Амьен

Туман пересыпан мелким бисером дождя. Мы блуждаем по тусклому утреннему городу и ищем Амьенский собор. В тумане друг друга не видно, не то, что собора. Неожиданно перед нами появляется какое-то бежевое облако. Изображение облаков прояcняется, и на нём видны контуры собора, а затем становится контрастной каждая его чёрточка. Высокий фасад уходит в небо. Каждая деталь кропотливо вырезана, словно художник пытался показать, что из самого маленького камня можно выточить произведение искусства. Начинается рассвет, облака уходят, и собор становится глазурным. Осторожное объятье человека, с которым я познакомилась три часа назад...

Еще до переезда во Францию я приехала туда на несколько месяцев, на стажировку. В Париж. В то время я абсолютно не видела ни прошлого, ни настоящего, только будущее. И парижская жизнь была, как переполненный вагон, набита различными ожиданиями, реальными и не очень. Безусловно, хотелось чего-то нового, в этом новом и был заключен весь смысл. В нашей группе было одиннадцать человек, но я ни с кем не хотела общаться: мне казалось, что так я точно пропущу что-то новое. Гуляла одна по Парижу в надежде, что город сам найдёт контакт со мной, что люди уж точно со мной заговорят.

В группе была ещё одна девочка, которая всегда гуляла одна. Звали ее Юля. Она недавно переехала в Москву из Астрахани, а потом уже из Москвы поехала в Париж. Ей тоже, видимо, хотелось общаться с городом, открывать для себя странное живое существо под названием Париж. Светлые коротко стриженые волосы, ярко-голубые глаза, глядящие куда-то вовнутрь. В интернете ее называли «марсианкой». Не от мира сего.

Однажды она просто подошла ко мне и пригласила меня на концерт. Этот концерт проходил в каком-то парижском пригороде на севере. Я согласилась не раздумывая, даже не зная, какую музыку будут играть. Стажировка оказалось очень утомительной, хотелось взбодриться и скорее перемахнуть через бетонный забор будней. Не знала я и названия клуба. Просто поверила, что это будет интересно.

Пригород усеян мотоциклами и мусорными пакетами. Задворки изящной парижской цивилизации. Мы идем по сужающимся переулкам и утыкаемся в облупленные ворота. Заходим во двор и видим странное здание, больше похожее на старую конюшню. Здесь и должен проходить концерт. В колодце внутреннего дворика видна серебряная монетка луны.

- Куда же мы пришли? Темно и никого нет...Может быть, лучше уйти отсюда? – пробормотала я.

- Расслабься. Все будет офигенно. Просто нужно подождать, - cказала моя неземная знакомая.

И точно – действие началось. В углу двора нарисовались две мужские фигуры. Один — крепкий, в армейских защитных штанах и чёрной кофте. Бритая голова, пара татуировок и беспомощные серые глаза. Другой очень высокий, со всклокоченными волосами, большим носом и странной неровной челочкой.

- Вы здесь впервые ? - спросил армеец.
- Да, вот пришли на концерт.
- Круто! Рад встрече! Я Сирилл. А это Джефф.

Сирилл и Джефф не имеют никакого отношения к армии. Они - самые обычные французские панки. Постоянно крутятся на каких-то концертах, пьют всякие взрывные алкогольные смеси, затягиваются сигаретами с травкой и сами сочиняют музыку. Джефф - гитарист в одной провокационной панк-группе.

Сразу нужно сказать, что в общении со французскими панками меня подстерегала масса сюрпризов. Я всегда думала, что панки - безголовые любители безвкусной музыки. Но французские панки меня поразили. Во-первых, своей вежливостью. В этом плане они изъясняются почти как тургеневские персонажи: «извините» да «позвольте пройти». Кроме того, панки обожают животных. В их «сквотаx» или же ангарах, в которых они тусуются, собирается несчётное количество бездомных псов. При этом  условия жизни панков оставляют желать лучшего. Выживают на минимальную зарплату, хотя могли бы получать примерно такое же пособие по безработице. Но большинство все равно работают. Кто в музыкальных группах, а кто и в более обыденных местах.

- Я преподаю информатику в компьютерном классе для детей, - поделился с нами Сирилл. Работа нравится, и совсем не мешает отрываться. Дети к моему внешнему виду привыкли. Я для них как мультяшный персонаж, cупергерой.

А пока в переполненной бывшей конюшне идёт странный концерт, куда мы с Юлей попали. На сцене выступает худой мужик в леопардовом костюме, с огромным панковским гребнем. Музыка просто оглушительная. Cмесь трактора, дрели и народных французских песен. Но двигаться под нее приятно. Кажется, что все мы на продуктовой фабрике, и каждого из нас расфасовывают и заворачивают в красивую упаковку. Способность соображать пропала начисто. Зато тело полностью расслабилось.

