Я отвезу тебя домой. Глава 56. Матье

Ей было странно, очень странно чувствовать, как счастлива она сделалась, едва они покинули пределы города. Кажется, ей стало легче дышать. И она даже рассердилась на себя за это – знаешь ли ты вообще, чего хочешь?
Матье удивился этой перемене в ее лице.
- Что случилось? – спросил.
- Ах, ничего, - отозвалась она с досадой. - Просто я дурочка. Бестолковая дурочка.

Матье ничего не ответил на это. Растерялся, не нашел, что тут можно сказать. Чтобы как-то скрыть смущение, забрал у нее Вик. Отошел на несколько шагов с тропы – туда, где уже проклюнулись первые травинки, позволил девочке встать на ножки. Та, ухватившись за его руку, сделала шаг-другой. Потом радостно залепетав что-то, присела, потянулась за голубым цветком недавно раскрывшейся примулы.

Он не смотрел на молодую женщину. Держал за ручку ребенка и думал о том, что, пожалуй, не имеет ничего против того, чтобы и дальше заботиться об этой женщине и этой девочке. Это было для него тем более странно, что совсем недавно, услышав приказ господина де Мориньера, он морщился недовольно – вот была охота возиться с бабой и ее ребенком. Конечно, ни слова не возразил – о том и речи быть не могло. Но внутренне воспротивился и весьма.
Теперь же мать и девочка стали ему вдруг очень близки. Он не испытывал к Клементине де Лоранс страсти – потому, он думал, что ни о каких отношениях между ними и речи быть не могло. Она графиня, он - портовый мальчишка, которому просто несказанно повезло однажды, когда капитан «Сабины» обратил на него внимание. То, что он чувствовал теперь, удивляло его именно потому, что он прекрасно осознавал разделявшую их пропасть. И все же, несмотря ни на что, в этой женщине, - тут он обернулся, нашел ее взглядом, - было что-то, что делало ее «своей». Даже не так. Не просто «своей», а «своим парнем» - товарищем по играм, девчонкой, с которой можно играть в салочки. Подругой, в конце концов, к которой можно приползти раненным, - после неудачной вылазки за английской шерстью, – и она перевяжет, спрячет, укроет. В своих размышлениях он дошел до этой самой границы – за ней все остальное было покрыто плотным бретонским туманом. Дальше он не видел. Но и этого хватало вполне для того, чтобы он подумал, не испытывая ни малейшей неловкости – было бы совсем неплохо, если бы господин де Мориньер задержался немного в своем походе.    


*

Пока Матье возился с Вик, Клементина отошла в сторону. Остановилась, выпрямилась, вытянулась в струнку. Стояла, замерев, на самой вершине холма. Смотрела на облака, кудрявой чередой тянущиеся над лесом, на реку, на поднимающиеся от деревни, расположенной у подножия холма, белые нити дыма. Она вдыхала полной грудью холодный, весенний воздух, грелась под лучами утреннего солнца. Просто была счастлива.
В какой-то момент, открыв глаза, увидела Матье – тот стоял в паре шагов от нее, держал на руках Вик. Смотрел на нее, улыбался.
- Чему вы смеетесь? - спросила она удивленно.
- Я не смеюсь. А у вас сейчас такое лицо, как будто вы достигли, наконец, земли обетованной.

Клементина замерла. Вспомнила сказанное ей не так давно отцом Гарнье: «Земля обетованная - в сердце нашем».

*

Она вспомнила вдруг тот их разговор так, как, кажется, не слышала и тогда – с точностью до интонации.
Каждое слово. Каждое движение души.

Был вечер. Они, - отец Гарнье и Клементина, - сидели за столом, разговаривали. Сказать точнее, говорил больше иезуит. А она слушала. До поры.
Клементина весь день была встревожена. И тихий, но настойчивый голос иезуита, только еще больше нервировал ее.

Отец Гарнье говорил о смирении. О любви к земле, на которой живешь. Снова о смирении. Касался больного осторожно, но неотступно. Она держалась, сколько могла.
Не спорила и не соглашалась. Глядела в глаза старику. Слушала.
Лишь когда он произнес с уверенностью:
- Вы счастливица! Вы увидите, какой станет эта земля в будущем. Возможно, даже уже через несколько лет, - она воскликнула горячо:
- О, нет!  Надеюсь, что не увижу.

Отец Гарнье опешил от этой ее несдержанности.
- Почему, дитя мое?
- При первой же возможности, - ответила она твердо, - я вернусь домой. И никто и ничто не остановит меня. 
Иезуит, вздохнув, коснулся ее руки.
- Домой, дитя мое? Куда - домой?
- Туда, где я родилась, где выросла. Во Францию.

Отец Гарнье обернулся, взглянул коротко на д’Эмервиля – тот сидел на низкой скамейке у очага. Поправлял поленья, смотрел в огонь. Не вмешивался в их со святым отцом разговор.

