Моя Марина. Ловушка. Гл. 4

4

                Никакого скандала не было. Марина лежала на раскладушке под абрикосовым деревом и смотрела сквозь растопыренные ветви на облака... Их движение завораживало. Облака то сливались в нежном объятии, то умирали прямо на глазах и снова, из ничего – обретали плоть, чуть позолоченную солнцем. Игра небес звала к себе душу, и та радостно устремлялась ввысь, забыв о телесной оболочке  с ее болячками: Марину мучил радикулит.
                – Дрыхнешь?
                Лучше бы гром грянул  с небес – все-таки голос природы. А этот сразу разрушил все чары. Марина даже зажмурила плотнее глаза.
                – Вот и молодец. А то все изображаешь кипучую деятельность... А бурьян все на месте, и от клубники толку нет. Другие ведрами собирают, а мы баночками. Так лучше уж в тени поваляться.
                Душа Марины не просто упала с небес, а шлепнулась пребольно, напомнив о радикулите в несчастном теле. Марина схватилась за поясницу, опуская ноги  с раскладушки, поморщилась. Потом все так же молча поплелась к огороду, радуясь, что сдержалась и не стала огрызаться.
                – Ты обиделась? – догадался Максим и тут же, по привычке, стал подстегивать себя. – Ах, какие мы ранимые, какие нежные! Я ее хвалю, что решила отдохнуть, а она... Ты мне составь перечень, о чем можно говорить, о чем – нет! Что за истерики на пустом месте?!
                Нет, он должен был выпустить словесную обойму из нелюбимых Мариной слов в спину «противника»! Он не умел останавливаться. Молчание Марины доконало его, и Максим обогнал Марину, чтобы выстрелить последним залпом:
                – Истеричка!
                Марина не уставала любоваться лицом мужа все годы, прожитые вместе. Эти чудные серые глаза в темных ресницах, что умели смотреть так волнующе-сексуально, что кружилась голова... Этот мужественный профиль: подбородок волевой, нос с горбинкой, в меру хищный... Но в гневе узкие губы Максима исчезали совсем, нос вроде бы загибался, как у Кащея Бессмертного, в глазах появлялся крещенский холод, они съеживались от гримасы отвращения. Гнев его уродовал.
                А молчание уже затягивало Марину в омут, она не могла разлепить губы для достойного ответа. «Господи, какой злой дурак!» – подумала с удивлением, словно эта мысль свалилась тоже с небес. Она пошла к домику и стала собирать свои вещи. Определенного плана у нее не было. Было одно желание – исчезнуть, сгинуть, не видеть.
                Она знала, что последний автобус ушел в три часа дня, сейчас было чуть больше. Появившиеся в городе маршрутки между селами еще не бегали. Оставались попутки, но у Марины никогда не хватало смелости остановить чужую машину. Она вышла за село, к трассе Харьков–Днепропетровск, и побрела вдоль нее по тропинке, вьющейся в траве. На ногах кроссовки, на голове – кепка с козырьком, на теле – футболка, небольшая сумка через плечо. Туда она побросала все необходимое, вроде косметички, но все-таки почти бездумно.
                И сейчас в ее голове был мысленный беспорядок – пока еще сердцем владели эмоции. То она думала о разводе, то вдруг в поле зрения попадалась какая-то сорная травка, и Марине хотелось ее выдрать – по привычке огородницы. Тут же она себя одергивала с улыбкой: « Ду-ура! Это человек делит всю природу на съедобное, то есть полезное, и ненужное, то есть вредное! А природа не делит своих детей на красавцев и уродов, и нет для нее сорняков в собственном доме. Она одинаково любит всех».
                И тут же под ногами находила доказательство своей мысли: на огороде вьюнок полевой – это самая зловредная травка из-за вездесущих своих корней, а здесь, в поле, он соткал мягкий коврик, украсив его нежно-розовыми колокольчиками,  и они радуют глаз человека.
                – Знаешь, –  рассказывала мне Марина, – это так странно, что красота может отвлечь от горьких мыслей... Я словно впервые увидела травку, которая растет у меня в огороде. Ее называют у нас сокиркой. У нее крошечные бледно-сиреневые колокольчики на хрупких стебельках. Я их оставляю на грядке. Но, оказывается, когда их много-много, это так красиво! Они словно бежали рядом со мною сиреневыми косяками, вперед, вперед... А когда синие васильки собираются вместе – это же чу-удо! Или желтая пижма – целое море! И все так пахнет...
                – Да ты поэт, моя милая, – улыбнулась я. Ведь не раз говорила подруге, что ей надо браться за перо.
                – Видишь, я даже забыла, о чем говорила.
