Повесть первая. Подлинная история избушки на курьи

Предупреждение автора
1. Все составы зелий, приведенные в повести, являются подлинными. Точные цифры и время сбора трав не приводятся, так как рецепт составляет охраняемую законом интеллектуальную собственность Бабы-яги.
2. Читателям строго не рекомендуется применять описанные зелья на практике.
2. Баба-яга не несет никакой ответственности за тех, кто изготовит зелье по ее рецепту и испробует его. Баба-яга не несет также никакой ответственности за тех, кто попытается летать в ступе, заметая следы помелом.

Начало
Баба-яга, почитай, все одно, что бесприданница была. Из всего движимого имущества у нее были только антикварные ступа с пестом, помело, да пара-тройка кацавеек. Потрепанные юбки и чуньки, а также горшки, кружки и прочие ухваты мы даже и считать не будем. Иногда бабе-яге удавалось провести выгодную коммерчески операцию, и тогда заводились у нее в пыльном уголке, в укладочке, медные монеты да серебряные рублевики. Но деньги у старухи не держались. Она их спускала на новомодные затеи, вроде волшебных стекол для рассматривания блошек, и на сласти, без которых жить не могла. Недвижимого же имущества у бабы-яги не было вовсе.
Как, скажет осведомленный читатель, как так не было? А изнакурнож, она же избушка на курьих ножках? Без нее и Яга не Яга! Так-то оно так, да совсем даже в обратную сторону выходит. Избушка эта никак не могла быть собственностью бабы-яги, потому что принадлежала к древнему, и ныне почти вымершему, племени волшебных созданий.
Когда-то много лет назад, устав от вечной неприбранности, насмешек, которыми осыпали ее лешие да водяные ( а она им даже ответить не могла, только квохтала обиженно) да противных жуков-короедов, от которых вечно чесалось внутри бревен, собралась было избушка покончить жизнь самоубийством.
Дождалась, пока над лесом нависла туча, да загромыхало, за дождь припустил, да молнии засверкали, и пошла к лесному озеру топиться. Знамо дело - затея дурацкая. Ну, никак не может деревянная изба потонуть. Даже если и на курьих ногах.
Когда страдалица это сообразила, пала на берегу среди камышей и зарыдала в голос. Только слышит своим чутким ухом, что кто-то ровно подвывает ей. Поднялась, встряхнулась, и на звук пошла. Вглядывается сквозь дождь и видит: сидит на берегу озера девица - ну совсем не красавица. Нос длинный, щеки смуглые, тонкие кудельки ко лбу и щекам липнут, по лицу дождевая вода пополам со слезами льется.
- Ты кто? - хотела спросить избушка, но получилось у нее, конечно, только участливое квохтание.
- Аленка я, - говорит девица, ровно поняла, - а деревенские все больше ведьмищей поганой зовут.
- Ишь ведь, - квохчет избушка дале, - как не повезло тебе девка.
- Да уж, не повезло, - продолжает отвечать Аленка, - кузнец стращал прибить, потому что я на его лошадь вроде бы порчу навела. А она просто клевера объелась и животом маялась. Совсем житья не стало на деревне. Вот, собралась в лесу жить. Только негде мне.
- Так давай вместе жить, коли мы так друг друга понимаем, - предлагает избушка.
- Давай! - соглашается Аленка.
Так и зажили они вместе. И славно зажили!
;
Как избушка утварью Аленку снабдила
Как огляделась Аленка в избе, так и пригорюнилась. Печка, конечно, справная, с вьюшками, заслонками и кочергой. Дверь хорошая - крепкая, в меру скрипучая. Полы годные. Даже небольшой запас дров на первое время в сенях свален оказался. Но никакой утвари в избе нет. Ни плошки, ни горшка, ни прялки, ни метлы. А в деревню Аленке нельзя - в деревне злющий кузнец дожидается. Совсем было собралась Аленка снова плакать. Да вовремя за ум взялась. Было у нее с собой в платочке с десяток копеек медных. Село торговое верстах в пяти всего. Воскресенье, опять же, завтра. Конечно, Аленке вовсе не хочется тратить последние деньги на горшки да чугуны. Хочется ей ленту красную в косу и пряников медовых. Но делать нечего.
Встала назавтра ранехонько, лицо водой озерной ополоснула, совсем собралась было в дорогу, вдруг слышит - избушка квохчет радостным голосом и лапами землю под себя загребает. Смотрит - а под избушкой три яйца размером с ушат лежат. Одно желтенькое, деревянное, словно бочка сделанное, дощечка к дощечке ровно прилажена. Другое из обожженной глины, голубой глазурью разрисованное, и третье - из серого камня-песчаника.
Выкатила девушка яйца из-под избы, кочергу схватила, в щель между досками у деревянного яйца приладила и взломала. А там - игрушечки, да так ладно деланные - и прялка, и ткацкий стан, и лавки, и столы, и полочки резные,и тачка огородная и даже ложечки малюсенькие. А избушка, знай, поквохтывает, да призывно дверью пощелкивает - мол, иди внутрь, Аленка. Аленка в ладони игрушечки собрала, да в избу и взошла. И тут же упала, потому что игрушечки враз стали расти да тяжелеть. И не успела девушка подняться, как смотрит - вся горница полна саморазных полезных снастей.
Сообразила Аленка, что к чему, и бегом ко второму яйцу. Бить его кочергой очень не хотелось - такое оно было красивое, все голубыми узорами изукрашенное. Но пришлось. А в нем - посудка, разная, много. Еле успела ее Аленка на стол вывалить, как заполнился стол горшками, крынками, чашками да мисками.
Каменное же яйцо и бить не пришлось - лопнуло оно само, а из него ступка с пестиком вывалилась. "Вот, - думает Аленка, - это подходящий размер, это расти не будет". Как бы не так! Поднялись клубы пыли, расчихалась Аленка, глаза протерла, смотрит - стоит у избы ступа, аршина два высотой и пест соразмерный.
Зачем такие нужны? Да никто таким пестом и ворочать-то не может, не то что травы в ступе толочь! На всякий случай попробовала Аленка пест сдвинуть - тяжелый, не поддается.
И девушка призадумалась.
;
Травоведение
Не сложилось ли из моих рассказов у тебя мнение, любезный читатель, что Аленка умела только горевать и плакать у омута? Нет, не зря выгнали ее из села. Уже давно она изучала всякие травы, с детства выспрашивала старух-ведуний, да пробовала разные зелья, зачастую, на себе. В общем, знала Аленка силу трав и умело использовала свои знания: сводила бородавки и веснушки подругам, лечила скотину, помогала детишкам, когда они животами маялись... Да еще и имела на этот счет кое-какие нетрадиционные взгляды. Например, всем ведь известно, что дубовая кора делает кожу крепкой и эластичной. Так почему бы не найтись траве, которая сделает ступу и пест легкими? Так подумала Аленка и решила экспериментировать. Растения, которые для облегчения, были хорошо ей известны: тут тебе и семена тмина да аниса, и кора крушины, и красавка душистая... Правда с красавкой надо осторожнее быть - уж больно сильны ее ягоды, тут и до беды недалеко. Стоп. Не начать ли как раз с самого сильного? И принялась Аленка составлять смеси, готовить отвары да  настои, пробовать на ступе разные масляные притирания. Весь день билась, под вечер грибами перекусила наскоро и всю ночь опять молола, толкла, смешивала... И добилась таки своего! Немного красавки, немного дурмана, щепоть аниса, вода с бутонов кувшинки, листья болиголова... Что-то там еще на пару и барсучий жир для связи. Заискрилась мазь в лучах луны, заиграла голубым и зеленым, и поняла Аленка, что удалось.
Только вот что удалось-то? Бегом во двор, ступу да пест намазать. Вот уже и они засветились среди ночи таинственным светом, а потом - не верит своим глазам Аленка - поднялись над землей да запоскакивали. И метелка из лапчатки, которой Аленка мазь наносила (потому что не дура она такую ядовитую смесь руками трогать) принялась расти и обратилась в огромное помело. Смотрит Аленка - ветка толстая, что рядом со ступой на земле валялась, встала и сама собой к ней заковыляла. Конопляной веревкой связала палку с помелом, да вдруг - сама не знает почему - взяла да и запрыгнула в ступу. Повела помелом, ступа взвилась в небо и полетела.
Эх, вот она какова, вольная воля! Волки внизу бег свой останавливают, совы на лету головы сворачивают, летучие мыши, обиженно пища, бросаются опрометью в сторону от ступы, а которая не увернулась - что ж, прощенья просим. Весело Аленке, и ни капли не боязно. А чего бояться? Чувствует она в себе силу, и даже страшный кузнец ей уже не страшен.
;
Признание
Но не одни волки да совы в ту ночь наблюдали полет Аленки. Видела его дочь кабатчика  Авдотья, ей то ли ночью просто так не спалось, то ли в груди тяжело стало, то ли она в овин к Ваське рыжему бегала - про то я не знаю, а врать не стану. Видела летучую ступу, а в ней Аленку, которую признала по длинному носу, - еще бы, от волшебной мази, летучий снаряд весь сиял. Видела да никому не сказала, хоть была страсть как болтлива. А потому что сама имела надобность в колдовстве, и прихватив по утру корзину, сказала отцу, что пойдет в лес за ягодой, а сама прямиком побежала туда, где ночью ступа приземлилась, к озеру. Смотрит - стоит у озера избушка на курьих ножках, а на крыльце Аленка спит - сомлела так после полета, что до лавки не добралась, так на крыльце и заснула, и даже солнечный свет ей не мешает.
Боязно курьих ног - ну, как наподдадут со всей силы? Да Авдотья не из трусливого десятка, растолкала колдунью, да и принялась той что-то на ухо шептать. Шепчет, а сама краснеет.
- Ну, - ворчливо говорит недоспавшая Аленка, - ничем я тебе помочь с твоей первой бедой не могу, разве что посоветовать есть побольше капусты. Старухи говорят, от нее вырастет грудь колесом. А чирьи с мягкого места сведу. Есть у меня травка.
- Буду, буду есть капусту, - радостно кивает головой дочь кабатчика. - А вот тебе тут, держи, холстина, небеленая, правда, да молока кринка, да хлебца с лучком. Прими, не побрезгуй!
- Чего ж мне брезговать, - думает Аленка, а вслух говорит, - Так приходи завтра, да пузырек какой не забудь, хоть берестяной, куда зелье отмеривать будем.
И, сказать правду, не было с той поры у Аленки недостатка ни в питье, ни в еде, ни в шерсти, ни в холстине, ни в какой одежде и обувке. Так что позабыла она даже, как рукодельем заниматься, а ткацкий станок и прялка с тех пор пылились в самом дальнем углу.
;
Преображение
Вроде бы и хорошо живется Аленке вместе с избушкой. Вроде бы и привольно, и снеди в достатке, даже пряников печатных, и алая коса в ленте завелась, и сапожки козловые, и на тонких берестах записано уже немало новых рецептов зелейных тайными знаками... Вроде бы навела Аленка порядок, повыгнала противных короедов, острым языком отучила всех окрестных леших и водяных над избушкой изгаляться... А все не то. Чувствует Аленка, что нет к ней уважения настоящего. Чувствует избушка, что знает в чем дело, да как девушке рассказать, не знает - опасается.
Дело-то такое, деликатное. Опасное дело. Молода Аленка слишком, вот что. Слишком худая, да стройная, слишком гладкое лицо да слишком темные волосы. Ей бы скрючится малость, охрометь, покрыться морщинами, потерять пару-тройку зубов да отрастить нос подлинней. Хотя нос у Аленки подходящий и многообещающий, но еще не тот. В общем, надо Аленке постареть. А как ей об этом скажешь? Еще обидится, да и уйдет совсем, а терять такую подружку изба не намерена.
Однако ж стала обиняками да намеками подкудахтывать, что, дескать, молодым ведьмам в лесу опасно одним жить. Что настоящей бабе-яге завсегда и сподручней, и уважения от прочей нечисти больше, и слава о ней дальше расходится. Вода камень точит. Потихоньку Аленка сама стала склоняться, что старухой быть куда выгодней. Но враз ведь постареть нельзя? Постареть нельзя, зато можно перекинуться. Скинула Аленка одежду, натерлась ореховым маслом, да и перевернулась через гребешок деревянный. И стала старуха хоть куда. И сарафан ее расшитый превратился в бесформенную юбку, а душегрея -в кацавейку заячью лохматую. И даже лента алая в грязный платок обернулась. А избушка рада-радешенька и кудахчет что-то одобрительное.
Стоит Аленка посередь горницы, как вдруг стук в дверь - очередная девка за приворотным зельем пожаловала, яиц десяток в платочке принесла. Увидала старуху страшную, завизжала, закричала:
- Ахти! Баба-яга нашу Аленку в печи испекла и съела!
Вздохнула девушка, да делать нечего - знать, быть ей теперь старухой на веки вечные.
;
Мечта
Аленка была девушкой рациональной и особо ни о чем не мечтала. Если и задумается порой, как бы придумать какое-то зелье, так тут же достанет горшки муравчатые, да травки сушеные, да печку растопит и начинает зелья варить - пробовать. И не остановится, пока результата не достигнет.
Иное дело избушка. Избушка была мечтательницей. Любила посидеть, вглядываясь своим макушечным глазом - печной трубой в ночное небо и считая созвездия, так что потом весь день ходила сонная и зевала во всю дверь. Любила прогуляться к озеру и полюбоваться на пляски полупрозрачных дев-водяниц. Любила понаблюдать за играми волчьих щенков или бельчат. И, как у всякой мечтательницы, была у нее великая тайна: избушка хотела летать. Часто виделось ей, как крыша превращается в огромные крылья и уносит ее в чудесные новые земли. Или, например, представляла она, как курьи лапы обращаются в чрезвычайно быстрый пропеллер и поднимают ее аж до самой луны.
Но избушка, кроме всего, была скромницей. Так что ее мечты обычно заканчивались мыслью о том, как смешно и нелепо выглядит летучая избушка, да еще и на курьих ножках. Так что никому избушка о своих чаяниях не рассказывала. И даже Аленке, хотя та могла бы, наверное, их исполнить. Могла бы, точно!- понимала избушка, но при мысли, что сначала остроумная ведьма обсмеет ее с лап до крыши, сжималось робкое сердце и слова застревали в горле. В горле? Блин, а как оно называется -то, чем кудахчет избушка на курьих ножках? Устьем она кудахчет, что ли. В общем, сжималось устье.
А Аленка, вечно занятая своими серьезными делами, об избушке не много думала. И о чем та вздыхает на вечерней заре, совсем не догадывалась.
;
Как мать поставила
Вообще-то избушки на курьих ножках издавна с бабами-ёгами в симбиозе живут. Никто даже уже не помнит, как так получилось. Так что Аленка у избушки не первая лесная ведьма была. Прежде избушка жила с древней мудрой старухой на самом краю три-десятого царства, где, как известно, обретается Кащей бессмертный. Место было бойкое, проезжее, и не было ни бабе-яге, ни ее жилищу никакого спокою. Что ни день прискакивал добрый молодец верхом на лихом коне, или буром волке, или даже на своих двоих за клубочком волшебным прибегал, топал ногой оземь и кричал:
- Избушка, избушка! Встань по-старому, как мать поставила! К лесу задом, ко мне передом! - и приходилось избушке, даже если она была спросонья и мало что соображала, поворачиваться к молодцу своей единственной дверью. А там, естественно, растапливать баньку, кочегарить печку, помогать бабе-яге мыть и потчевать заезжего героя.
Покрик этот избушке страсть как не нравился. Во-первых, что значит по-старому? Избушка испокон веков стояла так, как ей нравилось - окошками в тенек, крыльцом к солнышку, то есть в течение дня крутилась вслед за светилом. Во-вторых, как это - к лесу задом? Кругом ведь лес, со всех сторон чаща непролазная!  А молодцы эти набегали и с севера, и с юга, и с запада. Только с востока не набегали - на востоке жил Кащей, от него никто еще живым не выбирался. В-третьих, кто им сказал, где у избушки зад, а где перед? Она сама до конца не знала. Ходить предпочитала по ветру, а какой стороной - ей было абсолютно все равно, потому что со всех сторон водились у нее глаза-сучки. В общем, несли добрые молодцы полную чепуху, да еще и верили, что знают, как с избушками да бабами-ёгами разговаривать. Гаркали постоянно и грозили здоровенными кулаками.
Немудрено, что бабе-яге все это однажды надоело. Заперлась она как-то и три дня зелье варила пахучее да летучее. Потом вылезла, распрощалась с избушкой и велела ступе нести ее в далекую страну Италию. Избушка погрустила, да и пошла, куда глаза глядят, пока с Аленкой не повстречалась.
Баба же яга опустилась на морском берегу, среди итальянских сосен, натерлась зельем и обернулась прекрасной лесной нимфой. Говорят, увидел новоиспеченную красавицу какой-то подмастерье художника, вернулся и нарисовал углем на стене. Говорят, увидел его рисунок мастер, и началось с тех пор в Италии Возрождение. Врут, поди. А ступа с пестом сейчас в римском музее находятся. Считаются артефактами позднего неолита.