- Вам не нравится этот край, дитя мое? – спросил отец Гарнье с удивившей Клементину печалью в голосе.
Именно в тот момент она вспомнила утреннюю их прогулку с отцом д’Эмервилем к озеру. Оттого ответила тихо, как будто даже смущенно:
- Я не знаю.
Потом вскинула голову.
- Еще вчера я ответила бы определенно – да, я не люблю эту землю. Она сделала меня злой, жестокой. Я была глупой девочкой. Глупой, но доброй. А теперь… теперь я готова на многое. Я готова солгать, если это может облегчить жизнь. Я могу убить. Я чувствую это. Я стала дурным человеком, отец мой. И я… боюсь себя.
- Можете убить? Кого этим в нашем мире удивишь? - пробормотал едва слышно отец Гарнье.
 Вздохнул, покачал головой.
- Вы просто устали, дитя мое. Слишком долго вам не оставалось времени для успокоения.

Он прикрыл глаза.
- Земля… - прошептал. – Видели ли вы, как она красива? Как чисты ее озера, как прозрачны реки, как щедры леса! Мы, люди, приходим на эту землю и калечим ее. А потом удивляемся, что она не дает нам того, чего мы от нее ждем. Мы сами уродуем Творение Господне. Мы так далеко ушли от природы, что порой, чтобы не извериться, пытаемся искать доказательства того, что Бог существует, в книгах и храмах. Тогда как Он - здесь, рядом с нами. Это же так ясно, когда находишься тут, среди этих великолепных озер, лесов и водопадов.

И она снова вспомнила утро, озеро, радугу. И ощутила на себе взгляд отца д’Эмервиля. Ей казалось, взгляд этот прожигает ей спину.

И отец Гарнье посмотрел на нее снова.
Улыбнулся с нежностью, от которой к глазам Клементины прихлынули слезы:

- Вы ищете «землю хорошую и пространную, где течёт молоко и мёд»? Вы найдете ее. Вы найдете ее там, где сумеете быть счастливой. Но никак не наоборот.
Клементина закусила губу.
- Я просто хочу домой, - прошептала упрямо.
Он кивнул.
- Я понимаю. Понимаю, девочка моя. Но путь к счастью значительно длиннее пути, ведущего через океан. Земля обетованная - в сердце нашем. Она обретается силой нашего духовного свершения. Выйти из Египта – недостаточно.

Она не видела, но чувствовала, как поднялся отец д’Эмервиль. Подошел, остановился за ее спиной. Произнес тихо, но очень внятно:
- Довольно, святой отец. Довольно. Все эти истины в иные минуты не стоят ничего.
Положил ей руку на плечо.
-  Я обещал вам сегодня кое-что. Вам нужно, чтобы я подтвердил свое обещание?

Она покачала головой в растерянности – не оборачиваясь, в ужасном, непонятном ей смущении.
Он же задержался позади нее на мгновение, потом убрал руку и вышел из дома – в темноту, на пронизывающий ветер.

*

Она вспомнила теперь это, стоя на вершине холма, и глядя в глаза улыбающемуся Матье. А он смотрел на нее, склонив голову набок. И Вик в точности повторяла его – и тоже улыбалась. Потом девочка потянулась к ней. Клементина забрала дочь из рук спутника, задрала голову, услышав знакомое курлыканье.
- Гуси, - проговорила тихо. – Смотри, гуси!
Она шептала и шептала, и глядела вверх, в голубое с серебряным небо, где темнели два клина.
Один клин, сделав небольшой круг, упал, громко хлопая крыльями, к самым их ногам. Другой - спустился ниже, пролетел над рекой медленно, будто раздумывая, остаться здесь или лететь дальше, и потом все-таки приземлился у самой кромки бурной воды.
 
- В это невозможно поверить! – сказала Клементина. – Совсем недавно, кажется, именно на этом холме с господином Рамболем, мы наблюдали за тем, как улетают гуси…
- С господином Рамболем?
Они посмотрели друг на друга.
Произнесли одновременно:
- Вы его знаете?
Потом рассмеялись. Первым ответил Матье:
- Конечно, знаю, - сказал. – Мы прожили вместе в форте на реке Шодьер нашу первую зиму. Непростой она была - та зима.
- Расскажите… - попросила Клементина.

Она все смотрела на гусей. Те возбужденно вскрикивали, распахивали и снова складывали крылья.  Тянули шеи – будто принюхивались.

Матье не удивился ее просьбе. Ему вообще показалось, что она попросила рассказать об их первой зимовке для того исключительно, чтобы не говорить самой. Она смотрела на птиц, держала девочку на руках. Была как будто не вполне здесь – в каком-то своем мире.
Но он не стал окликать ее, привлекать к себе ее внимание. Просто заговорил. Рассказывал о том, как строили они форт, как охотились, зимовали.

