Мой ответ критикам Профессора Преображенского

Ответ на выпады критиков Профессора Преображенского.

Выпад 1.
Уже первое появление профессора в повести сопровождается поступком, мягко говоря, не европейским. Преображенский покупает в кооперативе краковской колбасы: приманить бродячего пса. «Размотал бумагу, которой тотчас же овладела метель…». У профессора, европейского светилы, даже не возникло мысли утилизировать обертку в карман роскошной шубы, чтобы донести до урны. Или мусорного ведра дома.

Ответ 1.
Профессора, который для коммунистов является явным буржуем, нельзя упрекнуть за то, что он мусорит в коммунистической России. Это не буржуазная а коммунистическая Россия. Хата ваша, вы в ней порядок и поддерживайте.

Такова жизнь сторонников разных правд в едином правовом поле, которое навязано силой винтовки а не убеждения.

Но коммунисты идеалистически витая в облаках, полагают что раз они взяли власть и навели порядок, то все их порядок полюбили и будут поддерживать. Держите карман шире товарищи. 

Выпад 2.
Вот профессор объясняет, как ему удалось подманить бродячего пса:
«- Лаской-с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать. Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый! Террор совершенно парализует нервную систему.»
А через некоторое время рассуждает о мерах по наведению порядка в Калабуховом переулке и в России:
«- Городовой! - кричал Филипп Филиппович. - Городовой! ... - Городовой! Это и только это. И совершенно неважно - будет ли он с бляхой или же в красном кепи. Поставить городового рядом с каждым человеком и заставить этого городового умерить вокальные порывы наших граждан. … Лишь только они прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему.»
Что же: городовые будут лаской умерять вокальные порывы граждан?

Ответ 2.
Против такой напасти помогут только звуконепроницаемые стены.

Выпад 3.
Шариков появился на свет половозрелым, и это особенно злит профессора и его ассистента. Возможно, ученых головорезов больше бы устроило, если бы либидо Шарикова было обращено на самок собак, на сук, но Шарикова, на его беду, влечет к женщинам. Но разве не сам Перображенский пересадил собаке семенные железы человека? Чем же он теперь недоволен? Вместо того, чтобы помочь человеку осознать его сексуальную аутентичность, Преображенский и Борменталь жестоко пресекают все попытки подопытного (надо сказать, неуклюжие, трагикомичные и, во всяком случае, безобидные), проявить себя как существо сексуальное. Шариков привел барышню, заметьте, к себе домой, на площадь, законно ему принадлежащую согласно официальной прописке. Почему-то это возмутило Преображенского. Отказывая Шарикову в праве быть мужчиной, он сам уединяется с барышней у себя в кабинете и пересказывает ей историю болезни Шарикова, то есть выдает тайну его собачьего прошлого. Не подлость ли это? Уже не говоря о том, что профессор медицины самым циничным и преступным образом нарушил клятву Гиппократа. Садист добился своего - женщина ушла в слезах, ведь Шариков сказал ей, что шрам на его голове - это след ранения на колчаковском фронте. Спросим себя: а что другое должен был сказать Шариков? Что был бездомной собакой и бегал по помойкам? Что голову разрезал ему безумный вивисектор?

Ответ 3.
Критик забыл сообщить, что Шариков эту женщину привел
в дом под угрозой увольнения в случае отказа от отношений.
Любят коммунисты недоговаривать и оценочные суждения выводить.

Выпад 4.
Известный эпизод с приходом домкомовцев. Когда на профессора начинает очень уж наезжать с «уплотнением» Швондер, Филипп Филиппович прибегает к «телефонному праву». Он звонит своему пациенту, большому начальнику (в тексте повести его зовут Виталий Александрович, в фильме – Петр Александрович, «Петр» - «камень», то есть Каменев, тогдашний московский градоначальник, актер, однако, напоминает Сталина). И, по сути, шантажирует пациента невозможностью провести операцию. Громко и демонстративно. Тут ведь не одни «понты» - разумеется, профессор решил бы свой вопрос, не прибегая к публичным имиджевым эффектам. Пахнет и разглашением врачебной тайны – собственно, ни для кого не секрет, что Филипп Филиппович делает «операции по омоложению», т. е. возвращению сексуальной потенции.

