учительницу, то на мух. А Сенька бесстыжими глазами смотрел в лицо учителя, любовался её замешательством и досадой.  Учительница свернула кулёк из промокашки ссыпала туда этих мух вынесла на улицу, а когда зашла в класс то сказала: «Кто это сделал – злой человек».  После этого мы стали Сеньку дразнить злым зверёнышем. На второй день Сенька перед уроком этой учительницы   приколол иголкой живую муху у неё под стулом. Муха жужжала на весь класс. Пока её нашли и освободили – прошло половина урока; опрос не состоялся. На перемене пришёл директор школы, стыдил нас всех, и сказал: «Семён, это твоя работа, марш в угол». И послал техничку за его отцом. Пришёл отец, пообещал повлиять на сына. И повлиял. На следующий день Сенька на всех уроках простоял на ногах, не мог сесть. Но ему и это не впрок. Вскоре состоялся урок истории, который вёл директор. Зашёл, поздоровался с нами, посадил учеников и видит, что Сенька стоит. И говорит ему: «Ну, что перестарался отец. Не будешь насекомых мучить и уроки срывать. Будешь знать»!  «И, вы...», пробурчал Сенька. Никто не понял, что бы это значило. Урок начался; историк рассказывал увлечённо и увлекательно. И постоянно приговаривал при рассказе о сильных и смелых личностях, «а вы могли бы так поступить? Вы старайтесь быть на них похожими. Такие входят в историю, такие делают добро людям. История учит храбрости, смелости и благородству. Знайте её, учитесь у неё». А перед окончанием урока, устало, и резко опускаясь на стул, спрашивал нас: «Ну-с, кто как усвоил урок? Повторим на оценочку». И делал беглый опрос. Так он сделал и на этот раз. Но над журналом не наклонился, а широко раскрыв глаза, и, побледнев всем лицом, ойкнул. Потом резко, тут же подскочил, и приложив ладонь сзади, прихрамывая, вышел из класса. Мы кинулись к стулу. В мягкую обшивку сиденья была воткнута иголка. Некоторые кинулись с кулаками на Сеньку. Некоторые зашумели: «Самосуды у нас запрещены и наказуемы». Тогда собрали собрание и объявили Сеньке строгий выговор. И тут же послали за отцом. Пришедший в школу отец, узнал в чём дело; он взял его за ухо и тащил из школы до дома. В школу он больше не ходил. Ушёл работать в бригаду. Мы все легко вздохнули, что избавились от этого «зверёныша». Но на него это не повлияло, он не исправился и вот, что получилось.
    Раз, как-то по весне его родители работали на своём огороде – сажали картошку. Сеньку оставили дома присматривать за младшей сестрёнкой, которой исполнился только один год. Она, почему-то заплакала. Нужно было её отнести к матери, покормить. Но это опять, если по-доброму. А, что же делает этот «зверёныш»? У них под черёмухой находился огромный муравейник. Он разгребает его палкой и сажает сестрёнку в кишащий муравейник. Вы, представляете, что это такое?!  Девочка закричала во весь голос. Почувствовав недоброе, прибежала мать, выхватила девочку из муравейника. Окунула её в ведро с водой, чтобы смыть с неё облепивших муравьёв, и заругалась: «Ах, ты «Хвашистик», что изделал-то; решил дитёночка». Она кружилась с дочерью, уговаривала, успокаивала. Но ничего сделать не смогла: девочку парализовало. В таком состоянии девочка прожила двадцать семь лет, но не ходила и не разговаривала. Бывало, едем на работу, смотрим, как она сидит на подоконнике, смотрит на нас. Ручками машет. Сердце, знаете ли, сжимается, глядя на неё. Слово выговорить не можем; ком к горлу подкатывается глядя на неё. И сразу все замолкаем. Фашистик, он и есть фашистик. И вырастит же среди нормальных людей, такой урод. Лишил гадёныш девчонку детства, молодости, юности, и всего земного счастья. По старым временам ему бы руку отрубили, или уши обрезали. А тут, что? Сразу Сенька сбежал, и не был дома всё лето. Жил и работал на полевом стане в соседнем колхозе нашего села. Тогда у нас было пять колхозов. О нём самом стали родители беспокоиться. За лето всё передумаешь. Со временем сердце матери отошло. И когда он, по первому снегу, пришёл домой, обношенный и обросший, и отец кинулся, было бить его, и стегнул раза два ремнём; мать кинулась заступаться – дитя же. Ни расплаты, ни наказания, ни, даже, чувствительного внушения не получилось, сошло с рук. А люди? Камнями не закидали, от себя не угнали, не отвернулись от него, не осыпали презрением.  Поохали, поудивлялись: «Вот, мол, подлец, какой». А в интонации чувствовалось: «Надо же иметь такую натуру, силу характера, такую волю, чтобы совершить такое преступление».  А Сеньке слышалось  и чудилось в их словах, не столь презрение, сколь восхищение его способностью, его поступком, хотя и омерзительным. Равнодушие людей к чужому горю – лишь бы не меня, лишь бы меня не касалось – подняло Сеньку в собственных  глазах, не подломило дух его. Он укрепился в своей безнравственности.
    Дядя Андрей, лет пятидесяти мужчина, помощник бригадира по технике, назидательно и логически прокомментировал ситуацию:
– В связи с тем, что государство взяло многие вопросы воспитания молодых на себя, а наказания – полностью; люди в течение одного поколения привыкли ничего не делать, и откачнулись от многих обязанностей по воспитанию. Знаете, люди очень послушны и исполнительны, когда им говорят: это не делай, это нельзя, это не положено, это не ваше дело. Заставлять работать тяжелее, а внушение к безделью воспринимается быстро, и легко усваивается. Бывало, старик услышит, что кто-то из мальчишек скажет матерное слово.   Или обидит младшего, или не послушает старшего, или не поздоровается.  Так подзовёт к себе, отдерёт за ухо, да велит пойти домой и доложить об этом отцу, матери; а те добавят. Не большое это наказание, а внушительное, помнить будет. А сейчас попробуй устыдить такого вот бесстыдника, или хотябы вот такому «фашистику» уши надрать – так мать рот раскроет, что и газетой не закроешь, да возьмёт в Совет жалобу напишет, и тебя же, вместо благодарности, от работы оторвут посреди рабочего дня. Стыдно – в Совет же вызвали, А там, на виду у всех депутатов воспитывать тебя же и будут. И, понимаете – две мысли в голове укореняются после этого: что тебя оскорбили за правое дело – это стыдно. И морально тебя освободили от ответственности, от совестливой обязанности бороться за порядочность, или, как сейчас научились говорить, - за чистоту наших нравов, за чистоту наших отношений, за борьбу с негативными проявлениями, и нюансами в нашей жизни. У наших отцов, как было? Любое непослушание – осуждалось, и при том всеми. Любой проступок – наказывался и опять всеми. А родитель, коль узнает, кто его непослушного чадо отодрал за уши, придёт к тому домой и в пояс поклонится: «Спасибо, мол, что помогаешь нам наше дитятко воспитывать». Это понимать надо, что всем народом педагогикой занимались. Я у вас спрошу – это, что весь народ неправильно делал? Нет, правильно он делал. Он бы и сейчас этим бы занимался, только уж сильно рьяно мы стали школу возносить, и всё на неё возложили. Родители, мол, и глупы, и педагогики не знают, и в воспитании – ни в зуб ногой. Да, мы же по химии, или там по физике не собираемся учить. Да, я и не за сплошное ухо-драние; кто понимает  доброе слово, того  добрым словом и воспитывать. А вот такого фашистика, как воспитывать? На патриотических примерах? Стихами, музыкой, кино, песней? На колени перед ним стать? Они же над учителями издеваются. А тут закон вышел; обязательное среднее образование. Учителя потеряли принцип. С принципом стали болваны. Закон не укрепил школу, а ослабил – и её назначение, и её авторитет. В вечернюю школу на аркане ведут, учителя и руководители упрашивают их, умоляют, сохраняют зарплату – только соблаговолите, дорогой товарищ, сходите в школу, осчастливьте бедного педагога своим посещением, а уж аттестат тебе обеспечен. А в дневном отделении – несут такого товарища до десятого класса. И, чтобы все переходили из класса в класс, они открыто, с цинизмом и говорят: «Учителю больше всыпят, чем мне за двойку. Троечку поставит, не оставят на второй год. А я думаю так: «Хочешь учиться – учись. Не хочешь и не можешь – ищи другое место; работы всем хватит. Не надо бы содержать такую армию педагогов, не тратить такие средства – ради галочки. Как один говорит у нас: «Это фиговый листок». А под ним кроется насмешка над педагогикой, обесценивание действительного среднего образования. Всё обесценивается – всё общедоступно, бери, не хочу, а если всем доступно, то уж это и не интересно.
    -  А вы уверены в правоте своих суждений, возможно вверху  по- другому думают, - встрял Игнат Егорович.
    -  Я говорю, что думаю: от земли эти мысли. Вот взять, к примеру, этот трактор. Двигатель вывели из строя по халатности, по бестолковости. В военное время. Шкуру бы содрали за это, да пешком сходил бы до МТС, да там по объяснялся, да оттуда – пешком, да, чтоб к утру готов  был трактор. А то вот и я тут, и инженер кольца поршневые с прокладкой добыл и привёз. А тракторист, Александр лежит в холодке и ждёт: когда мы ему трактор наладим. Да ещё, чтоб благородно, не приведи господь, чтоб ненароком его кто не оскорбил. Попробуйте изругать такого неряху, сразу жалоба в партком, в райком: мол, трудящегося человека на рабочем месте обозвали. А там будут разбирать жалобу, а не суть дела. И тебе же за общественное старание, за колхозное добро, всыпят по первое число. Что это, я вас спрашиваю? - дядя Андрей сел, подтянул одно колено ближе к груди, снял с головы кожаную фуражку, надел её на колено, вынул клетчатый носовой платок, вытер вспотевшую лысую голову, обрамлённую полукругом седых волос, одутловатое рыхлое белое лицо с голубыми глазами и белыми бровями, положил мокрый платок на другую вытянутую ногу, для просушки. Задумался, вспоминая строгие военные, и после военные времена.
    Александр, тракторист, лет тридцати пяти мужчина; смуглый, с копной чёрных волос, в комбинезоне и в комнатных тапочках, проворчал:
    -  Время сейчас другое. Понимать надо. Отошла пора, чтобы кричать на трудящегося человека. А если вам не угодно: брошу этот трактор, даже и собирать не стану, и уйду в другую бригаду, а не пустите – так я уволюсь и перейду в другой колхоз. Там меня ждут давно. Людей везде не хватает. Начальства всюду полный штат, а трактористов дефицит. И ничего ни вы со мной, ни с другим не сделаете. А стажевых доплат лишусь: так я их за два месяца наверстаю, если пожелаю. Да ещё и в газете пропечатают, как передовика. А за то, что брошу и уйду – обвинят не меня, а вас, как неумеющих работать с кадрами, и, особенно, с молодёжью.  И этот      тарантас пополнит косой ряд под плетнём. И эту истину мы хорошо понимаем и чувствуем. И, при случае, я этим воспользуюсь, не откажусь. «Пролетариату нечего терять», - он обвёл всех победным взглядом, и презрительно хмыкнул в сторону дяди Андрея. Тот или не понял, или терпеливо промолчал, чувствуя, что разговор может повернуться не в нужную сторону. Почувствовалась неприятная обстановка.               
     Русый,  коренастый, молодой мужчина, ровесник Александра, тракторист Иван, что внимательно слушал говоривших, и наблюдал за жаворонком, вмешался в разговор:
   -  На всё у философов есть классическое определение и объяснение. Допустим – чем человек отличается от животного?  Многими факторами. И наиболее заметным является то, что отказы себе делают тебя человеком. Чем больше отказываешь себе в своей прихоти и  потребительских  желаниях, тем ты выше и дальше стоишь по уровню от скотины. Животное, при возможности, себе не откажет, не остановится. Если свинья залезла в огород – она не пойдёт между грядками, будет рыть рылом все посадки подряд. Для неё не существует сложившихся, в историческом процессе общественного развития, принципов, обычаев, устоявшихся привычек, которые, не договариваясь, а просто выполняя, люди, живя на земле, соблюдают эти законы. Они, по своей способности мыслить, сознавать и оценивать свои действия, сознательно совершают благородные поступки. Поступки красивые, поступки, которые человека возносят всё выше и выше над уровнем его первоначального развития.
   Определено, что общество развивается по законам красоты. Оттенков красоты – множество. И наиболее доступными частями человеческой красоты и достоинства являются: скромность, трудолюбие, взаимовыручка, готовность защитить эту красоту от посягательства скотов. И эту миссию взяло на себя наиболее сознательная часть человеческого общества – это коммунисты. Они объявили своей программой защищать законы красоты и строить красивое человеческое общество. А относительно тебя, Саша, могу сказать – вот ты по своей способности научился дёргать рычаги трактора, ну, и дёргай – не мозоль людям глаза и не гадь им в душу. Будешь выбирать работу, то одну, то другую, цену себе потеряешь, работу потеряешь; и будешь выпрашивать у советской власти на пенсии рублишко на молочишко. Вон. как Нинка. Ты тоже к ней присватывался, поди, в молодости? Многие по-за ней крутились, красотой её привлекались, а она всё капризничала, выбирала достойного, ни на кого не похожего. Я, говорит, эмансипированная! Мне нужен спутник жизни такой, чтоб не стеснял моей свободы. Мне, мол, никто не указ, у меня своё мнение имеется, мне других не навязывайте. Ей, как свинье в огороде, нужно было свои борозды бороздить,, она между грядками ходить не хотела, так как ни другой человек, ни жизнь её этому не научили. Ну, и, что получилось? И школу кончила,  и институт, и работу очень приличную дали. А ведь одиночка, и злыдней такой стала, ни спросить, ни сказать. Я, вот когда на неё смотрю, особенно на неё лицо, то понимаете, мне видится другое. Губы улыбаются, зубы все видны, глаза прищурены, смотрят внимательно и зло, и похожа она на ... Только ошейника нет. А ведь она же человек. И ни что человеческое ей не чуждо. Ей ласки требуется тоже, человечности, душевности. Но, беда в том, что она считает, что это ей должны все давать даром. ООО! Такого не бывает. За всё платить надо. Всё имеет цену. Всё, что-то стоит. Бесплатно получать – общество не позволит. Таких людей в классике называют держимордами, да дармоедами. Они всегда ждут от общества благ бесплатных, да без трудовых затрат. И вот попомните, если она не изменится, так одинокой и жить будет: и с работы выгонят, и ударится она в пьянку, и в распутство. И будет потом навёрстывать упущенное счастье земной жизни – не красиво, и на посмешище людей.   
 Так и ты, Саша, живи и работай на одном месте, не трепись, и не болтайся, как ... это самое в проруби. Придёт к тебе и уважение, и почёт, и технику новую дадут. Красив ты от природы, не хватает тебе красоты поступков твоих. Ими красив человек.
  Александр зло сплюнул в сторону, заговорил, стараясь перебить Ивана:   
    -  Это я слышал все семь лет в школе. Понятно тебе или нет? Надоело мне это. Тоже мне педагог нашёлся. Я школу-то бросил, считай, из-за этой философии. На фиг она мне нужна. Мне проще жить охота, чтоб никто не указ. Мы все кричим, что у нас свобода. Делай, что хочу, Работай сколько охота. Ищу где лучше, Вот это свобода! А у вас? То – нельзя, это – нельзя, это – не положено. Где же свобода?
    -А я тебе отвечу, где она, - сказал дядя Андрей. Но Александр не унимался, - ты тоже философ, сейчас начнёшь от царя Соломона и до меня, а ты короче, понятнее.
    -  Можно и понятнее. Как, ты, считаешь, может тебе дядя Митя этих самых ... навешать? Отвечаю, да может. И вот как судить по твоему понятию свободы, у него, возьми, и появись желание – из тебя отбивную котлету сделать. Или невесту твою увезти, или над сестрой твоей насмеяться? Сможет он это сделать? Физически – да. А морально ему и в голову это не придёт. А вот юридически – свободы лишают. Так, чтобы тебе в голову не приходили развратные мысли, и не рождалась фашистская свобода, мы на тебя стараемся влиять морально. И, ты, за честь почитай, что с тобой мы по-родственному, по родительски разговариваем, воспитываем. А,ты, веди себя по скромнее и потише, да присматривайся, что к чему – и в работе и в отношении с людьми.
Иван добавил:
      -  Каждому из нас нужно иметь в жизни свой фарватер. Иначе или на мель сядешь, или волной глубинной захлебнёшься. Вот, так-то! - Иван надавил указательным пальцем в лоб Александру и легко толкнул. Александр досадливо, но не злобно отмахнулся и пробурчал:
    -  Начали про Сеньку, а моете мои косточки. Про него бы и вели разговор. Что я вам соли насыпал на ... это самое?
    - Ладно, не груби – молод ещё с солью иметь дело. Можно и про Сеньку. Да только ты, Александр, не брыкайся. А слушай, да на ус мотай: что полезно – возьми, что вредно – отбрось. Но только не будь равнодушным, - осадил его Дмитрий, - в армию меня взяли за два года до войны. Прошёл боевой путь до победы. Не видел, что тут было, а когда вернулся – Сенька срок отбывал. Говорили, что за хлеб, да за лошадь.      
      -  Аааа, это я помню, - отозвался, лежащий под трактором, Яков с крупными чертами лица, с чёрной копной жёстких волос, спокойный и тихий молодой мужчина, - мы сено возили на лошадях из гор коровам на ферму. Это далеко от села, в день по одному рейсу успевали только сделать. Это не очень тяжёлая работа, но нам мальчишкам хватало под самую завязку. Хороша работка, да денёк маловат. Когда выпадет снег и наступают морозы - мы дорогу за один рейс прикатывали. Но. Когда поднимался буран. И снег с вершин стаскивал в лога и заносил стога с головой, тут работа прибавлялась. Да торопится приходилось: в горах быстро темнеет. И жуть опускается в лога и в душу, как туман. Когда отцов наших на фронт забрали. То лошадей вручили нам – мальчишкам четырнадцати, пятнадцати лет. У меня две кобылы были помню, по кличке «Слуга» и «Краля», а у Сеньки две мерина  по кличке «Пожарник» и «Улан» - такие сытые и ухоженные были, когда он их получал, а потом они на себя стали не похожи. Не знаю, почему так? И ездили с ним постоянно вместе, а его лошади выглядели постоянно, какие-то шаршатые, да унылые. То ляжки потрёт шлеёй, то губы удилами в кровь изорвёт, то плечо собъёт хомутом, то седелкой на спине нагонит ссадину. Чёрт те, что! Но это всё мелочи: за это ругали, лошадей лечили, и мы продолжали работать. И вот однажды, после буранов, наложив воза, поехали домой. В лощине надо было переезжать заросший чащей  ручей. Снегу намело по грудь коням. Сенька с разбегу загнал переднего коня в сугроб. Я остановился, советовал ему распрячь «Пожарника», протоптать дорогу через занос, а уж потом и ехать. Но он обматерил меня и стал нахлестывать коня. Конь метался, рвался, но только глубже зарывался в снег. И пока я выпряг одну свою лошадь и верхом протаптывал след в сугробе, он всё нахлестывал коня и матерился. Я сцепил первый воз двумя лошадьми гуськом и потихоньку вывез его из заноса на дорогу. Потом впряг лошадей во второй воз и тоже переехал на дорогу. И когда я впрягал лошадей в свои сани, услышал вдруг жалобное ржание. Обернувшись увидел, что у Сеньки идёт какой-то дым. Его конь уже не метался, а перебирал ногами снег. Как пловец перебирает руками воду. А Сенька свернул жгутом сено, поджёг его и воткнул коню под хвост. По земле пошёл неприятный запах палёной шерсти. Я закричал благим матом во всё горло и кинулся спасать «Пожарника». Сенька оставил факел под хвостом, и выставил вилы мне на встречу. Я понял. Что Сенька способен воткнуть вилы в меня, и старенькая шубейка не защитит меня от удара. Жаль, конечно. Коня, но и себя тоже. Но на меня нашло, какое-то отрешённое чувство. Я не чувствовал ни рук, ни ног, тело стало будто не моё. В голове промелькнула боевая мысль – сразиться, сразиться, сразиться! Я не помню, что я тогда орал. Бегом вернулся к своим возам, выхватил вилы, взял их наизготовку перед собой, побежал выручать «Пожарника». Когда стал подбегать, увидел, что Сенька сидит уже на возу. Потом он несколько раз воткнул вилы в задние ляжки коню. Конь напрягся, рванулся и кровь брызнула красными фонтанами на снег, и в лицо Сеньки, и вот воз подался и конь вывез его на дорогу, и понёсся по ней на меня. Я отошёл в снег. Сенька хохотал, как людоед, размахивая над головой вилами. Конь бежал галопом. Против меня сани пошли в раскат и возом меня сбило с ног, и придавило в снег, это меня и спасло. Когда я опомнился и встал на ноги, то увидел, что Сенька уже скрылся за поворотом. А мои лошади убежали за ним следом. Рядом, где я лежал, в снегу были воткнуты Сенькины вилы. Мрак сгущался. Стало очень тихо. Потом я почувствовал, что у меня дрожат пальцы рук и колени. Я осмотрелся. У переезда дымился жгут сена, тонкая струйка дыма, как серая змея, поднималась вверх. Потом рассыпалась и терялась в вечернем мраке. Второй Сенькин конь всхрапывал и прядал ушами, вероятно, чувствуя  дурной запах дыма палёной шерсти и запах крови, не решался самостоятельно идти. Я подобрал вилы и пошёл к коню. Распряг его, провёл несколько раз по следу, где я проехал, и впряг его опять. После этого спокойно выехал на дорогу и пустил «Улана» самостоятельно по дороге. Чувствуя одиночество и зная дорогу к дому, он побежал без понукания и битья в село. 
  Приехал я на сеновал в полночь. На конюшне было много народу, когда я занёс сбрую в помещение  конюхов, увидел, что Сенька сидит в углу комнаты с опущенной головой. Здесь был председатель колхоза, председатель сельского совета, два незнакомых мужчины, и много наших ребят. Шумели, обсуждали, ругались – но никто Сеньку не избил. Только конюх дядя Ваня с горечью проговорил: «Ну и казак ты Сенька». Надолго прилипло к нему это звание Сенька – казак. Потом, уже после суда, ему дали три года тюрьмы. После отсидки опять вернулся домой. Всё ходил по селу, да ребят наших разлагал:  то в компанию соберёт их – по огородам лазить, то по курятникам – яйца собирал. Многие обижались, жаловались друг другу, но напрямую с ним никто не сходился. Устрашал он людей непривычными для наших мест словами. Если кто посмотрит на него косо – он же сразу тому так нагло говорил: «Что зенки пялишь, падла»? А кому охота с ним связываться, промолчат, обойдут стороной, и живут спокойно. «Живи, мол, чёрт с тобой, абы меня не касалось».
    Только я, что-то запамятовал, как он от нас уехал? поинтересовался  Дмитрий.
   - Да, это было уже при мне. Война закончилась, мы приехали, - отозвался дядя Андрей. А сам посмотрел на ручные часы и скомандовал:
   - Обед закончен, отдохнули, пора за работу приниматься.    Мужики недовольно загудели, но зашевелились, стали подниматься. Александр спросил:
- Сенька-то где? Что с ним?               
Дядя Андрей отозвался:
- Длинная это история, да я и всего-то не знаю. Надо у других попытать, да у родственников поспрашивать. Там работает его брат мётчиком на стогомёте; вечером поспрашиваем.
Солнце уже садилось, когда мы заменили поршневые кольца, подвесили поддон картера, установили головку блока, отрегулировали клапана и завели двигатель. Его нужно было обкатать без нагрузки, чтобы новые кольца приработались к гильзам. Александр запротестовал делать обкатку после рабочего времени. Так и заявил:
    -  Я объявляю протест. Я что ещё и ночью буду работать? Дня хватит. Будет день – будет и пища. Я законно иду отдыхать. Хотя вы должны были меня отвезти домой. Ну, да ладно уйду пешком, тут под гору, да и погода чудесная.
  Я стоял возле трактора и с удовольствием слушал приятный, басовитый говор двигателя. По лицу дяди Андрея  я заметил, с каким большим усилием воли сдерживал он себя, чтобы не отругать тракториста. Его сдержанность показывала, с каким большим усилием воли он себя сдерживал, и это была борьба внутренняя и большая, и тяжёлая. После я заметил, как он сплюнул под ноги, что-то проговорил  и махнул рукой, а проходя мимо меня, произнёс:
     -  Ох, и мухомор, ох и поганка. Из-за него тут день крутимся, а он ещё и забастовку объявляет. Не досадно бы было слушать Ивана или Якова; эти хоть по две сотни скосили, а он только двадцать гектар, да трактор угробил. Да ещё туда же – бастовать. Выше путных людей хочет пригнуть. Ох, ты, поганка. А то не поймёт, что по вечерней прохладе только и обкатывать. Нормальный тепловой режим, и никто не торопит. А утром. Что? Спешка, ругань, давай, давай! Что можно сделать? Перегреешь двигатель, кольца сядут, будет двигатель масло выкидывать и мощность потеряет.
  Он залез в кабину. Достал из-за уха погашенную папиросу. Прикурил её, и, включив первую скорость, повёл трактор вдоль косогора. Я проводил глазами трактор до лощины и пошёл ловить своего коня. Потом взял за повод и повёл вдоль ручья по знакомой с детства тропинке, вниз к полевому вагончику. Я решил заночевать с покосниками; во первых нужно было дождаться результатов обкатки и дать заключение о дальнейшей работе трактора. Во-вторых дослушать историю Сеньки-фашистика. И хотя эта история была скверная, и от неё за версту воняло тухлятиной, но она настораживала, беспокоила, возмущала, не позволяла отойти от неё в сторону, и заставляла думать. И решил я узнать причину и условия, породившие этого Сеньку.
   Дядя Андрей с дядей Митей не любили спать в вагончике, а поэтому состроили себе шалаш и в нём спали. К себе пригласили и меня переночевать. Было уже темно, и лишь полная луна освещала нашу площадку. В это время приехали на вездеходе Максим сын дяди Андрея со своим бывшим школьным товарищем. А в настоящее время следователь краевой прокуратуры Борисом Васильевичем; они находились в отпуске и решили побыть, и переночевать на природе. Проговорив все приветствия и рассказав все новости, стали от скуки говорить о погоде. Я чувствовал, что сейчас нужно было или развлечение или интересная и занимательная история. Я и спросил:
    -  Дядя Андрей, а как же Сенька?
     - Да, можно. Сейчас организуем, - отозвался тот. И крикнул:
     - Эй, Илья, иди сюда!
   Через минуту пришёл мужчина с длинными волосами, зачёсанными назад, в рубашке навыпуск. Спросил:
    -  Ну, «чаго» звали?
 Гости переглянулись, а свои не обратили внимание на местный выговор.
– Скажи, где брат твой, и когда он отсюда уехал?
    -  Можно, - согласился тот, и уселся рядом с нами возле шалаша на охапке свежескошенной травы. Следом подошёл Александр, за ним Иван, потом Яков и ещё несколько мужиков. Мы с дядей Митей лежали ногами внутрь шалаша, дядя Андрей сидел у входа в шалаш, привалившись к нему спиной, справа от меня, против меня сидел Илья, потом Иван и Яков, остальных было не видно.
    -  Извелись наши родители с Сенькой. И мне было стыдно ходить по селу. Только и слышишь бывало: «Фашисткин брат идёт». Вот как в армию сходил, да женился, и жить стал самостоятельно, так не стали попрекать. И то иногда, как с кем крепко поругаюсь – обзывают, братом глаз подкалывают. Ну, да, что говорить? До войны он прокудничал, ну, казалось, куда ни шло. А в войну озверел. Мы дома стали побаиваться его. Мать всё плакала от обиды и бессилия как-то бы его исправить. Отец на фронте, люди не вмешивались ни в войну, ни после войны тем более. Голодали здорово, обносились все.  И вот устроился Сенька в промартель сапоги шить. И через полгода появились у нас мука и деньги. На вопрос матери: «Где ты это всё взял»? Он ответил: «Заработал. Пеки хлеб и трать деньги, и не спрашивай лишнего. На глупые вопросы отвечать не буду. Да сильно на люди не пяльтесь с хлебом, - закончил брат, и поднёс под нос мне кулак, - пикнешь, в собачью конуру посажу, и привяжу на цепь. А и там тявкнешь – об плиту, что лежит у порога, голову расколю, как глиняный горшок».  Я знал, что это не пустая угроза – он мог это сделать. Даже и со мной. Наверно смог бы. Я не понимал тогда, почему надо было молчать если всё это он заработал? И только потом выяснилось, что Сенька просверлил под амбаром пол и заткнул его пробкой, а потом часто лазил под амбар с мешком. Залезет.  вытащит пробку, подставит мешок, зерно само насыпается. Потом он заткнёт отверстие пробкой, и уносит зерно на ручную мельницу, прокрутит – вот и мука получается. Правда, он не всю муку дома оставлял, большинство уносил друзьям и пропивал. Сторож был на посту, но не догадывался о воровстве. Перед этим зерно в амбаре проверяли ежедневно – её состояние и форму зерновых курганов. А в последнее время проверять не стали и Сенька, вероятно, это заметил, и воспользовался этим.      
    В одно время Сенька  ударился в ежедневную пьянку. И вот однажды под давлением сильного желания похмелиться – пошёл он в свой тайник под амбар. Мы всё удивлялись, зачем он сейф спрятал именно под амбар, а не в другое место. Вероятно, думал, что, хотя и риск большой лазить под амбар – может заметить сторож, но этот же сторож был и надёжным охранником сейфа, чтобы его никто другой не стащил. Эти догадки пришли к нам намного позднее. 
А тем временем Сенька гулял и спаивал друзей, а те приводили с собой баб, доставалось и тем. Конечно, со всеми отсюда последствиями.
Кто-то из-за шалаша проговорил:
-Смутно, но помню, какую-то скандальную историю с его женитьбой.
Илья продолжил:
 -Да женитьбы-то и не было. 
Он остановил разговор, вынул пачку папирос, провёл по кругу рукой – угощая желающих: несколько человек взяли, потом он сам вынул губами одну, прикурил, затянулся.
Где-то в горах перекликался коростель, изредка ухала сова на своей ночной охоте. Совсем близко, на соседнем косогоре протявкала несколько раз лисица – приучая лисят к ночным походам. Небо было чистое, будто помытое, а яркая луна светилась и освещала ночную поверхность земли.
Илья прокашлялся, продолжил:
   - По весне пришли начальники проверять в амбаре зерно. Открыли двери и заметили, что посредине хлебного вороха образовалась воронка, все догадались, что зерно утекало под пол. Его могли крысы прогрызть, а возможно и не крысы. Залезли под амбар и увидели пробку в полу, догадались. Каких крыс это рук дело. Но решили шума не поднимать. Сторожу пригрозили – если не поймаешь вора – тюрьма. Сторож не приседал все ночи, не только вздремнуть. Сенька заметил изменение в поведении сторожа и прекратил лазить под амбар.
    -  А про какой это сейф ты упоминал? - поинтересовался Максим.
    - Разузнал он как-то, что в колхозной кассе появились деньги, и он оживился, забеспокоился. Несколько раз приходил в контору, перекинется парой слов с кассиршей. А сам присматривался, где и как стоял и крепился железный ящик с деньгами, из которого кассирша, иногда вынимала деньги и отпускала их по распоряжению. А вечером, идя с работы, заходил к сторожу конторы, сидел с ним на крыльце. Курили, разговаривали. К ним присоединился и сторож сельпо, и с ним они подолгу разговаривали о всяких новостях, критиковали колхозные дела. И, когда совсем иззевавшиеся сторожа пошли по своим местам. А Сенька демонстративно пошёл до перед рассветом вернулся к зданию конторы. Коротким сапожным ножом он отогнул гвозди, которые держали раму в косяках, выставил окно, залез в соседний с кассой кабинет, а уж потом в кассу, взял железный ящик, что заменял сейф и тихо ушёл. Окно вставил, пригнул гвозди, унёс сейф под амбар, из которого таскал зерно. Никто не видел.               
       Илья потянулся, разминая руки и шею, задумался, вероятно, вспоминал подробности тех дней.  Я записывал сокращёнными словами рассказ Ильи в тетрадь. Мужики сидели тихо и вероятно осмысливали  слова  рассказчика, и прислушивались к звукам ночи.               
   Тихо, еле слышно напевал свою вечную песню родник, пробираясь по камням и корням чащи густо растущей на его берегах.
Илья сделал глубокую затяжку, и, набрав полный рот дыму, фукнул несколько раз перед собой на комаров. Те разлетелись, но потом вновь вернулись; звенели нудно и настойчиво. Здесь, в долине было тихо и свежо. На вершинах гулял ветер. Его было заметно по берёзкам на горизонте с качающимися ветвями, будто в плавном и торжественном танце жизни природы. И человеку среди этого танца приятно, спокойно и благо. И, чтобы человек не испытал, где бы ни был, а увидев берёзку, кружащуюся в танце напару с нежным летним  ветерком; он задумается и успокоится, почувствует себя частью природы, её безотрывной и неотъемлемой частью. И скромность посетит ум человека. Что без тебя природа может прожить, да ещё спокойнее и богаче, а уж человек-то без природы – исчезнет. И пронесётся эхом по всей земле ропот глухой и недовольный – ввиду ветра, грома или бури; только разобрать и понять надо, смысл уловить, слова человеческие различить. «Человек, не царь ты природы, не варвар, не злодей, а обыкновенная составляющая, скромная её частица. И веди себя на земле подобающим образом. Иначе исчезнешь, а природа, переболев человеком, будет жить дальше.   
   Илья вновь затянулся, задержал дыхание, раздул щёки полные дыма и щелчком выстрелил окурок через плечо, и только потом выпустил дым маленькими, ровными облачками. Окурок, оранжевой точкой, описав дугу, упал в заросли.
   Однажды Сенька набрал водки, - продолжил Илья, - собрал свою компанию в сапожной мастерской, были там и девахи всякого сорта. Была там и Катька – рябая. Лицо у неё было, как воробьиное яичко. Ну, просто чистого тела не видно от конапушек. Вообще-то, когда она бывала в настроении и с ухоженным лицом, да в светлой косыночке – лицо выглядело милым, симпатичным и привлекательным. Голова у неё была маленькая, ну просто игрушечная. Сама была тонкая, стройная, ну, просто загляденье. Ходила она ровно и прямо. Сидела, скажу вам, с видимой грациозностью. И, смотря на неё, в голове рождаются сомнения: есть женщины и дурней её, а замужем. А эта такая хорошая, и вот в такой компании – ведёт себя нарочито разухабисто. Зачем, почему? Остановись, уйди отсюда, Катюша! И такой крик рождался у меня в груди, тогда ещё пацана, когда мы заглядывали в окно сапожной мастерской.  Что можно сделать? Я боялся Сенькиных кулаков и его сапожного ножа, который он носил за голенищем правого сапога. Сапоги Сенька сам себе сшил; с трёх ступенчатым подворотом и собранных в гармошку голяшек. Мода была тогда такая.
   Пили они долго. Нам надоело их ждать. Пора бы уж и по домам, но мать приказала, чтобы я караулил Сеньку и домой, чтобы пришёл вместе с ним. Я понимал, что он не бросит эту заваруху, и терпеливо сидел под стенкой. Некоторые мои товарищи уже убежали домой, а кто остались, ждали какой нибудь причины, чтобы смотаться. В конце концов я остался один. Внутри пытались петь и частушки и хоровые песни. Но тут же бросали сразу или не допевали. Пытались плясать, но тоже бросили. Слышны были пьяные возгласы, взвизгивания девок и хохот ребят. Мне казалось, что этому аду не будет конца. Я устал, и часто задрёмывал, ронял голову, и вновь просыпался. А как только закрывал глаза, передо мной появлялось лицо матери и её голос: «Смотри, сыночек за братом, смотри Христа ради! Ты отмахнёшься, людям тем более не нужен он. Вы же мужики». Я вновь открывал глаза и слушал, что там внутри творилось. Наконец – то открылась дверь.   Вышедший Якуха, дружок брата, прошипел: «Тише, братцы, без шума». А «братцы» выходили, размахивали руками, переговаривались. Некоторые мочились тут же, некоторых рвало, иные падали и отползали на четвереньках. Смотреть на это было гадко и противно. Иной раз у меня подступала тошнота к горлу. Я старался закрывать глаза и прикрывал уши ладонями. Девки и вдовушки, что потрезвее, поспешно уходили домой, и в этом жесте было видно, что они не сюда попали. А иные, шатаясь и ведя пьяные разговоры, шарашились со своими напарниками. Их лица мелькали в жёлтом свете  идущим из окна и забывались. Я уж их сейчас не помню. А запомнилось мне лицо Дуси Гришиной; брови собраны у переносицы, губы сжаты, в глазах огонь, движения резкие, лицо нахмурено. Мне показалось, что в голову ей ворвалась, какая-то дерзкая мысль, как шипящий и искрящийся факел. Это была мысль сопротивления. Это новое качество мысли. Это озарение. Это озарение попытки сопротивления, озарение женской борьбы. Это, я вам скажу, товарищи, великое и замечательное озарение. Это такое чувство, я бы сравнил вот с чем. Вот идёшь в темноте, спотыкаешься о камни, натыкаешься на ветки, на кочки, оступаешься в ямы и рытвины; и вдруг перед тобой свет; и ты видишь, где ты есть, в какой стороне дороги. Как на неё выйти? И ты бежишь по этой освещённой дороге и боишься здесь уж не ям и сучьев, а то, как бы свет не погас. С каждым это, наверное, бывает. Только по-разному. И видят они в это время разное; одним видится гадость, какая нибудь, другим добро.
Наконец-то все разбрелись, и я остался один ожидать брата. Заглянул в окно. Лампа, висящая на проволоке, накинутой на гвоздь, вбитый в матицу, едва светилась. Видно было, что кончался керосин. И заметно, как под пламенем, в прорезе головки лампы, начинал шаять фитиль.  Сенька окунул свою кудлатую чёрную копну волос в питьевое ведро с водой. Катюша, в туго повязанной светлой косынке, убирала со стола. Объедки и крошки сгребла в ладонь и бросила в помойное ведро. Пустые яичные скорлупки сминала каждую в ладонях, и скидывала в это же ведро. Целые яйца отложила в пустую тарелку и подвинула в центр стола. Сенька выпрямился, тряхнул мокрой головой, подошёл к Екатерине, присел на колени перед ней и стал вытирать свою мокрую голову  подолом её юбки. Я отвернулся от окна и отошёл к калитке. В соседнем доме кто-то стучался в дверь и матерился. Я прислушался; узнал по голосу, что это был бобыль Прокопка, который стучался в им же замкнутую дверь. На дальнем конце села грустно наигрывала гармошка, нехотя и с перерывами лаяла собака. В задах, за огородами, возле реки усердно, со всякими коленцами, пел соловей. Коленца, как куплеты стихов повторялись. И казалось, что это пели много птиц – одна, за другой. Удивительно, как это в одной птичке совмещалось пение многих. Я обернулся к окну, за стеклом стоял Сенька и выпивал яичко, как из стакана, запрокинув голову. На его плече висела Катина юбка. Потом он поломал край яичной скорлупы пальцами, получилась форма стаканчика. Отошёл от окна. Лампа погасла. Через несколько минут из дверей вышла Катя. И хотя было довольно темно, маленький леденец луны слабо светил.  Но явственно были видны длинные голые ноги Екатерины, и белый подол короткой ночной рубашки. Она как-то глухо стонала, и неуклюже так переставляла ноги и широко их расставляла. Я присел под куст сирени. Она прошла мимо меня. Её глухое постанывание вбилось мне в грудь шершавым деревянным клином. Я чувствовал, что с Катей что-то случилось. Потом вышел Сенька, с крыльца бросил узел тряпья в бурьян и пошёл домой. Наутро уже всё село заговорило о Екатерине. Мать возила её в районную больницу к врачу – вытаскивать яичную скорлупу в форме стаканчика. Сами дома вытащить не могли. Так как было невыносимо больно вытаскивать из нежного и секретного места. Мать привезла дочь домой к вечеру и привезла от врача справку о проведённой операции. На следующий день сеньку позвали в Совет, где и зачитали справку врача и сообщили ему, что на основании этого документа, его могут упрятать опять в тюрьму за половой акт с извращенностью, если, конечно, от Кати будет заявление. Всё стало ясно, как божий день.  Нужно было идти к Катерине и просить у неё прощение и брать её замуж, если ещё и согласиться. Или опять садиться за решётку. А этого никому не хочется. Сенька струхнул не на шутку. Мать, видя, что у Сеньки наглости поубавилось, сначала била его кулаками по спине, но скоро устала,и взялось за отцов ремень. Но запалилась бить и ремнём. Села на пол, уткнулась в его спину лицом и долго причитала, плакала, и голосила в голос на всю избу. К вечеру вся эта материна битва окончилась. Она встала, подошла к старой облезшей иконе, крестилась, просила Бога, чтобы он помог ей упросить Катю, простить  сына и согласиться выйти замуж за этого бесчувственного болвана, эту материну сокруху. Сенька всё это время лежал перед матерью на полу и молчал. Что он думал? Он не сказал и ни разу не спросил совета. Я тихо сидел на печи и всё видел. Наконец, Сенька встал и сказал матери: «Брось уговаривать и клянчить, она и так согласится. Я давно уж с ней живу, сказывала, что уж затяжелела от меня. Скажу, что пошутил и вся песня».  Они тут же собрались и ушли. Я не пошёл за ними. Мать погрозила пальцем в мою сторону, - сиди, мол. И я остался на печи с сёстрами и не заметил, как уснул. Утром проснулся и увидел за столом маму и Катю. Сеньки с ними не было. Потом мама рассказывала, как они ходили сватать Катю. И как вернулась домой с Катериной, и как Сенька дорогой сказал, что пойдёт к друзьям занять денег. И, что завтра он сделает мировую свадьбу на всё село. И Сенька ушёл. И Сенька не вернулся. Ни к полночи, ни к утру. А когда мать утром отгоняла корову пастуху, узнала, что Сенька сидит под стражей в здании Совета. Тут же был сторож хлебных амбаров. Он рассказывал, уж сколько раз за утро, эту историю. Сенька хотел забрать припрятанный сейф с деньгами из под амбара для проведения своей свадьбы. Но сторож заметил и выстрелил вверх. Сеньку поймал и связанного привёл в совет. Его потом судили, дали срок и отправили. Через месяц пришло письмо из тюрьмы, из краевого  центра. Он просил Катю приехать на свидание. Но Катя уволилась из колхоза и уехала в тот город. Устроилась на работу, работала усердно и ей за старания дали однокомнатную квартиру. Она каждый месяц ходила к нему на свидание, и она выпросила у начальства, чтобы побыть наедине с мужем по полчаса. Это устраивало их обоих. А после отсидки Сенька в село не поехал, а пришёл к Кате и долго жил с ней. И только после службы в армии я заехал к ним в гости. Но Катя опять жила одна. Она рассказывала, что Сенька, при возвращении, устроился на работу. Но через месяц его оттуда выгнали за попытку воровства. Никуда его не таскали, не разбирали, не обсуждали, не оштрафовали, а просто выгнали, чтобы не мешал. А я вот мучайся одна с ним. Он долго болтался, получку, что я приносила, он пропивал за три дня. Даже на похмелье не хватало. Ребёнка иметь не велел, ни первого, ни потом. Между получками заставлял занимать деньги. Я занимала, их отдавать было надо. А я не успевала зарабатывать. Мне не стали давать в долг. Он ругался, кидался драться. Я уходила на работу и там ночевала, иногда работала в две смены. Пришла один раз на выходной домой, вижу дверь, не замкнута, открытая стоит. Я вошла в комнату, а тут одни окурки и голые стены. Всё продал. Всё пропил. Стала спрашивать соседей, те пожимают плечами, ничего, мол, не знаем.  А мне, кажется, что они и знать ничего не хотят. Пойду, мол, в милицию, удостоверюсь, что к чему. Всё спокойнее будет на душе. Прихожу, спрашиваю, отвечают: «Поймали с поличным при  ограблении магазина, сидит в КПЗ, идёт следствие. С тем и вернулась домой». 
 Илья замолчал, стал вынимать пачку папирос из кармана штанов, потом достал папиросу. Борис Васильевич, сидевший до этого молча, вынул зажигалку, зажёг её, подержал в руке, поднёс к папиросе Ильи. Он кинул молча взглянул на зажигалку и на руку, прикурил, и вместо спасибо, кивнул головой. Борис Васильевич  кивнул в ответ и прикурил свою папиросу, попросил:
   - Это занятно, мне, что-то знаком почерк этого Сеньки. У меня проходил по одному делу один деревенский мужик, со многими судимостями. Вы не помните, как  его прозвище.
     - Как не помнить, помню. Называли его городские воры «деревенский лапоть», Сенька – Лапоть. Так его там звали. Кого, кого, а его-то я всю жизнь помнить буду, - откликнулся бригадный конюх дядя Тимофей.  Я его хорошо знал, как тихого и скромного мужика; и поэтому был немало удивлён его знакомству с Сенькой и потому спросил в свою очередь:
-  Так за что же ты его помнить-то будешь, дядя Тимофей?               
Тот отозвался на мою просьбу и продолжил историю Сенькиной жизни:
    -  Когда Сеньку поймали под амбаром с сейфом, и арестовали, то сопровождать его в районный отдел послали меня. Так как я был под рукой у совета, работал пожарником на сытых лошадях, да и послушный я был. Дело было где-то, в конце весны, и моста через реку ещё не было. Переправлялись на лодках через реку Ануй. Шла коренная вода из гор. От дождей и жары стали дружно таять ледники на горе Белуха, и потому реки и вздулись. Когда мне сказали, что нужно ехать в район, я быстро запряг в лёгкие дрожки Гнедка и подъехал к совету. Я не предполагал зачем меня посылают в район. А когда на крыльце увидел Сеньку – лаптя, и мне сказали, что его нужно сопроводить до района и сдать там в отдел милиции. У меня сердце от этого упало, и слово сказать не могу. А Сенька подмигнул мне и произнёс: «Не дрейфь, Тимоха, не тебя бы желательно. Ну, делать нечего, вези давай ты».  Вы понимаете, братцы, я не помню, как мы ехали. Хорошо хоть, что я запряг этого Гнедка, быстро доехали. Это сейчас этот конь очень старый, едва ходит.  А тогда бывало, как поставишь на какую дорогу; так и пойдёт и не свернёт с неё, да всё рысью, да рысью.  Птица, а не конь был. Ну, не видал ни я, ни кто другой такого коня, за всю жизнь у нас в селе. Помнится мне, как председательствовал у нас в колхозе Иван Ларионов. Пил безбожно. В любую погоду, бывало, запряжём  ему Гнедка, он и айда в другую деревню к дружку. Прокутят ночь, а наутро буран света белого не видно. Иван снимает повод с ограды, падает животом в розвальни, разбросит руки и ноги в стороны, и лежит. Гнедко с дороги не собьётся, привезёт на свою конюшню. Ворота станет бить копытом. Ржать станет, пока сторож или конюх не выйдет. А если какого больного потребуется везти в районную больницу, так только Гнедка, бывало, и запрягали. А большинство его председателя уважали. Первое время сельские ездили, а потом, как стал один колхоз, так колхозный председатель и забрал Гнедка. В совете-то кормить стало нечем.
Я перебил речь Тимофея:
  - Дядя Тимофей, зачем ты об этом. Ты сначала про Сеньку, а остальное потом.
    - Сильно я лошадей, мужики, люблю. Но такого Гнедка я ни на фронте, ни дома не встречал. Этот конь умней и аккуратней иного чванливого человека. Каждый из нас на его месте и в тех условиях, замёрз бы уж десять раз, а он нет. В любой буран, хоть днём, хоть ночью не собьётся с дороги. А бежать мог пять, шесть часов. И, что у него за лёгкие были не понятно; толи там меха с моторами были, толи ещё что. А про Сеньку – лаптя, что можно сказать? Курьёзный он мужик. Не любил он нашу свободу и не хотел нашей жизнью жить. Всё больше по тюрьмам обитался. И вот  дальше. Когда отъехали от здания Совета, он попросил закурить, а у меня нет, я не курящий. Пришлось к деду Саньке подъехать. Я у того попросил, и он дал горсть самосаду и половина книжки оторвал на самокрутки. Сам-то дед всю жизнь трубку курил, говорили, что никогда её изо рта не вынимал. Заядлый курильщик был, даже спать ложился с ней. Не понятно, как он целовался-то с бабкой? Толи вынимал трубку из рта, или с ней.
    -   С бабками не целуются, - вставил дядя Андрей.
    -  А, как же? - спросил кто-то из молодых.
     - А вот так же, - был ответ. И тот согласно  произнёс:
    -  Понятно....
    -  Принёс я от деда самосаду, отдал Сеньке, тот закурил и мы поехали. На берегу реки выпряг я Гнедка, привязал его к ходку,дал овса и пошли переправляться через реку на лодке. Лодочник на вёслах, Сенька посредине, потом я – конвоир. Доплываем до средины реки.  Мутные волны яростно стучат о борта лодки, брызги достают до рук и лица. Солнышко то покажется, то скроется за тучи. Вдруг Сенька вытянул ногу, вытащил из-за голенища сапога нож – вершка два или три длиной. Покрутил его в руках. На лезвие зайчики запрыгали. У меня и дыхание остановилось. Я здорово струсил, над собой всякий контроль потерял, видимо воздух испортил, не чувствовал ничего. Только смотрю, Сенька сморщился и говорит: «Не воняй, Тимоша, я тебя не трону. Я надеялся, что конвоировать пошлют Ларьку сторожа.  Который меня поймал, и свадьбу мою испортил; а случилось тебя послали. Тебя не трону, ты не причём. А того бы отправил в реку рыб кормить». Он отставил в сторону руку с ножом, положил кисть руки на борт лодки, разжал пальцы; и мутная торопкая волна проглотила не свершившуюся смерть. На том берегу я едва вылез из лодки, и, не чувствуя ног, дошёл до милиции вслед за Сенькой. Сдал документы. Сеньку увели, а я вернулся домой. Потом часто мне снилась эта переправа
  Борис Васильевич, сосредоточенно думая, и, потирая двумя пальцами – указательным и большим левой руки подбородок, заговорил:
    -  Лапоть-то, лапоть, пусть так. Это прозвище зарегистрировано лишь один раз по показаниям его жены. А в кругу тюремщиков его звали – фашистик. Я всё думал, почему такое ласкательное, какое-то женственное, и в то же время – фашистик. Фашист это понятно, но фашистик, для меня это загадка.
Илья перебил и пояснил:
    -  Это его мама так назвала в вгорячах, когда он не сумел уговорить плачущую сестрёнку, и посадил её на муравейник. Её парализовало. И только недавно она умерла.
    -  Теперь понятно, - проговорил Борис Васильевич, - это он и есть. Мне приходилось вести следствие по случаю убийства его жены.
    -  А что, погибла Катерина? - спросил дядя Митя, - не знал я. Хорошая была дивчина, трудовая. Но доля досталась дурная. Видать загубил фашистик. Жаль, жаль, очень жаль, - он глубоко вздохнул и замолчал.
- А, что же случилось-то? - осведомился Илья, -  Мы уж давно не
списывались. Нам никто не сказал, а у Кати никого своих не осталось
    - Борис Васильевич, расскажи подробнее, что произошло там,-попросил Максим своего друга. Тот откашлялся, заговорил:
    -Истинное положение дела установить трудно. Порой невозможно. Мы часто ссылаемся на показания свидетелей и сопоставляем с признаниями виновного, и если они совпадают, то и определяем величину преступления, а по ней и меру наказания. Многое я позабыл уже; ведь после этого случая, я провёл много следствий. Все не упомнишь. Ладно расскажу. Что в памяти осталось. За попытку ограбления магазина он получил шесть месяцев исправительных работ, с отработкой на химии. За эти шесть месяцев Екатерина, работая на военном заводе, успела справить всё на себя и купила приличную обстановку. На сверхурочные работы напрашивалась сама. А если кто не приходил на смену, она оставалась во вторую смену работать. Деревенские люди трудолюбивые – и желание выбиться из постоянной нужды и голода, и хорошее здоровье, позволили вынести ей такую нагрузку, а соответственно хорошо зарабатывать. К Октябрьским праздникам, ей, как передовик производства, дали ордер на благоустроенную квартиру. Она, по возможности, обставила эту квартиру, сама немного приоделась. Жить стало совсем хорошо. Рабочий человек всегда заработает и жить будет хорошо, если захочет. Ну и дальше. К декабрю приходит Сенька, и, конечно, находит Екатерину, и её квартиру. Прожили они так года два или три. Потом он уехал в другой город. За один год, что он жил без Кати, он сменил пять или шесть мест работы. Вернулся вновь к Кате.  Она пыталась от него отбиться, не хотела, чтобы он жил с ней. Целую неделю он ночевал на вокзале, и каждый вечер поджидал её у подъезда. Сначала упрашивал, потом стал грозить. Она устала жить в постоянном страхе и сдалась. Она могла бы сообщить в милицию. Но что она могла бы ей помочь? Она лишь меры примет после совершения преступления, а судьбу-то женскую не устроит, не осчастливит, добра не вселит в сенькину душонку. А без добра душа любая делается, или от рождения остаётся – звериной. Только добро и скромность делают живое существо человеком. На то он и человек, чтобы делать добро в жизни, во всей окружающей его природе. Вот в этом и состоит основное назначение человека на этом свете, на этой, самой красивой планете Земля. И если человек имеет добрую душу, то от этого человека исходит тепло, и притягательный свет, возле него приятно и надёжно быть. С ним интересно беседовать, а ещё интереснее слушать. Сон отклонишь, пищу отставишь, и себя забудешь, и не заметишь, что неудобно сидишь, и уж потом только обнаружишь, что неудобно сидел и ногу отсидел, или руку отлежал: мурашки побегут по телу.
   И так, он вновь, как паразит присосался к телу. Стал жить у Кати. Устроился на работу, но работал вяло, для вида, и чтоб милиция часто не докучала. Денег не приносил домой, пропивал, потом стал постепенно выпрашивать, а позднее вымогать и отбирать зарплату у Екатерины. Потом пошло и пошло. Снёс и продал и пропил все Катины пожитки и даже мебель. Она уже смирилась со своей участью и безразлично смотрела на Сенькины выходки, как загнанная и забитая лошадь, которая не ощущала ударов по атрофированной спине.
    - Да есть такое состояние в жизни лошади, - встрял в разговор Тимофей, - когда её бьют постоянно, то у неё спина от ударов сперва покрывается болячками, струпьями, мокнет, слазит шерсть, и остаётся только голая тёмная шкура, как голенище сапога. Сначала лошадь от ударов бежит, потом, как силы выходят, начинает бежать трусцой, потом от удара только на время ускоряет шаги и опять еле переступает ногами, да на каждый удар встряхивает хвостом, позднее и хвостом перестаёт взмахивать и шаги не ускоряет. И только понуро опустив голову, моргает веками, да ждёт – когда же кончится дорога. Потом и моргать перестаёт, и мухи лазят не только по морде, но и по зрачкам глаз. И ногами уже не чувствует дорогу, только хомут смертельно душит шею, и почему-то долго не может задушить совсем. Илья попросил:
     -  Тимофей, послушаем о людях.
Борис Васильевич продолжил:
    -  Так жила Катя последние дни и всё удивлялась, почему у неё до сих пор стучит сердце в её плоской худой груди. А была ведь она картинкой, любо было посмотреть на налитую её крестьянскую фигуру. И только раз она заплакала за последнее время; когда придя домой с работы, увидела, что комната её открыта настеж, и внутри было совершенно пусто. Сенька унёс последнюю раскладушку, и не закрыл за собой дверь. Она присела на подоконник и заплакала горько и безутешно, и так страдальчески, но сдержанно и тихо. Слышны были только её прерывистые рыдания и всхлипывания. Скрюченными пальцами обоих рук, она сгребла свои седеющие, ощипанные волосы и закрыла ими всё лицо. Потом рыдания её стихли, она выплакалась, опустела и не чувствовала своего тела; только мысли, одна горше другой, затравленным зайцем в петле, бились в её голове. Так просидела она окаменелая на подоконнике до утра. Перед рассветом вспомнила она свою деревню, своих родных; все они прошли перед её глазами. Она сидела, скрестив руки на коленях, и смотрела в дальний тёмный угол комнаты, где через остановившиеся слёзы в расплывчатом виде, просматривались родные сельские картины: хаты,и скот, и подруги. Она моргнула, прикрыла веки, вновь открыла глаза. Из угла смотрела её мама. Седые, длинные, растрёпанные косы висели на груди и плечах. Она тоже плакала, и будто причитала, но постоянно смотрела на Катю. «Что же это было»? - подумала и спросила у себя Катя. Толи это мать убивалась, когда арестовали и увели отца из избы, мать окружённая оравой детей, уговаривала их, а сама плакала в голос, с жуткими причитаниями. Катя усиленно прислушивалась к голосу матери, но слов не могла расслышать, а только видела шевелящиеся её губы, перекошенные морщинами старости, и свалившейся горести на её старую голову. Катерина была самой младшей в семье. И плохо помнила то время, когда насильно сгоняли в колхоз и коров, и овец, и лошадей, и людей. К ним зашли вечером, все были дома. Переписали всё, что можно было переписать. Приказали всё свезти на общий двор. Отец сперва уговаривал, чтобы оставили дойную корову, немного хлеба и пожитки. Ему отказали. Он стал ругаться и материться. Его связали и увели. Он не вернулся. Скот угнали, оставили только маленьких ягнят, которые всю ночь кричали до хрипоты на всю улицу, выводя их из рассудка. В избе ревели дети, вместе с ягнятами, мать уговаривала детей, но плакала и причитала сама. И показалось Кате. Как сзади матери показались её сёстры и братья. Вот крайний Филя, потом Петя и Гриша, и справа Ваня – все в солдатской форме. Смотрели на Катю, улыбались, ободряли. Никто не вернулся с войны. Катя подняла руки с колен, прислонила к груди, замерла. Почувствовала на груди крест. Вспомнила вновь мать. Когда Катя собралась ехать в город, мать сняла с себя белую косыночку, повязала на голову Кати, посмотрела кругом, чтобы ещё-то дать. Да ничего не нашла, сняла с шеи ниточку с серебряным крестиком, нагнула голову дочери рукой, и, надев крестик на шею, перекрестила и сказала: «Сохрани и помилуй тебя Господи»! А сейчас Катя вынула крестик за ниточку из-за пазухи, взяла пальцами, поднесла к глазам, заговорила глухим, надтреснутым голосом: «Видно долю свою несчастную, мама, ты мне передала вместе с этим крестиком. Никто  и ничто меня не сохранил и не помиловал. О, Господи, за что нам такое жуткое и ужасное наказание. Неужели мы кому не подчинились, неужели кого ослушались, неужели мы ленились, да не работали. Да где мне найти заступника и избавителя от злой судьбы, и безмерного горюшка. Да. Когда же конец-то этому придёт! О, Господи!
   За дверью послышались детские голоса, дети разговаривали, шли в школу, кто в детский сад. Дети прошли и стало тихо. Но в проёме двери показалось лицо Сеньки. Оно было помято, бледное и дряблое. Глаза пробежали по стенам и по полу комнаты, ни за что не зацепившись, воткнулись в Катю, как иглы ржавые, острые, неотразимые, беспощадные. Он понял, что взять тут было уже нечего: ни вещей, ни денег, ни пищи. Перед ним сидела на подоконнике Катя, в одном ситцевом с цветочками платьице. Он долго смотрел на неё и думал: «А всё же, что можно сделать? Как быть? Тряслись руки, гудело в голове, горело в груди, нужен был хоть один глоток вина. И чтобы его достать, он ни перед чем не остановится. «Ну, что ты стоишь, - толклись в переносье обрывки мыслей, - делай, делай же, что ни будь. Идиот, не стои, беги, иди, думай, паразит, не стои, а то задушу», - верещало в груди и в желудке. А что же я могу сделать? - кричал мозг. Руки тряслись сильнее, пальцы шевелились. Он резко тряхнул головой и подошёл к Кате вплотную, стал смотреть в упор в её лицо. Катя почувствовала ужас, рванулась за окно, но рама была закрыта плотно и крепко. « Что, ты, что, ты? - прошептала Катя. Он выдохнул: «Выпить дай». «У меня ничего не осталось, только и всего-то одно платьице на мне», - со слезами произнесла Катя. «Аааа, уууу» - провыл по волчьи Сенька.  «Это же очень просто и рядом. Бери, бери, - кричали руки. «Неси», - стучали ноги. «Быстрее, быстрее», - шипело в груди. Глаза Сеньки засветились хищными огоньками. Он сжался, как перед добычей, сделался жутким. Он стал зверем – решительным, и беспощадным. «Платье, платье», - заорал рот его.  «Снимай платье, бегом», - рычал внутренний дикий зверь. «На опохмелку дадут, и это уже спасение;  - давай, давай, живее»!   Только теперь Екатерина поняла, какую она ошибку допустила. Она сама надоумила Сеньку, обратив внимание на её единственное платье, которое можно продать, прямо тут, за углом за трёшку. «Да, ты, что сдурел, Сенька, ведь у меня ничего больше не осталось. Ведь я же только в одном платье-то и осталась. Нельзя снимать, я же голая останусь. Зверь ты дикий. О, Господи! Да, что же мне делать-то? Люди! Помогите, кто нибудь».  В голову заскочила логичная мысль. «Если я насильно буду снимать платье, то Екатерина добровольно его не отдаст. Мы изорвём платье на клочки, и оно будет не годно, ни Катерине, ни на продажу».  Он набычился. Отслонил голову назад и с размаху ударил кате в грудь. Она замолчала. Глаза расширились, рот раскрылся, как у рыбы на берегу. Сенька схватил Катю за ногу выше ступни, и по волчьи напружинив шею, закинул ногу себе на плечо; пошёл из комнаты на площадку, а потом и вниз, по ступенькам. Катя очнулась. Пришла в себя от боли, закричала. Она сначала упиралась о пол руками. Но после не смогла сдержать, ударилась несколько раз головой о ступеньки лестничного схода, ослабла, обвисла. Опустилась, замолчала. Дверь соседской комнаты отворилась, а потом выглянуло несколько человек и скрылись, плотнее прикрыв дверь. Кто шёл впереди Сеньки – бегом удалились из дома. Никто не вмешался – не меня, и ладно. Спасайся  - кто, как может. На это и расчитывал «людоед». Он выволок обмякшее, заголённое, до самой шеи, тело Екатерины. Оглянулся на её тело и сбросил ногу с плеча. Не озираясь, спокойно и уверенно Сенька нагнулся, выпростал голову и руки бездыханной Кати, отряхнул платье, повесил её на руку и ушёл. Несколько занавесок в окнах нижнего этажа раздвинулись, выглядывали знакомые люди, но никто долго не выходил. Потом вышел один старик, и, накрыв тело Екатерины скатертью со стола, ушёл звонить в милицию. После собралась небольшая кучка людей, сокрушались, тихо ругали Сеньку, но сами оглядывались при этом по сторонам. Ругали и власть, и все вздыхали. Через недолгое время приехала скорая помощь, а в ней и милиционер, врач и прокурор. Погрузив, холодное, безжизненное тело тело Екатерины, врач уехал. Милиционер и прокурор остались с людьми; стали разговаривать. Выяснять, собирать сведения. Через час привезли Сеньку. Платье он успел продать. Вскоре Сеньку судили. Следствие шло недолго. Свидетелей было много, да и Сенька во всём признался. Дали ему срок десять лет, в колонии строгого режима. Но... он их все не отсидел. К нам приходил запрос с места его отбывания – не появлялся ли Сенька в городе – сбежал. Но сколько бы мы не наблюдали – его нигде не было. И по сей день неизвестно: где он, и, что с ним. Вот и всё, - заключил свой рассказ Борис Васильевич. Мужики зашевелились, начали закуривать, заговорили. Пожалели Екатерину – рябую, поматерили Сеньку, и разошлись по своим местам на ночёвку. Было уже далеко за полночь. Вскоре все затихли. Я лежал вверх лицом и смотрел в небо, где яркими огоньками светились звёзды. Вот одна звезда сорвалась с места, и, описав дугу, скрылась за горой. Я загадал желание, описать жизнь русской женщины, и найти причину её несчастья. И продолжал смотреть на летнее небо, на этот неизвестный и таинственный мир, а в голове проходили одна за другой картины из жизни и судьбы Екатерины. Как жаль её, как жаль, - повторялись слова мужиков в моей душе. Да и то правда, о Господи, да за что же ты карал её всю жизнь? Кто же прогрешил-то за неё, за чьи грехи-то она расплачивалась??? Она-то не заслужила такого горя и страданий. Так за чьи-то грехи она отчитывалась и страдала. А Сенька-то, поганец, оказывается, на свободе, не страдает, да поди продолжает сеять зло по земле? Где же справедливость?? И когда же тебе, мерзавцу, расплата придёт? Почему же одним постоянно везёт – и гадят они, и постоянно причиняют зло и вред людям и ни одного не повесили; око за око нужно. А другие ни за что, ни про что всю жизнь несут тяжкий крест наказания, горе, страдание мук, как её отец, и братья и  другие с ними. Господи, да за что это такое? - кричала мысль моя в мозгу словами и причитаниями Екатерины. Я уже не замечал за собой: или я повторял слова Кати, или вслух разговаривал  сам с собой. Где же выход? Что же, в конце-то концов, делать-то? Добро на земле гибнет! Добрые люди страдают! Боже мой, у кого просить защиты? Кто поможет? Молится будем человеку, который прекратит гибель добрых людей, и вообще любого добра на земле. Мои мысли искали быстрого и лёгкого решения этих вопросов, но абсолютно справедливого. Был бы Бог, он бы наказывал всех грешных, особенно злых, убийц. Но ведь и злые просят помилования у бога. Стало быть, милует он, коль живут они на земле. А раз так, так зачем нам такое? Нет, видимо, один, даже бог за всеми не углядит. Им только детей пугают. Приговаривая на свой лад, смотри не лги, не шкоди, а то вон, боженька ухо отрежет. И показывает старушка внуку в красный угол, на икону, чтобы боялся он свершить ещё в детстве грех какой. А потом видит, что – один раз соврал, второй раз украл с полки пирожок без спроса. А ухи-то оба целые.  А ты кого винишь-то? Бога, что ли? Ты себя вини. Коли взялся писать о судьбах несчастных и грешных. Ты должен ответить, что и как делать. А имею ли я право учить и поучать людей, особенно тех кто не желает об этом слышать и разговаривать. Бога не боятся, бога не слышат, а меня-то и подавно никто замечать не хочет. Да я к богу-то не приравниваюсь, только что разве помочь бы попытаться. Не юли, не юли, делай смелее и настойчивее, делай - не сиди, говори – не молчи. Да не надейся, что тебя все слушать будут как ученики в классе своего учителя. Того и то не все слушают, да не все слышат. Добро оно воспринимается только теми. Кто сам добрый от матери. и кто желает это добро приобрести и нажить. Человек среди животного мира в природе отличается от других существ – сознанием,  это его бог. На этого бога надо молиться, к нему обращаться. « Ох, ох, аааа... хо, хо..., да это же невозможно. Ведь надо иметь кому-то отмычки для всякого замка, на который закрыта каждая черепная коробка, каждый мозг, там где находится это самое сознание. Даже гипнотизёры не на всех действуют. Моя мысль билась вокруг технических средств воздействия. Установить бы радиопередатчик и воздействовать на биотоки людей и всех настроить на добропорядочную жизнь. И тут же другое выплывало: а если этот передатчик попадёт в руки злого человека. Что тогда будет? Нет, всё-таки хорошо, что природа так надёжно укрыла этот уникальный материал, где рождается сознание. У каждого своя длина волны мозговых биотоков, и постоянно она изменяется, и поэтому такого аппарата изобрести невозможно, также как вечного двигателя. А где же выход? Не знаю, никто не знает, природа знает. Она регулирует равновесие: добро и зло, чёрное и белое, тепло жизни и холод смерти, движение и покой, рост и отмирание, фашисты и коммунисты,, врачи и убийцы, сеятели и  грабители, строители и разрушители, женщина и алчный сброд. И всё меняется. В какое-то время – одного меньше, другого больше. И счастье тому кто останется на светлой стороне и не попадёт в вонючую, булькающую грязь подонков.  Или кому посчастливится жить в то время, когда чаша весов с добром – перевешивает, и есть куда податься, перейти и прислониться. Удачная самостоятельная жизнь начинается тогда, когда человек смотрит на мир, и видит, и разглядит, что творится вокруг его, да выберет себе дорогу, ведущую к добру,  и ограничивает своё тело и мозг от соблазнов дармовой, или сиюминутной услады. Даром ничего не даётся. За всё надо платить, и расплачиваться.   

