Как разлагалась совесть. глава 12. роман княж-пого

                Как  разлагалась  совесть
                ( странички из дневника  №1) 
               

      1997 год, июль-август.
      Этим летом я был у родителей в Зернограде. Там  гостила двоюродная сестра моей ма-мы, заслуженная учительница РСФСР Клавдия  Семёновна Корниенко, тётя Клава. Она приехала из Батайска погостить «на всякий случай», проведать родственников, которых не так уж и много осталось. Жизнь подходит к концу, и каждая  такая редкая встреча может в любой день стать последней. Как всегда бывает, речь зашла о прошлом. Здесь, в доме ро-дителей, я  выслушал ещё  одно живое свидельство о Гражданской войне в Донской облас-ти, о рассказачиваньи, о коллективизации и  о великом голодоморе 1932-33 годов. Здесь  тётя Клава впервые в жизни рассказала мне о том, о чём молчала всю жизнь:
      –Да, никогда не думала, что доживу до тех дней, когда можно безбоязно  говорить всю правду. Никогда не  думала, что коммунисты сами уничтожат советскую власть. До сих пор не верится. Ведь, если подумать, сколько народу было загублено ради этой власти?!  И вот тебе, на! Один росчерк пера  трёх пьяных мужиков – и нет СССР.  Сколько крови было про-лито на Дону!  Ужас! Я Гражданскую войну плохо помню, когда  будёновцы  вошли в Ростов,  мне  исполнилось восемь годочков. Знаю только, что будёновцы занимались бандитизмом,  устроили в городе еврейские  погромы, грабили богатых армян из Нахичевани и насильни-чали, охотились на курсисток и гимназисток. А те из конников, кто попроще, те даже делали набеги на  венерический корпус Николаевской больницы, где лечились ростовские  и ново-черкасские проститутки и женщины, ставшие такими поневоле. 
      А вообще,  московские и петроградские  большевики  смотрели  на Донскую область. как на страну, которую надо было завоевать, а  казаков  они  ненавидели  больше немцев, счи-тали, что казачество нужно целиком уничтожить. Уничтожать казаков большевики стали ещё в 1918 году, когда  у власти были меньшевики. Ими руководил атаман-меньшевик Богаев-ский.  Но меньшевики недолго пробыли у власти, их вождя убили сраз уже  после самоубий-ства  Каледина.
      Мама рассказывала, что особенно лютовали в Ростове и Батайске  большевики Сиверс и Антонов-Овсеенко. Когда белые оставили Ростов, то большевики начали убивать    мальчи-ков из Добрармии и Студенческого отряда.  Особенно лютовал комендант города больше-вик-коммунист-интернационалист  Калюжный. Он  велел расстреливать всех гимназистов, реалистов, студентов и кадетов. Расстреливать   не только тех студентов, кто  был в рядах Белой армии, но и тех, кто  сочувствовал белым, кто  боролся, как он сам не раз говорил,  «не за народное  право, а за римское право, за царский закон».
      Об этом мне мама рассказывала, она в то время была замужем и училась на Высших женских курсах медицинского института. Того самого института, который был эвакуирован из Варшавы в Ростов вместе  со знаменитым Варшавским университетом.  Мама была самой старшей  на курсах, она считала,  что учиться никогда не поздно, что надо выбирать себе самые нужные профессии.  Нужная профессия, потребное ремесло, помогают человеку вы-жить при любой власти… Она была мудрой женщиной, она знала, что говорила. Она пере-жила  белых, красных, большевиков, меньшевиков, эсеров и разных  серо-буро-малиновых…
       Мама  мне рассказывала   о революции много  такого, чего ни в одной книге и энцикло-педии не сыщешь. Она не раз мне говорила, что революцию  Семнадцатого года  в Петро-граде сделала пьяная матросня под руководством двух  «самодержцев-демонов»  больше-вистской России Троцкого и Ленина, что  большевики сознательно оболгали, нагло оклеве-тали вождей  белого движения и белоказаков.  Рассказывая мне правду о своей молодости, мама часто повторяла: «Знай и молчи, помни и молчи!  Тебе надо это знать! Зачем? Чтобы не быть  в числе обманутых. Но зная всю правду о жизни, ты должна молчать,  иначе тебя уничтожат. За знание истины  не раз убивали хороших людей.  Всегда помни это!».
       Мама  тепло отзывалась о Несторе Махно. Один раз он во всём блеске промчался на тачанках по  главной улице Ростова  со своим войском. Она считала, что  советские идеоло-ги, историки, писатели и киношники вылепили из Махно образ  маньяка-убийцы, коварного предателя, безумного революционера-разрушителя, главаря банды дегенератов. На самом деле, по словам мамы, у Махно была  самая гуманная  политическая программа, самая дис-циплинированная армия, махновцы никогда не занимались грабежами и насилием. Один раз Махно   собственноручно расстрелял  на базаре из револьвера несколько  грабителей.
      На фоне  Будённого, Котовского, Шкуро, Григорьева, Зелёного, полковника Дубего, гене-рала Слащёва и других «героев» гражданской войны Нестор Махно,  по мнению мамы,  на-всегда останется непобедимым и честным  батькой  всей сельской бедноты, народным вож-дём трудового крестьянства. Большевики оболгали его из зависти. Уже тогда, задолго до коммунистов, Махно создал в своей Крестьянской республике добровольные сельские ком-муны. Самой крупной и знаменитой была коммуна имени Розы Люксембург. В Гуляй-поле,  рассказывала мама,  были даже детские коммуны, школы, три средних учебных заведения, десять госпиталей-больниц  и культпросвет ВРС во главе с образованными  эсерами и анархистами. Оклеветан был Нестор Иванович, оболган. Я верю маме, большевики  даже многих  своих соратников за ненадобностью оговорили и предали забвению. Не махновцы глумились над казачеством, а солдаты регулярных армий, в основном, красноармейцы гра-били, убивали и бесчинствовали…
      Мама  со многим мирилась, одного  не могла никому  простить – лжи и предательства.    Мама не раз  рассказывала мне в назидание о случаях  злобного навета  в годы Граждан-ской войны, о том, как в людях стала разлагаться совесть и  честность…
  …В Ростове тогда на Братском  кладбище в склепах прятались молоденькие юнкера и офицеры Добровольческой армии. Женщины, обездоленные судьбой и потерявшие своих близких в этой ужасной гражданской войне,  тайком подкармливали их, приносили им  одеж-ду, деньги и новые паспорта, чтобы они могли уйти из Ростова в другие места. Но находи-лись и предатели,  они приводили с собой красноармейцев, а те расстреливали  несчастных мальчишек прямо на месте. Предатели находились даже среди сестёр милосердия.
      Нашлась  такая  сучка  в Николаевской городской больнице, некая большевичка Варвара Глазепа. Она  выдала на расправу  большевикам тринадцать беглых юнкеров, которые не успели отступить из Ростова. Мальчишки были спрятаны старшим медицинским персоналом  в отдельной палате больницы. Этих  юнкеров переодели в женские платья, забинтовали им головы и разложили между женщинами на кроватях. Но эта  сучара-медсестра  указала красному  командиру, где лежат юнкера, и  красные  их немедленно расстреляли. А старше-го врача медперсонала, мамину подругу Андрееву Марию, у которой сын  Володя учился в кадетском корпусе, пьяные  революционные  матросы со шхуны «Колхида» изнасиловали  там же, в больнице… за  укрывательство белых офицеров. С тех пор имя этой предатель-ницы Глазепы в Ростове долго было нарицательным. Старшие ростовчане говорили млад-шим: «Не будьте Глазепой, не будьте Мазепой»…
      Но о более ужасном и отвратительном  в нашей жизни,  я узнала позже, когда стала учиться в  в педагогическом  университете, точнее в Северо-Кавказском университете имени Луначарского. Там оставались чудом выжившие старые преподаватели и молодые лаборан-ты, выпускники Донского университета. 
      Из старой профессуры я застала Боброва Евгения  Александровича,  профессора Вар-шавского, затем Донского  университета, известного в ту пору философа и историка русской литературы. Я хоть училась на  математическом отделении физмата, однако  же с  сокурс-ницами часто  ходила  на его лекции  на  историко-филологический факультет. Мне тогда повезло на умных и красивых людей. Ради них и стоит жить на этом свете. Не забуду наше-го математика Сонина, историка Петрушевского и физика Павла  Александровича Зилова, в него я даже влюблена была. Его ведь репрессировали, кажется…  Когда он исчез, я, помню, плакала горько.
      Да, другие были люди. Они ушли, а мы остались. Мы стали хуже своих наставников.  Я уже на пенсии, но   иногда меня, как знатную и старейшую учительницу,  зовут в школу. Что сказать?  Беда с нашей школьной системой, уходят молодые кадры. Молодые учителя ушли в бизнес,  некоторые стали челноками, некоторые бухгалтерами частных фирм, торгашами.  Мои многие бывшие  ученицы стали валютными проститутками на Большой  Садовой улице, а один мой ученик,  отличник по математике, стал в Ростове  известной и влиятельной фи-гурой –  главным сутенёром. Боже мой!  Читаю  однажды  газету «Вечерний Ростов», а там статья о Вадике: «Профессия – сутенёр». Оказывается,  мой бывший ученик Вадик успешно возглавлял в Ростове и Батайске секс-империю под крышей Ленинского РУВД. Оказывается он имел официальный игровой центр, вёл  там курсы менеджмента в сфере торговли живым товаром. Как писали газеты, Вадика «съели» конкуренты с Красного города-сада, вся рос-товская дерзкая, рецедивная уголовщина из Богатого  колодезя, из жилых массивов Темер-ницкого – Бессовестной слободки, а также из Нового поселения – Нахаловки…  Вот такие нравы, такие времена наступили…  Коммунистическое воспитание, как оказалось, не оправ-дало себя. А сегодня воспитание как таковое вообще ушло из школы…
  …Учителям платят сегодня мало, зарплату задерживают, пенсии задерживают. Не удив-люсь, если новые власти  трудовые пенсии вообще отменят.  Знаю я  их, этих  гайдаровцев,   по чёрным  делам их отцов и дедов…  Гнилые яблоки далеко от старой яблони не падают…
      Сколько живу здесь, столько и страдаю. Всю жизнь страдаю и молчу, мирюсь со всеми унижениями. Какое время ни возьми – всюду одна кровь и фекалии.  Как говорил нам про-фессор Бобров,  у каждой эпохи свои фекалии и своя позолота.  Взять хотя бы голодные го-ды. Голод   начала двадцатых я почти не помню, а вот  голодомор-33   вовек не забуду…
      Я училась на последнем курсе, когда нас всех погнали убирать хлеб в неблагополучные  кубанские  станицы.  Людям, казакам-хлеборобам, не разрешали  жать пшеницу, которую  они накануне засеяли. Местные власти боялись хищения  пшеницы. Перед выездом на убо-рочную с нами провели политбеседу, где взяли с каждого студента подписку о «неразглаше-нии государственной тайны»,  нам велено было также «не поддаваться провокационным, антисоветским слухам».
