Лонг-лист конкурса А у нас во дворе... Клуб Слава

1 О юности беспечной
Феликс Цыганенко

Щемящие сердце чувства испытываешь, глядя на фотографию с друзьями юности. В послевоенное время мы жили в освобождённой  от немцев Восточной Пруссии. Воинская часть, где служил отец, дислоцировалась в городе Тильзите, переименованном после войны в Советск.  Расположенный на левом берегу Немана, это был небольшой уютный город со своеобразной архитектурой и обилием зелени в парках  и садах.

Соседство с многочисленными воинскими частями явилось для подростков близлежащих улиц...  сущим благом. В полковых клубах по выходным дням «крутили» кинофильмы. Это сегодня кино - рядовое наскучившее мероприятие, а в середине 50-годов – редкое зрелище! Перемахнув через забор воинской части, мы, словно партизаны,  пробирались под лавками клуба на первый ряд. Солдаты были расположены дружелюбно, скрывали нас и не обижали. А когда случался обрыв плёнки, да ещё на самом интересном месте,  помещение взрывалось от грохота сотен солдатских сапог и оглушительного свиста. Народ требовал продолжения сеанса! Киномеханику не позавидуешь, обидные слова «летели» в его окошко.

Кино в те годы, пожалуй, что единственное культурное развлечение. В городе был только один кинотеатр – «Спартак» и тот остался после немцев. Как и небольшой, но очень уютный драмтеатр. В титрах фильмов иностранных киностудий значилось, что они взяты в качестве трофея у немецко-фашистских захватчиков. Захватывающие эпизоды кино увлекали мальчишек в виртуальный, далёкий от нашей повседневной жизни - мир. Особенно, четырёхсерийный фильм «Тарзан» с Джонни Вайсмюллером в главной роли! Джунгли, дикие звери, подружка Джейн и обезьяна Чита… Да мы с ума сходили от этого фильма! Прыгали с деревьев, как будто на лианах, подзывали характерным криком Тарзана его друзей, стадо слонов, а во сне сражались с львами и крокодилами…  Поразительное воздействие кино на сознание подростков в послевоенные годы!
Хоть и хулиганистые были мои сверстники, но школу любили! Как тут не вспомнить имена уважаемых учителей железнодорожной школы в Советске?! Это Лариса Георгиевна, Людмила Максимовна, Галина Константиновна, Ида Михайловна. На выпускной фотографии 1957-58 учебного года, что сохранилась в домашнем архиве, лишь один мужчина, это директор школы, Владимир Иванович Филонов. Остальные семь учителей – женщины! Ну, там понятно: послевоенное время, забрала мужиков война. Но и среди десятиклассников, выпускников школы - 28 девушек и только 7 юношей? 

Одна из немногих в городе, железнодорожная школа имела спортивный зал. По этой причине здесь зачастую проходили городские соревнования. За четвёртую школу, в соревнованиях по волейболу принимала участие Светлана Светличная. Будущая знаменитость запомнилась своим задорным и темпераментным нравом. Эдакая хохотушка с короткой причёской, прыгающая у волейбольной сетки. Богом данный талант артистки она успешно реализовала при поступлении во ВГИК, а затем, как популярная советская киноактриса.

А вот у нас, мальчишек, был свой мир развлечений и забав. Когда слегка подросли, стали посещать танцы под духовой оркестр в городском парке. Музыка, нарядные пары, милые и симпатичные девчонки – всё это наблюдали сквозь штакетник забора, окружавшего танцплощадку. По молодости лет не всегда удавалось проникнуть на арену, залитую огнём фонарей и приятно будоражившую присутствием местных красоток.

В те годы разнообразием нарядов публика не отличалась. О том ассортименте одежды и обуви, которым заполнен рынок сегодня, мы и не помышляли. Однажды, мама сшила мне летнюю курточку с остатков портьерной ткани-шотландки в крупную зелёную клетку. С замочком-молнией и боковыми кармашками, то был последний крик моды. Однако на танцплощадке я чувствовал себя как белая ворона. Ребята косо посматривали и завидовали, а вот девчонки с культурно-просветительного училища (КПУ) с удовольствием шли со мной танцевать. Мне было приятно, что они обратили внимание на небольшого роста, худющего мальчишку. Тем более, что КПУ – основной поставщик невест для молодых офицеров гарнизона. В западном анклаве страны их было несметно, словно на передовой перед генеральным наступлением.

Однако, моя ковбойка всё больше раздражала ребят, что рассматривали танцплощадку  снаружи, из парка. Яркая цветная одежда в те годы, словно красная тряпка для быка на корриде. Потому меня окружила толпа хулиганов с известным драчуном Жорой Балясовым, во главе:
- Эй ты, стиляга, а ну выйдем, поговорим!
Всё-таки детство и юность были примечательны тем, что отсутствовало чувство страха и опасности. Я знал, что предстояла серьёзная драка, однако без колебаний покинул освещённую танцплощадку.

В затемнённом парке я оказался в окружении ватаги мальчишек.  Жорик хоть и был на голову выше и шире в плечах, но меня это не смущало. Робким мальчишкой я никогда не был и к тому же посещал в Советске секцию бокса во Дворце культуры целлюлозно-бумажного комбината. А тренировал нас, прибывший из Питера после окончания института физкультуры имени Лесгафта Виктор Александрович Рубов. Это был современный тренер, умнейший педагог, внимательный и общительный человек, сплотивший нас, дворовых мальчишек - в дружный коллектив.

Его костяк составляли: Толик Веселагин, Саша Демидов, Олег Тарасевич, Толик Никулин, Сергей Федотов и другие. А самый успешный из "команды молодости нашей" - друг моей юности, Стасис Струмскис. Под опекой Рубова, он выиграл спартакиаду народов СССР в 1967 году и стал чемпионом Европы в командном первенстве. Саша Демидов - в будущем начальник крупного цеха на целлюлозно-бумажном комбинате, а Олег Тарасевич - старший механик торгового флота. И остальные парни не затерялись в этой жизни, став профессионалами в технических и гуманитарных областях.

Да, но вернёмся к танцплощадке в парке отдыха. Моя весовая категория «мухи», казалось, что давала заведомо преимущество рослому и крепко сбитому хулигану Балясову. Однако, пока он  замахивался, я провел быстрый короткий джеб в солнечное сплетение. Жорик сложился вдвое, но, увы…  «против лома нет приёма». Жоркины дружки навалились на меня…

Вообще-то драки в нашем замечательном городе - дело привычное. Так что по возвращении домой, увидев моё лицо в грязи и кровоподтёках, матушка тихо заплакала и как обычно, нагрела воды на керосинке. В те годы ещё не ведали о существовании такого блага, как горячая вода из крана. Конечно, в тот вечер я крепко переживал. Нет, не по поводу синяков и шишек, приобретённых в «боях без правил» - моя замечательная ковбойка превратилась в груду лохмотьев! А ещё я жалел бедную мамулю и её трудов…

Прошли годы, моё поколение не только повзрослело, но и…  постарело. Ставшие солидными мужиками, одноклассники живут на разных широтах и параллелях, от субтропиков до полярных морей. Среди них, где-то и друг моей юности Марик Бобров, выбравший профессию военного. Теперь он Марк Петрович Бобров! Если он меня услышит, пусть откликнется, как и другие ребята с нашей общей фотографии! Я уверен, что их тоже посещает  ностальгия о годах беспечной, но прекрасной юности.
2 Особенное место
Елена Скоборева
Так получается, что у каждого, или почти у каждого, живущего в нашем городе, есть место, где он не чувствует себя одиноким, куда хочется приходить вновь и вновь. Своё место. Особенное. Где можно расслабиться и быть самим собой. И не оглядываясь по сторонам, не слушая, что скажут об этом другие, просто отдаться своим мечтам или воспоминаниям, которые когда-то сделали тебя немного счастливей.
У кого-то это любимая скамейка в парке или место на пляже. Кто-то облюбовал себе столик в уютной кафешке и пьёт кофе только там. А кто-то любит приходить к старому дубу и, обняв его ствол, чувствовать защиту под могучей кроной. А вот у Люськи из пятой квартиры, это – лев, что справа, если стоять лицом к колоннаде, возле Воронцовского дворца. Там было её первое свидание. Где Пашка, теперь её муж, а тогда курсант мореходки, оседлал этого самого льва и, сжимая в руке букет садовых ромашек, сделал ей предложение. Теперь Люська капитанша, а Пашка – лысый и толстый. Но прогуливаясь с  детьми по Бульвару, Люська всегда заходит «в гости» ко льву. Гладит его по каменной гриве и благодарит. Ведь именно на нём она разглядела своего Пашку, улыбчивого, весёлого, уверенно смотрящего вдаль.
А моя подруга Светка, любит приходить к фонтану, что в Пале-Рояле возле Оперного театра. Кинет туда монетку и ждёт чуда. А чудо, к сожалению не происходит. Но она верит, надеется… Каждый раз, гуляя с ней по городу, мы всё равно сворачиваем в Пале – Рояль, какой бы не был наш маршрут. И бросаем монетку в помутневшую воду. Мы уже не раз смеялись над тем, что мол, если бы Светка собрала все монетки, что она бросала в фонтан, то уже давно могла бы купить себе квартиру. И Светка задорно хохотала и отшучивалась. Но я уверена наверняка, что Светка снова и снова будет приходить сюда и  бросать монету за монетой что бы не случилось. И я где-то завидую ей, ведь она искренне верит в то, что чудо в её жизни непременно будет.
А вот наш сосед Кела уже ни во что не верит. Сухой, выцветший, ростом, что говорят «метр с кепкой». Каждый день «подшофе». Мутный  взгляд. Беззубая улыбка. Несколько отсидок. А в душе – философ и руки, что говорят «золотые». Всё  может: и приладить, и подлатать, и заменить. Что и говорить – на все руки мастер! Только если бы не пил. Как  выпьет, то ховайся! Пристаёт ко всем, взаймы просит то сигарету, то гривну. Душа то широкая, простора просит. А если откажешь, то услышишь: « Ёперный театр!» и далее, не менее пикантно… Так и прозвали его – Кела – Ёперный театр. Бывает, что нет его долго. Не показывается во дворе. Месяц проходит, другой, третий. Скучно становиться вдруг. Никто не пристаёт, денег не просит, не скандалит до драки. Выгуливают собак, вешают бельё, моют машины. Монотонно. Скучно. Однообразно. А как услышишь: «Ёперный театр!» сразу легче становится, почему-то. Веселее. Значит, Кела вернулся. Был где-то,  может сидел, может душой отдыхал, неведомо. Ясно одно, что тянет его к нам снова и снова, и что его заветное место это наш двор. Обыкновенный пересыпьский двор. С кособокими ящиками, сколоченными из старых досок и укрытых толью посередине, с бельевыми верёвками, завешенными вдоль и поперёк и подпёртыми длинными деревянными палками, чтоб бельё не чиркало по ящикам и асфальту. С железными лестницами, ведущими на второй этаж, где деревянные веранды коридоров тянутся по периметру всего двора, кое-где обрамлённые диким виноградом. Где огромная акация, что растёт прямо посреди двора. В мае, во время буйного цветения  осыпает свои цветки, забивая канализацию. И вся вода, выплёскиваясь из люка наружу, застаивается не высыхающим болотом, внося пикантное дополнение к местному колориту. Где один-единственный кран и он всегда занят. Там или моют окна на первом этаже, подключив шланги, или стирают ковры. О! Когда стирают ковры во дворе – это особенная песня! Весь асфальт, а его не так уж много осталось на территории, застилается коврами. Выносят щётки, стиральный порошок и обязательно швабры. Потому что без швабры это  не стирка. Стирающие, в основном это женщины и дети, выходят в купальниках. Обильно заливают ковёр водой, затем, как сеятели рассыпают порошок и, встав на четвереньки, щёткой в руках выдраивают ворс. Затем грязную пену начинают «выгонять» шваброй. И это самый весёлый момент всей стирки. Поток воды из шланга сгоняет пену с ковра, а швабра ему в этом помогает. Брызги, визг, смех, валяющиеся на ковре дети в смеси порошка и воды… Ковры чистые, дети вымыты, можно и сушить. Всем двором поднимают тяжеленные покрытия  на плечи и водружают на перила лестниц, ведущих на второй этаж. Стирка окончена. А сколько эмоций, радости, веселья! А вот когда моют машины, всё выглядит совсем иначе. Каждый моет свою. Молча. Что им скажешь на этот счёт? Да ничего. Помыли машины, покричали на детей, чтоб не мешали, да и разошлись. А почему так происходит? Да потому что коренных одесситов становиться всё меньше с каждым годом. И у нас во дворе сторожил уже совсем почти не осталось. Они помнят намного больше, чем мы. И стекольщиков, которые резво зазывали вставлять и резать стёкла и точильщиков ножей, и ящики рыбки-сардельки, что приносили рыбаки с сейнеров с Хлебной гавани. Сарделька была просто шикарная: свежая, ещё «дрыгалась». Помню, мы с мамой брали ящик, садились прямо на пороге квартиры. Чистили сардельку и пели песни. Песни о судьбе, о море, какие придётся, слова каких помнили. Пели красиво, в два голоса, пели так, что соседи заслушивались и просили исполнить на бис. А рядом выстраивались дворовые коты и наблюдали за нами, а вдруг потеряем бдительность, отвернёмся и пропустим момент, когда можно стащить рыбку. Но мы не пропускали. Мы всё делали на совесть. Конечно же дворовым котам доставалось прилично. Они урчали от сытости после наших «посиделок». Ещё бы, ведь хребты и головы нужно было куда-то девать. Да и мелочь – феринка попадалась очень часто. Коты с благодарностью глядели на нас. А на следующий день после прихода рыбаков, все коты двора дремали, где придётся – кто возле палисадника сладко кунял, кто растянулся прямо возле крана. Все были сыты и довольны. А в воздухе витал запах жареной рыбы, доносившийся почти из каждой квартиры. А у нас какой был аромат! Ещё бы, ведь мама готовила сардельку по –особенному рецепту. Пожарить из неё битки, было бы просто банально, так для перекуса. А вот переложить в казанке с майонезом и специями, и томить целый час на слабом огне – это что-то. Пальчики оближешь! И это действительно так.
 Этой осенью приезжали гости к нашей соседке Ларе. Она из семнадцатой квартиры. И вот. Эти гости из Германии были в восторге от места, где мы живём. Они перефотографировали весь двор. И наши железные лестницы, и кособокие ящики, и детей не очень чистых, но всегда весёлых и очень шумных. И беззубую улыбку Келы . И бельё, что развевается, как флаги в праздник, на упругих верёвках, подпёртых деревянными палками. И даже мусор, сметенный возле порогов и аккуратно уложенный на огромный совок дворничихи, которая якобы убирает наш двор. Она всегда оставляет этот совок возле старого трухлявого пня, что напротив розового дома. Почему розового? Да потому что перекрашивают наши строения то в  голубой, то в жёлтый, а вот теперь и в розовый цвет. А нас не спрашивают. Думают, что не надо. А напрасно. Если бы хоть раз пришли к нам во двор, то мы бы нашли, что сказать. А нет. Не приходят. Уже много лет как. Дошли слухи о том, что нет нашего двора. Просто нет больше и всё. План города изменили. Создали новый. А мы в нём фантомы. Вот так. Ну чем не особенное место? Или вы ещё сомневаетесь?
3 Окна напротив
Наталья Зотова 2
До чего же скучен этот учебник по обществоведению – Анютка иззевалась, пытаясь вникнуть в содержание очередной главы. И кому оно нужно? Ещё экзамен придумали. Лучше бы изучать психологию или логику. По крайней мере, полезнее для жизни.
Вот как понять, любят ли тебя? Настоящая ли любовь? Или простое увлечение?

Прошлым летом она влюбилась. Или полюбила – пока не разобралась. Ей и прежде нравились мальчики. Но этот случайный знакомый оказался несравненно интереснее однокласников, среди которых она сама выбирала «жертву».

Она уже «зачитала» от корки до корки «Занимательную психологию». Но поняла, что ответы надо искать не в книге, а в самой себе. Только как? И вообще – что такое любовь?
То, что занимало её мысли, было гораздо увлекательнее опостылевшего учебника.
В шестнадцать лет вряд ли существуют более важные вопросы.

Светлый майский вечер заглядывал в окно, возле которого за письменным столом страдала Анютка. Ещё немного, и солнце скроется за крышей двенадцатиэтажного дома напротив. Останутся лишь розовеющие облака поверх телеантенн. Потом начнут зажигаться огни.
Голова Анютки была занята чрезвычайно важными размышлениями, а глаза скользили по противоположной стене.
Дом очень большой, «сталинский». И сколько же в нём живёт народу. И все кого-то любят?  Она опять сосредоточилась на своём.

Дома разделял лишь неширокий сквер. Зелёная дымка, покрывшая тополя,   прозрачная и невесомая, не мешала Анютке. Да и невысоки ещё были деревья, не выше четвёртого этажа. А потому именно там, на балконе, разглядели зоркие Анюткины глаза жарко целующуюся пару.
Увиденное так соответствовало её мыслям.

Целуются, обнимаются, значит – любят. Она сама ещё не целовалась. Интересно, что при этом чувствуешь?
Анютка ощущала себя зрителем на спектакле под названием «Окна напротив».
Невольным свидетелем. Это не то, что читать чужие письма или подглядывать в замочную скважину, это – можно, уговаривала себя, не отводя глаз.

Любопытство, а может, надежда разобраться в собственных чувствах заставляли  день за днём высматривать среди множества окон именно эти.
Они надолго стали объектом её наблюдения.

***

Анюта перешла в одиннадцатый класс. Однажды увидела и поняла – спектакль продолжается: они поженились. Белую фату трепал осенний ветер. Но поцелуи и объятья были по-прежнему горячи. Друзья, высыпавшие на балкон вслед за молодожёнами, кричали «горько» на всю улицу. Незнакомые люди – а Анюта радовалась. И немного завидовала.
Похоже, сама она полюбила всерьёз. И встретила ответную любовь. В воображении уже не раз представляла, как, повзрослев, они с Володей поженятся.

Спустя год молодая мама выкатывала на балкон коляску, укладывала в неё малыша. Анюта гадала – мальчик, девочка? Радовалась – как хорошо!

Она училась в институте, когда в окнах напротив что-то пощло не так. Всё чаще они оставались тёмными. А если зажигался свет на кухне, взору являлось застолье, размахивающие руками пьяные мужчины. В соседней комнате горел ночник, и плакала молодая женщина. Детей уже было двое.

Анюта недоумевала и беспокоилась – что случилось? Она так привыкла незримо проникать в чужую жизнь, что временами казалось – эти люди стали близкими.
И мучилась от непонимания – как же так? Целовались, поженились, родили двоих детей – значит связывала их любовь. А теперь? Прошла? И как может взрослый мужчина напиваться до такого состояния, что даже издали смотреть противно. А жене каково? Очень она жалела молодую маму.

Анюта не представляла – как это жить рядом с пьющим мужем. Собственного отца она никогда не видела пьяным. Друзья родителей, бывая у них в гостях, не опускались до «свинского состояния», хотя на праздничный стол выставлялись и вино, и водка. Мама с Анютой пили газировку. Ни вкуса, ни запаха алкоголя дочь не знала.

Юношеский максимализм и желание помочь едва не толкнули Анюту на поиски той квартиры в доме напротив. Прийти, объяснить, что так жить нельзя.
Родители не знали: их дочь почти готова к подвигу – она не рассказывала им о своих наблюдениях. Всё же природная осторожность и опасение попасть впросак остановили Анюту.
Вскоре тьма в тех окнах поселилась на долгие месяцы. Позднее оказалось – на годы.

Время шло. С Володей у неё не сложилось – так бывает. Анюта страдала, понимая, что любовь эта была настоящей. Первой. Незабываемой.
Она закончила институт, начала работать, появились новые знакомства.
Анюта была привлекательна, умна, сочиняла песни и хорошо пела. Нравилась многим. Претендентов на её руку и сердце нашлось достаточно – она могла выбирать. И выбрала.

Взрослая Анюта не мучилась более вопросом «что есть любовь?» Знала. Помнила, как обрывается сердце при столкновении взглядов и касании рук. Как обдаёт жаром с ног до головы, когда смыкаются объятья. Как от поцелуев кружится голова и распухают губы...
Первая любовь ещё жила в ней.
Но Анюта видела – а ещё помнила мамины слова, что мужчина должен любить сильнее, тогда семья будет крепче – чувствовала, что Олег любит её до умопомрачения, и ответила согласием на его предложение.
Сама она – так – не любила.

Анюта ушла из родительского дома, распрощалась с окнами напротив, сожалея, что столь радостно начавшийся спектакль закончился печально.
Сюжет неудачный, постановка слабая, актёры-неумехи.
Ей предстояло строить собственную судьбу – уж она-то знала, как расписать роли!
По крайней мере, была уверена, что знает.

Выйдя замуж, Анюта скоро поняла, что у неё есть неведомый соавтор. Тот, кто вынуждает решать проблемы, к которым она не готова. И создаёт трудности, о которых она, живя с родителями, не имела понятия.

Съёмная квартира – на оплату не всегда хватало денег. Сынишка, здоровый и горластый, потом – дочь, спокойная и улыбчивая. Одеть, обуть, всех накормить. Голова кругом и опять недостаток средств. Гордость не позволяла обращаться за помощью к родителям. Вышла на работу. Ясли, сад. Дикая усталость. Раздражение.

Временами думала – сорвётся, не выдержит. Но рядом всегда оказывался Олег.
Он действительно очень любил Анюту. Умный, «рукастый», муж никогда не отказывал в помощи. Добрый, отзывчивый, ласковый. Анюта больше не мучилась вопросом «что такое любовь?». Она просто полюбила собственного мужа.

Оказалось, что поцелуи и объятья, сжигающая тело страсть – ещё не любовь.
Анюта не переставала удивляться – она постоянно открывала в муже что-то новое.
В рассуждениях, советах, просто житейских разговорах – научилась слушать его.
Сказывалась и разница в возрасте, жизненного опыта у него было больше.
В конце концов Анюта поняла, что испытывает к мужу уважение, а порой – восхищение. Собственным сердцем и умом нашла ответ на свои детские вопросы о любви.

Анютин отец помог получить им отдельную квартиру. Переезд, обустройство на новом месте и... далее, далее... Жизнь налаживалась, дети подрастали.
Омрачало эту идилию лишь одно – частые гости, приносящие в дом выпивку.

Олег был много старше жены. До встречи с Анютой успел жениться, развестись и с горя обзавестись такими же друзьями-страдальцами. Проще – собутыльниками.

Пока не было своего жилья и приходилось возиться с малышнёй, он держался. Иногда в предпраздничные дни приходил с работы нетрезвым – это ж святое, отметить праздник в коллективе. Бывали встречи вне дома – расслаблялся в мужской компании.
Анюта терпела, помнила мамину присказку: мужчина – это такое животное, которое надо холить, лелеять и иногда отпускать погулять.
Но теперь, приходя с работы, она всё чаще заставала дома пьяные сборища. И замирала от ужаса, встречая осоловелый взгляд мужа. И страх в глазах детей.

Временами Анюте казалось, что это себя нынешнюю видела она тогда, давным-давно,  в окне напротив. Кривая ухмылка, раззявленный слюнявый рот, потные руки, плавающая походка и мерзкий запах, вызывающий отвращение. Слава Богу, рук не распускал. И это её любимый? Пьяного - почти ненавидела.
Протрезвев, муж превращался в кроткого ангела, испытывающего чувство вины.
Анюта с горечью усмехалась – окна их квартиры выходили на пустырь. Стало быть не окажется напротив любопытных глаз.

Теперь она на собственном опыте узнала, каково это, когда муж пьёт.
Она была готова возненавидеть соседей, приносящих в дом водку – «золотые» мужнины руки помогали всем безотказно. Будь то сантехника, телевизор, элктропроводка или проблемы с автомобилем, Олег шёл, ремонтировал, налаживал, исправлял и в благодарность получал стакан или бутылку отравы.

Где, в каких учебниках искать ответ на вопрос – как сохранить семью? Как преодолеть молчаливое сопротивление? Как убедить любимого, что губит он и себя, и близких.

В родительском доме Анюты такой беды не было. Пришлось научиться – самых щедрых друзей, было, «спускала с лестницы». Зло и резко отваживала соседей с подношением. Удивлялась, что несли бутылки женщины. С мужем говорила, убеждала, пугала, настаивала – чего только не придумывала... Однажды, пригрозив разводом, рассказала о тех «окнах напротив». Трудно было. Но выстояла. Любила очень.

Семью сберегла.
«Окна напротив» подсказали – пьянка до добра не доведёт. Посторонние люди преподали урок.
Странно. Чужие, незнакомые – они оказались столь важными участниками её собственной жизни. Она вспоминала их с благодарностью.
Приходя к родителям, Анюта, как в прежние времена, пыталась проникнуть взгядом в чужую жизнь сквозь плотные шторы. Они всегда были задёрнуты.

***

Прошло почти пятьдесят лет с того дня, которым начинался наш рассказ. Анна Сергеевна проводила в последний путь отца, а потом и мать. В их квартире теперь жил сын с женой и двумя замечательными мальчишками. Приходя проведать внуков, Анна Сергеевна с мужем подолгу стояли, обнявшись и не сводя глаз с окон напротив.
Деревья заметно выросли, и противоположная стена проглядывалась с трудом
через густые летние кроны, но хорошо была видна зимой сквозь голые ветви.
Анна Сергеевна с грустью отмечала, что свет не горит даже по вечерам. Похоже, там теперь никто не живёт. Гадала, как сложились судьбы тех, прежних жильцов.

Но однажды тёплым майским днём словно вернулась её юность – на знакомом балконе целовались. И прозрачная зеленая дымка, окутавшая старые тополя,  позволяла насладиться созерцанием чужого счастья.
Высокй светловолосый юноша в армейской форме и тоненькая девушка в его объятьях. Солнце золотило её рыжеватую голову, солнечные зайчики весело мелькали в чисто вымытых стёклах. Анна Сергеевна с радостью смотрела на них и смеялась. Только бы хватило у них ума и выдержки сохранить любовь.
В окнах напротив продолжалась жизнь.
4 В гости
Вера Шкодина
   ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ПРОСТО СОСЕДИ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
 ВТОРОЕ МЕСТО в конкурсе  ВСМ    
 
Май. Скоро май!  Душистый, теплый, с   прозрачно   голубеющим бесконечным небом, кучерявыми веточками сизых акаций, с лапастыми, просторными листьями клена, с пронзительно-горьковатым духом тополей, с дурманным запахом свежевспаханной земли, скоро закружит по селу.
Это предчувствие бодрило старых, сводило с ума молодых и совсем уж не давало передохнуть и без того неуемной, горластой, под стать весенним  грачам, поселковой  детворе.
        Вызревало и ширилось половодье вечно могучего, весеннего обновления.
Зима завершилась.
И хотя помнятся еще слепые метели февраля,которые частенько пеленали безликие, стылые мумии одинаковых деревьев, морозы улеглись.
   Воздух стал мягче, шалым духом оттаявшего снега повеяло в молчаливый полдень.
Завозились, запрыгали воробьи по скользким, обледенелым веткам.
  Просел снег и под тускловатыми оконцами бревенчатого домика Шатровых.
     Мать, уходя на работу, приказала Саньке и Володьке поотбрасывать  снег хотя бы от глинобитных сенцев.
- Раскиснет начисто, - хмурилась Антонида, оглядывая заиндевелые углы. – А топить, какую пропасть дров убухаешь. Ничего, -  с нажимом  повысила она голос, - потихоньку, здоровые дылды уже. Слышь, Вовка?
- Угу, - буркнул тот, перелистывая толстенный технический справочник.
- Санька, собирай Леника, букварь не забудь положить. Руки ни до чего не доходят!-
В сердцах хлопнула печной вьюшкой,- Грязью все позарастало!
 Каша тут да борщ, поесть не забудьте! Вечером приду, проверю! –  прикрикнула она,-
И сейчас же марш на улицу, лопаты под лабазом, Вовк!
- Да слышу я, слышу, -нетерпеливо поерзал на стуле восьмиклассник Володька, - иди уже, все будет о,кей!
- У тебя вечно все о, кей. И - на месте, - буркнула  Санька,  выходя из горницы.
- Леньку собрала? Пол помоешь. Да сена надергайте, корову не забудь напоить!
Да идите  уже откидывать снег! – устало  закончила мать.
- Ну, никак эта пуговка не лезет, - дернула в досаде Леника за полу  сестра.
-Вечно у тебя, руки-крюки, - фыркнула мать, нагнувшись  над младшеньким. – Букварь не забыл?
- Не-а-а, - засопел медлительный Леник.
Наконец,  они шумно выкатились из избы.
Повисла в комнате тишина. Санька нырнула за печку, высунулась с книжкой.
- Уже уцепилась, -  искоса глянул брат,- теперь хоть трактор вызывай, ничего не услышит!
- А сам, - огрызнулась Санька, -выразительно кивнув на стопку книг на столе.
- У меня серьезная литература, - ухмыльнулся старшой, - это ты все сказочки шмаляешь, шпана!
- Сам шпана! – буркнула Санька и перевернула страницу.
        Через час брат с сестрой откидывали снег. Умаявшись, грызли сосульки, свесившиеся с карниза, в заключение накидали друг другу снега за воротник.
Санька, размазывая слезы посинелыми руками, выцарапывала попавшие на голую шею снежки.
- Рыжий, конопатый, убил бабушку лопатой,- зло сощурившись всхлипывала она , -
 я вот скажу папке, получишь, рыжий!
- Сама рыжая, - равнодушно отозвался брат, - не умеешь играть, не лезь! Рева-корова!
- А ты! А ты! – задыхалась Санька.
- Пошли греться,- флегматично  пожал плечами Вовка. И первым пошел в избу

      Дверь не поддавалась. Рвали ее за ручку, рвали по очереди. Кряхтели, сопели.
 Нет, пристыла.  Ни в какую. Вовка принес топор, подковыривал, порог измочалил, а дверь не  идет. Попрыгали в сенцах, попрыгали. Холодно.
- Пошли к Мадам, - сообразил старшой.
      Мадамами звали  приезжих соседей, мордву по национальности.
Леник называл их так. Еще в военные годы эвакуировали их откуда-то из-под Москвы. Они жили напротив, в низенькой сырой  землянухе.
     Сама хозяйка,  тетка Мария,  работала на ферме,  дома бывала только набегом, как она  выражалась.  Детей у нее было четверо, самый старший – Вовкин ровесник.
    Отца,  как и многих отцов той поры, убили на войне. Вот и маялась семья без кормильца.
 Четверо  ртов, да еще бабка старая.  « Все как-никак , а за детьми приглянёт,- вздыхала Мария, -все помощь, а то куды  бы я с этими  оглоедами».
    Каждый год собирались они в родные места податься, да сколько уж лет все собирались.
 -А мы к  Вам,- солидно сообщил Володька, едва приоткрыв  дверь.
Старуха подслеповато щурилась,  стараясь разглядеть в клубах морозного пара вошедших.
- А-а,  Вовушка,- обрадовалась она,-  и  Ляксандра с тобой,  заходьте,  заходьте!
- Мы дверь не можем открыть,- пискнула Санька.
- Ну,  залезайте на печку, печка горячая. Ишь посинелые ! Стрекайте, стрекайте!
Картоха  вот-вот поспеет. Похрущайте там сухарями. Вон, на печурке лежат.
- Сюда, сюда!-  звал  пятнадцатилетний Митька, свесившись курчавой головой с печки,-
Я тут уроки учу. А Витька ушел в школу на секцию.
- Ничего себе! Как тут учить?- удивился Вовка,- все перепачкаешь и помнешь.
- А ничо!- протянул Митька,- спихивая замусоленную тетрадь на полати.
       Вкусно запахло вареной картошкой. На столе - ломти черного хлеба.
Санька завороженно уставилась на них.
- А у нас такого нет,-  протянула она.
- Дак ,  где ж у вас быть!  Кормилец  поди  не позволит. Трудодни. Да мать -  учительша.
      Из этого высказывания Санька не поняла ничего, но хлеб ухватила и осторожно лизнула языком. Кислый и колется.
- А ты ешь, ешь,- утешила бабуся,- может, и не придется такой попробовать, так хоть вспомянешь.
- Я тебе, вот, -  молочка, како есть,  вкусное молочко, неразбавленное.
      Санька откусила липкий кусок, поворочала во рту -  колется. А выплюнуть неудобно.
Напротив -  Митька с двумя младшими братишками откусывали  крупные куски.
Санька замусолила краюшку, крупно запивая молоком и с облегчением принялась за мелкую, с голубиное яйцо, картошку в мундирах.
- По  гародам  собирали, своей  рази  хватит на эту ораву, - пояснила старуха.
- Как это по гародам?- удивилась Санька.
- А вот когда все выкопают, свои гароды, тады, ничего, пускают, - вздохнула она.
- Вот они! – влетела Антонида,  вся в клубах морозного воздуха. И, едва переводя дух, выпалила. - Обыскалась вся! Людей объедают, дома им нечего есть!
- Погодь,- остановила ее старуха,- не объедят- поди.  Дверь, видать, пристыла, дергали, да никак. И вот к нам забёгли, греются.
- А-а, - протянула  Антонида, -  да с этим плотником!  То сама она  открывается, то примерзает..
Ну что,- обратилась она к детям, - вкусно – черный хлеб с мундиром?
- Ничего, - успокоил Вовка, - пойдет.
- Ага, - кивнула Санька.
- Ну- дак у нас знаешь, как вкусно, ежели шестеро за столом-то .  Успевай ломти подрезывай.
- Я  вам сала пришлю, -  пообещала Антонида, - да два ведерка картошки, у меня есть.
- Ничего, ничего! – замахала руками старуха. - Обойдемся, вот молоко,  вишь, какое.
- Пришлю, пришлю.  И хлеба. Вчера напекла.  Белого...
5 Друг мой Витька
Вячеслав Вишенин
  ПРОИЗВЕДЕНИЕ - ЛАУРЕАТ ТЕМАТИЧЕСКОГО КОНКУРСА МФ ВСМ " ПУТЬ К ПЬЕДЕСТАЛУ ПОЧЕТА" http://www.proza.ru/2014/04/26/1296      
                                             
 В начале 70-ых годов наша семья переехала в «двушку»  в новом 100- квартирном доме в поселке Рыбаков. Мне было тогда 6 лет,  и ходил я в подготовительную группу детского сада.  Первым человеком, с которым я познакомился на новом месте, стал мальчик из соседнего подъезда Витя Глазунов. Он был старше меня на год, но  был немного меньше меня ростом и в школу еще не ходил. Потом я узнал, что Витька переболел воспалением легких, и из-за болезни пропустил время, когда нужно было идти в первый класс. Поэтому в школу Витька пошел только когда ему исполнилось восемь лет. Но это его нисколько не смущало.  Витя стал первым моим другом в новом дворе  и эту дружбу мы с ним пронесли через много лет.

                                  Витька был из многодетной семьи: у него было 4 брата и 5 сестер. По моим тогдашним, да  и сегодняшним  тоже, понятиям – просто огромнейшая семья. Мать Вити никогда не работала, имела орден героини и, на основании этого, не платила за квартиру  и прочие коммунальные услуги. Их семья имела  еще какие-то социальные льготы, но мы – друзья и соседи – действия этих льгот на детях Глазуновых не наблюдали. Все они ходили постоянно в какой-то старой, поношенной одежде, в разбитой обуви, вечно грязные и растрепанные, все время  голодные. Однако их родителей  это ни капли не смущало и они продолжали, практически ежегодно, рожать новых детей. Старшие еще  как-то  следили за собой, а младшие росли просто голытьбой. 

                                              К праздникам родители покупали детям по очереди что-то из обновок. Те сразу эти обновки одевали и носили  их до тех пор, пока обновки не превращались в старье. Из – за того, что денег на еду не хватало, а ртов было много, в семье царил закон джунглей: кто успел – тот и съел, поэтому прием пищи у них иногда превращался в самую настоящую битву. Братья и сестры друг друга недолюбливали, считая, что некоторым достаются лучшие куски и положение в семье,  и, в силу этого,  имели склочный и драчливый характер. Учились они сплошь плохо, пропускали уроки, грубили учителям и главной задачей для себя ставили  выживание в этом мире.
                                       
                                           На фоне их всех очень выделялся Витька. Он, как и я, был рожден в октябре  под знаком Весов, и возможно, поэтому  имел небольшое представление  о мире прекрасного, об этике и морали. Витька всячески старался следить за своей одеждой и обувью, всегда умывался и тщательно причесывался, а еще умел контролировать свою речь и выражался нормативно, в отличие от своих братьев и сестер. К тому же Витька был очень справедлив. Согласитесь, что для дружбы просто незаменимое качество. От природы Витька был очень быстр,  ловок и силен. Он мог догнать любого пацана во  дворе, как бы быстро тот не бежал. А уж в дворовых играх Витьке просто не было равных. «Девять крышек», «выбивалы», «американский козел», «маялка», «казаки – разбойники» - игры, в которых Витька приносил победу той команде, за которую участвовал.

                                           Естественно, что каждый хотел заполучить Витьку себе.  А Витька, в силу своей природной справедливости, играл либо за слабую команду, либо за ту, против которой играл в прошлый раз. Сказать, что мы  его все очень уважали – значит не сказать ничего. Благодаря Витьке мы не раз выходили победителями в хоккейных и футбольных матчах среди дворовых команд, а  в борцовских схватках и кулачных боях «один на один» с другими ребятами Витьке просто не было равных .

                                        Кроме того, у Витьки было еще одно потрясающее качество, которое по своей значимости перекрывало все остальные. Витька был отчаянно смел и дерзок. Он мог легко подняться на крышу пятиэтажного дома по пожарной лестнице и разгуливать по самому краю, рискуя сорваться вниз. Он мог ходить по перилам моста через реку, не боясь оттуда упасть. Он безбоязненно плутал в темноте подвалов дома, а мрак ночных улиц только усиливал его бесстрашие.  А уж наглости и хамства в отношении себя  не спускал никому – будь то одноклассники или соседи по двору,  18 - летние парни или 30-летние мужики. Наказание следовало незамедлительно.  Обидчик получал пару ударов в нос, и, поверженный на землю, просил прощения.

                                          Витьке ничего не стоило выйти одному против нескольких соперников  и одержать победу. Невысокий рост и невзрачная фигура Витьки  вводили в заблуждение самоуверенных наглецов.  Невероятная быстрота, гибкость, ловкость, изворотливость нашего друга, многократно усиленная волей, одержимостью и уверенностью в своих силах, творили чудеса. Его противники не раз бежали, умываясь собственными слезами. А бедные местные хулиганы… Ха - ха.. При виде Витьки они старались отойти в сторонку и сиротливо прятали глаза, припоминая Витькины, работающие со скоростью пулемета, кулаки.  Витька не раз спасал нас, своих друзей,  в безвыходной ситуации, когда нам грозили тумаки от какой-нибудь шпаны, умело разговаривал со взрослыми, не давая разговору превратиться в нагоняй, и вообще,  всегда действовал решительно и смело.

                                     Конечно, он был лидером среди нас. Решал многие  дворовые проблемы, ну, а в спорных вопросах  был судьей. Мы верили и подчинялись ему беспрекословно, потому что знали, что со своими друзьями Витька всегда  честен и справедлив.  Витька был заводилой во всех наших играх и состязаниях, всегда честно соблюдал правила и требовал такого же соблюдения от остальных. Никогда не отказывался помочь в том, что умел сам: научить плавать, показать борцовский прием или правильно выполнить футбольный финт. Мы старались быть похожими на Витьку: старательно подтягивались на турнике и отжимались от пола, прыгали с высокого понтона «солдатиком» в воду, лазали на крыши домов и воровали яблоки в чужих садах. В общем, делали все, чтобы он не считал нас слабаками, не способными ни на что. 

                                  Спустя годы, все эти Витькины качества, которые мы считали неоспоримыми достоинствами, сыграли с ним злую шутку. Сначала они привели его в детскую комнату милиции, а потом и на скамью подсудимых. Потому что, сила, несгибаемая воля и твердый дух - все, что приветствовалось, у нас, у мальчишек, крайне негативно воспринималось служителями закона. А в возрасте постарше и вовсе тянуло на криминал. Смелость, отчаянность и решимость  расценивались уже  не как детская шалость, а как злостное хулиганство. Где-то Витька не сдержался, кого-то ударил, залез туда, куда не нужно было и ... А природная порядочность и честность не позволили ему отказаться от вины за преступление, которое он не совершал.

                                   С тех пор прошло ужасно много лет. Судьба развела нас. Я уехал в другой город и больше никогда с Витькой не встречался. Но желание быть сильным и смелым у меня осталось, и однажды оно привело меня в секцию бокса. Я отдал этому занятию мужественных людей восемь лет, стал кандидатом в мастера спорта. Был призером многих республиканских и всесоюзных турниров, участвовал в первенстве Советского Союза. Сейчас я сам отец, воспитываю двоих сыновей и хочу, чтобы они были такими же сильными, смелыми и мужественными людьми. А Витька... Я не знаю, как сложилась его жизнь в дальнейшем. Слышал от знакомых, что он вроде бы женился, устроился на работу.  А потом... снова оказался за решеткой. Где он сейчас и жив ли он, я не знаю. Если бы это было возможно, я бы хотел снова увидеть Витьку. Увидеть и спросить. Как дела, Витька? Что с тобой стало, друг мой? И спасибо тебе за всё!!!
6 Конфеты со вкусом детства
Вячеслав Вишенин
- Пап, я устал. И пить хочу, - сынишка остановился посреди тротуара, и. скорчив гримасу  изможденного человека, с надеждой посмотрел на меня.
- Лёш, потерпи немного, скоро придем, - до окончания пути  нам оставалось минут десять шагом.
- Ну, пап? Очень сильно пить хочется.
- Ну, и где же я тебе сейчас….
- А вот тут на углу кафетерий. Ну, пап, а?
Вот  ведь хитрец! Он всё рассчитал.  Прекрасно помнил, что по пути будет кафетерий, и знал, где именно  надо будет «устать».
- Хорошо, Леш. Давай зайдем, -  я и сам был не прочь выпить глоток тонизирующего напитка. – Ты чего будешь?
- Мне молочный коктейль,  пирожное «Осиное гнездо» и слоеный батончик с орехами, -   сделал сын заказ заученными фразами.
Все понятно! Видать Лёша с мамой тут частые гости.
- А мне, пожалуйста, чашечку «эспрессо».   
Через минуту сын уже с наслаждением поглощал вкуснейшее пирожное, а я вдыхал аромат замечательного кофе.  Сладости благоприятно подействовали на сына, и его потянуло на душевные разговоры:
- В прошлый раз мне мама покупала ананасовые шарики и пирожное с кокосом…. Я могу десять пирожных за один раз съесть…И целый килограмм шоколадных конфет….А тебе какие конфеты нравятся, пап? Пап, ты меня слышишь?
- Что, Леша? – вопрос сына вывел меня из оцепенения.
- Ты, когда был маленьким, какие конфеты любил?
Я отхлебнул из  чашки  глоток благоухающего напитка  и откинулся на спинку стула. Воспоминания далекого детства закружили меня в вихре мыслей…

                                …Мое детство пришлось на 70-ые годы ХХ-го века. Мы все тогда  жили в одной большой стране. У нас не было  ни богатых, ни бедных. Мы все были равны. Исходя из основного принципа социализма - «От каждого по способностям, каждому – по труду»,  все получали одинаково низкую зарплату за свой низко оплачиваемый труд.  Покупали одни и те же продукты. В одних и тех же магазинах. С приблизительно одинаковым ассортиментом.  В нашей семье нас у родителей было четверо. На зарплату отца-инженера и матери – экономиста шиковать не приходилось. Мне с детства было  знакомо слово «кредит». Многие вещи тогда  в нашем доме покупались в кредит – телевизор, холодильник, радиола, диван. Потому что купить вещь  сразу  и за наличные было невозможно. Не было в семье таких свободных  денег.

                                          Не могу сказать, что наша семья  бедствовала. Нет. Все самое необходимое  в доме у нас было. Мебель, бытовая техника, одежда, обувь, продукты.  Но в чем-то приходилось себя ограничивать. Помню, что отец с матерью всегда планировали предстоящие расходы на месяц.  И одним из таких пунктов был расход на сладости. Конечно, мы ели сладкое: и конфеты, и  печенье,  и шоколад, и пирожное,  и торты. Но не так часто, как нам бы хотелось, и не в таком количестве. В основном, это происходило по праздникам. А в обычные дни   мама  к чаю выдавала нам  по две печенюшки и какой-нибудь карамельке.  Мы все понимали и больше не просили. Знали –  нельзя, иначе в следующий день останешься без сладкого.

                                   Но дома были и шоколадные конфеты. Мама всегда оставляла их для самых торжественных случаев: дней рождения,  или каких – нибудь  больших праздников, типа, Международного Женского дня или  годовщины Великой Октябрьской  Социалистической  революции. Тогда мама торжественно выставляла их в вазочке на центр  праздничного стола. Мы брали по одной конфете  и смаковали ее с чаем, откусывая по маленькому кусочку. Брать еще одну конфету было уже некрасиво. Вроде, как, самый голодный. Бывало, что к матери заходили соседки или подруги, и тогда мама  угощала их чаем и тоже выставляла конфеты на стол.  Но у  нас считалось верхом неприличия в это время подойти  к взрослым  и попросить конфету. Мама  сама нам их раздавала, если после ухода гостей что-нибудь оставалось.  В остальное время на них накладывалось табу.
 
                               Моими любимыми  тогда  были конфеты «Мишка на Севере».  Эти потрясающе вкусные  шоколадные конфеты со сладкой помадкой между двумя вафельками стоили сумасшедших денег: что-то около  шести рублей за килограмм. На такую сумму советская семья могла прожить неделю. Само собой разумеется, что родители не могли позволить себе  роскошь есть их ежедневно. 

                                 Но поскольку детский организм требовал сладкого,  приходилось изощряться, чтобы самого себя как – нибудь угостить. Самыми большими лакомствами были хлеб с маслом; посыпанный сахаром – песком.  Мы представляли себе его кремовым пирожным.  Еще можно было на хлеб намазать повидло – вот тебе и бисквит. А обычно мы просто грызли горбушки с рафинадом. Как говорится, дешево и сердито. Иногда кому-нибудь из родителей удавалось купить сахар с  паточным сиропом. Из-за его необычного, коричневатого оттенка, он  представлялся нам чем-то совершенно другим, каким-то изыском.  Мы насыпали его в кулек и ели просто так.  Иногда мы даже пускались на эксперименты. Например, как  - то мы пробовали есть детскую зубную пасту «Буратино».  Она, конечно, была немного сладковата на вкус. Но больше одной капельки  почему-то все равно не съедалось.  А еще сладости для себя  мы покупали  в аптеке.  Большим шиком считалось выпросить у родителей мелочь и купить у фармацевтов плитку  гематогена  или  упаковку сладких таблеток аскорбиновой кислоты.  Эти полезные для организма профилактические снадобья мы ели вместо шоколада и карамели. Что поделать, если настоящий шоколад и конфеты стоили намного дороже. Но при этом,  мы никогда не считали себя в чем-то ущемленными. Мы ни на кого не обижались. Мы видели, что такая картина наблюдалась и в других семьях, поэтому довольствовались тем, что у нас есть.

                              С игрушками для детворы тоже все было не ахти. Во-первых, не такой большой ассортимент был  в магазинах. Во-вторых, они были не очень высокого качества и быстро ломались. Поэтому, многие игрушки мы делали для себя сами: выпиливали из дощечек  пистолеты  или винтовки,  из ивовых прутьев натягивали индейские луки, из бумаги, клея и ниток изготавливали  и запускали в небо бумажного «змея», сгибали из проволоки прочные рогатки, из которых стреляли по воронам, а из коньков мастерили салазки, на которых зимой катались по льду. Вообще, мы никогда не переживали по поводу отсутствия  у нас необходимой атрибутики для игр.  Не было клюшек – играли в хоккей обычными палками. Не было велосипедов – катались на автомобильных шинах.  Не было шайбы – играли консервной банкой. Не было кед – лупили по мячу школьными ботинками. Не было санок - катались с горки в картонных коробках. Всевозможных игр, в которые можно было поиграть во дворе, мы знали столько, сколько теперешним детям и не снилось. Никогда не было такого, чтобы нам во дворе было скучно,  и мы, разочарованные расходились по домам.  Бедные мамы и папы выходили вечером с фонариком и ремнем искать нас на улице, а мы, увлеченные игрой, никак не могли расстаться со своими друзьями. 
   
                                В общем,  в силу определенных обстоятельств,  отец с матерью  покупали мне игрушки не часто. Только когда я еще ходил в  детский  сад. А  когда я начал учиться в школе,  мои практичные родители  стали покупать  и дарить мне  на день рождения что-нибудь из вещей: брюки, ботинки, рубашки. Как бы, с одной стороны, и подарок, а с другой – полезная вещь.  Причем, выбор вещи оценивался односложно: главное, чтобы она была мне по размеру, или чуть больше. «На вырост» - как говорится в этом случае.  Ни фасон вещи,  ни ее цвет, сочетание с другой одеждой -  значение не имели.  Поэтому иногда я выглядел просто как светофор.
               
                                Еще один интересный нюанс. В силу того, что купить недорогую и красивую вещь было проблематично,  обычно вещи мне покупали на «пока». Типа, «пока поноси это, а потом мы тебе купим что-нибудь получше».  Но поскольку выбор в магазинах  был небольшой, а купить дорогую вещь не позволяли средства, то, купленная на «пока» вещь, как правило,  оставалась у меня  насовсем.  То есть,  до тех пор, пока не изнашивалась, либо я из нее вырастал. Тогда мне покупалась новая вещь, и, как правило, тоже на «пока». В таких вот вещах, купленных на «пока» я ходил вплоть до окончания школы.
            
                            Отец  же всегда считал, что лучший подарок – это книга. Сам он имел неплохую библиотеку, и мне к праздникам дарил что-нибудь захватывающее. «Тимур и его команда», «Повесть о настоящем человеке», «Три мушкетера», « Спартак» - были моими настольными книгами. Вообще, в то время дарить книги было модно. Книги дарили  друзьям, коллегам, любимым женщинам. В эпоху тотального дефицита хорошая книга, типа, «Унесенных ветром» или « Поющих в терновнике»,  не уступала по качеству подарка дорогим  французским духам.

