Включи, пожалуйста, свет

- Что приготовить на ужин: пиццу или плов? Я вино купила, - молодая женщина лет двадцати восьми вынула из новехонького пакета темно-зеленую бутылку и, улыбаясь, покачала ею перед мужчиной в инвалидном кресле. Тот без всяких эмоций на широкоскулом лице протянул руку и, взяв бутылку, стал внимательно изучать этикетку. Вечер уже опустился на шахтерский городок, проник в квартиру через завешенное окно и мешал разглядывать маленькие буквы. Мужчина раздраженно поставил вино на кухонный стол и откатил коляску к двери, чтобы включить свет, но не смог дотянуться до пожелтевшей от времени кнопки.

- Прости, Матвей. Я не успела, - на мгновение зажмурившись, негромко произнесла женщина. Ей было трудно привыкнуть, что ее любимый муж уже который месяц был беспомощен по многим вопросам. Но еще тяжелее было осознавать, что Матвея это терзало в куда большей степени. Целыми днями, находясь дома, он только об этом и мог думать.

Женщина стремительно приблизилась к выключателю, и желтоватый свет заполнил комнату. Где-то далеко взвизгнула сирена пожарной машины и почти сразу замолкла, а холодильник, все это время трещавший на свой особый манер, замолк. Повисла тягостная тишина, в которой двое не знали, что сказать друг другу.
- Оля, а за что ты извинилась? Это не твоя обязанность, - сказал, наконец, Матвей. Он выглядел спокойным, в отличие от жены. Та, засмущавшись от чего-то, покраснела, что было видно даже при искусственном свете. – Ты же выходила замуж не за калеку, ни на что не способного.
- Замолчи.
- Оля, давай разведемся. Так будет лучше для всех.
- Прекрати. Я люблю тебя, а ты - меня. Можешь орать на меня, выдумывать глупые поводы, как делал это все предыдущие месяцы, думая, что я обижусь. Но я никуда от тебя не уйду. Так что ты будешь: пиццу или плов?

Матвей облизал губы, поражаясь выдержке Оли. Прийти с работы, отпахав на заводе за троих, наверно, принести тяжелую сумку с пакетами и выдержать очередное нытье далеко не каждая смогла бы. Как же ему с ней повезло. А вот ей с ним…

Бедная девочка. Зачем же ты так отчаянно рвешься остаться с ожесточившимся, бесполезным, ненужным тебе человеком? Уйди, родная, не терзай нас обоих.

Вечер только начался, а ссора вышла раньше, чем обычно. Наигранная веселость Оли не спасала положения, и после распитой бутылки Матвей потянулся за водкой. Плов же получился просто восхитительным. Буквально таяли на языке нежнейшее сочное мясо и желтоватый продолговатый рис, умело приправленный ароматнейшими специями. Но кусок в горло не лез, а потому слишком активно запивался алкоголем.

- Может, хватит? – поинтересовалась Оля, убирая бутылку на верхнюю полку шкафа. Матвей рассмеялся. – Не веди себя как скотина. У тебя это плохо получается. Я решение не изменю, но так ты мне делаешь больно.
- Прости.

Ольга, обхватив себя руками, подошла к окну. Ее уложенные с утра кудри совсем развились, но волнистость не утратили, спускаясь ниже чуть вздрагивающих плеч. Высокая стройная хохотушка и отъявленная хулиганка – такой она была, когда познакомилась с Матвеем. Они встречались два года, строили далеко идущие планы, мечтали о путешествиях и детях. А через три года после свадьбы Матвей попал под обвал и повредил позвоночник.
- Прости, - повторил совсем еще молодой мужчина, подъезжая к жене на коляске. – Прости за все.

Он хотел сказать что-то еще, но в дверь позвонили. Не успела Оля покинуть пределы кухни, замявшись из-за коляски, перегородившей проход, как туда заявился взлохмаченный парень в расстегнутой куртке, но уже без ботинок, оставив их в прихожей.

Гость был явно чем-то взбудоражен и, не зная, куда деть свою энергию, размахивал немаленькими руками, рискуя задеть люстру или часы, мерно тикающие на стене, или один из кухонных шкафчиков, или разделочные доски, приютившиеся на столике возле раковины, или набор титановых ножей, опасно близко расположенный к проходу, выглядывающий с деревянной полочки.

Чудак заполнил собою все пространство кухни, внеся свежесть улицы в суховатый квартирный воздух, а заодно какую-то неуловимую смешинку, неотъемлемо сопровождавшую его всегда и везде. Аура, видимо, у него такая была.

