И без того счастлива

 С Роксаной Арменаковной Тюркян мы были в некровном родстве. Её  брат,   женатый  на моей сестре,  жил на Украине. Я с семьёй проживал в Тбилиси, а  одинокая  Роксана Арменаковна жила в Москве в своей однокомнатной квартире на улице Усиевича.
Кооператив, в котором она сумела выкупить свою малогабаритную «однушку», принадлежал профсоюзу работников искусств,  у  которых Роксана Арменаковна, будучи известным в городе  педиатром, частным образом  лечила детей и была на правах семейного врача вхожа  в их дома, общаясь с известными и приятными ей людьми, как говорится, вживую.
 Квалифицированные  услуги пожилого  врача традиционно оплачивались, однако  сумму вознаграждения  Роксана Арменаковна сама никогда не  оговаривала, довольствуясь тем, что назначали, посоветовавшись между собой, родители её малолетних пациентов.
Этих доходов могло быть вполне достаточно для одинокой немолодой женщины, но Роксана Арменаковна считала частную практику всего лишь  негарантированным приработком, поэтому не оставляла своей работы в  детской больнице, в которой проработала всю жизнь, а  последние годы заведовала  терапевтическим  отделением.   
 Медицина в стране была бесплатной, тем не менее, состоятельные родители выздоравливающих  детей не скупились на подарки, и прощание врача с исцелённым пациентом сопровождалось обычно  соответствующим подношением.   
 Учитывая авторитет больницы и квалификацию ведущего врача,  соблазн стяжательства был велик, однако, принимая родительские дары, сама Роксана Арменаковна  довольствовалась малой их толикой. Как правило, это были  предметы недорогой утвари от Гжели,  к которым она была неравнодушна, и оставляла себе, предоставляя  всё остальное  лечащей и санитарной части персонала.
 В те дни, когда такое случалось, придя домой, Роксана Арменаковна первым долгом извлекала  из сумочки  новый сувенир и ещё раз, полюбовавшись шедевром,  пополняла  им размещённую за стеклом столовой горки внушительную коллекцию фарфора, расписанного синим по белому в неповторимой манере художников Гжели.
 Преуспевая в  своей профессии, связанной с заботой о чужих малышах, она не умела заботиться о себе самой, поэтому  очень ценила   всё, что делала для неё по этой части приходящая помощница Настя и её муж Антон, промышлявший  на своей автомашине частным извозом и  доставлявший её на службу и обратно, избавляя от  сомнительных услуг перекладного  городского транспорта.
 Конечно, кое-что  она умела делать и сама, к примеру, приготовить себе кофе или ванну, но при обязательном условии, что необходимые для этого смолотые зёрна, отутюженное бельё и любимые шампуни заблаговременно кем-то и в достаточном количестве будут подготовлены  и будут  лежать на строго отведённых для этого местах  так, чтобы их не пришлось  искать, когда они понадобятся.
 Осмотревшись в квартире и с удовлетворением отметив чистоту и порядок, наведённые в её отсутствие помощницей, Роксана Арменаковна, заглянув в записную книжку и ещё раз убедившись в том, что запланированных на сегодня   визитов к частным пациентам нет, избавлялась  от одежды, залезала под душ, вволю поплескавшись под которым,  облачалась в просторный махровый  халат.
 Многолетняя приверженница  кофепития, употреблявшая этот популярный  напиток  по-турецки без сахара и молока, она, прихлёбывая  его,  усаживалась в  глубокое кресло под мягкий свет торшера и в предвкушении привычного удовольствия  открывала на закладке отложенный со  вчерашнего вечера недочитанный томик французского романа.
Это было вторым после Гжели увлечением Роксаны Арменаковны.
 Совершенно равнодушная к мыльным историям мексиканских сериалов с их  примитивным  сюжетом и шаблонным поведением героев она, исповедуя несколько старомодные взгляды, в свободную минуту предпочитала погружаться в утончённую атмосферу беллетристики от французских романистов.
Жизнь её, как она считала,  была организована и устроена. Было только непонятно, оппонируя  доброжелателям, сочувствующим её одиночеству, с какой такой стати и по какому праву любезный ею комфорт  должен быть, якобы, как у людей, принесён в жертву мужчине-узурпатору, который наверняка возложит на неё   неисчислимые заботы  о себе любимом и, исполняя прихоти которого,  о французских романах  под торшером думать, возможно, уже  не придётся.
