Одиннадцатый шаг

Не поняла? Я что – замуж выхожу? Случится же такое…
А где же торжественность? Марш Мендельсона, подружка невесты, наконец! Щас! Нет, подружка, наверное, у меня есть, но она сегодня «немножко беременная». А круглая свидетельница на свадьбе – это нонсенс! Красоту невесты будет затмевать, то бишь мою.
Ну, ладно! Посредственная, но все же свадьба! Кто-то «делает» счастливое лицо, а кто-то, напротив, правдив – холодный взгляд скользит по наряду невесты (видимо, я забыла с утра нацепить лягушачью кожу, и у меня теперь все внутренние органы просвечивают). Но опять же – не важно! Ведь это мой день. И это уже мне нужно доиграть его до конца. Ведь завтра я, уже в качестве мадамы, вступаю в новую жизнь – как бы в светлую и полную чудес…
 
Что там вчера шепнул мне на ухо мой жених, вместо положенных слов о любви?
– Дорогая, я потерял работу! Но ты никому не говори! Что-нибудь придумаем…
Да! Бытовуха дала о себе знать гораздо раньше, чем я ожидала. Но, тем не менее, чего раскисать? Может, действительно прорвемся… (Но прорвало почему-то только меня… ровно через девять месяцев. Приятные катаклизмы брака. Это я сильно забежала вперед).
Да и жених мой подозрительно счастлив. Понятное дело – такую дивчину отхватил! Это не я говорю (природная скромность не позволяет!), а мои родственники. Его родственники, естественно, говорят обратное…
Но, тем не менее, предпосылки для счастливого брака у меня есть. И его надо лепить. Видимо, из подручных материалов.

Последующий день был более продуктивным. Будильник заведен на 6 часов утра. Помнится, в прошлой жизни я не была жаворонком. Но есть жизнь – до, а есть жизнь – после. Да и должность у меня теперь почетная – невестка! А по дагестанским канонам это статус! Платочек на голову накинула и вперед – палубу драить! Этот женский головной убор на следующий день после свадьбы, как объяснили мне – городской особе, – символизирует преклонение и уважение к свекрови. А символизация в Дагестане – это вещь! Против обычаев не попрешь.
Мою посуду, полы, готовлю праздничный ужин, но как далека я сейчас от этого! В голове лишь две мысли вертятся:
1. Как бы назвать свекровь мамой. В первый раз всегда как-то неловко. Да и язык что-то ни с того ни с сего одеревенел.
2. На что будет жить молодая семья? Финансирования-то семейной казны нема…
«Произошло зарождение новой семьи и надо мыслить позитивно, – твержу себе я. – Обязательно все утрясется».

На вечернем семейном совете уже новой семьи обсуждается только один вопрос: позволительно ли мне теперь – уже в качестве взрослой замужней женщины – закончить учебу (а я на пятом курсе универа). По новому статусу жены я держу рот на замке, а в голове тараканы так и бегают: «Естественно, я закончу учебу. Кто вас спрашивать будет! Ведь это моя жизнь! Я вышла замуж, но не продала свой образ мыслей в рабство».
Но молчу. Роль примерной жены вырабатываю…

Хорошо хоть на этом свадебный галдеж закончен и завтра чета новобрачных отправляется в Париж (то бишь в Махачкалу) снимать квартиру и жить дальше как полноценная ячейка общества.
Найму квартиры в Махачкале можно было бы посвятить отдельную страницу. Кто снимал жилье, тот хорошо меня поймет. В итоге я все же нашла нам каморку папы Карло. Не бог весть что, но опять же надо мыслить позитивно! Что я имею на сегодняшний день? Мешок муки, полмешка сахару и… ящик водки после свадьбы. Ну а с такой подпиткой мы горы свернем! Одного не учла… если Магомед не идет к горе, то гора никогда сама не придет к Магомеду. Потому что у нас в Дагестане очень капризные горы…