- Ну? – оживившись, спросил Матвей, не утруждая себя приветствием.
- Выиграл! – радостно выдохнул парень. – Моя машина!
- Поздравляю, Никита! – заулыбалась Ольга, обнимая друга. – Ты теперь завидный жених.

Никита с Матвеем расхохотались. Ни тот, ни другой не могли представить Воронова человеком семейным. Это был весельчак и редкостный любитель женщин. Бабник, проще говоря. Не красавец, но что-то в нем пол противоположный притягивало.

Какое-то ощущение спокойствия и защищенности дарило его присутствие. Не было в нем ни расчета, ни хитрости. Он даже говорил иногда, что это девушки его соблазняют, пользуются, а он, мол, жертва невинная. Учитывая легкость характера Никиты и даже некоторую доверчивость, сложно было с ним не согласиться.

Впрочем, он был еще совсем молод: ему стукнул двадцать один год. Как называла его порой Ольга – дитя малое, неразумное. Да и, правда, рано было о браке в таком возрасте говорить. Точнее, в случае Воронова рано. Не все ж такие балбесы.

Никита с детства знал Матвея и относился к нему как к старшему брату. По сути, тот заменял ему в ранние годы мамку-няньку, когда чета Вороновых уезжала в очередную экспедицию. Этот «младенчик» стоил немалых хлопот, устраивая во дворе стрельбища, кидаясь пакетами с водой с балкона, а в более сознательном периоде своей жизни попадая в разные ситуации, связанные то с интересными препаратами, то с «махачем», то еще с чем.

Трудным, в общем, подростком он был, но к описываемым событиям уже повзрослел, отслужил и работал там же, где и ранее Матвей. Корнеевы давно уже переехали с того дома, где они с Вороновыми были соседями, однако дружбе это не помешало. Никите были рады в любое время дня и ночи.

Они долго сидели в тот вечер, обсуждая чуть ли не в сотый раз лотерею, принесшую неплохой приз, работу на шахте, падающий рубль, предстоящие хлопоты к Новому году, фильмы, вышедшие в прокат, заговорщически пошептались, сдавленно хихикая, о том, как видели математичку, учившую в разное время всех троих, покупающей «50 оттенков серого»…

И как-то забылось, что один из них не может дотянуться до выключателя. Матвей оживился, смеялся, дискутировал с Никитой, как и много лет назад улыбался своей Оленьке, шутил и наслаждался жизнью, которую, надо отдать ему должное, очень любил.

- Так, ребята. Мне вставать завтра рано, пойду-ка я спать. А вы, товарищи, сидите хоть до посинения, - сонно потягиваясь, заявила Ольга, чьи глаза уже смыкались, потому как тема игр компьютерных мало ее интересовала. Она, поцеловав мужа в щеку, взъерошила волосы Никите и отправилась спать. «Сильная» часть неразлучной троицы пожелала Ольге спокойной ночи и втихую решила добить бутылку водки.

- Замечательная она у тебя, - задумчиво произнес Никита. – Я таких больше не встречал.
- А искал? – усмехнулся Корнеев. Парень, услышав это, честно кивнул.
- Она идеальна, правда. Не обижай ее, пожалуйста.

- Ты меня учить будешь, как с женой общаться? А? – сказал, не повышая голоса, но изменив интонацию не в мягкую сторону, Матвей. Он выпрямился и будто протрезвел. Задели его больное место, которое расковыривать нельзя было даже Никите. Тот вздохнул, откинувшись на спинку стула и изучая взглядом батареи, ставшие неожиданно интересными. – Я тебе вопрос задал. Она жаловалась на меня?

- Нет. Она тебя очень любит. И ты знаешь, о чем я. Всё понимаю, но она не уйдет. Так зачем издеваться и над Олей, и над собой?
- Послушай, мальчик… Давай, я сам решу? Оле нужен мужик. Настоящий. Чтобы деньги приносил и был опорой. Детей чтоб сделал. Она их хочет. Своих выносить и родить, а не приемных. И чтобы в постели мужик был, понимаешь? А я не могу. Ни один из пунктиков этих гребанных не могу. Да я свет включить не в состоянии своими пальцами, книжкой по кнопке хлопаю. На улицу выйти – беда. Пандусы же это роскошь для России. Сижу сутками на телефоне, да этикетки какие-то приклеиваю за чуть ли не тыщу, ****ь, рублей в месяц. Раньше руки и ноги были. А теперь я прикован к креслу. Если Олю хулиган обидит, надо мной поржав, как на прошлой неделе во время прогулки, так я словами ничего не добьюсь. Он ее там чуть ли не облапал, а я только глотку надорвать мог, когда меня с коляски вытряхнули как котенка из корзины. Да лучше бы я умер тогда в той проклятой шахте.

