Конкретный пример

   
            КОНКРЕТНЫй  ПРИМЕР
    Переступив порог родной обители, Рома сразу привлек всеобщее любопытство и подозрение. Он повесил браслеты на ближний от дверей сучок, хотя всегда пользовался третьим. Он оставил кейс в прихожей, хотя обычно первейшим делом проносил его к столу, вынимал «ноут» и ставил на зарядку. Он перешагнул через любимого кота, хотя при всяком возвращении забирал его на руки и в голову целовал. На резонный вопрос о причине бледности Рома рассеянно ответил, что данная проблема будет рассмотрена в заседании совета официальным порядком. При вечернем просмотре новостей он уставился мечтательно-жалобно-укоризненным взглядом и к сообщению об открытии сезона охоты на ведьм отнесся безразлично. Когда выпуск закончился наконец, он сутуло поднялся из кресла, прошел в курилку, задумчиво запалил сигарету и тут же ее загасил. Затем уронился на диван, лежал неподвижно, глядя куда-то внутрь себя, И на следующее утро с подъема долго еще был тугодвижен, будто не очнулся совсем, вздыхал глубоко, моргал отяжелело, вяло завтракал, возюкал ложкой в творогах.
    Коллеги встревожились таким переменам, переглядываясь, высоко задирали брови и многозначительно поджимали губы. Казалось, что от парня исходят некие волны. Те волны резонировали на поведение окружающих, сумятили давний уклад. Людские движения отступали от обычного ритма. Все вдруг начинали двигаться, затем притихали, а то возникало ёрзанье. Пребывали они в смятении, волновался и меж собой судачили, обуреваемый любопытством. Естественно, к десяти часам о странных обстоятельствах известно стало руководству.
Над столом начальника висел обрамленный люминесцентом плакат: «Внимательность каждого - залог прочности учреждения». Когда начальнику сало известно, о ком идет речь, он заявил тоном человека, знающего своих подопечных, как содержимое собственных карманов:
- Невероятно! Во-первых, это дисциплинированный юноша, мастер твоего дела с железной волей. Во-вторых, человек является живым организмом и живет не на Луне. Следует разобраться в его настроениях. В-третьих, к чему столько слов, заманите его ко мне, я сам загляну в его душу.
Очень скоро при очевидной добровольности Рома предстал перед начальником слегка всклокоченный, с румянцем на одной щеке, в сбившемся в сторону галстуке, не ведая, как пристроить свои длинные руки. Вначале он ожидал, что сейчас получит важное указание, касающееся чего-то настолько серьезного, что требует именно и только его участия, что это крайне поспешное дело, и не его, а всего коллектива дело, или, может, всего общества в целом. И парень был крайне удивлен, когда установилось, что речь идет о нем самом.
- Так что же, дорогой товарищ? - бодро и участливо начал начальник, хотя удрученный вид юноши не предвещал оптимизма. - Вам нездоровится, вас кто обидел, процедурами недовольны или у вас имеются какие-либо конкретные претензии к нашей общей работе?
Рома признательно взглянул на начальство и покачал головой. Затем шмыгнул носом, обтер его предложенной салфеткой, стал без нужды теребить ее и пробубнил:
- Нет, я ничего... Просто так... Правда...
- Стало быть, всё ё порядке, - быстро подытожил начальник. Ему нравилось, когда у подопечных всё было «ничего». - Я полагаю, что наше учреждение должно быть, как цветник. Солнышко, приятный ветерок, цветы и ясные, удовлетворенные глаза. Верно, дорогой товарищ?
Эти яркие и ароматные сравнения заметно откликнулись в Роме глубинными струнами, так, что он вязко вздохнул и увел вдаль мутный взор.
- Ну что такое, что такое? - участливо сдетанировал начальник, - Что за тоска такая?
Рома кратко поднял и опустил плечи.
Извините, мне просто грустно.
Оба умолкли. В кабинетной тиши звонко билась о витраж жирная муха. С минуту две пары глаз хищно наблюдали за этим, как если бы сами действия насекомого и определяли дальнейшее.
