Сам по себе. Чужая душа - потемки. Квартира

                Чужая душа – потемки.
      Не знал Сергей Николаевич маяты бабы Дуни, свои бы заботы одолеть. Неспокойно у него на душе, не понял он, почему Леся не захотела с ним встретиться еще раз, что он сделал не так, что не так сказал? Не собирался он заводить с ней роман, предлагать себя, понимал, что любит она его брата, а то бы зачем ребенка его вынашивала. И ничего Сергей с этим сделать не сможет, да и не станет. А хочет он просто помочь девочке вырастить его племянника или племянницу, раз брат и знать ее не хочет и о малыше ничего знать не желает. Он намерен быть ей братом и другом, просто намерен помочь,  он понимает, как ей нелегко чувствовать, что ее бросили.

     Леська тоже переживала по тому же поводу. Она перебирала события всего дня и не могла отделаться от ощущения «наигранности» в поведении Сергея Николаевича. Он преувеличенно заботливо поддерживал ее под руку, многократно и настойчиво спрашивал, не холодно ли ей, не нужно ли чего. Несколько раз намекал, что он понимает, как ей морально тяжело остаться одной, что его брат не прав в отношении Леси. Еще он несколько раз заводил разговор о неразделенной любви, о страданиях брошенной женщины.

     Если бы Сергею Николаевичу рассказали, как о нем думает Леся, он бы неимоверно удивился, ничего подобного он не думал и даже не имел в виду. Но объясняться никто из них не решался. Леся сказала, что до конца месяца видеть его не желает, Сергей Николаевич принял это безропотно, хоть и немного обиделся.

     Январь подходил к концу, а Симаков и не собирался идти к Лесе. Он помнил, конечно,  о ней, по-своему переживал за ее состояние, но идти не хотел. К тому же на работе была очередная запарка, и это позволяло на время  забыть об этой «занозе».
      Второго февраля, возвращаясь  с дежурства, Симаков в  почтовом ящике обнаружил письмо. Он нутром почувствовал, что письмо от нее. В прихожей, он, не раздеваясь, долго крутил конверт, сердце трепетало от предчувствия.
      В конверте было то, что дало пищу для ума и волю для чувств, вселило в сердце надежду на примирение, а если не на примирение, то на возможность найти точки соприкосновения.
                Пусть свет свечи
                Горит в ночи,
                Пылая ярко.
                Душа поет –
                Любовь зовет
                И ждет подарка.
                Огонь в ночи
                Летит к тебе,
                Чарует душу.
                Очарование
                Ничем
                Я не нарушу.
                Пусть будет все,
                И ничего
                Уже не надо:
                Нагар свечи,
                Огонь в ночи –
                Уже награда!
Сергей Николаевич несколько раз перечитал написанное, представил, как бы прочитала эти строки сама Леся, что хотела вложить, какой смысл, какое чувство. Ему вдруг показалось, что это ее признание в любви ему, не брату, ему. Но он тут же отбросил эту мысль – девочка скучает по любимому мужчине, мысленно зовет его и ждет.

       Он не придумал ничего лучшего, чем снова поговорить с братом. Момент оказался неудачным – Сергей попал на смотрины, а его там никто не ждал.
       С того самого момента, как семья переехала в город, отношения с Сергеем и свекровью Ирина Валерьевна не поддерживала. Сережа иногда звонил, потому что скучал по младшему брату, да Колька время от времени забегал поболтать. Да еще мама попросила съездить в Черемушки.

       Когда Сергей Николаевич пришел к родителям, компания была уже в изрядном подпитии. Все вопросы были, очевидно, решены и мама, смеясь, сообщила старшему сыну:
- А мы-то тут гадаем, где молодые жить будут?! А чего же проще – у нас же бабушкина квартира есть, вот пусть там и живут! Ведь правда, Сережа?
- Это моя квартира и молодые там жить не будут! За бабушкой ухаживать Вас не было, так и о квартире не заикайтесь! А тебе знать надо, - он повернулся к невесте, - от него одна девка ребенка ждет, скоро родит!
- Да это не мой ребенок!  - Колька побагровел.
- Твой, я свидетель! Из Черемушек.
- Это еще пусть докажет! – огрызнулся Колька.
- Ничего она доказывать не будет! Не хочет она такого отца своему пацану. Свободен! – Сергей хлопнул дверью.
     Он был расстроен и только через некоторое время сообразил, что от имени Леси отказался от Кольки, будто имел на это какое-то право или, больше того – ее поручение на такой отказ. Он ведь до сих пор доподлинно не знал, как Леся относится к брату. От Кольки мысли плавно перетекли к бабушкиной квартире.

