Посыльный
Сосна нависала над скалистым обрывом, крепко обхватив толстенными корнями огромный камень. Уцепившись за длинный её корень я висел над ущельем. Слова самые простые и ёмкие просились на язык – да как-то не хотелось поганить ими начинающейся день. Во всём, что произошло, виноват я сам и слова нехорошие я мог отнести только к себе. А уж кто сегодня я есть – я и без этих слов знал.
Крепко саднило левую ладонь – видно, падая, я сбил её в кровь. Первый испуг прошёл – пора было принимать решение. Не век же мне на этом корне болтаться. Сильно мешали рюкзак и ружьё. При падании они съехали куда-то к самому заду и теперь тянули меня вниз с неимоверной силой.
Гнус и комарьё, видя моё незавидное положение, засуетились и, на дармовщинку, безнаказанно отсасывали с моей набрякшей морды кровь. Становилось не смешно.
Высоты боюсь с детства, какая-то «фобия» у меня на неё. Но сейчас было не до фобий.
Барахтая ногами я пытался нащупать какой-нибудь выступ – ноги бились об обрыв, сбивая с него россыпи камней. От моих суетливых движений стал шевелиться камень, о который зацепилась сосна. Только этого мне сейчас и не хватало…
Наконец нога зацепилась за какой-то уступ – опёрся – держит. Перебирая руками, двинул тело вдоль длинного корня. Перехватился за корень повыше – подтянулся, уцепился за ствол тонкой кривой берёзы. Берёза была живая – держалась крепко.
Чёртово ружьё зацепилось за какой-то сук или камень и не давало выдернуть тело наверх. Левой ногой, пытаясь нашарить, за что же зацепился ремень ружья, упёрся в валун, на котором угнездилась сосна. Камень пошатнулся, и нога оказалась в пустоте.
Мимо моего лица, выворачиваясь корнями наружу, вслед за камнем, с оглушающим шумом, повалилась сосна. Чудо просто, что ветви у сосны начинались высоко – сосна повисла вдоль меня кроной вниз, держась только на остатках корней. Пласт земли и камней закрывал передо мною небо. Ремень ружья освободился. Перехватываясь за корни и стволы мелких деревьев я выполз к тропе.
Скинув на землю ненавистное ружьё, из-за которого мало что не убился, рюкзак – сел, привалившись спиной к скальному уступу.
Мыслей не было – была только звенящая пустота в голове. Руки тряслись противной мелкой дрожью. Не столько от испуга, сколько от пережитого напряжения. Сердце готово было выпрыгнуть через горло.
А кругом цвёл день. Звонко голосили птицы, шелестел листьями деревьев ветер, со дна ущелья доносился шум реки, звенело обнаглевшее комарьё, а над кронами плескалось синее небо с беленькими барашками кучевых облаков…
И всего этого я мог лишиться из-за одного неверного шага?!
Достал сигареты – закурил. Погашенную спичку воткнул в мох. Пальцы ткнулись во что-то твёрдое. Камень? Глянул на руку – рука была в какой-то ржавчине. Откуда здесь ржа?
Любопытствуя, сдёрнул пригоршню мха – из земли показался кусок ржавой железяки. Старый ружейный ствол. Ствол был гранёный. Потянул его на себя. Из подо мха выползло старинное ружьё. Останки ружья. Длинный ствол с курком и площадкой для пороха. Приклад, ложе, цевьё давно сгнили и бахромились остатками трухи.
Встав на колени, я стал шарить руками между каменьев и травы. Минут через двадцать подле меня лежала куча различной рухляди: костяная курительная трубка, кожаный кошель, куски постромок от нарт, различные металлические колечки неизвестного мне предназначения, большие куски кожаной сумки или туеса, ботало с «языком», костяные пуговицы и, даже не белые, а какие-то зелёные кости: то ли оленьи, то ли человечьи…
Я абсолютно не знаток истории, но на мой непросвещённый взгляд, всем этим вещам было не менее ста, а то и более лет – это если судить по гранёному стволу ружья. Такое примерно ружьё я видел один раз в жизни, пацаном – В Кяхте, в краеведческом музее. Какого оно года я не помню, но помню, что очень старинное.
Так что вещи мною найденные мне ни о чём не говорили, разве только о том, что много-много лет тому назад здесь разыгралась какая-то трагедия.
Пока шарил по траве и камням разбередил раненую руку, рука распухла. К тому же сильно болело правое подреберье, и мозжило разбитое в кровь колено. Изыскания я прекратил и занялся собою. А так как на сегодня я ходок был уже никакой – собою занялся без спешки.
Промыл рану на левой ладони, перебинтовал её чистой белой тряпицей, починил разодранные на колене энцефалитные штаны, натаскал к скале сушняка для костра,
нарубил лапника. Запалил костерок, заварил чаги, разогрел банку тушенки и, макая в тушёночный кипящий бульон насаженые на ветку кусочки хлеба – пообедал, вернее поужинал. День был маетный, так что, умастившись на ветках лапника, я быстро заснул.
До утра. Думал, что до утра…
Проснулся я посредь ночи от какого-то смутного беспокойства. Зверья-то я не опасался – зверь к огню не пойдёт, люди – причина для беспокойства в тайге, особливо те, для которых закон – тайга. Беспокойство было каким-то неопределённым, смутным…
Спросонья дотянулся до чайника, с носика стал пить. На втором же глотке поперхнулся – чай потёк по моему подбородку.