Неуживчивая (рассказ избушки на курьих ножках, поведанный Аленке как-то зимним вечером)

Это только в сказках у каждой бабы-яги есть собственная избушка на курьих ножках. А жизнь - она суровее сказок. В жизни лесная ведьма нередко живет в каком-нибудь шалаше, сплетенном из ивовых веток, а на зиму набивается в постоялицы к местному мельнику или кузнецу, репутации которых все-равно нечего терять, потому что, как всем известно, такими делами без связи с дьяволом заниматься никак не возможно.
Поэтому бабы-еги всегда очень внимательно изучают следы в лесу, надеясь наткнуться на трехпалые отпечатки бесхозной избушки. И если уж найдут такую безнадзорную, всячески начинают ее ублаготворять, чтобы вышло у них полное взаимопонимание и совместное житье.
Но знала я одну избушку с таким вздорным нравом, что ни одна баба-яга с ней ужиться не могла. Оно, конечно, у старух характер тоже не сахар, прямо скажем, превредный характер у старух. Но с этой избушкой не ужился бы и ангел. Все ей было не так и не по нраву. То у яги слишком короткий нос, то недостаточно костяная нога, то горб велик, то космы редковаты, то кацавейка не той масти. И коренья-то она неправильно к потолку подвешивает, и ступу не той стороной к стенке прислоняет, и помело лохматит чрезмерно, и зелья варит чересчур пахучие. И все ворчит и ворчит, все кудахчет и кудахчет недовольно, да еще и лапами роет - пыль поднимает.  В общем, сбегали от этой избушки даже самые бездомные старухи после нескольких дней сожительства.
Кончилось, конечно, все очень грустно для избушки. Без заботливой хозяйки, без печного тепла и духмяного варева совсем задеревенела избушка, вросла ногами в землю, да так и осталась стоять посреди дремучего леса. А там почернела, обветшала и вовсе сгнила.