                Квартира.

     Он вдруг поразился своей наглости.  Сергей Николаевич  и не подозревал, что может так грубо отказать родителям, вероятней всего, сработала память – бабушка сотни раз говорила: «Гляди, помру, они тебя из квартиры выселят, не поддавайся, тебе свою семью создавать надо».

   Почему-то именно сейчас вспомнилось, что Колька несколько раз пытался переехать к брату, да и Серега не возражал. После одной из гулянок, которую устроил брат со студенческой компанией, Сережа ключи у младшего забрал. Мамочка звонила, интересовалась, почему Коленька вернулся домой, от старшего сына услышала только совет спросить о случившемся у самого Коленьки.

        Квартира досталась Сергею Николаевичу не за так, как говаривали родственники. Только соседка тетя Валя могла с полным знанием дела подтвердить, что Сережа квартиру выстрадал.
        После инсульта бабушка окончательно не поправилась. Когда уехала скорая, увозившая бабу Тоню в больницу, Сергей сел и заплакал, он мысленно представил, что его ждет – вторая работа. На работе – недвижные тела,  и дома – разбитая параличом бабушка. Он видел и знал последствия инсультов, знал и то, что за первым последует и второй, и третий…

       Но человеку не дано знать своей судьбы – и это милость божья, иначе все бы сходили с ума в ожидании того, что предначертано судьбой. Не знал и Сергей Николаевич Симаков, фельдшер двадцати пяти лет от роду, что долгие два года болезни бабушки покажутся ему нескончаемыми, и он будет молить бога, чтобы дни ее поскорее закончились. Но агония продолжалась и продолжалась, временами бабе Тоне становилось лучше, временами было совсем плохо. А причина, с медицинской точки зрения, оказалась проста.

       У старушки случился ишемический инсульт с кровоизлиянием в лобную долю. Вам это что-нибудь говорит?  После таких инсультов, как правило,  развивается сенсорная алалия.
      Старушка не потеряла способности говорить, но функция контроля пострадала. Баба Тоня говорила сутки напролет, комбинируя в беспорядке слова в интонационно законченные предложения. Только через полгода она начала понемногу говорить осмысленно  и словесный поток урегулировался. Умение писать и читать было потеряно безвозвратно.
      
Логорея была не единственным тяжелым последствием инсульта, речевая расторможенность была составляющей общей расторможенности – ей все время надо было куда-то идти, бежать, что-то делать. Она говаривала: « Надо ботать!» Она начинала работать, помогать Сереже по дому – выгребала вещи из шифоньеров, книги с полок. К приходу Сергея Николаевича в квартире был полный кавардак, и так каждый божий день. Не помогало и присутствие соседки, баба Тоня считала себя хозяйкой и Валю не слушалась. Сережу считала отцом и вела себя тихо.

       Странная это штука – инсульт, столько вариантов проявления, поведение каждого больного лишь в общих чертах напоминают общую клиническую картину течения болезни.
      Моя близкая родственница, перенесшая ишемический инсульт, забыла все, кроме того, что она всегда была самой лучшей, и не забыла счет деньгам, все остальное путала, даже имена собственных детей.

     Сосед после инсульта не мог связно говорить, но песни пел – заслушаешься. Плохо было то, что пел он по принципу магнитофона – песни пелись в строгой последовательности, и когда репертуар заканчивался, то петь он начинал с самого начала. Попроси его что-нибудь спеть из этого репертуара вразбивку – он не мог.

       От чего это зависит, сказать трудно. Медики утверждают, что от того, какие участки и микроучастки мозга поражены и зависит картина болезни. У меня есть свое мнение по этому поводу, возможно антинаучное. Сохраняются самые сильные и самые глубокие пороки или таланты.
      У моей тетки страсть к деньгам и завышенное до небес самомнение  были столпами жизни, визитной карточкой ее существования. А у соседа страсть к пению сидела с детства в печенках, как нереализованная мечта, как что-то недосягаемое и неприемлемое для столь солидного мужчины. И в критической ситуации, когда мозг болен, и не в силах контролировать весь процесс жизни, эти подспудные, потаенные, прежде тщательно скрываемые усилиями воли пороки и мечты вырываются наружу, и высвечивают человека изнутри. Иногда диву даешься, какие таланты закопаны в землю, какие порочные эмоции подавлены. А эту бы жизненную энергию да на добрые  дела.

      Так вот, следуя моей теории, в бабе Тоне самым сильным пунктиком была религия и отец. При полном отсутствии смысловой стороны речи молитвы она читала без запинки и ошибок. И никогда не ошибалась во времени, утром читала утреннюю, вечером вечернюю.
      Мы сильно отклонились от темы – квартиры бабы Тони. Вникните в ситуацию и согласитесь, что жилье Сергею досталось дорогой ценой.