      Парторг института объяснил также, что на Кубани  среди  станичников объявилось много саботажников, которые, зная, что страна нуждается в валюте, злостно срывают план хлебо-заготовок, укрывают товарное зерно, морят своих детей голодом, убегают в города цен-тральной России с тем, чтобы поднять всех крестьян на войну  с советской  властью.
      Но об этом мы, студенты пединститута и так знали. Из газет и рассказов сельчан.  У нас тогда на Дону хлебозаготовки шли трудно, колхозов  и совхозов было много, а работатать в них  было некому. Сказались и рассказачивание и принудительная коллективизация,  а  с ней и массовая высылка казачьих семей на Север и  в Казахстан. Люди не хотели в колхоз идти, кричали, плакали, пытались убежать куда глаза глядят, некоторые налагали на себя руки.  Мужиков в станицах осталось мало, всё держалось на бабах да  на  малых детях. Го-лодно стало и в городах,  рабочим были урезаны нормы выдачи хлеба.
      В ноябре 32-го  в Ростов приехал Лазарь Каганович с комиссией. Зачем? А затем, чтобы сломить саботаж хлебозаготовок и сева, уничтожить сопротивление части сельских комму-нистов. Они якобы стали проводниками   саботажа. Тогда же Каганович и Микоян постано-вили, что в случае продолжения саботажа будет поставлен вопрос о выселении в северные области саботажников из станиц, занесённых на «чёрную доску». Помню, после этого сове-щания секретретарей сельских райкомов партии началась  чистка сельских парторганизаций от людей, как писали газеты, чуждых делу коммунизма, не способных из-за своей мягкоте-лости проводить политику партии в деревне. Помню, как бурно тогда обсуждали в партий-ных и комсомольских организациях Ростова дело о так называемой  «группе Смирнова-Толмачёва-Эйсмонта», члены которой – старые большевики – были  исключены  из партии, а потом  репрессированы.
      Они считали, что виной голода является коллективизация и беззаконный ужасный закон «о трёх колосках», утвердивший расстрел человека за каждый срезанный в поле колосок. Красный казак Смирнов не побоялся прямо заявить Молотову, Кагановичу и Шкирятову: «Сволочи, подлецы, мерзавцы проклятые, до чего страну довели, черт знает, до чего дока-тились, до чего и царское правительство не докатывалось». Говорили люди, что  потом ста-рых большевиков  тихо  расстреляли без суда  и следствия…  В газетах их называли врага-ми народа, а мы все тайком считали их героями…
      Вычищенных коммунистов подвергали аресту и высылали с Дона как политически опас-ных. Все исключённые за срыв хлебозаготовок коммунисты высылались на   север вместе с кулаками, подкулачниками и злостными хапугами-единоличниками. Одновременно шла чи-стка и комсомольских организаций нашего края и Кубани. К суду привлекались председате-ли колхозов, кладовщики, счетоводы, скрывающие хлеб. После этого началось массовое выселение казаков Дона и Кубани на Урал и в  Северный край. Единоличники тоже выселя-лись…  Одним словом, убирать хлеб стало некому, и коммунисты  направили  город на по-мощь деревне…

      Нам выдали новые серпы под расписку и отвезли в  одну станиц, отмеченных «чёрными досками», то есть в станицы саботажников и контрреволюционных элементов. Эти станицы были в окружении  войск,  жителям запрещалось под угрозой наказания  выходить за околи-цу и в поле во избежание «хищения социалистической собственности».
      Наш студенческий ударный отряд посадили на поезд и повезли в сторону Тихорецка. Скоро нас выгрузили  в станице Уманской, это  за рекой Ея, на  речке Сосыке. В Уманской, когда мы туда приехали, после выселения казачьих семей и голодной зимы осталось двести семей, она была почти пустой. Оставшихся станичников власти переселили в меньшую, в северо-восточную часть станицы, за  речку Сосыку, чтобы они не  шокировали своим видом новых жителей, переселенцев-добровольцев из числа  ленинградских и белорусских крас-ноармейцев с семьями.
      Там же я  впервые узнала о  фактах людоедства.  Однажды я увидела арестованную ми-лицией женщину, которая съела своего ребёнка, от него осталась голова, которую милицио-нер  нёс в кошёлке, как вещественное доказательство. Нам   местное начальство говорило, что здесь живут злостные кулаки, жадные до предела, которые согласны съесть всех своих детей, только бы  не отдать лишний  пуд хлеба для рабочее-крестьянской власти. Собак, кошек, крыс, воробьёв и галок в станице давно не было, станичники их поели ещё осенью…
      Мы приехали в Уманскую, когда голод пошёл на убыль. Появился подножный корм, про-росла трава, на огородах пророс лук и щавель, в речках начался нерест, можно было ловить рыбу и раков, собирать на берегу в тине  перловиц. Но продолжали умирать те, чьё здоро-вье было подорвано голодом и болезнями зимой и весной. Поначалу некоторые новые пе-реселенцы пытались как-то помочь умирающим старожилам, организовывали раз в сутки общественное питание, давали картошку и семечки. Коренные станичники могли у них об-менивать остатки  домашних вещей на хлеб  и крупу. Новосёлам жилось в Уманской непло-хо, власти им выделили в личное пользование скот –  коров и лошадей.  Созданный красно-армейцами-кацапами колхоз «Заветы Ильича»  власти освободили, в отличие от бывшего казачьего колхоза, от обязательных поставок  шерсти.
      Но эти колхозники-кацапы почти все были из города и к сельскому труду  были не при-учены. Когда мы туда приехали, то особого мира между  станичниками и  новыми пересе-ленцами не заметили. Новосёлы называли казаков «кулацкими недобитками»,  «саботажни-ками и кулацким отродьем»», а коренные станичники –  незваных гостей называли  «окку-пантами», «чухломой» и «грязными кацапами».  Кацапы не следили за чистотой хат, не ре-монтировали их, не белили,  прямо в хатах держали телят и поросят…
      Хоть голод  был уже на исходе, станичники в Уманской продолжали умирать, их подби-рали в  хатах и на улицах, умирали целыми семьями и улицами. Особенно худо было де-тишкам, ведь они на ходу падали и мёрли как мухи. Трупы на подводах свозили на окраину станицы. Все колхозы со всей округи  тогда свозили  распухшие трупы за школу, на приле-гающую к базару территорию. Там рыли  траншеи глубиной около метра, в них укладывали трупы, плотно,  как селёдку, лишь бы земли хватило прикрыть, чтобы дух тяжёлый не шёл. Трупы зарывали в канаву голыми, их одежду живые могли  обменять на  картошку или се-мечки. Гробы, если покойников родные привозили в них, сразу же здесь, у  рва, разбивали. Почему? Да  потому, что гробы  много места занимали. Трупы взрослых  хоронили  санита-ры из больницы, а  трупы детей приносили к траншее  женщины, матери или их сёстры. Тех покойников, которых некому было хоронить, или  кого не нашли, то  их  ели крысы.
      Там же, в Уманской, случаи людоедства и трупоедства не были редкостью. Я лично зна-ла там одного деда, который шнырял по хатам и искал ещё тёпленькие детские трупики. У него взгляд был такой нехороший, чудной, странный. Однажды, когда  мы шли из механиче-ской мастерской, из точильни, он нам встретился, волок к себе домой трупик девчонки лет эдак  семи. За шею её  волок. Я тогда, я тогда ему сказала, чтоб он эту девчонку к траншее отнёс, а он на меня так посмотрел, так посмотрел, прямо как на сдобную белую булку, готов прямо съесть меня живьём. А потом мне сказали местные, что  он  ранней весной свою бабу съел. Убил её, порезал на куски,  сварил и съел. Он уже тогда из ума выжил от голода…
      Кормили нас, студентов, в столовой, которая охранялась  солдатами. Кормили два раза в неделю, утром и вечером, после жатвы. Давали кашу, хлеб и суп с картошкой с луком на смальце, иногда давали молоко-обрат, такое водянистое с синевой. Однажды привезли от-куда-то   несколько бочек солёных арбузов, и мы целый месяц ели борщ из солёных арбу-зов..Это был вкусный борщ, я никогда такого не ела!  Но, сегодня,  я навряд ли бы  его захо-тела…
      Помню, однажды, мы вышли вечером из столовой и пошли на ночлег в кинотеатр,  мы в нём тогда жили, а из кустиков вылезает мне навстречу  мальчик, младенчик лет пяти-шести,, склетик со вздутым животом, встал на отекшие коленочки, и сложил лодочкой свои ладошки,  тянет их мне навстречу и жалобно  пищит: «Тётинька, роднинька, отрыгни маленько… Ку-сать хотится! Заложи  пальчик в рот, отрыгни! Тётинька, будь ласкова,  отрыгни маленько! Кусать хоцится». Сам весь грязный, в язвочках, волосики светло-серые в колтунках, по лицу какая-то жидкость течёт, глазки гнойные, верный признак –не жилец!  А у меня и у подруг ничего с собой нет, даже семечек. Тут стражник подбежал и загнал его ногами опять в кус-ты…
      Не знаю, как это я всё выдержала. Помню, что в ту ночь я не спала, всё тот младенчик у меня перед  глазами маячил, ручонки ко мне тянул и пищал, пищал жалобно,  как  выбро-шенный на морозную улицу    маленький котёнок… 
      Для того, чтобы умом не сдвинуться, нужна закалка. Нужно к этому привыкнуть, а при-выкнуть можно тогда, когда  непомерный ужас становится обычным состоянием души…
      Помню свой первый выход в поле. Вышли мы за околицу, а перед нами золотое море несжатой пшеницы  до самого горизонта.  Как, оказалось, половина всей пшеницы  на корню стоит. Вон сколько хлеба, а   люди в станице своих детей съедают.    