                    Еще мы дарили друг другу почтовые марки, обменивались футбольными и хоккейными открытками, всевозможными  значками,  вымпелами и обертками от жвачек. Мы гоняли голубей, спасали птенцов, выпавших из гнезда, всем двором кормили собаку, потерявшую хозяина и лазали в общественный сад за яблоками. Мы росли, дружили, дрались, влюблялись. Мечтали полететь в космос, как Юрий Гагарин или совершить бессмертный подвиг, как Алексей Мересьев.  Мы не знали, что ждет нас впереди и как сложатся наши судьбы. Мы жили жизнью, полной надежд и мечтаний, имя которой – детство…

- Пап,  - сынишка тронул меня за руку.  – Я уже все доел…  А ты так  не сказал, какие конфеты у тебя самые любимые?
-  Самые любимые? «Мишка на Севере», Леш.
- А сколько конфет ты их смог бы съесть за один раз?
-    Одну, сынок. Только одну.
7 Конфеты Осенние
Ольга Клен
   В бабушко-дедушкином доме было еще две квартиры. И люди, жившие в них, назывались соседями. Но я к ним так не обращалась, потому что знала их имена. В одной квартире жили три сестры - старые девы, как их называл мой дед Юзеф, а кто это такие, не объяснял, ну да ладно. Тётя Юля, тётя Хеля и тётя Геня были польками и по-русски не говорили. Однако, это не мешало нам общаться: польский язык для меня с детства был знаком. Бабушка с дедушкой разговаривали на странной смеси польского, белорусского и русского языков, впрочем, как и все в этом дворе. Старые девы называли и меня на свой манер - Вольга, что мне даже нравилось. В третьей квартире обосновался мой друг дед Казик. Имя Казимир, как его называла жена, на мой взгляд, ему не подходило. Да и сама жена, даже не помню, как её звали, была в нашей жизни лишней. Она была никакая! И вспомнить-то о ней ничего не могу. Она не то, чтобы не любила детей, она обходила их стороной. Ну и мы её, соответственно, тоже.

   Прибежав к бабушке Анне и быстро проглотив обед, я как всегда, бросилась к деду Казику. Он обещал вырезать мне из найденной веточки свистульку. На пороге его квартиры толпились какие-то старухи. Среди прочих я увидела и старых дев.

   - Ты куда, Вольга? - скорбно поджав сухонькие губки, спросила то ли тётя Геня, то ли тётя Хеля, я их всегда путала.
   - К деду Казику!
   - Его нет, - отрезала она и заплакала.
   
   Так... Деда Казика нет, а в его квартире гуляют разные старухи! Вот вернется дед, я ему все расскажу, пусть их наругает! Я ведь знала, что в отсутствии хозяев в чужой квартире находиться нельзя.

   - А где он? И когда будет? - потянула я за юбку то ли тётю Хелю, то ли тётю Геню.
   - Он умер. И уже не будет никогда...
   
   Слово "умер" совершенно не создано для детского сознания. Умер - это что-то вроде уехал к дальним родственникам. Да и слово "никогда" не производит на ребёнка такого ошеломительного впечатления, как на взрослого. Никогда, значит, - очень долго. Поэтому я никак не могла понять, чего уж тут так плакать всем этим взрослым около квартиры деда Казика.

   Мои размышления прервала тётя Юля, крепко схватив меня за руку:
   
   - Пойдем попрощаемся с Казимиром.

   Зайдя в квартиру, где странно пахло зажжёнными свечами, ёлкой и ещё чем-то незнакомым, я увидела деда Казика, который почему-то спал на столе, и ему совершенно не мешала отдыхать вся эта кутерьма вокруг.

   Странные эти взрослые! Только что сказали, что деда Казика больше нет, а вот же он!

   Через некоторое время чужие дядьки подняли деда Казика вместе с ящиком, в котором он умудрился заснуть, и вынесли из квартиры. Странно, но он даже не проснулся. А потом машина увезла деда Казика куда-то. С ним вместе уехали и все взрослые. Вот только взрослые вскоре вернулись обратно, а дед Казик остался там. В общем, умер. Наверно, долго придётся ждать, пока он вернётся.

   Между тем, взрослые, которые только что весь день плакали, быстро расселись за столом и стали поглощать всё, что успевали подносить чужие тётки. Неужели они все только и ждали, когда уйдёт дед Казик, чтобы наесться?

   Тётя Геня или тётя Хеля вынесла во двор кулек с конфетами и стала делить их между ребятней, приговаривая:

   - Берите конфеты, детки, кушайте за помин души деда Казика.

   Конфеты я любила очень. Но эти мне почему-то есть не хотелось. Было обидно, почему дед Казик сам не дал мне этих конфет, почему уехал и мне ничего не сказал... Вопросов было так много, что я решила найти на них ответы у бабушки Ани. То, что она сказала, повергло меня в безысходность.

   - Дед Казик умер. А это значит, что Боженька забрал его к себе на небо, и он теперь всегда будет жить там. К нам во двор он больше не вернётся.

   Вот тогда горе захлестнуло меня с головой. Первое горе первой утраты. И разве можно было заглушить его конфетами? Или заесть селёдкой и колбасой с поминального стола?

   Конфеты я потихоньку раздала подружкам во дворе. Потом, в магазине я часто видела эти конфеты на прилавке. Под названием "Осенние", за 1 рубль 90 копеек за килограмм. Я их никогда не покупала.
8 Счастье, горе, страх...
Ольга Клен
     СЧАСТЬЕ

   Мы едем в деревню! Вернее, это я, двухлетняя веснушка, еду, уютно устроившись на папиных плечах. Родители мерят сельскую дорогу шагами. Я - выше всех! Дорога рассекает на две половинки огромный лес. По обочинам красными маячками высвечивают ягоды земляники, которые скоро окажутся "в мельнице". Это мама проворно отыскивает сладкие, пахучие шарики и ладошкой засыпает мне их в рот, приговаривая: "Открывай мельницу!" Ее темно-синие глаза при этом сияют самой доброй улыбкой в мире. От переполняющего меня счастья, хохочу, зарываясь в папины волосы, и они вскоре становятся липкими, пахучими от стекающего из моей "мельницы" земляничного сока...
   Первое ощущение счастья на всю жизнь для меня имеет запах и вкус земляники...

   ГОРЕ

   Ощущение горя впервые возникло у меня все в той же летней деревне. Мама и папа, любимые и любящие меня и друг друга, вдруг стали смотреть злыми глазами, разговаривать чужими злыми голосами, а движения приобрели резкость. Я не очень понимала в свои 3 года, что это было, но ощущение чего-то безысходного, непоправимого и до боли ужасного, переполнило моё сердечко. Мама и папа ссорились. Я снизу вверх смотрела в любимые лица и не узнавала их. Это были одновременно и мои родители, и не мои. Превозмогая ступор, в который ввергла меня эта ссора самых близких мне людей, я во всю мощь детских силенок закричала, и слёзы огромными горошинами посыпались из вытаращенных глазенок.
   Ссора прекратилась мгновенно. Вернулись привычные мама и папа. Больше я никогда их ссор и размолвок не слышала. Наверно, они были, как и у всех, но я не знаю об этом ничего. Однако, любая ссора теперь, у меня, взрослой, вызывает такое же чувство безысходности и вводит в ступор, как и тогда, в далеком детстве...

   СТРАХ

   Самый страшный ужас, впервые напавший на меня, запомнился на всю жизнь. Мы приехали с родителями в деревню к бабушке. Я, 3-летняя городская модница, вся такая расфуфыренная, в красном пальтишке, красном берете и с красной сумочкой на согнутом локотке, пошла покорять неописуемой красотой деревенских обитателей. Вроде, всем понравилась: и курам, и овцам, и даже огромной лошади, хотя она и пофыркивала, глядя на меня. А вот индюку я совсем не пригянулась. А, может, наоборот, влюбился он в меня? Кто их, индюков, поймет! Только он вдруг распушил свои перья, увеличился в размерах, его борода стала даже краснее моего пальто, и ... Как я успела влететь в сени и захлопнуть за собой дверь?.. Да только звук врезавшейся в эту дверь тушки индюка до сих пор в моей памяти. И страх перед индюшачьей любовью...
9 А у нас во дворе
Олег Устинов
А у нас во дворе


А у нас во дворе есть девчонка одна,
Между шумных подруг неприметна она,
Никому из ребят неприметна она…
_ немудреная песенка __


            Утро. Смотрю в окно, любуюсь нашим уютным двориком. Красота. Наш дворник Валентина уже навела везде порядок. Спасибо всем жителям наших многоэтажек, пенсионерам, работникам комунхоза, которые обустроили площадки, посадили цветы. И хотя зимний день немного пасмурный сегодня, радует красота. Вспоминаются яркие летние снимки, море цветов и красок, детский шум и пенье птиц. Нужно будет поговорить с внуками о нашем дворике и показать им фотографии. Появилась идея снять о нашем дворе небольшой фильм. Главное – сделать это оригинально, впечатляюще, содержательно. Классно, привлеку к этому делу внуков, дам возможность немного поснимать. Рассказывают же о московских, питерских, одесских двориках, а мы о своём. Немедленно заношу эту идею в органайзер на 2014 год. Когда фильм будет готов – покажем его по нашему местному телевидению. Вспомните, с родным двориком у всех связаны самые добрые воспоминания: детские игры на площадке, бабушки-старушки на лавочке, вечерние посиделки в беседке. У нас иногда возле подъезда ставят стол, выносят еду, спиртное и отмечают какое-то торжество, которое обычно заканчивается песнями. Но всё это скромно и прилично. Задумываешься, а ведь наши бабушки и дедушки точно так же устраивали посиделки возле своих дворов, а мы босоногие наблюдали и слушали гармошку. Было – было. Жаль, что сейчас таких уютных мест осталось не так уж много. Этим нужно дорожить, поддерживать порядок и приумножать красоту. Весной возьмём внуков, прихватим инструменты и будем наводить порядок возле подъезда, вскопаем клумбы, посадим цветы. Вокруг много разных кустов и деревьев, их аккуратно обрежем. Знаю по опыту прошлого года, когда к нам присоединялись другие жильцы дома, и тогда  работа уже кипела.

            В нашем дворике нет животных, какие бывают на сельском подворье. Дети в селе с детства видят козочек, коров, лошадок, кроликов, кормят с родителями гусей, курочек, уток. А сколько радости приносят чумазые поросята. Во дворе есть, конечно, котики разные. Бездомных собачек и котов все подкармливают, особенно зимой. Они чувствуют людскую доброту, и не уходят никуда. А вот однажды во дворе появилась лошадь. Как оказалось, что эту красочную тачанку пригласили на праздник. Так вот, хозяин лошади и кибитки решил подработать немного. Так он появился у нас. Да, детвора сразу, как по команде собралась на пятачке. Каких только разговоров мы не слышали, столько радости и удивления было. А потом детишек катали на красивой повозке. Взрослые принялись фотографировать лошадку и своих чад. Часто вспоминаем это случай, а дети говорят, что не мешало бы ещё так покататься. Да только где сейчас найти лошадь, такая редкость. Радуемся птичкам. На прошлой неделе с внуком из большой пластиковой бутылки сделали, и установили на балконе кормушку. Положили туда кусочек сала, хлебные крошки, зёрнышки и веточку калины. Теперь наблюдаем за птичками, как они радостно наслаждаются кормом, и, наверное, нам с Денисом говорят  «спасибо».

- Дида, а, правда, что у нас во дворе хорошо?
- Конечно, хорошо, качели есть, беседка, лавочки, клумбы. У нас всегда чисто во дворе.
- Дида, я представляю, если бы у нас во дворе был майдан, как в Киеве, у нас бы ничего не осталось. Они бы разломали всё, и подпалили бы лавочки. Я не хочу такой майдан. Те, кто поломал лавочки – удачки*.
- Вот поэтому у нас его и не было. Тебе тяжело ещё понять тех людей на майдане, но главное ты усвоил, что майданы не всегда несут хорошее. Со временем ты поймёшь всю ситуацию, и разберёшься во всём, но это будет уже история.
- Дида, ты же говорил, что я должен хорошо знать историю своего народа. Постараюсь понять, а если что-то будет сложно, ты мне поможешь.
- Всё так и будет, обязательно помогу. У нас всё впереди, о многом поговорим. А сейчас пошли пить чай. Я тебя научу, как правильно заварить удивительный напиток. Сегодня будет букет из разных сортов чая. Пошли на кухню, скоро приедет бабушка, а мы угостим её горячим напитком и пирожками.
- Я готов, пошли. Бабушка обрадуется, что мы её угощаем вкусненьким, - Денис взял меня за руку, и мы пошли на кухню. Радуюсь в душе, правильно думает внук, но ему сложно разобраться в поведении старших. Поэтому, никогда не нужно детям показывать плохие примеры. Обо всём нужно говорить, необходимо увлекать ребёнка интересной, познавательной беседой. Стараюсь так делать всегда, это очень важно.

            Возле нашего подъезда выросла красивая ель. Она уже довольно-таки большая, высотой под четвёртый этаж будет. На Новый год у нас своя ёлка. Украшаем мы её ко дню Святого Николая-Чудотворца. Каждый выносит и вешает какие-то игрушки, мишуру, дождик. Лично мне нравятся старые игрушки, они у нас сохранились. Внуки с трудом верят, что это игрушки бабушки и дедушки. Сохраняем их, подклеиваем, продлеваем жизнь такой красоте. Если выпадет больше снега, тогда появятся снеговики горки. Детвора будет играть в снежки, и кататься на санках. Для внуков нужно срочно привести в порядок санки.
10 Угостите даму папироской
Елена Роговая
- Маринка! Выходи! – кричала Светка под окном сталинской пятиэтажки.
- Зачем?
- Не могу сказать. Все секретно.
- Тогда я щас, -  понимающе кивнула Маринка и скрылась за окном.
Выбежав из подъезда, она схватила Светку за руку, и та ее потянула в противоположный конец  двора, где  в густом кустарнике их поджидали мальчишки.
- Ну говори быстрее секрет, а то я уже прям не могу больше терпеть, - тараторила на ходу Маринка.
Светка приостановилась и прошептала Маринке на ухо:  -  Колька курить зовет.
- Правда что ли?
- Конечно, правда.
- Сухой травой или прям настоящими?
- Еще какими настоящими! Только он сказал, что это для надежных и храбрых людей. Ты же надежная? – для верности спросила Светка.
- Конечно, - не задумываясь ответила Мариночка.
- А храбрая?
-  Не знаю. Наверное, нет.
-  Ну и что, все равно пошли. Там разберемся. Не каждый день курить зовут, - поддержала Светка подругу, и они продолжили свой путь в сторону зарослей.

Подбежав к кустам, они остановились возле узкой тропинки, которая вела вглубь густой зелени.
-  Вы где? - осторожно спросила Светка.
- Мы здесь! - послышался голос Женьки, - только вы пароль  секретный должны сказать.
- Ой, а я забыла пока бежала, - растерянно произнесла Светка. – Что делать?
- Тогда так заходи, - сказал Пашка.
- Нет, так нельзя, - запретил Ромка. – Пароль нужен.
-А можно я им подскажу? – спросил разрешения Пашка.
- Нет, нельзя, - съехидничала Аделька. – Пароль для надежности нужен, а если они его не знают, это значит, что они чужие.
- Ну я же знала, только забыла пока бегала за Маринкой, - попыталась оправдаться Светка, а потом подумала и с хитрецой в голосе добавила, – Ну если без него никак нельзя, то мы пошли обратно, а когда  нас спросят про вас, то мы скажем где вы сидите и что делаете.
- Светка, Светка,  пароль на букву «О» начинается, – не выдержал Пашка, –  потом  «Г» идет, а третья такая же как первая,  и вместе с четвертой так мужчин называют , и в конце «Р» перевернутая.
- Ты чего пароль выдал? -  возмутился Колька. – Мы его придумывали–придумывали, а ты все выказал.
- Ничего и не выказал. Кто не знает, тот никогда не догадается. Я же не слово сказал, а ребусом. Сейчас они все  вспомнят.
- А тут и вспоминать нечего, - хмыкнула Маринка. - «Огонь» это.
- Вот именно, -  подтвердила Светка и с полным правом  двинулась вглубь, раздвигая густые и колючие ветки.

Они пролезли через заросли и оказались на маленькой полянке. В центре, на  деревянном ящике из-под бутылок   лежали пачка папирос «Север», спички, несколько мятных сосательных конфет,  головка лука  и чеснок для уничтожения запаха табака. Вокруг «столика» на корточках сидели мальчишки и Аделька.
- Да у вас тут, как в кино про партизан! - восхищенно произнесла Маринка. – Вас ни капельки с тротуара не видно.
- Моя работа, - похвастался Ромка. - Надежное место, фиг кто нас здесь найдет.
- Ни за что на свете, - поддержал друга Пашка.
- А целую пачку сигарет где взяли? – поинтересовалась Светка.
- Не сигарет, а папирос, - поправил Колька и еще раз рассказал историю о том, как  отец дал ему рубль и  отправил за «болгарскими», а он купил  5 пачек  «Севера», потому что они стоили  20 копеек, и их получалось больше. Отец не очень этому обрадовался, а тетка Лиза, отцова сестра, очень, потому что она только папиросы и курит. Отец их все отдал и сказал, что в таком случае это ей от него подарок ко дню рождения. Тетка Лиза, как узнала про свой день рождения, обрадовалась и  сразу предложила его отметить. После «дня рождения» она сложила подарок в сетку, но одна пачка нечаянно упала под стол. Вот ее Колька и подобрал.
- Повезло тебе, - хлопнув по плечу друга, произнес Женька.
- Всем повезло, - ответил Колька и начал распечатывать пачку.
Все протянули руки, и Колька по очереди раздал папироски.
- А мне, наверное, не надо, - засомневалась Маринка. – Мама говорит, что это сильно вредно, и рост может прекратиться.
- Ну и бояка, - начала посмеиваться над подругой Аделька. Я как вижу  красавицу с сигареткой, так прям меня такие завидки берут и жалеть начинаю, что я еще не взрослая. В одном фильме  смешная дама всегда  говорила: «Угостите даму папироской».  Мне жуть как захотелось так же. Не, я буду. Тем более, моя мама говорит, что от них худеют.
- Тогда, Маринка, тебе вообще нельзя курить, - предостерегла подругу Светка. – Моя бабушка, видя тебя в окне, всегда качает головой и говорит, что бедненькая ты, и  ноженьки у тебя, как  карандашики тоненькие даже тогда, когда ты по две пары колготок на себя пялишь. Все, - забирая папироску из рук подруги, подытожила Светка.  - Не обижайся, для тебя же лучше, - и шмякнула вторую папироску в Аделькину руку. – Вот ей можно.
- Спасибо, - с благодарностью ответила Аделька и быстро спрятала лишнюю папироску в кармашек.
- Поджигай, Коль, не тяни. Курить  уже сильно хочется,-  поторопил друга Женька.

Колька  прокричал «огонь», чиркнул спичкой  и начал с ней обходить друзей. Все быстренько  прикурили.
- Ну как? – поинтересовалась Маринка.
-Да никак. Лично я еще не поняла, - покашливая, ответила Светка.
- А мне нравится, - набрав полный рот дыма, ответила Аделька.
- И мне нравится, - послышался голос деда Гриши, пробиравшегося к ребятишкам сквозь заросли.
- Мы пропали, - тихо сказал Колька, пряча свою папироску за спину.
- Что теперь будет..., в ужасе прошептал маленький Пашка и сунул горящую папироску в карман.
-А  ничЕво не будет, - успокоил старик ребятишек. - Деда Гриша вас сейчас будет учить правильно курить. Ерунда все это  ваши папироски, баловство. А ну-кась, садись все подле меня.

Ребятня поняв, что им ничто не угрожает, быстро окружили деда. Старик достал из-за пазухи  свернутую газетку и начал не спеша разрывать ее на ровные полоски.
-Вот ента тебе, Кольк. Ента Женьке с Ромкой, а ента мальку –Пашке.
-  А нам? – возмущенно произнесла Аделька.
-А вам нельзя, потому что вам еще детев рОдить надобно,  когда вырастите, а не цигарки курить.
- Так это когда! – с сожалением проговорила Светланка.
- И то верно, - согласился дед и оторвал еще три полоски.
Потом он пошарился в своем левом кармане и достал кисет с махоркой.
- Вот вещь так вещь, не то что ваша казенка. Брат с юга присылает. Сам выращивает.

Дед  положил на полоску газетки щепотку табака, смочил слюной край и свернул трубочку.
Ребятишки проделали все то же самое. После того, как все завернули папироски, дед Гриша каждому поднес огонь.
-Фу, воняют они  как-то странно, - сморщилась Мариночка.
- Ну да, прям тряпками какими-то, - подтвердила  Светка.
- Не могЕт этого быть, чтобы такой табак тряпкой вонял, а вот Пашкина куртка от спрятанной папироски могЕт вонь испускать,  - спокойно проговорил дед. - Цигарку в карман пихал?
- Пихал, - растерянно произнес Пашка.
 – А ну, скидавай ее быстрее, чтобы пожару не было.
Пашка с быстротой молнии сбросил с себя куртку и обомлел. На правой стороне красовалась дыра, края которой тлели и разрастались на глазах.
-Ой, что делать? -  меня же мамка за курточку ругать будет.
- Да ничево не делать, земличкой ее посыпь и притопчи, - посоветовал дед.

После того, как пожар был затушен, старик продолжил курс обучения. Он глубоко затянулся, подержал дым в себе и медленно выдохнул. Мальчишки сделали тоже самое. После первой затяжки девчонки так начали кашлять, что из глаз полились слезы. Мальчишки сдавленно кхыкали, но крепились изо всех сил.  Только Пашка стоял расстроенный, не сделав ни одной затяжки,  держа в одной руке прожженую курточку, а в другой дымящуюся самокрутку.
- Не печалься малек и смотри, чево деда Гриша щас вытворять будет.
Он глубоко  затянулся, закинул голову назад и начал выпускать кольца.
- Во красотища какая! - восхищенно произнесла Аделька. – Мне обязательно так нужно научиться делать.
- Это чему это тебе надо научиться? – послышался голос Клавдии Петровны, деда Гришиной жены, которая, заслышав голос мужа в кустах, яростно пробиралась через ветки. – Вы чего это тут вытворяете?- начала она было ругаться.
- Уйди, старая, и не мешай мне профилактикой курева среди подрастающего поколения заниматься, - сказал он, подмигивая своей жене.
- Ага, все поняла, - весело проговорила она и попятилась назад.- Ухожу и не мешаю.
- А профилактика это что? – спросил Пашка.
- Это, наверное, когда профессионально курить учат, - предположил Женька.
- Пятьдесят  годков с ней душа в душу живем, чтобы вам так всем повезло, - похвастался дед, а потом добавил: -  Показываю еще раз. Затягиваюсь глубоко, а потом губами, как рыбка, делаю и начинаю колечки пущать.
Все еще раз внимательно посмотрели и начали повторять.
- Понял, глубоко нужно, - напомнил Ромка Пашке.

Все разом сделали глубокий вдох и.......  Тут такое началось!  Все до одного разразились таким мощным кашлем, что глаза повылезали наружу и сделались красными от напряжения, а маленький Пашка пострадал больше всех. Он так   зашелся, что  его штанишки и сандалики сделались мокрыми.
Как только все успокоились и начали ровно дышать, дед Гриша поинтересовался: - Ну что? Будем дальше учиться?
- Не, я точно не буду, -  ответил Ромка, отмахиваясь от предложения.
- И я не буду, - отказался Колька.
- А я так  вообще-вообще никогда не буду курить, - сказала  Аделька. – Это сильно противно, воняет и голова кружиться. Врут все эти красивые тетки.
- А меня еще и тошнит, пожаловалась Светочка.
- А я даже  дышать нормально не могу, - еле проговорила Маринка. -  Да что я, вон Пашку, бедненького, какой пот от страха прошиб, что весь мокрый стоит.
Все повернулись в Пашкину сторону. Он молча стоял, прикрываясь прожженной курточкой,  а из глаз капали крупные слезы.
- Паш, не плачь, - прижала его к себе Мариночка.
- Паш,  на тебе сосательную конфетку, - проговорила Аделька, протягивая взлетную карамельку малышу. - Такие только в полете дают.
Пашка еще разок шмыгнул носом и взял леденец.
- Нам щас всем такие карамельки нужны, - сказал Ромка. – Голова сильно кружиться, как будто в самолете летим.
- Полетали малость, приземлились,  а теперь и по домам пора, - вставая с ящика, проговорил дед Гриша.
- Мы сейчас не можем, - стал отказываться Женька. – От нас сильно дымом воняет.
- А вы не бойтесь. Я вас каждого домой доставлю. А ежели у родителЕв какие вопросы возникнут, то скажем, что, мол, деда Гриша о вреде курения рассказывал и табачные опыты ставил.  Папки с мамками у вас образованные, ругать меня не будут. Поймут и спасибо скажут. И ты, малек, за курточку не переживай. Моя бабка тебе такую заплаточку поставит, что вжисть никто дырки твоей не увидит.
Ребятишки, держась за руки,  поплелись за стариком в свой двор.  Дойдя до скамейки, дед сделал вид, что сильно устал.
- Неплохо бы было перекурить, - подмигивая ребятишкам, предложил старик.
  Он присел, достал из-за пазухи газетку и оторвал клочок, чтобы смастерить самокрутку.
– Ой, нет, только не это, – зажав нос, взмолилась Мариночка, – я лучше домой пойду, а то мне еще музыкой заниматься нужно.
- Дел у нас по горло, - поддержала подругу Светка, - и гаммы не выучены.

Мальчишки тоже без слов стали медленно расходиться по домам.
- То-то же, - крякнул  от удовольствия старик. - Говорил же, что махорка отличная. Никто супротив нее еще не устоял. А ты, малек, чего не убЕг домой? - хитро спросил он Пашку.
- Дед Гриш, а дай мне еще разок курнуть, чтобы вообще больше никогда не хотелось.
- Так тебя же уже прям до «пота» продрало, а желание, стало быть, осталось.
- Осталось, - твердо ответил Пашка.
- Ну раз осталось, нужно профилактику до конца проводить, - с пониманием произнес дед. – На тебе, курни втихаря у меня за спиной еще разок, глядишь, и отпустит.
Пашка присел на корточки, затянулся, разразился жутким кашлем  и в полуобморочном состоянии отдал остаток папироски хозяину.
-Ну как? – поинтересовался дед Гриша. – Будешь еще, или отпустило?
- Кажется, отпустило, больше не могу, - вяло ответил Пашка и, шатаясь, пошел в сторону дома.
- Ты смотри на него!  Маленький, а самый крепкий оказался, - глядя  на Пашку, произнес с уважением дед. – Ну, теперичь и мне домой пора.  Пойду отчет бабке давать о проделанной работе.
Старик не спеша шел  и с гордостью думал о  своем педагогическом таланте, который так внезапно раскрылся только сегодня, а еще о том, как он все подробно расскажет своей Клавдии Петровне, которая  сначала немного поворчит, но к концу обязательно одобрит и, может быть, даже рюмочку  нальет. «Точно нальет, тут и сомневаться нечего», - подбодрил себя дед и прибавил ходу.
11 Мое детство в послевоенном Минске
Татьяна Домаренок
Играй моя гармошка, звучи моя гитара.
Я по тебе, мой дворик, заскучала.
Песня.

Мое первое впечатление о жизни – яркое солнце, свежий теплый запах, идущий от талой земли, прозрачный воздух и чистое небо. Это я, совсем маленькая, стою на проталинке, на горочке возле огорода, в нашем дворике на улице Розы Люксембург.
 Это был замечательный дворик. Он был огорожен с двух сторон довоенными одноэтажными бревенчатыми домами. В каждом доме жило по шесть, а то и восемь семей. Все окна были со ставнями. Дома соединялись под прямым углом. Это был перекресток улиц Розы Люксембург и Клары Цеткин. На углу домов стояла колонка, откуда мама брала воду. С другой стороны дворик обрамляли старые сараи, за которыми виднелся сад, малинник. Там жил богатый человек, актер Владимир Дедюшко. У него были две машины, по тем временам – большая роскошь. С последней стороны дворика был огород: штук десять грядок, на которых жильцы квартир растили салат, лук, морковь, укроп на зелень. Деревья во дворе были огромные, а посередине стоял деревянный стол с лавочками, вокруг которого росли шикарные кусты белых роз.
У меня была подружка Людка. Она была на год меня младше и жила в том же доме, что и я, только у нас было первое крыльцо, а у нее – второе. Во дворе жила собака-дворняга и, конечно же, коты. На чердаке одного из домов жили голуби. Их там разводил молодой парень, чей-то сын, а по моим тогдашним понятиям – какой-то большой дядя.
Мое второе яркое впечатление о жизни - это когда мама завязывала мне на голову мягкую пуховую шапочку и отправляла гулять во двор. Я  стояла на кухне: сзади было окно с белой ситцевой занавеской, с одной стороны – плита, пристроенная к печке. На ней мама варила еду и кипятила белье. С другой стороны на стене, где на крючке висели пальто, был прибит рукомойник. Помню: дети большие, как мне тогда казалось, играли в скакалку во дворе. Одна девочка вертела по земле скакалку вокруг себя, а остальные – прыгали через нее. Я подошла ближе, и меня больно ударил конец скакалки, я заплакала…
Мама в печке варила очень вкусный пахучий куриный суп и картофельную бабку с корочками. Я их очень любила. В комнате, в углу, стояла  печка, побеленная мелом. Мама топила ее дровами и брикетом, которые приносила из сарая. В комнате было три окна, стояли три кровати вдоль стен, кушетка возле окна, небольшой одностворчатый шкаф с зеркалом, на стене висело радио. Посередине комнаты стоял стол.
Нас было пятеро: мама, папа, я и мои брат с сестрой. Я была младшей в семье. Брат был старше меня всего лишь на год. Я его очень любила. Он везде водил меня за руку, хотя очень стеснялся этого. Но так наказывала ему мама. А он был очень послушный. На кровати мы спали с ним «вальтом», рядом – мама. Вместе мы переболели всеми детскими болезнями: корью, свинкой. Я помню, как мама занавешивала окна одеялами, чтобы было темно.
Мой брат был очень смышленый. В пять лет он научился читать по азбуке, писал слова мелом по деревянному полу, прочитывал их и хвастался передо мной. Я быстро переняла у него это умение. «А ты думаешь, я так не сумею?», – говорила я и тоже прочитывала слова по складам. Мама улыбалась и хвалила нас. Игрушек у нас с братом было очень мало. Я  помню только матерчатую куклу с пластмассовой головой, деревянного коня-качалку, кубики, мяч, юлу. Брат рано научился мастерить. Он смастерил себе в сарае деревянный пистолет, рогатку. А потом, когда на улице возле наших домов положили асфальт, он смастерил самокат с подшипниками вместо колес. Какая радость и наслаждение было кататься на нем с горки от дома Дедюшки по улице Клары  Цеткин до колонки или вокруг клуба тонкосуконного комбината, который был расположен напротив нашего дома через дорогу.
Улица Розы Люксембург была неширокой, метров восемь, но ровной. По ней ходили грузовые машины. Эта улица  шла  к немецкому кладбищу. Дальше был Грушевский поселок, где, как говорили тогда, жило много бандитов, и мы дети страшно боялись их. Улица Клары Цеткин была узенькой. От нашего дома она шла под горку, а потом спускалась вниз. Вдоль этих улиц сплошь стояли деревянные дома, расцветали сады, зеленели огороды. Вокруг росло много старых тополей, кленов, акаций. Все утопало в зелени. Это был Райский уголок моего детства. Мне и сейчас снятся во сне те места, по которым я тогда ходила.
Когда мне уже было лет девять, соседи за стеной купили телевизор. Им оказался ящик с экраном не более десяти квадратных сантиметров. И мы дети всего двора ходили посмотреть на него в маленькую, почти как этот телевизор, комнатку наших соседей, где они жили вчетвером.
Я  помню, насколько дружелюбны были люди в то послевоенное время. Все жили во дворе как одна семья.
Через дорогу стоял дом, в котором жил поп с попадьей. В подвале их дома жила старая-престарая бабушка. Она продавала жареные семечки. И мы, дети, бегали к ней покупать их. Однажды мама втайне от папы решила перекрестить всех троих своих детей. Договорилась с батюшкой. И мы пошли в церковь на военное кладбище. Сам батюшка был нашим крестным отцом. Он дал нам съесть маленькие ладанки. Вечером, когда батюшка шел домой, он встретил моего брата на улице и дал ему три рубля на угощение. В тот же день мы ели большой сладкий арбуз. Тогда мы не носили свои крестики, но мама сберегла их. И вот теперь я  ношу его.
В нашем дворе росли старые клены, акации. На деревьях были прибиты скворечники. Осенью двор покрывался желтым ковром. А носики с акаций мы клеили себе на носы. Зимой выпадал такой снег, что сугробы вдоль расчищенных дорожек были выше нашего роста. Я  очень любила наш двор, где расцветали палисадники с георгинами, садовыми ромашками. На одном из деревьев висели качели – две толстых веревки с перекладиной, на которой мы, дети, взмывали к небу. За сараями были грядки, где наши родители выращивали всякую зелень. Летом мы ставили между грядками ванночки с водой, а когда вода нагревалась, плескались в них с большим удовольствием. А еще мы ходили с мамой загорать на еврейское кладбище. Оно было огорожено полуразвалившимся забором из кирпича в шашечку. Кладбище было все заросшее. Кузнечики стрекотали на нем во все голоса.
Вот наступил день двенадцатого апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года, когда объявили, что в космос полетел космонавт Юрий Гагарин. Я  помню, как мы все смотрели в небо, надеясь увидеть в нем космический корабль. Кому-то якобы  удавалось увидеть в небе движущуюся точку – предполагаемый корабль.
В какое интересное время проходило мое детство! А сколько раз мы, дети, бегали смотреть кино в кинозал тонкосуконного комбината – не счесть. Билет стоил десять копеек. Сколько фильмов мы пересмотрели: комедий, трагедий советских, зарубежных, особенно французских. Мне особенно запомнились «Гусарская баллада», «Фантомас», «Граф Монте-Кристо», «Молодая гвардия», «Полосатый рейс».
Конечно, питались мы неважно. Жареная картошка со шкварками, борщ, почти никакого мяса. Конфеты – на Новый год на елке. Но насколько ясной светлой радостной и дружелюбной была наша жизнь! И все это благодаря большой духовности, которая тогда царила в людях. Я благодарна судьбе, что мое детство прошло в такое время.
12 Василек
Татьяна Домаренок
Надежда Валентиновна уже много лет жила в многоэтажном доме на Ви-ленской улице. Когда-то у окон своей квартиры на первом этаже она посадила не-сколько кустов сирени и куст белых роз. Сирень быстро прижилась и весною радо-вала белыми и светло-фиолетовыми гроздьями ароматных цветов. А куст белых роз почему-то рос очень медленно. Женщина старательно ухаживала за расте-ниями: подкармливала, обкапывала, поливала.
Сирень с каждым годом все больше разрасталась, а розы требовали кро-потливого ухода и лишь через несколько лет начали цвести. Надежда Валенти-новна радовалась, глядя, как распускаются первые белоснежные бутоны, и вды-хала их нежный аромат, прислоняясь к цветку лицом. Она не позволяла себе со-рвать даже один единственный цветок.
Прошло еще несколько лет. Розы и сирень теперь радовали не только хо-зяйку. Весною, в мае, молодежь не стеснялась подойти к окнам ее квартиры, что-бы нарвать букеты пахучей сирени. Женщина никого не ругала за это. Наоборот, даже была довольна, что выращенные ею цветы сирени кому-то доставляют удо-вольствие. Ведь их приносят в дом, чтобы насладиться ароматом весны. С куста-ми сирени ничего не случится, их ветви быстро отрастут вновь, вот только б ро-зочку никто не трогал. Этот куст еще очень слаб. Но, как ни хотела Надежда Валентиновна, куст любимых роз ей не удалось уберечь. Как-то раз, придя с работы, она обнаружила у дома свежевырытую траншею, а ее дорогой розовый куст куда-то бесследно исчез…
Через какое-то время то место, где когда-то росла роза, заняли мусорные контейнеры, да и автомобилей во дворе стало намного больше. Они красовались совсем рядом с окнами дома и даже на зеленой зоне. "Хорошо, – думала Надежда Валентиновна, - что моя сирень разрослась. Теперь ее выкопать и уничтожить не так просто".
Однажды весеннею порою, остановившись у подъезда, женщина замети-ла, что недалеко от того места, где раньше росла ее роза, из земли торчат три тонких зеленых стебелька. «Кто-то посадил цветочный куст пиона или георгины, – догадалась она, приглядевшись и заметив, что земля возле кустика вскопана. – Как хорошо, что на том же месте!» – подумала она, и на сердце у нее стало тепло и радостно от чьей-то доброты…
Лето выдалось дождливым.  На газоне у подъезда разрослась трава, и ближе к осени ее скосили. Сегодня с полной сумкой продуктов Надежда Валенти-новна подошла к подъезду. Присела на лавочку. Глянула на то место, где недавно кто-то посадил маленький кустик. Но не нашла его. Безжалостно срезанные газо-нокосилкой стебельки лежали на земле. А у самой лавки рядом с молодым ясенем синел глазик полевого василька.  Как он здесь оказался? И как ему удалось избе-жать той же участи, которая досталась маленькому кустику?
Женщина смотрела на василек, а он смотрел на нее открытым и смелым синим взглядом и будто говорил:
– Не бойся! Я выживу, вот увидишь! Я стойкий, я сильный, я живучий!
13 Андрюшкины каникулы
Татьяна Богдан
Андрюшкины каникулы.
      Хорошее время года - лето, тепло, отпуск. Лежишь на морском берегу, греешься на солнышке. Здорово. Но мне вдруг вспомнилось другое лето. Было это ровно четверть века назад. Нам тогда всем было по десять лет. Нам, это – Витьке, Саньке и мне – Андрюхе. Жили мы в одном доме, только в разных подъездах. Учились в одном классе и всегда были вместе, даже на летних каникулах. Родители с утра до вечера работали, а мы, дети, были предоставлены сами себе. Сколько себя помню, никогда не скучали. Вот и в тот раз. Солнце было в зените, палило так, что решили проверить, правда ли, что в горячем песке можно испечь яйца?  Витька с Саньком принесли по два яйца, а я целый десяток.

  - Ничего себе! – удивлено воскликнул Витек.
  - Думаешь это много? Знаешь, как я их люблю, в любом виде.
Предвкушая увидеть что – то новенькое, мы ринулись к песочнице. Потрогали песок рукой, а он и впрямь, горячий, как раскаленная сковорода, плюнь на него, того и гляди, зашипит. Вырыли ямку и только положили туда яйца, как сзади кто-то зарычал. Оглянувшись, увидели ощетинившегося Пирата, бродячего пса, который частенько наведывался в наш двор. Санек испугался, попятился назад и сел в самую середину нашей << сковороды >>, потом, осипшим голосом, прохрипел:
 
  - Бежим!

   Дважды команды нам давать было не нужно. Сорвавшись с места, мы дали такого стрекача, что любой олимпиец бы позавидовал.  Заскочив в наш подъезд, подбежали к окну и стали смотреть, что делает этот бродяга. А пес подошел к разбитым яйцам, обнюхал и стал спокойно трапезничать, изредка облизывая свою наглую морду.

  - Зараза, - переводя дыхание, сказал Санек, -  наши яйца жрёт. Вот мне за штаны теперь от мамки попадет.
 Мы с Витьком понимающе на него поглядели и мне пришла идея, - пойти к нам домой, и застирать штаны. Сейчас я понимаю, что в плохую минуту пришла она мне в голову, но тогда мы твердо думали, что спасаем товарища. Постирав шорты, Санек, надув губы, спросил:
  - Мне что, теперь весь день в трусах ходить?
Нас с Витьком тоже не радовало, сидеть и ждать пока они высохнут.
  - Андрюха, где у вас утюг? – спросил Витек.
  - Утюг то вон стоит, - отвечаю, - но меня мать убьет, если  его возьму. Один раз я хотел уже подсушить рубашку и прожег такую дырку, что футбольный мяч через неё пролазил.
  - А что теперь делать?
  - Можно, конечно, на огне посушить, но где в квартире его взять?
  - А если нам смастерить небольшой костер? – предложил Санек.
Я быстро принес старые газеты, тетради, нашел мамины журналы и вырывая страницы, мы стали их комкать, и кидать на середину комнаты.
  - Нет, - вздохнув, сказал Витек, - бумага быстро сгорит, штаны не успеют за это время высохнуть, нужно дерево.
 
   Немного подумав, вспомнили о деревянных вешалках. И вот, соорудив настоящий походный костер, довольные, подожгли бумагу.  Просто сидеть и смотреть, как сохнут штаны, было скучно,  и мы решили, кинуть в огонь картошку, а заодно пожарить сосиски. Взяли в холодильнике по одной, нанизали на спицы и стали их жарить. Настроение было на сто балов. Только вот дым лез в глаза. Я открыл окно.  Огонь не на шутку разгорелся.
  - Андрюха, тощи воды! – отмахиваясь от дыма, сказал Витек.
Я побежал в ванную и в это время раздался звонок в дверь. Мы притихли, а  за дверью наоборот, стали стучать еще сильней и кричать, чтобы мы немедленно открыли дверь, иначе с пожарной, вызовут и милицию. Пришлось открыть. Дворничиха баба Маша, не смотря на её приличные габариты, фурией влетела в квартиру, а за ней следом слесарь дядя Вася. Вскорости, прибежали наши родители. Ой, что здесь бы- ы- ло - о… в общем, сами понимаете. Неделю не мог сесть на пятую точку. До сих пор не люблю ремни, наверно, поэтому и брюки по сей день я не ношу. Благо, работа обязывает ходить в спортивной форме. Баба Маша, когда увидела, как мы убегали от Пирата, посоветовала моей матери отдать меня в спортивную школу.
  - Уж быстро он у тебя, Наталья, бегает, - сказала она.
Так,  сама того не ведая, решила мою судьбу.
                                 
                               2 глава

      После нашего костерка, в наказание, мама решила отправить меня в ссылку, - в деревню к бабушке. Сколько себя помню, всегда любил животных. Но  у нас дома их никогда не держали, а у бабы Кати, кроме кур, тоже никого не было. Мою слабость к животным бабушка хорошо знала, поэтому,  когда в район приехал цирк шапито, то она сразу решила сводить меня на представление. От счастья я не знал куда себя деть и чем занять. С утра оделся, как манекен в магазине, во все новое и слонялся по комнатам, постоянно поглядывая на часы. Но они будто остановились.

  - И чего ты так рано оделся? – спросила меня бабушка, - до спектакля еще три часа. Сходил бы погулял, пока пирог допеку. Только смотри, не замарайся.
  - Не маленький, – пробурчал я и нехотя побрел к Вовке, который жил по соседству.
Вовка дома был один. Родители повели корову к ветеринару, делать прививку.
  - А ты чего нарядился? – спросил он.
  - Да, в цирк с бабушкой скоро пойдем, - с наигранным безразличием ответил я.
  - Везет некоторым, а ты здесь возись с этой свиньей. Родители наказали травы ей дать.
 - Травы? Машке?
 - Ну да.
 - А можно мне её покормить?
 - А не забаишься?
 - Я? Да за кого ты меня принимаешь? Знаешь, сколько я свиней перекормил?
 - Сколько?
 - Тыщу!
 - Ой, враль, ладно, пошли, - смеясь, сказал Вовка и мы побежали к загону, где лежала огромная свинья.

   Машка была миролюбивая и умная животинка. Закрыв глаза, свинья лежала на солнце и грела свои бока. Мы положили перед ней немного травы, которую она, похрюкивая от удовольствия, здесь же съела. Пока Машка ела траву,  мы с Вовкой чесали ей бока.
 - Слушай, что я придумал, - восторженно воскликнул Вовка, - давай мы свой цирк устроим! Я буду укротителем, а ты зрителем!
 - А почему это я буду зрителем?
 - А потому что идея моя, да и Машка тоже!
 - Я тоже хочу быть укротителем.
 - Ладно, мы оба будем укротителями.
 - А что будем делать?

   Немного подумав, Вовка заулыбался и воскликнул:
 - Придумал! Знаешь, как она у нас яблоки любит! Вот за яблоки и будем её тренировать.
Мы быстро собрали небольшое ведро яблок и показывая их Машке, приказывали ей то повернуться, то голос подать, но у нас ничего не получалось. Бедное животное, не понимая, чего от него хотят, хрюкая,  пыталось добраться до ведра.
 - Вот бестолковщина.
 -Ага,- вытирая пот со лба, согласился со мной друг.

  Тогда мы решили стать наездниками. Вовка попытался залезть ей на спину, но Машка увернулась и он больно уселся на мягкую точку. Увидев, что ведро стало доступным, свинья с быстротой молнии, понеслась к заветной цели.
 - Яблоки береги! – крикнул мне Вовка.
Я бросился наперерез этой фурии, но разбойница ткнула рылом мне под колено и я, как подкошенный, растянулся в позе << тяните меня за ноги >>. Пока мы отряхивались и потирали ушибленные места, Машка спокойно доедала яблоки.
 - Ладно, пусть доедает,  обжора, пошли, еще собирать.

  Вернувшись, мы вновь атаковали Машку. Заманив её к забору, мне пришлось прижать бедолагу к штакетнику. Вован, залез на забор и хотел прыгнуть на неё сверху. Но, как на грех, зацепился рубашкой за торчащий гвоздь. Я пытался его отцепить, но ничего не получалось, тогда слегка потянул край рубахи вниз. Ткань не выдержала, затрещала и порвалась. Ура, мой друг был на свободе!
  - Вот холера какая, - глядя на огромную дырку в рубашке, не разделяя моей радости, с досадой сказал друг, - через эту заразу мы столько натерпелись, а ей хоть бы хны. Ну нет, не на тех нарвалась. Подожди.
     Через полчаса, один укротитель свиней шел с ведром яблок, другой, держась за  уши,  гордо восседал на "скакуне". Наша мучительница  шла за ведром и уплетала  яблоки.  Вдруг, Вовка заорал:
  - Раз, два!
  - Три, четыре! - подхватил я.
  - Кто шагает дружно в ряд?
  - Пионерский наш отряд! Вовка, а разве бывает отряд из двух человек?
  - А Машка?
  - Так она же не пионер.
  - Сиди пока тут, чеши ей уши. Я щас.
 В скорости друг прибежал с кастрюлей и красной косынкой.
  - Держи барабан, - сунув мне в руки кастрюлю с ложками, сказал Вовка.
 И при отбивании дроби, мы торжественно приняли Машку в пионеры. Сняв с веревки полотенце, прибили его к палке и у нас получился настоящий флаг. Я вновь взгромоздился на Машку. Вован, возглавляя шествие, размахивал флагом, а я от счастья, находясь на седьмом небе, восседая на новом члене пионерской организации, громко отбивал по кастрюле дробь.

  Надо же было такому случиться, - яблоки закончились, как раз возле огромной  грязной лужи. Машка, оторвавшись уже от пустого ведра,   хрюкнула и быстро вошла в самую середину. Сколько мы не кричали, чтобы она немедленно вышла, сколько я не пинал её по бокам, как делают наездники, противная свинья не слушалась, только похрюкивала, а потом и вовсе легла, и я, прямо лицом вниз свалился в самую грязь. Отплевываясь и вытирая глаза,  услышал хохот своего друга. От обиды и зная, что попадет  по первое число, завыл так, что ни одна сирена меня бы не заглушила. Вовка смеясь, помог вылезти из лужи.  Я стоял, а с меня ручьем стекала вонючая, черная жижа.
  - У-у, свинья, - всхлипывая и показывая кулак, крикнул я Машке, которая, не обращая внимания на мои угрозы, довольная, принимала грязевые ванны.
  - Да-а, - протянул Вовка, - через двор тебя вести нельзя. Иж, как с тебя течет. Побежали, я на тебя со шланга полью.
Чавкая в сандалиях жижей, я ковылял за другом, неся на себе несколько кило грязи.
 - Руки вверх подними и крутись, чтобы на спину тебе полить, - направляя струю  воды, крикнул Вовка.

  Я поднял руки и закрыв глаза, стал медленно поворачиваться, но вода оказалась очень холодной и я, с закрытыми глазами, быстро прокрутившись вокруг своей оси, и не открывая глаз, сделал прыжок в сторону, попав на куст георгинов. Не удержав равновесие, стал падать, подминая под себя стебли цветов. Вовка что-то закричал, кинул шланг и подбежал ко мне, помогая подняться. Глядя на валявшиеся шляпки красных георгинов,  он расстроено заметил:
  - Вот мне от мамки попадет. Ты чего это сигаешь, как блоха на собаке?
  -Ага, знаешь, какая она холодная, - оправдывался я.
  - Холодная, - передразнил Вовка, - конечно холодная, это ж тебе не душ, кто тебе её здесь греть будет? Что теперь с этими цветами делать?
  - Давай, их веревками привяжем?
  - Точно!

   Мы быстро нашли у отца в гараже шпагат и к стеблям привязали головки георгинов, после чего пошли ко мне домой, спасать меня от бабушки.
  - Батюшки, - всплеснула руками старушка, - тебя ж просили, как человека, не мараться! Анчутка ты полосатая! И где тебя так угораздило?
  - В лужу упал, - опустив глаза, пробурчал я.
  - В какую лужу? – не понимая, переспросила баба Катя, - где ты её взял, дождя то не было уже две недели? Не зря говорится, что свинья всегда грязь найдет.
В наказание, мы не пошли в цирк. Вовке же крепко досталось от матери за цветы.
  Ох, бабушка, если б ты только знала, насколько ты была тогда права: и про грязь, и про свинью, но обо всем этом мы с другом скромно промолчали.
                                                               
                                3 глава
    
    Как сейчас помню,  пошли мы с Вовкой на речку купаться. Жара стояла такая, что через подошву сандалий ноги пекло. Добежали до берега, разделись и с разбега прыгнули в воду. Еще под водой почувствовал, что у меня что – то случилось с резинкой, но я даже подумать не мог, что мои трусы вынырнут  быстрее, чем моя голова покажется над водой.
   
   Выныриваю с закрытыми глазами, потому – что под водой плавал только так, а на моей голове что-то водрузилось. Слышу, все ржут, пока глаза протер, да увидел свой покров, посмешищем стал на всю округу. Сорвав с головы трусы, быстро вновь нырнул, оделся, а выныривать стыдно. Сижу под водой, дышать уже не чем, если не вынырну, еще немного, будет уже поздно. Наверху уже засуетились, забеспокоились. Слышу, крики какие – то, понимаю, что меня ищут. Вынырнул, кашляю, а здесь тресь, кто-то по затылку.
   
