Я отвезу тебя домой. Глава 64. В безопасности

Клементина проснулась довольно рано – солнце еще только выглянуло из-за леса, распластало свои лучи по верхушкам елей, едва коснулось розовым шпилей и крыш Квебека.
Она открыла глаза, но продолжала лежать в постели. Нежилась. Слушала первые звуки пробуждающегося дома.

Чувствовала себя престранно. Все в этой комнате было чужим и одновременно – таким знакомым. Кровать с балдахином, стул с высокой спинкой, стоявший у ее постели, канделябр на небольшом бюро слева от кровати. Зеркало.

Клементина так давно не видела себя со стороны, что, едва в комнате стало достаточно светло, она соскочила с кровати. Подошла к высокому зеркалу. Какое-то время разглядывала себя в отражении.
Замерзнув, вернулась в постель.
Зеркало не слишком порадовало ее: худая, испуганная какая-то. Глаза в пол-лица.   

*

Она совсем перестала понимать, что с ней происходит. Оттого, наверное, и позволила вчера одному мужчине увести себя из дома другого – не спросила с какой стати, по какой причине и какому праву.
Нет, разумеется, Филипп де Грасьен сообщил ей то, что посчитал важным. Рассказал о Севераке, посетовал на то, что не знал о сложностях, с которыми ей пришлось столкнуться в последние дни, пообещал защиту. Ни слова лишнего. Договорив, протянул к ней руку:
- Прошу вас, мадам.
Когда она замешкалась, нахмурился.
- Я обещаю: вы будете в безопасности.
Раздражение, которое он, заметив ее недоверие, не сумел до конца скрыть, почему-то оказалось для нее убедительнее слов. Она подошла к женщине, сидевшей у очага. Коснулась губами ее щеки – поблагодарила за приют и участие. Подняла Вик на руки и направилась к ожидавшему ее мужчине.
 
Морис удержал ее, ухватил за локоть, когда она шагнула вперед, вглядываясь в лицо рассерженному графу де Грасьен:
- Я навещу тебя завтра.
Повернулся к стоявшему у порога мужчине:
- Надеюсь, вы не будете против, - то ли сообщил, то ли поинтересовался насмешливо.

Филиппу де Грасьен явно не нравился тон Мориса. И вообще, похоже, ему мало что нравилось в этих людях и этом доме. Но он больше ничем не проявил недовольства. Ответил только довольно сухо:
- Я против того, чтобы вы обращались к госпоже де Лоранс на «ты». Это выглядит неучтиво. Проведать графиню вы, разумеется, можете.
Морис рассмеялся, склонился в дурацком, шутовском поклоне:
- Прошу прощения, благородный господин. Нам, невоспитанным бродягам, трудно держаться приличий.
Филипп кивнул – так и есть.
- Гастон покажет вам мой дом.
- Это - ни к чему, - отрезал Морис. – Я прекрасно знаю, где вы живете.   
 
*

Вспомнив вчерашний скандал, Клементина поежилась, подтянула одеяло к подбородку.
Появление ее в доме графа де Грасьен неожиданно оказалось драматическим.

Всю дорогу, пока они шли, поднимались по улицам, Филипп де Грасьен развлекал ее беседой. Клементина слушала, поглядывала на него с признательностью. Понимала: он очень старается, чтобы она не чувствовала себя скованно.

Именно поэтому то, что произошло дальше, так огорчило ее. Ей сделалось жаль, что все попытки графа де Грасьен вдруг оказались разрушены дурацкой выходкой этой его любовницы – Сирен.

Когда они только вошли в дом, Филипп обернулся к Клементине, улыбаясь.
- Сейчас мы все устроим, - сказал.
Он сбросил плащ на руки слуге, передал ему шпагу.
 - Попроси Сирен выйти к нам. Нам нужна будет ее помощь, - приказал спокойно.

Тот кивнул только, направился наверх. Женщина появившаяся спустя несколько минут на верхней ступени лестницы, показалась Клементине необычайно красивой. Изящная, гибкая, в облаке белоснежных кружев, она была так воздушна, так хороша, что Клементина подумала даже, что женщина эта похожа на ангела.
Филипп де Грасьен, кажется, думал иначе, потому что он едва слышно хмыкнул. Спросил иронично:
- Что это, Сирен? У нас гости? Или ты собралась на бал?
«Ангел» замерла на несколько мгновений, какое-то время не отводила враждебного взгляда от Клементины. Потом посмотрела на мужчину.
- Филипп! – воскликнула – О, Филипп!
Она заломила руки, потом прижала ладони к щекам.
- Это невероятно! Невозможно! – задохнулась «ангел» от переполнявших ее эмоций. – Я боялась! Боялась, что однажды ты… О! Как ты можешь со мной так поступать?
  Дослушав реплику, Филипп де Грасьен произнес насмешливо:
- Так мы сегодня играем драму? Жаль, что ты не предупредила меня заранее. Я не стал бы тебя беспокоить.

