Учительница из Таджикистана

Теперь уже в далёком-далёком 1957 году я пошёл в первый класс. Перед школой мне купили форму. Она состояла из гимнастёрки, брюк, ремня с бляхой, на которой была выбита буква «Ш», а самое главное в этот комплект входила фуражка военного образца, где тоже красовалась буква «Ш» - школьник, значит. Форма была шерстяная, как тогда говорили – суконная, топорщилась, и в ней сразу становилось жарко. Гимнастёрка копировала военную с глухим воротничком, на который подшивался белый подворотничок. На ноги мне купили парусиновые ботинки с кожаными  коричневыми пришлёпками на передниках и задниках. И фуражка, и гимнастёрка, и брюки были стального цвета.
Вечером, накануне 1-го сентября у нас дома собрались соседи дядя Саша Харламов с женой, дядя Ваня Сафрошкин, тоже с женой. Мама заставила меня надеть форму. Коментари были самые разные, от: «Ты, Витька, как солдат теперь», до: «Ково попало нашили, толи раньше было… А теперь по нашей пылюке и не пройдёшь». Однакко в общем сошлись на том, что форма хорошая. Мне она понравилась.
Понятно, что путного сна у меня не случилось, и утром я едва ли не первый был на ногах. Ещё коров на выпаса не погнали, а я, содрогаемый утренней прохладой, сидел на ступеньках крыльца в ожидании момента, когда начну надевать форму. Старшие брат с сестрой уже учились и для них сборы в школу не вызывали волнения. Ходу до школы было десять минут, сбор назначался на 9 часов, но где-то в 7ч. 30 мин. душа моя не вытерпела, и я оделся. Кое-как позавтракав, я пошёл в школу. Вот тут-то мне, наверное, в первый раз в жизни стало стыдно. Стыдно от того, что я буду одет не как все ребята. Исходило это от того, что все мы деревенские ребятишки одевались примерно одинаково и в основном донашивали за старшими братьями то, что они не износили. Отличия в одежде, поведении не то, что не поощрялись, но и не приветствовались, вызывали некоторое отчуждение. Точно такую же форму уже носил, учившийся в 3-м классе сын учительницы школы – Натальи Степановны – Борис, а мы его не долюбливали. Его все в деревне звали - Бориска, а это в нашем понятии считалось унизительным. Вот мне и представилось, что на меня теперь все будут смотреть и дадут какое-нибудь прозвище. Это у нас делалось легко.
В школу я пошёл не по дороге, а выбрал путь, где меня могли меньше увидеть – через кусты и заросли травы. Но какая же у меня была досада, когда я, подойдя к школе, обнаружил, что моя суконная форма оказалась облеплена колючками собачника и чистотела. Около школы ещё никого не было и я лихорадочно стал обирать с себя колючки. Я так увлёкся, что и не заметил, когда она подошла, а только услышал: «Мальчик, что случилось?». Оглянувшись, я увидел стройную, невысокого роста девушку. Она была одета во всё городское. Видно, всё поняв, она стала мне помогать обирать колючки. Тут уже стали подходить ученики и мне стало совсем стыдно. Однако никто из них не стал надо мной смеяться, а, наоборот, попросили у меня фуражку и ремень, чтобы померить, и всё спрашивали, кто эта девушка.
Перед школой простиралась большая лужайка, покрытая травой-муравой. Из школы вышли четыре учительницы. Двоих мы хорошо знали, они давно в школе работали – Наталья Степановна Михайлова и Евгения Ивановна Городилова. А вот две другие – новенькие. Нас построили в линейку на лужайке. Школа была начальной и состояла из четырёх классов. Наш класс был 1-м. Учителя что-то поговорили между собой, а потом к нашему классу подошла одна из новеньких учителей – Та, которая помогала обирать мне колючки – Любовь Михайловна.
Учить она будет нас четыре года, и с ней было удивительно интересно. Казалось бы, что нового она могла рассказать нам про нашу речку, лес, поля. Однако на уроках она приводила нам примеры именно на нашей местности и мы уже иначе смотрели на всё окружающее. Как-то незаметно она научила считать нас всё: Сколько домов в деревне; мы составляли таблицы, в которые включали количество коней, коров, овец в деревне; измеряли расстояние между домами; считали брёвна в срубах домов, узнавая потом, сколько же всего деревьев пошло на строительство домов в нашей деревне и многое другое. Она давала нам задания записывать слова бабушек и дедушек, а потом на уроках чтения мы разбирали эти слова. В любой момент мы должны были ответить ей, какую книгу читаем. Мы писали изложения по окружающей нас действительности, сочиняли стихи, поздравляли с днём рождения жителей деревни, рисовали открытки на 8-е Марта своим мамам и бабушкам. А в конце учебного года всем классом ходили в поход в лес. И виденный-перевиденный, хоженый-перехоженый он нам казался совершенно иным. Любовь Михайловна срывала травинку или цветок и рассказывала так, что эти растения растут только у нас, чем гордились неимоверно. Нет, лучшего времени я и не припомню!
Свою первую учительницу мы поистине полюбили да так полюбили, что узнав, что на ней хочет жениться Дмитрий Ляхов, подкрались ночью к его дому, разбили окно. Она узнала об этом, но никому не рассказала. Я помню, как однажды со стены в нашем классе упал портрет Ленина. Видно, верёвочку истлела от старости. Тогда мы увидели её плачущей, и ещё она приговаривала сквозь плач: «Я не виновата, что он упал». Спустя годы я понял, почему она плакала: хотя и началось разоблачение культа личности Сталина, но страх в людях сидел цепко. И случись падение портрета во времена Сталина, нашей учительнице было бы не сдобровать.
Окончив начальную школу, нас перевели учиться в школу-интернат в село Новая-Тараба, что располагалась в 15 километрах. Там тоже были хорошие учителя, но первых уже не было.
В 4-м классе она рассказывала нам о климате. Говоря о жаре, она сослалась на Таджикистан, сравнив летнюю температуру там с жарой «как в печке». С тех пор мне и не давал покоя вопрос про Таджикистан, в котором «жара как в печке». Будучи уже офицером я попал служить в один из жарких районов СССР, и тогда вспомнил её рассказ о горячем ветре, сыпучем песке и недостатке воды. Отыскал её адрес (к тому времени она переехала жить в Новосибирскую область) и написал  письмо, спросив, почему в школе она рассказывала нам именно о Таджикистане. Она с радостью ответила мне, раскрыв мучавшую меня тайну. Родилась она в Таджикистане, а когда ей исполнился один год, то их семью  выслали на Алтай, где они стали жить с 1939 года. Дедушка, бабушка, отец, мать и трое братьев умерли, не привыкнув к местным условиям. Её определили в детский дом. После детдома окончила педагогическое училище в Камне-на-Оби и была распределена в нашу деревню. В конце письма она приписала: «Я никогда не была в Таджикистане, но люблю его, и когда-нибудь обязательно съезжу туда со своими детьми и внуками».