Параллельные

                ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ

     Анна-Луиза вернулась домой как раз в тот момент, когда на улицах зажглись фонари. Это была дама не первой молодости, жила совершенно одна и дома почти не бывала, вынужденно радуясь любой возможности задержаться на работе. «Никому не нужная старая дева» - с этой мыслью она засыпала, с этой же и просыпалась.
     Такую персону вряд ли заметишь в толпе, ее трудно увидеть, если даже она в одиночестве стоит возле абсолютно белой стены. Ну, а уж если она кому-то и попадалась на глаза, так через пять минут человек начинал испытывать такую неосознанную тоску, что торопился быстрее распрощаться и бежать, куда глаза глядят.
     Словом, Анна-Луиза была человеком, весь облик которого навевал нестерпимую скуку. Исключение составляло, пожалуй, лишь ее имя – оно всегда вызывало мимолетный интерес у случайных знакомых.
     Дело в том, что ее родители провели совместную жизнь в непрекращающемся противостоянии, и даже рождение дочери не сломило их упорства. Мать хотела назвать ее в честь бабушки Анной, Нюрой. Но вот отец зациклился на экзотической Луизе, причем исключительно из вредности, поскольку никаких Луиз никогда в его окружении не наблюдалось. Не иначе, как он позаимствовал это имя из одной-двух прочитанных им когда-то книг, названия которых давно стерлись из памяти, а вот пресловутая Луиза засела крепко. Супруги никак не хотели уступить друг другу, скандал продолжался и у стола регистрации новорожденных. Выведенная из себя многочасовыми криками работница ЗАГСа, предложила компромисс: записать оба имени. Вот так – через черточку. Испанистое сочетание неожиданно понравилось обоим родителям, и на свет появилась гражданка Анна-Луиза Николаевна Пупырева. Упорная в своей необразованности мать продолжала кликать ее Нюркой, но отец до самой своей смерти величал торжественно Анной-Луизой, вкладывая в произнесение имени назидательность, предназначенную для непокорной супруги.
     Понятно, что такая обстановка не способствовала душевному равновесию девочки. И даже теперь, много лет спустя после смерти родителей, Анна-Луиза продолжала ощущать себя двумя разными особами – деревенской дурочкой Нюркой и интеллигенткой Луизой, закончившей институт и умеющей красиво выразиться. Беда только в том, что дурочка вылезала всегда не вовремя и немало подпортила в профессиональной карьере Анны-Луизы, оставив несчастную рядовым библиотекарем в некоем техническом собрании книг при сельскохозяйственном институте.
     Что же было странного в том, что никто не знал, какие мысли бродили за узким лбом этого обыкновеннейшего по своей сути существа. Никто и не пытался рассмотреть нежную душу за нелепой фигурой и веснушчатым лицом, немного напоминающим в профиль истукана с острова Пасхи. Постепенно Луиза уходила все глубже и глубже внутрь, выпуская наружу запуганную и придурковатую Нюрку. Сама же Луиза появлялась теперь лишь во время просмотра бесконечных бразильских телесериалов, в одинокой тишине пустой квартиры. Когда серая библиотекарша облачалась в роскошный домашний халат, украшенный огромным количеством оборочек и бантиков, и в изящной позе присаживалась перед телевизором с тарелкой дежурных пельменей.
     Развалившись в любимом кресле, Анна-Луиза трепетно внимала истинам, льющимся с экрана, и томно покачивала ногой, обутой в розовую домашнюю туфельку. Если она и не была счастлива, то, во всяком случае, наслаждалась покоем и комфортом, что тоже немало. И этого у нее никто не смог бы отнять. Впрочем, никто и не пытался. До настоящего времени. Потому что именно в эту минуту раздался  шорох. Все еще пребывая под наркотическим действием мелодрамы, Анна-Луиза поначалу не обратила на это внимания. Но шорох повторился, явственно обозначив перед ее внутренним взором образ мыши. За бархатным диваном, предметом ее гордости, кто-то настойчиво скребся и шелестел. Первым побуждением одинокой дамы было завизжать, и взобраться с ногами на диван. Но, поскольку звуки раздавались именно из-под него, а визжать вроде бы было не для кого, Анна-Луиза решила, что швабра будет в этом случае более эффективной. Она стрелой метнулась в кухню за означенным оружием и принялась тыкать ручкой в мышиное гнездо, которое в ее воображении становилось все больше и больше. Работала увлеченно и даже вспотела – сивые пряди прилипли к мокрому лбу, но, увы, ни одна мышь не выбежала и даже не пискнула в ответ. Тяжело дыша, Анна-Луиза прекратила, наконец, столь неблагодарный труд и присела прямо на ковер. Тут в наступившей тишине раздался треск рвущихся обоев (новых обоев – лиловых в голубенький цветочек), потом еще какой-то гул, вдруг взорвался телевизор, осыпав комнату дождем ярких искр. Абсолютная тишина напугала хозяйку дома не меньше, чем взрыв. А надо сказать, что физического увечья Анна-Луиза боялась больше всего на свете, и теперь, чувствуя себя оглохшей, едва не лишилась от горя рассудка. Благо, что за окном бибикнул автомобиль. Вовремя бибикнул. Престарелая девица ощутила новый прилив сил и рванула на себя диван. Ее горестному взору явилась огромная дыра в стене, словно вырванная каким-то снарядом. Это была не просто дыра, но вход в какой-то черный-пречерный тоннель. Но не могло быть здесь никаких тоннелей, потому что сбоку и снизу жили соседи, и вообще это была девятиэтажка, напоминающая улей, а не человеческое жилье. Анну-Луизу дыра возмутила до крайности. Кляня соседей, которые по ее разумению и были виновниками трагедии, она, вся кипя от негодования, заглянула в провал. И лучше бы этого не делала. Две невидимые руки ухватили ее за уши и, потеряв равновесие, Анна-Луиза с ужасающим воплем полетела вниз.
     Ай-ай, извечная женская самонадеянность! Все-все, от самых хорошеньких и юных до самых уродливых и старых, сгорая от любопытства, готовы сунуть куда угодно свой нос, приговаривая: «Ну уж со мной-то ничего ужасного не случится, я ведь не такая как все. Я – особенная…». Есть и другие виды заклинаний, вроде: «мне все простится» или «мне и так весь мир должен». Варианты зависят от темперамента. Лозунгом Анны-Луизы, как мы говорили выше, был текст такого содержания: «Я никому не позволю нарушать мой покой, потому что это единственное, что у меня есть». Как будто кто-то спрашивает в таких случаях позволения. Вследствие этого неутомимая воительница за тишину и комфорт, летела теперь неизвестно куда вниз головой, неизящно раскинув ноги в розовых туфельках.
     Дабы избежать ненужных литературных ассоциаций, спешу добавить, что полет продолжался до обидного недолго и закончился благополучно. Анну-Луизу ласково приняла в свои объятия никелированная кровать с шишечками, поприветствовав звоном растянутых пружин. «Наверное, здесь живут алкоголики, - обреченно подумала страдалица, стараясь принять вертикальное положение. – Так я и знала». Еще бы, влететь таким образом к незнакомым людям в дом, по меньшей мере, неприлично, что бы ни представляли из себя эти незнакомые люди. Нельзя ронять себя ни в какой ситуации – это Анна-Луиза знала твердо. Можно сказать, что эта истина и составляла основной костяк ее существования. Она одернула халатик, поправила разметавшиеся пряди и только после этого обвела взглядом комнату.