Наблюдая чужие семьи с царившим там патриархатом, она примеряла эти порядки на себя, всякий раз не умея ни  объяснить, ни  согласиться с  правом мужчин  на семейный деспотизм. Она совершенно искренне была благодарна судьбе за то,  что жизнь её так устроилась, что  посягательств с её стороны на привычное ей бытоустройство,  слава Богу, не было.
Правда, некоторые женщины её возраста, чьих внуков  она лечила, наделённые творческим воображением свойственным работникам искусств, какое-то время пытались  осторожно выразить  ей сочувствие перед мрачной перспективой одинокой старости  и, мало того,  даже готовы были поспособствовать ей в приобретении перспективных по этой части  знакомств.  Но Роксана Арменаковна видела в их сочувствии только угрозу своей свободе и категорически отказывалась от разговоров на эту тему, умея предотвратить их  развитие  в  самом зародыше.
Со временем отвергнутые   доброжелатели как правило  из числа тех, кто, не умея толком организовать собственную жизнь, не оставляли намерений обустраивать жизнь чужую,  от  своих  бесполезных попыток отказались, и, дорожа куда более полезными отношениями с детским врачом,  в её присутствии эту тему  стали избегать, как избегают обычно в доме повешенного разговоров о верёвке. 
При этом сама Роксана Арменаковна  мужененавистницей вовсе не была.
Она не избегала разговоров с ними,  ценила глубину их суждений  и юмор, однако дистанции во взаимоотношениях с ними не сокращала.
По вечерам  своих частных подопечных Роксана Арменаковна навещала у них же на дому, полагая, что тащить к врачу недомогающего ребёнка незачем.  В то время как ей самой в её возрасте и при её тучности вечерний  моцион был  более  чем полезен.
Нам с её братом Раффи, о котором мы упоминали,  в те времена довольно часто доводилось порознь посещать Москву по служебным делам, но, зная о загруженности  Роксаны Арменаковны,  как правило, ограничивались не обязывающими  её к приёму телефонными  контактами.
Так было всегда, пока однажды  время  московской  командировки у нас с Раффи  не совпало.
По этому случаю мы поселились вместе в центральной  московской гостинице «Метрополь» и в кои веки решили выбраться на совместный с Роксаной Арменаковной  ужин, пригласив её  тут же, на Неглинной,  в уютный   ресторан  «Арарат», где можно было вкусить настоящие кебабы, ностальгируя под  тихие, не навязчивые, и не мешающие беседе  звуки армянского дудука.
 Заехав по договоренности  на такси за родственницей,  мы с нею  были уже на выходе, когда зазвенел домашний телефон.
Раздайся  он  минутой позже (мобильных телефонов в те времена не было),  нас было бы уже не застать, и задуманному ужину ничего  не угрожало бы.
Для этого достаточно было просто не поднимать трубки.
Возможно, кто-то из нас так бы и  поступил, но у Роксаны Арменаковны верх взял профессионализм практикующего врача, и она вернулась с порога, чтобы ответить на звонок.
 В неурочный час  её беспокоила  живущая неподалеку в том же кооперативе известная киноактриса, у которой недомогал оставленный на её попечение внук. Она подозревала , что он подцепил какую-то хворь и очень просила  малыша посмотреть. 
 - Хорошо, что позвонили. Я чуть было не ушла, - без всякого сожаления о судьбе  задуманного рандеву порадовалась за малыша Роксана Арменаковна,  ничуть при этом не лукавя.
 Борьба с избыточной комплекцией давно уже   исключила из её вечернего рациона что-либо съестное, кроме чашечки кофе, заставляла её с  откровенной  тоской  сокрушаться   о предстоящих  тяготах позднего родственного ужина за скучными семейными разговорами и  обременяющими желудок  изысками национальной  кухни.
 - Скоро буду, - заверила она по телефону  обеспокоенную бабушку и, повернувшись  к нам с плохо скрываемым  облегчением  развела руками.  «Ничего не поделаешь, служба».
