Кости

-1

Это случилось, когда мой любимый цвет был фиолетовый.

Я смотрела на свои кости. Мой синий скелет отлично смотрелся на экране доктора.
Штука возле моей головы, сообщала моё вялое кровеносное давление. Я находилась в какой-то мало освещенной операционной, к тому же сделанной на быструю руку. Я проснулась здесь, не зная, каким именно образом это произошло. Меня явно чем-то накачали. На губах чувствовался слабый, но горький привкус химии.

 Когда я посмотрела в сторону, то увидела, как из дыры в стене за мной наблюдает глазное яблоко. Нервно бегающий зрачок, разглядывал меня.

Доктор говорит, что у меня нарушение целостности кости, затем он сообщяет латинское название этой кости. Я вижу на мониторе маленькую трещинку в моей кисти, но она мне никак не мешает.

За его спиной стоит молодая девушка и записывает каждое его движение, каждое слово. Ее глаза спрятаны под очками с широкой оправой, они всё время бегают, то на доктора, то на планшетку. Возле меня стоит высокий парень с кучерявыми  волосами, и наглым образом таращится на мои руки испещренные тоненькими шрамами. Уродливые напоминания о порезах. Он явно немного обескуражен их количеством.

Вскоре я узнаю, что попала психиатрическую клинику, у которой нет названия, которой нет на карте, нет ни в одном официальном источнике информации, ни в одном списке…
 Но пока я лежу, словно труп, мне тяжело думать, мои движения медленные, а мои губы как рыбий рот беззвучно открываются. Будто у меня остановилось сердце.

Еще одну ночь назад я была в другой психиатрической клинике

Вдруг парень открывает рот:
 
– Говорят, ты возбуждаешься от вида крови? Это, вроде, гематофилией называется.

– Нет, – его резко перебивает девушка в очках – гематофилия – это когда кровь партнёра вызывает возбуждение.

– Да какая разница.

Доктор встает из кресла и приказывает наложить гипс мне на руку, потом уходит. Глазное яблоко исчезает из дыры.

Парень расспрашивает про ссадины на костяшках и фалангах пальцев.

– Видимо кому-то не повезло, встретится с твоим кулаком. – Он накладывает гипс – Ты не самая разговорчивая девушка, да?

Но я не могу рассказать ему  о том, что это всего лишь выдвижной ящик. Куда я клала руку, а  потом резко закрывала его, по нескольку раз, придавливая пальцы, пока адская боль не перебьет тошнотворные эмоции.

Я вообще только и живу тем, что наношу себе повреждения, самыми разными способами, собственно, потому я сначала попала в одну, а потому другую психушку.

-2
Мой любимый цвет по-прежнему оставался фиолетовым.
Одна добрая медсестра немного просветила меня по поводу того, где я. От нее я узнала, что это психиатрическая клиника. Но по ее словам «это тюрьма для психов! это место свободная площадка для экспериментов над человеческим телом! Ты и все остальные якобы «пациенты» уже не принадлежите себе. В конце коридора находится дверь в комнату, откуда никто не возвращается». Она объяснила, что большинство персонала не знает о происходящем там.

Первый день я сидела в противоположном конце этого коридора, у меня на коленях лежала моя рука, упакованная в гипс. Она будто ребенок с дефектом, за которым мне не хочется смотреть, но деваться некуда.

Глазное яблоко из дыры в стене наблюдало за мной.

Я сидела и смотрела в конец коридора, на дверь скрывающую что-то ужасное. Но потом свет из окон, сменили тусклые лампочки с паутиной, и я ушла оттуда в свою плату.

Стали бы вы трепыхаться, если поняли что смерти точно не избежать?

Когда за мной закрывали дверь в палату, я подставила ногу, чтобы ее прижало. Боль спицами прошлась по моим нервным окончания. Я начинала приходить в себя.


-3

Мой любимый цвет стал выцветать, становясь желтым.

На заднем дворе, где пациенты могли запустить в свои легкие что-то кроме пыли и вони, я увидела, что мы находимся в лесу. Это еще сильней наводило на неизбежность умереть здесь.

Затылок ощутил чужие пальцы, гуляющие в моих волосах.