Молодая женщина нелепо-театрально всхлипнула, снова вскинула руки к лицу. И Клементина чуть не рассмеялась – настолько точно, несмотря на всю жестокость произнесенных графом де Грасьен слов, отражали они то, что происходило теперь перед их, зрителей, глазами.
В этот момент самообладание окончательно покинуло молодую женщину. И та, заговорив и заплакав одновременно, вдруг бросилась вниз. К нему, Филиппу де Грасьен. И к ней, Клементине.

Граф шагнул женщине навстречу, выставил вперед руку, предупреждая ее приближение. Когда та остановилась, сложил руки на груди.
 
Клементина старалась не вслушиваться в гневные, оскорбительные выкрики «ангела». И, надо сказать, давалось ей это довольно просто, потому что, задыхаясь от рыданий, та говорила все менее внятно.   

Граф де Грасьен стоял к Клементине вполоборота, так что ей практически не было видно его лица. Но она чувствовала, как от мужчины, - только что доброжелательного и теплого, - повеяло холодом.
Какое-то время в холле звучал только голос «ангела» - речь, то и дело прерываемая бурными рыданиями. Потом раздался звук пощечины, и наступила тишина.

Последняя, впрочем, продлилась недолго – расплакалась Вик. Клементина прижала девочку к себе, зажала ей ладонью рот, зашептала ребенку в ухо нежные слова.
Успокаивая дочь, поглядывала в сторону молодой женщины. Та стояла, прислонившись к стене, держалась за щеку. Несколько мгновений они, - Сирен и граф де Грасьен, - смотрели в молчании друг на друга.
Потом Филипп де Грасьен произнес тихо, разделяя слова паузами:
- Убирайся из моего дома.

Повернулся к слуге, стоявшему за спиной Клементины.
- Антуан! Собери Сирен и проводи ее домой.
Посмотрел на Клементину.
- Прошу прощения, мадам. Мне жаль.

*

Филипп де Грасьен больше не взглянул на Сирен, оставшуюся стоять у дверей. Не позволил и Клементине задержаться внизу – взял ее под локоть, провел к лестнице. Пропустив Клементину с Вик вперед, стал подниматься вслед за ними.
Когда слуга, несший перед ними свечи, распахнул двери в гостиную, Филипп де Грасьен движением руки предложил ей войти. Сам задержался в дверном проеме, отдал распоряжения – Клементина не разобрала ни слова. 
Потом подошел к ней.
- Мне очень жаль, графиня, что вам пришлось наблюдать эту неприятную сцену.
- Мне показалось, что ваша… женщина, - Клементина неуверенно взглянула на графа де Грасьен, вздохнула смущенно, - сделала неверные выводы. Может быть, следовало ей объяснить?..
Филипп де Грасьен оборвал ее:
- Что именно объяснить, графиня? - изогнул он бровь. – Правила приличия? И с какого именно из правил вы посоветовали бы мне начать?
Она вспомнила вдруг давнее: «Вашим воспитанием вообще никто не занимался?»
Опустила взгляд – ах, Боже мой! и тут – то же самое!

Пока он занимался камином – молча поправлял в нем поленья, она опустила Вик на ковер у его ног. От очага веяло теплом. И девочка замерла, завороженно глядя в огонь.
Снизу через закрытые двери до них доносились рыдания. И Клементина не смогла промолчать. Дождалась, когда мужчина выпрямится.

- Я знаю, господин де Грасьен, что не имею права вмешиваться. Но… вы не можете оставить все, как есть, – сказала твердо. -  Вы должны поговорить с ней.
Он посмотрел на нее внимательно.
Потом поднес ее руку к губам.
- Только чтобы доставить вам удовольствие, мадам, - ответил.

*

Филипп отправился домой еще до завершения судебного заседания.
Дела, которые слушались сегодня, были совершенно ему не интересны.
Первым рассматривалось дело о драке в таверне. Вторым – разбиралось изнасилование и убийство малолетней жрицы любви на одной из улиц Нижнего города.
Третьей –  вниманию судей была представлена нелепая история о краже свиньи. Истица принесла в качестве доказательства в зал суда свиные уши. Она извлекла их, ворвавшись в дом к соседу, прямо из котла, висевшего над очагом в соседской кухне. И в тот момент, когда истицу попросили предстать перед судом и произнести свою обличительную речь, она достала большие светло-розовые с черным уши из глубокой чаши, которую все время слушаний держала в руках.
- Наша прекрасная с черными пятнышками свинка! – восклицала она. – Мы продержали ее всю зиму в доме. Мы рассчитывали зарезать ее ко дню именин нашего младшенького! 
В тот момент, когда женщина горестно рассказывала суду о том, как вероломно была украдена любимица семьи из ее дома, и для убедительности достала из миски истекающие прозрачным бульонным соком уши, Филипп не выдержал – поднялся и, растолкав собравшихся у дверей любопытных, вышел из зала.   
Покидая здание суда, он чувствовал себя мальчишкой, сбежавшим от докучливого учителя.

