Я отвезу тебя домой. Глава 67. Новые осложнения

С того момента, как Сирен была изгнана, и власть в доме Филиппа де Грасьен снова вернулась в руки Антуана, тот подобрел. Стал оживлен и даже весел. Приходил поутру в комнату своего господина с улыбкой – приносил теплую воду, бритвенные принадлежности. Насвистывал непристойные песенки. Шутил.
Филипп, привыкший в последние месяцы к безмолвному недовольству своего дворецкого, первые несколько дней удивлялся молча. Однажды не выдержал, рассмеялся.
- Твое настроение меня пугает, - сказал, усаживаясь к зеркалу. – Подумать только! Стоило твоему хозяину остаться в одиночестве, как ты сделался легкомыслен и недальновиден.
Филипп потянулся, зевнул, продолжил насмешливо:
- Ты позволяешь себе забывать о главном своем недостатке - полном отсутствии слуха. Смотри как бы твое пение не сподвигло меня на поиски новой женщины.
Выражение лица слуги стало таким же ироничным, как лицо хозяина.
- А разве ваша милость уже не нашли ее? – лениво спросил Антуан.

Филипп уставился на слугу в отражение.
- О чем ты говоришь?
- Всем вашим слугам ясно: те пять дней кряду, что господин обедает и ужинает в доме, - не могут быть случайностью.
Филипп покачал головой.
- «Все мои слуги», кажется, суют носы не в свое дело.
- Наверное, - Антуан не смотрел на хозяина, традиционно возился с помазком и салфетками. – Но, если вашу милость вдруг заинтересует… Ваши люди считают, что госпожа де Лоранс очень вам подходит. Она совершенно лишена заносчивости. И даже как будто мила.

Услышав это, последнее, Филипп закашлялся, рассмеялся:
- Я не ошибаюсь? Это ведь первая женщина, о которой ты отозвался тепло?
- Просто госпожа графиня – первая женщина, появившаяся в нашем доме, на лбу которой не написано большими буквами «шлюха», - невозмутимо ответил слуга. – С этой женщиной не стыдно и в обществе показаться.
- Ты так плохо думаешь о женщинах?
- Нет, мой господин. Я думаю, что ваша милость недостаточно тщательно их себе выбирает.

*

Филипп был в то утро так добр, что и бровью не двинул, выслушав эту тираду нахала-камердинера. Больше того, он готов был признать, что Антуан во многом прав. Графиня де Лоранс, в самом деле, очень отличалась от женщин, с которыми ему прежде доводилось иметь дело.
Она держалась с достоинством и приветливостью. Ей не свойственны были капризы и чужды эти отвратительные женские уловки – он так устал от них.
Клементина де Лоранс была естественна, и с ней было легко.

Вот это самое «легко», однажды пришедшее Филиппу на ум, потом не отпускало его. И он, глядя на молодую женщину, наслаждался этим чудесным ощущением счастливой беззаботности. 

*

Филиппу нравилось радовать гостью – тем более сделать это было так несложно. Клементина де Лоранс была благодарна за все: за сладости, которые он приносил ее дочери, за любезные слова, произносимые им, за то внимание, которое он уделял девочке.
Внимание это обходилось Филиппу недорого – пара погремушек, маленькое зеркальце, изготовленное из полированной меди. Что там может понадобиться маленькому ребенку?
Сама Клементина ничего для себя не требовала. И эта нетребовательность закономерно рождала в нем желание заботиться о ней все больше.

*

Однажды он прислал к ней в комнату портного с Королевской площади. Сам вошел спустя несколько минут - когда Клементина с недоумением пыталась разобраться, чего хочет от нее этот странный человек, так резво и по-хозяйски разложивший содержимое своей сумки на призеркальном столике.

Когда Филипп постучал в ее дверь, она встретила его, пожимая плечами:
- Я не понимаю… - начала она.
Он ответил твердо.
- Хватит вашей девочке ходить в этих индейских обносках. Одежда ребенка должна соответствовать ее положению. 
Клементина хотела воспротивиться, сказать, что вот именно то, что надето на ее дочери – вполне отражает их настоящее положение, но он приложил палец к ее губам. И она промолчала. Подумала – в самом деле, не спорить же при чужом человеке.

