О достопамятном случае с дочкой Инаха

ИЗ ИСТОРИИ АНОМАЛЬНЫХ ЯВЛЕНИЙ

Володе Малюкову ("Старику"), моему школьному другу и соратнику по "Клубу Одиннадцатой Заповеди"


C  тех стародавних времен, когда гений эллинской культуры надолго покорил всю обитаемую сушу (греки именовали ее Ойкуменой, а римляне - Экуменой), до нас дошло множество замечательных греческих мифов - сказаний, призванных первоначально объяснить возникновение, устройство и развитие мира, а впоследствии - происхождение стран, народов, племен и родов - преимущественно знатных, ибо аристократы старались возвести свое происхождение к бессмертным богам (хотя, если быть точнее, то и боги представлялись эллинскому уму скорее долговечными, чем вечными - не зря в мифах одно поколение богов сменяло другое - так, например, Уранидов сменили Титаны, а титанов - боги-олимпийцы - Зевс Громовержец со своими братьями, сестрами и детьми). Между тем, в мифах содержится немало таинственного, что, конечно, весьма соблазнительно было бы объяснить исключительно вмешательством богов или иных потусторонних сил (как древние мифотворцы, собственно, и делали), но в действительности относится к области загадочных явлений, попросту не поддающихся рациональному объяснению (как и многое другое, совершающееся в нашей жизни).

Дочь местного василевса (базилевса, в другом произношении - басилея, или василия; это слово переводится на современный русский язык словом "царь", хотя в действительности древнегреческие "василевсы", подобно древнеримским "рексам", были мелкими вождями родовых или племенных ополчений, которые долгое время ничем в реальности не "правили" и даже в суде не участвовали) Инаха, целомудренная красавица Ио (несмотря на свой юный возраст, уже принявшая обряд посвящения в жрицы местного храма Геры - супруги верховного бога Зевса Громовержца, прозванного греками Отцом богов и людей, и потому обязанная хранить торжественно принесенный ею перед алтарем богини обет вечной девственности), погожим летним утром вышла из дома своего отца Инаха прогуляться, подышать свежим воздухом, напоенным ароматом лавра и лимона, а заодно искупаться в реке Пенее, стекавшей в окруженную поросшими древним лесом обрывами плодородную Гемонскую долину с горного кряжа Пидна. Юная жрица выбрала для купания укромное местечко на берегу Пенея, рядом с ивой, полоскавшей в воде свои гибкие ветви, усеянные листьями цвета миндаля. Было очень приятно, сбросив с себя нарядную алую хламиду (так греки называли длинный плащ, накидываемый поверх нижней рубашки - хитона; другой, более короткий плащ, застегивавшийся на плече, именовался хленой) и белый хитон, скинуть со стройных ног легкие сандалии, подставив разгоряченное ходьбой юное девственное тело порывам дувшего с реки прохладного ветерка, распустить стянутые алой лентой в пучок на затылке гиацинтовые кудри, пышными волнами рассыпавшиеся по плечам, словно выточенным из слоновой кости резцом искусного ваятеля (каких Эллада в те незапамятные времена, впрочем, еще не знала), и осторожно попробовать воду кончиком большого пальца левой ступни - надо сказать, что Ио (подобно большинству девиц из знатных греческих родов той далекой эпохи, живших, главным образом, военными походами в дальние страны и на соседей, и потому больше напоминавших кланы рыцарей-разбойников феодальной средневековой Европы, чем сообщества греческих торговцев и философов более поздней, классической эпохи) отличалась высоким ростом, крепким и гармоничным телосложением, безупречной осанкой, длинными ресницами, густыми бровями и волосами (в свои гиацинтовые кудри она могла, распустив их, закутаться, как в плащ - они доходили ей до колен), крепкой грудью, упругим животом, широкими бедрами, гибкой спиной, выпуклыми ягодицами, точеными лодыжками, но в то же время крупными ладонями и ступнями, с высоким подъемом, приученными к постоянной ходьбе (хотя по торжественным поводам ей иногда приходилось выезжать в колеснице - сперва - в отцовской, а затем и в храмовой). Эллинские девы той далекой героической эпохи, неточно названной впоследствии "микенской" или "крито-микенской" (по главным центрам тогдашней цивилизации - прославленному своей украшенной Львиными воротами цитаделью городу-крепости Микенам и славному острову Криту), гораздо больше походили нравом. статью и сложением на дев и жен героической Спарты послеликурговской эпохи, чем на изнеженных обитательниц гинекеев греческих полисов времен Перикла и Аспазии, хваставшихся друг перед другом тем, у кого меньше ладошка или ножка, и надевавших даже приставные груди (по причине малого размера собственных грудей, данных им матерью-природой, или почти полного отсутствия оных - так что даже законный супруг, предпочитавший тратить деньги, силы и время на друзей и гетер, в редкие моменты исполнения супружеских обязанностей находил их с немалым трудом). Кстати говоря, Ио давно уже, с тех пор, как ее груди начали расти, стал занимать вопрос, зачем они ей, и вообще, для чего у девушек растут груди. Однажды она осмелилась обратиться с этим вопросом к самой близкой из своих подруг, к которой, хоть та и была немного старше, испытывала наибольшее доверие. Та, спрошенная Ио неожиданно, отчего-то смутилась, но потом ответила: "Чтобы кормить дитя". Ио долго размышляла над ее ответом, задумчиво жуя зеленую травинку, после чего осмелилась задать подруге и другой давно занимавший ее вопрос - для чего девушкам...ну то, другое...ктеис. Испуганно, как показалось Ио, оглядевшись по сторонам, подруга, убедившись, наконец, что их никто не слышит, приблизила свои уста к уху дочери Инаха и еле слышно прошептала: "Чтобы родить дитя". Не зная, почему, Ио так испугалась, что прекратила всякие дальнейшие расспросы, напрочь забыв об этом приведшей ее ум и чувства в полное смятение давнишнем разговоре, совершенно неожиданно всплывшем в ее памяти только сейчас, когда она, стоя на берегу Пенея, пробовала речную воду кончиком большого пальца своей крупной левой ступни. Всплывшем в памяти на краткий миг, чтобы опять забыться.

