Брезгливо и без сожаления

Так получилось, что о трагедии, случившейся 3 февраля в Петербурге, я узнал только утром 6-го, когда во время завтрака включил радиоприемник.
Все было просто и буднично, лишь потом поймут, что произошла трагедия, к тому же поймут это немногие. В одном из магазинов «Магнит» к кассе подошла старушка (я называю эту старую женщину так, как называл её радиожурналист). Расплатившись за покупки, она отошла от кассы. И тут кассирша окликнула её. Девушка еще в момент расчета видела, что на тележке под сумкой лежат неоплаченные три пачки сливочного масла, но остановила старушку, только дав ей отойти от кассы. Старушка заволновалась, сказала, что эти пачки выпали из сумки, тут же вытащила кошелек, чтобы рассчитаться. Но кассирша отказалась взять деньги и вызвала директора. Директор тоже отказалась взять деньги и позвонила в полицию. Служивые не стали разбираться на месте, а отвезли старушку в участок, где намеревались все сделать по закону. Только не успели они все сделать по закону, потому что 81-летняя старушка скончалась в результате сердечного приступа.
Уже ближе к вечеру я узнал, что муфтий Равиль Гайнутдин во время пятничной службы прочитал поминальную молитву по случаю трагической смерти блокадницы Раузы Ахметовны Галимовой.
В тот вечер я сидел на диване перед включенным телевизором. Какой-то канал показывал какую-то херню. Я смотрю невидящими глазами на эту херню и думал о Раузе Ахметовне и не только о ней. Мысли были обрывочными, шли они каким-то калейдоскопом. Постараюсь вспомнить их.
Маленькая Рауза прошла через весь ужас трагедии длиной в 900 дней. Казалось бы, она выпила свою чашу страданий еще в детстве, куда больше-то. Ан нет, оказалось, что можно и больше!..
Ленинградская блокада, человеческие страдания… Большинство ленинградцев получило их по максимуму, а было меньшинство, которое не знало голодных обмороков, не умирало от истощения… Оно было это меньшинство, некоторые их рожи еще живут в памяти старых людей…
И вновь давние размышления о смертельной схватке двух тоталитарных монстров…
И были еще какие-то мысли. Кажется, это были мысли о несправедливости истории: каким-то поколениям она отпускает страдания полной чашей, а какие-то обласкивает стабилом и покоем…
И, наконец, я поймал себя на мысли, что я ненавижу, давно ненавижу век, в котором родился и прожил лучшие свои годы…
Я сидел и тихо матерился… Частично выпустив пар, выключил телевизор и пошел на кухню. Там достал из холодильника бутылку водки…
А вечером 7 февраля мне позвонил по телефону Борис Князев. Немного о нем. С Борисом я знаком еще по Ягодной слободе, хотя учились мы в разных школах. Через год после окончания школы Борис поступил в Казанский авиационный институт. Славный вуз, возможно, в КАИ шли самые даровитые, интеллигентные мальчики и девочки Казани и не только Казани. И что интересно: среди этих будущих технарей было много художественно одаренных натур. Борис застал КАИ в ту пору, когда там был создан известный всем продвинутым студентам Советского Союза СТЭМ (студенческий театр эстрадных миниатюр), душой которого был Семен Каминский.
Как и я, Борис давно проживает на Танкодроме. Живет он в 3-комнатной квартире с младшей дочерью и внуком, его дом в 20 минутах ходьбы от моего, но встречаемся мы редко, наше общение преимущественно телефонное. В последний раз я звонил ему 10 января, т.е. спустя три дня после парижской трагедии. Я сказал ему тогда, что хочу написать заметки о тех процессах, которые свидетельствуют о поглупении западной элиты. Помню, Борис ушел от этой темы, заговорил о чем-то другом.
И вот спустя месяц он позвонил мне. Я давно знал, что Борис человек эмоциональный, но в этот раз он был эмоционален  как никогда раньше. Едва поздоровавшись, он спросил:
- Ты знаешь о том, что произошло третьего февраля в Петербурге в магазине «Магнит»?
- Узнал только вчера.
- А я только сегодня, когда утром включил «Эхо Москвы». Надо сказать, что со времени событий на юго-востоке Украины, когда я убедился в прокиевской ориентации этой радиостанции, я перестал относиться к ней как к своей. Более того, я называю сейчас ее сотрудников не иначе как эхомосковской сволочью. Почему я иногда настраиваюсь на их волну?.. Когда мой «Орфей» передает музыку, которая не приносит мне наслаждение, а лишь, мягко говоря, напрягает меня, когда на «Вестях FM» я не застаю «Полный контакт», я включаю «Эхо Москвы». Признаться, еще и потому включаю, что хочется вновь и вновь убедиться в том, что они сволочи, а заодно и насладиться этим обстоятельством. Согласен, что желание не очень симпатичное... Так вот, из сегодняшней утренней передачи «Эха» я узнал о трагедии в петербургском «Магните». Равиль, не передать тебе моего состояния, ведь я смог позвонить тебе только через несколько часов. Кстати, ты знаешь, кого я вспомнил, когда узнал конец этой истории?
- Не буду гадать. Лично я вспомнил Васильеву и ее бывшего хахаля, на которого даже дело не завели.
- Все-то ты знаешь и понимаешь. Подобных тебе сажали или ставили к стенке во времена не такие уж оные.
- Увы, Борис, я мало что знаю и очень многого не понимаю. А Васильеву и Сердюкова вспомнили в данном случае не только ты и я, но еще несколько сотен или даже тысяч людей.