               Расплата.

   Сенька из тюрьмы сбежал и вернулся в свой город, побывал на кладбище, нашёл памятник на могиле Кати. Посидел на заснеженном холмике, прислонившись спиной к крестику, покурил,  не обернувшись ни разу, ушёл в освещённый огнями город. Ночевал на вокзале. Утром заметил, что на него несколько раз посмотрел молоденький милиционер. Он вышел из здания вокзала и ушёл пешком вновь на кладбище, тут отбыл весь день и ночью опять спустился в город. Шёл быстрыми и резкими шагами, опустил голову, не оборачивался по сторонам. Две тени поравнялись с Сенькой и некоторое время шли рядом. Он хотел развернуться и ударить преследователей, но передумал. И это пошло ему на пользу: теперь он часто стал задумываться, что обдуманные действия чаще приносили пользу или хотя бы не вред в его судьбе. Но душа считала это за унижение и подчинение кому-то, или чему-то. А он этого ох как не хотел ни подчиняться, ни унижаться. И пока не нужные ему мысли толклись во лбу, но такие полезные, и он даже хотел отбросить их ладонью со лба. Как он обычно и часто это делал. И не успел ни решиться, ни смириться, как одна рука легла на его правое плечо. И не успел он решить: бить ли сразу или с разворотом. Но голос перебил и опередил его решения:
    -  Тихо, свои…
Сенька обрадовался и вздрогнул. Так они и зашли за угол, встали против канализационного люка. Огляделись, кругом было безлюдно и тихо. Один нагнулся, отодвинул чугунную крышку, скомандовал:
    -  Прыгайте…
Спрыгнули, первый выпрямился и вернул крышку люка на место. Второй включил фонарик и  все пошли по трубе с согнутыми спинами. Ядовитые испарения и смрад тошнило, и мутили разум. Шли долго и от ходьбы и тёплой трубы все согрелись. Задний заговорил:
    -  Это, конечно, не деревенская хата с русской печкой, не люксовый номер в гостинице, не ложе в театре, но, всё же, не тюрьма, и уж не зимние могилки. Тут существовать можно. Смотря, сколько будешь приносить – такое и место получишь.
    -  Знаю …, - отозвался Сенька. А сам подумал: «Много я уж теперь не добуду, на сносное житьё рассчитывать, теперь не придётся. Тут ни профсоюзов, ни коммунистов нет; заступиться некому. Тут законы жёсткие и наблюдатели за их исполнением рьяные и жестокие. Нарушить эти законы никому не позволят. Как кто расслабится, просмотрит или не расслышит команду, допустит ошибку, или оступится – тут поправят. Тут балантрасить не будут, на сознание капать не станут, тут рулят страхом. Тут решает нож и рука, в которой он находится.  Вдруг послышалась музыка, визжал магнитофон. Мужчина, идущий впереди, мигнул фонариком несколько раз. Впереди кто то завозился и  старческий голос спросил:
    -  Кто?
    -  Мы, - ответили ему идущие, - Петьки.
    -  А кто с вами?
    -  Сыскали Сеньку - «фашистика», «казака», «деревенского лаптя», - ответил тот же голос.
Спрашивал сторожевой пёс – Мигуля, в прошлом мокрушник, одиночка, наводивший страх в Копай-городе. Но когда это местечко снесли и построили новые корпуса домов, и в тоже время огромный Химический комбинат, Мигуля был вытеснен, а позднее, просто за большие заслуги в прошлом, был включён в большую шайку воров города. К этому времени все разрозненные. и самостоятельные группы были объединены в одну группу, с одним руководством, с одним лидером. Это событие совпало с выходом Сталинского указа об отмене карточной системы на хлеб. А теперь с пуском комбината многие воры ушли работать туда, одни отпросились, другие сами, но воровской промысел от этого не ослаб и тем более, не исчез.  И вот теперь сделав несколько поворотов по канализационной магистрали, перешли в тепловую подземную магистраль; тут было теплее, и воздух был чище. И вскоре они подошли к группе людей сидевших и лежавших на трубах, многие сидели на полу. Остановились и стали рассматривать друг друга. Все молчали. Звучала музыка и песня Высоцкого о тренированных «Лягавых». С потолка спускался шнур с электрической лампочкой. Сенька медленно, но очень внимательно обвёл всех сидящих , ища знакомых взглядом. Но ни одного не узнал. Неужели за столько лет ни одного знакомого не осталось, - проносилось в его голове. Повыловили, пересажали, многих хозяин поубивал, а может быть, многие состарились и не могли исполнять свой воровской промысел. А тут, что, как в волчьей стае? Как силы растерял - так тобой и делать нечего и разрывают и съедают уставшего, обессиленного волка, те, кто при силе.  А может, на второстепенной службе используются, вон как тот Мигуля. Который живёт за старые заслуги, да питается подачками, да окурками. Из глубины доносились женские пьяные скверные голоса, то хохот, то крики. Под лампочкой стоял полированный стол, за которым в кресле сидел маленького роста мужичёк.  На темени выступала плешина, борода подстрижена клинышком. Одет был в льняную вышитую рубашку. Сзади его стоял трельяж, стены с двух сторон обвешаны коврами. Сенька остановил взгляд на этом человеке и долго смотрел в его клин бороды, и не мог поверить своим глазам… А когда тот мизинцем левой руки почесал под клинышком бороды, Сенька, тут только узнал, и чуть не вскрикнул от радости. И уже набрал воздуху в грудь, но тут же вспомнил, что Ванька – Паук ни кому не позволял, что либо лишнего в его присутствии. Сенька проглотил воздух и вспомнил, что встречался он с Ванькой на Колыме в начале пятидесятых годах. У него был пожизненный срок. И руководил всей зоной не начальник зоны, а Ванька – Паук. Распорядитель работ приходил к Ваньке в барак и объяснял ему виды и объём работ. Ванька ему отвечал, что работа будет сделана вся, но на работу пойдут лишь пятьдесят процентов, а остальным давал выходной; иной раз отказывался от работы, и вся зона сидела в бараках и работа срывалась. Другой раз он обещал, что на работу пойдут все, кроме его, конечно, и на поверку к воротам выстраивались все; кто босой, кто голый, кто больной. Ванькин приказ был для всех прям и понятен, и для всех беспощаден, как выстрел. Он говорил ровно, понятно, с расстановкой, но никогда не повторял сказанного. Сенька долго не понимал, почему его все так слушались? Росточка он был маленького, метра полтора, может чуть побольше. Вида был слабосильного, голосок тонкий, но чистый. Он не пил, ни каких алкогольных напитков. Он не пел и не орал, как все из его окружения, не жаловался, не ругался, и не сквернословил. Он был замкнут и постоянно о чём-то думал. И это его резко отличало от его окружения. И предвидел Ванька события вперёд и принимал меры. За это его уважали. В пятьдесят третьем году, когда умер Сталин, Ванька не показывал своей буйной радости в ожидании амнистии. Он видел, что с ними, уголовниками сидело много и политических заключённых; беседуя с некоторыми  из них, он уяснил, что могут быть печальные события для заключённых. Он сделал очень верный анализ и понял, что всю братию спасти не удастся, а говорить всем было опасно. Сталинскую смерть могли отметить смертями большинства заключённых. По указу их нужно будет освободить и отпустить на волю, а там их никто не ждёт, с ними там не справятся, кадры не те. И их приход в мирную жизнь ознаменуется вспышкой криминальной ситуации в стране. А этого никому не надо. И Ванька решился на побег. И вот, после объявлении амнистии, Ванька, за неделю до освобождения, подобрал двух сытых мужиков из недавнего пополнения и местного геолога – и с ними ушёл из зоны в буранную ночь. В первые же сутки он зарезал одного из сытых – ходячее мясо, и им питались две недели. Потом такая же участь постигла и второго. А когда съели, и второго было трудно выживать, но Ваньку спас геолог. Который по роду занятий знал и умел отыскивать съедобную траву и мог ловить диких животных. Ванька благодарил геолога, но и тщательно у него учился, как можно выжить в этих экстремальных местах. Эта была трудная, но жизнь, а друзей из зоны отправили на волю лишь одну треть от наличия. А остальных расстреляли «при попытке к бегству».
   Так шли они всё лето, пока к осени не вышли на какую-то артель, валившую лес. У них они переночевали, и под утро ушли просекой по направлению солнца, но на рассвете наткнулись на пограничников с собаками и были задержаны. Геолога оставили отбывать срок на месте, где он был привлечён к работе в экспедицию. А Ваньку отправили с новой партией осуждённых обратно, на старое место.
     В этой партии оказался и Сенька, где они и познакомились. Плыли на пароходе последним в том году рейсом. Сидели в трюме.
    В первую же ночь Ванька нашёл двух желающих пойти с ним на охоту. Море штормило; летели брызги и порхал колючий снег на палубе. Они обезоружили часового, раздели его и уволокли в трюм. В одежду часового оделся один из участников преступления, взял ружьё и встал на место часового. А того привязали к трубе, и раздели до нога. Ванька достал из под стельки ботинок бритвенное лезвие, и достал из ошкура штанов прозрачную трубку. Подойдя к связанному часовому, он разрезал ему вену на руке, побежала кровь, Ванька вставил в прорез трубку одним концом. А второй конец вставил себе в рот и стал пить кровь. Парень корчился долго – долго пил Ванька живую кровь из живого человека. Напившись досыта, он пригласил:
    -  Кто желает? Попробуйте…
Никто не шевельнулся и не сказал ни слова. Всех будто парализовало. Ванька отошёл в сторону, Вставил трубку и спрятал лезвие на прежнее место. У часового кровь вытекала на пол, потом стала капать и потом всё реже и реже. Среди мёртвой тишины капли падали на пол и гудели, как копровый молот при забивании свай. Сенька смотрел на часового и с удивлением заметил, что человек может быть таким белым. Человек стал белее снега. Тело обмякло, обвисло на жгутах: затих навсегда сельский паренёк на первом месяце службы, так рвавшийся в армию из колхоза. Сенька едва разобрал, что ему говорил Сенька; чтобы он сбросил тело покойника за борт. Сенька – сбросил. Одежду и обувь часового сложили  и связали ремнём. И сверху придавили ружьём на том месте, где стоял на своём первом и последнем посту часовой. Ваньку назвали Пауком. Вообще-то Ваньке-Пауку был нужен не этот несчастный часовой – он таким приёмом занимался редко – ему была нужна вся вот эта преступная группа, вот эта трюмная компания. И он ею завладел, он ею будет повелевать теперь, как душе будет угодно.
    А сейчас Ванька-Паук сидел за столом и ловил рукой мух. Если какая попадалась, он отрывал ей крыло и бросал в угол, где висела узорчатая паутина. Муха верещала, трепыхалась, билась и ещё сильнее запутывалась в паутине. Выбившись из сил, муха на время затихала, замирала, но в это время из расщелины штукатурки выползал  на корявых уродливых ножках синеватый паук. Осматривался, прислушивался и тихо подходил к мухе. Выпускал свой нос-присоску и начинал обнюхивать муху. А когда та переставала биться, а только жужжала, он вплотную прислонял нос к голове мухи и начинал сосать. Потом муха затихала, и Ванька бросал в паутину свежую муху. Всё повторялось вновь. После ему надоело, и он поднял глаза на пришедших. Он видимо видел их боковым зрением, но занятий не бросал. Теперь спросил:
    -  Где взяли, где был?
Ему ответил тот, кто шёл первым:
    -  Это Сенька-фашистик, знаю по Колыме. Он ночевал на вокзале две ночи, сейчас шёл с кладбища, проведывал жену.
    -  Сколько тебе лет, - обратился Паук к Сеньке. Тот ответил:
    -  Пятьдесят семь. А вам сколько нужно? Семьдесят пять? Понятно.
    -  Зачем к жене ходил?
    -  Думал, что пустит переночевать, - с юмором ответил Сенька. Все загоготали.
    -  На кладбище не ночуют, там живут вечно, и мешать им не надо.
    -  Не знал куда податься; на вокзале один легавый стал присматриваться на меня.
    -  Ты его больше нигде не видел?
    -  Встречал только в штатском перед кладбищем.
    -  Не важно…. Надо бы тебя вытурить, да мы добрые, ночуй. Думаю, что сегодня облава будет. Тот малец, курсант милицейских курсов. Будет действовать по писанному. Если он найдёт то место, где ты лежал на вокзале и сидел на кладбище: он пустит по следу собаку, которая приведёт его сюда. А сейчас дайте мне график дежурства всех районов, техническую оснащённость и исправность машин на сегодня. Я посмотрю.
  Ему подали, и Ванька углубился в бумаги. Потом с раздумьем проговорил:
    -  К пяти утра малец с собакой будет у вашего канализационного люка. Вызовет центральный пост и доложит суть, потом те оповестят все посты и районные отделения. Те соберутся над нами к шести часам утра. Но в третьем отделении машина на ремонте, в шестом отделении машину вчера разбили под градусом. Они не выедут.
   Ванька разгладил карту города на столе ладонью и приказал:
    -  Кто имеет пропуска на заводы и фабрики, идите на работу. Кто имеет надёжных знакомых в городе, идите к ним. Чувствую, что неустроенных наберётся человек пятьдесят, - он поднял голову и осмотрел присутствующих и произнёс:
    -  С новеньким – пятьдесят один. Всё верно. «Пёс» останется здесь. А сейчас идите по двадцать пять в третий и шестой районы; побыстрому.
   Все удалились. Сеньке надоело бегать; он устал, и хотелось спать. Он прислонился к трубе и прикрыл веки. Потом почувствовал запах дыма и смрада от несгоревшего угля. Открыл глаза. Поднял голову. Осмотрелся: рядом уже никого не было, только Ванька надевал на себя противогаз, а как надел, поднялся, поднял рукой край ковра, скрылся под ним; что-то звякнуло и затихло. Сенька подошёл к тому же ковру. Поднял тот же угол ковра, присмотрелся – стояла сплошная кирпичная стена, и непонятно куда мог провалиться Ванька-Паук? Делать нечего – приходится уходить во след ушедшим. Дым сгущался и стал першить в глотке. «Выкуривают», - подумал Сенька. Крышка люка была открыта полностью и там столпились мужики, кашляли, матерились. Из люка Сенька вышел последним. Его подцепили под мышки двое. А потом вытащили и провели в крытый кузов грузовой машины с решётчатыми окнами и дверью. Вскоре их повезли, и везли долго. Решили раскачать машину, чтобы положить её на бок: хоть кто-то бы сбежал. Почувствовав качку машины, шофёр стал прибавлять скорость. А потом резко тормозил и опять ехал быстро. Качка прекратилась. Вскоре машина съехала с асфальта и пошла по грунтовой дороге. Так ехали часов пять или шесть. Потом машина заехала на полевую дорогу и ехать стало ещё хуже, и ехали ещё три часа. Тут она с потугами поднялась в гору, развернулась и остановилась. Из кабины вышел милиционер и отворив дверь кузова, крикнул:
    -  Вылезай, приехали, - Сенька узнал того мальца. Что присматривался к нему на вокзале. Видимо Паук был прав, поэтому они и попались. Задержанные стали выпрыгивать. Сумерки сгущались, вечерело, было холодно.
   Святки были в самом разгаре. Как только последний задержанный спрыгнул на землю, то милиционер заскочил в кабину, и машина тронулась. И долго ещё было видно и слышно, как она хлопала незакрытой дверью, будто ладонью на прощанье.
  Посовещались, решили идти вслед ушедшей машины. Сеньке расхотелось идти. Он остался. Свернул с машинного следа, подошёл к омёту соломы, разгрёб её. Вырыл нору и улёгся, заткнув вход пуком соломы. Он не смог согреться всю ночь, но насмерть не замёрз. Утром вылез из соломы, и, делая приседания для согревания, стал осматриваться. Сердце чуть не остановилось, когда он понял; что это его с детства знакомые поля и горы.  И он направился на запад в сторону своего села. А вскоре он подошёл к первой хате. Зашёл, поздоровался, попросил поесть и согреться. Хозяйка хаты высокая сухощавая , но широкая в костях осмотрела Сеньку, подумала о чём-то и пригласила за стол. Налила большую чашку борща и положила буханку хлеба, а потом и поставила трёхлитровую банку с молоком.  Сенька поел и привалившись спиной к тёплому боку русской печи задремал, а потом и уснул. Проспал сидя до самого вечера. От горячей печи он согрелся настолько, что шея и спина вспотели. Когда проснулся то хата была заполнена вечерними сумерками. Он молча встал на ноги и посмотрел на висячую шубу на стене. Снял её, прислонил к себе. По росту подходила. Он сбросил с себя фуфайку и надел шубу, она оказалась впору. Пошарил рукой по верху печи. Попались валенки, он снял их и стал рассматривать, потом сбросил свои ботинки и надел эти валенки на ноги. Подошёл к столу. Допил остаток молока. Оставшийся хлеб сунул за пазуху и вышел молча из хаты. Вышел на дорогу и пошёл верхней дорогой. Село лежало внизу долины, там светились окна изб, шли редкие пешеходы, иногда проезжал кто на лошади. А здесь не было даже и следов. Он решил придти в старую родительскую хату незамеченным. На встречу бежала позёмка, морозные волны не пускали Сеньку, и  заметали его следы. Но он упорно шёл на встречу своей судьбы.
    Взошла полная луна и смотрела на одиноко идущего Сеньку безучастными глазами, и изредка моргала облаками век, как при солнечном свете сова. Смотрит и не видит, понимает и молчит. Светит и молчит, чтобы ни случилось, как Бог.

               -    -    -    -    -    -    -    -
    Отдохнувшая за день , сытая, с блестящей шерстью, волчица вылезла из норы. Потянулась всем телом и с удовольствием проурчала с короткими завываниями. Два рослых волчонка остались в норе блаженно развалились на тёплом материнском ложе. Волчица была сыта и ни куда не хотела идти, было только желание ещё и ещё раз испытать детёнышей в приёмах преследования жертвы или безошибочного удара её; чтобы они отлично знали все тонкости волчьих  законов; то, что тебе надо – должно быть у тебя, твоё. Жалость может проявиться только к своим детёнышам: и то не от мозга твоего, а от сердца: и то от тебя не зависимо. Это родительское чувство дано всем, что является основным источником существования на этом свете, под этим солнцем и под этой луной. Но это чувство сохраняется в сердце матери и отца только до первого случая самостоятельной добычи: а потом всё сам, и всё только себе. А уж после и детям, как  появятся.
   Вдруг мысли её прервал внутренний зов природы. Она почувствовала, как по жилам быстрее пошла кровь.  Потом ей стало жарко, как будто она только что наглоталась горячего мяса или напилась свежей горячей крови; в пахах защекотало, задние ноги начали вздрагивать. И только тут она вспомнила, что такое же  с ней творилось и прошлый год, и ещё годом раньше. И сегодня когда годовалые детёныши уже ходили на охоту с матерью и со своими старшими трёхлетними братьями, которые хотя и участвовали в добывании пищи, но не уходили от матери. Они уйдут от родителей, как только с ними произойдёт природный позыв. Они начнут искать напарницу и определять границы своего владения.
  Но тогда с ней рядом был её «Лобастик». Он сразу почувствовал запах, который шёл от её тела, и опрометью ринулся к ней. От той блаженной ночи в память остались вон двое  трёхлетних детёныша, которые уже сами могут свободно добывать себе пищу. Снизу из-под земли, будто кто стукнул, и стук этот отозвался в мягких подушечках её лап. Она сорвалась с места и большими прыжками побежала вдоль косогора к горизонту. На вершине она остановилась, перевела дух; дрожь в ногах унялась, но от бега кровь заиграла сильнее, и ей становилось жарче. Она сделала несколько кругов по вершине и, усевшись на задние лапы, подняла морду над собой, вытянула шею, и завыла. Вой эхом отдавался от скал и  замирал в зарослях лощин.             Волчица выла пронзительно и призывно, иногда вой прерывался лаем. Она понимала, что если ей никто не ответит, то ей придётся бежать за границу своего владения. Казалось, что её никто не остановит.
       Как она сейчас пожалела своего друга «Лобастика», который недавно, и так нелепо, попался в капкан. Пожадничал дохлым телком, что висел на вершине клёнового куста. Он почуял запах мяса и стал ходить вокруг куста, не сводя глаз с туши. И не заметил, как наступил на что-то твёрдое, и не успел подумать – что это такое; как ужасная боль пронзила обе задние лапы. Утром охотник его пристрелил и увёз тушу «Лобастика» домой. Вся дорога была помечена его кровью.
       По этим меткам и запаху конских ног волчица  привела своих детёнышей к усадьбе убийцы. Тут она показала своим детям, как надо мстить человеку за обиду. Они разорвали сходу обоих собак, те даже и сигнала подать не успели. Ворвались в овчарню; порезали всех овец вместе с ягнятами. Потом заели свинью и в телятнике порвали глотку телёнку. А корову одолеть не могли, она забежала в дощатый сарай, и выставила рога в дверной проём – крутила головой и грозно ревела. С тем они и ушли, захватив по своим силам по туше овцы. И с тех пор она так люто ненавидела людей и постоянно помнила и хранила свою обиду.
      Волчица всё выла и выла, всё громче и протяжнее были её завывания. Вой непрерывными каскадами разносился по горам, и всё дальше и дальше. Он выискивал среди ночных холодных просторов, покрытых лунным серебряно свинцовым, мертвенным блеском – отзвук себе подобного. Но отзвука не было.
    Незаметно по земле побежала позёмка; сначала слабо, а потом всё заметнее и сильнее подул ветер. Загудел в скалах, и, помогая волчице усилить её вой, и уносил ещё дальше. Вслед за воем поплыл пронзительный и призывной запах разгорячённой волчицы. Устав, волчица стала выть с перерывами: повоет, помолчит, послушает и опять начинает выть.
    Луна уже перешла полночную черту, и всё чаще стала скрываться в лохматых облаках. Ветер стал стихать, но мороз усилился, усилилась и позёмка. То волнами текла и облизывала всё, что было на её пути. И саму землю. То местами вихрилась и поднималась ввысь. Если присмотреться, то будто какие-то привидения бегали по земле – утопая по колено в белёсую муть позёмки. То приседали и скрывались в волнах. То взмахивали полами и рукавами своих одежд. То, расставив руки в стороны, кружились. Кружились и бежали за горизонт. И им на смену бежали новые привидения, новые вихри.
      Вдруг она услышала далёкий вой. Прислушалась и завыла ещё громче. Потом замолкла и стала прислушиваться и ждать повторения воя. Теперь вой был прерывистый и ближе к ней. Она догадалась, что её услышали и поняли, и к ней бежит волк. Каков он? Кто он такой? Сможет ли быть ей достойной парой, и защитником? Судьба была для неё благосклонна. Это бежал сильный и паровой волк, выросший на вольных кормах – и дичи и домашнего скота. Тут было всего вволю.
    Через час он уже чувствовал запах волчицы, и, не останавливаясь, а на ходу подвывал или взвизгивал, в предчувствии счастья.  Он не разбирал и не разглядывал перед собой дороги, а бежал напролом. Только нос держал по ветру, в струе незнакомой, но такой желанной и зовущей волчицы. А какова она?
    А вот и она. И она тоже теперь хорошо видела его, Перешла на шаг.  И не спуская с него внимания, шла навстречу, опустив в  учтивом поклоне свою гордую голову, заговорила: «Я волчица «Молния», живу третью зиму одна, у меня два взрослых детёныша.  Мой напарник попался к человеку и погиб. Мы отомстили этому человеку. Я умею добывать и приносить пищу. Я жажду любовной встречи. А ты кто такой?
    Волк, переведя дух, и, спуская слюну с языка, сел на задние лапы, ответил: «Я впервые выхожу в чужие владения. Мои родители вчера выгнали меня со своей территории. А отец строго запретил мне возвращаться в его владения. Вчера они с матерью долго играли между собой, а когда я включился с ними в эту игру, отец меня и прогнал. Но ветер принёс мне твой голос и твой запах, и я помчался навстречу к тебе. Зовут меня «Твёрдая лапа». Я раздираю брюхо любой собаке и овце одним ударом лапы.  Так назвал меня отец на первой охоте. Так звала меня моя мать. К тому же я хорошо понимаю, о чём говорят птицы, животные. Мать говорила, что я буду очень удачливо жить».
    «Иди сюда, иди быстрее. Мой милый «Твёрдая лапа», - прорычала ласково волчица.  И, подойдя вплотную, лизнула волка в нос.
     После нескольких садок, успокоённые волки стали играть; стали бегать друг за другом. Сбивали друг друга в снег, а потом вновь бежали друг за другом.
    Вдруг «Твёрдая лапа» остановился, потянул носом воздух, запрядал ушами, постучал толстым и твёрдым хвостом о снег.
    Волчица остановилась, присмотрелась к напарнику, тот прорычал, волчице был знаком такой сигнал. Она остановилась и стала смотреть в след уходящему волку.
    Волк заметил в лощине стоящую в затишье серну. Если идти прямо на неё, то серна не учувствует его запах, но, а если увидит – то убежит по голому косогору. Тогда её будет тяжело догонять. А ему хотелось блеснуть перед своей избранницей и силой, и смекалкой. Он забежал с ветреной стороны, так, что серна оказалась между волком и огромным сугробом. Волк зарычал, и серна метнулась от него, и, сделав приседание, прыгнула, стараясь перепрыгнуть сугроб. Но толи она поторопилась, и сильно испугалась, толи действительно сугроб был и высокий и широкий. Только серна с размаху увязла передними ногами в сугроб, даже не достав копытами земли. Волк сделал два прыжка, а на третьем оказался на спине серны. И загнув ей назад голову, рванул клыками её глотку. Прильнул к ране пастью и стал жадно глотать бьющую фонтаном горячую кровь.
    Подошла «Молния», понюхала, зарычала от удовольствия и благодарности своему напарнику. Тот отошёл в сторону, а «Молния» прильнула к ране и стала тоже пить кровь умирающей серны. Кому-то жить, кому-то умирать. Это волчий закон – у них жалости нет. Лишь бы я – а ты чёрт с тобой. А, вы люди, что нас осуждаете? У вас такие же безжалостные законы. Мы-то хоть детей жалеем, да напарниц защищаем, да голодной птице, какой, остатки от трапезы пожертвуем, а вы и на это не способны. Вы жадней нас, а потому и глупей. Кто из вас не способный дать – не может надеяться на подачку, на выручку. Вы люди и зло-то помните дольше, и себя защитить, не способны. Только бы бога просили, да обвиняли бы его в своих неудачах. А Бог причём, если ты, человек, не способен ни учиться, ни понять жизнь и её законов.
    Серна билась, кидала снег задними ногами. И от этих взмахов кровь из раны выпрыскивала сильнее и толчками.
    Волчица напилась горячей крови досыта. Облизала губы. Подошла к волку и прислонилась головой к его шее с нежностью и лаской.
    Ветер шевелил шерсть на волках и траву и кустарники на земле и блаженно охлаждал горячие груди волков. «Спасибо тебе, ветер», - подумал  «Твёрдая лапа», - ты принёс мне голос «Молнии» и её зовущий запах, ты охлаждаешь сейчас мою грудь. О, великий благодетель, и помощник в охоте, наш надёжный ветер! Хвала тебе, хвала»!  Волк от удовольствия и с радостью завыл. Его радостный вой подхватила волчица – и сдвоенный мощный вой, заглушая вой ветра, помчался  по вершинам гор.  «Здесь я тебя встретила, здесь совершилась удачная охота – здесь будет наше владение», - провыла волчица. И решили они проложить новую линию границы их владений. И пошли они  друг за другом, нога в ногу, след в след. Временами делали, им одним волкам понятные пограничные знаки.  Всякое животное  может зайти, и находиться здесь, сколько пожелает.  Может даже жить и водить семью, но только не другие волки. На этой территории эти волки не тронут даже скот, принадлежащий человеку, пока этот человек не убьёт взрослого волка, или не украдёт его детёныша. Если такое случалось – то волки мстили этому человеку и покидали свою территорию, и уходили искать другое место.
    «Твёрдая лапа» и «Молния» спустились с горы, и пошли ровными полями, среди  горных теней. Потом повернули на луну, и пошли опять в гору. Потом им попалось жнивьё, которое больно кололо лапы, вскоре и оно кончилось, а попалась слабо наезженная дорога. Они сели на дорогу и отдохнули, и вновь пошли на луну. С правой стороны находились огни села, они посмотрели на них.  Запомнили  это место, и пошли дальше. К рассвету они сделали огромный круг и вновь оказались на дороге, которая попадалась им уже, но теперь уже с другой стороны их владений и они побежали по ней, чтобы узнать, какой ширины получился их круг. Через полчаса бешеной скачки, во всю мощь волчьих ног и лёгких, они достигли того места, где они справляли трапезу, и теперь остановились и стали есть мясо серны. Наелись досыта, и пошли на огни из любопытства.
    Со стороны огней ветер доносил множество сельских запахов: и дыма, и собак, и скота, и навоза, и силоса. Слышались голоса людей, кричали петухи.
    Рассматривая село, они не заметили, как к ним приближался человек. От неожиданности они повернулись резко всем туловищем, как только до их слуха донёсся скрип снега под ногами человека. А вот и человек показался. И он тоже увидел огни села и обрадовался, что скоро конец ходьбе, и он сможет отдохнуть.
    Светало.   Из лога, с вершины старой ветлы, поднялась старая ворона «Кара». Она мало спала эту ночь и видела, как сюда уже второй раз пришли волки. И как медленно шёл – но всё же приближался, человек в полушубке, и в валенках.  Это была очень старая, старше этого села, и очень мудрая ворона. Она описала полукруг над логом и опустилась на дорогу, где сидели волки. Прислушалась к их разговору. Удивилась услышанным разговором, и, обеспокоенная вещунья, полетела к человеку. И уже над его головой закричала: «Кар, кар. Кара, кара человеку, кара. Расплата человеку, кара, расплата.
    -  Сука, не каркай, что уж теперь-то.  Вот уж село рядом и вот недалеко переулок к моему дому, - крикнул человек, и погрозил вороне кулаком.
    -  Не скука, а очень даже весело сейчас будет; потеха, что надо состоится. Кар, кара, расплата, кар, - предупредила ворона, и отлетела на своё прежнее место, подобрала ноги, переступила пальцами по суку дерева, опустила пух на ноги для обогрева, и стала внимательно смотреть на человека. Пряча лицо от позёмки, и потому не заметил человек, как подошёл к волкам на расстоянии десяти шагов. Сердце захолонуло, ноги не стали ощущать дорогу и будто распухли.   Спина взмокла от пота, волосы зашевелились, нижняя губа отвисла, и рот не закрывался, язык высох. Страх сковал всё тело…
   «Молния» сделала круг вокруг человека, тот повернулся. «Твёрдая лапа» грудью ударил его в спину. Человек упал, но тут же встал на колени, выхватил нож, приготовился.  «Молния» заметила блеск от ножа в руке человека, и, прыгнув, прокусила руку с ножом. Рванула на себя, нож отлетел в сторону и скрылся в снегу.  «Твёрдая лапа» прыгнул на грудь человеку, сбил на спину.  Упёрся передними лапами на его руки, а задней ногой рванул полушубок и отскочил посмотреть, что получилось. Полушубок вместе с рубахой и штанами, как гигантской бритвой, были распороты сверху, от глотки, до валенок.  Волчица захохотала.  «Твёрдая лапа» заурчал от удовольствия и рад был, что его «Молния» была довольна всю эту ночь его поступками. Он подошёл к человеку, понюхал и зарычал, оскалив огромные белые клыки. Человек попятился и пополз от него на четвереньках. Волк ухватил его сзади за полушубок, и немного одним зубом прихватил тело. Рванул через себя, полушубок слетел и упал, распластавшись на снегу. Волк подошёл вновь, и, схватив вновь зубами за ногу, сдёрнул валенок, и подкинул над собой. Потом подбежал к валенку и стал его кидать по земле.  «Молния» с увлечением смотрела за игрой «Твёрдой лапы».
    Сенька, прижав к груди прокусанную руку, а другой, придерживая штаны, пошёл, а потом и побежал вниз с дороги, в лощину, к зарослям, надеясь забраться на дерево, и, таким образом, спастись от волков.  Но когда он добрался до кустов, и стал выбирать глазами, на какое бы дерево ему взобраться, как увидел перед собой оскаленную морду «Твёрдой лапы». Он заплакал, зубы, выпуская звуки рыдания, стучали очень громко, и Сенька не смог их удержать. Ослабевшие ноги не выдержали, и он опустился в снег.
      Ворона трепыхнулась на суку, пошевелила крыльями, но промолчала.
    Волк посмотрел на ворону и с досадой прорычал.
    Ворона, потеряв терпение, заговорила: «Кар… что это вы с ним так долго возитесь? Мороз свёл всё моё тело и в зобу сосёт;  есть охота. Я за ночь проголодалась и хочу – кар, кар, крови».
    «Подожди, старуха, будет и тебе трапеза. Дай, мы наиграемся вдоволь. Нам это в удовольствие, мы сытые, есть нам пока не охота. Сегодня у меня радостная ночь. Ночь любви и удачной охоты. А сейчас я желаю поиграться с человеком. Он сам к нам шёл. Долго шёл. Я его ещё в сумерках заметил. Слаб он на ногах.
      «Кар, кар, кар – он к вам шёл всю жизнь, кара, кара, расплата…»!
      «Откуда ты его заметила? – спросил волк. Та ответила: «Я живу триста зим, много видела на своём веку. Я видела, как он родился в бурьяне. Я ещё послед склевала. Я многое знаю про него: он злой человек. Кар, кар, кара … Кара, расплата наступила ему», - закончила ворона.
    Сенька почувствовал под собой сук и вытащил его  из снега и изготовился защищаться. Волк одним прыжком достиг Сенькиной руки, сломал своим телом торчащий перед собой сук, и, ухватив всей пастью, рванул в сторону. Кость затрещала, Сенька потерял сознание. И в этот момент волк услышал тревожные сигналы волчицы, он прислушался. От села ехали трактора, скоро будут тут.
      Волки соединились и пошли рядом в гору от села. Вершины гор стали освещаться восходящим солнцем. Сенька лежал в бессознательном состоянии. Кровь из разорванной раны переломанной руки капала в снег. Сенька на миг пришёл в сознание и потом опять её потерял. Снежные вихри кружились, размахивали рукавами, убегали и вновь возвращались, приседали, заглядывали Сеньке в глаза. Сенька в бреду заговорил:
    -  Что же со мной деется? За что же мне такое наказание? Кто мог меня обхитрить? Кто предал? Господи, скажи мне, укажи выход, спаси меня. Я не виноват перед волками. Что я им сделал плохого?...
    - «Кар, кар, кара – расплата судьбы», - прокричала ворона. И тут же одна за другой стали слетаться сороки и кричали: «Что тут? Кто тут? Что произошло»?  Ворона отозвалась: «Кар, кара, кровавая трапеза, слетайтесь сюда. Кар, кара господняя, кара». Потом перелетела на другое дерево и добавила: «Смотри зорче, как ты грабил и гробил своих сородичей, людей».
     Через мутную пургу смотрели на Сеньку глаза сестры, покрытую муравьями. Чуть дальше стояла мать и взмахивала руками, и было только понятно, что она истерично плакала, и грозила кулаками Сеньке. Ветер стих и лица исчезли.  Потом опять подул, и появились две лошадиные головы, стучали зубами и ржали, стараясь укусить Сеньку за голову. У одного с боков, а у второго из задних ляжек капала кровь, и, как калина, крупными и круглыми зёрнами терялась в снегу. Потом к ним подошёл огромный белый бык и стал скрести передними ногами перед собой и кидать колючий снег Сеньке в лицо. Потом он развернулся, и стал подходить вплотную к Сеньке, стараясь воткнуть в его свои рога. Сенька сильнее вжался в снег – животные исчезли. Спустилась облезлая сорока, в перьях которой шевелились черви, и клюнула в открытую рану руки. Она трещала: «За яйца, за яйца, за деток, которых ты сварил. Злой, злой, злюка, кара тебе, кара», - она ещё раз клюнула в рану. Сенька пошевелил рукой. Сорока залетела на ветку, заверещала с новой силой. Вихрь закружился над головой Сеньки, вбивая снег под шапку и под разорванную рубаху. Перед глазами закружились однокрылые, огромные мухи, и овода с воткнутыми соломинками в зад: они кружились, верещали, садились на лицо, на грудь, и больно кусались. Потом кто-то отогнал их от лица, и он увидел лицо учителя истории, который качал головой и шептал: «Это некоторые люди могут за зло платить добром, а с…у….дь…ба всегда расплачивается за зло, злом. Эх, ты, злой человек, злой ты и грубый, беспощадный ты звееерь. Молись добру. Призывай добро на помощь. Злюююююка…» И лицо учителя скрылось. А на смену появился часовой, обвитый жгутами и белый как снег. Он корчился, и  бился в припадке невыносимой боли.  Потом затих. Подошёл ближе к Сеньке, поднял ему руку над головой, и капли крови, как раскалённые стрелы, падали Сеньке на голову. Сенька покрутил головой, но не мог отслониться от падающих стрел. На плече сидела ворона и долбила его в лоб. Потом она спрыгнула на снег и стала долбить рану на руке. Сенька этого не чувствовал. Часовой отпрыгнул от него в воду, обдав его брызгами, исчез в бушующих волнах. Стало темно и тихо. Еле заметно поплыла узорчатая  паутинная сетка; покружилась над головой, опустилась и легла ему на живот и ноги. Из темноты, раскачиваясь на кривых ножках, вышел паук, постоял, осмотрелся и поманил к себе Сеньку. Тот мотнул головой и прикоснулся лбом к хоботку паука. Острая сосущая боль пронзила ему голову.
    «Кара, кара господняя, расплата тебе злюка, зверёныш».
Сенька не мог открыть глаза и посмотреть, кто бы это говорил, и стал слушать.
     Слышался знакомый голос. Говорила Екатерина: «Господь заступился за меня, пособил, чтоб душа в ад не попала. А ты зверь, фашистик, убийца. Не помогли и не заступились за меня мои знакомые люди. Один Бог наказал тебя. Злой ты, зверь. Да не всякий зверь на человека кинется, да тем более на женщину. А ты злюка безбожная и бессердечная убил меня. Ты сосал мою кровь всю жизнь, пока не высосал всю; а сколь осталось – вытекла на ступеньках, когда ты волок меня за ногу по бетонной  маршевой лестнице. И голова стучала по бетонным ступенькам,  оставляя кровавый след». Она прислонила ладонь к его ноге и продолжала шептать: «Застынь льдиной, льдиной, льдиной». Потом прислонилась к другой ноге и зашептала: «Застынь, застынь… льдиной». Сенька перестал чувствовать ноги. А Катя положила обе ладони ему на плечи и шептала: «Застынь, застынь льдиной». Провела пальцами по ушам, коснулась носа. Сенька с усилием приоткрыл глаза, прошептал: «Христа ради коснись груди и к голове, избавь от мук мою душу, Катя. Возьми меня к себе, впусти. Ты всегда меня спасала».
    «Нет, я не возьму тебя с собой. Ты останешься жить, но только без рук и без ног, чтоб ни кому не смог сделать зла. Ты будешь постоянно просить бога, людей и судьбу о помощи. Ты всю оставшуюся жизнь будешь раскаиваться. А чтобы не портил настроение людей и не проклинал всё на свете, я лишу тебя голоса». Она коснулась пальцем его глотки. Сенька зашипел и перестал шептать. А голос Кати шептал: «Кайся, страдай и кайся, изверг. Переродись из зверя в человека. Тебя мать человеком родила, а ты жил зверем; з в е р е м, з  в  е  р  е  м. Переродись в человека, …века, …века. Ты же по сути  человек,…век,…век».
    «Кар, кар, кара…расплата», - захлопав крыльями, и, недовольно поднявшись, ворона взлетела и уселась вновь на дерево.
      -  Ребята, смотрите, тут человек лежит. Давайте сода. Человек ли?

                Палата  №13

Этот год перестроечного периода, можно считать как год милосердия. На удивление всего света по центральному телевидению стали выступать, ни поэты, не писатели, ни политики, а большей частью – попы. О коммунизме замолчали, о коммунистах стали говорить только плохое. На смену Интернационалу, Гимну – стали петь молитвы. Выступление высокопоставленных лиц о текущих событиях в стране звучали, как отчёты перед ЦРУ о преступлениях совершённых в Союзе. Казалось, что вся информация старалась приучить народ к мысли, и через это, привести его к соглашению, как к нормам нашей жизни и морали. Такие явления. Как наркомания, коррупция, мафия, грабежи, изнасилования и убийства, проституция – и это-то в бывшем Советском Союзе?! Всё отдано на откуп народа. История повторяется: после Ивана Грозного правил «царь» Фёдор Иванович. Про них говорили и сравнивали: если Иван это высокая вершина, среди длинной цепи гор, с вечными снегами, то Фёдор – даже не ровное место, а провал в земле. Так и после Сталина пошли одни провалы в земле. С удовольствием вспоминали некоторые сталинскую жизнь, когда в голоде и в холоде жили весело, а сейчас друг друга поели. Злом и недовольством заполнены наши головы и души. Нет – нет, да услышишь: «Вот бы Сталина поднять хоть бы на месяц – и был бы наведён порядок». И если это говорил рядовой гражданин – он имел ввиду, что порядок бы был наведён среди начальства, а если это говорил начальник, то подразумевал, что очень необходимо навести порядок среди рабочих. А беспорядка, или, как говорят сейчас милиционеры, бардака, развелось везде сверх допустимых пределов. Но спросите тех и других в отдельности: «Хотел ли бы ты лично пожить под сталинским порядком, под постоянным страхом от голода, от подслушивания, от доноса, ото лжи. И любой за всё это мог поплатиться головой или свободой – без прощения, без сочувствия, без человечности. То, конечно, никто  к себе такого желанного порядка приложить не хотел, и никогда уж больше не захочет.  Вот, если для других Сталинские законы и меры, а для себя современную свободу, гласность, демократию и волю. Какие мы  всё-таки эгоисты. Но, как говорят, мир не без добрых людей. И брошенный коммунистами клич в народ об открытии фонда милосердия, и о перечислении своих вкладов, пожертвований на этот счёт, нашёл отзыв, нашёл сочувствующих.  Деньги появились в фонде милосердия, и люди пришли для добровольной работы в дома престарелых, инвалидов и калек.
   Районная администрация решила открыть дом для престарелых у себя в районе, но опыта работы не имела. И поэтому собрала делегацию и направила в краевой дом инвалидов. Целью поездки было - изучение опыта работы обслуживающего персонала. Отношение администрации с обслугой, а обслуги с подопечными, затраты по статьям, и многие другие вопросы. Мне же хотелось сделать несколько записей по истории некоторых клиентов, чтобы ответить на свои вопросы. А, что эти клиенты действительно одинокие и беспризорные? А если нет, то почему они здесь? А не вместе с родственниками, и в чём причина такого отчуждения? И не только между знакомыми.  А даже между родственниками.
    В составе нашей делегации оказался мой хорошо знакомый и уважаемый человек Яков Тимофеевич. В пути мы с ним находились постоянно вместе и переговорили с ним все подробности своей жизни.
    Утром следующего дня мы всей делегацией находились в зале красного уголка дома инвалидов. После информационного сообщения директор ещё два часа отвечал на наши вопросы. Потом решили ещё в течении двух часов обойти всё помещение, и познакомиться на месте с жизнью этого заведения, и отзывами пациентов. А после этого вновь собраться в этом же зале и продолжить беседу.
    Так мы и сделали. Помещение было кирпичное, двухэтажное, светлое, отапливалось от центрального отопления. Освещалось хорошо, снабжалось холодной и горячей водой. Вообще-то ничего особенного здесь не было: всё нормально, но и жаловаться было бы грех. У нас по сёлам такие условия создать было труднее. Но теперь мы представляли, хоть к чему надо было стремиться, каких правил придерживаться.
     Мы шли с Яковом коридором и выясняли причины одиночества людей в старости.
     -  Вот я их не защищаю, не обвиняю и не оправдываю. Многие сами себя обрекли на одиночество, и довели себя до такой жизни. Вот некоторые из них инвалидами стали по пьянке – то обмороженные, то под транспорт попали. Кто им виноват?  Сами. Или вот те четверо в первой палате – одинокие, бездетные. Ну, я понимаю; детей не получилось. Так ты, пока молодой, возьми из интерната себе беспризорных детей, вырасти их, поставь на ноги. А уж потом и ждать помощи и ухода за тобой будет от кого. А то, что получается: в молодости своих детей разбросал по свету как кобель, а после хватится, да уж поздно. Всю жизнь надо о старости думать. Как ты своих стариков доходишь, так и тебя твои дети будут дохаживать.
    А то обидно, вроде, получается. Один живёт всю жизнь беззаботно; ни учёбы ему не надо, ни постоянной работы, ни ухода за родителями, ни детей у него нет; и к старости садится на чужую шею – и ходи за ним. Не заслужил он этого.
   Я возразил:
    -  Есть, конечно, и другие причины. Спорить можно долго. Я с вами во многом согласен. Но давай на живом примере убедимся в правоте наших мыслей и противоречий. Давай зайдём, в какую-нибудь палату, и поговорим там с пациентами вживую, предметно, а не просто теоретически. Вот давай без выбора, наудачу, вот хотя бы сюда зайдём.
    Мы подняли головы перед собой и посмотрели на дверь палаты, на которой была прикреплена этикетка с цифрой – тринадцать. Яков посмотрел на дверь, с внутренним интересом на меня, пожал плечами, махнул рукой и открыл дверь.
    Мы вошли. В палате стояло четыре койки. Окно смотрело на восток, и сейчас солнце освещало только косяк оконного проёма и часть рамы. Ещё немного времени, и солнце скроется за стену, и в палате начнёт пасмурнеть. Далеко ещё до заката, а тут темнота придёт гораздо раньше. Одна лампочка висела среди потолка. Возле трёх коек стояло по тумбочке и по стулу. Возле четвёртой койки, стоящей у окна, не было ни тумбочки, ни стула. Я, как-то резко почувствовал разницу внешнего вида этой койки. Под одеялом с белым пододеяльником лежал короткий, в полкойки человек. Если бы не седая голова на подушке, можно бы подумать, что хозяин сбежал, а вместо себя оставил под одеялом, свёрнутое пальто. Но там был человек.
    Яков присел на стул возле первой койки, заговорил с молодым русым парнем лет тридцати:
    -  Откуда вы, что с вами, и как вам тут живётся? – спросил Яков. Парень охотно заговорил, видимо наскучил по свежему человеку:
    -  Я из Семёновки, нашего края, мне тридцать два года. После службы в армии, приехал домой. Встретили меня, порадовались. Пришли товарищи, посидели, выпили, решили пойти искупаться на реку. Я по детской привычке прыгнул в воду вниз головой. Не рассчитал и ткнулся головой о дно реки. В пояснице что-то щелкнуло, едва на четвереньках вышел из воды на берег. На ноги подняться так и не смог. Год продержали в больнице – не помогло. Так и выписали домой. Дали на комиссии инвалидность. Пока жива была моя мать – ухаживала за мной двенадцать лет. Потом её не стало. Добрые люди меня сюда свезли. Иначе с голоду бы концы отдал один в своей хате. Сельсоветы только и затем держать надо, чтоб было, кому смотреть за теми, кому жить невмоготу приходится. Через Совет меня и оформили, и привезли сюда. Тут жить можно. Только без делов жить тоскливо. Я вот всё читаю, да читаю. Надоедает одно и тоже. Научили бы что делать, так я бы и работал; руки-то сильные, молодые, голова работает. Я мог бы что-нибудь переписывать. Заполнять бланки или плести, что-нибудь, или вязать, давайте шить буду. Очень обидно не только, за то, что инвалид, а больше за то, что иждивенец, - он внезапно умолк, кинул взгляд на дверь.
    В проёме, резко открытой двери, стоял обросший, рыжебородый мужчина. Яков, так же резко повернулся на стуле. Встал, не снимая правой руки со спинки стула. Их взгляды встретились. Рыжебородый окинул взглядом своих, колючих, бесстыжих глаз, комнату.  Задержался мне, икнул, и закрыл за собой дверь, блеснув огромной лысиной. Только возле ух торчал венчик абсолютно белых седых волос.
    Седая голова короткого человека судорожно задёргалась, застонала.
    -  Что это? – спросил я парня, с которым разговаривал.
    Тот, справившись с волнением, шёпотом заговорил:
    -  Вы только молчите, пожалуйста. Поклянитесь, что промолчите. Иначе не скажу.
    -  Клянусь, что буду молчать, - ответил я. Он зашептал:
    -  Это Паук, колымский лагерный хозяин. Он и здесь хозяин. Третирует тут всех. Все его боятся. Хоть бы кто ни будь, убил бы его, что ли. Так жить бы можно, но этот Паук со своими дружками превратили этот дом, вот уже целый год, в тюремный лагерь.  Он тут оформлен, как одинокий, и беспризорный старец. У него трудовая книжка есть с сорокалетним трудовым стажем – и всё в лагерях. А когда он постарел и жил в канализационных трубах и на вокзалах, милиция его подобрала и оформила в наш дом престарелых.
   Яков покачивал головой в такт словам говорившего инвалида, а потом произнёс:
    -  А не заслужил он этого.
Я молча кивнул головой и показал глазами на соседнего человека, как бы спрашивая: «А этот как»?  Яков понял мой знак, пожал плечами, сморщил свой длинный нос и промолчал. Я понял и без слов: «К этому претензий нет. Коварный случай. Судьба.
    Меня всё тянуло к койке стоящей у окна. Я кивнул Якову головой на эту койку, и мы подошли к ней.
  Голова с редкими седыми волосами повернулась на подушке в нашу сторону. Всё лицо было в красных пятнах и шрамах, какие бывают на лице после обморожения или ожогов, но было побритое. Тело задёргалось и, с заметным усилием, развернулось в нашу сторону.
    Страшная догадка пронзила меня с затылка до конца позвоночника, и там, в копчике, сильно заныло. Без рук…?! Без ног…?! Господи, зачем ты оставил его жить?
    -  Кто, ты? – спросил Яков. Голова промолчала. Яков спросил вновь:
    -  Как тебя зовут? Откуда ты?
Голова заморгала и отрицательно покачала по подушке. Потом открылся рот и меж зубов мы увидели, как болтался корешок языка, но звуки были не членораздельными.  Яков внимательно всматривался в лицо, потом осторожно снял одеяло. Перед нами лежал человеческий обрубок.  «Чурка с глазами». Яков осторожно расстегнул у него рубашку на груди, и распахнул её. На волосатой груди явственно обозначилась надпись: «Нету в жисти щастя».
    -  Боже мой!! – вскрикнул Яков. – Это ты, Сенька? Что с тобой?
  Мурашки побежали у меня по всему телу. Я перестал чувствовать свои руки и ноги. Волосы стали подниматься  на голове – их я чувствовал.
    Голова заплакала. Плакал Яков над телом своего одноклассника. Слёзы выступили на моих глазах. Зашла санитарка и вывела нас. Всё остальное я помню плохо.
    На улице я взял такси, и попросил довезти меня до районной прокуратуры. Там встретился с прокурором и объяснил ему ситуацию. Потом дал письменное заявление о пребывании Паука в доме инвалидов, чем нарушил клятву молчания, данную мною в палате номер тринадцать.
01- 11- 89 – 24- 02 – 90 гг.  15-03-09г.



