6. Двойная жизнь

Ещё пару дней ей было плохо. Мучительно, тягуче, когда и хочешь взбеситься или заплакать, но не можешь. Когда истерики ждёшь, как светлого, желанного избавления, но безысходность не рассеивается. И даже алкоголь, что обычно безотказно дарит умиротворение и легкомыслие, делает только хуже – с каждым глотком этой отравы экзистенциальная тошнота усиливается и становится нестерпимой.

Но Марго и не пила: она сразу поняла, что метод не сработает. К тому же, нельзя было допускать ни малейшей возможности того, чтобы страдала служба. А твои переживания никого не касаются и не должны касаться, ясно, девочка?

Она поступила по-другому: решила вышибить клин клином и броситься в омут с головой – позвонила Бланко и изъявила желание поучаствовать в какой-либо операции в самое ближайшее время. С учётом грозовой обстановки в столице такое дело не заставило себя ждать.

Уже вечером после занятий с курсантами вместо того, чтобы проверять их работы, лейтенант Контрерас прибыла в своё подразделение в Ином мире, чтобы по приказу майора Бланко навести порядок на проспекте Викунья Маккена. По поступившей информации, рабочие - с помощью умелых агитаторов - вспомнили о своём пролетарском призвании и, как во время оно, надумали захватить пару фабрик и соорудить «промышленный кордон».

Звучало абсурдно. Ну кто так делает через сорок лет, во времена глобализации, экологии и общества потребления, где самый последний работяга в глубине души буржуй? Хотя, как сообразила Марго, здравым смыслом в этой реальности и вовсе не пахло. Кроме того, «требования справедливости» со стороны кого бы то ни было - это просто прекрасная маскировки для борьбы за власть. В качестве цели существует власть, и только власть. И многие революции – плоды банальной зависти, доведённой до озлобления: сначала третье сословие завидует дворянству, потом пролетарии буржуям, и пошло-поехало, а сейчас загнанные на задворки вояки и консерваторы завидуют респектабельным центристам и социал-демократам. Ну и плевать, зло подумала лейтенант Контрерас, и в самом деле плюнула себе под ноги.

Всё бы ничего, стычка как стычка, но заводские дворы из естественных укреплений превратились в естественные ловушки, когда их стала поджимать бригада имени Рамоны Парры – ясное дело, бились не рабочие, а студенты, ну а кто в наши дни идёт в авангарде?

Ядовитый клюквенный закат вычернил силуэты фабричных труб, решёток, заборов, в синей тьме у стен то и дело вспыхивали сухие огоньки автоматных очередей, неприятельские бойцы, в масках, грубых куртках и берцах, чуть не лезли под пули, но наступали лавиной. Ждать подхода резервных сил было смерти подобно.

- Их в два раза больше, майор!

- Капитан Паэс занят в Ла Виктории, ничем не могу помочь, и притом, это всего лишь банда двоечников, - прозвучал раздражённый голос, и связь оборвалась.

Ей ничего не оставалось – это была самая пошлая, неоригинальная, бездарная атака. Марго частично не верила в возможность смерти здесь, а частично - почти желала её, чтобы покончить с мучительным состоянием. Она не нашла ничего лучше, чем первой броситься врукопашную.

Студенты в наше время всё равно пресыщены, к какому бы классу ни принадлежали: информационное общество генерирует одно и то же чувство у всех возможных страт. Но то, что им запомнилось в ту ночь, была сама смерть. Безрассудная, отчаянная, с абсолютно белым лицом, на которым выделялись кроваво наведённые губы. Смерть – она бежала на полусогнутых, и взгляд её был невидящим – но маленький «узи» в её руке подарил кончину нескольким бойцам в первых рядах, отчего вторые и третьи ряды дрогнули.

За ней ринулся и весь взвод. Неприятельские бойцы были заворожены, они просто не ожидали такого наглого пыла – и замешкались. Момент для них был потерян, и атака захлебнулась.

Маргарита металась впереди, как берсеркер, презрев любые правила современной тактики; её солдаты обезумели, превратившись в двуногих животных. Жестокость сочеталась в них с обострённой аналитичностью. Они очертя голову кидались именно на тех, кто дрогнул, растерялся, выказал испуг, выделяя их зверским чутьём, – расстреливали в упор, пинали, валили наземь и скакали по головам, толкли прикладами, били штыками, чуть не рвали зубами, потянувшись к лицу.