Ответ 4.
Цитирую полный эпизод из Собачьего сердца
по теме рейдерского наезда на профессора Преображенского:

“Окончательно пёс очнулся глубоким вечером, когда звоночки прекратились и как раз в то мгновение, когда дверь впустила особенных посетителей. Их было сразу четверо. Все молодые люди и все одеты очень скромно.

«Этим что нужно?» – удивлённо подумал пёс.

Гораздо более неприязненно встретил гостей Филипп Филиппович. Он стоял у письменного стола и смотрел на вошедших, как полководец на врагов. Ноздри его ястребиного носа раздувались. Вошедшие топтались на ковре.

– Мы к вам, профессор, – заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась
на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, – вот по какому делу…

– Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, – перебил его наставительно Филипп Филиппович, – во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские”.

Ситуативный комментарий 1.
Вот она шариковская бескультурность, входить в чужой дом не разуваясь.

“Тот, с копной, умолк и все четверо в изумлении уставились на Филиппа Филипповича. Молчание продолжалось несколько секунд и прервал его лишь стук пальцев
Филиппа Филипповича по расписному деревянному блюду на столе.

– Во-первых, мы не господа, – молвил, наконец, самый юный из четверых, персикового вида.
– Во-первых, – перебил его Филипп Филиппович, – вы мужчина или женщина?

Четверо вновь смолкли и открыли рты. На этот раз опомнился первый тот, с копной.

– Какая разница, товарищ? – спросил он горделиво.
– Я – женщина, – признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно покраснел.
Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших – блондин в папахе.
– В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь,
прошу снять ваш головной убор, – внушительно сказал Филипп Филиппович.
– Я вам не милостивый государь, – резко заявил блондин, снимая папаху.
– Мы пришли к вам, – вновь начал чёрный с копной.
– Прежде всего – кто это мы?
– Мы – новое домоуправление нашего дома, – в сдержанной ярости заговорил чёрный.
– Я – Швондер, она – Вяземская, он – товарищ Пеструхин и Шаровкин. И вот мы…”

Ситуативный комментарий 2.
Представляться товарищей тоже не учили.

– Это вас вселили в квартиру Фёдора Павловича Саблина?
– Нас, – ответил Швондер.
– Боже, пропал калабуховский дом! – в отчаянии
воскликнул Филипп Филиппович и всплеснул руками.
– Что вы, профессор, смеётесь?
– Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, – крикнул Филипп
Филиппович, – что же теперь будет с паровым отоплением?
– Вы издеваетесь, профессор Преображенский?
– По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.
– Мы, управление дома, – с ненавистью заговорил Швондер, – пришли к вам после
общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома…
– Кто на ком стоял? – крикнул Филипп Филиппович, – потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
– Вопрос стоял об уплотнении.
– Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего августа моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений?”

Ситуативный комментарий 3.
Итак есть начальственная бумага согласно которой жилье профессора освобождено от уплотнений. Значит рэйдеры действуют юридически незаконно. Только то начальство которое выдало бумагу об освобождении от уплотнения и может решать вопрос а не какая-то презренная нижестоящая мелочевка.

“– Известно, – ответил Швондер, – но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живёте в семи комнатах.

– Я один живу и работаю в семи комнатах, – ответил Филипп Филиппович, – и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку.

Четверо онемели.
– Восьмую! Э-хе-хе, – проговорил блондин, лишённый головного убора, однако, это здорово.
– Это неописуемо! – воскликнул юноша, оказавшийся женщиной.
– У меня приёмная – заметьте – она же библиотека, столовая, мой кабинет – 3. Смотровая – 4. Операционная – 5. Моя спальня – 6 и комната прислуги – 7. В общем, не хватает… Да, впрочем, это неважно. Моя квартира свободна, и разговору конец. Могу я идти обедать?
– Извиняюсь, – сказал четвёртый, похожий на крепкого жука.
– Извиняюсь, – перебил его Швондер, – вот именно по поводу столовой и смотровой мы и пришли поговорить. Общее собрание просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины, отказаться от столовой. Столовых нет ни у кого в Москве.
– Даже у Айседоры Дункан, – звонко крикнула женщина.

