Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать

               

      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
      Ночь была лунная и звёздная.
      Тихо в траве пели сверчки.
      Ветер лениво качался на ветвях старой акации.

                ***
      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
      Сестра с мужем встречали меня в аэропорту.
      Мы представились. «Андрей». «Иван». «Очень приятно». «Взаимно. Ну, что, домой? За рюмочкой чая и познакомимся ближе!..

                ***
      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
      - Поступил к нам после… обширная гематома мозга… множественные повреждения кожного покрова предположительно электрическими разрядами… не операбелен… - безразличный женский голос близкого к увяданию возраста.
      - Хорошо,  - сытый, отглаженный как костюм, басок с природной приятной хрипотцой.
      «Что хорошего? – думаю, - ведь говорите-то обо мне, блин!»
      - Общее состояние удовлетворительное. Стабильно тяжёлое , - интонация голоса не изменилась, равномерно-равнодушный тон повествователя с произношением в нос.
      - Хорошо, - костюм складки не испортили.
      «Стабильно тяжёлое?! – это обо мне, - ну ни хрена у вас, медиков, шуточки!»
       - Функционирование внутренних органов?
       - В пределах нормы.
       - Последние анализы…
       Слышен шум бумаги.
       - Возьмите, Антон Константинович.
       «Ну, слава те яйца! – радостно возбуждаюсь, - узнал-таки, как зовут главного истязателя». 
      - Реакция зрачка на свет.
      - Отсутствует.
      «Ослеп? Хрена! – взрываюсь внутренне. – Я же вижу!.. Всех вас, тварей, толпящихся возле кровати!.. Как же так!.. Почему реакция отсутствует?!»
      Чувствую похлопывание по плечу. Лёгкое такое. Почти невесомое, как пёрышко. Вальяжно-снисходительное. Дескать, держись, дружок. Не разбрасывай сопли. Хвост пистолетом и прочая дрянь…

                ***
       «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
       В какой-то момент почувствовал дискомфорт.
      Окружающая меня влага стала избыточно надоедливой. Толстый жгут, воткнутый в пуп, начал отягощать. Всё, без исключения, раздражает.
      Доносящиеся откуда-то снаружи голоса. Большей частью добрые и ласковые. Как мне кажется, обращаются ко мне. Ощущаю нежные поглаживания мужских грубых рук и женских, пухлых; чувствую всем телом, что-то встревожило и нервно дёрнулся. Тотчас услышал: «Ой! Шевельнулся! Сыночек, это я, папа!» «Папа? – в мозгу вертятся тысячи слов, знакомых и забытых, употребляемых и вышедших из лексикона. – Ах, да… Папа… Стоп! Чей? Мой?»
      Снова недовольно передёргиваю плечами и стараюсь сквозь бетон внутренних вод достучаться наружу руками и ногами.
     «Ой! Глядите, ему что-то не нравится!»
     А вам понравилось бы, если бы какое-то чмо, которого ты и в глаза-то не видел, назвало тебя своим папой. Нате вам и двумя ногами разом, преодолевая внеземное семиуровневое ньютоновское притяжение со всей эмбрионовой мочью, сил-то ещё не поднакопил, бью в стенку.
      Обратный вектор удара перевернул меня с ног на голову.
      «Ничего себе цирк-шапито!»
      Тут уже другой голос. Уставший, но и радостный. Шёпотом.
      «Тише, сыночек, мамочке больно!»
      И нежное, как голубиное воркование, поглаживание по кругу.
      «Мамочке? – мысль зависает сплюнутой густой слюной. – Мама…»

                ***
       «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
       Лёгкие кучевые облака, гонимые остывающим ветром, скрывали ненадолго луну, и земля погружалась в серебристый сумрак. Сумрак, пронизанный хрустальными лучами далёких звёзд. Звёзд, умерших свидетелей неизвестных нам внеземных цивилизаций, посылающих нам свой запоздалый привет.
     Спасибо. Вот только ответ, вы несуществующие, получите, полностью погасшие на небосклоне муарового летнего неба через сотни тысяч лет. Когда мы, по отношению к вам, станем родственниками, несуществующими и погасшими.
      Сверчки поют здесь так же, как и там. Там, где последний вздох цивилизации увяз разлагающейся ступнёй в жидком месиве межкосмической смерти.
      Акация, кажется, живёт целую вечность.
      Сколько раз срывал длинные сумки с твёрдыми тёмно-коричневыми семенами, как у арбузов. Разбрасывал, сеял. Чтобы выросли новые деревья. Сколько раз ранил пальцы и ладони об острые иглы.
      Я старею, а она, акация, растущая через дорогу в старом неухоженном городском парке, живёт.
      Я дышу кислородом. Она дышит остатками, разложившимися на составные части от моего дыхания. 
      Я исчезаю, постепенно, дряхлея и слабо дыша.
      Акация продолжает жить.

