Бомжиха

Бомжиха сидела на садовой лавочке в компании двух бомжей.
Троица расположилась в тени кустов перед импровизированным входом в зону отдыха «Тропарево».

Бомжи вели себя смиренно и понуро, бомжиха – покровительственно и с апломбом.
Имей они другой вид, например, в доску пьяные, тем более сквернословили почем зря, их бы выдворили сами отдыхающие или охрана парка.
Но бомжи вроде как никому и не мешали. Они, определенно, не рвались на территорию парка в район пруда, где приличная, по понятиям правоохранительных органов, публика проводит последний летний месяц в Москве.

Сунуться в зону развлечений им не имело смысла, поскольку бомжи не могли раздеться. Судя по всему, их тело срослось с обтрепанным прикидом, и пытаться для них снять на людях с себя верхнюю одежду – все равно, что черепахе намереваться освободиться от своего панциря.

Надо полагать это была сплоченная ячейка городского сообщества вокруг бомжихи: они делились с ней каждодневной добычей пищи, она делила с ними свою любовь.

Сколько раз мужчины с нескрываемым вниманием слушали ее душещипательную историю. Мол, еще недавно она была приличной женщиной, женой одного высокопоставленного чиновника. Но фортуна повернула колесо счастья так, что неугодная жена оказалась выписанной из квартиры своего бывшего мужа, после того как она дала ему от своих ворот поворот:
– Ты проходимец, и я не могу больше с тобой жить, - повествовала бомжиха.
– Ах, так! – взбесился хозяин квартиры. – Живи, как знаешь! – И вышвырнул мои вещи буквально на улицу.

Финал приличной жизни неизменно брал за душу:
 «Я ушла, не попрощавшись, жить к своему благодетелю: Тимофею Карповичу. И все бы ничего, но не успели мы расписаться, как он скоропостижно умер, и его дети меня выставили из квартиры своего отца. Это было в Ярославле.
Я села на поезд и приехала в Москву к сестре Карповича.
Но родственница благодетеля заявила, что у нее стесненные жилищные условия, дала денег на ужин и выставила на улицу».

Пока бомжиха все это в который раз рассказывала первому бомжу Жорику, второй – Петруня – сбегал в палатку и принес в пакете три горячих беляша и две бутылки пива.
Компания перебралась в зеленую глубь зоны отдыха, где расположилась на некоем подобии детской площадки.

Георгий ел беляш медленно, ежеминутно причмокивая, Петр старался не обронить крошки мясного фарша, а бомжиха, которую они звали между собой Зоя, ела торопливо, как если бы боялась, что эти двое подберут у нее недоеденное.
Пиво пили из стаканчиков, который каждый из них прятал в своей одежде.

Еда умиротворяла, пиво вселяло приподнятое настроение.
Петруня полез к Зойке целоваться.
Зойка как-то робко его отшила, придвинувшись к Жоре.
Судя по всему, Георгий был помоложе, а потому для женщины симпатичней.

Но Жорик выглядел каким-то подавленным и сумрачным.
Зойка взяла его за руку и произнесла:
– Жора, ты – человек. Вот увидишь, жизнь наладится, и мы выбьемся в люди.
– Зойка, о чем ты говоришь? Еще вчера у меня было все: работа, деньги, твое уважение. И вот опять всего лишился из-за своей жалостливости.
– Георгий, – послышался голос Петра, – я так и не понял, почему ты к нам вернулся. Мы, было, с Зойкой уже планы строили на твое благополучие.
– Меня, - пояснил неудачник, - взяли дворником без прописки, по договоренности, назначили денежное содержание, выдали ключи от подвала и велели с раннего утра приступать к работе.

– Подфартило, – оживился Петруня, – везет же олухам.
– А тут, – удрученно продолжил Жорик, – откуда не возьмись, Зойка с целой сумкой провизии и выпивкой. Ну, мы с ней оттянулись по полной, а утром стучит в дверь подвала управительница и говорит, что я проспал мусоровоз, водитель которого не увидел наполненных контейнеров во дворе дома. Когда же она узрела Зойку, то у нее вообще зенки на лоб полезли.

– И что теперь? – вяло полюбопытствовал Петр.
– Короче, выставили меня из дворницкой, – с жаром проговорил Жора. – А теперь Зойка уверяет, что все наладится. Это каким же Макаром – хотел бы я знать?
– Жорик, – включилась женщина, – тебе надо было сказать, что я твоя… жена.
– Зойка, я ценю твое благородство, но как бомж может быть твоим мужем?
– Георгий, обижаешь. Я, ведь, тоже бомж, – возразила приятельница двух бомжей.

– Женщина – бомж? Ты шутишь! Да ты только помани, и любой котяра к тебе на задних лапках подползет.
– Ты, Жорик, не преувеличиваешь?
– Мужчина бомж – это диагноз, а бомжиха – это состояние, – проговорил Жора. –Любой приличный мужик пропишет в свое жилище рукодельную женщину.
– Так-то оно так, Жорик, только где же сегодня приличные мужчины: на вид ничего, а ляжешь с ним в постель обнаруживаются одни хапуги, ханыги и прощелыги.

– И все-таки женщина бомж-не бомж, поскольку всем своим существом стремится создать очаг или хотя бы гнездо, пусть и хлипкое, но на двоих, а с детишками и поболее, – проникновенно произносит Георгий. – А мужик он что? Родить не может, женщину удержать не может, влюбиться до потери пульса и то не может.

Смеркалось. Мимо прошел церковный дьячок из Храма Анастасии Узорешительницы. Осенил крестом брошенных миром людей: «Нет благословения месту, где бомжу нет места». 

Благополучные горожане стали покидать зону отдыха. Начал накрапывать дождик.
Горемыки перебрались компанией в зонтичную веранду с высокой оградой, деревянным полом и скамейками по периметру.
– Где спать-то сегодня будем? – спросил Петруня.
Ответил Жора:
– Вестимо, здесь придется. На вокзал уже поздно ехать, да и шмон там по воскресеньям устраивает полиция.

– Зойка, тебе решать!
– Я предлагаю пока не очень темно обойти каждому из нас парк и через 20 минут собраться здесь.
– Ну, голова у тебя Зойка. Получу от американского дядюшки наследство, предложу тебе выйти за меня замуж, – отозвался Петруня. – А пока не обессудь, что Бог пошлет.

Когда троица через полчаса втихаря собралась на веранде, улов оказался роскошным, по их понятиям: большой кусок целлофана, старый плед, новое полотенце и три недопитых баклажки с пивом, квасом и тархуном.
Петр развязал свой вещь-мешок, достал оттуда каравай хлеба, соль, большую луковицу и пачку салфеток.

– Расторопный ты мужик, Петруня, – произнесла Зойка, – за что тебя и люблю. Такое впечатление, что не ты брошенный на произвол судьбы горожанами, а твоя судьба - пренебрегать ими.