Разбежавшись, Ио храбро бросилась в реку, подняв тучу брызг. Умевшая (в отличие от многих своих сверстниц и даже сверстников) хорошо плавать, она с удовольствием плескалась в воде, постепенно заплывая все глубже и ныряя до самого дна, с широко раскрытыми глазами, наблюдая за быстрыми стайками серебристых мелких рыбок и колышущимися от подводных течений длинными стеблями зеленоватых водорослей.

Освежившись, дочь Инаха вышла на берег Пенея, отжала свои гиацинтовые кудри, снова завязала их в тугой узел на затылке и уже собиралась надеть хитон - прямо на приятно освеженное купанием, еще влажное тело, но потом вдруг раздумала, решив немного погреться на солнце. Расстелив на земле свою багряную хламиду, Ио легла на спину и блаженно закрыла глаза. Лучи жаркого полуденного солнца ласкали ее обнаженное тело. Приоткрыв глаза, Ио невольно залюбовалась своими крепкими грудями с нераспустившимися розами сосков -

Груди при ровном дыханьи у ней
Так выдаются вперед,
Будто две полные чаши на грудь
Ей опрокинул Эрот -

так, кажется, сказал поэт? - и упругим, гладким животом. Тело дочери Инаха почти высохло, только в углублении пупка еще осталась капля прохладной воды, приятно холодившей живот.

Вполне довольная увиденным, Ио смежила веки и предалась приятной, легкой дреме.

Внезапно ей показалось, что свет солнца меркнет. Открывать глаза долго не хотелось, но все-таки, пересилив себя, дочь Инаха открыла их - и увидела нависшее прямо над ней, закрывшее солнце облако - серое, но не такое темное, как грозовая туча. Подобных облаков, стоявших на небе совершенно неподвижно, дочери Инаха видеть еще не приходилось.

Удивленная и слегка встревоженная, она приподнялась на локте, всматриваясь в затянувшееся пасмурной дымкой полуденное небо. И вдруг ей почудилось, что облако начинает увеличиваться в размерах. Сначала Ио не поверила своим глазам.