Моя дражайшая половина с горячим пылом осыпает меня любовными признаниями… а мука-то в мешке заканчивается! И живот мой подозрительно округляется, но вовсе, как выяснилось, не от избытка мучных изделий. Зарождение новой ячейки общества приводит к зарождению новой жизни. На приеме гинеколог прописывает мне кучу витаминов и лекарственных препаратов, объясняет мне, как я теперь должна качественно питаться. Я активно киваю головой ей в ответ. Ну а как же! Обязательно! А денег даже на овсянку нет. Да и хлебобулочный комбинат давно потерял меня как постоянного клиента. Из остатков муки отвариваю круглые пончики, что-то вроде аварского хинкала. Это и есть наш хлеб. А случайным гостям преподношу это как капризы беременной женщины. Экзотики захотелось, понимаешь...

Мой благоверный лежит на диване, по простой причине – работы нет! Один раз в неделю на пороге нашей каморки появляется грозная фигура моей мамы с двумя сумками продуктов в руках и банкнотами в зубах. А что делать! – за квартиру платить-то надо. Как вовремя в этот момент мой муж выходит во двор. Очередное финансирование происходит без него. Нервы не выдерживают. Я плачу. Ведь и маме моей не важно – рожу ли я сковородку или нормального ребенка (с ее слов), лишь бы я не голодала. По этой причине она вынуждена работать… на мойке, протирать до блеска колеса иномарок новых «дагестанцев». Немного унизительно для нее, бывшего бухгалтера, потому она так тщательно скрывает от знакомых свое новое место работы. Чего не сделаешь ради собственного ребенка.
Почему-то некстати в этот момент вспоминается случай, как я будучи еще засватанной девушкой, ехала в троллейбусе (редкий вид транспорта на сегодняшний день) со своим тогда еще женихом к определенному месту назначения. Выйдя на остановке, я краем уха поймала, как контролер бросил какое-то ругательство вслед моему жениху. Смысл я поняла позже, поняла и сильно покраснела. Он не заплатил за наш проезд! На меня смотрели как на «зайца». Прокатилась гоп-стопом называется. Уже в следующий раз, опять же в троллейбусе, я отчаянно пыталась заглянуть в его глаза. Как бы не задеть амбиции молодого парня, который не может заплатить за свой проезд (и за мой, естественно). Тихонечко вытащила из кармана десять рублей и так же тихонечко засунула ему в руку. Он сжал ладонь. Я облегченно вздохнула. Передача финансов произошла успешно. В дальнейших наших передвижениях по городу я уже не была столь щепетильна. Просто открывала сумочку и просто платила за проезд. Какие тут церемонии! Инфантильность – она и в Африке инфантильность…
 
Но вернемся к нашим баранам. Что у беременной женщины бывают свои глюки, я испытала на собственном опыте. Правда, опыт был какой-то неудачный. Прогуливаясь как-то по рынку и «нанюхавшись» ароматов восточных фруктов, я смело заявила: «Хочу яблока». Мой суженый сжал зубы и процедил в ответ: «Специально просишь? Знаешь, что не могу купить?» Теперь зубы сжала я. И надолго – на все девять месяцев. Напрашивался логический вывод: я могла себе позволить только халяву. А халява очень хорошо росла
в парке железнодорожной больницы. Дикая алыча. Мой Тарзан прыгал по деревьям и активно снабжал меня этим кислейшим деликатесом. Здесь он усердовал как мог и не роптал. Пошлину-то платить не надо…

Опять же забегая вперед, скажу, что, будучи в положении на второго ребенка, я была значительно смелее в своих желаниях.
– Черной икры хочу!
– …А где я возьму?
– Меня и сто грамм устроят. Выбирай – либо икра, либо я рожаю негритенка.
И приходится ему включать «альтернативную стоимость». (Это когда ради чего-то приходится жертвовать чем-то.) Ну в итоге дети у меня светлокожие…

Изнанка семейных отношений иногда бывает лучше лицевой стороны, – так мне мыслилось, когда я смотрела какую-нибудь очередную мыльную оперу или слушала байки знакомых длинноногих девчонок с наращенным маникюром. Моя же изнанка была настоящей изнанкой. Там были и затяжки, и некоторые неровности мануфактуры, и даже несколько корявые швы на яркой этикетке с надписью «сделано в Италии». А при детальном осмотре обнаруживается, что там из Италии только макаронные нити, торчащие из изделия.

