Юбилей

                Юбилей

– Нинка в пятницу на юбилей приглашает, – сказала жена за ужином.
– Без меня, – буркнул я, уткнувшись в газету, удобно пристроенную перед тарелкой.
– Почему? 
– No comment.
– Почему, когда собирается моя родня, я всегда иду одна? – В голосе жены послышался щелчок включившегося электрочайника.
– No comment.
– Давай поговорим нормально! – Жена выхватила газету, лежащую передо мной. Кипение чайника в голосе приближалось к семидесяти градусам.
– Давай, – согласился я, убирая журнал, лежащий перед женой.
Мы так всегда ужинаем, называется – ужин  на  четверых:  я  с «Известиями»  или  «Комсомолкой»,  она  с  глянцевым  журналом  со  светскими  сплетнями.  Уставившись в  лицо  друг  другу,  мы  несколько  секунд помолчали.
– Савва, почему ты не хочешь пойти к Нинке на юбилей?
– А ты очень хочешь?
– Хочу! Из принципа.
– Отличная мотивация.
Савва – это я, мою жену зовут Леной, Нинка – жена Сашки, родного брата моей жены. Согласно семейной иерархии  Сашка приходится мне шурином, а поскольку это звание удачно перекликается с его именем, я зову  его Шуриком. Шурик хороший мужик, с ним можно и за жизнь поговорить, и посидеть ; повыпивать, и на рыбалку сходить, а вот жена его Нинка – особа стервозная. Роста она небольшого, едва Шурику до плеча достает, зато амбиций через край – ну просто цвет русской интеллигенции. Образ маленькой капризной девочки она поддерживает детской манерой разговаривать и многочисленными  пластическими операциями. К  пятидесяти  годам  она,  на  мой  взгляд, больше  походит  на  мумифицированного ребенка,  чем  на  юную  красавицу,  но Шурик,  которого Нинка называет папочкой, смотрит  на  нее  глазами  преданной  собаки  и  без возражений  отстегивает  денежки  на  все причуды жены.
Я не помню, чтобы за все годы родственных отношений мы побывали на каком-либо празднике в их доме. Когда их дети были маленькими, то в самый неподходящий момент они заболевали. Затем стали болеть Саша  с  Ниной то вместе, то поврозь, но всегда чем-то очень заразным.  Еще  часто  случались непредвиденные командировки.
Зато ни один праздник в нашем доме без Нинки не обходится. Причем независимо от повода застолья она всегда находит способ оттянуть всеобщее внимание на себя. На свой день рождения я ни разу не получил  от нее  подарка, кроме безымянных открыток с текстом изготовителя. Всякий раз с подарком, приготовленным для меня, случалось нечто непреодолимой силы, что мешало нам с ним встретиться. Подарки, по описанию Нинки, всегда были дорогими и очень нужными, но забывались в такси, при выходе из дома или прямо на прилавке магазина, где были куплены.
– Саввушка, – всякий  раз  говорила  Нина, надув  губки  и  делая  виноватое лицо, – скажи,  что  ты  не  обижаешься.  Завтра  утром ты  проснешься,  откроешь глаза,  а  подарок уже  будет  стоять  рядом  с  твоими  тапочками. Веришь?
Сначала я верил, а потом ждал уже не столько подарка, сколько новую удивительную историю про его недолет до меня.
И  вот  через  три  дня  у  Нинки  или Нинель, как она любит себя называть, юбилей,  ей  исполняется пятьдесят лет. Даже не  представляю, какой силы был напор родственников,  чтобы  раскрутить Нинку на банкет  да  еще по такому поводу, но, видимо, чудо свершилось.
До пятницы осталось немного времени, но, зная Нинку, можно было ожидать, что она способна где-нибудь подхватить инфекцию, поэтому я дал согласие идти на юбилей. В глазах жены  отразилось некоторое удивление по поводу легкой победы, но обвинить меня было не в чем.
– Савва, только веди себя там прилично, не задирай никого.
– Кого, где и когда я в последний раз задрал? – спокойно парировал я, возвращая газету на прежнее место. Лена то же самое проделала со своим журналом.
– Вот  только  не  надо  этих  твоих  шуточек,  словечек.  Постарайся  вести  себя  там интеллигентно.
– Я буду безупречен.
– Еще, знаешь… Не напирай там на слова «юбилей», «пятьдесят лет». Для Нинки это и так травма. – Ленины глаза поверх газеты смотрели на меня умоляюще.
– Мм-м? Это что же у нас – пьеса Островского «Без вины виноватый»? Можно говорить обо всем, только не упоминайте брошенных детей, да?