МЕНТ И ВОРОВКА

Вся их жизнь прошла у меня на глазах; жизнь яркая, короткая, стремительная. Она стремилась к свободе, независимости, хотя отлично понимала, как и мы все сами, что, живя среди людей, в их обществе, невозможно быть независимой ни от кого. И невозможно прожить, не считаясь и не признавая желаний, возможностей, и устоявшихся правил этого общества. Абсолютной свободы в мире нет, как и не может быть абсолютной власти над всем этим обществом, и над одним человеком. Как хочешь, чтобы к тебе относились люди, так и ты к ним относись. В этом действии ты будешь ощущать величину и качество свободы и интеллигентности. Не требуй от человека больше, чем ты отдал ему, ибо эта разница будет на шее твоей висеть тяжким долгом, который будет грызть твою совесть; и не станет у тебя покоя до конца дней твоих. Должник, что вор, не допускайте такого удела. А дальше домысли сам, мой читатель.
      Они жили рядом. Их дома стояли через дорогу, и, как братья близнецы, похожие друг на друга, смотрели чистыми, большими окнами на дорогу и друг на друга. И, когда пел, кто ни будь песню, о том, что: «Наши окна друг на друга смотрят вечером и днём». – мне казалось, что пел тот певец песню про эти два дома, и про людей живущих в них.
   Жили в этих домах два друга бензовозиста. Конечно, сначала один несколько лет работал трактористом, а потом его перевели шофёром. Вот он и жил по левую руку, это был Николай Обручёв. Жил он со старыми родителями, женой и двумя сыновьями – Борей и Витей. Старший учился в пятом классе, а Витя бегал в детский садик. Я знал Николая по работе, а с его сыновьями свёл меня случай.
      Однажды я находился в третьей бригаде; разгружали новые плуги с автомашины. Был поздний вечер. По селу шёл табун частных коров.
Витя и Боря пришли с отцом на бригадный двор, наблюдали за разгрузкой и рассматривали блестящие красной краской плуги. Отец остался с нами и не заметил, как сыновья отошли от нас, и стали играть на дороге. Они так увлеклись, и не заметили, как оказались окружёнными коровами. Те окружили детей плотным кольцом, и, вытянув влажные носы,  принюхивались, и удивлённо рассматривали их. Красно-пёстрый бык производитель, более тонны весом, раздвигая остановившихся коров головой, как клином, и, очутившийся в кругу коров, и заметив детей, забучал, и заскрёб ногами по земле.
    На этот бычий голос все разом повернули головы. С пригорка. Где мы стояли, дорога смотрелась, как на ладони, и, как на ладони были видны: и дети, и коровы, и бык.
    Оглянулся и Обручёв. Он побледнел.  Пальцы рук нервно завздрагивали. Мы были в шоке. Как спасти детей? Что делать? И надо ли, что делать? Не навредить бы…
    Боря заплакал, и, прошмыгнув, по-за ногами коров, выскочил из кольца, и убежал домой.
    Витюша сидел в пыли, таращил, широко открытыми глазами, и вертел головой, ища брата. Тот, как будто улетел: нигде не было видно.
     Коровы всё плотнее сжимали кольцо двошащих голов. А когда стала приближаться огромная бычья голова, которая сильно  громко сопела, и дышала через влажные огромные ноздри, мальчик встал. Машинально потрогал рукой штанишки и немного попятился.
    -  Витюша, сынок, стой на месте. Пусть бык тебя понюхает, он тебя не тронет. Только ты не бежи. Стой, стой! – прокричал Обручёв.
   Чувствуя, что мы готовы бежать к коровам и как-то спасти мальчика. Обручёв расставил руки в стороны и твёрдо проговорил:
    -  И, вы, стойте!
Витёк закрыл лицо руками и молча стоял, и ждал, когда же кончится это жуткое, скотское сопение.
    Бык перестал скрести землю ногами, поднял нос, долгой затяжкой втянул воздух, понюхал сложенные ладони на глазах мальчика, потом понюхал его живот. И не почувствовав запаха адреналина – запаха трусости и слабости, он покачал огромными рогами и пошёл дальше.
    Витя отнял ладони от глаз, когда почувствовал, что он сжат в объятиях отца, который только и сказал ему:
    -  Молодец, сынок!
А я подумал: «Стоящий из тебя вырастит человек: быть тебе пограничником или милиционером, вон какой выдержанный. И как стал я счастлив в осуществлении этого предположения.
      С другой стороны дороги жил Бочонков Валериан. От родителей он отошёл, и вытребовал себе квартиру, поселившись в новом колхозном доме, что получали его родители. Его девизом было изречение: «Наглость – второе счастье». И, вскорости, он спровадил своих родителей в районный приют. А как-то по пьянке изрёк: «Ну, вот и избавился от лишних хлопот».  Это изречение дошло до матери, и та, со скупой обидной слезинкой, проговорила: «Зря аборт не сделала». Потом перекрестилась, добавила чуть слышно, будто хотела про себя сказать, а получилось вслух, и нянечка услышала: «Господи, покарай. И не за то, что бросил.  А за то, что отрёкся и предал, и изменил, как Иуда предал Христа».
   Видимо, родительское проклятие и преследовало всю жизнь семью Валериана своей тенью трагизма; и эта тень иногда касалась и других,  но безвинных людей, которые соприкасались с ними в жизни. Для меня до сих пор остаётся загадкой; как могли дружить эти две семьи. Такие разные, непохожие, противоположные: или уж случай – судьба их свела, или дополняли они друг друга.
    Валериан Бочонков из этой дружбы извлекал пользу для себя. Как клещ – кого бы ни коснулся, из каждого готов пить кровь, выгоду иметь, без выгоды он и шагу не делал.
    А Обручёв не чурался этой дружбы – видимо, он хотел облагородить Валериана – всё таки, какой ни на есть – человек же.
    Ошибался Обручёв. Ибо человеческое общество состоит из Человеков и человекоподобных существ. Последних создала природа только похожих внешне на Человека, а нутро у них мерзкое, не человеческое, гадкое, звериное, тупое.
Тщетен труд Человека в своём благородном стремлении, да, и хотя блажен в непонимании тщетности труда своего; ибо не видел я результатов оного, хотя и пожил немало и присматривался внимательно к подобным явлениям. И не мог разглядеть, и заметить; да дай Господь, чтоб я ошибся в понимании и видимости. Да, возможно, мой читатель знает, и видел такого перестроенного человека в Человека: что из гадкого утёнка вырос благородный лебедь. Ох, Господи, помоги ты нам справиться с такой задачей всего человеческого общества.
    С Валерианом и его женой Галиной я встречался мало, разве что по службе. И потому в первое время не замечал за ними каких-то положительных и запоминающихся черт характера.
    Впервые я встретил это семейство на школьной августовской ярмарке в районе: где шла распродажа школьных ученических принадлежностей и одежды.
    Бочонков приехал в райцентр на бензовозе, поставил его у родственников в ограде. С родственниками жены изрядно выпили, и навеселе он пришёл на базарную площадь.
   Коммерсанты торговали вовсю. Что тут только не было, и откуда, что взялось: полки ломились от вин, фруктов и одежды на любой вкус и возраст. Я пристроился сзади семьи Бочонковых, и краем уха слушал их разговоры.
    -  Ты люби меня «крепче», я «чё хошь» тебе куплю, - хвастался он перед женой. Она шикала на него, чтобы говорил потише, но Бочонков распалялся ещё пуще, лез в кураж, - я покажу вам, как надо жить; интеллигенты, Человеки. Ишь, умники голозадые, голодовки они объявили, лежат по кабинетам: берите вёдра, да айда коров доить, телят поить, на трактора и на автомобили идите. Ишь чё захотели; на нас дураках в рай въехать. Ни чё не получится – мы тоже стали дюже вумные. Вот, вам! – он поднял над головой правую руку со скрещёнными пальцами ввиде фиги.
     Жена уже дважды относила узлы и коробки в бензовоз, а потом сказала:
    -  Поди, хватит, а то сидеть нам будет негде.
   На что Бочонков ответил:
    -  Не всё на персональном бензовозе кататься! Вон в автобусе уедешь с интеллигентами. Он при этом подленько хохотнул и состроил, какую-то неопределённую улыбку на лице, от которой повеяло мерзостью, чванливостью.  Которой возносил себя на ту ступень духовного превосходства, которого не заслужил, и которого не достоин.  Но вот случай возвёл его на эту высоту мнимого превосходства, и, он, заняв это место не поправу: кобенился, куражился, выкобеливался.
    Я подумал; что вот сейчас, при всём честном народе,  Бочонков, в сопровождении жены и дочери, нагруженных покупками, крикнет: «Шире улица раздайся, шайка жуликов идёт, атаман в гармонь играет, шайка жуликов поёт». И как бы совпадая с мыслью, Бочонков подошёл к прилавку музыкальных инструментов, взял на пробу трёх рядку, и проиграл: «Последний сёдняшний денёчек, гуляем с вами мы, друзья».   
    Не угадал я намерение Бочонкова, но подумал, сверкнувшей мыслью: «Это, что? Бочонков осознал, предчувствует, догадывается скотским, своим умом, звериным чутьём почувствовал приближение конца неправедной жизни. Жизни не по совести; или так просто у него получилось? И тут я заспорил сам с собой: «Нет ничего в мире случайного; уж если, что говорят, то это зачем-то говорят. Только нужно внимательно слушать, старательно анализировать и стараться вникнуть в суть услышанного. Как говорил брат Яков: «Природа наградила человека умом познания, а ты приобрети ум аналитический, и это будет твоё второе превосходство и отличие от скота. Что и обязывает тебя быть Человеком.
   На что я ему и ответил:
    -  Как это верно, неоспоримо, и так необходимо растерянной России. И дополнил бы к этому, что современной родине  нужна идея – быть Человеком. И строить цивилизованную жизнь, цивилизованную экономику, цивилизованную политику, цивилизованную духовность и быт. В какую сторону пойдёт Россия – это не важно; в социализм, коммунизм или ещё куда – лишь бы люди были Человеками. И строили цивилизованную жизнь – без звериных и беспощадных законов. Из всех прошедших формаций лучшей был социализм по пути к коммунизму.
    Бочонков приобрёл ещё и видеокамеру, пообещал дочери:
    -  Как будешь учиться на отлично, то подарю её тебе на день рождения.
Своё слово отец сдержал, и дочь оправдала его надежду.
Я об этом узнал случайно.
    Как-то я опоздал на автобус, решил искать попутную машину и дошёл до берега Ануя. Июльская жара загнала меня в воду, и я долго наслаждался влажной прохладой, испытывая огромное наслаждение и радость, такой редкой в моей жизни, и потому ощутимой и запомнившейся.
 Вскоре на песчаную отмель, где я купался, подъехали два бензовоза: это были Обручёв и Бочонков со своими детьми, которые тут же попрыгали ко мне в воду.
    Бочонков под кустом стал сооружать застолье, выставил литр водки, канистру пива и всевозможной закуски.
   Обручёв стал таскать ведром воду из реки и поливать раскалённые бока бензовоза, потом вытащил из-под сиденья палатку, и, смочив её в воде, накинул на цистерну, потом умылся сам и засобирался ехать. Я напросился к нему, он меня взял. И вот мы уже в пути.
 Валериан остался у реки. Я задал Николаю несколько вопросов, и он мне поведал:
    -  Мы с Валерой работаем уже несколько лет на бензовозах. Вы же знаете, что в жару цистерна сильно нагревается и от неё нагревается и бензин. При нагревании бензин расширяется и создаётся огромное давление и бензин старается выйти наружу через прокладки в крышке горловины, и течёт по бокам цистерны. Бензин может попасть и на выхлопную трубу машины, и тогда пожар неминуем. Я вот у каждого водоёма останавливаюсь и остужаю цистерну. Иногда сливаю часть бензина в бак машины, а кладовщику потом говорю, сколько я взял. Хотя мог бы об этом и не говорить.  Так как уровень бензина в жаркую погоду всегда будет выше метки, что имеется в горловине цистерны.
    Валерий такой бензин сливает в отдельную канистру, и тут же, на трассе продаёт частникам, а деньги в карман. Когда кладовщик проверяет его цистерну, то оказывается, что бензин в цистерне ровно по метку, ни на грамм выше.
     А когда в течение ночи бензин остывает на складе, то его уровень понижается. А значит у кладовщика недостача, и ему на шею.  А Валерий, как говорится, пьян и нос в табаке. Эта подлость усугубляется ещё и тем, что он делает это не только на глазах дочери, но ещё и настойчиво приучаете к мошенничеству. А вот чем помочь? Не Валерию, конечно, дочь бы его спасти. Нравится она нашей семье, особенно сынишке, общаются они постоянно. Хороша девочка, красавица из неё вырастит, и смышленая очень. Хоть и первый класс окончила, а учитель не нахвалится ею, Сын вот в одном классе учится, всё рассказывает про неё.
     Валерианов бензовоз в этот раз, поздно вечером, притащили на буксире трактором. Перевернулся в пути, да как-то ещё не сгорел, слава богу, да и сами не покалечились. Объяснял потом, что его инспектор у реки засек, не велел ехать.  Хотел права отобрать, да откупился: сунул пачку, тот и отстал. Такой попался. Другой встреться, так в милицию бы увёз. И ЧП бы не было. Да, что теперь зря говорить – поздно.
Валериана выгнали из гаража, и он ушёл скотником на молодняк. Лет через пять слухи поползли по селу. Бочонков стал обменивать рослых двухгодовалых телят на одногодков. Выгоду определяли на глазок, а разницу делили пополам с хозяином. Зажил Бочонков опять припеваючи.
   Дочь его Татьяна, тем временем, подросла. Из всех увлечений хорошо освоила видеокамеру; снимала эпизоды из сельской жизни. И крутила эти плёнки дома. Попал на плёнку и сам Бочонков; один раз со стадом на горном лугу, среди обилия цветов. Второй раз в пьяной компании после обмена сразу шести частных годовалых телят на шестерых двухгодовалых быков. И хотя эти снимки были и без комментариев увиденных и заснятых эпизодов автором, но при желании можно было легко догадаться и изобличить.
   Но Бочонкова разоблачили и без плёнки и выгнали с работы. Жена деньги у Бочонкова конфисковала за этих быков. И, вскоре, он от постной жизни загрустил, но просматривая однажды плёнки у дочери, и увидев себя в кругу мошенников, он воскликнул:
    -  Молодец, дочь. Вот где деньги и власть над жульём.
С тех пор он стал присматриваться к тем людям, которые живут не посредствам, и резко выделяется от соседей.
   Привлекло внимание усадьба прораба. Тот после техникума работал в колхозе пятый год, а уж отстроил всё заново, и машину купил, его жена в магазине торговала. А дома по ночам продавала палёнку. Заставил он Таню заснять и это на плёнку. К тому же прораб по совместительству работал осенью на комбайне на обмолоте хлеба. Ну, не патриот же колхоза наш прораб. Стал и за ним следить и засек. Приехал прораб тёмной сентябрьской ночью на комбайне домой. Остановился у забора. Бочонков штаны надёрнул, разбудил Татьяну, и к прорабу с камерой. Таня засняла, как прораб выгружал зерно шнеком через забор в бетонированную яму, а потом и уехал опять в поле.  А утром Бочонков пригласил прорабову жену к себе, когда она шла на работу в магазин, и крутанул ей Танину плёнку. Та оказалась не из робкого десятка, и деловой. И без обиняков спросила: «Сколько стоит»?
    Бочонков напрямую выложил: 
    -  «Тыщу» на стол, и бункер в ограду. Плёнку оставлю себе, вдруг, в чём ещё потребуетесь. Вы ж при деле, а я бич, вот я вас и буду бичевать. И ещё, кое-чего, если «хоча» появится, - с гадким намёком закончил свой приговор Валерий.
    Та согласилась, и на второй день обещание сдержала. А прораб при встрече, ещё издали, сгибался в приветственном поклоне перед Бочонковым.
Зажил Бочонков на широкую ногу: были деньги – пил, кончались деньги – шёл на охоту.
    Вот пристроился раз Бочонков с удочкой у реки, против усадьбы бухгалтера. Неделю ходит, вторую ходит – впустую: не клюёт «золотая рыбка». Но, какое-то внутреннее чувство толкало его на эту, казалось бы, бесполезную охоту. Но, в конце-то концов – клюнуло.  Смотрит однажды, как муж бухгалтера приволок две покрышки с колёс трактора К-700. Установил их друг на друга, забетонировал дно. «Зачем это»? – подумал Бочонков и удвоил внимание.  «Неужели они рыбу живую туда запускать станут?  Это вместо аквариума, что ли?
    Ан, нет, иначе всё вышло. Бочонков с Таней засели на берегу с удочками. Смотрят, бухгалтер с мужем по ограде ходит, тут и отец её, и сестра.  «Что они там затеяли: на работе уж надо бы быть? Вдруг подъезжает её шурин на машине, ему ворота открыли, он запятил машину в ограду. Бочонков толкает Татьяну, торопит: снимай всё, что там будет происходить. А та уже пристроилась и сделала несколько кадров от реки, а потом побежала по кустам ближе к ограде. И вернулась к отцу лишь тогда, когда плёнка кончилась. Подошла к отцу, да только и проговорила:
    -  Хлеб привезли, в колёса ссыпали.
   Вечером у Бочонкова на крыльце стоял ящик коньяка.
Бочонков не ударился в загул, а, прихватив пару бутылок с собой, и с Таней пошли на зерновой механизированный ток. Там встретили шофёра, который привозил бухгалтеру зерно. Бочонков напросился к нему прокатиться до комбайнов в поле, а Таню оставил на току.
 В пути Бочонков изрядно угостил  Акима коньяком, и как бы ненароком спросил, как, мол, можно увезти хлеб домой без подозрений. Аким язык развязал и похвастал:
    -  Вот сиди в кабине тихо. Я сейчас покажу тебе фокус.
    На весовой машину Акима взвесили, он отдал квитанции от комбайнёров весовщику, и съехал с весов. Заведующий указал ему, в какой склад заезжать и в какой угол ссыпать зерно. Аким мотнул головой, и заехал в склад, подпятил машину к бурту зерна. Поднял наполовину кузов, не открывая заднего борта. Зерно немного ссыпалось сверх борта. Аким опустил кузов с оставшимся зерном и выехал из склада, а потом и через ворота за территорию тока. Заехав за поворот дороги, остановился, и произнёс:
    -  Вот так лысых стригут, - потом раздухарился и добавил, - ставь ящик «беляка», сейчас отвезу тебе домой.
На это Бочонков назидательно ответил:
    -  Ты и так в обед отвёз одну машину. В тракторные покрышки ссыпали. Не надо больше, а то приметят, попадёшь под подозрение. Органы быстро вычислят, там покруче тебя менты.
У Акимки язык присох, но хмель выскочил сразу, он только покивал головой, и вернулся в склад и ссыпал зерно.
     Татьяна сидела на лавочке и скучала. Отец подошёл к ней и сел рядом.
    Солнце село за дальнюю цепь гор, но в светлых вечерних сумерках всё пока было видно, да вечерняя прохлада бодрила, а окружающий мир порозовел от золотой вечерней зари, и природа играла.
    Вот на территорию тока въехала легковая машина, Москвич – шиньон. Остановилась возле весовой, и из кабины вышел шофёр, потирая ладони, стал присматриваться вокруг. На встречу ему спешно подошёл агроном, а следом заведующий током. С улыбками встретили гостя и стали подолгу трясти им протянутую руку. «Видимо чин», - подумал Бочонков, и, поднявшись, и увлекая за собой Таню, прошли на веранду летней столовой. Прикрыли дверь и стали наблюдать через, тюлью завешенные, окна.
    -  Ну, приступай, - произнёс отец, и Таня направила объектив на гостя с компанией. Потом гость зашёл в весовую комнату. Через недолго от туда вышел агроном, сел в машину гостя, и проехал в дальний склад. Вернулся он через час, оставил машину у ворот, а сам зашёл в помещение весовой.
     Бочонков схватил Таню за руку, и они побежали к этой машине. Тут он быстро отворил заднюю дверцу машины и шепнул:
    -  Снимай, да чтоб видно было.
Таня направила объектив внутрь, там были наложены мешки с дроблёным зерном под самую крышу. И пока отец закрывал дверь машины, Таня сфотографировала и вид сзади с её номером.
    -  Всё, уходим, - произнёс Бочонков. И они спешно вернулись на веранду.
  Едва они уселись, как вышли приятели и стали провожать гостя. И это расставание Таня также засняла на плёнку. Вскоре гость уехал.
    Потом Бочонков выяснил по номеру машины, что гостем у них на току был районный чин – Сливкин. Видимо и его свиньи есть хотят. 
    Вскоре на селе Бочонкова стали не уважать, а больше презирать и бояться. Несуны, воры и мошенники не бросили своего промысла, и не опасались своих руководителей и сторожей, но постоянно стали избегать встречи с Бочонковым. Тот не наказывал, а высасывал кровь вживую, как летучий вампир. Он появлялся незаметно, бесшумно и поражал жертву смертельно. Энергия у попавшего вора исчезала, нервы парализовывались, и он делался безвольным, бессильным и послушным, как смертник.
      Однажды в колхоз пришли два КАМАЗа в разгар уборочной кампании. Нужны были два опытных шофёра, знавшие городскую трассу. В уборку и так каждый человек на счету, а тут ещё нужно было найти таких шоферов. Эту ситуацию разрешил Бочонков, чем и облегчил заботу завгару, и другим руководителям. Он, между делом, показал агроному фотографию шиньона, когда тот  выходил из машины.  Того пронзила догадка и он только и смог спросить:
    -  И, что вам надо?
    -  Я же шофёр, права давно вернули, помог Сливкин, КАМАЗ давай. А дочь на весовую поставь.
    -  А кого же второго шофёром посоветуешь? – и соглашаясь с требованием Валерия, и, как бы прося помощи, спросил агроном Палов.
    -  Вы завезли топлива достаточно на уборку, а заправлять комбайны и один справится, а ты убери один бензовоз, и передайте второй КАМАЗ Обручёву. Мы с ним вместе работали.  Трассу знаем.
   Тот махнул головой и уехал в правление с этими предложениями. А на следующий день Бочонков и Обручёв пригнали из города два новых  грузовика. День они герметизировали кузова своих машин и на второй день их послали отвозить зерно с тока на элеватор. Таню поставили весовщицей на мех-току. Бочонков первые дни присматривался ко всякого рода начальству, и контролёрам, и ревизорам.  Все они яро исполняли свои обязанности, но только в то время когда ещё светило солнце. А потом все уезжали на покой до следующего утра. Хозяев много, а отвечать некому. Это всё наше, но оно же не моё. Что мне больше всех надо? А кому больше всех надо, тот меньше всех спит. Или не даёт спать другим. Это стала всё чаще делать Галина. Она толкала мужа на крупную авантюру. «Что это мы хуже всех живём. Вон у соседей и телевизоры цветные, и компьютеры есть и сотовые телефоны у каждого члена семьи, да и легковые машины в каждом дворе имеются, а то и по две, да по три у иных имеется. А ты, что пальцем деланный. Добываешь только на глотку. Да иногда на тряпки сколько отберу. Таня-то смотри, уж невеста выросла. А приданного одни волоса на голове. Пройдёт молодость, будешь локти кусать, да поздно уж будет. Уж сорок годочков пробежало, а ума, как у четырёхлетнего. Да не вздумай домой зерно привозить, а то попадёшься, как кур во щи. Тут стали присматриваться за нашей усадьбой некоторые. Отомстить тебе собираются, слухи по селу идут. Хорошо если слухи слухами и кончатся, а ну как кто зацепит тебя на крючок. Знать бы надо, что волки в своей округе скот не бьют. Чтобы хозяев не злить. О детях думают, заботятся. Звери, а понятия имеют больше твоего. Понял, что ни будь? Или дурак, дураком и жить будешь дальше». 
   Бочонков так эту нотацию жены воспринял, что, не только пить, но даже и курить бросил. Решил экономить во всём.
   В разгар уборки, зерна скопилось на току много, и председатель встретился с шоферами, чтобы они поработали на отвозке зерна подольше вечером. Обручёв согласился, а Бочонков только головой кивнул в знак согласия. Вроде как выразил согласие, но с неохотой. Мол, ладно уж, так и быть поработаю. Но в голове завертелись свои планы и мысли.
    Эта встреча произошла через неделю ударной работы. Бочонков стоял в очереди на элеваторе. И тут к нему подошёл мужчина средних лет.  Но по виду моложе Бочонкова.
    -  Привет, хлебороб, - поприветствовал тот Валерия.
    -  Привет, привет, - отозвался он, - вы что-то хотели?
    -  Узнать бы хотел: зёрнышко-то от фермера или из колхоза?
    -  Из колхоза. А какая вам разница?
    -  Если от фермера, то разговор окончен. А если из колхоза – то поговорим.
    -  Давай поговорим.
    -  Значит из колхоза.
    -  Значит…. И в чём дело?
    -  Перекупить бы хотел. Как ты на это смотришь?
    -  И сколько надо, и сколько стоить будет?
    -  По гос цене, две с половиной за тонну.
    -  Если я попадусь, то я этими деньгами не откуплюсь.
    -  А твоя цена, какая?
    -  Пять.
    -  Дорого.
    -  Я не называюсь.
    -  Ну, ладно, я пошёл.
    -  Иди.
Скупщик ушёл, Бочонков проводил его глазами, и положил голову на рулевое колесо. Но отдохнуть ему долго не дали. Часа через два ему постучали в дверь кабины. Валерий поднял голову и посмотрел в окно. Перед ним стоял тот же мужчина. Он поманил пальцем, Бочонков открыл стекло и спросил:
    -  Что ни будь непонятно?
    -  Всё понятно. Я согласен. Давай отъедем в сторону и пересыплем зерно в мою машину.
    -  Это долго и трудно, и шуму много. Сейчас я сдам зерно, и поедем к нам на ток, там и нагрузим, и взвесим, и рассчитаешься там сам. И документ выпишут тебе. Только бы весовщица  не уехала домой. Придётся пройти на проходную и позвонить, пока не ушла.
    -  У тебя, что сотового телефона нет?
    -  Так вот, такие мы бедные.
    -  У меня запасной есть.  Возьми и позвони.
    -  Я и звонить не умею по нему.
    - Давай номер телефона, я покажу, как надо и ты поговоришь.
    -  Что ж спасибо.
Вскоре Валерий говорил с дочерью:
    -  Тань, кто с тобой? Сторож? Пойдёт. Посиди на месте и подожди нас. Нужно КАМАЗ нагрузить на сторону. Как не можешь? А слышала наказ матери про легковушку? Ну, вот и хорошо. Жди.
    А когда Бочонков разгрузил зерно, то вместе с клиентом они отправились на ток к дочери.
     На весовой сидела Таня и сторож: разговаривали про жизнь. Бочонков велел клиенту заехать на весы и взвесить машину, а сам взял бутылку водки и вошёл в помещение. Подал бутылку сторожу и промолвил:
    -  Приготовь закуску. Вот выпьем с устатку.
    -  Это в наших силах, землю от пожара уберечь…. Мы мигом, мы многое можем, мы всё можем, отозвался сторож, с радостью стал хлопотать.
    Бочонков сел рядом с приезжим шофёром и проехали под загрузку. А вскоре. Нагрузив машину зерном, вернулись на веса и взвешали гружёную машину. Бочонков остался в кабине, а шофёр прошёл к весовщице. Проверил вес по циферблату, вынул калькулятор, пощелкал кнопками, вынул несколько пачек денег и подал Тане. Та положила их в стол, и шофёр вышел. Вскоре Бочонков вошёл к дочери, а гружёная машина уехала.
 Больше такого случая не подвернулась, и Валерий стал скучать. Но тут закончилась уборочная страда, и новые машины решили переоборудовать под бензовозы.  Чтобы возить топливо на зимние расходы из города. Освободилась и Таня. И Валерий взял её с собой, чтобы на практике показать, как нужно выполнять правила уличного движения. Деньги появились, теперь нужна была машина, и мать посоветовала дочери заиметь права.
    С первым же рейсом Бочонков отстал от Обручёва и заехал на автобусную станцию, узнать, нет ли попутных пассажиров. Такие нашлись: муж с женой отстали от своего автобуса и с радостью приняли предложение Бочонкова.  А когда отъехали на пять километров от села, Валерий остановил машину и потребовал:
    -  Расчёт на месте, – и он назвал цену автобусного билета. Женщина возмутилась:
    -  В автобусе-то лучше ехать, чем на грузовике, что ж так дорого-то?
Валерий не стал спорить и упрекать. А только добавил:
    -  Вы там, от автобусной остановки как будете добираться? На такси? Это тоже деньги, а я вас до дома довезу без хлопот и пересадок.
   На том и договорились.               
На обратном пути Бочонков всё присматривался к людям стоящим у дороги, нет ли попутчиков. Но таких людей  не было, и они выехали за город. Остановились у реки.  Отдохнуть и чтобы полуденная жара спала. Они умылись и присели в тени кустов и стали учить правила уличного движения. У Тани была удивительная память. Чем отец сильно гордился, и тут она его этим радовала. Отец просматривал учебник и задавал дочери очередные вопросы, на что она легко отвечала. Он понимал, что пора бы ей и вождение преподавать. И когда выехали за пределы города, и где уменьшился поток машин: отец решил передать руль дочери.
    Но тут внезапно у дороги появился мужчина и поднял руку. Отец остановился, и, познакомившись, и узнав, что пассажиру надо доехать до их соседнего села, его взяли в кабину.
     Пассажир всю дорогу разговаривал: то выспрашивал о жизни Бочонкова, то рассказывал о своей жизни. Валерий уяснил, что  Игнат это фермер из соседнего села, большее время находился и работал на своём земельном пае, лето сено готовил. А теперь заканчивает обмолот зерновых. Но получилась поломка комбайна, и он ездил в город поискать запасную часть. Но ему везде объяснили, что промышленность таких частей больше не выпускает на старую технику. И придётся теперь или кого нанимать, или просить эту часть у знакомых колхозных комбайнёров.
     Но это можно как-то решить. А вот дизельного топлива достать труднее.  И если где договоришься, так привезти не на чем. А тут такую цену завернули на горючее, что и выговорить нельзя. Если закупить горючее по отпускной цене, то полученного хлеба не хватит рассчитаться. Вот теперь хожу и думаю, или убирать хлеб или бросить его на корню.
    -  Да, обстоновочка оккупационная, зря ты из колхоза ушёл. Всем вместе жить легче.
    -  Ну, а вы-то не смогли бы меня выручить горючим. Вы сейчас что везёте, дизельное топливо или бензин?
    - Топливо. А тебе сколько надо?
    -  Смотря, какая цена.
     -  Ну, примерно, половинная цена.
    -  На это я бы согласился. А сколько можете дать?
    - У тебя какая ёмкость под горючим?
    - Четыре кубометра.
    -  И где она у тебя стоит. Хорошо бы если не в деревне.
    -  Нет не в деревне. Я живу в вагончике в последнем логу у вашей границы.
    -  А как расчёт? Я в долг не даю.
    -  На таких условиях – рассчитаюсь.
    -  Ну и договорились. Показывай как проехать к твоему вагончику. Да, чтобы не застрять где.
    -  Проехать можно. Я на комбайне проезжаю. Поехали, я покажу.
Бочонков ехать не торопился. Приноравливался приехать по темноте. И всё у него получилось. Игнату он налил полную ёмкость, а в свою цистерну уже возле фермы из водонапорной башни долил воды до верхней метки. Приехал на склад  и слил всё, что было, в ёмкость, кладовщица посмотрела уровень и приняла горючее. А потом взяла документы на горючее, и Бочонков уехал домой.
    На следующий день Бочонков отпросился у заведующего гаражом и уехал с дочерью в город за машиной. Пригнали новую легковую машину. Дорогой Валерий показывал дочери, как нужно управлять машиной. И последнее расстояние от соседнего села Таня уже смело управляла машиной. А когда приехали домой, то дочь посадила с собой мать в машину и прокатила её по селу. Все были рады, и  мать довольная. Хорошо хоть её наука даром не прошла.
    А на заправочной станции получился шум. Когда утром трактора заправили баки горючим, некоторые стали сильно дымить, а некоторые сразу заглохли. Вызвали инженера. Он обнаружил в каждом тракторе вместо горючего – воду. Дал указание воду слить, и заправиться горючим из другой ёмкости. А когда все разъехались, велел заправщице ёмкость с водой не трогать. А сам уехал в районную автозаправочную станцию. Там поделился своим горем с девчатами и те сказали ему, что такое было и у них одно время. Потом додумались, и нашли такую краску на нефтебазе и мерную линейку. Краской мазали линейку и опускали в цистерну бензовоза.  И если там оказывалась вода, то цвет краски менялся.
    Бочонков, толи прослышал об этой краске, толи на время прекратил разбавлять горючее водой. И целый год шума не было. А ту воду на заправке спустили на пол и списали с подотчёта заправщицы.
    Так прошло два года. Таня и Витя окончили десятый класс и стали думать, куда податься. Виктор до призыва пошёл в бригаду и стал работать на тракторе. Права на управление трактором он получил на курсах при средней школе. А Таня посещала курсы шоферов, и тоже окончила их на отлично. А весной следующего года Виктора призвали в армию.
   Когда они были вместе и часто встречались, то привыкли друг к другу, но не сильно реагировали и не придавали этому большого значения.  А как только Виктор оказался среди чужих людей, душа забеспокоилась. В памяти всё чаще и дольше стала появляться и сохраняться образ Тани. И когда он видел девушек в части и будучи в увольнительной видел на стороне, чужих, то не мог найти и увидеть лучше и красивее и умнее Тани. Она всё чаще стала являться ему во сне. Он стал часто писать ей письма. Таня будто проснулась. Его письма так взволновали её душу, что она была готова улететь к нему в часть, если бы это было можно. Она на каждое его письмо писала два письма.  Иногда, не находя ничего подозрительного, она хвалилась «подвигами» отца и перечисляла вещи, которые они приобрели за последние годы. Виктор просил её, чтобы она пошла, куда-нибудь учиться и приобрести себе специальность. На что она ему откровенно ответила, что на специальность жены нигде не надо учиться. А то, чему научил её отец – ей хватит на всю жизнь. Она отлично овладела специальностью изобличать людей и на этом строить свой капитал. Да такой капитал, которого и мужик не заработает.
  Виктор убедительно доказывал свою правоту, и свой взгляд на честную жизнь, и клятвенно обещал ей помогать при её изменении взгляда на своё мироощущение, что будет только положительно влиять на их дальнейшие семейные отношения.
     Однажды он написал, что был в Малом Художественном театре, смотрел постановку «Продавщица цветов». Она ему сильно запала в душу, и он решил в своей жизни поступить, как влюблённый герой в продавщицу   цветов – такие они были разные по интеллекту. Девушка перевоспиталась и они поженились.
    Через год Виктору дали отпуск, и он приехал домой. В первый же вечер они встретились. И в этот же вечер, и в эту же ночь у них зародился ребёнок.
    А после окончания службы Виктор вернулся домой и сразу сыграли свадьбу и крестины сына.
    Виктор хотел пойти на свой трактор, но его вскоре вызвали в военкомат. Чтобы поставить на учёт. А там оказался начальник милиции. Он поинтересовался ходом службы и характеристикой с места службы и пригласил Виктора к себе в отдел. Виктор пришёл и там начальник настоятельно просил его поступить на службу в милицию. Ему посулили дать небольшую квартиру на первое время, а потом и помощь в строительстве нового дома. Виктор согласился. И после оформление всех документов они с Таней переехали в район, и он стал работать участковым милиционером на три села.
    Отношения с тестем испортились, и, казалось бы, бесповоротно. Тёща иногда звонила дочери.   Но когда приходилось Виктору поднять трубу, и отозваться на голос тёщи, та не разговаривала, а лишь просила позвать дочь к телефону.
    Некоторые шероховатости в отношении с родителями тоже появились. Особенно мать не одобряла его выбор. Ей очень не нравился Бочонков, такой пройдоха, вор и мошенник. Она иногда, да и то только при случае и один на один с сыном, высказывала свои опасения за семью Виктора. Она часто применяла в разговоре народную поговорку, что яблоко от яблони недалеко падает. Но это сына не оскорбляло, а лишь ещё больше распаляло его любовь к Тане. Он сильно надеялся на своё убеждение и старание искоренить из жены воровские замашки и одобрительное отношение её к отцу.
   Это длилось целых пять лет их совместной жизни. Эти разговоры могли бы, перерасти в скандалы и ссоры.  Но Виктор имел уравновешенный характер и на самом пике горячего разговора всегда шёл на примирение и обстановка восстанавливалась. А молодость и красота Татьяны, и твёрдость убеждений и честность делали Виктора непобедимым, а всё вместе со временем укрепляло их семейные чувства и отношения. И Татьяна, и Виктор всегда из своих разговоров брали и запоминали только  святые чувства и запавшие в душу слова.
    С этой же целью Виктор иногда рассказывал Татьяне случаи из его следственной работы.  Как бы, между прочим, просил у неё совета в раскрытии преступлений.  Тут Таня раскрывалась полностью и как профессионал давала заключения и определяла виновных. Виктор уж и удивляться перестал её профессионализму в разборе преступлений. Это была её среда обитания в детские годы в кругу своей семьи. Виктор иногда упрекал себя, за то, что он не искореняет у неё воровскую атмосферу в голове. А как бы, усиливает и укрепляет и, вроде как, одобряет её навыки и знания.
     Однажды он поделился своими сомнениями с отцом. Николай только и ответил:
    -  Вот, что я тебе скажу, сынок: человек всю жизнь живёт так и только по тем законам, которые ему вложили родители в его детские годы. В дальнейшей жизни он только расширяет свой кругозор, свои профессиональные знания, а фундамент закладывается с молоком матери и с первых слов, и поступков отца. Он потом во многом изменится.  А основу его содержания будут составлять сила и ум родителей.
    -  Это мне понятно и теоретически, и от вашей практики. Я же не за себя хлопочу, я о Тане беспокоюсь. Как бы мне хотелось, чтобы она не только честно жила, но и разговаривала, и думала честными категориями.
    -  Тебе этого не добиться. Я тебе сказал, что это заложено с рождения и остаётся на всю жизнь.
    -  Да, мне же стыдно жить: я участковый милиционер. Борюсь со злом всю жизнь. А жена думает другими категориями. Я же не могу жить двойной жизнью. Мне-то, что делать?
    -  Давай подумаем. Вот, к примеру: ворона питается падалью, так? Она, что, по-твоему, вредная или бесполезная птица? Чем она хуже других? Это люди так считают, что голубка это мило, а ворона это безобразно. А подумай, зачем мать-природа создала ворону? Я отвечу, а чтобы было, кому падаль собирать. Не будь вороны, и голуби бы заразились вредными микробами и повымерли бы все на свете. И человеку бы обязательно досталось на орехи. Не знаю, могла ли после этого справиться ветеринария с той заразой в птичьем мире, а медицина в человеческом обществе.
    -  Не знаю, отец, что и как бы получилось.
    - И я не могу представить той беды, не будь строгого закона природы, где каждый должен выполнять свою работу, с увлечением и добросовестно.
    -   Так, а с Таней-то что делать?
    -   А ты, что не понял? Вот у медиков есть такая сказка: приходит больной к врачу и жалуется на болезнь. А тот ему и говорит: «Вот нас тут сейчас трое. Я, ты, и болезнь твоя; если ты будешь со мной – мы твою болезнь победим, а если ты будешь на стороне болезни, то я вас двоих не одолею.
    -  Ну, и к чему это?
    -  Привлеки Татьяну на свою сторону в борьбе с преступностью. Пусть учится по вашей части и потом устрой её работать в свой ОВД. Это будет неоцененный работник в краевом масштабе. 
     -  Да….! – сын так удивился такой, казалось бы, простой идее, что и слов не находил. И только потом, когда вернулся домой, произнёс слова учёного человека: «Всё гениальное  - просто».
        Таня в том же году поступила на заочное отделение в Юридический институт. И через пять лет его закончила. И что самое знаменитое и что запомнилось ей на всю жизнь. Она защищала дипломную работу при полном зале и студентов,  и преподавателей, и представителей краевых органов. Так как консультантом был сам ректор института, и когда проверял дипломную работу, и увидел там много фактов и даже снимков при разоблачении преступников, которые она делала вместе с отцом в своё время. То он и организовал такую массовость слушателей при защите дипломной работы своей подопечной.  Защита шла в течение  положенного времени, но потом разрешили задавать вопросы не только членам экзаменационной комиссии, но и из зала. Дискуссия длилась ещё два часа.
       После окончания защиты всех студентов, был организован торжественное мероприятие по вручению дипломов. Диплом с отличием и Золотую медаль получили двое из этого выпуска. В том числе и Таня. А Краевой ОВД вручил ей и медаль - «За активное участие в раскрытии экономических преступлений».
    В семейной жизни у Виктора и Тани произошли тоже изменения. Кроме того, что её приняли в отдел – «Раскрытия экономических преступлений», у них после сына родилась дочь. Сын в том году пошёл в первый класс, а дочь находилась целый год с матерью, но потом свекровь, выйдя на пенсию, забрала её к себе. Как же не взять, если сноха назвала свою дочь её именем.
   Иногда одно слово, или один поступок меняет жизнь или отношения между людьми на все годы. И если это не результат тонкого обдуманного поступка, а простого человеческого, душевного проявления чувств, то это западает в самую душу и навсегда.
      На этом свою повесть я хотел бы и окончить. На волне прекрасного, доброго и вечного. Но жизнь вклинилась и порушила на время эту красоту. А получилось вот что.
      После повторной продажи горючего, Бочонков налил воды в цистерну, и поздно вечером приехал на склад. Заправщица приказала загнать бензовоз в территорию заправки и передала его в ответственность сторожу. А утром, придя на работу, дождалась Бочонкова и провела анализ горючего мерной линейкой, намазанною краской. Краска показала наличие воды. Вызвали инженера и ревизора. Те составили акт, и написали докладную в правление колхоза. Там его вскоре оштрафовали и выгнали с работы. В колхоз он больше не пошёл работать. Месяц просидел дома. Стали приходить друзья, такие же алкаши и не работающие друзья. Часто выпивали. Галина скандалила, но потом устала и смирилась, но пошла другим путём. Стала упрекать мужа в тунеядстве, и посылала его на промысел. Одним словом толкала на воровство.  И поползли неприятные слухи по селу: то у одного, то у другого жителя украли – то овцу из пригона, то несколько кур унесут,  то огород очистят. Потом стали совершаться квартирные кражи.  Люди терпели и молчали. Но всё шло до поры, до времени. Несколько мужиков написали жалобу в Администрацию сельского совета, а несколько жалоб пришло в РОВД.
    Эти документы передали Виктору и Тане. Они приехали в село.  Навестили родителей Виктора.  А вечером пришли к Бочонковым.  Что они там говорили между собой, ни кто не слышал, и потом не узнал. Они вернулись в отдел и доложили о проведение разъяснительно-воспитательной работы среди населения, и, в частности, среди подозреваемых лиц.
     Целый год в селе было тихо и жалоб не поступало: воровства не было.
    Не было в селе и Бочонкова. Никто не знал, где он есть, да и зачем людям об этом знать? Тихо, спокойно, и ладно. Милиции спасибо. Работает, наверное – что ещё надо?
  Но есть в селе и любопытные, и любознательные люди. Ну, а как – мир не без добрых людей.
    Оказалось, что Бочонков скрылся из села на своей автомашине, с ним, вероятно, скрылись и друзья «его однополчане». Такие граждане, как, давно, состоящие на учёте в отделе, Огамов, Алькин и Петров.
    По районной сводке не проходила информация о потере лошадей, как у частников, так и из колхозов. Но по краевой сводке такие кражи проходили.  Особое внимание уделялось о кражах лошадей в соседнем с нами районе. Из краевого ОВД пришло закрытое письмо об увеличении внимания и придания большего старания по наблюдению за криминальными элементами.
Виктор стал ежедневно приезжать на родину. Заходил к отцу с матерью, разговаривал с ними, и  с посторонними, и надёжными людьми. Наведывался и к  тёще. Но та, возможно и знала про мужа, что, но Виктору не говорила, а может быть, и сама ничего не знала, а потому и сказать было нечего.   
    На этот раз Виктор решил ночевать  у отца. Сидели перед телевизором долго. Потом легли спать. У  Бочонковых в доме свету не было, и всё село вскоре погрузилось во тьму.
    -  Кажется, сват Валерий приехал. Вон машину загоняет в ограду, - произнёс Николай. Потом поднялся с койки и, пройдя к кухонному окну, закурил, выпуская дым в форточку.
     - Один или с друзьями? – поинтересовался Виктор.
    -  Не видно, машину в ограду загнали. Знать добычу привезли.
    -  Ну, так, что теперь? Придётся понаблюдать, - отозвался Виктор и тоже пришёл на кухню.
    Вскоре во всём доме Бочонковых засветились окна. Было видно, как мужики взмахивали руками, садились за стол. Гуляли до самого утра. А перед рассветом свет в доме был погашен. И лишь на кухне горела лампочка и из открытой форточки разносилась песня из телевизора, включённого на всю громкость. Николай толкнул сына локтем и мотнул головой в сторону дома Бочонковых. Потом тихо добавил:
    -  Пьяные всегда откровенные и смелые, не стесняются и не опасаются. Послушал бы. Да видеокамеру возьми с собой, может пригодиться.
    Виктор, одевшись по лёгкому, ушёл. Он подошёл к светящемуся окну и стал слушать. Но разговор перебивался песней. Вскоре, видимо, песня надоела, или стала мешать их разговору, телевизор выключили.
 Стало тихо, и было слышно, как говорили пьяные мужики:
    -  Ну, что, братва, - командирским голосом крикнул Валериан на своих подчинённых, те смолкли и подняли на него глаза, - охота прошла сегодня удачная. Угнали и сбыли все десять голов  выгодно. Никто не допустил ошибки. Поэтому деньги от выручки делю поровну на всех. В нашем деле ошибок допускать нельзя: или переловят всех или покалечить могут.  Эту неделю будем гулять. Баб своих смотрите не обижайте деньгами.
    -  Им хоть сколько, всё равно мало, - встрял в разговор Петров.
    - Заткнись, не перебивай, - осадил его Валериан, потом продолжил, - если все будем живы и здоровы, то в воскресенье в обед ко мне. Поедем в посёлок Малиновый. Мне сообщили покупатели, что там фермеры заняты вывозкой тюков сена, работают с темна, до темна. А лошади бродят беспризорные. Табун в двадцать лошадей. И, что заметно, там жеребец весь белый, хорошая примета. Если удачно угоним, то придётся гнать до Чайной горы, там сдадим татарам, расчёт на месте.
Мужики хотели одобрительно крикнуть.  Но Бочонков резко махнул на них рукой и отчеканил:
    -  Тише, братва, расходимся. Идите по домам, бабы, поди, ваши-то живые, ждут вас. Не обижайте их, надёжнее будут вам.  Потом повернулся к Галине, добавил, - ну, что, правду я говорю, а, Галь?
Та погрозила пальцем и с подначкой ответила:
    -  Правда, правда. Добегаетесь за кобылами и жён забудете. Дождётесь, пока за ограду заглядывать начнём. Спохватитесь, да поздно будет.
    - Всё понятно; расходимся. Делайте, что хотите, но чтобы в воскресенье ни в одном глазу.
    Утром следующего дня Виктор доложил начальнику о готовящейся краже в соседнем районе, в посёлке Малиновое. Планируется угон табуна с белым жеребцом. Надо дать хозяевам сигнал.  Чтоб не оставляли лошадей без присмотра.
   Но дома Виктор не сказал Тане об этом, и всё пошло своим чередом.
    Бочонков с компанией приехали в посёлок уже в сумерках. Проехали по улице несколько раз, просмотрели возможные пути угона лошадей, а потом заметили и пасущихся лошадей с белым вожаком. Всё спланировали, и Валерий высадил мужиков в разных местах посёлка, а сам отогнал машину за его пределы и оставил недалеко от дороги в кустах.  И когда стало темнеть, они все направились в лог, где паслись лошади. Тихо подошли к ним, поймали по коню, и забравшись верхом, торопливо погнали табун за посёлок. Стоило бы выгнать лошадей за посёлком на дорогу, и они бы, через несколько часов, были бы за пределами района. Но тут они нарвались на милицейскую засаду. С ними были и хозяева лошадей. Заметив засаду, воры соскочили с лошадей и разбежались по кустам, спрятались, и притихли. Бочонков тоже бросил коня и стал пробираться к оставленной машине. Нужно было, во что бы-то ни стало успеть  добраться до машины, а там можно многое, что наговорить в своё оправдание. Но за ним бежал один из хозяев с собакой. Та вела хозяина следом за Валерием к машине.  А вот и машина видна, ещё момент и Валерий заскочит в машину. Но когда он уже взялся за ручку двери, как появился милиционер и схватил его за ворот. Потом надел ему на руки наручники. Тут и хозяин подбежал. Он громко заругался, и хотел уже ударить Валерия палкой, но милиционер предупредил:
    -  Ни каких побоев, даже, чтобы и синяков не было.
Хозяин трижды свистнул, и его напарники отозвались, а вскоре и пришли к машине.  Окружили вора и ругали его последними словами. Хозяин лошадей обратился к милиционеру:
    -  Послушай, начальник, дай нам с ним поговорить минут пять, больше не задержим. Нам лошадей спасли. А вот у инвалида войны, моего соседа, дяди Вани пропали два коня, он то сено готовил, то дров когда привезёт, да и вообще любил лошадей. И вот их не стало. Он избился весь, ищет их до сих пор. Мы бы с ним поговорили, а вдруг он знает, где те две лошади. Если это рук его дело, так пусть скажет. Мы бы тому помогли.  А он  хоть искать бы не стал своих коней. Мы без синяков поговорим. Ну, разреши.
      - Ладно, но только без побоев и только пять минут.       
 Мужики подхватили Валериана под мышки и отнесли от милиционера на десять шагов, и поставили на ноги. Потом один схватил вора за ноги, а двое сзади его в подмышки, и, охнув, подкинули его над землёй выше головы, и резко ударили об дорогу задом. Тот глухо застонал и сжался в комок. Ни встать, ни говорить не мог.  Мужики подвели его к машине, и затолкнули в кабину, и старший сказал:
     -  Ну, спасибо, товарищ милиционер, за спасение лошадей. А дяди Вани мы поможем сами. Он признался, что он и тех лошадей сожрал, как волк. Спасибо, старшина!   
    -  Мне то, за что спасибо. Надо их милиции сказать спасибо за информацию. Не может милиция у всех граждан лошадей караулить. Вы уж смотрите сами, мужики. Ну, пока, до свиданья. А я этого задержанного обязан сопроводить.  А то, как бы чего ещё не нашкодил.
     -  Не беспокойтесь, старшина,  он теперь не нашкодит, и не убежит. Отпусти его,  будто ты и не видел его. 
    -  Я, что, я ничего, я послушный, я ещё не опытный.  Я только учусь.
Он отошёл немного в сторону.  Вывел мотоцикл и тут же скрылся в темноте.  И Валерий не понял, кто это был, толи милиционер, или кто из их мужиков в милицейской фуражке. 
Мужики собрались и пошли в темноту, по направлению посёлка.
    Подельники Бочонкова собрались у машины, когда солнце уже взошло, и было видна вся окрестность. Опасность миновала. Они зашли в кузов и только тут заметили сжатую в комок фигуру своего шефа.  Его пересадили на пассажирское сиденье, а за руль сел Петров.
  Ехали тихо, чтоб не трясло машину, и домой прибыли после обеда. Завели Бочонкова в дом. Он с трудом переставлял ноги, дошёл до дивана и свалился со стоном.
    - Всё, братва, отжил я. Они сказали, жить мне одну неделю осталось. Узнать бы, кто это нас выдал. Говорят, что информация из нашей милиции поступила. Вы бы прислушались.
    Галина увидела стоящую в ограде машину.  Быстро забежала в дом. Сердце, предчувствуя беду, запрыгало во всю грудь, голова онемела и она не чувствовала своих ног. Увидев хмурые лица мужиков и бледную голову мужа, закаталась в истерическом плаче.
   Когда все разошлись, и жена перестала рыдать, только истерично взрыгивали её плечи, Валерий рассказал всю правду жене. Рассказал и то, что жить ему остаётся до субботы. И, что за эту неделю нужно оформить у нотариуса завещание, на числившееся за ним имущество, на её имя. И просил не сообщать об этом матери до срока. Галя так всё и сделала, но автомобиль мужа оформила на имя внучки, Таниной дочери.  Но слух о безнадёжности Валерия дошла до матери другими путями. Мать не выдержала такого горя и умерла от сердечного приступа в пятницу. Собирались её хоронить в субботу. Но в субботу произошло событие страшнее, которого у нас пока в селе не было.
    Утром Валерий почувствовал сильную слабость во всём теле. Велел жене позвонить Петрову, чтобы он прибыл к нему срочно. Тот прибыл и Валерий попросил его:
    -  Ну, что, друган? Сегодня мне канты. Заведи маю машину и свози меня на гору по Сибирской дороге.  Я на прощание посмотрю на нашу землю, на небо, на природу.   
     Тот охотно согласился, и вскоре были уже на самой вершине горы. Валерий осмотрел, перекрестился, и даже всплакнул.
    -  Как жаль расставаться с этим белым светом….
Он повёл головой по сторонам, и тут заметил милицейский автомобиль, стоящий возле дороги. В машине никого не было. Вдали на косогоре двое срезали с берёзы сучья для банных веников. Валерий не стал к ним присматриваться, а другу сказал:
    -  Из-за таких я жизни лишаюсь. Возьми плоскогубцы. Залезь под ту машину. Порви тормозные трубки и отсоедини ручник. Отомстим хоть этим.
    Потребовалось всего пять минут на эту подлую работу. И они покинули эту гору. Дорога была насыпная. По бокам были глубокие канавы. Спуск был невероятно крутой. И потому они ехали тихо и осторожно.
   Вдруг шофёр услышал долгий тревожный сигнал автомобиля, он взглянул в зеркало и увидел, как на них несётся милицейская машина. Петров свернул с насыпи и поехал полем, на малой скорости это можно было сделать. О эта машина неслась вниз по дороге с огромной скоростью и с зажженными фарами, и беспрерывно сигналила.  Впереди находился перекрёсток с лесополосой. Петров остановил машину и закрыл глаза от ужаса, Валерий с радостью ждал исхода. Милицейский Уазик  сделал опасный поворот, и машина стала переворачиваться, а потом ударилась боком о тополя, и скрылась в облаке пыли.  Валериан толкнул в бок Петрова и произнёс со злостью:
    -  Что слюни распустил? Поехали.
    -  Там кричит кто-то.  Надо бы помочь.
    -  Ты, что хочешь, чтобы тебя по следствиям потаскали. Поехали, хватит, теперь всё. Ты хоть меня живого довези.
   Петров очнулся, и прибавив газу, покинули место аварии. Дома он завёл, совсем обессиленного Валерия, и помог ему лечь на диван.  Подошла Галя. Валерий стал с ней прощаться. Потом замолк и стал остывать. Жена заголосила.  Стала причитать. Стали собираться соседи. Пришли и Обручёвы с внучкой. Женщины стали обряжать покойника.  А мужики собрались в ограде и курили. Вдруг по дороге проехала машина «Скорая помощь», а следом несколько служебных машин. Потом спешно проехало ещё несколько автомобилей.
    -  Что-то, мужики, ещё случилось, - кто-то проговорил тревожным голосом.
 О случившейся аварии вскоре они узнали.  И не только они, а и всё село.  А потом, и весь район, и слух прошёл до Краевой ОВД.
    Валериана похоронили в этот же день, он так и не успел узнать, кого они с Петровым  убили,   а в воскресенье, рядом с ним схоронили его мать.
А погибших в автомобильной аварии Виктора и Татьяну Обручёвых, отвезли на вскрытие в город Белакуриху. И только в понедельник их похоронили на кладбище в райцентре. А на месте гибели им поставили памятник с фотографией.  Первое время этот памятник был не виден, так много было на нём наложено цветов и венков.
         Когда мимо проезжали машины, шофера сбавляли скорость. Снимали картузы, вздыхали и ехали дальше на встречу к своей судьбе.  А когда проезжали милицейские машины, то шофера останавливались, выходили из машин, снимали фуражки, кланялись. Некоторые садились рядом у памятника.  Доставали водку.  Выпивали по стопке и, вздохнув, уезжали, оставляя у памятника недопитую бутылку и кусочки хлеба. Тут даже алкашки дежурство устраивали первое время. И постоянно тут кружились птички, как воскресшие души погибших.
     А когда проходили почитатели Святого Ключа, на девятую пятницу от Пасхи, то останавливались, крестились, как на Святых мучеников, иной раз пели молитвы.