Мой конфетно-букетный период проживания проходил в общем дворе, где наравне с нами снимали комнаты студенты, одинокие мастера-сантехники и мелкие бригады строителей. Нам, как молодоженам, хозяйкой местного пансионата были выделены самые лучшие апартаменты. Отсутствие уютной террасы, ротанговой мебели и панорамного вида на море из нашего люкс-номера не могло испортить ощущения предстоящего семейного счастья. До потолка было еще две головы, сырость водилась только по углам, а вид из окна был хоть и не на можжевеловую рощу, но уж гораздо лучше пейзажа, открывавшегося за стенами замка Иф.

Вода, газовая плитка и остальные полагающиеся по техпаспорту удобства, безусловно, были, но – во дворе. Временами я со своим «наращенным» пузом выходила во двор, чтоб проверить, освободилась ли на плите конфорка от многочисленных чайников постояльцев, и, заняв виртуальную очередь за соседом-строителем, возвращалась вновь в свое логово любви. В темное время суток походы во двор резко сокращались – это мне как «нельзяволновавшейся» особе виделся в воображении отрезанный человеческий палец на крыше дома – так пошутил один из квартирантов – студент мединститута, принеся домой «часть экспоната» из лаборатории вуза и впоследствии за ненадобностью закинув его на крышу. Серость и экспансивность протекающих будней чередовались между собой, а иногда шли бок о бок, наступая друг другу на пятки. В общем, жизнь била ключом. И била, скажем так, прямо по темечку…

Проживая на одном конце города, я умудрялась наблюдаться у врача, ведущего прием пациентов аж почти на окраине. Столь дальнее медучреждение для осмотра моего «быстро растущего дивиденда» было выбрано исключительно из соображений удобства. За углом поликлиники в соседнем дворе проживала моя мама. Хорошо ли плохо ли – рядом всегда была дверь, в которую я могла постучать.
В один из обычных будничных дней я, проведя ревизию в своем кошельке, обнаружила там нелицеприятные для себя пустоты. Одинокие пятьдесят рублей скромно лежали на дне кошелька, дожидаясь «громогласного» выхода в свет. Осознав, что на эти скудные сбережения я смогу лишь добраться из пункта А в пункт В (где пунктом В была поликлиника), я, вздохнув, легла спать, решив, что утром двинусь в путь на очередную экзекуцию моего лечащего врача. «Будет день, будет пища. Не буду думать об этом сегодня, подумаю об этом завтра!» – подпитала я себя очередной порцией позитива, сильнее укутываясь в одеяло. Из сонного царства морфея меня вывел глухой прерывистый стук в дверь. На пороге нашей каморки стоял все тот же шутник-студент, тихим голосом прося у моего мужа – ни больше ни меньше – пятьдесят рублей на сигареты. Мой кормилец уверенно подошел к тумбочке с кошельком и, избегая гипнотизирующего взгляда моих немигающих глаз, протянул заветную купюру будущему эскулапу. Я, судорожно глотнув казалось на тот момент последний кислород в комнате, замерла в безмолвии. «Ээх... лучше бы дядя Фёдор вместо тебя черепаху завёл!» – вспомнились мне слова кота Матроскина из Простоквашино. «И в горе, и в радости, и в здравии, и в болезни» – в противовес первому утверждению пробежали в памяти строчки из семейного гимна. С головой зарывшись в подушку, я еще долго лежала в темноте с открытыми глазами, дожидаясь возвращения куда-то запропастившегося морфея.