     В комнате находились трое. Три дамы сидели за сучковатым, выкрашенным голубой масляной краской (какая гадость!) столом. И, подумать только, на окнах не было занавесок, а на полу – ковра! Что же касается лиц присутствующих… это были те еще лица. Сидевшая ближе к двери – серая каракатица с провалившимся беззубым ртом, не иначе как самая старшая и, наверное, мать этого семейства. Анна-Луиза воспринимала жизнь только в виде строгого порядка – если есть семейство, то обязательно должна быть мать. Только так! Другая, помоложе,  с мертвыми черными глазами на длинном лице, была похожа на монахиню. Ее остроконечную голову обвивал серо-голубой платок в цвет стола, а морщинистые руки безостановочно шевелили спицами. Третья же, наверняка, самая юная (ей никак нельзя было дать больше шестидесяти лет), имела сожженные химией волосы морковного цвета. Если бы Анна-Луиза обладала поэтическим даром, то она сказала бы «волосы, ломкие, как осенние листья». Но, поскольку никаких словотворческих талантов у нее не было, то она просто подумала: «Боже мой, можно ли так себя уродовать?». В правой руке молодайка держала блестящие маникюрные ножнички и рассеянно ими пощелкивала. Все три красавицы загадочно молчали. Молчала и Анна-Луиза, переводя свирепый взгляд с одного лица на другое. Она чувствовала, что сейчас ее просто разорвет от злости, но никак не могла решить, на кого же излить свое негодование.
     Первой проявилась вязальщица:
     - Это она? – Вопрос был обращен к беззубой.
     - Конечно она. Кто еще мог бы быть?
     - Хороша, ничего не скажешь.
     - Ну, дак, сколько присматривали.
     И обе с восхищением воззрились на Анну-Луизу.
     - А кожа-то, кожа – белая. И руки – одинаковые. Не то, что у этих.
     «Сумасшедшие» - сразу поняла Анна-Луиза. Еще бы, ей ли этого не понять. Разве она не рассматривала себя каждое утро в зеркале, бессознательно надеясь, что хоть немножечко похорошела за ночь под воздействием неведомых потусторонних сил. А эти трое нахваливали ее, словно какой-то посторонний объект, да еще и губами причмокивали от восхищения. Не иначе, как пытаются лестью снискать ее благоволение. А когда телевизор ломали – то о чем думали? А когда новые обои в цветочек изорвали в клочья?
     Она так прямо им и сказала:
    - Хватит ерунду молоть, тетки!  А лучше вы скажите, кто мне заплатит за сгоревший телевизор, испорченный ковер и развороченную стену? – Это в ней практичная Нюрка заговорила. А Луиза добавила: - Да еще немедленно попросите прощения за вторжение в частную квартиру без моего на тот счет согласия.
     - Вам все возместят, - ответила рыжая холодно. Ей, как видно, не понравилось восхищение, с каким ее родственницы говорили об этой незнакомке. Наверное, до Луизиного вторжения, она считалась здесь самой-самой раскрасавицей. А старуха продолжала ворковать:
     - И голосок-то какой зычный. Ну, прямо лебедица непорочная. Истинно  говорю, сдохнет он от неземной такой красоты.
     - Бросьте, бабуля. Хватит тут уже дифирамбы петь. На кой черт вам ее голос, если ей, все равно, молчать придется. Он-то, небось,  не говорит по-человечески.
     - Не груби, Клотильда, бабушке! Бабушка дольше жила, лучше знает, - заныла старуха.
     - Вы, маменька, не правы, - вмешалась вязальщица, - все мы живем достаточно долго, чтобы понять, что к чему.
     - И ты Ллхаса, грубая непочтительная дочь!
     - Ну, завелась.
     Обстановка накалялась. Старуха замахнулась на дочь, невесть откуда взявшимся веретеном. Клотильда, воспользовавшись моментом, щелкнула ножницами и перерезала нитку материного вязания. Громкие крики перешли в визг, но тут не выдержала Анна-Луиза:
     - Я вам тут что, вечно сидеть нанялась? А-ну, быстро решайте, что делать, и я домой пойду.
     Вопли мгновенно стихли. Ллхаса двумя пальчиками взяла обрезанную нитку:
     - Надо же, и кого это мы сейчас угробили? Клотильда, чего это ты без разрешения режешь все, что ни попадя? Вот иди теперь, догадывайся, кого ты, нерадивая, раньше времени на тот свет спровадила.
     - Раньше времени не бывает. Стало быть, кому-то срок пришел и загинаться пора, - парировала непочтительная Клотильда. – Сейчас скажу, кто это. – Она полистала амбарную книгу. – Вот. Ф.М.Сусел. Все в порядке. Суселу вечная память.
     - Что ж, так тому и быть, - подвела итог старуха, и обратилась к Анне-Луизе. – Меня, деточка, зовут бабушка Атропина. Сейчас ты нам небольшую службу сослужишь, а мы в долгу не останемся.
     - Ничего я служить вам не буду, а пойду домой. Но завтра же подам на вас в суд за порчу имущества и моральный ущерб. Как отсюда выйти?
     - А никак, - ласково ответила старуха. – Ты ж не у себя, а у нас. И выхода у тебя отсюда нет, пока мы тебя не отпустим.
     - Да кто вы такие, чтобы меня не пустить? – Взревела Анна-Луиза.
     - Ай, ну и голосок, - умилилась бабушка Атропина. – Нешто не знаешь, кто мы? Мы ж – параллельные.
     В голове Анны-Луизы натужно проскрипело: «Две параллельные прямые пересекаются в бесконечности…».
     - Совершенно верно, - кивнула в ответ на невысказанную мысль Ллхаса. – Вот помрешь, и отправишься в вечность, в бесконечность. А тут уже и мы ждем. Стало быть – пересеклись.
     - Это что же получается? – Возмутилась Анна-Луиза. – Я уже мертвая?
     - Зачем же, - успокоила бабушка Атропина. – Зачем же мертвая. Ты нам живая нужна, а мертвых у нас там целая толпа. Проку-то от них никакого. Одни претензии.
     Клотильда насмешливо глядела на них обеих, но не удержалась и вставила свои пять копеек:
     - Я думаю, что тебе стоит посмотреть свое будущее место жительства. С твоим характером ты только сюда и попадешь – здесь все безмужние и скандальные. Специальное такое отделение.
     - Отделение чего? – Не поняла Анна-Луиза.
     - Вы это адом называете. Рай мы не курируем, что там происходит, не ведаем. Наше дело срок жизни отмерить, отрезать. А распределением занимаются другие, они же и за остальными отделениями присматривают. А у нас – только безмужние и скандальные.
     - А если я замуж выйду?
     - Выйдешь, а как же…
     - Ты тут, Клотильдочка, предсказаниями не занимайся, - оборвала ее Ллхаса. – Ежели сейчас она все как надо сделает, так может и получит чего-нибудь в подарок. Что захочет – то и получит. Захочет мужа – вот ей муж. Главное, чтобы все прошло гладко, а за нами не заржавеет.
     - Вот и ладненько, - пропела бабушка Атропина и обернулась к помертвевшей Анне-Луизе. – Ты, деточка, платьишко-то скинь. Он на твои бантики безвкусные и смотреть не захочет. Сымай-сымай. Вот тебе для представительства.