 – Стой, не шевелись. Я хочу больше узнать о тебе. – Говорит женский голос у меня за спиной.

– А просто спросить? –  хотя понимала, что пальцы, ощупывающие мою голову, принадлежали не самому здравомыслящему человеку.

– Ты мне нравишься. – Заключила она, оставив в покоя мой череп. – Как ты здесь оказалась?

Я посмотрела на нее, проматывая у себя перед глазами: встречи с психологом, тренинги для самоубийц (хотя причиняя себе боль, я не хотела убить себя), городская психушка, потом засыпаю в палате и вот я здесь.

Я поднимаю свою руку, на которой шрамы, шрамы, шрамы… и показываю ей в ответ на ее вопрос.

Ее реакция: «Ууу, клёво!»

Потом она резко замолчала и присела рядом со мной. Мы сидели, смотря на больных людей, резвившихся на свежем воздухе, обнажив свою бледную кожу для холодного ветра. Я заметила, как она тихонько двигается ко мне. Когда я повернулась, она как кобра сделала бросок, и зажала меня в объятиях.

– Что ты… – мой сдавленный голос раздается из ее подмышки – …делаешь? мне больно. Мне не нравится. От тебя плохо пахнет. –  Но она продолжает меня держать. – Когда ты меня отпустишь?

– Пока твои кости не растают от моего тепла, не отпущу. – Она сказала это с самым добрым голосом.

Так мы и познакомились с этой странной девочкой. Она любила смотреть французские фильмы и читать французских писателей, иногда она сама говорила, что из Франции, но мне слабо этому верилось. Наверно, потому что она не знала язык, только отдельные слова. Ее здесь все очень хорошо знали, она сменила всем имена, большинство ее поддерживало, впрочем, и я тоже примирилась с этим. Себя она назвала Элизабет. А мне было всё равно под каким псевдонимом умирать.

К концу месяца я начала различать людей, с некоторыми даже познакомилась. Но когда Элизабет замечал меня, я понимала, что моим внутренним органам предстоит сжаться, от ее крепких объятий.


-4
Мой любимый цвет вернулся в исходную позицию, фиолетовый.
Как-то Элизабет познакомила меня с еще одной пациенткой… или уже лучше говорить заключенной этого места? Элизабет назвала ее Жюстина.

Это была очень старая женщина, и выглядела она так будто ее можно уже класть в могилу и закапывать. Она поведала свои предположения насчет происходящего здесь. Жюстина думает, что мы все здесь мешки с органами, мы им нужны для того чтобы в необходимый для них момент растащить нас на органы.

– А почему они держат вас? – Спросила я. – Ну, вы как бы, не молоды… и у вас, прямо говоря, уже изношено тело.

– Мне кажется, им просто интересно, почему мне 114, а я еще не сдохну никак. Может просто наблюдают. – Она смотрит в окно. – Хотя мне уже, всё равно, где жать, когда это всё закончиться.

Мне понравилась ее теория насчет про органы, и она походила на правду, так что я поверила этому.

Я спросила, что за точки вокруг ее рта.

– Мне его зашили к чертям! – засмеялась она. – Люди не особо любят слышать правду, а я часто её говорила.

Пока мы разговаривали с Жюстиной, возле меня витала Элизабет. Эта девочка была помешана на мне, она всё время была рядом, иногда это раздражало. Кстати, это ее глазное яблоко можно заметить в одной из щелей в стене.

Входе разговора, Жюстина навела меня еще на одну мысль. Она рассказала, что на заднем дворе есть место, где похоронили парочку человек. В обед я думала про этих похороненных, и у меня появилась идея, как можно убежать отсюда. Когда из-за распухшей щитовидки (от недостатка йода в организме) в горле с трудом проходила пища, идея возникла сама собой.

Только оставалось продумать, как сделать всё правильно. Я поняла, что без помешанной на мне Элизабет не обойтись. Она немного иначе других мыслит и ведёт также, но других вариантов у меня не было.

-5
Мой любимый цвет на момент стал черным.