Утром, позавтракав и проведя все положенные водные процедуры, я двинулась в путь. Мой супружник изъявил желание проводить меня до маршрутной остановки. Взяв меня за локоть, он уверенно направился навстречу подъезжающему троллейбусу. Я, сопротивляясь аэродинамической силе отрыва, остановилась:
– У меня нет денег на проезд, ты ведь знаешь.
– Не глупи, садись в троллейбус. Как-нибудь доедешь.
Я отдернула его руку.
– Как-нибудь я ездить не привыкла…
При отсутствии GPS-навигатора и при наличии наручных часов через два часа двадцать минут я добралась до стен здравницы, где меня уже ждала мой постоянный спонсор – мама, ни сном ни духом не ведавшая о моем дальнем пешем походе.

С приближением родов – таинства любви, приближалось еще одно таинство, не менее существенное для меня по значимости, в простонародии именуемое как госэкзамены. Этот двойной страх неизведанного держал меня в двойном тонусе. В коридорах альма-матера, напоминающего в конце учебного года улей пчеловода, я смело рассекала воздух своим пузом, используя его как фарватер для продвижения в нужном направлении. По вечерам дома меня ждал мой многомудрый письменный стол, где среди россыпи конспектов и учебников передо мной оживал образ Бориса Годунова, – именно этот исторический персонаж имел счастье стать темой моей дипломной работы. Засыпая невольно за тетрадями, я моментами, встрепенувшись, бросала сонный взгляд на своего Лжедмитрия, мирно почивающего в кровати и не ведающего о бурях и грозах, бушующих в душе Марины Мнишек.
«Как бы не родить во время госов, – думала я каждый раз, сдавая очередной экзамен. – Дотерпела бы моя непоседа-дочь до конца сессии. А иначе пересдача допустима только через год». К счастью, мои «двусторонние» молитвы были услышаны и богом и будущей малышкой – экзаменационный период прошел без дополнительных обмороков.

Ну вот и последний экзамен.
Последний билет.
Последняя оценка в зачетке.
«Даже если сейчас начнутся схватки, я успею оттарабанить ответ», – успокаивала себя я. И вот еще через мгновение уже последняя пятерка занимает свое законное место в столбике оценок.
В радостном оживлении я театрально протянула руку за зачеткой. От колыхания ли воздуха или от моего приподнятого настроения прямо передо мной из тарелки с фруктами со стола преподавательского состава упала клубничка. Не знаю, кто меня на тот момент толкнул – бес в ребро или моя дочурка в животике, но я, подняв ягодку в воздух, победоносно заявила:
– А вот этот трофей я забираю с собой!
Доселе, да и после в жизни, мне никогда не приходилось наблюдать такое «столпотворение» доцентов, профессоров и кандидатов наук, синхронно поднявшихся со своих мест и с одинаковым рвением предлагающих простой смертной студентке отведать всевозможные яства. Видимо, умудренные знаниями, служители наук боялись, что у меня пятно останется. Змий, призывающий Еву откусить яблоко, не был столь усердным, как мои экзаменаторы, но я стойко выдержала испытание и покинула поле познания.

Клубничка сработала через три дня. В демографической динамике роста населения отметилось еще одно маленькое, но весомое прибавление. Процесс рождения на свет ребенка я смогла бы описать для себя только одним словосочетанием – это были «непередаваемые ощущения». Казалось, что я прошла если и не семь кругов ада, то семь кругов аквапарка прокаталась точно. Обессиленная, но довольная, я дожидалась, когда ж мне покажут результат моих танталовых мук.
На следующий день медсестра принесла в палату два попискивающих конверта, из которых высовывались сонные зевающие мордочки. Я было протянула руки к конверту, откуда выглядывала более красивая мордашка, но медсестра протянула мне второй сверток. Я в недоумении приняла на руки шевелящийся кокон, откуда на меня глядели апатичные опухшие глазенки моей будущей маленькой феи, и упорно пыталась забить себе в голову такую очевидную для меня теперь информацию – …я мама.