Победа получилась какая-то натянутая, больше напоминающая ничью, но взвод Маргариты Контрерас в тот вечер заслужил прозвище «бешеных».

Пиночет вызвал лейтенанта и велел доложить о происшедшем столкновении. Марго отрапортовала кратко и невразумительно. Распространяться об ошибках не хотелось, но подбирать дипломатичные формулировки без утомительного словоблудия она попросту не умела. И поэтому теперь стояла перед командиром с чувством двойной неловкости. Но генерал не устроил ей разнос.

- Неплохо, набирайтесь опыта.

Это всё, что он сказал. Марго догадалась, что ему уже обо всём доложили, а её он просто проверяет. Стало ещё неуютнее.

- Разрешите вопрос, мой генерал?

- Да, лейтенант.

- Я не претендую на более верную оценку ситуации в целом и себя в частности, - кашлянув, начала она. - Также не хочу казаться нерешительной и опасливой, но вы правда считаете, что лучшая школа для меня – это только опыт? Я не имею соответствующей подготовки, и я беспокоюсь за жизни вверенных мне людей. Наши людские ресурсы по сравнению с противником, увы...

Генерал перебил:

- Вижу, куда вы клоните, лейтенант. Ваши замечания отметаются. Проходить подготовку просто некогда, это раз. Ваш потенциал виден мне гораздо лучше, это два. Ведь вы всего лишь человек, - усмехнулся он. – Пока что человек. Я думаю, вы вскоре избавитесь от этой слабости.

- Позволю уточнить, вы считаете, что Клаузевица и Наполеона для меня достаточно?

- Причём здесь вообще Наполеон, лейтенант? Вы ведь – не он. Мой вам совет: прекратите сравнивать. Больше соображайте и меньше думайте. Простой пример: вам знакомы слова «Йена» и «Ауэрштедт» (1)?

- Так точно, мой генерал.

- Фигурально выражаясь, вы пытаетесь изображать Фридриха Великого. Но помните, что князя Гогенлоэ Бонапарт расколотил вчистую, потому что ни с кем себя не сравнивал и не искал готовых решений. Что касается сегодняшнего боя, возьмите на заметку: безвыходное положение – лучший кнут. А когда вы оскандалитесь, я первый дам вам знать, хотя, между нами говоря, я никогда этого не допущу, - отрезал генерал. – Можете идти.

Марго вышла от генерала в смешанных чувствах. Её похвалили, хотя в глубине души всё равно шевелилось недовольство: сама завела своих людей в ловушку, потом пришлось расхлёбывать.

Но эти мысли заглушались чувством странного, опьяняющего блаженства и свободы. Марго показался таким далёким страх за свою жизнь, эта паника, терзания! Бой оказался таким же радикальным средством, как морфий. Следующий день в обычном мире Маргарита провела будто в дурмане, хотя мозг работал чётко – но что было диким, так это полнейшая отстранённость. И тут она подумала, что война – как наркотик. После неё нормальная жизнь кажется тусклой и нереальной.

«Хочу ещё», - подумала Марго. Когда дерёшься, некогда раздумывать.

Это тоже был шаг принятия. Маргарита начинала потихоньку постигать законы этого мира.

Во-первых, здесь за всё приходилось платить. Чтобы вкусить нежного любовного трепета и телесного наслаждения с обожаемым генералом, ей пришлось ползать в грязи с автоматом, рисковать своей жизнью и отнимать её у других, устраивать самосожжение, а потом, на сладкое, узнать, что она фактически приговорена к смерти.

Во-вторых, жизнь в Ином мире оказалась не такой уж фантастичной и «волшебной». По улицам ходили люди, покупали в магазинах вещи, разговаривали по телефону, готовили еду, солдаты чистили своё оружие, экстремисты варганили взрывчатку, те и другие регулярно убивали друг друга в стычках.

Это был тот же Сантьяго. То же оживлённое движение и аскетичная геометрия домов, та же зелень, разбавляющая незатейливость форм, тот же фон из прохладных суровых гор, залитых светло-синей лессировкой дальнего марева.