            Июнь – 57 г. Малый театр.  Декабрь – 2000г. 18-03-09г. 
 
   
                ШУТНИК
                Рассказ
     Где бы кто ни собрался в компанию – мужики ли, женщины, или дети, обязательно вспомнят тот ли иной случай из жизни Ильи. Он насмехался над слабостью своих соседей, друзей, или знакомых. Но все его насмешки сходили ему с рук; посерчают одно время, потом сами же  и посмеются над собой или над другом. И только слышишь, бывало: «Илья, расскажи про того, про этого, про вон того. Илья выполнял их просьбу и рассказывал всё подряд, со всеми подробностями. Компания хохотала и прощала его проделки, хотя некоторым это было сильно обидно переносить его насмешки.
      На этот раз мы организовали очередные проводы на пенсию наших колхозников, подошедших по возрасту к этому мероприятию. Были поздравления, и пожелания, и потом перешли в колхозную столовую на званный торжественный обед.
Плотно покушали, изрядно выпили.  Стали петь песни. Потом они надоели и мы, сдвинув стулья, плотнее уселись за столы и повели беседу о прошлых годах. Илья сидел в углу зала, и слушал рассказы мужиков, и сам про себя улыбался. Видимо замечал в речах товарищей враньё, или незаслуженную похвалу. А когда все  своё рассказали и затихли, кто-то спросил:
    -  Илья, а ты помнишь деда своего. Я что-то про две горы слышал. А точно не знаю.
Илья кашлянул для порядка, и стал рассказывать:
    -  Дед мой был очень бедный крестьянин, и не потому, что ему мешали жить нормально.  А просто не хотел себя утруждать, берёг здоровье, чтобы не корчиться, и не ходить лечиться по знахаркам. Тогда же ни врачей, ни больниц тут не было. Это только советская власть всё придумала и наделала. А тогда же, как себя сбережёшь, тем и радуйся. Имел дед одну корову в хозяйстве, сена ей готовил мало. Только, бывало, привезёт один воз во время отёла коровы, а потом иди, матушка на свободу. И добывай себе еду, если есть хочется. Она и ходила по дороге, где мужики сено возили на лошадях, и подбирала потерянное сено. К вечеру домой приходила, а как же, ведь доиться надо. Ездили наши мужики на базар в Усть-Пристань, там дёшёво рыбу продавали. Наши мужики, то за шерсть, то за масло меняли, а кто и овощи возил туда.  Ездил туда и мой дед. Подружился там с одними мужиками – он умел в компанию залезть. Как пальцем без масла в это самое место. А тут случилась засуха – ни хлеба, ни сена. А значит и с продуктами туго случилось. Дед поехал к рыбакам: занял в долг рыбы, а те просят у него сена за это. Что делать? Если сказать, что у него и в доброе-то время сена не было, и дать, мол, нечего. Так рыбы не дадут. А он отвечает, мол, приезжайте, уж выделю пару возов. Посулил и уехал домой.  Рыбу привёз – семью накормил, и засолил, и наморозил: на всю зиму хватит.
    Через недолго приезжают рыбаки за расчётом. Спрашивают у людей, как найти моего деда. Им указали на его усадьбу. Они подъехали, смотрят: корова на голых кочках стоит, и грустно думает, как до весны живой остаться.
     Гости переглянулись, заговорили меж собой: «Какое тут может быть сено,  когда своя коровёнка жизни не рада». Ну, хозяину про это ни слова. Заходят, здороваются. Их за стол приглашают. Гости своё угощение достают, и четок водки. Вечер провели весело. Дед им анекдоты давай рассказывать, те довольны. А утро вечера мудренее. Встают гости, во двор выходят, лошадей запрягают, за сеном собрались. И спрашивают:
       - Ну, что, хозяин, где сено-то у тебя. Мы ж за сеном приехали.
А дед им отвечает:
    -  Да, вот оно сено перед вами.  Вот они два стога – а сам указывает рукой на две горы, одна остроконечная, и высокая, а другая пологая и ниже первой, - вот первый, не начатый стог – это кума Назарки, а второй, что начатый – это, значит,    мой стог, так вы из моего стога и накладывайте.
Гости сначала хотели ругаться. Или даже морду, такому дружку набить. Да потом одумались, осмотрели ограду, покачали головой, и, посмеявшись, что попали на такую дешёвую удочку, и уехали домой.
 Тот, кто знал эту историю, улыбались, а остальные хохотали.
     -  А, правда, что Стекольниковы килы детям сажали?
     -  А чёрт их знает.  Я уж тогда в школу ходил. Вот как-то приходит к нам тётка Полина, жалуется матери, что Стекольниковы на неё серчают: ребятишкам килы сажают. Да слух ходит, что многих они уже наградили.
     Я про старуху не знаю, а на деда мы серчали, за то, что он строго сторожил колхозные арбузы, и нам не позволял и сам ни одному не дал, ни одного арбуза. А соседка продолжает с мамой разговаривать:
    -  Вот если бы кто деда в речке искупал. А бабке его в рубаху бы оправился, тогда они лишаться такой способности. И с нас забота такая свалится. Кто бы это нам помог избавиться от такого наказания? – а сама посматривает на меня, как бы помощи просит. Ну, я промолчал, а тёте Полине подмигнул глазом.  Та благодарно кивнула головой и тут же ушла домой.  И вот в субботу вижу, Стекольниковы баню топят. Я наблюдать стал. Смотрю, бабка в баню пошла. Я подкрался к предбаннику и наблюдаю. Вот она чистую рубаху положила на скамейку.  А в грязной зашла в баню, чтобы её там постирать.  Ну, я, не долго думая, а к этому был уже готов, тихо её рубаху беру, выношу за угол и оправляюсь, а потом свернул её, как была, и на место положил. И дай бог ноги.
     Смотрю, женщины собираются у брода речки, коров дожидаются. Ну, они так всегда собираются. Новости послушать, от себя, что рассказать, ну мало ли чего.   А как коровы подойдут, они каждый свою корову встречает и гонит домой. Вот думаю, зрители собрались. Пора спектакль ставить. Бегу тропинкой – вижу, сторож сидит, охраняет колхозные арбузы, а сам сидит в тулупе, на ночь собрался. Деревянную трубку во рту держит, машинально губами почмокивает. Дымок попыхивает.  А сам дед в глубокой дрёме находится. Ну, вы это знаете, что это такое – и не спишь, и ничего не слышишь и не чувствуешь. Я на цыпочках к нему подкрался со стороны спины, сел на землю, ноги в коленях сжал, рукой махнул, бабы заметили, ждут. Я, как ноги выпрямлю, и с силой бью деда в спину пятками. Баба рты разинули, и застыли на месте. Потом видят, как дед полетел в воду.  А тулуп над ним трепыхается.  Не дед, а словно беркут над водой летит. А когда в воду упал и вскрикнул, и воды в рот набрал. А трубку зубами держит. А когда на ноги встал, да воду изо рта стал выпускать, а вода струёй из трубки стала выскакивать. Табак в чубуке зашипел, а дед головой вертит, не поймёт, что с ним случилось. Только видит, что на берегу, женщины со смеху за животы схватились, и хохот подняли на всю «Свинуховку».  Не успел дед из речки на берег выбраться. Да тулуп снять. Да бабы ещё  не прохохотались – а тут с руганью и проклятиями его бабка бежит. Дед думает, что она ему на выручку спешит, а она с того берега и в воду прыгнула. Рубаху с себя стаскивает. А тётя Полина рукой указывает и кричит ей: «Будешь знать, как килы детям ставить». И только после этого остальные бабы разглядели, что бабка-то вся испачканная. Рубаху в руках держит, а сама в воду с головой опустилась и отмывается. Бабы, когда поняли, что это ей в наказание, так расхохотались, что иные на песок попадали. И долго ещё тот хохот стоял. Даже подошедшие коровы остановились, и глазищи свои вытаращили, и стоят. Если бы они поняли, в чём тут дело, то и они бы смеялись вместе со своими хозяйками.
    -  А, как дела с килами? – спросил я, когда мы все просмеялись, и некоторые мужики стали закуривать.
    -  А ты вон у тёти Полины спроси, она должна была знать.
Я повернул голову и вопросительно посмотрел на старушку, бывшую тётю. Так кивнула головой, вытерла смехотворные слёзы,  и ответила, - Бог миловал, больше дети не болели.
Мы опять засмеялись….
  Я пересел ближе к Полине, рядом с которой сидели дед Павел, баба Катя, Мария Алексеевна и другие женщины.
    -  Стекольников-то долго серчал на Илью? - стал я допытываться у Полины.
    -  Тогда старики мудрые люди были. Посмеялись над собой же и не вспоминали.
    -  А вы ещё к нему, с чем обращались?
    -  Да было дело. Жила тут семья Миссурины, такая. Старшие братья и сёстры свои семьи завели, разошлись из дома, родителей бог прибрал, остался младший сын Ваня. В колхозе на разных работах работал – бедный был.  А бедные, что кролики - завсегда плодовитые. Чем меньше еды – тем больше едоков. Вот сейчас присмотрись на людей.  Никто не голодует, а детей нет. Дай им всем жить богато. А богатство то нажитое ими после и достаётся чужим людям. Ушёл сегодня человек в мир иной, назавтра всё разволокут: и кто? Да не бедные же: им - то совестно, то не охота.
    -  Это я смог  уяснить, спасибо. А, что с Ваней?
    -  Ваня остался жить один. Ну, а природа всегда заставит найти пару себе. Ну, и  ему нашлась. Подходили друг к другу. Год прожили, дочь родилась, два прожили ещё одна. Едоки прибавились, а еда нет. Пошёл Ваня по дворам подрабатывать. Кому огород посадить, кому навоз из пригона выкинуть, кому картошку выкопать. Ну, у старательных людей всегда работы много: без посторонней помощи не обходятся. А у нас, как оно делается? Кроме оплаты за труд, в конце дня, завсегда выпивка. Ваня и пристрастился к алкоголю. Когда дойдёт до дома,  а иногда и на дороге свалится, и спит. Так-то бы чёрт с ним, да дети видят это, и смотрят на него, и игры начинают придумывать про пьяного Ваньку. На воспитание влияет это. Прихожу однажды в семью Ильи. Отцу, матери рассказываю о своём беспокойствии. Что надо бы на Ваньку повлиять. А, вот, как и не знаю? Добрых слов не понимает: и жена ругает, и я сколько раз его срамила. Мы посидели, погоревали, с тем и разошлись.
     На следующий день пьяный Ванька возвращался с помочей, не дошёл до дома. На лужайке свалился и уснул. Жаркий день был. Ванькина голова вся мокрая от пота. Илья увидел его, вспомнил нашу озабоченность, и решил. Пришёл домой, открыл дверцу дымохода, нагрёб в ковшик сажи, подошёл к Ваньке и натёр его потную голову сажей. Вы же знаете, что Ванька хоть и русый, а волосы у него кудрявые. А глаза у него большие, а губы красные и толстые. Проспался Ванька, домой пришёл. В хату заходит и к столу садится, а дети как увидели отца и заревели в голос. Жена услышала детский плач, и в хату бегом, к детям на помощь. Уговаривает их, спрашивает, что это вы тут плачете, а те слова выговорить не могут, ручками на отца показывают, к матери прижимаются.  Та, как увидела лицо мужа и оторопела враз, слова сказать не может. Тоже испугалась: откуда тут негр появился? А Ванька на них заругался, и кричит: «Вы, что все рехнулись, что ли? Вы, что отца не узнаёте? Жена в чувство вошла; оставила детей, подвела мужа к зеркалу: «Посмотри на себя». Ванька глаза выкатил, губами шлёпает, а слова сказать не может. Потом кое-как пришёл в себя, и говорит: «Надя, я и сам себя не узнаю».
    -  Ну, и что потом? – осведомился я.
    -  Не пил он долго, пока дочерей замуж не раздал, да Надя живой была.
Павел потёр переносицу, посмотрел на Илью, спрятал улыбку и заговорил:
    -  Мы с ним вместе на вечеринки бегали: то в клуб, то просто по селу ходили. Оно ведь как получается-то.  И погулять охота.  И без ужина оставаться неохота. Родители оставляли еду детям, а сами ложились отдыхать. Илья ходил с сестрой на вечёрки, и когда вместе возвращались, то садились ближе к окну, чтоб свет не зажигать, доставали из печи миску с супом и вместе кушали. Иногда варили и мясо. Тогда они делили пополам мясо и съедали. Брату мысль пришла в голову. Прибегает чуть пораньше сестры, съедает сначала мясо, а потом и суп кушает.  А в миску бросает суконную варежку. Сестра приходит и садится ужинать: суп поела, приступила к мясу, а кусок ложкой не разрывается. Она берёт в зубы и начинает кусать, и тут только обнаруживает, что это не мясо, а варежка и шум подняла, заплакала. Отец хотел ремня всыпать.  А сына и след простыл.
       А вот случай был. Весна пришла: мужики ограды метут, городьбу поправляют, а женщины  к Пасхе готовятся: яйца красят, «паски» пекут. Илья был у нас, заметил, что мать моя тесто мешает в квашне, и говорит, что у них будет тесто пересаленное, и пасхальный пирог нельзя будет, есть, я отучу их от религии. Самодеятельность не посещают, а Пасху справляют. Мы плечами пожали, и он ушёл.
    Соорудил на лицо чёрную маску, против рта, носа и глаз отверстия вырезал и подошёл к окну.  Смотрит, сестра тесто покушала, и решила добавить соли.  Взяла пачку и поднесла над квашнёй и сыпать начала тихонько.   В этот момент он стукнул в стекло пальцем и лицо в маске к окну приблизил. Сестра слова сказать не может: чёрт же в окно-то смотрит.  А соль-то из пачки сыплется в тесто. А как вся высыпалась, чёрт и скрылся за угол. Сестра перекрестилась, заметила, что никого нет, и подумала, то ли правда чёрт приходил, или ей так помстилось. Отбросила пустую пачку, и начала тесто месить обеими руками. Зашла мать взяла квашню и унесла на печь. Чтобы прогрелась, да поднялась пышнее.  Всю ночь мать с дочерью возились со стряпнёй. И мы тоже и всё село этим занимались и по сей день много людей эти пасхальные караваи пекут.
      Утром ходим по соседям, поздравляем с Пасхой, при встрече приветствуем: «Христос воскрес», а другой отвечает: «Воистину воскрес». Ну, пришёл и я к соседу. Поздравил с праздником, вижу все у них надутые. Ругаться, не ругаются между собой, и не весёлые все.  Спрашиваю, что же вы не рады празднику. А мать их отвечает: «Да, вот Манька тесто пересолила. Придётся новое тесто готовить».
     -  А у нас в сельпо случай был, - видя, что мы замолчали, заговорила Алексеевна, - мы с ним в сельпо работали. Он после армии работал продавцом. А как он нас из кабинета выгнал, вы слышали. Как мёдом нам стулья вымазал, а мухи налетели и нас чуть живьём не поели. Я бухгалтером работала. Он часто пил, а мы с председателем ругали его. Вот решил он нам план выручки сорвать. Сам плохо работал и решил другому магазину дело испортить.  Прихожу на работу, слышу ругань возле дверей другого магазина. В чём дело? Смотрю, а над дверью рой пчёл крутится. Продавцы боятся отмыкать дверь. Не знаю, что и посоветовать. А председатель и говорит: «Ведите сюда Илью». Привели, он улыбается. А председатель и приказывает: «Угони пчёл. Это твоих рук дело. Сегодня последний день квартала. План горит. Завтра отчёт делать надо». 
    -  А опохмелиться дашь? И за квартал, чтоб премиальные были. Лады? – выставил Илья ультиматум.
    -  Даю, - отозвался председатель.
Тот сходил, принёс лицевую сетку, снял вывеску, которую он вымазал мёдом рано утром, и отнёс за тарный склад и положил под плетень огорода. Пчёлы все до одной за ним улетели. Работа продолжилась. А вечером председатель принёс бутылку водки и с ним же и выпили. Мир восстановился.
    -  Да не совсем, - встряла в разговор Катя, - я работала там уборщицей. Работа моя была в основном вечерами. Полы помою. Всё приберу, и работа вся. А утром-то, что воды свежей принесу. Графины наполню. Это зимой хлопотно – надо было по всем магазинам и в конторе печи топить. А летом проще.
    Ну, вот как-то после работы вижу все невесёлые продавцы, а Илья ещё и ругается.
      -  В чём дело? - спрашиваю Илью. А он уже знал, и говорит мне:
    -  За невыполнение квартального плана нас всех лишили премиальных. А вон конюх с председателем премии получили. И вон пошли на конюшню обмывать.
Я пожала плечами, успокаиваю его:
    -  Они начальство, им виднее.
    -  Поглядим, кому виднее и что виднее, - хмыкнул он и ушёл. И я ушла. А утром прихожу, и вижу – у тарного склада и конюшни двери открытые. В тарном складе конюх лежит. Пьяный – лыка не вяжет. Я его разбудила, чтоб шёл домой. Пока с ним разговаривала, слышу, у конюшни смех разносится.  Переговариваются люди: «Так ему и надо. Это илюхина работа». И опять смех. Я подхожу к двери, смотрю, вижу, председатель пьяный лежит. И не шевелится. Руки ноги разбросил в стороны и на сене спит. А штаны расстегнуты, и его богатство обхвачено душкой амбарного замка, и замок замкнут на ключ.
    Проснулся председатель, голову поднял, руками за штаны, закрыть старается, а не получается. Люди отошли от стыда подальше. Подошёл конюх, переговорили, как избавиться от замка. Это просто делается.  Да ключа то нет. Сходил конюх за Ильёй. Тот пришёл. Председатель упрашивать стал. Тот свои условия выставил. «Я ухожу, передайте магазин другому человеку без ревизии». Пришлось согласиться. Илья выбросил ключ на пол и ушёл. А председатель освободился от замка и ушёл домой. А на следующий день вернулся, как ни в чём не бывало. Слух дошёл до районного начальства. Хотели его выгнать с работы, но свидетели все промолчали,  не хотели связываться.
     Катя замолчала, остальные и смеялись, и переговаривали меж собой, и восхищались его шуточкой. Потом разговоры переменились. И я перешёл ближе к Илье и стал ему задавать вопросы:
    -  И куда вы подались после магазина?
    - Много где был. Тут Косинов организовал курсы механизаторов; принимали всех желающих, и стипендию платили, он выпил и продолжил:
     - Работа механизатором меня не прельщала, ну, а что я теряю? Год буду стипендию получать и того довольно. Колхозники и такого сроду не получали, и сейчас не получают. А там и специальную одежду давали.  Что ещё надо?  После уборки учёба началась. И стали учиться.
    К зиме стали мать с отцом меня заставлять жениться. А мне без женитьбы хорошо.
    -  А как же ты мог терпеть без бабы? - спросил Антонович.   
    -  А что мне терпеть. Я стал по вдовам ходить. Потом за девчатами стал ухаживать. А они дружить не против, а вот, как дело до «хочи» доходит, так они вдыбки. Ты, говорят, сперва замуж бери, а потом хоть «ложкой хлебай». А я ещё не нагулялся. Так я присмотрелся к одной девахе. В годах уже, а немного свихнутая, и потому одинокая. Я к ней прилобунился. И с честью досталась, и никаких «замужей» не теребила. То, что сейчас молодые творят, я тогда с ней делал, что хотел. Нестандартные способы с ней испытывал. Она говорит. Что нехорошо так делать – муторно и больно. А я ей отвечаю.  Что все так делают. Не пойдёт же она выяснять, как надо и, как не положено. Да и кто ей дурочке поверит. На работу не годная.  Разговаривает плохо.  Много чего не понимает.  А в постели – очень даже горячая была.
    Ну а дома ругать стали и настаивают жениться на стоящей девушке. А мне волю терять неохота. Тогда мать и говорит: «Если жениться не желаешь, то топи сам баню и стирайся. Я решил, что с этим я справлюсь. Стал баню топить каждую субботу.  А ещё до этого повадились в нашу баню соседи Голопупкины ходить. И пока баня выстаивается, они быстро парятся, моются и убегают домой. Пока баня выстаивается,  в ней жарко очень и дымом воняет. Не жалко такого жару, но ведь на них надо воды мне наносить.  И дрова лишние расходовать. А мне их самому пришлось готовить. По-соседски как-то неудобно замечания делать, а совести видимо нет. Намекнул я несколько раз.  Так они и ухом не повели. И как только дым идти из бани перестаёт:  так они вот   тут, как тут.   
      Думаю – надо отучить. А как? Додумался кое-как. Истопил баню, распарил веник, полок смочил горячей водой, и насыпал на него молотый красный перец. А сам пошёл к соседским  ребятам, приглашаю на концерт. Те верили мне: если приглашаю, то будет на что посмотреть и посмеяться. Приходим ко мне на крыльцо, сидим, ждём. Смотрим, пошли муж с женой в мою баню. Слышим, жару поддают, париться стали. А потом смотрим, мужик из бани выскочил, и нагишом побежал по снегу к реке, хозяйство его из стороны в сторону болтается. А следом за ним и жена его бежит с распущенными волосами. Добежали до реки и с берега в воду. В то место, где я Стекольникова купал. Друзья мои со смеху по земле валяются. Немного стали успокаиваться, спрашивают: «А что это с ними»? Я им отвечаю: «Новый вид спорта осваивают – моржами хотят быть». А они, как спрыгнули с берега, да в воду попали, и заорали от холода, и быстрей на берег. А перец и впивается в их мягкие места, они опять в воду. И вот так с полчаса из воды, да в воду. Мои родители услышали наш хохот и на крыльцо вышли, и, увидев Голопупкиных в воде, и тоже засмеялись. Потом соседи вышли и тоже стали смотреть бесплатный концерт и долго с нами вместе хохотали.    Вот с тех пор их и зовут «Моржами».
    -  И как они дальше вели себя?
    - Остаток зимы хате мылись, а весной себе в берегу речки вырыли землянку, и баню соорудили, недалеко от нас, такую же, как наша баня.
    Мужики вместе со мной посмеялись и стали посматривать на часы. Подходило время окончания нашего застолья. В проёме двери показался шофёр Мельситов и крикнул:
    -  Кому на «Яму» садитесь, отвезу.  А потом  на «Бирдич» вторым рейсом.
    -  Ну, на «Яму» всегда первыми возят.  А мы всё, как второй сорт, - не то с грустью, не то с подначкой, произнёс Илья, и стал выходить из столовой. Я взял его под локоть и предложил:
    -  Если возражать не будете, давайте я вас на своей машине отвезу, как людей высшего сорта? Сколько вас?
    -  За такси нам платить нечем, разве что трудоднями?
    -  Если ещё, что расскажешь, и того будет достаточно. А я вас каждого до дома довезу.
    -  Нас тут, кажется пятеро. Можем все не войти в легковушку.
    -  В тесноте – не в обиде: поплотнее сядем – все войдём.
Мужики собрались и мы поехали.  Илья всю дорогу рассказывал, и мы громко хохотали. А после, как я вернулся домой, зашёл в свою комнату и записал то, что прослушал в этот раз.
       Будучи курсантами училища, нам парням всем вручили по комбайну. А девушек назначили штурвальными. Со мной работала штурвальной моя будущая супруга.
    Я же вам говорил, что к технике у меня душа не лежала. Поэтому, сколько бы я не делал, и как не старался, всё поломки частые случались. А то и брак в работе допускал. А тогда за качеством уборки строго следили. И свой агроном с полосы не сходил, и бригадир с помощниками раза по три наведывались на полосу. И председатели, то совета, то правления, то ревизоры местные. Ну, к этим мы привыкли: перед ними можно было, и извиниться и шуточкой отделаться. Но часто к нам наведывались и районные представители, и всякие уполномоченные. Все говорили потом на всяких сборах, что «мы тоже хлеб убирали».
     И вот однажды у меня поломка случилась. Лежу под комбайном, подшипник меняю. Рядом наше начальство собралось: молотят языками, ждут, когда я хлеб молотить буду. То анекдоты рассказывают, то новости деревенские, то про атомную войну, то про значение в политической жизни мирового пролетариата. Зачем, думаю, пролетариату мировая политика: ему же судьбой определено работать.  Из этих лекций я уяснил, что выгоднее ближе к политикам прилобуниться, чем к хлебу. Но всю жизнь так и не получилось к ним присоединиться: всю жизнь отработал, то разнорабочим, то на лошадях, то чабаном, пока овец не промотали наши политики.
    Слышу, наши контролёры замолчали, потом мужской, сердитый голос поздоровался и спрашивает: «Вы, что это ворон считаете, рты поразинули, а потери не видите. Я вот по этому следу шёл, и целый сноп набрал колосьев, да и в копнах зерна много». Наши оправдываются и говорят слова, которыми я перед ними оправдывался. А тот шуганул их на три  колена, и в сердцах  кричит: «Кто у вас тут старший»?   Я из под комбайна и отвечаю:
    -  Самая старшая у нас в колхозе, является моя бабушка Прасковья. Что ей передать?
Тот злее прежнего и орёт во всю глотку: «Молчать, шут гороховый. Вылезай, ты, из под комбайна. Акт будем писать на брак в работе».
    -  Это я завсегда готов, писать легче, чем молотить или ремонтировать. 
    Тот акт написал, подсчитал потерю, я в акте расписался, и полез под комбайн. А тот  вдогонку кричит: «В шесть вечера быть в совете, там разбираться будем. А сейчас время не теряйте, молотите хлеб.
     Пока отремонтировал, смотрю, шестой час пошёл. Надо бы молотить ехать, а некогда молотить, надо в Совет идти.
     Прихожу в здание Совета, а там со всего колхоза бракоделов собрали и чистят их по очереди.
    Захожу, вижу, тот уполномоченный за столом сидит, за старшего, видимо, инициативу в свои руки взял. На меня посмотрел, и подковырнуть меня захотел. И спрашивает: «А это ты? И как твоя бабушка? Бракодел несчастный».
    - Да ничего бабушка, жива здорова. Ей, что привет от вас передать.
    - Да, передай, чтобы завтра тебя отправила в районный отдел народного контроля. Вот с этим документом.
Вручает мне бумагу, и я вышел.  Думаю: «чёрт меня дёрнул за язык. Промолчал бы и отпустил бы, хоть и со штрафом, на работу. А то опять комбайн сутки простоит».
       Выхожу на крыльцо, мужики окружили меня, спрашивают – на сколько оштрафовали? Я им отвечаю: «Не оштрафовали.  А велели в район явиться завтра.  Там «премию» дадут, как передовику». Мужики плечами пожимают, а сами улыбки прячут. Ждут, что я ещё скажу.
       Я ничего говорить не стал. Вижу, конь уполномоченного привязан к забору. Подошёл к коню, снял узду, пропустил повод через прожилину, сделал из узды петлю и опять надел на коня. Мужики смотрят, понять не могут, что за наговор я совершил.  Я вернулся на крыльцо, поясняю:
    -  Уполномоченный будет ограду разгораживать, а сельский будет потом загораживать. Те плечами пожимают, с чего бы это. Я им в ответ:
    -  Если не захотят разгораживать, и к вам обратятся, скажите, чтоб штраф сняли с вас. Если согласятся, придёте за мной, я им отвяжу коня. А сейчас пойду домой, рубашку поглажу, завтра за «премией» ехать. Коня своего уполномоченный не смог отвязать, и поэтому забор разгораживали, узду освобождали: не додумались узду из петли освободить без разбора звена. Сельский на меня грех положил, но за мной не послал.
     Из всех «бракоделов» меня только одного в район вызвали. Уполномоченный решил меня, как следует проучить. Даже уборкой пожертвовали, комбайны сегодня простояли. А завтра весь день мой будет стоять.
     Утром прифраерился, напросился к почтальону в телегу и поехал «премиальные» получать.  Приезжаю, смотрю, тут, таких как я много набралось комбайнёров. Вот, думаю, это и есть действенная помощь в уборке урожая. Я с ними поздоровался, занял очередь на приём и пошёл по райцентру прогуляться: людей посмотреть и себя показать. Смотрю, вывески читаю: райком, райисполком, райсуд, райпрокуратура, райпотребсоюз, райснаб, райторг, райком комсомола…. Надоело читать, а сам думаю, а где же «райкомбанёр».
  Не нашёл такого рая и спрашиваю у милиционера: «Скажите, пожалуйста. А что это всё кругом один рай, а где же ад-то находится? А он посмотрел на меня, но сразу понял мой юмор и так же отвечает: «А ты, что первый раз тут, откуда явился»? Я отвечаю, что из села я, из колхоза. Он и поясняет мне: «Вот там ад и находится. Всех грешников бог туда поселил, а тут только святые живут: все в раю». Я сказал ему спасибо и пошёл дальше. А сам всё думаю: «Почему тут все в раю живут? Они что грехов не делают. Или тут вся работа безгрешная. Наказывать не за что. А у нас, что вся работа грешная? И поэтому никогда нам в рай не попасть? Верно, это про яблоко говорят. Или гусь свинье не товарищ?  Ладно, думаю, поплывём дальше.
    А тут увидел я в ограде исполкома белого коня уполномоченного. Думаю, что же сделать?  А как же я перед друзьями отчитываться буду? Скажут, что за премиальными ездил? Так, хоть по стопочке бы налил.      
       Присмотрелся  к толпе, вижу, цыганки  бродят. А возле плетня  цыган сидит на телеге с мальчиком лет десяти.  Подхожу к ним, здравствуюсь, закуриваю, разговор завожу. Так, мол, и так: я в колхозе работаю, да прогорел на уборке. Сейчас на суд вызвали. Секретарь суда мне шепнула, что мне срок причитается, чтобы я готов был. Да вот беда, какая: я сюда на своём коне приехал, а если меня посадят. То куда же я коня дену?  Старик мне и советует, мол, продай коня, а деньги тебе и в тюрьме пригодятся. Я и прошу у него помощи. Как коня быстрее сбыть. Он посмотрел на меня и говорит: «Пошли смотреть твоего коня, если понравится конь, могу я купить». Он берёт с собой мальчика, и мы подошли к белому коню, что был у коновязи возле исполкома.  Он осмотрел коня и говорит, что коня купит. Я спрашиваю.  А сколько дадите? Он говорит, что даст пятьсот рублей. Я никогда не имел дело с продажей лошадей, и не знал истинную цену. Но для солидности, говорю, что мало денег он даёт. Цыган говорит мне.  Что не хочешь, так как хочешь. Ищи другого покупателя. Я махнул рукой и соглашаюсь. Он предложил мне, чтобы я этого коня сам привёл в конец вон того переулка.  Я отвязал коня и повёл вслед за цыганом. Там он мне отдал деньги, посадил мальчика в седло и велел ему ехать до следующего села и там его ждать. Мальчик уехал, а я цыгану говорю, что за коня он деньги отдал, а седло уехало бесплатно. Так ты бы хоть мне устроил музыкальное сопровождение от исполкома, до камеры предварительного заключения, когда меня поведут туда. Цыган соглашается, но просит подать ему знак, когда я буду выходить на улицу. Я сказал, что махну в окно носовым платком. Он одобрил это, и мы пока расстались.
     Когда я поднялся на второй этаж, то там меня уже ждали, и я сразу вошёл в кабинет. Знакомый уполномоченный вёл заседание и сразу представил меня, как злостного вредителя хлебоуборки. А я не вытерпел и отвечаю, что вот вы собрали столько комбайнёров, оторвали их от дела, и тут сделано больше вреда.  Чем мы все вместе взятые допустили браку в работе. А в горах, там чище и никогда не убирали. Тот кулаком по столу ударил и кричит на меня: «Ты, что меня ещё и учить тут взялся. Ты, что нас за дураков принимаешь?» Я опять не стерпел и в ответ: «Очевидное и невероятное, разве кто сомневается в этом.»  Тот подскочил на стуле и ещё громче на меня орёт: «Ты несознательный элемент и не понимаешь значение своевременной и качественной уборки. Ты за всю жизнь не прочитал ни одной книги по марксизму. Да ты и не знаешь, что значит марксизм»,  Я опять не сдержался и брякнул: «Да, ты, и сам не знаешь, что такое марксизм. А ещё нас-то учишь чему-то».
  Они пошептались о чём-то между собой.  И вынесли решение: «Дать мне пятьнадцать суток аресту». Вызвали милиционера для сопровождения, а меня пока в приёмную отпустили. Я к окну подошёл, и вижу цыгана. Достал носовой платок и, отирая пот с лица, помахал им перед окном. Пока пришёл милиционер за мной, цыган уже собрал цыганок и ждал меня на улице. А как мы с милиционером только вышли, как цыганки запели песни, и стали вокруг меня хоровод вести.
     Собралась болшая толпа народа и шла следом за нами до самого здания милиции. Я иду среди поющих цыганок, и в приветствии поднял руки вверх, посвистываю. Возле КПЗ люди отошли от меня. Я осмотрелся кругом и в просвете центральной улицы увидел на горизонте увала,  бегущего на белом коне цыганёнка, в красной рубашке, раздувшейся пузырём на спине.
      После полудня наш председатель, Иван Трофимович, узнав о том, что меня посадили в КПЗ, приехал в райком партии, охлопотал за меня у первого. Тот позвонил, чтобы меня освободили. А председатель меня забрал и увёз домой. И мы уже, находясь дома, решили добираться до моего комбайна, чтобы вечером поработать на обмолоте хлеба. Но нас задержал начавшийся мелкий, нудный дождь. Я остался на бригадном стане, дожидаться возвращения комбайнёров, чтобы узнать, что там, и как. Вскоре пришла машина с комбайнёрами. Они хотели пойти по домам, но, увидев меня, спросили: «Как дела с «премиальными», получил нагоняю?»  Я достаю пачку денег, и показал им. Мужики заговорили веселее. Кто-то крикнул. Обращаясь ко мне: «Обмывать-то будем, или как?» Я ответил, что будем. И мужики никто домой не поехал. Отпустили шофёра, а сами зашли в домик.  Некоторые стали меня поздравлять, и заговорили про обмывку премиальных за достижение высоких показателей на уборке.  Магазин у нас в первой бригаде стоит не далеко от полевого домика.  Я отдал все деньги на водку, а закуска у каждого имелась в своих продуктовых сумках, которые собирали наши матери или жёны.
      Пили мы всю ночь, всю ночь шёл дождь, и только перед  утром перестал. Перестали пить и мы. Потому, что водка кончилась. Мужики стали просыпаться и искать в куче порожних бутылок, бутылку водки. Но такой бутылки не оказалось. Все страдали похмельем, и сожалели и ругали себя, почему же не оставили на похмелье хоть сколько нибудь водки? И ни кому не пришло в голову – догадаться и сказать: что русский мужик  водку на похмелье не оставляет. Пьют, пока есть, и сколько есть. А завтра будет день –  и будет  пища. Теперь каждый мог надеяться только на себя. На всех одному не найти и не выпросить. И потому все пошли по своим знакомым и к своим любовницам.
    Моя зазноба жила на молодёжной улице, я пошёл к ней.  Я плохо помнил её адрес: знал, что её дом был десятым по счёту. Но тогда, хоть убей, забыл, с какого конца надо было вести отчёт. Дома все там одинаковые, как инкубаторские цыплята.
      Ну и пошёл я в темноте по улице и стал считать дома по порядку. Отсчитал десять и зашёл. И не заметил, как хозяин передо мной вышел из дверей и отправился в нужное место. Потом вернулся на крыльцо и долго сидел, и курил. Прохожу я в спальню, хоть не чётко, но различаю, что на койке, разбросав руки и ноги, лежит «моя зазноба». Я тихо к ней подхожу, и давай гладить руками по шее и грудям.  Она томно, так шепчет: «Ну, поди, хватит на сегодня, сколько же можно, перед дождём, что ли?» Я не пойму, о чём это она и давай внимательно присматриваться к лицу. А, что там увидишь, с такого похмелья?    Она глаза сама открыла, да как закричит на весь дом. Муж врывается в комнату, включил свет, и заматерился во весь голос. Топор схватил и на меня. Я в ум вошёл. Стараюсь увернуться и объясниться с ним, что по ошибке я забрёл.  Как вы считаете.  Вас бы убедило моё объяснение, окажись вы в такой ситуации. Я бегаю вокруг стола, а кум за мной с топором. Соскочила кума с койки и к мужу.  Как-то ей удалось топор выхватить, и выбросила его в дверь на улицу. Собаки залаяли, соседи, что за стеной живут, прибежали, уговаривают. Потом кума выскочила из дома, а через пять минут приводит соседку Марью в одной ночнушке, мою зазнобу, и говорит: «Уведи своего «кобеля». Пора жить по-человечески. Сколько ж можно таскаться по чужим углам?».      
     Взяла меня Марья за руку и увела к себе.   Вот с тех пор с ней и живу.  Детей нарожали, вырастили их, помогаем, внуков расти.
    -  Нет, видимо, худа без добра, - отозвался я, и мы расстались. После, я долго ещё не спал, всё переживал по этому случаю. А, что? Могло бы это закончиться трагедией. И тогда ни вы, и ни я не знали бы этой шуточной истории: некому было её рассказать. Шути, не шути, а жить-то надо. Недаром же люди говорят: «Делу время, потехе час».


                СИБИРЯК
               
        Александр Игнатьевич Новичихин обладает изумрудным блеском природного, врождённого, светлого и чистого юмора, юмора безобидного и полезного. Он знает меру, место и такт. Ох, как не хватает этого качества нашей общественности, и никакое богатство скряг несравнимо с достоинством и щедростью и бесценным богатством самородка русского цельного сердца.
     -  Я родился 7 ноября 1938 года.
     - Да, знаменательная дата вашего рождения, - перебил я рассказчика своим восклицанием.
   Тот скупо улыбнулся; с грустью продолжил:
   -  А записали мой день рождения 28 ноября. А почему – не знаю, возможно, потому, что как это, мол, так мог родиться 7 ноября человек у раскулаченного бедняка?  На шесть человек была одна корова и ту отобрали. Всего богатства-то было, что шесть детей. Сейчас за это медали дают, а тогда…. Ну, да, ладно. Наградой отцу было разрешение жить в своей избе и при детях – других и этого лишали; потом наградили участием в войне и представили к чести защищать Москву, и не где-нибудь, и не как-нибудь, а бойцом – с ружьём и в переднем ряду окопов.
      Обратили внимание на настоящего сибиряка  немцы – очень внимательный народ – и наградили множеством свинцовых знаков отличия и разрешили жить дальше. И вернулся отец домой израненный и измученный, но жданный и родной. И перед тем, как умереть, работал конюхом в колхозе – не умирать же с голоду победителю. А окажись русские побеждёнными – быть им всем рабами у немцев. Вот те действительно бы жили, как победители.  А нашу победу, уж который раз, продали, и променяли за амбицию руководства страны.
   И я ему по возможности помогал конюшить эти послевоенные  два года. Мать и сейчас, слава богу, жива; живёт с другим сыном под Бийском.
    Учился я в Соловьихинской семилетней школе, окончил семь классов на пятёрки. Только вот петь не научился и по истории мои мнения  по коллективизации и раскулачиванию не сошлись с учебником, по этим предметам четвёрки были.
    После семилетки решил я приобрести какую-нибудь техническую специальность. И подался за знаниями  в Боровлянское ремесленное училище. Понимаете, на шее у меня , видимо, чёрт сидел и постоянно путал мне все карты, не давал мне устроиться где-нибудь на стороне. И тут – пришёл в училище, а там все места заняли детдомовцы; у них и документы, и льготы, и преимущества, они умели за себя постоять, и государство их защищало. А у меня одни пятёрки и ни каких документов с места жительства; село не паспортизированное, на справку надо было печать поставить, а я её не имел.
     Пошёл я на шпалозавод в Бийск, там приняли, дали работу. Устроился  на частной квартире, с получки кое-что купил на себя, прибарахлился: обулся и штаны с рубашкой холстинные заменил. На городского парня стал походить. Молодость требовала женитьбы, я лично не возражал, и женился. Не жизнь, а малина! Хорошо!
    Но за малину платить надо. В малине стал наследник обозначаться. В перспективе угол требоваться должен, нужна квартира, а она, как назло, нигде на дороге не валяется. А надо! А где взять? Чёрт дёрнул за ухо и скомандовал: «Вперёд, на поиски!» Но хату так никто и не потерял…
    Завербовался я в Турочакский леспромхоз на три года. Кое-как срок оттянул – не по носу климат. Сырость, гнус, мошкара, кругом болота и весь год дожди. Дома на сваях. Хотя посёлок на горе, зато гора в болоте. Чёрт не дал полюбить те края, душа не лежала – и всё тут.
    А тут письмо от матери из Соловьихи получаю.  «Приезжай, -  пишет, - домой, колхоз технику из МТС закупил, инженера себе приобрёл – местный родом. Хочет какие-то порядки новые заводить. Механизаторов учить на месте собирается, при колхозе. Что-то живым запахло. Ехал бы ты, сынок, домой. Не дело, когда свои дети чужих стариков кормят, а своих бросили на руки чужим детям. Нечестно это».
     Я с матерью согласился, рассчитался и приехал. Чёрт меня оставил в покое, я поступил на учёбу, успешно закончил и пришёл в бригаду №1. Тут и проработал до самой пенсии.
    Что, говоришь, делал? Да что Горелых заставит, то и делаю. Он меня к порядку и дисциплине приучил и много дел совершить заставил. И пахал, и сеял, и траву косил, и сено тюковал, и в бор за лесом ездил.
    А потом, как я к нему в доверие втёрся, он меня повысил в должности: поставил свекловодом.  Этому мастерству меня научили опытные свекловоды – В. М. Снегирёв и И. И. Булгаков. Потом я с последним долго соревновался – 30 лет это соревнование длилось. Так никто из нас друг друга и не победил – он умер, а я вот на пенсию выхожу.  Иногда орден ношу, а вот пенсию что-то не носят.
    Теперь вот который месяц дома сижу, денег жду – как та старуха у разбитого корыта. Уплыла моя золотая рыбка – молодость – только «хвостиком по воде мелькнула, ничего не сказала и скрылась в пучину моря»…
    Вот сегодня последний корешок табаку искрошил ножом, курю самокрутку из самосада, а завтра кончится, и не знаю, как быть? По людям идти придёться, занимать в долг – под будущий урожай. Придётся по весне теперь две грядки садить, чтоб самому хватило. Да и кому потребуется – дам.
    Привет правительству и всем администрациям. Если сможешь, то передай. Я им, конечно  же, ни кому не верю.
    Чем я занимаюсь?  Да что – всё делаю дома, всё умею делать, никого пока не подряжаю. Жаль, сил нет и здоровья нет; вот рука не поднимается, и шапку с трудом надеваю. Да ногу что-то тянет…
    Ну, да ничего. Сражаться с нуждой будем вместе со старухой.
    Эх, и жить будем, и гулять будем…. Ну, а со стальным пока подождём.
    Я жму ему честную, мозолистую руку, и он покидает мой ревизорский кабинет такой знакомой и дорогой походкой. А я остаюсь один и пишу стихотворение в его честь. Сегодня у нас в клубе будет проходить торжественные проводы пожилых людей на пенсию. К этому ежегодному мероприятию я всегда пишу поздравительные стихи, и сам их читаю со сцены для каждого человека уходящего на пенсию.   Все они мои друзья, такие родные и дорогие, с которыми я проработал пятьдесят лет.



                МАМА  ОЛЯ

                Рассказ
    Ольге Павловне Стребковой (Заниной) в том году исполнилось 64 года (теперь бы ей было 72 года) Родители её, Павел Анисимович и Александра Романовна, были крестьяне и прожили всю жизнь в Соловьихе – отец прожил 68 лет, а мать только 46. Они были из тех, кто составил костяк одного из первых в селе колхозов – «Всемирный борец» или в обычном разговоре, просто «Борец».  Советская власть ставила перед крестьянами и всем народом цель вести упорную борьбу за светлое будущее….
    Начали свою трудовую жизнь родители Ольги разнорабочими во вновь организованном колхозе. Тогда и родилась Олюшка в 1937 году.
    Перед самой войной отец был мобилизован в Бийск на курсы шоферов. На пару со своим земляком Иваном Ждановым он учился, а потом и работал  в Бийской автоколонне; правительству нужны были такие специалисты, оно чувствовало дыхание смертельной всемирной войны 41 – 45 годов. В действующую армию Павел Анисимович был призван в 1943 году и, прослужив до 1945 года, войну закончил штурмом Берлина и взятием рейхстага.
    После демобилизации вернулся на родину, в Соловьиху, где сразу же получил полуторку и первым стал осваивать соловьихинское бездорожье с упорством и старанием закалённого бойца-освободителя, бойца-созидателя, бойца-борца за светлое будущее в колхозе «Борец».
    Мать работала по сельской специальности – выращивала хлеб и махорку. Затем её, как одну из добросовестных, направили доить коров. Она полюбила работу доярки и коров и, можно считать, эта любовь с молоком матери передалась её доченьке Олюшке.
     Жила в семье из пяти человек. Олюшка была за главную в семье – заместителем матери по уходу и за старшими братьями, и за младшими сёстрами. И за хозяйку по дому.    Когда мать рано утром
уходила на дойку – доили вручную, и кормили, и чистили пригоны. Так и малышке Олюшке приходилось вставать рано вместе с матерью и принимать эстафету по дому.  Иногда, как сильно раскричаться младшенькие, Олюшка несёт и ведёт их на ферму, где мать встретит детей лаской и добрым словом, да напоит парным молочком, и они, сытенькие-то, и капризничать перестают, и уходят со своей попечительницей домой. А дома огород, подворье, и везде надо сделать необходимое дело, да так, чтобы мать похвалила и приласкала лишний раз. А что дитю надо, и что есть наивысшее удовольствие в жизни ребёнка, кроме материнской ласки, которую мы помним и храним всю свою сознательную жизнь.
Великую ласку великого человека – Матери.
    Посещая ферму в школьные годы, помогая и подменяя мать при случае, Ольга познала ферму, коров, а главное, труд и жизнь доярок.
     После семи классов пошла Ольга в полюбившийся коллектив на ферму и, заменив свою мать, которая ушла в декретный отпуск, приняла её группу и доила до самой пенсии. Насколько я помню, в свою бытность профоргом, инженером, и долгие годы членом правления – у нас на слуху в передовиках, в награждённых, премированных вместе с М. Г. Швецовой, М. Г. Шишкиной беспрерывно находилась Ольга Павловна Занина.
Детство, отрочество, юность прожила Ольга в родительском доме в кругу большой семьи. А как вышла замуж, стала Стребковой, и тут получилась большая дружная семья. Выучила детей, помогла им получить образование – дисциплинированные и исполнительные получились дети. Не обошлось, конечно, без влияния мужа, Ивана Александровича, который был твёрдым сторонником марксизма и учения В. И. Ленина – он прочитал все издания их трудов, что были в библиотеках в Соловьихе.
     Вот и дети выросли, семьи завели, внуки появились, разъехались из села, из родного дома, с любимой родины, от своего материнского гнезда. Звали к себе мать-пенсионерку, да душа не идёт из родимого села, из родного уголочка, где прошла вся жизнь. Был для матери отрадой младший сын, живший вместе с родителями, да трагедия, тяжким бременем обрушившаяся на семью, оборвала его жизнь…
      Вскоре умер и муж. И осталась она одна-одинёшенька, как бы всеми покинутая и заброшенная, сидит у окна как птичка-невеличка с подрезанными крылышками в клетке. Летят другие птицы, какие на юг, какие тут же резвятся и трудятся на месте, а Ольге Павловне Стребковой нет ходу. Скука, бессонница, старческое безделье томят душу, и горькие слёзы заброшенности и непривычной ненужности холодными тисками давят сознание, мозг и сердце всегда беспокойной и горячей Ольги Павловны…
     Лишь откроет альбом, да посмотрит холодные листы Почётных грамот…. Вот и медаль «За доблестный труд», и медаль «Ветеран труда», знаки отличия победителя в соревновании. Хоть и отрадно вспомнить по этим документам свою прекрасно прожитую жизнь, а душа требует живых забот, живого дела.
     И вот решила она пойти на свой решающий «подвиг».  Взяла себе на воспитание Аню, двенадцатилетнюю девочку, которая волею судьбы осталась без родителей. Ушла из жизни приёмная мать Ани – сноха Ольги Павловны. Поэтому взяла моя героиня девочку, чтобы помочь и себе и ей.
     И вот теперь Ольга Павловна ожила. Она стала радостной и весёлой, в ней проснулся большой задор и милый юмор. На мой грубый и глупый вопрос: «Ты зачем её взяла?» - она, подумав, ответила: «Я к жизни вернулась. Утром собираю, кормлю и в школу отправляю, потом её возвращения дожидаюсь, встречаю, расспрашиваю об учёбе, о школе, об учителях, о товарищах – радуюсь её успехам, горюем вместе по неудачам. Как говорят, одна радость на двоих – две радости, одно горе на двоих – по пол горя каждому.
   А Аня называет Ольгу Павловну мамой, и это говорит само за себя.
    Я закончил свои расспросы, а расставаться с Ольгой Павловной не хотелось, и всё казалось, что я не полностью вникнул, понял причину и суть её великого поступка. И всё хотелось разгадать её жизненную позицию, её внутреннюю установку на честную и прекрасную крестьянскую жизнь. Счастья тебе, великая русская женщина! Судьба Ани в красивых руках. Я радуюсь этому и прошу вас, порадуйтесь и вы вместе со мной.
                14 – 12 – 01 г.               
               
                Участники ВОВ
                ------------------------               
          Гребенщиков Андрей Иванович
               
       Меня взяли в армию 30 июля 41 года из Быстрого-Истока, где я работал инструктором  Райисполкома. Привезли нас в Бийск, а оттуда по распределению, кого куда: куда судьба укажет.
     Андрея Ивановича в возрасте 27 лет направляют на Дальний Восток. Остановились в окресностях Благовещенска, село Белогорье. Там зарылись в землю – вырыли землянки для зимовки и прохождения военных занятий, для освоения военной науки. Он осваивал специальность связиста, а должность была – политрук роты. Так как имел 4 класса образования, у остальных и этого не было. В том батальоне связи соловьихинских ребят было 30 человек.  Это редкая удача, счастливая судьба для солдата, вчерашнего крестьянина, вырванного из родного гнезда, из родного села, с родной земли.
    В июне 42 года послали на курсы политруков на три месяца во Владивосток. После этого был получен приказ о сокращении политруков и Комисаров и эту школу отправили  в Хабаровск в Военно-политическое училище. В феврале месяце 43 года закончил учёбу, присвоили звание – младший политрук, и отправили на работу в 184 – ю отдельную роту связи в 111-й Укрепрайон, в город Ворошилов (Уссурийск) на границе. А после сокращения заместителей командиров по политчасти и послали на переподготовку офицерского состава в Хабаровск.   После учёбы в феврале 44 года отправили на германский фронт – командиром взвода погран полка.  Потом парторгом в отдельной роте связи управление войск НКВД по охране тыла 2 го Беларусского фронта, с частями которого и дошёл до Берлина.
    Я оказался у стен Рейхстага. Стены, что были целыми от бомбёжки, и где можно было написать; солдаты оставляли свои подписи. Я оказался у стены в полдень, которая была хорошо освещена, и я увидел знакомую подпись…
    А, как дело было? В 1938 году я работал председателем колхоза «Красный соловей», а Новиков Дементий Герасимович работал секретарём комсомольской организации; и подпись, и почерк я его хорошо помнил. А тут вижу, на стене на уровне роста человека, выделяется своеобразная подпись Новикова Д. Г. – «Я из Сибири», и подпись, высотой и шириной с четверть человеческой ладони. Попытка  найти земляка не удалась. Увиделись с ним только дома в 1947 году. Я же вернулся домой в звании лейтенанта, в должности командира роты связи.
     Эту историю о подписе на Рейхстаге я попросил рассказать мне Андрея Ивановича на похоронах Новикова Д. Г. Я стоял с ним напару в почётном карауле у гроба Новикова Д.Г.  И при смене караула, мы вышли на улицу. Я пригласил его присесть на лавочку в тени старого клёна со сломанными сучьями; корявыми, и старыми, как пальцы рук, ветвями. Где он мне и поведал вот эту историю с подписью сибиряка на стене Рейхстага.
   Андрей Иванович после слияния пяти колхозов работал одно время председателем правления колхоза. Потом долго работал заместителем председателя по хозчасти. Работал он и находясь на пенсии заведующим мех-током. А в возрасте около восьмидесяти лет - их с женой забрала к себе в город их младшая дочь, которая работала преподавателем в университете. Я был на проводах, и мы с ним попрощались, как соратники, и сотрудники колхозного производства. Обои всплакнули.
  Пару лет назад я узнал, что его не стало. Но в памяти людей он сохранился до сих пор.


                Нечаев Иван Ильич
                ----------------------------
         Родился 25 ноября 1924 года в с. Соловьиха Петропавловского района, Алтайского края.
     В 1940 году окончил с отличием Соловьихинскую семилетнюю школу. В 41 году окончил 8 класс в Камышенке, и был зачислен в геологоразведочный техникум на Урале. Но началась война и учёба в техникуме не состоялась. Пошёл работать в колхоз, сначала учётчиком, а потом на различные работы.  В армию был призван 4 августа 42 года. Большая часть службы проходила в 17 – отдельном моторизованном пантонно-мостовом батальоне. (Забайкалье».) Участвовал в войне с Японией с первого и до последнего дня. Участвовал в освобождении Манчжурии. Демобилизован в марте 47 года в звании сержанта. Имею боевые награды: орден отечественной войны 2 степени; медали «За победу над Германией», «За победу над Японией» и все юбилейные медали.
    Иван Ильич после войны заочно окончил педучилище, и позднее учительский институт.  22 года работал в школе. Я был его учеником. Потом 6 лет работал секретарём парткома и 10 лет председателем сельского Совета. Жена его Евдокия Ивановна работала тоже учителем, после библиотекарем. А когда её не стало его забрал к себе жить его сын в Горно-Алтайск. Там он и живёт, по сей день. Он остаётся в нашей памяти, как активный участник общественных работ. Это очень обходительный и корректный человек. 
               