     С этими словами она протянула Анне-Луизе одеяние прозрачное, сверкающее – словом, абсолютно бесстыдное. Тут все трое в шесть рук, содрали и халатик, и розовые туфельки, и импортные трусы, которые назвали странным словом «исподнее». Несчастная жертва успевала только ойкать, а чтобы ответить что-то грубое – так на это уже не доставало ее моральных сил. И, наконец, ее подвели к зеркалу.
     Среди мутных зеленоватых пятен, вконец изгадивших древнее, как вечность, стекло, Анна-Луиза с трудом разглядела нечто, облаченное в полупрозрачное облако, обсыпанное сверкающими звездами. Обнаружила, что волосы ее распущены, вымыты и завиты мелкими кудельками, словно у ангелочка (когда только успели?). Это было безобразно, но не лишено какого-то извращенного шарма.
     Бабушка Атропина взяла ее за руку и вывела в длинный коридор. По одну сторону коридора располагалось множество дверей, причем некоторые были открыты. Другую стену украшали только маленькие окошечки, пробитые под самым потолком. Коридор был настолько длинным, что было непонятно, чем он заканчивается – тупиком или поворотом в другую, такую же кишку. В самом конце маячил тонконогий столик, на котором горкой лежали какие-то блестящие предметы. Анна-Луиза почему-то решила, что это орудия пыток, и вся просто сжалась от страха, давая себе слово ни в чем не перечить этим ненормальным. «Только бы мне отсюда выбраться, - как заклинание твердила она, - уж тогда вы все попляшете». Она чувствовала себя голой беззащитной Нюркой, которую прямо в ночной рубашке в глухую предутреннюю пору отправили в темный коровник. Ей даже показалось, что так когда-то и было, что воспоминание о коровнике действительно существует в ее усталой голове. Хотя здравый смысл в лице Луизы подсказывал, что из города она никогда не выезжала и никаких коровников в глаза не видела.
     Любопытная Нюрка не выдержала и заглянула в щелку приоткрытой двери. И тут же с визгом отлетела прямо в объятия бабушки Атропины. Нам не стоит обвинять слабую женщину в подобной реакции, потому что зрелище, открывшееся ей,  оказалось бы пределом и для более крепких нервов. Анна-Луиза на минуточку лишилась дара речи, что случалось нечасто, поэтому все трудности описания этого эпизода я возьму на себя. А, если вас не устроит такая подмена, то обязуюсь написать под данным отрывком иезуитские слова – «Примечание автора».
     За дверью располагалась большая белая комната, уставленная кроватями. Вы представляете себе палату в очень плохой провинциальной больнице? Да-да, здесь присутствовали все атрибуты – и никелированные кровати с шишечками, и серые байковые одеяла, и колченогие тумбочки с выломанными дверцами, на которых виднелись, там и сям, граненые стаканы. Но, совсем не это привычное зрелище исторгло вопль из обширной груди Анны-Луизы, а, собственно, содержимое этих кроватей. На кроватях располагались такие красотки, каких никто из нас никогда не видывал. Возможно, что когда-то они и были женщинами, но теперь чья-то злая воля превратила их в кошмарных чудовищ. Взять хотя бы вот эту, ближайшую к двери: вместо рта – огромная черная дыра, а язык свешивается чуть не на полметра. Но она еще хороша, по сравнению с той, что ползет по полу, перебирая огромными ручищами, компенсирующими, как видно, отсутствие ног. А вот, глядите, у этой-то всего один глаз в середине лба, и тот в форме замочной скважины. Что там говорилось про «безмужних и скандальных»? Так вот это они и есть, наши милые дамы, наказанные за излишнюю болтливость, жадность, любопытство и многое другое. Гм… Однако, я, кажется, увлекся. (Прим.авт.)
     Тем временем, бабушка Атропина подвела нашу пленницу к деревянному табурету, выкрашенному той же серо-голубой масляной краской (надеюсь, что мои читатели разделят, в конце  концов, моё стойкое отвращение к этому цвету).
     - Стань-ка на табуретку, деточка, - пропела бабушка Атропина. – Становись-становись, не боись. Никто тебя не тронет. Вот я их, - и она погрозила корявым пальцем закрытой двери, расположенной как раз напротив табуреточного пьедестала. Анна-Луиза содрогнулась, догадываясь, кто находится за этой дверью, но на табуретку послушно взгромоздилась.
     - И что я должна делать? – спросила она дрожащим голосом.
     - А ничего. Ты себе стой и стой. А все само сделается, - бросила на ходу бабушка Атропина и торопливо засеменила восвояси.
     Анна-Луиза осталась стоять одна на табурете,  посреди нескончаемого коридора. Никто ее не охранял, никто не привязывал, но слезть она не могла, памятуя об опасности, затаившейся за дверями, и о столике, на котором посверкивали подозрительные орудия. Вот так страх дисциплинирует даже  самых неуправляемых и несносных.
     Стоять было скучно. И Анна-Луиза принялась придумывать, чтобы такое спросить за свои услуги с трех ненормальных.
     - Попрошу красоты и молодости, - решила Луиза, живо представив себя в облегающем красном платье на бретельках. В «соблазнительно облегающем красном платье», в том самом, о каком не раз читывала в своих любимых романах. Ее грудь «никогда не знавшая бюстгальтера», мощно выпирала над глубоким декольте, образуя два мягких полушария где-то в области шеи. (Анна-Луиза не знала меры). М-да-а… А еще у нее был плоский живот с двумя сексуальными косточками по низу, стройные длинные ноги… И, конечно же, она оказывалась голубоглазой блондинкой. Тут вдруг Луиза вспомнила, что блондинки рано стареют. Ну, хорошо, она оказывалась крашеной блондинкой. Разве это так сложно, подкрашивать регулярно корни волос, чтобы никто ни о чем не догадался?
     - Правильно, правильно, - поддакивала Нюрка, - это и попросим.
     - А еще попрошу денег, - продолжала мечтать Луиза. – И куплю виллу на берегу моря и большую красную машину.
     - Какого еще моря? – удивлялась Нюрка. – У нас же никакого моря и нет. Ты и море новое закажешь?
     - Мало ли в мире морей, - снисходительно отвечала Луиза. – Куда-нибудь подадимся.
     - И мужа попроси. Как женщине-то без мужа?
     - Мужа сама найду. По своему вкусу. А-то, мало ли, что эти предложить могут.
     - И то – верно, - соглашалась Нюрка, и тут же подсказывала. – А ума просить не будем. Сами умные.
     - Конечно. К чему просить то, что уже есть?
     В тот момент, когда Анна-Луиза подставляла для поцелуя свои пунцовые губы какому-то молодому проходимцу восточного типа,  в ее мечты грубо ворвалась реальность. Если, конечно, происходящее можно было назвать реальностью. Помеха была представлена в виде металлического скрежета, раздававшегося со стороны пресловутого столика. Значит, там был не тупик, а продолжение коридора. Скрежет, поначалу отдаленный, понемногу приближался. Это был равномерный шум, пресекаемый паузами, словно кто-то шел, скованный цепями, и эти самые цепи звенели в такт медленным шагам. Анна-Луиза затаилась на своем постаменте, не решаясь, однако, спуститься на пол. Она представила себе призрак в окровавленной одежде, за которым волочились цепи, с силой вырванные из стен подземелья, где он томился долгие годы. Душераздирающая картина, призванная исторгать слезы из глаз нежных дам, нисколько не успокаивала. Анна-Луиза ощутила такой ужас, что чуть не скончалась прямо на месте. Но тут из-за поворота появилась кожистая голова с двумя круглыми глазами, и версия призрака увяла.
