Трагедия короля Ричарда III, 1-2

АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ВТОРАЯ

 Там же. На другой улице.

(Выносят тело короля Генриха VI.  В карауле вельможи с алебардами.. Леди Анна в трауре сопровождает гроб.)

АННА:
Груз драгоценный наземь опустите.
На честь свою убитую смотрите.
Ланкастера омыть слезой хочу,
Хоть этим горе и не залечу.
Пусть примет прах убитого земля,
Святого хладные останки короля.
Сомкнуты смертью царственные веки,
Монархов кровь застыла в нём навеки.
О, дух усопшего, услышь мои стенанья,
Принадлежат они  невестке Анне.
Ужасная рисуется картина:
Один убийца у отца и сына.
Я лью бальзам на очи, что сомкнулись
И от жестоких будней отвернулись.
Кляну того, кто жизни вас лишил:
Пред небом грех ужасный совершил!
Спокон веков такое уж ведётся:
За кровью кровь когда-нибудь прольётся.
Пусть негодяй за смерть твою заплатит,
А пауки злодея в сеть захватят:
Ни жалости, ни милости там нет,
И травят ядами, каких не ведал свет.
А если от злодея сын родится,
Увидев монстра, мать ума лишится.
Наследник зла от зла и пострадает,
Как я, потери горькие узнает.
Несите в Чертси этот груз священный,
Земле там предадим сей кладезь бренный,
Когда устанете, я отдых обозначу:
Над прахом короля ещё поплачу.

(Входит Глостер.)
ГЛОСТЕР:
Процессию немедля прекратите!
Оставьте гроб и быстро уходите.

АННА:
Откуда чернокнижник объявился
И на  святое дело покусился?

ГЛОСТЕР:
Моё терпение прошу здесь не пытать!
Любой из вас здесь может трупом стать.

ВЕЛЬМОЖА:
Прошу, милорд, святому не дерзить!
Дорогу в небеса не заслонить!

ГЛОСТЕР:
Ты, наглый пёс, мне будешь возражать,
Пытаясь алебардой угрожать?
Ах, жалкое посмешище двора,
Расплющу я тебя, как комара.

АННА:
Я вижу, как вы искренне боитесь,
Вы этого, прошу вас, не стыдитесь.
Исчадье ада всем внушает страх:
Бездонный мрак у демона в глазах.
У тела жизнь сумел, палач, украсть ты.
Душа – у бога: ты над ней не властен.

ГЛОСТЕР:
Прошу тебя, святая, не бранись.

АННА:
О, чур меня! Нечистый, удались!
Ты ради бога души не смущай,
И Землю нашу в ад не обращай.
Смотри на плод своих кровавых дел,
Ведь ты же, изверг, этого хотел.
Глядите, люди, кровоточат раны,
Нет короля, а крови – океаны:
Как будто кровь всего народа здесь,
Как будто мир закровоточил весь.
Стыдись, урод, того, что натворил,
Ты этой кровью всех нас обагрил.
Не ты ли кровь, господь, нам даровал?
Так отомсти тому, кто отобрал.
Не ты ль, Земля, нам радости дарила,
Так отомсти отнявшему их силой.
Гром, разразись в урода и убийцу!
Сомкнись, Земля, над жалким кровопийцей.
И поглоти его, как поглотила,
Ты кровь того, кого страна любила.

ГЛОСТЕР:
Закон благотворительности прост:
Добро – за зло, спасибо – за погост.

АННА:
Для дьявола закон – пустая шалость.
Ведь лютый зверь и тот имеет жалость.

ГЛОСТЕР:
Но я – не зверь и заявить вам смею:
Вот потому-то я и не жалею.

АННА:
По-моему, господь бы удивился:
Не чудо ль? – дьявол правдой разразился!

ГЛОСТЕР:
Ещё чудесней, коли ангел злится!
Красавица, позвольте объясниться.
В моих предполагаемых злодействах,
Вы не найдёте дьявольского действа.

АННА:
Из всех мужчин я мерзостней не знаю.
Навеки я убийцу проклинаю!

ГЛОСТЕР:
Увы, пока мне нечего сказать,
Красавица, придётся обождать.
Моим поверьте искренним словам,
Что время всё расставит по местам.

АННА:
Урод, кого не знаю я страшнее,
Решение одно – петля на шее.

ГЛОСТЕР:
Коль шею я себе теперь сверну,
То этим на себя возьму вину.

АННА:
Уродец, зря себя ты беспокоишь,
В базарный день ты фартинга не стоишь.
В конце концов, заплатит изверг всё же,
За тех, кого он люто уничтожил.

ГЛОСТЕР:
А если жизни их я не лишал?


АННА:
Никто бы в катафалке не лежал.
Они мертвы, а дьявол во плоти
Изволит на погост со мной идти.

ГЛОСТЕР:
Поверьте: я супруга не казнил.

АННА:
Во здравии супруг. Ты удружил.