                – О Максе.
                – Ах, да...
                Она шла долго и устала. Жара стояла страшная, хотелось пить. Потом напомнил о себе желудок. Надо было решиться – остановить попутную машину, но Марина никогда этого не делала. Решила отдохнуть, посидеть. Нашла подходящее место – в тени акаций, села на пригорок, вытянула ноги. Но Марина никогда не отличалась терпением, а потому вскочила через десять минут. И в этот момент притормозил «жигуленок»:
                – Девушка, вы в город? Вас подвезти?
                – Ой, спасибо!
                В машине она сначала сняла кепку, потому что терпеть не могла любые шляпы и шапки. Она делала химическую завивку, а потом раз в неделю накручивала волосы на бигуди. Получалось довольно симпатично, если учесть обилие волос, крашенных в темно-рыжий цвет. Марина смеялась, глядя на мои волосы:
                – Видишь, я работаю под тебя, завидую потому что.
                Но в тот день ее волосы были в беспорядке и лезли в глаза. Приходилось отбрасывать их со лба рукою.
                – Резиночку дать? Волосы подвяжете, – спросил хозяин «жигуленка».
                – Спасибо, не надо, – смутилась Марина, одновременно отметив, какой красивый низкий голос у ее спасителя.
                Она толком его не рассмотрела, когда садилась, а тут ей захотелось взглянуть. Взглянула – и ахнула в душе: рядом сидел... Данко. Постаревший, вернее – заматеревший. Поседевший, с мешочками под глазами, но вполне узнаваемый и такой же волнующе красивый. Загорелые руки спокойно лежат на руле.
« Хотя бы не узнал меня, хотя бы не узнал! Я не хочу, чтобы он меня узнал!» – лихорадочно думала Марина, отвернувшись к окну и чувствуя, как вспотели ладони от волнения.
                – Вам плохо? – спросил водитель, притормозив, и остановился.
                –  Все нормально, – ответила Марина любимым словом своего сына Тараса.
                – Тогда поехали дальше.
                Марина все смотрела в окошко, пока не сообразила, что ведет себя странно в глазах своего «спасителя». Тогда она села прямо и устремила взгляд на дорогу. Краем глаза она видела, что «Данко» поглядывает на нее в зеркальце обзора.
                – До города осталось  ехать какой-то часик... Так и будем молчать? Меня зовут Тимур, а вас?
                – Марина, – послушно ответила она.
                – Славное имя. Вам идет. Но я впервые вижу такую молчаливую женщину.
                Марина пожала плечами. Тимур улыбнулся, покачал головой.
                – Устали? И сколько успели протопать в такую жарищу?
                – Не измеряла. Иду из Светлых прудов, слышали о таких?
                Тимур присвистнул:
                – Ничего себе марш! Надеюсь, не марш протеста?
                – Угадали, – улыбнулась Марина.
                Ей так захотелось увидеть его лицо, что она не сдержалась, повернула свое  к нему и встретила тот, прежний взгляд, незабываемый на долгие годы.  Тимур тут же отвел глаза и мягко вывернул руль направо, к проселочной дороге.
                Съехав с трассы на обочину, он остановился.
                – Так, – сказал решительно, – сейчас мы перекусим. Думаю, что и вы проголодались. Выпьем водички... У меня с собой запас еды на месяц! Невестка заложила. Предлагаю располовинить. Сыну кажется, что я без их присмотра помираю с голоду... Смотрите, какой пейзаж симпатичный! Откуда-то в степи взялись три сосны? Ветер их, конечно, стройности лишил, но... Нам что? Лишь бы тень была. И запах. Едем туда?
                Еще немного проехали.
                Пока Тимур разворачивал машину, чтобы пристроить в густой тени, Марина побрела к соснам, все еще в состоянии глубокого волнения. Ее догнал Тимур с дорожной сумкой в руке.
                Старые сосны, раскоряченные по-степному, оказались на родной почве, песчаной. Желтый бессмертник ковром покрывал эти маленькие песчаные дюны, такие неожиданные в степи,  украшенные только бесконечными посадками из колючей акации и диких яблонь.
                Марина смотрела, как Тимур расстилает по-хозяйски скатерочку и достает из сумки большой термос и поменьше, пластиковые тарелочки и чашки, миниатюрные вилочки, салфетки, помидоры, огурцы, вареные яйца, палку сырокопченой колбасы...
                – У вас будут гости? – не сдержалась она.
                – А вы разве не  мой гость?
                – Но я столько не съем.
                – А мы вдвоем!
                – Весь месячный запас за полчаса?!
                – Сколько одолеем. Садитесь, не стойте! Я вам предлагаю снять кроссовки.