     Анна-Луиза увидела большую пузатую ящерицу с синей чешуей. Разглядела два небольших рожка над глазами, мощные лапы с железными когтями и два полупрозрачных крыла, которые волочились по полу с бумажным шелестом.
     - А ведь это – дракон, - поняла вдруг образованная Луиза и тут же вообразила себя Андромедой, принесенной в жертву морскому чудищу. (Не очень-то я понимаю, как можно спутать морское чудовище  - с воздухоплавающим драконом.  Прим.авт.)
     - Свят-свят! – завопила Нюрка. – Зверь числом 666 на наши головы! Отце наш, иже…
     - Заткнись! – Цыкнула Луиза. – Кажется, рептилии не видят неподвижные объекты. – И она вытянулась в струнку и замерла.
     Дракон продолжал ползти в сторону Анны-Луизы, понуро глядя себе под ноги. Тот звук, который она приняла за звон цепей, на самом деле издавали его когти, соприкасаясь с каменными плитами пола. Теперь Анна-Луиза могла рассмотреть дракона во всех деталях, и было, что рассматривать. Чешуя, покрывавшая его неповоротливое тело, состояла из плотно пригнанных сапфиров и сверкала в свете ламп, как снежная дорога под луной. При виде такого богатства, Анна-Луиза и думать позабыла о своих страхах, и,  вся разрумянившись, любовалась игрой света на отшлифованных гранях.
      Он остановился шагах в десяти от табурета и поднял голову. Его близорукие глаза узрели небесное создание, превосходящее по красоте всех, до сих пор встреченных на его пути. Создание обладало белокурыми локонами, имело симметричные руки, и было закутано в необычайный наряд, напомнивший дракону об облаках и звездном небе. В круглых глазах его мелькнуло удивление, смешавшееся с немым восхищением, и он тихонько замычал, вложив в этот звук всю страсть своей души. Он мычал и мычал, покачивая плоской головой. И низкие звуки сливались постепенно в неповторимую мелодию любви.
     Анна-Луиза замерла, вся отдаваясь очарованию музыки. Она удивлялась необычности своих ощущений. Никогда-никогда в жизни ей не приходилось так осознавать свою ценность и неповторимость, свою красоту и изящество.
     - Вот оно, - твердила Анна-Луиза, - наконец-то…
     Дракон закончил пение, с минуту постоял неподвижно, затем раскланялся с галантностью. Помолчал еще немного. И вдруг взревел с такой страстью, что Анна-Луиза отшатнулась. Огненное облако вылетело из его пасти, и дракон, не выдержав накала, рухнул под тяжестью собственного чувства и издох...... 
     Тут же распахнулись все двери, и, населяющие эту адскую больницу колченогие красотки окружили неподвижное тело, еще пышущее жаром первобытного огня. Скрюченными пальцами они принялись отковыривать сапфировую чешую. Прикладывали камни к своим ушам, нанизывали их вокруг дряблых шей, и эти странные ожерелья не рассыпались, словно связанные  неведомым клеем.
     Не выдержав отвратительного зрелища, Анна-Луиза спрыгнула с табурета и кинулась бежать. И остановилась только тогда, когда влетела в комнату с голубым столом, за которым восседали бабушка Атропина, Ллхаса и Клотильда. Они не обратили на нее никакого внимания. Почтенные леди были заняты делом – посреди стола громоздились кучи сапфиров. Бабушка их пересчитывала, а остальные записывали результат в амбарные книги.
     - Стало быть, пять и пять, - бормотала Атропина.
     - Двадцать пять, - отвечала Клотильда.
     - Что ты такое понаписала, дочь моя? Пять и пять – это будет десять, а совсем не двадцать пять. В прошлом году и так был перерасход. А все потому, что ты там что-то насчитала, а мы и не проверили.
     - Что же я, по-твоему, считать не умею? – Заорала Клотильда. – Вот тебе за это, вот, вот!!! – И она в нескольких местах перерезала нить материного вязания, лежавшего на краю стола.
     - Это, черт знает что!!! – Взревела Ллхаса. – Она опять хулиганит. Мы тут – мучайся с бюджетом, а она – хулиганит! Кого пригробила, неполноценная?
     - Ничего особенного, - начала оправдываться Клотильда. – Вот. Всего-навсего дорожно-транспортное происшествие. Пять человек ушло. Только все не наши, так что имен перечислять не буду. Одни мужики пьяные. Вечная им память!
     Анна-Луиза, чтобы привлечь внимание, тихонько кашлянула. Бабушка Атропина встрепенулась:
     - А, это ты, - проворчала она. – Давай, скидавай казенное платье, не тобой за него плачено. Ллхаса, выдай ейное мирское,  и поощрение.
     Анне-Луизе что-то быстро сунули в руки, и вытолкнули в темную дыру, где ее тут же подхватил мощный воздушный поток и унес куда-то ввысь.
     Когда Анна-Луиза открыла глаза – она была уже в своей комнате. В одной руке она держала свой халатик, в который были завернуты розовые туфельки и «исподнее». В другой были зажаты три странных предмета. Маленькие, вырезанные из цветного плексигласа игрушки – малиновый ромб, желтый круг и третья, оранжевая, в форме человеческой ступни. Точнее, босого следа.
     Анна-Луиза тупо посмотрела на «поощрение». Оглядела комнату и увидела разбитый телевизор, сожженный ковер и дыру в обоях, оголившую серую цементную стену. Тоннель исчез.
     - Обманули, сволочи!!! – заголосила Анна-Луиза. – Жулики! Всем расскажу, какие вы жулики!!!
     Она швырнула «честно заработанное» в глубокий ящик письменного стола и заметалась по комнате. Подумать только, дать себя так обмануть! Ах, если бы она сообразила прихватить горсть этих чудесных сапфиров, разве это не было бы достойной наградой за все, что ей пришлось перенести? Как дотянуться до этих троих? Неужто умереть и только потом, там, отравить им существование? Анна-Луиза постучала кулаком по бетонной стене.
     - Откройте! Обманщики!! Хоть бы новые обои наклеили, паразиты!!!
     Пусть же она продолжает бушевать и взывать к справедливости. И не знает, что была вознаграждена истинно по-королевски. Три маленьких предмета, похороненных в ящике стола – то были порталы. С их помощью наша героиня могла бы получить и молодость, и красоту и богатство. Только и нужно было повертеть их в руках, рассмотреть,  как следует, да понять суть. Анна-Луиза и повертела их, и рассмотрела. Что же касается последнего…  а, именно, сути… Умница Луиза была слишком оскорблена, чтобы еще раздумывать над чем-то. Она поклялась никогда не прикасаться к этим предметам, и слово свое сдержала. Нюрка же, может быть,  и распознала бы что-то на своем бытовом уровне, но к письменному столу она обычно не приближалась – это была не ее территория.
     Так и будут валяться эти предметы в ящике письменного стола до тех пор, пока не попадут в другие руки. И этот другой, разгадав назначение каждой игрушки, будет ломать голову – каким образом такие вещи попадают в наш мир?