ГЛОСТЕР:
Не я, а Эдвард юношу убил.

АННА:
Сказала Маргарет: удар смертельный твой,
Был занесён над бедной головой.
Могли бы мы и матери лишиться:
Не дали братья этому свершиться.

ГЛОСТЕР:
Её язык меня оклеветал,
И я, конечно, гнев свой не сдержал.

АННА:
Твой гнев душа кровавая питает,
Она убийством ныне промышляет.
Не ты ли жизни Генриха лишил?

ГЛОСТЕР:
Да, признаюсь: я Генриха убил.

АННА:
Признался ёж, что он колюч!
Тебя господь низвергнет с круч!
Как ты низверг добро и ласку,
Убив героя нашей сказки.

ГЛОСТЕР:
Другое, видимо, важнее:
На небе сей герой нужнее.

АННА:
А, коли господу решать,
Тебе там, изверг, не бывать.

ГЛОСТЕР:
Скажите мне спасибо,
Что он на небо прибыл.

АННА:
Итог всему я подведу:
Твоё убежище – в аду.

ГЛОСТЕР:
Сказать ли смею? Место есть.

АННА:
Оно в тюрьме. Там ваша честь.

ГЛОСТЕР:
То место, как ни странно,
В твоей кровати, Анна.

АННА:
В том  месте, где ложусь я спать,
Тебе и рядом не бывать.

ГЛОСТЕР:
Пусть нас господь с тобой рассудит. 

АННА:
Надеюсь, так оно и будет.

ГЛОСТЕР:
Оставим, леди Анна, все остроты,
Мы вставим в речь иные обороты.
Причина смерти Генриха и Эда,
Была для палача как клик победы.

АННА:
За фразой сущность ты не прячь!
Здесь ты – единственный палач.

ГЛОСТЕР:
Причина и банальна, и проста:
Всему виною – ваша красота.
Оригинальным вряд ли, леди, буду:
Она меня преследовала всюду.
Ведь чтобы к дорогой своей прижаться,
И убивать готов и убиваться.

АННА:
Когда б в курсе этого была,
Я б красоту ногтями содрала.

ГЛОСТЕР:
Я б не позволил этому случиться.
Красе подобной можно лишь дивиться.
Краса твоя мне душу согревает,
Как солнце миру целому сияет.

АННА:
Да сгинет день!
И солнце красоты,
Повсюду смерть,
Где пребываешь ты.

ГЛОСТЕР:
Ты – милая моя, к тебе не знаю зла я.

АННА:
Когда б тебя убить красой могла я!

ГЛОСТЕР:
Раздор нельзя наш спором разрешить.
Как можно за любовь желать убить?

АННА:
Любовь ты не убил, убивши мужа,
Она жива в его кровавой луже.
Я не прощу!
За каждую кровнику отомщу!

ГЛОСТЕР:
Кто мужа в гроб сумел сейчас свести,
Тебе поможет лучшего найти.

АННА:
Уверена: такого уж не будет.
Никто меня так сильно не полюбит.

ГЛОСТЕР:
Но есть такой на свете и планете.

АННА:
Такого нет.

ГЛОСТЕР:
Плантагенет.

АННА:
То было имя мужа дорогого,
Но нет его – осталось только слово.

ГЛОСТЕР:
Кто был, в иной уж мир отбыл.
А этот – рядом. Ты не рада?

АННА:
Ужели ты? Не верю я!

ГЛОСТЕР:
Да, леди милая моя.
(Анна плюёт Глостеру в лицо.)
В лицо плевать, миледи, не к лицу.
Я ближе всех и к трону, и к венцу.

АННА:
Берёт меня досада,
Что нет в плевке том яда.

ГЛОСТЕР:
Но на устах, даю зарок:
Не яд, а сладенький медок.

АННА:
Ты есть подобье гада
И соткан весь из яда.

ГЛОСТЕР:
Смертельный яд твоих очей
Страшнее сотни палачей. 

АННА:
Чтоб душу растерзать и тело,
Я б василиском быть хотела.

ГЛОСТЕР:
Твоею красотою я убит,
Не тело, а душа моя болит. 
Ребячьи слёзы катятся постыдно,
Становится и грустно, и обидно.
Не слёзы, а потоки зла и гнева
Метал я и направо, и налево.
Когда мальчишку Клиффорд саблей бил,
Стон Ратленда отца с ума сводил,
Признаться, я немало удивился:
Брат Эдвард не таков, но прослезился.
О смерти Йорка твой отец поведал,
Слезами прерывая ход беседы.
Его щека, омытая слезой,
Блистала, словно, хвоя под грозой.
Какие б в жизни беды не случались,
Мои глаза сухими оставались.
Твоя краса воздействует иначе:
Рыдаю я и вот – ослеп от плача.
Ни друга, ни врага я не молил,
Тем более – пощады не просил.
Теперь же – не стесняясь, умоляю
И к жалости твоей, любовь, взываю.
(Анна смотрит на него с презрением.)
Не презирай меня, миледи. Протестую!
Не для презрения уста – для поцелуя.
Но коли сердце Анны не прощает,
Пусть меч проблему эту разрешает:
Возни его туда, где правишь ты,
Убей меня, убей мои мечты.
Я грудь свою пред Анной обнажаю,
Пал на колени. Бей. Не возражаю.
(Он обнажает грудь. Она делает попытку поразить его мечом.)
Да не тяни же! Генрих мной убит!
Безжалостна краса и не щадит!
И с Эдвардом расправился твоим,
Небесною красою возбудим.
(Меч выпадает из рук Анны.)
Так выбирай меж мною и мечом,
Меж доктором и лютым палачом.

