Горечь

Ванька был самым обычным парнем двадцати лет. Не высокий, но и не низкий, не красавчик, но и не урод. Волосы русые, глаза серо-голубые, сердце большое, а душа нараспашку. Жили они с матерью в хрущевке, традиционно завтракали по воскресеньям сырниками со сметаной и частенько ездили в деревню, дабы навестить бабулю. Эту ярую коммунистку семидесяти пяти лет давно следовало бы забрать в город, но Марья Васильевна была женщиной настойчивой и наотрез оказывалась покидать родную Макеевку.

Отец Ваньки погиб, когда мальчонке не было и пяти лет. Но тот день он хорошо помнил, будто это только вчера случилось. Мама плакала тогда, рвала на себе волосы и металась по комнате, забыв о сыне, забившемся в угол вместе с плюшевым мишкой, честно говоря, больше похожим на зайца. Или на мышь. Или даже на собаку. Но вот на медведя это желтое непонятное существо походило мало.

Теперь Ванька, конечно, с тряпочными зверушками не играл, хотя тот самый Бублик продолжал смотреть на своего повзрослевшего друга с верхней полки шкафа. Там же лежали кубики, пластмассовые автомобили и металлический самолет, тщательно упакованные в синий, местами порвавшийся пакет.

Наш юнец обучался на третьем курсе университета и готовился стать авиаконструктором. Да-да, вы не ослышались. Иван Николаевич Редискин был парнем не промах, ведь не зря на него томно поглядывали соседские девчонки, а любая из подруг Инны Матвеевны (мамы Вани), мечтала заполучить его в зятья. Говоря «любая», я, разумеется, преувеличиваю, потому, как у некоторых из них были не дочери на выданье, а сыновья. Эти дамы бальзаковского возраста завидовали подруге (по-белому, не сомневайтесь даже), и хотели, чтобы их отпрыски хоть чуть-чуть напоминали трудолюбивого и ответственного паренька, коим и являлся скромняга Иван.

Как это часто бывает, человек, одаренный в одной области, обделен в другой. Молодой Редискин мог возвести в квадрат любое трехзначное число, но девушек стеснялся. Стоило ему остаться наедине с кокеткой, как дар речи куда-то пропадал, кажется, все запасы крови приливали к лицу, и наш герой мечтал провалиться сквозь землю. Инна Матвеевна, зная об этой особенности своего сына, тем не менее, не теряла надежды его с кем-нибудь познакомить.

Ее хищный взгляд не останавливался на молоденьких соседках и пропускал даже мимо коллегу по работе Сонечку, влюбленную в Ваньку, встречавшего периодически мать с работы. Материнское сердце чувствовало, что девушка, способная вытянуть из будущего авиаконструктора более одного слова, существует, а кроме того, она где-то недалеко. Прямо-таки близко. Бежит, направляемая судьбой. Так оно и оказалось.

Морозным февральским утром субботы Иван сел в электричку, положив на полку рюкзак с продуктами, предназначенными для бабушки, и, прислонив голову к мутноватому стеклу, заснул. Ехать до Макеевки было часа два, не меньше, так что спать бы ему да спать, но на очередной станции состав дернулся слишком резко, и рюкзак, заботливо набитый приболевшей в тот день Инной Матвеевной, всей тяжестью конфет, чая и консервов, в нем запрятанных, рухнул вниз. Раздался отчаянный визг. Девица лет восемнадцати-девятнадцати, севшая рядом с Ванькой пару остановок назад, чудом отскочила от летящего на нее рюкзака, завопив скорее от неожиданности, чем отчего-то еще, поскольку и волоса с нее не упало.
Проснувшийся студент ошалело уставился на барышню, до конца еще не осознавая всей ситуации. Когда же до него, наконец, дошло, что случилось, парень кинулся извиняться. Делал он это так неумело, что девушке стало его даже жаль.
- Да ладно вам. Не убило же меня, - произнесла она, улыбнувшись так просто, открыто, по-родному, что ли… В общем, наш герой, несколько неопытный в делах сердечных, воспринял это как симпатию, но в то же время почему-то не засмущался. Ну, почти нет. Если только чуть-чуть. – А меня Юля зовут.
Так они и познакомились.