               

                ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ 2

     Посреди дороги тек ручей. Как он тут появился – непонятно. Может быть мать постирала белье, а воду выплеснула на дорогу? Но факт, ручей был, а при ближайшем рассмотрении оказалось, что в нем плавают симпатичные полупрозрачные создания с тысячами ножек и щупалец. Невиданные медузы Андрей наклонился, чтобы рассмотреть их, и услышал как одна из медуз позвала его по имени. Пытаясь вспомнить, откуда ему знаком этот голос, Андрей повернул голову. В носу засвербило и он чихнул. И проснулся. 
     Он обнаружил себя на сеновале, где заснул, предаваясь мечтам о славе и путешествиях. Андрей Игнатьевич – двадцати двухлетний бутуз с ясными глазами с детства отличался мечтательностью. И поэтому его можно было обнаружить спящим где угодно. Можно сказать, что основной срок жизни он проматывал во сне. А уж сны ему снились. Нам и не дано такое даже придумать. Словом он имел один, но великий талант – сновидение.
Знакомый голос впрочем, не исчез, не растворился в неге возвращения в явь. Он снова позвал его:
     - Андрейка! – и сквозь слипшиеся веки Андрей Игнатьич увидел бледное лицо матери. Губы ее шевелились, как давешние медузы в ручье. Но, кроме своего имени не проснувшееся сознание никак не могло понять, что же такое ему говорят. А говорили они о том, что наступил долгожданный поворот в судьбе нашего сновидца.
     Звук появился неожиданно, словно вдруг включили радио на полную громкость:
    - Померла!
     Андрей подскочил на сене и обалдело уставился на мать.
     - Кто?
    - Сестра моя, - продолжала Анна Петровна с завываниями. – Нюрка. Анна-Луиза Пупырева – преставилась сегодня.
      Андрей знал, что в городе существует некая бездетная двоюродная тетка матери. Но никогда ее не видел, а из разговоров вынес только то – что тетка им не ровня, потому что носит иностранное имя и работает в библиотеке. С именем Андрей мог бы согласиться, тем более, что первая часть у него была вполне семейная. Всех старших девочек в роду Пупыревых называли Аннами. Но вот понятие – библиотека, было ему неясно. Если бы тетка работала в кино, тут бы Андрей и все понял. А к чему охранять пыльное собрание никому не нужных книг? Ведь не найдется ни одного желающего воспользоваться этим хранилищем. И поэтому он представлял себе таинственную тетку – серой крысой, сидящей за стопками пыльной бумаги. Одинокой крысой, которой даже не с кем перекинуться словом. Он никогда ее не видел, и сомневался, что мать знала ее лично. Но он знал и другое, что Анна Петровна всю свою сознательную жизнь завидовала этой таинственной сродственнице, и завистью своей создала некое постоянное, почти материальное присутствие ее в доме.  Поэтому, глядя сейчас в покрасневние глаза Анны Ивановны, Аедрей никак не мог понять – переживает она с горя или с радости от устранения соперницы – вечного бельма на глазу.
     - В одночасьи померла, - деловито сообщила мать. И вдруг заголосила:
Кровиночка наша, одни мы теперь на свете, Андрейка, нету больше Пупыревых!
Андрей с отвращением покосился на искаженное лицо, черты которого, казалось спорили между собой – смеяться или плакать.  Мать была некрасива. Больше того, она была неприятна и неопрятна. Ни один мужчина не взглянул на нее с интересом. Хотя нет, один все-таки взглянул, в результате чего и появился Андрей Игнатьич. Но похоже, что взглянул он единожды, поэтому Андрей с гордостью носил дедово отчество и пытливо всматривался в лица пятидесятилетних мужиков. Нет, отца он не осуждал и в глубине души испытывал мужскую солидарность.
     - Детей у нее не было и родственников никаких, кроме нас, - прорвался сквозь мысли материн голос. –  Поезжай, Андрейка, в город. Хоронить надо.
     Андрей поморщился:
    - А сама?
     - А хозяйство? – в тон ему ответила мать. – Ты ж курицу накормить не умеешь.
     Андрей вздохнул.
    - Не тявкай, - строго сказала Анна Ивановна. -  Остановишься в ее квартире. Ключи у соседки. – И она потрясла зажатой в руке телеграммой. – Квартира-то теперь ничья…
И еще… - мать вдруг перешла на шепот и низко наклонилась к уху Андрея, - Ты уж там поубивайся у гроба-то. Слезы лей, кричи: мол на кого ты нас покинула…. По-людски надо все сделать, андел.
     Великовозрастный ангел хмыкнул и покорно пошел собираться.
    Уже в поезде он вновь пересмотрел свое положение, и оно ему вдруг понравилось. История напоминала какой-то фильм. Помирает таинственная тетка и молодой, полный сил племянник спешит на похороны. На какое-то время  Андрей даже перестал воображать себя героем неких фантазийных фильмов, что наводнили телевидение, рука его больше не сжимала воображаемый меч, а все мысли устремились к городской квартире и наследству тетушки. «Не разграбили бы без меня», - озабоченно подумал он, засыпая под мерный стук колес.
    Анна-Луиза Николаевна Пупырева и вправду почила в бозе. Врачи поставили диагноз – инфаркт. Но, умерла она от разочарования..  После ее незабываемого путешествия и роковой любви к синему дракону, она вынуждена была вернуться к разбитому корыту в виде сгоревшего телевизора и попорченных обоев в цветочек. Время шло, но параллельные не засылали мастеров, чтобы исправить свою оплошность, и в конце концов, Анна-Луиза разочаровалась в жизни и тихо скончалась, поминая подлость параллельного мира. От нее остались лишь – телевизор, компьютер и розовые тапочки.
     Вглядываясь в синюшное и холодное лицо, лежащей в гробу незнакомой женщины, Андрей не испытывал никаких чувств. Хотя в этом лице просматривались черты родового очарования семьи Пупыревых. То же плоское лицо, что и у матери, те же бесцветные волосы. Он рассматривал   восковые ручки, такие маленькие и ненастоящие с бледно-розовыми лакированными ноготками. Анна-Луиза и в смерти следовала своей страсти подбавлять во все каплю розового.
     Пока племянник бездумно стоял над гробом, в комнате появились какие-то женщины. Они шепотом переговаривались,  и сочувственно поглядывали на Андрея.. И тут вдруг где-то в голове прозвучал материн голос: «Поубивайся!». Андрей вздрогнул, покосился на присутствующих, и, не умея выжать не слезинки, вдруг запричитал высоким бабьим голосом;
     - Ой, и на кого же ты нас покинула!!! Тетечка ты моя родная!!!
     «Тетечка», ясное дело, не ответила. Зато присутствующие (подруги? сослуживицы?) вдруг оживились и скорбными голосами начали выражать соболезнование. .Андрей всем и каждому принялся рассказывать о своей любви к почившей тетке, и о том, что она его вынянчила и выкормила  И сам так поверил в это, что  рыдал почти настоящими слезами, смахивая их с кончика носа. Заржавевшее колесо сдвинулось с места. Теперь можно было сказать, что похороны удались. Удались и поминки, которые Андрей устроил в кафе-мороженое на собственные деньги. Удалось и последующее возлияние по поводу утраты уже в квартире тетки, где умиленный своей грустью Андрей продолжал пить прямо из горла, стесняясь воспользоваться стопками из буфета. Он вообще был не в меру застенчив.
     Наутро, Андрей Игнатич обнаружил себя  лежащим в одежде и ботинках на элегантном импортном покрывале, которое прикрывало пышную девичью постель Анна-Луизы. Голова его тонула в пуховой подушке, отделанной кружевами. Он приподнялся и туманным взором оглядел незнакомую комнату.
