Стена. ч. 1. гл. 3. Тебе

               

Ноябрь 1999 года.

Цветочек мой аленький, Маинька!  Почему пишу тебе? Потому что чувствую себя очень виноватой в том, что бываю  резкой, нетерпеливой и несправедливой по отношению к тебе.

За то, что я  не состоялась как личность, за часы и минуты душевной слабости, за то, что я не так жила, не так живу и не  могу ничего в своей жизни изменить.

Цыпушечка моя, мне никогда ещё не было так страшно при мысли о том, что однажды меня не станет.

Нет, я не боюсь физических мук и предстоящего ада. Я боюсь за тебя – маленькую и глупенькую.

Потому что тебе сегодня весь мир кажется добрым и любящим, а это не так.

И желание уберечь тебя от разочарований, продлить мгновения этого прекрасного заблуждения заставляет меня  барахтаться в пучине жизни  изо всех сил.

В трудные годы человек выживает благодаря пружине-сопротивлению. Он живет вопреки обстоятельствам,  иногда назло.

Для этого нужны огромные силы. Что делать, когда они кончаются по причине того, что  источник энергии – аккумулятор – вышел из строя? Отправиться  «на свалку»?

Нет. Мой  «аккумулятор» - это ты.  Только ты даешь мне силы и желание всё преодолеть и со всем справиться. А потому я  безмерно счастлива оттого, что у меня есть Ты, доченька.


Часто думаю о том, какой ты вырастешь, что ждет тебя в будущем, готова ли ты к предстоящим испытаниям, выдержишь ли их, будешь ли  сильнее меня и устойчивее? 

Наступит день, когда и  тебе будет очень трудно. Может, мой жизненный опыт пригодится тебе? Эти записки – мое духовное наследство тебе.

Помоги мне, доченька. Поговори со мной.  Из будущего. Так хочется заглянуть туда. Так хочется поверить в твое Прекрасное Далеко, увидеть его, чтобы успокоиться. За тебя.

Сейчас тебе 8 лет. И неестественно говорить с тобой о таких сложных вещах в этом возрасте.

Ждать, когда ты вырастешь, некогда да и опасно: доживу ли я до той поры, захочешь ли ты слушать меня, сумею ли я потом сказать об этом так, как могу сейчас.

Давай договоримся, я пишу тебе эту книгу-письмо в будущее, скажем, лет этак через десять. И читать тебе её будет вовсе необязательно сразу и всю.

Ты вырастешь и  будешь заглядывать в неё по мере необходимости, как в поваренную книгу, чтобы узнать нужный «рецепт», чтобы жить было вкусно, полезно, понятно и, главное, интересно.

Я ещё не знаю, как назову эту книгу: «Анатомия жизни человека» или «О банальных истинах». Время покажет. Но я уже точно знаю, о чем я в ней Тебе поведаю.

Итак, 2009 год. Ты закончила школу. Надеюсь, успешно. Сбылась моя мечта: ты стала хорошенькой. 

Я улучшила «породу», у тебя есть то, чего не было у меня: шикарные волосы, бархатные черные глаза (умные и теплые), высокий рост и доброе,  открытое людям,  сердце.

Слава Богу, ногти ты теперь не грызешь и зубы чистишь два раза в день без напоминания.

                Твоё рождение.

Я долго не могла забеременеть. Лишь только после смерти мамы Господь смилостивился надо мной, и в 35 лет, вопреки неутешительным прогнозам всех врачей, я забеременела. Я не верила своему счастью.

Помню, как в  один из декабрьских  дней  1990 года я придумала для пятиклашек  урок-сочинение «Под музыку Вивальди».

Звучала божественная музыка. Я смотрела в окно, тихо падал снег чудесными перьями-хлопьями.

Кругом всё было белым – бело, и от этой природной  чистоты и мягкости  мне  стало на душе  как-то по-особенному торжественно-спокойно.

Вот тогда я неожиданно ощутила, что вижу эту картину и слушаю эту волшебную музыку не одна – с Тобой!

Когда в тот день я  возвращалась с работы домой, то  поскользнулась и упала. 