   - Еще раз так сделаешь, сам утоплю, - грозно сказал Юрка, Вовкин брат.
Юрка, как я его считал, был взрослым, ему тогда было уже четырнадцать лет. Частенько он награждал нас с Вовкой подзатыльниками. Но с теми подзатыльниками этот не сравнить, здесь мне показалось, что и голова оторвется. Вылез я из воды, держу трусы и реву в голос, во всю глотку. Вовка, из солидарности, тоже вылез на берег и начал меня успокаивать. И на самом деле, реви не реви, сиди не сиди, а думать нужно: << Что теперь делать с трусами >>?

  - Слушай, а что если резинку вытащить, а потом сверху её повязать?
  - Как это сверху? Её же видно будет.
  - А мы её трусами потом скрутим.
<< А и правда, - думаю, - трусы у меня хорошие, бабушка сама шила. Специально скроила так, что хоть по самую грудь можно было их натянуть >>.
  - Точно, давай. Только как мы вытащим резинку?
  - Пошли в кусты, я помогу, - с пониманием ответил друг.

   Вовка побежал первым, а я, придерживая с двух сторон свое недоразумение, побежал следом.
Ох, и попыхтели мы в кустах. Вовка, закручивая резинку, от старания, аж язык высунул. Накрутили столько, не меньше, наверно, чем чалму на голове накручивают.

  - Как теперь в таком виде выйду? – надув губы, пробурчал я.
  - Ничего, зато надежно, - хлопая по плечу, успокаивал Вовка.
Попереживал я в тот день. Постоянно приходилось, то и дело хвататься за резинку и ощупывать её со всех сторон, но она и правда, больше в тот день не подвела. Уже ближе к вечеру, мы накупались и пошли домой. Вдруг, Вовка резко останавливается, хватает меня за руку и что-то шепчет. Ничего не понимая,  спрашиваю:
  - Ты чего?
  - Фердинанд где-то здесь, - только и успел сказать мой друг.

    В это время кто-то сзади подбежал и так больно поддал мне под зад, что отлетел я на несколько метров. Еще ничего не понимая, превозмогая боль, хотел подняться, но здесь запрыгнули мне на спину.  Лежу, боюсь даже дышать, не то что пошевелиться. Я лежу и тот на мне стоит, как памятник, оба не шевелимся. Осторожно приподнимаю голову, открываю глаза и от увиденного, заорал во все горло. На меня сверху, глаза в глаза, смотрели красные маленькие глазки и свисала длинная борода. Чудовище, видно не меньше меня напугалось моего крика, слетело еще быстрее, чем оказался на мне и ринулся в заросли кустов. Я же с быстротой молнии поднялся и горланя:
  - Черт! – сломя голову, несся по дороге, оставляя за собой столб пыли.

   Вовка бежал за мной, что-то кричал мне в спину, но я ничего не слышал, от того, что в висках стучало только одно:
   - Черт! Черт! Черт!
 Наконец, я устал и остановился.
   - Ну, ты даешь,  - задыхаясь, сказал друг, - вот это ты сиганул, что и на мотоцикле не догонишь.
   - Да ты знаешь, кого я видел?
   - Конечно, знаю. Баб Таня своего козла Фердинанда там привязала. Я ж тебе сразу сказал, как только колышек увидел.
   - Кого? Козла?
   - Ну да, Фердинанда. Он гроза во всей округе. Но я никогда еще не видел, чтобы эта гроза давала такого стрекоча. Он так ломанул в кусты, что ветки только трещали.

  Насмеявшись до слез, говорю:
   - Вовка, знаешь, со мной что-то случилось.
   - Что?
   - Не знаю, но в последнее время постоянно происходят какие – то неприятности. Вот смотри. Только за сегодня, с самого утра, что произошло:
проснувшись, побежал на двор, споткнулся на ровном месте и полетел. Видишь, какой синяк, это раз. За столом бокал разбил и тарелку супа опрокинул,  это два. Ну и потом эта резинка с козлом, - это три и четыре.
   
   - Да уж, - почесывая затылок, удивился Вовка, -  это наверно тебя сглазили.
   - Чего?
   - Сглазили. Я как-то слышал, пока в магазине в очереди стоял, что от сглаза всякие неприятности с людьми происходят.
   - Точно, сглазили, - удручено соглашаюсь, - а что теперь делать?
   - Бабка Тоська говорила, что от сглаза хорошо помогает крапива.
   - Крапива? – насторожено переспрашиваю.
   - Ага. Нужно раздеться догола и пройти сквозь зарасли туда и обратно. Крапива весь сглаз и выжит.
   - Но это же больно.
   - Ага, больно, но что лучше, один раз перетерпеть, или всю жизнь быть неудачником? Пошли её искать.

     Подбежав к высокой траве, меня такой страх взял, что даже заикаться начал.
   - М-м-может-т, мы вмес-сте?
   - А мне зачем? Мне не надо. Меня никто не сглаживал, или сглазивал, как его, ну вообщем, нет его на мне! Иди, не боись, я рядом буду.
Я разделся и вошел в заросли. Поскуливая и повизгивая, приговаривал:
   - Вот тебе, вот тебе, получай противный сглаз.
Ветки крапивы старались на славу, они хлестали и жгли меня по голове и по рукам, по ногам и по спине, по лицу и животу. Когда вышел из зарослей, Вовка округлив глаза, чтобы не вскрикнуть, прикрыл рот рукой. Тело горело и мне казалось, что оно было нашпиговано иглами, не меньше, чем бабушкин кактус, который стоял на подоконнике. Надев кое-как трусы, мы двинулись домой.

  - Что случилось? – увидев меня, воскликнула бабушка.
Я хотел ответить, но с трудом шевеля опухшими губами, получилось какое – то блеяние.
   - Он в крапиву упал, - вместо меня быстро ответил Вовка.
   - В крапиву? Да ты моя красота, что же это такое, нашему Ванюшке везде камушки. Ох, Андрюшка и что ты за человек, всегда найдешь на пятую точку приключения. Ладно, что хоть крапива. Ничего, она от ревматизма хорошо помогает.
Мы с Вовкой переглянулись.
 - И всё? - осторожно спросил друг.
 - Вообще - то она от многого, а что?
 - А от сглаза она помогает?
 - От сглаза? - удивленно переспросила бабушка, потом улыбнулась и прищурившись, хитро спросила:
 - От детского?
 - М-м-м, - подтверждая, одновременно мы с Вовкой закачали головами.
 - О-о, от детского сглаза, дорогие, помогает только жиденький прутик вдоль хребта. Замечательное средство.
- Ну, я того, домой пошел, совсем забыл, мне же в магазин нужно еще сбегать, - не глядя на меня, пробубнил Вован.
 Я, не имея возможности членораздельно что – то сказать, кинув на него обиженный взгляд, промычал, понятное только мне и показал снизу кулак, после чего, мой друг, знаток во всем, быстро ретировался и убежал.
 
 
    На следующий день я вышел, вернее  будет сказать, выкатился на улицу, как шарик. На лице ничего нельзя было разобрать: где глаза, где нос и губы. Все сравнялось. Только красные уши торчали, как у Чебурашки. Весь вечер и всю ночь со мной возилась бабушка. У меня на крапиву реакция оказалась сильнее, чем был сглаз. Зато теперь точно знаю, что лучшего средства от сглаза, чем крапива, не найти. Больше я ни разу не разливал супы и не бил бокалы.  Детство, какое же оно бывает озорным и интересным.
14 Мой брат Сашка
Татьяна Богдан
   
    Ох, и влюбчивый был мой братец. С раннего детства, с ясельной группы, он постоянно кого - то любил, - то Танюшу, то вдруг, ему Клавочка понравилась, потому – что она угостила его конфеткой, то Зиночку, с её смешными торчащими косичками. И что удивительно, я вам так скажу, вкус у него оказался не плохим. Все девочки на самом деле были очень хорошенькие.  Надоело подружкам каждый день его делить, прижали как - то к стене и отколотили втроем. Уж очень он на них обиделся. Пришел домой, сел на диван, насупился. Помню, родители  удивились, увидев своего отпрыска притихшим. Спрашивают в чем дело, а он тяжело вздохнул и выдал: << Да вот думаю, и чего не хватает этим бабам? Ведь я так старался, чтобы они не обиделись, по очереди с ними играл. А они…>>.  И горько заплакал.
   
    А когда он пошел в первый класс, помню,  случилось это в бабье лето, позвонили нам в дверь. Открываю,  за порогом стоит маленькая девочка с сумочкой в руках и спрашивает моего братца. Я её запустила в квартиру, сама ею любуюсь. Уж очень она мне понравилась, -  с её огромными синими глазами, длиннющими ресницами и на всю голову белыми бантами.  Она была, как маленькая Дюймовочка, по имени Юля. Дюймовочка смело прошла в детскую, где Сашок делал уроки. Хоть мой братец и был влюбчивым, но девочек домой пока не водил. Увидев, как он смутился, я улыбнулась и оставила их одних. Через какое – то время брат водил свою подругу по всем комнатам и знакомил с квартирой. Рассказывал и показывал, где и что у нас находится. Она по - деловому всё осмотрела, не забыла заглянуть даже в холодильник и в конце концов сказала: << А мне у вас понравилось. Я согласна >>.

  - Согласна на что? – спрашиваю её.
Эта маленькая, хрустальная куколка, удивленно посмотрев на меня своими синими глазищами, просто и легко ответила:
  -  У вас жить.
Вытаращив на неё глаза, проглотив комок, подкатившийся, вдруг к горлу, я бросилась к телефону, звонить родителям на работу. Через полчаса мама с отцом уже сидели в зале и знакомились со своей << невесткой >>. Здесь я уже не могу сказать вам, о чем говорили взрослые люди друг с другом, так как меня малолетку, из комнаты вежливо попросили выйти. Одно могу сказать, что через час приехали родители с другой стороны, знакомиться со сватами и первым женихом своей дочери. Долго родители объясняли, что они не против любви своих детей,  но со свадьбой придется повременить. Брат с невестой никак не хотел расставаться.  Он даже  был согласен пойти к отцу на работу, чтобы прокормить свою Юленьку. Но наконец, родителям удалось убедить молодых подождать со свадьбой до окончания школы. После чего, радостно и облегченно вдохнув, женщины пошли на кухню, накрывать на стол, а папы вышли курить на балкон. Знакомство сватов затянулось далеко за полночь. Прощаясь, наши мамы обнялись, поцеловались и решили дружить. Отцы, пожатием рук, и питьём на посошок, тоже закрепили дружбу между собой. Закутав уснувшее своё чадо в одеяло, которое мы им дали, унесли домой.
С тех  пор прошло четверть века, наши семьи дружат до сих пор. Правда, вот, породниться нам не удалось. Во втором классе у брата с Юлей прошла любовь, а случилось это так…
      Решил, Сашок девочке ко дню рождения сделать подарок. На дереве, в соседнем дворе, дрозды вывели птенцов. Они уже немного подросли и даже стали оперяться. Вот братик и решил достать одного птенца и подарить своей подруге. Полез он на это дерево и не успел еще добраться до гнезда, как на него налетела стая дроздов. Откуда их столько слетелось, не понятно. Стали они над мальчонкой кружить и грозно пищать. Вы знаете, как эти птахи защищают своих птенцов? Не знаете? Вот и братишка мой, на свою беду, тогда этого тоже еще не знал.  Как только он приблизился к гнезду, птицы приняли стойку. Выпятив нижнюю часть своего туловища, отец птенцов, подав собратьям голосовой сигнал,  выстрелил пометом, попав Сашке прямо в глаз. Если б вы только видели, что здесь началось. С десяток дроздов, одновременно начали атаку на бедного братишку. За какие-то секунды, его было уже не узнать. С головы до ног он был обгажен пометом. Закричав: << Ой, люди, миленькие, спасите >>! - пулей слетев с дерева и прикрываясь руками от птичьего бомбардирования, бедолага побежал от злосчастного дерева прочь. И надо же было такому случиться, что в это самое время, Юлькина семья подъезжала на машине к нашему дому. Тетя Галя с дядь Женей вышли из машины и столкнулись нос к носу с несчастным моим братом. А их дочурка, радостно выглянула из окна, помахала другу рукой, но увидев, как с Санька стекала навозная жижа,  брезгливо сморщила свой маленький носик,  фыркнула и захлопнула дверцу машины. Бедный мой братишка. Заплакав от стыда, со всех ног бросился бежать домой. Закрывшись в ванной,  до самого вечера, пока не уехала чета Весниных, оттуда он так и не вышел. Вот с того момента и прошла у Юленьки любовь к нашему Сашку  и у каждого из них началась своя жизнь….
15 Запреты
Галина Кравец
Было несколько родительских запретов в моей жизни. И конечно же, как каждый запретный плод, самым желанным было вкусить запретного.

Когда мне было примерно лет 5, мы жили в кирпичном многоквартирном доме, а во дворе его было много деревянных домишек «под снос». Когда расселили людей из них, дома начали разбирать. Вот эти-то полуразрушенные дома, с рассыпанным скарбом, с провалившимися полами, с выбитыми окнами и манили детвору всего двора как запретный ящик Пандоры. Не было ничего желаннее пойти поиграть «на руинах», как говорили у нас. Там были несметные сокровища: битые цветные стекла от самых разных ваз и сервизов. А каждый уважающий себя ребенок в те времена имел свою коллекцию цветных осколков – предмет гордости и хвастовства. Брат со своей компанией 10-12-летних подростков пропадал там часами. А мне было запрещено не только самой туда ходить, но и рассказывать маме, где  Женька гулял. Этот двойной запрет давил на плечи, отравлял жизнь и подталкивал к самым непредсказуемым поступкам.

Например, однажды «взрослый» Вовка (лет 14!!!) с соседнего подъезда предложил покатать меня на велосипеде вокруг нашего дома. Это тоже было запрещено, потому что я его хорошо не знаю, потому что за домом дорога с машинами, потому что «со двора ни ногой!» Но ведь брат ушел «на руины», он нарушает мамины запреты, значит и мне можно! И я гордо усаживаюсь на жесткую раму к Вовке, я горланю громко во все горло песни и говорю ему: «Это ты не меня катаешь, это просто у тебя радио играет. Видишь как громко поет!»

Но однажды у нас несколько дней жил Женькин друг, потому что его родители уезжали ненадолго и попросили маму присмотреть за Мишкой. Наши мамы дружили, папы работали вместе, и ничего особенного в той просьбе не было. Это было весело, играть втроем. Я жалела только что Мишкиного братика, двухлетнего Игоряшу тоже не оставили пожить у нас.
И вот из очередного рейда «на руины» Мишка вернулся с разорванной губой. Они с Женькой пришли все грязные, Мишка с окровавленной рожицей, и самое главное, долго что-то выдумывали и дрожащими голосами объясняли, где же они так разукрасились. Ведь о том, где они лазили, говорить нельзя!

Конечно, мама все узнала потом. Мишке зашили в травмпункте рот, маме пришлось объясняться с тетей Таней, Мишкиной мамой, почему недоглядела… А я на всю жизнь запомнила, что мамины запреты «растут» не на пустом месте. Все обоснованно. И если мама  сказала «это опасно», значит этому можно верить.
16 Чоки-чоки
Галина Кравец
Сколько разных воспоминаний теснится в голове! Кажется, что все было так давно, новые события наслаиваются непрерывно, погребая под собой все давно прошедшее. Ан нет! Какое-то мимолетное событие, или чье-то фото, или разговор вдруг всколыхнут память и вот, как черт из табакерки появляются неожиданно канувшие в прошлое события, ярко, в подробностях, и кружат воспоминания, и не дают уснуть…

Когда  мне было лет шесть и мы только переехали на новую квартиру я подолгу не могла заснуть вечером. Спать меня укладывали достаточно рано, мама всегда была приверженцем строгого режима. Я лежала и долго рассматривала корешки книг в шкафу напротив моей кровати. Эти непонятные странные фамилии и имена меня завораживали – Бальзак, Фейхтвангер, Проспер Мериме, Шолом-Алейхем и др. Читать я еще не умела, но эти буковки, как узоры на цветных томах, привлекали взор и действовали умиротворяюще. Машины, проезжающие по дороге, высвечивали прожектором расширяющуюся полосу наискосок и снова и снова высвечивались загадочные письмена.

В комнате родителей негромко говорил телевизор и я прислушивалась к голосам, но что бы там ни говорилось, строго-настрого было запрещено выбегать из своей спальни и любопытствовать… Хотя этот запрет я все же частенько нарушала. И удивляла родителей своим появлением. Растрепанная, в длинной ночнушке, щурясь от яркого света в «зале», я вдруг являлась пред их очи, и мама неизменно восклицала: «Ты что, еще не спишь?» И папа добавлял: «А ну-ка марш в кровать!»

Пожалуй, самым страшным наказанием в нашей семье было «Завтра гулять не пойдешь!» В мире без интернета, без круглосуточного многоканального телевизора (передачи только вечером несколько часов по одному каналу и все!) самым интересным было общение с себе подобными. Потому что театр и кино – это изредка, чаще всего всей семьей, а вот друзья… Друзья – это особый мир, мир, где ты можешь выбрать себе любую роль – подчинять или подчиняться, главенствовать, придумывая новые игры, или быть тихоней, ожидающей позовут или не позовут тебя играть в компанию.

Игры во дворе были самые разнообразные: это и прятки, и «12 палочек», и «выжигалы», и просто волейбол, «Ножички» и «Земли», «Города» и «Кольцо-мольцо», «Чоки-щеки» и «Десятки-девятки», «Казаки-разбойники» и «Море волнуется раз…», «Дочки-матери», игры со  скакалкой: «Матки» и «Каждый за себя», опять же «Десятки-девятки» и много-много чего еще, все сразу и не упомнишь! И главное, что все знали эти игры, от дошколят до старшеклассников! Где, когда прервалась эта связь поколений, когда старшие обучали во дворе младших правилам этих игр?

Я помню, как приехала домой к родителям с сыном первоклассником. И оказалось, что во дворе дети не умеют играть… В нашем дворе! Где все дети – это дети моих друзей-соседей! Я вышла во двор с ними и учила их играть в мяч!
Чоки-чоки
Щеки-щеки
Лады-лады
Склады-склады
Садик-садик
Палисадик-палисадик
Ларец-ларец
Дворец-дворец
Белка-белка
Стрелка-стрелка
Колено-колено
Полено-полено
…
Кажется я уже перепутала последовательность И конца не помню… А вы помните? Ну если кто и помнит, то это кто-то из нашего поколения точно. Ну никак не нынешние дети…И самое главное, что каждому словосочетанию соответствовали свои движения! Удивительно, но я многие из них помню до сих пор! Иногда в соседних дворах они не совпадали! Сколько было споров, если ты играл не на своей территории! Это была настоящая школа нахождения компромиссов, школа ведения словесных баталий!

Сколько было разбитых окон, потому что игра строилась на отскакивании мяча от стены дома. А сколько раз мяч влетал в открытую форточку, и надо было кому-то, самому дипломатичному, идти вызволять мяч у злобных соседей первых-вторых этажей.

А когда уставали от подвижных игр с мячом или скакалкой приходил черед спокойных игр на лавочках. Например, таких как «Кольцо-мольцо». Когда ведущий выбирал себе пару, опуская камушек кому-нибудь в ладошки, сложенные лодочкой. Да так надо было опустить, чтоб никто не догадался, кому! Потому что когда ведущий выкрикивал «Кольцо-мольцо, выйди на крыльцо» игрок с камушком должен был выскочить неожиданно, чтоб никто его не задержал, не схватил. А иначе не быть ему со-ведущим, вернут на место! И после этого двое ведущих отходят в сторонку и загадывают фильм, который все будут отгадывать. Они могут только сказать из скольки слов название фильма и очень коротко, немного загадочно намекнуть, о чем этот фильм. А иногда играют «С кадриками» - это когда разрешается пересказать кратко пару эпизодов из фильма, но так, чтоб сразу никто не догадался! Как же мы изощрялись в этих пересказах! Сколько приходилось выдумывать, чтоб и правду сказать и не выдать сразу название. Я помню, мой брат даже тетрадку завел, куда записывал все фильмы, что смотрел в кино. Впрочем, так делали многие во дворе. Там было по нескольку сотен фильмов! Вот это тренировка памяти!

Игры со скакалкой – настоящее соревнование в ловкости. Как гордились те, которых раз за разом выбирали «Маткой» в команде, потому что только «Матке» давалась возможность спасти неловкого игрока и «отпрыгать» за него, как впрочем за всех неловких в своей команде, и только за себя «Матка» переиграть не могла – пропала – дальше играть будут соперники, а вы пожалуйте веревочку крутить. Не скрою, я очень радовалась, когда меня выбирали «Маткой» и такая гордость распирала, когда удавалось вывести свою команду вперед, вырвать победу у соперников!

Пожалуй, ностальгия по тем временам сегодня станет причиной моей бессонницы. Так много хочется еще вспомнить, рассказать кому-нибудь, кто также хранит в памяти эти незабываемые моменты. Моменты побед над собой, моменты поиска истины в жарком споре, моменты поражений и поиска компромиссов. Взрослых не было рядом, они работали весь день, вечерами были заняты домашними делами, и нам приходилось учится жить в обществе себе подобных без их подсказок. Не обходилось и без разборок, иногда доходило до драк, до обид и многодневных бойкотов. И это тоже была наша школа общения.

Может быть, завтра-послезавтра я напишу продолжение своих воспоминаний о наших детских играх. Если будут читатели. Если будет настроение. Если будет время. Ведь сейчас у меня есть телевизор круглосуточно, многопрграммно, есть интернет,  и еще есть огромная жажда общаться с друзьями в реале, играть в новые наши игры, взрослые, но не менее интересные. Потому что мы так привыкли жить. Общаться. Спорить. Находить компромиссы…
17 Осеннее утро
Нина Гаврикова
      Осеннее утро. 

     Ночью не могла заснуть ни на минуточку, муж на работе, а во дворе хозяйничал северный ветер. Он, как неумелый воришка, искал хоть какую-нибудь лазейку, видимо, хотел проникнуть в дом. И, как ни странно, с первыми проблесками рассвета исчез, будто его и не было.
     Я, потянувшись, встала босыми ногами на ледяной пол, холодок свежести поднялся от пят до макушки. Осень в этом году ранняя! Медленно ступая по скрипучим половицам, подхожу к окну и посмотрю во двор. В центре - две стройные Березки, мы их посадили с подругой, когда закончили школу. Молодые стволы тянутся к небу настолько близко друг к другу, что издалека может показаться, что это одно большое дерево. В прошлый вечер подруги выглядели нарядными, как ученицы во время выпускного бала в длинных праздничных платьях. За ночь они заметно укоротили длину подолов, спешно оголив коленки. Многочисленные листья - лохмотья оказались беспорядочно разбросанными на поверхности земли.
     Слева от них возвышалась добрая тетушка Осина, которую посадил дедушка. Он тогда только-только вернулся с войны, и, чтобы хоть как-то облагородить пустырь перед домом, привез веточку из леса. Бабушка рассказывала, что саженец прижился сразу. Почтенная Осина не раз испытала на себе веретено судьбы и сейчас не торопилась сбрасывать теплый лиственный палантин, потому как берегла от стужи старые косточки.
     Справа ближе к окну, задрав голову к небу, находилась Сирень. Это папа, привез от своих родителей тоненький прутик и воткнул прямо в клумбу, никому ничего не сказав. Когда под окном, подросший роскошный куст, украсили  белые цветки, собранные в грозди, папа признался, что посадил как раз в тот день, когда пришел свататься. Он был уверен, что избранница примет предложение. В этом году Сирень, видимо, поссорилась с хозяйкой Осенью и ее крона осталась зеленой.
     Вдруг откуда-то вернулся разъяренный Ветер. Он бесцеремонно сорвал с березок остатки материи - листвы. Потом с неистовой силой распахнул накидку тетушки Осины и цинично бросил вниз. Сирень в страхе беспомощно прижалась к окну. А безобразник, обессилив от злобы, опустился на колени и начал медленно отползать в пролет между домами.
    Потеряв золотые наряды, деревья стали выглядеть оголенными. Во дворе как-то сразу стало не уютно. Черная промозглость вторглась и в мою душу, заставляя ежиться холода. Я поспешила вернуться в теплую кровать, но философские размышления не давали покоя. Вот так и наша жизнь похожа на маленькие листики деревьев. Весной крохи разворачиваются, выбравшись из липких почек, что напоминает рождение ребенка. Летом листовые пластины раскрыты полностью, как молодость человека, когда он полон сил. Осенью листья созвучны золотому возрасту. Ветер или дождь словно болезни разрушают и отрывают листочки от родного места, унося их в неизвестность. Как жизнь коротка...
    Мои размышления прервал звонок домофона. Я, быстро вскочила, втиснула ноги в тапочки, накинула халат, поспешила в прихожую. Приехал муж, а следом за ним появились сыновья с семьями.
    - Бабушка, смотри, мы привезли тебе саженцы яблонек, давай у тебя во дворе посадим, будем из яблок компот варить и варенье, а можно и соседей угощать будет, - в руках малыши держали молодые побеги деревьев, корни, которых были аккуратно обернуты полиэтиленом.
    - Хорошо, я почти готова, только переоденусь.
    Муж пошел  в подвал за лопатой.
    - А мы пока наберем в ведро воды, - перебивая друг друга, тараторили дети.
    Обняв и поцеловав в щечки своих любимцев, я направилась в спальню, подумав про себя: "А ведь жизнь прекрасна и она продолжается!"
18 Детские фантазии?! Почему дождик слепой?
Роскошная Людмила Львовна
          До сих пор не пойму, почему летний дождик в солнечную погоду называют слепым?
          В детстве я думала, что он не видит сияющее на небе солнышко или оно ослепило его. А может ему грустно и он просто плачет.
          Мы очень любили такую погоду. Какое удовольствие бегать босиком по лужам. Брызги от ног разлетались в разные стороны, сверкая многоцветными огоньками. Еще мы специально прыгали в середину лужи,  окатывая друг друга потоком теплой воды, стараясь чтобы веер из нее был как можно больше.  Мы мотались по дорожкам в промокших ситцевых платьицах с грязными разводами, забывая, что дома нас ждут трепки и заветный угол с горохом.
           А потом мы бежали за ограду, смотреть на радугу. Задрав головы и широко раскрыв глаза, шептали: « Каждый охотник желает знать, где сидит фазан!» Проверяя, все ли цвета радуга выставила напоказ.
          Я грустно посмотрела на внука, играющего в компьютер и спросила:
          - Павлик! А ты видел слепой дождик?
          Не отрывая взгляда от экрана, не желая пропустить противника в игре, он ответил не сразу:
          - Бабушка, ну что ты опять выдумала. Такого дождя не бывает.
          Я посмотрела в окно. На улице шел холодный, осенний ливень.
          - Бывает! - сказала я и пошла на кухню готовить ужин, напевая колыбельную о дождях,  Станислава Пожлакова: «И пою я тихо сыну ночью под луной. Дождь бывает желтый, синий, серый, голубой...»
19 Не разлей вода
Татьяна Карелина7
          Давным-давно я жила с родителями в небольшой комнатке с печкой на окраине Москвы.

          Помню, перед моей кроваткой лежал маленький, серенький, меховой коврик. Мне было приятно, проснувшись морозным зимним утром, в ещё нетопленной комнате, встать на него голыми ножками.
         
          От этого маленького, серенького коврика шло какое-то необыкновенное тепло. У  коврика даже было имя. Я не знала почему, но все называли его  "Белка".

          Иногда мама говорила:

- Белка запылилась, надо почистить.
Она выносила коврик на улицу, закидывала снегом и чистила веником. Когда коврик приносили домой он был чистенький и от него пахло снегом.

          Я любила зимним вечером, вернувшись домой с улицы, где я проводила с соседскими детьми весь день, взять свою единственную куклу, сесть на коврик и рассказывать ей сказки.

          Однажды к нам во двор забежала чужая, огромная и лохматая собака. Я хотела её погладить, но мама взяла меня на руки, а собаку прогнала. Мама объяснила мне, что чужих собак не надо трогать, потом она опустила меня на землю, заплакала и пошла домой.

          Я хотела пойти поиграть с соседской девочкой, но потом передумала и пошла к моей бабушке Вере, которая жила в этом же доме. Я рассказала ей о собаке и о том, что мама плакала.

          Выслушав меня, бабушка сказала:

- Это твоя мама "Белку" вспомнила.

          А потом бабушка рассказала, что когда я родилась, мама купила маленькую серенькую козочку, которую звали "Белка".

          У наших соседей была собака, которую звали "Дружок". Эта собака так подружилась с нашей козочкой - не разлей водa.

          "Белка" и "Дружок" вместе играли, вместе лежали на солнышке и грелись, а потом опять играли.
И взрослые, и дети, удивлялись такой дружбе и любили в свободное время посмотреть, как играют собака и козочка.

          Однажды летом, когда "Белка" мирно щипала травку, в наш двор вбежала огромная собака и бросилась на козочку. В это время появился "Дружок". Чужая собака была намного крупнее и сильнее, но "Дружок" не испугался и сразу кинулся в бой. Он защищал "Белку", пока не упал.

          Выбежавшие на громкий лай и визг люди, схватили огромную собаку, которая оказалась бешеной, но было уже поздно. Так погибли неразлучные друзья - козочка "Белка" и собака "Дружок".

          Бабушка закончила рассказ, я громко плакала, мне было жалко "Белку" и "Дружка". Бабушка гладила меня по голове и молчала, а потом сказала:" Не плачь, это жизнь."

          В тот день я больше не хотела играть.

          Когда я пришла домой и подошла к коврику, я поняла, что больше никогда не смогу встать на него ногами.
         
          Я села рядом с ковриком, взяла в руки свою старую куклу и рассказала ей о "Белке" и "Дружке".
20 Под звуки похоронного марша
Татьяна Карелина7
   В детстве я жила на окраине Москвы. Однажды наша компания детей собралaсь в излюбленном месте - так называемом "уголке" на улице Луначарского. Все дружно строили огромный песочный замок.
      
   Неожиданно тишина взорвалась оглушительной музыкой. Оркестр играл что-то величественно-жалобное. Дети, в том числе я, перепугались, но Галя, которой было 15 лет, спокойно сказала:

- Не бойтесь, это похоронный марш.

Саша, единственный мальчик в нашей компании, солидно добавил:

- Мать вчера говорила бате, что сегодня будут хоронить дядю Павла. Я хотел вам рассказать, да забыл.

Наташа предложила:

- Бежим, посмотрим на похороны.

Вся компания детей дружно бросилась бежать. Мне не хотелось никуда уходить, я предпочла бы остаться и достроить замок, но оставаться одной тоже не хотелось и я побежала догонять друзей, оставив позади недостроенную мечту.
      
   Возле небольшого, деревянного дома Лыковых собралась огромная толпа людей. Мимо этого дома я проходила каждый день по дороге в школу и обратно. На крылечке всегда сидела бабушка Лыковых, Анастасия Павловна. Она была одной из многочисленных подруг моей бабушки Веры.
      
   Бабушки Вера и Настя любили пить чай с вишнёвым вареньем и вспоминать былое. Мне нравилось примоститься на стуле в углу и послушать их рассказы о родном заводе, где они когда-то работали подсобницами, о стахановцах и стахановках, премиях и наградах. Они вспоминали голод, разруху, войну, погибших и пропавших без вести, героев с наградами и без наград. Они обсуждали соседей, детей и внуков, цены на дрова и уголь, бесконечные очереди. Бабушки иногда пели старые песни, иногда плакали, иногда смеялись. Слушать их было интересно.
      
   Сейчас я с трудом узнала бабушку Настю. Вместо обычного, белого в цветочках, на голове у неё был чёрный платок, по её исхудалым, ввалившимся щекам текли слёзы. Рядом стояли вдова её умершего сына Павла - Катя и внучки - Вера и Люба. Старшая дочь Павла - Вера, серьёзная девушка в очках, училась в техникуме, младшая - Люба, училась в школе и слыла первой красавицей. В конце улицы стоял грузовик с венками цветов и оркестр, продолжавший играть похоронный марш. Рядом с оркестром я заметила незнакомыx людей, в толпе говорили, что это представители завода, на котором работал Павел Лыков.
      
   Дети с интересом смотрели вокруг и слушали разговоры взрослых.

- Хороший был человек, жалко его, - говорила стоявшая рядом с нами тётя Оля.

- Настю жалко, тяжело хоронить своих детей, а он у неё младшенький, двое-то старших с войны не вернулись, - отвечала тётя Маруся.

Дяди Федя и Вася вспоминали как в детстве гоняли голубей с покойным Павлом.
      
   Внезапно все разговоры смолкли, в открывшемся проёме двери появился большой продолговатый ящик.

Галя сказала:

- Это гроб, в нём лежит покойный Павел.

Под звуки похоронного марша гроб понесли к машине. Женщины громко плакали, мужчины шмыгали носом и вытирали глаза.
      
   Вдруг все остановились, плач и причитания прекратились, даже оркестр, ударив последний раз литаврами, замолчал. Люди расступились, и к гробу прошла, одетая во всё чёрное, с чёрным кружевным платком на голове, высокая женщина.

- Почемy все замолчали? - подумала я.
В это время одна из моих подружек - Аннушка громко крикнула: "Мама" и побежала к женщине. Только тогда я сообразила, что это тётя Женя - Аннушкина мама. Аннушка жила с мамой и тётей Лёкой. Женя и Лёка были родными сёстрами, держались они особняком, с соседями почти не общались.
      
   Тишина прервалась, слышны были неодобрительные голоса.

- Ушла бы, не позорилась, и как только совести хватило, у людей горе, а она... - громко сказала тётя Валя, обращаясь неизвестно к кому.

- Так это и её горе, вон девка у неё, - ответил один из стариков.

Но тётя Валя продолжала возмущаться.
      
   Внезапно все вокруг опять замолчали. Вдова Павла - Катя, вся пылая румянцем, решительно направилась в сторону гроба. Её дочери - Вера и Люба, шли рядом и пытались её удержать. Катя остановилась в одном шаге от Жени.

- Сейчас ударит, - ахнула тётя Валя.

Катя посмотрела на прижавшуюся к матери Аннушку, заплакала и шагнула к Жене...
      
   Вечером я сидела в комнате моей бабушки Веры, в своём излюбленном уголке и делала вид, что читаю интересную книгу. Вместо вишнёвого варенья и чашек с чаем на столе стояла вишнёвая наливка, маленькие гранёные стопки и нехитрая домашняя закуска.

Бабушки Настя и Вера ещё раз поминали Павла. Они говорили о прошлом, и я узнала, что Павел, будучи женат и имея двух дочерей - Веру и Любу, "переспал", как выразилась бабушка Настя, с Женей. Катя, узнав об этом, выгнала его из дома. Месяца два Павел жил у Жени, а потом вернулся домой. Женя надеялась, что у неё родится сын и Павел вернётся, но родилась Аннушка...
   
   Я слушала этот рассказ и вспоминала сегодняшнее утро - оркестр играет похоронный марш, две  женщины стоят обнявшись и молчат, по их щекам катятся слёзы.
21 Ежик и Вадик
Виктор Виров
      Вадик не помнил, когда он стал толстым. Мама говорила ему, что на первом году жизни он был худеньким и его “подкармливали”. Он тосковал об этой своей прошлой "худобе”, которая, как ему казалось, сделала бы его жизнь счастливой. В третьем “a” Вадик Семин сидел один за партой, и одноклассники, подчеркивая фигуру мальчика, награждали его разными эпитетами, из которых “толстяк” и  “колобок” были, пожалуй, самыми безобидными. Учитель физкультуры Николай Федорович два года терпел неуклюжего ученика в роли отвеса на перекладине, но потом “махнул на него рукой”, переведя Вадика в ранг “малоподвижного” и на зачетах и соревнованиях, когда весь класс бегал, прыгал, отжимался и подтягивался, строго говорил: ”Семин, будешь фиксировать результаты. Это важно.” Внутри себя Вадик протестовал против сложившегося  в отношении него такого поведения. Но внешне – боялся и молчал, хотя ему хотелось не только стоять  на футбольных воротах, но и забивать в них голы, и не подавать мяч из-за боковой линии баскетбольной площадки, а бросать самому его в кольцо с “пятачка”, частой “дробью” пройдя сквозь защиту противника.
 
     Во дворе и в классе друзей не было, и школу он не любил. Но в конце двора, где начинался выход на соседнюю улицу их городка, жил маленький Сережа, который только осенью собирался “разменять” школьную декаду. Когда мама звала его домой со двора, она кричала в открытую форточку нараспев: «Се-р-ежик, о-бедать». Ветер часто как-то по-своему разносил эти звуки, и во дворе чаще слышалось – Ежик. Да и сам Сережа, когда называл свое имя, как-то слегка проглатывал первый слог. И получалось похоже на «Ежик». Вот так за мальчиком закрепилось это имя.
   Ежик любил проводить время в обществе Вадика: мальчики часто убегали со двора на побережье бескрайнего озера. Там Вадик умел подобрать ключи к замку в цепи какой-нибудь лодки и показывал Ежику далеко от пристани свои места необычного клева. Эта внешкольная дружба и увела приятелей в тот весенний разлив далеко от побережья их бескрайнего озера. Вадика давно привлекал ряд далеких островков, на которые он один прежде не совался даже в те дни, когда сбегал с нелюбимых уроков физкультуры.
 
    Островок, к которому, ища отлогий склон, хотели пришвартовать ребята лодку, Вадик для себя называл Крестовым, то ли из-за формы прибрежной полосы, то ли из-за того скального выступа, что крестом нависал над его западной частью. Пытаясь подтянуться  к неприступному берегу, ребята уцепились за ветки ивы, “дикобразом” торчащие из-под воды. То ли “дикобраз”, разворачиваясь, упруго хлестнул своими иглами Ежика, то ли лодка ударилась о ствол затопленного дерева, но борта ее зашатались, и мальчик оказался в воде. Он не умел плавать, а от растерянности не мог зацепиться и за конец протянутого Вадиком весла и потому стал “пускать пузыри “. Семин бросился в воду и, ухватив Сережу левой рукой, правой стал грести к берегу, решив, что “ивовый дикобраз” не поможет. Скоро он нащупал ногами дно и подтянул к берегу приятеля, который отчаянно молотил по воде руками и сильно напомнил Вадику самого себя, когда  он первоклассником в бассейне впервые пытался освоить “баттерфляй”.“Ну что, Ежик, почти научился плавать?”- первое, что сказал Вадик Сереже, когда ребята пришли в себя, - “Раздевайся, будем сушиться”. О лодке вспомнили, когда одежда уже колыхалась на ветках деревьев. “Да, не догнать,” – мрачно промолвил Семин, заметив вдали от берега уносимую ветром лодку. Ребята еще какое-то время понуро брели вдоль берега, устремив взоры на уменьшающееся в размерах пятно их средства связи с домом. “Ладно, Ежик”, - буркнул Вадик, - “Продержимся. Нас скоро найдут”. Ежик молча подавил слезу, взглянув на внешне бодрого Вадика. Потом ребята сняли с затопленной ивы школьный рюкзачок, и съели котлеты и бутерброды с сыром, что совсем не пострадали при “кораблекрушении” - мама Вадика всегда заботливо заворачивала в несколько полиэтиленовых пакетов завтраки и полдники сыну. Яблоки и пряники Вадик убрал обратно, объяснив  Сереже: “Съедим потом, на завтрак. А послезавтра за нами придет катер.” Вадик не знал, почему он сказал про катер и про два дня его ожидания. Конечно, ему надо было успокоить маленького Ежика, но еще важнее было не растеряться самому в той ситуации, в которой они оказались. Хотя и про Вадика можно было сказать, что это был обычный мальчуган младшего школьного возраста, более того, третьеклассник -“увалень”, но на фоне маленького Сережи он как-то вдруг стал старше своих десяти лет и “вытянулся” из  “колобка” вверх почти в первый же вечер их “робинзонады” на этом не слишком далеком от материка, но таком неприметном оттуда островке. В первый день ребята осваивали территорию острова и с интересом обосновывались в крошечной пещерке, что обнаружилась за Крестовой скалой. Пока они еще играли в покорителей новых земель и первопроходцев, и Ежик радовался, глядя на спокойно все объясняющего Семина. Вадик не показывал виду, но у него внутри нарастало беспокойство. Он словно предчувствовал, что завтра он отдаст свою половину яблок и пряников Ежику, послезавтра начнет учить его варить пойманную рыбу, а через полторы недели почти потеряет надежду на приход катера. Через две недели обострится слух, и мальчикам будет казаться, что они слышат голоса с материка, среди которых высокими нотами явственно проступал мамин голос. “Мама, не ругайся, мы скоро вернемся домой. А Ежик  со мной, и с ним все в порядке”, - будут шептать потом губы Вадика,  когда надежды попасть когда-нибудь снова в свой двор и нелюбимую школу уже не останется. И, в очередной раз провожая взглядом пролетающий над их “малой землей” случайный самолет, Вадик вновь будет терзаться вопросом “Почему нас не могут найти? Разве возможно вот так в век  “Лаптопов”  и сотовой связи оказаться в таком “зазеркалье”, что не видно  для всего остального мира. Их искали, но совсем  в другой части прибрежной полосы, там где была выброшена на берег их пустая лодка. Никто не представлял, что ребята могли уплыть на далекие островки к западу от материка – они лежали в стороне от основных cудоходных путей. На семнадцатый день “робинзонады”  к Крестовому острову причалил случайный катер.
    
       Первую неделю материковой жизни ребята провели в больнице, потом были дома, и в школу Вадик попал только к концу учебного года. Это уже был совсем ”другой” Вадик, хотя на завтраки он снова  приносил в школу мамины котлеты. Но от прежнего “толстяка” ничего не осталось. Николай Федорович не мог нарадоваться его результатам на стометровке и “склепке”  на турнике и включил бывшего “малоподвижного”  во все возможные сборные  школьные команды. После лета Вадик придет  на “ первый звонок” Ежика взглянуть, как тот с букетом цветов разрежет алую ленту и начнет свой первый школьный сезон. Потом ритм жизни изменится, Вадик реже будет встречаться с Ежиком, но всегда будет знать, что тот равняется на него, как и тогда в их «школьно»-внешкольных уроках на Крестовом. В дни “робинзонады” Вадик  читал и пересказывал свои учебники Ежику, и именно тогда будущий первоклассник научился читать. К окончанию школы Вадик уже выступал за молодежную сборную России по гандболу и дошел до “синего пояса” в каратэ. Потом он стал штурманом и водил  корабли по широкому проливу Кука между Северным и Южным островами Новой Зеландии, открытых голландцами еще в середине 17-го века. Еще со школы Семин хорошо знал английский язык и по характеру работы часто бывал в столице Велингтоне – он полюбил удивительную своим богатством природу Новой Зеландии с ее так непохожими друг на друга Северным и Южным островами. На Северном более сотни раз в год  случались землетрясения, и Семин во время своего  пребывания  в долинах  между вулканами  любил подолгу наблюдать извержение гейзеров – этих фонтанов водяного пара и кипящей воды. Где-то среди множества горячих минеральных источников, один или два,  пробивающиеся между скалистыми выступами Вулканического плато, напоминали ему тот самый ручей пресной воды, что поил их с Ежиком   на Крестовом. Когда Семин бывал в России, он заезжал к Ежику, двойняшки которого уже бегали в школу и мечтали о своих будущих странствиях. Когда приезжал Вадик,  Сергей разгребал стол, всегда заваленный  книгами, журналами, статьями и заметками о Ричарде, том самом короле, потомке северных французов и южных провансальцев, что был рожден в Оксфорде, короновался в Лондоне и пересек Ла-Манш в конце двенадцатого века. Сергей был историком и по крупицам собирал материал о Ричарде Львиное Сердце, о всех его войнах в Палестине и битвах за Иерусалим в желании заполучить Святой Город в арабских землях. При встречах с Вадиком Ежик забывал о своих исследованиях роли Ричарда в укреплении английской монархии и с восхищением слушал Вадика  о его Новой Зеландии и ее Южном острове c горным хребтом, один из пиков которого маори (полинезийский народ, что переселился на остров еще  с десятого столетия) называют Проткнутое Облако. В последний приезд Вадик подарил Ежику камень с одной из скал Проткнутого Облака, и Сергей хранил полинезийский камень, внешне ничем не отличающийся  от тех булыжников, что покрывали “их” Крестовую скалу.Вадик верил в легенду маори, что камни с той скалы таят в себе скрытую силу, накопленную еще со времен первых переселений на осторов.
 
       Семин попал в аварию, когда его корабль был вблизи острова Кука. В отделении реанимации портового госпиталя он иногда приходил в себя и сквозь бинты на обожженном лице  все пытался разглядеть на гребне волны “уходящий от Крестового острова катер”. Он не терял надежды выжить даже после приговора врачей (с такими травмами долго не живут…) и, уже не видя совсем ничего, все еще твердил иногда в бреду: “Ежик, мы продержимся… Еще немного… За нами скоро придет катер…”
  Сережа узнал о смерти Семина на банкете, после защиты диссертации о личности Ричарда  Львиное Сердце, и его собственное сердце остановилось. Не выдержало то самое сердце, что любило жену и детей,  и всегда помнило, что на далеком Крестовом острове Вадик спас ему жизнь. Ежик  “выкарабкался”, но сердечный клапан постоянно давал сбои, и на Крестовый остров он уже не поехал. Любимый камень Семина с Проткнутого Облака отвезли на остров сыновья Сергея, и он занял место среди груды других похожих российских камней. Тем летом ветры часто гуляли на Крестовом, и камень Вадика слегка шевелился у входа в пещеру, словно “поеживался”, вспоминая озябшими боками совсем другой климат своего далекого детства, проведенного в народе маори.
22 Дорога к дому
Виктор Виров
Дорога к дому

    Из-за наклона улицы этот дом немного возвышался над семью остальными трехэтажными домами, что составляли вместе с ним периметр жилого квартала. В окне второго этажа, обращенном во внутренний двор и находящемся почти на одной вертикали с выщербленным краем козырька подъезда, можно было заметить лицо пожилой женщины. Она часто днем смотрит сквозь оконное стекло на высокие тополя, заслоняющие двор от  пронзительной голубизны безоблачного неба. Когда жаркое солнце понемногу склоняется к закату, и когда свежевыкрашенные стены домов утрачивают свой ослепительный блеск, а небо из ярко-голубого становится синим, она выходит  из подъезда во двор и двумя десятками робких шагов преодолевает кажущийся теперь совсем не близкий для нее путь до заветной скамейки, сидя на которой она может наблюдать, как редкие прохожие идут по улице, краешек которой виден от угла ее трехэтажного дома с вертикальной вывеской «Молоко».
     Она выходит к этой скамейке почти каждый день.  Редко, но все же бывало, что кто-то из  жителей близлежащих домов тоже подходил к этой скамейке во время прогулок бабушки. Но в этот раз она была одна, и не с кем было обмолвиться и парой фраз. Вглядываясь во входную дверь молочного магазина, бабушка заметила маленькую девочку в легком платьице с мороженым в одной руке и сеткой яиц в другой. Та девочка словно выпорхнула с крылечка магазина  и быстро завернула за столбик заборчика перед выходом на тротуар.

 И бабушке показалось, что она знает девочку. Начиная думать об этой девочке, она вдруг понимает, что это она сама и есть – маленькая девочка Катя.  ... И идет она не из магазина, а из хлева, в котором живут у них корова, коза и куры. Да, действительно, будучи маленькой девочкой, она часто шла с корзинкой яиц по тропинке к бревенчатому дому, с крыльца которого, протянув Кате навстречу руки, спускалась красивая невысокая женщина с плавной походкой.  Это Катина мама - Елена Кузьминична. Самой девочке было тогда четыре года, и она не уходила со двора дальше сарая, зная, что где-то за ним начинается спуск к железной дороге, шум которой никогда не любила. Отец Кати, Яков Федорович, работал начальником железнодорожной станции в Забайкалье. Он был родом из Мордовии, из села Вольно-Никольское. Елена Кузьминична рассказывала дочке, что родилась тоже в Вольно-Никольском. У Якова там были родственники и, кажется, дом. Сам он там не жил, но приезжал в село, встретил там Елену и увез ее с собой в Сибирь. Там в Сибири, когда декабрь наметал сугробы к дому у станции с холодным названием Зима, у Якова с Еленой родилась девочка Катя.

      “Катюша, не мешай,”- ласково говорила ей мама, когда доила корову, а дочка подпихивала пучок сена не желавшей его принимать Буренке. Кате было около пяти лет, когда погиб отец. Как же это произошло? Через десятки лет подробности происшествия уже трудно было восстановить в памяти … Да и мама не рассказывала об этом детально. Кате помнилось, что мама ведь ездила тогда к отцу в больницу в Читу. «Вот тогда же и старший брат еще приезжал. Как же это? Он же потом остался в Чите…»  Других старших сыновей отца от предыдущего брака Катя совсем не помнила, а по сути и не знала – они уже давно жили отдельно своими семьями. Смерть Якова Федоровича совпала со смертью коровы – ее сбило поездом. Потом в голодные годы учебы в школе, техникуме и во время войны Катюша часто вспоминала корову-кормилицу – ведь тогда под Читой в начале 20-х годов 20-го века это тоже было большим ударом для семьи. Катюша помнит, что тогда вдруг как-то сразу стало много мяса и… мама готовила котлеты. После смерти мужа  Елена Кузьминична уехала с дочкой в Мордовию. Путь туда был долгим и трудным, с какими-то промежуточными остановками и временным проживанием у незнакомых людей. Потом Катя вспоминала, как они выбирались с мамой через Читу, где Елена хотела найти какую-нибудь работу, и как заезжали к каким-то родственникам отца. Кажется, к кому-то из  взрослых детей Якова Федоровича.  В шесть лет Катя уже ходила в первый класс Вольно-Никольской  школы. Мама Елена тогда работала какое-то время кухаркой в том же селе у богача Степашкина.

   Путь четырехлетней Кати с лукошком яиц  от сарая до родительского дома был так же труден, как и путь пожилой женщины от этой лавочки до сталинского дома пятидесятых годов. Выйти к лавочке бабушке Кате помогают сыновья и их дети, что иногда приезжают в этот зеленый город, в котором она с мужем живет уже более полвека.

    Катюша осторожно обходила все бугорки на двадцатиметровой тропинке и доносила к маме в своем лукошке все яйца целыми. “Умница моя,”- шептала тогда мама и целовала Катюшу в лоб...