    - М-да… - озабоченно выдавил начальник и впился теперь взглядом а дверь. Можно было подумать, что за ней в оцепенении ожидают призыва советники. Они войдут и, конечно, вразумительно всё разъяснят, - Грустно… Стало быть, грустно… Угу. Грустно, значит… А позвольте-ка узнать, собственно, что вы желали этим сказать? - и он резво обернулся к Роме, будь в том каверзный вопрос, что не оставлял оппонента без весомых аргументов.
    - Ничего, - молвил посетитель, преломляясь под тяжестью внезапного укора.
  Начальник встал для вещей убедительности.
    - Грустно говорите, - в голосе вздрогнули размышление и многозначительность, но вместе с тем и самовызов к полемике. - Отчего же вам грустно? Нуждаетесь в чём-нибудь или переживаете программные разногласия? Умер у вас кто? Не устраивает ли зарплата или условия? Болит что-нибудь, утомились в трудах? Почему же грустно?
    Рома на всякий вопрос отзывался отрицательной головокачкой, а в какой-то момент перестал и вновь вздёрнул узкими плечами.
    - Да так, - промямлил он виновато, - Грустно мне.
   Начальник отошёл к окну, сдвинул жалюзи, выпустил створкой несчастное насекомое наружу и сам в задумчивости задробил пальцовкой по стеклу, и, наконец, изрёк: - М-да… .
Начальник часто вызывал сидельцев к себе на беседу: хвалил за усердие, распекал разгильдяев, поучал о дисциплине, вникал в споры, давал советы, понимающе улыбался или бодрил похлопыванием по плечу, обжигал гневом, окатывал холодком, сухо просил удалиться. Заявлялись арестанты к нему по всяким вопросам, да и сами поводы находились для вызовов. Но никто из окружения еще не жаловался на грусть.
    Начальник служил юстиции по преемственности поколений. И дед его, и отец, и все обозримые предки неизменно обнаруживали себя на тюремном поприще. Но только его, через двадцать лет устойчивой службы, судьба одарила столь тяжким испытанием. Кризис всей судопроизводственной системы бульдозером взрыл тропки торные. Людей, всех разом, как бы и не в один день, одолела эпидемия благоразумия, и они прекратили закон уголовный преступать. Оцепенела суета в судах, под корень усеклись штаты правоохранителей всех мастей, а с тем и тюремная братия угрожающе стала редеть в своих рядах. Так бы всё и сгинуло, и сам бы подался куда незнамо, кабы не верховная мудрость вождей. Те дальнозорко постановили: систему сберечь, кадры сохранить, опыт стеречь, знанья лелеять с тем, что «а вдруг хворь отступит». А до тех пор преступников рекрутировать на добровольной основе по грифосекретным контрактам с оплатой, соцпакетом и всё такое. Сами же дела инсценировать, процессы воплощать в духе ролевых игр, благо, что опыт в этом имелся богатый и по прошлым временам, условия создавать близкими к реальным. Иным оправданием ко всему правильно указали воспитание еще больших правопослушания и предупредительности. Да, не обходилось и без перегибов, не без этого. Порой участники перевживались в образы: обвиняемые теряли рассудок от приговоров и каялись отчаянно, потерпевшие требовали расправы с пеной у рта, общество бурлило от злодеяний и несправедливости, прокурор попался на взятке, следователь запил от неудач, конвой подстрелил «побегушника». Ко всему остро с кадрами стоял вопрос. Желающие своевольно пройти все круги грехопадений, гонений и публичной порки, пусть и по виртуальной схеме, обнаруживались в трудных поисках. Знаете ли, много еще несознательного элемента среди наших граждан. Из- за чего серьезно обсуждался проект закона «О всеобщей виктимной обязанности». Из-за чего критический минимум дел едва удерживался за счет, многих льгот, зарплат, забот, халяв, порченного нерва. Из-за чего…
    Начальник отпустил парня, сердито прочел, что «чуткость и внимательность каждого - залог прочности учреждения», прошёлся вдоль чучела верхнекамского удава туда-сюда и ловко выхватил из кармана «мобильник».
