Чудище заколдованное

"Как же  давно  я не был счастлив! Как же давно!
Что-то сломалось во мне, что-то  очень испугалось, и душа отказывается теперь поверить в счастье.
Что-то очень хрупкое не выдержало, не справилось. И крылья перестали поднимать. И я стал тяжёлым, тяжелым...
"Грехи наши тяжкие!"- так говорят. Неужели именно грехи делают душу неподъемной?!
Я знаю свой самый страшный грех. Я не люблю людей теперь. Я их боюсь. Боюсь их нелюбви, и вот теперь на мне непроницаемая шкура, а душа наполнена тоской. Хочу любить и не могу. Боюсь, боюсь! Боюсь той боли, от которой  нет спасения ни в чём: всё перестаёт иметь значение, и даже смысл своего существования теряется.  Всё кажется пустым, ненужным. И сам ты тоже остро ощущаешь собственную непричастность ко всему.
Живёшь, лишённых всяческих желаний, и делая лишь то, что должно. И никак не можешь вспомнить, чего же ты хотел, когда был счастлив и любим. А всего хотел! Всего. И ничего. Любовь удивительно  неприхотлива. Поразительно неприхотлива. И щедра. И ничего не требует взамен.
  Почему же так долго я не могу очухаться от нелюбви? Неужели нет возможности самому подняться над собственным страхом? Многого хочу? Да нет, совсем не много. Хочу лишь, чтобы шаг стал  легким и летящим. Чтобы душа была открыта и тепла, как прежде. Бесстрашия прошу у Бога. Больше ничего не надо. Сам справлюсь.
Надо бы только вспомнить - как это любить. Как это - любить? Не помню. Помню только, что это удивительно хорошо! Обид не помнишь, зла не помнишь, лишь веришь, веришь, веришь в счастье, и уже  этим счастлив. Как же это - любить? Не помню. Помню лишь, что было удивительно легко  жить. А сейчас моя жизнь скудна и безрадостна, как жизнь Понтия Пилата. Или Артура Шопенгауэра, считавшего счастье совершенно необязательным условием для полноценного бытия. И у каждого из них была собака - существо любящее искренне и бескорыстно. Преданно. Похоже, они точно так же были напуганы нелюбовью. Вернее сказать - любовью, прекратившей быть. "