Как орлица над орленком
Избушка на курьих ножках... Хотя, собственно, почему именно на курьих? По мнению самой избушки ноги ее больше всего напоминали совиные или орлиные. Они были когтистые, сильные и хваткие. Если бы избушка не боялась побить горшки и миски, она бы запросто на таких лапах могла вскарабкаться на высокую столетнюю сосну, чтобы ринуться оттуда вниз и наконец проверить, умеет ли она летать.
Так вот, избушка на бог-знает-каких ногах опять снесла яйцо. Снесла и копошилась над ним, по-родительски подкудахтывая.
Избушке было страсть как интересно, кто на этот раз вылупится из такого симпатичного, золотистого, гладкого и блестящего яичка. А дитя не торопилось. Дитя ждало. Ждало день, ждало ночь, ждало пару дней и пару ночей, уже полнедели ждало. У избушки даже пар из трубы повалил от нетерпения. Избушка сердито рыла землю своими, так похожими на орлиные, ногами. Избушка нервничала. И тут пар пошел из яйца.
Вернее, сначала появилась тоненькая, еле заметная, трещинка, а потом в ней стал просачиваться ароматный пар, сперва легкой струйкой. Но трещинка все расширялась, пар вырывался все вольготнее, пока яйцо, наконец, не треснуло, и все вокруг не заволокло белым туманом. Когда туман рассеялся и прояснели запотевшие избушкины окна, она разглядела, что на поляне посреди скорлупы стоит матерущий ведерный самовар. И уже кипящий. То-то радости было!
Оно и понятно: какая жизнь без самовара? А с самоваром как раз начинается самая замечательная жизнь!
;
Чудесные вечера с самоваром
С самоваром, конечно, жизнь замечательная. Но когда посреди леса заводится избушка на курьих ножках, в которой есть чудесный самовар, и пряники печатные, и сахарные крендельки, и яблочки моченые, и, самое главное, многознающая крючконосая старуха, поневоле в избушку потянутся гости. Первыми заявились старые и наглые лешие, которые даже малинки в дар не принесли, а сразу стали жаловаться в десяток голосов на то, что у них в ухе дюже стреляет, поясницу ломит, суставы крутит и в горле першит. Аленка повздыхала и выдала им всем по ложке патоки, смешанной с серой. Леших тут же пробрало и они бросились, не попрощавшись, в кусты. А так как пробрало их знатно, лешие решили, что новая баба-яга крепко знает свое дело. И рассказали обо всем водяному.
Водяной, мужчина видный и солидный, пришел не просто так, а принес шкатулку, полную ровного жемчуга и водяную лилию. Аленка засмущалась, что, правду сказать, выглядело довольно смешно, потому что смешно, когда столетняя сгорбленная старуха краснеет и прячет глаза, глупо хихикая. Водяной понял аленкино смущение по-своему и поспешно объяснил, что услуги повивальной бабки ему пока (ну, до октября, по крайней мере) не требуются, а к нужному времени он пришлет бабке и серебра в пропорции.
Аленка оправилась от смущения, приняла серьезный вид и строго сказала, что меньше,чем за пять рублев она водянчат принимать не согласная. Водяной, привыкший мерять деньги кисетами, несколько опешил и задумался. Потом решил, что, видно, ведьмам положено жить в строгости и аскетизме, и согласно кивнул головой. Аленка очень радовалась удачной коммерции.
Последней в избушку прокралась молодая и донельзя застенчивая шишига. Была она известна тем, что могла обернуться хошь девицей-красавицей, хошь козочкой быстроногой, хошь комком лохматых водорослей. Шишига о чем-то хотела спросить бабу-ягу, да не решилась. Только выпила пять чашек горячущего чаю и сжевала от смущенья целый тульский пряник.
Так с тех пор и повелось: каждый вечер к Аленке кто-то заглядывал с разговорами, просьбами, сплетнями и подарками. И самовар гудел до самой ночи, не переставая, у крыльца, обдавая куриные ноги ароматным паром.
;
Как Аленка шишиге помогла, а себе помочь не сумела
А мечтала шишига о простом. Мечтала шишига быть деревенской девкой, выйти замуж за деревенского парня, нарожать ему детишек, стирать ему рубахи, варить щи и печь хлебы... О несбыточном мечтала шишига, ибо была она нечистью лесной, без души, да даже и без постоянной формы. Много вечеров просидела она у Аленки, много чаю выхлебала, много пряников сжевала, пока, наконец, не решилась признаться. Баба-яга возмущенно фыркнула и не стала обнадеживать шишигу, а сама опечалилась. Жалко ей стало несчастную тварь, жалко ей стало и себя, которой тоже теперь обыкновенное бабье счастье заказано, а как помочь - не знает. Думала день, думала два, думала три. Сон потеряла, все думала. Избушка обеспокоилась и стала тихонько ворчать, что негоже, мол, три ночи не спать.
- Отстань, -огрызается Аленка, - не видишь, что ли, сна - ни в одном глазу!
- Как же без сна! - кудахчет - не отстает избушка, - без сна ни человеку, ни бабе-яге, ни даже мне, деревянной избе, невозможно. Во сне и отдохнешь, и похорошеешь, и сказку какую добрую увидишь...
Аленка спать не легла, а, совсем наоборот, принялась, как безумная, по избушке бегать и разные холщовые мешочки с травами с полок подхватывать. И до утра варила что-то темное да вонючее.
Весь день проспала, а к вечеру через птиц да шмелей дала знать шишиге, чтоб приходила.
- Сделать тебя девкой я не могу. А прожить жизнь человеческую помогу. Только будет она не наяву, а во сне.
Шишига как поняла, так сразу схватила кружку с зельем, глотнула и свалил ее странный сон. Вроде бы и сон, но все - такое всамделишное, такое настоящее. Вот она девка, обыкновенная девка с курносым носом и не слишком густой косой. Вот к ней на вечерке подходит  соседский парень Мирон да приветные слова заговаривает, вот он засылает сватов, вот и свадьба, вот уже она брюхатая ходит, вот совсем скоро рожать - и проснулась.
- А дальше? - и тянется к зелью.
- Дальше потом. Опасное питье, не чаще раза в месяц пить можно, - отвечает Аленка.
С тех пор зажила шишига двойной жизнью и была, кажется, вполне счастлива. Несчастлива была только баба-яга. Умна была слишком, хорошо понимала разницу между сном и явью, потому и зелье ее волшебное ей помочь не могло.
;
Как родятся водяные

Когда Аленка - молодая баба-яга храбро пообещала Водяному, что за серебряные рублевики будет принимать роды у водяниц, она, конечно, втайне надеялась, что делать этого ей не придется. Ну, мало ли - вдруг станет Водяной бесплодным. Или переберется она вместе с избушкой куда подальше, к Черному болоту, например. Но впоследствии оказалось, что у Черного болота своя баба-яга живет, злющая да неуживчивая, а у Водяного со здоровьем все в порядке.
И вот как-то теплым июньским утром вынырнул из лохани, в которой баба-яга обычно ноги на ночь мыла, маленький водянчонок и запищал тонким капельным голосом. Из писка после недолгого замешательства старуха поняла, что вот-вот у водянчонка появится братик. Или сестричка. Так что, бабушка яга, поспешай и специальный инструмент взять не забудь. А какой инструмент - не сказал. Плюхнулся обратно в лохань и был таков.
И пропала бы репутация неопытной бабы-яги ни за грош, если бы не избушка. Со своей старой хозяйкой она всякие виды видала, и знала, что для этого случая потребна специальная спица, сделанная из таинственного дерева ясеня, корни которого спускаются до самого мира мертвых, а ветви поднимаются прямо к животворящему солнцу.
Схватила старуха спицу и припустила к озеру. Смотрит - а там, на отливающей молочным перламутром отмели лежит водяница и охает. А из живота у нее тянется-извивается ниточка, и из конца этой ниточки вырастает большая капля, в диаметре не меньше семи пядей будет. Капля лежит на поверхности воды и не тонет, а внутри у нее что-то движется и переливается.
Страх взял Аленку, да ненадолго. Смело подошла она к пузырю и, как учила избушка, осторожно проткнула его с восточной стороны. И пузырь лопнул, точно мыльный, а на месте пузыря оказался маленький полупрозрачный младенец. Тотчас из озера выскочил Водяной со всклокоченной от волнения пенной бородой, схватил ребятенка, закутал в эту самую бороду, подхватил водяницу другой рукой и скрылся в глубоком омуте.
 "Обманул!" - решила баба-яга, - "Пожалел рублевиков, жадный черт!". Но тут из воды высунулся давешний водянчонок и с поклоном протянул бабе-яге два шитых серебром кисета. В одном из них были самые настоящие, неподдельные рубли, а в другом - крупные зерна речного жемчуга.
Рубли баба-яга спустила на ярмарке на всякие забавы и разношали. А жемчугом выложила на двери особый знак - избушке почет и уважение.