Ситуативный комментарий 4.
А если Айседора Дункан прыгнет головой вниз в выгребную яму,
товарищи тоже прыгнут головой вниз в выгребную яму вслед за Айседорой Дункан?

С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо нежно побагровело и он не произнёс ни одного звука, выжидая, что будет дальше.
– И от смотровой также, – продолжал Швондер, – смотровую прекрасно можно соединить с кабинетом.
– Угу, – молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, – а где же я должен принимать пищу?
– В спальне, – хором ответили все четверо.

Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
– В спальне принимать пищу, – заговорил он слегка придушенным голосом, – в смотровой читать, в приёмной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!.. – вдруг рявкнул он и багровость его стала жёлтой. – Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это общему собранию и покорнейше вас прошу вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность принять пищу там, где её принимают все нормальные люди, то-есть в столовой, а не в передней и не в детской.
– Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия, – сказал взволнованный Швондер, – мы подадим на вас жалобу в высшие инстанции”.

Ситуативный комментарий 5.
Итак, первыми обещали включить
административный ресурс пришлые товарищи-рэйедеры.

“– Ага, – молвил Филипп Филиппович, – так? – И голос его принял
подозрительно вежливый оттенок, – одну минуточку попрошу вас подождать.

«Вот это парень, – в восторге подумал пёс, – весь в меня. Ох, тяпнет он их сейчас, ох, тяпнет. Не знаю ещё – каким способом, но так тяпнет… Бей их! Этого голенастого взять сейчас повыше сапога за подколенное сухожилие… Р-р-р…»

Филипп Филиппович, стукнув, снял трубку с телефона и сказал в неё так:
– Пожалуйста… Да… Благодарю вас. Петра Александровича попросите, пожалуйста. Профессор Преображенский. Пётр Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас, здоров. Пётр Александрович, ваша операция отменяется. Что? Совсем отменяется. Равно, как и все остальные операции. Вот почему: я прекращаю работу в Москве и вообще в России… Сейчас ко мне вошли четверо, из них одна женщина, переодетая мужчиной, и двое вооружённых револьверами и терроризировали меня в квартире с целью отнять часть её.

– Позвольте, профессор, – начал Швондер, меняясь в лице.

– Извините… У меня нет возможности повторить всё, что они говорили. Я не охотник до бессмыслиц. Достаточно сказать, что они предложили мне отказаться от моей смотровой, другими словами, поставили меня в необходимость оперировать вас там, где я до сих пор резал кроликов. В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать. Поэтому я прекращаю деятельность, закрываю квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Швондеру. Пусть он оперирует.

Четверо застыли. Снег таял у них на сапогах.

– Что же делать… Мне самому очень неприятно… Как? О, нет, Пётр Александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение моё лопнуло. Это уже второй случай с августа месяца. Как? Гм… Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая! Броня. Чтобы моё имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага… Ну, это другое дело. Ага… Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, – змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, – сейчас с вами будут говорить.
– Позвольте, профессор, – сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, вы извратили наши слова.
– Попрошу вас не употреблять таких выражений.

Швондер растерянно взял трубку и молвил:
– Я слушаю. Да… Председатель домкома… Мы же действовали по правилам… Так у профессора и так совершенно исключительное положение…
Мы знаем об его работах… Целых пять комнат хотели оставить ему… Ну, хорошо… Раз так… Хорошо…”

Ситуативный комментарий 6.
Презренной нижестоящей мелюзге, вышестоящее
начальство четко указало ее законное место под лавкой.

“Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся.

«Как оплевал! Ну и парень!» – восхищённо подумал пёс, – «что он, слово, что ли, такое знает? Ну теперь можете меня бить – как хотите, а я отсюда не уйду.

Трое, открыв рты, смотрели на оплёванного Швондера.