*

Клементина слушала. Голос доносился до нее как будто немного издалека – строили, охотились, зимовали… Она слушала. Улыбалась – своему спутнику, гусям, ветру и солнцу. Знакомое имя выдернуло ее из этой счастливой полудремы – Мориньер.
Она распахнула глаза:   
- Мориньер? Ах, как я не люблю этого вашего Мориньера! – воскликнула.
 
Матье уставился на нее изумленно.
- Не любите? За что?
Клементина рассмеялась.
- Он из раза в раз, изо дня в день отбирал у меня друзей!

Заметив странный взгляд Матье, снова засмеялась:
- Я шучу. По правде сказать, я совсем не знаю этого господина. Просто, когда я только появилась в этом городе и еще была молодой и счастливой, все мои друзья, один за другим, предпочитали моему обществу - общество господина де Мориньера. Сейчас я, по всей вероятности, и внимания бы на это не обратила. Когда знаешь, что такое настоящее несчастье, все глупости вроде недостатка внимания, совсем не так ранят сердце. Но тогда мне казалось очень обидным только и слышать вокруг: господин де Мориньер, господин де  Мориньер.
 

*

Они возвращались тем же путем. И уже почти у самой таверны столкнулись с Клодом де Жерве. Тот был первым и единственным до сих пор, который не только узнал Клементину, но и остановился, чтобы приветствовать ее.
Он оглядел ее с головы до ног, отдельно остановил свой взгляд на Вик - девочка спала у нее на руках.
- Мадам де Лоранс? – слегка приподнял брови.
Она протянула ему руку. Ответила в тон:
- Господин де Жерве?

Клементина заметила, как по губам его скользнула усмешка, когда он склонялся к ее руке. И сама вдруг осознала нелепость этого бессознательного жеста. Но не стала отдергивать руку. Решила идти до конца.
Он, продолжая говорить, удерживал ее пальцы.
- Вы недавно в городе? Где вы остановились?

Клементина назвала таверну. Заметила недоумение, которое отразилось на лице военного губернатора. Он взглянул на Матье. Едва заметно кивнул тому головой, изображая приветствие. Потом еще раз оглядел ее – отметил, кажется, каждую, самую незначительную деталь ее одежды, прически. Какое-то время смотрел на ее лицо. Ей казалось – ощупывал его взглядом. Глаза, нос, губы.
Они обменялись еще парой ничего не значащих фраз.
Наконец, Клементина освободила руку, улыбнулась:
- Простите нас. Нам пора. Вик скоро проснется и запросит есть.

Она уже повернулась, чтобы идти дальше, когда он проговорил:
- Я навещу вас, госпожа де Лоранс, если не возражаете?
- Конечно, - ответила она, испытывая при этом удивлявшую ее неловкость. Уже оказавшись в комнате, она сообразила, что сама являлась ее причиной.

Клементина поняла это в тот момент, когда Матье, спросил:
- Что это за хмырь?
Она рассмеялась.
- Это не хмырь, это Клод де Жерве. Военный губернатор Квебека.

И тут Клементина, наконец, сообразила:
- Простите меня, Матье. Я совсем потеряла голову. Мне следовало представить вас.
- Представить меня? Военному губернатору? – он рассмеялся. – Это правда. Вы потеряли рассудок. Он счел бы себя оскорбленным, можете мне поверить.
- Не говорите ерунды, - ответила она без особой уверенности.
И именно в этот момент подумала о том, что присутствие Матье рядом с ней выглядит со стороны весьма двусмысленно. И именно с этим, наверняка, связана та неприятная ухмылка, которая не сходила с лица Клода де Жерве, пока он с ней говорил.
По-видимому, мысль эта отразилась на ее лице, потому что Матье тут же поднялся. Произнес отстраненно:
- Я пойду, сударыня. Прикажете распорядиться, чтобы вам подали ужин в комнату?

Она закусила губу:
- Не лишайте меня вашей дружбы, Матье.
Он тряхнул головой.
- Я ваш слуга, мадам. Молчаливый слуга, если хотите. Но когда бы вы спросили моего мнения, я бы сказал – не пускайте этого пройдоху и на порог комнаты. Будь он трижды губернатором! Но вы ведь все равно не прислушаетесь к моему мнению!
- Какие могут быть для этого основания?
- Он мне не нравится.
Клементина улыбнулась, произнесла шутливо:
- Это, безусловно, причина из причин.
Он дернул плечом:
- Я не сомневался, что вы отнесетесь к моим словам именно так. Я пойду, в самом деле, мадам.

Она остановила его еще раз.
- Я хотела просить вас.
- Слушаю.
- Заберите кошелек. Пусть он будет у вас.
- Почему?
- Я боюсь оставлять его в комнате, когда выхожу из нее. И с собой мне брать его неудобно.
Он посмотрел на нее пристально.
- Хорошо, - сказал, наконец. - Я отдам вам его позже.
Он выложил несколько монет, оставил их на краю стола.
- На всякий случай, - сказал. – До завтра, мадам.