    .. Еще раз взглянув на крыльцо у входа в магазин, бабушка подумала, что, наверное, та девочка с сеткой яиц из молочного магазина все же была не Катя. Она так вспорхнула и кометой пересекла улицу в четыре дома. Старушка не успела хорошо разглядеть бантик на ее голове, но ей показалось, что точно такие же хвостики она завязывала старшей внучке, когда водила ее в детский садик на противоположную сторону улицы. Тогда внучке было пять лет, и она несколько месяцев жила здесь у бабушки Кати, а не у младшего сына в Подмосковье. «Жаль», - подумала бабушка Катя, –«От моей скамейки виден только угол здания детского сада с криво выступающей водосточной трубой». Хотя зрение уже не давало четкости в очертании дальних предметов, у Кати по-прежнеиу в памяти  ясно вырисовывалась та дверь детского сада, на пороге которой внучка любила пританцовывать, попрыгав предварительно на нижних ступеньках крыльца. «Уже потом, начав ходить в школу в Подмосковье, девочка стала посещать и танцевальный кружок»,- негромко произнесла вслух бабушка, как будто в тот момент на лавочке сидел рядом с ней какой-то собеседник, - «И мне недавно рассказывали, что на свадьбе она красиво танцевала со своим женихом». Катюше так хотелось попасть на свадьбу старшей внучки, но… она не смогла поехать в столицу из-за своего состояния здоровья.

  Бабушка снова стала всматриваться со своей лавочки во вход магазина и как бы ожидала, что та девочка с мороженым появится снова. Образ вспорхнувшей недавно на крыльце девочки снова отчетливо высветился в памяти Кати, и ей показалось, что девочка была чем-то похожа на младшую внучку, которая почти год перед первым классом школы жила в этом доме с бабушкой Катей, а не в семье старшего сына в столице. Младшая внучка любила ходить с бабушкой в этот магазин и всегда вслух читала огромные буквы вывески перед входом.
    «Что это я – не могу разглядеть правильно моих внучек – дочек моих сыновей...», - прошептала бабушка, обращаясь к незримому собеседнику на лавочке.- «Когда-то я их нянчила, и вот... младшая внучка заканчивает школу, и уже трудно сравнить высокую красавицу в джинсах с той маленькой попрыгуньей с мороженым.  А мой первенец не выжил тогда – давно это было, еще на мордовской земле, после войны - вот я и считаю детей-сыновей: то два, то три – все мои». 

      Бросив взгляд на край скамейки, бабушка поняла, что она одна, и перестала говорить вслух. Задумалась: мысли снова вернулись к девочке Кате, которая как раз перед войной закончила на отлично в Вольно-Никольском свою семилетку. Другой школы там тогда и не было. В школу приезжал агитатор из Краснослободска, набирал учащихся для педагогического училища. У кого были одни пятерки, тем предлагали поступать в училище без экзаменов. Вот так Катя попала после села Вольно-Никольское в районный городок Краснослободск. А был ли еще какой выбор в продолжении образования у 14-летней сельской девочки? Ведь это шел, как потом говорили или даже писали: тридцать пятый и другие годы…  Вот и автора, описавшего те годы, уже нет в живых. Кате нравилось, как он писал о детях… Не о тех, что с Арбата, а о тех, что разгадывали тайну кортика и бронзовой птицы… После сельской семилетки три года своего дальнейшего образования Катюша провела в педагогическом техникуме Краснослободска, который в год его окончания уже получил статус педагогического  училища. В комнате избы-общежития проживало 25 человек. Электричества в той избе не было, да и керосиновую лампу можно было использовать не часто.
      Забыв, что на лавочке рядом никого нет, бабушка снова принялась неторопливо рассказывать: «Возвращаясь поздно вечером в Краснослободск и в свое общежитие, Катя осторожно пробиралась в той полутемной избе-казарме между рядами коек. Снилось ли такое моим внукам, когда они дремали над конспектами в своих московских университетах?». Раз в месяц студентка Катя наведывалась в родное село Вольно-Никольское повидаться с мамой и запастись картошкой, преодолевая  те двадцать пять  километров пути от Краснослободска  до дома, в основном, пешком, не дожидаясь редкого тогда в тех краях и такого вида транспорта, как лошади с подводами. “Хорошо, что внуки мои могут часто выбираться на электричке со своего студенческого общежития домой к родителям на выходные,”- рассуждала бабушка, - «А ведь тогда студентка Катя со страхом шла поздним вечером по дороге через лес перед Вольно-Никольским».      
       
      После окончания Краснослободского училища Катя получила бумагу, которая соответствовала дипломам последующих лет, но тогда таковым не называлась. Из того свидетельства следовало, какие курсы она прослушала и с какими оценками сдала экзамены. То выпускное удостоверение имело дату выдачи,  но никак не информировало, сколько лет и в какой период времени обучалась в техникуме Катя. Потом, уже при оформлении пенсии, нечеткость написания того документа добавит много лишних хлопот – запросов в различные инстанции Мордовии, но так и не даст желаемого результата в подтверждении тех так необходимых при оформлении пенсии нескольких лет стажа-учебы. Кто-то советовал в период оформления пенсии ехать с Урала в Мордовию и искать нужную справку в районном селе Рыбкине, поскольку архив с довоенными документами в Краснослободске во время войны не сохранился полностью – часть его была переведена в Рыбкино. Последующие перестроечные годы и начало рыночного периода нивелировали особенности расчета учебно-рабочего стажа довоенных и военных лет, и потому ехать неблизкий путь на родину смысла уже не было. 

       Катя закончила педучилище на отлично. Тогда были правила, что выпускникам, заканчивающим училище на отлично, разрешалось вести уроки в старших – то есть седьмых и восьмых классах. А тем, кто заканчивал училище не на одни пятерки, сначала можно было преподавать только в начальных классах. После педучилища Катя преподавала русский язык, литературу и немецкий язык в седьмых классах семилетней школы села Большой Азясь. Некоторые ее ученики к концу войны успевали попасть на фронт.  Село Большой Азясь находилось в 15 км от ее родного Вольно-Никольского. Учительствуя в Большом Азясе, Катя попадала домой уже почаще, чем в студенческие годы. Кроме Большого был еще Малый Азясь, но Большой Азясь нравился Кате все-таки больше. Потом, в один из летних приездов Катиной семьи в Мордовию в середине шестидесятых годов, недалеко от Малого Азяся младший сын Кати сломает руку, играя с деревенскими ребятами в футбол, и, почти как Катя в студенческие годы, сын с отцом будут добираться полтора десятка километров до ближайшей районной больницы в Рыбкине на не слишком изменившихся к тому времени средствах транспорта.
        При жизни в  Вольно-Никольском в голодные предвоенные годы Кате по-прежнему была нужна домашняя поддержка и продукты с огорода, так как тех двести сорока рублей зарплаты учителя было недостаточно для проживания. Катя снимала квартиру-избу, а  точнее, только часть избы. Это был бревенчатый дом, в котором жил директор и еще кто-то из учителей. Большой Азясь был в те годы большим селом с базарной площадью, возле которой и находилась школа. А квартира – недалеко от школы, на другом конце базарной площади. В школу ходили дети и из соседних небольших сел, находящихся на расстоянии около километра от Большого Азяся. Со временем у Кати появился свой огород – учителям при доме выделяли  до пятнадцати соток земли. Картошка и помидоры, которые сажала Катя, сильно помогали в налаживании питания.  Уроки в школе, огород и работа в колхозе вожатой пионерских отрядов - вот так почти 13 лет Катюша сеяла  разумное, доброе и вечное на мордовской земле. Она покинула село только в начале пятидесятых, когда мужа после окончания университета направили в строящийся городок вблизи набирающего мощь оборонного  завода.  Шел октябрь пятьдесят первого, когда Катя попала в этот зеленый городок – ее привез туда старший брат мужа Егор. А сам Василий уже был там - он приехал в городок раньше жены и с сентября уже преподавал в учебно-консультационном пункте института. А Катя занялась школьными делами на удмуртской земле только в разгар учебного процесса – стала в октябре вести уроки в шестой школе. Сначала эта школа была  деревянная и находилась в конце улицы Кирова перед самым поселком Сыга. Потом деревянную школу сломали, а этот район застроили каменными пятиэтажками и стали называть эту часть города улицей Глинки. Та, другая – новая шестая  школа была построена тоже на улице Кирова, но уже в другом ее конце, поближе к реке – город расстраивался к мосту через реку Чепца.
    Легкие деревянные домики-общежития, в одном из которых они сначала жили с мужем, называли финскими домиками. После приезда Кати они жили там недолго – через два-три месяца им выделили однокомнатную квартиру по улице Мира, вблизи строящейся детской поликлиники.
   Через полвека Катя уже считала этот город своим. Сидя на лавочке, она видила сквозь невысокий заборчик фасад школы и думала: «Вот это третья школа... Хорошо, что рядом с домом... Я не преподавала в ней, но там учились мои мальчики. А вот в магазин вошла женщина, я узнаю ее – это Валентина Павловна, она вела класс моего старшего сына  с самого начала. Потом Валентина Павловна была в школе старшей пионервожатой. Может и сейчас еще работает, только я не знаю, как же их теперь называют, если пионеров-то сейчас нет...».

       ..Кате нравилось работать в Большом Азясе. Она была активисткой и организовывала работу пионерских отрядов во время войны: на полях, по сбору колосков и в колхозе. После войны ее наградили медалью «За доблестный труд во время Великой Отечественной войны». Медаль вручали в районном центре Рыбкине – прикрепили на грудь, но никакого подтверждающего удостоверения на медаль почему-то не дали. Возможно не было необходимых бланков тогда. Из Рыбкино Катя возвращалась гордая – с медалью на груди. До Большого Азяся 12 км пути, и по дороге домой медаль была потеряна, у Катюши осталась на груди только колодка от медали. Потом при расчете трудового стажа работавшим во время войны военные годы считали как год за два. Как же трудно было Катюше восстанавливать истину через десятки лет и подтверждать получение медали, проживая в Удмуртии и посылая запросы в столицу Мордовии.
     Во время войны за работу в колхозе начисляли трудодни, то есть давали такие карточки, на которые можно было получить муку или зерно. Плохо конечно, что тогда вблизи Большого Азяся не было мельниц. И потому мололи иногда каменными жерновами, к которым приделывался специальный рычаг, или везли зерно на помол в другие районы Мордовии. В деревне Зайцево до войны была ветряная мельница. Перед самой войной ее крылья вышли из строя от сильных порывов ветра. А потом, после войны, ее уже не стали восстанавливать – такие мельницы уже были малоэффективны. До войны была хорошая водяная мельница на реке Мокша вблизи Рыбкино. Из многих деревень и сел приезжали туда молоть. За помол брали зерном, а иногда платили и мукой. Но до Рыбкина было далеко от Большого Азяся. Во время войны был как-то сильный разлив, и наводнением размыло запруду на Мокше возле Рыбкино – в результате та мельница была разрушена. А после войны построили мельницу в селе Черемис. Туда уже было недалеко ехать и из Большого Азяся.

       ...Кроме молочного в доме бабушки Кати находился и хлебный магазин с приятным названием «Колосок». Только вход в него не виден с Катиной лавочки.  По прожитым годам Катя знала, что если есть молоко и хлеб, то голодным не будешь. Мысли ее снова возвращались к военным годам. Во время войны у Кати была коза. Значит, и свое домашнее молоко у Кати было, когда она учительствовала в Большом Азясе.
      Возвращая память к тем военным годам, Катя старалась припомнить, когда же у нее появилась коза – до смерти мамы или позже?  В сорок втором мама Кати стала сильно болеть, и Катюша перевезла маму из Вольно-Никольского к себе в Большой Азясь. В сорок четвертом Елена Кузьминична умерла. Во время войны и голод, и смерть ходили рядом, но как-то выдержали те четыре тяжелых года. И вот Катя дождалась Василия с войны, и он потом закончил университет в Казани, и уехали вместе на Урал.

 «Ах война, что ты сделала с нами...», - вновь заговорила с собой Катюша.- «Не будь войны, наверное,  Вася сразу же закончил бы институт, а так только поступил, а вот учиться пришлось только после войны. И я бы наверное пошла сразу после педучилища в институт, а не потом, уже работая учителем на удмуртской земле».

     В тридцать девятом Василий закончил среднюю школу в Рыбкине на отлично, то есть  у него сразу было полное среднее образование. Обычно тогда забирали в армию с 20 лет, но тот год получился особенным – после начала Второй мировой войны, когда немцы в сентябре уже взяли Польшу, вышел дополнительный указ о том, чтобы брать в армию и восемьнадцатилетних, которые имеют среднее образование. ...Он не сдавал экзаменов, а проходил только собеседование в институте в Москве... Трудно тогда было ему в Москве.. Ездил иногда в Электросталь к родственникам – там жили брат его отца Федор с женой Настей. Катя, выйдя замуж, потом часто вспоминала предвоенный период учебы мужа в Москве и тех, кто поддерживал его в то трудное время. “Жалко,”- думала Катя,-“что наши дети никогда не видели дядю Федю. Когда подросли наши мальчики, и мы стали навещать наших родственников, его уже не было в живых”. А вот с тетей Настей дети Кати встречались и даже ездили к ней в Электросталь, когда учились уже в своих институтах.

     Почти каждое лето Катя с детьми и мужем ездила в Мордовию на родину мужа в село Ворона - к деду Ивану и бабушке Груне. Часть летних каникул мальчики проводили в пионерских лагерях, а потом всей семьей проводили месяц в Мордовии. Ребятам нравилось летом в деревне, но путь туда был долгим, с двумя пересадками и многочасовым ожиданием в Казани своего поезда. Бабушка Груня любила внучат и всегда ждала их летнего приезда, но в суете деревенских забот и хлопот, когда дом на месяц наполнялся гостями, могла и на путавшегося под ногами младшего внука прикрикнуть своим обычным возгласом: ”Ах ты, враг окаянный!”

 ... Когда Василий еще только закончивал девятый класс, отец устроил его на несколько месяцев работать в колхозе весовщиком, и получал тогда Василий около 200 рублей. В сравнении с этим Катина стипендия в 36 рублей в Краснослободские студенческие годы выглядела  совсем маленькой.   Катя у мамы росла одна, а у родителей Василия семья была большая – пять детей.  И всем довелось испытать войны. В их семье старшим был Егор – он служил в армии уже в тридцать девятом, и ему пришлось пройти и польскую кампанию. Когда немцы захватили Польшу, наши пошли  навстречу, чтобы не потерять Западную Украину и  Белоруссию – вот тогда Егор был ранен и лежал в госпитале.  При взрыве осколок стекла попал Егору в глаз - но все обошлось… Зимой того же года Егор участвовал и в финской войне. Короткой она была  и для нас - неуспешной. Третий сын в их семье, Михаил, в Отечественную на машине подорвался на мине. Потом из-за ранения зрение слабело, и он ослеп. Катиных детей, когда приезжали семьей к родственникам в Ворону, он уже не видел, а только слышал, а они любили бывать в его доме, расположенном в низине от основной сельской дороги. Жена Михаила Наташа всегда угощала ребят Катюши пушистыми пресными лепешками,  они нигде и никогда таких больше не ели, но потом всегда вспоминали  их вкус. 
    Самая младшая в их семье – Анна. Она была школьницей и во время войны, А Костя – младший из братьев. В 40-ом он учился еще в школе, и учителем математики в его классе тогда был его брат Василий. Костя в начале войны закончил краткосрочные офицерские курсы и уже лейтенантом воевал потом под Сталинградом. Там на Мамаевом кургане есть его имя на братской могиле, но... на самом деле он выжил после тех боев за Высоту-102,0 как за главное звено в обороне Сталинградского фронта. У Кости было пробито легкое, и он лежал в госпитале в то время, когда похоронка на него все шла и шла на Мордовскую землю. Сообщение из госпиталя от живого Кости получили в деревне, к счастью, на день раньше, чем пришла похоронка на него. Многие годы после войны Костя все собирался съездить на Мамаев курган и посмотреть на свою могилу, но так и не собрался.  Его имя так и осталось в списках погибших под Сталингралом за Высоту-102,0.
    
     Возможно, у Василия перед войной все сложилось бы как-то по-иному, если бы он дождался в тридцать девятом места в общежитии Бауманского института. Тогда, после зачисления, он приехал перед началом занятий на две недели в деревню.  Когда же снова он вернулся в Москву к началу студенческих занятий, то ему в отделе расселения сказали, что мест в общежитии пока все еще нет. Таких, как он, опоздавших или прозевавших, было немало – их поселили  в спортзале, и это походило на казарму с бесконечным числом кроватей. Васе сказали, что жди, может быть, появятся места в общежитии в связи с тем, что той осенью стали призывать в армию студентов первого курса, которым исполнилось уже 18 лет. Поэтому часть студентов-призывников фактически не училась, а ждала своего направления в армию. Но Вася тогда не дождался, когда же появится место в общежитии – поздней осенью он вернулся  в Мордовию. Кроме неясности ожидания, к причинам, побудившим его на возвращение в деревню, можно было отнести и надвигающиеся холода – тогда в Москве у него не было зимней одежды. Еще в сентябре дядя Федя дал ему какой-то полувоенный плащ, в котором Вася и ходил той осенью в институт. Свою стипендию Вася отдавал тете Насте – он ездил к ней и дяде Феде на выходные в Электросталь. А тетя Настя выдавала ему на неделю 25 рублей.  С декабря 39-го года Вася стал преподавать математику в Рыбкинской школе. Он успел поработать учителем почти год, и его призвали в армию - оставалось всего полгода до начала войны.

     После войны Василий поступил в Казанский университет.  И до войны, и после нее было трудно. В Казанском университете в тот период студент мог обедать в студенческой столовой, и это стоило недорого. Один раз в день, на завтрак, там готовили для студентов бесплатно картофельное пюре, но на всех все равно не хватало, и потому студентам нужно было приходить в столовую рано, чтобы досталась какая-то порция. Были тогда после войны и хлебные карточки, и система талонов и купонов, которая позволяла покупать продукты и вещи по исходной и невысокой цене. На рынке можно было купить многое, но уже дороже в четыре раза или более того. Профком университета давал студентам талоны на продукты и вещи. С этим талоном надо было идти в конкретно указанный магазин и реализовать там талон в определенный срок. При покупке вещи надо было отдавать кроме денег еще и какое-то количество купонов - студентам в университете выдавали определенное количество купонов на месяц или два вперед. В магазинах товары можно было купить только при наличии купонов. Купонами тогда торговали и на рынке – их можно было продать и купить, как вещь. Их можно было использовать при покупке продуктов или других товаров.
           В общежитии Казанского университета вместе с Васей жил и учился тогда югослав Демьян Козак. Ходил Демьян в галифе, сапогах и кителе под Сталина, хотя возможность одеваться в гражданское имел неплохую. После войны в Югославии с одеждой было неплохо. Демьян что-то из одежды привозил даже в Казань и продавал вещи.  Свои университетские купоны Демьян почти не расходовал, а часто и не брал вообще или отдавал Василию. Как-то раз Василию в профкоме дали талон на сукно, и он сшил из него себе пальто. А потом в университете дали и талон на валенки, которые ему не подошли, так как были большого размера. При талонной системе не всегда  можно было выбрать нужный размер, и приходилось брать то, что давали, предполагая, что в условиях дефицита на все это лучше, чем ничего. Вася потом продал эти валенки. Но видимо зря поспешил – надвигалась денежная реформа, и наличные деньги обесценивались. Их потом меняли в отношении один к десяти. Хотя новые деньги ввели с начала сорок восьмого года, денежный ажиотаж у населения уже был в ноябре-декабре сорок седьмого, и те, у кого были наличные деньги, пытались реализовать их в товары. Выгадал тот, кто оставил свои деньги на счетах в Сбербанке, так как те деньги меняли один к одному, правда, если их сумма не превышала пяти тысяч рублей. Остальные все равно меняли один к десяти, как и наличные. Кто успел накупить товаров, оказались в выгоде.
    Как и Вася, Катюша пострадала при том обмене денег. Зачем-то сняла со счета в Сбербанке свои деньги, но так и не успела ничего купить на них. Жалко, конечно. А сколько раз потом еще другие реформы и перестройки не приносили счастья Катюше...Такая была жизнь.
 
     Оторвавшись от воспоминаний, бабушка Катя вдруг заметила, что дверь в молочный магазин уже не хлопает, и никто не входит в него, да и не выходит оттуда. Ей подумалось: «Может, закрыли уже? И где же девочка Катя с лукошком? А который час интересно? Наверное, и мне пора. Да и прохладно уже. Пойду что ли по тропинке к дому у станции – почему-то мама дочку не зовет пока. Наверное, занята - ужин Кате готовит…Хотя – нет, Катюша уже, должно быть, дома. А я иду... Иду в подъезд, на второй этаж, квартира налево… Там муж у плиты хлопочет и, наверное, давно меня ждет».

      ...Потихоньку – шаг, остановка, обхожу бугорок. Тропинка закончилась - вот и крыльцо. Постою немного, может, мама, как раньше, выйдет навстречу и возьмет лукошко...

        Загляну в почтовый ящик – вдруг письма от детей опять есть. Хорошо, когда письма приходят – как поговоришь.

    Катюша с лукошком медленно, но уверенно сошла с тропинки от далекой сибирской станции Зима и взошла с палочкой на ступеньки крыльца … подъезда трехэтажного  дома на удмуртской земле.
23 Автомобильный припадок
Владимир Зангиев
  Вообще-то я ни в какую мистику не верую. Да и по части горячительных напитков содержу
себя в весьма умеренных пропорциях. Но тут такое дело вышло... что впору хоть идти в
церковь да бухнуться батюшке в ножки и покаяться в исповеди...
  А было все вот как. Мы с соседом моим Пантелеичем подшабашивали иногда вместе по
выходным - все как-никак дополнительная копейка в дом. Сами ведь понимаете, по нынешним
временам на одну зарплату прожить не очень разбежишься. Вот мы и приспособились
ремонтными
работами по домам промышлять. Конечно, евроремонты мы не делали, да и кому это нужно в
нашем заштатном провинциальном городишке. Мы, так: кому обои поклеить или что покрасить,
также, побелку делали, стеклили, окна-двери меняли, полы перестилали, крышу перекрывали,
ну, и так далее. А в тот злополучный день мы пилили дрова одному главному механику с
местной текстильной фабрики. Я подавал на козелок древесный кругляк, а Пантелеич
управлялся с бензопилой: он распиливал заготовку на мелкие чурки, чтоб удобно было в
печь запихивать. Работу мы почти закончили, оставалось только напиленные дрова в штабель
под навесом сложить. Мой компаньон отнес бензопилу в свой старый "жигуленок", на котором
мы ездили на шабашки, и положил ее в багажник. В этот-то момент и случился у моего
приятеля сердечный приступ. Мне пришлось самому сесть за руль его "старушки" и отвезти
ее хозяина в горбольницу. Там его немедленно госпитализировали и я отогнал машину к
месту обычной ее стоянки - на улице возле нашей пятиэтажки.
  Ночью же... точнее, под утро,.. где-то часам к четырем, вдруг на улице громко завыла
сирена. На какой-то машине сработала противоугонная сигнализация. Рев стоял такой
бешеный, что все обитатели нашего дома тут же повскакивали с постелей и бросились к
окнам. Собственными глазами видел как "шестерка" Пантелеича, непрестанно мигая фарами и
задними фонарями, взывала в ночную мглу о помощи. И до чего же пронзительны были эти
вопли автомобильного существа, что разбудили и взбудоражили весь наш дом. Хоть я и
выскочил из-под одеяла на звук сирены мгновенно, но никакого угонщика возле машины не
увидел. Должно быть так, где-то в электропроводке случилось какое-нибудь замыкание и
сигнализация от этого сработала. Что поделаешь, автомобиль-то не новый.
  Весь дом всполошился, открылись окна, раздались возмущенные спросонья возгласы: "Чья
машина?.. где хозяин?.. спать невозможно..."
  А машина вдруг сама собой отключилась: замолчала сирена, перестал моргать свет.
Наступило вожделенное затишье...
  К обеду в мою дверь постучала заплаканная дочь моего дорогого приятеля и сообщила,
что нынешней ночью около четырех часов утра в больнице скончался Пантелеич. Хороший
был мужик, его все соседи уважали и дома он был семьянином добропорядочным. Так что, как
говорится, пусть земля ему будет пухом! Вон даже его "старушенция", как он сам любовно
называл собственное авто, сердечно откликнулась на смерть своего владельца. Подумать
только, вроде бы всего лишь груда бесчувственного железа, а надо же, будто почувствовала
беду, что случилась с хозяином. Вот и как тут не задуматься о душе? И ведь самое
примечательное во всей этой истории  то, что, оказывается, вовсе никакой противоугонной
сигнализации не было установлено на этой машине!..
  Теперь я регулярно причащаюсь. Стал церковь посещать и матерюсь лишь когда дюже
допекут. Только пока никак не дойду собственным умом, как это понимать... батюшка говорит
будто мистика и прочие суеверия - всё от лукавого, но, скажите мне, как можно этому не
придавать значения, когда подобные загадочные явления реально существуют?
24 А за окошком месяц май...
Владимир Жариков
Иллюстрация автора

По этому рассказу мной написан киносценарий короткометражки.

Стояло погожее воскресное утро. Уютный московский дворик, пригревшийся на майском солнце словно ленивый кот, был наполнен ароматом сирени и тишиной.  Эту тишину нарушали лишь редкие стуки костяшек домино по грубо сколоченному деревянному столу, да неясное бормотание репродуктора, доносившиеся из какого-то раскрытого окна. Внезапно к этим звукам добавился стук каблучков женских туфелек, в оживленном ритме зацокавших по асфальту.

— Михалыч, ты чего спишь? Дуплись, давай!

Олег Михайлович затянулся прилипшей к нижней губе «беломориной» и с размаху вбил в досчатую столешницу глазастую костяшку шесть на шесть. При этом взгляд его как антенна локатора провожал стройные ножки, скрытые до колен легенькой юбочкой «солнце-клеш». Отбивая каблучками две четверти, эти ножки уносили свою обладательницу в направлении арки, на выход со двора.

— Смотри, Петрович, твой опять замечтался, — толкнул в бок соседа тощий мужичок лет около шестидесяти, в засаленной клетчатой ковбойке.
— Михалыч, сойди с конца! — улыбаясь щербатым ртом, до половины прикрытым давно не стрижеными усами, прошепелявил Петрович.
— А? Что? — Олег Михайлович глянул на доминошные костяшки, зажатые в ладони, и резюмировал: — Нет у меня конца.
— Есть, есть, — Петрович хитро подмигнул соседу. — Конец что у жеребца, не ровен час, наступишь.
Компания доминошников рассмеялась.
— На свиданку твоя краля побежала, — заметил парень лет тридцати, сидевший напротив мужичка в ковбойке. — Рыба!
Он шлепнул на стол фишку и пододвинул ее к дублю шесть на шесть.
— Считайте!

Парень достал из кармана узких «стиляжьих» дудочек не начатую пачку «Шипки», вскрыл упаковку и ловко закинул в рот сигарету.
— Дай спичку, Михалыч!
— Тебе-то какое дело? — Олег Михайлович бросил на столешницу коробок. — На свиданку, не на свиданку… У девки свои дела.
— Хороша Маша, да не ваша, — паренек выпустил густую струю дыма.
— Сашок, иди в ж… Не то схлопочешь, понял?

Олег Михайлович поднялся, выплюнул потухшую папиросу, попрощался с компанией взмахом руки и зашагал ко второму подъезду, бросив через плечо:
— Пока!
— Пропадает мужик, — Петрович начал укладывать домино в пластмассовую коробочку. — Зря ты его расстроил, Сашок! Еще бы партеечку сгоняли.
— А чего ему с Любкой-то не живется? — Сашка еще раз затянулся и выпустил дым колечками.
— Мал еще. Женишься — узнаешь, — тощий мужичок в ковбойке потянулся к «Шипке», оставленной Сашкой на столе, но тот успел схватить ее и сунуть в карман.
— Свои надо иметь!
— Пилит она его постоянно, — пояснил Петрович. — Мужика в нем не видит. Командует им, полковником-то, понял? Скоро вообще бабы нами управлять станут. Вон, уже и в космос бабу запустили…
— Да, уж, — мужичок в ковбойке спешно поднялся и засеменил в свой подъезд, видимо вспомнив, что его самого дома заждалось начальство в виде собственной старухи.


Олег Михайлович закончил войну майором. После войны остался служить в ПВО, до полковника дослужился, а в шестьдесят втором его направили в один из секретных НИИ представителем заказчика. Вот уж третий год он там пашет. Да разве это пахота? Со службой в войсках и не сравнить. Работенка не пыльная, платят хорошо, квартиру в Москве дали. Чем не житьё? Да вот беда — личная жизнь не заладилась. С женой скандалы чуть ли не по два на день. А все из-за чего? Детей нет, не дал бог детишек-то. Вот и не на кого женщине эмоции выплеснуть — за двойки там поругать или за порванные штаны. Да и Олегу Михайловичу некого на рыбалку взять или свозить в парк культуры, а в минуты раздражения — и подзатыльник отвесить. Вот так и живут, друг на друге вымещают, что на душе накипело.

Подумывал Олег Михайлович развестись, да нехорошо как-то. На партийном собрании наверняка прорабатывать начнут, того и гляди понизят в должности за аморалку. Хотя какая тут аморалка, в разводе-то? Ан нет, придется потерпеть еще два годика до отставки. А лучшие годы уходят. Сейчас уже сорок три, а там вообще сорок пять стукнет. И кому, спрашивается, такой старый хрыч понадобится?


А Машка из четвертого подъезда — ох как хороша, молодка. Двадцать восемь лет, а на вид так и двадцать семь, не больше. И там, и сям — везде все в норме, есть за что подержаться. И на лицо — милашка. Но мать-одиночка, правда. Не то разведенка, не то так нагуляла мальца. Пацану скоро восемь, рыжий, вихрастый, на мать чем-то смахивает. Да Олегу-то Михайловичу все равно, он и с ребенком взял бы. Коль уж своих-то у него нету.


Возвращался как-то с работы Олег Михайлович, да обронил ключи у подъезда. Нагнулся поднять, вдруг спину прострелило. И как назло в этот миг прозвучало сверху:

— Здравствуйте!

Олег Михайлович как находился в согнутом положении, так и повернул голову. Перед ним стояла Мария. В смысле — Машка из четвертого подъезда. Превозмогая боль, Олег Михайлович распрямился и изобразил на лице улыбку. Не показывать же молодке, какая он больная развалина!

— Здрасте, — он машинально козырнул, приложив руку к фуражке.
— А вы можете мне помочь полку повесить? — сразу взяла быка за рога Маша.
— С удовольствием, — промямлил Олег Михайлович.

Он бы ответил такими словами, о чем бы его ни попросила эта девушка. Хоть тесто помочь замесить, хоть спутник поймать в небе и к ногам ее бросить.

Маша переехала сюда в марте месяце. Она жила в двухкомнатной коммунальной квартире. Соседом ее был Захарыч — сухонький старичок лет семидесяти пяти, скрюченный, с изъеденными подагрой пальцами. Из своей комнаты он почти не выходил, а на улицу вообще нос не высовывал. Лишь раз в месяц, после того как почтальонша приносила ему пенсию, он, шаркая ногами плелся в ближайший гастроном и выходил оттуда с авоськой, в которой лежали две поллитры, банка маринованных огурцов и несколько рыбных консервов. Маша неоднократно предлагала ему помощь — купить хлеба или еще чего, но Захарыч каждый раз отмахивался.

Олег Михайлович снял китель, повесил его на спинку стула. Потом приложил полку к стене, на которую указала Маша, и простукал это место костяшками пальцев.

— Тут кирпич, — констатировал он. — Сверлить надо. А то гвоздь не будет держаться. Пойду за дрелью схожу.
— А моя не подойдет? Вов, принеси там из прихожей чемоданчик.

Рыжий вихрастый Вовка, все это время не сводивший глаз с Олега Михайловича, услужливо кинулся выполнять распоряжение матери.

— У меня там от мужа кое-чего осталось, — пояснила она.

От мужа. Значит, был, муж-то. А куда делся? Спросить неудобно — прямо так, с бухты барахты. Вовка притащил обшарпанный коричневый чемодан. Там оказался неплохой набор инструментов — и дрель, и сверла, и молотки, и отвертки разные.

— Дайте старую газету, Маша.

Олег Михайлович подстелил газету, чтобы кирпичная пыль не сыпалась на пол, просверлил дырки, забил деревянные пробки, вкрутил шурупы. Повесив полку, он отошел на шаг, любуясь своей работой.

— Ой, хорошо, когда руки есть золотые, — похвалила Мария.

Олег Михайлович хотел нагнуться, чтобы убрать газету с мусором, и поморщился от боли в спине. Но Маша остановила его:
— Не надо, не надо! Я сама потом все уберу. Чаю хотите?
— Не откажусь, — обрадовался Олег Михайлович тому, что его не выгоняют сразу.
— Вов, на вот тебе трешку, — Маша достала из кошелька трехрублевую зеленую бумажку. — Сбегай в булочную, купи там пряников или печенья, чего хочешь. А то к чаю у нас нет ничего.
— А пирожных можно?
— Чего хочешь.

Вовка убежал, Олег Михайлович с Машей остались вдвоем. Полковник вытащил из пачки "Беломорканала" папиросу, помял пальцами мундштук. Маша достала из серванта пепельницу, поставила на стол.  Но вдруг Олег Михайлович решительно сунул папиросу обратно в пачку, подошел к женщине и обнял ее за плечи. Маша некоторое время смотрела ему в глаза, потом припала головой к его груди. Он гладил ее по волосам и по спине через ткань легкого платья. Возбуждение нарастало в нем, он схватил ее голову двумя ладонями за щеки, оторвал от себя и поцеловал в губы. Мария ответила на поцелуй, а он уже пытался приподнять ей платье выше коленки.

— Не сейчас, — оторвавшись от него, остановила порыв Мария. — Вовка скоро вернется. Приходи в воскресенье. Их на экскурсию увезут на целый день. Придешь?


Они лежали на узкой полуторной металлической кровати. Он ласкал ее тело, о котором так долго мечтал. Но когда мечта оказалась так близко, почему-то злосчастный орган объявил забастовку.

— Не торопись, — успокоила его Маша. — Все будет нормально. У нас впереди еще много времени.

Она легла на спину, а он спрятал лицо в ее груди. Ему было неловко перед ней. Он страстно хотел эту женщину, он мечтал о ней по ночам и даже, стыдно признаться, в те минуты, когда выполнял супружескую повинность с женой. Не любимой уже женой, потому что Маша заполнила все его сердце. А тут…
Взгляд Маши упал на полку, которую три дня назад повесил Олег Михайлович.

— Здорово висит, — хотела она похвалить еще раз его работу и осеклась, поняв, что не то ляпнула.

И полковник растолковал эту фразу неправильно. Он сел, свесив ноги, и стал натягивать темно-синие сатиновые трусы.

— Олег, ты чего? Я совсем не об этом. Я про полку. Ну не сердись, ради бога, у мужчин бывает такое. Ну перевозбудился немного, подумаешь? Я же совсем не в обиде. Честное слово. Ну не расстраивайся так!

Она обняла его за плечи, снова укладывая рядом с собой. Олег Михайлович даже почувствовал некое шевеление оконфузившегося органа.
— Маш, мне надо привыкнуть к тебе. Честное слово, я все могу. Выходи за меня замуж.
— Прям так сразу? Но ведь ты женат!
— Я разведусь. Нам хорошо будет вместе. И Вовке отец нужен. Я его стрелять научу, и рыбу ловить. А когда подрастет — машину водить научу.
— У тебя машина есть?
— Скоро будет. На «Москвича» в очереди стою.
— Завидный жених, надо подумать.

Маша озорно сверкнула глазками и прильнула к его губам. Она гладила его грудь, живот и бедра. Вот теперь все здорово, все замечательно. Страхи прошли, он почувствовал нарастающую силу…


Он третий день караулил ее возле подъезда, не обращая внимания на сплетни старушек и подтрунивание компаньонов по домино. Почти две недели она избегает его. И Сашка вокруг нее увивается постоянно. Начистить бы рыло ему, да чин не позволяет драку устраивать.

Ведь, казалось бы, все тогда вышло замечательно, на его предложение она почти согласилась, а потом… Холод в глазах, встреч она избегает, на записки, которые он кидал ей в почтовый ящик, не отвечает.

Вот послышался знакомый стук каблучков, который он узнал бы из тысячи. Маша с Вовкой вышли из арки. В груди защемила тоска напополам с волнением. Полковник еле дождался, пока женщина с мальчиком поравняютя с ним.

— Вовка, иди наверх, мне с мамкой твоей поговорить надо, — он потрепал мальца по вихрам и подтолкнул его к дверям подъезда.
— О чем? — глаза Маши оставались бесстрастными.
— О нас с тобой?
— Олег, не надо.
 — Почему?
— Прости, я не люблю тебя. То есть, ты мне дорог, но связывать с тобой судьбу я не могу. Ты женат, я не хочу вклиниваться в твою жизнь.
— Я же тебе говорил…
— Нет, я всегда буду чувствовать себя виноватой, что это из-за меня. Так же как я не могу простить ту женщину, которая увела моего мужа.

Окно на третьем этаже распахнулось, в нем показалась женская голова в бигудях.

— Так! А ну-ка, кобель, иди сюда! Ща, я с тобой разберусь! И до тебя доберусь, милочка, глазки твои бесстыжие повыцарапаю! Чтоб неповадно было.

Маша исчезла в подъезде.


В июне Олег Михайлович развелся с женой. Квартиру они разменяли на две комнаты в разных районах. В парткоме его, конечно, пожурили, но никаких санкций применять не стали. Даже в очереди на машину не передвинули. Все-таки участник войны, награды имеет. В августе, в первый же выходной, на новеньком блестящем «Москвиче» он въехал в свой старый двор. Доминошников за столом не было — распалась компания. Мальчишки возле дома резались в «чижа». Рыжий Вовка узнал его:

— Дядя Олег приехал!

Пацаны тут же обступили машину — 408-й «Москвич» тогда был диковинкой.

— Мамка дома?
— Ага, дома. А бибикнуть можно?
— Можно. Только тихо.
— Это как?
— Коротко — бик, и все!

Олег Михайлович запер машину и поднялся к знакомой квартире в четвертом подъезде. Дверь открыл Сашка.

— О, Михалыч! Привет, какими судьбами?
— Я к Маше. А ты чего тут делаешь?
— Живу я тут. Я с Захарычем комнатами махнулся. А мы скоро с Машкой распишемся. Слушай, Михалыч, шел бы ты, а? Зачем она тебе? У нас уже все на мази. И Вовка ко мне привязался.
— Саш, кто там? — раздался из комнаты голос Марии.
— Дверью ошиблись! — крикнул Сашка. — Петровых спрашивают! Ну, давай, Михалыч, держи краба, пока!

Олег Михайлович проигнорировал протянутую пятерню. Сев в машину, он дал по газам, горько напевая:
— Молодым везде у нас дорога, старикам… всего-то лишь почет!
25 Дядя Володя
Евгений Миронов
В нашем дворе, когда еще учились в классах начальной школы, все пацаны звали его не иначе, как дядя Володя.

Когда мы обзавелись семьями, для нас он оставался дядей Володей.

По национальности он был эстонец, но израненный войной обосновался в наших краях.

В последнем для него бою, его ЯК-истребитель был подбит. – Дядя Володя, прошитый очередями, вместо того, чтобы выброситься с парашютом, посадил горящую машину на аэродром. Но при этом обгорел и сам. Полностью поседел. Долго валялся по госпиталям.

На правой его руке остались два пальца – средний и безымянный, поэтому бывало, когда он здоровался с кем-либо, протягивал левую руку для рукопожатия.

За его здоровьем постоянно следила супруга, по совместительству – врач-педиатр.

У него был, купленный в Риге, переносной радиоприемник ВЭФ-Спидола, поэтому он всегда знал, о чем треплются по Би-Би-Си или по «Голосу Америки». – С каждым дядя Володя мог обсудить любую тему – всегда был в курсе всего. – Он был из категории – не голова, а Дом Советов. – Со всей душой входил в проблему собеседника и лучше любого чиновника или юриста прояснял человеку возможности и варианты выхода из проблемной ситуации.

Будучи инвалидом войны, он стеснялся ездить бесплатно на общественном транспорте, или покупать что-либо в магазине вне очереди - это почему-то вызывало у него дискомфорт.

Летом он ходил в лес за грибами и собирал в мешочек исключительно белые и красные.

Славен же он был тем, что занимался слаломным спортом. – И не просто занимался, а занимался тренерской работой – обучал с нуля детей и взрослых, чтобы они смогли достойно представиться на Чегете. – Многие благодарны ему за то, что он преподал им азы даже сейчас для многих в нашей стране экзотического спорта.

Он ушел от нас в мир лучший, но всегда все мы вспоминаем его добрым словом.
26 Муська
Анатолий Куликов
                                      Муська.

   Мир – это мир. Это страна, город, район. Это что-то земное. Но мир это ещё и двор. Несколько домов и место, где жильцы этих домов создают свой мир, и этот мир называется двором. А во дворе, как и во всём мире, не только живут, но и обитают.
Кошки, птицы, собаки и полицейские. Впрочем, насчёт полицейских я могу и ошибаться.
   Её все звали Муськой. Чем-то полюбилась она жильцам-домоседам, и среди десятка бродячих кошек они выделили именно её для проявления сочувствия всем бездомным, и блага, в виде просроченной колбасы и салатов, поддерживали её в трудной кошачьей жизни.
   Иннокентий Корт (фамилия такая) имел необузданный нрав, но мягкое сердце. Работал он по восемнадцать часов и очень хотел, чтоб жена это ценила. А её два дня дома не было, и мобильник оставила, да чушь потом всякую несла. Короче, вышел Кеша во двор, сел на дальнюю лавочку и хватанул чекушку под липовый цвет. А, тут, Муська на скамейку скакнула. Прилегла и урчит. Кеша погладил её, душа отлегла, ну, и выложил её всё, вплоть до "этого гада Чубайса". Это такая у нас национальная традиция. Когда плохо, Чубайса поминать. А наутро письмо ему пришло. Дядя у него в Америке оказался. В войну угнанным был, потом переехал в Америку, разбогател и умер напоследок. А перед смертью наказал, чтоб его последний потомок, то есть Кеша, женился на внучке его друга, и тогда он получит десять миллионов долларов и наследственное звание почётного члена бейсбольного клуба городка Сен-Мортан. Фотография внучки прилагалась, даже очень ничего дамочка. Счастливый Кеша уехал.
А через два дня Петрович шёл из магазина. И спину ему схватило. Да так, что еле до лавочки добрался. Плюхнулся он на неё, заохал. А рядом Муська сидит, хвостиком помахивает. Подлезла под его ладонь, ластится. Гладил её Петрович, слёзы лил, да вспоминал молодость свою. Недели не прошло, утром, впрочем, мало кто и видел, Петрович в спортивном костюме делал пробежку вокруг дома и дворнику Вите, мимоходом, сказал, что в интернете, на сайте знакомств у него неплохая фотография выставлена.
   Наверное, каждый двор имеет своего бомжа. Одни его презирают, другие жалеют, третьи равнодушны, но где-то, в глубине души, тоже сочувствуют. В этом дворе бомжа не было, а был Петя. История проста, как апельсин. Авария, травма, потеря высокооплаченной работы. Жена с дочкой ушла. Запил он сильно, но бомжом не был. Квартиру свою родовую он худо-бедно содержал, но, избалованный сочувствием окружающих,  стал банальным тунеядцем. В этот день ему повезло: дворник Витя снабдил его двумя сосисками, а на «фанфурик» ему подкинул бывший его личный водитель, не державший зла на экс-шефа. Сел Петя на лавочку, разбавил «микстуру», а тут Муська. Спину выгибает, мурлыкает. Петя одну сосиску ей отдал, второй закусил. Так и сидели вдвоём, мнениями обменивались. А вечером того же дня Петька, не протрезвев ещё, стукнулся головой в коридоре об стенку, а она и провалилась. А в нише планшет лежит, а там сто царских червонцев и записка от прадеда его Пискунова. Так там и написано, всё это ему, Пете, потомку.
 С того дня Петя пить бросил. Мало того, в фонд трезвости солидную сумму отвалил. Видимо за годы тунеядства слишком простым стал.
   Вот всё это и сложили жильцы в одно…и прикинули.
Тяжёлые дни наступили для Муськи. По всему двору за ней жильцы гоняться стали. С колбасой, куриной печёнкой, сметаной. А Василий Петрович даже бутерброд с красной икрой за ней таскал. Запугали кошку. Сиганула она в подвал и смотрит испуганно из окна на всё это изобилие. Василию Петровичу повезло. Выловил он глубокой ночью испуганную Муську и два часа ей свои бизнес-планы выкладывал, даже графики показывал. И, помогло! Выиграла его фирма тендер на строительство городского крематория. Деньжищи перечислили ему огромные. А, тут, жена его, Марья Павловна заказала с полюбовником убить его подставному киллеру. Судили их. А он…Да, вместо Пети сейчас на «фанфурик» стреляет. И Саньке из тридцать девятой подфартило. Хитрый он очень был. На трёх работах сантехником числился, как «Ласковый май». Принёс он к подвальному окошку кота, да яйца ему прищемил. Кот как заорёт, Муська и выскочила. А Санька, не выпуская «провокатора» про милосердие ей втирал, да про ООН, да про всех русских…ну, что успел. Выиграл он. Успел. В Гослото 15 миллионов рублей выиграл. Санька строго секрет держал, но во дворе такое не удержишь. Месяц он на улицу не показывался. Домой с доставкой из магазина коньяк ему ящиками таскали. Потом соседи "психушку"  вызвали. Он с балкона хотел голым сигануть с простынёй-парашютом.
   По квартирам стали таскать котят. Будто бы от Муськи. Предлагали по сто баксов за штуку. И, хоть, Муська была полосатая, покупали всех. И рыжих и чёрных.
А, потом, она пропала. Нашли её через месяц, когда трубы в подвале ремонтировали.
Похоронили в центре двора. Василий Петрович, протрезвев по такому случаю, посадил рядом выкопанную в ближайшем перелеске берёзку. И надпись на ней приделал.
                                   «Всем нам»
27 Танька-дурочка
Светлана Тен
      
 Сегодня мне опять приснилась Танька. Танька-дурочка из моего детства. Она стояла в застиранном платье цвета уставшего солнца посреди детской площадки нашего уютного двора возле покосившихся каруселей и улыбалась мне. В руках у неё был небольшой малиновый мячик с двумя голубыми полосками. Потом она растворилась в бледно голубой дымке, оставив сладко-горькое послевкусие.
         

 Таньку в нашем провинциальном уральском городке знал каждый третий. Жила она с матерью в однокомнатной квартире по соседству с нами – на одной площадке. Дом наш был самый большой в микрорайоне – пятиэтажный, восьмиподъездный. Народу проживало в нем словно муравьев в муравейнике. Возле каждого подъезда лавочка. На ней всегда восседали бабульки -  «смотрящие» в платочках. Про нас, детей, они знали все. Тогда в семидесятых, восьмидесятых в каждой семье было по два, а то и по три ребенка. Жизнь советских детей протекала во дворах. Мы прыгали в неровно начерченные мелом «классики», пытаясь не попасть банкой из-под гуталина или гэдээровского крема с насыпанным песком на черту. Попал – все! Остаешься на «второй год». Прыгали в «резиночки», выходили всем двором играть в казаки-разбойники, в «наших» и «немцев», зарывали в таинственным местах «секретики», ловили майских жуков и сажали их в спичечные коробки, отчего те впадали в коматозное состояние. Зимой с оголтелым гиканьем (сейчас это называется драйвом) неслись на деревянной доске с ледяной горки, катались на коньках, разбивая носы в кровь, делали в снегу «бабочек», лепили снеговиков, снежных баб и их детей. Войдя в роль, сами становились похожими на детей снежной бабы. Играли месяцами и зимой, и летом. Мы сами формировали и заполняли свой день. Без участия взрослых. Им было не до нас. Они строили светлое будущее. Приходилось учиться на своих ошибках – взаимоотношения, микроклимат в коллективе, разборки и даже драки.
             

Танька была старше меня на два года. Её мать, Екатерина Семеновна, в народе Катька-бульдозер, родила её, как говаривали взрослые, «в девках» – нагуляла. «Девке» было тогда почти сорок. Она была некрасивая с мелкими, словно бусинками, глазами, большим ртом и рыхлым носом. Фигура её больше напоминала фигуру сумаиста: маленькая голова с жидким хвостиком сразу перерастала в мощные плечи и руки, плечи – в округлый живот. Все это уверенно держалось на сильных коротких ногах. Она работала уборщицей в школе за семьдесят рублей в месяц и хотела простого бабьего счастья. Счастье  родилось умственно отсталым. В медицине это называется «олигофрения», в народе – «дебилка», «идиотка», «психичка» или просто -  «дурочка». «Танька – дура, в лес подула, шишки ела, обалдела! Танька-дура, Танька-дура: нос картошкой, губы плошкой!» – стройным хором дразнили дворовые дети, строя немыслимые рожицы, изображали её походку, речь и манеры. Все это сдабривалось громким смехом. Я старалась не участвовать в этой травле, но и поперек толпы не шла – не хотела быть белой вороной. В советском прошлом не принято  и неудобно было быть против всех, и даже опасно. «Один за всех, все за одного» иногда означало все против одного. Все были против Таньки. И я. Как все. Хотя и Таньку, и Катю мне было жалко.
             