                Коротких Василий Васильевич
                ------------------------------------------
       Родился в Соловьихе, 20 февраля 1913 года. Отец Коротких Василий Иванович, мать Татьяна Егоровна, братья – Андрей, Захар – участник войны, умер после войны.  Фёдор – участник войны, Харлантий – погиб на фронте. Сёстры – Марфа, Елизавета, Полина.
     В 1928 году вступили всей семьёй в коммуну. Позднее организовался колхоз, и мы вступили туда. И я участвовал в работе колхоза, на всех работах наравне со взрослыми в полеводстве.
     В 1937 году призвали на действительную службу. Служил на Дальнем Востоке в г. Благовещенске. Служил в артиллерии – заряжающим на пушке № 76 – так называемые – горно-вьючные пушки. Прослужил на границе три года.
    В 1940 году пришёл домой, работал разнорабочим всю зиму, после пахоты в мае месяце меня призвали в лагеря в г. Бийск. Осваивали новые образцы пушек.
    Объявление войны встретил в лагерях. Организовали нас в артиллерийский полк и отправили на фронт 25 июня мы уехали в г. Великие Луки и сразу вступили в бой. Со мной были наши земляки: коноводы Маморцев Фёдор Дмитриевич, Гребенщиков Василий, Булгаков Иван Алексеевич – все мы после войны живыми вернулись домой.
     Первые бои шли с закрытых позиций, за 5 километров по команде. Немец осилил и попёр на нас. Мы не смогли сдержаться, и нам приказали отступить. Пехота пошла на утёк. Коней не стало. Орудия бросать нельзя, мне приказали: «Коротких, садись за правый, брошенный пехотинцами, пулемёт, а командир за второй пулемёт. Немцы пошли в атаку и оказались перед нами. И мы открыли перекрёстный огонь, и сдержали наступление. Потом подошли коневоды, забрали орудия и увезли в тыл. Мы оставили, временно занятые пулемёты, ушли вместе за своими пушками. После суточного перерыва, нас перебросили под Смоленск. Там стояли в обороне дней 15. А потом попали в Латвию. После  на передовую в г. Ригу, где трое суток стояли в обороне.  Потом дали приказ приготовиться к бою. Навезли много снарядов. Ночью через реку в немецкой стороне послышались взрывы – немцы взрывали свои боеприпасы и укрепления. Мы приготовились к атаке, но разведка доложила, что враг ушёл с своих позиций, атака не состоялась.
    После суточного перерыва, перебросили нас за г. Калинин, где после суточной подготовки вступили в бой. В один момент боя меня послали с донесением к командиру связи. И после возвращения к орудиям я попал под миномётный огонь. И снарядом меня ранило в ноги.
     После этого меня увезли в госпиталь в г. Калинин, там лежал 7 суток. А от туда меня отправили в тыл, в Омск, где лечился 6 месяцев.
     После излечения  отправили в Ленинград, где 2 года держали оборону блокадного Ленинграда, и после участвовал в снятии блокады. До сих пор стоит перед глазами, как перед нами расположены были три линии немецкой обороны, и мы из артиллерии выбивали немцев в течение 8 часов и выпустили три тысячи снарядов – двадцать пять снарядов в минуту, (затворы сами открывались и закрывались).  Выбьем из первой линии, и по команде разведки, огонь переносим во вторую линию, после этого в третью линию: и к концу дня бой закончился. Немцы сдались и мы стояли возле дороги, и видели, как шли немецкие пленные – кто во что одет; без шапок и обуви, все вымазанные в глине. Очень много пленных. Шли под охраной наших солдат, и шли они на восток мимо наших позиций.
     Потом мы были на отдыхе, и получили приказ; уйти в тыл к немцам. Получили продукты на пятнадцать дней. И в ночь, в сопровождении 36 танков, пошли  на передовую. Дали приказ шёпотом остановиться; всё встало, дали новый приказ, вернуться назад.  Вернулись на своё прежнее место.
    Дали приказ догонять немцев: орудия были подцеплены к автомобилям Виллисам, танки шли впереди нас. Немцев не видать.
Потом на станции Войсковица – немец выставил гаубицу на нашу дорогу, танки обошли эту пушку, при её обнаружении мы остановились по приказу. Командир сказал: «Видите, вон стоит танк.  Вот по нему и будем вести огонь всеми четырьмя орудиями».
 Первое орудие дало выстрел. Попали или нет, не видели. Но после этого немец выстрелил. Сбил с мощёной камнем дороги все наши четыре орудия. Наш четвёртый расчёт укрылся в кювет под сбитым танком. С тех расчётов солдаты тоже попрятались в кюветы. Немец из пулемётов прошёлся по кюветам и побил весь расчёт всех пушек. Лишь мы остались живы под сбитым танком.
   Немец перенёс огонь зажигательными снарядами по обозу и всё пожёг.
   Дождались вечера. И в это время шёл на передовую начальник дивизиона и начальник штаба и кричит, чтоб подошли к нему. Мы собрались и пошли собирать раненых и увидели, что немцы уже собирают наши трофеи. И мы с огромной болью вернулись назад, в тыл. К вечеру, по темну к нам пришёл повар, принёс еду. От него мы узнали, что из трёхсот человек осталось только двенадцать.
     Переночевали, утром пришёл командир дивизиона и сообщил, что поедем получать новую технику. Через сутки привезли новые орудия №76 и автомобили. Дней через пять к нам пришло пополнение. Начали  заниматься с молодёжью. Это было весной 45 года.
     После этого поездом мы через Одессу попали в Румынию, где мы проводили учения и стояли в обороне.
    В 12 часов ночи мы услышали передачу о конце войны. По тревоге выскочили на улицу из казарм, и ликовали. Сделали из всех орудий салют, по одному снаряду на ствол.
     Домой вернулся в 1946 году.
     Имею награды: медаль – «За оборону Ленинграда», медаль – «За отвагу» - в Ленинграде.     Орден «Славы» - за освобождение Риги.  «Орден Отечественной войны».  И все юбилейные медали. От войны остались на память и раны: ранение в бою за г. Калинин в 41 году, рана ног и контузия. Рана осколком в спину в 44году под Смоленском. Рана в руку осколком в 45 году под Смоленском.
      Я долго смотрел на мужественное лицо дяди Васи, на его мокрые от слёз глаза. Я не перебивал его, и терпеливо ждал продолжения его рассказа. Перед аудиторией он выступать не мог – часто плакал. И потому мы не принуждали его выступать. Он не мог и не умел агитировать словами – он дело делал добросовестно и надёжно. И такая агитация дорогого стоит.
    Я встретился с ним ещё раз в последний год его жизни. Я шёл с нефтебазы, где делал передачу склада другой заведующей. Осматривал знакомые с детства дома и усадьбы, в памяти мелькали события прошедших лет. В одной усадьбе я заметил, сидящим на земле, дядю Васю. Сюда его перевезли недавно, ближе к дочери. Он жил один. Я кивнул ему головой в знак приветствия. Он отозвался и поманил меня рукой к себе. Я вошёл к нему в ограду и поздоровался с ним за руку. Спросил: «Как живёшь, солдат?»   Он махнул рукой и тут же заплакал. Я дождался, когда он успокоится, и стал осматривать место, где он сидел. Возле него лежала кучка колотых  ветловых дров – видимо зять с дочерью наготовили. На веранде против двери лежали разбросанные  дрова
из этой кучки. Видимо он кидал их туда, чтобы они были под крышей сухими, и брать их от туда, для топки печи ближе, и легче. «Эх, ты жизнь наша…».   «Помог бы». За полчаса я стаскал дрова на веранду и уложил их там в поленицу. Хотел помочь встать ему на ноги и перейти в хату, но дядя Вася махнул рукой и произнёс: «Я на земле посижу. Весна пришла. А жизнь ушла…, - он тихо заплакал, а я пошёл из ограды. Это было двадцать лет тому назад.

               
                Анохин Никита Ильич
                --------------------------------
       Собеседник был краток и понятен, как военный человек, кадровый офицер Советской армии.
      Родился я в Соловьихе, в 1914 году 16 апреля, рос с матерью, отец Анохин Илья Гаврилович погиб в 1914 году. Жена Анохина Прасковья Ивановна, сын Филипп – с 1933 года рождения, дочь Евдокия – с 1936 года.
     К 22 июня 41 года я состоял на службе в Советской армии в чине офицера, в должности командира батареи. Войну встретил 22 июня 41 года в 4 часа утра на железнодорожной станции в городе Киеве.
     Памятным был первый бой за город Белая Церковь. Затем оборона Киева и его сдача. Участвовал в боях обороны и освобождение Кавказа. Жестокие бои проходили на «Голубой линии». Особо запомнились бои при освобождении города Тамань. И наша дивизия получила наименование «Таманской», и награждена орденом «Красного знамени».
     В первых числах ноября 1943 года, я в первом эшелоне частей участвовал в форсировании Черноморского пролива, высаживались на Крымский полуостров, в районе города Керчи. Затем дважды участвовал в штурме г. Керчи.  И 10 января 1944 года был ранен. В это время я имел звание капитан, должность – начальник разведки артиллерийского полка.
      После выздоровления был послан в 3-й Прибалтийский фронт, участвовал в освобождении: Калининской области, Эстонии, Латвии, Литвы. Перешли границу Пруссии.
      День Победы встретил на участке боёв по уничтожению Курляндской группировки немцев на территории Пруссии.
      Войну закончил  Помощником Начальника Штаба  дивизии по разведке, в звании майора.  Долгие годы служил в армии в мирное время. Потом вернулся на родину и тут, находясь, на пенсии по выслуге лет, избирался председателем колхоза, председателем сельского Совета, и на выборной должности председателем совета Ветеранов.
       В возрасте 80 лет Никита Ильич остался один, жены не стало, не стало и сына, погибшего в аварии на комбайне. Потом приехала его дочь из Орла и ходила за ним. Я предлагал ему оформиться в дом престарелых, но он отказался. В последний год, когда мы с женой пришли его навестить, оказалось, что у него была сломана рука.  «Утром начал подниматься на койке, опёрся рукой о постель, и кость руки лопнула, и вот теперь ношу её подвешенной за шею.
    Потом весной мы отмечали его день рождения – девяностолетие.
    По Указу Президента страны всем участникам войны было повышение в очередном воинском звании. Ему присвоили звание подполковник. Я попросил редакцию «Ударника» приехать к нам.  И вместе с Викой Шипиловой были у него на квартире, она взяла у него интервью и сделала снимок. И этот материал поместила в газете.
     А через месяц его не стало. Я организовывал его похороны на сельском кладбище. На кладбище его родного села. И поставили государственный памятник. Это был человек с самым высоким воинским званием, который родился и умер в нашем селе.
 

                Ещёв Тимофей Фомич
                --------------------------------
   Родился 14 мая 1915 года в селе Соловьиха, в семье крестьянина. Хорошо запомнилось то, что в 1930 году в составе всей семьи: - отец Ещёв Фома Иванович, мать Дарья Антоновна, брат Дмитрий Фомич, второй брат Григорий Фомич – вступили в коммуну «Красный Октябрь».
    Тимофей и Дмитрий работали вместе с родителями в полеводстве: пахали на лошадях, сеяли вручную и на конной сеялке хлеб, а потом и убирали его.
    Запомнился мне председатель коммуны Толмачёв Максим Ионович, председателем сельского Совета был Заздравных Нефёд Степанович.
   Помню приход в село белочехов.
   К началу войны возил из МТС горючее к тракторам в колхозе «Красный Октябрь», в бригаде №2.
     22 июня 41 года  объявили войну. 23 июня в составе первого набора допризывников на 3-х автомобилях нас отправили из Соловьихи на призывной пункт  в Быстрый - Исток.
     После проведения ускоренного обучения попал в полк на оборону в город Ржевск, под Москвой.
    В том же месяце, после этого, были переброшены на Волоколамск, служил стрелком.
    Потом был переброшен на Калининское направление.
     В 1942 году участвовал на Ленинградском направлении, где 24 марта 42 года был ранен и выбыл в госпиталь в Кировскую область, где пролежал 5 месяцев.
    После госпиталя был комиссован и приехал в Соловьиху.
    В 1943 году был взят в город Барнаул на 2 месяца, оттуда добровольцем уехал на фронт и попал на Белорусское направление.
    После многочисленных перебросок по фронтам попал в Польшу.
После её освобождения участвовал во взятии города  Истимбурга, Кенигсберга, - где меня контузило, после этого отправили в госпиталь, где лечился 3 месяца.
    После госпиталя участвовал в уборке хлеба в Германии.
    Победу встретил в частях действующей армии в Восточной Пруссии.
   Был награждён медалью «За отвагу», имею все юбилейные медали.
    После войны приехал домой. Судьбе угодно было жениться вторично. Теперь имею сына Виктора.
    Я помню Тимофея Фомича, когда он, прибыв с фронта, женился на тёте Ульяне, нашей соседке.  И как он первые годы работал на пожарных лошадях.   А потом при слиянии колхозов он работал в бригаде в полеводстве. Во время летних каникул в семилетней школе я работал на сенокосе и там работал вместе с ним. А потом, как колхоз развёл овец, его послали работать чабаном.  Мне врезалось в память, когда я был направлен на прорыв, на эту кошару с работы главного инженера на месяц, их работу я потом описал в рассказе «Чабан», в книге «Соловьяне Алтая».
    Его давно уже нет, но его труд, крестьянский труд, добросовестно продолжает  механизатор, а последние годы бригадир бр. № 1 Ещёв Виктор Тимофеевич. А внук Женя – комбайнёр, есть и правнук – с виду спокойный, понятливый и такой же статный и красивый, и учится уже в 6 классе, и катается на мотоцикле уже. Я как увижу его, так сразу вспоминаю Тимофея Фомича – честного человека, солдата, крестьянина. Есть наследники – будет жить и память.



                Белозерских Дмитрий Афанасьевич
                ----------------------------------------------------
     Родился и вырос в Соловьихе. Ещё пацаном работал в колхозе в летнее время, в период школьных каникул. А после семи классов пошёл работать разнорабочим в колхоз.
     Призван я был в ряды Советской армии в декабре месяце 1941 года. Призвали в полковую школу в г. Бийске. Но вскоре нас расформировали, и я был зачислен в 425 – й  Артиллерийский полк телефонистом.
    В апреле 42 года отбыли на фронт под город Воронеж. Участвовал в его освобождении и после при освобождении города Суммы.
    Форсировали реку Днепр под Киевом. У нас оборвался кабель телефонной связи, артиллерия прекратила стрельбу, мне поручили найти порыв и исправить. Был месяц сентябрь, вода от берегов ночью примерзала, но я не считался с гибелью, поплыл по воде, нашёл обрыв, исправил, связь заработала. И весь Артполк загремел, и линия передовая фашистов была прорвана. После чего 232 - я   дивизия освободила город Киев.
     Потом участвовал в освобождении городов Белая Церковь, Умань, и республики и страны – Молдавию, Румынию, Венгрию, Чехословакию.
    Не дойдя 40 километров до Праги, комбат звонит: «Сматывайте кабель. Война кончилась. Сколько было радости.
    Ранен был под г. Воронежем – легко, под г. Уманью – тоже легко, а в Венгрии, под г. Мишкольц  был тяжело ранен. Считали, что погиб, но случайно выжил, повезло.
    Имею: орден «Красной звезды», орден «Отечественной войны» - 2 степени, орден «Отечественной войны» 1 степени.
    Инвалид первой группы.
    Но после войны работал в Соловьихе на подсобных работах до последних дней. И всё ждал, когда его найдут документы, оформленные командиром батареи, старшим лейтенантом Зуевым Иваном Васильевичем, и подписанные командиром полка майором Дудником, о присвоении ему звания Героя Советского Союза, за налаживание кабельной связи через реку Днепр.  Не дождался – жизни не хватило.
      И всю семейную жизнь он прожил в старенькой тестевой хатке, которая стоит, как сирота, одинокая, и заросшая бурьяном, и никто не позариться – ни купить, ни за просто так жить.
       И такие неинтернациональные, националистические мысли вторгаются в голову. А как бы поступили немцы со своими солдатами, будь они победителями? Неужели они позволили бы себе такое, чтоб на старости лет освободители народов, завоеватели свободы доживали в таких халупах довоенной постройки? Что это за народ такой, что издевается над своими солдатами?  А если вдруг (не дай Бог, конечно) случится опять война, можно ли надеяться на безграничный патриотизм нового поколения? Может ли русская душа быть – бесконечно щедрой?! Господи, вразуми!!               
                Веретенников Нефёд Сергеевич
                ----------------------------------------------
     Родился 20 июня 1919 года в селе Соловьиха. В семье был одним ребёнком. В колхозе стал работать с 13 лет верховником на покосе и в остальное время разнорабочим.
     В 1937 году женился: имею 2 - х сыновей, и 2 - х дочерей.
      18 августа 1940 года был призван на службу в ряды Советской Армии. Службу проходил возле города Петропавловск на Камчатке.
       Начало войны я встретил по месту службы в особо строительном батальоне № 222 плотником. С декабря 1940 года по ноябрь 1942 года проходил службу в лёгко – артиллерийском полку № 279 горно-вьючном подразделении боепитания.
     С ноября 1942 года был переведён в отдельный истребительно-противотанковый дивизион, рота ПТР №2, где и проходил службу по август 1945 года.
     21 августа был ранен при высадке на Курильские острова Самусю и Парамушир. Находился на излечении в госпитале № 168 с21 августа по 8 октября 1945 года.
    После лечения признали негодным к строевой службе и перевели в авиационную часть, полк № 888, где служил мотористом до конца войны с Японией.
     После войны отработал 15 лет в органах МВД.
Имеется фотография, когда мы высаживались на остров Самусю, которую мне там тогда подарил военный корреспондент мой земляк Булгаков Семён Фёдорович. Эту фотографию и Благодарность Сталина за эту операцию я вам отдаю на память.
  Награждён: медалью «За отвагу», «За победу над Германией», «За победу над Японией», «Орденом  Отечественной войны 1 степени», «За 15 лет службы в органах МВД», и 8 юбилейных медалей.
        Как я сейчас живу, спрашиваешь? По сравнению с другими будто ничего, а по сравнению с колхозниками – хорошо. Колхоз выделил мне новый брусовой домик, весьма приличный. Спасибо Пожидаеву И.Т. – председателю колхоза. Младшая дочь Таня вернулась домой с мужем Иваном после его военной службы – живут со мной. Жены вот нет, вот беда-то. Дочь ухаживает, да зять водит на улицу по нужде.  Пенсию платят приличную в три, четыре раза больше чем колхозникам-пенсионерам. Я уж говорю зятю: «Если умру зимой, то положи меня в кладовку, и храни там, не провоняю, вы хоть мою пенсию, сколько времени, будете получать. Зять головой качает, улыбается, «нет, говорит, совесть наша не позволит. Я тоже, говорит, военную пенсию получаю. Нам и этого довольно».  Я как соседям расскажу об этом разговоре, так смеются все. Маленько повеселее становится на душе. Что в голову не придёт – всё лежу и лежу на койке. Лучше сутками работать, чем сутками «отдыхать».
     Его бледное, крупное, исхудалое лицо, с глубокими морщинами, на время озарилось старческой улыбкой. И я покинул его дом….
    Вскоре его не стало. Ладно, думаю, за восемьдесят лет прожил солдат. А вот дочь его Таня погибла случайно. Фамилия у неё Никифорова. Лежала она как-то в больнице, а больные прослышали, что у неё такая фамилия и думали, что она является женой директора совхоза. А как в жизни получается? Чем выше начальник, тем больше у него неприятелей. Нашёлся и в больнице такой обиженный мужик из Николаевки. Заскакивает к ней в палату, размахивает ножом и кричит: «Сейчас я с тобой рассчитаюсь за то, что твой муж коня у меня конфисковал». И ножом под одеяло ударил, поранил её. И от испуга она скончалась, врачи сбежались, да ничего сделать не могли. Шум был на весь район.


                Занин Павел Романович
                -----------------------------------
        Родился в Соловьихе 15 февраля 1926 года. Отец Занин Роман  Гаврилович, мать Матрёна Васильевна, брат Илья Романович с 1932 года, сестры Занина Мария Романовна и Анна Романовна.
    Отец зашёл в колхоз всей семьёй. Работал конюхом, пока не мобилизовали в армию в 1942 году.
    Из детства запомнилось учителя: Брылин Григорий Семёнович – директор. Гуськовы Ольга Алексеевна и Мария Алексеевна – они организовали работу семилетней школы  в Соловьихе.
     Окончил семь классов в 1941 году – и пошёл работать в колхоз. Скирдовали снопы, молотили потом. В 1942 году работал мётчиком на сенокосе, и выполнял разные работы.
     В ноябре месяце 1943 года призвали в армию. Был 6 месяцев в снайперской школе в Барнауле. Потом попал в Запасной полк под городом Горький. (Гроховецкие лагеря).  В сентябре 44 года отправили на фронт, в первый Прибалтийский фронт, 23 дивизия, 51 стрелкового полка.
    Участвовал в освобождении Риги, и ликвидации Курляндской группировки. Немцев поддерживали балтийские корабли. Тут и ранило меня. Попал я в госпиталь Шауляй, сделали операцию, после перевели   в Двинск, Киров, где я и встретил день Победы – отсюда и был демобилизован домой инвалидом 2 группы.
     24 июня 45 года прибыл домой.
    В этом же году мне в колхозе передали пасеку, и я стал работать пасечником. И проработал до самой пенсии. Какие бы погодные условия не были, но я всегда получал мёда не менее пятидесяти килограмм на пчёлосемью. Несколько лет я получал на пчелосемью по восемдесят и выше килограмм. Это были наивысшие результаты по району. Меня награждали почётными грамотами и денежными премиями за высокие показатели.
     С Павлом Романовичем я подружился с третьего года моего возвращения домой в Соловьиху, когда у меня образовалась семья в семь человек, и я решил расширить своё подсобное хозяйство. Я купил пасеку у Щербинина Аксёна Ивановича, моего бывшего учителя и директора нашей семилетней школы, решившего уехать в Барнаул. Я все эти годы поддерживал тесную и постоянную связь с Павлом Романовичем, получая от него одобрение, советы, и практическую помощь в овладении пчеловодного ремесла. Но ни я, ни кто из моих друзей и товарищей, что постоянно к нему приходили, таких результатов не добивались, хотя без мёда не оставались.
    Прошли года, не стало и Павла Романовича, а мы продолжаем ходить и просить совета к их сыновьям – Ивану и Виктору Павловичу, что продолжают дело отца в своих ЛПХ. И пока будут живы наследники, и мы ученики Павла Романовича, память о нём мы будем свято хранить, за его бескорыстие и ум.



                Колтаков Фёдор Фомич
                ---------------------------------
     Родился 20 февраля 1909 года в селе Соловьиха. Состав семьи
перед войной был таков: жена, дочь, и два сына. Эти сыновья Василий и Максим после окончания семи классов пришли и заменили отца в колхозе, стали работать трактористами; Василий дома, а Максим в соседнем совхозе.
    Фёдор Фомич перед войной работал в колхозе рядовым с первых  дней организации колхозов в селе.
     На фронт был призван в июне 1941 года. После кратковременной подготовки был направлен на оборону Москвы, после этого был переброшен на освобождение Смоленска, потом города Тулы, а позднее города Калинина.
     Особенно запомнились тяжёлые бои под Смоленском, где наши и немецкие войска часто вступали в штыковую атаку.
     Со мной в боях участвовал: Севастьянов Михаил Петрович, Попов Павел Акимович, Нечаев Антон Викторович.
    В одном из боёв меня ранило осколком в правую руку, и я попал в госпиталь. Рана зажила, но рука стала сохнуть, и меня комиссовали с третьей группой инвалидности в 1942 году.
       За боевые заслуги был награждён:  орденом «Отечественной войны 1 й степени», медалью «За победу над Германией», и семью юбилейными медалями.
     Всю жизнь, вплоть до выхода на пенсию, работал в колхозе в полеводстве. Последние годы работал мельником.
  «Меня радует в жизни то, что и мои сыновья, и мои внуки не покинули крестьянский труд, значит, не зря прожита моя крестьянская жизнь», - сказал он мне, в заключение нашей беседы.
     А можно ли сказать умнее и мудрее этого??


                Жуков Дмитрий Иванович
                ------------------------------------------
     Родился 4 го ноября 1924 года в селе Соловьихе.
Перед войной семья была: отец, мать, три брата и я. В колхоз вошли всей семьёй и работали в полеводстве рядовыми работниками.
     На фронт призвали в августе 1942 года.
     В боях участвовал в 117 стрелковом полку в районе г. Харькова,
в июле месяце 1943 года. 
     А в составе 340 стрелкового полка в качестве солдата освобождали Ленинград  в марте 1944 года.
     Проходил с боями Эстонию, Латвию, Литву, и Восточную Пруссию, где был тяжело ранен в левую ногу.
     Попал в госпиталь, в город Кольчугин, где мне ампутировали ногу, но остаток ноги оказался длиннее на два сантиметра, от нормы 2 й группы инвалидности и меня выписали с третьей группой инвалидности.
      По этой причине пришлось работать, как трудоспособный гражданин, до самой пенсии. Сначала на разных работах в колхозе, а потом дали работу, возил почту на лошади, до райцентра и обратно.  И тут даже было нападение с целью ограбления денег: у меня в руках была хорошая сила, и я справился с нападающим, и деньги в целости доставил на свою почту.
     День победы встретил в госпитале во Владимирской области.
     Награждён: орденом «Отечественной войны 1-й степени», орденом «Славы 3 степени», орденом «Славы -2 й степени».  Медалью «За боевые заслуги», медалью «За победу над Германией».  Семью юбилейными медалями, и орденом «Отечественной войны» - в честь сорокалетия победы Советского Союза в ВОВ.
      Однажды мы организовали торжественное мероприятие. К юбилейному дню победы установили памятник погибшим сельчанам в ВОВ. Я стоял возле трибуны и, дожидаясь людей, смотрел через всю площадь до центральной дороги. Люди сходили с дороги и проходили в калитку огороженной площади, шли по асфальтированной дорожке в нашу сторону.
       Вдруг я увидел, как вышел на площадь Дмитрий Иванович и один пошёл к памятнику. Он шёл один, с костылём, в орденах на груди, прихрамывал, стараясь скрыть хромоту, но протез ноги скрипел.  И тут же родились стихотворные строки. Я их записал. А потом с трибуны прочёл. Скорлупин их поместил в «Ударнике», а Паутова прочитала их на районном слёте фронтовиков в здании РДК, а после митинга Дмитрий Иванович подошёл ко мне, и пожал благодарно руку, я посмотрел ему в глаза, и там заметил блестящую слезинку.  Послушайте и вы, мои читатели.

                Напоминание
                Салюты бьют из воинских орудий,
                Набатом бьют в церквах колокола.
                Живым напомнят, мёртвых не разбудят,
                Не возвратят им солнца никогда.
                А медь оркестров громыхает всюду,         
                Симфонии и марши на парад.
                Но… Тише, тише…
                Вслушайтесь же люди:
                Идёт тихонько
                С костылём солдат.
                И громче всех орудий и набата,
                И заглушая барабанный бой,
                Скрипит протез безногого солдата,
                Который шёл на праздник свой.


                Быков Семён Васильевич
                ------------------------------------
    Родился  18 мая 1918 года в селе Соловьиха. 
     Отец Быков  Василий  Павлович, мать рано умерла, и я воспитывался и жил с отцом. Жена Быкова Федосья Ильинична, мы имеем дочь – Татьяна Семёновна, два сына – Иван и Михаил, я рад, что они продолжают нашу крестьянскую жизнь, работают в колхозе.
     В Красную армию меня призвали в 1940 году в 20 – Стрелковую дивизию. В 1941 году был зачислен в Полковую школу на Кавказ, где и мы узнали о начале войны.
    Потом нас перебросили в Иран. Оттуда вернули и отправили в Севастополь, и уже потом под Сталинград. В бою меня ранило, и  отправили в госпиталь.  В госпитале ампутировали левую ногу.   Оставалась маленькая культя на ноге, мне дали 2-ю группу инвалидности.  Выписали домой, я считался не трудоспособным, но нас всех привлекали к сельским работам, работать-то не кому.
      Был награждён медалью «За боевые заслуги». Присвоено звание «Ветеран войны», и «Ветеран труда».
    Мне часто приходилось встречаться  с Семёном Васильевичем, когда он работал заведующим МТФ №2. Он помогал мне и морально поддерживал, когда мне приходилось механизировать доение коров, навозоудаление, поение коров, и полную электрификацию и села, и фермы в том числе.
    Он с большим увлечением организовывал комсомольуко-молодёжные звенья. Агитировал старшеклассников идти работать на ферму: его слушали и шли. Активно внедрял систему хозрасчёта на ферме.
   Его давно уж нет, сын его Иван уж на пенсию вышел.  И память о нём жива его детьми и людьми с кем он работал, и с кем жил.


                Лопатин Василий Иванович
                ---------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха 13 февраля 1924 года, имею двое детей.
     Работать в колхозе стал с малолетства в полеводстве.
     Призвали в армию 12 августа 1942 года, и направили в Учебный снайперский  полк, и находился там до 1 января 1943 года.
     Во время прохождения военной службы приходилось участвовать в боях, таких как: прорыв обороны немцев на Бобруйском направлении, взятие города Инстенбурга, взятие города Бреслау, разгром немецкой группировки  юго-западнее Кинизберга, взятие города Берлина. Где и встретил день Победы.
     За взятие этих городов имею благодарности от товарища Сталина. Кроме того, имею медаль «За отвагу». Медаль «За Кинигзберг». Медаль «За Берлин». Медаль «За победу над Германией».  Орден «Отечественной войны 1-й степени». И все юбилейные медали. 
     С Василием Ивановичем я познакомился, когда запустили мы 1-ю котельную в нашей школе, и он был направлен туда кочегаром вместе с женой. При инструктировании этого звена кочегаров, я сразу почувствовал в его словах ум и способность всё схватывать на лету. Я это запомнил, а когда я запустил в колхозе ремонтную мастерскую  тракторов, то я его взял туда слесарем. Он любое задание делал красиво и надёжно, но лучше всего и лучше всех он ремонтировал тракторные и автомобильные сиденья.  Сам работал на швейной машинке.  Был хорошим кузнецом. Из мастерской он и ушёл на пенсию.
       Потом завёл себе лошадь и самостоятельно управляться со своим хозяйством.
     Запомнился мне случай, когда я будучи на инвалидности, тоже приобрёл коня и стал готовить своему скоту на зиму сено. Он меня встретил дорогой и покритиковал за качество воза. Я попросил рассказать, как надо правильно делать. Он показал, что воз надо класть в три яруса, не снимая бастрыка, затянуть его, а потом уложить сено ещё, потом бастрык вынем из воза и ложим на второй ярус, и также на третий. Воз получается прямой и туго набитый, и дорогой, поэтому не разваливается. Я не знал, кто бы ещё так мог сложить воза сена.
    Последние годы он доживал в доме престарелых соседнего колхоза. Но наказал, чтобы схоронили его в родном селе. Так и сделали.               


                Брылёв Карп Георгиевич
                ------------------------------------
       Родился в Соловьихе 8 июня 1922 года. Отец Брылёв Георгий Фёдорович, мать Брылёва Александра Федотьевна.
       В день объявления войны работал в колхозе.
       Призвали на фронт 14 октября 1941 года. Направили на Дальний Восток и в местечке на Русском острове направили в школу – коков.
       После учёбы я попал в Отдельный дивизион торпедных катеров.
      В 1942 году я был направлен на фронт, в город Бельск в состав 27 тяжёлой миномётной бригады.
       Участвовал в освобождении от фашистов  города Кировограда,
 Умани, после попали в Молдавию для освобождения города Красно. Потом перебросили в Румынию, там освобождали город Яссы, город Боксу, город Ромон, город Плоэски – это 2 - й Украинский фронт.
      После этого направили на 4-й Украинский фронт, где участвовали в освобождении городов Польши:  Блиессе и Краков.
     Закончил войну в Чехословакии, около города Праги.
     Награждён был  «Орденом Отечественной войны 2 степени», Медалью «За боевые заслуги», и все юбилейные медали.
В мирное время после войны присвоили звание «Ударник коммунистического труда».
     Карп Георгиевич после войны работал от МТС трактористом, потом, после ликвидации этой организации, его перевели механиком в автомобильный гараж.
      После запуска нового здания автогаража мне пришлось комплектовать новые кадры в автопарк.  И помню, как работал Карп Георгиевич, - шофера мало обращались к завгару и ко мне, как к инженеру: всё больше к Брылёву.   Да мы и сами в первые годы всё с ним советовались по многим техническим вопросам.
Его сын Василий Карпович пошёл по стопам отца. Он долгое время работал шофёром, потом я его поставил завгаражом. А потом он переехал в районный центр, и там работает директором автобазы.
Во время отпуска занимается заготовкой сена для своего скота. Имеет старенький трактор ДТ-54, косилку, и платформу для перевозки сена. Помогает и людям.
    Своим трудом сохраняет память о своём отце, бывшем солдате и крестьянине.
               

                Борисов Иван Анисимович
                --------------------------------------
    Родился 22 апреля 1910 года в Соловьихе. Родители вступили всей семьёй в колхоз, и я потом работал на разных работах. Перед войной я уже работал ветфельдшером.
      Призван был в армию в июне 1941 года. И попал на Дальний Восток, где находился до июня 1943 года.
      В военных действиях с Германией участвовал в 47 Отдельном танковом полку, в качестве механика-водителя Т- 34.
      С июня 1944 года по май 1945 года участвовал в освобождении города Львова, потом освобождали Польшу,  Венгрию, Австрию и  Германию, а закончил войну в Чехословакии.
      Награждён я был орденом «Отечественной войны 2 ст.». Медалью «За отвагу». Медалью «За победу над Германией». Медалью «За взятие Праги». И всеми юбилейными медалями.
     После войны вернулся на родину и работал в колхозе ветфельдшером до пенсии.
     По ветеринарным делам мне в своей жизни не приходилось встречаться с Иваном Анисимовичем, но когда собирались мужики в центре села, или в бригаде, или на ферме, то в кругу их постоянно я видел его, он что нибудь рассказывал, а все хохотали. Рассказчик он был чудесный. Рассказывал он всякие истории с милым юмором и знанием дела. Все его уважали и слушали внимательно. И сейчас иногда в разговоре, особенно животноводы, нет, нет, да скажет кто: «А помните, как делал Иван Анисимович».



                Щербинин Харитон Степанович
                ----------------------------------------------
     Родился 6 октября 1914 года в селе Соловьиха. Перед войной семья состояла: Мать, брат с семьёй и я. Всей семьёй работали на разных работах в колхозе.
     Служил ещё до войны на Дальнем Востоке.
      Участвовал в боевых действиях на озере Хасан в качестве солдата.
      Я был награждён  значком «Участник боёв на озере Хасан».
      Вместе со мной в боях на озере Хасан, был земляк Попов Тимофей Петрович.
      Война на озере Хасан закончилась 11 августа 1938 года перемирием по просьбе Японии.
      В свою бытность я прослышал, что дядя Харитон разводит виноград. Я познакомился с ним, и узнал, что он много лет работал в Крыму на виноградниках. И, выйдя на пенсию, вернулся в родное село. Родина, как мать, постоянно находится в памяти и манит к себе постоянно.
      Он дал мне один куст винограда и несколько чубуков, и я потом развёл виноград у себя дома, в своём саду.
      На тему о садоводстве он мог говорить долго и увлечённо, его приятный и тихий голос было отрадно слушать, и учиться у него было чему.      



                Булгаков Иван Фёдорович
                --------------------------------------
      Родился в селе Соловьиха 18 сентября 1920 года. Воспитывался у деда с бабкой – Ещёв Фома Иванович, и Ещёва Дарья Антоновна и жил с ними до ухода на действительную военную службу в 1940 году.
     Служил в Петропавловске – Камчатском до 1946 года.
     В боевых действиях участвовал при освобождении от японских захватчиков остров – Самусю, где был ранен. После лечения в течение трёх месяцев был направлен в воинскую часть на остров Фармушир, и после его освобождения, продолжал служить до 1946 года.
     После этого был демобилизован и прибыл домой в Соловьиху.
     Я был награждён медалью «За отвагу», медалью «За победу над Германией», медалью «За победу над Японией», орденом «Отечественной войны 1-й степени» и все юбилейные медали.
     На фронте встречал своего знаменитого земляка военного корреспондента Булгакова Семёна Фёдоровича. А также моих земляков встречал: - Булгакова Кирилла Яковлевича, Веретенникова Нефёда Сергеевича.
     Я много лет работал вместе с Иваном Федоровичем в колхозе. С начала он работал разнорабочим, а потом окончил курсы шоферов, стал работать на машине. Через некоторое время мы его назначили заведующим автомобильным гаражом в колхозе. И так он доработал до пенсии. Жил он скромно и тихо. Жили они двое с женой, детей не имели, жили в однокомнатной, старинной хате. Эта хата и сейчас напоминает о своём хозяине.
     Когда я встречаюсь с дочерью своей тёти Вари, Мариной Тихоновной, то её муж Николай Фёдорович, брат Ивана Федоровича, часто вспоминает своего брата, и я стараюсь больше узнать о его жизни.



                Нечаев Антон Викторович
                ----------------------------------------
     Родился 15 июня 1909 года в Соловьихе. Состав семьи перед войной был: отец, жена, пять детей.
     Перед войной работал вместе с родителями в колхозе разнорабочим. Тут и встретил войну.
     На фронт призвали в июне 1941 года.
     Участвовал я в боях при освобождении городов Смоленска и Калинина.  Тут был ранен и в госпитале ампутировали правую ногу и комиссовали домой.         
     Я был награждён орденом «Отечественной войны первой степени», медалью за «Победу над Германией», и всеми юбилейными медалями.
     Когда вернулся домой с третьей группой инвалидности, между прочим, рабочей группой, и пришлось идти на работу. Меня определили в шорную мастерскую по починке и пошиву конской сбруи. Так я доработал до пенсии. Дочери вышли замуж в другое село, а я живу с женой и с сыном. У него два сына. Он работает трактористом.
     Прошло двадцать два года с той беседы с Антоном Викторовичем. Впоследствии он остался один в своёй хате, сын погиб в аварии в горах при спуске с горы со стогом сена. Потом не стало жены. Внук Борис уехал в город с женой, второй внук Иван Николаевич стал работать на тракторе, и продолжает сейчас работать. Внук от старшего сына Иван Владимирович работает в школьной мастерской. А когда Антон Викторович совсем занемог, его старшая дочь забрала к себе жить в село Зелёный Дол, там и доходила его.
       По натуре Антон Викторович был весёлый и разговорчивый человек. Если где увидишь группу мужиков и дружный смех, можно смело говорить, что в центре компании и внимания Антон Викторович. В его характером родились и его дети, и внуки. Они словоохотливые, и сами разговор начнут, и охотно поддержат любую компанию, и весёлую беседу.   

               
               
                Бердников Дмитрий Андрианович
                -------------------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха 7 ноября 1910 года. Семья состоит: жена, дочь Анна 1938 года, сын Иван 1941 года, сын Юрий родился после победы.
     Перед войной работал скотником на дойном гурте в колхозе.
     На фронт призвали в июне месяце 1941 года.
     В боевых действиях участвовал под городом Смоленском в качестве пулемётчика станкового пулемёта. 27 сентября 1941 года был ранен и попал на излечение в госпитале на Урале.
На фронте вместе со мной были из нашего села Денисов Никит, Денисов Яков, Ещёв Алексей. Они потом погибли. А я по ранению был отпущен домой, а потом меня привлекли на работу в Барнаул на завод. Где и встретил день Победы.
Я был награждён орденом «Отечественной войны первой степени», медалью «За победу над Германией», и всеми юбилейными медалями.  После войны приехал домой и работал в колхозе  скотником.
      Находясь на пенсии, они с женой вручную косили сено и содержали подсобное хозяйство. Жили скромно и тихо. Нигде их не было слышно. Им никто не мешал, и они ни кому не мешали. Доживали свои годы с младшим сыном, который, как и старший работали в колхозе скотниками. Потом Юрий стал ветфельдшером, и работает им до сих пор. Старший Иван, когда я смонтировал механическую дойку на МТФ №1, пригласил его быть дояром. Он согласился. И, что памятно мне было, это когда мы первый раз запускали доильный аппарат. Долго возились, налаживали, регулировали, потом пригласили доярку Скоробогатову Анну Андреевну  в помощь. Она завела свою одну корову и стала прилаживать аппарат к вымени. Потом потихоньку мы освоили эту премудрость, и Анна начала доить корову аппаратом. А вечером мы уже доили всеми доярками всех коров на ферме. И сейчас доят коров этой установкой, хотя, и другие доярки, и дояры.



                Попов Тимофей Петрович
                ---------------------------------------
      Родился в Соловьихе 28 января 1914 года. Перед войной была семья: отец, мать, сестра, жена, и сын Пётр.
       До войны работал в колхозе рядовым. Войну встретил в городе Магадан, куда конвоировал заключённых, где и был до конца войны с Германией. Участвовал в боях на озере Хасан в июле 1938 года.
Награждён я был медалью «За победу над Германией». День победы встретил на севере в районе Магадана.


                Заздравных Алексей Никифорович
                --------------------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха в 1906 году. Жена Евдокия Егоровна, дочь Ксения Алексеевна 1931 года, сын Василий Алексеевич 1939 года.
     Родители: отец – Заздравных Никифор Иосифович, мать – Евдокия Моисеевна – они родились в селе Быкова, Картоятский уезд, Воронежской области.
     Отец по письму Епрынцева Ильи и Сапрыкина Ильи – пришёл пешком в Соловьиху. Здесь купил старую избушку у одного жителя, который уезжал из Соловьихи в село Ново Обинку. Получил надел, распахал его, и засеял пшеницей. Потом написал письмо жене и дяде Заздравных Григорию. И те приехали на лошадях в Соловьиху. У матери на руках был  малолетний мой старший брат Афанасий Никифорович. Ехали, примерно, один месяц.
     Землю занимали и обрабатывали столько, кто сколько мог. До их приезда в селе было уже много мужиков из Воронежа и из села Турова. Туровские селились с начала села до центра. А от центра по «Бирдичу» и по «Свинуховке» заселялись Воронежскими  (Ожерельскими) крестьянами. Помню первых переселенцев – семьи Ельчищевы, Ждановы 2 брата – они ещё имели две каменные мельницы. И когда у одного в колесо затянуло сына, он её продал. Помню Бердниковых – Прокоп, Андриан, Семён – у них была мельница. Помню кузнеца, который славился крутым характером, и хорошим мастерством – Гребенщиков Фёдор Терентьевич – мог делать кузнечную сварку, обтянуть колёса шинами. Как помню, Сходня была в избе, что стояла на месте нынешней усадьбы с\совета. Помнится, старостой был отец Петра Алексеевича Булгаков Алексей. Возле здания нынешнего СДК был молельный дом, и 2 церкви, старая и новая – сгорели обои от удара грозы, стояли рядом. Помню, тут же была церковно-приходская школа с 3 классами. Учительница была - Березовских Евдокия Семёновна. Муж её был Березовский – полицейский; после переворота сбежали. Она, много позже, она нам присылала в с/совет запрос. Просила указать, что она действительно работала учителем у нас в Соловьихе. Мы ей давали такое подтверждение.    
     В 1930 году организовался колхоз «Путь к социализму». И наш отец всей семьёй вошёл в этот колхоз.
     «Хотел бы оговориться по этому случаю. У Алексея Никифоровича, у одного из всех с кем мне пришлось беседовать, собирая этот материал, сохранился документ - «Опись имущества, или инвентаря от вновь вступившего в члены сельхоз артель «Путь к социализму», от 21 января 1931 года.
1 – амбар –                1 шт.  цена 30 руб.  Сумма  30 руб.
2 – лошадь рабочая 1гол.----        30 руб. ----         30 руб.
3 – лошадь молодая 2 гол.-------  15 руб. ----         30 руб.
4 -  грабли конные    1 шт. ----       30руб. ----         30 руб.
5 -  плуг                1 шт.   ---      15 руб.-----        15 руб.
6 -  борона                2 шт.   ---     3 руб. ------         5 руб.
7 -  хомут                1 шт. ---       5 руб. ------        5 руб.
8 -   узда                1 шт. ---       1 руб. -----         1 руб.
9 -  телега                1 шт. ----     10 руб. -----       10 руб.
10 -  сани                1 шт.  -----    3 руб. -----         3 руб.
11 -  седло                1 шт.  ----     5 руб. ------        5 руб.
12 – седелка                1 шт. ----      1 руб.  ----         1 руб.
13 – дуга                1 шт.   ---     1 руб.  -----        1 руб.
                Вступных -------------           6 руб.
                Паевой   взнос  ----        120 руб. 75 коп
                Неделимый взнос—       40 руб. 25 коп.
Подпись членов комиссии ------- Аборнев   Афанасий Иванович.
                Попов Филипп Алексеевич.
                Попов Алексей Алексеевич.
                Глава семьи  ----- Заздравных  Алексей Никифорович.
Такие документы выдавались каждому человеку, вступившему добровольно в сельхоз артель. И таких нас набралось в этой артели – 100 семей. А тот, кто саботировал это мероприятие и своим примером срывал эту правительственную работу, того лишали имущества и ссылали в посёлок Большая Галка. Грамотных людей не было и убедительно агитировать, и разъяснять идею коллективизации было некому, то применялись вот такие жёсткие меры.
     Первым председателем артели «Путь к социализму»  был - член партии большевиков Хахалев Иван Николаевич. После нас, его перебросили в Антоньевку председателем.  После этого он уехал в г. Бийск, до недавнего времени там жила его жена и сын.
     Председателями с/совета в первые годы были: Валиков, Прямоносов, Казначеев, которых присылали из района. Помним, как в войну работала председателем колхоза – Золотухина Прасковья.
     Перед войной я был завербован в Сибэнергострой на 6 месяцев: строили просеку и линию электропередач от Новокузнецка до Мондыбаша, до рудной горы. По этому случаю, как передовику в соревновании мне выдавали для поощрения три раза «Ударные карточки». Они вот тут со мной, могу вам отдать. Теперь они уже ни к чему, просто как память хранил.  Со мной там работали земляки – Пупынин Прокоп, Золотухин Василий Васильевич, Снегирёв Пётр.
(Хочу оговориться, что Василий Васильевич долгое время работал в колхозе звеньевым на строительстве животноводческих зданий и других помещений. Он же и начислял зарплату строителям и сам работал вместе с ними. Вот однажды он сдал ведомость по зарплате в бухгалтерию, и его спросили, а что же вы, Василий Васильевич, себе начислили за день 0,99 трудодня, мог бы и округлить до 1 трудодня. Он сказал: «Нельзя приписывать. Я столько заработал. Я отвлекался в карьер». Один животноводческий каменный двор и до сих пор цел и служит по назначению. Его сын Роман Васильевич тоже всю жизнь проработал в колхозе строителем. А с внуком Александром Романовичем я работал на монтаже нового оборудования.)
      После возвращения домой я был избран полеводческим бригадиром в колхозе «Путь к социализму». Потом меня перебросили  в колхоз «Всемирный борец» заместителем председателя. Так до начала войны, помню, были построены: риги, три полевых бригадных стана, амбар, мельница, лисятник, скотский сарай, сарай для лошадей, с отдельной стойкой под одного коня. А потом – телятник, маслобойню, курятник на дому у Прасолова Тихона Андриановича.
     В армию на войну был призван в 4 – й набор и попал на Дальний Восток в город Свободный. Там получил обмундирование, дали винтовку и зачислили в отдельную роту связи; мы обслуживали линию связи – Москва – Дальний Восток. Это была очень строгая и ответственная работа. За малейшую оплошность давали десять суток ареста. Но и права были большие. При устранении неисправности могли привлекать любой транспорт. Ездить на поезде могли в любое время при показе документов, подписанных генералом Афанасенко.
      В войне с Японией участвовал в роте связи. Сформировались на станции Бекин, и придали нашу роту к танковой колонне. Шли через тайгу, вели связь. Встреча с японцами произошла в них укрепрайоне. Выйдя из тайги, вступили в бой, и он продолжался четыре дня. После этого они объявили капитуляцию. После этого приехали на станцию Бекин. А в 1946 году отправили домой.
Дома долгое время работал бригадиром полеводческой бригады № 2, колхоза «Путь к социализму». Находясь на пенсии, иногда работал сторожем и так, что легче. Годы дают о себе знать. А сейчас вот овдовел и меня забрала к себе в дом моя дочь Ксения, тоже вдова. А, что поделаешь?
     Из наград имею медаль «За победу над Японией», Медаль ВДНХ, и все юбилейные медали, Ветеран труда.
     Я выпросил у него две фотографии, опись имущества, три карточки ударника и покинул его дом.
      А вчера я беседовал по телефону с Ксенией. Только она сообщила мне неприятную весть. Всем умершим участникам войны ставят стандартные бетонные памятники на могилы, а отцу вот нету. Какой год уж хлопочу. Неудобно мозолить людям глаза. Но, ведь, положено.
 Да, конечно, положено!
Неужто, финансовый кризис помешал? У нас у русских всегда, что-то, да не так!? А вот в Японии и в Германии этот кризис обходит стороной память и памятники погибшим в, даже их несправедливой захватнической войне. Да, что ж мы такие-то? Сами о себе, о своих близких, о своих защитниках, освободителях не способные побеспокоиться.  И сделать-то надо всего лишь, какую-то малость!
Как ты отнесёшься к людям, так и люди отнесутся к тебе…



               
               



                Гребенщиков Пётр Семёнович
                -------------------------------------------

     Родился 25 января 1924 года в селе Соловьиха. До войны семья состояла: мать, две сестры, три брата. Перед войной работал в колхозе чабаном. На фронт призвали 25 августа 1942 года. Участвовал в войне с Японией в составе 907 отдельного батальона связи, радиотелеграфистом с августа 1945 года, по 3 сентября 1945 года. День победы встретил на Курильских островах, на острове Итуруп.
Имею награды: орден «Отечественной войны 2степени». Медаль за «Победу над Японией», и все юбилейные медали.
   После войны прибыл домой, работал чабаном, трактористом, заведующим мехтоком. Последние годы в разговоре жаловался на боли в сердце. При одном приступе его не стало. Дело его продолжает сын Василий Петрович Гребенщиков.  Который после армии окончил курсы шоферов и работал до выхода на пенсию шофёром: сначала на перевозке сельхоз грузов, а потом возил доярок на работу.



                Борисов Митрофан Иванович               
                ------------------------------------------
    Родился 8 марта  1917 года, в семье колхозника. В семье нас было: отец, мать, сестра, три брата. К 22 июня 1941 года работал в колхозе разнорабочим. В этот день был на работе. И с первых дней забрали на фронт. Участвовал в боях в Польше, Чехословакии, в Румынии, а после дошёл до Германии. Имею награды: орден «Отечественной войны 2 степени», медали за оборону городов. День Победы встретил в Германии.
( Отвечал он на вопросы анкеты очень скупо, стеснительно. Я старался его разговорить.)
     В колхоз зашли всей семьёй, как и многие люди нашего села. Колхоз назывался «Путь к социализму». Запомнился мне и всем колхозникам один из первых председателей Гребенщиков Николай Иосифович – очень хорошо относился к людям. Помогал им, чем мог. Но в основном он культурно и участливо разговаривал с подчинёнными. За это его все уважали и беспрекословно выполняли все его распоряжения. Больше такого руководителя я не знал. Из бригадиров запомнился – Антонов Степан Александрович.
      В армии служил в артиллерийском полку (пушки 122 мм.) заряжающим. В одном селе Украины мы с командиром батареи пошли искать наблюдательный пункт (место) и нас обстреляли. И меня ранило. После госпиталя меня вновь отправили в действующую армию. Участвовал в освобождении Белграда, Полтавы, Смоленска, Курска, а потом перебросили под Сталинград. После его освобождения пошли через Чехословакию, Польшу, Румынию, и пришли в Германию. Наш полк остановился в 30 километрах от Берлина, где мы и встретили день Победы. После этого нас перебросили в Закарпатье, где мы прослужили один год и после нас демобилизовали домой в 1946 году. 
      Читая эти строки о службе Митрофана Ивановича, в душе возникает такая боль, такая обида на себя. Как я мало его выспрашивал, и как много он мог бы рассказать о своём боевом пути. С одной военной биографии получилась бы целая книга. Вот уж получается точно сказано, будто про нас: «Что имеем - не храним, потеряем – плачем». А теперь хоть заревись: нет его, и не спросишь теперь, поздно.
Я знал его хорошо, привык к нему и не задумывался, что это так скоро кончится. Жил он один, семьи не имел, не получалось. Война отразилась на его физическом здоровье. Хата, в которой он жил последние годы, стоит, как памятник, заросшая густым клёном.


                Новичихин Иван Фёдорович
                ---------------------------------------
     Родился 8 августа 1923 года в Соловьихе. Перед войной была семья: отец, мать, 3 сестры, 3 брата. В 1939 году уехали в Киргизию, работали до начала войны на строительстве Чуйского канала. На лошади в бочке возил землю. 15 ноября 1942 года получил повестку из военкомата. Потом получили обмундирование и погрузили нас в вагоны вместе с лошадями. И повезли на фронт в составе 222 кавалерийского полка, 4 – го корпуса. Первое крещение получили при освобождении села Обгонерова и на станции Котельникова. Там был легко ранен в левую ногу. После излечения в госпитале, нас сформировали, и попал я в разведку 52 Армии, был опять легко ранен. После излечения в полевом госпитале попал в Отдельный сапёрный батальон, где в бою опять был ранен. Лечился в Эвакогоспитале № 24-91.  А потом меня демобилизовали домой. И я вернулся в Соловьиху. Считаюсь Ветераном войны и труда.
   После войны Иван Федорович работал в колхозе на разных работах до самой пенсии. Потом он остался один. Жить стало очень трудно и его забрала к себе жить его племянница Галина в село Большая Берёзовка Солонешенского района, там его и не стало.



               
               
                Косинов Павел Кузьмич
                -----------------------------------
Родился 9 июля 1925 года в селе Соловьиха. Семья состоит: Я, жена, сын и дочь, живут отдельно.
Войну встретил в колхозе «Красный  Октябрь» на полевых работах разнорабочим. Призван в армию 7 января 1943 года и служил до декабря 1946 года в разных городах СССР и за границей.
Принимал участие в освобождении городов: Харьков, Суммы, Полтавы, Тирасполя и многих населённых пунктов. За границей участвовал в освобождении Румынии, и её городов: Яссы, Плоешти, Питешти, Бухарест и другие. А в Венгрии освобождали города: Брашов, Сольнок, Секетвекошвар, Комаром, Будапешт и другие. Встречал земляков, в Тирасполе – Борисова Николая Ивановича, а одноклассника Ельчищева Николая Ивановича встретил в Будапеште.
День победы встретил в Венгрии, в городе Комараи.
       Был награждён: медалью «За победу над Германией». Орденом «Отечественной войны 2 степени», и всеми юбилейными медалями. Являюсь ветераном труда.
    - Мне довелось работать многие годы с Павлом Кузьмичом вместе.
В первые годы знакомства он был заведующим курсами механизаторов от Верх-Ануйского училища механизации сельского хозяйства у нас в селе. Он обладал превосходным даром организатора в любой отрасли сельского хозяйства. После того как были закрыты эти курсы, его назначили бригадиром полеводческой бригады. Потом одно время он работал трактористом на выращивании свеклы. В последствии мы с ним сблизились плотнее и при формировании инженерной службы, я взял его на должность инженера по технике безопасности и одновременно председателем профсоюзной организации. С ним было легко работать: он много знал и много умел правильно делать и организовывать любой труд.
     Последние годы, уже, будучи на пенсии, он остался вдовцом, потом женился вторично, и переехал в райцентр, ближе к детям. В последнюю неделю его жизни я встретился с ним в стационаре в районной больнице. Мне предстояла операция, а ему отказались делать операцию, пошла кровь низом, было поздно, что-либо помочь. Потом мне сообщили, что бывшего солдата, прошедшего всю войну, не стало. Жизнь заметно обеднела без Павла Кузьмича. С каждым годом становится всё меньше и меньше таких солдат, у которых можно было поучиться, и было чему у них учиться. Учиться добру и трудолюбию. Без таких тружеников, закалённых войной, сёла начали слабеть и рассыпаться. Не только у нас, но по всей матушке России.