Город жил - нервно, лицемерно, сторожко. Днём беспамятные хлопоты, а ночами – комендантский час: зачем приличным людям по улицам шляться? В зыбком свете фонарей блеск прикладов, дробный, жёсткий солдатский топот – бьют ноги по шершавому асфальту, раздаются выстрелы. Постреливают то там, то сям – закрывайте ставни, задёргивайте шторы, окна из ПВХ, звуконепроницаемые, по ночам – спать надо. В четыре утра, когда только мусоровозы ездят, в реке Мапочо гигантскими буйками покачивались чьи-то тела, как глушёная рыба. Наверное, они тоже исчезали в оранжевых недрах машин.

Уже шла война, хотя никто не произносил это слово вслух. Так продолжаться не могло, и все ждали катастрофы, которая всё никак не могла разразиться. Воздух пах озоном. Грозовые тучи тяжело мутили зеркальную поверхность небоскрёбов Апокиндо – но дождь проливался редко. Брезжащий из-под них свет окрашивал лица сепией, как на старых фото. Настороженность заполняла всё вокруг, прорываясь в интонациях уличных разговоров, движениях рук и поворотах голов, в шелесте расправляемой газеты в метро – интересно, таким ли было настроение в последние месяцы правления Альенде?

Это хрупкое равновесие напоминало медленное кружение в смертельном вальсе. Каждый тур с дипломатичной улыбкой, с выжиданием, сомнением и сочащейся сквозь маску жаждой нанести удар – разрешиться от бремени. Но танец пока продолжался.

Полгода назад войска Пиночета были уже в полной готовности, но до дела так и не дошло. Соратники и солдаты томились ожиданием. Военные-легитимисты собрали собственную регулярную армию, но пока тоже не затевали крупномасштабной кампании. Можно подумать, всех обуревала сентиментальность и стремление «не допустить насилия», «предотвратить гражданскую войну». Честное слово, уж лучше бы они тогда переболели, перебесились. Сорок лет назад генералы боялись, что доза вакцины чересчур велика – реакция будет положительной, и пациенту конец, но что не доиграли тогда – будут отыгрывать сейчас.

Однажды вечером Пилар Астуриас относительно бездумно лазила по сайтам авиакомпаний, готовясь к будущему отлёту в новый университет, а параллельно грызла печенье, слушала казачьи песни (уж очень зацепил её этот Краснов!) и рассматривала какие-то картины. Несмотря на разбросанность занятий, она погрузилась в них полностью и от звонка телефона вздрогнула.

- Привет, - раздался голос Марго, - как ты тогда... добралась?

- Да ничего, - хмыкнула Пилар. – Карета в тыкву не превратилась, да её и не было. Твой майор любезно проводил меня обратно и чуть не уронил на унитазный бачок.

- Что? Какой ещё бачок?

- А, ну да. Мы приземлились не в прихожей, а в туалете. А потом он исчез. Ну, офицер, конечно, а не бачок.

- Так, ладно, я вообще не о том, - нетерпеливо перебила Марго. – Хотелось встретиться. Не то, чтобы срочно, но... довольно важное, ну то есть, личное, не для телефонной болтовни. В пятницу после службы у тебя дома, идёт?

- Да, не проблема. Однако интригуешь.

В ожидании пятницы Маргарита занялась своеобразным исследованием.

Пиночетисты носили мундиры, отливающие голубоватой сталью и сшитые в стиле сороковых, с самым разнузданным пруссачеством: в их форму входили и галифе, и сапоги, а кители были перетянуты ремнями. Униформа легитимистов была демонстративно более «гражданской» - с галстуками, брюками и туфлями. Их цветом был менее презентабельный серый с зеленцой.

В Ином мире противник был легко распознаваем. В обычной жизни – не всегда, ведь мирное время смягчает контрасты. Наши истинные страсти и «неудобные» взгляды переложены ватой благовоспитанности и толерантности – материалов, что составляют «цивилизованность». Тем более, две жизни Марго протекали отдельно. До сего момента они не пересекались вовсе, если не считать гибели Йоланды и присутствия Пилар на званом балу. Но теперь лейтенантом Контрерас овладел азарт: привычное место службы предстало в новом свете, и она решила предаваться логическим играм, пока не наскучит.