      Не считали так только родственники бабы Тони. Дважды приезжали сыновья из деревни, смотрели на мать с сочувствием и состраданием, спрашивали у племянника-медика, долго ли мать протянет, и не говорила ли бабушка в бредовом своем состоянии о семейных богатствах. А так как о богатствах даже в таком состоянии баба Тоня ничего не говорила, то уезжали они, не солоно хлебавши восвояси. Однажды пришел отец, по хозяйски походил по квартире и предупредил, что как только бабка помрет, в квартиру переедет Колька. Бабушка прожила после этого разговора еще целый год.

      Самое страшное началось после сороковин. Отвели поминки вроде спокойно, а в самом конце старший из дядек сказал во всеуслышанье:
- Давайте решать, как квартиру делить будем!
- Квартира наша. Вы за бабкой не ходили! – подал голос отец Сергея.
- Квартира государственная. И проживает в ней Симаков Сергей Николаевич! – возразила председатель ЖЭУ.
- А что ему квартиру одному оставить?
- Женится - не один будет! – это голос соседки бабы Вали.
-
После разговора, видимо, родственники ходили к юристам, но законной причины выселить Сергея из жилья не нашли. На два года все затихло, Сергей успокоился, но вопрос с квартирой снова возник, теперь уже по инициативе общественности. Ушлые люди решили, что Сергей слишком шикарно живет один на пятидесяти квадратах, что у него много лишней площади, а в этом же доме молодая семья с двумя детьми ютится в однокомнатной.  Председатель ЖЭУ жила с Сережей в одном подъезде и очень не хотела поднимать этот вопрос. Казалось, что у Сережи нет никаких шансов отстоять квартиру, но в конце марта Валентина Ивановна встретила  во дворе Сергея, гуляющего с коляской. Заглянув за кружевное полотно, спросила:
- Племянник?
- Сын! – ответил Симаков.
- А почему жену не прописываешь?
- Не расписаны мы.
- Распишитесь.
- Да она не хочет! – Сережа не знал, как открутиться от назойливой тетки.
- А мальчика на себя записал?
- Еще не регистрировали. На себя запишу.
- И правильно! А ты, парень, поторопись, мы его сразу пропишем в твою квартиру,  и меняться тебя никто не заставит.
-
Только дома, обдумав разговор обстоятельно, Сергей понял, что усыновление Саши действительно выгодное со всех сторон дело. У мальчика будет жилье, а у папы одной проблемой станет меньше. Согласитесь, что Сергей Николаевич был не  совсем прав, а что в таком случае досталось бы его виртуальным детям?

    О том, какую роль сыграл в отстаивании квартиры ее новорожденный ребенок Леся Коваль, естественно, не знала. Она была уверена в альтруистических мотивах деверя и благодарна ему была безмерно.

     Это  не просто красивое словосочетание – благодарна безмерно -  именно так Леся относилась к Сергею Николаевичу – с чувством глубокой признательности. После того злополучного письма со стихотворением, Сергей пришел к бабе Дуне, та и объяснила, что внучка хорошо сдала сессию, а теперь лежит на сохранении в больнице, видно скучно ей, вот и написала.

     Вечером Сергей сходил в больницу с передачей, вложив в пакет теплое письмо. Леся ответила через неделю и сообщила, что до родов ее из больницы не выпишут. Так завязалась переписка, скажем так, слишком личная и слишком прозрачная, чтобы понять ее двусмысленно. Напрашивался вывод о том, что Симаков относится к Лесе с теплотой и любовью, правда, слов таких он не писал, но то, что из роддома Лесю с малышом привез к себе домой, говорило о многом.

     Он оберегал Лесю, как мог, давал ей время для того, чтобы окрепнуть и прийти в себя. Он много работал, часто брал калымы и подработки, но при этом старался быт Леси устроить так, чтобы она не уставала.
    При таком отношении, что могла подумать Леся? Она была уверена, что Сергей Николаевич ее любит,  смущало ее только то, что никаких разговоров о любви он не вел, да и просто по жизни был немногословен. Сама-то она к Симакову, как говориться давно «неровно дышала».

     Жизнь часто расставляет капканы, где ни попадя. А не зевай! А зазевалась – не плачь! А как не плакать, если тебе двадцать лет и ты без конца попадаешь в эти ловушки?! От этой боли есть только одно лекарство – время! Например, измена лечится временем в течение года по одной столовой ложке три раза в день!  Бывают случаи, когда и полгода – срок, если у больного сильная воля!