Нам с Раффи ничего не оставалось, как завезти её к пациенту, а самим отправиться в ресторан «Арарат» к заказанному столику  под сомнительные обещания Роксаны Арменаковны  присоединиться к нам, если она освободится ранее, чем через час.
 Бабушка захворавшего малыша - Заслуженная артистка Республики Лидия Ивановна, в творческой биографии которой значилось более ста ролей сыгранных ею   в театре и кино, не могла похвастать ни одной главной. Они ей просто не доставались.  Тогда как созданные ею образы героев второго плана были настолько колоритны и достоверны, что  Лидия Ивановна вполне заслуженно снискала себе и удерживала   славу «Королевы эпизода». Вызывая откровенную зависть звёзд своей постоянной  востребованностью  у режиссёров и тем, что, в отличие от многих  именитых коллег,  могла себе позволить  отказаться от  работы с неинтересным ей постановщиком или сомнительным сценарием.
В последние годы от дел она практически  отошла и  была поглощена внуком, давая возможность дочери в качестве  начинающей киноактрисы, не привередничая,  соглашаться  по молодости,  на любое предложение и любой  график  иногородних  съёмок.
 Чтобы не тосковать по утраченной  театральной атмосфере, в которую много лет  была погружена, Лидия Ивановна  привадила к себе нескольких  продолжавших служить приятельниц,  которые время от времени собирались у неё за чашкой чая и с которыми, уложив  чадо, можно было всласть наговориться.
 Эту компанию, судя по голосам, Роксана Арменаковна и застала у Лидии Ивановны, приехав посмотреть её  внука. Она разделась и, не заглядывая в гостиную, прошла к ребёнку. Пятилетний малыш, скорее всего несколько перегулявший на свежем воздухе, безмятежно спал. Тревогу у мнительной  бабушки вызывал, необычный, как ей казалось, яркий румянец  его пылающих   щёк.
 Объективного повода для  беспокойства не было, и Роксана Арменаковна не стала его тревожить, велев не делать этого не в меру озабоченной  бабушке.
Услышав доносящиеся из гостиной знакомые голоса, Роксана  Арменаковна, выйдя к ним, чтобы поздороваться, увидела, что ей за столом уже уготовлено  место, с ломтиком песочного торта и включён на подогрев изящный  электрический  самоварчик
 Она поймала себя на том, что рада была ничтожному поводу, чтобы  предпочесть аскетическую чашечку кофе  ресторанному  чревоугодию.  Хотя причина, по которой  почтенная докторша могла не оставаться на импровизированной вечеринке  (давно не видела близких родственников, с которыми собиралась поужинать), однако она подумала и к радости Лидии Ивановны  осталась.
Компания за столом была дамской. Исключение составлял  гладко выбритый, пожилой детский  писатель Арсений*, давно уже не  обременявший малышей  новыми произведениями,  а  переиздающий из года в год свои старые книжки, считая, что этого вполне достаточно для удовлетворения нужд очередного поколения юных читателей.
Уже несколько лет как он был вдов, и деятельной  Лидии Ивановне, приходившейся ему двоюродной тёткой,  очень хотелось пристроить  любимого  племянника  к кому-нибудь из близких своих  подруг. Она  не без умысла стала  зазывать вдовца будто бы невзначай на свои посиделки, где  его импозантная внешность и дар талантливого рассказчика предопределяли в дамском обществе неизменный успех.
 Он же, в свою очередь, легко догадываясь о тайных  помыслах Лидии Ивановны и  поддразнивая её, бравировал свободой, но к огорчению тётушки вовсе не спешил с ней расставаться.
 Присутствие знаменитого племянника вносило несомненное оживление в  дамскую   компанию, в составе которой были  по мнению Лидии Ивановны вполне перспективные кандидатуры для задуманного ею альянса.
 О Роксане Арменаковне она боялась даже заикнуться. В её понимании это был бы идеальный вариант. Тем более, как ей казалось,  Роксана Арменаковна также проявляла определённый интерес  к её родичу, но, зная  норовистый характер врачихи, боялась вмешиваться, чтобы не нарушить естественного хода событий.