Юля Андреева с детства мечтала стать географом. Нравились ей далекие страны, знакомые лишь по книгам, экзотическая для русского человека природа других континентов, непохожие на наш языки. Она могла часами корпеть над контурными картами, прорисовывая, казалось бы, ничем непримечательные детали, высчитывала расстояния от одних городов до других с помощью линейки, сравнивая результаты по атласам с разными масштабами.

Ванька влюбился. Ему снились ее длинные пышные волосы, по цвету напоминавшие гречишный мед, ее карие глаза, смотрящие чуть удивленно из-за изогнутости бровей, ее кругленькая, будто наливное яблочко, фигура, маленькие пальчики, спешно листающие толстенные книги. Юля не была похожа ни на одну из его знакомых. Такая же увлеченная, фанатично влюбленная в свою будущую профессию, как и он сам. У них были схожие предпочтения в музыке, книгах, фильмах. Казалось, что они росли вместе, ведь не могут два взрослых человека понимать друг друга на уровне не слов, а мыслей.

- Почитай мне вслух, - попросила Юлька, уютно устроившись в стареньком кресле.
- А что именно?
- Не знаю. Все равно.
Ей и правда было безразлично содержание. Ей хотелось слышать голос Ваньки. Редискин приехал с практики в каком-то закрытом городке, где пробыл месяц. Он похудел, зарос, но сам буквально светился от счастья. Когда занимаешься любимым делом, время течет незаметно. Только когда оказываешься один на один со своими мыслями, скажем, перед сном, наваливается тоска по близким. Не обошла она стороной и Ваньку, соскучившемуся по Юльке не меньше, чем она по нему.

- Все равно, говоришь? – ухмыльнулся парень. Он-то знал, какая из книжек ближе всех Юльке по духу. – Значит, будем «бороться и искать, найти и не сдаваться».
- «Два капитана»? – наигранно нахмурила носик Андреева. – Уговорил…
- А ты знаешь, кто придумал этот девиз?
- Не-а. Каверин, наверно. Он же автор.
- Эх ты. Это отрывок из стихотворения Альфреда Теннисона «Путешествие Улисса». Интересный товарищ был этот поэт. Творил в викторианскую эпоху, был очень популярен. Но! Но не в России. Ее он терпеть не мог. Точнее, ненавидел до конца своих дней.

- Почему? Что ему русские такого сделали?
- Да ничего. Его отец был хорошо знаком с лордом Хеленсом, которому поручили представлять Англию на коронации Александра I. Теннисон-старший, не зная и слова по-русски, тоже там присутствовал. Вельмож, ему представленных, не запомнил, но позволил себе высказаться при них относительно деталей смерти Павла I, упомянув поименно, кто и какую роль из дворян в его убийстве сыграл. Что любопытно, ни граф Зубов, ни граф Пален никак не отозвались на эти публичные обвинения непутевого британца. Когда ему рассказали, что и кому он говорил, Теннисону-старшему пришлось драпать из России со скоростью света. Естественно, больше он к нам не приезжал, а его сынуля возненавидел империю.

- Глупо, - потягиваясь, прошелестела Юлька. – Отец дурак, а сын еще глупее.
- Думаю, страху отец понабрался выше крыши. И передал его детям. А если ты чего-то боишься, то и любить вряд ли будешь, - задумчиво протянул Ванька, гладя зачитанную до дыр книжку Каверина.
- Редискин, ты знаешь, кто? – не пряча ухмылку, спросила Юлька. – Ты ботан. Самый настоящий. Ходячая энциклопедия. Знаешь все и обо всем. И фамилию свою оправдываешь. Хотя лучше бы тебе быть Свеколкиным.

- Это еще почему? – удивился Ванька. С тем, что его назвали ботаном, он был согласен. Зачем правду отрицать?
- Потому что когда ты чего-то не знаешь, а это обычно касается вещей бытовых и повседневных, твоя розовенькая мордашка приобретает свекольный оттенок. Но редиска ведь тоже красная?
- Ах ты, маленькая вредина…
Ванька кинулся щекотать подругу, а та, хохоча, вырывалась.