*

Впервые за последние месяцы Филипп шел домой с удовольствием – вдыхал пахнувший теплой землей воздух, любовался ручейками, стекавшими по обеим сторонам улицы, без раздражения глядел на игравших на его пути индейских детей.
Перемена в нем была так заметна, что лейтенант полиции господин д’Антревиль, с которым Филипп столкнулся на улице дю Фор, не преминул задать ему вопрос – что делает его сегодня таким счастливым.
И Филипп не сумел ответить достойно. Улыбнулся только рассеянно – весна, солнце, тепло. Может ли быть иначе?

*

Войдя в дом, он первым делом поинтересовался гостьей – выходила  ли? завтракала ли?
Антуан пожал плечами:
- Не выходила. Впрочем, Пиррет носила ей в комнату молоко для ребенка, так что, может, и булочку какую-нибудь отнесла между прочим. Вы ведь знаете: когда ваша кухарка берется за дело, голодным остаться невозможно.
 Филипп улыбнулся довольно –  это правда.
 Он очень ценил Пиррет. За это – в том числе. Она как-то ухитрялась всякий раз догадываться о том, что именно нужно хозяину. И подавала – то отвар, спасавший от головной боли, то холодное мясо, добавлявшее сил, то нежнейший десерт, в момент поправлявший настроение его женщине, а через нее – и ему самому.
Ему столько раз доводилось на себе испытывать эту способность Пиррет, что, начни Филипп подсчитывать, он со счета бы сбился.

Поэтому он только кивнул. Отпустил дворецкого, сам поднялся, прошел быстрым шагом по коридору. Толкнул дверь.

*

Филипп распахнул дверь по привычке – за мгновение до того, как сообразил, что теперь ему следует стучать. Застыв ненадолго в растерянности на пороге, он все-таки шагнул, ступил в комнату. Взглянул на женщину, замершую у зеркала.
Клементина де Лоранс смотрела на него в изумлении, прижимала руки к груди – из-за недостаточно сильно затянутой на спине шнуровки платье сползало с плеч. И она, судя по недовольной морщинке между бровями и легкой испарине на висках, уже довольно давно мучилась, пытаясь одолеть несговорчивое платье.
Чтобы как-то справиться с неловкостью, звенящей тишиной повисшей в комнате, он с улыбкой приблизился к молодой женщине.
- Повернитесь, - скомандовал. – Я помогу. Иначе вы будете возиться еще Бог знает сколько времени.

Она послушалась. И он деловито, - как будто всю свою жизнь только этим и занимался, - взялся стягивать шнуровку лифа.

*

Филипп с трудом заставил себя отвести взгляд от высокой шеи, от бьющейся на ней синей жилки, от этого трогательного изгиба – перехода шеи в плечо.
Чтобы отвлечься, огляделся.

Вся комната была завалена платьями.
Филипп помнил, безусловно, что приказал Антуану позаботиться об их гостье. И, похоже, тот сделал это. Но как ему удалось добыть для женщины столько одежды – Филипп не мог сообразить.

Зато он вспомнил, - и это заставило его поморщиться, - как неловко чувствовал себя накануне, вынужденный предложить графине де Лоранс спальню, которую только что покинула его любовница. Сирен в доме больше не было. Но оставался запах – смешанный запах ее платьев, духов, кожи.

Войдя в эту комнату вчера, он не удержался, - позабыв о холоде снаружи, распахнул настежь окно.
- Здесь душно, - произнес, глядя в глаза Клементине де Лоранс.
И она кивнула, соглашаясь, – в самом деле, душно.

Филипп мучился неимоверно – от этого вдруг сделавшегося неуместным запаха порока в доме.
Тяжелый шлейф ароматов, казалось ему, должен был раздражать Клементину де Лоранс так же как его. Больше, чем его. Ему представлялось, дух этот оскорбляет его гостью, ее дитя, его самого, наконец.
И он, не собиравшийся поначалу ничего говорить, вдруг принялся оправдываться. 