    - Невероятно! - воскликнул руководитель отдела кадров, когда выяснил, о ком идет речь. - Он и вдруг грустит? Это же прекрасный работник! Сознательный, умница, холостой, участник боевых действий в Тыве, и сестра его - известный протезист. Сейчас проверим...
Кадровик тщательно изучил анкеты, биографию, характеристики; проанализировал условия контракта. Но в документах совершенно отсутствовали основания для грусти. Напротив, весь массив сведений определял только поводы для сознательного оптимизма, рабочего вдохновения и молодецкого задора. Безусловно, это был заслуживающий внимание, неординарный и даже невероятный случай. Руководитель кадров погрузился раздумья. Пред ним зияло два пути: либо устроить встречу с источником проблем и пообщаться тесно, или сформировать соответсвующий материал через подразделения. Он избрал второе направление, ибо сбор материала завсегда был сердцу милее, только бумага надёжностью греет. С тем и этот руководитель потянулся за телефоном.
- Давид Львович? К тебе вопрос по воспитательной части. Что ж ты не уделяешь внимания питомцам своим? А ведь у тебя хоть отбавляй людей с ущербной моралью, срывающих идейный подъём, возрождающих атмосферу времён палеолита. Эффективность процессов, соответственно, падает, дезертирсво и прогулы, соответственно, растут. Оглянуться не успеем, как наступят полный упадок и разложение. А ты, вместо того, чтобы воодушевлять контрактников активной агитацией, пассивно присматриваетесь к тому, как их засасывает трясина сантиментов и идеализма. Учти это самокритично и сделай выводы применительно к данной конкретной проблеме… И не «хорошо, папа», а «будет исполнено»…
Едва старший воспитатель узнал, о какой случае идет речь, он в сердцах воскликнул:
 - Невероятно! Ведь это активный член профсоюза, агитатор в секторе волонтеров, любимец следователей, сценарист двух процессов. Надо проверить.
Немедля он отправился в блок к подсудимым, вызвал молодого человека для тет-а-тетног разговора в безлюдную бильярдную и взволнованно заполушептал:
 - Что с вами происходит, Роман? Вы опускаетесь! Опомнитесь или будет поздно, клянусь!
Рома взглянул на него удивлёнными рубинами глаз.
- Что случилось? - спросил он.
- Вот как?! Он ещё спрашивает, что случилось - старший нянь возмутился с пы- лом. - Вам доверилось государство, вас впустили в элиту, а вы так себя ведете...
- Как веду? - насторожился Рома.
- Как! Посмотритесь в зеркало, выглядите посланцем несчастий. А что скажут окружающие? В кабинете у следователей, в суде - пожалуйста, а здесь, дорогой вы мой, не нужно бы. Ведь вы деморализуете соратников!
Я ж никому не жалуюсь, - застенчиво последовало в ответ. - Делаю свое дело. Нареканий нет, и живу, как могу.
Но как? Как живёте?
Грустно мне, - честно признался парень.
Грустно ему?! Как же так? Мероприятия движутся по плану. Вам в камеру приобрели новый аквариум с электронными рыбками. Пусть бассейн на ремонте, знаете ли, трубы тоже иногда нужно менять, но на дворе лето, пожалуйста - приличный пруд в пяти шагах. Я в праздники так не харчуюсь, как вас буднями потчуют. Интернет-провайдера вам поменяли, как прошено. Время работы бара продлили. Чем же ещё вам угодить, дорогой вы мой? Может быть, гастроль «Мариинки» сюда организовать или титуловать дворянством, или же ходатайствовать перед патриархией о вашей канонизации? - сотрудник заводился, явно терял самообладание и перешел на «ты»: - Нашей работой все довольны, а ты грустишь. Какое ты имеешь право на грусть? Лишь антисоциальный субъект, отколовшийся от коллектива, погрязший в порочном индивидуализме, может грустить в то время, когда творится явный прогресс, когда мы празднуем победу. А я утверждаю, что это измена! Ты осознаешь это? Так недолго и под амнистию загреметь или того хуже - схлопотать помилование, - конец карьере. Дети есть у тебя? Нету-у? Ну ладно, как ты чужим детям будешь в глаза смотреть после всего? И какие духовники совесть твою отбелят?