                ***
      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
       На выезде из аэропорта, где большое кольцо с зеленеющей бодро, поливаемой щедро водой травой и огромным рекламным щитом, на котором блондинка с лошадиными жемчужными зубами завлекает за собой в индийские райские кущи, нас остановил гаишник, выйдя из спрятанного на обочине автомобиля.
      - Что нарушил, командир? – спросил Иван.
      - Пока буду ждать, что ты то-то нарушишь, - ответил, жуя жвачку гаишник, - мои дети умрут от голода.
      Говорю я:
      - Вам платят зарплату.
      Гаишник равнодушно пропустил мои слова мимо ушей.
      Сестра обернулась и многозначительно посмотрела, молчи, блин.
      Иван попытался разрядить ещё не накалившуюся атмосферу.
      - Сколько, командир?
      Гаишник вдруг проснулся и заглянул в салон.
      Медленным размытым взглядом облизал меня, сканируя по выпуклостям карманов рубашки мой денежный вес,  не задерживаясь, липким языком взгляда облизал сестру с головы до ног, её нервно передёрнуло.
      - Девушка вам кто, - даже не спросил, а утвердил гаишник.
      - Супруга, - ответил Иван и развёл руками. – Жена.
      - Обойдёмся без сурдоперевода, - язык гаишника оставил мокрый след на обшивке. - Мужчина?
      - Я брат девушки. Приехал в гости. – Говорю гаишнику и понимаю, слова мои сквозняком пролетают через его уши.
      Гаишник перевёл желатиновый взгляд на меня.

               
                ***
      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
      - Жаль паренька, - сказала первая медсестра, закуривая в палате, стоя возле открытого окна.
      - Почему? – удивилась вторая, держа в руках две мензурки с прозрачной ароматной жидкостью, щекочущей мои ноздри.
      - Да кранты ему, - спокойно произнесла первая и протянула руку за мензуркой.
      Посмотрела на свет и улыбнулась.
      - Ну, будем, подруга, за тех, кто был и тех, кто будет! – и опрокинула содержимое мензурки в рот. Погоняла жидкость во рту, полоща дёсна, нисколечко не кривясь и, проглотила, дёрнув кадыком.
     Вторая с восхищением посмотрела на подругу.
     - Ну, ты, даёшь, блин! Я вот без запивона ни в жисть не выпью, - медленно выцедила прозрачный напиток и в два глотка, задыхаясь и выпятив глаза, осушила стакан воды. – Фу! Блин! Нахер! Думала здохну! Вот же гадость этот этил…
      Я проглотил сухую слюну. Применяя ко второй медичке нелитературный лексикон, на уровне подсознания обратился к сестричкам с просьбой помазать мне этой этиловой гадостью губы.   
      Первая медсестра поперхнулась дымом, будто получила крепкий подзатыльник.
      Посмотрела на подругу. Дрожащим голосом спросила:
      - Нет, блин, слышь, а, ты это тоже услышала?

                ***
      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
     Со слезами на глазах подбежал к бабушке и показал окровавленный палец. Обида прорвала плотину терпения и слёзы хлынули бурным потоком по лицу, смывая с него застарелую пыль огорчения и застрявшую в порах грязь ежедневных неприятностей.
      - Что, внучок, больно пальчику? – бабушка ласково погладила меня по голове.
     Сглотнув комок слёз, кивнул. Успокоившись, указал на дерево.
     Бабушка покачала с сердитым видом головой и пригрозила ему пальцем.
     - Ай-яй-яй!