Жили они тихо и бедно. Из мебели в квартире были изношенный временем малиновый диван с проплешинами и ободранными углами, кровать с железными спинками-прутьями и панцирной сеткой да круглый стол, покрытый цветастой клеенкой. На облупившемся деревянном полу вдоль комнаты лежал домотканый пестрый половик, на стене - тонкий маленький коврик с оленями. Несмотря на чистоту и аккуратность, в квартире пахло Танькиной болезнью. Химический запах лекарств смешивался со специфическим запахом мочи. Мама брала меня с собой всякий раз, когда приносила Кате овощи и фрукты с нашего сада. Она хотела, чтобы я выросла доброй и милосердной.
Пока взрослые разговаривали, я сдавала Таньке технику чтения – читала сказки, рассказы, декламировала стихи наизусть. В девять лет у меня были свои планы на жизнь – быть лучшей ученицей в классе и стать актрисой, причем, тоже лучшей. И мне казалось, что Танька слушала и понимала. Кроме мамы она была единственным моим зрителем. Но мама только улыбалась моим мечтам, а Танька в меня верила. Она садилась за стол прямо напротив меня, неизменно прижимая к животу небольшой малиновый мяч с двумя голубыми полосками.
В моменты кульминации она эмоционально запрокидывала голову, протягивая к потолку  руки с мячом, и ухала словно филин: «у-ху!», «у-ху!». Иногда в её косоглазом взгляде было что-то собачье – скулящее и безысходное. В эти мгновения она медленно опускала голову на мяч и тихо подвывала мокрыми толстыми губами: «а-у», «а-у». На кухне в унисон ей причитала Катя:

- Я, Галина Сергеевна, Бога молю, чтобы терпения дал, чтоб не оставил нас с Танечкой. Страшно подумать, что с ней будет, если меня не станет. Иногда во сне так сердце замирает, что и не бьется совсем. Вскрикну вдруг, проснусь, задышу, прислушаюсь. Нет, живу пока. На Танечку взгляну, а она не спит, глаза раскроет, руки потянет: «Ама, ама! Ни нада, ни нада!». Господь слышит её и еще сил мне дает на этот день. Знает, видно, никому она здесь, кроме меня и не нужна.

Я стояла у дверей комнаты и слушала Катино  бесконечное горе, а Танька била руками по мячу и кричала: «Ще! Ще!»


Однажды я спросила маму:

- Мам, а разве Бог есть?

Мама напряженно посмотрела на меня:

- Почему ты спрашиваешь? Нет, Бога нет. Его придумали древние люди, потому что не могли объяснить многие физические явления. А сейчас наука все объяснила. Вы ведь проходили в школе. Забыла?

- Тогда почему ты не расскажешь об этом Кате? Зачем она молится? Кому? Если Бога нет? И почему наука не может вылечить Таньку? Наука ведь все знает.
Мама смутилась и нахмурила лоб. В её взгляде появилась растерянность:
- Иркин, Воробыш, ты задаешь недетские вопросы. Не могу я так Кате сказать. Пока она верит, у неё есть надежда. Надежа ей придает силы, - она немного помолчала. - Это все очень сложно. Наука, конечно, еще не может объяснить всего. Она все время развивается.

- А когда она разовьется? Когда сможет вылечить Таньку? Когда Танька состарится и умрет? И вообще, почему Танька такая родилась? – я пытливо заглянула маме в глаза.

- Природа дала сбой, - неуверенно ответила мама.

- Почему?
- Я не знаю, Иркин, - мама выбросила белый флаг.
Больше мы никогда не возвращались к этому разговору. Но одно я поняла уже тогда, как бы наука не развивалась, а океан непознанного, неизведанного, непостижимого будет существовать бесконечно.


С каждым годом Таньку я навещала все реже. Наши встречи становились короче. У меня поменялись планы на жизнь: я уже не хотела быть лучшей, не хотела быть актрисой. Детская мечта кончилась. Я опустила занавес. Зрители мне больше не нужны. Я взрослела, приспосабливалась к жизни. Хотела жить красиво, весело, не напрягаясь. Во мне крепло равнодушие и цинизм.


В тот июльский день было жарко. Утомленный градусник за окном показывал тридцать четыре в тени. Раскаленный шар солнца неподвижно висел в чистой лазури неба. Слабый ветер обжигал. Расплавленный воздух был похож на пленку, сквозь которую изображения слегка искажались и медленно плыли. Деревья, трава, цветы устало дремали под пылающими лучами солнца. Люди двигались лениво, как бы нехотя, поминутно вытирая блестящие от пота лица и шеи. И только мы, дети, были рады жаре. Жара на Урале могла закончиться внезапно, с очередным дождем.  Лето в этот день было похоже на настоящее, южное, почти как в Сочи, а не на средне уральское, умеренно континентальное и неустойчивое.


Я и сестры-близнецы Пахомовы, Желька и Женька, сидели на скамейке возле подъезда в тени раскидистой старой яблони, вдыхали сладкий аромат липы, смешанный с благовонием мяты, ромашки и сухой травы, и вели «светскую» беседу. Точнее, беседу вели Желька и я, а Женька читала книгу. Она читала всегда и везде: дома, в школе, на улице, в автобусе, в магазине. Кажется, Женька родилась с книгой, как с необходимым для жизни органом. Росла Женька, росла и книга. Её прелестная головка вмещала в себя всю Ленинскую библиотеку.


Желька( Анжелика) явилась на свет  на десять минут раньше сестры смазливой и вольной. В свои тринадцать она, в отличие от меня, больше напоминающую недокормленного суслика, была похожа на распускающийся бутон прекрасного цветка. Через шифоновую блузку на месте грудей просвечивали два волнующих  бугорка. Бедра округлились и стали шире выточенной талии. Во взгляде появилась томная женственность. Пухлые губки складывались в легкую печаль. На неё обращали внимание и наши одноклассники, и мальчики постарше. Желька, конечно, предпочитала великовозрастных.


Разговоры в тот день были о них, о мальчиках, ибо мы решительно входили в пубертатный период жизни. Нам казалось, мы говорим о любви, хотя и не представляли, что это такое.
Наше пустословие Женька разбавляла «наукой». Рассказывала о Древней Греции. Рассказывала легко и увлекательно, как Елена Андреевна, наша литераторша. Впоследствии Женька станет обычным бухгалтером в обычном Управлении культуры.
Болтовня неожиданно прервалась продолжительным скрипом двери подъезда. Сначала из-за двери показался малиновый мячик с двумя голубыми полосками, затем Танька, высокая, крепкая, в выцветшем желто-оранжевом платье, чуть выше колена, бережно прижимавшая мячик к своей груди, словно дитя. Густые ореховые волосы были аккуратно собраны в тугой конский хвост. Она повернулась в нашу сторону, повела косыми глазами, улыбнулась открытым ртом. Так и стояла с минуту. Затем задрала голову к небу, подняла мяч вверх и восторженно произнесла:

- Лава огу! Лава огу! Лава огу за сё!
Желька с издевкой хлопнула в ладоши:

- О! Дура вышла на прогулку! Эй, дура, ты кого там выкрикиваешь? Бога что ли?
– она истерически захохотала.

Женька на секунду оторвала глаза от книги и безучастно посмотрела на Таньку-дурочку.

Я промолчала.

Танька неуклюже, по-утиному, сбежала со ступенек и встала прямо напротив Анжелики.

- Нна! – отрывисто сказала Танька, протягивая ей мяч.

- Ты на кого смотришь, дебилка? А? На кого она смотрит? – Желька посмотрела на меня, скосив глаза и широко раскрыв рот, зашлась в безумном смехе, запрокинув голову назад. Танькины бегающие косые глаза смотрели везде одновременно: и на сестер, и на меня, на старую яблоню, в какую-то даль, на соседского орущего под балконом кота и еще невесть знает куда.

- Тань, ты иди на карусель, покачайся, пока малышня не набежала, - я попыталась свести на нет глумление над беззащитной. Но Танька настойчиво  и благодушно предлагала свою любимую игрушку Жельке:

- Нна! Нна ящик!

- Ящик! - Анжелку перегнуло пополам. – На фиг мне твой сраный «ящик»? Танька, а ты срешься? А? Но ссышься уж точно, - она уронила голову на мое плечо и содрогнулась всем телом, захлебываясь злым хохотом.

- Да хватит тебе! - занервничала я.

- Нельзя смеяться над убогими, - не отрываясь от чтива, Женька как будто подытожила очередную главу, шумно переворачивая страницу.

- Ты еще скажи «грешно»! Монашка, блин, – Желька шумно выдохнула из себя очередную порцию гогота. – Танька, запарила ты меня! Пошла вон, дура! – она вдруг резко, с каким-то даже остервенением выбила ногой мяч из рук Таньки.
Мяч, стремительно вращаясь, взлетел ввысь, бешено закрутились голубые полоски. Через мгновение гулко ударился об асфальт и бодро запрыгал по тротуару.

- У-у-у! Ящиик! – съежив лицо от яркого солнца, пропела Танька и косолапо, большими шагами побежала ловить мяч.


Зеленая «семерка» появилась на тротуаре неожиданно. Тягучий визг тормозом отчетливо пронзил моё сознание. Я безголосо крикнула: «Мама!». Слышала тяжелое дыхание Жельки за спиной. «Ой!» - взвизгнула Женька.
Из остановившейся «семерки» вывалился красный как кумач дядя Коля, сосед из второго подъезда, и стал орать забористым матом:

- Дура, мать её! Имбицилка! Понарожают недоделанных, итит твою! Чуть сердце не выпало, итит! – дядя Коля беспорядочно махал руками в сторону бежавшей за мячом Таньки и нервно ходил вокруг капота машины. Потом тяжело опустился на водительское кресло, рывком захлопнул дверь и резко рванул с места. Из открытого окна его машины сыпались проклятия, возмущения и матерный лай.

- Точно, блин! – очухалась Анжелка. - Понарожают уродов вот таких! Нормальным людям жить мешают! Щас ,блин, дядя Коля в тюрягу из-за неё залетел бы лет на семь! – Желька смачно сплюнула на асфальт. –Чё, Катька её сразу в дурку не сдала?  Да и вообще, на фиг они такие нужны? Только государству обуза. Таких недоделанных сразу усыплять надо!

- Ну, да! Дура, она дура и есть. Дура – это диагноз безнадежный, - как заправский доктор, вынесла вердикт Женька.
Я стиснула зубы и бросила злые глаза в сестер. Ярость из живота хлынула прямо в мозг:

- Это у вас диагноз безнадежный! Это вас усыпить надо! Сами вы дуры! – я вскочила со скамейки и помчалась к Таньке.
Она стояла возле карусели абсолютно счастливая  и ловила сморщенным лицом яркое солнце.
Увидев меня, закивала добрым открытым ртом. Протянула мячик и весело рапортовала:

- Ящик ааймала! Ящик ааймала! Нна!

- Молодец, Таня. Хорошая Таня! Красивая Таня! – приговаривала я, взяв у неё мяч, настойчиво потянула за руку, уводя за собой.
Танька засеменила мелкими шажками, как гейша.

- Пойдем, Таня, пойдем. Мы им еще покажем кузькину мать, - подгоняла я возбужденно.

- Кискя ать, киська ать! Х-х-х! – повторяла Танька и радовалась, как блаженная.

Преодолев злополучный тротуар, мы встали напротив Жельки. Она сидела на скамейке и с усмешкой смотрела осиными глазами, нагло, будто ожидала клоунского шоу.
Я презренно смерила её взглядом.

-Танька, а ну ударь Жельку! С силой ударь. Вот сюда, – я небрежно коснулась Желькиного плеча.

Танька скривила большие влажные губы в подобии улыбки.

-Ну же! Танька давай! – не унималась я, распаляясь все больше.
Анжелика зло засмеялась. Она торжествовала. Женька шумно вздыхала, цокала,  качала головой и с восхищением поглядывала на сестру большими темно-синими глазами.

Я начала тянуть за руку, подталкивать Таньку к Жельке:

- Давай! Слышишь, Танька! Ударь! Она чуть не убила тебя! Не бойся! Бей! – кричала я. Ярость поглощала меня целиком, захватывая в капкан разум и душу.

- Нни! Нейзя! Нни нада! Больна! – Танька упираясь, дрожала всем телом. Её глаза сделались влажными и беззащитными. Она заплакала. С рыданьями из неё выходили слова. Толчками, отрывисто и надрывно.

Я вдруг очнулась от злости. Выдохнула натужно.

- Тихо, тихо, Танечка. Красавица. Ну, всё, все. Больше ничего не будет, - поглаживая по спине, успокаивала её, как ребенка. – Держи мяч. Сейчас домой пойдем, да? Танюша?

Танька взяла мяч и быстро закивала, все еще содрогаясь и всхлипывая, утирала крупные слезы по-детски, тыльной стороной ладони.

- Тише, Танечка не плачь, Ирка не возьмет твой мяч! – Желька театрально продекламировала, добивая Таньку снова и снова. – Камедь, блин! Женя, пойдем отсюда.

Сестры демонстративно встали и, пересмеиваясь, отчалили к своему подъезду.
Тогда я не знала, что мои слова «больше ничего не будет» окажутся пророческими.

Через три дня Танька умерла. Во сне. Тихо и безмятежно.

- Сердце не выдержало жары, - сказал врач Скорой.

- Людей оно не выдержало.  У сердца ить только две болезни: сердечность и бессердечность. У Танечки нашей блаженной была сердечность. От её завсегда помирают, - уточнила баба Варя с первого этажа, вытирая платком печальные глаза.


Я не была на Танькиной могиле лет двадцать пять. Давным-давно я вышла замуж и уехала в новую жизнь, в новую страну. Вскоре перевезла родителей и навсегда забыла этот город.


В храме звучала спокойная тишина. Лишь умиротворенно шелестел неровный огонь свечей, оживляя иконы. Образы смотрели строго и скорбно. Я поставила свечку за упокой. Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоей, Татианы, и прости ей все согрешения, и даруй ей Царствие Небесное. Господи, да не было у Таньки никаких грехов. Это я погрязла в них, как в болоте. Прости меня. Я слабая и грешная. И всех нас прости, Боже. И Жельку, и Женьку. Всех. Слезы переполняли глаза и скатывались по щекам, срывались и падали на светлый плащ. Я отмывала душу. Душа становилась чище и легче. Открывала очи души, и она прозревала. Я оплакивала Таньку, свою жизнь  и свою вину перед мамой, отцом, дочерью, мужем и всеми, кого приходилось обижать. Слезы печали сменились слезами благодарности. Я была благодарна Богу за то, что в моей жизни была Танька, хоть я тогда и не прошла проверку на душевную вшивость. За то, что в моей жизни меня любили и ненавидели, обижали и прощали, ждали и выгоняли. За то, что я жива и способна научиться любить и прощать. У меня еще есть возможность исправить свою глупую жизнь.
Не забывай меня, Танька. А если я тебя забуду, ты приходи ко мне в желто-оранжевом платье с малиновым мячиком с двумя голубыми полосками.
28 Свинство какое!
Наталья Попова 51
         - Да ну их,   этих родителей!  - сказала Туся.  - Что я,   сама не проживу что-ли?   Конечно  проживу.   А они ещё поплачут обо мне.
 
        День стоял солнечный.   И,   несмотря на позднюю осень,   вполне погожий.   Листва с деревьев давно облетела.   Птицы улетели на юг.   Только воробьи продолжали отчаянно чирикать,   радуясь какой-то своей воробьиной радости.

        -И где ты будешь жить? - ехидно поинтересовалась Нелька.

        Туся грозно взглянула на Нельку и,   не удостоив ту ответом,   пошла с Томочкой по направлению к  гаражам.
 
        Гаражи в посёлке были особенными.   Особенность  заключалась в том,   что автомобилей у владельцев гаражей не было.   Автомобиль в те годы считался роскошью.   И использовались гаражи совсем не по назначению:   служили угольными сараями с погребами под зимние припасы,   курятниками.   Кто побогаче,   даже держали там свиней.   А один сосед так и вовсе   –   разводил и свиней,   и нутрий.  Гараж Тусиной семьи находился рядом с гаражом этого соседа.

        Туся давно обдумывала план ухода из родительского дома.   Ей этой весной исполнилось целых десять лет,   а родители не желали этого замечать.   Вели себя с нею,   как с маленькой.   Приставали с нравоучениями.   А мать умудрилась сегодня даже мокрым полотенцем врезать ей…   В общем,   сами знаете,   по какому месту.

        Этот эпизод стал последней каплей для Туси.   Она обмотала шарфом шею, накинула пальто и юркнула из квартиры,   когда мать пошла в ванную стирать.

        - Вот помру,   поплачешь ты ещё обо мне,  -   бурчала Туся себе под нос, слоняясь по двору.

        Именно за этим занятием её застала подружка Томочка.   Томочка отличалась кукольной хрупкостью и добрым нравом.   Весь двор относился к ней,   как к любимой младшей сестре.
 
       - Может тебе попросить прощения?  -  предложила Томочка,   взмахнув огромными ресницами.

       -У кого?!  -  чуть не подавилась Туся.

       - У мамы, -  тихо пролепетала Томочка.

       -Ещё чего!   Меня же…   А я ещё и прощения должна просить?!

       -Ну и что ты теперь будешь делать?   К кому уйдёшь жить,   к тёте Тане?  - спросила Томочка о Тусиной тётке,   живущей в этом же дворе.

       - Нет, -  твёрдо ответила Туся. -  Я всё решила.   Я построю себе дом!
Она произнесла это так многозначительно,   словно провела черту,   за которую отступить было бы немыслимо.

       - Д-о-м?  -  удивлённо протянула Томочка.  –   Но это же очень сложно.   Ты знаешь,   мама нашего папу уже третий год уговаривает строить дом.   Так папа ей всегда отвечает,   что это не женского ума дело и это о-о-чень сложно.

       - Подумаешь!   Я уже всё давно придумала.   И даже досок натаскала в гараж.   А что?   Одну стену уже не нужно строить,   если ставить дом сзади гаража.

       В этот момент к ним и подоспела Нелька.  С Нелькой Туся была в контрах.   Та постоянно задирала её.   О стервозности этой особы знал весь двор.   Но это нисколько не мешало с утра до ночи бегать во дворе вместе,   побеждая её время от времени то в классики,   то прыгая через скакалку.

       Туся с Томочкой переглянулись и молча пошли от Нельки в сторону гаражей.

       - Тебе помочь? - спросила Томочка.

       - Ну что ты!- благодарно ответила Туся. -  Ты такая маленькая.   А здесь сила нужна.   Я справлюсь.   Папа всегда говорит,   что я справлюсь в этой жизни со всем,   стоит только захотеть.   Вот.

Томочка с уважением посмотрела на Тусю и засеменила за ней.
 
        Весь день пролетел в трудах.   Туся притащила доски из гаража,   молоток и гвозди.   Работа закипела.   Один раз на стук пришёл тот самый сосед,   державший свиней.   Строго спросил:

         - Что это вы тут делаете?

         - Ничего!  -  поспешно хором ответили девочки,  пряча молоток за спиной.

         - А-а.   Ну-ну.   А родители знают,   что вы здесь?

Девочки, ничтоже сумняшеся, кивнули одновременно.

         - Ну-ну,   ну-ну,  - произнёс сосед и ушёл.

         -У-фф, -   сказала Туся. - Наконец-то ушёл.   А то уже солнце скоро сядет.

         Строение получилось неказистое.   Что-то среднее между собачьей конурой и непонятного вида хибарой.   Но Туся не могла скрыть своей радости.   Чтобы закрыть вход в «дом»,   она притащила кусок фанеры.   И ещё старое зимнее пальто, которое тут же было торжественно постелено на пол.
Девочки залезли вовнутрь.

         Туся с гордостью осматривала свой дворец,   а Томочка смотрела на неё с нескрываемым восхищением.
 
         -  Какая ты смелая,   Туся! -  только и произнесла она.

         Вечер наступил скоро.   Стало смеркаться.   Томочка засобиралась домой. А Туся,   как настоящая хозяйка,   вылезла из своего «дома»,   чтобы проводить гостью.

        - Ты заходи ко мне,  -   прощаясь сказала Туся.

        - Конечно,  -   ответила Томочка.   -Завтра зайду за тобой в школу.

        В  этот момент вдруг раздалось бульканье,   и из соседского гаража,   из металлической трубы,   полилась какая-то зловонная  жижа.

 
        - Фу-у-у!!!  - дружно закричали девочки и кинулись спасать пальто, которое вот - вот должно было погибнуть в этой омерзительной луже.

        - Свинство какое!  –  сказала Туся.

        - И что теперь делать? - чуть не плача спросила Томочка.

        - Не расстраивайся,  - ответила ей Туся. –  Завтра я обязательно что-нибудь придумаю.

И они, взявшись за руки, пошли к своему подъезду.

          Туся потихоньку отворила дверь в квартиру.   Пахло варениками и вишнёвым компотом.

          Мать выглянула из  кухни:

          - Анастасия!   Ну где ты ходишь?   Быстро мой руки и за стол.   И где ты опять изгваздалась так?   Отец,   поговорил бы ты с ней.   Совсем от рук отбилась.
 
          Вышел отец  и рот его расплылся в улыбке:

          -Туся,   я тебе гостинец от зайца принёс.

          Туся снисходительно посмотрела на отца и пошла мыть руки,   прихватив по дороге кота Мурзика.

          - Нет! Это невозможно! - возмущалась она в ванной.  -  Завтра другой дом построю…
29 Рождение гения
Марина Бродская
 Увидела на книжной полке у соседки гипсовую, бездарную статуэтку и вспомнилось…

 Подмосковная дворовая малышня, в свои семь лет, уже довольно грамотна. Познание жизни происходило во дворах и не через розовые очки. Кто постарше, с видом профессоров знакомили нас, малолеток, с правдой-маткой жизни бренной. И мы, открыв рот и глаза, поглощали информацию из первоисточников - от местных дворовых корифеев двенадцати - тринадцати лет от роду. Жизнь взрослых - в работе, жизнь детей - в игре.

 Катька была заводилой, старше нас года на три, с характером атамана, мы с благоговением смотрели на нее.
 - Всем принести куклы! Сейчас будем детей рожать! - командовала Катерина. - Я буду врач, а вы мамы...
 - А я кто буду? - с надеждой спросил четырехлетний Витька.
 - Ладно, будешь папой, только стой и молчи!

 Я уверена, что будущий муж Катьки так и простоит по стойке смирно всю жизнь, с ней не поспоришь.

 Мне так хочется принять участие в игре, но... у меня нет куклы... Ну, нет у меня куклы! Хоть ревмя реви... Я не очень-то куклами увлекалась, мне было интереснее мяч гонять, но материнское дело – святое, я тоже рожать хочу!

 Первый клиент ложится на пол, кукла на груди, сверху платок, Катька карандашом, как ножом, вспарывает живот, платок откидывается, и ребенок-кукла в руках у счастливой матери ...

 Нет! Больше я не выдержу этой пытки завистью:
 - А я? А мне?

 Бегу в свою комнату, лихорадочно рыскаю глазами, хватаю гипсовый бюст Толстого, лечу на крыльях к Катьке, грохаюсь на пол. Платок! Карандаш! Нож!

 - Толстой родился!!!
30 Слива в шоколаде
Наталья Попова 51
            Тусю угораздило родиться 1 мая.    В советские времена этот день праздновался всеми,   без исключения.   Демонстрация трудящихся на главной площади страны.   Обязательная демонстрация с шарами и транспарантами в каждом городе и селении.   Вёдра салатов и огромное количество гостей  –  человек сорок, не меньше.

            Рано утром,   как только Туся открывала глаза,   мама обязательно поздравляла её первой.   Они сладко обнимались.   И  Туся,   сквозь сон, чувствовала мамин запах.   Огромный киевский торт стоял в холодильнике,   как доказательство предстоящего праздника.   Потом начиналась суета,   и у мамы не было ни секунды свободного времени.   Поэтому Туся очень ценила эти минуты общения с мамой.
 
            Мама повязывала им с Верой большие банты,   наряжала их в красивые праздничные платья.   И девочки с папой шли на демонстрацию.   Играл духовой оркестр.   Все люди радостно кричали,   махали флажками,   пели песни.   И Туся воспринимала всё это,   как часть своего личного праздника.

            К обеду начинали собираться гости.   Стол ломился от угощений.   Целая бригада родственниц и соседок суетилась на кухне.   Оттуда шли невероятные ароматы готовящейся снеди.   И каждый приходящий,   с нетерпением поглядывал на стол и на дверь,   в ожидании опоздавших.

            Потом все дружно садились за стол и первый тост поднимали за Тусю. Большая часть гостей спохватывались,   что пришли не по этому поводу и не взяли подарка.   Другие начинали доказывать себе и Тусе,   что день рождения завтра, насколько они помнят.   Поэтому,    в этот день ей,   как правило,   подарки только обещали.   Приносили их потом,   в течение недели или дольше.   И девочка это воспринимала,   практически,   как норму.

            Но в этом году все гости пришли с подарками.   На удивление,   никто не забыл о Тусином дне рождения.   Поэтому она обязательно подходила к маме,   с приходом каждого нового гостя,   и благодарила за подарок,   как воспитанная девочка.

            Надо сказать,   что в выборе подарка гости оказались на редкость единодушны.   Накануне,   в продмаг завезли фантастически красивые коробки со сливой в шоколаде.   Поэтому,   видимо,   каждый гость счёл необходимостью преподнести Тусе эту красивую коробку.   Девочка благодарила и … относила коробку в спальню на стол.   Всё дело в том,   что Туся терпеть не могла сливу в шоколаде.   И съела бы эту конфету только при полном отсутствии во всех магазинах всех конфет на свете.   Зато другая детвора,   которой стол накрыли в соседней комнате,   с радостными воплями встречала каждую коробку.   А особенно радовалась сестра Вера,   любившая эти конфеты до обожания.

            В этот раз,   похоже,   праздник намечался у всех,   кроме Туси.   Вера в очередной раз лукаво улыбнулась,   посмотрев,   как сестра ставит коробку на стол.   Тусино настроение стало таять,   как снеговик в тёплую погоду.   Она походила из комнаты в комнату.   В зале во всю веселились гости.   Начались танцы.   Все выглядели счастливыми.   И только Тусе было грустно.

           - Ну и ладно,  -  произнесла она,   посмотрев на всё это безобразие.

            И,   когда очередная тётушка обслюнявила её в порыве невероятной любви, Туся тихонько прошмыгнула в прихожую и ушла на улицу.

            Пустынный двор лишний раз доказывал,   что всем в этот день было хорошо,   кроме неё.   Девочка покачалась на качелях в одиночестве.   Сходила на школьный двор.   Побросала в баскетбольное кольцо кем-то брошенный мяч.   Изо всех окон неслась музыка.
            Бродить по двору было бессмысленно и неинтересно.   Туся потихоньку пробралась домой и залезла в кладовку.   Там,   под нижней полкой стеллажей,   за раскладушкой,   у них с Верой был кукольный домик.   А в нём:   кукольная мебель, немецкий пупс,   подаренный соседкой,   любимый плюшевый медведь,   поржавевший оттого,   что Туся пыталась напоить его компотом,   и всякие разные девчачьи радости.   Но,   самое главное,   там было относительно тихо и можно было спрятаться.

            Туся поиграла с куклой, попереодевала медведя в новые одёжки. Потом уложила куклу и медведя спать и не заметила,.. как уснула сама.

            Во сне она видела огромное количество новых игрушек: большой калейдоскоп с разноцветными стёклышками, новую немецкую говорящую куклу, металлическую бабочку на палочке с колёсиками, которая машет крылышками при движении, прыгающую лягушку и даже пупса- негритёнка,  которых вчера завезли в магазин на углу и весь двор кинулся их покупать,  и ещё много-много чего.

            Сон её прервался неожиданным криком:

            - Да вот же она, тётя Надя! А вы – потеряли ребёнка, потеряли ребёнка.
            Оказалось, что Тусю уже два часа ищут по всему двору.
            Перед нею стояла мама, которая не могла скрыть слёз радости оттого, что ребёнок так благополучно нашёлся.

            Остаток вечера гости праздновали то,   что именинница нашлась,   пели,   плясали и только поздним вечером стали расходиться.   Долго провожали друг друга.   Играли на аккордеоне,   пели песни хором:

            – Спят курганы тёмные, солнцем опалённые,
            и туманы белые ходят чередой.
            Через рощи шумные и поля зелёные
            вышел в степь донецкую парень молодой.

            Папа крепко держал Тусю за руку.   А она шла рядом,   подпрыгивая то на одной ножке, то на другой.

            Она смотрела в ночное небо,   в котором сияли мириады ярких, невероятно красивых звёзд.   Шумели тополя.   Пахло ночной фиалкой.   И Туся заворожённо вздыхала,   что её день рождения,   в любом случае,   лучший день в жизни.

            Когда они вернулись домой,   Вера уже спала.   Она свернулась клубочком на диване.   А рядом с ней стояла коробка слив в шоколаде и аккуратная стопочка фольги от конфет.
31 Истории старого Клёна
Валентина Куршина
Во дворе типовой пятиэтажки на окраине города рос старый Клён. Когда-то лет двадцать тому назад его посадили на этом месте под окнами своей квартиры старик и маленькая девочка. Вы не поверите, но  Клён тогда совсем не походил на дерево -  так, обычный невзрачный прутик.  Старик лопатой выкопал неглубокую ямку, а девочка принесла воду  в маленьком  пластмассовом ведёрке.
- Расти большой, - приговаривала девчонка, выливая  её  на тоненькие корни.

По всей вероятности, была у этой девочки лёгкая рука, потому что с того дня стал расти наш Клён не по дням, а по часам. Жарким летом он прятался от засухи в тени больших деревьев. Уже не девочка из ведёрка, а тёплые обильные дожди питали  его корни и растущий ствол. Зимой же Клён укрывался от стужи и ветра  под мягкой снеговой периной.
Постепенно он становился всё выше и выше и, наконец, его растущие веточки достали до первого этажа. Больше всего на свете Клён любил заглядывать в окна. Здесь за прозрачными бесцветными стёклами случались  разные  истории, весёлые и грустные, и если бы  Клён умел разговаривать, то  смог как Шехерезада  рассказывать их в течение тысячи ночей. Но Клён  говорить не умел, он только смотрел на эти человеческие истории со стороны.

Вот его знакомая девочка сидит за столом и  что-то старательно пишет в тетрадях, а старик,  вооружившись смешными очками, читает газету. Вот девочка с завязанным горлом уже несколько дней не выходит на улицу. Она кормит свою любимую куклу из маленькой игрушечной посуды.  Длинными фиолетовыми  вечерами  девочка и старик  пили  чай на уютной маленькой кухне, вели душевные разговоры,  и девочка,  запрокидывая голову, заразительно смеялась.  Так непрерывной  чередой  сменяющихся дней перед Клёном проходила жизнь этой семьи, и он  был в курсе всех  её незатейливых  домашних дел.

Прошло много лет. Не стало старика, а из маленькой девочки получилась прелестная молодая женщина. Часто, убегая по утрам из дома, она подходила к дереву и своей тонкой рукой гладила его  ствол, как бы спрашивая, всё ли у него в порядке.
 
Клён рос, набирался  новых сил, и вот уже его  ветки  достали до окон второго этажа.
 – Посмотрим, посмотрим, - думал Клён, с любопытством  заглядывая в новую квартиру.
Но чем чаще он смотрел в новое окно, тем меньше ему нравилось то, что он здесь  видел.  Люди, которые жили за его мутными стёклами, никогда не улыбались. Всклокоченная женщина что-то постоянно выговаривала такому же неопрятному мужчине. Иногда  они сидели в разных комнатах и не разговаривали друг с другом.  Однажды  в разгар  осени Клён увидел, что женщина плачет, а мужчина со злым видом громко стукнул входной дверью и через минуту выбежал из подъезда. И тогда Клён решил вмешаться, чтобы помочь. Но как? Он изо всех сил протянул свою ветку и тихонько, чтобы не испугать хозяйку квартиры, постучал в грязное стекло. Женщина подняла голову и встала с кресла. Она подошла к окну и увидела необыкновенной красоты кленовый лист. Он был так близко, что протяни руку,  и его можно было бы сорвать. Женщина открыла окно. Вдруг сильный порыв ветра оторвал оранжево-красный резной листок, и он упал на подоконник. Женщина бережно взяла это осеннее золотое чудо и поставила его в вазу. Потом принесла таз и стала мыть окна. Через час они засияли миллионами разноцветных лучиков. Теперь для Клёна вся квартира была как на ладони. До вечера женщина колдовала на кухне, и до дерева  доносились нежные ароматы вкусной еды. А когда она опять подошла к окну, Клён зааплодировал  хозяйке всеми своими веточками.
- Да она настоящая красавица, - подумал Клён, шелестя  листьями, раскрашенными золотой осенью.
- Ах, какой красавец, - подумала женщина, - как же я этого раньше не замечала.
 И она улыбнулась Клёну нежной улыбкой.
Утром,  заглянув в окно, Клён увидел, что мужчина и женщина,  крепко обнявшись,  спят на широкой постели. А на тумбочке у их изголовья в хрустальной вазе мерцает всеми цветами радуги кленовый лист.

Наступила зима. Клён,  забрасывая голову,  почти доставал до третьего этажа. Ещё чуть-чуть, и он сможет заглянуть в новые окна. А пока каждое утро он видел немолодую женщину, лицо которой покрывали глубокие морщинки, а волосы цвета инея, были стянуты  на затылке в тугой  узел.  Она ждала, когда  из дверей дома выйдет  высокий  красивый человек, и махала ему рукой. Он поднимал своё лицо, улыбался женщине и приветливо  отвечал  в ответ.  Потом торопливо шёл в сторону дороги, где непрерывным потоком, обмениваясь звонкими гудками, ехали автомобили. Иногда Клён, который не мог и шага сделать в сторону, им очень завидовал. Женщина же в окне ещё долго смотрела  вслед молодому мужчине  и что-то тихо шептала.
- Интересно, что она такое говорит, -  каждый раз думал Клён.

Однажды было тихое-тихое утро. Все деревья, покрытые белым,  искрящимся на солнце снегом,  безмолвно  замерли, и  ни одна даже самая тоненькая веточка не шелохнулась в морозной тишине.  Клён вытянулся почти до самого стекла и услышал то, что хотел.
- Господи, храни моего сына!
32 Гигантские шаги
Рауза Хузахметова
        Вы не знаете, что такое -  «гигантские шаги»? И вы никогда не катались на такой карусели с веревочными петлями-сиденьями? И никогда не летели на большой скорости по кругу, замирая от восторга,  поджав ноги и держась за толстую веревку-канат одной левой,  а правой рукой набирая на лету полную пригоршню синевы, крича что-то стоящим внизу и пролетая над ними с ощущением полного счастья? Нет? Тогда я расскажу вам об этом.
        Когда-то перед нашим домом стояла детская площадка, которую все почему-то называли «птичий двор». Наверное, потому, что кроме маленьких деревянных домиков и качелей, там стояли три каменные фигуры птиц – петуха, гуся и курицы. Но на них сидели только самые маленькие дети. Некоторые катались на качелях, но внимание всех остальных  было неизменно приковано к «гигантским шагам», стоявшим чуть поодаль. Это была карусель, представлявшая собой круг, в центре которого стоял высокий толстый деревянный столб,  а на самом верху его  были прикреплены канаты. Они опускались почти до самой земли и заканчивались петлей, в которую нужно было сесть и, держась одной рукой за канат, сильно-сильно разбежаться, набрав одинаковую со всеми остальными участниками катания скорость и, поджав ноги, полететь по кругу. Если не смотреть вниз, то казалось,  что ты не просто  летишь  по воздуху  -  было полное ощущение свободного полета. Можно было лететь  с закрытыми глазами.  А можно было, держась одной рукой за канат и сильно прогнувшись назад, лететь вниз головой, и  мир вокруг тебя летел перевернутым. Чем старше были катающиеся, тем с большей скоростью и выше от земли летели они по кругу, радостно крича и смеясь. Более ловкие успевали время от времени оттолкнуться от земли сильным ударом ног, и сделав усилие, еще и завертеться волчком вокруг своей оси, не забывая при этом наблюдать за общим движением, так как нужно было еще успеть раскрутиться в  обратную сторону и быстро-быстро заработать ногами, добирая погасшую скорость и держась в своем месте  в общем ряду летящих по кругу девчонок и мальчишек.
          Особо бесстрашные катались «огурцом». Это когда человек пролетал не по кругу вместе со всеми, а внутри него в опасной близости от деревянного столба, рискуя расшибить об него голову, и вылетал на противоположной стороне не в свою очередь, а гораздо раньше, пугая мирно летящих. И так его уже несло «огурцом» по инерции несколько раз мимо этого столба, пока он не начинал тормозить ногами о песок, догоняя затем всех и занимая, наконец, свое место в ряду. Но на это отваживались не все. Гораздо безопаснее, но не менее интересно было изловчиться и догнать летящего впереди, схватиться второй рукой за его канат и сделав усилие, завертеться с ним в быстром волчке, продолжая лететь по кругу. Нужно было потом успеть развернуться в обратную сторону и заработать ногами во всю мочь, особенно «потерпевшей стороне», чтобы добрать потерянную скорость, встать в кругу на свое место, не задерживая и не мешая  лететь  остальным. В стороне за кругом стояли те, кому не повезло в этот раз и не досталось  места, чтобы  покататься. Кстати сказать, подбирались участники для катания примерно одного  возраста, так как с менее сильными в одном кругу кататься было неинтересно, а  с более сильными – опасно. Так что даже при наличии свободных канатов  младших  изгоняли из круга, и они  целый день были готовы  стоять у «гигантских шагов», терпеливо ожидая, пока накатаются все, кто старше их, и следили за полетом, жутко завидуя пролетающим, орущим и машущим им и предвкушая такой же полет в скором будущем.
          Но не все ожидали своей очереди спокойно. Самые  смелые решались пролететь один-два круга вне очереди. Для этого нужно было очень точно рассчитать момент прыжка на катающегося,  пролетающего мимо с большой скоростью, и  сильно оттолкнувшись  обеими ногами, высоко подпрыгнуть и успеть ухватиться обеими руками за канат выше рук сидящего - задачей которого  в свою очередь было – успеть увернуться от такого прыжка – и завертеться с ним волчком, не забывая следить за кругом, где стояли  зрители, и высматривая свободное место, куда можно будет вовремя спрыгнуть. И не просто повалиться на землю под хохот окружающих,  и не на головы зрителей, и не под ноги летящих по кругу, и  не  в круг около столба, а приземлиться точно на ноги на свободный пятачок за кругом, а потом горделиво посматривать  по сторонам, собирая восхищенные взгляды ребятни. Это был «высший пилотаж», на который отваживался не каждый.
       Иногда приходили покататься «большие мальчишки». Катающиеся сразу же сбавляли скорость и безропотно уступали им свои места, даже и не думая спорить или тем более кататься с ними в одном кругу. И лишь отступали  еще дальше от круга, предвкушая невероятное зрелище и терпеливо ожидая окончания «нашествия». Да, на это стоило посмотреть! У «больших мальчишек» были такие крупные шаги при разбеге, и набирали они такую скорость, что уже через несколько мгновений, оторвавшись от земли даже не поджимая ног, они летели в бешеном темпе по кругу  параллельно земле на канатах, поднимающихся почти под прямым углом к столбу. Воздух раскалывался от хохота, гогота, топота и криков. Все это неслось, кричало и кувыркалось и проносилось мимо  с огромной скоростью, поднимая столб пыли и песка и вызывая невольный ужас у ребятни, стоявшей далеко за кругом. Никто не смел приблизиться к кругу и лишь наблюдали за старшими, жутко завидуя их силе, ловкости и огромной высоте полета. Вдоволь накатавшись и нагоготавшись, «большие мальчишки» покидали «гигантские шаги», радостно пересказывая друг другу детали полета,  а все остальные бросались к освободившимся канатам, выдергивая их друг у друга, споря, пока кто-нибудь не догадывался влезть в канатную петлю и таким образом занять место. Снова начиналось движение, хохот, крики восторга, но уже гораздо тише, что, впрочем, не умаляло интереса к катанию, а наоборот – каждый пытался хоть немного приблизиться к увиденному «высшему пилотажу». Сколько силы, ловкости, смелости вырабатывали у детворы эти замечательные качели  – «гигантские шаги»! До самой темноты продолжалось катание. И только ранним утром можно было увидеть площадку с «гигантскими шагами» непривычно пустой. Все остальное время вокруг них стоял крик, смех, топот ног, скрипенье канатных веревок, споры,  радостные разговоры и пересказы о «приемчиках» катания.
     «Гигантские шаги»… Сколько эмоций и воспоминаний поднимают  в душе эти два слова… И каждый раз – это улыбка, радость и ощущение свободного полета!..
33 Маленький дворик
Тамара Осипова
1
           Маленький дворик большого города, он затерялся в провинциальных просторах огромной России. Он, как чувствующее существо нашей сегодняшней жизни просит нас, чтобы мы его не забывали, рассказали бы о его нелёгкой, очень непростой, всегда трудно узнаваемой и такой необходимой каждому из нас истории.
Построили его недавно,  если считать историческими вехами, но как много он может рассказать обо всех здесь живущих сейчас или живших когда-то давно по сегодняшним нашим меркам. Есть даже такие люди, которые родились здесь и никуда не уехали до сих пор, но даже они забыли о несчастном, не могут или не хотят вспомнить о том, что этот маленький дворик всегда о них думает и знает о них больше, чем они сами о себе знают.

Ранним раним лазоревым утром, когда ты ещё спал в своей колыбели и не мог выглянуть во двор, дворик этот уже думал о том, как ты подрастёшь и выйдешь погулять, чтобы подышать свежим воздухом, увидеть других людей, поговорить с ними и может быть подружиться.

В то далёкое время дворником работал бывший председатель колхоза на лучезарной Кубани, а теперь пенсионер республиканского значения, муж, отец и дед маленького Игорька Пётр Никифорович Строгов. Вот сколько званий прибавилось, как вышел на пенсию ещё очень бодрый и изворотливый, всегда чем-то занятый во дворе и всем без конца нужный Никифорыч, как его теперь все окликали. Строгов не обижался ни на кого, и сразу принял такое прозвание на своей новой работе.

Мы тоже с двориком будем называть его уважительно народно Никифорыч.
Дворик и Никифорыч просыпались одновременно, они оба были неугомонные и заботливые о своих жителях. Руками Никифорыча дворик прибирался по утрам, умывался летом прохладной водичкой из шланга, а весной, зимой и осенью просто причесывался от мусора, снега и пожухлых осенних листьев метлой и лопатой.

Успевали эти двое приготовиться к тому часу, когда проснётся народ и начнёт разбегаться кто на работу, кто на учебу, кто в детский сад, кто в школу; одним словом по делам, как теперь принято говорить. Каждого дворик вместе с Никифорычем встречал улыбкой и добрым словом, интересовался иногда настроением и планами, а чаще всего наблюдали они за людьми, молча, и думали вдвоём пока долго о смысле человеческой жизни в этом маленьком дворике, затерявшемся в большом городе необъятной страны России.

Вот, к примеру, первым всегда выходил из дома, окружившего дворик со всех сторон, Петрович, ещё вовсе не старый сорока пяти лет мужчина. Петрович был высок ростом, красив, почти без седины, одет обычно, как все, но всё же не модно. Никифорыч понимал, почему одежда Петровича была как бы новой давно: где ей изнашиваться, когда она и нужна была только до завода и обратно. На заводе Петрович переодевался в спецовку, а дома – в пижаму. В пижаме Петрович и выходил во дворик резаться в домино. Пива тогда было не достать, продавали в одной пивнушке, она стояла в чистом поле, которое мужики прозвали «Русское поле», где случались кулачные бои за это самое проклятое пиво.

Русский народ талантлив на прозвища, прибаутки, пословицы и поговорки, которые никакого обоснования не имели, но лепились к человеку или к месту накрепко, как к известному месту липнет банный лист. В деревне на лучезарной Кубани, где Никифорыч тридцать лет председательствовал, одного мужика звали все Галей, хотя имел он и фамилию, и имя и отчество, а откликался на прозвище. Говорили, что звали его мать Ганной, хотя по паспорту числилась Анной Власьевной Мышкиной – вот потому Галей, что мать Ганна. Но это не точно, никто не помнил, когда Галея назвали Галеем и почему.

Раньше всех Петрович выходил во дворик и спешил на завод не потому, что он такой старательный и трудолюбивый, что хочет норму на своём токарном станке перевыполнить, а потому, что в «малосемейке», где занимал Петрович с женой и дочкой одну из четырёх комнат, на один унитаз утром просыпалось сразу шестнадцать человек. Так и тут русский человек Петрович нашёл выход: умывался, справлял физиологические надобности, брился, а также регулярно плескался в душе Петрович на заводе; опять же мыло экономил домашнее.

Особенно тщательно Петрович мылся в душе по  субботам, когда суббота была рабочая. Тогда никто не слышал такого слова «безработица», и было такое изобретение «скользящий график», это когда у тебя вроде и два выходных, но в один из них ты работаешь, а жена отдыхает, а в другой – всё наоборот. Вот и получалось, что с супругой ты в выходной можешь встретиться только раз в месяц.

Ещё одно изобретение, правда, не Петровича, а более ранних жителей других двориков была «междусменка». Тоже достойна Нобелевской премии: мать работает в первую смену, а отец – во вторую, а между этими сменами ребёнок их должен был крепко спать в своей кроватке в малосемейке. Хорошо, если в квартире кто из взрослых в это время оставался, а то, как проснётся малыш, да как раскричится, что и дворик и Никифорыч в растерянности. Они слышат крик о помощи, а помочь ничем не могут.

Хорошо тем, кто на первом этаже да оставил ключ дворнику Никифорычу – тут проблема решена, а в остальных случаях, прямо катастрофа. Дворик это и видит и слышит ежедневно, детских садов тогда было на каждого пятого только.
                                     2
Особенно красив и привлекателен наш маленький дворик вначале тёплой, ещё не окрепшей морозами и вьюгами, не утвердившейся в своих правах после долгой слякотной, дождливой и одновременно золотой осени зимы. Первый снег такой пушистый, бело-голубой, на вид очень тёплый и ласковый как домашнее пуховое одеяло на детской кроватке укрыл все дорожки, ямочки, пожухлую траву, кучки мусора, аптечные бутылочки из-под настойки шиповника, которую в больших количествах употребляют теперь любители выпить.

На деревьях снег лежит шапочками на каждой веточке, каждом прутике, в изгибах стволов, на пеньках, скамейках, замерзающих без привычных своих пользователей пенсионеров. Ещё не все пенсионеры привыкли к холодным дням начальной и такой прекрасной зимушки-зимы, что делает наш дворик тихим и  задумчивым не только по утрам, но и по вечерам.

Вечерами особенно тихо зажигаются тёплым желтоватым светом фонари, разбрасывая качающимися на ветру абажурами светлые потоки лучей, устремляющихся к белому снегу и искрящихся вместе с ним, от чего свет тоже становится не желтоватый, а голубится и искрится.

Снежок скрипит под ногами редких и спешащих домой прохожих как будто просит их остановиться на минуту, подышать морозным воздухом, отвлечься от дневных забот и волнений и уже потом, не спеша, следовать дальше уже не так скучно и напряженно, как они шли до этого.
Чуть только подует ветерок, слабый и неуверенный, лишь тронет ветку дерева, и на прохожего упадёт комочек снега. Так и прилепится к пальто, варежке или прямо к лицу.

За ночь ветер разгуляется, зима рассердится, и вместе они расправятся со снегом, налипшим на деревья и украшавшим наш маленький мирок, наш маленький дворик.
                                     3
В самом деле, для каждого, кто живёт в нашем дворе, или даже жил когда-то, это целая поэма событий, мыслей, переживаний, радостей и невзгод; незабываемых и неизгладимых из жизни, как необыкновенное чудо.

Никифорыч вот тоже, когда выходит раньше всех на работу во дворик, садится на первую встретившуюся по пути скамейку и начинает вспоминать, вспоминать, вспоминать…
Да и как забыть всё, что здесь происходило, если «стоит бессонница у глаз и прошлое толпится за плечами».

Когда Никифорыч приехал в город, то всё здесь дышало молодостью неукротимой, здоровьем сибирским и весельем завтрашнего счастья, которое надеялись построить. Даже те, кто поселился не в отдельных квартирах, а в «малосемейке» на шестнадцать человек к унитазу по утрам, они всё равно были счастливы, потому что увидели этот унитаз как благо жизни только здесь, почувствовали приближение цивилизации так близко, что до коммунизма уж и рукой казалось подать.
                                        4
Сегодня тридцать первое марта. Весна уже целый месяц борется с зимой, никак не хочет старая отпустить. А дворик наш уж и рад этому: присыпал весенний снежок весь мусор и безобразия, чистеньким проснулся в понедельник наш дворик и снова стал провожать своих обитателей на работу, в школу, институты, поликлиники.  И то правда, что двор наш теперь усеян тёмными бутылочками из аптеки да замаран собачьим помётом. Никто уже не сидит рано утром на скамеечке, поджидая проснувшихся жителей, как ожидал их когда-то дворник Никифорыч. Теперь бригадная уборка и только к первомаю.

Дворники теперь только у подъезда метут, говорят между собой не по-русски, а с жителями совсем не общаются, будто их и нет вовсе. Появится во дворе такой дворник-гастарбайтер, приберёт за мусоровозом и сидит на лавочке, ждёт вида на жительство молча.

А русский мужик открытый, он не привык тихим сапом обживаться, ему даже трезвому охота разговориться с соседом о том, о сём, поделиться радостью или печалью. Вот за это нас и не любят в «просвещённой» Европе, которая сама  не мылась семьсот лет, пока русский мужик к ним баню не привёз.

Часов в десять во дворик начинают выходить старички, которых уж мало осталось в нашем дворике, иных уж нет, а те – далече… Вот идёт такой дворовый старик с почты, где платил за телефон или получал пенсию, увидит знакомое лицо на приподъездной лавочке и обязательно остановится, поздоровается, хотя раньше и не очень знался. Молодым ведь некогда стариков слушать, да и вежливостью они не очень страдают.
- Слышь, Петровна, вчера встретил Шаповалова.
- Какого, старого или молодого?
- Старого, ковыляет ещё, на почту приходил.
- Ну и что?
- Да один кукует, жена его померла два года назад, а дочка в Германию замуж вышла.
- Иди-ка ты! Как Германия к нам приблизилась…

Помолчали оба, сменили тему разговора и перешли на болезни и как их лечить народными методами. В поликлиниках теперь старикам без денег делать нечего, так только до аптеки ходят, кто за таблетками, а кто за спиртовой настойкой боярышника, похмелиться. Вот поэтому и валяются эти бутылочки под каждым кустом во дворе. Посидели, поговорили, вспомнили соседей, которые переехали в деревню, уступив свои квартиры детям, и засобирались домой старики, внуков из школы встречать. Для них беседа во дворе – уже событие. Всё лучше, чем похороны в этом же дворике. Хотя «если жизнь скучна, то и похоронам рад», как говорил известный писатель.
34 Светлячок
Любовь Казазьянц
Светлячок
Посвящается Ноне Альперович – ветерану Войны и жительнице г. Бейт Шемеш, Израиль.