Со своей меркой
Баба-яга любила ходить на базар со своим аршином и своей гирей. Нет, покупать она там ничего не покупала - ей хватало того, что приносили бабы за гаданье, приворотное зелье и лекарственные снадобья. Баба-яга обожала собачиться с приказчиками. Отмерит себе сукна нижегородского десять аршин на юбку, достанет из недр своей безразмерной кацавейки деревянный аршин (и как он там помещался, ума не приложу) и давай перемеривать.
Естественно, поларшина не хватает. Приказчик-то - не дурак, свою выгоду блюдет: пока ткань отвешивает, пальцами ее растягивает. Да и мера у него подточенная.
- Ах ты такой-сякой, песий сын, ворюга беспрозванная, - голосит на весь базар яга и, потрясая обоими аршинами - своим и приказчиковым, показывает всему честному народу, что ее аршин на полпальца длиннее.
- Сама отстань, карга старая, ведьма проклятущая, и аршин твой колдовской неправильный, - не отстает приказчик. Бывает, что на шум выскочит из глубины лавки сам купчина. И невелик он чином - всего только третьей гильдии купец, зато брюхом обширен. И начинает он этим своим брюхом бабу-ягу к выходу теснить. Да не на такую напал! Тыкнет, бывало, яга его в пузо своим когтем острым, закаленным в боях, и сдуется купчина. С лица побледнеет, задышит тяжело, и кивнет приказчику: мол, давай потише. А то и поднесет яге платочек какой с каемочкой да бахромой.
Возвращается яга домой вся в прибыли, довольная приятным разговором и подарками.
А что же это я про Аленку не пишу, а пишу про какую-то бабу-ягу постороннюю? Да вот как-то так случилось-приключилось, что жила себе Аленка в лесу не три, а целых тридцать три года. И однажды, чары скинув, и глянув в зеркало, обнаружила она, к своему неудовольствию, что теперь оборачиваться старой ведьмой ей вроде и ни к чему. Но долго не печалилась, так только, подивилась - как быстро годы летят.
;
Несправедливость
Если бы у лешего спросили, чего он сидит у мшелого пенька и куксится, чего не шастает по лесу и не пугает девок, которые во множестве в это время года в лес по грибы бегают, леший бы только угукнул обижено. Но при этом подумал бы с тоской, что нет в мире справедливости. Вот возьмем змеев. У нормального змея всегда есть река Смородина, Калинов мост, богатырь и меч-кладенец. Все для веселой жизни есть у змея! Или возьмем водяного. У него огромадный дворец в реке выстроен, в нем молодые девки-утопленницы его танцами веселят, жемчуга размером с яйцо в хрустальных ларцах лежат, и все купцы проезжие ему кланяются. Кто гусельками яровчатыми, кто крытой парчой шубой, кто собольей шапкой. Или возьмем бабу-ягу. Вот эту новую, шуструю, возьмем, что и полста лет в лесу не прожила, а уже во всем свои порядки устроила. И водяной к ней на поклон ходит, и веснянки ее слушаются, и даже наглая древняя шишига уважает.
А леший и того пуще. Влюбился леший в шуструю ягу, едва увидел ее длинный нос и острые, по-девичьи любопытные глаза. Бродит леший вокруг избушки на курьих ножках: то букет васильков под ручку дверную сунет, то душистой лекарственной травки на поляне рядом вырастит, то лукошко орехов под крыльцом оставит. А яга не замечает его стараний. Разве что иногда угостит чаем с пряником, да попросит меду от диких пчел набрать. Даже не улыбнется ласково. Так только, по древнему яговьиному обычаю, цыкнет зубом неопределенно, не поймешь - то ли довольна, то ли сердится.
Как-то совсем невмоготу стало лешему. Набрался он смелости и пошел к лесной чаровнице в чувствах признаваться.
- Чего пришел? - яга варила какое-то зелье и от того была страшно занята. - Чего у порога мнешься? Живот, что ли, опять прихватило?
- Я того. Я только спросить, - шепчет леший, от ужаса ставший цветом точь-в-точь молодые майские листочки на липе. - Не желаешь ли совместно жить? Вдвоем оно того, сподручнее...
- Куда ж я тебя помещу? - мимодумно соображает яга, - полати у меня узкие, лавки тесные, разве в погреб... Да там ты, небось, плесенью порастешь. - Потом опомнилась, конечно, сплюнула и ругнулась в сердцах, - ах ты, такой-сякой щучий сын! Какая мне с того польза, что ты в моей избе шастать будешь, под ногами путаться. Еще склянку какую разобьешь. А ты знаешь, сколько склянка на базаре стоит?
- Не знаю, - еле слышно шепчет леший.
- Две копейки! А на две копейки можно целый фунт пряников печатных купить или пол головы сахарной!
При мысли о таком небывалом богатстве леший совсем сник. Понял он, что никак бабе-яге не соответствует - прост слишком, да и туповат. Вздохнул и поплелся обратно в лес.
Баба-яга, однако, хоть и заботилась о варимом зелье, кой-что заметила. И в следующий же раз, как леший к ней пришел накормила его салатом из побегов ревеня и одуванчикового корня. Через это снадобье лешего сначала беспричинный смех пробрал, потом горькие слезы одолели, а потом встряхнулся леший, приосанился, и всю любовь как рукой сняло. Так что в тот же вечер он, довольный, гонял глупых девок по лесу, хватая их мохнатыми цепкими пальцами за голые икры.
;
Лирическое
Как-то осенью сидела Аленка, теперь уже окончательно баба-яга, на крыльце избушки, смотрела в синее высокое небо и мечтала. И избушка тоже смотрела в синее высокое небо и мечтала.
В небе тянулись к югу стаи перелетных птиц, разнообразными выкликами волнуя сердца. Вот летят высоко-высоко клином не то гуси, не то лебеди, и кричат что-то сварливо.
"Ах! - думает Аленка - вот бы приручить этих гусей-лебедей да и послать в какую-нибудь деревню, чтоб они там выбрали мальца покрасивше да покудрявей и принесли бы этого Ивашечку ко мне. Я бы ему яблочков дала, малинки сушеной, он бы в сенях играл и смехом меня радовал". Мечтательные картины на мгновенье мелькают перед взором яги, но тут же уступают место жестокой прозе. "Ну, вот принесут они мне этого Ивашечку. - рассуждает баба-яга, - а он поднимет рев. Ну, успокою я его. А он расшалится, все мои котлы перевернет, все мешочки с сушеными травами перепутает, все скляночки с зельями разобьет. А потом все равно в рев кинется. Я ведь ему не нужна. А нужна ему какая-нибудь тонкогубая горластая Варвара, баба бойкая и сметливая, да грязноногая сестрица с вечно замызганным дорожной грязью подолом. Придут они ко мне в избу отнимать Ивашечку, скандал учинят, еще придется сниматься с места и перебираться куда-нибудь к Кузькиному болоту. Ну их, мечты эти. Пойду лучше пряник съем."
А избушка мечтать продолжает и все мечтает об одном, о заветном. Как проклюнутся у нее однажды на заре крылья, как поднимется она в чистое небо и полетит вольно, куда захочет. Мир поглядит, себя покажет. Увидит далекие синие горы, и пустыни, и море-окиян увидит, и даже дивного зверя индрика, наверное, увидит. И так мечтает избушка от зари до зари, провожая туманным взглядом перелетные стаи, пока не падет на землю первый иней да не позахрустывает в лужах первый лед. Тут уже не до мечтаний. Тут надо дровами топиться да тепло в горницу подавать, а то хозяйка осерчает.
;
Зима в избушке
Зимой в избушке, особливо когда несколько дней подряд идет снег и заметает по самые окна, тоскливо и скучно. Ни баба не прибежит с узелком, в который завернуты яйца, половина запеченного гуся или крынка свежих сливок да сдобный сметанник. Ни леший не зайдет поделиться свежими сплетнями про водяного и веснянок. Ни прохожий молодец не заглянет вслед за волшебным клубочком в поисках Василисы или Марьи Моревны. Только волки воют да лоси приходят рога об углы сруба поточить.
Очень скучно бабе-яге. Очень скучно избушке. Все разговоры по десять раз переговорены, все истории по десять раз пересказаны, все шишиги в округе по десять раз обсуждены.
А избушке, в добавок, еще и не пошевелиться, как следует. Не повернуться за солнышком, ноги не размять - глубокий влажный снег мешает, вволю вздохнуть не дает. Баба-яга томилась-томилась, да и придумала. Встала спозаранку, взяла лопату и принялась снег вокруг крыльца разгребать да ровной горкой приминать. До самого полдника трудилась. В полдник развела самовар, заварила малинки да сухарями с печеными яйцами подкрепилась. Затем принялась мазь разводить. Вонючую! И скипидаром от нее несет, и маслом каменным, и жиром барсучьим. Избушка аж расчихалась, поднявши клубы пыли с давно не чищенных половиков, отчего расчихалась уже баба-яга.
Далеко уж за полночь повалилась спать старуха, не сняв даже валенки и кацавейку, да даже платка не сняв. А утром, чуть солнышко в окно постучалось, вскочила бойкая, как ни в чем не бывало, и побежала курьи лапы мазью мазать. Хотела было избушка возмутиться, да яга рта открыть не дает, покрикивает:
- Стой смирно! Я добра тебе желаю! - и знай натирает когти и пальцы вонючим зельем. От зелья сначала жарко стало, потом зачесалось между пальцев, а потом произошло чудное - когти выросли в длину, аршин не то на десять, не то на двенадцать, переплелись и превратились в лыжи. Прямо вверх по склону выехала избушка из снежного плена и айда на реку, кататься! Баба-яга на крыльцо выбежала, ветер свистит в ушах, изба несется, старуха по-разбойничьи посвистывает...
Водяной глубоко под речкой проснулся от того, что водянята все криком кричат от восторга, за пируэтами избушки снизу наблюдая. Осерчал, конечно, но что он будет делать? Не станешь же с ведьмой лесной ругаться, себе дороже, да и лед толст - не пробить его, не подняться наружу, чтобы учинить скандал.
Лешие на берега реки собрались, радуются невиданному зрелищу.
Дед Пахом, выехавший с утра к дальнему стогу за сеном, да лошадка его пегая вместе рты открыли, дымящую, свистящую и резво скользящую избу увидав.
Далеко ли бы зашли эти безобразия, не знаю, да баба-яга вовремя остановилась. Версты до деревни не доехав, повернула избу назад.
И только об одном грустила, засыпая, что нету второй яги в округе, чтобы гонки устроить и лучшую беговую избу в честной борьбе выявить.
;
Последствия
Гонки на избушке на ножках-лыжах по ледяной реке в распахнутом полушубке с разбойничьим присвистом - конечно, занятие привлекательное. Особенно, если в душе ты молода, как семнадцатилетняя девчонка. Но душой ты можешь быть молода, а телом - уже не очень.
Так что следующим утром у яги начало стрелять в ухе, к полудню запершило в горле, а к вечеру поднялся неудержимый кашель. И сварила бы себе она лекарственное зелье, да одолел ее жар и застил всякое понимание. Лежит яга на полатях, все тело сотрясает дрожь, и кашляет так, что избушке становится страшно.
От страха вспотела избушка и покрылось вся снаружи и изнутри бледно-желтой смолой. И дрова смолой покрылись, и шайки, и ушаты. Как только дрова покрылись смолой, так выросли у них крепкие ноги-сучья и начали дрова сами собой в устье печки бросаться. И у ушат выросли ноги, и погнали ушата к реке, и нырнули в полынью, и выбрались с помощью коромысла обратно, и вылили воду в котлы, а котлы поставили на плиту, так что вода зашумела, забулькала, закипела.
- А ну, вставай, - кудахчет повелительно избушка, - скидавай одежду, иди на кухонную половину, парить тебя буду!
В кухне уже на полу чистое полотно постелено, на лавке ушаты с водой стоят, такой горячей, что едва вытерпеть можно, а от котлов, что на плите стоят, пар клубами поднимается.
Совсем не может шевелиться яга, еле с полатей сползла, кой-как скинула фуфайку, юбку да рубашку и, опираясь на метлу, дотащилась до ушатов. А избушка снова потеет-старается, теперь янтарной лечебной смолой и по всей кухне стоит хвойный крепкий дух. Веник банный с крючка сорвался, на котором прежде тих-мирно висел, и принялся ягу хвостать. А печка старается, поддает пару, а смола духмянится, и еще в углу в крынке горячее молоко с медом да шалфеем само собой деревянной ложкой замешивается.
Выпарилась яга, полную крынку молока выпила, оделась в чистую рубаху и обратно на полати забралась. И заснула сном богатырским. Полтора суток спала яга, а после проснулась бойкая и здоровая.
Правда, кататься по льду на избушке не перестала. Завела только моду и зимой и летом ходить повсюду в наглухо застегнутой кацавейке на заячьем меху. На всякий случай.
;
На паркете
Иной раз к бабе-яге заглядывали неожиданные гости. Вот как-то по осени заглянул Кащей Бессмертный ( и что он делал в нашей глухомани, ума не приложу) и принялся соловьем разливаться о превосходстве французских мадам над русскими бабами.
- О чем, - говорит, - здесь, в России, можно с бабой поговорить? Ну, разве что о щах. А в чудном городе Париже в раздушенном будуаре сидят прелестные маркизы и графини, и с ними, хочешь, - о Корнеле, хочешь, - о нежной страсти, хочешь, - о новейших открытиях в астрономии спокойно беседу вести можно. Такие они разумницы!
Баба-яга покряхтывает, но сдерживается - политес соблюдает.
- Да к тому же они и прелестницы, каких нигде больше не сыскать! Ножка маленькая-маленькая, узенькая, в шелковую туфельку облаченная, стройненькая! Совсем не как у наших бабищ торчит толстая голяшка над лаптем, а то и без лаптя широченная грязная ножища из-под сарафана выглядывает.
Баба-яга косится на свои ноги, в аккуратные чуньки одетые, и зачем-то начинает одергивать юбку.
- А какие искуссницы в амурных делах! Ты только представь себе, придумали специальный язык вееров, чтобы с кавалерами общаться. И умеют же изобретательно мушку на лице приклеить, какая - на щечку, какая - над верхней губой, какая - в ложбинку на груди, так что без слов все понятно.
Тут баба-яга не стерпела. Схватила с полки корчагу с сушеными мухами, которых для разных надобностей колдовских держала, и говорит Кащею:
- Ну дак муху прилепить это и мы могем. Хошь на лоб, хошь на нос, а хошь - на пятку. Крепко прилепим, не отвалится!
В общем, осрамилась перед важным гостем.
Тут бы, кажется, и сказке конец, да той же зимой Кащей опять в Париже побывал. И сильно восхищался одной прелестной маркизой. И платье адриенн самых модных цветов она с таким изяществом носила, и башмачки у нее на ножках были невероятно узенькие, и о новых пьесах Комеди Франсез она с таким пониманием рассуждала, и романсы пела высоким приятным голосом, и в карты играла, и флиртовала отменно. В общем, прелесть, а не маркиза! Разогнался как-то Кащей за ней поухаживать, и только ей свою любовь галантными словами в картинах представил, как взглянула она на него с усмешкой и зубом цыкнула. И тут Кащею что-то показалось. Да не может быть! Нет, точно показалось!