– Это какой-то позор! – несмело вымолвил тот.
– Если бы сейчас была дискуссия, – начала женщина, волнуясь и загораясь румянцем, – я бы доказала Петру Александровичу…
– Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию? – вежливо спросил Филипп Филиппович.

Глаза женщины загорелись.
– Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдём… Только я, как заведующий культотделом дома…
– За-ве-дующая, – поправил её Филипп Филиппович.
– Хочу предложить вам, – тут женщина из-за пазухи вытащила несколько ярких и мокрых
от снега журналов, – взять несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука.
– Нет, не возьму, – кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы.

Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налётом.
– Почему же вы отказываетесь?
– Не хочу.
– Вы не сочувствуете детям Германии?
– Сочувствую.
– Жалеете по полтиннику?
– Нет.
– Так почему же?
– Не хочу.”

Ситуативный комментарий 7.
Эта презренная попрошайка берет на себя наглость требовать у Профессора отчета о мотивах отказа. Она ему не мать, не начальство и потому это просто хамство. Именно из-за таких случаев каждый мужчина абсолютно законно сомневается
в умственных способностях женщины. Тебе один раз сказали нет, отстань, зачем тебе причины, если их знание не отменяет отказа? Ты вообще кто такая чтоб отчет
у профессора требовать?

“Помолчали.
– Знаете ли, профессор, – заговорила девушка, тяжело вздохнув, – если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом (блондин дёрнул её за край куртки, но она отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы ещё разъясним, вас следовало бы арестовать.
– А за что? – с любопытством спросил Филипп Филиппович.
– Вы ненавистник пролетариата! – гордо сказала женщина”.

Ситуативный комментарий 8.
Арест – это уголовно-процессуальное действие. И для ареста требуется причина, прописанная в тексте уголовного кодекса. Но женщина это существо живущее эмоциями. И потому полагает, что эмоция ненависти достаточна для ареста. И ей не хватает мозгов чтоб понять, что говорить про арест профессору имеющему политическую крышу бесполезно. А для эмоций существует помойное ведро.

“– Да, я не люблю пролетариата, – печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.
– Зина, – крикнул Филипп Филиппович, – подавай обед. Вы позволите, господа?

Четверо молча вышли из кабинета, молча прошли приёмную, молча переднюю и слышно было, как за ними закрылась тяжело и звучно парадная дверь”.

Ситуативный комментарий 9.
Брысь за дверь нечистая сила.

Выпад 5.
"- Видите ли, у себя я делаю операции лишь в крайних случаях. Это будет стоить очень дорого – пятьдесят червонцев.

А, собственно, почему «лишь в крайних случаях»?
Да потому, что у профессора нет лицензии для врачебной деятельности в домашних условиях. С кучей разрешительной документации, строгой банковской отчетностью, возможностью контроля соответствующими ведомствами….

Перед нами целый уголовный букет:
вымогательство, незаконное предпринимательство, связанное с угрозами жизни и здоровью, уклонение от уплаты налогов, преступная группа (ассистент доктор Борменталь, медицинская сестра Зина) и пр.

И это при Советской власти, которую Преображенский несет и хвост, и в гриву, явно наслаждаясь собственными инвективами. Да любая европейская фемида при таких исходниках ущучила бы профессора по всей строгости, не посмотрев на мировое – если даже оно и впрямь имеется - имя…"

Ответ 5.
Да потому, что хозяин-барин, я вас оперирую и потому я вам ставлю условия, не нравится – свободны.

Силком пользоваться услугами Профессора никого не заставляют, так что
обвинение в вымогательстве показывает разгул больной фантазии красных товарищей.

Про уклонение от налогов – оно абсолютно справедливо.
Ибо профессор – буржуй, живет в коммунистической а не в буржуазной России.

Такова жизнь разномыслящих людей в рамках единого правового поля, навязанного силком под дулом винтовки.

Товарищи-коммунисты забыли что, живя в Российской Империи и готовя свою революцию, они совершали множество действий уголовно-наказуемых по законам Российской Империи.