Однако облако становилось все больше и, как почудилось изумленной жрице Геры, становилось все ближе к земле. Да, сомнений быть не могло! Облако опускалось прямо на нее, постепенно заполняя все окружавшее Ио пространство, вскоре совершенно скрывшееся за пеленой густого тумана. Всего через несколько мгновений Ио уже не видела вокруг себя ничего, кроме густой, темно-серой, клубящейся облачной пелены. Ее сердце гулко застучало. Оно стучало все громче, готовое, казалось, выскочить из груди от испуга, к которому, однако (к удивлению самой дочери Инаха примешивалось какое-то странное любопытство и ожидание чего-то необычного, что непременно должно было с ней случиться). Откинувшись на спину, Ио стала ждать, что же будет.

И вот постепенно девственная жрица Геры стала ощущать, что облачный туман обволакивает ее, как будто ее ласкают невидимые, мягкие, нежные, но в то же время сильные руки - и, одновременно, мягкие, горячие, нежные, но и настойчивые губы. Облачный туман слегка касался ее вскинутых от удивления к вискам темных густых бровей, высокого прямого лба, изумленно раскрытых карих глаз, невольно разрумянившихся щек, коралловых губ, которых не касался поцелуем еще ни один эллин или варвар (о диво! - когда нежный и мягкий, как губы, туман, приникал к девственным устам, Ио (еще никого в своей жизни не целовавшая в губы) стала, сама того не заметив, робко отвечать на эти поцелуи неведомо кого, становившиеся все более длительными и страстными, так что у дочери Инаха все чаще захватывало дух!).

А клубящийся туман стал касаться ее шеи, плеч и подобных паре прекрасных плодов, тугих как мячи, остро поднявшихся и вставших торчком молочно-белых грудей с набухавшими на глазах от возбуждения сосками, ставшими из розовых темно-пунцовыми. Ио странным образом мгновенно поняла, для чего растут груди у девушек. Туман обволакивал ее гладкий живот, посредине которого углубление пупка еще хранило в себе последнюю каплю речной воды, оставшуюся после купания. Он касался ее пышных бедер, медленно раскрывшихся, чтобы принять его (Ио, тщетно пытавшаяся до этого момента сжать колени, сама не заметила, как это произошло). Туман касался арки поросшего темными волосами лобка девственной жрицы, ее источавшего все более сильный и пряный аромат благоуханного лона, влажными от выступившего изо все пор красавицы благовонного пота. Лона, чьи бледно-розовые уста, усеянные мелкими, как бисеринки, капельками, сначала плотно сжатые, приоткрывались постепенно все шире и шире, как бы отвечая на казавшиеся Ио поцелуями человеческих уст прикосновения удивительно нежного облака. Дыша и пульсируя, уста лона Ио раскрывались все шире, как створки речной раковины, открывая скрытую за ними драгоценную жемчужину, размером с крошечное розовое зернышко. Но под его пламенными прикосновениями облако это малое зернышко стало расти на глазах, как бы наливаться соком и темнеть, пока не превратилось в пунцовую, пульсирующую горошинку, царившую над исходившими влагой устами, трепетавшими, как розовые лепестки при легким веяньи зефира.

И вот с горошинки скатилась крупная капля благовонной жидкости, за которой через какие-то доли мгновения, одна за другой, покатились все новые капли, скоро слившиеся в поток, струящийся между широко раздвинутыми ягодицами Ио вниз, к розовато-фиолетовой звездочке афедрона. Поняв наконец, для чего ей было дано то, другое, она издала - нет, не стон и не всхлип, а некий протест ее собственной плоти, негодующей против испытываемого ею удовольствия, похожий на скрип дверной петли. Тогда клубящийся туман приник к лону дочери Инаха. На краткий миг у Ио перехватило дыхание. Неустанно трудясь над гибким, покрытым испариной телом покорно отдавшейся его ласкам жрицы Геры, в приливе никогда не испытанного ею раньше, поистине неземного блаженства, запрокинувшей голову с разметавшимися, прилипшими к потному лбу гиацинтовыми кудрями и с широко раскрытыми в беззвучном вопле коралловыми устами - даже тот, кто не видел содроганий ее тела, понял бы по негромким быстрым вскрикам, что она исходит! -, туман, сгущавшийся все больше и окутавший дочь Инаха непроницаемой завесой, заглушил громкий стон, перешедший в крик внезапной боли потрясенной Ио (ей показалось, что облако, не только обволакивает, но и заполняет ее всю, вознося жрицу Геры от земли к небесам).