- Матвей, ты же знаешь, что я всегда готов помочь. Я вас обоих как родных люблю...
- А еще ты давно влюблен в мою жену, - быстро произнес Корнеев.
- Я… Что? – еле выдавил из себя Никита. От неожиданности у него перехватило дыхание.
- Не бойся. Знаю, что у вас ничего не было. Но она догадывается. Без понятия как, но бабское чутье женщин не подводит.

- Матвей…
- Помолчи, парень. Она старше тебя, но ведь ненамного, правда? Я только тебе Олю и могу доверить, – задумчиво протянул Корнеев. – Если бы не коляска, я бы тебе челюсть за это сломал. Честно. Но здесь не я выбираю. Ниже пояса меня нет. Я бесполый. Ты готов ради меня на это? Ради всех нас?
- На что? – доверчиво распахнув свои голубые глазищи спросил Воронов.
- Забери ее, - прошептал, наклонившись вперед, Матвей, цепко ухватив Никиту за воротник. – Умоляю тебя, забери. Сделай ее счастливой.

А следующей ночью Оля с Матвеем лежали в кровати, чуть касаясь друг друга плечами, и разговаривали о сексе. Да, возможно, прозвучало странно, но дело обстояло именно так.
- А ты помнишь свой второй раз? – спросил Матвей, повернув голову к жене. – Про первый я у тебя давным-давно спрашивал.

- Второй? А что в нем такого? Помню. Почти так же как первый, только все предсказуемо. Ну, может, приятней. А вот тому мальчику понравилось. Эгоист. Обслюнявил меня напоследок и ушел, оставив грязную простынь. И чуть на отца моего не напоролся, - сказала, криво улыбаясь, Оля. К этим воспоминаниям она относилась равнодушно. Было и было. Ничего особенного. – Так почему второй?

- Не знаю. Ему значения не придают почему-то. Первый – да. Новизна ощущений, так все робко, глупо, если оба без опыта. А наш с тобой первый раз?
- Эээ…
- Что?!
- Да шучу я! – расхохоталась Оля, но, правда, ненадолго. Повернувшись на бок, она встретилась с Матвеем взглядом. Тому было не до смеха. – Я люблю тебя.

Корнеев провел рукой по гладкой щеке женщины. Какая же она красивая. Ровные дуги темных бровей, смуглая кожа, спокойно сияющие глаза. Земная. Настоящая, чувственная, имеющая плоть, которая должна возбуждать, отдаваться, приносить наслаждение.

- Я хочу тебя. Тебя всю. Испить до капли душу. Прочувствовать каждую клетку тела. Хочу, чтобы ты ни о чем не жалела. Чтобы каждый твой следующий раз значил не меньше, чем первый. Довести до изнеможения, до слабости в ногах. Чтобы в моих руках ты распадалась на атомы и собиралась вновь. Хочу, но…

Матвей целовал сладкие для него губы, чувствуя соленый привкус слез, шею, вдыхая неповторимый запах волос Оли, грудь, высокую, упругую, такую восприимчивую, продвигаясь вниз к белому животу. Женщина выгнулась от прикосновений и горячего дыхания между ног, застонав, и тут случился очередной приступ болей в покалеченном теле Корнеева. Сцепив зубы, мужчина вцепился в простынь руками.

- Потерпи, родной мой, потерпи, - засуетилась Оля, судорожно ища нужное лекарство. – Терпи, мой хороший…
Но лучше Матвею не стало. Его увезла скорая, а врач, нахмурившись, ничего толкового не сказал.

- Как он? – Никита буквально влетел в палату. Он был бледен как смерть.
- Спит, - тихонько сказала Оля и, заплакав, уткнулась лицом в грудь Воронову. Тот крепко обнял молодую женщину, пытаясь не думать о ее близости. Он презирал себя за то, что когда его лучшему другу плохо, мысли самого Никиты путаются от щемящей теплоты хрупкого тела возле его сердца. Чувствовал ли Матвей этот приступ? Или забота об Оле должна была лечь на Воронова и в благоприятном исходе?
- Оль, все будет хорошо. Слышишь? Будет. Тебе надо отдохнуть. Отправляйся домой. Я здесь останусь и никуда не уйду. Врач сказал, что Матвей стабилен. Он крепкий малый. И он тебя не оставит.