Портной управился быстро. Снял какие-то мерки, разложил по двум сторонам готовые, принесенные им с собой, детские одежды. Подозвал их, - Филиппа и Клементину, стоявших неподалеку.
- Вот из этих вещей можно выбирать, - сказал. – Тут работы немного. К завтрашнему дню все будет готово. Все, что ваши милости будут заказывать еще, - будет сделано в течение недели.
 
Клементина коснулась одежды, разложенной на краю постели. Платья, рубашки, чепчики. Все новое, чудесное. Сшитое из простых, но очень добротных тканей.
Она в растерянности взглянула на графа де Грасьен. Тот ответил сразу, не дожидаясь пока она заговорит:    
- Выбирать тут нечего. Делайте, что нужно: подшивайте-перешивайте - и приносите завтра все.

И опять она попыталась возражать. И опять не посмела. Увидела выражение его лица – он смотрел на нее с такой трогательной надеждой, - и согласилась.
Сказала только, когда портной ушел:
- Мне очень неловко принимать от вас подарки, господин де Грасьен.
А он засмеялся:
- Вы доставляете мне такую радость своим присутствием в моем доме, что я готов целыми днями носить вас по лестницам на руках, чтобы вы не натрудили ног. Стоит ли упоминать о такой ерунде, как эти детские платья. 

Он сказал это и удивился – столько в словах его вдруг оказалось правды.


*

Бесконечные внимание и щедрость, проявляемые  Филиппом де Грасьен, несомненно, радовали Клементину. И они же делали ее положение все более неловким.

Клементина старалась, чтобы смущение ее не было слишком заметно, но скрывать его с каждым разом становилось ей все труднее. Благодеяния хозяина дома сыпались на нее, как из рога изобилия. Последнее из них – едва не лишило Клементину дара речи. И одновременно оно косвенно стало причиной первой их с Филиппом де Грасьен размолвки. Размолвки, о которой Клементина несказанно жалела, но избежать которой не находила возможности даже после – когда улеглись страсти, и она могла уже взглянуть на ситуацию извне.

Каждый раз с тех пор, думая о том, какую беспредельную чуткость проявил Филипп де Грасьен, она взглядывала на него с восхищением, щедро приправленным чувством вины.
Он так старался сделать ей приятное!
Филипп де Грасьен, - думала она, - не просто нанял для нее горничную. Он позаботился о том, чтобы рядом с ней снова оказалась Клодин, - ее дорогая, любимая Клодин!

*

Филипп де Грасьен привел Клодин в комнату Клементины на третий день после их с Вик появления в его доме.

Он тогда снова отворил дверь без стука. Просунул в образовавшуюся щель голову, хитро прищурился. Когда Клементина недоуменно взглянула в его сторону, хмыкнул:
- И не смейте хмуриться. Если сейчас вы прогоните меня прочь, вы пожалеете об этом, будьте уверены.
Она молчала. Не могла решить, гневаться ей или смеяться.
А он по-прежнему прятался за дверью, позволяя ей наблюдать только свою хитрую физиономию и кусочек кружевного воротника:
- Ну, так что? – спросил настойчиво. – Можем мы войти? 

Клементина задохнулась. Ей показалось вдруг, что это «мы» означает, что нашелся Матье. И она воскликнула:
- Боже мой, конечно!

Филипп распахнул дверь, ступил в комнату, пряча кого-то за своей спиной. Произнес шутливо:
- Безусловно, я был бы только счастлив, если бы вы, госпожа, позволили мне присутствовать каждое утро при вашем утреннем туалете, однако что-то подсказывает мне, что вы не станете возражать, если у вас появится помощница.
Смеясь, он вытолкнул вперед Клодин. После нескольких мгновений замешательства молодые женщины бросились друг к другу в объятия.
А Филипп, постояв некоторое время рядом, усмехнулся:
- Ладно. За своей долей объятий и поцелуев я зайду позже.


*
 
Филипп, в самом деле, пришел спустя полчаса. Подошел к Клементине, обхватил ее за талию, прижал к себе.
- Вы задолжали мне благодарный поцелуй, - напомнил, легкомысленно улыбаясь.

Он думал просто коснуться ее губ. Но, начав целовать, уже не мог остановиться. Ему казалось, если он оторвется от нее, то, как путник, обманутый миражом, погибнет от жажды и разочарования.