Неизвестно, правда, чего в этом сыщицком развлечении было больше, логики или интуиции, но она увлеклась вычислением «своих» и «чужих» среди сослуживцев. Причём без особого коварства, скорее, с ребячеством, для которого любопытство является самоцелью.

Взять, например, капитана Фуэнтеса. Это лошадка тёмная, о политике вообще не говорит или отпускает скупые обтекаемые фразы, кроме армии и каких-то личных хобби его, кажется, ничего особо не волнует. А что там творится в Судане или на Ближнем Востоке, разницы особой нет, лишь бы был хлеб в магазине на углу и транспорт ходил. Он мог оказаться кем угодно – хотя разве не таким, как он, больше всего трепало нервы политиканство Народного Единства? Но, в общем, не очень понятно. Вот лейтенант Марсилия Браво – другое дело.

Эта кокетливая смуглянка была здесь звездой, тем, что зовётся в применении к мужчинам «блестящий офицер» - и волосы у неё блестели, гладкие, точно у японки, забранные в узел, и глаза, и улыбка, и вся она, казалось, источала лёгкие блики и отсветы. Марго это втайне раздражало: её мучила безотчётная зависть, свойственная людям от природы замкнутым и робким. Марси воплощала в себе всё, чего тщетно добивался от Маргариты дон Густаво: бойкость, обаяние и общительность.

Лейтенант Браво интересовалась инициативами ООН, была убеждена в необходимости демократического строительства в развивающихся странах (и миротворчества - там же), рассуждала о правах меньшинств, конечно же, об эмансипации и экологии. Короче, была очень положительной и передовой девушкой.

«Всё ясно – десаррольистка», - решила про себя Марго. Но ей казалось, что Марси переигрывает. Марго было трудно объяснить её активную гражданскую позицию иначе, чем актёрством, и ей казалось, что лейтенант Браво уж слишком усердствует, отыгрывая роль «хорошей девочки». Сначала это раздражало, потом она просто ушла в себя, перестав обращать внимание на то, как теплота и харизма Марси не вяжутся с рекомыми ею политкорректными банальностями. 

Однако сейчас Марсилия Браво доставила Маргарите удовольствие определённостью – её можно было «ставить на полочку». «Зуб даю, что она легитимистка», - подумала Марго. Так она развлекалась ещё с неделю, насчитав среди начальства и сослуживцев примерно трёх предполагаемых пиночетистов, двух предполагаемых легитимистов и несколько личностей под вопросом. А впрочем, какая разница, зачем гадать? Может, с кем-то из них она встретится на поле боя. А может, и нет.

Вот другая загадка занимала Марго гораздо больше. Она не хотела признаваться себе в этом, но одна она не осмеливалась на попытку сорвать покровы тайны. Поэтому и договорилась о встрече с Пилар.

- Интересно было бы узнать, что с Йоландой. Меня мучает вопрос: если человек умирает в Ином мире, что происходит в нашем.

- А ты не спрашивала у генерала?

- Боже, ну когда мне было?..

- Ладно-ладно, ну так узнай, позвони ей или кому-то из общих знакомых, – вслух рассуждала Пилар. – Окей, вижу твою физиономию, не надо меня убивать, нет, я не дурная, да ведь и правда, кому придёт в голову звонить ей – ей!.. А зайти на страничку? Слабо?

Марго только с досадой вздохнула. Да, она всё это время избегала простого клика мышкой. Стоило большого труда убедить себя, что это не навязчивое возвращение на место преступления.

Последняя запись на стене была датирована днём сражения, больше в онлайн Йоланда Корреа не заходила. Вот так. Ничего особенного, если не знать о случившемся: человек ведь мог просто уехать или найти себе более толковое занятие, чем убивать время в социальных сетях. Насторожить могла только резко возросшая тревожность и депрессивность записей, заявления о бесцельности жизни с кучей многоточий – но сейчас ведь все кому не лень занимаются моральным эксгибиционизмом на просторах интернета – лишь бы крикнуть и выпустить пар. Чего может стоить прощание со всем миром на виртуальной базарной площади? Марго не пылала желанием выяснить. Да и как это сделать?