                Марина порылась в сумке и демонстративно выложила в центре «стола»  свою долю – половину булки и яблоко.
                – Вот, – сказала она,  и оба рассмеялись.
                И вдруг ей стало легко, словно они были всю жизнь дружны. В большом термосе дымилось жаркое из кролика. Марина предложила оставить его Тимуру на ужин. Все остальное они ели с большим удовольствием. Марина ловила на себе улыбчивые взгляды Тимура, отвечая ему тем же. Как-то неожиданно для себя она рассказала о том, что ее вынудило отправиться в город пешком. Но говорила об этом почти весело, посмеиваясь над своим порывом. Однако Тимур слушал внимательно и улыбался сдержанно, словно не очень верил ее легкомысленному тону.
                Пока Тимур складывал назад в сумку оставшиеся продукты, Марина в сторонке привела в порядок лицо. В румянце она не нуждалась – жара и солнце добавили краски в ее бледное от природы  лицо. Она мазнула по губам помадой, причесала волосы и стянула их на шее резинкой, чтоб не мешали, потом украдкой все-таки подрисовала синим карандашом стрелочки на веках. Тимур уже стоял над закрытой сумкой, поджидая ее.
                Она шла к нему с давно забытым чувством ожидания любви, с каким идут на первое свидание. Шла, опустив голову, чтобы не потерять равновесие на сыпучих холмиках песка и всей кожей ощущала на себе его взгляд. И когда уже подошла, подняла голову, натолкнулась на ту, уже знакомую нежность, что много лет назад обожгла, заставила потерять стыд и осталась в сердце навсегда.
                – Ну, здравствуй, моя незнакомка, – почему-то  шепотом сказал Тимур. Губы его дрожали.
                Марина выронила сумочку на песок и закрыла лицо руками. Тимур взял ее голову  своими руками и поцеловал в макушку. Молча. Тогда Марина заплакала и уткнулась в его грудь. Было такое чувство, что она наконец-то встретила родного человека, казалось бы – потерянного навсегда, и теперь боялась от него оторваться... Сколько они простояли так молча, оба не знали.
                ...Рассказывая об этом сейчас, в парке, Марина плакала, и синие слезы бежали по ее щекам. Я, как заботливая мамаша, вытирала тушь своим носовым платком, боясь, что Марина отвлечется на самом интересном месте. Я понимала, как ей хочется выплеснуть все накопившееся за эти дни нашей разлуки.
                – Все, Ренка, я пропала...
                – Что было дальше?
                – Знаешь, мне понравилось, что он не полез целоваться, пользуясь моей слабостью. Он просто поднял мою сумочку, взял свою на плечо и обнял меня за талию. Повел по дюнам к машине.
                Какое-то время мы посидели в машине, время от времени поглядывая друг на друга с улыбкой. Потом он сказал:
                – А ведь я тебя узнал почти сразу... Сначала было чувство дежа вю, а потом...
                – Как мне не хотелось никуда ехать, Ренка! О Максе я вообще забыла. Точно его и не было в моей жизни! И о детях забыла! Представляешь? Когда он завел машину, я даже расстроилась. Стала вытряхивать из сумки вещички на колени, чтобы найти ключ от квартиры. И оказалось: я его забыла! Решила, что поеду к тебе. Но... извини,
подружка, мне и к тебе ехать не хотелось. Надо было переварить случившееся.
                – Ключи потеряла? – догадался Тимур.
                – Как ты узнал?
                – Женщина так расстраивается в двух случаях: когда косметичку забывает или ключи от квартиры, где осталась косметичка. Значит, остается одно: едем ко мне. Я один в пустом доме, тебе ничего не грозит, поверь...
                Пока они ехали в город, Марина  узнала главное про Тимура: он вдовец (пожизненный, как назвал себя), второй брак не удался. Сын вырос, закончил институт и уехал в Харьков. Сейчас занимается бизнесом, успешно. Купил себе «тойоту», а папе отдал «жигуленок»,  продать. Папа и ездил, чтоб перегнать машину из Харькова. А своя стоит в гараже. Марина, конечно же, ни одной марки вспомнить не могла.  Ведь Максим был равнодушен к личному транспорту, никогда о нем не мечтал и не говорил о машинах. Так что моя подруга оставалась полным профаном в этой области. Не удивлюсь, если окажется, что Тимур ехал не на «жигулях», а на «запорожце»...
                Ехать к Тимуру она согласилась сразу.