                ***
      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
       Или желатин был просроченный, или, ещё какая бяка отразилась на качестве конечного продукта, но взгляд болотных глаз казался подтаявшим и, слегка попахивающим тухлятиной.
      Застарелый запах чеснока изо рта, который старательно пытались перебить репчатым луком, подтвердил мои подозрения по поводу нестандартно второй свежести.
      - Ваши докумьенты, - вдруг исковеркал он последнее слово, что сразу же я отметил про себя.
      Из нагрудного кармана вынул паспорт и протянул гаишнику.
      - Так-так-так, - тянет через сжатые зубы коктейлем чеснока и лука. Похлопал книжечкой по ладони. Затем пару раз слегка ударил по крыше и по капоту, будто проверяя их на прочность.
      - Выйдите из машины, - приказал он.
      Вступилась сестра.
      - Это почему (гаишнику)? Нет, Ваня, не останавливай!
      Я погладил сестру по плечу.
      - Всё в порядке. Сейчас вернусь.

                ***
        «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
        - Ты веришь в потусторонние силы? – слабеющим голосом спросила вторая медсестра, глядя бледным лицом на подругу.
       Та замялась.
       - Но ты же отчётливо слышала просьбу смазать ему губы, - первая посмотрела на меня, неподвижно лежащего на кровати в гипсе и с трубочками капельниц в венах. – Мысленную…
      Бледность второй удвоилась. Усилился тремор рук.
      - Ты умеешь читать мысли?
      Мензурки готовят из спецстекла и они не имеют дурной привычки биться на осколки, падая на кафель. В палате она попала на шляпку шурупа, оставленного в пазу между бетонных плит безответственным мастером евроремонта, и разлетелась на мелкие сияющие фрагменты (халтурят индивидуально и повсюду в массовом порядке).

                ***
        «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
       Так получилось, что я не застал то время, когда в парке городская администрация решила сменить деревья.
       Старые и больные безжалостно пошли под пилу. Безжизненные истёрзанные стволы сжигали на единственной свалке, расположенной почти в черте города. Три дня и три ночи в небо устремлялся сизо-белый столб дыма. И в воздухе долго-долго пахло удивительной коричной свежестью с ненавязчивым привкусом ванили только что обглоданного огнём до пепла дерева. Место старых  заняли бодренькие тоненькие жизнерадостные и жизнестойкие саженцы.
       Там, где красовалась старая акация, посадили тополь. Красивый и стройный саженец с серебристо-зелёными листьями.
       На следующую весну на тонких ветвях деревца выросли длинные коричневые блестящие масляно на свету иголки.

                ***
       «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
       Свет впереди засиял внезапно.
       Глаза заслезились.
       Мои неудобства резко обострились.
       Ощущение дикого дискомфорта многократно возросло. Неведомая сила раскалёнными бичами антарктического мороза погнала меня, безжалостно  подталкивая в затылок, в спину, в мягкие детские ягодицы настойчивыми ненавязчивыми толчками.
       Свет впереди казался единственным спасением после многовременного заточения вол тьме.
       Куда-то утекла вода. Быстро. Кожу будто посыпали раскалённым песком. В первый момент свободного дыхания задохнулся внезапным исчезновением буферной зоны, служившим показателем смешанного типа дыхания. Пришедшее воде на смену резким острым спазмом свело горло.
      Отчаянно работая руками и ногами, вертя безнадёжно головой, раскрывая судорожно некрасивый, искажённый гримасами тонкий рот с тонкими линиями обескровленных детских уст, поспешил навстречу неизвестному радостному светлому. Тому, что призрачно, но как-то обыденно маячило впереди.
      Я помню все толчки.
      Я помню своё им сопротивление.
      Я не смогу забыть тяжесть ударов.
      Я не в силах упустить их, упрямством своим, переворачивая время.
      Я отрешённо запоминаю всё, вплоть до последней снежинки на опадающем листе клёна.
      Я, с неприсущим мне отчуждением всего, что когда-то было дорого и памятно мне, начинаю новую стадию возникновения и возрождения, не свойственную мне прежнему, мне давешнему совершенно чуждую.
       Я как-то не опосредованно понял, я – умираю.
       Последний толчок оказался ощутимее предыдущих.
       Он пришёлся на всё тело.
       От удара завибрировал затылок. Слепой горячий ком пинка растворился между лопаток. Ягодицы вспыхнули разгорячёнными всполохами напалма, уничтожающими подслеповатые джунгли детской растительности.  В пятки, словно расплавленные гвозди вонзили.
       Выпрыгнув наружу, моментально ослеп, (твою мать дери за пятый хобот страсти), от яркого света. Расширяющаяся боль ссужающим фактором резанула по непривыкшему к резким перепадам чьего-то, точно не моего,  настроения. 
      И я, дабы показать свой независимый норов и конкретно определяющийся характер в фарватере стремительно приближающегося будущего, закричал на своём, исключительно мне понятном диалекте: «Что же вы, суки, делаете!»    