Всю следующую неделю они попеременно дежурили у постели Матвея. И Оля, и Никита осунулись. Вымотались и физически, и духовно, издергавшись от переживаний за очередной приступ, боясь, что каждый следующий станет последним. Осложнения старых травм подползли к Матвею незаметно, исподтишка нанося удары. А теперь, казалось, смерть сцепила свои длинные тощие пальцы на его горле.

Врач выгнал Никиту с Олей, заявив, что за ночь состояние Матвея не изменится, а трупы в отделении ему не нужны. «Трупы», чьи огромные синяки под глазами пугали остальных посетителей, решили доктора послушать.

Час был поздний, и Никита довел Олю до дома. Новенькая машина уже успела очутиться в ремонте, поэтому приходилось изучать и без того знакомые достопримечательности города своим ходом.
- Пошли, у нас постелю. Чего тебе мотаться? Завтра вместе утром и пойдем. Всяко ближе отсюда, - просто сказала Ольга. Никита слишком устал, чтобы спорить, поэтому то ли согласно, то ли не до конца сопротивляясь, пожал плечами.

Оля постелила Никите на диване в зале, сама же улеглась в спальне. Они вырубились мгновенно, только головы коснулись подушек. А утром, когда Оля принимала душ, по привычке не защелкнув щеколду, Никита случайно открыл дверь.

Вода стекала по прозрачной, наполовину отдернутой шторке практически бесшумно, и парень даже подумать не мог, что застанет девушку врасплох. Тот факт, что в ванной горел свет, его смутил мало, потому как свойственная ему рассеянность пропустила этот момент мимо его внимания.

Оля, закрыв глаза, окруженная горячим паром, наслаждалась теплом, пока холодный воздух из коридора не привел ее в чувство. Она удивленно посмотрела на не менее удивленного Никиту, не ожидавшего, что в чужой квартире кто-то (скажем, хозяйка), с утра принимает водные процедуры, в чем мать родила. Ну, балбес, он и в Африке балбес. Вместо того чтобы стыдливо захлопнуть дверь и провалиться сквозь землю, Никита, не думая о последствиях, зашел в ванную.

Оля. Прекрасная Оля. Желанная чуть ли не с первой встречи. Вот она, только протяни руку и она твоя. Никита был еще совсем зеленым юнцом, когда Матвей привел Олю к себе. Какая же она была красивая в своем счастье. Невероятно легкий нрав, воздушность в общении, детская смешливость, но ум незаурядный. Все следующие годы Никита искал хотя бы жалкую ее копию, зная, что оригинал недоступен. Ольга была девушкой Матвея, чьим мнением Воронов дорожил больше, чем отцовским.

И самое мучительное - с годами страсть не уходила. Никиту тянуло к этой женщине. Пусть только наблюдая со стороны, но он был рядом. И вот она стояла перед ним нагая, измученная страхом за жизнь мужа, разбитая его болезнью, а сам Матвей «благословил» их. Мозг отказывался соображать. Слишком много навалилось за это время.

Одним рывком вытащив Олю, мокрую, распаренную, не до конца отошедшую ото сна, Никита настойчиво, жадно целовал ее. Она не сопротивлялась, нет, но лишь отстраненно полулежала на стиральной машинке, куда ее примостил юный любовник. Хотела ли она мужчину? Сильного, властного, полноценного? Хотела. И вот он пришел.

Это не Матвей, бывший в ее понимании мужа идеалом, но это и не тот мальчик, что смотрел на нее, разинув рот, много лет назад. В тот момент она не могла думать о Матвее. Оля гнала прочь мысли о том, что Корнеева может не стать, а потому было лучше не вспоминать о нем вообще. Это был тот редкий случай, когда женщина жила здесь и сейчас, но не где-то в прекрасном прошлом и не в туманном будущем.

Оля расцарапала Никите всю спину в кровь. Она кричала так, что казалось, вот-вот прибегут соседи. Но те, видимо, завидуя, предпочли остаться в своих норах. Может, они понимали, что двое, без памяти любя третьего, ищут способ забыться, не дать ему умереть хотя бы у себя в головах, не дать возникнуть этой жуткой мысли. Это была их странная молитва, дань их богам – отдать свою невинность, свой покой за жизнь Матвея. Они так надеялись на чудо.