     Обстановка была изящной, и немного кокетливой. Хотя, глядя на портрет Анны-Луизы, висящий в правом красном углу, нельзя было и подумать, чтобы такая серая особа могла иметь нежную душу. Андрей поднялся и по-хозяйски прошелся по комнате. Заглянул в шкаф. Серые юбки и белые блузки. И еще несколько розовых халатов с рюшечками. Тетечка не отличалась разнообразием вкуса. Серый и розовый, и только так. Сочетание этих цветов, почему-то напомнило Андрею кальмара, которого он однажды видел по телевизору. Тут он вспомнил о телевизоре. Агрегат и вправду находился в комнате, но с разбитым экраном. Андрей посетовал на отсутствие единственного источника информации, но тут заметил компьютер. О существовании компьютером он, конечно, знал, но никогда ими не пользовался. Поэтому он с опаской приблизился к столу и принялся разглядывать непонятную коробку. А на коробке была кнопка. Что ж, если есть кнопка – ее следует нажать, ведь так? Послышалось гудение, потрескивание и еще какие-то незнакомые звуки, и экран осветился.
     Яркая сексуальная особа сидела в кресле в красном платье, которое и платьем-то нельзя было назвать, и смотрела на Андрея туманным коровьим взглядом.
     - Ух, ты… - прошептал Андрей и потянулся к такому прекрасному лицу с полуоткрытым ртом. И тут вдруг заметил, что прямо на лбу девицы, кощунственно и оскорбительно желтеет какой-то квадратик. При более тщательном изучении экрана, Андрей заметил еще множество таких разных квадратиков по всему полю, а особенно в левой его части. Но как всем этим пользоваться, Андрей естественно не знал. Он бестолково поводил глазами по округлостям дамы в красном и тут увидел, что монитор стоит на письменном столе, а у стола есть два ящика. В одном из них торчал ключ. Деньги! Удержаться было невозможно, пальцы сами потянулись к ящику.
     Но денег в ящике не оказалось, лишь стопка оплаченных счетов, скрепленных стальной скрепкой. Ну и всякие женские мелочи, от пластмассовой расчески до тощей брошюры «Как сохранить стройную фигуру». Андрей копнул глубже и нащупал что-то маленькое, гладенькое и странной конфигурации. Он ухватил эту мелочь и вытащил на свет. В его руках оказался желтый кружок, сделанный будто бы из прозрачной пластмассы. Андрей повертел его в пальцах, посмотрел на свет – естественная реакция. А потом взглянул через него и на красотку в красном. При этом он как-то неловко поставил локоть на какую-то штучку на проводе, и что-то в ней хрустнуло. Наверное, случилось непоправимое, потому что красотка исчезла, а появился какой-то глупый документ. Андрей засуетился, затряс этой самой штучкой,  и тогда вообще все исчезло, но зато появилась голова, как в телевизоре. И голова смотрела него так насмешливо, ехидно, что Андрей даже обиделся.
     - Тебе чего,- спросил он шепотом.
     Голова принадлежала седенькому старичку лет восьмидесяти.  Он сморщился, словно собирался чихнуть и произнес тусклым голосом:
     - Андрей Игнааатьииич….
     Подозрительный старик знал его имя. Но  Андрея не так-то легко было напугать. Он слышал рассуждения об искусственном интеллекте и поэтому сразу понял, что это происки высоких технологий.
     - Андрей Игнатьич, - с укором произнесла голова, - а поздороваться?
    -Здрасти, - ответил Андрей, и добавил, - я что дурак, разговаривать с железякой?
     - Не с железякой, - возмутился старик. – Ты портал нашел? Нашел.
     - Какой портал? Я даже слова такого не знаю. – изумился наш герой. – Квартал знаю. А никаких порталов я не видел сроду.
      - Ты что в руках держишь, олух?
     Андрей посмотрел на свои руки и опять увидел желтый кружок.
     - Дурь какую-то держу. Теткину.
     Старик видимо решил не продолжать бесполезный разговор, поэтому перешел сразу к делу. Ведь не просто же так он появился.
     - Мы тебя выбрали, - сказал он. – Ты нам должен помочь по делу о розовом нефрите. Можешь не отказываться. Не утруждайся. Все равно тебе придется нам помогать. Объяснять про портал не буду - бесполезно.
     Андрей напрягся. Он точно был уверен, что старик его оскорбил, но не мог понять чем. Когда его желали назвать идиотом, то обычно так и называли. Но здесь было что-то другое, не менее обидное, но непонятное.
     Дедок, ничего не замечая, продолжал:
     - Разговоры с тобой разговаривать я вообще не должен. Поэтому, нечего тут на меня пялиться, дело делать надо.
     При слове дело изображение немного помутнело и расплылось. А через секунду, Андрея крепко схватили за уши и втащили в монитор. И он полетел вниз, болтая руками и ногами, как тряпичная кукла.
     Вот тут бы и начать описывать панику. Но не таков был наш герой. Он был – сновидец! А это значит, что любые необъяснимые явления принимал за сон. Во сне всякое бывает, и падал не раз и прыгал тоже.
     Поэтому, упав на пружинную кровать с шишечками, осознал, что спит в родном доме, где стояла точно такая кровать. Он уже хотел перевернуться на другой бок и сменить сновидение, как тут вдруг услышал незнакомый голос:
     - Мужчина….
     Андрей приподнялся и сел на кровати. В пустой комнате за выкрашенным голубовато серой краской столом, сидели четверо. Три женщины и один мужчина.  Одна  вязала, а две других – древняя старуха и дама помоложе оценивающе рассматривали Андрея. Голос принадлежал той, что помоложе, Она даже еще не успела закрыть рот. Ну а мужчиной оказался давешний компьютерный дед.
     - Мое почтение, всей честной компании, - вежливо сказал Андрей, - кто такие будет?
     - А разве тебе тетенька про нас не рассказывала? – прошамкала старуха. – Я вот – бабушка Атропина. А эти, - она непочтительно мотнула головой в сторону собравшихся, - Клотильда и Ллхаса. Да еще вот профессор Мимаки, бывший японец.
     Андрей выслушал эту тираду и ничего не понял. «Сон» - решил он и попытался проснуться, но ничего не получилось. А старуха продолжала:
     - Параллельные мы, миленькие. Миру вашему параллельные и есть.
     - Бабушка сразу с миров начинает, - сказала та, кого назвали Клотильдой. – А попроще надо бы.
     Она покрутила ножничками и вдруг отхватила ими нить от клубка, чем вызвала свару и крики:
     - Клотильда, прекрати резать,- заорала та, которая вязала что-то серо-голубое. – Кого угробила, злыдня? Говори немедленно!!!
     Клотильда раскрыла огромную амбарную книгу и раздельно прочитала:
     - Крысюк Елена Дмитриевна… Ну знаете, жить с такой фамилией. Считайте что,  я ее избавила от страданий.
      И Клотильда неприятно улыбнулась, тряхнув морковными волосами. Лхаса выкатила свои мертвые глаза и обеими руками вцепилась в серо-голубой платок, покрывающий ее остроконечную голову. Андрей испугался, что сейчас раздастся крик, достойный иерихонских труб. Но, ничего не произошло. Дама  хмуро взглянула на  Андрея и рот захлопнула. И, о ужас, подмигнула ему своим черным провалившимся глазом.
    От себя добавлю, что три параллельные в этот раз вели себя, на редкость достойно, еще бы, мужчина пожаловал в их женский ад. А это бывало редко, вернее и вовсе не бывало.
Андрей увидел, что все трое замерли, словно сидя по стойке смирно и сделали губы бантиком.
     - Бабки, – спросил он, так ничего и не понимая, - вы чувайки? Колдовки?
     - Мы – параллельные, - отчеканила бабушка Атропина, - а ты – дурак.
     - А зачем дурака притащили, - возмутился бывший японец Мимаки. – А ну как не справится?
     - А что, был выбор? - вопросом на вопрос ответила Ллхаса. – Сам же ты и притащил. Что было, то и притащил. Ты бы и сам мог, конечно,  все сделать. Что ж сам-то не взялся? А коли, уж нашел кого, кто согласен нырять в холодную воду, так и молчи. А не нравится, так забирай.  Нам он не нужен, здесь женщины. Забирай и проваливай. В следующий раз, ищи поумнее.