София с распущенными русыми волосами, с большим белым бантом на макушке, в пуантах и в белой роскошной пачке стояла в танцевальном классе. Она кокетливо кружилась перед огромным зеркалом и что-то напевала. Девочка с детства отличалась от сверстников добрым нравом, терпеливым характером, необыкновенной музыкальностью, любила петь и танцевать. Причём петь София начала раньше, чем говорить. В шесть лет она поступила в подготовительный класс в единственную музыкальную школу в городе Самаре (переименован в г. Куйбышев в 1935г.). Там у неё учителя заметили необыкновенный музыкальный талант. Уже пять лет она посещала балетный кружок. Девочка очень любила читать, часто посещала библиотеку, участвовала в школьных и городских праздниках, выступала со стихами, танцами и была солисткой в школьном хоре. Эту удивительно красивую десятилетнюю девочку, похожую на «Куклу наследника Тутси», папа с младенчества называл «Светлячком». А мама, которая была завидной портнихой, всегда нарядно и модно одевала дочь, прививая ей хороший вкус и изысканные манеры. Кроме неё в семье было ещё два сына. Братья очень любили Софью, опекали и защищали, как младшую.   
В довоенное время они жили в городе Самаре, где и родилась София. Отец Софии был коммунистом, работал ведущим журналистом в городской газете «Волжский вестник». Её родители – Малда и Ицхак, были интеллигентными, образованными людьми. Детство Софии было радостным и безоблачным.
Наступила долгожданная весна, последняя счастливая весна её детства. София очень любила это время года. Она частенько задерживалась после занятий в балетной студии, репетировала, а после, прогуливаясь по весенним улицам, наслаждалась запахами весны. Девочка с нетерпением ждала своего дня рождения.
«И вот наступило 11 марта 1941 года. Мне исполнилось одиннадцать лет. Я стала на год старше. В этот радостный день ко мне в гости пришли друзья, одноклассники. Мама испекла мои любимые «эклеры» с заварным кремом. Я с гордостью угощала ими своих гостей. И каждому твердила: «Это мамочка испекла! Правда же, вкусно, просто объедение!»… Но скоро моё счастливое детство закончилось. Началась страшная Война с фашистами». (Из уцелевшего дневника Софии.)

«В период Великой Отечественной войны городу готовили участь переноса столицы СССР в Куйбышев, в случае проигрыша города Москвы. Перенос столицы планировался на левый берег Волги, что имело принципиальное стратегическое значение. Тем самым указывалась стратегическая граница, дальше которой советские войска не могли отступать. Город Куйбышев в то время располагал удобнейшим узлом железнодорожных путей сообщения, своего рода стратегическим центром, из которого можно было легко попасть на Урал, Дальний Восток, в Среднюю Азию. В 20-х числах октября 1941 года, накануне битвы за Москву, в Куйбышев были эвакуированы правительственные органы во главе с М.И. Калининым, были переведены иностранные посольства, промышленные предприятия с оккупированных территорий, учреждения культуры. В Куйбышеве в ноябре 1941г. был проведён один из трёх военных парадов. Для Сталина была построена под землёй специальная резиденция с кабинетом на глубине 37 метров – «Бункер Сталина». (В настоящее время является важной достопримечательностью города Куйбышева.) В годы Великой Отечественной войны в Куйбышеве жили известные писатели - А. Толстой, В. Василевская, И. Эренбург, В. Иванов, В. Катаев. В годы войны Куйбышев не был оккупирован немцами, но из-за своего важнейшего стратегического значения для страны, подвергся бомбёжкам, т. к. в городе располагалось много госпиталей, важнейших промышленных предприятий. Жителей г. Куйбышева «уплотняли» - подселяли на их жилплощадь беженцев и эвакуированных рабочих. У продовольственных магазинов города выстраивались громадные очереди за скудными пайками: нормами круп, жиров и хлеба по карточкам. С 17 октября 1941г. (в тот день было принято постановление СНК СССР «О мероприятиях по местной противовоздушной обороне  г. Куйбышева») город стал вечерами и ночами погружаться во тьму: на окна повесили шторы из плотной чёрной бумаги. Вечерами по улицам ходили дежурные бригады и проверяли светомаскировку. Фары редких автомобилей также были затемнены. Лампочки жгли в пол, или в треть накала, а то и вовсе освещали безрадостный быт керосиновой лампой».      
(Из военной хроники тех лет.)

«Страшную дату 22 июня помню так ясно, как будто это случилось вчера. Было солнечное воскресное утро. Мы сидели за столом и завтракали. Родители обсуждали предстоящую поездку в Ленинград, которая намечалась на 1 июля на свадьбу моей двоюродной сестры Милы, дочери старшей маминой сестры  - Доры Горелик. Вдруг по чёрной тарелке на стене (радио) заговорил торжественный мужской голос. Это говорил Молотов о нападении  Германии на СССР. Мама схватилась за сердце, папа сильно разволновался. А я тогда не поняла, почему так сильно переживают родители. Когда я вышла во двор, там уже собрались все ребята с нашего двора, все чем-то очень взволнованные. Во дворе, как и дома, все называли меня «Светлячком». Старшие мальчики предложили играть в войну и принялись деловито распределять роли. Мне досталась роль «разведчицы». А «разведчики» должны были искать «немцев», которые быстро разбегались и прятались. Это была игра наподобие «Казаков-разбойников». Конечно, тогда мы – дети ещё не понимали, что такое настоящая война.
Скоро в нашем дворе появились беженцы из Польши. Это были евреи. Они выглядели неплохо, говорили только на «идиш». В нашем большом дворе из шести домов мы были единственной еврейской семьёй. Поэтому прибывшие поляки могли общаться только с моими родителями, потому что русского языка приезжие не знали. От еврейских беженцев из Польши мы узнали о событиях, происходящих в Польше, о зверствах фашистов, которым подвергались пленные евреи. Скоро польские евреи-беженцы уехали дальше на Восток. После них у нас в городе появились беженцы из Украины, Белоруссии, Ленинграда, Москвы. Нашего отца на фронт не взяли по болезни. Маму призвали на работу в аптеку, где она и продолжила работать до пенсии. Моя мама была активистка. Домовая книга ЖАКТа находилась у нас дома. Мама записывала туда всех эвакуированных, а кому не хватало места, искала им жильё. У нас была трёхкомнатная квартира с удобствами во дворе. В июле к нам подселили три семьи, две семьи из Ленинграда и семью сестры моей мамы – тёти Нины Горелик с её мужем из Белоруссии, а также приехали мои бабушка Сима и дедушка Лев Горелики. Все они жили с нами до конца войны. Вскоре бабушка и дедушка уехали в Ташкент к их сыну, моему дяде Якову.
Другие наши многочисленные родственники остались в Ленинграде и погибли во время блокады от голода, холода и болезней. Некоторые из родственников погибли в лагере Бухенвальде. Выжил только Иешуа, который с 14 до 17 лет находился в Бухенвальде. И после освобождения был отправлен американцами в Палестину (в Израиль). Он жил и работал в кибуце и умер своей смертью в 1995г. А в 1999 г. я нашла через «Яд ва Шем» его жену и его детей и подружилась с ними, переписывались.
Этой весной в нашу школу начали поступать дети из эвакуированных семей. С двумя девочками я очень подружилась: одна из семьи врачей – одиннадцатилетняя Юля – прибыла из блокадного Ленинграда, а вторая – десятилетняя Фрида - из Белоруссии. Она фактически осталась сиротой, её родителей расстреляли фашисты. Девочку вывезли родственники. Они обе стали моими одноклассницами. В школе наша учительница объясняла классу, что у беженцев нет самого необходимого. И мы приносили этим детям одежду. В школе им давали талоны на бесплатную еду. В городе открылся госпиталь для раненых беженцев, в котором работали Юлины родители. В нашей школе из старшеклассников создали артистическую бригаду, которая выступала в госпитале перед ранеными. Я тоже участвовала в этой бригаде: читала стихи, помогала писать письма тем, кто не мог этого делать. У некоторых раненых были поломаны, или обожжены руки, или отрезаны конечности, некоторые ослепли, были и ранения головы. Ребята из школы помогали в госпитале: больным читали книги, газеты, просто беседовали.
Когда гитлеровцы стали приближаться к Москве, в Куйбышев были эвакуированы все Наркоматы. Строителями московского метро сооружался Бункер для Сталина. Главный вход находился в здании городского Дворца Культуры, который располагался напротив нашего двора. Когда начались бои в Сталинграде, в нашем дворе началась паника: люди опасались, что немцы скоро будут у нас. Наши ребята общими силами построили окоп. Люди стали готовиться к эвакуации. Детей предупредили, как только зазвучит сирена – моментально бежать прятаться в окоп. И вот этот день наступил: вой сирены был ужасен!  Зенитки были установлены на крыше Дворца Культуры. Фашистский самолёт кружил над нашими головами и сталинским Бункером. Его обстреляли. Позже мы узнали, что это был самолёт-разведчик, который делал съёмки расположения Бункера. В окопе громко плакали дети и молились женщины.  От всего этого грохота, криков и осколков падавших снарядов меня охватил панический ужас. На следующий день родители обнаружили, что я не могу говорить. От сильного нервного потрясения у меня атрофировался нерв около губы. Так я онемела на долгие годы. Это продлилось целые 15 лет. Позже я написала такие строки:

Я не забуду никогда
Лишения и голод,
Страшные годы –
Бушевала Война,
Вокруг царили смута и страх,
Концлагеря мрак,
Лай фашистских собак,
Стон и крики,
Страдания, крах,
Людские мученья,
К богу – моленья,
И выживших клятвы отмщенья!
Весна 1942г.»
(Из дневника Софии.)

«17 июня 1942г. началась одна из величайших битв Великой Отечественной и Второй  Мировой Войны – Сталинградская битва, которая продолжалась 200 дней и ночей. В январе 1943г. находившиеся в городе Куйбышеве фашистские войска были разгромлены.  31 января 1943г. сдался в плен командующий 6-й немецкой армией генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс. 2 февраля 1943г. последние немецко-фашистские части капитулировали.» (Из средств массовой информации военного времени.)
         
«Уже после войны на протяжении 15 лет я лечилась у неврологов, логопедов, гипнотизёров. В годы учёбы в школе и в институте все экзамены мне было разрешено сдавать письменно, училась на отлично.
Много горя и страданий принесла эта война всем людям. Рано утром 9 мая 1945г. по радио торжественно объявил Левитан об окончании войны. Мы – все дети нашего двора радостные выбежали на улицу, взяли единственный велосипед и побежали на площадь города Куйбышева. У Дворца Культуры собирались жители нашего города. Они прибывали и прибывали. Незнакомые люди обнимались, целовались, поздравляли друг друга с долгожданным радостным событием. Многие плакали от радости. Но не все солдаты вернулись с войны. Вечером на этой же площади собрались нарядно одетые горожане. В парке гремел духовой оркестр. Никто не спал в эту незабываемую, наполненную радостью победы ночь. Люди гуляли, танцевали и пели радостные песни. Для всех это был самый большой праздник и счастливый день за тяжёлые годы страха, страданий и лишений…»
35 Очаровательная иллюзия
Марина Овчинникова 74
     Утро. Пока закипает чайник, я смотрю в окно. Детская площадка пуста, но возле парковки замечаю две движущиеся фигурки – черную и белую. То носятся по кругу друг за другом, то ныряют под детскую горку и опять несутся наперегонки в другую сторону. Решив, что это играют две собачонки, я протёрла очки и стала наблюдать за ними.
     Неожиданно белая «собачка» плавно поднимается в воздух, перелетает заборчик и ложится прямо на капот иномарки. Моё недоумение тут - же перерастает в негодование: «Опять двор загадили, алкаши…» Слежу за второй «собачкой», может быть хоть эта настоящая. Чёрное пятно «побегало» вдоль машин, затем, ретиво подскакивая, унеслось под карусель и затихло. Решив, что это всё-таки собака, я стала заваривать чай. Вдруг порыв ветра подхватил «белую собачку», затем «черную» и они, как инь и ян закружились над площадкой и унеслись в неизвестном направлении. Вот тебе и на!
    «Господи, - подумала я, - не так уж и плохо, оказывается, быть близорукой. С отличным зрением мне никогда бы не удалось увидеть такую очаровательную иллюзию»
36 Хрустальный лебедь
Валентина Астапенко
Хрустальный лебедь

    Катюшкины родители  купили квартиру в новом районе.
   Однажды мама, придя из больницы, прямо с порога сообщила:
   - Представляешь, Катюха, врач, у которой я только что была на приёме, - наша соседка по площадке. Её дочка Надя, кстати, тоже пятиклассница. Сходи, познакомься. Но… но она – слепая. Слепая от рождения.
   - Что? Слепа-а-я?! Как, и совсем даже ничегошеньки не видит? А как же она в школу-то ходит?
   - Вот и узнаешь - как. Надя приедет из интерната в субботу.
 Катюшке просто не терпелось встретиться с необычной девочкой.  И вот, наконец-то, она несмело позвонила  в соседнюю квартиру.
   - Кто там? – послышался детский приятный голосок.
   - Это я, Катя, соседка. Можно к тебе?
   Дверь приоткрылась. У порога стояла светловолосая девочка с аккуратно заплетёнными косичками. Глаза её были полузакрыты и смотрели куда-то в сторону. Надя оказалась ростом ниже гостьи. В красивом розовом халатике и тапочках такого же цвета.
   Подошла Надина мама. Она выглядела молодой и очень симпатичной, поздоровалась и, улыбнувшись, пригласила:
   - Проходи, пожалуйста, в детскую.
   Катя удивилась, что слепая девочка шла быстро, свободно и нигде не наткнулась на мебель. Всё было интересным здесь, в Надиной комнате.
   - Это что на столе, какие-то карточки в пупырышках?
   - Это мои задания на дом. Я пальцами провожу по точкам и читаю, а потом пишу.
   - Как это? – растерялась Катюшка.
   - Вот смотри, это – прибор металлический. В нём – клеточки. А в клеточках я пишу буквы точками.
   - Чем? – опять не поняла гостья.
   - Вот этим грифелем, толстой иглой с ручкой, и ставлю точки. В прибор вставляю толстую бумагу и пишу. У каждой буквы есть свой значок. Легко и просто.
   - Фантастика! Ты меня научишь потом? Девчонки в нашем классе от зависти лопнут!.. – Катины глаза всё больше разгорались. – Ой, а книг-то у тебя сколько, жуть! Да какие толстенные все! Можешь прочитать что-нибудь по этим пупырышкам?
   - Конечно, могу. «Унылая пора, очей очарованье!» - бойко отчеканила Надя, гордая тем, что смогла удивить девочку.
   - О, у тебя и мобильник? Он твой?
   - Конечно, мой. Это особый мобильный телефон. Я уже научилась и эсэмэски отправлять, и набирать номера телефонов.
   - Круто! А в школе чем занимаетесь, кроме уроков?
   - У нас много кружков: труда, изо, физо, хор, вокал. Да полно всяких разных…
   - А ты… - не договорила Катя, - Ой, на полке у тебя игрушка красивая... Стеклянный лебедь. Он твой?
   - Да. Это приз за лучшее исполнение песни. Хрустальный лебедь.
   Надя бережно взяла маленькую фигурку тоненькими музыкальными пальчиками. Лебедь уместился в её ладонях, как в гнёздышке. Она ласково огладила его со всех сторон и аккуратно поставила на место.
   С этого момента Катя не сводила зачарованных глаз с хрустального лебедя. Он весь переливался и как будто купался в солнечных лучах. Неудержимо захотелось обладать этим сокровищем.
   - Ну, ладно, девчата, давайте чай пить, - пригласила Надина мама.            
   А Надя ловкими движениями достала посуду из серванта и накрыла на стол. Мама помогла ей разлить чай, поставила блюдо с печеньем и конфетами и с улыбкой сказала:
   - Не стану вам мешать, общайтесь, а я буду на кухне.
   Девочки ели молчком, не зная, о чём ещё поговорить.
   - Катя, а у тебя есть подруга? – спросила осторожно Надя.
  - Нет, подруги нет. Есть, правда, дружок Алешка Игнатов. Мы с ним на «камчатке» сидим, на последней парте. Он вообще-то классный мальчишка, только вот курит сигареты.
   - Ку-у-рит?! Он разве не знает, что это очень опасно? Ведь давно известно, если человек каждый день выкуривает двадцать сигарет, то за двадцать лет в его лёгких откладывается до шести килограммов сажи. Представляешь, каким он станет: зубы жёлтые, гнилые, всегда кашляет, изо рта – вонища. И весь организм получает радиационное облучение.
   - А ты откуда знаешь? – изумилась Катюшка.
   - Я по радио слышала. У нас дома радио никогда не выключается.
   - Но, а телевизор как же?
   - И по телевизору слушаю интересные передачи.
   - Здорово!
   Чай допили, убрали со стола. Пора уж гостье и домой. Катя бросила прощальный взгляд на хрустального лебедя и не смогла совладать с собой: рука сама потянулась к нему…
    - Катя, а ты… - несмело вдруг начала Надя. Катюшка от неожиданности  отдёрнула руку, словно обожглась. Ей даже показалось, что незрячая девочка увидела её жест. Но та как ни в чём не бывало договорила: - … а ты ещё придёшь ко мне?
    У Кати перехватило дыхание, и она почти прошептала:
    - Ну, конечно же, приду, - сказала, а влажная от волнения ладошка уже ощутила приятную прохладу хрустальной фигурки и ни за что не захотела с нею расставаться…
  «Какое счастье, что мамы нет дома… » - подумала Катя и долго не могла втолкнуть ключ в замочную скважину: руки тряслись, сердце бешено колотилось. В своей комнате она осторожно поставила на стол хрустального лебедя. Внезапно раздался визг: девочка нечаянно придавила лапу спящему щенку Тимошке. Катя вздрогнула, потом взяла его на руки и стала успокаивать. Но вдруг - оглушительный звонок в дверь! Она словно оцепенела, растерянно посмотрев на хрустального лебедя.  Звонок не повторился. Только сейчас до Кати дошло, что совершилось страшное: она взяла чужое, попросту - украла. «У-кра-ла! Так, значит, я – воровка?! – Сердце заколотилось так часто, что казалось, вот-вот захлебнётся. – Стыд-то какой! Что же я наделала?.. Вернуть! Обязательно вернуть! Сию же минуту поставить на место! Никогда, никогда больше этого не сделаю. А Наде подарю… подарю… да вот хотя бы этого…»
   Она положила на диван щенка, схватила своего любимого лопоухого зайца Степашку, дрожащими руками затолкала его в сумочку вместе с хрустальным лебедем, выскочила на площадку и решительно нажала кнопку звонка Надиной квартиры.
37 Белые строчки цветного мира
Юлия Ванадис
       Жарко хлестнуло морозом по щекам. Между темными силуэтами домов вечернее небо затоплено свинцом.
       Наш маленький дворик живет своей жизнью. Я всех здесь знаю.
       – Гарик, немедленно домой! – в форточке третьего этажа показалось красное лицо тети Зои. Задерганная жизнью и одиночеством, она никогда не говорит тихо, только орет. Тетя Зоя любит, когда в доме пахнет пирогами, но никогда их не печет – бережет фигуру и, ненавидя праздную жизнь, злобно завидует тем, кто может себе её позволить.
       – Я кому сказала, домой!
       Делая вид, что не слышит, семилетний Гарик сосредоточенно лупит палкой по обледеневшей трубе водостока. Бесформенные глыбы льда с грохотом вылетают к его ногам, взрываясь искрящейся россыпью осколков – красота.
       – Гарик!
       – Щас, мам… – не оборачиваясь, кричит в ответ, продолжая наносить удар за ударом и мечтая, что когда-нибудь ему разрешат принести в дом щенка.
       Форточка с грохотом захлопывается – жди очередного скандала.
       А вон и баба Вера, надсадно скрипнув дверью парадного, осторожно сползает по обледенелым ступенькам. Она обожает дворовые сплетни и слезливые сериалы, но терпеть не может вытирать пыль со старинных слоников в своем не менее древнем буфете. Соседи справедливо считают ее скандалисткой и частенько заискивают. Но бабу Веру этим не проймешь, только два существа смягчают старенькое сердце – внук Дима и кошка Нюра.
       – Кыс-кыс-кыс… – бабулька замерла, подслеповато глядя в темноту. – Кыс-кыс.
       Темная тень метнулась навстречу хозяйке.
        – Нюрка, зараза, где ты шляешься? Вот я тебя…
       Невозмутимо задрав хвост, Нюра гордо отворачивает мохнатую мордочку: «Испугалась я, как же».
       – Здрасте, баба Вера, – это красавица-Света с заплаканным лицом и полным мусорным ведром направляется вглубь двора. Сегодня днем приятель Ромка объявил ей, что любит другую.
        – Где оно, то здоровье, – сердито звучит в ответ, – все вам, молодым, досталось…
       Пробираясь по скользким буграм двора, Света искренне считает себя самым несчастным существом на планете, потому что любит Рому и ненавидит выносить смрадное ведро.
       А у мусорного контейнера уже поджидает свою добычу бездомный пес.
    
 
       Я смотрю на них…


       Мне хочется закричать: «Люди-люди, все ваши горькие горести так смешны и мелки по сравнению с тем, что у всех вас есть главное – будущее!» Но я молчу… Иначе придется признать, что у меня его нет. Зачем?
       Небо, словно прочтя мои мысли, почернело и взорвалось миллионами белых резных осколков. Медленно кружась в дивном танце, они приближаются к нам, ближе-ближе… Вот уже в желтых взглядах верхних этажей появились первые небесные посланники. Они всё ниже-ниже… У них тоже нет будущего, но они так счастливы в своем главном танце, так изящны и красивы. «Еще есть время, еще есть – земля далеко!» – безмолвно поют они восторженную песню и кружатся неуправляемым хороводом.
       Весь двор замер, зачарованно наблюдая причудливый белый танец. Огромные хлопья чинно выводят замысловатые спирали, маленькие снежинки беспечно крутятся рядом. Красиво так, что перехватывает дух! В тишине замкнутого зимнего мирка далекие всхлипы машин кажутся голосами иных миров.
       Пес, удивленно подняв морду, перестал жевать, мечтая о теплой конуре и добром хозяине.
       В середине двора, отставив пустое ведро, Света растирает по припухшему лицу колкие снежинки и улыбается, а несчастливая любовь потихоньку меркнет на фоне искрящегося буйства.
       Прижав к груди непослушную Нюрку, баба Вера задумчиво читает в белых строчках снега понятную лишь ей рукопись.
       Распахивая двери, выбегает краснолицая Зоя и, не успев заорать, замирает перед сказочной картиной зимы. А Гарик, не обращая внимания на непривычно молчаливую мать, радостно ловит ртом самых крупных «белых мух».
       – Зоечка, ты бы зашла как-нибудь, – внезапно обрывает тишину баба Вера, – там у меня дома слоники есть, мраморные. Мне, старой, ни к чему, а тебе, глядишь, пригодятся.
       Зоя вздрагивает от неожиданности.
       – Зайди-зайди, может еще чего хорошего для тебя найдется, – улыбается вдруг старушка, подслеповато щурясь в сторону ошарашенной соседки.
       – Спасибо, обязательно зайду, – Зоин голос впервые тих и спокоен. – Сыночка, пойдем домой. Пирог испечем, что ли…

      
       Я вижу, как пустеет двор и улыбаюсь. Зиме, снегу и чему-то, о чем не могу сказать даже себе. Что ж, у меня еще есть время для счастья, по крайней мере, до тех пор, пока не взойдет солнце и не растопит своим теплом мое снежное тело. А если повезет и мороз не спадет, то я простою во дворе еще несколько дней. И увижу их всех, таких смешных и понятных, таких сильных, но слабых – людей. И успею сказать им: «Постарайтесь быть счастливыми, ведь у каждого из вас еще есть для этого время!»
       Опускается ночь, и белый хоровод кружит все сильней.
38 Там... , где живёт наше детство
Александр Мецгер
 По широкой сельской улице, быстрым шагом двигался мальчик, лет двенадцати. В руках он держал спортивную сумку. Бросался в глаза его белый, без загара цвет кожи. В конце июня трудно было представить сельских ребят не загоревшими. Это, да еще одежда: белые кроссовки, шорты, майка с иностранной надписью выделяли в нем "городского". Местные ребята, встречающиеся на его пути, молча, смотрели вслед худощавому незнакомцу. Хотя было еще утро, на улице кроме детворы никого не было. Все взрослые давно уже были на работе.
 Олег с интересом рассматривал произошедшие перемены. В селе он не был более трех лет. Мало, что изменилось, разве, что деревья разрослись, да заборы и хатки стали поменьше. За три года он сильно вытянулся, и если его кто и помнил, то не узнавал.
 - Интересно, - думал Олег, - узнают ли его бабушка с дедушкой?
 Он представил, как они обрадуются его приезду и удивятся, что он так вырос. Олег стал вспоминать какие борщи, и блинчики готовила бабушка, и у него заурчало в животе. Дедушка запомнился Олегу вечно что-то мастерившим: то они делали с ним рогатку, то кораблики и пускали на речке. Речка протекала сразу за огородом, так что почти каждый день они ходили с ним на рыбалку. Наконец показался низенький штакетный забор, заросший сиренью. У Олега учащенно забилось сердце. Он открыл калитку и оказался в уютном дворике. Хата, укрытая старым шифером почти вся спряталась под нависшими на него ветвями деревьев. Что в жару создавало тень, а осенью хлопоты с опавшей листвой. Бабушка оказалась на заднем дворе, где они с дедом держали кур и поросенка. Навстречу Олегу выбежала лохматая вислоухая дворняга. Она дружелюбно подбежала к гостю и радостно запрыгала. Олег нагнулся, чтобы погладить Пирата и услышал радостный крик бабушки:
- Дед, скорей выходи! Смотри, какой гость к нам приехал.
Из хаты показался дед Василий, а Олега уже обнимала бабушка.
 - Ты смотри, как вырос, - восхищенно проговорил дед, оглядывая внука.
 Олег смущенно улыбался. Дедушку Васю и бабушку Надю в селе все любили и уважали. Не было такого двора, где бы дед не помог. Кому забор чинил, кому крышу. Бабушка Надя прославилась на селе своими тортами и пирогами, и в случае какого торжества ее просили испечь, то хлеб, то торт. Когда-то у них была большая дружная семья, но дети подросли: два сына и дочь, и уехали учиться в город. Там поженились и остались жить и теперь, лишь на летние каникулы, иногда появлялись, чтобы подкинуть им на лето внуков. Кроме Олега у деда с бабушкой гостил Мишка, который был на два года моложе Олега.
 - А здесь как раз и Миша, - рассказывала бабушка Надя Олегу, подливая ему молока и пододвигая тарелку с булочками.
 - Только они с соседским Никитой сейчас на речке.
 - Можно я тоже сбегаю на речку? - попросил Олег.
- Ну, уж нет, - возразила баба Надя, пока не поешь и не расскажешь, как вы там поживаете в городе, не пущу. И так три года на глаза не показывались. Мы уж и волноваться стали.
 Олег пробирался между кустами картошки. Дальше росли кабаки и кукуруза, а за ними началась речка. В этом месте течение было почти незаметно, лишь небольшая рябь ходила по воде. Дедушка Вася следил за тем, чтобы в этом месте речка не заросла камышом, и далеко в речку выходил деревянный настил, к которому обычно был привязан "каюк» (так местные называли лодку с плоским дном). Каюка на месте не было, значит, Мишка с соседом где-то удили рыбу. Олег сел на берегу у старой разросшейся ивы и раскрыл книгу "Робинзон Крузо". Ему так понравились приключения Робинзона, что он даже взял книгу с собой, чтобы еще раз перечитать ее. От чтения его оторвал всплеск воды и вскоре, к деревянному настилу подплыла лодка. На веслах сидел парнишка, лет девяти, налысо подстриженный и черный как негритенок. Рядом с ним сидел Мишка и держал удочки. Мишка приехал еще в начале лета, успел сильно загореть и не отличался от местных ребят. В лодке плескалось несколько карасей.
 Увидев Олега, Мишка радостно замахал рукой. Вскоре братья пожимали друг другу руки и, наконец, соседский мальчик был представлен Олегу.
 - Знаешь, как здесь здорово, - рассказывал Мишка, - мы с Никитой каждый день на рыбалку ходим, вот только пацаны с другого берега пристают, но теперь ты приехал, так что побоятся лезть.
 Мишку заинтересовала книга в руках Олега.
 - Интересная?
 - Еще бы, - восторженно воскликнул Олег и стал пересказывать содержание книги.
 - А давайте и мы, - неожиданно предложил он, - сделаем на берегу шалаш и будем в нем жить.
 Идея Олега очень понравилась ребятам, и они пошли советоваться с дедом. Как и следовало ожидать: дедушка был не против, зато бабушка возмутилась:
- Да вас там комары съедят. Что мне ваши родители скажут, что мы собственных внуков в хату не пустили.
 За ребят заступился дед.
 - Ты не понимаешь, как это здорово жить в шалаше, да еще без взрослых. Я сам, когда был такой как они, мы тогда в Тимуровцев играли, строил с ребятами шалаши и у костра ночевал. Это было самое прекрасное время. Вот и ребятам будет, о чем вспомнить. А против комаров у меня есть мазь. Вон на окне стоит. Нелегко было переубедить бабушку, но после небольших наставлений и требования быть осторожными, она, наконец, согласилась. Дедушка раздал ребятам инструменты, и работа закипела.
 В посадке нарубили веток и огородили ствол старой ивы, что росла у берега реки. Потом ветки обставили камышом. Внутри застелили пахучим сеном.
Заглянув вовнутрь шалаша, дед даже причмокнул от зависти.
 - Может мне пожить с вами.
Начинало темнеть, и бабушка позвала всех ужинать.
 - Я с Федоровной договорилась, так что Никиту искать не будут, - предупредила она.
 - Бабушка, мы у шалаша поужинаем, - стали проситься ребята, - мы там и костер разведем.
 - А спать на чем будете, - всплеснула руками бабушка.
Ребята перенесли в шалаш подушки, простыни и, расположившись у костра сели ужинать. Казалось, что ничего вкуснее они никогда не ели. Печеная картошка с поджаренным на костре хлебом и салом, казалось настоящим деликатесом.
Пират был очень рад своим новым друзьям и чтобы показать свою любовь, бегал от одного мальчика к другому, пытаясь их лизнуть шершавым языком за лицо, пока у него чуть не загорелся хвост.
После ужина Олег почитал "Робинзона Крузо" и ребята отправились спать в шалаш. Запах сена и свежей травы ударил в нос. Мишка с Никитой уснули почти сразу. Олег долго ворочался на необычной кровати. Наконец он встал и вышел из шалаша. Костер прогорел, но еще дышал жаром. Рядом с ним лежал Пират. При виде Олега он поднял голову.
 - Полежу в гамаке, - подумал Олег.
Гамак висел во дворе, недалеко от хаты. И мальчик, чтобы никого не будить, бесшумно направился к нему. В гамаке лежать было гораздо удобнее, да и вид звезд располагал к размышлению. Он почти задремал, но нудный писк комаров вывел его из сонного состояния. Комары как будто сговорились напасть на Олега. Тут Олег вспомнил о мази и на цыпочках, чтобы не разбудить стариков пробрался в хату. При лунном свете Олег различил на окне пузырьки.
 - Но, какой из них? Кажется, дед показывал на крайний, - подумал Олег и, взяв его, потихоньку вышел на улицу. Он долго втирал жидкость в покусанные комарами места, потом лицо и руки. В гамаке лежать Олегу расхотелось, и он пошел к ребятам. Странно, но при виде Олега, Пират завыл, отскочив в сторону.
 - Тихо! Тихо! - прошипел Олег и полез в шалаш. От собачьего воя проснулся Миша и Никита. Они хотели встать, чтобы узнать, в чем дело, но на дверях в лунном свете появился силуэт зеленого человека. Словно сговорившись, ребята дружно закричали и, сломав стену шалаша, выскочили на берег. От крика в хате зажегся свет и в трусах с фонариком в руке к ним бежал дед, а следом бабушка. Увидев зеленого незнакомца, дед уронил фонарь, а бабушка, схватившись за сердце, села прямо на землю.
 - Бабушка, дедушка, - услышали они голос Олега, - что с вами?
 И тут дед, схватившись за живот, переломился пополам от смеха. За ним стали смеяться ребята. Олег долго пытался смыть зеленку с лица и рук, но видно он очень хорошо ее втер.
- Ничего, - успокоил дед, - постепенно смоется.
 Пират же так и не признал в нем Олега. Он подозрительно обходил его и, если мальчик приближался к нему, начинал скалить зубы. Досыпать ребята ушли в хату. Из-за неспокойной ночи, проснулись они поздно утром. Позавтракав, мальчишки принялись дружно ремонтировать шалаш.
 - Тебе Олег, надо сгореть на солнце, - предложил Никита, - и тогда зеленая кожа облезет.
 - Загорать лучше всего на речке, - уточнил Миша, - как раз и рыбу половим.
 Набрав продуктов, ребята погрузили рыболовные снасти и поплыли вдоль камыша, вверх по течению. Из-за поворота показалась лодка, в которой сидели ребята с противоположного берега. Они быстро гребли в сторону наших рыбаков. Не доплыв несколько метров, мальчики  резко остановились и вдруг поплыли в другую сторону.
- Это они тебя испугались, - кивнул Никита Олегу.
 - Наверно, подумали, утопленника катаем, - не смог не съязвить Миша.
 Олег не обиделся на брата. Солнце нещадно пекло. Миша и Никита закинули удочки, а Олег, раздевшись, лег под палящее солнце, прикрыв голову шляпой. Клева не было. Даже у Никиты после получасового сидения, похоже, лопнуло терпение.
 - Похоже, ты своим видом даже рыб распугал, - опять поддел Олега Миша.
 - Давайте искупаемся, - предложил Олег и, встав на край лодки, прыгнул в воду. Лодка резко накренилась и зачерпнула воду. Миша с Никитой от неожиданности повалились за борт, и оказались за бортом, лодка накрыла их.
Пока Олег с Мишей вылавливали в воде вещи, Никита побежал за помощью к дедушке. Подоспевшие рыбаки, знакомые деда, помогли отбуксировать лодку к берегу.
 Развесив мокрую одежду, ребята стали обсыхать у шалаша. Олег лег на спину, чтобы побыстрей обгореть на солнце. Бабушка принесла обед, и ребята со зверским аппетитом набросились на еду.
- А давайте сделаем на лодке парус, повесим на мачте пиратский флаг, - предложил Олег.
 - И назовем корабль "Летучий голландец", - предложил Миша, - мертвец у нас уже один есть, - и посмотрел на Олега.
Все рассмеялись.
 - А я с собой привез приемник, - вспомнил Олег, - вот только батареек нет.
 - Я сбегаю, принесу, - предложил Никита.
Пока Никита бегал за батарейками, Миша уснул в шалаше, а Олег прилег под солнце дальше загорать. Кроме батареек Никита принес полную сумку продуктов, мать положила. Солнце начинало садиться. Миша вылез из шалаша, и, увидев Олега, стал смеяться. У него, кроме лица, все тело сгорело.
 - Ты сейчас похож на недоваренного жаблака, - вытирая слезы, проговорил Миша.
Никита сдерживал себя, он считал, что неприлично смеяться над чужой бедой, но ему приходилось отворачиваться, чтобы скрыть улыбку. У Олега горела вся грудь, руки и ноги пекло так, что невозможно было дотронуться до кожи. Бабушка, всплеснув руками, начала намазывать Олега сметаной и приказала оставаться ему в хате.
Ребята завесили вход в шалаш одеялом, легли слушать музыку. Проснулись от того, что кто-то их толкал. Было раннее утро. На входе стоял Олег. Краснота с его тела спала, но появились мелкие пузырьки, и он их яростно чесал.
 - Где приемник? - спросил Олег у Миши.
 - Был здесь, - пожал плечами брат.
Никита с Мишей стали искать сначала в шалаше, потом на берегу. Подошли дедушка с бабушкой звать на завтрак.
 - Что-то потеряли? - спросил дед.
 - Приемник, - чуть плача ответил Олег.
 - Пошли со мной, - позвал дедушка.
 За домом стояла собачья будка Пирата. Пес, высунув голову из будки, мирно дремал, а в конуре играла музыка.
 - Вот и приемник, - рассмеялся дедушка.
Пират, поджав хвост, виновато вылез из будки, и Никита достал приемник.
 - Меломан, - уточнил дед, - тоже музыку любит.
К обеду у Олега стал облезать весь нос и щеки.
 - Ты теперь у нас как в камуфляже, - смеялся Миша, - среди деревьев не видно будет.
 - А давайте зароем клад, - предложил Олег, - а на следующий год приедем и откопаем его.
 - Ну и что ты в него положишь? - спросил Миша.
 - Да всякую мелочь, это, же так интересно, - стал горячиться Олег, - нарисуем карту и спрячем в дупло дерева.
 - Все равно делать нечего, - пожал плечами Миша, - давайте спрячем.
 У дедушки нашли ящик из-под инструментов и стали складывать в него всякую мелочь: значки, пуговицы и старую дедушкину челюсть.
 - Это отпугнет грабителей, - пояснил Олег.
 Отсчитав от ивы девять шагов в сторону огорода, ребята начали копать яму.
- А глубокую надо? - поинтересовался Никита.
 - Метра полтора, - ответил Олег.
Первый слой невозможно было копать, сросшиеся корни не давали загнать лопату в землю. Копали по очереди, и Миша уже был не в восторге от идеи Олега.
Через час он спросил:
- Может, хватит?
- Ты что возмутился Олег, - здесь по колено, а надо как минимум на весь твой рост.
 - Это, что до конца каникул копать, - возмутился Миша.
Никита в это время, молча, долбил лопатой землю, и вдруг все услышали металлический звук.
- А ну дай я посмотрю, - заволновался Олег и, спрыгнув в яму, стал выбрасывать землю. Через полчаса усиленной работы стал вырисовываться цилиндрический предмет.
- Может, труба? - подал голос Никита.
 - Снаряд, - решительно ответил Олег, - нужно звать дедушку.
 Когда дедушка увидел находку, то сильно заволновался. Он велел ребятам идти на улицу, а сам пошел к участковому.
 Первой приехала милиция. Они оцепили двор и столпившихся селян, попросили подальше отойти. Потом приехали военные. Пока одни откапывали авиационную бомбу, другие с миноискателями проверяли берег и дедушкину грядку. Потом бомбу вынесли и положили в машину. Машина медленно тронулась в сопровождении милиции.
 - Ну, что кладоискатели, пошли яму зарывать, - позвал дедушка ребят.
 - А откуда она здесь взялась? - забрасывая землю в яму, спросил Олег у дедушки.
 - Да, с войны еще, - ответил дед, - я тогда мальцом был, поменьше вас. Помню, что во время налетов немецкой авиации, прятался с матерью в погребе. Приходили и немцы, но они долго не задержались. Отец так и не вернулся, тогда с войны, а я в вашем возрасте уже на тракторе работал.
 Ребята с интересом слушали дедушку. Он им открылся с новой, неизвестной стороны.
 - Дедушка, ты нам еще что-нибудь расскажешь о войне? - попросил Миша.
 За селом прогремел взрыв, от которого зазвенели стекла в окнах. Воспоминание о войне, словно отразилось на погоде. Подул сильный ветер, нагоняя дождливые тучи. Несколько дней моросил дождь, но ребятам было не скучно. Дедушка с бабушкой рассказывали о своей нелегкой жизни.
- Это интересней, чем твой "Робинзон Крузо", - заметил как-то Миша Олегу.
В один из таких дней подъехала легковая машина и увезла Мишу.
 Перед отъездом братья поклялись, что на следующие летние каникулы, они построят плот и поплывут по реке путешествовать.
 - Ты представляешь, - как всегда горячился Олег, - сколько неизвестного спрятано в земле: и пиратские клады, и оружие со времен войны.
Настало время и Олегу уезжать. Мальчик с грустью прощался с речкой, шалашом, который он будет вспоминать всю жизнь. Бабушка, дедушка и Никита проводили его на железнодорожную станцию.
 - Не забывай нас, внучек, - прокричал вслед уходящей электричке дедушка, махая рукой.
39 Другой двор. Утопия
Тома Иветина
   "Ты что, не видишь как там много детей?", - спросила пятилетняя Зося. Петр Сергеевич Орлов поморщился: "Почему дети говорят взрослому, солидному, постороннему человеку "ты"?". "А может она не считает меня посторонним? Мы ведь соседи, я знаю её с рождения." Петр Сергеевич вспомнил, как несколько лет назад придерживал дверь подъезда, когда Ира, зосина мама, спускала по ступенькам пустую коляску - в их пятиэтажке не было лифта. Коляску на улице сторожила Зинаида Павловна, пенсионерка с пятого этажа. А Ира потом выносила конвертик  с Зосей. Петр Сергеевич всегда вежливо здоровался с соседями, на этом их общение и заканчивалось. Он неодобрительно смотрел на вертящуюся на стуле Зосю. Дети напрягали Орлова своей непосредственностью и непоседливостью. Своих детей у него не было. По крайней мере он так думал еще час назад.
   Час назад Петр Сергеевич вернулся из отпуска в свою небольшую уютную квартиру, на втором этаже старой пятиэтажки. Окна его квартиры выходили в довольно просторный квадратный двор, по сторонам которого стояли четыре одинаковых дома. За последние пятнадцать лет среди жильцов периодически возникали слухи, что во дворе построят новый дом, и всех жильцов из этих пятиэтажек переселят туда. Но слухи так и оставались слухами, а на пятиэтажки и двор все махнули рукой. Зачем что-то делать, если все равно будут сносить? Двор представлял собой унылое зрелище, был совсем без зелени, полностью заставлен машинами, а в некоторых местах напоминал помойку.
   Орлов прошел в комнату и открыл окно - квартиру надо было проветрить. Проходящие внизу женщина и паренек лет двадцати, услышав звук открывающегося окна, подняли голову. Женщина, прежде чем войти в дверь подъезда, улыбнулась, и приветливо махнула Петру Сергеевичу рукой. Она показалась Орлову смутно знакомой. "Татьяна", - вспомнил Петр Сергеевич. Около двадцати лет назад, в этой самой комнате Татьяна сказала, что у них будет ребенок, а Петр предложил ей сделать аборт. Девушка в слезах ушла, и больше Петр Сергеевич ее никогда не видел. "Может это мой сын? Она через столько лет решила меня с ним познакомить?" Орлов с колотящимся сердцем открыл входную дверь и прислушался. Шагов не было слышно. Он сбежал вниз, но в подъезде ни Татьяны, ни парнишки не было.
   На площадке первого этажа, у двери своей квартиры стоял его сосед Николай Иванович Львов. "Вы, наверное, видели "другой двор"? Пока вы были в отпуске, у нас многое изменилось, проходите в квартиру, мы вам постараемся объяснить то, что поняли сами."
   Орлов зашел в квартиру, в большую комнату, увиденное сильно удивило его. Окно комнаты было распахнуто настежь, напротив него, как перед экраном кинотеатра, сидели на разномастных стульях почти все его соседи по подъезду. "Понимаете",- продолжил Николай Иванович, - "Недели три назад, временами, мы начали видеть не свой двор, а какой-то другой". "Почему другой?",- изумился Петр Сергеевич - "Это наш двор, вот вокруг соседние пятиэтажки". "Ты что, не видишь, как там много детей?", - спросила пятилетняя Зося, - "Там живет мой папа". "Посмотрите, какой ухоженный двор, пятиэтажки все отремонтированы, новые окна, стены покрашены", - сказал кто-то из соседей. "А посмотрите какие люди аккуратные, с укладкой, с маникюром, как хорошо одеты", - вмешалась Зинаида Павловна.
   Орлов начал и сам видеть различия: двор утопал в зелени и цветах. Было на редкость много детей и взрослых. Больше всего его поразили лица людей, доброжелательные, улыбчивые, приветливые.
   "А вы не видели, тут только что проходила женщина и парнишка лет двадцати?", - спросил Петр Сергеевич. Соседи смущенно переглянулись: "В "другом дворе" - это ваша жена и сын". Орлов боком стал пробираться между стульев к окну.
   - Не надо!
   - Ничего не получится!
   - Постойте!
   Но он никого не слушал, и выпрыгнул в окно. Он неловко приземлился в своем пыльном, загаженном дворе. Он долго оглядывался, а потом прихрамывая побрел к себе.
   Соседи, волоча с собой стулья, разбредались из квартиры Львовых. А сам Николай Иванович поджидал его: "Мы вас не успели предупредить: в "другой двор" не попасть. Если кто пытается выпрыгнуть, "другой двор" сразу исчезает. Мы уже почти все попробовали, а Зинаида Павловна три раза выпрыгивала. Мы ее теперь в первый ряд не сажаем". "Да, хочу пожить по человечески", - со слезами в голосе сказала Зинаида Павловна, - "Вы видели их пенсионеров?". Она загромыхала своим стулом. Стул подхватил Игорь, её сосед по пятому этажу.
   Орлов закричал: "Никакого "другого двора" нет! Это все галлюцинация, вы все надышались бензином от машин, и вообразили неизвестно что." Ему захотелось сказать соседям что-то оскорбительное, гадкое: "Вы, Вы...". Но он увидел, что все смотрят на него с понимающим терпением, как на больного, махнув рукой, он побрел к себе.
   Дома он в первый раз в одиночку сильно напился. Его сжигала тоска и жалость к себе, и нога еще болела.
   Следующие две недели он разыскивал Татьяну. С трудом, но ему удалось узнать, что Татьяна, через три года после их расставания вышла замуж, и у нее две дочки. По возрасту девочки ни как не подходили Орлову. Наверное, Татьяна послушала его и сделала аборт.
   К окну Петр Сергеевич старался не подходить. Но однажды, он открыл форточку и услышал детские голоса и смех. Он взял свой стул и спустился на первый этаж, соседи молча немного подвинулись, Орлов сел и вместе со всеми стал смотреть в окно.
   "Смотрите, в "другом дворе" Наташа с четвертой парадной, не ходит, а летает", - сказала Зинаида Павловна, - "А у нас она еле-еле с палочкой ходит. Нужна сложная операция, а денег нет. А надо еще двух мальчишек поднимать".
   "А что мы все "другой двор", "другой двор"?" , - вмешалась Лена, жена Игоря. Они недавно поженились, и Лена переехала в их дом. "Давайте все вместе Наташе поможем, денег на операцию соберем, весь дом подключим".
   Всем соседям это предложение очень понравилось, они стали живо это обсуждать.
   "Денег у меня нет", - Зинаида Павловна вздохнула, - "Но я могу за мальчишками присмотреть, пока мать в больнице".
   "Правильно, кто что может."
...
   Через два месяца в квартиру Петра Сергеевича робко позвонили. На пороге стояла Наташа и два мальчика, восьми и десяти лет. "Вот, поправилась", - смущенно сказала Наташа, - "Хожу по соседям, благодарю". Маленький мальчик протянул Орлову пять гвоздичек: "Спасибо, дядя". "А знаете что? Пойдемте ко мне чай пить, у меня есть отличные печенья".
   Еще через три месяца Орлов переехал в четвертую парадную, и растит двух сыновей. Жить в небольшой квартире вчетвером тесновато, но продавать свои квартиры и переезжать Орловы не хотят. Оказалось, вокруг них живет много замечательных людей, и все друг другу помогают. А кругленькая, как шарик Лена, не смотря на свою молодость и интересное положение, стала отличным организатором. И теперь они все вместе делают свой дом и двор другим.   
40 Животное
Разиля
 

       У соседки , через забор, появился во дворе щенок дворняжки . Живу я , надо сказать , в частном секторе  и сторож во дворе просто необходим , покусать не покусает , но визгу , шуму наведет , что привлечет внимание и вспугнет недобрых людей . Кличку ему соседка дала замысловатую , Чиндрик , а мы по -простому называли его Чупа - Чупс , он откликался на все .  По малолетству , его не привязывали и поэтому он жил на два двора , где народ там и он .  В теплую погоду ,  мы обедали во дворе  под яблонькой ,  приходил и Чупа - Чупс , свои лакомые кусочки получал с избытком , что не доедал зарывал в огороде .  Мы потом находили кости, куски плесневелого хлеба и все  то что оставалось с трапезного стола.
 
       Он  не мог кому -либо не нравиться, нрава веселого и безобидного , его все любили и баловали , он отвечал преданностью .   Внешность  забавная , в своем животном мире он наверно был уродом . Тело  длинное , лапы короткие и вдобавок передние вывернутые , как у балерины в первой позиции. Мордочка  вытянутая , можно было зажать пасть рукой и потрепать его. А глаза какие замечательные -  красивые ,  умные, с грустинкой  , почти как человеческие . Кажется он все понимает и ему есть что рассказать , у человека  порой взгляд пустой - не за что зацепиться .

       Чупа-Чупс любил понежиться на солнышке , выкопав лунку в грядке .
      - Ах ты поразит , - махала тряпкой наша бабуля . - Всю грядку испортил и семена потоптал .
Соседка пыталась  несколько раз его привязывать .  Было больно смотреть на это - он не понимал за что его наказывают , сидел в углу огорода и заслышав звуки с нашей стороны , издавал вопль радости и начинал скакать на своих коротких лапах , чтоб заглянуть через забор на нашу сторону и привлечь внимание . Мы пытались не замечать его , чтоб не травмировать психику , пусть  приучается к привязи . Все свободное время Чупа-Чупс , прилагал усилия разгрызанию своих оков , поводка . Когда ему это удавалось , радостно виляя хвостом бежал к нам  , валился под ноги подняв вверх лапки и подставив живот для поглаживания . Он не помнил обид  , был всегда в хорошем настроение . Мы тоже прощали ему испорченные грядки , злится на него не возможно, хотя шлепок тряпкой ему иногда перепадал . Чупа честно охранял два дома , успевал погавкать на непрошеных гостей и там и тут .
      
       Еще ему нравилось  гулять . Провожал всех на работу , возвращался домой ждал куда еще кого проводить . Чупа знали все в округе , он щедро одаривал любовью всех ,  за это  заслуживал угощения , которые брал даже если не голоден и зарывал на черный день. Дети были в восторге . Чупа ходил перед ними на задних лапках , высоко подпрыгивал, извиваясь всем телом , вилял хвостом и щелкал зубами , выдавливая из себя улыбку - всячески угождал . Ни кто его не боялся  .

       Чупику шел уже второй год , была вторая зима в его жизни . В холодные ночи спал в сарае на сене с козой . Утром выбирался , отряхивался и терпеливо ждал кто первым из хозяев позовет кушать . Так как хозяев двое и они не сговаривались в очередности , каждый чувствовал ответственность за него , то кормили оба  - был сыт вдвойне . Если бы не его энергия и подвижность , то  пузо грозило достать да земли .

