Маня села на диету. И задавила

Маня всегда любила поесть. Булочки, сладкие, усыпанные маком или сахарной пудрой, пирожки с мясом, пирожки с капустой, сама капуста, тушеная с грибами либо в качестве компонента борща, картошечка жареная, картошечка вареная, картошечка в виде чипсов, таких золотистых, остреньких и хрустящих, что слюна переполняла рот уже от одной мысли о содержимом заветной пачки. А курочка? Хрустящая поджаристая корочка, сочное мясо, а запах, запах-то какой!

Рыбу Маня тоже уважала. В любом виде. Горячего и холодного копчения, соленую и запеченную в фольге, сушеную и вяленую, законсервированную, естественно. Любила она, конечно, и говядину, и свинину, и крольчатину, и мечтала порой ночами о кенгурятине… Сладкое, разумеется, Маня боготворила. Шоколадки исчезали в ней одна за другой, как и пирожные всевозможных форм, размеров, консистенций, торты слоеные, торты вафельные, торты бисквитные, торты песочные… Со взбитыми сливками и со сгущенкой, с орешками и глазурью, с фруктами и мармеладом, и всякие прочие.

Но, увы, сложно есть вкусно и много, оставаясь при этом дамой стройной. А Мане хотелось. Мане очень-очень хотелось. Стоило скушать горячо любимые макароны с сосисочками, щедро сдобренные тертым сыром, расплавившимся, приятно тягучим, чарующе пахнущим, да закусить это всего-навсего пломбиром, посыпанным шоколадной крошкой, да запить восхитительно шипящей газированной водой, как брюки начинали давить на живот. Досадно.

Когда в магазинах стало сложно подыскивать одежду необходимого размера, Маня задумалась. Так дальше не могло продолжаться. Либо она выглядит хорошо, либо она кушает все, что душе угодно. Но Маня была девушкой. А девушкам, как известно, хочется нравиться юношам. Если это правильные девушки. Маня была правильной. Рассчитывать на ухаживания можно, если твой вес еще измеряется напольными весами. Но если нужны уже грузовые…

Маня решила сесть на диету. Жесткую. Даже слишком. Вместо тринадцати приемов пищи дневных и пяти ночных, она оставила лишь шесть и два соответственно. А еще она стала много двигаться. Самостоятельно поднималась на второй этаж, своими ножками ходила в магазин (ранее она перемещалась по городу с помощью такси), и, о чудо, делала пару прыжков в качестве зарядки. Сосед снизу, до того момента атеист до мозга костей, уверовал. Причем сразу в нескольких богов. Греческих в том числе.

А Маня страдала. Темпы похудения были недостаточными на ее взгляд. Ей хотелось иметь ноги Кэтти Перри, пышную грудь Скарлетт Йохансон и плоский животик… эм… ну да какая разница. В общем, хотелось красивое подтянутое тело. И чтобы на нее оборачивались парни. И чтобы режиссеры звали в кино. И чтобы любое платье было в пору. Вот такая она была, наша Маня.

После месяца диеты пришлось ужесточить меры. Маня была девкой боевой, а желание выйти замуж перевесило любовь к ватрушкам. Наша пампушка перестала есть ночами. Вообще. Как только возникали муки голода, Маня ложилась спать. Периодически (раз восемь), будущая Кейт Мосс срывалась и чистила холодильник. Вылизывала даже ведерки из-под майонеза. Обсасывала упаковку от сгущенки. Плакала и жрала. Страдала немыслимо, но голод оказывался сильнее. Тогда Маня раздала всю зарплату бедным, пообещавшим молиться за ее успех, взяла неоплачиваемый отпуск и заперлась в квартире.

Прошла неделя истязаний. Пышка держалась из последних сил. Холодильник был почти пуст, но отчаянно манил позавчерашней пшенной кашей и заветревшейся докторской колбаской. Да если эту самую колбаску, да на раскаленную сковородку, да сверху разбить парочку куриных яиц… Какая там к черту фуа-гра! Подумаешь, паштет из гусиной печени. Печень насильно откормленной утки. Бррр!

Маня проснулась посреди ночи в холодном поту. Ей снилось сало с перцем. Ей снился холодец с горчицей. Ей виделись реки молочных коктейлей, приторно-сладкие ликеры и батон, самый что ни на есть обыкновенный батон. Такой мягкий, такой ароматный, такой, такой… Да вы и сами знаете, каким притягательным может быть свежий хлеб.
Маня вскочила, а этажом ниже опасно заскрипела люстра. Маня посмотрела в зеркало и увидела необъятную глыбу, облаченную в пронзительно-розовую пижаму. Маня завыла. Слышали когда-нибудь рев слона? Примерно так оно и было. Толстушка, сильная духом, сжала зубы и улеглась обратно. Но тут заурчал живот. О, если бы вы только могли оценить эту голодную симфонию! Этот шедевр мирового уровня! Вы бы заплакали от умиления. Честно. Сосед с первого этажа, к примеру, рыдал, как младенец, и просил давно покойную маму родить его обратно. Та, почему-то, это делать не желала.

Маня затихла на пять минут, чувствуя, как по белым мясистым щекам бегут слезы. Ей вспомнились все оскорбления, преследовавшие ее с детских лет, все злые шутки и клички, связанные в основном с представителями животного мира. Мане стало жалко себя еще больше. А когда себя жалко, что полагается делать? Правильно. Потакать своим маленьким слабостям.

С грацией, достойной морского котика, Маня бросилась на кухню. Там чей-то голос из радио верещал «Песню о буревестнике» Горького: «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах…»
Маня, подвывая, дрожа, как малиновое желе, заглатывала пшенную кашу и закусывала колбасой, не утруждая себя ее чисткой от шкурки. Сознание настрадавшейся, полумертвой от голода девицы помутилось, и в полубредовом состоянии она услышала речь, доносившуюся, кажется, из ее собственных складок живота:

- Мы, народ адипоцитов, жировых клеток этой толстой женщины, создадим могущественную империю, о величии которой будут слагаться легенды и передаваться из поколения в поколение. Мы будем драться до конца за этот прекрасный новый мир и не позволим каким-то комплексам, засевшим в нейронах ее мозга, сражающихся за здоровье и красоту, победить нас. Мы, народ адипоцитов…
С тех пор Маня на диетах не сидит.