С удивлением почувствовала, что ты шевельнулась и тут же испугалась: не ушиблась ли моя цыпушечка?! 

С этой минуты началось моё общение с Тобой.

- Вот сейчас мы с тобой покушаем, - говорила я, и Ты радостно начинала дрыгать ножками.

- Сиди тихо и не мешай мне проверять тетради, - и Ты послушно затихала.

А потом, на шестом месяце,  была страшная ангина, с высокой температурой, и мне казалось, что мы умрем.

Ночью я бредила, папа вызвал скорую, но помочь  нам  ничем не могли: беременной женщине пить  антибиотики нельзя.

Я увидела сон, в котором искала тебя. Кругом были застывшие лужи, и подо льдом одной из них я увидела твое личико.

Я царапала лед,  дышала на него, но он был такой холодный и толстый…

То, что ты будешь девочкой, я знала до Твоего рождения. Не знаю, откуда: знала – и всё.

Поэтому, когда мне на УЗИ сказали, что «девочку гарантируют на 100%», я удивилась: «А разве мог быть мальчик?». 

Замечание врача о том, что «ножки плода опережают развитие головы», поначалу повергло меня в шок («Паталогия?!!!»), а потом пришло смиренное  успокоение: «Какую Бог послал, ту и приму».

Участковый врач г-жа З-на из женской консультации стала моим врагом №1.

Она терзала меня до истерик. Ползая с трубкой  по моему голому животу, она кричала: «Да у тебя ребенок умер! Сердца же нет, я его не слышу!». 

И немудрено ей, не умеющей отличить кисту от беременности.

Полгода назад она также кричала мне, что я «никогда – никогда- слышишь! -никогда» не забеременею, «потому что толстая». 

Все беременные женщины во избежание скандалов чего-нибудь   приносили ей  на каждый прием.

Однажды я стала свидетельницей, как  они  с  медсестрой делили только что полученные в подарок колготки.

Я не приносила ничего. Нечего, не на что  и не за что было. 

Времена были очень дефицитные и, страшно вспомнить,   у меня  в ту зиму даже  не было пальто.

И я  проходила всю беременность в  тонюсеньком   плаще -разлетайке на синтепоне в один слой.

Несколько раз меня пытались уложить в больницу: позднородящая, первородящая.

Но там было еще тошнее: благоволили опять же только к тем, кто мог чем-нибудь умаслить и задобрить, а к остальным «отношение было плёвое».

И я сбежала: в халате, тапочках, в лютый мороз, на попутной машине из Р ...во в Заозерный. 

Дома нам с Тобой было очень хорошо.

За неделю до родов я сама приехала в роддом.

Приняли грубо: «Явилась - не запылилась!»
               

                Роды.

Твой папа сказал:

- Яблоко должно упасть, когда созреет. Не позволяй врачам  насильно выгонять ребенка из своего дома.

Как в воду глядел. Врач Х-в  решил ускорить события.

25 апреля 1991 года  в 9 утра меня отвели в комнату, где на кроватях стонали женщины.

Меня уложили на кушетку, опутали голову проводами, подключили аппаратуру и стали вызывать схватки.

О том, как проходят роды, что такое схватки, как вести себя при болях, я, 35-летняя женщина, имела слабое представление.

Невероятно, но рассказать мне об этом было некому: мама умерла, а  школы беременных женщин существовали только на бумаге.

К обеду боли стали такими невыносимыми, что не кричать я не могла.

Эти несколькочасовые крики вывели из себя врача, и он, ударив меня по рукам (я схватила его за полы халата, умоляя сделать мне кесарево сечение), сказал потрясающую фразу:

- Не ори: тебе не больно!

Я потеряла сознание.

Один из внутривенных уколов был сделан неудачно и содержимое шприца  вылилось под кожу. Рука опухла и потом полгода чесалась.

Тогда мне на ключице надрезали вену и вставили катетер. (После родов все врачи ушли на   майские праздники, и я ходила по больнице целых две недели с болтающейся трубкой).

Очнулась я от стука Твоего сердца: к животу подключили что-то вроде микрофона.