АННА:
Вставай, обманщик, казни ты достоин.
Я, к сожаленью, ни палач, ни воин.

ГЛОСТЕР:
Лишь прикажи. В себя всажу я жало.

АННА:
Ведь я уже сказала.

ГЛОСТЕР:
То было в гневе. Ты скажи опять.
Я на коленях буду умолять.
Рука, что близких двух твоих сразила,
Меня, любовь мою теперь убила.
Несчастному вы верьте иль не верьте:
На вашей совести не две – четыре смерти.

АННА:
Когда бы в сердце заглянуть.

ГЛОСТЕР:
Язык мой высказал всю суть.

АННА:
Под холодом сугроба
Они фальшивы оба.

ГЛОСТЕР:
Выходит, в людях правды нет.

АННА:
Когда меч в ножнах, ярче свет.

ГЛОСТЕР:
Но коли меч мой в ножнах,
Мечтать о мире можно.

АННА:
Об этом рано говорить.

ГЛОСТЕР:
Надеждой этой буду жить.

АННА:
Все на надежду уповают.
Хотя не все ей доверяют.

ГЛОСТЕР:
Чтоб дело миром завершить,
Хочу вам перстень подарить

АННА:
Чего-то взять –
Не означает что-то дать.

ГЛОСТЕР:
Колечко крепко пальчик обхватило,
Как будто сердце милую пленило.
Пусть этот символ вам напоминает,
Как сердце в одиночестве страдает.
Твой раб ещё надеется на чудо,
О чём просить тебя я, Анна, буду.

АННА:
Раб обретает аппетит.
И в чём же просьба состоит?

ГЛОСТЕР:
Печальные отставьте мне работы,
Скорбить и погребать – моя забота.
Моей вы не противьтесь ныне просьбе:
Езжайте отдохнуть в местечко Кросби.
Монарха в храме Чертси схоронив,
Слезой обильною покойного полив,
У вас с надеждой тайной объявлюсь.
На вашу снисходительность молюсь.

АННА:
Я ваше покаяние ценю,
Однако не меняется меню:
События трагедий не померкли.
Идите же за мною, Трессел, Беркли.

ГЛОСТЕР:
Останемся врагами, как и были?

АННА:
Иного вы пока не заслужили.
Но если  рассуждать на ваш манер:
Достойный расставания пример.

(Леди Анна, Трессел и Беркли уходят.)
ГЛОСТЕР:
Возьмите ж, сэры, тело.

ВЕЛЬМОЖА:
Схороним в Чертси, как она велела?

ГЛОСТЕР:
К монахам белым тело отнесите.
Но без меня его не хороните.
(Все уходят, кроме Глостера.)
Чтоб женщину такую обрести,
Похожий случай вам не привести.
Она – моя.
Надолго ли? – не знаю.
Но об иной сейчас и не мечтаю.
Ведь я отца и мужа загубил,
А в сердце гневном нежность зародил.
Я ею обладал уже тогда,
Когда душила женщину беда.
Ни бог,
Ни суд,
Ни совесть,
Ни враги
Не помешали, не подставили ноги.
Мне помогло чертей потворство
И дар природного притворства.
Она моя, и мир не существует!
Душа от радости и счастия ликует.
Ужели напрочь принц-храбрец забыт?
Три месяца прошло, как он убит.
Я в Тьюксбери пронзил его ножом.
Презрение  к нему ещё свежо.
Его природа щедро наделила:
И корни королевские, и сила,
Всё было в нём, чего душа желает,
Такое мир не часто нам являет.
Она ж склонилась нежно головою
К тому, кто сделал женщину вдовою.
К хромому и горбатому калеке,
Кто с мужем несравним ни в кои веки.
Я герцогство поставлю против пенни:
Урод в любви для женщин, словно, гений.
Иначе невозможно объяснить,
Как можно женщине убожество любить.
По моде мне придётся приодеться,
И, не стесняясь, в зеркало глядеться.
Уж коли женщина приметила такая,
Резон потратиться найду наверняка я.
Былое захороним мы в могилу,
И с плачем обратимся снова к милой.
Пока я зеркала ещё не прибрёл,
Пусть солнце высветит мой славный ореол.
(Уходит.)

Т