А она вдруг затрепыхалась в его руках, уперлась ладонями в плечи.
Филипп отодвинулся. Заглянул ей в глаза. И вдруг увидел в них тоскливую безысходность.
Не возбуждение, которого он ждал. Не страх, который он, разглядев, мог бы себе объяснить, - в конце концов, какая женщина не боится насилия! А он, - сильный и несдержанный, - мог испугать ее теперь своим напором.  А тоску.

- Что случилось? Что не так? – спросил удивленно.
Он услышал, что кроме сожаления, - а он сожалел, что поцелуй их прервался и прервался именно таким образом, - в голосе его прозвучало раздражение. И разозлился - на себя.
Если и она расслышала… заметила это раздражение, - думал, - все осложнится еще больше. Женщины в таких ситуациях прощают грубость, даже жестокость, но не прощают этой мелкой, поверхностной реакции. Им кажется: она принижает все, что с ними происходило или могло бы произойти.

Филипп попытался взять себя в руки.
- Ну… - он коснулся пальцем ее подбородка, заглянул в глаза. – Ну, что? 

Он больше не держал ее.
И она шагнула назад. Отвернулась. Проговорила не слишком внятно:
- Простите. Я оказалась не готова.
Филипп улыбнулся, - на этот раз принужденно. Попытался пошутить:
- Я не думал, что о желании сорвать поцелуй необходимо предупреждать загодя. Но я буду теперь иметь в виду.

Она растерянно молчала. И он вышел из комнаты, чувствуя себя полным идиотом.


*

Обед прошел в молчании. Ужин оказался – еще хуже.
Антуан, едва они закончили есть, предложил подать десерт в гостиную. Филипп взглянул на  сидевшую напротив гостью, та пожала плечами.
- Да, пожалуйста, Антуан, - ответил Филипп.
Подошел к молодой женщине, подал ей руку.

Филипп усадил ее в кресло, сам сел напротив.
Он понимал, чем руководствовался его камердинер, предложив им переместиться из столовой в гостиную. Здесь было теплее, уютнее. И вся обстановка располагала к спокойным, неспешным беседам. Пиррет даже позаботилась о необыкновенно нежных, мягких воздушных булочках. Они, свежеиспеченные, наполняли комнату ароматами пряностей и орехов.   
Возможно, женщина оттает, - думал слуга.

Но Филипп видел, что все снова перестало быть просто. И не знал, что теперь со всем этим делать.
Он понимал, что и Клементина де Лоранс, должно быть, думает о том же. И все равно растерялся, когда Клементина заговорила тихо, чуть отвернув лицо в сторону:
- Нам с Вик было очень хорошо в вашем доме. Но мы не можем пользоваться вашим гостеприимством бесконечно.
Он сощурил глаза. Почувствовал, как внутри него заклокотал гнев – бессмысленный, иррациональный. Филипп осознавал, что, давая ему волю, только усугубит ситуацию. Но не умел с ним справиться.   
- Что вы хотите этим сказать?
- Что мне, видимо, следует подумать… решить, наконец, как жить дальше.
- Прекрасная идея, - сказал он сухо. – И как? Вы подумали?
- Я… - она закусила губу. – Я… да.
Клементина переплела, стиснула пальцы.
- Я ждала, что вот-вот вернется господин де Северак. Или Матье… А теперь…
Она посмотрела на него прямо.
- Может быть, вы могли бы помочь нам снять дом? или комнату?

Он не выдержал.
- Прекратите, Бога ради! Не надо этих сцен! И не нужно никуда уезжать. Я обещаю не навязывать вам своего общества! Я обещаю вообще не попадаться вам на глаза, - если вы этого не захотите, - пока не явится этот ваш Северак. Если вы доверяете ему больше, чем… другим, я провожу вас к нему, как только появится такая возможность. Можете мне верить, я не стану противиться вашему желанию. Но теперь я не отпущу вас. Не хватало еще, чтобы вы уже по моей вине влипли в какую-нибудь неприятную историю.
- Господин де Грасьен… - произнесла она одновременно смущенная и шокированная его вспышкой.
 
- Простите, - Филипп коснулся рукой лба. – Я, похоже, всюду виноват. Но вы должны хотя бы попытаться меня понять. Впервые, видя, что меня может оставить женщина, я чувствую, что больше теряю, чем приобретаю.
Он улыбнулся с трудом, стараясь придать сказанному легковесности.
Взял ее за руку.
- Давайте отложим этот разговор. Пожалуйста. Поговорим завтра.

Филипп поднялся. Вышел из комнаты. Оставил ее одну.