               
               
                Новиков Демид Герасимович
                -------------------------------------------
                (Подпись на стене рейхстага)
Родился 22 августа 1911 года в селе Соловьиха. Родители: Герасим Григорьевич, и Ефросинья Григорьевна – крестьяне-полеводы. Вступили всей семьёй в колхоз в 1929 году. Вместе с родителями: братья – Егор, Иван,  сёстры – Февронья, Ефросинья, Анна – эти тоже всю жизнь работали в колхозе, в полеводстве. После сплошной коллективизации собрались в колхоз «Красный Октябрь». Помню председателя Заздравных Илью Игнатьевича. Потом был колхоз «5 е Декабря».   Я был секретарём комсомольской организации  в этом колхозе. В организации было 9 комсомольцев (кроликов), т. е. и не коммунисты. А всё видели и были юркие, и жёстко «жгли». Брат Иван был в партизанах вместе с Епрынцевым Алексеем.
     В 1932 году после учёбы в Южной МТС на трактористов, из нас отобрали группу, и отправили в Барнаул на курсы комбайнёров на шесть месяцев.  После учёбы вернулся домой и работал на комбайнах «Коммунар» и «Сталинец» два сезона.
На ремонте в МТС узнали о начале войны. На фронт отправили в августе 1941 года. А как было дело: я на стационаре молотил хлеб на комбайне – кругом на поле скашивали пшеницу, вязали в снопы, и подвозили к комбайну. На поле привезли повестку о явке в военкомат в село Быстрый Исток. Через три дня нас отправили в Бийск на формирование. А от туда нас отправили на северный фронт - в Мурманск.
     Стычка происходила на финском фронте. Сильно запомнились нам финские «кукушки».  Там меня ранило. Командиром роты у нас был мой земляк Булгаков Захар Тимофеевич.
     После ранения меня отправили в госпиталь в Карелию. А  Захар Тимофеевич остался в бою.
     После излечения я был зачислен в группу, которую отправили в г. Кострому. Там был зачислен на шести месячные курсы танкистов. Изучали американский танк «Матильда», и английского «Валентина». Позднее пришли наши танки Т-34, и СУ- 76. После курсов вручили удостоверение водителя танков, и отправили в город Горький, для комплектования танкового батальона. Скомплектовали экипажи, я стал механиком водителем.
     А от туда отправили нас в Польшу на уничтожение немецкой Скальской  (город Скальск) группировки. Когда начали штурм, то оказалось, что мы не рассчитали того, что у немцев было много тяжёлых танков «Тигр», «Пантер», и артиллерии, и они нас отогнали до Довыдковичей. Наш танк подбили; мы вытащили затвор из пушки, и прибежали к своему командиру.  После как он нас выслушал, то приказал немедленно вернуться на поле боя, и любыми средствами вернуть наш танк. Мы повернулись и пошли назад. В это время, нам на счастье, из лесу ударила по немцам наша «Катюша». Мы обрадовались, и бегом побежали к своему танку. Когда подошли, то увидели, что все танки сожжёны, а люди побиты. Осталось лишь несколько человек раненых. Мы разобрали гусеницу у своего танка, и у другого танка, и потом собрали гусеницу своему танку.  Помогли санитарам погрузить раненых бойцов на танк и пригнали его к своему командиру. Он поблагодарил нас за это и дал нам отдых на целые сутки. За это время мы устроили себе баню, (напустили в ведро бензину, опустили в него свою одежду и бельё: вши какие вывалились, какие полопались.)
     Вскоре нас перебросили под Варшаву, где нам приказали передать свои танки молодым танкистам. А нас посадили в машины и отправили в тыл. В лесу нас подвели на поляну к новым  самоходкам СУ- 76. Мы их получили, завели, опробовали. Набралось нас 25 самоходных установок.
      От сюда пошли на Белорусский фронт. После взятия Киева, Бирдичева – вышли на Могилевскую магистраль – Могилевск, Минск. Но шли не по шоссе, а сбоку. При подходе к одной деревушке, командир танка приказал, идти на полном ходу. Я заметил реку и говорю ему об этой реке. Он связался с разведкой и приказал идти на скорости в 60 км/ в час. А речка, говорит, 20 см. глубиной, проскочишь, не бойся. Я на всём ходу пошёл через реку. Танк ударился с берега в воду, и угодил в илистый берег. Вода волной ударилась в жалюзи, и попала на правый двигатель. Блок двигателя разорвался, и масло выскочило, и облило меня. Я взялся за люк и стал вылазить из танка. При поступлении воздуха раскалённое масло на мне, и внутри танка вспыхнуло. Я выскочил, и ребята меня затушили. Потом пришёл танк Т-34 и вытащил нас на берег. После он собрал ещё несколько самоходок, и перевёз и перевёз нас в Минск, на тракторный завод, для ремонта танков. А меня отправили на лечение. После лечения меня вернули на этот завод для ремонта танков, и самоходок. Через некоторое время из нас скомплектовали группу из отремонтированных танков и отправили на фронт.
      Я попал на новый СУ – 76, и прибыли в Восточную Пруссию. Где и участвовал в бою в Гдыня – Коса.
     После этого пошли в Германию по городам: Штетин, Ной Штетин, Одер, Друть, Графин – Гачен; через переправы по мелким речушкам. Тут много погибло солдат; несколько раз строили переправы, но всё же вошли в Берлин.
     8 мая 1945 году бои закончились. Перед рейхстагом  наши солдаты, идущие впереди наших самоходок, изготовили большую деревянную вышку, и водрузили на верху знамя.
     9 мая 1945 года объявили, что война закончилась. Мы как стояли возле своих машин, так и сели на колени рядом. Вот вышел наш комбат, отобрал несколько танкистов, и меня в том числе. Велел залезть на здание Рейхстага.  Где-то на 5 – 6 этаже была статуя Вильгельма на коню со щитом и саблей. Нам велели сесть рядом с Вильгельмом на коня, и поднять правую руку и крикнуть: «Наше дело правое, мы победили!»  Мы долезли до статуи, но оказалось, что у статуи коня отбита голова, и тело его и всадника вся изрешечена, и мы побоялись залазить на коня. Чтобы не свалиться на пол вместе со статуей. Я стал рядом, поднял правую руку и крикнул: «Наше дело правое, мы победили!» Комбат махнул рукой, чтобы мы спустились, что мы и сделали. После этого я спустился вниз.
      Здесь нам разрешили расписаться на стенах. Я поднялся на вторую ступень при заходе в Рейхстаг, с правой стороны, и  подписал: «ИЗ СИБИРИ ДОШЁЛ ДО БЕРЛИНА, СТАРШИНА НОВИКОВ», - потом поставил свою подпись – НОВИКОВ.
     После этого нам велели угнать танки к железнодорожной линии, где их погрузили в вагоны, и отправили в Союз.
     С земляком Заздравных Ильёй Игнатьевичем встретился случайно. В городе Графин-Хочене  - мы играли в футбол возле санчасти. Смотрю, подходит ко мне человек в пилотке; подаёт мне руку, узнал кое-как. И мы с ним просидели дотемна.
      Тут их вскоре (старший возраст) отправили домой. А я ещё оставался там. А через некоторое время отправили домой и нас.
      Самое главное поручение партии – веди танк, бей врага, освобождай Россию», что я и сделал.
      Награждён я был: от 31 июля 1945 году Благодарственным письмом Рокоссовского. Медалью «За отвагу» в июле1944 года. Медалью «За победу над Германией» 3 декабря 1946 года. Орденом «Отечественной войны  второй степени». Шестью юбилейными медалями.



                Гребенщиков Иван Иосифович
                ---------------------------------------------
     Родился 16 февраля 1909 года в селе Соловьиха.  Семья состояла: жена, два сына и дочь. Работал в колхозе рядовым.
     Войну встретил в Соловьихе. На фронт призвали в начале войны, и участвовал в боевых действиях с июня 1942 года по май 1945 года. Участвовал в освобождении Польши, и Чехословакии.
 Я был награждён: орденом «Отечественной войны первой степени». Орденом  «Славы третьей степени».
      День Победы встречал в Чехословакии.


               

             Яшкин Фома Емельянович
              --------------------------------------
     Родился 12 октября 1919 года в Соловьихе.
Семья небольшая: Я, жена, и сын живёт в городе.
В армию был призван 6 февраля 1940 года и служил по сентябрь 1946 года в разных городах Советского Союза и за границей. Принимал боевое участие в освобождении городов Витебска, Смоленска и других. За победу над Германией  был награждён орденом «Отечественной войны второй степени» и всеми юбилейными медалями. День победы встретил в городе Вена в Австрии.
После возвращения домой дядя Фома все годы работал трактористом в своём колхозе до самой пенсии.



                Швецов Фёдор Григорьевич
                ----------------------------------------
Родился 23 ноября 1924 года в Соловьихе. Семья состояла перед войной: Я, жена, отец, мать и две сестры. До войны работал в колхозе рядовым, на разных работах. О начале войны услышал в Соловьихе. На фронт призвали в ноябре месяце 1942 года. Участвовал в освобождении Смоленска в 1943 году. С боями дошёл до границы с Польшей. А потом из Белоруссии наша 54 армия, где я служил, была переброшена под Ленинград, на прорыв блокады. Тут я был тяжело контужен. Находился на излечении в госпитале в Магнитогорске. Больше в боях не участвовал. Я был награждён орденом «Отечественной войны 1степени», медалью за «Победу над Германией».  И всеми юбилейными медалями. Война закончилась, когда я был комиссован домой и тут встретил день Победы.



                Васильчиков Радион Кириллович
                ----------------------------------------------

     Родился 18 апреля 1918 года в Соловьихе. Имею жену Пелагею Евдокимовну, сына Леонида. У меня образование 4 класса. Воспитывала меня одна мать. В тот же год, как я родился, отца не стало.  В Красную армию был призван в 1938 году. Служил в 327- стрелковом полку, 34 дивизии в городе Ленинск на Амуре. День войны встретил на службе – служил на станции Бирк в охране ОМВД  с 1942 года. Потом с апреля по июнь месяц был в Куйбышевском  Военном - Пехотном училище 18 отдельной стрелковой бригады, командиром отделения. Потом перевели в 499 Полк, командиром взвода в августе месяце. Где и служил в 1942 – 1944 годы.  С января по май 44 – 46 годы в стрелковом полку. А в составе 199 стрелковом полку участвовал в освобождении Харбина, на станции Сунь, город Мугден. Оттуда возвратились в апреле 1946 года.
    Был награждён медалью Ветеран войны и труда. Награждён был орденом «Отечественной войны 2 степени». Медалью «За отвагу». Медалью «За победу над Японией».




                Жуков Фёдор Иванович
                ------------------------------------
     Родился в селе Соловьиха 22 марта 1923 года. Состав семьи перед войной: отец, мать, три брата и сестра. До войны работал в колхозе на разных работах.
На фронт призвали 20 декабря 1941 года. В боях участвовал при освобождении Воронежа в мае месяце 1942 года. 10 января 43 года был тяжело ранен в ногу. В госпитале ногу ампутировали и отпустили домой. При возвращении домой стал опять работать в колхозе на разных работах – в основном объездным, сторожем, пимокатом занимался самостоятельно дома.   
    Награждён был орденом «Отечественной войны  2-й степени». Медалью «За победу над Германией» и всеми юбилейными медалями.
    - - Узнав о том, что безногий солдат, дома занимается каткой пимов, я пошёл к нему домой и долго мы с ним сидели и беседовали о его кустарном занятии. Оказалось, что он мастерски владеет этим мастерством, и многим помогал обуть себя, и своих детей в такое тяжёлое военное, и после военное время. Судьба испытала его ещё и ещё раз, оставив дважды вдовцом. Но он не сдавался и женился дважды. В помощи не нуждался и ни у кого, ничего не просил; делал для себя и семьи всё сам. Огород ли загородить, скотину содержать, топкой обеспечить домик – всё делал, и делал до последнего дня, сам. Был разговорчивый, неунывающий и не злопамятный, всегда возле него собиралась компания. Память о Фёдоре Ивановиче хранят его достойные и знаменитые его дети: Зинаида, Татьяна. А вот Василия –  уже нет, и Николай Фёдорович – зав. Районо.




                Заздравных Тихон Захарович
                -----------------------------------------
          Родился 25 июня 1921 года в селе соловьиха. Отец – Захар Яковлевич, мать – Прасковья Александровна, брат – Игнат Захарович погиб на фронте, брат Митрофан Захарович – участник ВОВ умер после войны. Сёстры – Анна, Анюта. Отец до коллективизации работал по найму: кто куда попросит, что сделать. Часто к нам в гости стал приходить Кокарев Тимофей – друг отца, член партии – проводил агитацию за вступлению в Коммуну, рассказывал, что и как будем там жить, и что делать. После этого отец вместе с семьёй вошёл в коммуну. Сдал всё имущество, оставил только одну корову. После некоторого времени коммуна рассыпалась, и все разошлись. После этого организовался колхоз «Красная ветка». Сюда сдали всё своё имущество и даже получали молоко с фермы. Руководил коммуной Кокарев Тимофей, а колхозом Никифоров Иван Кузьмич. После «Красной ветки» был организован колхоз «Красный Октябрь» - помню, председателем был Заздравных Павел Яковлевич – отцов родной брат. Потом организовался второй колхоз «Имени Чапаева», - где председателем был Маморцев Дмитрий Григорьевич.
      В 1939 – 40 годах окончил курсы трактористов и начал работать в 1940 оду. В армию призвали в 1940 году в сентябре месяце. Формировали в Бийске, а потом направили на Дальний Восток, в Приморский край, город Уссурийск, в строй бат. Работали на хлебной базе, на ремонтной базе был разнорабочим на погрузочных, разгрузочных работах.
     После объявления войны – из нас организовали стрелковый полк. И отправили на Маньчжурскую границу – где и прослужил четыре года.  Несколько раз ходил в атаку. Взяли в плен два полка японцев. Они сильного сопротивления не оказали. При возвращении с боёв на границу услышали о дне победы 9 мая.
      В августе 1946 года был демобилизован и приехал в Соловьиху.
Состоял в комсомоле с 1940 по 1950 годы. Лет пять был секретарём комсомольской организации колхоза.
      Награждён я был медалью «За победу над Японией» и всеми юбилейными медалями.



                Новичихин Данил Иванович
                ----------------------------------------
      Родился в Соловьихе в апреле 1909 году. Отец Новичихин Иван Фёдорович, мать Елена Дементьевна – крестьяне. В селе была школа четырёх летка, заведовал поп. Школа называлась приходская. Запомнил из детства. Когда пахали свои наделы или жали хлеб – рядом с казацкими наделами; то если черкнёшь плугом по их земле, или попадёт случайно лошадь в их траву, то казаки запорют насмерть.
 Вся равнина принадлежала антоньевским казакам.
  Ещё помню, как мы убирали хлеб: я был верховником, а отец на косилке. Смотрим, как верховые казаки пробежали по дороге и по полю, спрашивали и разыскивали Шалякина Прохора. Потом через некоторое время видим, что его везли на рыдване, на лошади, вёз кто-то из соловьихинских, а сзади ехали верхом два казака при ружьях. Против нас Прохор повернул голову в нашу сторону.  И крикнул: «Иван отдай долг моей жене». С тем его и увезли, и в Антоньевке его и расстреляли.  Ещё помню, как казаки приехали в Соловьиху и стали искать партизан или их пособников. Но не нашли. А отобрали пятьдесят мужиков и выстроили у забора ограды Снегирева Матвея. Где живёт его сын Василий. И решили их расстрелять; но надо было взять благословение местного попа. Привезли его – Смородин Тихон был попом. Он обошёл всех выстроенных мужиков, посмотрел им в глаза и заявил: «Эти мужики не виновны и к партизанам не причастны». Казаки опустили ружья и скомандовали: «Разойдись». Все разошлись
     На день объявления войны я находился в МТС на ремонте комбайна.
     На второй день нас собрали и отправили на сборный пункт в город Бийск на формирование. Я попал в дорожноэксплуатационный полк. И нас привезли под город Ржев; эту ночь бомбили Ржев. На утро приступили к ремонту дорог. Строили через Волгу два запасных моста. Так строили дороги и переправы от Ржева до Волоколамска. После перебросили в Рязань. От туда переехали под Ленинград на берег Ладоги – строили «дорогу жизни».  Приехали в посёлок на берегу Ладоги; первые дни занимались охраной. Потом стали закапывать овраги, взрывать берега, засыпать рытвины, и равняли полотно дороги. Дальше от нас дорога шла по озеру.
     После Ладоги нас перебросили на Прибалтийский фронт, на берег Невы. С врагом встретились на западном пятачке, на берегу Невы. Нас бомбили,  и шёл дождь, меня ранило. Потом меня отправили в госпиталь на Урал. После госпиталя я вернулся на Ладогу. Стояли в обороне. В одном из боёв меня опять ранило, но легко. После излечения попал в артиллерийский полк № 1619, что стоял на реке Великая, в Литве, где провоевал два года. За эти два года прошёл много городов и стран с боями, вплоть до Германии.
     Победу встретил в одном маленьком немецком посёлке в области Померании.
     Когда собрались ехать домой, увидели, что только мы тронулись, как поляки в это время – кто верхом на лошади, кто пешком, кто с коровой и с криками – заняли этот посёлок.
    Был награждён многими медалями.
     С Даниилом Ивановичем я познакомился в первый же год приезда в колхоз из института. Он работал в уборку на прицепном комбайне. Через два года мне пришлось списать старые комбайны с баланса и приобрести много новых самоходных комбайнов. Старую кадру комбайнёров пришлось заменить новыми молодыми комбайнёрами, которые изучали самоходные комбайны. Это была молодая смена. Но уже не имела тех качеств, что требовалось для работы в поле.  Если, как помню, Данил Иванович и другие пожилые комбайнёры работали от росы до росы, то новое поколение стало работать от восхода солнца до захода.
     А Данил Иванович передал своё мастерство комбайнёра и профессию комбайнёра своему сыну Семёну Даниловичу, с которым я работал всю его жизнь. Он работал и на комбайне и на тракторе, а потом на монтаже мехтоков, МТМ, комбайновского цеха, кочегаром, а в последствие на монтаже кормоцеха, а потом и работал на нём долгие годы, пока наступила перестройка.  И из-за недостачи горючего, кормоцех пришлось остановить, который потом и растащили, и сдали в утиль. А Семён Данилович принял пилораму от отца, и работал до самой  пенсии. Он был трудолюбивый человек, как и его отец. И я постоянно его брал, как умного механизатора и старательного слесаря на самые сложные, и новые, впервые запускаемые работы в колхозе. В память о себе он оставил своих наследников двух сынов. Я иногда встречаюсь с вдовой Евдокией Дмитриевной, и она с грустью отвечает на мои вопросы, когда я  начинаю разговаривать о муже Семёне Даниловиче, и о свёкре Даниле Ивановиче. У неё, как и у меня, самые светлые отзывы об этих умных крестьянах.




                Негирев Александр Алексеевич
                ---------------------------------------------
     Родился 2 сентября 1922 года в селе Верх-Ануйское Быстро – Истокского района.
     Когда мне пошёл пятый год, отца забрали по линии ОГПУ. Он работал на строительстве Беломорбалтийского канала им. Ленина. Там видел Калинина, Кирова и других руководителей государства.
     Мы с матерью, сестрой и бабушкой жили в разных местах т. к. наша изба была сломана, а имущество отобрано, как у «врагов народа». В 1937 году отец освободился и, приехав, домой, стал работать на Быстро - Истокском лесозаводе.
     Я по окончании 7 классов в 1938 году был направлен на учёбу в Бийский педагогический техникум. А с 23 августа 1938 года начал трудовую деятельность в Камышенской начальной школе№1 – учителем. С 13 февраля 1940 года был назначен заведующим Соловьихинской начальной школы №1.
     Война началась, когда я был в отпуске у родителей, которые к этому времени переехали на жительство в Верх – Ануйск. Там с председателем с/совета Андреевым, до приезда представителя рай – военкомата, - организовали митинг о начале войны.
За четыре месяца меня несколько раз вызывали в военкомат. И только 30 ноября 1941 года с группой в 17 человек направили в Барнаульское военно-пехотное училище. К этому времени с фронта стали приходить прискорбные письма о гибели родственников и знакомых. Многие курсанты, в т. ч. и я, просились на фронт.
     8 марта 1942 года все курсанты нашего училища, по тревоге, погрузились в эшелон и поехали … на охрану границ на Восток, в Забайкальский военный округ.
 От туда в составе 275 стрелковой дивизии я участвовал в боевых действиях против японских империалистов при освобождении Маньчжурии и Китая. Запомнились бои при форсировании реки Нонни, и за Хинчанский перевал. За время службы был отмечен в газете «На боевом посту» Забайкальского военного округа, как агитатор. За боевую и политическую подготовку приказом НКО № 0727 от 31. 01. 43 года награждён значком «Отличник РККА». За боевые действия имею медаль «За отвагу».
    После возвращения домой работал учителем и вёл общественную политическую работу, за что был отмечен несколько раз Почётными грамотами от райкома партии.
Находясь на пенсии Александр Алексеевич овдовел и, приехав в Соловьиху, женился на знакомой учительнице, тоже вдовой Трапезниковой Марии Даниловны. А после его и не стало. А Трапезникова уехала жить в город к родственнице. Она часто приезжает на родину, к нам в село, и обязательно сходит на кладбище.  Наводит порядок на могиле первого мужа, тоже участника войны Трапезникова Ивана Митрофановича и Негирева Александра Алексеевича. 



                Харламов Пётр Иванович
                ------------------------------------
    Родился в селе Соловьиха 28 декабря 1916 года. Отец Харламов Иван Антонович, мать Христинья Афанасьевна. Отец служащий, мать крестьянка. В период коллективизации отец вместе со всей семьёй зашёл в ТОЗ, потом в коммуну, и в колхоз «Красный Октябрь». Я помню, как я работал в колхозе верховником, и председатель Толмачёв Семён Ионович вручил мне премию – красную рубаху. После 30 го года я вступил в комсомол, был и секретарём. Работал учётчиком – так как я окончил 7 классов. Потом был на техминимуме в Южной МТС  на курсах – радистов. Окончил эти курсы и работал радистом до начала войны.
      В 1938 году меня призвали в действующую армию на Дальний Восток, где служил радистом и учился в Хабаровском училище связи.
В Д – Настре я находился на радиоузле и нёс службу. В это время объявили, что будет выступать Молотов, он выступил и объявил, что Германия без объявления войны напала на Союз. Я сообщил начальнику политотдела. Он прослушал речь Молотова, собрал солдат в кинозале, и объявил солдатам о начале войны.
     И 28 июля1942 года нас отправили из училища на фронт. Я попал под Сталинград. Служил в разведке. Сходил в разведку больше десяти раз. Сделали мы три привода – двух офицеров и одного солдата – языков. Служил я в это время в 932 стрелковом полку, 3 батальоне,1 роте, 1 разведвзводе, 62 армии – командующий  Чуйков.
     Армия Паулюса была сжата в кольцо и отряд разведки взяли в последнюю атаку этого кольца. И 20 октября 1942 года в 8 часов утра начался штурм. Я попал под миномётный огонь. Одним снарядом меня ранило и закопало землёй, а вторым снарядом опять ранило и откопало, выбросило на поверхность земли. Я пролежал без памяти до 8 часов вечера. Тут санитары подобрали меня. Оказалось, что я был ранен в обе ноги, в живот, в зубы, и в левую руку с повреждением костей.
     После госпитализации вернулся домой 10 мая 1943 года. А в августе 1943 года начал работать в Быстро Истокском отделении милиции. А при разделе районов  работал начальником РОВД. Но работать пришлось не долго. Раны так стали беспокоить, что пришлось оставить работу. Но меня назначили председателем Петропавловского сельпо. В 1945 году я и эту работу оставил и вернулся на родину, в Соловьиху. Замещал на время отпуска председателя сельпо и секретаря парткома.
     Награждён был медалью «За отвагу» в Сталинграде.  Имеются все юбилейные медали.   
    Долгие годы Пётр Иванович ездил на автомобиле «Запорожец», который ему выдали, как ИВОВ.  В последние годы он просил соседа  пенсионера шофёра по профессии Николая Фёдоровича свозить его до больницы, тот возил. Потом Пётр Иванович овдовел, и жизнь ухудшилась.  Однажды ночью  его автомобиль загорелся в гараже и сгорел, едва отстояли его хату. Через недолго его не стало. А после его - сгорела и избушка. И стоит усадьба ни кем не занятая. Без человека и земля становится грустной.



                Новичихин Иван Антонович
                -----------------------------------------
    Родился в Соловьихе 15 мая 1923 года. Отец Новичихин Антон Фёдорович – погиб на фронте в 43 году. Мать Прасковья Ивановна, брат Андрей, сестра Марина. Отец вместе с семьёй первым зашёл в колхоз «Всемирный борец». Помню, председателем был Харламов Иван Антонович (Максима Ивановича отец). Потом был Золотухин Александр Константинович. Перед войной был Пупынин Прокоп Дмитриевич, – который ушёл на фронт и там погиб.
     Помнится забавный случай. При заходе в колхоз сосед наш не захотел заходить сам и не отдал корову в колхоз. А затянул её на чердак своей избы. Помню, что в войну и после войны был председателем совета Дурнев Алексей Филиппович. Его заменил, вернувшийся с фронта Заздравных Илья Игнатьевич. А в нашем колхозе были председателями Золотухин Иван Илларионович. Бригадиром был Гребенщиков Яков Митрофанович. Они же как делали? Поставят бригадиром Новичихина Трофима Ивановича – он наладит хозяйство бригады: отремонтирует телеги, сараи, огородит ограду. Тогда собираются мужики и кричат: «Убрать кулацкую морду с бригадиров». Убирают Трофима Ивановича, ставят Якова Гребенщикова. Тот развалит всё хозяйство, и мужики вновь ставят Трофима Ивановича. А через несколько времени, убирают Новичихина и ставят Антонова Ивана Александровича. Потом опять ставят Трофима Ивановича, меняют его на Колтакова Семёна Фомича – и так разов до ста, пока Новичихин не уехал в совхоз «Ануйский». Там его ценили за исполнительность и умение хорошо делать плотницкие и столярные работы, он многие вещи в колхозе делал сам.
      Я работал в это время в колхозе, готовил косилки к сенокосу возле кузнице в бригаде. Я был вместе с отцом. Вдруг слышу беспорядочные голоса мужиков: «Война, война…». На второй день забрали на фронт кузнеца Данила Лукича, и я с отцом остался в кузнице работать.  В покос сел на косилку и косил траву.
     Меня забрали в армию 2 августа 1942 года. А 20 августа я уже принял присягу в Ленинграде. После расформировки по полкам, я попал в 213 стрелковый полк 56 дивизии – командиром полка был – подполковник Рябышев. Полк находился в обороне под городом Пушкина, и я состоял в полковой разведке.
     А вот 14 января 42 года мы пошли в наступление, и  после артподготовки, пошли в бой. Стрельба шла очень интенсивная. Мы со старшиной вырвались вперёд, ближе к передовой позиции немцев, и мины перелетели за нас, нас не задели, тем мы и спаслись, а товарищей много побило.
     А вот 20 января 44 года на 7 день боя в селе Красное, при обстреле наших позиций из дальнобойных миномётов, меня ранило в левую руку. После излечения меня комиссовали. И я вернулся в 1944 году инвалидом второй группы.
Имею медаль «За оборону Ленинграда, «За победу над Германией», и все юбилейные медали.
Иван Антонович после войны долгое время, до выхода на пенсию, работал заместителем председателя сельпо. После войны у него родились две дочери и сейчас они живут с матерью.



                Пожидаев Павел Николаевич
                ------------------------------------------
    Родился в Соловьихе 15 января 1924 года. Родители: отец – Пожидаев Николай Митрофанович, мать – Варвара Дмитриевна, сёстра – Анна. Братья – Аким, Фёдор, Иван, Николай. Всей семьёй мы работали в колхозе. Колхоз сперва назывался «Красный Октябрь», а потом им. «Чапаева». Начал я работать в колхозе с малых лет, верховником при вспашке земли, при посеве, при жатве хлеба и косовице сена. Потом перед войной уже работал самостоятельно: ходил за плугом, жал хлеб на лошадях.
     В день объявления войны я боронил поле, предназначенное под рожь.  А в армию призвали 22 августа 1942 года. Сформировали нас в г. Бийске. Потом переправили в Улан – Уде. А потом направили в г. Баку, а от туда пешком в составе железнодорожной бригады освобождали Ростов, Таганрог, Запорожье.  После пришли в Польшу, в Варшаву. Строили железнодорожные мосты через Днепр. Из Варшавы пошли в Германию. В Берлин попали 2мая 1945 года, где служили до октября месяца. А потом нас перебросили в город Ковель на границе с Польшей.
      В Берлин шли следом за наступающими частями. Строили мосты, переправы для пропуска автомобилей, поездов – для подвоза снарядов, снаряжения и людей.
     Меня наградили: медалью «За отвагу», «За взятие Берлина», «За оборону Кавказа», и имею все юбилейные медали. Дважды награждён медалью «Ветеран труда». Работал до пенсии в колхозе. Перестроил дом, сыну готовил, но тот поработал несколько лет мастером строителем, переехал в райцентр.
     Павел Николаевич вырастил сына и дочь, они жить, тут не стали. А после, как овдовел, дочь забрала его к себе в райцентр, и там его доходила.




                Золотухин Иван Иванович
                ---------------------------------------
     Родился 22 июня 1922 года, в селе Соловьиха. Отец Золотухин Иван Иванович, мать Прасковья Ивановна. Братья – Фёдор с 16 года, Потап – с 27 года.  Сёстры – Надежда с 18 года, Ольга с 20 года, Анастасия с 30 года.
     Отец, как помню, вступил во вновь образовавшуюся, коммуну, всей семьёй. Там шил шубы, мать при такой семье была домохозяйкой. Дети учились в 4 – х годичной школе.   
     Позднее сестра вышла замуж за Заздравных Григория Кузьмича, но жить им было негде. И они стали жить у нас. Так они прожили один год у нас; и после этого отцу приписали, как будто он держал батрака с батрачкой, и сослали за это в Томскую область Бакчарский район, посёлок Большая Галка. Там я окончил 4 класса и от туда меня взяли в армию.
     Фёдор погиб на фронте – был разведчиком – имел два ордена «Славы». При возвращении с языком подорвался на мине.
      На день войны я работал грузчиком на погрузке хлеба на баржи. Мобилизовали 5 июня 1942 года, после проведения посевной. Нас привезли в город Бердск, на учёбу, где проходили курсы миномётчиков. Но курсы закончить не успели. Было объявлено о формировании маршевой роты из добровольцев на фронт. Я ушёл в эту роту, которую направили под г. Курск. Не доехали до Курской передовой линии, как на поезд налетели немецкие самолёты, и стали бомбить нас. Был дан приказ на ходу покинуть вагоны; поезд шёл тихо. Потом нас собрали, и ночами стали приближаться к передовой. Через две ночи мы подошли к окопам. Тут нам выдали трофейные винтовки, и мы стали их осваивать. Тут же собрали добровольцев в пехоту, и я пошёл туда. День мы пробыли в окопах с освоенным оружием, а к вечеру пошли в наступление.  Впереди находящаяся рота была разбита, где осталось два человека. Нам дали приказ окопаться на месте. Мы окопались. А утром, чуть свет, дали приказ: «Подъём», и пошли в бой. Бой шёл такой, что даже не видно было солнца. Мы стреляли из винтовок, а немцы из пулемётов и миномётов. Нельзя было даже подняться. Почти рядом разорвалась мина, товарища моего Чиркина Василия Семёновича, из одного со мной посёлка, убило, а меня тяжело ранило в ноги, в руку и в грудь. Это было 2 сентября 1942 года. После сделали мне операцию в палатке в поле. Потом отправили в Рязань, а там обнаружили 6 осколков и отправили в Казахстан. Но там операцию делать не стали. Раны не заживали – сочились. Но дело шло на поправку, хотя раны открывались часто, вплоть до 1950 года.
     День победы встретил дома. Работал шорником по ремонту сапог для людей. Ходить не мог. Душа стремилась к серьёзной работе. Я выпросился на курсы комбайнёров – трактористов в 1947 году. Окончил курсы и стал работать.   Но раны продолжали открываться и работать не давали. И я попросился в помощники комбайнёра – штурвальным на прицепной комбайн «Коммунар». Раны продолжали открываться, но потом их залечили и сняли 2 группу инвалидности, за то, что работал. Я работал на комбайне и на тракторе с 1948 по 1982 год. Только в 1981 году восстановили 3 группу инвалидности.
      Имею медаль «За отвагу» и орден «Отечественной войны 1 степени».
      Дядя Ваня приехал со своей женой в Соловьиху после выхода на пенсию, а до этого работал механизатором в совхозе «Ануйский». Я спрашиваю его: «Зачем вы приехали в Соловьиху? Там вас уважают, там вас многие знают и помнят. То начальство будет охотно откликаться на ваши просьбы, просьбы бывшего механизатора, а здесь вас помнят мало кто. Всё здесь придётся начинать с самого начала. Вот вы и избушку однокомнатную купили, и отремонтировали её, и много ещё дел по двору предстоит сделать. А там у вас всё было сделано и припасено?»  Он посмотрел на меня внимательным взглядом, улыбнулся, моргнул глазами, и проговорил: «Родина, сынок, зовёт. Ты тоже добровольно вернулся из города; там, что тебе хуже было?  С душой не поспоришь. Родина, Мать это свято!» Я лишь молча покивал головой в знак глубочайшего согласия. И ни слова не сказал в тот раз. А потом часто у него был, то побеседую, то обращусь за помощью по плотницким делам. Он красиво делал домики для пчёл. И родственникам перестраивал жилые дома.
       А потом мне довелось организовать почётный караул из ветеранов в последний путь солдата, механизатора, крестьянина Ивана Ивановича Золотухина.
    

               
                А эти четверо живые, как память святая прошедшей войны!
               
                Ещёв Иван Степанович
                ---------------------------------
     Родился в Соловьихе 12 сентября 1925 года, до войны семья состояла из отца, матери, сестры и 2 братьев. Я работал вместе со всей семьёй в колхозе на разных работах до 1943 года.
     В Красную армию забрали 7 января 1943 года, формировали в Бийске и там находились до 18 июля 1943 года.
     В августе месяце 1943 года прибыли на фронт в Калининскую область. Первый раз прибыли на станцию села Торена, затем на станцию Кувшиново, и штурмовали город Торонец и город Анонка, тут был ранен и контужен 23 ноября 43 года. После излечения участвовал в боях за освобождение Польши – Варшавы, Лодзе, Познань.
     Орден «Красной звезды» был получен за уничтожение вражеского блиндажа и за взятие языка. Медаль за «Боевые заслуги» -за снабжение боевыми припасами. Орден «Отечественной войны первой степени». День Победы встретил в городе Сумма. Имею все юбилейные медали и звание «Ветеран труда».
     Иван Степанович после войны жил всё время в Соловьихе. Работал в колхозе на разных работах. И сейчас, когда у бригадира случается недостаток рабочей силы, он приглашает Ивана Степановича на помощь – часто он был весовщиком при закладке силоса и сенажа, и контролёром  по качеству на уборке зерновых. И сколько я помню, он постоянно принимает активное участие в работе Совета ветеранов села. Человек он добропорядочный, разговорчивый, общительный и живёт очень скромно. Сегодня он уже как полмесяца находится в военном госпитале.




                Золотухин Иван Илларионович
                ---------------------------------------------
     Родился в Соловьихе 29 мая 1923 года. Отец с матерью первыми вступили в коммуну и там работали всей семьёй.
    Отец и брат участники Великой Отечественной войны. У меня дома оставалась жена и дочь. Перед войной работал учителем Соловьихинской семилетней школы.
     Призван на фронт 21 декабря 1941 года. Формирование проходило в г. Кемерово в составе 845 полка.
     Участвовал в боях на Воронежском фронте. Был ранен под Воронежем 26 июля 1942 года.
      НА фронте встречался с земляками из Быстрого истока – Шарковым Федором, Зыряновым Иосифом, а также с Петропавловским  парнем – Новичихиным Андреем Фёдоровичем. На войне был секретарём комсомольской организации роты.
     Награждён я был орденом «Отечественной войны первой степени», медалью «За победу над Германией» и юбилейными медалями.
    День Победы встретил в Соловьихе.
До самой пенсии Иван Илларионович проработал в Соловьихе: избирался председателем колхоза, был главным зоотехником колхоза, заместителем председателя по хозяйственной части. Приглашали работать в школу в послевоенные годы – преподавателем военного дела в средней школе. Многие годы был председателем ревизионной комиссии.
      При достижении 80 лет они с женой переехали в райцентр к внучке. Сейчас там живут.



               
                Шматов Тимофей Панкратьевич
                ----------------------------------------------
     Родился 4 мая 1920 года в Соловьихе. Отец  Панкрат Никифорович, мать Наталья Михайловна, братья Павел, Егор, Николай, Иван.
     В период коллективизации вступили всей семьёй в колхоз «Путь к социализму». В школу записывали насильно; родители не отдавали, говорили: «Кто же будет пахать, когда все будут учёные?» Но я пошёл в школу. Учитель попался добрый, и я вечно буду помнить его слова: «Пусть у вас одежда будет в заплатах, но чтобы она была чистой». Работать пошёл в 14 лет. Носил фонарь перед трактором, тогда на них не было света. Работал все работы безотказно. Но постоянно тянуло к трактору. Кончил курсы трактористов, стал работать на тракторе; заслужил звание «Стахановец».
     В Красную армию призвали в 1940 году. Служил на Дальнем Востоке.
     22 июня 41 года объявили о начале войны, мы были на обеде. Дали сбор полка. Полк построили в квадрат, и комиссар полка объявил о начале войны.
     Через некоторое время наш полк приблизился к границе, со стороны Японии. Строили доки, готовились к встрече с Японией.
     Зимой 1942 года стали нас формировать для больших занятий. Потом по тревоге погрузили в эшелон, и мы поехали. В пути объявили, что едем на западный фронт.  Перед Новосибирском налетели на два вагона оставленных на путях.  Через два часа аварию ликвидировали и поехали на Москву. Здесь сформировали и отправили в город Севск, в район Курско-Орловской дуги. Ночью приказали выйти с лошадьми за город. Наше конное отделение направили в головной дозор. А после успешной операции меня перевели в разведку. Ходил в разведку много раз, пока не ранили и меня отправили в госпиталь на лечение в Курск, а потом в Рязань, там сделали операцию и перевели в Бугуруслан, а там попал в тифозный госпиталь, где чуть не умер. Был брошен, а позднее перевели на комиссию и меня комиссовали домой на 6 месяцев. После 6 месяцев меня вновь призвали в армию. Тут я попал в город Татарка в 4 кавалерийский запасной полк. После этого перевели в город Борисов, где подбирали на фронт. Я попал в действующую часть и попали под Будапешт. Потом во 2-й Украинский фронт, 4-й конно-мехкорпус, 10-я кавалерийская дивизия, 36-й гвардейский Кубано-Борановический ордена Суворова, ордена Кутузова казачий пол. Звание Ордена Кутузова было присвоено при моей службе в этом полку.
      Мне было объявлено и вручено 9 – правительственных благодарностей за форсирование рек и освобождение городов – Левицы, Шахи, Борно, Братислава,  Прага и т. д.
     Встреча с земляками состоялась при  следующем случае. Я был коноводом у командира взвода связи. Заняли одну пригородную деревушку, связь шла впереди полка. В одном пополнении в зводе связи я встретил своего земляка – Черемыцкий Николай – из под города Камень на Оби. С ним прослужил все оставшиеся годы войны.
     День Победы встретил в одной деревне в Чехословакии, но после этого бои ещё продолжались. И вот когда до Праги оставалось 140 км. Был такой момент. Вечером был приказ – достичь Праги, оказать чехам помощь. * километров не дошли до Праги, как вернулись войска наши из Берлина и освободили Прагу.
     Я был награждён: Медаль «За отвагу» за освобождение города Трнава. Орден «Отечественной войны первой степени». Медаль «Ветеран труда». «Отличник социалистического соревнования».  Два знака «Победитель в соц. соревновании». А в последствии 7 юбилейных медалей.
     После войны Тимофей Панкратьевич отработал на тракторе ДТ – 54 в колхозе до самой пенсии. В первые послевоенные годы на поместье своих родителей, на месте землянки, он построил себе  новый дом. У них с Евдокией родилась дочь и сын. Дочь умерла в молодые годы. Потом не стало жены. Сын работал долго в колхозе в МТМ токарем. Потом женился и уехал за женой в Бийск, а Тимофей остался жить один. Сейчас к нему приезжают то сын, то внук и ухаживают за ним. На собрания он всё сам ходил и в магазин тоже, но вот уже два года не выходит из дома.
     Тимофей Панкратьевич по натуре скромный, стеснительный, добрый и отзывчивый человек, каких сейчас редко-редко где встретишь. И поэтому общество теряет такое качество, как человечность.
               



                Мякшин Семён Иванович
                -------------------------------------

     Родился 15 августа 1924 года в Соловьихе.  Семён Иванович памятливый человек, он многое может рассказать, и много мне рассказал. В первой книге я во многих рассказах раскрывал его образ, образ крестьянина, русского человека, земляка.
     Его отец  Мякшин Иван Михайлович – умер через два месяца после рождения Семёна, младшего сына в большой семье.
     А до этого случая он был участником вильного восстания под Михайловкой. Мать – Мякшина Домна Михайловна. Сёстры – Екатерина, Елена, Евдокия старшая, Евдокия младшая, Анна. Братья – Игнат, Лаврентий, Андрей.
    Родители крестьяне, занимались в полеводстве. Такой большой семьёй отец вошёл в колхоз с пятью лошадьми, пятью коровами, и 20 овцами. Стали всей семьёй работать в колхозе. Потом сёстры вышли замуж. Запомнился мне председатель колхоза Гребенщиков Николай Иосифович. Он у всех колхозников того времени врезался в память, как культурный, обходительный и честный человек. Вот к нему-то полностью относится изречение: «Как ты отнесёшься к людям, так и люди отнесутся к тебе».
     В день объявления войны, когда я работал с друзьями  на прополке хлеба от сорняков в колхозе «Путь к социализму». После ухода взрослого мужского населения на фронт, мне в 16 лет поручили на паре лошадей косить траву, а осенью хлеб. А на следующий год весной мы звеном в 16 парней пахали землю на пароконных плугах, а руководил нами агроном бригады Анохин Дмитрий Давыдович, который сам не мог расписаться, но отлично знал, как нужно выращивать хлеб. Я помню, как его наградили медалью за получения сто пудового урожая.
     А 15 августа 1942 года меня призвали в Красную армию. Сформировали нас на станции Уяр, Красноярского края, в школу младших снайперов – на пятимесячные курсы. После обучения нас направили в 1943 году для формирования в город Бердск, Новосибирской области. В феврале 1943 года повезли на фронт. В апреле 43 года прибыли в город Купинск, формировались в селе Новоугольневка в состав 1 – гвардейской мотомехбригады, командовал корпусом генерал армии Русиянов.
      18 июля 1943 года вступили в бой левее города Изюма на реке Северный Донец – я был стрелком противотанкового ружья № 1. Пошли в атаку – остался жив. 15 августа 43 года в атаке был ранен. Лечился в госпитале Харьковской области, Боровского района, в селе Пески.  1 октября выписали, и я прибыл в Учебный полк, Павлогорадской области, село Павловка. Проучился один месяц в 22 учебном полку, присвоили звание сержанта. И 1 ноября 43 года прибыл в город Запорожье. Попал в 531 отдельный Запорожский  миномётный полк в качестве наводчика.  Участвовал в освобождении города Николаева в апреле 44 года, города Никополь на Днепре, города Тирасполь на Днестре. 28 июня 44года был тяжело ранен, госпитализирован в город Одессу, по ул. Льва Толстого №1. В августе был переведён в госпиталь имени Фрунзе в помещении бывшего артиллерийского училища, где сделали операцию, и направили в город Николаев. При выздоровлении был направлен в село Варваровка, в выздоравливающий госпиталь. Где участвовал в сопровождении отрядов на фронт выздоравливающих солдат. После этого в ноябре 44 года попал в комендантский взвод в городе Браилов, где и встретил Победу.
     На фронте встречал земляков – Жукова Дмитрия Ивановича, Новинкина Григория Дмитриевича, Прасолова Петра.  Из Камышенки встречал Большакова Александра, которого убило. В данный момент имею переписку с бывшим командиром расчёта Разваляевым Фёдором Павловичем – живёт в городе Изюм, Харьковской области. (Следует заметить, что последнее письмо Семён Иванович подарил мне, оно в моём архиве).
    Имею я награды: медаль «За победу над Германией», орден «Отечественной войны второй степени».  И все юбилейные медали.
      - Семён Иванович, расскажите подробнее случаи, которые стоят до сих пор перед вашими глазами. Вы, что-то скромно всё рассказали.
      -  Страшная бойня произошла при форсировании Днепра – левее плотины в 1943 году с 6 на 7 ноября, я был в составе 60 дивизии, 87 полка, и как бомбёжка прекратилась, я увидел, что в живых нас осталось три человека – младший лейтенант, один рядовой солдат и я. А вот 5 декабря вновь форсировали Днепр – операция прошла удачно, видел только одного убитого солдата. Плацдарм был шириной 5 километров в направлении сёл – Капустяновки и Разумовки левее Запорожской сечи, нам говорили, что здесь сражался Тарас Бульба.
Ещё случай произошёл: 18 июля 43 года при форсировании Донца в 5 часов утра прилетела «Рама», крутнулась, и через тридцать минут появились 87 бомбардировщиков. Стали бомбить наши позиции с утра и до захода солнца. Мы все были в панике, кричали кто, что хотел и что мог. Можно бы уйти от этой мясорубки, отступить, но сзади стоял заградительный отряд. И мы понимали, что нас убьют, что тут немцы, что сзади свои. Деваться было некуда. Мы были обречены на смерть.
Помню, как рядом находился Левченко Н. из Новосибирска.  На глазах вырвало у него  живот, - он поднимает голову и просит нас добить его, но ни у кого рука не поднялась, и он умер в страшных муках. С другой стороны на моих глазах погибли мои товарищи Курпатов и Кривошеенко.
      А вот ещё бой был: 19 июля пошли в наступление – повстречался с немецким танком Фердинандом, но моё ружьё ПТР не берёт его броню. После моих трёх выстрелов танк продолжает идти. Но к счастью в это время выстрелила 100 мм.  пушка и танк подбила, и он загорелся.
      А ещё - 15 августа вышли в наступление, враг открыл ураганный огонь. Налетели самолёты. При разрыве снаряда меня контузило и ранило. С поля боя меня вынес старший сержант помощник командира взвода Семёнов Василий – земляк из Зонального района нашего края.
  А вот живя уже дома, я 25 декабря 1987 года нашёл своего однополчанина Мякотина Ивана – живёт сейчас в Бийске. В Бийске же живёт и Волков Василий – читал в газете про него.
     - Что я могу сказать о Семёне Ивановиче – это очень памятливый человек, хранит в голове сотни дат и цифр, фамилий и сёл с городами. Он на память, без всяких блокнотов и записей расскажет о всех логах и наделах бывших частных владений соловьихинских мужиков до коллективизации. Подробно мне рассказывал, как приехали его родители из Воронежа на жительство в Соловьиху.  На собраниях и митингах он всегда выступает, открыто, бескорыстно и справедливо, что многим это не нравится. После войны он вновь вернулся в своё родное село и отработал 25 лет на лошадях, а потом ещё 25 лет чабаном, итого трудовой стаж у него, как и у меня составляет 50 лет. Ко всему прочему Семен Иванович отличный певец, может начать и вести любую песню. И если мы собираемся иногда на торжественных мероприятиях, то всегда слышится звонкий и правильный голос Семёна Ивановича.  Его рассказы я часто использую в написании рассказов в книге. Он с женой Марией Никифоровной вырастил двух дочерей, которые также, как и родители всю жизнь проработали в колхозе.  Одна Любовь Семёновна бухгалтером, вторая Нина Семёновна дояркой. Обе дочери общительные, разговорчивые и такие же талантливые певицы на всё село. Сейчас они тоже на пенсии и навещают часто отца. Рядом с Семёном Ивановичем живёт его внук Русин Сергей с семьёй. Он и досматривает большинство за дедом. Тоже трудолюбивый и работает в животноводстве, но иногда его просят поработать осенью на комбайне, он работает и весьма старательно. Жена его Елена Викторовна работает учителем в нашей средней школе. Сам Семен Иванович активное участие принимал в работе Совета ветеранов, и помогает мне в организации его работы. Я часто звоню по телефону ему домой, и мы подолгу с ним обсуждаем различные события нашей повседневной жизни села и колхоза.
     Уже несколько лет, как он овдовел и живёт в старинном родительском доме теперь один. Держит овец и кур. Как-то я его неосторожно спросил: «Вот вы прошли весь ад войны и остались живы, что вам помогло выжить и вернуться домой?»
Он погладил лицо ладонью, посмотрел мне в глаза, не решаясь открыться, потом всё-таки сознался:
     - Ты же парторгом работал в Соловьихе, и знаешь, что я и на фронте, и дома был, до реформы,  и сейчас в душе остаюсь коммунистом.  Я уж вам рассказывал, как меня мать на фронт провожала. Я получил повестку.  Собрался и хотел уж идти на сборный пункт.  А мать остановила, велела на колени встать перед красным углом с иконами, велела перекреститься три раза, я это сделал. Потом она сняла с себя нательный крестик, и надела мне на шею. И сказала, чтобы я его никогда не снимал и берёг его. Если будешь его беречь, то он тебя спасёт от смерти и приведёт тебя домой. Вот и суди сам: что мне помогло спастись; случай или материн крестик. Только ей об этом узнать не пришлось. Она умерла в 45 году. А меня отпустили летом 47 года. Я отца не помню, и с матерью не простился. А сейчас девятый десяток пошёл, и вот два месяца как никуда не хожу, голова кружится, сил становится всё меньше и меньше. Одна радость, что дочери навещают. Внук постоянно приходит, да вот внучка при мне, когда Сергей с Леной на работе. Поддаваться не хочется старости, жизнь люблю!               
               

                У Святого Ключа
                -----------------------
       В это лето 22 июня 2007 года приехал ко мне в Соловьиху мой сводный брат Яков Тимофеевич с сыном Сергеем, которые живут в   Барнауле. На встречу гостям приехала и сестра Елена Тимофеевна. В этот день совпали два события. Весь народ окрестных деревень и даже из городов шли к Святому Ключу, а меня пригласили в районный музей. Мы договорились, что я еду в район, а жена Валентина сопроводит гостей к роднику. А я потом, после мероприятия, прибуду тоже туда. И вот мы расстались. А когда я прибыл на родник, моих гостей там уже не было. Посетителей было уже мало. Я спустился к роднику, ополоснул голову, умылся и тут увидел знакомых женщин, одна работала судьёй, а вторая прокурором. Я как исполняющий обязанности по совместительству должность юриста, с ними было близко знаком. Мы побеседовали и они, набрав воды, уехали. Я вернулся домой и тут узнал, что моих гостей встретил и беседовал с ними корреспондент Иван Фёдорович, который был для меня, как родной человек. И вот, что он рассказал об этой встрече.
     - Непредвиденная командировка в Антоньевку помешала вовремя приехать на Святой ключ в Соловьиху, и к нашему с водителем появлению у родника задержались лишь несколько человек.
     По обычаю, а это была так называемая девятая пятница, люди набирали воду в свою посуду. Из-за того, что вода была слегка мутной, люди не торопились; создалась очередь.
     Не спускаясь к роднику и поздоровавшись с земляками-камышанами, я обратил внимание на пожилого мужчину. Он был подвижным, улыбчивым, и я просто не мог не познакомиться с ним.
     - Яков Тимофеевич Стрельцов, - крепко пожимая мою руку, бодро представился он. Я брат Анохина Е.Д. Знаете такого?
     - Ну, как же не знать? Он вот уже как 45 лет сотрудничает с нашей газетой «Ударник».  Этого хватило, чтобы начать непринуждённую беседу. Выяснилось, что Яков Тимофеевич родился в Петропавловке. А в Соловьиху попал, когда мать вышла замуж за Анохина Д.Д.   Здесь он вырос, окончил семь классов, работал с приёмным отцов в полеводстве, и за получение сто пудового урожая они были награждены медалями «За доблестный труд во время войны». А потом отца забрали в Труд армию, а Яшу забрали в ФЗО в Барнаул. Отец копал траншеи под фундамент для стен здания завода №77, а сын учился и проводил линии электропередач по цехам будущих цехов. А после запуска заводских корпусов, когда станки работали, а стен и крыши ещё строились, Яков остался там работать и отработал там пятьдесят лет. Завод выпускал двигатели для танков и катеров. (Кстати я и моя жена тоже там работали в послевоенное время. Это было самое счастливое время моей жизни. После десяти классов брат перевёз нас с матерью к себе. Устроил меня на завод, где сам работал. Через два месяца работы мне присвоили 5 разряд – это беспрецедентный случай в жизни завода. Через полтора года я стал делегатом из ста человек от алтайского края на Всемирный фестиваль молодёжи и студентов в Москве в 1957 году. Этой путёвкой награждали победителей соревнований среди комсомольцев, и активистов в общественной работе. Я учился на курсах повышения квалификации, и в институте на заочном отделении. Я участвовал в самодеятельности, был секретарём комсомольской организации цеха, и постоянным редактором цеховой стенгазеты и т. д. Тут я встретил своё счастье и женился, получил квартиру. А через год вернулся в Соловьиху инженером-механиком сельскохозяйственного производства. -
     Далее Иван Фёдорович продолжал:
     - Хотя Якову Тимофеевичу сейчас 79 лет, для своего возраста мой собеседник выглядел моложе. А главное, он был полон  оптимизма. Если бы не это обстоятельство, наверное, не получилось бы и интересного разговора. Согласитесь, в таком возрасте многие жалуются на бесконечные болезни, усталость от жизни и на серые и потому скучные будни.
     На вопрос, зачем ветеран приехал к роднику, он стал рассказывать:
   - Цель одна – морально расслабиться и вылечиться от недугов. Хотели набрать святой воды во время службы, но припозднились. Из-за дождливой погоды батюшка покинул родник раньше. Но ничего, сейчас и я спущусь к роднику. Пусть немного очередь рассосётся.
     Я приехал из Барнаула с сыном и прихватил с собой из Петропавловки сестру Елену Тимофеевну. Надо сказать, что 52  годочка здесь не был, после как приезжал за матерью и братом, когда перевозил их к себе в Барнаул в 1955 году. У родника-то мы в детстве играли.
     Чуть помолчав, продолжил:
    - Никому мы вреда не делаем, зла не приносим, и желаю, чтобы, чтобы все так поступали. На жизнь не жалуюсь, вся моя родня ею удовлетворена. Мы очень много смеёмся – этим продлеваем  свою жизнь. Очень хорошо живём.
     Понимаю, кому-то покажется, может быть, такая речь несколько странноватой, но я ничего решил не менять в своих заметках. В какой-то мере, все мы порой немного кажемся кому-то странными. Каждый по-своему выражает свои мысли.
    - Есть недостатки, - говорил Я. Т. Стрельцов, - на которые мы не обращаем внимание. Не ною! А зачем? Я в прошлом токарь испытатель, последние годы работал даже в лаборатории – в центре испытания новых двигателей. Половина жизни работы на военном заводе имел личное клеймо. Мне доверяли, меня не контролировали по качеству работ, я научился работать без брака. А это многого стоит, особенно для души. А сейчас я на пенсии, имею права шофёра, и вот сам приехал на своей машине сюда в гости.
     - Как вы считаете, - не удержался я от стандартного вопроса, - Россия возродится?
     Собеседник словно ждал моего вопроса, он живо и с готовностью тут же воскликнул:
    - Россия обя-за-тель-но-оо возродится! За счёт таких оптимистов, как я, как мы! Ноги не идут – на коленях идём! И почему, скажите, Россия должна жить хуже? Я вспоминаю военные времена – мы знали трудности.
    Сейчас некоторые жалуются, вот, дескать, жизнь плохая. Не правда! В войну было тяжело, но мы были морально сильными, выжили и до сих пор мы – что? – оптимисты!  Жить можно сейчас, и отлично жить. И будем жить ещё лучше! Так утверждал мой приёмный отец Дмитрий Давыдович, он говорил: «Чем дальше, тем жизнь будет лучше». И жизнь подтверждает его тезис, и философское определение бытия человеческого общества. Он умел и любил рассуждать и нас этому научил. Вот когда мы с братом встречаемся, то проговариваем всю ночь. Я люблю рабочую философию. Тут, конечно, надо соблюдать и свои правила; - умеешь говорить, умей и слушать.
    Не поверите, но я, слушая, словно набирался силы, она заполняла меня с каждой минутой, проведённой рядом с новым знакомым Яковом Тимофеевичем. Гость из Барнаула прямо-таки излучал уверенность, ему нельзя было не верить.
    - Вот сейчас, - заверил он меня, - спущусь к роднику, умоюсь святой водичкой, наберу её в посуду, а когда поднимусь на берег, перекрещусь на восток.
    Он так и сделал. Сестра Елена Тимофеевна, сын Сергей и Варвара Владимировна терпеливо его поджидали. Я поднялся следом за ним на берег и под аркой с надписью «Святой ключ» сфотографировал их четверых. И мы расстались.
     Я покинул родник в хорошем настроении, желая почаще встречать таких людей, как Я. Т. Стрельцов. Прожив долгую жизнь, он мог бы своим оптимизмом дать фору многим молодым.   
     А вот сегодня я слушал отчёт В.В. Путина перед Госдумой о преодолении кризиса в России. Приведу лишь последние его слова: «Но что определённо можно сказать и нужно, так это то, что Россия кризис преодолеет».
     А что, товарищи читатели, вы заметили, как это совпадает с оптимизмом Якова. И я рад, что мысли  правительства, совпадают с мыслью рабочего человека.  Это укрепляет надежду моего народа.
      