      Там же в поле я впервые увидела  мёртвого мальчика лет восьми, его ротик был забит  непережёванной пшеницей.  Он лежал  на спине,  личико, особенно глазные впадины, по-крывали зеленые и чёрные мухи. Видно, этот мальчик ещё ночью сумел  проскочить воин-ское оцепление и сторожей из комсода. Комсоды, члены так называемой комиссии содейст-вия выполнения плана по хлебозатовке, я  вам скажу, ещё те сучары были. Комсодовцем   мог стать только колхозник. Такая комиссия содействия состояла из  из постоянных членов, 2-3 комсомольца и коммуниста (или красного партизана).
      Члены комиссии избирались на собраниях бригад, привлекались в комиссии обычно вдовы красноармейцев, или многодетные женщины, оставшиеся  без мужей-кормильцев в результате  массового выселения казачества. Таким комсодихам надевали красный платок на голову и красную нарукавную повязку. Люди с комсода забирали  у  односельчан всё, что попадётся, даже чугунки с кашей. Вместе с едой забирали семенную фасоль, горох, семеч-ки, нитки, одежду, подушки, инвентарь, одеяла. Ничего не оставляли. Косоды    брали это добро для себя, себя спасали, а люди умирали. Вот так загнивала в людях совесть. Такое мародёрство позволяли в  сальских степях только румынские  солдаты в сорок первом году, в войну. А здесь в мирное время, средь бела дня…
      Мне кажется, что именно из-за этого голода и зверской коллективизации многие казаки и крестьяне не захотели в сорок первом году  защищать советскую власть, сотнями тысяч  сдавались в плен и воевали  вместе с белоказаками на стороне  немцев…  Всё не так про-сто, всё было не так, как пишут в учебниках…   Нельзя о  войне  с Наполеоном судить по роману «Война и мир», нельзя о коллективизации судить по роману «Поднятая целина»…
      В ту пору на селе  выживали только «льготники»   –  «красные партизаны» (комсод им оставлял корову), а также те, кто  работал в детсадах и  школах, местное  партийное на-чальство, милиция и НКВД.
       Плохо, тяжело жилось единоличникам. Их  задушили налогами ещё во время коллекти-визации. Единоличников не трогали, если они были родственниками погибшего в Граждан-скую красного командира или красноармейца. Вот если бы тётя Федора Лопатина из совхоза «Манычский не была  вдовой красноармейца дяди  Ивана, то выслали бы её, как милую,  в Архангельскую область вместе с дочками, внучками и внуками,  как выслали тогда  на Азин-озеро, в Каргополь моих двоюродных сестер и  братьев вместе с тётей Аксиньей и дядей Костей…
      От всего увиденного в Уманской во мне что-то сломалось  в душе,  какая то подвижка произошла в сознании. Мне открылась такая истина, что даже страшно  сделалось за судьбу своих детей и внуков. Но вместе с тем я стала по иному смотреть на окружающую   действи-тельность, на людей. Меня стало раздражать их  ликование по любому поводу, шумиха про  трудовые подвиги и  разные героические достижения советских людей.  Я всегда помнила цену этих достижений, и никогда, по заветам  мамы, ничего не забывала.
    Вступление  немцев в Ростов и  саму немецкую  оккупацию  мы с мамой восприняли спо-койно, особенно мама. После гражданской войны, рассказачивания, после бесчинств крас-ных и после коллективизации, немцы  ей были не страшны. Она мне всегда говорила, что при немцах казакам хуже не будет…
      Надо сказать, немцы вели себя в Ростове  весьма благопристойно. Я не помню ни одно-го факта мародёрства  и репрессий  с их стороны. Не было  также облав и охоты на комму-нистов и евреев. Не было тогда в Ростове массовых расстрелов и казней, хотя приходилось многое слышать от людей о зверствах немецких оккупантов на других захваченных  терри-ториях СССР.  По этому поводу мама, как всегда, была категорична: «верю только  глазам  своим и не верю чужим слухам».   Когда слухи о злодействах фашистов на  советской земле участились, мама  старалась не верить им, считая  немцев, как и прежде, цивилизованной великой нацией Европы. Она не верила в то, что Гитлер мечтал в конце войны уничтожить под корень всех казаков и славян.  Когда она читала  об этом в какой-нибудь газете, в жур-нале или книжке,  то ворчала себе под нос: «Хватит всякую чушь молоть! То, о  чём Гитлер только мечтал, большевики давно осуществили. Сегодня русского днём с огнём не сыщешь, а настоящего донского казака можно увидеть только в Новочеркасском краеведческом му-зее,  да и то только  в виде манекена»…
     И в самом деле, сколько всего казаков уничтожили большевики, сколько казачества умо-рили голодом?  В одних книжках пишут, что  10 миллионов, в других  – 17 с половиной мил-лионов. Я думаю, что если даже  восемь миллионов крестьян уничтожено, то и этого вполне  хватит для международного суда над большевиками-кацапами.
      В одних книжках пишут, что голод на Дону, Кубани и Украине был, в других пишут, что  был частично, были якобы местами   временные трудности с хлебом,  а в  некоторых книж-ках утверждается, что голода вообще не было.  Каково мне читать  такие книжки?
    Я бы тем авторам, кто отрицает голод на Дону, вырывала бы языки и рубила бы правые руки за это.  Я бы режиссеров фильмов  «Кубанские казаки» и «Светлый путь» загнала бы в станицу «Уманская» и держала бы их  там целый год в голодной блокаде. Да!  Я хоть и учи-тельница, но здесь я – за возмездие! Чтобы  другим подхалимам от искусства неповадно было так бесстыдно и нагло лгать своим современникам и потомкам.  Некоторые из лауреа-тов Сталинской премии сегодня  вылезли из своих щелей на экраны телевизоров, и злобно клевещут на своего Хозяина, … из рук которого  когда-то  благодарно клевали хлебные крошки…   Вот как ржавела булатная сталь, вот как разлагалась  совесть…   Как разла-галась  совесть… Мамочка родненькая, за что  же нам такая судьба?
…………………………………………………………………………………………..
 ….Всё выродилось, всё обесценилось. Война власти со своим народом продолжается…    Сегодня богатый Ростов также равнодушен к своим  гражданам и к России, как и в годы  Гражданской войны…  Ростов для меня давно чужой город…  Это не  столица  донского ка-зачества, это  один из центров интернационального северо-кавказского  капитала, со своими скрытыми банкирскими домами, своими  банкирами Кушелями-Бушелями и своим  граби-тельским  ростовщичеством…
   …Нынешних казаков я сама считаю ряжеными, переодетыми кацапами-коммунистами и комсомольцами. Нацепили на грудь вместо комсомольских значков, купленные на централь-ном рынке в ветошном ряду георгиевские кресты  и ходят,  бесстыжие, по главной улице го-рода,  и свои права качают…   
  …Прежде чем войти   в Ростов, немцы долго обстреливали центр города из дальнобойных орудий со стороны Батайска.  Огромные снаряды летели через Дон и  кучно взрывались  на перекрёстке  улицы Энгельса и Ворошиловского проспекта.
      Несколько снарядов угодили в новое,  внешне похожее на трактор «Сталинец», здание Ростовского драматического театра. От  мощных взрывов тряслась земля, мраморная обли-цовка театра не выдержала и отлетела от стен, сотни мраморных плит оказались на  ас-фальте.
     На обратной стороне некоторых плит люди обнаружили надгробные надписи. Так  про-стые ростовчане узнали, что большевики в целях экономии средств употребили на украше-ние  театра мраморные надгробия со всех старых кладбищ  города. Старинные  надгробия свозили на гранитную фабрику в район Нахаловки, где распиливали их до  нужного размера плиты, шлифовали  и пускали в дело…  Каково мне после  всего этого уважать советских коммунистов?  Ещё раз скажу, после всего увиденного в Уманской, я перестала разделять радость других людей во время празднования  знаменательных дат. Меня не радовал Пер-вомай и  День Победы, эти  массовые шествия, демонстрации, парады, гимны, патриотиче-ская шумиха, военные марши…  Да, даже  День Победы перестал меня  радовать. Каждый раз, когда я вижу ликование людей на улицах и площадей, у меня на какая-то тоска. Ведь. Ведь по большому счёту,  коммунисты в 1945-ом году  отвоевали у немецких фашистов пра-во на репрессии   своего народа, казаков, русских, украинцев, белорусов…
      Я даже полёту Гагарина в космос не радовалась, мне почему-то было его жалко, такого светлого, доброго, обаятельного, беззащитного и легко ранимого.
   Я уже тогда  считала, что ему не  дадут коммунисты дожить до старости…Не не думаю, что я окончательно свихнулась, что сдвинулась моя психика. Но всякий раз, . когда наступа-ют советские праздники, я вижу перед собой того умирающего от голода  уманского младен-чика,  который тянул ко мне свои сухие ручонки и просил  меня  отрыгуть ему в ладошки  немного кашки…
………………………………………………………………………………………      

      1999 год,  август.