– Савва! Я тебя умоляю. Тебе трудно просто не портить человеку день рождения?
Какой интересный поворот! Я даже оторвался от газетной статьи, вдруг реально почувствовав то, что, наверняка, пришлось пережить Гришке Незнамову. Если  есть  запрещенная  тема  для  разговоров,  то  непроизвольно  возникает  жгучее желание  говорить  именно  об  этом.  Так,  надо  тщательно все продумать.
– Что это ты так напрягся? Опять что-то придумал? – встревожилась Лена.
– Не волнуйся, все будет хорошо.
– Да? Почему-то именно после этих твоих слов всегда происходит что-нибудь плохое. 
Вечером  следующего дня Лена отправилась по магазинам выбирать подарок для Нины. Я остался дома, отказавшись ее сопровождать. Сказал,  что опасаюсь, как  бы с  подарком  чего-нибудь  не  случилось,  если за  это  дело  возьмусь  я.  Положив  перед  собой  лист  бумаги,  я  обдумывал  свою  поздравительную  речь.
Банкетный зал был большим и шикарным, столы сверкали белоснежными скатертями и ровными рядами бокалов разной величины. Приглашенных было много, видимо, никто не захотел пропустить первый, а, возможно, и последний  банкет, проводимый за счет любимой родственницы и подруги. Нинка блистала чуть натянутой улыбкой, бриллиантами, оголенными плечами и фрагментом спины. Гости шумно рассаживались по своим местам.
Когда все выпили за виновницу торжества, я тут же попросил слова и, буквально вырвав из рук тамады микрофон, направился к центру зала. Лена, что-то шипя мне вслед, подхватила нарядную коробку с подарком и последовала за мной. Головы присутствующих повернулись в нашу сторону. Хорошо, что я успел замахнуть еще одну рюмку  для  храбрости, вставая из-за стола.
– Дорогая  Нина,  то есть Нинель! Мы с Леной рады поздравить тебя с твоим пятидесятилетним юбилеем.
Я видел, как сузились Нинкины глаза, но без малейшего смущения продолжил речь.
– Мы долго выбирали  подарок, надеемся, что он тебе понравится. Вы не поверите, сколько приключений случилось с этим подарком. Сначала  мы  его забыли  в  магазине,  но охранник  догнал нас у выхода, потом я его оставил в такси, но через час сам  таксист  доставил  его  к нам домой. А  сегодня,  уже  собираясь  сюда, мы  оставили  его на лестничной  площадке,  закрывая  дверь. Хорошо, что  вовремя  вспомнили,  пришлось возвращаться.
Лена  больно  ткнула  меня  в  бок   локтем, но  остановить  меня  уже  не мог никто, даже я сам.
– Вот, Лена права, что-то я не о том говорю, надо о юбилее. Дорогая Ниночка, то есть Нинель! Мы пришли поздравить тебя с пятидесятилетним юбилеем. Конечно, ты не выглядишь на пятьдесят, от силы – на пятнадцать! Это я тебе говорю как мужчина и уверен, что со мной согласятся все гости, что пятьдесят тебе не дашь. Поэтому я на правах близкого родственника взял слово первым, чтобы установить правила на сегодняшний вечер: давайте сделаем юбилярше приятное и не будем произносить здесь слово «юбилей», а тем более «пятьдесят лет». Договорились?
Десятки пар глаз смотрели на меня. Выражали они самые противоречивые  чувства: кто-то смеялся, кто-то недоумевал, кто-то ожидал, что будет дальше. Я продолжил без тени улыбки на лице.
– Спросите у тамады, правильно ли я сделал, и она подтвердит, что лучше сразу всем объявить правила: о юбилее – ни слова, про пятьдесят – не говорим и все, дальше уже можно ни о чем не беспокоиться. Представляете, каждый бы выходил сюда и начинал поздравлять с юбилеем или с пятидесятилетием? А ему бы все кричали – не надо про юбилей говорить, тем более про пятьдесят лет. Это была бы катастрофа, а не праздник. Ниночка, ты на сколько себя ощущаешь?
Нинка сидела, облокотившись на стол и обхватив  ладонями подбородок.  Она чуть отвернулась от Шурика, который хохотал громче всех, и сверлила меня глазами.
– На  тридцать  восемь,  – выдавила  она из себя.
– На тридцать восемь?! Ниночка, да ты просто  не  любишь себя.  Тридцать  восемь, конечно,  гораздо  меньше  твоего  настоящего  возраста,  но  все  равно  для   тебя многовато.  Хотя:  как скажешь,  мы должны  уважать  мнение  юбилярши.  Это  все-таки твой юбилей.