Так шли дни. Инна Матвеевна была полностью довольна девушкой сына и все пыталась ее откормить до состояния молодого поросенка. Те же попытки предпринимала и бабушка Вани, когда он привозил Юльку подышать свежим воздухом. Они говорили и говорили, обсуждая то, что человеку постороннему казалось бы ерундой несусветной. Читали друг другу вслух, целовались на последнем ряду в кинотеатре, держались за руки в планетарии и вместе падали, катаясь на роликах. Чудные, влюбленные до одури, до потери пульса, они буквально дышали друг другом.

Ванька переносил Юлю через лужи, она вязала ему шапки, свитера и носки. Он встречал ее с одуванчиками возле института, она поощрительно целовала его в щеку. Время летело незаметно, а влюбленность, давно перерастя в нечто большее, все еще радовала неисчерпаемой новизной ощущений, их свежестью. У Юльки приближался день рождения, и Ваня хотел преподнести ей что-нибудь необычное.

- Мам, я люблю ее. Я люблю ее так, как никого уже не смогу любить. Она…Она волшебная. Таких больше нет. Необыкновенная, прекрасная, восхитительная. У меня будто крылья за спиной выросли. Я хочу творить, работать, создавать нечто новое, только потому, что она меня вдохновила. Она моя муза. Мне трудно дышать, когда ее нет рядом. Сразу мысли нехорошие в голову лезут. Что ее может кто-то обидеть, что ей плохо, что она нуждается во мне. Она нужна мне. Она должна быть всегда рядом, иначе нет покоя.

Инна Матвеевна, вытирая слезы, погладила сына по русым кудрям, поцеловала в лоб и ответила:
- Женись, Ванечка. Женись. Юля мне ведь как доченька стала. Всегда хотела доченьку, а вот теперь будет.

Кольцо выбрано, сбережения пересчитаны, Ванька взволнован, но уверен в ответе положительном. Иначе быть не может. Юля станет его женой, станет матерью его детей. И он сделает все возможное, чтобы показать ей тот многогранный мир, знакомый лишь со страниц книг да экрана телевизора, вживую.

- Держи, Ваня. Все, как заказывал, - сказал Игорь, однокурсник и по совместительству лучший друг Редискина, протягивая два билета на мюзикл.- Дорогие, с-с-собака… Как сходите, мне расскажешь. Может, тоже Машку свожу.

Ваня улыбнулся. Он вообще стал улыбаться значительно чаще с тех пор, как встретил Юлю. Будто изнутри его что-то грело и освещало. Ваньку накрывало волнами любви и нежности к этой девушке, а счастья, переполнявшего его, хватало и миру окружающему. Видя переклинившего от своих чувств паренька, знакомые, родные, да даже просто прохожие, тоже почему-то начинали улыбаться. Настроение поднималось, вселенная играла новыми, прежде невиданными красками. Планета Земля казалась совсем неплохим местом.

Увы, но в октябре, буквально за пару дней до дня рождения Юли и даты мюзикла, Ване предложили съездить на завод и, как перспективному молодому специалисту, помочь с одним проектом. Ваня безоговорочно ответил отказом. Все-таки любимой девушке предложение делать собрался. И дату наметил, и готовился морально. Не так уж это просто – предлагать руку и сердце. Но Юлька, узнав об отказе, устроила истерику.

- Это твой шанс. И ты это прекрасно знаешь. Я не дам тебе его упустить. Подумаешь, день рождения! Приедешь – отметим. Ты отправишься на этот завод, понял? Это твой мне подарок – реализовать мечту. Тебе ведь предлагают проектировать, дурачина. Про-ек-ти-ро-вать! Ничего слушать не желаю. Едешь и точка.

Ванька расплылся в улыбке. Черт, ну какая она у него замечательная! Все страхи и сомнения (да их и не было), растворились.
- Юля, ты выйдешь за меня?
Ответ был положительным.