Крепко зажмурившись, она едва могла дышать от ощущения чего-то огромного, подступившего ей под самое сердце и готового разорвать ее изнутри. Ио стонала, ловя воздух широко раскрытым ртом, и невольно касаясь верхнего ряда своих белоснежных зубов кончиком нежного розового языка. Стоны жрицы Геры, переходящие в крики, становившиеся все чаще, громче и пронзительней, пока - на неслыханно высокой ноте - не оборвались в блаженных судорогах исхожденья, сотрясавшего дочь Инаха с ног до головы. В последнее мгновение клубящийся туман выскользнул из зиявших широко открытой раной уст ее окровавленного лона, обволок бурно вздымавшуюся грудь Ио с еще не опавшими, тугими, казалось, готовыми лопнуть от возбужденья сосками, накрыл ее с головой и приник к раскрытым в отзвучавшем крике боли устам ее чела. Ощутив во рту клубы тумана, мгновенно сгустившиеся и уплотнившиеся до размеров чего-то упругого, твердого и горячего - настолько огромного, что ее рот и горло едва смогли его вместить! -, Ио, не сознавая, что делает, впилась в него горячими губами и в тот же миг содрогнулась всем телом, когда ощутила, как в нее хлынул поток огненной, кипящей жидкости, аромат которой отозвался в оглушенном происходящим сознании Ио воспоминанием о запахе ивовых прутьев, которыми ее секли когда-то в детстве за какую-то провинность. Дочь Инаха пила эту горячую, вязкую жидкость жадными глотками, как истомленный жаждой путник пьет свежую, живительную влагу из найденного, после долгих и тщетных поисков, наконец, в пустыне колодца...

Это неведомое и невообразимое дотоле ощущение дочери Инаха, окутанной удивительным облаком, пришлось испытать многократно. Туман одновременно лобзал уста ее чела, уста ее лона и уста ее седалища. Облако одновременно проникало в ее лоно и ее афедрон, и из жрицы Геры выплескивались смешанные потоки неведомой жидкости, излитой в нее облаком, ее собственных выделений, мутной слизи и багряной крови, своим цветом подобной ихору - той "влаге, что в жилах струится у жителей Неба счастливых" (говоря словами еще не родившегося в те незапамятные времена творца "Илиады" и "Одиссеи" - гениального слепца Гомера). В экстазе ей казалось, что облачный туман, приникнув к ее лону и афедрону, страстно целуя их, столь же жадно пьет ее истечения. Когда же туман, снова сгустившись до предела, проник через раскрытые уста ей в горло, она в неистовстве впилась в него зубами. И тут же дочь Инаха ощутила, что облако, как будто содрогнувшись от внезапной и невыносимой боли, со страшной силой рвануло ее за волосы, подняв жрицу Геры на головокружительную высоту. От потрясения она лишилась чувств...

Придя в себя, Ио в ужасе увидела, что превратилась в белую корову! Тут же налетели оводы и слепни, заставившие ее, задрав хвост, бежать со всех ног (благо их у нее теперь было целых четыре) из Греции до самого Египта (счастливо переправившись вплавь через Босфорский пролив). В Египте, говорят, ей помогли местные экстрасенсы и колдуны, вернув дочери Инаха человеческий облик.

Утверждают также и другое (во что нам, признаться, верится с трудом) - будто бы в высококультурном, просвещенном, цивилизованном Египте несчастную страдалицу-беглянку из далекой северной варварской Греции даже обожествили и стали поклоняться ей под именем Исиды. Судя по тому, что на дошедших до нас памятниках Исида чаще всего изображена с коровьими рогами на голове, египетское колдовство, возможно, подействовало не на все сто процентов... Хотя - кто его знает?

Вот какие аномальные явления происходили в Греции в незапамятные времена.

ПРИМЕЧАНИЕ

Общеизвестно, что девственница не испытывает оргазма не только в ходе дефлорации, но обычно и еще достаточно долгое время после нее. Однако в случае Ио дело обстояло иначе, поскольку, согласно представлениям древних греков, с ней сочетался не земной мужчина, а бессмертный бог.

Особая благодарность - Владимиру Малюкову за превосходную иллюстрацию.