- Несколько сотен или тысяч… Явно маловато для народа, насчитывающего около ста пятидесяти миллионов. Но для меня весь ужас не в том, как живут сегодня Васильева и Сердюков на фоне судьбы этой бабушки. В блатной стране так и должно быть. Меня поразило другое… Меня поразило поведение всех персонажей этой трагедии. Кассирша, работавшая под принципиальную и не пожелавшая взять деньги. Я с поразительной ясностью представил себе внешность этой девицы, закончившей школу с грехом пополам и нашедшей себя только за кассой. Легко представил себе и ее родителей, которых она повторила. Легко представил директрису, тоже работавшую под принципиальную. Легко представил приехавших ментяр. Ведь я вижу эти лица каждый день, я видел их на протяжении всей своей жизни. Так вот, ужас в том, что эти лица – лица нашего большинства. Господи, подумал я сегодня, сколько сотворено на Руси мифов о нашем народе, начиная с мифа о народе – богоносце и кончая мифами совсем свежей выпечки! Окончательно меня добил факт, о котором поведал эховский журналист. Где-то в конце января, то есть за несколько дней до петербургской трагедии, в каком-то магазине какого-то американского штата охрана задержала мужчину, который пытался вынести питательную смесь, которой кормят очень маленьких детей. Офицер полиции, которого вызвала администрация магазина, не повел задержанного в участок, он разобрался на месте. Оказалось, что мужчина одинокий отец и в данный момент безработный. Офицер полиции из своего кармана расплатился с магазином за эту питательную смесь и, расставаясь с мужчиной, дал ему координаты той службы, которая сможет ему оказать помощь в содержании ребенка. То был поступок просто культурного человека. Ведь культура это не количество и качество прочитанных книг, не полученное образование и уж тем более не владение приличными манерами, настоящая культура – это что-то другое и более важное. Говорить об этом больно, но скажу: там люди человечнее нас… Ты, Равиль, не торопился бы писать заметки о поглупении Запада, о некоторых моментах его нравственной деградации, хотя, я, конечно же, понимаю, что тобою движет, какое чувство. Не торопись, подумай. Желающих лягнуть Запад у нас более чем достаточно, оставь это дело России Проханова и Кургиняна, мы-то с тобой совсем из другой России. Сегодня, когда я без иллюзий и в который раз представил себе наше большинство, я подумал вот о чем… Если бы не дочка моя, ради которой живу сейчас, если б не она, я в любой момент готов уйти из этой жизни, уйти брезгливо и без каких-либо сожалений…
Говорил Борис страстно, порою даже срывался на крик. Если бы я разговаривал не с Борисом, а с кем-то другим, я давно бы ринулся в полемическую атаку. Но с человеком, который после смерти жены перенес два инфаркта, я обязан был быть осторожным. К тому же я понимал, что эмоциональный Борис в данный момент находится в состоянии близком к истерике. Да, я должен был дать Борису выговориться. И я знал, что ему хватит ума и культуры, чтобы потом, когда он остынет, испытать стыд за некоторые свои слова.
Было это 7 февраля, а 13-го я позвонил Борису сам. Дело в том, что у меня давно уже находился роман Э. Лимонова «Это я, Эдичка», который взял у Бориса почитать.  Борис не напоминал мне о книге, он, судя по всему, был не против того, чтобы она осталась у меня навсегда. А я не горел желанием сделать эту книгу своей собственностью. Это была естественная реакция людей определенного типа на все нечистое. Итак, желая вернуть книгу Борису, я позвонил ему, чтобы договориться о встрече.
- Алло, - ответил женский голос. По-видимому, трубку подняла дочь Бориса.
- Здравствуйте. Простите, папу можно?
- Нельзя… Нельзя, потому что папа одиннадцатого навсегда перебрался в Самосырово, - ответила Светлана. Голос у нее был усталым и, как мне показалось, каким-то пугающе спокойным.
Я на несколько секунд лишился дара речи.
- Когда это случилось? – спросил я наконец.
- Скончался он восьмого. А вы, по-видимому, дядя Равиль, папа мне говорил о вас.
- Да, он самый, - медленно ответил я, стараясь сдержать ту спазму…
И наступила долгая пауза. Когда я смог взять себя в руки, я задал вопрос, который мне самому показался идиотским:
- Что случилось?
- Случилась смерть, - сказала Светлана все с теми же пугающе спокойными интонациями. – Инфаркт. Третий и последний.
Я понимал, что надо прекратить трудный для Светланы разговор. И все-таки спросил ее с надеждой:
- Он не мучился?
- Да, все произошло быстро. А в гробу он лежал почти сияющим. Простите, дядя Равиль, звонит сотовый…
- Это вы меня простите. Дай вам Бог сил, Света!..
Положив трубку, я постоял у телефонного столика еще некоторое время. Потом пошел на кухню. Надо было помянуть Бориса, ибо так давно повелось на Руси. Не я это придумал, не мне отменять эту традицию.
Подняв рюмку и повернувшись в ту сторону, где примерно находилось Самосыровское кладбище, я сказал:
- Ну что, Борис…

А «Эдичку» я уже через день отдал одному библиофилу. Таким вещам не место в квартире, где есть Библия и Коран. Их место в том мире, из которого подобные Борису люди уходят брезгливо и без сожаления.

19 февраля 2015 года.