Финики

Новый год, он и в Африке – Новый год. И если страна, про которую идет речь, вся страна со всем своим населением его никак не отмечает, то это совсем не относится к нашим, к россиянам, коих судьба забросила сюда на заработки или просто в силу своего капризного норова.
   Юрий, из всех своих сорока трех, шесть лет положил на алтарь человеколюбия, что проявилось в неутомимой  деятельности его в качестве второго пилота грузовика АН-26 по перевозу разного рода гуманитарных грузов из различных районов Африки в различные же её районы. Грузы эти были как очень своевременными, так и совсем никому не нужными, как безобидными, так и весьма опасными, включая оружие и боеприпасы, а также валюту за них вырученную.
  Провидению было угодно свести нас с ним на одной из вилл Хартума, который, в свою очередь, являясь столицей Судана, приютил и меня на долгих полгода по схожей с пребыванием там моего героя причине. Вилла эта по скупидомству  хозяев авиакомпании, где мы трудились в поте не только лица, являла собой двухэтажный сарай. В нем мирно уживались три экипажа, один туалет, душ без воды, американские кондиционеры времен Перл Харбора, нагнетавшие с улицы весь смрад и жару, юркие агамы всех цветов и размеров, скорпионы (на местном – аграпы), четыре собаки, умершие позже от бешенства, но успевшие-таки покусать некоторых обитателей, видеомагнитофон с набором кассет порнографических фантазий немцев и боевиком для души, одним  арабским негром (или наоборот) прислугой – вором и охранником одновременно, которого почему-то все звали Потапом. Обрамлял виллу забор, увитый чахлыми сородичами лиан и венчала весь это ансамбль огромная, старая финиковая пальма.
  Дерево это, а вернее – плоды им приносящие, сыграли немалую и драматическую роль в описываемых событиях. Дело в том, что Судан не только самая сухая страна, где количество осадков измеряют не миллиметрами, а каплями в год, но и самая «сухая» в части одноимённых законов. Свадьбы, похороны, рождение ребёнка, праздники – всё проходит крайне засушливо. Вас не спасут ни магазины, ни кафе и рестораны, ни заморские клубы – сушь!
  Но спрос рождает предложения. А так как выращивание винограда тоже под запретом, то взоры аборигенов (не без совета и подсказки страждущих приезжих) обратились к финикам.
  У значительного числа народов, населяющих планету южнее средней полосы России, самогон называется почти одинаково: арак, араки, арака, ракия, араги и другими созвучными словами, издревле ласкавшими слух их производителям и потребителям. Арага из фиников – это мутное пойло крепостью от 20 до 50 градусов в зависимости от мастерства автора и совести посредника, разбавляющего напиток арычной водой.
  Потап, будучи не только секьюрити, но и означенным посредником, был спроважен с утра 31 декабря за зельем. И вот уже Новый год шагает по планете. Экипажи и гости в сборе. Стол ломится от яств. Звучат тосты за Иркутск и Новосибирск, Алма-Ату и Ташкент, Екатеринбург и Ульяновск… Но за минуту до самого торжественного момента выясняется, что весь загашник выпит. И здесь объявляется коронный выход – является наш гонец. Этот древний полуараб-полунегр и в редкие трезвые минуты своей жизни был похож на жертву эксгумации, но в этот момент! Появление живого Деда Мороза не смогло бы так обрадовать и взбодрить растерявшуюся было компанию. Итак – в комнату вползло нечто негативное, с мелким лицом, напоминавшим хорошо гофрированное голенище сапога, в белой до щиколоток грязной рубахе – джалябии, со сверкающе белыми и ровными зубами в расплывшейся улыбке – гримасе и прижимающее длинными костлявыми руками к своему животу… пять двухлитровых пластиковых бутылок араги.
  - Дегига хаваджа, - произнесло оно, это означало – подождите, белые. На большее докладчика не хватило, и он упал в трибуне. Пробило полночь.
  Стоя помянули многих тех, кто остался в Африке навсегда. Помянули «незлым добрым словом» хохлов, сбивших расценки по всему континенту. Выпили за победу христиан на юге, за Беню Ладена (щоб вiн сдох), владеющего не только 29% акций всего аэродромного комплекса, но и, незримо, жизнями всех присутствующих в стране иноверцев.
  Веселье разгоралось. Курили кальян с табаком, источающим яблочный аромат. Горлопанили первые куплеты авиационных песен, забывая, о чём речь в последующих. Кто-то предложил поубавить амплитуду до приемлемых децибел, мол, как бы чего…
  Тут слово взял Юрка. Он заверил присутствующих, что в этой гостеприимной стране к шалостям приезжих относятся очень снисходительно. И в подтверждение рассказал короткую историю.