       Однажды утром он не появился на зов ни одной хозяйки . В каждом дворе оставили миску с едой , которая замерзла не тронутой . Не появился он и вечером , хозяйки развели руками , но не придали значение . Загулял может ? Набегается , проголодается и придет . Так прошел еще день .  Когда его не было уже неделю все решили , что кто-то решил взять его к себе , может привязал , поэтому не может вернуться . Повздыхали  , но делать нечего .

       Ближе к весне , бабуля гуляла по посадке и вернулась домой в слезах , держась за сердце . Мы , взволнованные ,кинулись ее расспрашивать , что случилось ? Дали успокоительные капли и ждали неприятные вести . Но то что она рассказала было полным шоком .

       В посадке , около дороги, бабуля увидела под деревом лежачую собаку .
       - Чупа , Чупа . - позвала она . Наверно она не забывала его и периодически искала , ходила и звала .
Собака не откликнулась ,  а может это и не собака - сослепу не разглядишь . Решила подойти  . При близком рассмотрении оказалось, да это собака . Она наклонилась и узнала Чупа - Чупса , второго такого уродца не бывает . Он был мертв .  Умер он не своей смертью , на шее привязан шнур , на который его подвешивали и это еще не все муки , которые вынесло бедное животное . Одного глаза не было , другой вылез из орбиты , пасть раздроблена , зубы выбиты , шерсть в крови . Увидав такую картину , бабуле стало плохо .

       Хоронили нашего Чиндрика , Чупа - Чупса , на задах наших дворов .  Не могли сдерживать слезы с соседкой и пили успокоительные капли .Недоумевали кому помешала собака , он был такой доверчивый и мог подойти к любому не заподозрив опасность . В ком столько злости не человеческой ? Кто мог хладнокровно садистки убивать животное? Разве это человек ?
41 От судьбы не уйти
Разиля
       За окном автомобиля мелькали красоты уходящего лета. « Если есть на Земле рай- это Краснодарский край», реклама не врет. Зелень леса с одной стороны, синее Черное море с другой - благодатные места, любоваться не налюбоваться. Андрей гнал машину по серпантину и не обращал внимание на буйство красок природы. Он ехал к матери друга и голова была занята мыслями, что он ей скажет, как утешить, еще не старую женщину, когда сам находишься в недоумении от происходящего: « Не может быть, такое просто не может быть. »


       Рустам с друзьями, с которыми вместе росли, решили отдохнуть мужской компанией на даче.
       - Дела, заботы, так редко стали встречаться. Посидим поговорим, шашлычок покушаем.- предложил радушный хозяин дачи, Денис.
Предложение все приняли « на ура». К ним в компанию присоединился племянник Рустама, Артур. Он только дембельнулся с Армии и пока гулял, наслаждался свободой - имеет право.  Ребят он знает с детства,  в одном районе росли, они не намного старше его. Получилось человек семь.
       Расслабились в жаркой сауне, а потом взбодрились в бассейне. Играла музыка. Ароматный дымок от  шашлыка пробудил зверский аппетит у здоровых парней, а  под рюмочку можно съесть и целого барашка. Но самое главное - это хорошая компания. По мере выпитого общение становилось все задушевней  и  откровенней. Что еще нужно? Такие встречи , в гонке за длинным рублем, случаются так редко, поэтому все были рады и настроены  провести хороший вечер. Много смеялись, балагурили, рассказывали похабные анекдоты(иначе не смешно) - здесь все свои, не надо жеманничать.

       Но всегда в компании найдется один гавнюк, который испортит всем праздник. Им оказался Артур, без привычки он немного перебрал. Все было бы хорошо если бы он лег и уснул - с кем не бывает? Но  горячая голова ему покоя не дает, ищет выхода скопившаяся энергия. А если еще прибавить к этому , то что он отслужил в ВДВ, чем страшно гордился, где его поднатаскали как машину для убийства, то получится  снаряд замедленного действия - не знаешь когда и где рванет.
        Артур цеплялся к парням, старался подтянуть к ответу за неосторожно сказанные слова. Особенно ему не нравился Валера, потому-что не служил в Армии, из-за слабого здоровья. Он таких людей за мужиков не считал. Затем  пытался мериться силой, называя всех лохами. Словесные оскорбления Артура не имели воздействия,  все старались не обращать внимание на пьяные выходки парня и  до конца не испортить себе хорошее настроение. Рустаму было стыдно за выходки родственника, старался сгладить конфликт и урезонить его.
       - Не переживай мы все понимаем, молодой еще. Сами были такими.- успокаивали друзья.
       - Артур, пойди полежи, отдохни, - предлагал Рустам.
       - Ага щас. С чего мне уставать? Вы еще не знаете на что я способен, привыкли считать меня сопливым пацаном. А вот вы угадали...- сунул под нос Рустаму фигу. Рустам оттолкнул его руку, еле сдерживая злость.
       - Кто из вас служил в ВДВ? А? То-то же. Слабаки. Я вас всех могу одной левой уложить. Что не верите?
Артур принял боксерскую стойку и поставил перед собой руки , сжав кулаки. И снова никто не принял вызов.
       - Молодец, молодец! Верим тебе. Только ты успокойся и не мешай людям отдыхать,- попросил Артура хозяин дома.
 Артур взял пачку сигарет закурить, но она была пуста.
       - Дайте закурить,- приказным тоном сказал он.
Рустам бросил ему свою пачку.
       - Здесь тоже последняя,- недовольно проворчал Артур.
       - Кури. Сейчас попрошу друга привезти сигареты.- Рустам достал телефон. - Андрюха, привет. Чем занят?- выслушал ответ .- Будешь проезжать с работы , завези нам сигареты, а то я уже выпил. Спасибо, друг.

       Друзья сидели в беседке увитой виноградником. Солнечный свет проникал сквозь листву  не обжигая голые торсы парней. Легкое дуновение ветерка приносил сладостный аромат садов, смешанный из запахов цветов и спелых фруктов. Он пьянил сознание без вина. Благодать земная. В такие минуты задумываешься о бренности жизни, так ли ты живешь? В этой нирване , совсем не вписывался только один человек, Артур. Он, как инородное тело, отделялся от массы. А как все хорошо начиналось. « Нет, - подумал Рустам,- в следующий раз его точно не возьмем. Это же надо, так испортить вечер и стыда не в одном глазу. Наверно в Армии все мозги отбили.»
       Весь дух праздничного настроения улетучился, кто-то засобирался домой, у кого-то появились срочные неотложные дела. За столом остались: хозяин, Рустам, Валера и Артур.
       - Ты извини, Денис, - чувствовал свою вину Рустам, - что так вышло. Мы наверно тоже пойдем.
       - Да ты брось, все нормально. Посидели вроде бы хорошо?- похлопал по плечу друга. - Дай бог не в последний раз.
       - Да что ты извиняешься перед ним? Что стыдно за меня? - Артур стоял перед столом , размахивая «распальцовками» . Никто не ответил. - Тебе что тоже стыдно за меня? - он стукнул Валеру по плечу, довольна таки с приличной силой.
Валера вскочил, он был небольшого роста и физически уступал Артуру, но сколько можно терпеть его хамство.
       - Да мне на тебя вообще по... Шел бы ты от сюда. - не  выдержал Валера.
       - Это ты мне? Повтори,-сработало мание величие. - Сейчас я тебя буду учить , как уважать и бояться . Я вам что , мыло хозяйственное?
Артур с размаху врезал Валере в лицо, тот упал на землю и схватился за челюсть.
       - Ты что?- удивился Денис. Хотел скрутить ему руки, но получил ногой в живот. - П-ф-ф- выпустил воздух Денис и сложился пополам.
       - Я вас научу уважать ВДВ, крысы позорные. Ну давайте поднимайтесь.
С разворота ногой ударил , скорчившегося Дениса, тот перевернулся на спину, раскинул руки в сторону. Он как будто отрабатывал на них, хорошо изученные, приемы рукопашного боя.
       - Артур! Артур!- кричал ошеломленный Рустам. - Ты что творишь?- все произошло так быстро.
Краем глаза, Артур увидел опасность, поднимался Валера.
       -  Что падла еще хочешь?
       - Я тебя предупреждаю, Артур, не тронь его...- обозлился Рустам.
       - Втроем  на одного? Хорошо, давай. За ВДВ!- рванул на себе тельняшку, ну точно вошел раж.
       - Хватит . Ты что с ума сошел?
Артур его не слышал, он как бык  с красными глазами, который бьет копытом- сейчас бросится на свою жертву. Шагнул в сторону Валеры. Рустам круто развернул Артура и вложил всю мощь в удар, снизу вверх по подбородку. Парень повалился на руки, только что поднявшегося Валеры и оба , не удержавшись, свалились с ног. Удар был сильным, Рустам схватился за руку, наверно выбил или сломал?  Надо помочь парням.
       Валера с трудом сбросил с себя отяжелевшее тело Артура. Денис сидел покачиваясь из стороны в сторону, мотая головой.
       - Что это было? - стонал он.
Артур лежал без движений.
      - Артур,- Рустам потряс его за плечо, - Артур, - никаких признаков жизни , припал к груди. - Ты что? А ну-ка дыши.
Он оказывал первую помощь, так как учили его в Армии, три надавливания на грудную клетку , затем искусственное дыхание.
       - Позвоните в скорую, -  крикнул друзьям.
Через минуту.
       - Так, ее не дождаться, надо ехать навстречу, помогите загрузить.
Друзья с трудом, превозмогая боль, погрузили парня в машину, Валера сел рядом. Рустам рванул машину. Выехали на трассу и сразу же впереди показалась скорая помощь. Рустам  посигналил, остановил машину и выбежал наперерез.
       - Ты что парень делаешь? - испугался водитель.
       - Пожалуйста, быстрее. Пожалуйста... Это я вас вызвал. Помогите он в машине.

       Все гонка кончилась, можно перевести дух, теперь Артур в руках специалистов. Парни сели на обочине . Время остановилось.
       - Он умер.
       - Что ? - не понял Рустам.
       - Он умер.- вновь повторил врач.
       - Нет, - замотал головой Рустам,- Нет. Сделайте что-нибудь. Что там у вас есть- разряд , укол. Сделайте, прошу.
       - Поздно, он умер. Извините, я должен вызвать милицию.


       Не верится. Еще вчера все было по другому, строили планы на будущее, казалось-ты хозяин своей жизни. Ан нет. Что это? Рок , судьба, карма, кара? Как уберечься? От тюрьмы и от сумы  не зарекайся. Точно.
       Вчера Андрей ехал к ним с сигаретами, на дороге образовалась пробка. Тихо, тихо продвигалась колонна, как на похоронах, промелькнула мысль.  Перегородив половину дороги стояли машины : скорая помощь, полицая и еще легковушка. Вроде бы аварии нет , проезжая подумал Андрей, когда заметил, среди  суеты людей, лицо Рустама. Даже мельком промелькнувшее лицо друга вызвало подозрение -было бледным, отрешенным, как - будто он один в целом мире. Андрей набрал его номер телефона ,  даже слышал звонок, так ему показалось, но никто не ответил. На даче он нашел только Дениса. На него было жалко смотреть, с трудом рассказал , что здесь произошло. Андрей , хоть и не кисейная девица, но новость его ошеломила .

       Уже сутки ни о чем другом Андрей не мог думать, не знаешь кому сочувствовать больше. Жалко всех. Молодого парня, только что вернувшегося с Армии , Рустама, который заканчивал последний курс юридического института и мечтал стать полицейским, а не преступником.  Кто виновен - так это Артур, но пойди попробуй скажи это его , горем убитой, матери. Горе матери Рустама не меньше. Андрей представил Рустама, он сильный парень, но в таком состоянии не сломается ли?  Сколько горя, не преднамеренно, принес родне и матери, став убийцей своего родственника. Сможет ли он когда-нибудь взглянуть им в глаза, а на будущем вообще можно поставить крест. Вся жизнь пошла прахом , но все же жизнь, а у Артура ее больше совсем нет.
42 Байки из НИИ. Кот Виктор Степанович
Владимир Репин
Шла вторая половина 90-х. Наш сектор, ушедший из НИИ в свободное плаванье, размещался теперь в старой конюшне Конно-егерского полка. Были такие, чудом сохранившиеся, в самом конце улицы Марата, за ТЮЗом, который и поставлен-то на бывшем плацу Семеновского и Конно-егерского полков. Сегодня там Океанариум, а тогда - тишь и запустение развальной стадии перестройки. Старое здание представляло пародию на бизнес-центр. На втором, этаже, где раньше был сеновал (а вы как думали? сено лошадям просто сбрасывали вниз, к стойлам), уже размещались какие-то конторы и конторки, на первом этаже еще лежали подковы, седло - то ли от конно-спортивной секции, то ли и вовсе от конных егерей.

В качестве наследства от прежней жизни достались сидельцам этой "вороньей слободки" две добродушные дворняги на вахте перед воротами и старый и наглый кот. Гладкошерстный, матёрый, черно-белого цвета.
Как его кликали раньше - никто не знал, но новые обитатели тут же стали его звать Виктором Степановичем за неуёмность желаний и нахальную черную мырду.

Виктор Степанович всегда был голоден, потому промышлял, где только мог: ловил в соседнем сквере пичужек, разыскивал по конюшне чудом оставшихся мышей, караулил бабусю, приносившую дворнягам миску с манной кашей. И если пёсики где-то задерживались, наступал звездный час Степаныча. Видимо, он рос сиротой, поскольку хорошим манерам в детстве обучен не был. Он не лизал манную кашу, как все благородные представители кошачьего сообщества, он ее грыз с утробным рыканьем. Натурально так: засовывал в кашу морду и откусывал, что получилось... После насыщения он выходил во двор, на солнышко, и начинал обеими лапами отдраивать от морды прилипшую засыхающую кашу.

Конечно, перепадало зверю кое-что и от сочувствующих сотрудников. А когда жизнь перед кризисом 1998 начала было налаживаться, и появилась даже развозка обедов по заказам, у Степаныча наступила в жизни масленичная полоса: как правило, второе состояло из немудреной куролапы с гарниром. Типовая "ножка Буша" и пюре, например. Так вот, за куриной арматурой Степаныч и начал охотиться: переворачивал урны, залезал по самые уши в мусорный бак во дворе...
Заметив эту его страстишку, сотрудники стали откладывать ему кости, уговаривая не есть хотя бы трубчатую часть. Но зверь не желал никого слушать и норовил сожрать не только мягкие суставы, но и "трубу". Грыз он ее с таким скрежетом, что излишне нервные барышни спешили уйти, передергивая плечиками от непереносимости увиденного.

До поры - до времени Степанычу всё сходило с лап - кости каким-то чудом переваривались, он наливался на глазах, напоминая размерами котяру - приятеля попугая Кеши из советского мультика. Шкура лоснилась, появилась вальяжность и желание спать на мягких врашающихся креслах руководителей контор и лавочек - жестким стульям кот не доверял.

Но как-то, прорываясь из коридора на лестницу следом за выходящим сотрудником, растолстевший кот зазевался и попал под удар подружиненной двери. Поначалу вроде бы очухался, но стал с каждым днем слабеть - видимо, свежеслопанные кости под ударом двери что-то повредили внутри. Отмаявшись неделю, кот отошел от мирских дел прямо в кресле главного из тамошних начальников.

А ведь учили мы Виктора Степановича - не хватай всё подряд, хватит на тебя еды! Но советы впрок не пошли.
Всё-таки жадность - страшный порок.
Жаль кота. И всё же он нам запомнился в первую очередь своим неубиваемым оптимизмом и жаждой жизни.
43 Каратау, стройка века
Кузнецов Николай 2
Все мое сознательное детство прошло на юге Казахстана, в маленьком горняцком городке, Каратау. В переводе с казахского языка это означает «Черные горы». Не знаю уж, какие они «черные», а по мне так были очень красивые…
Квартиру мы получили на самом краю города, в новеньком доме. Шел год одна тысяча семьдесят восьмой год. Я  как раз перешел во второй класс.  В то время двор нашего дома был еще не обустроен. Прямо напротив строилась еще парочка домов.  Была масса интересных впечатлений, вся эта строительная техника, люди, кучки мусора. Мы с мальчишками лазали по строящемуся дому, таскали различные железяки, разноцветные провода. Как-то незаметно дома рядом были достроены и заселены. Наш двор был доведен до ума, появились беседки, разлинованные и заасфальтированные дорожки, скамейки у подъездов.

А стройки шли дружно все далее…
Рядом расположенные горы, в том числе и всем известную гору «Симулянка», мы покорили уже в классе пятом-шестом. Зимой  даже  катались с нее  на лыжах.  А летом  мы забрались на самую большую «Фабричную» гору и с восхищением любовались открывающейся нам панорамой нашего Каратау, с одной стороны и рудником «Фосфорит», с другой…

Шли годы. Родной город, с каждым годом становился все меньше и меньше. И если до четвертого класса я еще ездил по нему  на автобусе, то став постарше  я  исходил его пешком вдоль и поперек.
Неподалеку от городской площади находился магазин «Мелодия», один из самых моих любимых. В нем постоянно, на витрине, лежали модели новеньких проигрывателей, а потом и магнитофонов. Стояли загадочные цветные телевизоры и еще масса различных электронных штук. Все они были новехонькие, блестящие, сверкали многочисленными лампочками и издавали различные звуки…

Судя по разговорам взрослых, наш город был под «Категорией» и на «Отдельном снабжении». Что это такое я не понимал, как не понимал и того, что,  то  некое изобилие товаров в наших магазинах было относительное и не в каждом городе…
Став постарше  я стал стоять в очередях. Очередь за молоком, очередь за хлебом и  колбасой,  картошкой, капустой…
Уже где-то в годах восемьдесят третьем, четвертом, положение с продуктами стало немногим получше.  В микрорайоне, в полуподвалах жилых домов,   открыли несколько маленьких магазинчиков.   

Что мне запомнилось в  нашем новом продуктовом, так это то, что в нем всегда была колбаса по три пятьдесят: «Свиная рубленая».  И можно было спокойно купить хлеб. А по утрам, отстояв не сильно большую очередь, купить свежее молоко…
Зато в овощном магазине работала продавщица, живущая по соседству. И что самое примечательное, у нее была дочка, на год младше меня. Но, такая аппетитная. Звали ее Лена, и она иногда помогала матери в магазине. И если моя очередь за картошкой совпадала с ее присутствием, то я готов был стоять хоть целые сутки…
Знаете, в то время девчонки наши ходили в таких легких сарафанчиках, и когда Лена отсчитывала сдачу и нагибалась низко над прилавком, то мои,  немного близорукие глаза, очень зорко, ну очень зорко видели некие томительные картины…

Время шло, а вслед за ним  наша жизнь. В восемьдесят шестом отца перевели  в областной центр Джамбул. Квартира была еще не готова, дом достраивали, и поэтому с отцом  поехал я один. Целый год я и отец жили в маленьком съёмном домике. Там, в Джамбуле,  я и закончил десятый класс. В конце лета  восемьдесят седьмого года  мы получили новую квартиру и, наконец, переехали всей семьей…
Конец восьмидесятых и начало девяностых годов, ознаменовались многочисленными социальными катаклизмами и революциями. В большом городе я как-то все это не особо заметил. Окончил школу, работал, ушел в армию, пришел, опять работал. Поступил в институт и женился…
 В начале двухтысячных, уже по работе, заехал в родной Каратау…
Бродя среди брошенных  домов, своего третьего и «нового» пятого микрорайонов, я с грустью вспоминал, как мы здесь с мальчишками гоняли футбол на пустыре…


 P.S. Да, кстати, мой собственный «седьмой дом» третьего микрорайона, жив и заселен и по сей день, но…   в окружении десятка пустых и полуразобранных зданий…
44 Первый день тринадцатого года. Вторник
Кузнецов Николай 2
Помню в детстве, в прошлом веке,  когда совсем еще безусым пацаном был.  Сидели мы с другом на скамеечке   и мечтали о будущем.  Жили мы тогда в маленьком городке на юге Казахстана. Прогресс до нас добирался не спеша. Телевизоры были у всех еще черно-белые. Цветные полупроводниковые были еще довольно редки. Выписывал   и читал журнал «Юный техник».  Когда у моего друга появилась пластинка с записью электронной музыки «Zodiac»,  мы сидели,  словно в фантастическом сне и слушали, невероятные  для нас,  электронные мелодии.
 
«Провинциальное  диско», «Альянс», «Рок на льду», «Зодиак»,- эти названия звучали вкусно и таинственно. На обложке пластинки было на рисовано нечто: непонятное  и заманчивое. А имена исполнителей:  Янис Лусенс, Андрис Силис, Зане Грива, Андрис Рейнис, Айнарс Ашманис, - звучали совершенно по-фантастически…

 После прослушивания  шли на улицу, сидели допоздна и гадали  о том, какое  оно будущее. По-нашему, будущее  выходило, как раз, на двухтысячные годы. В то время, уже не говорили о коммунизме с былым рвением. А если и говорили, то украдкой.
 На кухне,  в полголоса  и  с усмешкой.

А мне почему-то казалось, что вот они «двухтысячные», совсем рядом, рукой достать. Каких-то двадцать лет. А вот потом настанет «Оно», то самое, счастье человечества. Не будет никаких войн. Само собою все страны станут, если не коммунистическими, то хотя бы социалистическими.  Будем мы летать на самолетах по всему свету. У всех будут домашние роботы, ну, конечно же, супер пупер японские телевизоры.  Болеть никто уже не будет, все будут здоровы и счастливы. И жить до ста пятидесяти лет.


Время шло.  Тихо улетели восьмидесятые. Пришли жуткие девяностые. Все понеслось  «ко всем чертям», лихо с присвистом.  Под улюлюканье пьяной  и злой толпы, как-то незаметно развалился и исчез Советский Союз. Мы стали взрослые. Из маленького городка все разлетелись, кто куда. Жили, работали, женились, дети пошли…
Новые карты, новые страны. О «коммунизме для всех»  все просто тупо забыли. А если и упоминают, то в уничижительном тоне. Пришел  «великий интернет»…
   Стало ли лучше или хуже?

А кто его знает!

Всеобщего счастья как не было, так и нет. Пришло понимание, что личное счастье это и есть  «оно», то самое, без которого вообще нет смысла жить! А  «великое всеобщее» и складывается из таких вот маленьких «персоналий».
В сети, «проникшей повсюду», отыскал своих былых одноклассников. Все такие важные и деловые стали. По заграницам хаживают.  В «мерседесах» разъезжают.  Нашел своего друга  Сашку, того самого, с которым слушали в детстве  таинственную музыку. Важный блин стал, ну, до нельзя!
 Одно название научной работы «О нелинейности пространственных критичных функций в эн-мерном пространстве, и их флуктуаций» чего стоит, с его фамилией на обложке.
Я тоже вроде не дурак, умные книжки почитываю, но для меня название научной работы звучит, как  на китайском  языке…

И, что интересно: нашел ведь я его. Работу, его, научную нашел в сети. Адрес института, фамилия, город. Написал, нет ответа. Нашел в сети другого знакомого, живет рядом в пригороде. Рассказал, то да сё, знакомый сказал, что знает этот институт, сам сходит туда.
Жду ответа. Знакомый вышел в сеть, говорит, нашел моего друга детства.  По всем приметам  выходит он. Общаться не пожелал. Занятой блин, пробы ставить некуда.


Да и черт с ним, эка невидаль! Главное живет, главное есть, он и я, все наши школьные одноклассники, друзья, родители   и дети наши…


Тринадцатый год настает. Век двадцать первый. Конец света так и не пришел. Войн стало больше, денег стало меньше. Все стали отдаленные  друг от друга. Во дворах, как в былые годы, не засиживаются. Счастлив тот, кто имеет хорошо оплачиваемую работу.  Еще более счастлив тот, кто смог присосаться в бурные годы к золотому тельцу и сейчас став «наглым и деловым»  учит других  как надо жить.   Кто-то  живет мирно  и счастливо, в великой и прекрасной стране,  а где-то убивают людей, прикрываясь сладкими лозунгами и абсолютной ложью.  Кто-то пытаются жить, на одну горсть риса и связку бананов.  А где-то голые бабы прикуривают от стодолларовых банкнот, услужливо протянутых им солидными мужичками…
Все как всегда… ничего не меняется!
45 Море товарища Рэ!
Алекс Гриин
  Если вы когда-нибудь жили в шестидесятых годах на Большой Марьинской улице,
что в Москве, которая паралельна проспекту Мира, то вам обязательно должны были
быть известны Марьинские бани, а также пивнушка на углу этих бань, как и дядька
Тимоха, работник этих бань, что с утра до вечера катал пивные дубовые бочки вдоль
периметра заведения, а также местная потаскуха Валька-баньщица, которая жила прям
за банями, в двухэтажке барачного типа, на первом этаже которой был кинотеатр
"Диск", он же и НАРСУД, он же клуб.
Эта барышня пользовалась повышенным спросом у несознательной части мужского
населения, чуждой образу и подобию строителей коммунизма. На неё давно махнуло
рукой несгибаемое советское правосудие, но зато крепко держал за перья районный
кож-вен-диспансер. Однако и он не успевал поправлять её здоровье, а потому мужиков
она награждала, как генсек конструкторов и создателей ракет - и персонально, и
целыми трудовыми коллективами, но в строжайшей тайне от прессы и общественности.

Баня олицетворяла собой культовое место районного масштаба. Помимо спорной
гигиенической функции, она выполняла роль просветительско-медийную, культурную,
воспитательную, развлекательно-досуговую, злачную и, вобщем, несла прочие
социальные нагрузки. По вечерам, когда бани закрывались, к их крашенным окнам
приходили местные подростки и сквозь облупившуюся краску с интересом наблюдали,
как голые сухонькие мужики и сисястые бабы занимались уборкой, а нередко и
любовью.

Летний, теплый ливень застал Марьинскую врасплох! Но ему все были несказанно
рады,особенно детвора, которая босиком шлёпала по лужам. Жару моментально 
прибило к земле вместе с остатками тополиного пуха. После этого ливня, как бы,
начиналась новая, свежая, ароматная, отмытая от пыли, пота и житейских проблем,
жизнь. Всё притихшее снова постепенно пыталось потихоньку шевелиться, жужжать,
летать и ползать, а если способно, то ещё и ходить.

Картинка на пять с плюсом: уже штиль, послеполуденное медное солнце, небо
синевы синей, стрижей пронзительная свара, асфальт парит, малышня с бидончиками
шкандыбает босиком через затопленный Проспект Мира за квасом, повылезали датые
доминошники... С балкона на пятом этаже - истошное, "Свееетааа, даамоой!!!", и
то не портит общей вечерней атмосферы городского антуража.

Зря надрывается мамашка. У Светки переходный период - пусть прыщики на лбу,
зато попка округлилась и титьки вон какие!!! И пока её в беседке весь двор не
перетискает, домой её нипочём не загнать. Добрый десяток жадных рук усердно
мацает Светкины прелести, она не сопротивляется, но для порядка громко шепчет
почему-то только одному, самому тихому;

- Серёж, ну хватит. Ну хватит, Серёж...Чё как дурак та!

В дальнем углу беседки топчутся и смущённо хихикают две незрелые подруги-
сикельдявки, с жиденькими косичками и завидущими глазами.

Но речь сейчас пойдёт не обо всём этом, а о луже. Да-да, о луже, которая была
испокон века прям напротив пивнухи и после обильного ливня набрала полную силу,
и стала походить на мелкое озерцо.

Петька татарин - таксист, добрейшей души человек, весельчак, балагур, ****ун и
примерный семьянин, собирал перед пивной развесёлую бендюжную компанию и щедро
угощал, на подхалтуренные за смену деньги. Пиво, отполированное "Московской", шло
весело и под настроение, с шутками-прибаутками, анекдотами и небылицами. Гонцы
еле поспевали подносить всё новые и новые кружки с пивком, неподалёку стриженные
под полу-бокс отпрыски хрустели солёными баранками. Вобщем, стандартная для тех
лет идилическая обстановка.

- Петь, займи рублишко!, - раздалось у Петьки за спиной.

Все оглянулись. Позади стоял местный пьяница и дебошир, не раз сидевший за тунеядсво,
Борис Иванович по прозвищу "Рэ", собственной персоной. Кто, когда и почему наградил
его такой кликухой - одному Богу известно.
Абсолютно лысый череп неправильной формы, говорил о серьёзных тектонических процессах,
происходящих время от времени в этой, богатой полушариями, голове. Изувеченный по
пъяному делу левый глаз, клешнявые сильные руки и голос...нет, хрип похожий на голос,
делали его внешний вид циклопообразным и зловещим.

- Ну, Петь, займи рублишко до следующей недели. Выжрать надо. Я тока вчера откинулся.
-  Борь, поимей совесть, ты мне еще с прошлого года пятёрку не отдал...
- Да, отдам я. На следующей неделе у Римки зарплата. Отдам, железно.
-  Борь, на вон лучше пивка глотни.
И с этими словами ему была протянута кружка с пивом.

- Мы её забермазуфтали и на укол - она и Вася, - прохрипел Борис Иванович, лёгочно 
заржал и за один глоток осушил, протянутою ему кружку. Смачно отрыгнув, он принялся
снова канючить деньги. Настроение было испорчено и вся компания готова была уже
разойтись, когда у Петьки блеснул в глазах шаловливый огонёк.

- Борь, а слабо тебе эту лужу на карачках проползти, а я тебе ту пятёрку прощу и ещё
трёшник на водку дам.
- А чё, да, за трёху я тебе проспект Мира вдоль раком проползу.
С теми словами Борис Иванович направился на другой берег лужи. Петька достал столь
желанный, зелёненький трёшник и положил его на прибрежный камень.

Народ из пивнушки повалил на улицу и тесно выстроился по периметру лужи. На
балконах ближнего, красного дома стали заполняться бельэтажные места, Случайные
прохожие пристраивались в партере и наконец подтянулась стайка хищных бабулек,
пропахших нюхательным табаком и жаренными семечками.

Рэ окинул собравшихся вокруг лужи зевак надменным взглядом, криво ухмыльнулся и изрёк,

- Во, б...., дров - полна воровайка,

заметил рядом с собой, чумазого отрока лет восьми, подошёл к нему, (видимо в нём
взыграли отеческие чувства), положил исколотую клешню на белобрысую головку неживого
со страха мальчугана, пригнулся к нему, пристально и ласково посмотрел единственным 
глазом в глаза пареньку и прорычал по-львиному в бледное, юное лицо,

- Мальчик, иди, воруй, пока трамваи ходят!
От испуга у мальчонки потекло по ногам...

Не сводя прицельного взгляда с зелёного трёшника, Борис Иванович снял битые жизнью
штиблеты, из которых показались, не менее покоцанные пергаментные ступни, на которых
почерком первокласника было выколото, -"Они устали..." (на левой), ..."ходить под
конвоем" (на правой). Неожиданно бережно и аккуратно, подвернул выше колен суконные
портки, засучил выше локтя рукава нейлоновой, розовой рубахи,подошёл к краю лужи,
встал на четвереньки и пополз...

Тишина была по началу гробовая, но народ быстро почувствовал вкус действа и стал
подзадоривать бедолагу, подтрунивать, а кто просто - издеваться, пацаны кидали комья 
глины, которые поднимали фонтаны брызг у лица вошедшего в раж алкоголика. Его движения
становились всё быстрей и уверенней и вот, когда до заветного трёшника оставалось
отсилы метра три...внезапно появилась милицейская коляска.

Ошарашенные зрители оторопев наблюдали, как два подтянутых, бравых лейтенантика,
сноровисто бойко извлекли Бориса Ивановича из, обуявшей его водной стихии, заломили
назад руки, рыдающего в голос запихнули в коляску и быстро исчезли из виду на глазах
у притихшей толпы...Столь неожиданная развязка заставила всех замереть, но после
разразиться безудержным хохотом. Настроение было снова на высоте.
- Даааа, не каждый может сесть в тюрьму вот так красиво, а Боря смог - заключил
 низенький мужечок в беретке, с видом, пропившего всё на свете, художника.

Случай этот стал местной притчей во языцех, а лужу ту с тех пор злые языки нарекли
"Море товарища Рэ".
46 Веселуха
Григорий Стынин
Веселый двор у нас. Свадьба на свадьбе. Не подумайте, что молодежи много. Вовсе нет.  Дворы  старые, «Хрущевые», пенсионер на пенсионере, пенсионером погоняемые. Управдомом нашим, мать его. Ох, и назойливый он, но уважаем. Пенсионерками. Красив.  Падло.  Не трогаем. Пока. (Чем он их берет? Кобель).

Дома итого старше, под снос оформленные лет как сто, но сносить нельзя. Пенсионеров куда? Не вымерли еще, а власти ждут и лелеют оного. (Место - центровое. Земля лакомая. Дорогая).

Старость, ветхость.  А весело и свадеб туча, так это ЗАГС рядом открыли. (Мы, если честно, крематорий ждали). Нам в надобность, властям вообще всласть, но какие к нам претензии, они, бюрократы, напутали что-то. И вот вам. Вместо, похоронных процессий, свадебными восхищаемся. Красота.

В смысле пейзажа. Представьте грязные, сырые, серые дворы, ряжеными невестами украшенные. А они все нарядные, краше машин свадебных. Ленточек, да кружев, точно больше. Все красивые, если макияж не смывать, сразу все, беременные (наверно в духе времени)  и веселые по неизвестной причине, а может по причине. Что в духе времени.

 Женихи, те нет, «наиборот», статные, серьезные, в глазах испуг со страхом, наверное, из-за свалившегося счастья или внимания повышенного. (Вариант: из-за «в духе времени»). Мне неведомо. Да  мне это надо.  Мне  бы только собачку прогулять по нужде.

Как во двор выйду, с ней. На часок. Три, четыре свадьбы посещаю. Там очередь в парадный вход, где расписывают. Не то, что в нашем селе, в мою молодость. Две, три свадьбы за всю осень, а если четыре – целое событие. А тут за час пачками новоиспеченные ячейки  общества выпархивают. За день стая и сразу в путь, косяком. На юг. Направлений других не существует. 

Невесты, сразу с крыльца, где медовый, милый, проведем? Или мне самой искать с кем, то есть где?  Что я туда надену?  Ответ извне, на первый вопрос. Классический. Где, где? В Караганде. На второй. Что, что? Пальто.

В здание ЗАГСА и вторая очередь имеется, и гораздо больше, где разводят, но это с торца. Крыльцо поменьше, невзрачнее и без вывесок. Некоторые пары, на второй день,  сразу туда, не со свидетелями, а адвокатами. Те с подзащитными и алиментами под ручку.  Мне  – по барабану. Меня, лично, интересует первая очередь, не по эстетике. Там подносят. (Мужики меня понимают.)

У парадного крыльца, где пластмассовые стаканчики наливают, надо вести  себя осмотрительно и длинные речи о здравии не говорить. Нюансы имеются. Оно ведь как,  свадьба без драки это как водка без пива. Понятно. Традиция. Но классически это в конце или ближе к нему, а тут свадьбы случаются современные. Их еще креативными называют. (Что это слово означает – мозгами не ведаю, только мордой лица). В них драка сразу. Вначале.

Намедни, дело было. Вспыхнула прямо на крыльце. Вспышку я не заметил. Она до входа в ЗАГС произошла или сразу на выходе. Не скажу. Лично у меня она сразу в виде искр из глаз.  В бубен сразу получил, не успев рта открыть с поздравительной речью.

Может за гостя не желанного одной из сторон приняли, а может клиентов для мордобоя маловато пригласили. Не хватило, как водки в праздник, а парням резвым размяться перед застольем нужда приспичила, иль «прикид» мой трикотажный кому не по нраву пришелся. Вариантов много. А что их разбирать. Факт на лице.

Надобности в полиции не возникло. Привели меня в чувство щедро. Отпоили. Не водой, а созвучной жидкостью. После пойла у меня все претензии из головы вымылись. Повеселело. 

Далее время пошло, я  стал на свадьбы друзей приглашать. Потом передумал. Жалко их. По их бубнам тоже играли, а «опосля» они меня виновным объявляли. Кулаками. А мне две порции – перебор. Сыт, с одной.

Со временем специалистом стал, в смысле диагностики свадебных традиций  21 века.

Поделюсь секретами. Если свита: машин туча и не ниже  «Мазаррати» или « Бентли» - то молодому как минимум за 60, а молодой - сорок.  Младше. Тут опасность высшей категории. Парни (шифоньеры) по периметру. Фужеры - хрусталь, шампанское –натураль, но не подступится. В бубен без «отпоили». Правда, иногда смягчаются. Обмывают. Но круто. Текилой.

Кучка из трамвая вышла. Без нарядов. Это чета за шивернадцать лет. Бес в ребро обеих протаранил. Правнуки молодую чету под руки сопровождают. Тут только на лимонад можно рассчитывать,  из ствола. (Из горла. Кому не понятно). В идеале  - квас, но классный, домашний, из бидона.

А если «Москич-412» и один «Жигуль» копейка, гости из автобуса,  а молодые на тракторе Белорусь – эт по нашему. Тут пластмассовые стаканчики за «падло». И шампанского «нимае», граненые стаканы по 250 и самогон с огурчиком малосольным иль щепотью квашенной капусточки. (Во стократ круче текилы с лимоном и солью, после контакта с шифоньерами).

Прошло полгода с момента открытия ЗАГСа. Тут жена моя быстро сообразила, что не собака меня по пивнушкам водит. Забеспокоилась и стала собаке  позволять меня на прогулку выводить только в шесть утра и после пяти вечера. ЗАГС до пяти работает.  Заботится она о моей физиономии, а больше – печени.

Я не сопротивляюсь. И благодарен. Ведь наша свадьба прошла в нашем селе. После уборки урожая. И в ту осень эта была единственная свадьба на малой родине. Не целое событие, а  нонсенс. Полный. Драка была. А как же. Классическая. В конце. Без последствий и обид. Просто  потолкали друг друга ряженые.  Традицию соблюдая.

P.S.
Теперь за свадебными процессами из окна наблюдаем. Я и Шарик. События радуют. И свадебные торжества и бои без ринга.  Жизнь в стране кипит. Бурно. Подожди четвероногий друг.  Вечером выйдем у соседей подробности узнаем. Повеселимся.Порадуемся за людей. А может, мои друганы,  чего мне и оставили. Это  же я их научил уму разуму в вопросе под литерой «сваха»).
47 Истории про Веньку - II
Инна Димитрова
3. Огонь пляшет по старым палкам, вспыхивая на соломе и снова переходя в мерный свист-порыв… Венька любит смотреть на костёр. Поначалу сбегал смотреть как другие жгут, потом сам стал, но любил жечь в ветреную погоду и сразу большой стог или кучу палок, что вызывало крики и нарекания соседей-татар, боящихся за свои стога где-то у них во дворе, а потому перебрался сюда – на пустырь за станицей. Благо поля пустуют – совхоз давно развалился…

Огонь пляшет, высвечивая новые силуэты и образы, а он вглядывается в эту неистовую пляску и уносится мыслями куда-то далеко…
Наверное, не по возрасту эти его мысли, но когда же задумываться, если не сейчас? – взрослые всё время чем-то заняты. Так, что нет времени оглядеться и задуматься.
Соседи закалывали быка прямо на улице и сбежались все окрестные мальчишки, даже дошколята. Разве это дело? Бычок всё порывался встать, его глаза налились кровью, но его продолжали дубасить, пока он совсем не упал и не стал подёргиваться в конвульсиях… Разве это по совести, по доброте, по сердцу? И делать это на виду у таких малолеток…
Венька был городским мальчишкой, и лишь перед школой переехал в сельскую местность и, конечно, ему не приходилось видеть убийств – в магазинах мясо, колбаса, котлеты и пельмени не дёргаются, не мычат так неистово и не делают отчаянных попыток выжить… И, конечно, увидеть всё это воочию было дикостью. Слишком велика была разница отвлечённого знания и зримого участия… Тогда он задумался, что здесь что-то не так.
Потом соседка Лида через участок приглашала посмотреть на своё хозяйство, и он с мамой удивился, как какие-то случайности способны продлить жизнь несчастным гусям и уткам… Дело в том, что соседи Лиды что-то намудрили с электропроводкой и у неё перегорел холодильник. А без холодильника летом куда девать кучу тушек гусей и уток? Их неминуемая кончина была отсрочена на неизвестное количество дней. Знали ли об этом домашние птицы? Конечно, нет. Но Венька в душе был очень благодарен этим соседям тёти Лиды непонятно за что – ведь хозяин всё равно не он и птиц рано или поздно убьют…

Пламя костра плясало на головешках, как терзалась этими воспоминаниями душа Веньки. Ведь он ничем не лучше этих людей – он сам с детство ел то, что ему давали. А значит, и убитых птиц, зверей, рыб… прежде живущих своей жизнью, не меньше нашего желавших жить и радоваться своему существованию…
Лишь посещение двоюродной сестры Нины дало ему шанс всё изменить в своей жизни. Она вегетарианка, причём уже более десятка лет, а это не помешало ей блестяще закончить университет, выйти замуж и родить здорового богатыря весом в 5 кг! И не одна она такая (и в нашей стране есть такие люди, и за рубежом, даже почти целая страна – Индия – не убивает коров, гуляющих где угодно, даже по дорогам, а их никто не давит)! И с ней интересно. Можно поговорить о чём угодно. Жаль, не долго она гостила. А так бы хотелось, чтобы она жила где-нибудь рядом…
А так остаётся говорить лишь с танцем костра, и находить в нём решимость и уверенность в своих силах…         

4. Над полем нёсся звонкий ребячий смех. На участке соседей по соседней улице – наискосок началась уже перекопка. Вторая половина февраля выдалась на удивление сухой и тёплой. И стрелы нарциссов уже вылезли на белый свет…
Венька уже стал залезать на крышу, высохшую от изредка выпадавшего снега под лучами по-весеннему сильного солнца. И порой наблюдал как растут лоскутки перепаханной лопатой чёрно-коричневой землицы вперемежку со светлыми полосками корней сорняков – похоже, они принялись за заброшенный участок, в том году ещё не тронутой. Эти соседи переехали недавно и денег на трактор или мотокультиватор, видно, не хватало. Вот и вручную. А пацанёнок – дошкольник порой выбегает на участок, чтобы позвать папу поиграть домой или хотя бы здесь поиграть в догонялки. Но его папе особо не бегается. Доносятся слова – кажется, в слова (типа городов) поиграли, но пацанёнку требуется движение, и вот папа уже берёт тяпку, угрожающе надвигается на сына, а тот довольно верещит, смеётся и несётся через вскопанные комья земли.

Звон далеко разносится в предвечернем воздухе и думается так легко…
Вот дед Кузьма вышел на крыльцо соседнего с новичками подворья покурить свои сигарки. Кажется, он говорил своим соседям – заведите хозяйство – кур, уток… А этот отец пацанёнка в ответ: - Мы лучше страусиную и крокодиловую ферму заведём.
- Зачем? – удивился дед.
- Как зачем? Из одного страусиного яйца – яичница сразу на троих, а к крокодилам будем отдыхающих приводить – и зарабатывать и заодно кормить крокодилов… Конечно, смеются! Юмор явно не местный, а потому дед Кузьма сплёвывает и отходит на свои позиции на крыльцо. И бурчит что-то себе под нос. Наверняка, что-то типа «учишь их уму-разуму, а они несут не пойми что…»
Но Венька, услышав эту историю, не может не засмеяться. И каждый раз вызывают лёгкую улыбку эти воспоминания. Да, почему взрослые так излишне сурьёзные? Разве нельзя оставаться лёгким, весёлым даже когда вырастешь?
Венька думал об этом в который раз, но так и не додумался. А тут ещё мысли о земле, глядя на расширяющиеся клочки перекопанной земли, всё неотступней преследовали его:
Что так тянет городских, да ещё из такой дали сюда, в станицы? Из деревень тянутся в города, в «цивилизацию», а кто-то – наоборот – к земле… Почему?
Венька перекатился на другой бок, а потом на спину, раскинув руки…
Местные мальчишки с лёгкостью прыгают в кучу песка или падают на землю, перекатываясь, а городские так не делают. То ли боясь перепачкаться и получить взбучку, то ли… стереотип такой – на земле валяются лишь бомжи да вдрызг пьяные… Павшие на дно социальной лестницы. И как бы брезгливо боясь быть зачисленными в их ряды и остальные остерегаются лежать на земле – хоть пакетик подложить на бордюр или ступеньку, но и они – не земля… А здесь – копаешь и устав, с лёгкостью ложишься на копну сухой травы. И сил сразу прибавляется! Точно! Я помню в былинах… как там… врага поднимают наверх – к небу. Отрезая ему подпитку от энергии земли, лишая его поддержки матери-земли. И враг ослабевает, и становится побеждённым. Он становится поверженным, но не убитым. Прежде не убивали? Просто лишали энергии, а нет энергии – нет и злых дел. Всё просто, как день. Где же произошёл этот подлог, что врага нужно уложить на лопатки и непременно убить? Что за странный вывих сознания?  А мысль летит за мыслью, как облако – за облаком и так хорошо… Будто знаешь всё – всё, и всё понятно, и всё наполнено смыслом. Тем смыслом, что не совестно назвать Знанием. И если Оно в нас, то почему мы его не открываем в себе, а прячем под спудом опыта, обид и горьких открытий. Разве не для того оно нам дано, чтобы мы жили по Нему? А если где-то в хламном чулане или на чердаке – тогда какой в этом смысл?

Темнело стремительно. И звонкий смех давно затих – зажглись окна в том доме, а Венька всё думал – может же взрослый человек и шутить легко, и веселиться с ребёнком просто так, и работать на земле не до изнеможения и боли, а в охотку, по велению души. И земля отзывается таким – и награждает их за доброту и терпение. И откуда я это всё знаю? А сам-то я что-то делал на земле? – эти мысли застали Веньку врасплох. Но он уже направил свою жизнь в другое русло, и потому всё помогало, направляло, настраивало, подсказывало…

Раз земля ждёт нашего труда, «значит, нам туда дорога, значит, нам туда дорога…»   
48 Во дворе не скучали
Юрий Пестерев
    Во дворе раздался свист. Санька догадался, что его зовут пацаны.

    - Санёк, слышь, тебя там зовут, - сообщила бабушка, думая, что внук не расслышал.
   
    А он вперёд её услышал и уже собирался.
   
    - Бабушка, я побёг! – крикнул на ходу Санька, прихватив с собой  кусок хлеба с маслом.

    - Да не торопись ты так, не на пожар ведь, поешь спокойно, молочка попей, - ворчала бабушка, конечно, так, для порядка, понимая, что внука уже ничем не остановить.
 
    - Спешу бабушка, дела, - уже в дверях раздавался зычный Санькин голосок.
Во дворе его дожидались закадычные друзья - Шурка Сурков и Генка Одинцов.

    - Пойдём играть в «муху», - тут же предложил Шурка. - Я и шоровки  уже выстрогал.

    - А я «муху» сделал, вот, посмотри, - и Генка извлек из кармана штанов аккуратную березовую чурку.
 
    - «Муха», что надо! Я её уже испытал.
Санька повертел «муху», поднёс к глазам, и, подбросив несколько раз, солидно произнёс:

    - Сырая ещё,  когда  высохнет, тогда и будет далеко летать.

    - Она и сейчас полетит, вот увидишь, - не унимался Генка.

    - Ну, тогда пошли,  в игре проверим, - настаивал Санька.
Друзья подошли к дому Одинцовых. Желающих играть оказалось много.  Девчонок решили не брать.

    - Они кидать-то не умеют, загоняем ещё! - рассудил выбражулистый Шурка Сурков. 

    И первым размашисто метнул шоровку  с кона.
Однако промазал. Тогда Маша Одинцова, Генкина сестра, улыбаясь, подковырнула Шурку:

    - Сам-то попасть не можешь! Мазила, а туда же!

    - Ладно, не выступай тут! - рассердился Шурка.

    Остальные бросали удачнее и, когда Хайдар Коновалов попал в кол, Шурке удалось выручить свою шоровку. Ещё долго взлетала муха после точных ударов шоровок, пока, наконец, у Генки не лопнуло терпение, и он не предложил:

    - А пошли играть в "Красные-белые".
Остальные пацаны тут же согласились, потому что вдоволь наголились, да и руки начинали болеть, - шоровки-то сырые, тяжелые. Девчонки тоже пошли с нами, без них не обойтись. Они поднимают настроение, да и для количества, чтоб народу было больше. Веселее и приятнее с девчонками, в особенности, если среди них есть такие, кто «неровно» к кому-то дышит. Опять же без их платков-флагов не обойтись.
    Разделились на две команды, водрузили на палки "флаги-платки" и начали играть. Инициативой как-то сразу завладела команда, в которой была Машка Одинцова. Видная девчонка! Многим она нравилась. Видимо, поэтому имела влияние на мальчишек. Сама она мало бегала, не рисковала, по очереди других посылала: то Хайдара быстроногого, то юркого Шурку Суркова. Командовала, значит. И её слушались. После таких вылазок в стане соперника сразу наступало замешательство. А тут она дала команду Феде Блинкову, чтобы тот  «под шумок» прокрался к флагу. Пока остальные рассыпались по поляне, застукивая «одинцовских посланников», он быстренько сорвал платок с  палки и что есть мочи рванул, чтоб его не застукали.

    Получилось так, что лучше не придумаешь. Пока Генка - главный бегун "белых", спохватился, Федя с платком-флагом пятки смазывал.

    Так несколько раз команда Машки переигрывала "белых".

    Но тут Генка подвернул ногу, и игра сразу, же прекратилась. Генка морщился от боли, плевался сквозь зубы и ругал сестру. Санька шутил, стараясь его успокоить, мол, "терпи казак - атаманом будешь!". Или: "Не ной, до свадьбы заживет!".
Но на Генку это почему-то мало действовало. Видимо, серьёзно травмировался. И тут Саньке пришла спасительная мысль: завести разговор о рыбалке. Рыбалка - Генкина стихия. Пригласить Генку и Шурку на рыбалку. Подействовало. Отвлёкся.

    Меня они тоже решили взять. Думали, вчетвером-то веселее! С вечера заготовили удочки и банки с воронками. Но, когда утром заскочили за Генкой, то он не пошёл, так как не мог даже вставать на ногу. Нога распухла, и он хныкал из-за того, что не пойдет с нами.