Но особо задуматься не удавалось, потому что сидящая рядом Пилар внезапно разразилась потоком вопросов:

- Слушай, а я вот думаю: вопрос насчёт смерти интересный. Если умрёшь здесь, туда-то попадёшь обязательно? А если ты самоубийца? Вот интересно, а что с Альенде?!.. А если умрёшь тут, потом там, то ты превратишься в призрак призрака? Или перейдёшь куда-то в третий мир? А сколько их вообще?

- Бо-о-оже, - простонала Марго, хотя стон её больше напоминал рычание, - ну откуда мне-то знать?! Спроси чего полегче! Ты думаешь, я туда свалилась, как с луны, и автоматически постигла сущность бытия?! Ну что за манеры, накидываться, как на допросе!

- Уже и вслух поразмыслить нельзя, - огрызнулась Пилар.

- А я это принимаю на свой счёт!

- Да ты всё, буквально всё, принимаешь на свой счёт.

Марго пожала плечами. В принципе, так оно и было. Без этой черты она была бы гораздо добрее, и к себе, и к людям.

Во время перепалки она ткнула в профиль лейтенанта Браво и изучила его с новым интересом, смеху ради надеясь раскопать компромат в виде восхвалений Чавесу и домашних фотографий в майке с Че и была несколько разочарована. Страница Марси пестрела сводками с Ближнего Востока и местными, американскими, новостями – только и всего, что либеральное благочиние. Ничего интересного. У самой Маргариты страница была ещё менее выразительной, вкратце – наполеоновские войны и милые котята. О политике в частности и о современности в целом – ни слова.

Она посидела у Пилар ещё минут двадцать и собралась уходить. Разговора как такового не получилось, яснее ничего не стало. У Марго лишь не пропадало ощущение, что она ещё встретит кого-то из знакомых в непривычной обстановке.

Признаться, ей этого не хотелось. На тех, кого знаешь, рука не поднимается. А после случаев, как с Йоландой, на душе гадко. Воевать легче против незнакомцев. Любая национальная трагедия складывается из трагедий личных. Чем успокоить вдову убитого, блестящей статистикой экономических успехов – а если этот успех ещё и обошёл её мимо? Драма войны в том и заключается: для кого-то человек самое любимое, бесценное, а для кого-то просто мишень, как в тире. Самое худшее, что правы – оба. Кому-то – возлюбленный, а кому-то – вражеская крыса, ядовитый сорняк. А если попадаешь в тупик и не знаешь, куда же человека отнести?..

Бывало и по-другому, подумала лейтенант Контрерас. Раньше короли сражались против королей, солдаты против солдат, а не против идеи, и это сохраняло надежду на проявления благородства. Но идеология лишила противника последних человеческих черт.

Ей стало тошно от рассуждений. Логика – это машина, готовая и служить тебе, и смолоть тебя самого. И почему из всех интеллигентских измышлений так и лезет один тезис: сомнение ценнее ясности, вопрос ценнее утверждения, экзистенциальные терзания ценнее позиции? Марго испытала своеобразную досаду: ей стало стыдно за свой стыд.

Правда, скоро она отвлеклась – боевая обстановка и задания хорошо помогали против лишней раздумчивости. Её вызвал майор Бланко.

- Генерал как-то на днях высказался, что разведывательная деятельность была бы для вас неплохим опытом, несмотря на то, что вы в первую очередь рассматриваетесь как боевой офицер.

Фильмы о разведчиках Маргарита смотрела, и сердце сладко заныло от предвкушения, хотя тот же Краснов говорил, что на практике романтики там всего ничего, сплошная рутина. Потому его так и радовали боевые вылазки, наподобие той, что была в первый день.

- Вам предстоит допросить пленного, - сказал майор.

Лейтенант Контрерас удивилась:

- Но, позвольте, я думала, имеется в виду что-то другое.

- Считайте это переходной ступенью, хотя это просто срочная необходимость, - улыбнулся Бланко. – А вообще, разведка направлена на сбор информации. Вот кое-что вам и предстоит разузнать.

