Первая капля

Память птицей летит над городом, опускаясь всё ниже и ниже к старой больнице на Серпуховке. Вижу явственную картину той далёкой весны.

Огромные деревья, растущие по всему больничному парку, уже окутались нежной дымкой зелени, на клумбах - первые ростки, на газонах - море трав. Среди этого радостного цветения бегут и переплетаются асфальтовые дороги и аллеи, огибая серые здания-монстры, где лежат и надеются на выздоровление больные люди, или "больнушки", как мы, дети, называли их. Вот они, в одинаковых халатах выходят погреться на солнышке, посидеть на скамьях или тихо побродить туда-сюда. В глубине парка есть ещё один такой же корпус, трёхэтажный, но там на первом полуподвальном и третьем этажах живут семьи. Всё как положено: дети, родители, старики. На втором этаже располагается районная поликлиника, а попасть в неё можно только с противоположной стороны дома, с улицы Щипок. До 1917 года это была Солодовниковская богадельня (основал купец-меценат Гаврила Гаврилович Солодовников) с часовней в угловом крыле и крестами, рельефно выгравированными на стенах. Кресты остались, вход в часовню заколотили, а общая планировка этажей в виде длинного коридора с "коридорчиками", где находится по две-три жилых комнаты, сохранилась неизменной. Только вместо одной старушки в комнате проживает целая семья или даже две. Но эта уплотнённость нисколько не волнует меня - десятилетнюю девчонку, прибегающую домой только поспать или поесть. Остальное время, не считая школы, я проводила в нашем парке, где излазила и исходила одна или с ребятами все самые заповедные уголки. Самым притягательным и в то же время отталкивающим местом был морг, спрятавшийся в дальнем углу. Иногда к нему из корпусов везли каталки, накрытые простынями. Это было страшно - это была смерть! Мы, дети, прекращали свои резвые игры, поворачивали головы и смотрели вслед. Но что есть детство? Беспечная пора! Поэтому вскоре, забыв о чьей-то прерванной жизни, мы опять возвращались к нашим занятиям.

Перпендикулярно моргу стоял ещё один жилой дом - маленький двухэтажный, с двумя подъездами, выходящими в сторону этой обители печали. Первый этаж, естественно, подвальный - окна ниже уровня земли, второй - обычный.

В тот день мы с ребятами играли неподалёку от двухэтажного дома. Здесь тоже были скамьи, и на одной из них сидел какой-то старичок, который кормил птиц - голубей и воробьёв, машинально кроша им хлеб и бросая его себе под ноги. Одет он был в обычную одежду, не больничную. Ребята почему-то стали дразнить старика, строить рожи, кидать маленькие камушки. Он в ответ грозил палкой-тростью, и это было смешно. Вдруг что-то заставило меня подойти к нему и сесть рядом. Мои приятели громко закричали в недоумении, но я продолжала сидеть. Не знаю что: им ли наскучило, или какое-то новое обстоятельство привлекло их внимание, но шумящая орава умчалась, а мы остались. Теперь я разглядела своего соседа - поблекшие светлые глаза, узловатые пальцы, худое немощное тело... Да никакой он не страшный, просто очень старый! Мы какое-то время сидели и тихонько говорили. Потом он попросил проводить его и, с трудом опираясь на палку, встал. Мы медленно, с остановками, направились к тому самому двухэтажному дому, вошли в подъезд, поднялись на второй этаж. Похоже, кроме моего спутника, там уже никто не жил. Все двери были открыты, комнаты пусты. Лишь ненужные брошенные вещи, покрытые пылью, валялись на полу. Комната старика находилась как раз посередине коридора. Там стояли диван, шкаф, стул и стол, на стенах висели фотографии в рамках. Окно выходило в парк. Хоть в этом повезло! Он рассказал, что всех уже выселили, потому что в этом доме будет лаборатория с подопытными животными и склад какого-то оборудования. Жильцы благополучно уехали в новые квартиры (теперешние "хрущобы") или комнаты, у кого как получилось, а он остался и не собирался никуда уезжать. Это был его мир, его долгая жизнь прошла здесь. Всё вокруг пронизано воспоминаниями: дорогие сердцу безделушки, фотографии сыновей, погибших на фронте, жены, недавно умершей. Живя здесь, среди незримых образов близких людей, одиночества старик не чувствовал. Рассказывая о прошлом, этот человек становился моложе, морщины разглаживались, глаза голубели и блестели на солнце в этот весенний день.

Мы очень долго беседовали тогда. Он научил меня ценить дружбу, понимать людей и никогда не смеяться над их пороками. Жизнь так коротка и длинна в то же время! Чтобы понять, для чего живёшь, надо анализировать свои желания, стараться не повторять ошибки, сделанные ранее. Главное - это поставить перед собой очень трудную задачу-цель и попытаться выполнить её. Чем она величественнее, тем выше поднимется человек, стремящийся к ней. Как же всё это было трудно понять девчонке, а ведь так хотелось! Наконец, увидев, что моё внимание начало рассеваться, он прервал лекцию и сказал, чтобы я бежала домой, а то уже поздно. Старик, а он был в прошлом учитель, попросил приходить почаще, не забывать его. Темнело, когда я уходила оттуда. А жизнь продолжалась. Скоро закончились занятия в школе, и мама сразу же отправила меня в ненавистный и скучный пионерский лагерь. Лишь летом, в перерыве между сменами, удалось попасть в тот дом. Он был пуст, выбиты окна (наверно, мои приятели постарались), двери подъездов заколочены гвоздями. Кое-как отогнув гвозди железным прутом, я с трудом открыла дверь.

Оттуда пахнуло сыростью, затхлостью и ещё чем-то отвратительным, нежилым. По лестнице поднялась наверх. Такое же запустение царило и там - мусор, извёстка, рваные обои. Казалось, никого никогда здесь не было. В комнате старика валялся какой-то хлам. Всё, надо уходить. Вдруг внизу хлопнула дверь, и чей-то хриплый голос спросил: "Кто там?" Я спустилась на первый этаж - это оказался сторож морга, тот ещё тип. Он увидел, что дверь открыта, поэтому закричал. Сторож объяснил, что сюда заходить нельзя: дом ветхий, полы могут провалиться. Хорошо хоть сильно не ругался - видно физиономия у меня была очень растерянная. Я спросила о старике-учителе, который жил здесь весной один. В ответ сторож удивлённо хмыкнул, сказав что ещё в прошлом году осенью выехала последняя семья. Больше спрашивать я ничего не стала, поблагодарила и ушла.

С тех пор промчались годы, но это воспоминание, светлым пятном оставшееся в памяти, иногда возвращается, и чувство благодарности к человеку (или духу), преподавшему наивной девчонке первый урок доброты и познания мира, переполняет меня, и я вновь ощущаю радость прикосновения к чему-то, так и оставшемуся неразгаданным.

P.S. На фото - бывшая Александровская больница, ныне лабораторный корпус (как раз тот дом, который я описала).