      Я только что вернулся из Ростова на Дону. Я ездил туда  по заданию журнала «Витрина. Читающая Россия», чтобы написать  статью о работе  Донской Государственной Публичной библиотеки в условиях затяжного  культурного и духовно-нравственного кризиса в России. Тогдашний губернатор Ростовской области  Чуб, чтобы оставить в  истории Дона своё имя, снёс самое древнее в городе кладбище на улице Энгельса и воздвиг на этом месте для  старой областной библиотеки новое роскошное, современное здание, с просторным фойе, с  живыми пальмами в огромных  стилизованных кадках и с фонтаном в центре.
      В этом   самом богатом на  Северном Кавказе библиотечном храме,  с его  уникальным фондом  я смог проверить многие факты из истории родного края, о которых  когда-то, два года назад  мне поведала тетя  Клава Корниенко.  На втором этаже, в газетном зале любез-ные библиотекари  выдали мне документальные материалы, касающиеся истории  старого Ростова и Нахичевани-на-Дону известного историка-краеведа и писателя Владимира Сидо-рова, а также подшивки старых,  пожелтевших и рыхлых от времени газет и журналов  три-дцатых годов и  времён Гражданской войны: новочеркасскую газету «Донской край»,  рос-товские газеты «Вечернее время», «Рабочее  слово», «Приазовский край», «Луч», «Слово»,  «Молот», журнал «Современный мир». Увы, увы, всё, что  когда мною  было услышано от старых людей, от своего деда и отца, от очевидцев  тех  далёких событий, всё подтверди-лось.
      Действительно, голодомор 1932-33 годов был тогда в  донской большевистской прессе темой негласной и   запретной.  Но как бы большевики  ни скрывали надвигающуюся соци-альную катастрофу, отдельные косвенные факты просачивались на страницы  местной  краевой прессы в виде  перепечаток  официальных информационных сводок  из централь-ных газет, данных Наркомзема и политических и экономических обзоров отдела пропаганды  ВКП(б). Читая большевистскую прессу за 1931-1932 годы, убеждаешься, что первые призна-ки надвигающегося голода были  замечены людьми в городах..  Горожане понимали, что коллективизация не облегчила проблемы с продовольствием. Напротив, продовольствия для городов становилось всё меньше и меньше, резко  увеличилась численность рабочих получавших  продукты по карточкам. Резко сократились нормы для рабочих, а члены их се-мей вообще перестали получать продукты по карточкам, и все деньги приходилось тратить на рынке. Рабочие и служащие продавали всё, что у них было, чтобы купить хлеб. Процве-тало воровство. Газеты того времени пестрели статьями о происках спекулянтов на город-ских рынках и о саботажниках на селе, которые «умышленно оставили половину урожая на поле». О многом  говорили и  объявленные в  газетах кампании  по проведению «безбожной пятилетки», по принудительному изъятию  у крестьян хлеба  при   активном участии комите-тов содейсвия, «сознательных комсодов»; кампания по разведению рыбы в озёрах и прудах, по разведению кроликов при заводах, фабриках и даже при школах.
      В центральной газете «Известия и  в ростовской  газете «Молот» за июль 1931 года  вы-шло несколько статей по обмену опытом по  практическому кролиководству в Ленинграде и Москве: «Каждой школе – крольчатник!».  Газета «Молот» бодро сообщала: «Труженики мо-сковского завода «Серп и молот» организовали при заводе кролиководческое хозяйство, чтобы решать вопросы с продовольствием. Почин был поддержан по всей стране и нача-лось социалистическое соревнование по увеличению поголовья кроликов».
      Здесь же, на развороте напечатана статья пролетарского писателя Максима Горького «О трудовых колониях ОГПУ», в которой великий «инженер человеческих душ» на все лады превозносит систему перевоспитания деклассированных элементов и контры через созида-тельный труд под присмотром опытных педагогов-чекистов.
      В одном номере краевой газеты бодро сообщается  о ликвидации за 1931 год  тридцати монастырей и о направлении в трудовые лагеря трёх с половиной тысяч  монахов и мона-хинь. В другом номере газеты, на первой странице опубликован текст закона об охране  кол-хозного имущества, в котором ЦК и СНК обязывают суды применять к расхитителям хлеба  «суровые репрессии, осуждение на 5-10 лет заключения в концлагерь, а при известных ус-ловиях – расстрел».
      Здесь же и текст  постановления партии о введении в  стране паспортной системы, кото-рая  больше не позволит крестьянам покидать в поисках пропитания свои родные края и бе-жать из колхозов.  В рубрике «Наука и культура» сообщается об изобретении  инженером Зворыкиным первого в мире иконоскопа (телевизора). Далее сообщается о выходе на экра-ны страны  первого советского  звукового фильма режиссера  Н.В. Экка «Путёвка в жизнь»…
      Все местные газеты тех лет пестрят гневными, злобными разоблачительными  статьями о злостных укрывателей хлеба, об антисовеских происках  «единоличников-хитрованов, зло-стных кулаков-мироедов и  лукавых подкулачников». В передовицах «Молота» без конца ци-тировались высказывания  Сталина и Молотова о природной алчности и скупости крестья-нина, которые являются виной всяких безобразий: «Ясно, как божий день, что уважаемые хлеборобы не такие уж безобидные люди, как это может  показаться издали» (И.Сталин).  «Единоличник нас надувает по  всем заготовкам, по подписке на заем,  на рынке. Единолич-ник здорово выкручивается, предлагаю провести закон о спецналоге для единоличников в размере 300 млн. рублей» (В.Молотов).  Каково это всё   мне читать сегодня,  в эпоху бур-жуазной России?
      У хлеборобов под чистую    насильно забирают хлеб, оставляют без семян, обрекают на голод, и они же виноваты, они виноваты эти  «скопидомы»-   трудяги…
      Обескураживает искренность непонимания  и животный эгоизм авторов  разоблачитель-ных заметок местных активистов, комсомольцев и «комсодовцев» и других остервенелых  «разоблачителей  кулачества».  У читателя  газет тех лет  складывается впечатление, что речь в них идёт не о своих земляках-хлеборобах, а о  каких-то  тайных диверсантах, сабо-тажниках и вредителях, засланных на Дон неким  враждебным  нам  иностранным государ-ством. Таким образом советская власть объявила    открытую войну  донскому  и кубанскому крестьянству.  СССР  оказался первым в мире государством, где  хлеборобы, кормильцы страны, были официально объявлены местными  властями ворами, зверьми, доводящих своих детей до крайнего истощения,  виновниками голода, врагами  трудового народа…
      Обескураживают методы проведения коллективизации и связанное с ней великое прину-дительное переселение народов. Почему на Кубань  и на Дон, в тучные хлебородные края, вместо выселяемых потомственных земледельцев вселялись хозяйства из засушливых ре-гионов и зон рискованного земледелия? Неужели эшелоны, теплушки, составы, двигавшие-ся с юга России и Украины в Казахстан, на Север и в  Нарымский край, увозили людей от недоедоедания и людоедства? А другие товарные вагоны и теплушки в это же время ползли с голодной Волги, из  средней полосы на юг…  Зачем? Зачем понадобилось переселять лю-дей в «зону голода»?  В чём смысл такой «ротации народов»? Неужели для того, что после такого переселения миллионов людей, снять фильм «Кубанские казаки», и тем самым дока-зать всему миру, что советская власть способна  совершать великие чудеса – в считанные годы превращать зоны голода и людоедства в края всеобщего изобилия и достатка?
      Из какого извращённого, гипертрофированного альтруизма компания красных фи-лантропов решила поупражняться в человеколюбии?
     В связи с этим, необходимо  вспомнить  один трагикомический факт  из жизни  Сталина  того периода.  Главный  «архитертор  и строитель» колхозной системы в СССР  велел  од-нажды   закрыть в кинозале   особо ярых критиков фильма «Кубанские казаки», и по его при-казу киномеханик целые сутки крутил им этот фильм.  Говорят, что  у них навсегда исчезло желание сомневаться в положительных итогах повальной коллективизации. Больше из этих критиков никогда не затрагивал даже в приватной беседе тёмные стороны «великого пере-лома»,  приведшего  к голоду несколько миллионов  земледельцев…
…………………………………………………………………………………………..
      Всё, всё, о чём мне поведала в Зернограде тётя Клава,  за исключением   мелочей, ис-кажённых фамилий и мелких неточностей, всё оказалось горькой правдой. Прочитал я газе-тах того  времени о расправе  красных комиссаров над ростовскими  учащимися и гимнази-стами, и  о кадетах, скрывающимся на Братском кладбище, и о юнкерах и офицерах, пря-тавшихся от красных в городской больнице. 
      Вот что писала газета «Вечернее время» от 20 июня 1918 года: «На днях в Николаевской  городской больнице арестовано 12 служащих по обвинению в том, что при вступлении в Ростов большевиков они сотрудничали с ними по розыску и уничтожению «контрреволю-ции», вплоть до содействия в убийстве больных офицеров.  Николаевская больница – это осиное гнездо, где подавляющее число служителей до сих пор большевики, следовало  его давно  обследовать и почистить. Там даже сёстры милосердия были в сообществе с боль-шевиками. По крайней мере, одна из них (В.П.Глазепа), как установлено, украла из конторы 8 паспортов, чтобы снабдить ими большевиков, укрывшихся от контрразведки».
      В васильевской  газете «Рабочее дело»  прочитал я коллективное письмо матерей, об-ращённое к большевистскому  ВРК. «Возьмите  у нас последнее достояние – наши  жизни, но пощадите детей,   – писали женщины. –Зовите нас по очереди на казнь, когда предстоит стрелять детей. Каждая из нас  с радостью умрёт, чтобы сохранить жизнь своему или чужо-му ребёнку».
