Между Старицей и Ржевом

Светлой памяти ленинградца
Г е р о я  С о в е т с к о г о  С о ю з а
Николая Петровича Игнатьева

Командующий войсками Калининского фронта генерал-полковник Конев положил трубку телефона. Разговор со Сталиным был резким и неприятным.
Зимой войска его фронта с трех сторон охватили группировку противника под Ржевом. Внутри этого выступа к апрелю 1942 года наша 39 армия вместе с 11 кавалерийским корпусом образовали еще один «внутренний» выступ с центром у поселка Холм-Жирковский и достаточно узким перешейком, над которым нависали немецкие части у города Белый на юго-западе и города Оленино на северо-востоке. Выступ пытались сохранить, так как оттуда можно было провести наступательную операцию в сторону Сычевки или Вязьмы и окружить немецкие войска у Ржева. Когда были получены донесения разведки, что немцы планируют отрезать армию с корпусом, возник вопрос: что делать. В Генштабе предлагали отвести наши части, но к окончательному решению так и не пришли, никаких мер так и не выработали (в чем есть и его, Конева, вина). И, когда немцы 2 июля предприняли наступление на выступ, ни выработанных планов, ни резервов под рукой не оказалось. По донесениям армий, полученным сегодня утром, 5 июля, немцы еще полностью не окружили наши части, но, похоже, в ближайшие часы они этого добьются. Кроме того, они предприняли фронтальное наступление от железной дороги Вязьма-Ржев в сторону поселка Холм-Жирковский, чтобы расчленить армию и корпус, а затем бить по частям.
Мы с большим трудом перебрасываем подкрепления и боеприпасы через болотистую местность, изрезанную многочисленными речками, противник же использует железные дороги к городам Белый, Оленино, Ржев. Немецкая авиация численно превосходит нашу 3-ю воздушную армию и господствует в воздухе.
Он не снимает вины с себя, но ведь и Ставка ничем не помогла фронту. Задача текущего момента: пытаться минимизировать потери, быстрее отвести войска. Вот что немедленно надо сделать!
Разговор со Сталиным неприятным диссонансом отражался в душе Конева. «Оргвыводы обязательно последуют», — с тоской подумал он. – «Только разве в них все дело?».

— Генерал-майор Громов и полковник Дагаев! — доложил дежурный офицер.
— Пусть входят.
Конев пригласил Громова и начальника его штаба, чтобы обсудить, чем 3 воздушная армия может помочь наземным войскам. После приветствия он предложил им присесть за стол возле расстеленной карты. Не успел он рассказать об изменении оперативной обста-новки за последние дни, как вошел начальник штаба фронта генерал-лейтенант Захаров.
— Воздушные посты наблюдения и оповещения сообщают: со стороны Ржева к нам летит около двадцати немецких бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Зенитная артиллерия уже извещена.
— Чем поможешь, Михаил Михайлович? - обратился Конев к Громову.
— Ближе всего к нам, под Старицей, дислоцирован 728-й истребительный полк. Эскадрилья минут через десять-пятнадцать будет здесь. Им в помощь вылетит эскадрилья из 91-го полка на «Яках», но она появятся минут на 6 позже. Мой начштаба отдаст соответствующие распоряжения.
— Действуй!
Получив согласие кивком головы, полковник Дагаев вышел в соседнюю комнату, чтобы продиктовать боевые приказы.