Ещё после нескольких часов животно-безумного крика я охрипла.

Ну хоть бы кто-нибудь слово доброе сказал, пожалел, посидел рядом, подержал за руку.

Другие женщины вставали с кроватей, выходили в коридор, общались друг с другом, а я не могла сходить даже в туалет.

И при остром желании (у меня была водянка!) я по несколько минут звала медсестру, которая приходила с катетером и говорила:

- По просьбе трудящихся в честь наступающих праздников ваши желания, гражданочка,  будут исполнены.
 
В 21.30. (почти через 12 часов!) мне разрешили встать.

- Куда? – слабо спросила я.

-Матка открылась – идем  рожать! – весело ответили мне.

На креслах было, как ни странно, менее страшно. Я увидела лица склонившихся надо мной людей:

- Тужься! Сильнее! Давай-давай! Смотри-ка, воды светлые…

- А вы думали: зеленые? – усмехнулась я про себя.

- Не тужься: глаз ребенку прищемила! Стричь? (щелкнули ножницы). Тужься! Молодец! Ещё!

Меня шлепнули по щекам:

- Мамаша, девочка у тебя. Здоровенькая! На тебя похожа -  один в один!

Всё, что расстригли, потом под наркозом зашили. 

Очнулась я на кушетке от  ледяного озноба и громкого разговора. Сестра по телефону кому-то кричала:

- Мужчина, я вам уже в десятый раз говорю: ваша жена родила девочку, 4 кг. И не звоните сюда больше!

Это был твой папа. Конечно, пьяный, как все отцы в подобных ситуациях.

                *****
Чувство легкости и чего-то ещё мутно-пьяного усыпили меня глубоким сном.

Увидела я тебя после родов только через неделю.

Я так ослабла,  и потом меня кололи какими-то успокаивающими, от которых еле ворочался язык. Молока не было.

На пятый день я,  не выдержав разлуки с тобой,  бессильно заплакала и опустилась в немой мольбе  на колени перед медсестрами.

Тогда Тебя принесли.

Какая ты была крохотная!

Десятки выражений (обиды, грусти, улыбки) менялись на твоем живом  кукольном личике.

- Грудь-то дай, - сказала соседка по палате.

И я, забыв, что нет молока, прилегла рядом, обнажив грудь.

Как жадно ты обхватила сосок своим крохотным ротиком и зачмокала.

И что там чмокает моя маленькая девочка? Ого, да тут целый молочный фонтан!

- Кушай, моя цыпушечка! – шепнула я.

Нежнее создания, чем желтый комочек, я в своей жизни не встречала.

Ни на зайчика, ни на котенка ты не была похожа: первого не видела, второй – царапучий, а ты такая хрупкая, нежная, беззащитная.

- Цыпушечка моя, -  не могла я на тебя надышаться. – Подрастешь – станешь ласточкой. А когда вырастешь,  обязательно превратишься в жар-птицу!

               
                История твоего имени.

- Да здравствует 1 Мая! – слышалось из динамика в больничном коридоре.

- Здравствуй, цветочек мой первомайский, солнышко  весеннее, м о я  Маечка!

Вся страна вышла на парад и марширует по площадям с красными гвоздиками, воздушными шарами и  алыми флагами. 

Это в твою честь, это твой праздник! –  радовалась  я.

Кто ж знал, что такой прекрасный праздник, праздник твоего имени, потом возьмут и отменят навсегда.

Жаль, очень жаль. Но в тот день я была безмерно счастлива, и опять глотала слезы, но уже другие – легкие, сладкие, свободные.

Среди папиных подарков (неумелых, недорогих) один предназначался Тебе.

Это был сладкий петушок на палочке – большой,  настоящий, советский, нашенский (их теперь вытеснили чупа-чупсы).

Я поднесла его к твоим губам: па-а-па!

Пчелка Майя появилась на ТВ гораздо позже, но она была очень на тебя похожа – кругленькая,  сбитенькая, очень любопытная и забавная. 

Естественно, ты была обречена: в садике и школе долго помнили пчелу и нередко доводили тебя до слез.