Напротив меня, за костром, у скалы сидел мужичок. Сидел, свернув ноги колечком, в куртке или балахоне каком-то, из рыбьей кожи. В годах. Сидел спокойно.
«Здорово, однако».
«Здорово» - я отставил чайник, утёр ладонью подбородок.
«Ты, паря, трубку отдай мою, однако».
«Трубку?» - я никак не мог до конца проснуться: «Какую трубку?».
«Мою трубку, однако. Курить буду».
Ни у кого я никогда никакой трубки не брал – сам курю сигареты, какую трубку этот мужик у меня требует? Стал просыпаться – днём трубку костяную я откопал – её что ли?!
Нашарив впотьмах в куче трухи трубку, я протянул её мужику. Тот, молча, трубку принял, с пояса снял какой-то мешочек, набил в трубку то ли табака, то ли ещё какой пахучей травы – закурил. Костёр постреливал искрами, то разгораясь, то затухая и в его бликах я никак не мог подробнее разглядеть того мужика. Откуда он взялся, посредь ночи-то?
«Слышь, мужик, ты кто есть-то? Откуда ты здесь?»
«Посыльный, однако. С пакетом иду».
Ночью? С пакетом? Посыльный? Что за чушь!
«С пакетом? Какой посыльный?»
«Капитана Невельского посыльный. Иркутск иду. Капитан сказал – пакет важный. Быстро надо».
«Невельской?!».
«Невельской, однако. Геннадий Иванович».
«Окстись, мужик! Какой Невельской – двадцатый век на дворе?!».
«Век – не знаю. Однако капитан сказал – быстро надо. Мангму сильно разлился. Муравьёву сказать – сплавляться надо, пока вода высокая. Шибко помощь надо».
От дикого недоумения стала просыпаться память – Муравьёв. Николай Николаевич, кажется. Генерал-губернатор Восточной Сибири. Мангму – местное название Амура.
Это ж, с каких таких дебрей, сей реликт вывалился?!
«Ты, что – серьёзно?! К генерал-губернатору?!»
«Зачем удивляешься? К губернатору. Пакет важный. Быстро надо. Ружьё моё тоже отдай, однако».
«Да забери ты свой карамультук – нужен он мне!».
Я схватил ржавый ствол… Ствол был не ржавый. Длинное, хорошо ухоженное ружьё, с гладко отполированным прикладом и цевьём. Этого только не хватало! Умом что ли я тронулся, пока над ущельем болтался? Я ведь точно помню – рухлядь была вместо ружья…
Мужик бережно принял от меня ружьё – протёр рукавом ствол, сдул с пороховой площадки мелкие соринки. Лицо его, с редкой, в десяток волос, бородой, осветилось радостью.
«Сколько же ты уже идёшь?»
Мужичок вздохнул: «Долго, однако. Подвёл капитана. Говорил быстро дойду…
Весну шёл. Лето уже. Я иду. Вдвоём шли. Лодкой шли. Ногами шли. Олешках шли.
Николай заболел – у гиляков, на стойбище оставил. Опять иду. На олешках…».
«Какой, Николай?».
«Чихачёв, однако. Мичман зовут. Его Невельской шибко любит».
И, попыхивая трубкой, выдал: «Сумку с пакетом, однако, тоже отдай».
«Сумку? Где она?»
«Под головой твоей. Зачем ты её взял, однако?».
Я ведь ясно помню, никакой сумки в том хламе, что я насобирал, не было. Но удивляться я уже перестал. У меня под головой лежала большая, из выделанной шкуры оленя, сумка.
Зашнурованная и скреплённая большущей сургучовой, а может и не сургучовой, печатью.
Я протянул её мужику.
Лицо мужика налилось какой-то важностью и значимостью. Как же – посыльный, к самому генерал-губернатору. Дело-то государственное.
Костёр стал затухать. Я подкинул в костровище несколько сухих веток. Пламя быстро их проглотило и осветило всю полянку у скалы. Передо мною никого не было…
Ночь превратилась в маету. Я засыпал, просыпался, вскакивал, опять ложился…
Так и прокрутился до утра. Злой на самого себя, не выспавшийся, встал рано. Очень уж хотелось побыстрее уйти с этого необычного места. Вся собранная вчера рухлядь лежала на месте, никем не тронутая: и трубка, и ствол ружья, и кожаные обрывки…
Глотнув на скорую руку чая, затушил остатки костра, надел рюкзак, закинул на плечо своё ружьё – огляделся. Что-то казалось мне не доделанным, не законченным…
Вспомнил!
Мужик этот, ночью, всё время говорил: « Отдай…» - то трубку, то ружьё, то пакет…
Сбросив ружьё и рюкзак, ножом, аккуратно, на ровном месте под скалой, я снял слой мха, выкопал яму. Всё, вчера найденное, сложил в неё. Засыпал землёй и прикрыл мхом.
Я всё ему вернул.
Ему это нужнее. У него долгий путь.
Доброй дороги, тебе, посыльный…
Свидетельство о публикации №215022002112
Сергей Корольчук 20.02.2016 20:05 Заявить о нарушении
С Уважением,
Андрей Растворцев 21.02.2016 21:32 Заявить о нарушении