                Портрет доброй женщины
                -------------------------------------
    Татьяна Ивановна Барсукова (Киркова) родилась в Казахстане – в посёлке Или Илийского района Алма-Атинской области в русской семье. Отец её, Иван Иванович, прошедший войну «от звонка до звонка», всю жизнь проработал в связи и ушёл на пенсию с поста начальника поселкового узла связи. Так же в связи проработала и её мать – Екатерина Леонтьевна.
     Тут я подумал: что это такое есть – совместная работа, совместная жизнь, взаимная любовь, взаимность во всём – это случайность? Перст божий? Судьба?  Совпадение? Как, одним словом определить? Наверное, это зовётся  судьбой…            
     Эта пара была музыкальной – отец мог играть на многих музыкальных инструментах и часто выступал на местной сцене в составе семейного коллектива.
    В 1967 году Таня окончила среднюю школу и поступила в училище на секретаря-машинистку в городе Алма-Ате, а после стала работать по специальности – до 1977 года. Но потом душа запросилась ближе к земле, природе, к скоту, и она переезжает в село Ново-Явленку, где устраивается ветсанитаром, и вскоре поступает в совхоз-техникум на заочное зоотехническое отделение.
Двадцать лет тому назад Таня вышла замуж за Петра Михайловича  Барсукова, отличного механизатора и мастера на все руки.
    В период распада СССР и изменений в связи с этим политического и национального климата, Татьяна Ивановна с семьёй переезжает на Алтай: и теперь уже семь лет живёт она в Соловьихе, где и работает  в колхозе «Заря» ветеринарным фельдшером.
     «Если медицина лечит человека, то ветеринария лечит человечество» -  это заставляет каждого ветработника следовать своему долгу.
    Работа усложняется тем, что больной человек сам расскажет о своём недуге  , а животное молчит, оно ничего не скажет; врачу потребуются познания и профессионализм в определении заболевания животного.
    Я специалист другого профиля и потому о профессионализме Татьяны Ивановны попросил рассказать главного ветврача Попова.
    - Татьяна Ивановна отличный специалист. План эпизодических мероприятий выполняет на сто процентов, к моим указаниям и поручениям всегда относится с пониманием, исполняет их охотно.
Я с ней постоянно нахожу общий язык, у нас взаимопонимание; ежегодно я представляю её на награждение денежной премией правления колхоза, которое постоянно меня поддерживает. Побольше бы таких работников – совсем было бы хорошо.  Напиши от меня ей мои поздравления по случаю юбилея 3 декабря. Желаю здоровья, счастья, благополучия.
    Я с удовольствием это делаю и присоединяюсь к таким хорошим пожеланиям Ивана Яковлевича.
     Разговаривая с чабанами – братьями Бердниковыми, Н.Л. Ещёвым, В.П. Гребенщиковым, я услышал от них только хорошие слова.
    - Татьяна Ивановна знающий работник, добропорядочный человек, отзывчивый, требовательный. Она не стучит кулаком о стол, не повышает голос на нас за наши упущения, а настойчиво и чётко объясняет ситуацию, добрыми словами, где убеждает, где и принуждает нас выполнять её требования.
    Соседи, живущие рядом с Татьяной Ивановной – Новинкины, Золотухины, Астафьевы – сошлись в одном мнении:
    - Таня?.. Таня порядочный человек. Скромная с поэтической душой, она сохранила в ней свет детства. Добрая она.
     Согласись, читатель, за большое счастье и удачу посчитаешь ты, если удастся тебе услышать такой отзыв о себе.  Заслужила, видимо, Таня, Танюша, Танечка, Татьяна Ивановна такие отзывы всей своей работой, семейной жизнью, поведением, женственностью.
     Сейчас я вспомнил, как ходил я в семью Тани, беседовал с детьми и мужем. Обходил её соседей, собирая отзывы и мнения чужих, но таких довольных Таней, людей накануне дня её рождения, и оформлением её на пенсию. Но продолжала работать, пока на пенсию не ушёл её муж.  А потом они взялись за благоустройство своего хозяйства, отремонтировали дом, построили скотские сараи. Навели завидную чистоту и красоту в ограде и в саду. Какие сами красивые, такие и дела у них получаются. Смотрят молодые соседи, учатся, делают и себе так же. Уж это одно, что-то значит.   


               
                В бой ходили одни старики
                -------------------------------------------
1. Задание
    - Здравствуйте, товарищ юрист! Как настроение? Чем занят? У меня к тебе предложение нужное и важное, - прозвучал голос председателя правления колхоза В. И. Прасолова.
(Следует оговориться, что я работал, и получал зарплату за должность – диспетчера колхоза. А бесплатно, как общественное поручение, висело на мне ещё должности: юриста, инженера по Т.Б. председателя МЧС колхоза, председателя рев-комиссии, председателя наблюдательного совета). 
     - Вот у вас, у юристов, что легче и интереснее: раскрутить криминал или его предупредить?
    - У нас, как у врачей, болезнь легче предупредить, чем её вылечить, - ответил я.
     - Вот и хорошо. Езжай на уборку, там и предупреждай болезни. Твоя задача будет состоять в следующем – качество уборки, сохранность зерна, предотвращение потерь в поле и по пути на мех-ток. Комбайны сегодня выходят на овёс. В восемь часов вечера я тебя сменю на поле, без нужды комбайны не останавливай, темп тоже важен. Личная машина на ходу? Заводи и в поле.

                2. Вот оно и поле
     Любой контроль вызывает у рабочих отторжение, неприятие контролёров. Что делать? Кому-то аплодисменты, а кому-то подзатыльники.
     Агроном встретил вопросом:
    - Ну, что, помощник, прибыл? Я остаюсь на одном конце поля, ты езжай на другой конец. Что делать, сам знаещь.
     После ремонта комбайны теряли колосом и зерном. Надо убедить комбайнёров. Что они получат оплату за зерно, которое попадёт в бункер их комбайна. А то, что останется в неподобранном валке или высыплется на землю, в первую очередь скажется на кармане комбайнёра и шофёра. Нужно, чтобы до людей дошла такая арифметика. На это потребовалась пятидневка. Потом пошло и поехало. Душа повеселела, со мной заговорили по-свойски. Как инженер, и экономист с красным дипломом, по образованию я стал механизаторам нужен.
               
2. Страда – от слова страдать               
     Комбайны, отрегулированные и загерметизированные, теперь шли без остановок. Но их было до обидного мало. Только пять. Через день  пришёл шестой. Потом  стало семь и лишь на десятый день – восьмой. Ждали ещё долго девятого, но он приковылял к середине уборки  и вскоре снова сломался. «Эх, думаю, - как же убирать-то будем? Тридцать комбайнов выводил я при советской власти, из них. До двадцати только на обмолот валков. Вот такие дела…
    Жара висела над полями беспощадная, и комбайны гудели, натружено и надрывно, будто все хором молили о пощаде, из последних сил двигаясь на первой скорости, да ещё и на пониженной скорости.  Первым шёл самый старший по возрасту, комбайнёр Юрий Иванович Капустин, ему пятьдесят с хвостиком, его комбайну в два раза меньше. Это для комбайна три пенсионных срока. Юрий Иванович развернул машину радиатором навстречу слабому ветерку, охлаждал перегретый двигатель, что обиженно пыхтел паром. Вышел комбайнёр из кабины, обмахнул сетку воздухозаборника. Выгрузной шнек весь обмотан мешковиной; колосовой и зерновой шнеки и их элеваторы тоже обмотаны. Я осмотрел копну соломы и мякину, и след, где прошёл комбайн – вот теперь потерь нет ни зерном, ни колосом. Зерно горкой высилось над горловиной бункера.
3. Уберём? Не уберём. Уберём!               
      - Как ты думаешь, уберём хлеб в этом году, - спросил меня Юрий Иванович. И сам ответил:
      - Нет, не уберём. Овёс-то, смотри какой – валки, словно бараны высокие, колосья не вмещаются в рядке и не проходят в приёмную горловину питательного транспортёра.
    Вот это урожай, впервые вижу такой! Восьми и двенадцати метровые  доновские жатки валок-то, какой «набуровили», а моей молотилке хватило бы через глаза валка с 3 – 4 метровой жатки. Нет, не убрать нам такой урожай такими комбайнами.
 Я возразил:
    - Юрий Иванович, уберём все до единого колоса, не сомневайся. Всё в моей жизни было, а убирали весь хлеб   соловьяне, комбайнйры-заринцы!
    Разговор оборвался – к комбайну подходила грузовая машина под выгрузку зерна.
    Во всю уборку, а я внимательнейшим образом следил за ним, Юрий Иванович на своём перемотанном – перебинтованном комбайне Юрий Иванович позволял себе остановиться в трёх случаях – когда выгружал зерно,  когда требовался вынужденный ремонт, и когда заправлял топливом бак. Сам же и ел, и пил воду, и ополаскивал потное лицо, и закуривал только на ходу. Вот бы кому новый «Дон» на молотьбу вручить,  и смело бы можно вызвать любого комбайнёра с равнины на соревнование. Смело всех заверяю, Юра бы выиграл бой. Он молотит седьмую тысячу центнеров на своём «пенсионере», и этот рубеж он перешагнёт.
    Шофёр взял талон у комбайнёра и плавно тронул свой «газик». Это Александр Шелконогов. Он приезжий. Это трудолюбивый, добросовестный, паровой мужчина.
    А вот намного позже, просматривая итоги девяти месяцев, я  вижу фамилию доярки Веры Шелконоговой, жены Александра. Это надежда и гордость первой фермы, а на мехтоку ударно трудится на погрузчике Евгений Шелконогов – это сын. Ну, как тут не порадоваться и не позавидовать по-доброму хорошей семье. Я радуюсь ими, наблюдаю за ними, описываю их труд, их образы, и в этом нахожу удовольствие и счастье в своём писательском труде. Только обидно в том, что много уж времени уходит на эту работу. И всё-то на общественных началах.

У штурвала всё молодые мужики
      
Комбайнёров я всех знал хорошо в лицо. Это все мои товарищи, друзья, соседи. Видеть и знать человека в обыдённой обстановке одно, а видеть его на комбайне это, я вам скажу, совсем другое дело. Тут уж он высветится весь – его сила, сноровка, крестьянская жилка, мужичья хватка и христианская преданность хлебу. Для них единственный Бог на земле – это хлеб!
     Вот сосед мой - Сергей Петрович Попов – на «Енисее». Так-то он шофёр, но в уборку вот уж много лет на комбайне. Серьёзный, сосредоточенный, строг к себе и к комбайну.  Он восьмую тысячу заканчивает. У нас-то в горной местности не слабо, я вам скажу. А Денис Горшков – электрик, но в уборку комбайнёр на «Ниве», начал молотить восьмую тысячу.  Сергей Яковлевич Русин – на «Енисее» - приступил к намолоту седьмой тысячи, он, к тому же, наставник – обучает комбайнёрскому мастерству молодых штурвальных.

6. Там, где семена               

     И вот мы уже закончили равнину, и пошли в горы, тут пшеница лучше равнинной. Идёт она на семена. Урожайность за тридцать, да в бункер не вся попадает, в косогоре по боковине уходит на колесо. Радостно за хлеб, горько и обидно за потери. Вот полоса в сорок пять гектаров. Валок невозможно перешагнуть. Вот бы куда «Доны» нужны. Есть кому и на них работать.
   Я бы доверил его безотказному Серёже Русину. Вот он ведёт свой комбайн по сдвоенному валку мне навстречу. Вот он подошёл вплотную ко мне, я стал пятиться, но не отрывал взгляда от его лица, чтоб увидеть там, что-то, что не видел и не знал раньше в обыдённых встречах. Он идёт, я пячусь, и смотрю в каждую его жилку. В каждый мускул его лица и рук; он или так работал постоянно или только тогда, когда я в него смотрел: мелко вздрагивали только белые пальцы рук на чёрном рулевом колесе. Глаза  внимательно смотрели на делитель подборщика, которым он надвое разделял сдвоенный валок, и на шевелящиеся колосья, что торопливо направлялись под пальцы шнека жатки, а потом и в горловину приёмного транспортёра. А что было дальше с колосьями, он не видел, но чуткое ухо улавливало характерные звуки барабана и всех механизмов внутри  молотилки, очистки и транспортировки зерна и соломы.  Потом я сошёл с пути и дождался когда комбайн пройдёт.  Оставшаяся половина валка была ровная и ждала хозяина, когда он вернётся в обратную сторону, чтобы и его подобрать. Сдвоенный валок оказался разделён, как ножом кусок масла – ровно, аккуратно, без потерь. Подумалось: колхоз будет жить, пока будут живы такие молодые мужики; а Сергей трудолюбием в деда Семёна Ивановича, участника войны, чабана, пенсионера, о котором я часто писал, да и сам учился у него мастерству и трудолюбию.
     А вот Иван Михайлович Куциков отремонтировал комбайн, выгнал в поле, научил своего сына работать. Сегодня Иван Иванович Куциков и его друг штурвальный Саша Иванов работают самостоятельно. И обошёл сын отца – пятую тысячу домолачивает на перебинтованном «старике».
     Позднее отремонтировал своего «старика» и включился в уборку Серёжа Безнюк. Старательный, чистоплотный из него получится комбайнёр. И уж совсем из реанимации поднял на ноги и ввёл в строй своего «старичка»  Владимир Назарович Швецов – смышлён, смышлён, золотые руки у тебя, как и у отца твоего, и душа золотая. И со всеми он равнодушен и доброжелателен, недаром его все «кумом» зовут.
     Когда я спросил главного агронома Валерия  Аркадьевича Зиновьева о его особых симпатиях к какому-нибудь комбайнёру, он кратко ответил:
     - На всех молиться надо, отличные мужики, молодцы!
     Вот он, ещё один герой нашего времени – инженер-механик, сосед мой, «председательский сынок» -  комбайнёр на «Енисее» - Александр Васильевич Прасолов. Обаятельный, обходительный, грамотющий и трудоголик. В кабине его комбайна всегда чисто и аккуратно. Брат его Серёжа, штурвальный, пристроил автомагнитолу, и льётся постоянно из их кабины над золотым полем музыка. Саша передовик – он приближается к десяти тысячам центнеров намолота зерна.


7. Среди молодых есть ещё моложе

        Я всегда с душевным трепетом и радостью встречаюсь на хлебной полосе с молодёжью. Годами они молоды, а разумом и сноровкой совсем зрелые. Много молодых парней на селе, но мало их в поле. А ведь это наша опора, защита, наши кормильцы. Иван Куциков, Александр Иванов, у которого честнейшие и трудолюбивые родители.
     Прижились в Соловьихе и работают хорошо Людвиг и Санвел Эминяны. Но всех смелее, вертучей и боевитей наш штурвальный Саша Толмачёв. Он часто водит комбайн самостоятельно. Может устранить несложную поломку, он дружит с книгой по устройству комбайна, учится читать чертежи. Бригадир Максим Васильевич- душа любой компании – как-то спросил:
     - А что, Анохин, у тебя нет знакомых в АСХИ? Пристроил бы в институт Сашу, хочет на инженера выучиться.         
     Не удержался я, чтобы не побаловать Сашу. В его день рождения прямо на полосу привёз артистов из нашего клуба, устроили небольшой концерт в его честь, подарили букет цветов, а от имени председателя правления вручили подарок, а Максим вручил ему удостоверение механизатора.
     Ребята все поздравили именинника. Я смотрел в  его серые глаза и заметил, что-то в них изменилось, он не только стал ещё на год старше, но как бы поднялся на целую ступеньку мужской зрелости. Счастья тебе, Саша, успехов, не изменяй своей любви к хлебу!

8. Про остальных

В.Ф. Скулов не любит, чтобы его хвалили принародно. Его манера: отработал – заплати, что положено. Прошлогодний краевой призёр, он и в этом году полуторотысячный рубеж заканчивает на свале хлеба в валки.   «Только в азарт вошёл, а вот незадача – косить больше нечего», - сказал он мне при встрече.   
     Большое уважение вызывает у меня личность тракториста и комбайнёра – Карена Мартиросяна, скосившего на списанном «Енисее» в горных полях 624 гектара. И трактор твой списанный, и старше тебя годами, а ты не сдаёшься, и дай Бог тебе удачи. Терпения и выдержки!
     Мне так и хочется крикнуть на весь район, на весь край, на всю Россию: «Братцы механизаторы, держитесь, держитесь за руль и рычаги до хруста в пальцах, до самой что ни на есть крайней возможности!  Испытывают нас на прочность. Сколько будем держаться – столько будем и жить».

9. О наших водителях

       Уборку хлеба невозможно провести без шоферов. Посевная, лесоперевозки, отгрузка силоса и сенажа и зерна от комбайнов, отправка скота и зерна за пределы хозяйства. А сколько, их ходячих и рвущихся в бой? Мало, даже очень мало!
     Агроном сказал, что среди шоферов нельзя выделить передовика, их мало, и они все передовики, а пока машина на ходу, и шофёр в пути.  Спасибо вам мужики – Евгений Ещёв, Михаил Заздравных, Анатолий Заздравных, Михаил Быков – крепче за баранку держитесь, ребята!               


               

Как много дум…
                ----------------------
    Когда не знаешь что ответить на три злободневных вопроса: «Что происходит?  Кто виноват? И Что делать?» - лучше нет способа, как спросить ответить на это народу. Я так и сделал. Только что кончилось заседание правления колхоза и мужики собрались расходиться по домам; я пригласил к себе  двух бригадиров полеводческих бригад и одного тракториста, и провёл с ними беседу. Беседу непринуждённую, доброжелательную и интересную – про жизнь.
    - Я буду задавать вам вопросы, а вы как думаете, так и будете отвечать: честно, открыто.
    1. - Поговорить мне хотелось о понимании вами проблем колхозной жизни. А начнём с вопроса: почему вы пошли работать в колхоз, не уехали из Соловьихи?
    В. Снегирёв: Я пришёл в колхоз из чувства родины.
    И. Прасолов: У меня всё гораздо прозаичнее: в семье было пятеро, надо было поддерживать её материально, и потому не мог учиться, а пошёл работать.
    И. Швецов: Я остался из чувства крестьянства. Отец подарил мне кувалду и наказал чаще менять у неё ручку, а мать подарила метлу и наказ – пусть будет чище в доме и в жизни.      
    2. – Мы все привыкли к колхозной жизни, и, казалось, ни о чём другом не помышляли. А если бы вам представилась возможность выбора, что бы вы предпочли?
    В. Снегирёв: По- моему, колхозы всё же приносили бы пользу обществу и человеку, не будь извращена их сущность. Ведь не секрет, что колхозами всегда помыкали: выращивай это, продай столько-то государству. Даже командовали сверху, когда сеять, в какой день начинать сенокос. Свободы-то им никогда не давали.
    И. Прасолов: Колхозы и сейчас принесут пользу, надо – я в этом убеждён – срочно наладить дисциплину труда, чтобы у людей была заинтересованность хорошо работать. Так что я предпочитаю работать в колхозе.
    И. Швецов: Убеждён, что без коллективного труда ни я, ни соседи не проживём, и потому я – за колхоз. Если, конечно, мне позволят в нём остаться.
    3. – Представим на минуту, что колхоз самораспустился. Чем займётесь?
     В. Снегирёв: Лично меня такой оборот дела не пугает. Если принудят уйти из колхоза, буду работать на земле.
     И. Прасолов: Попытаюсь организовать кооператив. Возможно, в союзе с кооперацией – по реализации сельхозпродукции на месте.
     И. Швецов: Я останусь на своей земле.
     4. – Может статься, что каждый из вас получит земельный надел – об этом же идут слухи.  Да и призывают к тому же: «Землю крестьянам». Сами займётесь обработкой или отдадите другому?
     В. Снегирёв: Знаете, я привык работать на больших площадях и поэтому не представляю, как можно получить прибыль с клочка земли и при этом не нарушать севооборот. Я против деления земли на клочки.
(Остальные промолчали).
4. – А если придётся объединиться?

     В. Снегирёв: Прежде всего, я объединился бы с родственниками. А там жизнь покажет. 
     И. Прасолов: Постарался бы организовать звено по обработке земли. Желательно, в пределах границ нынешней бригады. Но при условии добровольного объединения, конечно.
     6. – Сейчас в девяноста случаях мы работаем с девяти утра до пяти вечера. А в напряжённое время до десяти часов вечера. На своей земле вынуждены будем трудиться с пяти утра и до полуночи и дольше. Что вас больше устраивает?
     В. Снегирёв: Не думаю, что при хорошей работе нельзя выкроить время для отдыха.
     И. Прасолов: Как говаривали в старину? Работать – так работать, гулять – так гулять. Поэтому всё зависит от того, как организовать труд. У добросовестного и профессионального работника и для труда будет время и для отдыха.
     И. Швецов: Тут уже говорили об укреплении дисциплины труда. И в связи с этим считаю, что с делами можно управиться и в те часы, что мы сейчас работаем. Неужели трудно понять тем, кто увиливает от дела.
     7. – Жизнь сложнее с каждым днём. А если вместо того, чтобы самостоятельно работать на личном участке, вынуждены будем пойти в наём? Что вновь революция?
     В. Снегирёв: Буду работать или самостоятельно, или в коллективе. До наема, думаю, дело не дойдёт.
     И. Прасолов: Вот ради того, чтобы вновь огород не городить, надо сохранить колхозы. Здесь и демократия есть и право выбора работы есть.
     И. Швецов: По-моему, из того, о чём я уже говорил, нетрудно понять – я не мыслю вне колхоза.
     8. – Хорошо. Допустим, колхоз сохранили. Способно ли современное колхозное крестьянство прибыльно вести производство и эффективно сбывать свою продукцию без управленческого аппарата? Только не говорите об американском образе жизни – там опыт нарабатывался веками.
     В. Снегирёв: Был бы порядок.
    И. Прасолов: У меня другое мнение. Я считаю, что лишь десять процентов работающих способны на такое. Остальным же потребуются специалисты, руководители знающие досконально всю технологию производства, сбыта, переработки продукции. Вот и судите сами…
    И. Швецов: Я почему-то уверен, что без специалистов и управленческого аппарата  мы пока жить не сможем. Особенно в условиях нынешнего хаоса. Ведь экономические связи рвутся. Дальше, как я полагаю, жить станет ещё сложнее.
    9. – У меня остались три вопроса, они несколько отличаются от предыдущих. Только честно: нужно ли было так поступать с КПСС?
    В. Снегирёв: Думаю, нужды в этом всё же не было. По-моему, всё случилось на почве борьбы за власть.
    И. Прасолов: Вопрос очень не простой. Были в КПСС, конечно, так называемые отрицательные люди, но рядовые коммунисты тут ни при чём. Хотя лучших идей, чем в КПСС, я пока не знаю.
    И. Швецов: Я не могу отвечать за ошибки отдельных членов КПСС, как и многие другие рядовые коммунисты. Я в партии с 1964 года, я ей был предан: она же всегда звала нас на добрые дела, на укрепление дружбы и никого не призывала к развалу страны, что происходит сейчас.
    10. – Скажите, что бы вы взяли положительного от Сталина, Хрущёва, Брежнева, Горбачёва, Ельцина?
    В. Снегирёв: Да-а…. У каждого из первых трёх что-то было положительного.
    И. Прасолов: От Сталина – стремление укрепить государство. От Хрущёва – обмен опытом с другими государствами, внедрение передовых методов работы. При Брежневе жизнь полегчала, набрала темпы электрификация сельского хозяйства. И пока трудно сказать,, что бы я взял от Горбачёва и Ельцина.
    И. Швецов: Сразу и не ответить. Горбачев добился успехов на международной арене, а вот что он сделал для нас? Про Ельцина пока нечего сказать, потребуется время.
     10.  – Мой последний вопрос – о вашем отношении к экстрасенсам. Сколько их развелось…
     В. Снегирёв: Я им просто не верю.
     И. Прасолов: Пожалуй, я с этим согласен. Экстрасенсы отвлекают от проблем. И всё же они успокаивают душу.
     И. Швецов: А я поддерживаю их в той части, что они в наши ослабевшие души вселяют хоть сколько-то уверенности. Общество лишилось общественных организаций, и они в какой-то мере их заменяют.
      11.  – У меня вопросов больше нет. Спасибо.


                Уже сутки как идёт дождь
                ------------------------------------
     Все, кто участвовал на посевной – от водовоза до председателя, все, кто был в «группе поддержки» - ремонтники, техобслуга, счётные работники, повара, кладовщики; все, кто следил со стороны – слышал и слушал, наблюдал и думал – интеллигенция, культура и торговля, все, кто спрашивал ради интереса, переживал и любопытствовал о посевной – пионеры и пенсионеры; всё село, что живёт надеждой о хлебе насущном, все мы наполнены чувством вдохновения, счастья и радости от того, что всё, что посеяно в колхозе, посажено во дворах сельчан после жаркого мая, после обилия тёплых дней, сейчас уже сутки поливает мелкий тихий дождь.
    Давно нас не посещало такое счастье как в этот раз. И на фоне  правительственного и президентского удушения крестьян всеми доступными и имеющимися  у них средствами этот дождь показался мне божественным подарком, улыбкой природы, чудодейственным знаком внимания, единственным случаем за весь период уничтожающей перестройки.
    И как сказал председатель колхоза Прасолов, «в такой обстановке, если подвести черту, то можно сказать, что мы победили! Выражу мнение всех колхозников, что та группа механизаторов, что работала на севе – потрудилась хорошо. Не было замечено ни одного случая появления колхозников на работе в нетрезвом состоянии. Не замечено случаев воровства и брака в работе. Спасибо всем механизаторам и всем участникам посевной кампании, которые не в пример учителям, врачам, строителям и шахтёрам, не участвуют ни в забастовках, ни в акциях протеста, а с чувством высокого сознания в необходимости хлеборобской работы, сделали своё дело».
    А кого из тех мы богаче живём? Просто гордость у нас повыше и совесть почище. Нас бы совесть заела до смерти, если бы мы сеять не стали. А я сейчас предвижу колкое возражение – что, мол, там вам не работать – сало, мясо своё и ещё кое-что. Вот вы и не бастуете. Так отвечу я вам всем сразу от себя и от имени  своих земляков – работы у нас много, и возможности есть, чтоб своё иметь – приезжайте в Соловьиху, такие горячие, нетерпеливые и требовательные. Милости просим. Ах, вам по «двадцать пять» часов в сутки работать неохота. На это ответа нет.
    С чего же началась посевная? Горючего нет. Запчастей нет, ремонтных материалов нет, новой техники не было со времён ельцинизма. Прасолов понимал, что любое сокращение ведёт к увеличению штатов. Но понимал и то,  что этой техникой посевную в мае не провести.  Свою задумку о расформировании второй бригады и сосредоточении всей техники в бригадах  №1 и № 3 он обсуждал со специалистами, с бригадирами и с начальством выше – никто явно и горячо не возражал, но и не поддерживал. Одобрил лишь Никифоров - и Прасолов пошёл на это сам – своим волевым решением.
     Почему многие не одобряли, и я тоже не одобрял и не советовал этого делать? А потому что из опыта укрупнения колхоза и бригад замечено, что теряем объёмы работ, объёмы продукции и самое главное – теряли механизаторов. Понимал это и Прасолов – но это было давно, в те времена, когда коммунисты и советская власть помогли крестьянству выжить в рискованной зоне земледелия в Сибири. А теперь о механизаторе некому замолвить слово ни в защиту, ни в назидание. А поэтому и вынужден был пойти Прасолов на такой шаг.
    Объединённой бригадой руководить был избран Прасолов Иван Андреевич, его помощником по технике – Беспалов Г. И., учётчиком Астафьева О. Ф.
    Для руководителей бригады открылся организационный простор. Люди оказались ими довольны.
    После поздравления механизаторов и подведения итогов был дан концерт силами работников нашего клуба. И в речи председателя, в поздравлении артистов звучали многократно имена передовиков, о которых я пишу с чувством отцовской благодарности за труд бескорыстный, труд крестьянский, порыв благородный: Куциков И. М. – на Т-4 сеял, Потапов Н. М. – на Т-150 сеял, Ручкин Б. С. – на Т-4 сеял, Новичихин В. И. , Епрынцев В. С., Прасолов В. И. на тракторах К-701 подготавливали почву под посев.
    После концерта всем участникам посевной была предоставлена возможность отметить успешное окончание посевной за праздничным столом.
    В перерыве я взял интервью у своих друзей. Я задал нескольким товарищам один вопрос: « Как повлияла реорганизация бригад на результаты посевной».
    В. И. Прасолов, председатель колхоза: «Перед реорганизацией я ставил несколько вопросов. Часть из них решалась положительно. На посевную это сказалось положительно. Сконцентрировав людей и технику, удалось увеличить темпы работ и справиться с с объёмом всех работ в сжатые сроки».
    И. А. Прасолов – бригадир: «Работы мне и моим помощникам прибавилось. Но, сконцентрировав всю технику в одни руки, удалось своевременно выполнить все полевые работы – даже часть техники была не задействована в посевной».
    Зиновьев – агроном: «Я не люблю давать интервью. А по реорганизации бригад – цыплят по осени считают».
    В. И. Новичихин на этот и другие вопросы ответил: « Я ничего не знаю. И не знаю, что говорить». Я подумал, он что-то скрывает.
    М. В. Колтаков: Ты сам знаешь оценку этому событию.
    Б. С. Ручкин: «Та задача, которую ставил перед собой и перед нами председатель, - сконцентрировать технику в одних руках, что дало возможность её полнее загрузить и тем самым увеличить её производительность – оправдалась». Если бы Борису диплом – хорош бы был бригадир.
    Вл. И. Прасолов – тракторист бригады №2: «Нам при разделе достались невспаханные поля, пришлось мотаться по полям для их обработки. Доставшиеся нам тракторы сразу вышли из строя, и нашим тракторам и трактористам только прибавилось работы. Реорганизация предусматривала хорошие цели, но нам стало только тяжелее. Но ничего, мы выдержали эту нагрузку, и своевременно справились со своей работой». ( Трезвые мысли перспективного человека).
    В. П. Белозерских, бригадир бр. № 2: «Мне нечего тебе говорить». Он махнул рукой и с обидой отошёл в сторону.
    Заканчивая это торжественное небольшое совещание, председатель поставил конкретные задачи:
     - Поставить всю посевную технику на хранение, и приступить к её ремонту. Срочно приступить к ремонту сенокосной техники. Немедленно подобрать комбайнёров и начать ремонт зерноуборочных комбайнов, некоторые из них, что будут работать на свале хлеба в валки, приготовить к сеноуборке. В темпе вести химпрополку посевов.
    Работы много, а возможностей очень мало, так что терпи, мой друг, механизатор, в какой уж раз. Некому тебе помочь, разве вот этот дождик – такой густой и тихий. А, что? И то радость! А как же! Сутки уж как идёт. Спасибо тебе, дождик!


                Вся деревня ей спасибо говорит
                ----------------------------------------------
    Есть люди, как перелётные птицы, постоянно ищут, где теплее или, как рыбы, которые ищут, где глубже. Есть люди, которые постоянно чем-то и кем-то недовольны, с вечными претензиями ко всем и вся: людям, работе, жизни.  Они всегда и всем недовольны, считают, что им кто-то что-то должен, чем-то обязан; они постоянно хмуры, недовольны и сварливы.
    Аннушка не такая. Она разговорчивая, эрудированная собеседница, всем и всеми довольна, льгот ни от кого не требует; наоборот, сама готова помочь.
     Откуда это у неё? А это легко заметить; она, как и её жизнь, вся на виду – открытая, трудовая. Родилась и прожила всю жизнь в Соловьихе. Оставшись трёх месяцев без отца на руках у матери, выросла и прожила всю жизнь в труде. Да в каком труде! Её девизом было: если работать, то только по-ударному и только впереди. Она и сегодня себя считает ударником коммунистического труда, и не позволила за всю свою трудовую жизнь никому в этом усомниться.
     После семи классов пошла, работать дояркой; доить вручную коров она научилась дома, у матери.  Не хитрая это работа, какой уж такой узор. Дома-то одну корову подоить – это шутки ради, а на ферме за ней закрепили группу из 16 коров. Конечно, это не сложное дело, но не то, что дома – подоил корову, выпихнул за ворота к пастуху и – нырь в постель, досматривай сны. А тут к шести часам надо уже быть на выпасах за десять километров от дома, но привыкла она и к этому.
      Заведующий МТФ Иван Иванович Антонов целую неделю наблюдал за Анной: что, да как; переживал. Аннушка слушала его советы, а сама присматривалась к соседкам-дояркам: Анне Сигарёвой, Варваре Косарёвой, которые ласково, и внимательно относились к молодой девушке, старались привить ей любовь к животным и животноводческому труду. И труд их не пропал даром, да и хорошо помогать тому, кто везёт.
     И Анна повезла. Шла жизнь, колхоз развивался, рос, креп. Сначала у неё было 12 коров, потом 15, после уже 18 коров, а как внедрили мехдойку, у Анны стало 25 голов – самое оптимальное количество в группе. Надои стали расти, она первая получила от коровы 2900 килограммов молока, потом 2950 и, наконец, заветный рубеж 3000 литров молока на фуражную корову в год. Несколько лет Анна держала первенство на этой отметке.
       Вышла замуж, появился сын, но с фермы не уходила. Душой прикипела. Но как бы ни любила свою работу, пришлось подчиниться начальству – согласилась пойти лаборанткой на своей же ферме. Через 12 лет начальство опять с просьбой: перевелись мужики надёжные, некому фермой стало руководить. Терзали, терзали – пришлось согласиться, приняла Анна Андреевна ферму. Думала ненадолго – должен же появиться надёжный мужик. А он так и не появился, вот и пришлось Анне Андреевне до самой пенсии везти свой воз, этот самый сложный участок колхозного производства, самый беспокойный трудовой коллектив.
     И вот теперь она на пенсию уходит. Хранит в своём семейном архиве почётные грамоты, благодарности, значки победителя в социалистическом соревновании и удостоверение ударника коммунистического труда, дипломы победителя конкурсов районных соревнований, медали «За трудовую доблесть» и «Ветеран труда».
     - Я любила фермерский коллектив, своих подруг, друзей, любила доить коров, и колхоз мне нравился. Смотрю я на свои регалии, и вспоминается мне, как весело мы жили, как песни пели постоянно – по дороге на ферму и домой возвращаясь. А сейчас давно не слышу, чтоб доярки пели. Может, жизнь такая, может люди стали другими. Бог их знает, - сказала в заключение Анна Андреевна.
    Проводы на пенсию прошли шумные и весёлые. Мы с Анной поставили пьесу – миниатюру, - «Набери в рот воды».  А в конце я прочитал со сцены стихотворение, посвящённое Анне.
Ты сорок лет на ферме прожила,
И проработала ты сорок лет в колхозе.
За труд медали Родина дала –
Пусть стих мой розою вам будет при народе.
Вы, Аня, Анна, Аннушка, Андреевна.
В труде и в жизни вы для всех пример.
Вам говорит «Спасибо» вся деревня.
От всей души и я вам говорю. Поверь.
     На пенсии годы летят быстрее; не заметила, как настигло несчастье: осталась вдовой.  Сын живёт в городе, приезжает летом в отпуск.  Помогает с пасекой управиться, а потом и мёд сбыть оптом и сразу. А весь год потом одна в дому, который построили они с мужем: просторный, добротный, светлый. Как ни хорошо, а грустно одной-то жить. Вот и приходиться иногда сходить в родной коллектив на ферму, да мало там осталось знакомых животноводов. Всё новенькие, и те меняются часто. Трудно колхозу выживать в таких условиях, а, заодно, и коллективу фермы, женскому коллективу.
    Я попрощался и ушёл домой. И всю дорогу и сейчас вот, душа места не находит: то гордится Анной, то грустит за Аню, то надеется на Анну Андреевну – в том смысле, что есть на кого посмотреть и  положительный  пример взять и оптимизмом напитаться. Было бы кому.


                И хорошее настроение…
                -------------------------------------
     Воскресный день тянулся нудно и скучно. Почему-то не писалось и не читалось: для написания нужен был свежий материал, а у меня, его пока не было. Прочитанные книги не удовлетворяли своей классичностью и отутюженностью. Как тут всё правильно и аккуратно: никаких ошибок, никаких ярких слов и непредсказуемых предложений. Всё чисто и подогнано. А хотелось что-то трепещущее, непредсказуемое и, как говорится, дышало жизнью: хоть скромной, крестьянской, пусть даже женской, но вживую. Женщины тем интереснее, что они более поэтичны. 
     Этими терзаниями я поделился с женой. Она подняла голову от «ЗОЖа», посмотрела внимательно и недоумённо в моё лицо и пожала плечами:
     - Поезжай к людям, - посмотрела на настенные часы, добавила, - можно и на ферму, скоро дойка.
    Я не высказал своего мнения вслух, но внутри себя одобрил идею. Взял со стола ученическую тетрадь, авторучку и, одевшись, вышел на улицу, и направился из своего переулка на центральную дорогу. Шофёр грузотакси проехал по дороге за доярками.  Я остановился на стоянке и, пока ждал машину, записал четыре вопроса, чтобы задать дояркам и узнать о жизни доярок на работе и дома.
 Солнце уже скрылось за горой, и в селе стоял сумрак, при котором просматривались в домах наряженные новогодние ёлки. В некоторых оградах стояли ёлки перед домами и сверкали электрическими гирляндами, стояли рядом с ёлками снеговики со смешными украшениями их фигур.
    Вскоре вернулась машина с доярками, и я попросил шофёра взять меня с собой.
    И вот мы на ферме. Скотники сразу стали запускать коров из денников в базу, где производилось доение. Девчата стали ставить коров на свои места и привязывать их в яслях. Вскоре всех коров привязали и выдался перерыв. Когда коровы поедали силос, но дойку ещё не начинали. Некоторые доярки сразу вошли в помещение красного уголка.  А некоторые чистили коров, да подметали проход против своей группы. Я набрался смелости и пошёл по проходу.
               
          Радуюсь удаче и своему дому
          .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
      Валентина Евгеньевна Закирова, симпатичная женщина средних лет. Вдова. Доярка.
1. С хорошим ли настроением вы пришли на ферму?
2. Устраивает ли вас руководство МТФ?
3. Довольны ли вы своими детьми?
4. Всё ли дома приготовлено к зиме?               
-------------------------------------------------------
1. Настроение сегодня у меня отличное, я стараюсь его сама себе
поднимать, радоваться удаче, успеху, не вдаваться в горе. И вообще общаться стараюсь с хорошими людьми – отсюда и настроение поднимается. А какое настроение, так и работается – успех и удача будут рядом с тобой. ( При этом улыбка у неё светилась, как огонёк, и у меня от этого тоже настроение поднялось).
    2. Отношение заведующего МТФ Гребенщикова к делу меня устраивает. Он заботливый, с понятием, отзывчивый и требовательный. Что ещё надо? Ферма передовая, значит, и он передовой.               
    3.  Довольна ли детьми? (Она задумалась). Конечно, хочется, чтобы у них побольше было успехов да побогаче, чтоб жили. А так – довольна.               
    4.  Лениться не будешь – всего наготовишь: и солений, и варенья, и с огорода всё вовремя уберёшь. Вся домашняя работа в радость, поэтому, за что ни возьмусь – всё получается.

                Вернулась я на родину…
                .   .   .   .   .   .   .   .   .   .    .
      Анна Николаевна Васильева, недавно вернулась в Соловьиху:         
    1.Забот много. Родители, конечно, всячески помогают их решать, но всё равно всё проходит через мою голову: и дети, и хозяйство, и работа. Хотелось бы иметь настроение получше. Оно, конечно, в основном зависит от успехов на работе: будет расти надой – повысится и настроение.   
   2.   Руководством довольна. Сама делай, как требуют – вот и всё, и винить никого не надо будет.      
   3.  Детьми довольна. Вот без мужа пока трудновато – всё в одни руки.               
    4.  По дому много чего надо: на новом месте понадобится много времени. Но уже есть своя крыша над головой – и то, слава Богу. На первых порах и это уже хорошо.      

                Вышла из рабочего класса
                .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
     Ольга Митрофановна Чернышова. Она  - образ той русской женщины, о которой Некрасов писал: что взмах, то готова копна. Я часто бывал на перевесках телят, как ревизор, и приметил: она никогда не назовёт телёнка ни Милочкой, ни Цветочком и т. д., а сосредоточенно делает своё дело поярки. Со всеми – с товарищами и с начальством – ровная, серьёзная, обаятельная, сосредоточенная. И всегда добивается хороших привесов телят. А вот рядом с ней поярка – так всех телят называет очень ласково и мило, гладит им носы, и знает всех по кличке. Ну, просто, как в детском садике. А привесов мало.  Иногда месяц пройдёт, а привесы нулевые.
    -Так в чём же секрет вашей работы? – спросил я её однажды.
    - Нет никаких секретов, какие могут быть секреты? Зоотехник из наличия кормов составляет рацион, доводят до нас. Я выдаю им молоко, строго по норме. Молоко не уношу. Сено, фураж тоже весь телятам. Не пропиваю. Не прогуливаю. Чищу клетки, мою полы у маленьких.
    - А что ж вы ласково телят-то не кличете?
    - Если я его не докормлю – раз, другой, его хоть как ласково не зови, он от ласки не поправится, это скотина, ей еды вдоволь нужно давать, а не ласковые слова. Ну, конечно, бить там, кричать не надо.
    - Ну, и какие же ответы у вас будут на мои вопросы?
    1. настроение у меня нормальное. Хорошее, скорее всего. Конечно, плясать, как ребёнок, не буду, но и нюни распускать не привыкла. Была крановщицей, а рабочий класс серьёзный, умный, не болтливый. Вот я там, видимо, и выработала свой характер.
(Пока я учился в институте, тоже работал на заводе, и знаю, что это такое рабочая дисциплина. Не приходилось разбирать ни одного за прогул, за появление в цех в нетрезвом состоянии, и о воровстве с завода.)
     2. Руководством фермы пока я довольна; оно делает то, что в его силах.
      3.  Какая мать может сказать тебе отрицательный ответ?
      4.  Как к зиме подготовилась? Уголька бы прикупить, а так всё приготовили с мужем.
(И я в голове сделал себе пометку: надо помочь по углю).

           Тепло в душе хранится долго
            -------------------------------------------
    Татьяна Егоровна Куцикова:
Настроение зависит от многого: от достатка в семье, от
отношений с соседями и товарищами по работе.
Мы,  сибиряки, не сильно требовательные к качеству жизни, потому даже маленькие и редкие радости держатся в душе долго. Довольствуемся и чужим счастьем, и радостью, и успехами коллектива. 
    Наша ферма в колхозе передовая по надоям и привесам скота, удалось сократить падёж – и это главное, что придаёт нам, и мне тоже, хорошее настроение.
2. По мне хоть кто будь руководителем фермы – делай, как надо, и
что скажут – и будет всё в порядке.      
3. О детях, что можно сказать? Желательно, чтобы получше были, но я их и таких люблю нежно, по-матерински.
4. По подготовке к зиме – на то и муж в доме, чтоб всё было. Вот только угольку бы закупить…

               Всё плохое с собой не беру
               ---------------------------------------
     Татьяна Филипповна Семёнова – мать и глава семейства, все её слушаются (а как не слушаться логичных и добрых указаний и советов):
     1. Всё плохое я оставляю за воротами фермы: коровы чувствуют настроение хозяйки, это влияет на отдачу ими молока.
     Считаю, дома и на работе надо создавать себе повышенный душевный настрой:  я это делаю постоянно – и когда одна, и на людях стараюсь быть в хорошем настроении.
     2. Ну а что руководство фермы? Все на месте, стараются содействовать нашей работе. Молодцы!   
     3.  Детьми своими я очень даже довольна. Вот как ты считаешь? Не успеваешь подумать заставить что-то сделать, а они уже пошли и делают. Ну, как тут не радоваться на них?
    4. Слава Богу, в доме пока всё есть – ни побираться, ни занимать ничего, ни у кого не намерены. (А я подумал: как хорошо сказано: у рабочего человека и не может быть иначе).
 

              Человек добрый живёт дольше
               --------------------------------------------
     Раиса Артёмовна Михалёва – принципиальная, чистоплотная, трудолюбивая, привлекательная. Пользуется авторитетом на ферме и в селе:
     1. На работу иду всегда как на праздник, с хорошим настроением. А зачем я буду своим видом людям тоску зелёную нагонять? Я вообще не люблю «кислых» людей. Не надо плохого настроения: проживёшь дольше с добром и настроением хорошим. Беречь себя надо.
    2. И заведующий фермой Гребенщиков, и учётчица Щербинина на своём месте. Претензий к ним у меня нет.
    3. Мы с мужем детьми довольны. Дочь замужем в Бийске, сын шофёром работал, сейчас в армию собирается (вот только бы войны не было).  Он у нас молодец: шофёрское дело освоил, в отца, Ивана Симоновича пошёл.
    4. У меня муж заботливый, всё делаем сообща, и к зиме подготовились хорошо. Сын помогает. Жить можно. Работай, не ленись – всё будет дома и на работе заработок хороший.
    Я вернулся домой с той же машиной. Стал работать с этим материалом. Как это назвать? Интервью, рассказ, дебют или иначе как? Так я и не определился, и отдаю его на ваш суд, мои читатели. Материал-то живой – о правильных людях – тем он и интересен и поучительный…

                Весна пришла - отворяй ворота
                ----------------------------------------------
   Ни для кого не секрет, что культура на селе не таком уж высоком уровне. Для её возрождения нужно в полной мере использовать культурное наследие народа, его традиции и духовные ценности. Ещё живы в народе художественные промыслы и ремёсла, фольклор, народные праздники и обряды. Их хранят сегодня люди старшего поколения.
   Мы знаем и помним из рассказов стариков, как на селе проходила Масленица, как добродушно и с уважением сельчане к этому относились. В какой-то период, в альтернативу этому празднику, были организованы проводы русской зимы, дополненные новыми номерами художественной самодеятельности, коронным среди которых оставался выезд на тройках.
    Поэтому и наше торжество было задумано как объединённое наследие прошлого и современного культурного творчества соловьихинцев в единый праздник – встречу весны.
    Готовились к встрече всем селом.  И все желающие участвовать в торжестве были включены художественным руководителем СДК  Г. Дубцевой в праздничный сценарий.
    На школьном стадионе, предварительно очищенном от снега, соорудили комментаторскую кабину, здесь же установили импровизированную сцену. Рядом расположились торговые точки сельпо.
    И вот у микрофона появляются ведущие праздника И. Нечаев и Г. Дубцева. После традиционного приветствия и приглашения к празднику Галина звонким голосом продолжает: «Наша Масленица годовая, гостийка дорогая, она пешею к нам не ходит, всё на конях разъезжает, чтобы коники были вороные, чтобы слуги были молодые».
   Под одобрительные крики и аплодисменты на тройке подъезжает сама «виновница» праздника – Масленица (Т. М. Бубнова), приветствуя хозяев праздника и жителей села. Под баян В. Н. Булгакова залихватски исполняет плясовой номер с частушками и прибаутками.
    Потом начинаются спортивные шуточные соревнования: бег в тазах и на метле, групповой забег на двух лыжах, заплетение на ходу косы из трёх лент.  Победители – М. Булгакова, Л. Гредасова, О, Шанцева, Н. Золотухина, М. Штанова, Т. Прасолова, С. Вотин, С. Гребенщиков. 
    Место на помосте занимает наша знаменитая  фольклорная группа – М. Сапрыкина, Е. Заздравных, Н. Нечаева, Е. Нечаева, У. Субочева.  Их сменяет вокальная группа доярок первой МТФ в составе А. Скоробогатовой, Р. Снегирёвой, Н. Толмачёвой, М. Штановой, А. Аборневой и Н. Гапоненко.
    И уж, поверьте на слово, так задушевно и ласково, так мило могут петь только наши женщины, и я, к примеру, лучшего пения не слышал.
    От второй фермы с «подковыристыми» частушками, каждая из которых сопровождалась дружными аплодисментами зрителей, выступила В. П. Дубцева.
    Коллектив почты – Прасолова, Щукина, Булгакова, Новинкина, Новичихина пели песни и частушки, плясали, как участники «Вечеринки», в старинных костюмах, а затем они на белой лошадке «Анюте» с огромными красными серьгами в ушах, так же с песнями объехали по стадиону круг.
    Их сменила крестьянская повозка. Сильный конь вёз сани с крытой камышом на два ската избушкой. Второй, впряжённой в соху лошадью, управлял бородатый старичок в лаптях и длинной рубашке, к поясу которой была привязана борона. Старичок (Григорий Брылёв) имитировал вспашку земли, посев зерна и одновременное боронование земли с заделкой семян. А в повозке разместились «Весёлые ребята» - весь состав коллектива детского сада «Росинка» и заведующий комплексным приёмным пунктом. Управляла лошадью В. Степанова, её помощником была Н. Толмачёва, в кибитке находились Е. Штыкова с кастрюлями, полными пирогов, печений, булочек. 
    Процессия сделала почётный круг по стадиону, и за ними с гиком бежали дети – как за настоящим пахарем в поле грачи.
    У стариков в воображении всплывали картины весенней пахоты и сева. А из толпы слышалось: «Молодцы, так было – и борона на поясе, которую тащил пахарь, чтоб коню легче – сам пахарь тащил борону и сохой правил».   (Надо ж так).  Рядом стоящая женщина, произнесла: «Здорово организовано, такого ещё ни разу не было». А я мысленно порадовался за Г. Дубцеву – слова эти, прежде всего, относились к ней.
    Публика долго аплодировала, пока они объезжали круг «почёта», а затем пели и плясали. После всех атрибутов ряженые продали  свои постряпушки и вручили комсоргу Плотниковой Ольге  мешочки с семенами пшеницы, овса, гороха с пожеланиями хорошей работы, удачной погоды и богатого урожая.
    На смену им выехал на белой лошади новый пахарь – Алёша Аборнев, следом за ним с мешком через плечо сеял пшеницу другой «старичок» - Леонид Жданов.
   Восторженно встречали зрители этих ребят, но больше всех визжали от восторга ребятишки, указывая на ноги лошади, обутые в старые валенки носками в разные стороны. То-то потехи было, как в цирке! 
    Не успели ребята объехать круг, как ликование зрителей увеличилось: «Тройки, тройки едут…»
    И, сотрясая воздух звоном колокольчиков, одна за другой въехали на стадион три тройки. Первой, тёмно-гнедой, украшенной коврами, управляли Сергей Новичихин и Григорий Сигарёв из второй бригады.
    Следом за ними лёгкой поступью, следовала тройка вороных, управляемая В. Аборневым и А. Живых из первой бригады. Процессию замыкала тройка Сапрыкина Ивана и Василия Толмачёва из третьей бригады.
   Кто-то не удержался и громко крикнул: «Ух, как на картинке!». И как здесь выбрать лучших коней – все на редкость красивы. Выход нашёлся. По интенсивности рукоплесканий жюри присудило первое место тройке С. Новичихина, второе место тройке И. Сапрыкина, третье – В. Аборнева.
    Долго ещё люди не расходились с площади. Хоть артисты уж ушли и тройки уехали, а мужики, собравшись кучками, всё обсуждали увиденное и услышанное.  Все высказывали похвалу организаторам, и мастерству и выдумке участников. Погожий солнечный весенний день клонился к концу, зарождая в душе каждого, бывшего здесь человека, надежду на добрую жизнь на селе. А я, наполненный торжеством и активной радостью, вернулся домой и, помог жене управиться со скотиной, сел за свой рабочий стол и стал работать над своими набросками в ученической тетрадке.  Оторвался я лишь тогда, когда жена, постучав в дверь комнаты, произнесла: «Собирайся на работу, уже рассвело». Я усталости не чувствовал.
   