Возможно, это задание самого генерала, какая-то проверка, но какая? Она почуяла подвох, но отогнала лишние мысли. Да вот такая – умение добыть сведения. Не хотелось думать о методах, но Марго неуверенно улыбнулась и спросила:

- Когда можно приступить?

- Хоть сейчас.

Через пять минут они уже скрылись в тёмной прохладе автомобиля, а потом вышли на глухой затишной улочке в центре и нырнули в дверь угловатого жёлтого здания. Они прошагали по длинному тускло освещённому коридору, и...

- Мы застали его на горячем, сеньора лейтенант. Размалёвывал стены.

- Художник, значит? – переспросила Марго.

- Боюсь, это меньшее, на что он способен, сеньора лейтенант, - усмехнулся в усы капрал Мадуро. Его внешность соответствовала фамилии: он был старше своего товарища-сержанта, весь какой-то плотный, но крепко сбитый – одним словом, в соку (2).

На стуле сидел арестованный – худощавый небритый парень в линялой майке. Он следил за военными насмешливым взглядом, а рот у него чуть съехал набок в презрительной усмешке. Марго решила не обращать на это внимания. Она была спокойна.

- Роландо Рохо Наварро, также известный как Энрике Вальдес Моро, также известный под псевдонимом Чучо, - монотонно перечислял капрал, держа раскрытой папку с делом. – Как видите, мой лейтенант, это прекрасное совпадение, у нас уже кое-что на него было. Упомянутый Роландо Рохо официально не принадлежит ни к какой организации...

- Как будто кто-либо из них официально где-то числится! – с фырканьем перебила Маргарита. – К делу, капрал.

- По профессии художник-декоратор, однако вообще он член бригады имени Рамоны Парры. Как вы знаете, она всегда славилась своими настенными росписями.

- Это мне известно!

- Рохо приближен к нынешнему командиру бригады, Альберто Суаресу. Кроме координат общей штаб-квартиры, наверняка знает дополнительные явки, - закончил капрал и с лицом примерного ученика захлопнул папку. Это вышло комично, и Марго улыбнулась.

- Разрешите обратиться, сеньора лейтенант.

Этот голос принадлежал сержанту Томичу, до сих пор молчавшему. У того была вытянутая фигура и гладко выбритое светлое лицо с цепкими карими глазами.

- Нами установлен один факт, который служит доказательством убеждений данного лица.

- Разбрасывание листовок? Агитация?

- Разумеется, весьма вероятно, что подозреваемый занимался и этим, - тактично формулировал сержант Томич, - но главное – именно он является автором нашумевшего граффити, облетевшего весь интернет, - и он протянул Маргарите распечатанный лист.

Выражение лица её не изменилось, но по щекам разлилась краснота: так облачко, что вырывается из кратера, говорит о сотрясении в недрах вулкана.

Это была знаменитая картинка из общественных туалетов. Для неё была использована самое знаменитое фото генерала в очках, где он похож то ли на неформала, то ли на злобную стрекозу: красной краской – фотография Пиночета на писсуарах, с пририсованными дьявольскими рожками. Ведь быть обоссаным - это всё, чего он заслуживает.

Маргарита аккуратно положила распечатку на стол и повернулась к ухмыляющемуся Рохо. Она вспоминала порядок допроса, рассказы Краснова – итак, имя, фамилия, род занятий...

Она не очень-то многого добилась за сорок минут. Её терпение начинало подходить к концу, движения становились всё более нервными, а взгляд – всё более мрачным. Мадуро и Томич как-то странно кружили по комнате, как собаки возле колбасы, а арестованный наблюдал за всеми троими с выражением нескрываемого презрения и скуки. Превосходство. Откровенное выражение превосходства, так вот в чём дело, подумала Марго, вот что ей бросалось в глаза при виде левых и легитимистов, только она никак не могла подобрать этому определение – а теперь, наконец, в мыслях щёлкнуло. Вот что её раздражало и тогда, и теперь.

- Я вас предупреждаю, Рохо. Я понимаю, что вы боретесь за справедливость – то, что вы под этим понимаете. У нас у всех есть идеалы, - уже слегка повышенным тоном талдычила лейтенант Контрерас. – Но вы занимаетесь противозаконной деятельностью. И это вы отрицать не можете, неважно, кто ты, правый или левый, закон в нормальном государстве для всех един. Вам лучше согласиться на сотрудничество.