…Командир эскадрильи 728-го истребительного авиационного полка старший лейтенант Игнатьев наносил новую обстановку на карту. Сегодня он уже дважды вылетал на боевые задания. В первый раз их слишком поздно подняли по тревоге и в указанном квадрате противника не оказалось. Во втором полете эскадрилья сопровождала штурмовики. Пара «мессершмиттов» предпочла в драку с восьмеркой не ввязываться, держась в отдалении. Все без потерь вернулись обратно.
Короткая передышка в ожидании новых боев... Игнатьев смотрел на карту, прикидывая, где можно в случае чего приземлиться, по ходу дела подправляя обрисовку линии фронта. Это позволяло отвлечься и не трепать понапрасну нервы в ожидании вылета. Вольно или невольно в голову лезли разные мысли.
Год назад он готовил курсантов в Чугуевском летном училище под Харьковым, параллельно, по графику, исполняя обязанности дежурного летчика Особой группы ПВО. 22 июля 1941 года Игнатьев сидел в кабине истребителя И 16 в ожидании вылета. Рядом располагался командный пункт Юго-Западного фронта. Когда появился немецкий самолет-разведчик, последовал приказ: «Перехватить!». Он поднял машину в воздух. Но и немцы заметили его старт и стали уходить вверх с набором высоты, стараясь укрыться в плотном кучевом облаке. Игнатьев, взяв упреждение, бросился догонять противника. Истребитель нырнул в облако. Яркий солнечный свет мгновенно укрыла плотная бело-серая мгла. По козырьку кабины потекли тоненькие струйки сконденсированной воды. Внезапно впереди возникла неясная темная тень. И, буквально через мгновение, И 16 врезался в хвостовую часть немецкого самолета. С визгом запел обломанный воздушный винт, успевший вспороть обшивку вражеской машины и перерубить силовые лонжероны фюзеляжа. С треском отлетел хвост. Темная громада провалилась вниз. Игнатьев выключил мотор. Истребитель все же нормально реагировал на движения ручки управления и ножных педалей. Летчик перевел его в пикирование, чтобы быстрее оказаться на аэродроме. Пробив нижнюю кромку облака и на секунду зажмурившись от ослепительно яркого солнечного света, Игнатьев с удовлетворением отметил покачивающиеся внизу парашюты немецкого экипажа, темные обломки самолета противника на летном поле аэродрома и вившуюся над ними легкую пыль.
Он выпустил шасси и посадил машину. Затем выпрыгнул из кабины, снял шлем и направился в штаб. Отдав рапорт о выполненном боевом задании, он направился было в себе в учебную эскадрилью, но остановился, пропуская незнакомого полковника. Через несколько минут его вновь вызвали к командиру.
— С тобой желает поговорить заместитель начальника политотдела нашего фронта полковник Соломон.
— Видел, как ты таранил немца. Расскажи поподробнее. Мы тебя представим к званию Героя Советского Союза. Листовку выпустим! На всю страну прославим!
«Каким же глупым я был!», — размышлял Игнатьев. — «Мне бы промолчать. Но я искренне считал, что как коммунист, как комиссар эскадрильи я должен быть честным и принципиальным. И черт дернул меня тогда брякнуть, что я не таранил немца, что погнался за ним и случайно врезался в него».
— Так ты сознательно повредил боевую машину в тяжкую пору, когда страна, напрягая все силы, сражается с фашизмом! Под трибунал!
«Меня отдали под трибунал, который, впрочем, ничего предрассудительного в моих действиях не нашел. К тому же немцы приближались к Харькову и было не до трибуналов», — вспоминал Игнатьев. — «Но клеймо осталось. И Героя мне не дали, и уничтоженный самолет не засчитали. А вот ходил бы я сейчас в героях и, может быть, майора получил бы!».
От грустных мыслей его отвлек дежурный офицер.
— Срочно в штаб! Командир требует!

Командир 728-го истребительного полка майор Василяка был немногословен.
— Только что звонил начальник штаба нашей воздушной армии полковник Дагаев и приказал поднять эскадрилью для прикрытия командного пункта штаба Калининского фронта под Зубцовым. По сообщениям туда идут около двадцати немецких бомбардировщиков. Я уже дал команду подвесить под ваши машины по четыре реактивных снаряда РС 82. В случае чего вам помогут наши соседи на «Яках». Быстро проводи инструктаж и в небо!
…Летчики уже собрались у стоянки самолетов эскадрильи.
— Летим к Зубцову на перехват двадцати немецких бомбардировщиков по верхней кромке облаков, прикрываясь ими. Перед точкой пикируем, чтобы набрать скорость. По моей команде все одновременно даем залп реактивными снарядами. Взрыватели сработают, примерно, на дистанции 600 метров. И сразу на немцев, не давая им опомниться. Головой крутить на триста шестьдесят градусов. Их наверняка будут прикрывать истребители. В бою держаться друг за друга. По машинам!
Взревели моторы. Восемь самолетов начали разбег.
…Набрав высоту, Игнатьев повернул голову, чтобы посмотреть, как летит его эскадрилья. Особых причин для беспокойства не было. Полк сформировали в конце 1941 года из летчиков-инструкторов Чугуевского авиационного училища. К ним добавили наиболее подготовленных курсантов. Все они, имея приличный налет, прекрасно владели техникой пилотирования И 16.
От Старицы до Ржева чуть более семидесяти километров. Зубцов находится где-то посередине. «И мы, и немцы, прибудем туда, примерно, в одно время», — думал Игнатьев, — «но только бы не опоздать!».
…Мерно гудел мотор. Облака вдруг расступились, внезапно открыв взору красивую, обрамленную лесами, долину Волги с домиками старинного города и церквушками внизу. Ощущение было таким, что будто подняли занавес сцены.
Но не красота пейзажа привлекла внимание летчиков.
Прямо на них, смыкая плотные порядки, двигалась армада из шестидесяти бомбардировщиков «Юнкерс 87» и «Юнкерс 88», изготовившаяся к бомбометанию. Выше их прикрывала внушительная группа из полутора десятка «мессершмиттов». Зловеще белели, переливаясь в лучах солнца, кресты на темных фюзеляжах. Казалось, все небо накрыла эта стая хищных птиц, несущих смерть и разрушения. Но немцы пока не заметили наших самолетов.
По сигналу Игнатьева краснозвездная восьмерка кинулась на врага.