Новая для меня профессия maman давалась мне с трудом. Маленький комочек позитива приятно доминировал в моей жизни под свежими лозунгами. До свидания маникюр, укладка, свободное время и развлечения. Да здравствуют бессонные ночи, бутылочки и пеленки.
К сожалению, ребенок не может питаться от аккумулятора, – думала я, глядя на последнюю пачку молочной смеси. Своего молока катастрофически не хватало, а если учесть, что работа и мой муж никак не могли встретить друг друга в нашем городе, то я, запрятав свою гордость куда подальше, вновь двинулась в путь – уже в детскую поликлинику. «Просить о помощи – это унизительно! – твердило мне мое спартанское воспитание. – Просить ради ребенка – это не грех», – просыпалась во мне мама.
После рекомендаций врача по «правильной эксплуатации ребенка в быту» я, набрав побольше воздуха в грудь, быстро, как будто боясь передумать, выговорила:
– Выпишите мне, пожалуйста, молочную кухню. Муж, к сожалению, без работы, а я сама – вчерашний студент.
Из моего краткого немногословия взрослый «детский терапевт» сделала желаемый мною верный вывод. Кивнув медсестре головой, что на их медицинском языке означало – «а ну, сходи, принеси», – врач, как мне показалось, посмотрев на меня с некой долей сочувствия, произнесла:
– Молочная кухня полагается только через три месяца, а пока мы можем выделить тебе… пять пачек малютки.
Едва слышно промямлив несколько слов благодарности в ответ, я, ощущая себя партизанкой в сорок первом, неловко двинулась в сторону двери, унося с собой пакет с детским продовольствием. «Ты правильно сделала, – шептало мне мое новое для меня родительское чувство. – Государство должно помогать. Государство – ну это… как второй муж. Ну когда первый не может… На какое-то время добыча мамонтов может отойти на второй план». Дома, открыв пакет с сухим питанием, я открыла для себя новую категорию людей, «приятно не сдерживающих свои слова». Вместо пяти пачек в пакете лежало десять…

Безденежье меня не убивало. Начитавшись в свое время Ги де Мопассана, я научилась и в половинке луковицы находить удовольствие и не роптать на судьбу. Никто и не обещал ведь, что жизнь будет радужной? Но порою в короткие моменты отдыха, сидя у окна и глядя в безоблачное небо, мне невольно думалось – вот сижу я с синицей в клетке, а мимо меня журавли так гуськом и пролетают…

Прокормить ребенка было полбеды, а что делать, если он заболеет? Этот вопрос я себе задала только тогда, когда врач скорой помощи протянул мне рецепт:
– У ребенка простужено ухо, вот список медикаментов. Не болейте.
Я стояла с клочком бумаги в руке, от растерянности попеременно глядя то на захлебывающего от крика ребенка, то на онемевшего мужа. Я могла достать пропитание, я могла найти лекарства, я могла даже залезть на стенку при большой необходимости, но я не могла научить мужчину быть мужчиной.
Видимо, прочувствовав ход моих мыслей, супруг вышел во двор.
Через два часа, уменьшив страдания ребенка с помощью народных средств и аптечек соседей, я мирно спала, когда в комнату вошел муж. Устало присев на кровать рядом со мной и не глядя мне в глаза, он произнес:
– Куда мне пойти работать?
Я, слегка приподнявшись на локте, молча вытянула из-под подушки газету бесплатных объявлений и бросила на стол. Среди многочисленных вакансий, требующих определенных навыков и умений, приобретаемых лишь при обучении и процессе работы, в отдельном столбце одиноко маячило объявление: на местный рынок требуются грузчики. Отложив газету в сторону, он сказал:
– Мне стыдно работать грузчиком…
– А мне стыдно, что я не могу вылечить своего ребенка.
Опустив голову, он вышел из комнаты.