Во время следующей прогулки, пока бледные тела веселились под лучами солнца, Мы с Элизабет руками откапывали кости. Полчаса спустя мышцы просто горели, грязь забилась под ногти, а потная кожа липла к одежде. «Могилы» находились за широким деревом, так что нас не видела ни охрана, ни санитарки. Когда мы откапали, там были сухие кости уже не крепко связаны суставами, самой плоти почти не было из-за дружелюбных помощников – могильных червей. Запах был ужасный.

Я сказала: «нам нужна малая берцовая кость, Элизабет» я взглянула ей прямо в глаза сквозь свои свисающие волосы, пропитанные потом.
Она только улыбнулась и полезла рукой в яму. Я держала бедренную кость. Она отделяла полуразложившеюся плоть, и сухожилия от кости, осталось справиться с хрящевой массой между суставами,

– Элизабет, теперь необходимо пронести это в нашу палату.

– Хорошо. – Она взяла кость, и пошла размахивая ей.

– Н-е-ет – полушепотом пропищала я. – Ее нужно спрятать.

– Куда?

У нас были длинные юбки, потому других вариантов мне в голову не пришло.

– Я засуну ее тебе в… в общем туда. – Я ткнула пальцем на юбку.

– Ну-у. ладно. – Сомневаясь, ответила она.

Я оглянулась по сторонам, и на четвереньках полезла под юбку, и начала запихивать кость ей между ног.. Сначала трудновато пошло, и мне приходилось кричать её из-под юбки «да тише ты!». Затем я увидела, как по кости сбегает капля крови. Я выругалась вслух «****ец! Ты девственница!» (хотя может сама кость ее поцарапала). Когда головка кости проникала полностью, я попросила ее сжать, как можно сильнее мышцы. На всякий случай.

После мне пришлось тоже напрячь мышцы, и инсценировать, будто я перегрелась на солнце, якобы свалится в обморок. Напрягая мышцы так, чтобы поднялось давление, и к лицо начала приливать кровь.  Получилось, все отвлеклись на меня, а Элизабет проскользнула в здание.

-6

Цвет – красный.

Наступила третья ночь, после того как мы достали кость. Я сломала головку кости, и с помощью ножки кровати откусила не нужные части по бокам, так что бы получился острый конец – кол. Нам осталось дождаться санитарку, которая сделает ночной обход, дабы убедиться все ли на месте.

Вот она идет. Я слышу стук её каблуков в пустом коридоре. Крепко сжимаю кость в руке. Ключ прокрутился в замке, и она заглянула в нашу палату. Элизабет плакала, как и было задумано. Санитарка тихо и осторожно подходит к ее койке. И тут она делает одну ошибку: к пациентам нельзя поворачиваться спиной. Я резко выскакиваю из-под одеяла, и на глаз прикидываю, где у нее голосовые связки, я бью прямо в горло, надеясь повредить связки. Кость вошла так быстро и мягко, словно пробила тоненькую плёнку.

Она сгибается над Элизабет, на одеяло проливается кровь, санитарка не может издать звук, только сухой хрип. Она, держась за кость, поворачивается ко мне, и смотрит на меня, выпучив глаза. Она откашливает кровь, и та летит из носа и рта, красная слюна  повисла на нижней губе, над свежей лужей. Она продолжает хрипеть. И в этот момент я сама не поняла, что со мной произошло, но я ужасно испугалась. Начала задыхаться, коленки задрожали, и я начала шептать себе под нос «не подходи, не подходи, не походи». Вдруг я немножко собралась и со слезами на глазах я произнесла в голос:

– Элизабет, добей её… добей! – я сказала это, а сама упала на пол и свернулась как избитая кошка.

Элизабет выполнила мою просьбу. Она вынула из ее горла кость, и вонзила ей в живот, потом еще раз и еще раз, потом когда та упала, Элизабет продолжала колоть ее костью, уже в спину. Пока я лежала, свернувшись под стенкой, и не мгла остановить поток соплей, слез и дрожь. Мой плач перерос в истерику, и стал похож на смех. Меня начало тошнить.

Но Элизабет не переставал портить тело санитарки. Я уже чувствовала ее теплую кровь, которая тоненьким ручейком коснулась моей спины. Я не могла ее остановить, так как не могла сама собраться.

Вдруг Элизабет выбежала из платы, гремя ключами, которые забрала у мертвой, и хлюпая мокрыми ступнями.