…Услышав гул моторов, генерал-полковник Конев с сопровождающими генералами и офицерами вышел из штаба и спустился в окоп. Показались немецкие бомбардировщики. Они шли девятками. Восемнадцать, тридцать шесть, пятьдесят четыре… А выше над ними кружили, их охраняя, «мессершмитты».
Подбежал командир батальона охраны.
— Товарищ командующий, разрешите обратиться!
— Ну, что?
— Пройдите, пожалуйста, в землянку. Неровен час…
— Нет, я останусь здесь. Остальные пусть поступают так, как им заблагорассудится.
Но никто из генералов и офицеров не тронулся с места.
Немецкие самолеты летели, как на параде. Казалось, им ничто не может помешать. Вот они стали смыкать боевые порядки, чтобы бомбы как можно плотнее падали на землю, повышая вероятность поражения. Все небо закрыли крылья с черными крестами на них. Еще немного – и они перейдут в пикирование!
«На миру и смерть красна», – подумал Конев. – «Там, под Белым и Оленино, гибнут мои солдаты и офицеры. И смерть под бомбами все же лучше, чем позор разбирательства в Ставке или (не дай бог!) трибунал. К тому же перекрытия землянки все равно не выдержат прямого попадания бомб. Чему бывать, того не миновать!».
Он, внешне спокойно, как бы отстраненно, смотрел в небо, ожидая дальнейшего развития событий.
Вдруг в монотонный гул немецких машин ворвались совершенно иные звуки. Показалась горстка самолетов с красными звездами. Что-то ухнуло под ними. Из-под крыльев сорвались темные точки и, оставляя белые дымные следы, с воем понеслись к самолетам противника. Послышались взрывы. Клубы дыма на время скрыли кресты над головой.

…Игнатьев покачал крыльями, что означало «приготовиться», и нажал кнопку пуска. Ву-у, ву-у, ву-у, ву-у…
Четыре ракеты устремились вперед. И столько же с каждого из восьми самолетов. Обычно в маневренном бою очень трудно попасть ракетами в цель, но тут картина была иной: плотные порядки лишали немцев возможности маневрировать. Боеголовки взорвались среди немецких бомбардировщиков, поражая их осколками. Когда дым рассеялся, восемь «юнкерсов» уже падали вниз.
У страха, говорят, глаза велики. Внезапно потеряв восемь экипажей и увидев несущиеся на них краснозвездные истребители, немцы запаниковали. Красивый парадный строй их машин вдруг рассыпался. Беспорядочно швыряя бомбы на свои войска, немцы старались быстрее покинуть поле боя.
…Игнатьев преследовал уходивший «Юнкерс 88». Короткая очередь с близкого расстояния. Игнатьев увидел, как дернулся и откинулся назад стрелок оборонительной точки. Его очереди и очереди ведомого пропороли обшивку вражеского самолета. Показался дым. Добить его! Добить!
Но какое-то звериное чутье и интуиция заставили Игнатьева повернуть голову и посмотреть назад и вверх. Четверка «мессершмиттов», как резерв, остались наверху, а десять пикировали, набирая скорость, на машины его эскадрильи. Если немного промедлить, то они откроют огонь, и тогда уже не уйти, не отвернуть! Погибнут все! Игнатьев резко перевел свой И 16 в боевой разворот. Эскадрилья последовала за командиром. И во время. Промедли они хоть на секунду, все стали бы легкой добычей противника.
Теперь ситуация резко изменилась. Краснозвездные истребители шли в лобовую атаку. Двигатель воздушного охлаждения надежно прикрывал их от пуль и осколков, чего не скажешь про рядный мотор немцев.
Теперь уже немцам приходилось думать, что делать дальше. Разница в скоростях полета в лобовой атаке ничего не решает. Радиус кривизны траектории пропорционален квадрату скорости, а у немцев он больше. Если немецкий самолет пойдет вверх, подставляя брюхо, русский, быстро довернув, всадит в него очередь. Да и на высотах менее трех тысяч метров по скороподъемности И 16 не уступает «мессершмитту». Разворот же в горизонтальной плоскости будет проходить перед строем краснозвездных истребителей, а это тоже чревато опасными последствиями. Оставалось только одно: пикировать к земле с набором скорости, переведя мотор на форсаж, чтобы быстрее оторваться от русских, машины которых уступали в скорости пикирования, и тем самым избежать поражения.
Командир немецкой группы направил свой «мессершмитт» вниз. За ним последовали и другие. Но не все. Один самолет, дернувшись вверх, мгновенно напоролся на очереди, выпущенные Томильченко, Боровых, Лазаревым, загорелся и стал падать вниз. Еще один, задымив, уходил к земле. Немцев преследовали, обстреливая из пулеметов, пока стало ясно: их не догнать.
Игнатьев повернул голову вверх. «Мессершмитты» резервной группы также уходили к югу. По-видимому, их радиоразведка известила о приближении «Яков».
Игнатьев покачал крыльями, призывая всех пристроиться к нему, описал полукруг, дожидаясь, пока вся эскадрилья не соберется вместе, и повел ее домой, на аэродром под Старицей. Внизу догорали остатки неприятельских машин.