                – Ты меня знаешь, Реночка, я никогда нахалкой не была, – оправдывалась Марина, уже успокоенная мною. – Почему я поехала к нему без всякого чувства неловкости? Что-то в нем такое есть... домашнее, что ли... Как в твоем Юрке. Уютное. Дом у него в поселке научных работников, ты знаешь, где это. Дом старый, никто его не перестраивал.  Вокруг, конечно, новые украинцы понастроили  дворцов, так что его дом кажется маленьким, но когда входишь... Я о таком мечтала всю жизнь ¬– чтобы своя территория, с садом. В доме  одна большая комната, две поменьше, кухня, ванная и туалет. И еще: никогда не видела такого порядка у холостяка!
                – Сорить некому, – заметила я.
                – Мебель современная, дизайн такой, словно поработал специалист... Но мне, если честно, было все равно, что я там увижу. Просто неожиданно все это. А потом я уже ничему не удивлялась: ни шикарному махровому халату цвета солнца, который он мне выдал перед ванной, ни желтым розам на столе, когда я вышла к ужину... Откуда он знает, что я обожаю желтый цвет? Ни  тому, как он красиво оформил все блюда. Прямо как в ресторане!
                – Ради тебя старался.
                – Не знаю... Странные привычки для вдовца. Он по профессии геолог. Почти всю жизнь в экспедициях провел в Сибири. Последние десять лет преподает в университете. Защитился, сейчас заведует кафедрой. Старше меня на семь лет. Жена тоже была геологом, с нею и ездили в экспедиции. А умерла в двадцать пять лет. От энцефалита, подхваченного в тайге. Клещ укусил, поздно кинулись... Сына воспитывал вместе с матерью своей, а когда та  умерла – один. Я его встретила, когда он уже вошел в роль отца-одиночки – возил мальчика в школу... Мы с тобой угадали.
                – Ты ему все рассказала?
                – Все! – весело сказала Марина.– И как мы с тобой бегали его искать...
                – А он?
                – Смеялся! Он, конечно, более прагматичный товарищ – понял, что в большом городе найти человека трудно, но говорит, что ругал себя: почему не дождался меня, не познакомился по горячим следам. Мешал мальчик, он растерялся...
Мне не терпелось узнать главное: что было потом? Но за многие годы дружбы, когда, казалось бы, две женщины могли быть предельно откровенны, мы так и не смогли преодолеть определенного барьера: о постельных делах говорили скупо, намеками и редко. Уж если очень припекало.
                – И что теперь? – спросила я, стараясь голосом не выдавать грусти, которая меня уже одолевала.
                Марина пожала плечами, глядя куда-то поверх деревьев. Ей тоже было не по себе. Она скрывала растерянность, потому что и сама не знала, что теперь делать.
                – Если ты думаешь, что у нас что-то было, то не угадала. Я вижу – он предоставляет мне право  самой все решить. Ведь он-то свободен... Это я повязана...
                – Ты сама себя повязала.
                – Да, да... И все-таки – как он там?
                – Макс? А что ему станется? Уехал на дачу, по-моему.
                – Ты пока ему ничего не говори, ладно? Я – у подруги, а у какой, ты не знаешь, ладно? Дело в том, что я сама не знаю, чем все кончится.
                – Для этого надо, чтобы что-то началось. Уж ты меня извини. Не хочется об этом говорить, но... Надо сначала убедиться, что он действительно твой мужчина. Не будешь же ты бегать туда-сюда...
                – Пока – мой. Ничего в нем не раздражает. На него хочется все время смотреть. А когда он смотрит, я ...я хочу кинуться ему на шею. Но пока – только два-три нежных поцелуя в щечку, в голову, в глаза...
                – Может, у него проблемы? Не видела я в таком возрасте мужиков, целующих даму в щечки и голову.
                – Если бы ты видела его взгляд, то поняла бы: нет проблем. Есть деликатность.
                Мне показалось, что подруга себя уговаривает: все, мол, нормально, даже прекрасно. Но в нашем возрасте... Вдруг у него, например, аденома предстательной железы?

                Я так и сказала Марине – про аденому. Она рассмеялась:
                – Глупая! Кто ж с этими проблемами женщину тащит в свой дом? А вдруг бы я проявила инициативу, и он опозорился? Не-ет, тут другое.
                Вдруг Марина засобиралась домой. То есть – к себе, в новый дом. Или убежище? Я отдала ее вещички, свой ключ от ее квартиры, пообещала звонить и докладывать оперативную обстановку. Расставались мы с чувством непонятной  тревоги. Последние слова Марины эту тревогу не развеяли:
                – Макс последнее время жаловался на сердце. Если что... звони сразу же.
                Все было ясно: душа Марины разрывалась на два фронта. Наша беглянка изначально была готова вернуться в тюрьму добровольно.

Продолжение  http://www.proza.ru/2015/02/23/1271

                6