     Тяжело было читать  отчёт о деятельности членов Комитета по устройству общественных похорон офицеров воинских чинов и других лиц, убитых и расстрелянных большевиками в селении Батайск в феврале-апреле 1918 года. Тогда Добровольческая армия оставила Ба-тайск, отступив в Ростов. Белым пришлось  тела многих убитых офицеров оставить в Батай-ске. В дальнейшем, за время  царствования большевиков, все офицеры, частные лица и даже женщины, следовавшие через Батайск и имевшие контрреволюционное лицо и одеж-ду, схватывались и расстреливались без суда и следствия. И вот тела убитых в сражениях или расстрелянных на улицах, все, конечно, без какой-либо одежды, только в одном белье, свозились на кладбище и, как дрова,  бросались в могилы, или сбрасывались в помойницы в черте отчуждения Владикавказской железной дороги.
      Здесь же, в отчёте Комиссии, а также в местной повремённой печати опубликованы спи-ски убитых и замученных большевиками  батайских и ростовских юнкеров, кадетов и уча-щихся средне-технических  и реальных училищ…  Гимназисты  Ананьев, Городисский,  По-чебут-Одляницкий, Скалон, Соколов,  учащиеся реальных училищ  Корнгольд, Коваль, сест-ры милосердия, ещё девочки, Викторова и Николавева и многие другие мальчишки и дев-чонки, всего  200 человек…
      Здесь же объявление в газете: «Родители ученика 7-го класса реального училища Гет-маненко Павла Антоновича, участника  1-го Кубанского похода, бывшего в 1-ом  офицерском полку ген. Маркова и погибшего геройской смертью при наступлении на Екатеринодар  29.03. 1918 г., покорнейше просят знающих что-либо о месте его погребения дать сведения лично или по адресу:  Ростов-на-Дону, Никольская ул. Д.235, А.А.Гетманенко».
      Здесь же, в прессе тех лет много сведений о  герое и мученике белого казачества, за-местителе (товарище) Донского атамана  Каледина, идеологе казачьей демократии Митро-фане Петровиче Богаевском (1881-1918)  и о его родном брате Африкане Петровиче Бога-евском, последнем  Войсковом атамане, избранном на Дону.  Здесь же и газетные аналити-ческие и публицистические статьи  «донского Златоуста» Митрофана Богаевского, в которых он  вёл хронику текущего момента…
      «…Почему большевики хотят взять Дон? Потому, что и большевики, и немецкий Гене-ральный штаб знают, что казаки представляют им огромную опасность. Против нас из Рос-сии стали снаряжаться военные экспедиции. В Москве было приказано снарядить на нас 183-му полку, большевикам удалось сорганизовать банды с блиндированными поездами. Экспедицию подготовил Крыленко. Однако эти экспедиции не увенчались успехом, ибо мат-росы и солдаты не выражали особого желания послужить Ленину и Троцкому. Тогда боль-шевики бросили против нас всякую интернациональную сволочь, среди которой  оказалось много черноморских матросов  латышей, башкиров и китайцев.
      Дон находится в опасности: во-первых, нам угрожает внутренняя опасность, идущая из некоторых воинских  частей и станиц, во-вторых, внешняя опасность со стороны большеви-ков и Германии, для которых  нравственное разложение казачества  входит в число их гнус-ных планов. Я  с тоской и мукой стоял над гробами этих юношей, погибших за Ростов. Я ис-кал ответа: лежит ли эта кровь на моей душе?
      Да эта кровь не на мне одном, но я принимаю её на свою душу. Но если потребуется моя кровь, то я её отдам за казачество. Я к этому готов. Когда к нам приходят чужие люди и от-нимают у нас Ростов, я заявляю: не боюсь я этой крови, ибо пришёл смертельный час Рос-сии, а мы и Россия ещё не хотим умирать. И совесть болит и мысль беспокоится…». 
      Читаешь такое, и душа  кровью обливается…
      Что это, закон подлости или  злая ирония судьбы? Но «самому   человечному на Дону человеку»  Митрофану Богаевскому крупно не повезло с как с учениками, так и  однокашни-ками по гимназии и по университету. Один его  сокурсник по университету Николай Крылен-ко стал большевистским главнокомандующим армии и слал  против Новочеркасска красные отряды, другой его  соученик по новочеркасской  гимназии Николай Голубов, а также его ученик Антонов оказались его убийцами. В Сальских степях они арестовали своего одно-кашника и привезли его в ростовскую  тюрьму. После     беглого допроса Митрофан Богаев-ский был вывезен  за  нахичеванские скотные бойни,  в Балабановскую рощу, где был и рас-стрелян. Контрольный выстрел в глаз  сделал  Антонов.  Итак, двумя выстрелами в упор ученик Антонов-Овсеенко застрелил своего учителя  Богаевского…  Бывает такое. Бывало,  и не раз…
      
        2004 год, апрель.
…..Никак  не могу забыть события, вызванные этой проклятой монетизацией льгот пенсио-неров. Не могу забыть эти  стихийные и повсеместные митинги стариков, униженных и ос-корблённых новой властью. До сих пор слышатся их гневные выкрики: «При коммунистах мы жили спокойно и уверенно. При коммунистах не было такого бардака, беспредела и  издева-тельства над стариками…».
      Несчастные люди, они не знают истоки зла, они попрежнему романтизируют своё про-шлое и представляют  его в «розом свете». Они забыли с чего начиналась трагедия их де-дов и отцов. Они даже романтизируют гражданскую войну, в которой   погибло соотечест-венников больше, чем на войне  с немцами в первую мировую. Гражданская война длилась четыре года и завершилась голодом, который был спланирован.
      Под  этот голод было объявлено изъятие церковных ценностей, которое принесло боль-шевикам сумму в сто раз превышающую  сумму годового бюджета страны, но, увы, эти  суммы не пошли  на помощь голодающим. В это время пополнялись  личные счета больше-вистской «элиты» в швейцарских банках   при помощи  Парвуса-Гельфанда. Посредника между Ротшильдами и Лениным. Люди умирали, а зерно по приказу  изменника родины Ле-нина отправлялось в Германию. На золотые рубли закупались «кожанки» для комиссаров и чекистов. В письме к Молотову  Ленин писал: «Именно теперь и только теперь, когда в го-лодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов мы можем, (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешенной беспощадной энергией». Итог известен:  из  ста тысяч дореволюционных священников за два года суще-ствования советской власти в  живых осталось всего  сорок тысяч.
      В трагедии ХХ века Ленин сыграл для русского народа и крестьянства роль куда более зловещую, чем Гитлер. Именно Ленин решил на практике реализовать  чудовищный  замы-сел превращения российского народа  в «двуногий скот», в бесправных нищих рабов, в «на-секомых», лишённых веры, личности, национальности  и родины. Ленин – достойный про-должатель идей Маркса и Энгельса и их учителя Моисея Гесса, он на российской почве оп-ределил конечную цель революционных заговоров: «Творю смерть и опустошение, ибо  диалектическое понимание жизни сводится к смерти. Всё достойно гибели, ведь жить – зна-чит умирать» (Ф. Энгельс).  Звучит кратко и страшно, но не для этих носителей зла, а для их жертв. Человек этими человеконенавистниками был низведён в их писаниях до положения раба желудка и потомка животного, наделённым  неистовым половым влечением и инстинк-том агрессии. «Ничто не истина и всё позволено». И вообще: «Запрещается запрещать и ог-раничивать». Все эти принципы  и упрощённые формулы –есть ничто иное как безумные идеи – безумие вождя. Только за мирное время в годы советской власти большевиками бы-ло истреблено гораздо больше жителей России, чем их погибло на полях сражений в трёх войнах: 1812, 1914-1917 и 1941—1945 годов, вместе взятых. А сколько было искалечено фи-зически и нравственно никто не считал…
…………………………………………………………………………………………..      
       Распад совести – распад личности.
      ….Стремление к насилию проявилось у всех детей Ульяновых. Старший сын,Александр, стал террористом, младший, Дмитрий, будучи на партийной и советской работе в Крыму, вопреки обещанию Фрунзе о помиловании, отдал приказ, по которому около 60 тысяч ос-тавшихся в Крыму солдат и офицеров Белой армии были расстреляны. Ленин-Ульянов стал изменником Родины, спровоцировал Гражданскую войну, организовал беспримерный вели-кий грабёж России и  вместе с  Троцким устроил геноцид русского народа. Всего только за годы Гражданской войны из жизни ушло более 15 миллионов человек.
      Именно с  большевистского переворота начался террор и война со своим народом, на-силие над беззащитными слоями населения,  массовые надругательства  над  русскими женщинами. В своём дневнике министр финансов Российской империи С.К. Бельгард запи-сал: «Зимний дворец занят большевиками, разграблен и изгажен. Дворцовая церковь оск-вернена, а церковная завеса украдена., серебро расхищено, ценный фарфор  перебит.  Над беззащитными юнкерами творят зверства. Женский батальон затащен пьяной матроснёй в казармы Павловского дворца и изнасилован с особой жестокостью.  Убита госпожа Слуцкая. По городу  блуждают немецкие офицеры, снабжённые разрешениями большевистского  правительства. Попадаются на улицах  немецкие солдаты. Нет никаких сомнений, что всё восстание организовано немцами и на немецкие деньги. Кто бывал в эти дни в Смольном, утверждает, что все заправилы этого переворота – жиды…».
      В условиях нарастающего голода в России Ленин отправляет составами хлеб в Герма-нию, отнятый у крестьян.  «Благодарю за пропуск 36 вагонов в Германию. Ленин».  Пришед-ший к власти ренегат исправно  исполнял обязательства, данные им свои  покровителям, сполна расплачиваясь за российский трон, оптом и в розницу продавал интересы  страны ради сохранения своей власти. Для охраны правительственных учреждений Ленин и Троц-кий создали так называемую международную Красную гвардию, состоявшей  из немцев и австро-венгров. Ибо в эти годы из Красной армии ежемесячно дезертировали до  двухсот тысяч человек, мало кто  из русских желал служить  новоявленным грабителям России. Большевики во главе с Лениным уничтожили и уморили голодом три миллиона семьсот ты-сяч крестьян и совершили  тягчайшее преступление против казачества, квалифицируемое как геноцид. В целом в стране за годы гражданской войны подверглось репрессиям свыше четырёх миллионов казаков, из них один миллион  был уничтожен только по указанию Яко-ва Свердлова-Гаухмана.