…Генерал-полковник Конев долго смотрел за улетавшими самолетами, пока они не скрылись из виду, на небо, ставшее внезапно чистым и ярким, а затем, повернувшись к свите, неожиданно резким голосом приказал:
— Наградить всех участников боя орденами Красного Знамени! Полковник Дагаев!
— Я!
— Срочно оформить наградные листы!
Орден Красного Знамени – максимальная награда, которым он, как командующий фронтом, мог наградить отличившегося в боях без решения Ставки. Все летчики, участники скоротечного боя, достойны орденов. Все! Они — настоящие Герои! Повернувшись, Конев неторопливо направился к командному пункту.

…Показалась Старица. Красиво смотрелись с воздуха купола церквей, оплывшие земляные валы кремлей между Волгой и речками Верхняя и Нижняя Старица, Успенский монастырь. Еще три минуты – и истребители, вздымая пыль, катились по посадочной полосе аэродрома. Спрыгнув на землю, Игнатьев с наслаждением снял шлем, размял уставшую спину и направился к командиру полка.
— Наслышан уже! – махнул рукой Василяка в ответ на приветствие. – Звонил полковник Дагаев, рассказал, как вы сражались. Надо же, одиннадцать самолетов завалили! Мыться и в столовую! Донесение напишешь позже.
…В столовой молодежь, разгоряченная выпитой водкой, шумно обсуждала резуль-таты последнего боя. Игнатьев прислушивался к их разговорам, но участия не принимал.
Подошел командир Первой эскадрильи капитан Купин и хлопнул его по плечу:
— Что ты такой притихший, Николай? Радоваться надо. Против такой армады выстояли!
— Устал немного. Три боевых вылета – сам понимаешь, что такое.
— Да, но мы с тобой когда-то и пять в день делали.
— Страна прикажет – и жизнь отдадим. Но я сейчас задумался о том, что потери на войне неизбежны. Что придут молодые летчики. Будут ли они также летать, как мы, также чувствовать машину, также воевать, в конце концов?
— Думаю, будут. Смотри, к примеру, Боровых, Томильченко – наши курсанты, мы их год назад учили летать, а сейчас они воюют, бьют немцев.
…Игнатьев вышел из столовой и побрел в землянку. Там он присел, снял сапоги и с наслаждением вытянулся на нарах.
Подошел Томильченко.
— Командир, как сбитые самолеты делить будем?
— Предлагаю записать каждому по бомбардировщику. Кроме того, дополнительно, сбитые в группе машины распределим так: Томильченко, Боровых, Лазареву – «мессершмитт», остальным – «Юнкерс-87» и «Юнкерс-88». Возражения есть?
— Думаю, справедливо.
Игнатьев не заметил, как задремал. Ему снились странные сны: Ленинград, кусты цветущей сирени, аэроклуб, первое свидание на Красном мосту, мать, пекущая блины… Проснулся он от резкого крика дежурного офицера:
— Эскадрилья, на построение!
Он быстро надел сапоги, пилотку, оправил гимнастерку и выскочил наверх.
…Летчики стояли, вытянувшись в струнку. Подошел командира полка майор Василяка с офицерами штаба, и с ними – полковник Дагаев.
Отдав рапорт, Игнатьев замер, ожидая указаний.
Полковник Дагаев, шагнув вперед, от имени командования поблагодарил эскадрилью за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, затем вручил каждому орден Красного Знамени. Такой оперативности от командования никто не ожидал.
После награждения восцарилась неловкая пауза.
— Да что там, молодцы! – вдруг выкрикнул начальник штаба полка капитан Галузгов. Он подбежал и обнял Игнатьева. За ним все бросились поздравлять отличившихся летчиков.

…Вечерело. Над речной поймой уже вился легкий туман. Плавно несла свои воды Волга от Старицы сначала на северо-восток, затем на восток, а потом, круто повернув, на юг, к Сталинграду. Там, на дальних подступах к городу, уже разгоралось одно из величайших сражений Второй мировой войны.
До Победы оставалось 675 дней.