Неизвестный портрет известного человека

Мы из песен и книг зачерпнули обмана великого. Присягали на верность суровой, родимой стране,
И  дежурной иконой был портрет нам вождя многоликого,
И звезда коммунизма, казалось, горит в вышине.
А когда за труды заплатили нам дыркой от бублика, Стало небо с овчинку, и жить, показалось, невмочь, Наскребли по карманам три мятых и порванных рублика,
И бутылкой сивухи себе постарались помочь. Протрезвели и видим: надежды и замыслы сгинули. Ни страны, ни идей, ни партийных наставников нет, И уже не спросить: «На кого вы, друзья, нас покинули?»
Кто уплыл за моря, а иные ушли на тот свет. Только, кто-то, ведь должен дорогой идти,
 не проторенной!
В эту, лютую стужу из камня огонь добывать! Будем жизнь продолжать в разорённой стране, опозоренной
Так, чтоб русскими внуки не стыдились себя  называть.
Это стихотворение сложилось у меня, когда вездесущее сарафанное радио принесло в наш город известие о кончине не обыкновенного во многих отношениях человека.
     Я назову его в своём рассказе Николаем Игнатьевичем Талалаевым. Мне кажется, это имя ему подходит больше, чем  его собственное. Был он в нашем волжском городе личностью известной. Возглавлял вечернюю школу для слепых. Директора школы уважали. Супругу Талалаева Ирину я встретила в щёточном цехе нашего учебно-производственного предприятия, когда впервые пришла на работу. Моя бывшая одноклассница знакомила с работой и с людьми. «Как зовут эту молодую девушку?»- спросила я её. «Нет здесь никаких девушек, кроме нас»,- ответила Нина. «Ну, слышишь, вон там, справа, которая кокетничает сейчас с мужчиной». Подруга рассмеялась: «Девушке этой скоро сорок лет исполнится, и у неё своих две дочери подрастают. Городские власти знали, что Талалаев отличался необыкновенной пробивной силой. Когда было нужно достать что-нибудь для школы, то директор выцарапывал, буквально, ниоткуда то, что ему требовалось. В этой школе училось немало и зрячих, взрослых людей. Семья Талалаевых в нашем обществе считалась очень обеспеченной: Ирина, в свойственной ей манере вечно молодой, капризной кокетки любила похвалиться модными, импортными вещами, которые другие не могли нигде достать. «Мой Коля для меня всё достанет, что попрошу! Он так меня любит!»- с гордостью говорила она подругам. Мы привыкли к её хвастовству и относились, как к безобидному чудачеству.
   Я познакомилась с Николаем Игнатьевичем в нашем драматическом кружке. Однажды художественный руководитель предложил мне роль старой девы - учительницы в спектакле «Родственники». Талалаев играл роль моего отца- преуспевающего директора рыбного магазина. Сыграл он её  блестяще. У нашего руководителя, несомненно, был выдающийся режиссёрский талант. Моему партнёру и играть-то было не нужно. Он просто был на сцене самим собой. Заодно и я от души повеселилась, изображая глуповатую его дочку. Как-то, на репетиции, Талалаев показал нам две модных дамских сумочки, которые он только что достал по большому блату. Мы, то есть женская часть драматического кружка, стали упрашивать продать кому-нибудь из нас одну сумочку, потому что в магазинах таких не было. Предлагали двойную и даже тройную цену, но он только подразнил нас и спрятал заветные сумочки в свой необъятный портфель.
   Супруги Талалаевы хорошо играли в шахматы и в шашки. Неоднократно участвовали в областных соревнованиях и занимали призовые места. В обществе к ним относились по-разному, но и друзья , и недруги сходились в одном: «Игнатьич прёт, как танк,  и всего добивается». Бывали у него неприятности и по работе, и в личной жизни. Но, благодаря своей напористости и удачливости, Николай Игнатьевич из всех передряг выходил без потерь.
     И вдруг совершенно неожиданно, они обменяли квартиру и переехали в небольшой подмосковный город. В конце восьмидесятых годов один приезжий, бывший ученик нашей школы, который часто бывал в столице, рассказал своим друзьям, что видел Талалаева, стоящим в Москве, в подземном переходе и собирающим милостыню. В это никто не поверил. Рассказчику сказали, что он, видимо, ошибся сослепу. Но вскоре сведение это невероятное подтвердили руководящие работники областного правления, которые часто бывали в столице в командировках. Они даже не раз разговаривали с Талалаевым, и он, по словам очевидцев, ничуть не был смущён своим положением. Среди других нищих он выделялся своим вполне респектабельным видом. Прилично одетый, ухоженный, он не юродствовал. Только чёрные очки да пустой рукав выдавали в нём инвалида, и ему неплохо подавали. На недоуменные вопросы знакомых этот необычный нищий отвечал обычно: «Такова жизнь». Но ещё больше удивило нас сообщение в одном вполне авторитетном издание о смерти Талалаева. В нём его называли известным предпринимателем, владельцем нескольких столичных магазинов. Так, кто же он? Уважаемый директор вечерней школы? Московский нищий? Предприниматель или - всё вместе? А, может быть, прав был Владимир Ильич Ленин, сказавший: «Цель оправдывает средства»? Ведь, по образованию герой моего рассказа был историком и хорошо знал труды вождя мировой революции.