Рома ничего не ответил, увлажнился глазами, молча вернулся в камеру № 13 «КП», молча склонился над консолью и еще более молча стал впечатывать в синеву дисплея червоточины строк. Иногда он задумывался и дисплей медленно тускнел в оцепенении, пока юзер не приходил в себя и вновь не щёлкал по клавишам негнущимися пальцами.
 Событие захватило всё учреждение, как тропический ливень. Тихий юноша оказался в центре внимания и под пристальным наблюдением. Он стал живым примером того, что за конкретными примерами незачем ходить далеко.
Будем откровенны, - гулко катилось по кабинетам, - с парнем творится неладное. Просто жалко смотреть. Он погружается в эгоизм, отчужденность и чудачество.
Есть ли в том закономерность? - баритонило на планерках и в собраниях. Мы должны спросить себя, случайно ли такое, чтобы во время великих свершений, позитивных реформ и радостных перспектив в нашей среде так беспрепятственно плодилась грусть?
   - Нет, в этом нет случайности, - резюмировали авторы кратких речей, в принципе соглашаясь с мнением предыдущих ораторов, и доказывали данную позицию конкретными фактами:
   - Мы разгромили педикулез - эту чуму XXI века; наши технологии справедливости и гуманизма вожделенны для всех разведок мира; по сбору плодо-овощных культур нам удалось обогнать Псковский Союз Колонистов, а этот - грустный; вон, даже завсклада Роман Львович положительно преодолел полиграф, а этот грустит! Он ставит мелкие личные настроения выше могучих, радостных надежд коллектива.
    - Не хочу забегать вперёд и делать поспешных выводов, - воодушевлённо продолжил уже сам Роман Львович, зычным баском подавляя гомон и возню в подтрибунном помещении, - но проблема ясна и конкретна: никто не вправе грустить, когда всё идёт к лучшему, когда у всех честных граждан есть причины только для радости. Однако вернёмся к основному вопросу…
     И все вновь возвращались к основному вопросу. А вокруг парня из камеры № 13-КП словно сфера образовалась магитная, где внутренний воздух казался разряженным, а внешние границы искрили напряжением. За границей этого пространства тяжело дышалось, люди смолкали, чувствовали себя не в своих посудах и при всякой возможности старались покинуть территорию печали, чтобы снова вздохнуть полной грудью.
     Проверка между тем приносила свои плоды. Выяснились удручающие недочёты. Работа в процессах, хотя и была отличной, но, конечно, могла быть и ещё лучше. Тематика конференций, правда, живая и интересная, но в ней могло бы быть побольше мобилизующего позитива и чистосердечного восторга. Хотя и победили на региональном смотре скороделосшиванию, но при такой мотивации могли бы потягаться и на международном уровне. Хотя речь и идёт об одном из лучших арестантов, но он замкнулся в себе, слабо передаёт  свой опыт другим. В биографии данного гражданина обнаружены тёмные пятна за двухлетний период, когда он уже достиг пуберантного возраста. И, наконец, хотя и являлся он участником боевых действий, но не ясно - на чьей стороне. Сама собой, и это не стало неожиданным сформировалась инициативная группа за конституционные изменения в пользу полного и безоговорочного запрета на грусть. По крайней мере, в людных местах, точнее, в местах общего пользования (далее не уточняли).
    А Рома жил, как жил, ежедневно усердствовал в разбирательствах, вникал в сценарии и образы, сам консультировал, правил тексты точками над «ё», и лишь изредка уплывал в дымчатые дали, чтобы потом, обречённо вздохнув, продолжить работу. Казалось, он и не ведал, что возбудил такой интерес к собственной персоне и что в высоких инстанциях уже во всю обсуждают вопрос о серьёзном вмешательстве в его жизнь.