 
                Проговорился
                ----------------------
    В этот день я с Максимом, шофёром на «Техпомощи», устраняли аварию трактора в горной бригаде. Мы не заметили как свечерело, и откуда-то вывернулась небольшая туча и в течении получаса шёл такой сильный дождь, что нам уехать из гор домой не представлялась возможность.
     Тракторист Хорланов Пётр накинул капот на двигатель,  пригласил нас в полевой стан. 
    - Придётся тут переночевать, по такой грязи не проехать домой.
Как бы нам не хотелось такого поворота дела, а деваться было некуда. Мы поспешили в полевой стан – небольшая изба, переделанная из кулацкого амбара под временное жильё в полевых условиях.
     - Дедушка, принимай гостей; ночевать придётся у тебя. Дождь расквасил дорогу – домой не проехать, - попросился Пётр у хозяина избушки.   
    - Да мне что: на нарах места много – всем хватит, - отозвался старик, которого я до этого, считай, совсем почти не знал. Слышал, что живёт на этом краю дед Андриян, а работать, или просто встречаться, а тем более разговаривать не приходилось. Максим спросил:
    - Дедушка, нам бы хоть чайку на ужин отведать. Не найдётся, случаем?
    - И чай есть и суп, хоть остывший, тоже имеется. А вот мясного ничего нет, - поделился старик.
     - Сухой паёк у нас у всех есть: из дому едешь на сутки: бери с собой еды на неделю. Да вот увлеклись и про еду забыли, - вставил я свои мысли.
    - Если закуска есть то и выпивка найдётся, - воскликнул Максим. Все удивлённо посмотрели в его сторону и недоумевали: где он мог взять выпивку? А Пётр даже спросил:
    - Ну, даёт, моряк, никто и не подумает, чтоб тут нашлось, что выпить. А он, видите ли, нашёл, да терпел весь день. Что дождик обмоем, что ли? – допытывался Пётр.
    -  И секрета никакого нет, - стал пояснять Максим, - в обед вы придремнули, а я на коне ездил на пасеку к свату Павлу. Тут недалеко. Вот он мне термос медовушки и выделил. 
    - Деда Андриян, давай стакан или, что у тебя есть, - спросил я.
Дед поднялся с лежанки, пошарил руками в посудной полочке на стене, достал жестяную кружку и поставил на стол. Прошёл к печке, погремел чайником, отозвался:
    - Да чайник ещё тёплый.
    - Постой, деда, не нужно нам чаю. Он теперь лишним будет. Садись с нами. Еда у нас есть, только разве нож бы дал, если есть? – пояснил Максим и мы все сели за стол. Выставили сухие пайки, выданные нам жёнами, а в душе каждый им выразил горячую благодарность. Понятия сейчас резко изменились. Если давно муж считался кормильцем семьи, то сейчас таковой стала жена. Даже вот и дома: будто всё имеется; а мужик один без бабы может с голоду концы отдать. Какой он кормилец, когда его самого кормить надо? Минут через пятнадцать мужицкий стол был готов: и хлеб, и сало, и даже своего производства колбаса, были и свежие овощи – и огурцы, и помидоры.
    - Ну, что, моряк, давай наливай; закуски много и вся приготовлена уже, - напомнил Пётр. Максим наливал пиво и подавал всем подряд. Мы стали выпивать и произносили разные тосты: то за дождь, то за здоровье моряка, то за здоровье Павла Романовича. Потом стали кушать. Было тихо и свежо после дождя. Только несколько мух жужжали и кружились вокруг скромного пламени самодельного светильника – каптушка. Не можем мы сидеть за столом молча, дай нам разговаривать, да и только. Можно, конечно, говорить не о чём, но можно и о чём нибудь. А когда Максим подал каждому по второй кружке, и все выпили.  Я не выдержал, и обратился к деду Андрияну:
    - Деда Андриян, расскажите, что нибудь из своей жизни. Вам много уж, видимо, лет, есть, поди, что рассказать?
    - Да, что говорить-то? Я уж всё позабыл. Восьмой десяток идёт, разве всё упомнишь. Я уж и не знаю, что вас интересует: спрашивайте, возможно, что и вспомню.
    - Я вот собираю материал на Булгакова Дмитрия Никифоровича: как раскулачили его родителей и несколько раз их отправляли в ссылку, а они так домой постоянно и стремились. Он меня в школе учил, учителем работал. Так, вот поздно я стал собирать материал – нет его теперь.
    - Да, я знал и Дмитрия и его отца Никифора. Мы дружили семьями. Недалеко жили друг от друга. По праздникам играли вместе. В будни все на работе были и взрослые, и дети. Какой мальчонка не мог удержаться верхом на лошади, так его к седлу привязывали, чтоб не сорвался с коня, и пахали так. Мои родители приехали в Соловьиху второй волной переселенцев. Земли были уже все разобраны. Ну, да и нам досталось. Работали с азартом – не знали ни дня ни ночи.  Отец говорил, что избу им помогли построить всей улицей – помощью. Я вот в ней и живу до сих пор. А когда у отца выросла семья и появились деньги, он купил себе большой дом, а я женился и остался в его доме – семьи то ещё не было. Это перед смутой происходило. Ушлые спасаться стали. Тут у Алёхи Швецова постоялец объявился: строил большоё мельничное колесо, и свет электрический давал, диво-то, какое было. Этот постоялец из Петербурга приехал, думал, что от смуты можно спрятаться. А потом, как и тут стали ворошить крепких мужиков, он всё продал и уехал ещё куда дальше. Глядя на него, и некоторые зажиточные мужики стали дома продавать и тоже уехали. А куда, кто их знает?  Вот отец такой дом и купил – себе на горе и на беду. Ну, что теперь после драки кулаками махать. Но отцу удалось продать жнейку, молотилку, несколько лошадей. Но, чтобы дом продать – так смелости не хватило. Подошла очередь и до отца. Всю живность в коммуну согнали, а чтобы досадить, ему пока оставили одних маленьких ягнят, а взрослых овец угнали. Ягнята долго потом кричали, аж мы плакали. Отец тоже зашёл в коммуну и стал там работать. То ли где проговорился о том, что в коммуне хуже мужики работают, и потому она должна развалиться, что потом и случилось, то ли наговорили на него неприятели, толи ещё требовались старательные мужики в другом месте, куда добровольно никто не хотел ехать, пришли его кулачить. Собралось много людей: одни переживают, плачут – другие ждут, чтобы, что нибудь утащить. Ну, дали команду отъезжать. Мы все в голос и обнимаемся на прощанье. Отец обнял меня, шепчет: «Продавай всё, что можно, деньги не трать. И вот на, возьми, то, что у меня сохранилось, там всё равно отберут. Ты береги это, да ни кому не проболтайся».  А сам мне узелок за пазуху толкает. А тут их и увезли. После как проводили, я домой пришёл, узелок достал и посмотрел: а там деньги лежат и всякие бабьи украшения. Меня даже затрясло всего.
     Пожили мы год, уж и новый колхоз организовался – мы всей семьёй работать пошли: мужику, что, абы работа была. А тут опять, видимо, работники государству потребовались. Приглядываться стали к нам, чьи родители были раскулачены. Многое из памяти вышибло, а эту историю никогда не забуду. Под новый год выходной дали. Стою в ограде. Смотрю, соседка бежит. Я к ней;
    - Эй, Марья. Эй, Пупкина, постой-ка, да постой, ты. Что с тобой? Ну, подойди сюда.
Мария молодуха соседа Митрофана, шла скорой походкой, иногда переходила на семенящий бег. Потом вновь шла скорым шагом; по виду была расстроена, иногда ладонью смахивала слезу с глаз, резко остановилась. Махнула горестно рукой и сделала намерение идти дальше, но видимо передумала, и, повернувшись на месте, подошла к моему плетню. Спросила:
    - Что вам, дедушка? – проговорила Марья плачущим голосом.
    - Да мне-то ничего, а с тобой, что стряслось? – сочувственно спрашиваю её.
Сбивчивым голосом; где скороговоркой, где, запинаясь, где спокойнее, поведала:
    - К крестному бегала, мать посылала, да там не приведи господь, что творится. Раскулачивают деда Ивана Золотухина, крестного моего. Разрешили запрячь одну лошадь в сани и взять, что нужно с собой. А много ли возьмёшь с собой.  Когда семья такая, что и всем сесть негде. Кое-как  примостились, и поехали со двора. А крестный-то и запел песню во всю улицу: «Мне жизнь надоела, мне жизнь не мила; в ней столько позору и сраму»…
    Народу набежало много; все охают, ахают, а он смотрит на соседей, улыбается, да поёт. А поёт-то как! Что не грех и заслушаться. Голос у него…, голос-то дивный; недаром в церкви в хоре пел. Не за большую веру его поп брал в хор, а за такой голос. Ну, и вот за участие в хоре и пострадал; голосом славен был, от голоса и пострадал. Не будь в хоре, не тронули бы его. Славный деда Ваня, крестный мой, жаль его.
     - Не плачь, Марья. Слезами делу не поможешь. Не слыхала там, по народу, кто там у них на очереди?
    - Агашка, комитетчикова дочь, шептала с бабами; мол теперь подошла очередь за теми, кто на церковь работал, - заключила Марья, и засеменила домой с жуткой вестью; и не видела, как подкосились ноги у Андрияна, и не упал тот лишь только потому, что повис грудью на плетень. И не помнил он, сколько времени пребывал он в таком тупом оцепенении от неотвратимой надвигающейся опасности. Семью могут не тронуть, а ему безнаказанно не прожить. Не минует его, сей тяжкий крест.  Прислуживал он попу; свечи катал, продавал прихожанам на входе в церковь.  Зажигал свечи, когда знак подавали, да потом тушил, и собирал огарки на перетопку. А в основном работал на земле, как и все мужики: растил хлеб, скот, тем и семью содержал.
    Очнулся я только к вечеру, разослал детей по пригонам – управляться со скотиной, а сам закрылся в горнице и долго там возился с отцовым узлом.  А вечером, как вся семья села за стол ужинать я занялся столбом у калитки.
    А по потёмкам меня пришли и забрали. Забрали из дома всё, что можно было только взять и утащить. И осталась семья в голых стенах. И то хорошо, что не выгнали детей на снег. Видимо вспомнил Епрынцев Алёха, что пьянствовал задарма у меня всю ночь однажды, а я и не спросил расплату, и никому об этом не сказал. Думал, что всё равно тебя Бог покарает за наглость такую.
    Крутились бедняки вокруг Андрияна, думали, что он стыдить их станет, а он молчит, да только поверх голов их смотрит. А в глазах его горели маленькие искорки надежды и огонёк превосходства над мельтешащими тараканами.
    Дед Андриян замолчал, стал шарить по карманам. Намереваясь закурить. Максим налил ему в кружку пива и подал:
    - Вот на выпей, а уж потом покуришь.
    - Спасибо, - дед выпил, отёр губы ладонью, крякнул, похрустел огурцом, погладил голову ладонью, закурил козью ножку из самосада, посмотрел на меня, потом на ребят и продолжил;
    - Пригнали нас в Бийск, разместили в тюрьме, развели по казармам. Стали группами собираться человек по пять – шесть. Я не привык в товарищи набиваться – прислонился к стене, дремать стал; на душе муторно. Где-то в дальнем углу запели арестанты. Вот думаю, как человек меняется – только из деревни приехали, а уж блатные песни научились петь.
    -  Да эти арестанты приехали не из деревни. Они тут постоянно живут: для них тюрьма родная мать. Деревенские помалкивают, переживают.  А эти себя  чувствуют превосходно, - добавил Максим.
    - Недалеко от меня дружно хохотали мужики – кто-то удачно рассказывал. Не смеялся только тот, кто был глухой, или идиот. Слабосильные – устали, паснули сразу. После полуночи уснули все, стало тихо, лишь кое-где шептали сонные мужики. Под утро слышу, котомка моя из под головы поплыла и голова стукнулась об пол: я проснулся, смотрю мою котомку один детина держит, а второй ножом распарывает. Я закричал во весь голос, тот нож к носу мне подставил, и шипит: «Тише». Голос мой пропал, душа в пятки ушла, а рот закрыть не могу. А тот плашмя ножом на подбородок нажал с силой, что аж зубы стукнули, а эти захохотали. Тут подходит мужичёк не высокий, но коренастый к этим парням. Положил им на плечи свои руки, ладонями сжал им суставы плеч, как бы отделяя руки из суставов. У тех пальцы и разжались, и моя котомка с ножом упали на пол. А тем только и сказал: «Халявщики, не трогайте мужика». Я несказанно обрадовался своему спасителю и пригласил его отведать хлеба с салом. Тот согласился, и мы присели у стены; покушали, разговорились. О себе он сказал мало, а всё больше расспрашивал о моей жизни, о работе, о семье, о сословии, о деревне. Я всё ему на радостях и рассказал. А он очень внимательно слушал и часто переспрашивал, и уточнял. Сокрушался и жалостно отзывался о моей судьбе. Так он сердечно говорил, у меня чуть слёзы из глаз не шли. Потом стал предрекать нищенское существование мне и моей семье. И постоянно упрекал меня в несообразительности и бестолковщине. Как это можно так лопухнуться, что, имея такое хозяйство – ничего не мог припрятать на чёрный день. Так он меня раззадорил, что я не вытерпел и открыл ему свой секрет. Рассказал ему свою историю: о том, что перед самым арестом я выдернул у калитки столб и положил на дно ямы всё своё и отцово денежное  сбережение, и кое-что из украшений, и поставил столб на место. Кто догадается в этом месте искать мои деньги?  А ты меня за дурака принимаешь! Тут он меня похвалил и руку даже пожал. Мы с ним до самого рассвета разговаривали. А он иногда в разговор вопросик – нет, нет, да вставит: «Куда, мол, вы хлеб отвозите продавать, и какими сёлами ехать вам приходится, как ваше село называется, да на какой улице мой дом стоит? Всё, что ему потребовалось, он и узнал, а я уши-то развешал, и всё ему и рассказал, как брату родному.
    А тут команда поступила: всем на построение выходить в ограде. Вышли, построились. Стали зачитывать, кто в какой край будет отправлен. После как всех развели по отрядам, этот дружок подбежал ко мне стал спрашивать, в какие места меня отправляют. Мы с ним адресами обменялись, чтобы потом переписку вести. И расстались. И больше никогда не виделись.  Может, он и писал в то место, куда меня предварительно определили, но когда я писал, то ответа ни разу не получил.
    Тут счастье мне явилось, на одном пересылочном пункте меня вызвали к начальнику тюрьмы. Пришла в эти органы телеграмма, что тот, кто арестован пол церковной статье реабилитируются. Только оставили лишение избирательных прав на три года. Я в душе перекрестился, и подумал: «Чёрт с ними с этими выборными правами, мы в деревне ими сильно-то и не дорожили. Всё насильно на избирательный пункт сгоняли. Иди, да иди: чтоб активность показать. Первое время ходили.  А потом никакой охоты не стало. Всё равно по-нашему ничего не будет.            
       - Так, что же с деньгами-то? - спросил я дядю Андрияна.
Тот почесал расставленными пальцами левой ладони в затылке, свернул, свежую козью ножку, прикурил, выпустил клуб дыма, печальным голосом доложил:
    - Что с деньгами? У нас оно как случается; денег нет – плачем, не знаем, где взять, а как появятся, так не знаем, как им ума дать. У евреев всегда прибыль и почёт. А у русского Ваньки, всё одни драники. Домой возвращался – земли под ногами не чувствовал. Я такой радостный ехал.
      А как приехал домой, то сразу к столбу. Жена встречает, лезет обниматься, рада мне, а я столб вытаскиваю. Она смотрит на меня, понять ничего не может, спрашивает: «Что это ты, Андриян, тоже со столбом возишься? Чем он вам понравился?» У меня аж сердце оборвалось. Что обозначают её слова – тоже, и вам? Неужто кто подглядел за мной, когда деньги прятал? Кавардак в голове, трясёт всего, на ум найти не могу, в глазах помутнело – земли не чувствую под ногами. Слышать не стал, что и жена дальше говорила. Наконец, вытащил столб, падаю на колени, руку в яму опускаю…. О, Господи, денег нет! Я сначала несколько времени в ум входил, потом стал уяснять, что пусто тут. Денег нет, отцовы деньги пропали. Что я ему скажу, как вернётся, да потребует деньги? Да, что вот сейчас, жене сказать, и как детям объяснить, когда они об этом узнают? За дурака считать станут. Бить же меня надо за такую совершённую глупость. А, что и вправду бить станут? А куда деваться, куда бежать?
      Жена села на колени, смотрит в яму.  Потом руку туда опустила, горсть земли вытащила, посмотрела на ладонь, стряхнула с ладони землю, в глаза мне смотрит. Тоже переживает. Милая Дарьюшка, что я тебе скажу?
     А, оно, как получается; если сильно большое горе, то одному её не осилить, а поделись своей печалью с другим человеком, глядишь, и немного полегчает. Я обнял жену за шею, сам плачу и открылся ей. Что отец мне деньги отдал на сохранение, а я проговорился в тюрьме одному заступнику. Как бы это не он тут был?
     Жена отпустила меня, и открылась: «Был тут один среднего росточка, но плотный мужик. Говорит, что видел в тюрьме тебя. Привет передаёт вам. Мы его за стол посадили, угощать собираемся, а у самих еды-то кот наплакал. Он свою еду на стол выставил и бутылку водки. Разговаривает, разговаривает всё со мной, да с детьми моими.  Всю ночь он нам головы туманил. Потом видит, что дети поснули, и у меня глаза слипаться начали, зевать начала. Смотрю, он в окно стал поглядывать. А потом и говорит, что ему пора уходить. Путь далёкий предстоит, а время торопит. Я лишь головой киваю, соглашаюсь с ним.
    Он вскоре собрался и, попрощавшись со мной, вышел. Я коптушок-то погасила, и спать пошла. Проснулась от крика утреннего петуха. Свет-то не стала зажигать, а что-то в окно глянула. Смотрю, гость у калитки столб на место ставит. Потом ногой снег к  столбу пригребает. Я аж перекрестилась. Оторопь взяла. Неужто гость, что колдует. Много на свете злых людей бродит. Смотрю, а тот быстро скрылся в проулке. Я долго стояла так у окна; и вставать надо и боязно на улицу выходить. Потом дня два к тому столбу не прикасалась, пока не догадалась святой водой, что с родника приносила, побрызгала на столб и успокоилась.
     - Проговорился я тому жулику в тюрьме: вот за это и пострадал и вас на нищету обрёк, - признался я жене, - да как быть с детьми; сказать ли им, или уж промолчать?
А она похлопала ладонью по плечу мне и советует: «Не нужно никому говорить, ни детям, ни кому чужому. А то, что деньги украли, а оно и, поди, и к лучшему. Стали бы мы покупки делать, обновы детям брать, или ещё что, люди бы присматриваться стали. Алёха Епрынцев тут бы как тут. Расспросы начнутся, допросы всякие; что, да откуда. Не объяснишь же ему, что это отец передал, «народное добро». Без денег трудно жить, а с деньгами ещё труднее; опасаться приходится то злых людей, то злых языков. Так, что давай столб ставить на место и никому ни слова.
       Мы так и сделали. Да я всю жизнь ей спасибо говорил за её совет. Комитетчиков мы боялись. Они большого шороху по деревне навели. Особенно буйствовал Алёха. Всем говорил, что он в партии состоит, наган при нём был. Над бабами, да над девушками насмехался. Пока на него донос не написали кверху его дружки по партии. От туда приехал их начальник и поручил Тюльпинову Никиту и ещё двум партийцам, убрать Алёху. Те выполнили поручение, и на селе стало относительно спокойно.
     - А как вы жили дальше, дядя Андриян? – спросил я, продолжая делать пометке в тетрадке.  «Если я сейчас не узнаю о судьбе этого мужика, то потом такого случая может, не представится. И эти моли опасения подтвердились. Это не важно, а главное, то, что он рассказал, но коротко:
     - А, что дальше? На второй день пришёл я в Совет. Бумагу показал, там пометили и отпустили домой, а бригадир на второй день на работу направил. Помощником кузнеца назначили, и мы стали готовить бороны, плуга, телеги, и лошадей ковать научился я. А как время подошло – дали пару лошадей, и пахать поехал, а старшего сына верховником взял я. А осенью меня назначили хлеб молотить на конной молотилке. Это отцова «молотяга» была, её в колхоз конфисковали потом. А до этого отец учил нас сыновей своих работать на ней. Я, как старший в семье у отца, барабанщиком был. Сложная это работа, и очень трудная и опасная. Были у людей несчастные случаи – руки в барабан попадали, калеками всю жизнь оставались. Тогда, как сейчас, никого за это не ругали и не наказывали, и никаких больничных листов не давали, и не платили по ним. Если ты промахнулся, значит, ты и виноват. А на кого мужику можно было надеяться? Только вот разве, что на Бога. Вот мужик и верил в Бога постоянно, а куда деваться, у кого защиты искать? Это уж потом Сталин появился и бога собой в стране заменил: его и боялись и надежду ждали от него. А он на нас страху нагонял, да стравливал людей между собой, а сам, вроде, и в стороне оставался. А вот если какая победа получалась у народа, так это всё ему приписывалось, а в поражениях он всегда других, виноватых находил и в распыл пускал их. У нас у всех по домам и в общественных местах его портреты висели, как иконы, заставляли, чуть ли не молиться на них. Вот, как-то после войны  фронтовика Берёзкина послали овец пасти на пару с Николаем Деркачём. Приезжает Берёзкин на смену, а Николай сидит у окна и плачет. Он и спрашивает, мол, в чём дело, с овцами случилось, что? А тот в угол указывает на пол и поясняет:  «Вот портрет Сталина сорвался со стены и разбился. Меня  теперь в каталажку могут посадить. Не знаю, что и делать? Дружок, помоги, ты ж всю войну прошёл, многое повидал. Берёзкин подходит в угол, собирает с пола осколки стекла, рамку вместе с портретом, подносит к печки, и кладёт это всё в огонь. «Вот и всё с ним. Нюни он, видите ль распустил. Как смена прошла?» И они пошли передавать смену на кошару.
      Отчаянный был этот Берёзкин. Многие его боялись. Он офицером был в армии, с пистолетом приехал. Стрелял кое-когда, за это доложили в милицию, и у него пистолет изъяли.
     - А вы-то как жили дальше? – настаивал я.
     - Да, что там? Жил как все мужики, горе мыкали. На земле-то никогда богатым не станешь. На фронт не взяли по годам, но в трудармии работал четыре года. Потом домой пришёл. Думали, что после войны жить лучше станем, да всё не получалось. То атомные бомбу делали, а на неё изготовление и испытание, вон внук мне говорил, средств потребовалось, как на всю войну. То спутниками занялись. И не сдержал Сталин слова своего, да только одного этого и не сдержал, что нам нужно погасить долги перед крестьянами за бесплатный труд в войну и долго ещё после войны. А тут и его не стало, и спрашивать не с кого. А хоть и было бы с кого, да спросить не кому. Обречённая мы нация  - крестьяне. Бог терпел и нам велел. Да, что делать только, никто не знает.
                Ещё одна попытка философского рассказа
                    Сейчас СМИ: газеты, журналы, радио, телевидение по всем каналам выступили с заявлениями осуждающими, и требующими наказания тех, кто в какой-то степени осудил сионизм. Особенно достаётся генералу Мокашову – депутату Госдумы, за его слова о евреях.
    Мои скромные знания не позволяют осветить этот вопрос достоверно и полно, и безопеляционно. А поэтому я и не претендую  на присвоение этой статье докторской диссертации. А поэтому давайте встретимся пока «по одёжке»…
    Мы все в школе читали и изучали «Тараса Бульбу» Николая Васильевича, читали и рассказы Антона Павловича. Знакомились с историей Великой Отечественной, и репрессиями в России, немного изучали структуру американской промышленности, сейчас воочию видим плоды нашей перестройки, которая породила такую «свободу», что каждый проявил себя очень полно и открыто, и, особенно, в таком качестве как жадность, скаредность, коррупция. Всё это расцвело махровым цветом и распространило дурманный запах человеконенавистничества, и безразличие к чужому горю, и никакого прощания ошибок, не тюрьмой, не статьёй закона, а рублёвым прессом, что именуют диким рынком.
    На какие мысли наталкивает этот скромный анализ?  Тут следует сразу отметить, что русский человек, но не читай это как россиянин, это мне не нравится, хотя ненависти во мне к этому слову, и его составляющих нет.  Так вот, повторюсь, русский человек отличается от всех своей добротой, щедростью душевной, способного работать за малую плату или вовсе бесплатно, и в невероятно неустроенных условиях как всегда, так и сейчас. И тут следует сразу заметить , что я нигде не видел, и нигде не читал, чтобы, не говоря, чтоб был передовиком, а чтобы скромно и просто работал трактористом, скотником, свинаркой, пояркой, дояркой, рядовым солдатом, шахтёром – это все те, кто нас кормит, обогревает и защищает – еврей или еврейка.
     С самого детства, даже когда нас учили, и воспитывали, и подталкивали ко всеобщему братству, и уважению малых народов, и особенно внедряли в нас сострадание к евреям, то и тогда, а сейчас и подавно  меж собой мальчишки и девчонки, и взрослые, даже в своей однородной среде , наиболее жадного из них , обзывали: «Ух, ты, еврей».
     Неприятие жадности, накопительства, сострадание к слабому  у русского пришло издревле, по генетическому коду передалось, и сейчас всё ещё держится. И дал бы Бог, чтоб это свойство не исчезло.
    Ну, а тогда, что ж нам делать? Но это опустим напоследок. А, что ж происходит?  У Гоголя за жадность, накопительство евреев громили и били. Чеховым показано душевное презрение к услужливости и никчёмности еврея.  Фашисты сами по себе не возникли, вы спросите себя, что заставляло немецкого парня – нормального немца пойти в фашисты, что?  Идеи реваншистского Гитлера – да; но и не только. Всех толкало в драку идея оскорблённого чувства национального достоинства.
    Как это так? В экономически развитой Германии, приведшую немцами в технически развитую страну, и внедрившие в быт честность и такт, обязательность и исполнительность своими рабочими руками, немцы обнаружили, что плодами их пота и крови пользуются евреи. И тогда возмущение овладело основной массой немецкого народа, и овладело умами молодёжи – они объявили евреям войну. Вот та классовая теория Маркса о незаконном присвоении результатов труда рабочих ограниченной кучкой эксплуататоров – капиталистов, как антагонистических и вечно непримиримых классов на земле, но незаметно переросло в антагонизм, к евреям существующий до сих пор.
     Все мы видим, понимаем и знаем, что это есть эксплуататорское зло.  Но никто не знал и не знает, что с ним делать, и как от него избавиться. Знали и делали большевики, да отвернулись от них люди. И ждёт «История» с печальной «Судьбой» русского их возвращения. Но это труд непосильный. Да и отдельной строки требует в освещении данной темы.
     А марксизм непреднамеренно, а попутно, исподволь, всю ненависть рабов у себя и во всём мире переложил на евреев. И сильно они пострадали и в войне, и в репрессиях; жаль их. Больны нам их страдания.  Мы сочувствуем им.  Мы многое передумали, и изменили в сознании своём, и в практике в отношении к евреям.  Но только они сами от этого адского и кровавого урока не изменились, и как бы на зло всем и всему, как будто бросили вызов самой истории и не смирились, и не перестроились, не сделались покладистее и терпимее, снисходительнее ко всем, и особенно к русскому человеку.  И с ещё большим рвением рвут и мечут, грабят и душат под покровом ими же выдуманной и внедрённой демократии, и свободы  - грабить, копить капитал, созданный не ими, не их руками.
     Почему в русском и во всём российском обществе такая апатия к труду, к своему же брату русскому вообще, и к своей судьбе?  А потому что, опять же, результаты труда сгребает в карман себе еврей. Кто сейчас без денег? Конечно, тот кто на ферме навоз чистит, у кого всё бельё до самых трусов в мазуте; у трактористов, у, пропитанных угольной пылью, шахтёров. А деньги, украшения, золото – у евреев. Они все в бюджетной сфере, в чиновниках находятся. Хоть есть там и русские – на все места евреев не хватает, числом не состоялись, но те русские и там без денег. Евреи рвутся туда, где делаются деньги; работают и делают то дело, которое приносит большой доход, где постоянно дивиденды. Они патриотизмом не болеют.  Мы ведь русские как – если платят за работу на скотном дворе деньги, мы работаем и живём в селе, а если не платят, то продолжаем там и работать, и жить. Как это можно из коровника уйти, из села уехать, кто же коров доить станет и молочко детям поставлять? И мы живём и работаем тут. А еврей, что сделает? Он как увидит, что завтра денег тут не дадут, то сегодня же он и смотается. Платили в книгоиздательстве писателям за книги. Туда одни, почитай, евреи и набились, а как не стали платить и позабросили они литературное ремесло.
    Еврей всегда еврея вытянет, пристроит к доходному месту. Ведь не видно евреев среди рабочих, объявивших голодовку до истощения и смерти. Наоборот они это довели русского до такого состояния, скопив огромные суммы денег, изъяв их из оборота русского общества.
    На русском человеке революция держалась, Гражданская война, Отечественная, а сейчас испытывают, да невозможные человеческому пониманию, реформы, эксплуатируют, испытание проводят на живом организме русского общества, без наркоза и подготовки; свалили на дороге и давай насильно резать тело моей Родины на части.
     Весь мир захватили евреи, весь капитал сосредоточили в своих руках, им лишь Россия мешала замкнуть свой круг на планете. Вот вам и мировое господство. А теперь и Россию одолели; всё. На этот год ещё хуже будет жить русскому в России. Но еврею хуже не станет. А вы возмущаетесь, господа, что кто-то случайно слово нелицеприятное обронил в сторону евреев, или осмелился правду сказать.
     А, как они завыли, требуя суда за эти слова. И оскорбление это, и покушение на чувства собственного достоинства, и подрыв авторитета, и компрометация деловых качеств. А вот за то, что русского, как Иисуса Христа распяли, обокрали, вымораживают.  Как мух из квартир. А ни один еврей в этой катастрофе (то бишь реформе) не пострадал: так нам даже и слово-то сказать нельзя.  Не только бунт поднять, да погромы еврейских квартир, особняков, вкладов устроить.
     Я боюсь такого, я боюсь, что кару возмездия придётся сделать русскому; он и послушен, и исполнителен, он и трудолюбив, он и простодушен, и смирен. А смирен тем, что он постоянно смиряется со своею долей, с потерей результатов своих побед и плодов трудов своих.
    А евреи своего не упустят, не выскользнет у них из рук ни своё, ни чужое.
    В перестройку некоторые «вахлаки» из русских, попытались денежку гребануть, сливки снять и остаться по-еврейски в тени, и незамеченными.  Это русские всё нараспашку, принародно, навиду, а евреи тихо, мирно, как моль – не слышно, а капитал гребёт, и Россию точит. Так вот эти самые новые, присмотревшись к евреям, стали деньгу зашибать, особняки строить, дачи, машины иномарки приобретать, а это всё навиду – и большое недовольство у самих же русских вызывает. Всем, всего и вдоволь никогда не было. нет и не будет. Было у всех, всё, но понемногу, и зависть не глодала, и злиться было не на кого. А сейчас  есть на ком зло сорвать. У евреев деньги в банках, золото в хранилищах; их богатство скрыто, не видно, а кирпичный дом под железом и с украшениями – он вот на виду. На такого пальцем указывают, на нём и зло срывают; и громят их, и сжигают, и в случае заварухи, петуха подпустят. Знают об этом и те и другие, да терпят одни,  и ждут другие, авось пронесёт, Бог пронесёт…
 И уж, какой год проносит. И хотя гложет червь сомнения их душу и мысли, но они и по сторонам озираются, и побаиваются разоблачения и раскрытия, и засветиться боятся, и зарплату получают по, сокрытой от честного взгляда, ведомости. А своё дело творят, учатся у евреев дивиденды собирать, деньгу копить, одним словом, православных обманывать. Да для смягчения остроты восприятия, и намерения заставить нас думать по их, и лозунг свой вывесили, что  всяк может стать богатым, если будет жадным, как «папаша Гобсен», хитрым, как змея,  нахальным, как паровоз. Ну, что ж, господа, товарищи, осваивайте этот лозунг. Но уж потом вас не назовут славянином, и уж не русским вы будете, а евреем. А после, как бы каяться не пришлось.
     Объявленная и насильно навязанная России перестройка, и её экономические, разорительные реформы, поначалу воспринимались, как очередное необходимое мероприятие властей для улучшения жизни народа. А народ до сих пор не поймёт, что от него хотят.
    Власти, запустив машину демократии, ни к какому, и ни к чьёму голосу  не прислушиваются. Обрушивают на нас огромные потоки, ни к чему  не ведущей, информации. Производство падает, всё рушится, разваливается, распадается у нас у всех на глазах, а нас убеждают, что это нормально, вот-вот, мол, скоро закончится спад производства и скоро, скоро начнётся подъём. Подождите и потерпите ещё немного, ещё чуть, чуть и мы вас подведём к светлому будущему, в эту ложь и сплошное враньё ни народ , ни сами власти не верят, а грабят страну, душат производство, и продолжают пичкать народное сознание изощрённой, постыдной ложью.
    Возникает вопрос, и не один, а много: «Что происходит?  Что от нас хотят? И что нам делать?
     Что происходит, мы очень хорошо видим и отлично понимаем – идёт разорение России, её грабеж, геноцид русской национальности.      
    Прошедшая приватизация основных производственных объектов проведена еврейским окружением президента с целью захапать огромное богатство России в свои руки.  И сосредоточив огромные капиталы в свои карманы, и переведя их в заграничные банки, оставляло русского Ивана в нищете и позоре с протянутой рукой, прося милостыню у вчерашних врагов. Это колоссальное правительственное предательство должно быть наказано русским человеком.
     Почему произошло такое коварство? По-моему это совершилось над русским (про российского не знаю) народом потому, что народ разуверился в коммунистах, Не стал им верить безоговорочно, не стал любить и уважать их, не стало необходимости обращаться к коммунистам за помощью и защитой. Не от кого было защищать. Разве что коммунист парторг вступится за рабочего перед коммунистом директором или председателем. Но это было мелочное дело, не заметное, и не придавало  авторитета ни этому парторгу, ни партии в целом. Требования росли быстрее возможностей. Но государство теперь уже, управляемое коммунистами, взялось за устранение всех противоречий, и авторитет коммунистических структур на местах упал до уровня посредственных явлений и случаев. Видя, что от парткомов и райкомов значительных и судьбоносных решений и действий не наблюдается, и не происходит, то люди повсеместно стали, наученные жизнью, обходиться без помощи парторгов, и поняли, что можно обойтиться и вообще без коммунистов. Народ стал сытым и защищённым от любого нападения и посягательства на его свободу и жизнь, и уяснил, что можно жить без политики, и без любой обязательной идеологии.
    НЕ имея заботы о хлебе и жилье, об обучении и лечении русский решил избавить свою голову от умственной, мозговой, политической работы. Рядовые коммунисты стали присматриваться вокруг себя и видя, что беспартийные живут лучше и не обременённые собраниями, поручениями, взносами стали охладевать к своим поручениям и званию коммуниста. А когда стало ясно, что партия коммунистов утратила руководящую роль в обществе, то коммунисты не кинулись на баррикады в защиту КПСС. Предатели знали, что и как разложить и угробить, а мы по своей русской (не российской) привычке посчитали; авось пройдёт, всё переменится и сможем прожить без коммунистов. А оказалось?  Оказалось то, что оказалось.
 Нам упорно внушалась мысль, что жить,  как жили, можно и без коммунистов. Нам хотелось, чтобы ежегодно и бесплатно нам строили жильё, бесплатно учили и лечили, бесплатно навязывали путёвки на курорт, насильно отправляли детей в пионерские лагеря, не допускали детей к работе до самой женитьбы. Парторги и райкомовцы приезжали на фермы и на полосу не с жёстким спросом за качество и количество выполненных работ, а стали прислуживать и всё заигрывать с рабочим: - накормили ли вас бесплатно, привезли ли вас домой, не нужно ли чего для удовлетворения потребностей рабочего, а потребности никогда не удовлетворить.
    И народ, чувствуя себя неравноправным хотя бы партнёром, не только исполнителем воли и решениям партии, а того более себя хозяином, а этих представителей слугами. А мы все отлично понимаем и ощущаем на своей шкуре, какое имеет место быть пренебрежение господ к слугам. Русскому и российскому человеку тоже было позволено находиться на равных правах с властью  коммунистической, а он этим пренебрёг, стал отходить и всё дальше отстраняться от партии. Окончательный разрыв и отход народа от партии коммунистов произошёл на выборах президента. Конечно, большую отрицательную роль сыграла ЦРУ США, но если бы народ пришёл весь к избирательным урнам и 99 процентов проголосовал за коммунистов, ни кто бы нам не смог всё испортить.
    Теперь раздаются всё чаще и громче голоса, чтобы нам вернули ту застойную (надо читать теперь – достойную) жизнь, но без коммунистов. Реформисты сказали – берите свою жизнь и живите без коммунистов. Народ и вошёл в эту жизнь. Русский гордый человек, присмотревшись, увидел, что он окружён, взят в плен своими младшими братьями и еврейскими олигархами в плотное кольцо испытания рынком.
   Демократию некоторые грабили, и воры восприняли как сигнал к атаке грабежа, и разграбили всё, что только можно было перевести в доллары. Русскому-то Ивану осталось только унести битые кирпичи от оставшихся печных труб, как после пожара.
    И тут, не дожидаясь логического окончания ни мысли, ни реформ, возникает огромный вопрос. Что от нас хотят? Что с нами делают? Нас что «научивают» или «проучивают?» Скорее всего, последнее. И этот процесс проучивания, будет  проходить до тех пор, пока  не только весь русский, но теперь уже и весь российский народ не додумается до того, что без коммунистов той жизни не вернуть и вновь не построить. А додумка эта проявится (если только появится) на выборах депутатов в Госдуму, и президента. По результатам будет видно, надо ещё дальше проучивать российских граждан или приступить к их объединению для сохранения их как нации на земле.


               
                Александры с улицы моей
                -------------------------------------
                Этюд
     На моей Заречной улице сложилось интересное явление. Почему на «моей» - да сидит в голове стих Маяковского «Улица моя, дома мои…»
     И вот с некоторых пор стал я замечать, что на моей улице живут в основном Александры: у кого кто не родится , обязательно Александр, как кто приедет – тоже. Отчего бы это?
     Вот они мои соседи Александры:  Широких, Хабарова, Бердников, Харламов, Плотников, мой сын и внук Анохины, Дубцев, Новичихин, Ельчищев, Прасоловых двое, Ставчук, Гребенщиков…
    Странно, а факт, будто мы и других имён не знаем. Знаем, однако, но Александрам предпочтение отдаём.
    И все эти друзья обладают многими и разносторонними способностями – и педагоги они, и техники, и вообще интересные люди. Да и другие, кто не Александры, тоже обладают какой-то особой силой, биополем. Тут у нас четверо инженеров все они только на нашей улице, три педагога, библиотекарь, два бухгалтера, кадровик, почтальон, работник детсада, было три агронома, трактористы, шофёры и даже несколько ночных бабочек – весьма популярных и востребованных. Есть свой энергетик, председатель и то у нас, а также пастух свой – редчайшая профессия. Жил у нас и редактор  военной московской газеты С. Ф. Булгаков.  И музыкант Володя родом с нашей улицы. А вот Виктор Васильевич Коровин, так тот в Новосибирске руководит народным хором и сам песни сочиняет: приезжал ко мне два раза в гости. А Тихон Казарцев в МВД служил и посла СССР в Америке охранял – он родился через речку от нашей улицы. А самое примечательное, что все у нас с большим внутренним магнетизмом. Много старых лекарей, чего стоит дед Василий Григорьевич – иногда под градусом откроется, что может вылечить рак любой степени. Ежедневно у его ворот стоят по две машины с больными. Не  знаю, как помогает он излечивать болезни, нет же регистрации, но люди не перестают к нему ехать. Да из разных мест к нему едут. Дай Бог, лишь бы помогало. Хотя он даже расписаться не может. Следующая соседка Анна Дементьевна – тоже лечит разные нервные расстройства и недуги на нервной почве. Бывают у неё даже врачи и учителя, те, кому уколы уже не помогают. И жена моя тоже лекарь – ну скажите на милость, кто бы меня отходил после 18-ти операций? При выписке из краевой больнице не мне, а шофёру шепнули, чтобы готовились к худшему. А она меня обдула, да настоями, да травами подняла, уколы ставить у дочери нашей Любы, фельдшера – акушерки , научилась – всё ставит и по сей день, как что где приспичит, и мази сготовит, и перевязку сделает.
    А жила тут у нас Акулина Аборнева, настоящий хирург – и вывих поставит на место, и перелом сложит по порядку и перебинтует ногу, ли руку. Иногда и рану заговорит, и соринку из глаза вышепчет. Внук её хирургом стал – мне он операцию грыжи паховой делал. Рядом с нашей улицей жил в своё время Александр Попов, так его внук по дочери тоже хирургом сейчас работает. Вот как!
    Ещё жила у нас Анисья Григорьевна Прасолова; так та то делала? Придёт к ней больной, пожалуется на свою хворь, и она, помолясь Богу, начинает свои дела делать: то погладит больное место, то почертит, то подует, а всё больше ладонью да пальцами водит по больным местам, да тихонько, еле слышно что-то нашёптывает. А от пальцев её сильное тепло идёт – космическая сила какая-то, либо биополе мощное. Всё к ней детишек бабы в войну приводили и ещё долго после войны, а потом и больную скотину приводили. Хвалили её люди, видно, помогало. Люди зря хвалить, не станут.  А у наших людей авторитет трудно заслужить, а бабе Анисье удавалось. 
А то придёшь к врачу в больницу, он не то что к болячке, вообще к тебе прислониться боится, а может, брезгует. Так, один врач сказал больной после замера давления: «О, вам, голубушка, с таким давлением прямой путь на тот свет». А каково это слышать? Повторите-ка вы это вслух. Боюсь, язык у вас не повернётся даже в пьяном виде такое сказать. Вот опять отвлёкся. А хочется ответ найти – откуда на нашей улице у многих такая сила имеется? Как бы это не от нашей горы Хаврошки, с белым высеченным крестом, вся сила исходит.
    Состоит гора из двух вершин. Одна вершина, как шапка Мономаха, украшена кругом бриллиантами,  если вечером на неё посмотреть с западной стороны. Вторая вершина в виде лежащей на спине женщины- сфинкса: и лоб хорошо просматривается, и нос и подбородок, и женская грудь, и огромная копна пышных волос на голове. Осенью высокий ковыль на ветру шевелится, как волосы на живой голове. А может, это Космос сделал, силу сюда вложил, что на людей моей улицы действует.
Приходите, я покажу. А в этом году внук Александр в январе обнаружил мелкие  зелёные листочки «Дикой мяты». А в конце марта он принёс мне цветущий дикий чеснок, у нас его называют «Кандык». Всё бы ничего, да вот что удивительного – я никогда не обнаруживал в январе живой, зелёной травы за все семьдесят три года своей жизни. И у кого не спрошу – никто не замечал такого. Вот вам и научное открытие.
    А пять лет назад мне позвонил Александр Ващенко и попросил, чтобы я его сопроводил по нашим полям и устроил встречу с механизаторами на посевной. Я согласился, и он приехал в контору. От туда мы заехали за моим внуком и поехали по полям. Пока ехали, я всё вспоминал, как вот также я впервые ездил по этим полям со своим отцом – он был и водовозом и горючевозом. Когда мы с отцом съездили в Петропавловку за горючим на лошади, время подошло к обеду. Бочка с водой нами была привезена ещё с утра. И тут наступило время обеда. Подходит к нам механик бригады Нестер Ефимович Трапезников, и спрашивает у отца: «Так, кто у вас за  старшего?» А сам подносит два куска хлеба. Пайку давали  по одному килограмму и двести грамм. Отец показывает на меня и говорит: «Да вот он и есть старший, а я у него в помощниках». Дядя Нестер подал маленькую пайку отцу, а большую пайку мне. Мне стало очень неловко перед отцом, но пайку я принял. И хотя мы съели вместе мою пайку, а меньшую пайку он сберёг и привёз домой матери. Я многое забыл из детства, но вот ту пайку хлеба помню как сейчас.
   Вот думаю, возьму и я внука с собой, возможно и ему, что в памяти останется из полевых картинок нынешней поездки.
    Когда приехали в первую бригаду, то увидели, что механизаторам привезли обед, и они кушали. Ващенко сделал несколько снимков механизаторов и взял у них интервью. Сфотографировал он и нас с внуком, и я храню этот снимок до сих пор. На одном и том же поле состоялись два события трёх поколений. Та посевная началась чуть позже обычного. А закончилась, тем не менее, в срок. Чего это стоило полеводам, знают только они сами. Работать приходилось по 12 часов в сутки. Но удовлетворение от проведённой кампании с лихвой компенсирует затраченные усилия.
      Общеизвестно, что сытый обед для рабочего человека – дело жизненно важное. Дружно работая ложками, механизаторы, сеяльщики, водители обсуждали между собой последние происшествия.  В качестве основного мотива беседы служили всевозможные технические неполадки, как злой рок преследующие раскалившиеся от солнца и работы машины. Эта беседа была как эмоциональная разгрузка в наших беседах. Потом Ващенко сделал снимки: шофёра Ещёва Жени у капота своего грузовика, а потом  снимок сделали механизатора Белозерцева Владимира и сеяльщика Валерия Погорелова. А ещё сфотографировали тракториста Кочкова Валерия, а ещё сняли трактористов Людвига Эминяна и Алексея Лазура.
Потом встретились с учётчицей Плешковой Галиной Николаевной, которая пришла с другого поля с сажнем за плечами. Корреспондент в беседе с ней записал необходимые цифры полевых работ.
  А когда беседа закончилась, мы распрощались с мужиками и поехали на поля второй бригады. Мужики работали, и над полем висело большое пыльное облако. Здесь в поле каждый знает свои обязанности.
 Сложно понять, насколько тяжёл труд крестьянский, лишь ненадолго окунаясь в кипение полевых работ, наблюдая их со стороны. Но даже таких мимолётных соприкосновений достаточно, чтобы проникнуться уважением к энтузиазму  и неистребимой надежды на лучшее, с которыми начинает каждый свой новый день российский хлебороб.


                Встреча в редакции «Ударника»
                -----------------------------------------------
                Этюд
   - Давно мы что-то не собирали поэтов. А тут и повод подоспел: нужно было вручить дипломы и премии Людмиле Усановой за второе место, а Вячеславу Ещёву за третье место в краевом творческом конкурсе территориальной профсоюзной организации работников СМИ и полиграфии. Кстати, недавно в краевом журнале для журналистов «Формат» прозвучали в связи с информацией о конкурсе эти два имени наших авторов, - так начала своё приветствие  ведущая литературной страницы Н. Хлыновская.
      Все, кто мог приехать на встречу – все были.
Среди  наших гостей была в этот день директор районного музея В. Жданова, поставившая целью собрать материалы о местных поэтах – она записала их биографические данные.
    Мы общались, пили чай со сладостями, и, конечно же, читали и слушали стихи. Слушать стихи в исполнении авторов, да ещё в кругу единомышленников – это такое состояние! Особенно если строфы звучат наизусть – а на память читал В. Ещёв, чем вызвал к себе расположение. Е. Анохин был величаво-угнетён, читая свои стихотворные сочинения о российской действительности. В. Кузнецова, как всегда, тонка и лирична – истинно советский человек. Л. Усанова – предельно откровенна, мудра и отточена. Мягок и обаятелен С. Тупиков, искренен, открыт миру и болям его  М. Базеев. А как завораживает мир поэзии А. Ващенко!  Мне уже трудно, невозможно представить себя без этих удивительных людей, как и «Ударник» - без их стихов и творческих раздумий.
    Нина Васильевна обвела нас всех своим очаровательным взглядом и продолжила:
    - Наши поэты помнят всех, кто когда-то  печатал свои произведения в районной газете, а сейчас по каким-то причинам затерялся – они спрашивают о них, - она грустно вздохнула, и продолжила, - очень удивил меня Сергей Бокланов из Камышенки, приехал первым, а потом куда-то исчез.
   По стечению обстоятельств именно в этот день заглянула Наталья Шкель из Паутово, печатавшаяся раньше в «Ударнике» - и передала всем нам привет из Новосибирска от Тани Ивановой.
   И опять же по стечению обстоятельств именно в этот день я получила письмо из Казахстана от И. Шишкина. Хорошее такое письмо от умного, неравнодушного, сердечного, опытного человека, оно прямо просится в рубрику «Творческий портрет», что мы и осуществим  чуть позже. Он выслал  нам так же свой основательный прозаический труд – «Письма к внуку» - об истории своего рода. Выслал и стихи, в том числе посвящённые одноклассникам и С. Тупикову, а также В. Ещёву, А. Ващенко. Откуда он их всех знает? Одноклассница В. Кузнецова отправляла ему «Ударник» по почте.
 Возможно, вскоре мы встретимся с И. Шишкиным – он должен приехать на юбилей выпуска Паутовской школы.
    Когда Нина Васильевна закончила свою информацию, то спросила, о наших пожеланиях. Я не вытерпел и тоже выступил. Я поздравил с таким праздником – нашей встречей. Но я был так рад за своего односельчанина С. Ещёва, и мне хотелось, чтобы редакция давала ему строгое и обязательное задание о написании не менее двух стихов ежедневно. Это подвигнет его на труд его мозга, где рождаются такие умные стихи. Я впервые прочитал его стихи, когда заходил к нему в гости, а после этого отобрал часть и сдал в редакцию, где их на зависть многим, были напечатаны полностью. И так мне он понравился, и мне так хотелось,  чтобы их было больше.   Все присутствующие тоже согласились со мной, и поддержали моё предложение.
  А потом Нина Васильевна предложила очередную встречу организовать 7 августа – в память о Михаиле Евдокимове, народном артисте и главе администрации края, трагически погибшим год назад.
     Такая встреча состоялась, и я читал там, вместе со всеми стихотворение, посвящённое его памяти и трагической гибели артиста, и политика.   



                Планы Совета ветеранов
               ------------------------------------
                Этюд
     Ко мне в гости приехала Е. Н. Паутова, председатель районного совета ветеранов, мы долго беседовали, она как бывший корреспондент нашей газеты, встречалась со мной часто по подготовке материалов для редакции, она давала мне задания, и я с охотой их выполнял. В этом году исполняется уже сорок пять лет моего участие в работе «Ударника».
     Так получилось и на этот раз. Она задавала мне вопросы, а я на них отвечал, а через недолго она поместила этот материал в «Ударнике».   А я представлю его вам, мои читатели.
    Весной этого года в Соловьихе сменили председателя совета ветеранов. Бывший председатель не то, чтобы не хотел или не мог работать, наоборот, здоровье и желание позволяли делать большое  и доброе дело. Только угнетало апатичное отношение самих ветеранов к общественной работе.
    Так Е. Анохин сменил на этом посту В. Снегирёва. Сегодня речь пойдёт о первых шагах ветеранского вожака, о трудностях, с которыми он столкнулся, о роли совета ветеранов в укреплении, вернее, сохранении села, о планах на будущее.
   А теперь – вопросы и ответы.
   - Е. А. – вы достаточно «молодой» (71 год) пенсионер. Ваше мнение о значимости совета ветеранов как общественной организации?
     - На заседании совета ветеранов меня не раз приглашали, когда я ещё не был пенсионером. Возглавлял тогда совет участник войны, подполковник, уважаемый на селе человек Н. И. Анохин, позднее его сменил Д. Н. Булгаков, тоже бывший фронтовик, офицер, впоследствии учитель нашей школы и мой учитель.
    Вот тогда действительно была деловая атмосфера. Хотелось немедленно идти в бой, чем-то помочь, поделиться мнением.
    Сейчас другое время, другие проблемы, другой подход к делу. Но у меня осталось прежнее чувство и отношение к общественной работе – не быть равнодушным.
    Впрочем, сама жизнь с первых с первых дней работы в совете ветеранов не позволила засиживаться на месте, а потребовала немедленной отдачи. И я поставил задачу – делать то, что укрепит колхоз как селообразующую организацию.
   Сразу хочу оговориться, что я по натуре человек донор. Я сам говорю «возьми» и хочу, чтобы так делали другие.
   Но так делать хотят немногие. Уж слишком много у нас ленивых, которые не хотят работать и зарабатывать. А работа есть. На одно из своих заседаний мы пригласили главного агронома хозяйства Астахова с информацией, как проведена посевная кампания. С интересом восприняли информацию, что план сделан, приёмка посевов проведена, качество посевов хорошее.
    Но огорчило другое. Количество посевов в этом году составляет всего 50 процентов от прежних советских объёмов. А ведь в селе 45 трудоспособных мужчин, не работающих в колхозе, потому что там платят мало.
    Вопрос. - И как же вы пытаетесь разорвать эту толщу равнодушия?
   Ответ.    -  Будем действовать сообща с председателем колхоза, главой сельсовета, советом ветеранов. Будем ориентировать на тех, кто прожил достойную жизнь, положил её на развитие родного села и родного колхоза. Надеемся, что когда- нибудь этим тунеядцам будет всё-таки стыдно смотреть в глаза бывшему токарю Н. Заздравных, сварщику В. Коровину, слесарям Н. Попову, В. Коровину, трактористам В. Заздравных, И. Швецову, поярке Л. Швецовой, Т. Колтаковой, чабану С. Мякшину и другим. Приходится только завидовать, вспоминая, как работали В. Колтаков, И. Занин, плотник Н. Костенников, агроном Т. Костенникова, шофёр Н, Ещёв и многие другие, чьими руками строился колхоз, укреплялись фермы, возводились мехтока, кормоцех, бригадные гаражи и т. д. Да, это памятники труда добросовестным людям. Что же останется после тех безработных и беззаботных?
Вопрос,  - Как я поняла, у вас хорошо поставлено информирование ветеранов о положении дел в колхозе. Что это даёт вам в работе?
Ответ.  – Да, мы приглашали на своё заседание главу села Нечаева М. Д. , он рассказал о планах развития села, где видится немало проблем, одна из которых дорога по селу. Больно смотреть, как по ней идут и едут люди, шарахаясь из стороны в сторону.
   Об этом же говорили и с председателем колхоза, и пришли к выводу, что пора действовать. И мы предложили свои услуги – обратиться к населению с просьбой, внести по 100 рублей на строительство дороги по селу.
    Предложение принято. На заседании совета ветеранов детально намечаем план действий. Раскрепляем активистов      по десятидворкам, и тут разглядели подлинное лицо каждого члена совета. Тот, кто больше всех кричал о необходимости строительства дороги по селу, сегодня с таким же напором закричал: сам не буду платить пожертвование, и других буду агитировать на своём участке, чтоб не платили, пусть администрация села выбивает деньги из бюджета – это слова Снегирёва. А вот что говорил Сигарёв: я платить не буду, а дайте машину, я сам нагружу камней и засыплю две лужи, а по остальной дороге я пешком пройду.
    Но, тем не менее, деньги всё-таки стали собирать. Я  первым внёс взнос за себя и за жену, следом пошли Прасолов И.А., Косарев Д. И. Ещёв И. С. и другие. ДРСУ выделило нам бригаду, и работа пошла. Меня назначили бригадиром на стройке. Отремонтировали один километр дороги. Больше ни кто денег не дал, и работа остановилась. Я стал хлопотать в администрации района о деньгах на дорогу. Там посулили, и, гораздо позднее, денег нам дали, и ДРСУ отсыпало дорогу по селу до школы.
   Вопрос.  – Ваше видение перспективы села, выживет ли оно или его постигнет судьба разорившихся посёлков?
Ответ.  – Нам пенсионерам совершенно небезразлична судьба родного села. Для нас Соловьиха – это наша радость и наша боль, это наши седины и морщины. Озабоченные судьбой села и хозяйства, мы попросили экономиста на очередном заседании познакомить нас с итогами его работы за первый квартал 07 года.
  Экономист Н. Ещёва в популярной форме рассказала нам, как работал колхоз, хотя мы уже сами ещё раньше видели, что хозяйство поправляться. Из информации мы узнали, что при новом зоотехнике Г. А. Новичихиной улучшилось сохранность скота, и по надоям вышли на третье место в районе, имеется прибыль. Но с другой стороны, зарплата у передовой доярки составляет до двух тасячь рублей, меньше чем пенсионные выплаты. Конечно, при таком раскладе колхозу трудно будет удержаться.
   Вопрос.   – И последнее.  Как намерены, строить работу по патриотическому воспитанию подрастающего поколения?
   Ответ.   -  Разумеется, концентрировать эту работу вокруг трёх фронтовиков  мы не намерены, а вот показывать роль лучших людей села, мы будем, а главное, будем добиваться, чтобы все пожилые люди, отдавшие производству свои лучшие годы и здоровье, жили достойно. Как пример положительного: не больше получали и не лучше нас жили такие замечательные люди села, как Золотухин В. В. с сыновьями, С. А. Булгаков, Н. Ф. Булгаков, С. А . Антонов, Д. Л. Ельчищев, Г. А. Панин, и много других патриотов села, отдавших здоровье, а некоторые и жизнь, чтобы наша Соловьиха развивалась. И память о них сохранится на долгие, долгие годы.
  Пожелание. - Старт дан. Хочется пожелать соловьихинским активистам больших успехов в ветеранских делах.
    Через пару лет Паутова ввела меня в состав районного совета, приглашала выступать на заседании совета. Рекомендовала в состав избирательной комиссии на двух выборах. Председатель колхоза просил поучаствовать в проведении уборочных работ один год, потом посылал работать на мехток.  Регулярно провожу заседание совета, выступаю на общих колхозных собраниях с изобличением коррумпированных группировок, и оформлением прокурорских запросов. Последнее время по десять  и более часов пишу книги о моих земляках.



                А я в Китае была
                -----------------------
                Этюд
     Женщины собираются в переулке вечером – ожидают своих коров из табуна, и тут делятся новостями. Вечер был тихий и тёплый. Солнце приближалось к горизонту горного склона, огромным красным пламенем и красило вершины гор и село розовым светом. Смотришь, и душа радуется  такой летней красе. И как не радоваться когда в пожилые годы только и радости, что природой любоваться и душу греть на тёплом летнем солнце, да вот когда, кто, что новенького расскажет.
    - А я сегодня впервые в огороде спелый помидор нашла, вкусный такой, - поделилась своей радостью Вера Кузьмовна – вдова, живёт с внучкой.
     - Это удачно у тебя получилось, а я даже бурелой не вижу, - отозвалась Галина Ивановна, социальный работник, - вот малина богатая в этом году уродилась.
    - А что мне сегодня Петрова Нина рассказывала. Неохота было огурцы поливать, они и не уродились, и арбузов даже завязи, нет. А у Маморцевой Федоры  и огурцы всю землю закрыли, и арбузы хорошие.  Иду,  говорит мимо её огорода, аж слюнки текут. Всегда охота того, чего дома нет. А как взять, забраться в огород стыдно от людей днём идти неудобно. А я решила ночью сходить. Ночью тебя никто не видит, да и ты ничего не видишь: не пойдёшь же с фонарём по чужим грядкам лазить. Решила без фонаря сходить. Зашла в огород, прислушалась, кругом тишина. Никого не видно, а мандраже пробирает.  Я, говорит, легла на землю в грядках и покатилась с боку на бок. Что попадётся под бок, то и срываю. И кругом тихо, и меня не видно на земле. Прикатала все грядки, собрала мелкие огурцы, да крупные арбузы, и домой прибежала с овощами.
     - Смотри, как бы какой штырь или гвоздь не пристроили б тебе.
«А я, говорит, больше к ней не пойду».  Да слух-то пойдёт по людям, сразу догадаются, что там делали и почему все растения примяты. Федора ставить не будет, не к чему уж теперь. А другие меры примут.
   - А моя соседка на аборт собралась, а мужа как год дома нет: на север уехал длинные рубли собирать – рыбу чистят на корабле, а шофёр тут один к ней захаживает, чистит у неё золотую рыбку, - поделилась Евдокия, а бабы скромно посмеялись.
    - А я в Китай ездила, -  отозвалась Татьяна.
    - А мы думали, ты к сыну в гости ездила, долго не видно было, всё свекровь управлялась, - осведомилась Галина, - и зачем туда тебя черти носили?
    - Ох, бабоньки, и не говорите, - начала делиться своими впечатлениями Татьяна. – Сын-то у меня на границе с Китаем служит. Ну, поехала я к нему, поначалу, в гости. Приехала, на радостях погуляли. А утром никак встать не могу: спину разогнуть не могу, и в шее хруст стоит – ни пойти, ни головы повернуть не могу. Сноха ко мне, мази предлагает, а сын и предложил в Китай съездить. Он там тоже был, на массаж ездил. Взял он мне путёвку, купил билет, посадил в поезд, познакомил с пассажирами, чтобы там не заблудилась. Словоохотливые попутчики попались, уже по несколько раз там были. Повезло мне хоть в этом деле. Приезжаем в Китай, проверяют у нас документы; всё быстро и просто. И в тот же день к врачу попала. Вы, не представляете, как может ласково и нежно их врач относится с тобой, что даже собственный муж на такую ласку не способен. Да кто их тут чему научит? А там такая нежность, такая ласка, ну хоть не уезжай из больницы. Грешным делом, подумала, вот попроси он у меня тайным делом заняться: ну не отказала бы я. А дома таких мыслей сроду в голову не приходили. У нас же баба – это не фантазия, а так природная необходимость. Он дело своё абы, как сделает и отворачивается быстрей к стенке. Вот спроси у него, что и как тут у нас, так он уж и забыл от первых любовных игр. Ну, это ладно, все мы чем-то грешны.   А китайский массажист, и говорить старается шёпотом, и по всем местам так ласково проглаживает, это с нашими массажистами никакого сравнения.
 И вот я три дня проходила, и мне полегчало здорово.
    - А он нигде больше тебя не гладил? – допытывалась Галина. Мне не гладил, а вот женщины хвалились, что если охота придёт, так может и там пассаж сделать. Особенно этой услугой пользуются, говорят, мужики. Любого импотента оживить может.
    - Да, что ты говоришь, неужели и моего смогут вылечить? – встряла  разговор Прасковья.            
    - А, что уже всё? Мелко пашет и часто останавливается? Будто с виду справный, и разговоры щекотливые всё заводит, - удивилась Галина.
   - Только разговоры-то и остались. А так, как мужик, весь вышел, был, и нет теперь. А где ж путёвку туда брать?
   - На границу приезжай, там всё расскажут.
   - А там, как: бабы баб массируют, а мужики мужиков, или могут и наоборот?
    - Как пожелаешь, кого захочешь, того и заказывай.
    - А как сами китайцы себя ведут относительно нас русских?
    - Очень честные люди. Товар лежит на улице, так никто и пальцем не тронет. А как мы домой едем, так они нас упрашивают, взять товар на продажу на своё имя. А как переедешь границу, так из тридцати килограмм перевезённого товара, тебе бесплатно десять килограмм отдают. Считай, ты все расходы покрываешь.
   -  Ох, Танечка, давай мне адрес своего сына, мы с мужем обои в Китай поедем.
Женщины дружно захохотали.  Я это слышал и тоже от всей души посмеялся.

-------------  «2009 год»




                               

   - На границу приезжай, там всё расскажут.
   - А там, как: бабы баб массируют, а мужики мужиков, или могут и наоборот?
    - Как пожелаешь, кого захочешь, того и заказывай.
    - А как сами китайцы себя ведут относительно нас русских?
    - Очень честные люди. Товар лежит на улице, так никто и пальцем не тронет. А как мы домой едем, так они нас упрашивают, взять товар на продажу на своё имя. А как переедешь границу, так из тридцати килограмм перевезённого товара, тебе бесплатно десять килограмм отдают. Считай, ты все расходы покрываешь.
   -  Ох, Танечка, давай мне адрес своего сына, мы с мужем обои в Китай поедем.
Женщины дружно захохотали.  Я это слышал и тоже от всей души посмеялся.

-------------  «2009 год»