- Я понимаю, - сказал, - что вам, должно быть, не нравится эта комната.
Запнулся, когда молодая женщина подняла на него взгляд. Договорил с трудом. Буквально выдавливал из себя каждое слово.
- Но это сейчас – единственная в доме теплая спальня. Остальные пришлось бы слишком долго отапливать.
- Мне неприятно только одно,  - пожала она плечами, - что я стала причиной вашей ссоры с…
Он поднял ладонь, предупреждая ее о том, что она снова ступила на зыбкую почву.
 
- Вы принесли мне освобождение, так что я вам могу быть только благодарен, - улыбнулся принужденно.
- У вас не хватило смелости расстаться иным способом? – не удержалась она. – Это не слишком хорошо вас характеризует.
- Возможно.
Филипп взглянул на нее пристально.
- Возможно, это и выглядит дурно. Но мне бы не хотелось, чтобы вы обманывались на мой счет. Ни в лучшую, ни в худшую сторону.


*

Филиппу казалось, он вчера обезопасил себя от соблазна. Сказал то, что должен был. И то, как небрежно, без интереса пожала она плечами, убедило его отчего-то в том, что ему ничего не грозит. Он только что освободился от одних пут и не собирался обзаводиться другими.
Оттого и утро он провел в прекрасном настроении. И до этого момента, - до того, как шагнул в эту комнату, вдруг, за одну ночь, из дома терпимости превратившуюся в островок безалаберного, но невинного счастья, -  находился вполне в гармонии, в ладу с собой.
Но теперь он снова почувствовал беспокойство – едва заметное, сбивавшее дыхание, учащавшее пульс. 

Чтобы понять, что так сильно изменило эту небольшую комнату, Филипп еще раз огляделся.

Вик сидела на кровати в ворохе платьев и с очевидным удовольствием жевала красную атласную ленту. На столике у зеркала стоял небольшой сундучок. И из него, как из рога изобилия, изливались теперь ленты и кружева – самых разных расцветок и оттенков. Рядом с сундучком, Филипп разглядел изумрудное колье.
Весь этот беспорядок был так знаком Филиппу, что он не удержался, качнул головой – все женщины одинаковы. И только подумав это, последнее, он вдруг понял, что напрасно искал бы причины той перемены, что он теперь ощущал, во внешних проявлениях. Дело было в другом: женщина, которая стояла теперь перед ним, была так по-детски счастлива, что наполняла этой своей радостью каждый уголок этой спальни.
 
Он еще раз взглянул на худенькие плечи Клементины де Лоранс, скользнул пальцами по ее спине. Развернул женщину лицом к себе.

-  И давно вам доставили платья? – спросил, улыбаясь.
- Около двух часов назад, - глаза Клементины сияли. – Я и помыслить не могла, что все это… все мои вещи могут сохраниться.

Он укорил себя за то, что сам не подумал об этом. Потом представил себе… попытался представить, как могла выглядеть комната Клементины де Лоранс до того, как она была похищена индейцами. Должно быть, ей было бы приятно вернуться домой, - подумал. 
И еще подумал: что бы он сейчас ни сказал, все так или иначе приведет его к необходимости признать, что Клементине де Лоранс было бы совсем не так плохо в доме Северака, как ему казалось поначалу. И он промолчал.
Сжимал руками ее плечи. И молчал. И она улыбнулась вдруг смущенно:

- Простите… от счастья иметь, наконец, возможность приодеться, я, кажется, совсем потеряла разум. Я забыла поблагодарить вас за ваше внимание. За все, что вы для меня сделали. Спасибо.
Филипп покачал головой.
- Я пока ничего для вас не сделал, графиня. Платья эти добыл для вас мой дворецкий. У него, приходится признать, голова работает лучше, чем у меня. Но я передам ему вашу благодарность.
- Вы хотите лишить меня возможности сделать это лично? – она засмеялась.

Филипп не сразу понял, о чем она говорит – Сирен, когда дело касалось слуг, так старательно избегала всякой необходимости проявлять благодарность, что он привык к этому. И шутливый укор стоявшей перед ним Клементины де Лоранс теперь застал его врасплох.

Филипп вдруг почувствовал себя смущенным.
Впрочем, вида не подал. Проговорил, не отводя глаз от молодой женщины:
- Теперь я покину вас ненадолго. Но очень рассчитываю увидеться с вами за обедом.
Скользнул ладонью по ее плечу, провел пальцем по выпиравшей ключице. Удивился неожиданно забившемуся бурно сердцу. 
- Сегодня, ворвавшись к вам без спроса, я повел себя, как дикарь. Но мне очень не хочется просить прощения, - улыбнулся озорно.
Она рассмеялась:
- А мне, признаюсь, нелегко теперь благодарить вас за ту ловкость, с какой вы исполнили роль горничной.
Филипп взял ее за руку, коснулся губами пальцев:
- Мы квиты, в таком случае, моя госпожа?