Когда мой муж уходил в профессию разнорабочих, я и не думала, что он уйдет настолько. Мне казалось, это всего лишь временный выход, короткая остановка на трассе, небольшой глоток воздуха перед большим прыжком, но уж никак не полное погружение в мутные воды. Вечерами мною проводились длительные поучительные беседы на тему: «Как сделать незаметным переход мужа из категории “сын” в категорию “отец”. А если повезет, то и в категорию “друг”».
– Ты не расслабляйся, тебе нужно обучиться какой-нибудь специальности. Ты теперь отец, ты не можешь прозябать так и дальше. Во все времена мужчина, забирая девушку из родительского дома, нес ответственность как за нее, так и за будущих детей.
Казалось, мои слова доходили до пункта назначения. И он, опустив голову, отвечал:
– Ты только не бросай меня, пожалуйста. Потерпи как-нибудь. Я встану на ноги, я обещаю.
После сказанного мною овладевало легкое смещение сострадания и почему-то неприятия. Но я тут же откидывала негативные мысли в сторону. Нельзя судить рыбу по ее способности лазать по деревьям, и я продолжала и продолжала уже закономерно прослеживать всевозможные пути достойного трудоустройства отца моего ребенка.

Многочисленные попытки найти ему работу не увенчивались успехом. Крупная сумма денежных ассигнаций, выуженная мною из загашника моей мамы для последующего устройства на бюджетную работу ушла в карман такого же крупного чиновника – видимо, так там и осев и не принеся желаемого результата. Через два-три месяца муж вновь пополнил ряды безработных. Неоднократные походы к знакомым с просьбой о найме на работу также не приносили желаемого. То их не устраивала инфантильность нового работника, то теперь уже его не устраивала оплачиваемость труда.
– Не хочу я с ними работать, – возмущенно твердил он мне постоянно в свою защиту. – Они мне практически не платят. Я вкалываю, а мне гроши.
– Потерпи. Ты пока подмастерье. Придет день, ты станешь мастером и сам будешь диктовать условия.
Но тщетно. Камни летели в соседний огород, но только не к адресату.

Как-то раз, будучи в гостях, после обильного ужина, накрытого хозяйкой дома, мы разморенные, уютно сидя перед телевизором, попивали ароматный чай. Попыхивающий самовар в центре стола свидетельствовал о скором завершении вечера. Муж с очередной сигаретой вышел во двор, остальные гости смотрели какую-то увлекательную передачу. Хозяин дома, не отрывая взгляда от экрана телевизора, потянулся за пачкой сигарет на столе. Забыв о моем присутствии за столом, он потряс пачку и, видимо, не обнаружив там ни одной сигареты, отшвырнул ее в сторону со словами: «Что за мужчина, который не может купить себе сигареты и курит постоянно чужие!» Я побледнела. Я знала, кому адресовались эти слова. Но задели они именно меня, косвенно коснувшись моего ребенка. Когда муж зашел в комнату, я, наскоро попрощавшись и поблагодарив за радушный прием, взяв мужа и ребенка в охапку, вышла в темную ночь. Муж так и не узнал никогда о причине моего скорого ухода.

Со временем, видимо, мои нравоучения стали для него притчей во языцех и опротивели, чему немало способствовали наветы его родственников, – не всегда приятно наблюдать картину, где муж прислушивается к доводам жены, даже если они правильные. Вода, как известно, камень точит. А поддающегося на доводы – и того подавно. Нет-нет в разговоре начинали мелькать фразы: «Да что такого для меня сделала твоя мама?», «Чего ты меня постоянно точишь? Что я тебе – Буратино недоделанный? И вообще знай – я сам с усами!». Время от времени после очередных наших ставших закономерностью ссор до меня доходили разговоры о том, что «отец моего семейства» нелицеприятно выражался обо мне в обществе, предварительно до этого опустошив не одну бутылку спиртного. Я, гордо подняв голову отвечала, что все это клевета, что не мог такое сказать человек, которому я родила ребенка, и все это наговоры завистников, пытающихся расшатать нашу семейную лодку. Не страшно было быть закиданной камнями, страшно было увидеть в толпе знакомое лицо. Вечерами, придя домой после уже регулярных прогулок с ребенком, я в трансе могла часами смотреть на мужчину, которого осознанно выбрала в спутники жизни, пытаясь себя убедить, что это все напускное, что это случайность, что я ошибаюсь, и нет в сложившейся ситуации на самом деле ничего дурного. И как бы мне ни хотелось сказать ему в ответ: «Ты-то, конечно, с усами, но у тебя ус отклеился», я по-прежнему библейски подставляла ему вторую щеку.