      В организации уничтожения крестьянства и казачества, с применением отравляющих га-зов (хлора) участвовали  ближайшие соратники Ленина6 Сталин, Калинин, Дзержинский, Склянский, Орджоникидзе, Крижижановский, Луначарский, Крестинский, Вороши-лов,Будённый, Фрунзе Сокольников, Курский, Аванесов, Середа, Гиттис, Тухачевский, Зем-лячка-Залкинд, Мехоношин, Рогачёв, Дыбенко, Крыленко, Белобородов, Данишевский, Ба-зилевич, Герасимов, Весник и другие, которые  заслужили вечного проклятия родственников сотен  тысяч напрасно загубленных человеческих жизней и миллионов искалеченных судеб. Такого массового уничтожения людей Россия до тех пор  не знала за всю свою историю. А посему такие  властительные душегубы как Иван Грозный, Петр Первый и даже иноземец Адольф Гитлер меркнут со своими злодеяниями против русского народа. Меркнут перед ду-шегубами-большевиками.  Мне кажется, что любому порядочному человеку, прежде чем го-ворить о злодеяних немецких  фашистов на русском земле,  необходимо вспомнить злодея-ния большевиков-интернационалистов  в оккупированной ими России.
      

      2012-05-01.
      Они опять решили выйти на демонстрацию. На этот раз они все  будут идти по Твер-ской улице в единой колонне: волки и овцы, олигархи и нищие пенсионеры, партия власти и её оппозиция. Они, бывшие советские люди, снова и снова говорят, что коммунисты уже  «не те», что они «другие», что «коммунисты снова с народом». Неужели  советские старики живут перспективой возвращения к кровавому беснованию большевистских последышей? Неужели старые обманутые маразматики не хотят  согласиться с тем,  что большевизмом уничтожено в  России более  шестидесяти миллионов  человек?  Это в  10 раз больше,  чем жертв Холокоста.
     Несчастные старики, утратившие память и последние  остатки здравомыслия. Мне без-мерно жаль их. Старики не видят очевидного: коммунизм продолжает мимикрировать, при-спосабливаться, извиваться, источая ложь. Ещё вчера коммунисты – были «последователь-ными интернационалистами», а сегодня – почти все они  национал-патриоты. Ещё вчера они все были воинствующими безбожниками, ломали судьбы миллионам  верующим, а сегодня изображают радетелями   православия. Ещё вчера частная собственность для них была во-площением зла и смертельным грехопадением, а сегодня они с жадностью хватают всё, что «плохо лежит», что не успели захапать  комсомольские волки и их  шефы из  бывшего КГБ СССР.
     Коммунисты были и остались прежними. Коммунисты всегда рвутся к полной, тотальной власти. Способ захвата её всё тот же –тотальная ложь.  Сегодня это ложь  о потерянном рае, о потере «великих завоеваний  социализма».
     Ещё вчера они всячески гнобили инакомыслящих, а сегодня живописуют себя чуть ли не главными  защитниками свобод   конституционности. Идеология большевизма всегда была и остаётся глубоко антипатриотичной. Разговоры о  так называемом  коммунистической пат-риотизме – это  лукавая  демагогия, с помощью которой коммунисты защищают  свою власть от иноземного   узурпатора.
     Неужели можно забыть о том, что именно большевики погрузили  народ в мрак помрач-нения сознания. Возможно ли забыть о том, что коммунисты насадили в стране культ поли-тического доносительства и клеветы, сделав  его одною из омерзительных черт советского народа. Один из соратников  безумного Ильича  некто Гусев писал глубокомысленно: «Ле-нин нас когда-то учил, что каждый член партии должен быть агентом ЧК, то есть  смотреть и доносить. Если мы  от чего-либо  страдаем, то это  не от доносительства, а от недоноси-тельства». Другой, известный журналист Кольцов,  сам ставший позже жертвой политиче-ского доноса,  незадолго до ареста, писал восторженно:  «Не сорок, не шестьдесят, не сто тысяч человек работают для ГПУ. Миллион двести тысяч членов партии, два миллиона ком-сомольцев, десять миллионов  членов профсоюза –  свыше 13  миллионов по самой мень-шей мере. Если взяться этот  актив  уточнить, несомненно, цифра  вырастет вдвое».
     Я рад. что мне удалось написать и даже издать свою научно-популярную книгу, посвя-щенную политическому доносительству  в России: «Как продать ближнего. Донос как  способ существования»…
     Видит Бог, я    –  не сторонник коммунистической идеологии, я достаточно отравлен и об-манут ею, но и в то же время я не  приверженец нового, правого манипулятивного глобализ-ма с его лицемерной либеральной упаковкой. Сегодня я задыхаюсь в  так  называемом но-вом  обществе «новой России», обречённом на вечное прозябание в социальном болоте, где господствуют карьеристы-взяточники, бандиты-олигархи, мошенники, шулеры, сутенёры и барыги, где  давно исчезли пророки и правдолюбцы, творцы и созидатели, совестливые и честные  идеалисты-интеллектуалы. Я давно понял, что нынешние  российские  властители, «кремлёвские сидельцы»  –   прямые наследники  коммунистов-ренегатов из ЦК КПСС.
     Коммунисты и их  наследники-демократы не должны уйти от ответственности. Эта пре-ступная идеология, эта злобная сила проявила себя  главной антипатриотической силой, вставшей на путь уничтожения собственного народа в интересах финансового интернацио-нала.
      Коммунисты не должны уйти от  ответственности за измену Родине,  насильственный  государственный переворот в 1917 году и  свою политику «красного  террора»; за установ-ление диктатуры, направленной против человека, его чести и достоинства; за развязывание братоубийственной гражданской войны, в результате которой было убито, умерло от голода  и эмигрировало более 13 миллионов человек.
       Коммунисты не должны уйти от  ответственности  за уничтожение российского крестьян-ства и казачества; за уничтожение православной веры, нравственности, традиций и обыча-ев; за преступления против совести; за массовые  расстрелы священнослужителей, тради-ционных сословий  российского общества – офицерства, дворянства, купечества, интелли-генции  и промыщленников.
       Коммунисты не должны уйти от  ответственности за практику неслыханных фальсифи-каций, внесудебных приговоров, за расстрелы без суда  и следствия, за истязания и пытки, за организацию системы концлагерей, в том числе для детей-заложников, за применение отравляющих газов против мирных жителей.
      Коммунисты не должны уйти от  ответственности  за бездарное ведение войны с  наци-стской Германией на её первоначальном этапе; за преступления против бывших советских военнопленных, которых из немецких концлагерей перегнали, как скот, в советские тюрьмы и  лагеря.
      Коммунисты не должны уйти от  ответственности хотя бы за то, что  ныне живущим  представителям трёх поколений русских людей  стало жить безотрадно и бессмысленно, а  многим не хочется жить дальше.
       Преступная, сатанинская идеология коммунистов должна  быть осуждена  народом, коммунистами должно быть  принесено всенародное покаяние  за участие в содеянном. Все лидеры коммунистического режима и их прислужники должны быть поимённо прокляты во веки веков до  шестого колена для острастки  тем, кто рвётся  к власти сегодня, используя идеи коммунизма в  войне против  своего народа.
      Это благодаря   большевикам-коммунистам так ярко проявляется сегодня некрофагия и некрофилия  в общественной атмосфере в России. Именно по их вине произошёл в народе колоссальный  слом мотивации созидания и творения, и вообще трудовой мотивации.  Об-мануть труженика-соотечественника  и продать то, что за тебя сделали другие в другое вре-мя – это да, таких людей  очень много.  Данный тип  трудового отношения этих людей сле-дует обозначить как разграбление  отеческих могил и святотатство.
      В считанные годы в «новой России» появились миллионны новых людей, «людеё нутра», социальных паразитов, их под дулами пулемётов не загонишь в техникумы и на заводы.  Они всем своим нутром чувствуют лёгкую добычу и куда дует ветер перемен, и этот финан-совый  ветер соответствует устройству их алчного нутра. Эти «новые русские» с двойным гражданством – существа  без созидательной деятельности, это  перманентные экспроприа-торы и потребители.
      Это в их среде взросла типичная продажная, готовая на всё, компрадорская  буржуазия, у которой напрочь отсутствует национвальный интерес. У неё одна форма совести – это на-циональное предательство. Эту меркантильно- финансовую буржуазию образовала вче-рашняя комсомольская элита и техническая интеллигенция, освоившая бизнес и менедж-мент в сфере услуги и обслуги   интернациональной по духу олигархии. Возник парадокс: национальный паразит и кровопийца оказался космополитическим и международным  трудя-гой,  трудоголиком…  С точки зрения антропологии подобное существо есть материал для формирования нового человека.  Правда, в виде биоида-робота.
      «Россияне»  опять решили выйти на демонстрацию под знаменем единения волков и овец. Население, чуждое вопросам о типе, характере и форме российской государственно-сти. Толпы зомбированных пигмеев, карликов, готовых на любую пакость – например, вен-чать на царство польского короля, Дмитрия Самозванца, Горбачёва, Мавроди, Ельцина…  Неопределившаяся в миропонимании масса биоидов во главе с политическими шулерами, мастерами  наглого  и  примитивного заигрывания и куража с сумашедшим в своих  потреб-ностях и инстинктах  населением…
 
2010,  апрель 21.

