Полонез Огинского

 
      Вам приходилось когда-нибудь слышать   свист? Не   залихватский, разбойничий, издаваемый  завзятыми голубятниками, подзывающими стаю. И не   шипящий, сквозь зубы, пренебрежительный, которым в совершенстве владеют уличные хулиганы.   А совсем другой, художественный, подобный виртуозной  игре на флейте, который завораживает, лаская слух то невообразимыми руладами, то плавными переходами  к кристальной чистоты высоким звукам…
      Я слышал!  Именно такой, художественный,  свист издавал мой техникумовский сокурсник  Санька Иллюминатов. У него были треугольный череп с высоким, чистым лбом, острый подбородок, сочные губы-пиявки  и глаза, грустные и все понимающие, как у актёра кино Олега Янковского.
      В общем, ничего особенного Санька из себя не представлял… Но это - лишь до той поры, пока он не включал свой удивительный «инструмент». Причём, слушателей он не терпел и  предавался любимому занятию, когда оставался   в одиночестве. В общем, я не знал никого, кто бы видел, как Санька это делает.
Но однажды я, не вполне случайно, подглядел за Санькой  и …
       Сказать, что я, шестнадцатилетний пацан, был в шоке, значит,- ничего не сказать. Во мне смешались тогда дикое любопытство и невероятный ужас, от чего буквально зашевелились имеющиеся ещё тогда на моей голове  волосы.      
       Я был изумлён и поражён вовсе не тем, как мастерски, безукоризненно точно меняя тон и высоту звуков, выдавая невообразимые тремоло и мелизмы,   унося  слушателя в непередаваемые  глубины и высоты  звуков,   он исполнял полонез Огинского, а тем, необъяснимым и таинственным, что увидел ,  заглянув тайком в его комнату, из которой доносилась эта умопомрачительная история  прощания с Родиной.
       Саньки, заглянув в комнату, я не увидел. В том месте, откуда исходил его свист, стоял сияющий белизной рояль с бронзовыми канделябрами по бокам. Колеблющийся  свет десятка пылающих свечей выхватывал из полумрака залы  тёмно- красного бархата шторы, обитые  зелёным шёлком  тяжёлые кресла и воздушные диванчики с гнутыми золочёными ножками и спинками.
        На первый взгляд, в зале никого не было…  Но тут, вдруг, пламя свечей заколыхалось и я увидел, как из-за кромки  рояля  со стороны клавиш, появляется голова некоего довольно молодого мужчины с румяным лицом пунцовыми, красиво очерченными губами и большими баками по щекам. Над его высоким, чистым лбом тугими кольцами вилась шевелюра  тёмных волос.
       Я онемел от страха и удивления… А незнакомец, вскинув, подобно крыльям, в стороны кисти рук, вновь опустил их на клавиатуру и тут я осознал, что это не Санькин свист наполняет комнату прекрасными звуками полонеза, а чарующие звуки рояля…
       Разинув рот, я стоял за дверью, глядя в щель между дверью и притолокой и жадно слушал эту божественную музыку. Вот зазвучал последний аккорд и музыкант стал вставать… При этом с каждой секундой, с каждым уходящим звуком полонеза, он всё более становился похож на Саньку Иллюминатова. Повращав глазами, я увидел, что зала превратилась в комнатушку общаги, где жили Санька и ещё трое наших «бурсаков», куда-то подевались тяжёлые бархатные шторы, изящные диванчики и тяжёлые кресла, как  снег под жарким солнцем, испарился белоснежный рояль. А Санька стоял, повернувшись к двери,   и вперив, казалось,  в самую душу мою,  немигающий взор своих серых, навыкате, глаз…
       Я, не чуя под собою ног, ретировался и опомнился, лишь выскочив из общаги на улицу, где светило солнце, шелестела пыльная листва тополей и куда-то спешили прохожие. Кто был тот неведомый мне музыкант,  я тогда не ведал, да и не мог знать в силу того, что особо музыкой не интересовался, таскал штангу в секции на «Спартаке», пел в техникумовском хоре и ВИА, созданном  моими друзьями, влюблялся… Вполне естественно, что я никому о случившемся не рассказал.