Долгожданные приключения
У избушки сердце замирало, когда она мечтала о дальних странах и дивных приключениях. А у бабы-яги сердце замирало, когда она изобретала новое зелье. Поэтому с раннего утра уходила бабка в лес собирать травы, пока не пала первая роса. А избушка оставалась сторожить хозяйство, и в общем это ей удавалось. Удавалось, главным образом, потому что никто на хозяйство не посягал. Разве что иногда прискакивали белки или прибегали бурундуки и пытались украсть орехи, которые висели прямо за входной дверью у притолоки в холщовом мешке. Избушка чуток погромыхивала ухватом, и звери утекали обратно в лес.
Но однажды утром, когда избушка, одна-одинешенька, мирно подремывала на раннем, еще не жарком, а приятном, солнышке, к ней подошел разбойный человек. Это избушка сразу поняла, потому что он грохнул огромным кулачищем по ее сонной двери и гаркнул:
- А ну, ведьма старая, выходи! Ответ держать будешь!
Не дождавшись ответа, он засунул в дверную щель острие топора и налег со всей силы. Дверь тут же распахнулась, ибо была не заперта - от кого запираться-то в лесной глуши? Лешие да медведи ягу уважали, прочие - побаивались. Разбойный человек охнул и всем задом грохнулся на крыльцо. Доски жалобно скрипнули, а изба окончательно проснулась и малость испугалась, не понимая, что делать.
Между тем разбойный человек зашел внутрь и принялся шарить по всем углам. При этом он отчетливо думал черные мысли о том, как разорит ведьминское гнездо, добудет сокровища, а всю эту рухлядь пожжет вместе с избой. Из сокровищ у яги в тот момент имелись три стеклянные голубые бусины, которые она на шелковом шнурке повесила на грудь, да с десяток вышитых рушников, которыми снабжала ее добрая, но не слишком умная поповна, не понимавшая, что ей не с руки якшаться с нечистью.
Так что разбойный человек ничего стоящего (по его мнению) не нашел, со злости собрал все пузырьки, вытащил их из избы, грохнул оземь и принялся топтать ножищами. Все, как есть, склянки разбил, аспид! Только избушка надумала дать ему под зад когтистой лапой и прогнать пинками вон, как от разбитых пузырьков стал подниматься густо-зеленый приятно пахнущий дым и окутал все вокруг. Вскоре дым развеялся, но только злоумышленника на поляне больше не было, а торчал вместо него какой-то голый сухой чурбан.
Тут и баба-яга вернулась с травами. Выслушала избушкино взволнованное квохтание и очень огорчилась. Во-первых, жалко ей было склянок, потому что их теперь придется покупать на базаре, а денег яга копить не умела. Во-вторых, понимала старуха, что ни в жизнь она не сможет повторить состав того дивного зелья, которое разбойного человека в чурбан обратило.
Но погоревала не долго. Делом надо заниматься - сигнализацию совиную вокруг поляны заводить, оберегать верную избушку и хитрые снадобья от новых приключений.