Лена  в  очередной  раз  ткнула  меня  локтем  в  бок  и,  не  переставая  улыбаться, прошипела:
– Все, хватит, или я ухожу!
– Лена напоминает мне, что я забыл о гостях. Конечно же, не забыл, дорогая. Я как раз хотел сделать Ниночке комплимент, что только у нее может собраться такое изысканное, интеллигентное общество.
Я обвел взглядом гостей, нарочно задерживаясь на наиболее колоритных фигурах из родственного клана жены.
– Вот я вам сказал один раз, что сегодня никакой не юбилей, а просто день рождения, тридцать восемь лет, и вы как интеллигентные люди меня поняли. Кто не понял, интеллигентно согласился с желанием юбилярши. А если бы среди нас оказались люди не нашего круга, какой-нибудь сброд? Представляете, что бы тут началось?  Море вопросов: а зачем? а почему? Да по кочану – вот почему! Имеет право юбилярша сказать, что ей не пятьдесят, а тридцать восемь лет? Имеет! У нас, в конце концов, свободная страна. Может, у нее какие-то проблемы с пенсией или с кредитами, может, детские воспоминания или, наоборот, возрастные изменения. Шестой десяток все-таки! Ну долбятся в голове у человека тридцать восемь попугаев! Не наше это с вами дело!
На этом я хотел уже закончить, но тут из-за стола банкетного президиума подал реплику тесть. Голос его звучал так, что стало ясно: юбилей дочери он отмечает с утра.
– Ну,  ты, это… Интеллигент!  Завязывай  давай! Отдай  микрофон  тамаде,  деньги  же  заплачены.
Ох, зря  он  так  сказал. Слово  «интеллигент»,  судя  по  интонации, было  у  него явно  ругательным, а ведь  теща  двадцать  три  года  уверяет  меня,  что  у  них  интеллигентная  семья. Я  схватил  за руку  Лену,   метнувшуюся  к двери, и сказал:
– Па;па! Я как раз хотел призвать всех: давайте держаться друг друга, ведь мы, интеллигенты, стремительно исчезаем с лица земли. Слишком много губительных факторов действует на наши тонкие души. Вот, кажется, договорился с интеллигентным человеком, что сегодня просто день рождения, а не пятидесятилетний юбилей, и он твердо это усвоил. Но тут он выпивает алкоголь, не дай Бог, паленый, закуривает сигарету, – я достал из кармана пачку «Next», – швейцарскую, но изготовленную на улице Ипподромной  города Краснодара – и все! Надломленная тяжелой работой психика выходит из-под контроля! Человек начинает, как тридцать восемь попугаев, талдычить ни к селу - ни к городу: с юбилеем, с юбилеем, с юбилеем, пятьдесят, пятьдесят, пятьдесят! А ведь до  того он этого делать не собирался. Эта печально знакомая картина, к сожалению, – наша повседневная реальность. Давайте сплотимся,  сольемся  и  сомкнемся!   Мы будем бороться!
Стоя между женой и тамадой, я чувствовал себя как на лабораторной по физике: от них через меня проходили  мощные разряды тока. Реакция у сидящих за столами была полярной. Представители более старшего поколения неодобрительно качали головами и грозили мне пальчиками, остальные давились от смеха, уткнувшись в салфетки.
– Ниночка, ну иди уже к нам! Я хочу вручить тебе наш дорогой подарок.      
Я отдал микрофон тамаде, взял у Лены коробку и протянул ее навстречу спешащей к нам Нинке. Нина тоже протянула ко мне руки. И в этот момент коробка упала на пол, в коробке что-то звонко треснуло, гости дружно охнули. Нинка прижала руки к низкому декольте, а Лена больно наступила мне на ботинок.
– Нина, прости. Так нехорошо получилось! Но обещаю, что завтра ты проснешься, откроешь глаза, а подарок уже будет стоять рядом с твоими тапочками.
Нинка   подошла   ко   мне   и   прошептала на ухо:
– Савва, ты последняя  сволочь!
Я быстро выхватил микрофон у растерявшейся тамады и  почти  прокричал:
– Нина говорит, что посуда бьется к счастью. А у меня родился тост: Ниночка, пусть я буду последней  сволочью  в твоей жизни!
Спасая  рукав  своего  пиджака,  я  подчинился  жене. Мы уселись на свои места. Тамада, оправившись от шока, начала свою программу, а ко мне потянулось множество рук, чтобы чокнуться со мной. Лена сказала, что сволочь – слишком мягкое для меня определение. Тогда я  отогнул край скатерти и показал ей  коробку под столом:
– Вот наш подарок – я ночью переложил. Потом подойдешь и подаришь. Я же все-таки интеллигентный человек.