Париж

Сегодня покончил с собой наш друг, колумбиец Алехандро. В своей маленькой парижской квартире. На этом в четырех годах моей жизни  в Париже можно поставить точку.

Париж я увидела лет в 10, на страницах книг. «Река Сена делит Париж на две части: левый берег и правый берег. На левом берегу находится Эйфелева башня». Все это мы учили в школе. И, когда я в 17 лет приехала в Париж, в голове были только распечатанные учителями на старом принтере фотографии достопримечательностей. Сами памятники истории меня абсолютно не поразили. Все оказалось примерно так, как на картинках. Я ещё не знала, что в Париже есть места, которые как будто ты один открываешь для себя. Например, маленькие домашние садики на обратной стороне холма Монмартр. Или пешеходная дорожка посреди реки: от «Радио Франс» до моста Бир-Акейм. Или парк Сан-Клу, под стопами которого лежит весь Париж — главное только забраться на самый верх и усесться под узловатым дубом.

- Почему Алехандро это сделал?

Мы встретились с русскими подружками на набережной Сены. Сырая, но тёплая осенняя погода, и от реки пахнет чем-то затхлым, как от лежалого свитера.

- Так странно все...вокруг него столько людей крутилось. Душа любой компании...пробормотала Ира, вздрагивая под коротким пальтишком.
-
«Самое модное в этом сезоне...» ни к селу ни к городу подумала я.

- Помнишь, были у него на дне рождения? Человек семьдесят пришло...И это — только те, кто смог, - сказала Оля, поддерживая на ветру рыжий шарф, - Но много знакомых – еще не все.

- У него вроде девушки не было, - вставила я

- Была, была! Представляешь, каково ей сейчас...А в Колумбии не похоронят. И даже в Париже непонятно где... Колумбийцы — строгие католики, против самоубийств, - перескочила с одного на другое Ира.

- Кажется, у него были большие проблемы с работой,- добавила Оля, - Он же, помните, чуть ли не при администрации президента работал в Колумбии. А здесь, в 32 года даже стажировку с трудом нашел. Видимо, не мог смириться...

- Париж сначала всегда другой, - вздохнула Ира. Такой, каким мы хотим видеть. Яркая обертка. А здесь все осязаемо. Больно...

Когда мне пришло письмо из парижского университета о том, что я поступила в магистратуру, я поехала не задумываясь. Ещё лет в 12, я стала мечтать о том, что буду учиться во Франции. Я всегда думала, что детские мечты надо исполнять. Поселилась в 16 округе, тихом и спокойном районе Парижа, не так далеко от Эйфелевой башни. Учебы было на удивление было мало, и часто делать было нечего. Любимым занятием было прогуляться от улицы Молитор, застывшей и заросшей старыми каштанами, до реки.

Река была мутная, серовато бежевая с огромными позеленевшими медными и железными мостами. Казалось, что не мосты построены под рекой, а река прорыта под мостами. Я шла мимо огромного круглого здания Радио Франс до станции метро Пасси. Эта станция как бы парит в воздухе, потому что миниатюрные зеленые вагончики метро едут по легкому решетчатому мосту до станции Бир- Акейм. Потом шла до площади Трокадеро, похожей на огромную пятиугольную лампу с мириадами туристов-светлячков, мерцающих своими айфонами. А надо всем этим  гигантская паутина Эйфелевой башни. Она затягивает зазевавшихся туристов в свои сети.

Иногда я шла дальше, вдоль реки, пахнущей сырыми водорослями и масляными канатами до помпезного Большого Дворца и вытянутого египетского обелиска площади Согласия. Мне нравилось из раза в раз повторять одну и ту же прогулку. Казалось, возвращаясь к привычным местам, я воздвигала вокруг себя воображаемую стену, через которую реальная жизнь не могла прорваться.

Я помню, как Алехандро первый раз пригласил меня на день рождения. В баре недалеко от вокзала Монпарнасс и его чёрной водостойкой башни собралась как минимум половина нашего Института. Конечно, все не поместились. Люди стояли и сидели вокруг бара, прямо на выгнутой брусчатке. Заходили внутрь только для того, чтобы взять себе еще пива или «Ред Булла» c водкой. И сам Алехандро в центре бара, окруженный толпой колумбийских девушек – этакий владелец южноамериканского гарема. С взъерошенными темными волосами, пытливыми светло-карими глазами, в черной майке металлиста.  Для каждого у Алехандро находилась пара слов. Однако учитывая количество гостей и число выпитых стаканов пива, это время было ограничено. Вскоре все разделились по группам и начали болтать.