    Но прежде чем и этот вопрос окончательно вызрел, был согласован по ведомствам регламент действий, влекущих реальные последствия, случился страшный конфуз. В один из нежных вечеров, когда скворцы уже унялись, оркестр волторны зачехлил, а автозаки дружною весёлою гурьбой помчались в гаражи, парень Рома вернулся из суда поразительно иным. Он за три сажени до остановки соскочил с вагонетки, взбежал по эскалатору, прыгая через ступени, ворвался в переполненный живностью лифт, громко напевая «Марш энтузиастов», вошел в камеру № 13-КП сияющий и лучистый. От самых дверей широким движением насадил браслеты на третий сучок, сграбастал кота, сообщив тому ласково: «Чудесная погодка, Мурлыга, не правда ли?», вытащил из стола кипу бумаг с нескрываемым умыслом отправить их под нож. Он помог сокамернику сдвинуть пианино, затем настежь распахнул дверь на балкон и сразил всех бутоном жёлтой гвоздики, который изъял из кейса, и в стаканчике водрузил на рабочий стол. На планерке он с принципиальных позиций обсуждал тему «Структурирование административных ресурсов», весь вечер весело шутил и даже рассказал два анекдота о бездушии. Он был счастлив и дышал полной грудью.
Весть облетела всё учреждение. Что вызвало такую резкую перемену? Быть может, он взял себя в руки и благодаря самовнушению избрал должное поведение по отношению к окружающим? Или же это коварный маневр и лицедейство? В обсуждениях выдвигались кроткие мнения о нескромных версиях. Но этим дело не кончилось. Некто поставил вопрос, а насколько грамотно работал всё это время молодой человек, другой хотел знать, а действительно ли Роман достоин состоять в коллективе, третий выяснял размер ущерба общему духу от лицемерных выходок. Словом возникало пронзительное желание докопаться до недр и разобраться в этом явлении досконально.
    А Рома, между тем, жил да был, оставался со всеми обходителен и приветлив, нетерпеливо ждал вызовов в процесс и усердно готовился к ним, бросил пить, пошил кримпленовый костюм, нанял репетитора по рисованию, а на столе его при всяком возвращении появлялись маргаритки, левкое, анемоны, ландыши и даже кактус в цвету.
Частенько наведывался в учреждение и заглядывал в камеру № 13-«КП» дядя Миша. Был он судебным старостой, так - работник без особой квалификации и конкретной должности, типа пристава, что пристают ко всему судебному присутствию. Этот дядя Миша время от времени приносил молоко с рогаликами, угощал, почти бескорыстно. И нравилась ему камерная суета, что люди здесь интересные трудятся, копошаться в стараниях своих. Любил побалагурить дядя Миша, байки потравить, рыбок покормить свежими светодиодами и чтил гостеприимство. Носатость его и картавость подразумевали родство с высоким начальством, что немало подогревало на указанное гостеприимство.
Однажды, когда речь зашла о странном пареньке, дядя Миша подмигнул и рассудительно молвил в усы:
     - Вот-вот женится, молодец, ей-богу!
    Все замерли и уставились на дядю Мишу: Женится?
    - безусловно, - спокойно отвечал им старик и запыхтел кальяном. - А хороша, ничего не скажешь, такая смугленькая, брюнеточка с каре, стройная, пылкая. Эх, был бы молод…
    Дядю Мишу обступили и засыпали вопросами. А он вынул мундштук изо рта, поскрёб щетинистую скулу и сказал так:
    - Да, други мои, любовь - бе;сова страда, клянусь пайковыми. Чем жарше любишь, тем глубже раны. Ента егойная судья - дева, действительно красотющая, да сердце у нее базальтовое. То говорит: ты еще молод, то регалия не велит, по статесу вит-тене положено, потом - квартира мелка, и всё выдумывает, сочиняет, мучит парнишку. Он уж и сватов засылал, да ни кого попадя, а из цыган кимрских с бароном ихним. Так и тех повернула без ответа. А сама ж в заседаниях с ним всё ласково: «Дорогой подсудимый,... Ваше мнение, миленький,...». Играет, значит. Но, наконец, сама не выдержала, склонила головку над делом егойным вуголовным и все бумажечки насквозь замочила горючиими слёзками. «Дурачок, - говорит, - ужель ты не видишь, что испытываю я тебя? Ведь полюбила ж тебя с первых минут предварительных ещё слушаний». Во оно как! - Расплескался в улыбке дядя Миша. - Уж и присяжные им говорят: «Чего вы ждете, женитесь!»