                ***
      «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
      Солнечный свет померк сразу же с моим мягким проникновением в салон служебной машины (запах внутри, скажу вам, тот ещё был, очаровательно не внушающий внесостоятельного извнепроникновения), незначительный разряд электрошока вывел меня на совершенно новый уровень орбитальной ориентации.
      Я погас.
      Я действительно погас.
      Я перегорел, как вольфрамовая спираль в лампе жизни.
      На последнем всплеске радостно затухающего сознания на скрижали памяти огненными буквами отобразилось «Рви скорей!»

                ***
        «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

       Дикий истошный визг на мелкие непрочные нити разорвал мои перепонки.
       Хотел крикнуть, чтобы она, сука, заткнулась.
       Но только незаметно шевельнулась рука, и затрясся указательный палец.

                ***
        «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***
        Время шло. Деревья старели. Парк требовал хозяйского ухода. Требовал крепкой руки. Но время отвернуло свой непритязательно-воодушевлённый  лик от скромных и немых требований парка.
       Самозахватом разрослись кусты боярышника. Дикий волчок. Вернувшаяся в природную стихию роза. Сирень и жимолость скрестились, и знакомые цветы на новых ветвях пахли опьяняющим ароматом.  Брошенные кем-то семена вьюнка обвили частично сохранившиеся строения былого социалистического гигантизма. Арки и полуарки входов расписали тонкие и рассчитанные на тщательное изучение местными невзыскательными по части искусства алкашами и полуинтеллигентными выпивохами иероглифические ребусы трещин, в коих поселились занесённые птицами на гибких лапках семена трав и диких растений.
      Год от года трещины расширялись.
      Год за годом росли кусты травы и увеличивались в размерах чахоточные пальчики кустов без родства и племени.
      Трещины выламывали из основательно построенного здания мелкие и крупные камешки и едва видимую пыль.
       Трава и болезненные кустики вгрызались вглубь строений и изменяли внутреннюю структуру внешнего мироощущения.   
       Да… Самозахватом разрастались кусты боярышника, черёмухи  и сирени.
       Тогда парк утопал в удушливо-сладких плотных волнах ароматов.
       Толпы отдыхающих горожан, по субботам и воскресеньям устремляющиеся в парк, будто пьяные ходили по дорожкам и тропинкам, проложенным вдали от основных магистралей, покрытых потрескавшимся асфальтом аллей.

                ***
        «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

       Пролетая высоко над землёй, там, где густые облака большая редкость, всегда старался через иллюминатор рассмотреть проплывающий внизу ландшафт. Каждый раз старался рассмотреть растущую в старом городском парке разросшуюся акацию.