  « Ей за пятьдесят, ему за шестьдесят», -  тем временем  рассуждала сама с собой  Лидия Ивановна. Оба здоровы и благополучны. Чем не пара, увещевала судьбу сердобольная тётушка.
   Сегодня она ожидала, что с появлением за столом Роксаны Арменаковны  угасающая беседа  получит  дополнительный  импульс.  Так оно и случилось.
 - О, Грузия! – Приветствовал новую гостью   писатель, памятуя, что в своё время при знакомстве Роксана Арменаковна была представлена ему  особой имеющей грузинские корни.
  - Феноменальная, скажу я вам,  страна, и культура, а, пуше прочего -   гостеприимство.
 В прошлом году мне довелось побывать там по личному приглашению грузинского писателя  Ираклия*.
 До этого я с ним был едва знаком,  и случайно оказался  рядом на заседании пленума Союза писателей. Пожилой, моих лет, седовласый коллега был  в ладно сидящем на нём европейском костюме, увенчанный национальной войлочной шапочкой с которой он повидимому никогда не расставался Мы представились друг другу и обменялись визитками. Узнав, что мой сосед из Грузии, я, в порядке вежливого комплимента, обмолвился про то, что  наслышан об  этой стране  с её богатыми литературными традициями.
 Давно, хочу туда  попасть, но никак не соберусь этого  сделать.
В то же мгновение, ни минуты не колеблясь, он пригласил меня  в любое время  посетить Грузию в качестве его личного гостя.
Мне оставалось только учтиво  поблагодарить его, не придавая реального значения заявлению малознакомого человека. Но какого было моё удивление, когда через неделю  я получил от него открытый авиабилет в оба конца с просьбой заблаговременно  сообщить ему   дату и номер авиарейса, которым я прилечу. И представьте,  этот замечательный визит действительно состоялся.
Родственник Лидии Ивановны был сам по себе личностью интересной. Это было особенно заметно, когда он бывал в ударе и пересказывал бесконечные истории и байки, которыми  был переполнен, и, пересказывая которые по писательской манере изрядно привирал.
С приходом Роксаны Арменаковны, ударившись в воспоминания о Тбилиси, он заметно оживился и очень живописно рассказывал о подробностях своей незабываемой поездки.
 - Наш  и без того поздний рейс  вылетел с опозданием за полночь,- вспоминал он.
 Встречающую меня автомашину пропустили к самолетному трапу, и я убедился насколько популярен у себя на родине был Ираклий.
В аэропорту, казалось не оставалось человека не осведомлённого о том, что известный писатель ждёт почётного гостя и  чуть ли не каждый встречный, раскланиваясь, приветствовал его, осведомляясь, благополучно ли долетел его гость и не нужна ли мэтру  какая-либо помощь.
 Сразу покинуть аэропорт не получилось, и мы ещё битый час, сидя в ресторане, потягивали охлаждённое кахетинское, пока наш услужливый водитель  разыскал, наконец, мой затерявшийся багаж.
 К загородному дому писателя  подъезжали уже в четвёртом часу утра. На моё замечание, что может быть для визита  поздновато  и  удобнее было бы проехать сразу в гостиницу,  Ираклий ответил, что в гостинице поселяются гости Правительства, а  гостей Ираклия ждёт  собственный дом писателя и его обитатели.
 - Так вот перед обитателями и неудобно, – говорю ему.
 - Что вы! Они счастливы, ожидая нас. И вы в этом убедитесь.
 По безлюдной ночной улице мы въехали в загородный коттеджный посёлок. Дом нас встретил притушенным светом в окнах и предутренним молчанием. На звонок свет в окнах прибавился, и к калитке вышли  две женщины. Пожилая, в которой угадывалась хозяйка дома и другая, -значительно моложе, возможно невестка,  конфигурация которой выдавала предельные сроки  её приближающегося материнства.
 Женщины не смыкая глаз, почти всю ночь ожидали хозяина дома с гостем, и вид у обеих был откровенно утомлённый. Однако, ни от одной из сторон никаких упрёков не последовало.