23 октября 2002 года группа вооружённых боевиков захватила и удерживала заложников из числа зрителей мюзикла «Норд-Ост». 26 октября был произведен штурм здания. Из-за наличия у боевиков огнестрельного оружия и взрывчатки спецназовцы были вынуждены пустить газ. В общей сложности, по официальным данным, погибли 130 человек из числа заложников (по предположению общественной организации «Норд-Ост», 174 человека). Из 130 человек погибло 10 детей.
Из команды «Норд-Оста» погибли 17 человек, в том числе двое юных актеров труппы, игравших главных героев в детстве.
Это были страшные три дня для всей страны, но представить себе отчаянье людей, чьи родные находились в том проклятом зале, невозможно. Заложники были лишены воды, от стресса резко обострились хронические заболевания.
Ваня следил за происходящим через экран телевизора. Юля, обожавшая книгу Каверина, пошла на мюзикл по ее мотивам, взяв младшую сестру десяти лет. У обеих была бронхиальная астма. Обе погибнут.
Ваня поседел за эти три дня. Он рвался в Москву, но по стечению обстоятельств выбраться из городка было невозможно. Нелетная погода. Погода… Нелетная… Он собрался посвятить свою жизнь самолетам, как Саня Григорьев, его любимый книжный герой, а он не мог и близко подобраться к месту, где страдала Она.
«Два капитана». Книжка детства. Ты забрала Юлю и многих других. Отняла смысл жизнь, закрыла солнце, погасила звезды. Ты… Ты всего лишь книжка, которая ни в чем не виновата. Не виноват и мюзикл.
Ваня хотел бы научиться плакать. Как мама, тогда, давным-давно, когда погиб отец. Кричать, биться головой об стены, выталкивать боль наружу, выкорчевывать ее из себя, выскребать хоть по частям, пытаться хоть чуть-чуть ее унять. Не получалось. Ваня не умел забываться в алкоголе, не умел делиться горем с окружающими. Он был бездарен в проявлении чувств в том виде, каком мы обычно их способны воспринимать. Со стороны казалось, что он спокоен, но Ваня просто потух. Внутри живого места не осталось. Израненная кошмаром неведения, обесточенная ожиданием душа сломалась от вести о смерти любимой.

Когда же ему удалось вернуться домой, Юлю уже похоронили. Долго стоял Ванечка возле ее могилы. Стоял гордо, распрямив плечи, вглядываясь в фотокарточку, где девушка была обречена вечно улыбаться. Стоял-стоял, да и упал на колени. Будто провалился в сырую землю, будто согнулся, как тростинка на ветру. Нет больше опоры. Нет покоя. И никогда не будет.
Потом вспыхнул каким-то дьявольским огнем и бросился копать землю.
- Сейчас, моя хорошая, сейчас…Не бойся, я тебя освобожу, я здесь, с тобой, родная… Я приехал…
Домой он пришел под утро. Грязный, постаревший лет на десять, еле стоящий на дрожащих ногах. Инна Матвеевна, не спавшая всю ночь, опустилась на стул, завидев сына.
- Ваня…
- Мама, я не хочу жить без нее. Мама, я не могу! – пытался кричать Ваня, но получалось лишь шепотом произносить. – Мама, я с ума сошел. Я… Я ее откопал, но гроб…Гроб не… Я не смог с ней попрощаться, не смог… Рядом лежал с гробом, но не открыл. Там же… Там уже не она.
Мальчик, а ведь он был еще по сути совсем мальчик, опустился перед матерью на пол и заплакал, положив ей грязную голову на худые колени. Инна Матвеевна, плача, гладила морщинистыми руками его по волосам, но ничего не могла сказать. Наконец, она смогла выдавить из себя лишь одну фразу:
- Сыночек, жизнь моя, не оставляй меня…

С тех пор прошло немало лет. Иван Николаевич занимает важный пост, но, как и прежде живет с мамой в хрущевке. Каждое воскресенье они едят сырники со сметаной. Ездят к бабушке частенько в деревню. А еще ходят на кладбище, укрывая могилу Юли Андреевой цветами. Двадцать лет – двадцать алых роз. Больше уже никогда не будет. И, пожалуй, даже можно сказать, что Иван Николаевич женат. Женат на своей работе.