Потом кто-нибудь вспоминал о корове Майке или, упражняясь в остроумии, предполагал:

- Мама надела на тебя  майку и решила назвать тебя так же.

Ты сердилась и дома всерьез выражала недовольство  родительским выбором:

- Не могли плидумать чего-нибудь поинтелесней: взяли бы, к плимелу, и тлусами меня назвали.

Среди многочисленных Маш и Даш имя  Майя  выглядело очень экзотично.

Но как только ты выучилась читать и добралась до книжки «Из племени Майя», то сразу успокоилась: «племя», овеянное тайнами и легендами,    утешило твое самолюбие.

25 июня 1991 года мы обе с тобой приняли крещение. Церковь в д. Смолино – уютная, светленькая. 

Служительница храма, оформляя документы, долго блуждала по спискам святых, потом вздохнула и сказала:

- В миру будет Майя, для Бога – Мария.

В раннем  детстве тебе нравилось говорить при знакомстве:

- Я Майя – Малия!

P.S.

Хотела ли я родить тебе брата или сестричку?  Честно, после таких родов нет. 

Именно в 90-е годы в стране в разы упала рождаемость.

- Вам, женщина,  не с мужчинами спать, а валерьянку пить надо! – выговаривал акушер-гинеколог очередной несчастной женщине, орущей от невыносимых мук  благим матом  во время аборта.

Аборты делали без наркозов, наживо:  вырывали плод из утробы кусками с помощью  железных крючков и  щипцов. А потому сотни женщин в стране умирали от подпольных операций.
 
С начала    90-х    многие роженицы  предпочитали рожать дома на свой страх и риск: в постелях, банях и ваннах.

Вот и дочь Пугачевой в апреле  91 года полетела  рожать в Англию, видно и в Москве роженицам было опасно и неуютно рожать.

Вне всякого сомнения, среди врачей этой благородной профессии были Боги. Но мне с таковыми, увы, встретиться не повезло.

Я очень хотела кого-нибудь усыновить или удочерить. Но это оказалось ещё сложнее, чем родить.

                *****

Прочитав откровения незнакомой женщины-матери, Бумашкин  закурил и задумался:

- Чёго-то мы, мужики, не догоняем в этой жизни. Слез что ли мало льем иль не жалеем баб что ли? Курица не птица -  баба не человек? Откуда это в нас? Кем это заложено?

Он силился вспомнить о похожем периоде в своей собственной жизни, но память как-то стерла остроту восприятия рождения ребенка в их семье.

Ну, родила его Нинка, ну, бабки-няньки ляльку вынянчили, а он-то всё  по командировкам куролесил, чтоб не мешать никому дома. Правда, кажется, после третьего аборта Нинка превратилась в Мегеру Львовну и перестала его, Бумашкина,  к себе подпускать. Но он не очень тогда и расстроился. И ведь  подлецом себя не ощущал, вины своей не чуял. Мда-а-а, есть над чем задуматься...

Сын давно уже здоровый мужик, своих нарожал, детей на жену с тещей повесил  и не жалуется. И с женкой своей вроде тоже уже поврозь спят.  Надо бы встретиться, поговорить, да где уж там - сам с усам: поздно воспитывать, коль примера личного не было.

 А ведь раньше  страхов о его судьбе Бумашкин никаких не испытывал. Он больше переживал о себе любимом, об утерянной работе, о стране развалившейся.

А тут, надо же,  страсти-мордасти какие нежные на него нахлынули.  Чудно.

Бумашкин погасил сигарету и продолжил чтение.

Обнаружив, что «2000» – это всего лишь навсего  дневник  с подзаголовком: «Один год из жизни Комовых», он испытал некоторое разочарование. 

- Тю-ю! Много интересу  в чужой жизни ковыряться, - отложил он рукопись в сторону и опять закурил.

- Не, ну обещал ведь мужику прочесть, - чертыхнулся он через пару минут. -  Надо, значит, читать: может, прояснится что насчет  «стены»  их  семейных взаимоотношений. Сбежала же женка  от  него, а он плачет…

http://proza.ru/2015/02/27/242