Вы не уважали законов Российской Империи,
и ваши законы тоже не будут уважаемы. Око за око и зуб за зуб, все абсолютно справедливо.

Выпад 6.
Далее профессор открыто предлагает Швондеру взятку – поскольку в тогдашней Москве «купить комнату» непосредственно через домоуправление можно было только одним способом. Собственно, интерпретировать «Собачье сердце» как вдохновенный гимн рвачеству и коррупции можно с куда более существенными основаниями, нежели в качестве притчи о социальном антагонизме. Или баллады о скромном обаянии и несгибаемом достоинстве буржуазного спеца-интеллигента.

А если бы Швондер поддался на профессорские соблазны и коррумпировался?
У меня относительно дальнейшего нет сомнений: Филипп Филиппович снова снял бы телефонную трубку и сигнализировал бы куда следует… И перспектива перед бытовым разложенцем замаячила бы вполне соловецкая. Не спасло бы ни социальное, ни национальное происхождение. Вот вам и социально-близкие… А Преображенский не получил бы даже читательского осуждения. А только одобрение.

Ответ 6.
А предположение о подкупе Швондера и главное – его последующей сдаче властям – недоказуемо. Ибо не подтверждено фактами, документами и свидетельскими показаниями.

Да и нет смысла Профессору, предположительно втихаря купившему квартиру,
сдавать Швондера. Ибо Швондер засветит перед следователем сделку и последуют неприятности. А Профессору не нужны неприятности, ему нужен покой.

Выпад 7.
 Итак, какова же личность профессора Преображенского на самом деле? Это человек, без всякого сомнения, талантливый, но обязанный в первую очередь своему положению принадлежностью к дворянскому сословию. То есть, родись этот талант в семье рабочего или крестьянина, то быть ему, скорее всего не профессором и медицинским светилом, а разгребать навоз в конюшне у помещика, или «убирать подвалы». Что он сам совершенно искренне считает необходимым занятием для народа, что бы преодолеть разруху, с пафосом восклицая «Разруха у них в головах». То есть быть ему «Климом Чугункиным», которого он искренне презирает. Почему он считает себя вправе судить других? Только потому, что волей случая родился и вырос в элите, а не среди представителей дна?

Ответ 7.
Нельзя упрекать человека за случайность рождения.

Выпад  8.
Но ведь даже находясь в привилегированном, положении, исключительно благодаря покровительству, скорее всего высшего руководства страны

Ответ 8.
Благодаря умению делать операции нужные руководству.

Выпад 9.
он не делает НИЧЕГО, что бы помочь простым гражданам, населяющим эту страну.

Ответ 9.
Он буржуй по убеждению, а те покорились коммунистам. Поэтому он
для них ничего не делает. Они для него идеологически чуждые и потому он прав.

Выпад 10.
Совсем наоборот, среди его пациентов люди все как один зажиточные, которых он качественно и лечит, естественно за деньги, на что, собственно говоря, и недурно живет. То есть профессор Преображенский не работает в государственной клинике (больнице), и на «русское быдло» ему плевать с высокой колокольни.

Ответ 10.
Профессор не позволил себе ни одного высказывания против русских.
Внимательно надо читать Булгакова.

Выпад 11.
Зато в больнице работает доктор Борменталь, который и совершает преступление – похищает из больничного морга гипофиз свежеубиенного Клима Чугункина. Похищает, естественно самым криминальным образом, поскольку никто из родственников Чугункина согласие на использование его органов в научных целях не давал. Понятно, что спрашивать у «родственников» Шарикова на операцию собаки дело глупое и смешное, что так здорово обыграл М. Булгаков. Но ведь кроме Шарика была еще и семья К. Чугункина.

Ответ 11.
Клим Чугункин был вор. Кто хочет чтоб закон исполнялся в отношении него, тот и сам должен быть законопослушным. Он воровал при жизни а после смерти обворовали его. Око за око и зуб за зуб, все справедливо.

Что касаемо семьи вора, на ее мнение плевать с высокой
колокольни. Ибо каков человек, такова и вся его семья.

Не согласны? 
Рекомендую посадить картошку и получить урожай вишни.