    Делать было нечего.  Пошли втроем. Но это уже другая история.
49 Факты биографии. Львов - город детства. Проза
Анна Сабаева
Родилась я 3 мая 1953 года на Украине в городе Львове, через два месяца после смерти Сталина. Мой дедушка по материнской линии был учителем математики, бабушка - врачом скорой помощи, жили они в украинском городе Любаре, Житомирской области. Бабушка со стороны отца была крестьянкой из села Каменка, Днепропетровской области, дедушка - военным, погиб на Первой империалистической войне. Мой отец родился 6 (19) февраля 1919 года.С четырнадцати лет стал жить самостоятельно. Работал в цирке воздушным акробатом, выполнял разные трюки, в том числе прыгал со стола на пол на руках(тогда мало кто выполнял этот трюк). Стал профессиональным спортсменом. Он был участником войны. Воевать начал еще на Халхин-Голе, в 1939 году. После войны работал в спорткомитете. Заслуженный деятель спорта. Тренировал сборную Украины по волейболу, затем в 1969 году был переведен в город Сочи, где также стал тренером городской волейбольной команды. Одним из его воспитанников был Александр Кафельников (отец известного теперь теннисиста Евгения Кафельникова), Владимир Кондра, впоследствии один из лучших “связующих” сборной России (в Париже его назвали “волейбольным Пеле”). Отец держал своих воспитанников в отличной спортивной форме,да и сам долго оставался таким же. Мне запомнился случай во время празднования его 50-летнего юбилея. Чтобы доказать,что он не потерял своих спортивных навыков, он сделал стойку на руках прямо на праздничном столе, причем ни одна тарелка, рюмка или бокал даже не шелохнулись!
Мама родилась 28 февраля 1928 года. Когда началась война, ей было 13 лет. В семье было четверо детей: два брата и две сестры (1920, 24, 26, 28 года рождения). Мама была младшей. Вся семья ее погибла во время войны. Старший брат – на фронте, второй остался в тылу врага, воевал в подполье, без вести пропал. Сестра Софья умерла от тифа, когда они беженцами шли пешком по степи,
пристроившись к красноармейскому обозу. На руках у своей матери, которая, будучи врачом, знала, как ее можно спасти, но не могла ничего сделать, так как не было никаких лекарств... Страшно представить, что может чувствовать мать, когда у нее на руках умирает ребенок, а она бессильна что-либо сделать! Хотя знает, что спасти возможно... Последним умер от голода мамин отец, т.к. всю свою скудную еду старался отдавать дочери и жене, чтобы они выжили... Мама не любила об этом вспоминать, но я хорошо помню ее рассказы о том, как она, отлучившись от обоза ненадолго, заблудилась – и погибла бы,
если бы случайно не набрела на землянку, где прятался какой-то местный житель, который и указал ей дорогу... И как они поднимали с земли кизяки*, думая, что это хлеб. И как ходили босиком по снегу. Голод, холод, страх, взрывы, пожары... Они лишились всего, но выжили – моя мама и бабушка. После войны они переехали к родственникам в г.Львов, так как остались без крова и средств к существованию. Первое время ютились у родственников на кухне, потом мама закончила железнодорожный техникум и работала на Львовской железной дороге. Затем встретила моего отца, жизнь постепенно наладилась. Закончила экономический факультет и работала экономистом.
Детство мое прошло в теплой, доброй, светлой атмосфере (период “хрущевской оттепели”). Правда, сохранилось в памяти и то время, когда была нехватка продовольствия, длиннющие очереди за хлебом. Мне тогда было года два – два с половиной. Мама взяла меня с собой в магазин, поставила у витрины и наказала ждать. Очередь за хлебом была нескончаема. Мне это надоело и захотелось домой. Подошла к маме, спросила – можно домой? Мама в ответ кивнула. Магазин находился через дорогу от дома. Но дорога была довольно широкая, и по ней шел нескончаемый поток машин. Не помню, как (“от горшка два вершка”), но дорогу я перешла и по винтовой лестнице добралась до нашей квартиры на последнем этаже, где мы тогда жили. Бабушка, увидев меня в дверях, спросила: “А мама где?”. “В очереди стоит” – ответила я. “Так она тебя что, одну отпустила?” – изумилась бабушка. “Да” – ответила я совершенно искренне. Теперь-то я понимаю, что в шуме и давке мама меня просто не услышала. Поэтому, когда хлеб наконец-то оказался в ее руках, подняла, разыскивая меня, целый переполох. Тогда было такое время, что детей могли украсть цыгане (их было в городе очень много, и такое случалось). Да и вообще – как такая "малявка" могла одна перейти дорогу, по которой машины шли сплошным потоком? В полном отчаянии мама вернулась домой. Переступив порог и увидев, что я дома, она от стресса потеряла сознание, хлеб выпал из рук. Когда мама пришла в себя, то первое, что услышала, были мои “нравоучительные” слова: “Хлеб на пол бросать нельзя, он будет грязным, а грязный хлеб нельзя есть!”
Вообще, наверное, как и все дети, я доставляла маме немало тревог. Летом папа отвез нас отдыхать на море. Мы поселились в небольшом одноэтажном домике с садиком. Как-то мама прилегла отдохнуть, а я спряталась под табуретку. Когда мама проснулась и увидела, что меня в комнате нет, она вышла во двор и стала меня звать. Я же, вместо того, чтобы откликнуться, молча радовалась: “Не может найти, хорошо я спряталась! Пусть еще поищет!” – воспринимая все это как игру в прятки. Когда в нашей комнате собрались соседки и стали приводить маму в чувство, я испугалась – поняла, что игра зашла слишком далеко. И тем более боялась вылезти из-под табуретки. Ноги-руки затекли, пальцы не шевелились. В конце концов я не выдержала и “явилась народу”. Реакцию расстроенной мамы на мое неожиданное появление описывать не буду…
Через какое-то время соседский мальчишка принес мне в банке рыбку – “верхоплавку”. Я радостно носилась с этой банкой по всему дому. Потом вышла с ней во двор. Хозяйка, которую все называли Кузьминична, спросила “Что это у тебя?”. “Рыбка” – гордо ответила я. “Только ей, наверное, плохо в банке. Лучше бы ее выпустить!”. “Давай я выпущу!” – сочувственно откликнулась Кузьминична. Я отдала ей банку, а она, недолго думая, выплеснула ее в вольер на съедение курам. Мое детское горе было безутешно. Мама пыталась меня успокоить, но я рыдала, не могла остановиться – так мне было жалко рыбку. Но еще больше, наверное, от подлости и жестокости взрослого человека, которому я доверилась. С этим я столкнулась впервые…
Когда мы вернулись в город после отдыха, однажды утром мама себя почувствовала плохо. Она осталась дома, и бабушка вызвала врача. Я, на радостях, что мама не на работе, взгромоздилась к ней на постель и вытряхнула на одеяло подаренные мне на день рождения маленькие тарелочки с едой (до сих пор помню эти цельные тарелочки, на которых были баранина, плов, блины и другая еда – все из керамики, но блюда настолько аппетитно выглядели, как настоящие!). В этот момент, как я теперь понимаю, маме стало очень плохо, она резко повернулась – и несколько тарелочек упали в таз, стоявший у маминой кровати, и разбились. Тогда с игрушками было не очень хорошо. Тарелочки были уникальны, мне они достались по наследству от какой-то дальней родственницы. Я подумала, что мама просто не захотела со мной играть, расплакалась и почему-то сказала – “Вот сейчас приедет доктор и разрежет тебе животик!”. Приехала “Скорая”. У мамы оказался приступ аппендицита. Когда ее увозили в больницу, я безутешно рыдала на кухне. Врач “Скорой помощи” пытался утешить: “Что же ты так расстраиваешься, деточка? Вылечим мы твою маму, не переживай! Все будет хорошо”. Невдомек ему было, что я так ревела из-за того, что думала, будто именно я накликала на маму беду своими словами…
Уже с 6-летнего возраста круг занятий и общения у меня был большой – музыкальная и балетная школы, художественная гимнастика. Гимнастки из меня не вышло, но тогда я, впервые на моей памяти, проявила бойцовский характер. Мы осваивали заскок на бревно, который у меня не получался. Все перешли к другому снаряду, я же осталась у бревна и методично вспрыгивала на него раз за разом, пока не заметила, что все голени у меня отбиты. Тренер Жанна Георгиевна только лишь руками всплеснула, увидев, до чего я “дотренировалась”. Потом я целый месяц ходила с синими, а затем сине-желтыми ногами.Но, когда я через некоторое время перестала посещать тренировки, тренер, встретив мою маму, сказала ей: “Вашей дочке надо обязательно продолжать заниматься спортом, так как у нее есть главное для спортсмена качество – упорство”.
Потом я стала заниматься в балетной школе при Львовском Оперном театра – и не могла дождаться момента, когда мне разрешат встать на пуанты (или, как мы их называли, “туфли на пробках”). А когда моя мечта сбылась – сжимала зубы и терпела, если в конце репетиций пальцы на ногах раздирались в кровь. Сейчас, как мне недавно сказал знакомый балетмейстер, девочкам на пуанты так рано становиться не разрешают. Времена меняются… А тогда мы готовились к Декаде Украинского искусства в Москве, и мне так хотелось надеть красивое капроновое платье, сшитое специально для этой цели! (Разноцветные капроновые платья шились для всех участников танца “Карусель”, который должен был представлять наш коллектив в Москве). Вообще, мечта о капроновом платье преследовала меня все детство. И я помню свое разочарование, когда Дед Мороз в Новый Год под подушку положил мне сверток, в котором было платье – но не капроновое, а бумазеевое (из бумазеи)… Тогда я впервые танцевала на сцене Львовского Оперного Театра, принимая участие в кордебалете спектакля “Спящая красавица”. До сих пор в семейном архиве хранится газета, в которой впервые
я увидела свою фотографию (сделанную фотокорреспондентом во время спектакля)… Еще помню тот Новый год, когда родители впервые оставили меня дома одну, собравшись встречать его у друзей (мне тогда было 6 лет). Помню эту празднично – таинственную атмосферу. Я, закутавшись с головой в одеяло, читала подаренный мне детский ежегодник “Круглый год”. Телевизора тогда не было, а читать я научилась рано, еще до школы, благодаря моей бабушке. Она часто читала мне сказки, я же заглядывала в это время ей через плечо и пыталась догадаться, как она это делает. Бабушка тяжело болела, мама занималась хозяйством и уходом за ней, а я крутилась все время у бабушкиной постели.
Бабушка показала мне буквы, я их быстро запомнила. Но, заглядывая через ее плечо, никак не могла понять, как же “Эс-эл-о-эн” можно прочесть как “Слон”. Я и читала “Эсэлоэн”. “А ты читай по складам” – сказала бабушка. И я “прозрела”. С этого момента, поняв принцип чтения, я читала уже все подряд. Именно в эту первую самостоятельную новогоднюю ночь я прочитала “Маленького принца” Сент-Экзюпери и, как и он, влюбилась в его розу на всю оставшуюся жизнь. В этой же книге были запоминающиеся картинки с надписями о том, что через двадцать лет у нас будет коммунизм – и как именно это все будет. На этих картинках были булки, висящие на деревьях, невообразимые механизмы (роботы), которые все за всех делали сами. Ощущение полного изобилия и комфорта! Я очень в это верила и высчитывала годы до своего 25-летия, когда этот самый коммунизм должен был наступить.
Затем пришли “школьные годы чудесные”. 12 апреля 1961 года я находилась на уроке в первом классе “Г” тридцать пятой средней школы гор. Львова, когда пришла классная руководительница Екатерина Семеновна и сообщила: “Человек в космосе!”. Тогда меня обуяло чувство неуемной гордости за то, что живу в стране, в которой совершаются такие выдающиеся открытия и победы. Помню, сколько было счастья, когда меня приняли в октя-
брята, потом в пионеры. До сих пор вспоминаю этот апрельский день, запахи молодой весны в воздухе, ощущение необыкновенного подъема и причастности к великим делам. И как потом мы с одноклассниками разгуливали по Высокому Замку в красных галстуках, счастливые и гордые. Именно с этим искренним чувством большой гордости за свою страну, в которой мне посчастливилось жить, прошли все мои школьные годы.
… До сих пор помню мальчика Сережу Павлушина, который был на год старше и уделял мне покровительственное внимание (после второго урока мы ходили в школьную столовую пить молоко, и на обратном пути мальчишки на лестнице хватали девчонок за руки и “выкручивали”, таким образом очень своеобразно проявляя признаки внимания. Но, когда на лестнице был Сережа, меня никто не трогал). Наш класс назначили дежурить по школе, и мне достался 4-ый “Б” класс, где и учился мой обожаемый поклонник. За несколько дней до начала нашего дежурства я проснулась утром вся в пузырьках – “ветрянка”… Мама мазала мне сыпь зеленкой, а я горько рыдала и просилась в школу, о чем мама с гордостью сказала навестившей меня классной руководительнице – “Дня без школы прожить не может, так рвется учиться!”. “Ничего” – отвечала классная, – она у нас отличница, нагонит”. А я уже так отчетливо рисовала себе картину, как захожу в 4-ый “Б” на перемене и говорю всем “Выходите из класса!”, и все подчиняются, в том числе и Сережа. А я стою, гордая и неприступная… И вот такое разочарование!
Потом я полюбила болеть дома, т.к. году в 1963 мы купили первый черно-белый телевизор “РЕКОРД”. По тогдашним временам он стоил очень дорого, и мама сказала, что мы теперь целый год не будем ходить в кино, пока он не “окупится”. Вспоминаю первые телепередачи – “КВН”, “Голубой огонек”,“Кабачок 13 стульев”, “С добрым утром” и др. Помню, как первое появление на экране телевизора певца Муслима Магомаева впечатлило моего не слишком увлекающегося искусством отца. “Он заслужил фирменный мяч! Я бы ему его подарил!” –
сказал он. Это было высшей похвалой для тренера. Тогда фирменные мячи были высочайшим дефицитом, их выписывали из Москвы по большому блату даже для профессионалов… Когда я училась в четвертом классе, обо мне впервые в жизни написали в газете. К нам в школу пришел корреспондент одной из львовских газет, чтобы сделать репортаж о том, как проходят в нашей школе экзамены. Мы сдавали алгебру, а я решила все ”в уме” самой первой, чем его и ”покорила”… В это же время появились первые написанные песни и первые выходы на сцену
в составе школьного ВИА. Песни были серьезные: о космосе (“может быть, есть в космосе еще одна земля, на которой тоже живут люди. Но они не знают улыбок. Так улыбнись мне, космический человек!”). О взрослой любви. Причем о любви я почему-то всегда писала от лица мужчины (“ты идешь по проспекту, как мадонна, а я – вслед за тобой, но ты меня не замечаешь…”). Вообще, я тогда жизнь воспринимала как-то очень по-взрослому. Но главное, что сейчас вспоминается - это полная уверенность в светлом будущем, в том, что наша страна - самая лучшая, город - самый красивый, а все мы - самые счастливые. И пусть сейчас я понимаю, что все было далеко не так безоблачно, как мне тогда казалось - но может быть, это не так уж и плохо, что у меня остались такие светлые и чистые воспоминания о своем львовском детстве?

*кизяки - спрессованный навоз, употреблявшийся для топлива
50 И у вас так было?
Леся Полищук
         А вы помните своё детство? Уверенна, что да. И большинство станет говорить, что вот тогда были времена - и деревья цвели вовремя и зима была настоящая, и продукты вкуснее и люди добрее, и жизнь проще. Но вот какая штука, все мы разного возраста. И те, кому сейчас восемьдесят, в свои сорок, говаривали именно так. И те, кому сегодня сорок утверждают именно это. А почему? Да потому, что это было наше детство – лучшая пора в жизни человека.
       Сегодня, оглядываясь на своё детство, каждый вспомнит миллион случаев и миллион вещей. А может и больше! Вот я помню, как мы по воду ходили в колонку. Возле неё постоянно стояла очередь. Дети с бидончиками, молодёжь с вёдрами, а кто постарше, с тележками, на тележке большой молочный бидон, или оцинкованная выварка на четыре ведра. А чтобы воду из колонки набрать, надо было ручку нажимать, раз пять, а то и десять - «качать воду». Позже, когда в дома провели водопровод, мы из этих колонок пили. Набегаешься, пить хочется, домой зайдешь, тебе задание сразу дадут, или вовсе загонят. А в колонке, накачаешь, вода бежит толстой, разбрызгивающейся струёй, наклонишься, поймаешь холодную вкусную влагу, всё лицо в брызгах….
         А ещё помню, где соседи ключи от дома хранили. Тётя Таня и дядя Ваня за домом, под камушком. Тётя Лида и дядя Ваня под оцинкованным подоконником. Баба Маня с Кондратьевичем, за крыльцом на гвоздике, а сверху что-нибудь вешали, чтобы ключ прикрыть. А у нас на крыльце на деревянной балке ключ лежал. Все в округе знали, где у кого ключ лежит! Не припомню случаев воровства.
         Помните ли вы автоматы с газировкой? Это предмет из нашего детства. Газировка без сиропа – одна копейка, с сиропом – три копейки. И в нём гранёный стакан, чтобы помыть его, надо было стакан перевернуть, вставить в специальное отверстие и нажать, несколькими фонтанчиками била вода, и стакан помыт. Страшно подумать - мы пили из одного стакана, помытого наспех, из него же соображали на троих любители горячительных напитков, затем возвращали его обратно! Смешно? И домой никто не забирал. Как сейчас помню выпуклую цену на дне стакана – 14 копеек.
         А докторская колбаса по 2 рубля 20 копеек, или молочные сосиски по 2.50? В получку отец покупал батон докторской колбасы, жестяную трёхкилограммовую банку халвы, килограмм солёной кильки, или хамсы, и по маленькой шоколадке в 22 коп. Колбасу мы съедали сразу - нас три сестры, родители выходили из кухни со словами: «Ешьте, ешьте», а когда мы их звали к нам, получали неизменный ответ: «Мы колбасу не любим». Через 15 минут от батона колбасы ничего не оставалось. К кильке варилась картошка в «мундире», чистили кильку, поливали её подсолнечным маслом, резали лук кольцами. Какое же это всё было вкусное. Не помню случая, чтобы кто-то отравился колбасой, сосисками, или молочными продуктами. Квас из бочки, по пять копеек стакан, вкуснее всяких лимонадов. А вот чай пили, только травяной - ромашку, зверобой, смородиновые и малиновые листочки, или веточки. Может поэтому я не люблю травяной чай?
        Молоко в бумажных пакетах-пирамидках (если разливного не хватило), сливки и кефир в стеклянных пол-литровых бутылках - необычайно вкусные. Бутылки всегда собирали – из-под молока, лимонада, пива, ещё бы, за одну бутылку давали 12 копеек, а молочная стоила 8 коп.
        Да, в Новый год многочисленные праздники для детей, с обязательным показом кинофильма, или со спектаклем. И непременно подарочек, в нём кроме конфет 2-3 мандаринки. Мама шила платье из марли, сильно крахмалила, и обшивала дождиком. У кого иначе?
           Помните ли вы сбор макулатуры? А металлолома? Помню во дворе школы горы ржавого железа, и полную теплицу старых книг, газет, журналов и тетрадок. И ведь люди дома не выбрасывали бумажные пакеты, старые газеты, всё складывали в стопочку, перевязывали бечёвкой, и ждали прихода школьников.
            Чуть не забыла про школьную практику. Тут столько можно вспомнить. Вот, например, упомянутая школьная теплица, до того, как её сделали хранилищем макулатуры. С одной стороны в ней росли различные цветы, даже пальмы были, одна веерная, а другая – финиковая. С другой стороны помидоры, огурцы, укроп, петрушка. В этой теплице мы часть уроков по биологии проводили, потом там был сельскохозяйственный кружок, после уроков оставались, ухаживали за растениями. А летом – практика. Кстати, в школьном дворе был отличный сад, в основном росли яблони, и грядки были, а теперь там всё заасфальтировали. А эти замечательные десанты в колхозы. Припоминается уборка клубники, мы её ели прямо с грядки, грязными руками, не мытую. Все были чумазые, весёлые, а когда уходили, нам ещё и с собой давали. Была и уборка помидоров. Когда взрослые не видели, мы устраивали помидорные бои, хотя понимали, что это плохо, продукты ведь! Но «круче всего» - уборка кормовой свёклы. Она никак не давалась, намертво держалась за землю корнями, мы её и за высохшую ботву тянули и расшатывали руками со стороны в сторону. А когда не хватало сил, мы били по ней ногами, чтобы хоть немного сдвинуть с места. Нам за эту свёклу дали путёвку в Волгоград, и, между прочим, в этой поездке я познакомилась со своим будущим мужем.
                       А велосипед? Кто не гонял на велосипеде? Мало того, что носились, как угорелые, так ещё и экстрим устраивали. У нас между пустующими участками была узкая тропинка с малинником вокруг. Так по ней на высокой скорости без рук ездили, мы все были в царапках. Причём девочки в платьях, или юбках ездили, так что и руки, и ноги, всё разодрано!
                      Любимым местом игры были ближайшие стройки. Разве вы не лазили по котлованам, бетонным блокам, канавам? Я там три травмы получила! Уверенна, что нас таких много. Может ли кто-нибудь припомнить, чтобы из-за этого родители с кем-нибудь судились?
                  А дождь, вы любили дождь? Как хорошо было бегать босиком по лужам под тёплым летним дождём, мусора на дорогах не было, битого стекла тоже. А потом в эти лужи пускать бумажные кораблики, или листики, и прутиком делать волну, чтобы кораблик плыл, или наблюдать, как ползают дождевые черви. И радуга, близко-близко.
               Девочки, у вас были куклы? У меня нет! Мы из ниток делали, а летом из цветов! Здорово фантазию развивает. Бархатцы срывали, переворачивали, на стебелёк прикрепляли цветок флоксы, такая элегантная дама в розовой, или белой шляпке получалась. А ещё – резиночки, ни один мальчишка не знает правил этой игры. Или классики. А игра с нитками на пальцах, мы часами в неё играли.
                 А вы играли в игру с консервными банками? Игра чем-то напоминает городки, но это я теперь знаю, а тогда она называлась по-другому, не помню как. Выставляли консервные банки в одну линию, или фигурами, а потом метров с пяти надо было выбить как можно больше банок, кто больше выбил, следующий кон начинает с более близкого расстояния. И палка у каждого своя, «счастливая», хотя при проигрыше могли и выбросить, или сломать. Потом, различные прятки, жмурки, штандер, войнушка, перебежки, и, конечно, вечерний костёр с печёной картошкой и жаренным на палочке салом. Зимой хоккей без коньков, летом футбол босиком.
                  Без шалостей тоже не обходилось! Разве никто из вас не лазил в чужой сад? Ну, яблок у нас своих было много, а клубники не очень. Так мы с домашним ковшиком полезли в садовое товарищество за клубникой, там нас спугнули, мы бросили ковшик и убежали. Когда мама кинулась искать тот ковшик, пришлось сознаться в содеянном. Нас пожурили (именно пожурили, не били, не ругали, не наказывали), и больше мы не лазили по садам.
                Первый фотоаппарат «Смена 16», громоздкий фотоувеличитель, кочующий из одного дома в другой, по всей округе, фиксаж, проявитель, и ночные бдения за проявлением плёнки и печатанием чёрно-белых фотографий. Как мы все были увлечены. Отец купил книгу по фотографии и дал денег на фотоэкспонометр. Открываю альбом и вспоминаю - с кем и когда фотографировали, у кого проявляли, печатали. Замечательные воспоминания. Пришлось бы сейчас всё это сделать, не ошиблась бы – выдержка 8, выдержка 16, всё помню, что, как и когда делать. Помните этот процесс, на абсолютно белом листе, в свете красного фонаря проявляются лица и предметы, главное не передержать в проявителе?
                    Девушки, вспомним школьную форму. Особым шиком было платье с юбкой в плиссировку. У меня такого ни разу не было. А в складочку была. Но менять воротнички так не хотелось, и в грязных не пойдёшь, приходилось вспарывать каждую неделю и пришивать чистые. Кружевные воротнички были не у всех, в основном из обычной белой ткани. В старших классах мама купила гипюровые, я так воображала в них. Чёрный передник одевать не хотелось, тогда я на смену связала себе несколько коротких жилеток, а так как частенько простужалась, замечаний за жилетки не получала, сочли, что так я утепляюсь. Ещё одна хитрость была, укоротила втихаря платье, учительница написала маме записку, что платье коротковато, а мама отписала ей, что денег на новое нет, а я всё расту и расту. Мама так и думала, что я из платья выросла и денег точно не хватало, пришлось учителям смириться.
              Ну а пионерами мы были все, и октябрятами. Помню как гордились октябрятскими звёздочками, и все гонялись за маленькой рубиновой с настоящим портретом маленького Ильича. А когда вступили в пионеры, то галстук носили напоказ, мы с подружкой расстегивали верхнюю пуговицу в пальто и доставали галстук наружу. А чтобы в комсомол приняли, надо было постараться. В первом потоке у нас рекомендовали в комсомол четыре отличника, во втором принимали хорошистов, а у меня тройки были, поэтому на комсомольском собрании решили меня не принимать. Тут вступилась классная дама, и сказала, что троек у меня мало, зато я принципиальная и ответственная. Конечно, её послушались, и я даже гордилась, что меня принимают в комсомол не за оценки, а за принципиальность.
                А эти дворовые компании! У нас это была уличная «банда», и вечером все сходились к нашему двору, сколько себя помню, под нашим забором была длинная скамейка. Там вся местная молодёжь собиралась. Родители, молча терпели это безобразие, а на вопросы соседей неизменно отвечали: «Пусть приходят, зато на глазах». Мальчишки подолгу ждали меня на скамейке, а потом один из них пробирался во двор, тихонько стучал в окно моей комнаты и спрашивал: «Ты скоро?», я высовывалась в форточку, велела уходить со двора, и обещала быстрее делать уроки. Как-то мама вышла и сказала мальчишкам, что я гулять не буду, надо огород копать, а те сказали, что сами вскопают и попросили лопаты. Пока я делала уроки огород был вскопан.
       Помните величайшее изобретение тех времён – летние кинотеатры. Нам посчастливилось, прямо на заднем углу нашего дома был выстроен такой кинотеатр. Все соседи были возмущены – шум, гам, толпы «хипарей», курят, да чего греха таить, и выпивают! Но у нас как раз в этом углу стояла времянка, и мы ставили лестницу, влезали на крышу и бесплатно смотрели кино. Через крышу этой времянки прошли все друзья и соседи. Наш сосед, дядя Миша, инвалид без ноги, работал в этом кинотеатре билетёром, поэтому он вечно гонял нас с этой крыши. Даже с родителями ругался, но мама сказала: «Мы в своём дворе, хотим, сидим на крыше, никто нам не запретит». С тем и остались. Иногда мы ходили и в кинотеатр, там были обычные деревянные лавки, сидеть неудобно, зато экран видно полностью, и слышно хорошо. Плохо только, много курильщиков, и дым стоял столбом.
          И уроки в школе прогуливали, вы тоже? У меня это было только один раз. Уже и не припомню, с какого урока мы всем классом сбежали, и причину этого поступка не припоминаю. Договорились, что отнесём домой портфели, возьмём что-нибудь поесть, и разошлись по домам. Ну, у всех мамы на работе, а моя дома, она тогда уже не работала, младшей сестрой занималась. Как я домой пришла, она сразу спросила, в честь чего так рано, я честно призналась, и сказала, что сейчас одноклассники за мной зайдут и мы в лес пойдём. Конечно, она меня не пустила, ребята пришли, долго её уговаривали, но она была непреклонна. На следующий день в школе нам сделали нагоняй, но так, ничего серьёзного. А ещё через день параллельный класс повторил нашу аферу. Вот им влетело. Всех мальчишек завели в актовый зал, пригласили парикмахера, и тот остриг их наголо. Вы представляете, тогда ведь все под «битлов» косили – штаны клёш, волосы длинные, рубахи с острыми воротниками – батники. Мы все возмущались, мол, личное дело каждого, с какой причёской ходить. Только наглядный пример остановил прогулы в школе. Никто ни на кого не жаловался, никто не судился. Хотя, дикость, конечно, остричь мальчиков в 10 классе под «ноль».
               Сколько тёплых воспоминаний. Правда ли, что те времена были лучше? Не уверенна! Но для меня да, ведь это моё прошлое, мой жизненный старт! Сколько случаев, сколько мелочей, сколько эмоций вспомнится вам? Очень надеюсь, что окунула Вас в светлые воспоминания.
51 Шустрик- лучший друг двора!
Марта Лазовская
  В одном небольшом  городском дворике жила  маленькая девочка и звали её Надя.

  Надо сказать, что это для других она была маленькой, себя же Надя считала большой, ведь ей уже исполнилось 4,5 года и родители иногда отпускали её во двор гулять одну, на попечение дворовых старушек сидящих на лавочках . Ведь они, эти бабушки-старушки, наперечет знали всех детей двора и всегда были готовы часами наблюдать, как резвится молодая поросль, следить, чтобы они не безобразничали, тем самым помогая  молодым мамашам.
Тогда, в конце 60-х годов, гулять детям одни во дворе было практически безопасно. Тем более в таком, в котором жила Надя.

   Этот двор был просто замечательный.

    По его периметру стояли восемь двухэтажных, двухподъездных , домов, сложенных из красного кирпича.  Промежутки между домами были закрыты высокой кованой оградой с пиками на концах стержней. Таким образом внутренний мир двора был отделён от внешнего.
   В двух местах ограда имела калитки, а в центральном проёме -  въездные ворота. От них вела центральная широкая дорога, раздваивающаяся направо и налево  более узкими дорожками, проходившими вдоль домов и возвращавшимися  к главной дороге. Получалась такая своеобразная восьмёрка.  По внутреннему контуру этой "восьмёрки" были посажены деревья, земля была засеяна травой, а в центрах разбиты клумбы с вазонами посредине.
 Возле деревьев стояли лавочки, на них-то и сидели старушки и матери с малолетними детьми. А дети играли на газоне у клумбы.

 Именно там Надя однажды  познакомилась с Шустриком.
 Когда это было она уже не помнила. Может в года полтора, а то и меньше.

 Тогда по двору она гуляла только с родителями. Однажды, бегая вокруг клумбы, девочка упала в заросли касмеи и хотела уже зареветь, как сквозь тонкие упругие стебли просунулась лохматая ушастая голова. Надя от удивления широко раскрыла глаза, а лохматая морда - рот. Оттуда высунулся розовый язык, лизнувший девочку в щёку.
- Фу, Шустрик, фу! - закричала Надина мама.
Пёсик отскочил, но далеко не убежал.  Сел и , наклоня голову на бок, казалось  с интересом,  наблюдал как девочку вытаскивают из клумбы. Он очень понравился Наде и теперь всегда, выходя на улицу она кричала : "Сустлик, сустрик!" И собачка прибегала.

   Был ли у собаки хозяин девочка не знала и считала Шустрика своим. Хотя так наверно считал каждый ребёнок данного двора.

   Иногда Надя выходила во двор с трёхколёсным велосипедом. Тогда не у всех были велосипеды, а кататься хотелось многим. Наде было жалко свой велосипед, но она мало кому отказывала. Всем разрешалось проехать круг. Но вот однажды её старшая подружка Нина не захотела после круга отдавать велосипед, каталась и каталась.

- Нина, отдай велосипед Наде! Ты посмотри, девочка сейчас заплачет.- это вступилась бабушка Соня.
- Ну и пожалуйста, катайся! Жадина!- Нина слезая с велосипеда, опрокинула его на асфальт, - Я у Андрюшки возьму!

И действительно, взяла у вышедшего гулять Андрюши и поехала.

 Надя подняла свой велосипед , села и начала медленно крутить педали, расположенные на переднем колесе. Шустрик бежал рядом с ней.
- Надька, а я быстрее еду! Ты меня не догонишь! - Нина быстро поехала к воротам, по халатности оставленным кем-то открытыми, и скрылась за ними. А ведь это всем детям строго-настрого запрещалось делать. Шустрик  с лаем припустился за ней.

  Пока Надя доехала до ограды их и след простыл. Девочке было очень обидно, что её бросили и подруга, и четвероногий друг. Она, забыв о запрете, медленно поехала по улице,  не зная где искать друзей.
 В какой-то момент ей показалось, что за кустами мелькнуло знакомое платье в горошек.

 Свернув с асфальта она поехала по какой-то тропе, периодически зовя подругу. Никто не отзывался.  Из глаз потекли слёзы. Девочка огляделась кругом и поняла, что она оказалась с тыльной стороны двора, на пустыре, заросшем бурьяном. Дома-то вот они, но кругом ограда. Надя искала калитку, но не найдя, села на траву и всхлипнула..

     А в это время мама Нади вышла во двор, чтобы проведать дочь. Дочери нигде не было.
- Тётя Соня, вы Надю не видели? - спросила она старушку
-Как не видела? Они с Нинкой на велосипедах тут катаются.
- Нина, а где Надя? - спросила женщина  у появившейся из своего  подъезда девочки.
- А я не знаю, тётя Маша, она одна решила кататься. А я уже Андрюшке велик отдала.
Женщине  стало плохо. Она без сил опустилась на скамейку.
-Ну вот где её искать, тёть Сонь?
- Ой, Маш, не паникуй. Спряталась где-нибудь и сидит.
В этот момент она почувствовала, как кто-то лизнул её ногу. Посмотрела -Шустрик!
- Шустрик, ты знаешь где Надя?
Собачка внимательно посмотрела на Машу, гавкнула и пошла. А потом побежала. И очень быстро скрылась из виду!

 Маша в отчаянье стала бегать по разным закуткам двора. Ей и в голову не могло прийти, что ребёнок вышел на улицу.
- Тётя Маша, бегите скорее к заднему забору, оттуда лай Шустрика слышится!- прокричал ей Андрюша.
Женщина  кинулась к забору и у видела...  За забором, на пустыре среди бурьяна, сидела её Надя, крепко обняв лающую собачку, как последнюю надежду вернуться в привычный мир.

    Маша быстро обежав забор, вернула пропажу домой.

 После этого Шустрика любили ещё больше. Маша  не забывала его благодарить то кусочком мяса, то сосиской, то колбаской. Шустрик был этому очень рад, но больше всего ему нравилось, когда его гладили или чесали за ухом, повторяя :"Шустрик ты наш Шустрик!"

    Прошло какое-то время и Шустрик исчез.  Грустная мама говорила, что она не знает где собачка. А тётя Соня говорила соседкам, что он умер.

    Но Надя в это не верила. Она точно знала, что Шустрик пошел спасать другую девочку, попавшую в безвыходное положение, потерявшую дорогу из чуждого в своё родное.
52 В детстве звезды светят ярче
Алик Чуликов
ДВОРИК ДЕТСТВА
Двухэтажные сталинские кирпичные дома, построенные в Казахских степях для целинников, и во дворах длинные сараи для хранения ненужных вещей. Палящее солнце и ватага босоногих сорванцов, вооруженных рогатками, пугачами – самопалами из медных трубок, заряжаемых спичечной серой, шпагами из калёной проволоки, саблями из штакетника. Рыцари всех времен и народов стрелялись, сражались до синяков  и кровоподтеков. А если дрались, то до первой крови. Разбитый нос и ты проигравший. Почти в каждом сарае свои голубятни, с настилом из досок, прикрученных проволокой, где обитали голуби и по доске в дырку под крышей  вылетали на волю. Лохматые, чубатые, вертуны, игруны воркующие красавцы были гордостью мальчишки, носившего звание пацан.
 Пацаны селились «мафиозными» кланами в разных районах городка и вместе их сводила, как соперников лишь какая-нибудь полуспортивная игра или кулачные, а иногда и с велосипедными цепями, бои на пустыре в предгорье «Симулянтской горы», где и выяснялось, чей район круче.
Гора носила такое унизительное название из-за пацанов - симулянтов, сбегавших к ней с уроков. Они проводили время в интеллектуальных играх : «чижик»- летающий огрызок палки, «лянга» – кусок лохматой шкуры со свинцовой пуговицей, которой выбивали всевозможные фигуры – «люры», «пары», «виси», жонглируя ногой, как профи – футболисты,  а так же «альчики» из коленной бараньей косточки, имеющей четыре разные стороны с романтическими названиями -  «чика – пука - айкур – тава». Особо богатые игроки играли  с монетами в орлянку или пристенок у плоской стены скалы.
Параллельно пацанам независимо друг от друга в городке существовали еще две группы существ – девочки и очень, но не всегда влиятельная группа родителей первых двух. И вместе они сходились лишь вечерами на своих клановых территориях. Пацаны возвращались с походов по сбору урожая чужих садов, от «Симулянтской горы», а так же охоты по отстрелу из рогаток и разорению птичьих гнезд из рощицы, посаженной их родителями. Девочки приходили из школы, а родители с работы. И двор наполнялся гулом, криками, плачем, звонким хохотом.
Если кто-то из пацанов выходил на улицу с куском хлеба, политым чаем и посыпанным сахаром, то к нему подлетал первый заметивший и кричал: - «Сорок восемь - половину просим!», тогда приходилось делиться. Но если успеешь крикнуть: «Сорок один – ем один!», то ел в гордом одиночестве прожигаемый завистливыми взглядами окружающих.
Голубятники, завидев в небе пролетающего голубя из чужого района, поднимали пронзительным свистом в воздух своих голубей и чужак, по голубиной глупости присоединялся к стае и вместе с ней опускался на крышу, и оставался ночевать в гостеприимном сарае. Пацаны выдергивали у него три летных пера, чтобы он никуда не смог улететь, и пока они  отрастали, голубь привязывался к новой стае и оставался насовсем.
В одном из домов района, носившего, как и улица, название «Советский» жила не вполне благополучная семья Витьки Храмова. Его старший брат - «Колька – криворот», получивший эту кличку из-за ножевого пореза лица, часть своей романтической жизни провел за решеткой. Он вечерами собирал вокруг себя кучку пацанов,  подлавливал пьяно – шатающихся родителей чужого района, и под видом благородного поступка -  проводов «Гайдаровскими тимуровцами» до дома, в процессе очищал их карманы. За помощь в таком деликатном деле пацаны на следующий день угощались «Колькой – криворотом» палочками шашлыка по двадцать пять копеек, которые на базаре искусно готовил дядя Боря – узбек - шашлычник.
     Другие более целеустремлённые пацаны - октябрята – пионеры, играли вечерами в казаки – разбойники, догонялки, прятки, допуская в свои игры даже девочек.
Долговязый худющий Оська, со своим другом Мусой – крепышом – симпатягой были первыми из  Советско-районных пацанов раненных ранней стрелой Амура. И чисто пацановские игры без участия девочек им были не интересны. А во всем была виновата заезжая девчонка из Ленинграда Нинка, гостившая некоторое время у своих родных. Веселая юморная заводила, участвовавшая во всех пацановских играх, лихо ловившая летящий «чижик», занимавшаяся в Ленинграде в школе фехтования, насмерть покорила всех владением импровизированной шпагой – проволокой, отражая и закалывая несколько пацанов нападавших одновременно. Перед самым отъездом в Ленинград, она с кучкой пацанов  - сверстников, забралась в темный от вечерней мглы чердак дома. Рассказывала там разные страшные истории и, видя, как бледнеют лица пацанов освещенные ранней луной, заглянувшей в чердачное окно, звонко засмеялась и спросила загрустившую задумчивую команду:
- Мальчики, а  кто хочет меня поцеловать?
Хотелось всем, но смелыми оказались лишь Оська и Муса, коснувшиеся губами её щеки.
Нинка уехала, а стрелы малолетки - Амура остались в сердцах пацанов. И родители, обитавшие в этом мире рядом, были поражены – пацаны начали мыть руки перед едой и, выходя на  улицу глядеть на себя в зеркало. А Оська с Мусой вдруг обратили внимание на пигалицу Машку
, которую они раньше даже не принимали в сои игры. А тут им бросилось в глаза, что у Машки огромные синие глаза и густые золотые волнистые волосы. Машка не заплетала волосы в косы и поэтому дернуть за косу, выразить ей симпатию, поводов не было. Тогда однажды Оська подошел к Машке и предложил жестами поиграть с ними в прятки. Девочка от неожиданности вспыхнула красным маком и стала такой радостно – красивой, что Оська ощутил себя нелепым Буратино рядом с прелестной Мальвиной. Он даже не заметил ревнивого взгляда своего дружка Мусы, который то - же положил свой младодонжуанский взгляд на вдруг расцветающего «гадкого утенка».
Но основная масса пацанов и девчонок, ранее благосклонно принятых в пацановскую команду недоумевали:
- Она же глухонемая, как с ней можно играть?
Муса сказал:
- Она тоже человек! – и все поняли и приняли новую подругу.
Но первая, же игра в «прятки» стала поводом веселья дружной компании. Выбирая, кто будет «куличить», то есть стоять у стенки дома с закрытыми глазами, считать до десяти и идти искать спрятавшихся досталось Машке, потому что в считалке:  «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана: - Буду резать, буду бить,  с кем останешься дружить, говори поскорей, не задерживай добрых и честных людей», - первая рука выпала на кого-то из старой компании и «круговая порука» оставила Машку без пары, и она «куличила». Найдя спрятавшегося, Машка должна была первой добежать и «застукать» его раньше, чем тот сам добежит и дотронется до стены, и тогда «куличить» должен был последний застуканный. Но дружная компания, издеваясь над Машкой подло предупреждала друг друга, пользуясь тем, что девочка глухая. Машка, впервые участвовавшая в таком грандиозном мероприятии, как дворовая игра, провожала каждого пропущенного игрока изумленным и растерянным хлопаньем длинных пушистых ресниц. В больших синих глазах уже появились маленькие лужицы, которые начали сливаться в мини озерко, и первая слеза покатилась по горящей обидой щеке.
Обида и боль своей никчёмности душила горло Машки, она готова была расплакаться. Но тут она заметила, что еще два пацана, где-то спрятаны и у нее есть еще шанс отыграться. Не было видно Мусы и Оськи. Вдруг она увидела обоих выглянувших из чердака дома. Восторга Машки не было предела. Она подбежала к стене и «застукала» обоих. Машка показывала пальцем на чердачное окно, чтобы всем было понятно, кого она «застукала» и кому нынче «куличить». Она прыгала, хлопала в ладоши, издавала глухие звуки восторга, пытаясь радостно кричать.
Муса и Оська спустились во двор и были встречены недоумёнными взглядами своей компании, как сказал бы учитель литературы: - «Финал достойный Гоголевского «Ревизора» в исполнении театра юного зрителя». А Машка окинула взглядом ребят и вдруг заметила, что никто не разделяет ее восторга. Улыбка медленно покинула  свое отражение в её глазах-озерках, и переполненная влага через край опять покатилась по щекам. Машка поняла, что ребята играли с ней в поддавки. Но к девочке подошел Оська и так здорово улыбнулся и погладил  по голове, а Муса из карманов своих черных бридж достал горсть семечек и вложил в ее ладонь, что Машке тут, же расхотелось плакать.
Первые звезды, ярко засветившие в такой манящей высоте, запросто заставляли верить, что день только начинается. Но в это самое интересное время, живущие в параллельном мире ничего не понимающие существа - родители, вдруг вспоминали о маленьких человечках пацанах и девчонках, высовывались из окон своих квартир и начинали кричать хоть без рупора, но оглушая всю дворовую округу:
- Мишка, домой!
- Вова, домой!
- Оля, домой! ...

А в опустевший двор с небес спускались звезды. Они заглядывали в темные окна, а потом залезали в открытые форточки и забирали души спящих пацанов и девчонок полетать над Землей, над разными странами.
- Я вчера во сне летал над Землей, - рассказывал потом Оська Мусе.
- Мы с Машкой видели тебя, мы пролетали чуть выше, - отвечал Муса.
53 Магус
Наунет
Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
 Смакует каждый миг и наблюдает,
Как спит ребенок, молится старик,
Как дождь идет и как снежинка тает.
                        Омар Хайям.

    В давние времена высоко в горах жил один мудрец который общался со своими ближайшими  учениками посредством «мысленного контакта» во время которого  не произносилось ни  единого слова. Старец знал  , что кратчайший путь к Духовному Прозрению  есть проникновение мысли из тишины ума   в тишину сердца,  и именно видение через сердце  даёт  возможность  человеку максимально короткое приближение   к истокам.
Многие  тайны человеческой души были  для него  открыты, 
но при всем этом он был очень скромным человеком так как знал, что его возможности не безграничны ,ведь  познание всех тайн природы  как и достижение  горизонта- невозможно!
А совершал маг такие чудеса которые не мог ни один смертный , но делал он это лишь тогда, когда считал необходимым и никакие просьбы, уговоры , угрозы и подношения не могли изменить его решения.
Подпускал  же к себе больных людей и  даже самого царя он  лишь тогда, когда  считал, что человек этот чист перед своей Совестью . Ведь совесть человека,-  говорил  Маг, - это голос  его  Души  из звуков  которого слагается музыка  Божественных откровений шепчущая духовной  интуиции о  пути  ведущего к озарению, к которому стремятся люди для того, чтобы, хоть и  тяжелой поступью, но приблизиться  к Истине .
   Всем  было известно и то, что колдун мог  не просто безошибочно предсказать   будущее , давать мудрые советы , врачевать , но даже возвращать  людей  из мира духов в мир видимый ,осязаемый. А умерший человек  о котором уже  сорбели родственники, не просто  возвращался  в  мир земной , а становился другим ,  более  чутким и мудрым.
Слава кудесника  простиралась далеко за пределы его родного края, а всем  магическим действиям чародея о которых люди с восхищением и неподдельным восторгом рассказывали друг другу предшествовал долгий ритуал посвящения и   приближения. Допущение же к непосредственному  личному  общению  с магом подготавливали его  старшие  ученики .
Учеников себе учитель выбирал  долго и  лишь после тщательного отбора селил  их в пещере недалеко от своего жилища , обучая своему искусству.
Юноши  эти  с радостью  навсегда уходили от  привычной  и легкой  мирской жизни .Они не только  давали обет молчания, но также своим упорным каждодневным трудом доказывали своему Учителю приверженность выбранному ими пути, верности  его  учению. Ученики Мага не то чтобы поклонялись  иэрофанту как идолу , вовсе нет ,ведь в действительности они так же искали  истину, а  их наставник  лишь указывал  им правильный Путь...И были они уверены в том ,что Учитель- настоящий мудрец, потому что  познаёт истину через любовь и слияние с Богом .

  Как-то, в соседней стране , узнав о чудодейственных способностях  колдуна ,  некоторые юноши этой страны вознамерились  тоже  стать его учениками.
Тем более ,что зависть , а так же мечта о власти и могуществе над соплеменниками и людьми других народов, былa неистребимым желанием некоторых  юношей этого воинственного народа. Однако, они   ещё не знали об умении распознавать все потаенные мысли людей магом , а так же  об отвращении учителем нечистых помыслов людей.
Юноши  не просто  сгорали от нетерпения принять участие в обрядах, церемониях и упражнениях, которые, как они полагали,  могут сделать их быстро  такими же  всесильными, но,  конечно же больше всего они  мечтали о славе и власти. И, пустившись в долгий и трудный путь,   они наконец подошли в границам соседнего царства. Там  их  встретил  один из  младших учеников  колдуна  и побеседовав с ними,  приняв изысканные дары  и подношения их общине, а так же взяв с них клятву хранить  молчание  о том , что они увидят в течении этого дня, юноши эти были допущены   в  пещеру  где их внимание на много часов завладели изысканные ритуалы, сложные упражнения и необычная музыка и танцы.

   На следующий день, все они были приглашены к наставнику, который задал им  лишь один вопрос: испытали ли они духовный подъём от пережитого накануне. Друг за другом вставали посетители, которых усадили в центре зала, и заявляли, что это было одно из самых возвышенных переживаний в их жизни.
А расположившиеся вдоль стен юноши , которые  постоянно проживали  в пещере уже много лет, молча наблюдали за ними. И когда, наконец, посетители завершив свои речи и  заключив их просьбами о принятии в свои  ряды младших учеников, заговорил сам Учитель.
Вначале он поблагодарил гостей за  дары  и пожелания здоровья ему и нескончаемого процветания его искусству магии .
Затем он сказал:
— Сегодня здесь собрались  люди разного уровня посвящения.
Те,  которые уже после много лет ежедневных и упорнейших  занятий приблизились к ремеслу врачевания и искусству магии  хорошо знают  что  здесь происходит, и не нуждаются в разъяснениях.
 Те же, недавно прибывшие, возможно и  могут научиться чему-либо, но лишь благодаря тому, что находясь  здесь  сумели полностью  отказаться от суеты внешнего  мира ,а также  потому , что  они уже  знают  , что научиться  чему -либо можно лишь тогда , когда   искренне в это  веришь и любишь.

А  вот гости прибывшие только лишь вчера, вот к  вам я вынужденно обращаюсь на языке людей, потому что вы не услышите «языка сердца», и для вас, непросветленных, мое молчание  будет хуже  самого громкого крика и  будет  рвать ваши  уши и сердца.
- Да! Вы отведали здесь  ритуалов , но вы не вкусили здесь духовности ,что бы вы сами об этом ни думали.
Вчера мои  младшие ученики постарались развлечь вас и быть гостеприимными,как и должно поступать хорошим хозяевам. Но запомните : целью  искусства магии является вовсе не подчинение мира своим  эгоистичным устремлениям, а добродетель , владение собою и мудрость.
-И, только тем  кто знает, что  такое "язык сердца" обеспеченна непосредственная связь!
Она была и всегда остаётся доступной лишь для тех, кто пробуя вкус вина не пьянеет — тем, кто способен говорить на языке  птиц ,  животных, растений и камней  постоянно  вслушиваясь в  их голоса  не просто слышат их ,а слушают и понимают то , что дано понять  человеческому существу. А во время шума, когда внешним голосом о своих поверхностных переживаниях  со мной разговаривают губы и язык, которые  говорят  только лишь  об удовольствии от упражнений и обрядов, пусть  даже  о томлении поисков, то тогда я закрываю от них  свои глаза и уши , ибо пустой звук мёртв  и потому бесполезен  и вреден!
Лишь  в тишине внутренний голос говорит с внутренним миром тех, в ком он жив.
А самое главное заключается в том, чтоб голос  этот был чист и не фальшивил и тогда ,только тогда он будет звучать красиво. Ведь прекрасное, как говорил один великий мудрец ,есть великолепие истины.

 Вместо эпилога

Долговечно Небо, стара Земля.
Долговечными стать могли они ,
Ибо не для себя живут –
Оттого и живут долго.
Так и мудрец –
Держится позади, а выходит вперёд,
Покидает тело, а оно существует…
Не бескорыстием ли своим
Блюдёт он свою корысть?