      Сегодня мне попалось  на глаза сразу  несколько книг о Ленине. Среди них  «Окаянные дни» Ивана Бунина и «При свете дня» Владимира Солоухина. В них вся правда об Ильиче.  Эту правду необходимо осмыслить, взвесить и дать свою оценку…
       «Выродок, нравственный идиот от рождения, Ленин явил миру как раз в разгар своей деятельности нечто чудовищное, потрясающее, он разорил величайшую в мире страну и убил миллионы людей. А среди бела дня  спорят: благодетель он человечества или нет?»  – писал Бунин  в 1924 году.  Но ещё в «Окаянных днях» Бунин, побывав лично на   Съезде  Советов, написал об этом кратко  и беспощадно: «Съезд  Советов. Речь Ленина. О, какое это животное!».
       Любопытны «Досье Ленина без ретуши» Арутюнова, «Красный мираж» Мирека и «Чёр-ная книга коммунизма» Куртуа, но многое и тайное о Ленине я знал и раньше от Фаины Аб-рамовны Коган-Берштейн, Сигурда Оттовича Шмидта и профессора Кудрявцева ещё в конце 60-х годов прошлого века. Осмелюсь дополнить своими соображениями  показания этих уважаемых  свидетелей эпохи  на эту весьма неприятную во всех отношениях тему… Может быть, мой дневник когда-то будет опубликован, и может найдётся в будущем человек, кото-рому будет интересно  читать мои записи…
………………………………………………………………………………………….
      Я категорически не  приемлю ту идеологию, которая лежит в основе насилия и надруга-тельства над своим народом.  Я не склонен думать, что моя страна окончательно проклята и ославлена, что советская эпоха –  самый страшный период в истории России, ибо грядут эпохи пострашнее большевистского ига.
      Я не склонен считать, что  Ленин, Троцкий и Сталин со товарищи   только и думали о том, чтобы как  можно больше уничтожить русских  людей просто так, из-за дикой ненависти к ним, нет,  у них  были дела поважней, им было мало  удержать свою власть, им нужна бы-ла  стабильная, абсолютная власть.
      Всякий раз, когда речь заходит о большевиках, и их преемниках коммунно-либералах, я всё время  пытаюсь в какой-то мере определить и уточнить размеры великого Мартилога своей эпохи, и увы,  каждый раз беспомощно  развожу руками, когда всматриваюсь в сата-нинскую окравленную  харю своего времени. 
      Как подсчитать численность прямых, невозвратных, и косвенных жертв этого невиданно-го в мире Насилия над русским народом? Под каким углом  зрения и с каких нравственных позиций объяснить изнасилование Родины-матери?  Нет  на свете омерзительней  греха. чем грех   надругательства над невинным  ребёнком, девушкой и женщиной-матерью. Над-ругательство над русской женщиной в Советской и постсоветской России приобрело особо циничный, извращённый, садистский характер и навсегда останется  самым тяжким и во-пиющим к Небу об отмщении  грехом.
      Систематизированная ярость, озверение носителей власти, «человека с мандатом», достигло в нашей стране крайних пределов. Надругательство над родиной, над женщиной матерью на глазах у её детей, изнасилование чужих невест  и жён на глазах у женихов и мужей, привело к уничтожению всего человечного в стране, обществе, гражданине.
      Сами того не ведая, большевики не только  сокращали  численность населения оккупи-рованной ими страны, но и уничтожали  русских  через  кровавый террор, надругательство над женщиной, сифилис,  голод, детоедство и тиф на нравственно-подсознательном  уров-не.
      Самым мучительным и страшным методом уничтожения  русского крестьянства стали два инсцинированные большевиками голодомора.  О великом голодоморе  начала тридца-тых годов, я  впервые узнал  в четырнадцать лет  от своих близких родственников.
      С их слов  отцами великого голода, унесшего десять миллионов  крестьян, были отцы города,  большевики-горожане, «красная городская  элита», которую надо было под страхом смерти хорошо кормить.  Их рассказы о чудом перенесённом ими  голоде на всю жизнь вну-шили мне уважительное и трепетное уважение к ломтику ржаного  черствого  хлеба…
      Однако и сегодня находятся люди («красные перевёртыши»), которые используют тему  голода в России как разменную карту в своих политических играх. Одни  идеологические иг-руны говорят, что голод был вызван небывалой засухой, другие утверждают, что голодомор был инсипирирован Сталиным, а третьи ностальгирующие красные ортодоксы стараются доказать, что  голодомора практически не было, а «были  временные   трудности  с  продо-вольствием», перебои с хлебом в  некоторых регионах страны, что последствия голода пре-увеличены и  умышлено завышены врагами  советской власти.
      Но сегодня  любой  начитанный и  образованный любознательный   человек   не сомне-вается в том,  что и голодомор  начала двадцатых и голодомор начала тридцатых были ин-спирированы большевистскими вождями. В начале двадцатых Ленин, Троцкий и Свердлов выморили голодом и утопили в крови    пол-России. Это они организовали голод и детоедст-во, это их ЧОНовцы и продотряды насильничали так  гнусно и зверски, что крестьяне вос-ставали против   «жидобольшевиков»  целыми волостями и губерниями. Цель этой акции была двоякой. С одной стороны, большевикам нужно  было  отобрать  у крестьян весь хлеб  без остатка, и тем самым сосредоточить в своих руках всю  власть над людьми, с другой стороны, через откровенно кровавый террор, голод, тиф и сифилис значительно  сократить численность населения советской России.
      Сократить численность русских приблизительно  на сорок миллионов  душ, предлагал тогда  Ленину пролетарский писатель Горький: «Это умрут  от голода сорок миллионов не-вежественных, ленивых, тупых и грязных существ. На смену им придут новые молодые, энергичные люди».  Когда  читаешь такую  мерзость,  то почему-то  не так близко к сердцу принимаешь  немецкий «обыкновенный фашизм» в подаче  Михаила Ромма. И действи-тельно, вождь большевистской оккупации России  Ленин был намного хитрее и подлее  Гит-лера.
      Немецкие завоеватели были слишком откровенны в своих людоедских планах: «вы, рус-ские –  есть недочеловеки, вы – не люди, мы вас победили и вы должны быть все уничтоже-ны»!  У Ленина был куда более  перспективный и обнадёживающий план:  «пусть  девяносто процентов русского народа погибнет, лишь бы остальные десять процентов  дожили  до ми-ровой революции и коммунизма». При системе продовольственных  пайков, при которой ка-ждый человек мог получать  продовольствие только от государства, возникла полная зави-симость  граждан от власти,  служение которой  было главным спасением от голода. И люди шли на всё, чтобы остаться в живых и   войти любой ценой в число этих счастливых десяти процентов.  Жизнь одного человека обходилась   во время голода  гибелью десятерых. Го-лод оказался эффективнее расстрелов.
      Анализируя сведения большевистской прессы тех лет, печатных изданий белой эмигра-ции и перепечатки в них ключевых заметок и статей американских газет («Нью-Йорк Таймс») можно легко определить весьма существенную  разницу между эти двумя великими голодо-морами, этими «великими переломами» славянской души.
      Накануне голодомора   начала двадцатых годов большевики  насильно изъяли у кресть-ян сто тринадцать  миллионов  пудов хлеба. Значительная часть его просто сгнивала в гур-тах под открытым небом, только на станциях двух железных дорог Нижнего  Поволжья (Са-маре, Златоусте и Бугульме) было испорчено  свыше десяти миллионов пудов зерна. Столь-ко же было загублено зерна на других железнодорожных напрвлениях Транссибирской ма-гистрали.
      В то время, когда  обезумевшие от голода толпы под огнём пулемётов штурмовали хлебные склады и зернохранилища, у элеваторов Петрограда, Одессы и Николаева грузи-лись зерном пароходы иностранных компаний, увозившие  хлеб за границу в обмен на золо-то…
      Попытка  «прорыва в будущее» с помощью грубого насилия и тотальной централизации обернулась  провалом в прошлое, в эпоху   татаро-монгольских завоеваний. По стране тол-пами бродили миллионы бездомных и голодных детей, потерявших  родителей во время большевистской мясорубки. Голод при Ленине и Троцком охватил огромные территории  страны с тридцатипяти миллионами потенциальных жертв.  «Рабочая газета»  в июне два-дцать первого года сообщала о стотысячной армии беспризорников хлынувших из цен-тральных губерний  страны в южные города, в Харьков и Киев, сметая всё на своем пути; об «эсеро-меньшевистских заговорах в голодающих деревнях»; о  забастовке голодающих  же-лезнодорожников в Екатеринославле и о кровавой расправе над ними Всеукраинской ЧК в Харькове.
      Голод, организованный Лениным по своему размаху и последствиям оказался даже хуже искусственно  организованного голодомора начала тридцатых годов, ибо Ленин использовал голод как одну из форм  «гуманитарной инвестиции иностранного капитала в страну». Если голод Тридцать третьего года полностью скрывался от мира, если о нём  под страхом уго-ловного наказания было запрещено говорить вслух и писать, то голод Ильича, наоборот, всячески рекламировался в большевистской печати, которая умышленно  подчёркивала полную беспомощность красного правительства, и с притворным отчаянием  взывала к  За-паду  о гуманитарной помощи. 
      На Запад и в Америку были посланы сборщики пожертовований, а  внутри страны под вывеской борьбы с голодом была организована вторая волна ограбления страны – изъятие  церковных ценностей, узаконенное осквернение богатых усыпальниц и кладбищенских склепов в поисках сокровищ.  Ограбление большевиками храмов, монастырей,  богатых нек-рополей,  Патриаршей ризницы  и других святынь РПЦ принесло  им  (по скромной оценке историков-коммунистов)  два с половиной миллиарда золотых рублей, а по оценке запад-ных специалистов нашего времени –   восемь миллиардов золотых рублей.   Из этой астро-номической суммы денег голодающим, по признанию Николая Бухарина, «не досталось ни шиша», лишь на один миллион рублей было закуплено за границей семенное зерно. Что ка-сается закупок скота и сельскохозяйственных орудий, то их не было вообще. Величайшая афера всех времён и народов под рабочим названием «Мировая революция» практически завершилась. Всё в стране было разворовано и разграблено. Россия превратилась в поле, усеянное человеческими костями, в огромное кладбище, где нет ни протеста, ни возмуще-ния, все живые устали, они морально унижены и раздавлены.