- Нырять в холодную воду мне не по возрасту, - важно ответил Мимаки. – Да и с какой стати….

     - Задание-то сначала изложи, - намекнула  Клотильда. – Как потом его разыскивать станешь. Отсюда выход есть только один. И для одного.
     Мимаки вздохнул и приготовился к длинному рассказу.
     - Я бывший японец, - начал он. – Теперь вот служу при Адах инспектором. На днях ко мне обратились эти три женщины.
     - При чем служите? - Невежливо прервал его Андрей.
     - При Адах, - с досадой повторил бывший японец. – Что такое ад – знаешь? Так вот, их много и все они узкоспециализированы. Этот вот, специализируется на мелких женских слабостях. Сплетни там, любопытство. Здесь все…
     - Безмужние и скандальные, - встряла Клотильда.
     - Три женщины, - с плохо сдерживаемым раздражением продолжал Мимаки. – Они вышли на меня во время ежегодной санитарной  инспекции. А у них тут полный развал – постели грязные,  поднадзорные неумытые, бюджет сфальсифицирован, а…
    - Да вот я тебя сейчас!!! – завопила Клотильда и воткнула ножницы в бок японца. – Доносчик! Фискал!!!
     - А я что, а я ничего, - сказали же по порядку, по порядку и говорю, - начал оправдываться Мимаки. – Так вот, эти три женщины, в связи с бюджетом, намекнули мне, что…
     - Это никогда не кончится, - возмутилась Лхаса. – Бабушка – поясни сама.
     - Значит так, - начала с расстановкой бабушка Атропина. – Бюджет наш зависит от наличия пупуляции синих драконов. Но вот таких красавиц-лебедиц как тетушка твоя – не напасешьси. (Синие драконы имеют чешую, покрытую сапфирами. Очень влюбчивы. От приступа любви обычно сдыхают, чем облегчают сбор сапфиров с тела. Прим. авт) Найди, потом воспитай… и решила я своих девочек омолодить, ну и себя, старую… А у ентого – рецептик есть. – Она повела подбородком в сторону Мимаки. -  А добыть инхриденты можешь только ты, Андрей Игнатьич. Вот мы тебя и зазвали…  Сделаешь дело – за нами не заржавеет. Мы всегда сполна платим.
     Из всей тирады Андрей понял только то, что его просят сделать какую-то работу. Вроде говорили, что нырнуть надо куда-то.  Но нырять – это не работа, а развлечение. А вот работа…. Огород, что ли вскопать? Работать он не любил, но за деньги попробовать стоило. Хотя и странные были эти работодатели.
     - Вы мне денег дайте, - так прямо и сказал он. – Мне теткину квартиру ремонтировать надо.
     - Внимательный, как о теткином добре заботится, - словно про себя произнесла Ллхаса, -Ииии… деньги… Получишь для себя самое дорогое. А мы знаем, что для тебя дорого, - кокетливо добавила она и погрозила пальчиком с заскорузлым ногтем.
      Андрей вдруг застеснялся и потупил глаза. Ему показалось, что эта страшная женщина и вправду знает про все его желания и секреты. И поторопился ответить:
     - Сделаю я вашу работу.
     - А мы и не сумлеваемся, - деловито сказала бабушка Атропина. – Куда денесси – сделашь. – И обращаясь к остальным, добавила,  Клотильда, зачитай
     Клотильда порылась по карманам и извлекла мятый тетрадный листок в клетку. Приблизила к глазам, она была близорука ,и торжественным голосом прочла:
     «Старуха протянула свою черепашью лапу, подцепила мази на кончик пальца и поднесла ее ко рту. Через мгновение ее старая кожа сморщилась и опала, и глазам изумленного Тхэн-Шена явилась девушка неописуемой красоты. «Я – Юэ-Лян», сказала она. Ты вернул мне вечную молодость».
     Две другие старухи согласно кивали в такт каждому ее слову, будто ставили штамп со словом «Утверждаю». Потом посмотрели на Андрея с каким-то скрытым торжеством , и бабушка Атропина продолжила речь:
     - Енто лекарство нам и принесешь. Одно скажу – главный инхридент – измельченный камень нефрит. Причем – розовый.
     - Редкость, - кивнула Лхаса. – Порошок розового нефрита.
     - А я вам скажу – пора, - кивнула Атропина в сторону Андрея. – Сымай все до исподнего  Облачите его.
     Клотильда взвизгнула и радостно всплеснула руками:
     - До исподнего! До исподнего!
     Пока Андрей пытался вникнуть в суть приказа, шесть рук схватили его, содрали всю одежду, оставив из стыдливости лишь сатиновые трусы до колен. А потом еще что-то долго мудрили, рядили, да кисточками расписывали, и в, конце концов, подвели к большому зеркалу, где сквозь древнее как вечность стекло, Андрей разглядел что-то уж и вправду неописуемое. Мужик – не мужик, баба – не баба. Лицо белое, глаза подведены, балахон или халат надет шелковый. Чучело, одним словом.
     - Китаец, - похвалила работу Атропина, - чистый китаец, вылитый.
     - Инструкцию получишь на месте, - сказал Мимаки.- В Китае.
    - Но, я… - Андрей хотел сказать, что не знает языка и вообще в Китай не хочет. Но, было уже поздно. Некая сила завертела его, закрутила. И с силой швырнула на что-то жесткое.
     Андрей поднялся, отряхнул от пыли шелковые полы одеяния и огляделся. Все вокруг были истинно китайским. И дома, и дорога, и люди. А прямо перед собой он увидел китайскую лавку, на которой китайскими иероглифами было написано: «Вам сюда, Андрей Игнатьич.». Подивившись, что умеет читать по-китайски, Андрей решил проверить и знание разговорного языка. Поэтому он остановил, пробегавшего мимо мальчишку и спросил:
     - Это какой город?
    - Ланьчжоу, - мальчишка бросил на Андрея быстрый взгляд, и так и покатился со смеху.
     «Вот я где, оказывается, - подумал Андрей, и тут же удивился. – «Но откуда я могу это знать?»
     Надпись на лавочке манила. И  ощутив вдруг тяжелую тоску, чувство доселе незнакомое, Андрей раздвинул бамбуковую занавеску и вошел внутрь.

Раздался звон колокольчиков, подвешенных над дверью. Но на их звон никто не появился. В лавке стояла темень и дымная вонь каких-то ароматических средств.

- Есть кто живой? – Прокричал Андрей. – Андрей Игнатьич пришли!

В глубине лавки застучали бамбуковые струи,  и из-за занавески появилась девушка. Хотя одета она была по-современному в джинсы и футболку, но весь вид ее напоминал о древних временах. Что-то такое необычное было в горделивой посадке ее головы. И спокойный ее взгляд из-под полуопущенных век,  и изящные движения рук – напоминали красавицу времен императорских династий.

- Здравствуйте, Андрей Игнатьевич, - произнесла она мелодичным голосом, слегка наклонив голову, что могло означать и  поклон и утверждение. – Меня зовут Юэ-Лян. Я ждала вас. Очень долго я ждала вас.

Она вдруг заметила, что одет Андрей явно не по времени. Давно уже никто не носил в Китае национальную одежду. Ее можно было увидеть лишь в музее. Легкая улыбка тронула ее пунцовые губы:

Но, прежде, чем мы приступим к делу, - сказала она, - вам не мешало бы переодеться.

Юэ-Лян провела Андрея в заднюю комнату и выдала шорты по колено цвета хаки и синюю футболку с иероглифом на груди. Когда, через какое-то время, он вышел в лавку, она удовлетворенно кивнула и предложила присесть. Дверь на улицу уже была заперта, чтобы никто из покупателей не смог помешать важному разговору.

- Вы ведь пришли за порошком розового нефрита? – спросила она. – Да, он у меня есть. Есть и рецепт вечной молодости, составленный моим отцом. А он был лекарем императора. Но я не дам вам его тотчас же. Услуга за услугу.

Андрей весь подобрался. И эта тоже с заданиями.  Все его лень в возмущении колыхнулась в душе. Но делать было нечего.

- Мы жили в Нанкине. Отец был лекарем императора Чжу Чанфан династии Мин. Мое детство прошло в императорском дворце, потому что волею судьбы и отец и его семья были приближены к императору. Там же в 15 лет меня выдали замуж за высокого сановника, и  я родила сына. Я назвала его Тхен-Шэн, что означало – повернувшийся лицом к богу. Казалось, что жизнь моя протечет счастливо. Сыну же сулили блестящее будущее. А пока, он играл с наследниками императора и совсем не думал о своем будущем. Чем еще заниматься в семь лет?

Но беда приходит неожиданно. Мой отец впал в немилость. Более того, его назвали виновным в гибели наследника. Это были очень жестокие времена – отца и всю его семью приговорили к смерти. Но друг предупредил нас ночью о готовившейся расправе, и мы успели сбежать. Перед бегством отец дал мне последнюю порцию порошка бессмертия, приготовленную для императора.  Но лекарства не хватило ни ему самому, ни моему сыну. Возможно, что отец посчитал себя слишком старым, а сына еще маленьким. Словом, из нас троих, только я одна оказалась бессмертной. Конечно, бессмертные тоже подвержены старению,  и для  продления молодости лекарство нужно принимать хотя бы раз в семьдесят лет.

Преследователи гнали нас до самой границы  Китая. Там, где высоко-высоко сияет небесное озеро  Тянь чи.  Он сделал  большую нефритовую капсулу, в которую поместил меня и Тхен-Шэна. А капсулу погрузил на дно озера. Враги туда бы ни за что не добрались, потому что по слухам в озере жил дракон, который не хотел, чтобы люди видели его жилище.

Не знаю, сколько времени провели мы в подводной тюрьме. Но сын мой умер, а я чудом смогла выйти на волю. Отца своего я больше не видела никогда. Наверное, его настигла месть императора. Все, что у меня оставалось, это рецепт лекарства вечной молодости.

Вы, Андрей Игнатьевич, - она снова слегка поклонилась, - должны добыть кости моего сына, чтобы я могла предать их огню и освободить его душу. За  это вы и получите драгоценный нефрит и рецепт.

Не успел Андрей произнести и слова, как очутился на плоскогорье Чанбайшань прямо на берегу озера Тянь чи. Как видно, никто и не пытался спрашивать его согласия, но зато разговор с Юэ-Лян подслушали. Скорее всего,  это был бывший японец Мимаки. Японцы они ведь сплошь изобретатели подслушивающих устройств. В руке  Андрея была зажата карта озера с помеченным крестиком местом нахождения капсулы. И на этом самом месте он и приземлился. Точнее приземлился он на берег, а капсула лежала под водой. Параллельные облегчили ему задачу.  Могли бы и сами все сделать, с такими-то талантами.

Пощупав по привычке воду большим пальцем ноги, Андрей поежился, заткнул пальцами уши, закрыл глаза и сиганул  в воду. Вода в озере была прозрачная и холодная.  Задание оказалось плевым даже для первоклассника. На выступе крутого берега, примерно  на глубине трех метров покоилась капсула зеленого нефрита в два человеческих роста длинной и,  в пять обхватов шириной.  Сверху была прорезана довольно большая дверца.

