5 янв 2015

Сахарная вата. Я смотрю на девочку, а девочка смотрит на меня. Периферическое зрение заблокировано меховым капюшоном. Она держит на руках мёртвого кота, и глаза её наполняются слезами. Я просыпаюсь. Даже во сне меня преследует несчастье. Отключившись незаметно для себя, я просмотрел вскользь именно этот сон, и не ясно, почему.
Я не помню ничего за последние 36 часов.

Когда-то здесь было много воды, и мы с пресными лицами пихали в неё небольшого размера ступни, пугая рыбу. Мост этот был своего рода центром мира, по крайней мере, нашего мира, и тем местом встречи, которое нельзя изменить. Жизнь начинается летом, и заканчивается осенью - это все знают, не только душевнобольные. И пока шуршали деревья - мы жили.
А сейчас здесь грязь, нет воды, нет рыбы, нет радостных детей. Лето срывается с обрыва как в голливудских фильмах - 31 августа, это уже вот только одним пальчиком хватается оно за уступ, а тело провалилось в небытие. Каким бы сильным ты не был - лето здесь настолько плохой герой, что спасать его не нужно даже из доблести.
Под мостом - два метра пустоты. Над ним - корявые утки, чующие холода. На нем сижу я, и мне чудится смех сквозь брешь в завесе времени, сквозь дыру в моей душе.
А ту девочку из сна когда-то я защитил от цыганских детей. Четверо грязнуль окружили её кольцом, и вытащили детские карманные ножи. А мне казалось таким очевидным, что уж на что я не силач, но четырёх детей с маленькими ножичками я раскидаю. Я вырос на улице, и цыган понимал относительно хорошо, как вообще хорошо понимал озлобленность и фанатичную защиту, незаметно превращающуюся в нападение. Так что я просто что-то крикнул им, помахав руками, и они разошлись. А она, бледная, себя не помнящая от страха, и слова не смогла вымолвить. Просто убежала. Но и я это сделал по инерции, без расчёта.
Надеюсь, у неё всё хорошо. И она сейчас сидит с налаченной глупой причёской на свадьбе какой-нибудь не самой близкой подруги, и скучающе ковыряет оливку. Надеюсь, она хоть немного счастлива.