      Куда же пошли несметные сокровища?  Двадцать лет назад это было государственной тайной, сегодня судьба награбленного известна. Всё награбленное из вывернутых наизнан-ку  императорских усыпальниц до вывернутых карманов всех живых и мёртвых ушло в один гигантский слиток  «Золота партии», на личные счета большевистских лидеров в швейцар-ских и американских банках, на борьбу с  «Великой депрессией», экономическим кризисом в США.  Да, да! Сохранилось несколько  ключевых финансовых документов, из которых явст-вует, что имеено «Золото партии» вывело Соединённые  Штаты Америки из глубочайшего кризиса двадцатых годов, обеспечив  экономический бум последующих лет «нового курса» президента Рузвельта.
      Ещё  никем не написана  история финансового  мира  с её финансовыми секретами, ещё не разоблачён  очередной миф о гениальном политике и финансисте Рузвельте, некому  ещё сказать, кем был бы этот «великий президент»  Рузвельт без награбленных сокровищ  Российской империи и ограбленного большевиками-ленинцами  русского народа.
      На счета Троцкого в  годы голода  в  швейцарский банк поступило 90 миллионов швей-царских  франков, в  банк США  11 миллионов долларов. У Ганецкого на счетах числилось 60 миллионов швейцарских  франков и 10 миллионов  долларов США. На счетах Ленина было 75 миллионов швейцарских франков; у Зиновьева  – 80 миллионов  швейцарских франков,  у Дзержинского – 80,  у Урицкого – 85 миллионов  швейцарских франков в Швей-царии. Чуть поменьше было у лидеров Коминтерна и рководящих работников ВЧК.
      Скоро, во время дележа награбленных сокровищ, партия и её боевой отряд ВЧК, в обход Ленина, раскололись на два лагеря,  на лагерь троцкистов-космополитов и лагерь  сталини-стов-государственников. Именно  тогда Ленин понял, что золото и власть уплывают из его  рук, именно это  повергло его в глубкое отчаяние.  Львиную долю вождя его соратники увели  ещё при жизни  Ильича.  Сначала деньги  Ленина  в Швейцарском банке были переведены на три отдельных счёта с новыми девизами и шифровыми комбинациями, а потом  приоб-рели  имена новых представителей партии большевиков. Ильича  от этой новости хватил удар.
      Едва оправившись от него, Ленин отправился в Кремль и вскрыл  там свой  заветный сейф, но кроме банки с  заспиртованной головой  последнего  российского императора, ничего не нашёл. Исчезли самые «архисекретные» документы, банковские поручительства, чековые книжки и целая коллекция заграничных паспартов  для себя, своих родных и близ-ких…
      Это окончательно сломило великого вождя,  впервые ему не захотелось жить.  Неужели всё напрасно?  В морозную рождественскую тысяча девятсот двадцать третьего года кара-ульные латышские стрелки услышали страшный вой доносившийся из роскошного  двух-этажного особняка, бывшего  загородного дворца великого князя Сергея Александровича в Горках. Когда часовые, клацая затворами, стали сходится  на источник воя, то увидели на застеклённой  веранде первого этажа  в кресле-качалке  Ленина, одетого в телогрейку и ва-ленки.  Вождь мирового пролетариата, плод  дедовского инцеста  и выродок рода человече-ского, подняв измождённое лицо к Луне, протяжно, тоскливо и дико выл. Злой дух взывал к своим  собратьям из системы  звезды Сириус, просясь на волю.
      Ах, какая сегодня в небе  полная Луна!  Так сказал бы по этому поводу  старый  больше-вик, латышский стрелок, отец моего знакомого Альберта Карклиньша, бывшего  механика-водителя танковой дивизии СС- Латвия, бывшего «лесного брата», бывшего заключённого и поселенца Карлага. Это он  поведал мне эту историю, он дополнил те сведения о  послед-них днях  Ленина, о которых я узнал из белогвардейских газет в  Газетном  зале  Историче-ской публичной библиотеки.
      После смерти Ленина  Сталин с помощью своей политической  разведки снимет с их счетов эти деньги. В первую очередь он заставил выдать деньги Надежду Константиновну, о потом из Зиновьева, Бухарина, Каменева, Менжинского, Ганецкого, Уншлихта, Бокия, Ягоды и многих доблестных чекистов и деятелей Коминтерна. Всё выжал из них Сталин, всё до по-следнего цента. Харкая кровью, выплёвывая выбитые зубы, все они, прежде чем получить  пулю в затылок, «добровольно переведут деньги из  западных банков в Москву.  Со всеми «интернационалистами», пребывающими в иллюзии полной  безнаказанности,  разобрались довольно быстро и без церемоний. Агенты политической и экономической разведки Сталина достали даже тех, кто думал отсидеться за границей, тратя на себя деньги, предназначен-ные  для мировой революции. Но, увы, денег стекающих в Москву с личных счетов было ма-ло. Это была капля в море.
       Для  построения социалистического государства в отдельно взятой стране этих возвра-щённых денег оказалось мало. На великие сталинские планы строительства своей империи потребовался  самый последний и самый надёжный ресурс – ресурс  тысялетнего россий-ского крестьянства.
      Голод двадцатых унёс  шесть миллионов жизней,  великий голод  начала тридцатых и коллективизация – сгубили  десять миллионов крестьян.   Во время голодомора в начале  тридцатых годов крестьянские сёла и станицы  находились в окружении  войск НВКД, кото-рые запрещали  крестьянам убирать  хлеб на своих полях. 
      Вина Ленина в этом больше чем очевидна и объясняется его  патологическим человеко-ненавистничеством  и шизоидной русофобией. Вина Сталина не в том, что он сознательно стремился уничтожить как можно больше крестьян, а в холодном равнодушии к жизни своих сограждан, если ставка – будущий экономический успех. Сталин в этом отношении был по-добен капиталистическим менеджерам западного мира, которые в это же время безжалост-но увольняли  миллионы людей, обрекая их на голод и  безысходное отчаяние. Правда «акулы капитализма» и их «полезный идиот» Адольф Гитлер не доводили свои  народы до людоедства и  детоедства,  чем значительно преуспели в области  гуманизма  на  фоне кро-вавого полотнища  «империи зла».
      Можно бесконечно долго говорить о кровавых злодеяниях Сталина, но надо отдать ему  и должное. В отличие от Ленина он не разрушал государство, а создавал его. Жизнь показа-ла, что Ильич созидательной работы не знал и знать не хотел, тяготился ею и умер, так ни-чего и не  создав.
      Крикливая, лживая и алчная  лохмато-бородатая банда в кожанках, вечно пререкающая-ся  с руководством, связанная с тёмными  финансовыми зарубежными организациями, меч-тающая перенести центр  мирового господства из из грязной Москвы и из «немытой России» в Берлин или Париж –  такая партия  могла только уничтожать и грабить. А потому должна была уйти со сцены и уйти быстро, оставив только кусочек своего названия новой партии, которую товарищ Сталин создал  по образу и подобию ордена меченосцев, но с гораздой более строгой дисциплиной, чем  у иезуитов и крестоносцев-тамплиеров.
      Ленинская партия улетела в небытие через трубу крематориев Сухановской  тюрьмы и Донского монастыря, напоследок сказав всю правду о себе на открытых московских процес-сах, продемонстрировав всему  миру свою «высокую нравственную принципиальность, кри-стальную честность и бойцовские качества большевика». Места ушедших заняли новые, специально и тщательно подобранные Сталиным люди (не-люди, нелюди, недочеловеки новой формации?).  От ленинской «гвардии» у новой элиты, если, что и осталось, то только  полное презрение к народу и его интересам, но зато появились и качества, которые с точки зрения любого государственника следует  признать положительными.
      Если  ленинскую «гвардию»  более всего занимали вопросы личного обогащения, и она занималась ограблением страны, демонстрируя при этом исключительный беспредел и не неся  за это никакой ответственности ни перед законом, ни перед вождём, то сталинская номенклатура была сразу же поставлена совершенно в другие рамки и нацелена на созда-ние новой империи.
      Созидательная установка помогла сталинистам создать мощное милитаризированное государство и  сохранить свой режим в войне с Гитлером. Создание мощного государства обошлось русскому народу  слишком  дорогой ценой, а те люди, которые остались в живых после военных и трудовых подвигов,  очутились в условиях огромного трудового лагеря, с его  ужасным бытом и  низким уровнем жизни.  Увы, не всегда мощная и сильная империя является  гарантом нормальной  и  комфортной жизни её рядовых граждан.  Маленькой пе-редышкой для советских людей  оказалась стабильная «эпоха застоя»,  эпоха брежневизма, но и её  оказалось недостаточно, чтобы  опомниться и трезво взглянуть на своё   мучениче-ское прошлое.
                Страна моя!....
                Тебя топтали, жгли, пытали,
                Насиловать – и то устали,
                Расстреливали и топили,
                И век за веком –  били, били,
                Упрямо, разбивая в кровь уста…
      И вот спрашиваю я себя и других: возможно ли такое чудовищное, сатанинское злодейство забыть, и тем более простить?  Поднимется ли рука, повернётся ли  у  кого-то  язык молиться за душегубов? 
      Возможно ли забыть о том, что сделали коммунисты с русским народом, как «перекипя-тили его кровь» (со слов Ивана Ильина), годную  лишь для начинки колбасы  для душегубов и антропофагов всех кровей?
      И становится стыдно за историю своей страны, за её безумных вождей, за нынешних ничтожных  лидеров, продажных и трусливых, живущих животными инстинктами.