И оно пришло. Корнеев в очередной раз выкарабкался.
- Ребята, вы себя в зеркало видели? Ладно, я, но вы-то больше покойников напоминаете. Марш домой! Спать, срочно спать, - улыбнулся Матвей, наблюдавший, как неуверенные Оля и Никита разглядывали его, будто видели в первый раз. Во время последнего приступа его перевели в реанимацию, а теперь вернули обратно в палату через двое суток. – Я в норме. Точно.
Плачущая от радости Оля кинулась ему на шею, а Никита, плюнув на приличия, обхватил их обоих.
- Ребята, ребра…

Когда Матвея привезли домой, он напрямую спросил у жены, переспали они с Никитой или нет. У той подкосились ноги.
- Молчишь. Значит было. Да ты не бойся, истерику закатывать не буду. Помнится, когда только со мной случилось… это, я тебе сразу предложил расстаться, а когда ты заупрямилась, сказал, что ничего не имею против любовника. Знаешь, Никита – хороший вариант. Молодой еще дурак, но ради тебя на все пойдет.

- Развод не дам, - выдохнула Оля. – И не уйду никуда, понял? Ты мой. Так было и будет. Забыть не получится, но…
- Вот то-то и оно, что есть маленькое но, - съязвил Матвей. – Или все втроем жить будем, а? Честно, Никиту люблю как младшего брата. А тебя больше жизни. Вот только, как мы все друг другу в глаза смотреть будем?

- Матвей… - прошептала Ольга, становясь возле коляски на колени. – Давай уедем. Не знаю куда. Просто оставим в прошлом чертову шахту, эти стены и…
- И меня, - закончил Никита, бесшумно вошедший в комнату, уловив лишь последнюю реплику Ольги. Он бросился к выходу.
- Никита, стой, - закричал Матвей. Ему не хотелось так расстаться с младшим товарищем. – Верни его, Оля, пожалуйста.

Та догнала парня на лестничной площадке и крепко вцепилась ему в рукав. Женские слезы – оружие мощное. Пришлось Никите возвратиться в квартиру Корнеевых.
- Надо поговорить, - вынес вердикт Матвей.
- Да ну, - ухмыльнулся в ответ Воронов. – Твой план дал брешь, а меня выкинули за борт.
- Какой план? – подозревая неладное, спросила Ольга. – Матвей, ты… Ты меня ему, что ли отдать хотел? Как вещь, да? И вы вдвоем это сидели и обсуждали? Как меня лучше преподнести?
Оля, не дожидаясь ответа, залепила мужу пощечину. Тот, прикоснувшись рукой к горящей щеке, смолчал.

- Все не так, Оля, - начал оправдываться Никита, поняв, что, в общем-то, бить надо его. Он сболтнул лишнего, не стерпев обиды. Ну, балбес…
Теперь уже девушка кинулась было прочь из комнаты, но Никита ее перехватил. Они встретились взглядами, не вмиг ставшими виноватыми, но окрепшими в своей уже не тайной ошибке. Ошибке ли? Не знаю. В порыве ненормальной, противоестественной страсти двое стоящих прикоснулись губами, абсолютно забыв о сидящем. Матвей закрыл глаза.

Господи, что за сумасшедший дом? Я люблю этих двоих. Они любят меня и друг друга. Мир из черно-белого должен был стать цветным при обилии таких чувств, но вместо этого пропал звук. Дурное кино. Арт-хаус, отвратительно снятый.

Первой очнулась Оля и, держась с Никитой за руки, они оба подошли к Матвею, а потом опустились перед ним на колени. Ничего не говоря, женщина гладила мужа по волосам, решаясь на что-то. Никита смотрел на любимую, а Матвей так и сидел, закрыв глаза. Впервые за много-много лет он плакал.
- Уходите. Оба.
- Нет.
- Несмешно. Прочь, я сказал. Вон!

Но никто с места не сдвинулся. Оля положила свою голову на колени Матвею, чувствуя, как падают его слезы на ее кожу. Горячие. Обжигают. Пытается отпустить, но не может. Ни жену, ни друга. Оля, приподняв голову, взяла ладонь Матвея в свои руки, а Никита накрыл это маленькое сплетение своими.

- Я люблю вас, ребята, - тихо сказал Корнеев, прижимаясь губами к макушке Оли. – Но так нельзя.
- Как? Как нельзя? Ты же хотел ей счастья. Без тебя оно невозможно. А я могу дать то, чего не можешь ты. Мы ущербны по-разному, а вместе полноценны, - ответил Никита. – Прости меня, Матвей. Я не могу без нее. Я не могу без тебя.
- Ты предлагаешь мне слушать через стену, как…
- Тсс… - накрыла пальчиком рот мужу Оля. – Не надо так.