                ***
       «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

      Меня нашли в тот же день.
      Ближе к вечеру.
      Далеко за городом. В густой зелени лесопосадки лежало моё безжизненное тело. Так мне индивидуально казалось. И что категорически шло вразрез с мнением других компетентных товарищей и подруг.
      По лицу ползали суетливо муравьи и прочая мелкая шняга. Проверяли сенсорными щупами кожные покровы на предмет реагирования на прикосновения.
      На их прикосновения я не реагировал.
      Я находился далеко.
      Сразу же, как гаишники сорвались с места, наполняя окружающий пейзаж запахом палёной резины, сестра позвонила в милицию. Сообщила номер машины и указала направление.
      Меня нашли в процессе долгих поисков.
      Они вполне могли оказаться безрезультатными.
      Но на моё невезучее счастье, в той же лесопосадке миловались влюблённые.
      Как вы думаете, легко ли быть молодым? Без оглядки на взрослых делать вещи, которые взрослые дяди делают с симпатичными тётями? И не нести за это тяжкий груз вины и осуждения со стороны безупречных морально-идейно стойких товарищей и подруг. Слушать их обличающие слова и дерзкие речи. Не имея возможности ответить дерзновенно им, завидующим…
      В процессе заключительного этапа проникновения в чуждую реальность мужского эгоизма в сверхчувствительный запретный мир женского всенеразрешения, они краем глаза, замутнённого любовной страстью, заметили странные телодвижения интересных дяденек в знакомой форме, по долгу присяги и службы вынужденных делать совершенно противоположные вещи.   
      Со свойственным молодому организму гипертрофированным чувством максимализма, но имея всё же трезвую голову на плечах и элементарные зародыши безопасности, дождались апогея действия, просмотрев душераздирающий ролик до конца, и после этого, не приближаясь к арене произошедшего преступления, позвонили в милицию.
      Дежурный выслушал вяло и запоздало возбудился (заторможенная реакция на поступившее из главка сообщение). И, предчувствуя интригующую развязку, сообщил «Внимание, всем постам!».
      Я лежал на спине.
      Правая вывернутая рука находилась под спиной. Ноги судорогой согнуты в коленях.
      Обездвиженный,  я представлял неприглядное зрелище.
      В ноздри, как к себе домой, заползали и выползали муравьи и прочая мелкая шняга.

                ***
       «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

      Я вывалился на чьи-то руки, покрытые неприятно пахнущей серо-жёлтой плёнкой.
      Едва очухался, прокричался и успокоился, как услышал чей-то радостный вопль «Мамаша, смотрите, вот ваш мальчик. Ваш сыночек!»

                ***
       «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

       Сквозь тьму, охватившую сознание, слышал торопливые голоса. «Давай шмонай быстрее!» «Я и так тороплюсь». «Ну, чо, бабла много?» «Не. Наверно, в сумке остались. Она в машине». «А то я не знаю!» «Чёрт!» «Что будем делать? Мочить?» «Ты совсем охренел! Только жмура не хватало! Дай ещё пару разрядов возле сердца и в затылок. Чтобы память отбить». «Ага!» «Не переусердствуй!»

                ***
          «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

         Сверху было видно всё, кроме акации.
         Тоска глухой волной накатывала и не отпускала до конца полёта. Всё время сидел с закрытыми глазами.
         И думал, стараясь вспомнить…

                ***
        «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

        Первая медсестра сказала доверительно второй, что главному ничего говорить не стоит. Спишут, ещё полбеды. Могут упечь в дурку. Указала на меня. Ему-то что, а нам…
       Вторая из горлышка бутылки отхлебнула спирт долгим глотком. Отдышавшись, переспросила, что делать-то.
       Первая пригвоздила её взглядом к стене и произнесла, то, что он попросил, смажем спиртом губы…

                ***
        «Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».

                ***

       С ней я познакомился случайно.
       Товарищ по работе попросил составить компанию. Его пригласили на свадьбу к сослуживцу. Одному идти было в лом. «Бухнём, типа, с девочками познакомимся. Скоро лето. Надо же с кем-то полноценным обменом генофонда заняться на берегу реки». Девочки, подумал я, лето, да и генофонд чтой-то застоялся. Ну, и согласился. Выпивка всё же превысила все аргументы.
      В общей разнаряженной и кричащей безвкусием массе человеческих тел со стороны жениха и невесты, она выделялась естественной простотой. Простотой образа и поведения.
      Наши взгляды встретились (мне сразу же стало не до свадебных тостов и пьяных речёвок). Я улыбнулся и махнул рукой. Она улыбнулась и махнула рукой.
      Преодолевая яростное сопротивление с остервенением отмечающих свадьбу гостей, мы направились навстречу друг другу.
       Много лет спустя всё как-то стёрлось, позабылось. Присыпалось опавшей листвой незначительных воспоминаний. Запорошилось снегами забвения.
       Знаешь, многое забылось…
       Знаешь, многое запамятовал…
       Тепло её взгляда. Тепло её рук. Тепло её губ. Тепло её тела.
       Но тщетно силюсь воскресить.

                ***
       «Знаешь, я вспомнил…»
                16 февраля 2015 г.