Сливки
Что за боярыни заглядывали в старые времена к бабе-яге! Лицом белые, статью дородные, идут, что утицы плывут, с ними в сопровождении всегда брат в шапочке, куньим мехом отороченной хлыстом пощелкивает да сенная девка. Поклонятся, бывало, в ноги со своей просьбой, и с перстов длинных драгоценные кольца снимают, почтительно старухе из рук в руки передают. А сейчас что?
Сидит перед ягой барынька, тонкая, как ивовый прутик, зато платье на ней колесом. Грудь голая выставлена, едва косынкой прикрыта - страм один. И вертится вокруг барыньки молодой щеголь с перетянутой талией - секретарь называется. Барынька к яге не подходит, брезгует, значит. Щеголю на ухо пошепчет, а тот уж все ведьме передает. Да и шепчет-то на языке, который пржде немецким назвали, а теперь франсе зовут. Думает, яга не понимает. Думает, яга только то, что на русском ей секретарь говорит, разумеет. Да не на такую напали! Все старуха смекает, все соображает. Соображает, что беда у барыньки обычная - муж ее не любит и по чужим аманткам бегает. Соображает, что можно бы и помочь, а с другой стороны, тянет ягу сыграть шутку и над барынькой, и над мужем ее разлюбезным.
- Что ж, -говорит яга, - могу помочь я твоему горю. Вот тебе пузырек с каплями. Каждый день выпивай перед завтраком три капли, разведенные в стакане неснятых сливок. А еще придерживайся особой диеты. И вернется к тебе муж, еще в ногах валятся будет. - А диету всю секретарю в подробности пересказала, и тот ее в блокнотике карандашиком записал.
Что дальше было, того избушка сама не видела. Но баба-яга все обсказала ей в подробностях. Как вернулась барынька домой, первым делом призвала к себе кухарку и велела ей отныне на завтрак печь исключительно оладьи, пироги и - тут секретарь сверился с книжицей - сдобные гречишники.
- Да яиц с маслом не жалей! - прикрикнул он на кухарку. И кофий черный барынька пить перестала, а исключительно со сливками. И мясо утиное да гусиное полюбила. И заморский овощ - картошку - наворачивать стала. И за столом салаты разные овощные не уксусом да прованским маслом поливать стала, а подкладывала к ним ложку самой густой сметаны.
В общем, в скором времени почувствовала барыня, что корсет уже так туго не затянешь, как прежде, а потом и грудь у нее налилась, зад вырос, бедра раздались, в походке появилась плавность, а в движениях какая-то кошачья повадка. На балах щеголи вокруг нее вьются, адъютанты букеты за ней носят, заслуженные генералы комплименты говорят, даже министры за корсаж украдкой поглядывают и улыбаются масляно. Весело барыне на балах!
А вот мужу ее невесело. Вроде умом он понимает, что в галантный век полагается ему не страдать, а радоваться успехам жены на амурном поприще, только он что-то не радуется.
И случилось, как предсказывала баба-яга: после одного из приемов в женином будуаре пал он перед ней на колени и взмолился:
- Пожалей ты меня!
- А что такое? - удивляется барынька.- Чем ты, мон ами, не доволен?
- Да перестань ты, - начал было муж, но слова в горле у него застряли и как-то само собой вымолвилось, - Да перестань ты уже полнеть!
И барынька засмеялась.
А закончилось все вполне себе мирно. Нарожала барынька ораву ребятишек, и все они выросли дородные да румяные. Во всяком случае, так баба-яга избушке рассказывала. А зачем ей врать? Врать ей и вовсе не за чем.

Эта самая любовь...

Конечно, не всегда бабе-яге все удавалось. Случались и грустные происшествия. Вот, например, забежала к ней местная девчонка за приворотным зельем. Сидит, слезы глотает, рассказывает, как люб ей сын мельника Михаил, а у него невеста есть - конопатая Авдотья из соседнего села, дочь местного старосты.
- А уж какой он красивый, - всклипывает глупая девчонка, - волос черный кольцами завивается, глаза карие ласковые, плечи широкие. Как он танцует с вывертом на гулянках, как соловьем разливается на вечерках!
Ну, чем ей поможет баба-яга? Приворотное зелье у нее, конечно, есть. Но предназначено оно исключительно для боярских женок-дур, которых старуха завсегда объегорить рада. А настоящего, чтобы сердце смягчило, и душу к душе преклонило - нет его у яги, да и быть не может. Не подвластны настоящие чувства травкам луговым да болотным. Только мороки лживые умеют эти снадобья наводить.
Объясняет это девке баба-яга, а та не верит. Думает, ведьма нарочно над ней куражится или цену заламывает. В общем, ушла обиженная.
Избушка тоже пригорюнилась. Квохчет: "Почто обидела девку? Не будет ей теперь ни сна, ни покоя. Пойдет она поутру к омуту, да и объявится потом у водяного новая приемная дочка - слезливая водяница".
- По-моему, все по-другому станется. - Ворчливо возражает старуха. - Даже если б и влюбился в нее мельников сын, добра от этого никому бы не было. Не пошел бы он против отцовой воли, все равно женился бы на конопатой Авдотье и тоже весь век страдал. А с девчонкой ничего худого не случится. Погорюет, да и перестанет. Сыщет ей мать на селе какого-нибудь годящего парня, вот, хоть Василья или Семена, нарожает она ему ребятишек, к сорока годам станет бабкой, а коли доживет до пятидесяти, залезет на печь да и будет там дни пролеживать, на родных ругаться, что нет у них почтения к старости.
Так по-яговьиному все и вышло. Только избушке отчего-то казалось, будто история стала еще грустнее. Уж лучше бы у водяного появилась новая приемная дочка.

Липовые куколки

Ножи в последнее время хороши стали. Лезвия острые, рукоятки удобные - так и тянет их в дело пустить. А какие дела у яги с ножами могут быть? Корешок какой из земли аккуратно извлечь, лук зеленый для тюри пошинковать, да мягкую горбушку свежего хлеба срезать - вот и всё. Разве что выучиться резать из дерева потешные игрушки? Велела старуха лешим заготовить удобных липовых чурбачков, и принялась те чурбачки строгать-портить.
Первое время старалась бабка вырезать ложки. Смех получался, а не ложки - кривые, косоротые уродцы, как на подбор. Избушка изподтишка хихикала. Потом яга пробовала всякую лесную животину изобразить. На удивление, получилось лучше. Заяц, почти как живой, только левое ухо отчего-то вперед загнулось. Наловчившись на зверях, яга затеяла делать человечков. Долго мучалась, но, наконец, вышла у нее женщина - просто заглядение, прям, совсем настоящая.
- А бабе одной скучно. Мужика надо бабе, - сурьезно сказала яга избушке и следующую неделю вырезала уже мужика, которого легко было признать по широким плечам и кривоватым ногам, а больше ничем он от куколки-женщины не отличался.
Весенней ночью лежали липовые куколки на столе, и снизошло на избушку вдохновение. Наполнилась она ночным звездным воздухом, мечтами и сказками наполнилась она и вдохнула в куколок жизнь. Дрогнули деревянные тела, задышали, задвигались.
Утром яга встала, а куколки сидят на столе, смотрят друг на друга деревянными глазами и держатся за руки. Обрадовалась яга и стала им из лоскутков одежду кроить. Только те не хотят одежду, не даются одеваться, знаками показывают, что не по нраву им. Так голенькими и остались.
Мужчина и женщина получились забавные и длинными осенними вечерами развлекали и ягу, и избушку. Правда, говорить они не умели, только смотрели жалостно и руками старались изъясниться со своими создательницами. Впрочем, это нисколько не мешало бабе-яге, которая думала, что прекрасно их понимает. А еще куколки очень любили танцевать, и при свете лучины им вторили две длинные тонкие тени на стене. Ночью куколки спали, обнявшись, на лавке, покрытой полосатым ковром.
Есть куколки ничего не ели, и пить не пили, питаясь, как говорила ученая старуха, солнечным светом и воздухом, как питаются все деревья. Большое они развлечение доставляли избушке и ее обитательнице.
А однажды зимним утром не проснулись. Яга горевала, и долго деревянные тельца, постепенно расыхаясь и покрываясь трещинами, валялись на лавке, пока бабка однажды утром не бросила их в печку, где они превратились в золу и дым.
И тут избушка призадумалась. Кто они были, эти мужчина и женщина? Хорошо ли им жилось, безъязыким и непонятым? О чем пытались они рассказать своим танцем? Не тосковали ли, не мучались ли своей подневольной жизнью?
А, может, все было не так и грустно? Может, им было довольно того, что они сидят рядом, взявшись за руки, и танцуют при свете лучины, пока две тени на стене вторят им, переплетая тонкие тела?

Наливное яблочко

Зашел как-то вечером водяной к бабе-яге в гости, принес иноземную диковину похвастаться. А диковина такая: серебряное блюдо, а к нему яблоко, будто настоящее, да только вырезанное из молочно-зеленого нефрита. Яблочко катится по кромке блюда, а само блюдо показывает, что хошь.
- Прям-таки, что хошь? - сомневается баба-яга. - А, ну-кась, пусть покажет лешего.
И точно - показывает блюдо лешего, который из кустов за бабами, малину собирающими, подглядывает, выжидает момент громким угуканьем их напугать до полусмерти.
- Так, - говорит баба-яга, - а соседку мою с черного болота показать может?
И в блюде вмиг появляется крючконосая беззубая физиономия противной-препротивной ведьмы. Склонилась она над котлом и варит в нем корешки какие-то. Никак зелье новое? Ай, любопытно! Нет, не зелье. Похлебку себе на обед варит. Ничего полезного...
- А теперь пусть покажет твое диво самого Кащея, - командует баба-яга.
Зеркало на минутку замутилось и вот кажет дивную картину: потемневшую улицу каменного города, слугу, держащего фонарь, балкон, на балконе едва заметн женская фигура, закутанная в черное кружево. Под балконом - Кащей! Как есть Кащей, в длинном плаще (чтоб мослы свои спрятать - догадалась баба-яга), в шляпе с пером (чтоб лысина не видна была, смекает старуха), в руках гитара, поет что-то, жаль, не слышно, приятным голосом или козлетоном каким. Эта картинка самая завлекательная выходит.
С тех ор повадились водяной и яга вечерами встречаться и за Кащеем подсматривать. А картинки одна другой интересней. То Кащей в пудренном парике какой-то дамочке, затянутой так, что непонятно, как дышит, в заморский прибор-мелкоскоп что-то показывает, а сам под столом ей белую ручку пожимает. То Кащей в парчовом халате лежит на пышных подушках. В правой руке у него трубка, от которой провод к медному кувшину тянется, а в левой - пышнобедрая черноглазая красавица. То Кащей по горам скачет на вороном жеребце, а через седло у него что-то, в ковер закутанное, мотыляется. В общем, насыщенную жизнь ведет бессмертный старик, аж завидно.
И, уж не знаю, сколько бы вечеров провели водяной и яга, наслаждаясь похождениями неугомонного Кащея, да только однажды появилась в блюде особо завлекательная картина. Прелестный город под яркими голубыми небесами показала диковина, и весь город прочерчен зелеными каналами. А по каналам ходят диковинные длинные лодки с загнутыми носами. И вот сидит на скамеечке, обитой малиновым бархатом, прекрасная девица в лазоревом, шитом серебром платье и черной полумаске, а Кащей, весь в белом, стоит перед ней на одном колене и ей на палец кольцо с рубином надевает.
У яги с водяным аж дыханье от любопытства сперло. Но тут Кащей повернулся к ним, вперился взглядом, будто увидел что-то и подмигнул. И с тех пор блюдо стало показывать только какие-то пейзажи неинтересные. В крайнем случае, дальние острова, населенные нецивилизованными дикарями. Поломалось, стало быть, заморское диво.