Ольга стащила с Матвея свитер, а Никита помог переместиться ему на кровать.
- Что… Да что…
- Ничего не говори, - Оля скинула одежду без всякого промедления, словно желая оставить все сомнения позади. Никита, сначала застывший от подобной откровенности, даже, скорее, бесстыдности, запоздало растолковал сие действо и тоже бегло разделся. Ему было дико неудобно, но желание тела Ольги и надежда, что другу будет легче от осознания удовольствия жены, отсутствие коего сильно тревожило Матвея, помогло перебороть не то чтобы страх, но некий дискомфорт.

Половые отношения – важная составляющая жизни. Чего бы там о любви духовной и самопожертвовании кто важный не плел. Просто эти философы не были на месте этих троих. Вот если бы кому из них поломать позвоночный столб, тогда - да, рассуждать о воздержании ближнего, благотворно влияющего на общее настроение, самочувствие и взаимопонимание, можно.

Нет, не была это групповуха, в том смысле, которым наделяется сей термин. Это было нечто большее. Никита был прав: только вдвоем с Матвеем они составляли единое полноценное существо. У одного не функционировало тело, любовь к другому не могла сравниться с нежностью к мужу.

Никита скорее дополнял, чем играл главную роль. Его функция была понятна с самого начала. Да, им интересовались как мужчиной, симпатизировали, по-своему любили, но сердце Ольги принадлежало Матвею.

Вдох-выдох. Они снова будто вдвоем, но есть третий, который не мешает. В каком-то роде Никита был их детищем. Не ребенком, Боже упаси, а именно детищем. Они сами создали, слепили его. Не совратили, но раскрыли по-новому.

Кажется, это Матвей со всех сторон, это его руки и губы везде. Это снова он – сильный, крепкий, уверенный в себе. Его поцелуи на губах. Он внутри. Нет, это уже они где-то рядом, высоко-высоко. Никита? А кто это? Тот мальчишка, что гоняет в футбол? Прости, малыш. Ты мне дорог. Правда. Ты такой ласковый. Я люблю твою улыбку. Твои руки. У тебя красивое тело. У тебя прекрасная душа. Ты еще встретишь ту единственную. Но прежде, ты дашь мне ребенка. Ты дашь его нам.

Разумеется, бесконечно так продолжаться не могло. Есть муж и жена, а кто-то другой должен уйти и построить свою семью. Никита понимал, что он лишний. Ничего не требовал, конечно, не завидовал и не ревновал. Не имел он такого права.

Когда Оля уже была беременна, Никита встретил Майю. Это была чудная девушка. Простая, милая, добрая. Сам того не понимая, Воронов тянулся к ней, к этому рыженькому солнышку. Боялся поверить, что влюбился, что чувства к Оле он может отпустить и делал глупости на каждом шагу. Но, как говорится, время пришло. Мальчик вырос.

- Ну, друг, рассказывай. Кто она, насколько все серьезно и можем ли мы ей доверять? – потягивая ром, спросил Матвей. Ольга, пряча улыбку, сидела тут же, внимательно наблюдая за растерявшимся парнем. – Да колись ты.
- Майя. Ее зовут Майя, - мечтательно произнес Никита это необычное имя. Ну, собственно, его обладательница тоже была не ширпотреб.
- И?..
- Она уезжает в Москву.

Повисла пауза. Такого поворота чета Корнеевых не ожидала.
- Это твой ребенок, - тихо сказал Матвей. – Ты его отец.
- Нет. Это ты его отец. А я – дядя Никита, который приезжает погостить. Так правильно. Так и должно быть.

Оля подошла к Воронову вплотную и, крепко обняв, поцеловала в щеку, скорее как сестра целует брата, нежели как женщина любовника.
- Спасибо, - одними губами прошептала Ольга. – Я никогда не забуду этого.

***

УЗИ выявило двойню, Никита уехал вслед за невестой строить карьеру в столице, а новый вечер уже другого года снова опустился на шахтерский городок.
- Включи, родная, пожалуйста, свет. Читать темно.
Как просто, казалось бы, сказать эту фразу, зная, что твои физические недостатки не раздражают ни тебя, ни близких, если ты их принял, осознал необходимость в помощи и смог продолжить путь.