- Представляешь себе, познакомилась с парнем, французом. Погуляли около Трокадеро, поцеловались. Все так мило...А он мне в тот же день пишет сообщение: «Я жду тебя сегодня вечером жду у себя дома. До встречи.» И дает адрес, - делится пухленькая светловолосая Марта, однокурсница из Польши.

- Неприятно...но сейчас многие так, - говорит симпатичная француженка Сесиль с малиновой помадой на губах. Вот видишь, — добавляет она, разогретая спиртным, - по бульвару идет мужик в серой куртке. Спорим, я предложу ему перепихнуться и он согласится.

- Да ну! Cпорим на пиво за мой счет!

- Идет!
          
            Cесиль мягко подходит к вальяжному прохожему и что-то ласково ему говорит. Прохожий улыбается и старается не упустить из поля зрения ни одной ее притягательной черты. Потом немного смущается, но продолжает смотреть на Сесиль затягивающим взглядом. В ответ на ее вопрос несколько раз кивает. Сесиль смеется и кричит на всю улицу: «Это была шутка! А я думала, ты парень cерьёзный!» Вконец обалдевший мужик растворяется в мерцании света.

Через полчаса гости начинают расходиться, или потихоньку расползаться. Все прощаются с Алехандро и благодарят его за замечательный вечер. Полупьяный Алехандро, кажется, совершенно в восторге. Он как будто плывёт в дымном облаке бара. Напоминает изображение неунывающего Микки- Мауса на обертке шоколадных конфет. Контуры картинки размываются. Иду спать.

Через две недели после моего приезда во Францию я познакомилсь с нашим соседом, настоящим гасконцем. Жан приехал в Париж лет семь назад, а до этого жил в регионе Аквитань, в маленькой деревушке прямо около Атлантического океана. Отец работал на заводе «Рено», мать пекла яблочные пироги с корицей, как и полагается всем порядочным домохозяйкам. А Жан решил попытать счастья в Париже. И использовал главный козырь своего региона - виноделие. Ведь Бордо — главная столица винной Франции. Сначала поехал в Лондон, чтобы подтянуть свой английский. Там он работал в баре. А в Париже — коммерческим директором музея Вина. Учеба помогла: в Париже мало кто свободно говорит по-английски. Жан, как настоящий представитель буржуазии, постоянно отрицал то, что он буржуа. И, чтобы это подчеркнуть, часто с грустью в голосе говорил о бедных людях. Жаловался, что ему тоже не хватает денег: например, на то, чтобы снять квартиру побольше. Но для этого пришлось бы переехать в менее шикарный округ. А престиж терять не хочется...

Жан придерживался умеренно- правых взглядов. То есть был не совсем за иммиграцию, но вроде как и за то, чтобы обделённые люди могли жить лучше. Засчёт Франции, которая предоставляет им свои блага.

- Представляешь себе, бедные украинские женщины. Они же вынуждены работать проститутками, а потом уезжать во Францию, чтобы найти мужа, который не будет их бить!
- Что за бред!
- Ну, CМИ так пишут. Я же не виноват, что уровень жизни и система социальной защиты у нас лучше...

Один раз мы с Алехандро оказались на вечеринке в ателье художников. Очутились мы на ней после долгого кругового блуждания по Парижу. В полутемной мастерской на столах стояли стаканы с кисточками и окрашенной водой. Рядом с ними почётно высились бутылки водки, вина и колы. Все танцевали вокруг высоких мольбертов и старались не перепутать стаканы из-под кисточек со стаканами с алкоголем. Потом стали танцевать в кругу. Сапоги мешали. Я сняла сапоги. Пол оказался холодным и отталкивающим. Поэтому отрываться от пола было просто необходимо.

Четыре часа утра. Все выходят на улицу и ищут ночной автобус. Неожиданно люди исчезают. На улице я обнаруживаю только мерно двигающегося, как стрелка часов, Алехандро. Мы вместе ковыляем до остановки автобуса и ждём. Время застыло. Ледяной воздух завис на ветках и опустился на проходящую мимо дорогу. Остановка стала единственным центром притяжения во вселенной.