    Дядю Мишу выслушали в такой тишине, что слушно стало, как как вокруг Ромы ломается лёд отчуждения и рушаться сферы недоверия. Любопытные спрашивали:
    - Откуда вы всё это знаете?
    - Как откудова? У него ж и спросил.
    - И он вам всё рассказал? - не верилось иным.
    - А то как жешь! Почему же не рассказать? - искренне недоумевал дядя Миша. - А вы не расскажете разве, ежели вас спросят ласково и по-товарищески? Без давления, так сказать, и пристрастиев. У меня, други мои, в бытность опером и не такие раскалывались. Вот случай был: сцапали бандочку, человечков двадцать с небольшим, и тут же ко мне, в лаборатории. Ребятушки всё дерзкие, упрямые замкнутые какие-то. А у меня ещё с прежней вахты костяшки рук ноют невозможно… Ну да ладно…
Арестанты расчувствовались. На Рому глядели отечески и, понимающе кивая, обсуждали его тихое счастье: «Свершилось! Желаем удачи! Если бы сразу знать…».
Хорошее учреждение, - заявил начальник, - должно быть как цветник. Во- первых, наша работа тонкая и кропотливая, здесь нужны ясная голова и радость в сердце. Во-вторых, мрачные сотрудники, включая арестантов, допускают ошибки, нарушают баланс интересов, а там недалеко и до предательства. В-третьих, к чему столько разговоров, за конкретными примерами далеко ходить не надо...
Чучело удава не отзывалось и правом реплики не воспользовалось. Но на отчетном собрании коллектива эта же речь нашла адекватный отклик в сердцах.
Друзья, братья и сестры! - громыхнул руководитель отдела кадров и суровым взглядом обвёл сугубо мужскую аудиторию, - Ошибается тот, кто полагает, что пои демократии отмирают личные проблемы! Зачастную, в грохоте успехов и  рёве побед мы не слышим тихие голоса наших единомышленников, делаем вид, что они не нуждаются в личной жизни, не имеют права на радости и страхи, и, наконец, осмелимся сказать прямо - на неприятности и частные трагедии! Нет, этот взгляд, основанный на теории бесконфликтности, следует выкорчевать, как трухлявый пень. Отталкивающим примером вульгарности и бюрократического пессимизма может служить присутствующий здесь… - тут оратор сделал паузу и тихо обратился к соседу: - А собственно говоря, этот… присутствующий… Который из них?...
Предлагаю, - подхватил, и с тем накрыл грудью информационную яму Давид Львович, - поручить только что выступившему товарищу вакантную нагрузку пресс-референта. С одной стороны, это органично связано с его общей работой цензора наших помыслов и чаяний, с его редакторскими способностями и ораторским мастерством, а с другой, - у нас есть твёрдая уверенность, что выявленные проблемы и испытанные на нас пути их разрешений интересны и полезны обществу, этот сор следует срочным образом вынести из нашей общей избы, пронести достойно и вручить массам через Всемирную Сеть. А при известных энергии и трудолюбии, отеческом отношении к делу Льва Самуиловича, мы убеждены - он будет нести данную нагрузку с примерной добросовестностью и старанием. Ставлю на голосование, кто «за»? Принято единогласно, - и лукаво скосился на руководителя кадров.
 Рома по-прежнему жил, как жил: штудировал протоколы, улыбался людям, кушал рогалики с молоком, принимал поздравления и заслуженную лесть, дышал полной грудью. Его девушка - милая веснушчатая блондинка с косой по пояс - скромно преподавала музыку детям, была ему верна и любила его. И даже неплохо, что не узнает она никогда значение аббревиатуры «КП» у камеыры той № 13.