Пятница, тринадцатое

В лесу кто смотрит на календарь? В лесу календарь иметь и вовсе не зачем. И так понятно в лесу, когда зима, когда лето. Да и луну на небе никто не отменял - то растет месяц, то убывает, то полная луна, то новая, молодая. Все понятно в лесу без календаря.
Но вот эта история точно произошла в пятницу, тринадцатого.
Стояла себе избушка в июльский полдень, на солнышке грелась. Баба-яга к своей товарке с черного болота ушла поболтать, так избушка ничего не делала, просто себе мечтала. Как вдруг почувствовала избушка, что кто-то за ней наблюдает. Встрепенулась, всеми своими глазами вперилась в лес - никого нет. И пробрала избушку неожиданная дрожь: а вдруг это какой злоумышленник пришел с бабой-ягой счеты за неправильное зелье свести? А вдруг это ополоумевший леший с дубиной готовится все ее хозяйство в щепочки разметать? А вдруг это грозный Кощей обиделся на ягу, что та не в меру любопытна, и мстить явился?
У избушки уже зуб на зуб не попадает от страшных мыслей, все тарелки и чашки по полочкам трясутся. А хозяйка, как на зло, все не возвращается. И черные думы лезут в голову избушке. А ну как повстречала её яга по дороге бешенного медведя и тот заломал старуху? Или, того хуже, заплутала бабка на черном болоте, и теперь засасывает ее самая глубокая топь, а никто на помощь не приходит? Или ведьма соседская вздумала извести свою подружку-соперницу, да вместо чая и напоила ее отваром поганок?
Стоит избушка, холодным потом обливается, а ощущение, что кто-то на нее смотрит, не проходит.
- Да что ж такое! - думает изба, - что ж я так разнюнилась! Надо собраться и разобраться. - Напрягла все свои силы волшебные и еще раз поляну оглядела, особым взглядом, всепроникающим.
И видит: почти у самых ее курьих ног стоит среди травы муравей и сетчатые глаза на нее пялит. Фу ты, пропасть! Отлегло от сердца. А муравей, нисколько не смущаясь, еще минут десять глазел на избушку, потом как-то залихватски помахал ей усиками и пошел по своим делам.

Атрибут (псевдонаучное отступление)

В древние времена у каждого выдающегося персонажа был особый предмет, который он всегда зачем-то таскал с собой. Ну, там у Афины - шлем и копье, у Артемиды - лук со стрелами, у Аполлона - кифара, у Тора - молот и так далее. Может я чего и напутала, но вы же мне простите? Тем более, что мы живем не в те времена, когда образованному человеку полагалось за пять минут объяснить любую аллегорию и опознать любого античного персонажа. И слава богу. Но вот если взять не такие древние времена, и задуматься о бабе-яге... Какой предмет является атрибутом этой вредной, но порой очень даже полезной старухи? И тут недалекие люди вспомнят об избушке на курьих ножках. И будут не правы. Как избушка может быть атрибутом, если она сама по себе, без лесной ведьмы, вполне существовать может и жизни радоваться? Тогда недалекие люди вспомнят про ступу, пест и помело - вещи, без сомнения, в хозяйстве очень нужные, но уж больно тяжелые. Совсем несподручно такие вещи с собой всегда таскать. Тогда в дело вступят умные люди и скажут, что атрибутом яги является заячья кацавейка. И попадут впросак. Конечно, моя яга нигде без этого полезного предмета одежды не появляется. Но ведь это только она. Вон, товарка ее с черного болота предпочитает вязанную жилетку носить. Некоторые старухи овчинные безрукавки оченно уважают. Которые побогаче, в душегреях на куньем меху щеголяют. В общем, каждая яга наряжается по-своему, лишь бы потеплее было.
И тут в дело вступят люди не глупые, но и не шибко умные, зато знающие.
- Нос, - важно скажут они. - Нос - вот яговьин атрибут на все времена. 
И попадут в точку. Сколько бы ни было ведьм лесных, где бы они на просторах России-матушки не обретали, объединяет их одно - чрезвычайно длинный нос, который с возрастом становится все длиннее и заворачивается от того крючком, угрожающе нависая над верхней губой.
И, как всякий уважающий себя атрибут, этот нос олицетворяет главную отличительную черту всякой бабы-яги - неуемное любопытство. Все-то старуха норовит вызнать, во всякую-то она щель заберется, все правдивые и не очень байки в лесу соберет, каждое тайное знание сложит в копилку. Вдруг пригодится? И ведь пригождается! А что нос оттого растет - так то не велика беда. Не хвост же!

Зеркало

Сейчас кривое зеркало можно встретить только в комнате смеха или  в примерочной кабинке магазина женской одежды. А в прежние времена все зеркала были кривыми. Не такими кривыми, конечно, как покрытая рябью поверхность ушата с водой или полированый медный щит, в который, бывало, созерцала свою божественную красоту Венера, но все-таки правдивой картинки от таких зеркал ждать не стоило. А так хотелось!
Поэтому-то баба-яга и растаяла, когда галантный водяной поднес ей в ночь на Васильев день дорогой подарок - настоящее прямое зеркало. Взглянула в него бабка и видит: отражается в нем без всякой фальши вмеру лохматая в меру морщинистая и не в меру длинноносая физиономия. Настоящая ведьма. Вот только глаза у той ведьмы словно с другого лица украдены - молодые, блестящие, ярко-синие. В общем, всю правду кажет волшебное стекло.
И тут яга задумалась о коммерции. Это сколько же серебряных рублевиков можно будет набрать, если боярским да купеческим женкам давать в это зеркало посмотреться! Размечталась старуха. В мыслях уже и шаль себе индийскую купила, и ступку медную для перетирания трав, и даже настоящие аптекарские пузырьки под снадобья. Да только ничего из ее затеи не вышло.
А все дело в том, что каждая женщина в уме имеет представление о том, какая она из себя красавица. И прежние, кривые, зеркала ее в этом заблуждении поддерживали. А тут увидит боярышня или купчиха свое истинное изображение, и сразу ей обида и поношение. Потому что каждый прыщик, каждая морщинка, каждый седой волос как на ладони видны. Там оспина лилейную щеку портит, здесь нос на сторону смортит, у которой барышни преуродливая родинка прямо посередь лба торчит. В общем, осерчали бабы на ягу. Слух пустили, что злобная старуха нарочно им чудовищ всяких в волшебном стекле показывает, чтобы надсмехаться над честными женщинами.
Пришлось бабе-яге запрятать зеркало подальше. Правда-то, она, оказывается, не нужна никому.