- Знаешь, я тоже всегда хотел поехать в Париж. Ну...чтобы понять, моя ли это тема. Видимо, да. В Париже круто. Свободно. В Колумбии было тревожно, но опасность – в этом тоже своя соль, да? В Париже делаю, что хочу. Правда, учиться хватит уже, намаялся. Все-таки 30 лет мне скоро. В Колумбии отлично с работой было. Вообще думаю, после нашей учёбы будем деньги горстями собирать. Шучу. Но хорошую работу найти реально. Главное не сдаваться.
- Есть ведь не только работа, но и все остальное...сказала я.

- Ты знаешь, мне кажется, я умею жить. Вот умею, и все тут. Люди вокруг- интересные, Париж — интересный. Но быть приезжим, таким, как мы с тобой, все равно лажа. Папа с мамой с ложечки кормить не будут. И на пуховых перинах не поваляешься. Короче – надо действовать. Так что вперед!

- А друзья у тебя есть. Ну, в смысле настоящие друзья?

- Ага! Человек двести!- смеется Алехандро, - Половину я даже не помню. Но я личность популярная. Почётный генерал местных вечеринок.

Подходит ночной автобус, зелёный, как бутылка с пивом. В нем расселись захмелевшие и даже забродившие в алкоголе мужики и редкие девушки. И каждый из них пропитался алкоголем по-своему. Кто-то сжался и стал угрюмым. Кто-то расслабился и стал развязным. Мы плюхаемся на сиденье и засыпаем. Просыпаемся только возле метро. Парижская ночь ушла, оставив в покое честно отстоявших смену проституток, студентов, окосевших от крепкого пива, и таксистов, озверевших от пьяных окриков. Мусорщики умывают город, чтобы он снова предстал невинным перед глазами туристов.

На третьем году своей жизни в Париже я познакомилась с Себастьяном. В первую нашу встречу Себастьян скромно сказал, что развозит продукты по магазинам и домам. Но на поверку он оказался владельцем сайта по продаже экологических продуктов. Никогда не ездил на машине, потому что считал, что это вредно для окружающей среды. Дома на полках у него штабелями стояли экологические консервы. А готовить не умел.

- Представляешь, один раз пытался пожарить сардельку. Забыл ее разрезать, и она разлетелась по всей кухне. Сарделечный взрыв. Неделю потом от стен оттирал.
 
- А в России многие мужчины не умеют готовить.

- Да у нас и женщины-то не готовят, - вздохнул Себастьян, - А я люблю консервы. Вывалил их на тарелку — и готово.

И в личной жизни Себастьян предпочитал еду быстрого приготовления:

- С одной девушкой был месяцев пять, ну, прилично по времени. А потом она уехала на месяц в Германию. И я один раз пошёл на вечеринку, а там такая симпатичная девчонка — пальчики оближешь. Сразу сошлись. А потом та приезжает, звонит: «Как у тебя дела? Не забыл меня?» Я говорю: «Я все по-честному люблю, так что не обижайся. Я за этот месяц встретил другую женщину. Но тебя я терять не хочу. Так что могу встречаться: один день с ней, другой с тобой». Положила трубку. Пишу мейлы – не отвечает.

Подумал и добавил.

- Но все это не главное. Я вообще очень в бога верю. И хожу в церковь каждое воскресенье. Мне кроме работы и моей веры ничего не нужно.


Я опять стояла на набережной Сены. Река пахла склизкими водорослями и старыми тряпками. А над ней поднималась вечно весёлая и беззаботная Эйфелева Башня. Меняются причёски, моды, любовники и любовницы, суеверия, контрацептивы, марки машин и жевательной резинки. Пройдет еще сто лет, а башня будет стоять. И наши жизни будут вплетаться в её холодную летопись. И все, кто погибает в Париже, дарят свою историю этой могущественной конструкции. А она, как губка с огромными дырами, впитывает в себя всю жизненно важную информацию. И где-то наверху есть история Алехандро, который подарил себя Парижу, ничего не беря взамен. Видимо, это и есть настоящая любовь.