Хозяйка была само радушие. Она заверила мужа, что  подогретая горячая  еда на плите, тесто для  домашних хлебцев (шотис-пури) замешано и готово к выпечке. Если мужчины станут ужинать, то всё это по их желанию может быть перенесено в дом или летний павильон.  Женщины всё устроят перед тем, как им будет позволено ненадолго удалиться, чтобы «привести себя в порядок», дабы снять с лица признаки утомления и быть готовыми разделить общество мужчин, сияя свежестью и хорошим расположением духа.
 Мне показалось, что молодуху в её положении, не первый час  бывшую на ногах, можно было и отпустить на отдых как это было сделано с прислугой. Однако,  после своего неудачного замечания по поводу гостиницы, чтобы ненароком не обидеть гостеприимных хозяев я решил впредь от дальнейших  комментариев по поводу их намерений воздержаться.
 И хорошо сделал потому, что для молодой женщины, которой хозяйка дома, волею обстоятельств оказавшаяся на исходе ночи в роли не только распорядителя и исполнителя  на кухне, но и светской музой творчества и в то же время  азиатского почитания мужа-владыки, она преподавала молодухе беспримерный мастер-класс патриархальных отношений в интеллигентной семье.   Урок который  никак нельзя было пропустить.
 Арсений увлечённо вспоминал о традиционном гостеприимстве его новых друзей, то и дело перемежая  повествование репликами, выдававшими своё отношение к тому, что он вспоминал. Чувствовалось, что, несмотря на покровительственный тон, принятый в среде, мало знакомой с историей кавказской культуры, о некоторых вещах он говорил с нескрываемой симпатией и  был бы явно  не прочь примерить на себя роль этакого «султана» в кругу почитающих  его  домочадцев и челяди. При этом безбожно путая национальные различия грузина Ираклия с Роксаной Арменаковной – армянкой.
 Сама же Роксана Арменаковна   считала, что живет, следуя только своим собственным соображениям и привычкам. И надо сказать, благодаря её независимому и целеустремлённому характеру, в основном так оно и было.
 На деле надо было признаться и в первую очередь себе, что в жизни  нередко  приходиться действовать  не в соответствии с собственными  привычками, а вопреки ним.
 Обладая развитым воображением, она  могла представить себя в роли восточной спутницы одарённого  супруга, обласканного и ухоженного её заботами. Например, развалившемся  в когда-то любимом ею кресле, под мягким светом торшера,  с разворотом недочитанной спортивной газеты в руках, оброненным и не подобранным с пола начатым ею томике французского романа.
 И будто бы из кухни, где истекая луковыми слезами, она готовила какое-то подобие салата, было видно развешенное в ванной содержимое стиральной машины, результат её недавних  неимоверных усилий.
 В какой-то момент ей показалось, что всё это происходит на самом деле и, что теперь, возвращаясь от Лидии Ивановны, отказавшись от любезной услуги её племянника проводить  врача, она увидит дома воочию картину, только что  нарисованную её воображением.
 Войдя домой, она с замиранием сердца нащупала на стене выключатель и, только включив свет, успокоилась, увидев свой дом в таком виде, каким его оставила.
Зазвонил телефон.
 - Роксаночка Арменаковна, - заверещал голос старшей сестры-хозяйки её отделения, - весь вечер звоню вам доложить, что у нас всё в порядке. Те, что  выписались днем, приходили прощаться и благодарить. Оставили подарки. Среди них одна соусница от Гжели. У вас такой, нету. Так, что я сразу  прибрала её подальше.
 Она ещё что-то говорила в телефонную трубку, но  Роксана Арменаковна уже её не слушала. Осмотревшись в квартире, и с удовлетворением отметив привычную  чистоту и порядок, наведённые  Настей в её отсутствие, быстро  раздевшись, она приняла бодрящий душ, запахнулась в халат и, прихлёбывая на ходу свежее приготовленный кофе, выключила ненужный, кроме торшера, свет, расселась поудобнее в кресле и потянулась к отложенному накануне  роману.
 Телефон звонил,  не переставая.
 Роксана Арменаковна догадывалась, что  мы не оставляем надежды заполучить её за ресторанный столик и не отвечала.
 Интересно, про какой там соусник от Гжели говорила ей сестричка из отделения, подумалось ей  с чисто женской непоследовательностью. Уж не тот ли авторский экземпляр, за которым она охотилась последнее время?


Москва, февраль 2015 г.