Она уже полчаса так разорялась и чувствовала себя донельзя глупо. Причём перед всеми: перед этим нахальным парнем, сержантом и капралом, перед собой, в конце концов, даже перед генералом. И тут задержанный сделал то, что определило дальнейший ход событий. Он помолчал со значением и посмотрел на Маргариту. Не просто посмотрел: он развязным, полным презрения взглядом словно раздел её всю, обсмотрел, как лошадь на рынке, как будто бы и облапал и оценил и пришёл к выводу, что цена-то грош, потом криво ухмыльнулся и сплюнул сквозь зубы:

- Пиночетовская шлюха.

В его глазах она, баба, вообще не заслуживала серьёзного отношения.

С этого момента сложно было назвать допросом как таковым всё происходящее.

- Сука!

На его голову посыпался град ударов. Давно не стриженные, тяжёлые волосы слипались ещё больше от крови, послышались глухие удары дубинки – капрал Мадуро услужливо вынул её из ящика стола и сунул лейтенанту...

- Когда ты начал рисовать подобную гадость, мудак?

- Давно, и ещё продолжу!

- Состоишь в профсоюзе? Состоишь в профсоюзе, гад?! Студентота?! За Камилу Вальехо ты, да?!

В ответ – ухмылка и смех, бесшабашный, пугающий, оскал розовых зубов в чёрной бахроме, тряска худоватых плеч в линялой футболке. Над чем он смеётся, неужели Марго, затянутая в серую броню мундира, так нелепо выглядит?

- Ты чилиец? Ты из Сантьяго? Ты в универе учился? Ты в профсоюзе был? Ты в партию вступал? Ты тусуешься с Суаресом, козлина? А, собака?! Якшался? Доверял он тебе? Где он прячется? Ты ездил к нему на квартиру? Взрывчатку прятал? Листовки бросал? Поручения выполнял? К Суаресу ездил? Ты, сука? Ездил, падла? Ездил, гад? Ездил, бля?

Теперь работали Томич и Мадуро. Его били и под дых, и по физиономии – голова моталась из стороны в сторону, а на стенки иногда брызгала кровь; Марго наблюдала, с разгоревшимися щеками и жадным нетерпеливым взглядом. Это было и так, и не так, как она всегда представляла. Но как бы ей хотелось,чтобы он сломался – один из тех, что праздновали кончину генерала на площади Италии, да ещё прославившийся своим творческим новаторством. Наверное, сладко пускать янтарную струю прямо в лицо тирану со сморщенным подбородком. Так смешно. Так же забавно, как избивать молодого человека с красноречивой фамилией Рохо, чтоб вместо жёлтой струйки лилась кровь на футболку – самозабвенно и с досадой, что удары кажутся ей какими-то слабыми.

- Сержант! Это же полная фигня. Электричество есть?

- Так точно, сеньора лейтенант.

- Ну так тащите провода, вашу мать! Он у нас заговорит! Героя тут корчит, бля. Вот обосрётся на полу, будет офигеть героично выглядеть, сука!

Маргарита загребла волосы пятернёй и откинула назад.

- Мадуро, у вас тут есть попить? Минералка там, я не знаю?

- Так точно, сеньора лейтенант. Сейчас принесу.

- Принесите, и всем стаканы возьмите. Ну, кроме этого.

Аккуратно, мелкими глотками выпивая тепловатую минералку, Маргарита подумала: «Да уж, мои бы от такой лексики были в шоке. «Ты же девочка». Фу, ненавижу. Тоже мне аргумент».

Вообще, впервые она выругалась матом в девятом классе на итоговой контрольной по математике.

Всё в этой жизни бывает в первый раз.
______________________________________
1. Битва при Йене и Ауэрштедте – двойное сражение из серии Наполеоновских войн, происходившее параллельно во времени 14 октября 1806 года между Великой армией императора французов Наполеона I Бонапарта и прусскими войсками под общим командованием герцога Карла Вильгельма Фердинанда Брауншвейгского около населённых пунктов Йена и Ауэрштедт на территории Пруссии.
2. По-испански maduro – спелый (о плоде), зрелый (тж. о человеке).