       Лишь по прошествии многих лет, побывав в качестве туриста в восстановленном к 250-летию со дня рождения композитора  белорусском имении Огинских Залесье, увидав  в бальном зале  фамильные портреты рода Огинских, белый рояль, красный бархат портьер и зелёный шёлк обивки мебели, я осознал, понял, что привиделся мне тогда не кто-нибудь, а  сам  Михаил Клеофаст Огинский,   польский композитор -любитель , дипломат, политический деятель Речи Посполитой, один из лидеров восстания Костюшко, почетный член Виленского университета, сенатор Российской империи, автор знаменитого полонеза «Прощание с Родиной», более известного как «Полонез Огинского».
      Но как, как такое могло случиться, чтобы ничего не ведающий об Огинском парнишка,  проникшийся, однако, его великим творением, сыгранным на странном «инструменте», являющем собою   вытянутые трубочкой губы такого же пацана – Саньки Илларионова,-  воочию лицезрел его творца - композитора Огинского?!
    Понять сие мне не было дано…
                ***
     Прошло много лет. Я корпел над бумагами в своём кабинете начальника Ленинского РОВД Смоленска, когда раздался телефонный звонок и дежурный сообщил, что ко мне на приём просится некто Александр Иллюминатов. Я попросил проводить визитёра ко мне.
      В кабинет бочком, по воробьиному, проскакал неприметно одетый, среднего роста, костистый мужчина. Он сорвал с треугольного черепа  серую кепчонку и я без труда узнал в нём нашего Саньку. Мы долго рассказывали друг-другу о житье - бытье, а спустя час я стал замечать, что Саня несёт какую-то ахинею. Из его слов выходило, что всеми его действиями руководят из космоса, передавая команды прямо ему в мозг. И тут я вспомнил  всё, чему нас учили на кафедре судебной психиатрии Волгоградской высшей следственной школы МВД СССР, и, позадавав ему   ряд специфических вопросов,  сделал вывод, что наш Санька   страдает шизофренией с манией преследования в стадии стойкой ремиссии. Вызвав дежурного, я попросил довезти Александра  до автовокзала, откуда он благополучно убыл в родной Велиж.
                ***
        Итак, великий «свистун», мой однокашник Сашка Иллюминатов,- шизик. Но что это давало  для понимания случившегося со мною лет двадцать назад?! А до того дня, когда я узнал, что «видел» тогда самого Огинского, оставалось ещё почти двадцать пять лет.
       Надо сказать, что я в юношеском возрасте очень любил читать фантастику. Моими кумирами были Александр Беляев, Герберт Уэллс, братья Стругацкие, Айзек Азимов, Рэй  Брэдбери  и многие другие авторы. Так вот, включив всю свою фантазию могу лишь предположить, что в шизофренической гениальности своей наш Санька своим изумительным свистом, а также, возможно, некими энергетическими субстанциями, излучаемыми его необычным мозгом, искривлял пространство и время, переносясь, и перенося случайно оказавшегося рядом слушателя и зрителя, в иные места и времена, а именно – в  те, в которых  существовал и творил автор, насвистываемых им мелодий.
       Эх, мне бы  тогда, в той юношеской жизни нашей, ещё  разок  услышать Санькин свист, убедиться в справедливости моего предположения. Представляете: услышать и  увидеть Вагнера, Листа, Моцарта, Чайковского, Глинку?! Но тогда я сделать этого не догадался…
      А сейчас? Может ещё не поздно и стареющий Сашка не утратил своих необычайных способностей? А что? Я уже вряд ли смогу по многим обстоятельствам состыковаться с Саней, но кто желает, может проверить. В небольшом старинном городке Велиже, что километрах в ста от Смоленска, его каждый знает…  Есть только одна трудность: как тайком застать Сашку за его любимым  занятием?!

ноябрь 2014- февраль 2015 г.
               
На снимке: портрет Михаила Клеофаста Огинского