Потом мы идём домой с концерта. С Сирилом. И вместо дома идем гулять. Сирилл рассказывает нам про свою маленькую квартирку в пригороде Парижа Аньер, про то какие все политики чёрствые и не заботятся об обычных людях. А еще он говорит, что десять лет встречался с девушкой, настоящей панкухой. Но расстался, потому что не смог разделить её страсти к тяжелым наркотикам. Было трудно, но смог. А потом мы едем в парижском ночном автобусе не знамо куда, с полупьяными людьми. Мне по очереди подмигивают шестеро арабов и один африканец, а Юля с Сириллом беспрерывно обнимаются. С этого дня они были вместе.

Как же нас занесло в Амьен? Это была идея Пьера, приятеля Джеффа. C Пьером мы познакомились на вечеринке в пригороде Парижа. В маленькой кухне, забитой старыми канистрами из-под каких-то воспламеняющихся жидкостей, грациозно припарковались два велосипеда. Над всем этим изобилием царит Пьер: немножко похожий на Элтона Джона, но с более солидным брюшком. В майке, испачканной известкой, в бриджах с большими карманами. Рядом с ним примостился долговязый Джефф. Прямо строители на отдыхе.

А жена у Пьера - красавица-филиппинка. Тихая и спокойная, она готовит восхитительные блинчики-немы с креветками. Их можно есть, заворачивая в мятные листья. Жена Пьера плавно кружит между гостями, предлагая им различные азиатские блюда. А гостей много – человек 30. Меня поражает, что в одной квартирке собрались и четырнадцатилетние подростки, и люди в возрасте — за пятьдесят. Видимо, что-то всех объединяет.

Попивая Редд Булл с водкой, любимый напиток французов, Пьер делится со мной своими идеями по поводу всеобщего объединения.

- Представляешь себе, весть мир - это такая большая паутина. У каждого человека — cвоя нить, и в течение жизни эта нить соприкасается с другими. В конечном счёте, движение каждой нити влияет на всю систему. Жизнь каждого человека действует на жизни других людей, даже тех, которых он не знает. Например, если бы один талантливый изобретатель не изобрёл бы новую модель сверхмощных самолетов, мой дедушка не переехал бы в другой город работать на авиационном заводе и не познакомился бы с моей бабушкой.

- А что происходит, когда человек умирает? - спросила я.

- Его нить исчезает, но след от неё остаётся. Если бы все эти нити не переплелись, не появился бы на свет мой папа, не родился бы я. Я и есть след той нити, которыми они были. И еще много-много других людей.
 
И вот наконец мы в Амьене. С Сириллом, Джеффом и Пьером. Джефф с Пьером выступают на огромном фестивале панк-музыки. Фестиваль этот идет в течение трёх дней и безо всякого перерыва. То есть в любое время дня и ночи в местном сквоте выступает какая- либо панк-группа. Зрители ничуть не устают, ведь здесь есть возможность и отдохнуть, и поспать. Пол в темном концертном зале устлан пластиковыми стаканчиками и пустыми бутылками.

То, что я вижу около «сквота», меня поражает. Около огромного костра сидят настоящие панки. В  кожаных жилетках, булавках, татуировках и с огромными гребнями на голове. Обсуждают ни много ни мало, произведения Оруэлла. Оказывается, они еще и начитанные.

Кто-то начинает играть на гитаре. Джефф предлагает закурить косяк. К нам подходит очень странный бородатый мужчина, обнимает по очереди меня и Юлю.
 
- Ты знаешь, этот парень – бездомный, живет на улице со своими собаками. Мы помогаем ему, как можем, - сказал мне Джефф

- Нда, видимо, первый раз в жизни обнималась с настоящим бомжом , - говорю я.
 
-     Он не бомж, у нас нет такого. Ему просто пока негде жить. Но он всегда может переночевать в «сквоте». И даже помыться иногда.

К нам приближается незнакомый молодой человек. Тёмные волосы ёршиком и смешной веснушчатый нос. Глаза цвета медового пряника. Начинает со мной говорить и не может остановиться. Все происходит естественно. Через час разговоров мы начинаем целоваться. Так и сидим на чьем-то продавленном диване около костра.

Его имя - Филипп. И в шесть утра он зовет меня посмотреть Амьенский собор. Мы идем по тихому городу с волнистыми мостовыми мимо маленьких домов. В одном из окон горит свет. Видимо, шесть утра — самое время для того, чтобы подумать.

Мы стоим около огромного собора и как будто упираемся в невидимую стену. Филипп шепчет мне какие-то взволнованные слова, говорит, что еще увидимся в Париже. Но я знаю, что Амьенский собор — это та самая преграда, которая не позволяет нити наших отношений тянуться дальше. И в розетке собора я вижу очертания той самой паутины, о которой говорил Пьер. Наши жизни все равно переплетены. Моя, Филиппа, Юли, Джеффа, Пьера и Сирилла. И тысячи наших взглядов остались на изрезанном фасаде Амьенского собора.