Детективная история

Как-то пошла баба-яга в торговое село на ярмарку - обновить запас пряников да ленту себе прикупить, красную, яркую. Хозяйство все на избушку оставила. Та не волнуется - дело привычное, нередко старуха уходит на целый день то за травами колдовскими, то к соседке на Черное болото в гости, то, как сегодня, по базару погулять, людей поглядеть, себя показать. Так что избушке не впервой сторожем оставаться.
А день такой хороший стоит, теплый, духмяный. Избушка и замечталась. А, замечтавшись, незаметно и задремала. Проснулась уже к полднику, встрепенулась и на всякий случай давай имущество пересчитывать. Кузовки, склянки, травки сушеные, зелья вареные, ступа, помело... Ахти! Помела-то и нету.
Пересчитала еще раз - нету, и все тут. Баба-яга - старуха аккуратная, у ней помело всегда рядом со ступой стояло, прислоненное к крылечку. Значит, пока избушка дремала, кто-то пришел и помело - вещь ценную, волшебную, необходимую - украл.
Избушка принюхалась - не пахнет ли человечьим духом, ибо человек - существо, более всего для воровства гожее. На удивление, не пахнет. Избушка прошлась кругом по полянке следы изучая. И обнаружила массу следов. У сосны бок ободран свежими когтями - медведь проходил. Клевер на полянке сбоку общипан - зайцы проскакали. Свежей малины лукошко у крыльца стоит - влюбленный леший забегал. Лужица в кустах со стороны озера осталась - водяной наведывался. Зеленый волос в колючем шиповнике застрял - шишига заглядывала.
Зайцев избушка сразу отмела, как несерьезных подозреваемых. Медведя, подумав, тоже подозревать не стала. Медведь зверь солидный, уважительный - на что ему помело?
А вот шишига, особа востроносая и хитрая, подозрительна показалась избушке. И кинулась избушка по ее запаху. Нашла в осиновой рощице, где нечисть сидела на пне и полдничала: отправляла в рот один за другим сырые мухоморы.
- Ты что это, - сурово приступила к ней избушка, - по чужим дворам шастать стала да чужие вещи таскать?
- Ничего не знаю, - пищит шишига, - А что, пропало, что ли, что?
- Помело у бабы-яги кто-то утащил, - не таит избушка.
А шишига вдруг принялась хихикать. Отхихикала да и советует избушке:
- Ты сходи-ка, в озеро глянь!
На водяного, что ль, намекает?
Ну, сначала надо лешего проведать: он и живет поближе, и по влюбленной дурости мог помело на память прихватить. Леший нашелся у мелкого болотца, где он обучал лягушек приятную песню по вечерам для бабы-яги петь. И никакого помела при нем не было. А - известное дело - если б леший чего скрал, он бы по скудоумию своему не догадался вещь припрятать, а так бы и таскал с собой. Для порядку все ж таки спросила и его избушка, не видал ли он где помела. А леший заугукал, замотылялся от хохота и советует ей сходить в озеро посмотреть.
Ну, точно, водяной помело увел.
Кинулась избушка к озеру и грозным голосом принялась водяного царя выкликать. Тот появился не сразу, а для удовольствия сначала обдал избушку фонтаном мелких брызг, так что она расчихалась. Отчихавшись, избушка прямо приступила к делу:
- Отдавай помело, разбойник склизкий! На что оно тебе?
Водяной так и сел от смеха. А потом говорит:
- Избушка-избушка! Полдня ты по лесу помело ищешь, а уж все знают, где оно.
- Где?
- Глянь-ко в озеро.
Избушка ничего не поняла, но послушно заклянула в озеро. Ничего особенного там не увидела - вода как вода, и отражается в этой воде она, избушка, во всей красе. Ой! А что это за стреху над крыльцом засунуто? Что это торчит у ней из головы, такое знакомое и мохнатое?
И разом припомнила избушка, как утром яга воткнула ей в крышу помело, чтоб просушилось, как следует.
Вот стыд-то!
И как теперь она в глаза бабе-яге посмотрит? Хитрая старуха уже наверняка все знает от птиц пролетных... Опечалилась избушка. А зря! Яга не стала над ней смеяться. Так только, похлопала любовно по дверному косяку и сказала:
- Сыщица ты моя.

Мелкие неприятности

Как-то случился особо хлопотный день у бабы-яги. Шибко устала она и через эту громадную усталость спала беспокойно. Поэтому решила для успокоения сделать себе отвар мяты и душицы, да еще и сдобрила его донниковым медом. Решила - сделала, да и поставила у открытого окна остывать. А сама прикорнула. Проснулась от того, что избушка квохчет озабоченно. Кинулась яга на кухню, а там вокруг котла сидит стайка маленьких человечков и из наперстка по кругу пьет ее душистый отвар.
- Вы кто такие? - хотела было вскричать возмущенно старуха. Но от возмущения голос у нее сел, и она только просипела что-то неопределенное.
А маленькие человечки все хором галдят в ответ:
- Маскарфушки мы. Мы маскарфушки. Теперь у вас жить будем. Оченно нам у вас нравится.
И такими шумными и шаловливыми оказались эти маскарфушки, что в какой-то час перевернули все в избушке вверх дном: все склянки на полках переставили, все метки на пучках травы перевесили, а под конец собрались кучкой, подняли крышку сундука, вытащили любимый яговьин платок, расстелили по полу и принялись на нем танцевать. Танцуют и припевают:
- Весело живем! Мяту с медом пьем!
Избушка при мысли, что теперь всю жизнь с этими маскарфушками жить придется, пригорюнилась. Баба-яга принялась в голове перебирать зелья для борьбы с насекомыми и прочими паразитами. А человечки, натанцевавшись, упали на платок и захрапели.  Старуха же с избушкой всю ночь не сомкнули глаз.
На утро проснулись маскарфушки все разом, тихие и смиренные. Поклонились яге в пол и сказали хором:
- Ты прости нас бабушка, что мы у тебя такой раззор учинили. Это все мята проклятая, не дает нам жить спокойно. - Навели в избушке порядок, еще раз поклонились и ушли восвояси.
С тех пор баба-яга такой отвар готовить остерегалась. А если и заварит себе чайку с мятой, то выпивала его скорехонько-скорехонько.


Конец сказки

Как ни тяни рассказчик волшебную историю, как ни умоляй его заинтересованные слушатели, а все равно рано или поздно каждой сказке приходит конец.
- Вот в этом, - поучала яга избушку, неумеренно любившую сказки, - и заключается главная сказочная ложь. Потому что в настоящей жизни ничто не кончается. Все только постоянно превращается во что-то другое. От съеденного яблока остается семечко, оно падает в землю и выпускает росток, росток стремится к солнцу и становится деревом, которое приносит много-много новых яблок, потом стареет, его срубают и пускают на дрова. На недолгое время вспыхнет огонь, а потом появится зола, которую добрая хозяйка соберет и высыплет на огороде, чтобы репа с капустой хорошо уродились. А на оставшемся в лесу трухлявом пеньке вырастут грибы, которые соберут ловкие белки и накормят молодых, а от того еще глупых бельчат.
И так происходит ежечасно со всем-всем-всем в мире. А в сказках твоих расскажут одну коротенькую историю, и так закончат: "И стали они жить-поживать да добра наживать". Как будто больше в их жизни ничего интересного не случалось. В общем, врут всё.
Избушка умом понимала, что старуха говорит разумные вещи, но своей неуемной любви к сказкам укротить не хотела. Самая же любимая сказка у нее была - "Гуси-лебеди". Потому что в ней рассказывалось о доброй бабе-яге, у которой на крыльце хорошенький Ивашечка спелыми яблоками играл. Но избушке тоже не нравилось, что у сказок бывает конец. Ей хотелось бы, чтобы дивные истории длились долго-долго, повествуя о все новых волшебных событиях и занимательных героях. Но таких сказок избушка не знала. У всех у них обязательно был конец. А зря!

Летучий корабль
Весной это было. Весной, когда возвращаются с юга птичьи стаи. Стояла избушка, дверь раззявя, и смотрела, как пролетают высоко-высоко гуси-лебеди. А баба-яга на поляне выбивала пыль из половиков, развесив их на таком удобном чурбане. Потому что даже бабам-ёгам иногда надоедает, что в доме стоит пыль столбом, и приходит в голову заняться, наконец, генеральной уборкой.
У избушки крепко щемило сердце – так хотелось подняться над землей и улететь вслед за птицами.  Всей душой тянулась она к тонкой ниточке в небе, и та словно ее услышала – от стаи отделилась точка и начала снижаться, вот уже видны очертания, вот уже белый лебедь кружит над самой крышей, призывно крича, вот взмывает он обратно в глубокое синее небо, и легкое перышко из крыла опускается на крышу избушки. Хочет избушка вздохнуть – а не может. Сперло дыханье у избушки, и рождается неодолимое желание немедленно бежать на реку смочить курьи лапки ледяной водой. Крепится избушка, понимает, что не к лицу ей такие выкрутасы, а мочи нет.  Вот и рванула изба к берегу.
- Куда ты! Стой, скаженная! – Кричит баба-яга, но все напрасно: избушка улепетывает со всех курьих лап. Бросила старуха половики, подхватила юбку обеими руками и рванула вслед за избой. Смотрит: а та уже по самый порожек в воде бултыхается, и происходит с ней что-то странное – волшебное что-то происходит с избой. Бока ее выгибаются, вытягиваются и превращаются в продолговатый остов; курьи лапы сдвигаются по сторонам и обращаются в сизые, словно голубиные, перья; крыша встала дыбом, истончилась … не крыша это больше, а белые паруса. Миг – и нет избушки, а плывет по реке красавец корабль.
Баба-яга не долго думала – прыгнула на палубу, а корабль несется на всех парусах по водной глади, набирает скорость, скользит уже по самой поверхности, вот уже и над поверхностью скользит, вот уже летит, вот уже над самыми высокими деревьями поднялся  - сбылась избушкина мечта, и все нутро у нее поет. И тут баба-яга заплакала. В первый раз заплакала с тех пор, как с избой повстречалась. Текут соленые обильные слезы по ее морщинистому лицу, а на лице сияет улыбка. Случаются еще на свете чудеса, которые не зелья колдовские да не заклинанья ведьминские сплетают. Случаются самые настоящие, взаправдашные чудеса, чистые, как весеннее небо!
Понимает это баба-яга, и словно пузырь раздувается у нее в душе, пузырь одновременно боли и радости. Закрыла старуха лицо руками и зарыдала в голос.  Вдруг слышит – летучий корабль что-то напевает ей приветное. Отняла ладони от лица – а ей ушат воды под самый нос подставлен, и отражается в том ушате не крючконосая старая карга. Прежняя смуглолицая девушка отражается в нем. Нос, правда, длинноват. Но вполне себе можно жить с таким носом.  Скинула Аленка душную кацавейка, подоткнула юбку, так что стали видны стройные колени, да и встала у штурвала.
Тут и кончается подлинная история избушки на курьих ножках и начинается… Что-то новое начинается, ребята. Неизведанное что-то.
Этой сказкой завершается цикл "Подлинная история избушки на курьих ножках". Ожидайте в скором времени продолжение - повесть "На всех парусах".