«В каком месте я неправильно повернула? – долгими бессонными ночами спрашивала себя я. – Ведь если верить народному творчеству, то из трех сестриц из сказки о царе Солтане я была именно той сестрой, которой «не требно было ни злата ни серебра», а только маленький по сюжету богатырь и муж, которого девять месяцев ждут, не сводя с поля глаз. А в итоге почему-то разбитое корыто достается наименее сребролюбивой, хотя та не метила ни во владычицы морские, ни рыбку золотую съесть. Какого злонравия достойные плоды я пожинала? Почему из всех цветиков-семицветиков я умудрилась выбрать именно того лютика, о котором говорила Раневская? Как блеск фольги в моих глазах мог сойти за доспехи рыцаря? Почему твои воды замутились, Ганг?» Вопросы все были риторического плана, и ответа на них я получить не могла.

Обиды, поначалу незначительные, имеют свойство незаметно накапливаться и так же водолазом тянуть на дно. В какой-то момент твои глаза широко раскрываются от осознания происходящего и ты понимаешь, что до берега хочешь доплыть одна, без привязки на шее. Только вот ребенок? Как быть с невинной душой? Один он будет чувствовать себя одиноким. Ему обязательно нужен побратим. Или побратимка. И желательно от одного отца. А то вот так начитаешься в детстве сказок о пасынках и падчерицах, а потом начинается: я ль на свете всех милее…
Трудностей я не боялась. Дом я, конечно, дострою, детей выращу. А что делать с деревом? Напрашивавшийся вывод уже ни капли не смущал меня: с деревом надо разводиться!
А дети? Дети пусть будут. Они – цветы жизни…

Дополнительным маслом в огонь моих новых убеждений стали слова Нонны Мордюковой о своем бывшем муже: «Тихонов был мужчиной, не приспособленным к жизни. Постоянные обивания порогов соседей в поисках червонца до зарплаты стали привычным укладом нашей жизни».
Не знаю, каким Тихоновым станешь впоследствии ты, но зато я хорошо теперь знаю правило одиннадцатого шага, не раз по жизни игнорируемое мною. Представим, что мужчину и женщину разделяют двадцать шагов... Ты должен сделать свои десять шагов и остановиться. Если там тебя не встретили, не делай одиннадцатого шага – потом придётся делать двенадцатый, тринадцатый – и так всю жизнь.
Каждый должен сделать свои десять шагов…

Обернувшись назад, я с ужасом поняла, как далеко отошла от экватора положенных шагов. Передозировка пеших походов и лишние проглоченные обиды пагубно отразились на объективном самоанализе, незаметно перерастя в анорексию души. И лишь освободив зажатые в расщелинах скал чувства, лишь отпустив негатив прошлого, я могла наперекор разуму вновь научиться любить окружающих, любить непогоду, и даже любить себя.
Не поняла. Я что – замуж выходила? Случится же такое…


Рецензии
Умайра, приветствую!
Я - в восхищении! Это надо же - на такую занудную(хоть и очень жизненную тему) написать такое - блещущее остроумием, заряжающее энергией, и т. д.
Выберу время, прочитаю у вас все.
А правило одиннадцатого шага каждой женщине надо хорошенько запомнить.)))

Гаянэ Добровольская   23.09.2015 15:39     Заявить о нарушении
Правда, нет гарантии, что найдется такой, который сделает свои десять шагов. )))

Гаянэ Добровольская   23.09.2015 16:12   Заявить о нарушении
Эта ирония сквозь слезы )) Я воспитана на старых советских фильмах,хочется верить, что мужчина с десятью шагами все же существует. Заходите, буду рада Вас видеть)

Умайра Абдусаламова   24.09.2015 16:52   Заявить о нарушении
Все мы такие! ))))

Гаянэ Добровольская   25.09.2015 19:52   Заявить о нарушении
На это произведение написано 10 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.