Дневники I-1-в Иногда кротость приходит ко мне

                Из дневников давних лет

           эпиграф Ивана Алексеевича Бунина, цитирую по памяти: "Самое
интересное это дневники, остальное - чепуха."

Дневники I-1-б Иногда кротость приходит ко мне

Май

Желаний стало меньше, надежды иссякли, иллюзии прекратились, появляются проблески кротости. "Это ли не цель желанная?” (Гамлет).

Алик учит вместе с Катей Дружининой французский язык. Он поделился со мной своими невзгодами.

7 мая. На дне рождения у меня было 17 человек. Во мне живут двое: ангел и бес. Бес наблюдает, завидует, ревнует, обижается. Это, наверное, есть в каждом человеке.

Все мои знакомые люди интересные. Но при этом суета, шум, бестолковость.

Пятая встреча с Аликом. Он мрачен, откровенен, не понимает своего мировоззрения, не понимает общества. Он умён. Он абсолютно понимает Отелло. Стосковался по траве. Другого человека он принимает, как человека лучшего, чем он сам. "Это прекрасно, Алик” – говорю я ему. "Для меня всё делается один раз в жизни, остальное уже не так,” – говорит он.

Алик жаловался на лень, пассивность, я утешала его тем, что он просто устал. Ещё он жаловался на муки совести. Как это похоже на меня!

В гостях у Нади, подруги Лины мне хорошо было смотреть на Витю Мамонова, Асю. Гриша Ковалёв проявлял ко мне удивительную нежность. Я слушала полифоническую музыку разговоров, смотрела в окно, становилась маленькой, лёгкой, смешливой. Приближалась гроза, казалось, что Бог мечет на землю молнии, озаряя землю. Жуткое, сказочное зрелище. Мир был прекрасен, мокрые деревья казались изумительными.

Вчера мы у Артемия Григорьевича Бромберга были с Гришей. Шура Гринберг увлёкся лекцией о дроблении на строчки стихов Маяковского и не стал читать свои стихи.  Мы некоторое время стояли на крыльце клуба почти под дождём, Шура прекрасно придумывал рифмы. Лина прищёлкивала пальцами и пританцовывала. Зина Игнаткова была прехорошенькая.

Иногда кротость приходит ко мне, и это лучшие минуты моей жизни.

Вечером была у Всеволода Георгиевича Черкаева, мы его зовём Одиком. Разговоры о Рудольфе Штейнере, Упанишадах, Эйнштейне. Я всё забуду.

Надеюсь видеть Одика и в дальнейшем. Оставила стихи Вити Мамонова и статью писателя, написавшего в частности о Януше Корчаке, Шэры Израилевича Шарова. Одик проводил меня до остановки. В нём наблюдается сочетание рассудка и страсти, к вере в Бога он идёт через разум.

Слушала камерный ансамбль Большого театра, дирижировал Адольф Брук, играли Баха. Алик играет в этом ансамбле. Он принёс мне стихи Гумилева.

Я быстро ушла, не поздравив Алика с выступлением, не поблагодарив его за концерт. Потом были слёзы.

Зайдя к Наталье Львовне, я позвонила Алику. Мы долго и сумбурно разговаривали.  У меня от сердца несколько отлегло. Нет моей воли в моей судьбе. Ничего у меня никогда не будет. Благодари за то, что есть и терпи.

Саня Соломатин (мой и Алика ученик. Я занимаюсь с ним сольфеджио, Алик даёт Сане уроки альта.) сдавал экзамен в ЦМШ. Я волновалась в начале, потом безразличие овладело мной вполне.

Мы с Аликом в буфете пили сок, ели миндальные пирожные. У Алика ясные глаза,  милое открытое лицо. Я всё жизнь буду с ним прощаться.

“Только нам уж с тобою не свидеться...”.

Алик, не хочу с тобой расставаться. Я сказала ему, что почти счастлива. Алик сказал маме Сани Соломатина обо мне: “Галя очень своеобразная девушка”. Мы вместе с ним шли из ЦМШ, проводили Саню и его маму.

Зашли к Алику. В его комнате Леонардовская Мадонна, Алик сказал: “Вот моя единственная любовь. Пока...”.

Он показал мне книги по Искусству, журнал “Аполлон”. Обедали мы с ним в кафе “Красный мак”, разговаривали о многом. Последним блюдом была черешня, я медленно ела ягоду за ягодой и знала, что чем дольше буду есть, тем дольше буду с Аликом, и мне хотелось, чтобы черешня не кончалась. Но пришлось идти.

Я была с ним почти семь часов подряд. Это ли не счастье? Но во мне нет не обусловленной, безусловной любви...

Он проводил меня до метро, вошёл в него под предлогом того, что на улице холодно, проводил меня до поезда, взмахнул рукой, и мы расстались. Вечером он звонил Наталье Львовне, я бросилась к телефону. Саню, очевидно, примут в ЦМШ.

Сон: Алик простодушно рассказывает мне о своём увлечении какой-то женщиной. Он говорил мне “ты”, был нерешителен и слаб. Я говорю ему: “Ну хочешь, я сейчас же от тебя уйду?”. Он шутливо соглашается.

Когда мы видимся, он спокоен, бесстрастен. В его глазах нет ничего более приветливости. Вероятно, его натура ровна и бесстрастна. Он не Дон Жуан. Жаловался на безволие. Я сказала ему, что это от отсутствия цели. Что-то у нас с ним есть абсолютно общее, забыла что. Он много книг читал в детстве.

Когда я кого-нибудь люблю, для меня перестают существовать другие. Беда в том,  что долго любить не удаётся: человек уходит из моей жизни болезненно или безболезненно для меня по разным причинам. Саню приняли в ЦМШ.

После посещения Лины, была я у Одика. Обилие старых дев привело меня в ужас. Полу-богема. Что-то достойное жалости в них есть. Одик со всеми ласков, ко всем внимателен. Он проводил меня до метро Новослободская, шли пешком, беседовали.  Как я люблю, когда во мне тихо и спокойно.

Видела Алика. Не ускорять шаги. Он часто устаёт. Жаловался на здоровье, говорил о своём каком-то большом грехе. Чем больше я узнаю его, тем больше он мне нравится. Мы дошли с ним до церкви у кинотеатра “Россия”.

Алик очень умён, и сам того не знает,  " ...я знаю, я"  ("Моцарт и Сальери" Пушкина ). У него очень хороший вкус. Я подарила ему “Маленького принца” Экзюпери и стихи Новеллы Матвеевой. “Вы меня балуете,  Галя”, - сказал Алик.  Господи, дай ему здоровья и сил. Он говорит, что долго не проживёт, нет сопротивляемости. ( Слава Богу жив! 2010 г. )

Плачу от жалости к Алику, оттого, что ничего ему не дам, не облегчу его жизни,  а он моей.

Зачем мы расстаёмся? Зачем мы молча расстаёмся и ни слова о новой встрече нет?  Детёныш мой милый, умный, добрый. Как я чувствую своё несовершенство перед ним. Он говорит: “У меня много грехов”. Он чувствует моё благорасположение к нему.  Говорит, что похож на кошку, очень зависит от своих настроений. Пытается понять смысл добра и зла.

Сколько книг мною не прочитано, какой ущерб. Я в ужасе и в сладостном ожидании Тютчева и Мандельштама.

Мой рисунок.