Пока Андрей рассматривал фронт работ,  вокруг него сновали любопытные рыбы. Одна все норовила приблизиться к его лицу и ухватить за нос. Он отмахивался от нее как от осы. Уж очень неприятным был взгляд у этой желтой рыбы с оранжевыми  плавниками. Кого-то она сильно напоминала. Андрей мог поклясться, что видел ее раньше. Но никак не мог вспомнить.

С дверцей пришлось немного повозиться. Андрей острым краем раковины расчистил зазор и повернул ручку. Да-да обычную ручку как на  любой современной двери. Только ручка эта из почерневшего серебра была в форме дракона.

Несколько раз пришлось нырять Андрею в озеро, пока он перенес на берег все косточки от детского скелета. И каждый раз желтомордая рыба подплывала, чтобы внимательно посмотреть ему в глаза. В какую-то минуту ему даже показалось, что он видит лицо старухи Атропины, но он списал это на нехватку кислорода и поспешил вынырнуть, чтобы сделать глоток воздуха. Надо сказать, что все на этом плоскогорье было странным. Не совсем правильным. И небо – слишком синее, и вода слишком прозрачная, точно ее только что набрали из водопровода. И капсула играла зелеными боками так, словно не пролежала на дне триста лет. Если бы Андрей знал умные слова, то непременно назвал бы этот участок земли «утрированным». Вернее, это слово так и вертелось у него на языке, но, поскольку, он не знал точного его значения, то решил и не произносить вслух. Вдруг кто-то услышит, да и начнет высмеивать. Его преследовало ощущение постоянной слежки. Он даже постеснялся снять свои сатиновые трусы, чтобы выжать из них воду. Так сверху и натянул шорты, которые тут же намокли и пошли темными пятнами.

Дело было сделано. Андрей аккуратно завернул кости в футболку и присел на камень, чтобы отдышаться. Но не тут-то было. Снова холодный вихрь производства японца Мимаки подхватил его и доставил  в Ланьчжоу прямо в лавку. От таких перемещений Андрей совсем обессилел, и как был,  в мокрых шортах,  опустился на циновку.

Юэ-Лян выбежала из-за прилавка, ухватила сверток и залилась горючими слезами. Андрей, голый по пояс в мокрых шортах чувствовал себя очень неуютно. Вода озера Тянь чи стекала с его волос и заливала глаза. На циновке образовалось темное пятно, а у него все не было сил подняться. Сейчас бы выпить горячего чаю. Но, хозяйка, как видно, не намерена ничем его угощать. Рыдает себе, а рабочий человек пусть тут загибается.

Как видно,  прочитав его мысли, Юэ-Лян метнулась в заднюю комнату и тут же появилась, неся на вытянутых руках небольшую лаковую шкатулку.

- Это порошок розового нефрита, - сказала она. – Его нужно смешать с желтком первого яйца снесенного рыжей курицей. А потом, мазь втереть в десны.

Только Андрей хотел поблагодарить красавицу, и, возможно, даже поцеловать ее от избытка чувств, как оказался в давешней ободранной комнате. Где вместо Юэ-Лян его ожидали три каракатицы и Мимаки собственной персоной.

- Поздравляю, Андрей Игнатьич, - важно произнес Мимаки, - вы выполнили свое задание с блеском. Кто бы из нас еще стал нырять в холодную воду? Брррр!

Широкое желтоватое лицо бывшего японца сияло, словно смазанное маслом. Он взял шкатулку из рук Андрея и горделиво поднял ее над головой, как будто бы это он мерз в воде горного озера, собирая кости никому неведомого ребенка.

Клотильда выхватила шкатулку из рук японца и, прижав ее к груди, закружилась по комнате.

- Полно-полно, - уговаривала ее Лхаса, - рассыплешь.

- Я буду красавицей, - пела она. – Я замуж выйду.

- Тетушка этого, уж, на что была красоткой, а и то не вышла, - пробурчала Ллхаса. – Не берут нынче девиц замуж. Да и за кого здесь выходить?

Бабушка Атропина, между тем, бочком приблизилась к Андрею и вдруг завопила скрипучим голосом:

- Ты куда инвентарь  подевал, идол? Халат шелковый, сапожки сафьяновые…. Где все?! Подотчетная одежа-то! Казенная! Вычту! Все вычту из премиальных. Ишь, повадились воровством промышлять.

Андрей перепугался и забормотал что-то невразумительное. Глаза его перебегали с одного лица на другое в поисках сочувствия или поддержки, но на него никто не обращал внимания. Японец и Лхаса о чем-то тихо говорили, сдвинув головы. Клотильда сосредоточенно рассматривала себя в зеркале. Подтягивала щеки руками, щурила призывно глаза и что-то тихо напевала, как напевают матери, укладывая спать любимых чад. Наверное, она уже видела себя вечно молодой матерью семейства.

- Вы мне лучше гонорар выплатите, - умирающим голосом сказал Андрей. – Я тоже не за просто так ….  морозил. Мне еще тоже может жениться придется.

- Из гонорара и вычту, - грозно сказала Атропина. – На чем мы там порешили? Ты нам – нефрит, мы тебе самое дорогое в твоей жизни. Да, вот так и написано – «самое дорогое». Ну, что у тебя там самое дорогое мы знаем, сами слышали,  как ты про это говорил. Она вытащила огромные деревянные счеты и принялась клацать костяшками, что-то бормоча.

Андрей прикидывал сколько денег сейчас отвалят ему эти тетки. Ясное дело, что разговор шел о деньгах, ведь он им так прямо и сказал: мол,  ремонт делать надо. То да се. Квартира в городе, да куча денег на счету. Вот оно – самое дорогое. А там, глядишь, и невеста найдется. Заживет Андрейка как человек.

- Вот и все, яхонтовый, -  елейно сказала Атропина. – Расчет окончен. Можешь убираться к себе. У нас тут и без тебя сейчас хлопот полно будет. Кардероп сменить придется и мне, и девочкам. Опять же исподнее соблазнительное достать нужно. Не до тебя, голубь. Иди, ступай…

Андрея завертело закружило…. Как во сне услышал он удаляющийся голос Клотильды:

- А скажи мне, Мимаки, как бывший мужчина….

А потом все почернело и пропало. Раздался скрежет и Андрей,  пролетев сквозь разбитый монитор компьютера, точнехонько уселся на тот самый стул, с которого его и похитили.

С минуту он молча сидел так, удивленно прислушиваясь к звону трамваев за окном. Потом ему вдруг показалось, что в комнате кто-то есть, и этот кто-то злобным взглядом сверлит его затылок. Андрей обернулся и с ужасом увидел посреди комнаты свою тетку Анну-Луизу. Она стояла,  уперев руки в боки, а глаза ее метали молнии. Тетка была совершенно лысой (вредная Атропина удержала волосы «с гонорара»).

-Ттттт…., - в ужасе только и смог прошептать Андрей, – Тттттеееее…..

- Что еще за «ттттт», - грозно спросила Анна-Луиза, - ты кто такой?

Тут она увидела разбитый монитор и взревела:

- Аааа!!!! Теперь компьютер сломали! Знаю я, чьи это происки! И ты, значит, тоже из этих? Вон отсюда, вон из моего дома!!!

Андрей и сам не собирался оставаться в одном помещении с зомби. А он точно знал, что тетка – зомби, потому что сам похоронил ее третьего дня. Поэтому, дрожа от страха и стараясь не поворачиваться к ней спиной, он добрался до двери  и пулей вылетел на лестничную клетку. Через секунду туда же полетел и его чемодан, пущенный сильной рукой.

Только в поезде, в полудреме Андрею вдруг послышался его собственный рыдающий голос, повторяющий: «Тетечка! На кого же ты меня покинула!». Понял он, что наказан за свое лицемерие и жадность. А посему не стал жалеть об упущенной квартире. Не такой он был человек.

-Дурак ты, Андрейка, - повторяла мать, выслушивая его рассказ о злоключениях. – Хоть бы порошка отсыпал в карман. Ой, дурак… И в кого это ты такой дурной?