Я слышала сквозь свои всхлипы, как она открыла остальных, и те начали бежать по коридорам радоваться, пока их не заметила охрана. Они применили против больных, видимо бегущих на них огнестрельное оружие, но тех оказалось больше чем патронов в пистолете.

-7

Когда я смогла прийти в чувства, в коридоре была тишина, из приоткрытой двери шел свет, и затекала кровь. Я уже не думала, какой мой любимый цвет.
Я услышала шаги, по мере их приближения, открывались со скрипом двери в палаты. Увидав кость, торчащую из спины санитарки, я схватила ее и спряталась за дверью.

Да, это был охранник. Я пересилила себя и бросилась на него. Била я прямо в сонную артерию с 20 градусным наклоном вверх, и когда орудие находилось у него в горле, я изменила градус наклона и рванула на себя. Из его шеи вывалился язык, повисший на гортани, а сам он, поскользнувшись,  хлюпнулся лицом в лужу. Кажется, это называется колумбийский галстук.

Я шла по коридору, река теплой крови обволакивала мои ступни. Пахло человеческими экскрементами, потому что после смерти кишечник очищается из-за расслабленных мышц.  Пустые взгляды мертвецов разглядывали замызганные стены. Тошнота от всего этого наполняла мой рот, а я глотала рвоту обратно.

Последствия бойни были ужасными, я думала, почему они сразу этого не сделали, но ответ пришел сам собой, вот они все лежат мертвые, они боялись умереть при попытке убежать, и хотели, наверно, под шумок. Зато мой план был выполнен, хотя немножко не так, как я думала.

Я шла и видела мертвые тела, убитые подручными средствами, самыми изощренными способами: осколками стекла были вскрыты животы и горла, у некоторых пробиты глаза; стульями раскурочены головы; ремнями передавлены шеи; твердостью пола разбиты лица.
Вот под ногами лежала девочка, которую я видела в операционной, ее очки были разбиты, окровавленные волосы прикрывали глаза.

Удивительно как выжила в этой бойни Элизабет, в этой ужасной мясорубке. Она стояла, держа в руках чужие кишки. Она смотрела на меня бешеными глазами, которые даже в темноте комнаты были видны.

– Всё, успокойся, – сказала я ей – теперь нужно найти выход и бежать.

Но она не реагировала.
– Давай уйдем отсюда. – Повторяла я. – Пожалуйста. – В коленках вновь началась дрожь.

Она стояла.

Затем внезапно бросилась ко мне и обняла, Элизабет, молча, зажимала меня в объятиях, как раньше. Я чувствовала прикосновение кишки в ее руках к моей спине. Она зарылась лицом в мои волосы, меня охватил страх, я даже боялась пошевелиться, чтобы она ничего мне не сделал. У меня опять пошли слезы.

Я шептала ей: «пошли отсюда, пошли… пожалуйста». Мы стояли минут 20 в темной комнате среди трупов, меня ужасно трясло от страха. Думала уже не выйду оттуда. Но потом она схватила меня за руку, и потащила меня к двери, где по нашим прогнозам вырезали органы.

Когда мы туда вошли, я ничего не поняла, там находился холл, и дверь с надписью «выход».

Затем я поняла, санитарки нам специально врали, чтобы мы боялись этой комнаты, и не совались туда, где на самом деле был выход. После мы еще раз вернулись обратно к трупам, чтобы найти ключи от какой-то машины на стоянке. В конце концов, мы уехали на машине доктора.

Мне было страшно, ехать с молчащей Элизабет по лесу, не зная куда, и не умея водить.

-8

После сего действа я снова попала в психиатрическую клинику, но уже нормальную и с другим диагнозом – посттравматическое стрессовое расстройство. Я сказала, что мои друзей съели дикие животные, а я единственная кто смог выжить, тем самым объяснила кровь на одежде. Лес оцепили и туда отправились охотники, или еще кто-то. Но в здание стоящее в середине леса так и не заходили, я следила за прессой, если что, то это должно было быть на первых страницах «резня в лесу».

Все остались гнить там, а я, как и хотела, сбежала.

Не знаю, куда рванула Элизабет, когда мы приехали в город, но уже три месяца я ее не видела. Надеюсь и не увижу.