  Год назад, на этой же вилле, в этой же комнате, русские пилоты и лётчики отмечали приход Миллениума. Всё было так же. Шумно, весело и вкусно. Но в определённый момент созрела мысль пригласить девочек. Желание было исполнено пресловутым Потапом с удивительной скоростью. Через полчаса взором истосковавшейся по прекрасному братии явилась некая особа. Одна. Это, конечно, произвело маленький фурор. Юркины описания ночной гостьи свелось к сравнению всего того, что он видел в разных уголках света. Она не напоминала невозмутимых и гладкокожих арабок, в ней не угадывались безэмоциональные черты китаянок и японок, чья «очевидная» красота далеко не всегда видна невооружённым, здесь не было гибкости и пантерьих форм женщин западного побережья Африки или таинственной соблазнительности плотных индусок без талии. При росте метр восемьдесят она была худа и древоподобна. Голову украшали мелкие завитушки волос с узорчатым выстригом. А лицо – каким-то образом нанесённый узор из прыщей и рельефных наколок, которые отличают жителей племени Карамаджи, (в основном мужчин) и выполняются весьма болезненным образом при помощи острых крючков и ножей. Лицо это – длинное и узкое – было пересечено поперёк сверху сплошными бровями, снизу – парой пухлых выразительных губ. Описание груди (а приглашённая уже через минуту обнажилась топлесс) подробно приведено в хорошо иллюстрированной книге 70-х годов двадцатого века «Африка грёз и действительности» чехов Зигмунда и Ганзелки. Под крики восторга девушка осушила добрый стакан араги.
  И тут появились они. Они – это трое дюжих в два обхвата молодцов с пунцово-чёрной кожей, отсутствием юмора в глазах, кулаками величиной с голову, сжимающих пластиковые дубинки и с надписью на серых комбезах «POLICE».
  Гораздо позже прояснилась схема работы тандема: девушки – полиция. Первые, будучи вызванными по заявке, заявляют вторым о времени и месте действия и появляются последовательно с интервалом в 10 минут. Этого времени, как правило, достаточно для того, чтобы полиция смогла предъявить претензии по нарушению закона о нравственности. Что стражи оной и сделали. Всей гопкомпании был предъявлен ультиматум: или 200 баксов с носа, или все в участок. Так как отдавать кровные с носа было жаль, авиаторы весело согласились проследовать.
  В участке офицер зачитал им билль о правах и… назначил каждому по пятьдесят ударов палками. Тут следует пояснить, что большинство экипажей, бороздящих небо чёрного континента, не регистрируются в соответствующих консульских отделах посольств соответствующих стран, так как это, кроме умозрительной защиты интересов трудящихся, несёт в себе грядущие поборы налоговых органов по месту жительства. Иными словами, защиты ждать было неоткуда.
  Когда первые удары палок, вознесённых руками темнокожих полицейских, обрушились на Юркину спину, он, живо воскресив в своей памяти Тома Сойера с Геком Финном, Таманго с Хижиной дяди Тома и ещё ряд произведений о славных колониально-рабовладельческих временах и не найдя в них аналогичных ситуаций, стал материться.
  Как умеют материться наши лётчики, знают только матросы и гробовщики. Да и то понаслышке. Эту часть русской речи они используют так же глубоко и творчески, как и умение пить. Ибо даже не сведущий в медицине человек, попади ему случай увидеть непьющего авиатора, сей же час поставит неутешительный для последнего диагноз.
  Продолжая журить сатрапов, Юрка, тем не менее, скрупулёзно отсчитывал количество ударов, о чём, видимо, не очень беспокоилась противная сторона. Когда же цифра пятьдесят была пройдена, а экзекуция не прекращалась, фонтан красноречия мученика забил с утроенной силой. Полицейские, не понимавшие витиеватых тирад истязаемого, охватывающих всю их родословную до пятого колена, однако догадались о явно не умолявших о пощаде призывах и приняли вопли наказуемого за некоторую угрозу. И от лица обиженного, но гордого, сбросившего оковы народа, они так же утроили свой пыл.
  Спать на спине можно было лишь на тех местах её, под которыми по физиологии были почки. По ним из высокогуманных соображений удары не наносились.

  Новый год продолжался. Ели гуся и апельсины. Свежая картошка таяла во рту. С соседнего минарета прокричали очередную хвалу Аллаху. Арагу закусывали пельменями и арбузами. Не получалось не перекрикивать друг друга и петь шёпотом «под крылом самолёта о чём-то поёт…»
  Юрка был в ударе. Он не боялся ничего. Ни полицейских, ни малярии, ни плохой видимости на посадке, ни возможной невыплаты всех по контракту положенных долларов. Он был счастлив. Он отмечал Новый год. Отмечал, как многие русские люди в Африке.
  Я торжественно вручил ему орден «Герой Судана I степени», с большим трудом отчеканенный мною в течение недели отвёрткой на крышке консервной банки.