Белый кот

               

      Анна фон Штуренберг, в девичестве – Аня Ипатова, однажды заметила, что волнительную для русского человека фразу – «Поехали в Париж», она стала произносить теперь не иначе,  как «Поехали в Париж, чтобы...».
...чтобы посмотреть Рождественские иллюминации...
...чтобы был повод не ходить в гости к родственникам на Пасху...
.. чтобы дети могли увидеть Мону Лизу и прочие шедевры мирового искусства в подлиннике...

     Иногда  Анна придумывала сама это «чтобы», как повод уехать на несколько дней от домашней рутины. Повод находился быстро. Вот, например, таким образом.
    Недели три назад, на ужине у Клауса и Ульрики Майер, Анна завела разговор об увлечении хозяйки дома рисованием.  Распространённый случай –  домохозяйка и мать повзрослевших детей начинает искать невоплощенные таланты. Вспоминаются и юношеские мечты, и что когда-то учителя хвалили рисунки, и советовали учиться живописи. И спустя тридцать лет Ульрика начала брать уроки рисования. Превратила чердак просторного особняка в студию и очень довольна результатом.
     Перед тем, как подать ужин, она завела гостей наверх, показать свои работы.
     – Мне хотелось поиграть цветами, – небрежно говорит Ульрика, показывая на ещё не просохший холст с лиловыми и охряными пятнами краски.
     – Похоже на «Кувшинки» Клода Моне, – замечает Анна. – Ну, ты знаешь, он  кувшинки много раз рисовал. Хорошо бы тебе них вживую посмотреть.
     – Да, – быстро соглашается Ульрика. – Мы с Клаусом, ещё студентами, были в Париже, в музее Орсэ, где импрессионисты. Ах, как бы мне хотелось ещё раз увидеть "Кувшинки".
     – Мне тоже, – кивает Анна.
     – Давай на выходные съездим в Париж...
     – ...чтобы сходить в музей Орсэ?
Клаус, старательно подавляя зевок, произносит:
    – И в самом деле, прогуляйтесь-ка вы на пару денёчков в Париж.
    – А вы с нами? – спрашивает Анна мужчин, просто из вежливости, предчувствуя отрицательный ответ.
    – Нет-нет, – машет руками Вальтер, муж Анны. – У меня много работы!
    – У меня тоже много работы! – вторит Клаус.
Аня улыбнулась, окружающие приняли её улыбку за вежливое согласие. На самом деле эта улыбка значила - да понятно же, мужчины врут про "много работы", и рады избавиться на несколько дней от дражайших половин.


     Разговор за столом, доселе мирно-вялый, вдруг оживился, когда Ульрика начала пенять мужу, что он не смотрит на её картины и никакого мнения о них не высказывает. Открыта уже четвёртая бутылка сухого красного бордо.
     – Да ты совсем не любишь живопись! – восклицает Ульрика, и злобные искорки мелькнули в её глазах.
     Клаус добродушно отвечает, но не Ульрике, а молчавшей Анне:
     – Мы как-то были на выставке Эгона Шиле. Все орали: ах-ах, какая эротика! Меня чуть не вырвало... Никогда больше!
     – Мне кажется, у Шиле – неправильная эротика, Клаус...
      Тема  эротики у Эгона Шиле не нравится Анне, и она переводит разговор в более приятное для всех русло:
      – Слушай, Вальтер, как назывался тот ресторан возле Гранд Опера, где мы ели очень вкусный луковый суп?

     Ульрика берёт на себя все организационные хлопоты – забронировать отель, заказать билеты на скорый поезд «Талис», который за два часа домчит двух домохозяек из Кёльна к Гар-дю-Нор, Северному вокзалу Парижа.  Анна соглашается, понимая рвение Ульрики всё сделать самой – она экономна, если не сказать – настоящая скупердяйка, и будет сегодня всю ночь напролёт выискивать в интернете  самый недорогой из приличных отелей в центре Парижа.

                х х х х х

     Анна уже часа два бродит по бесконечным залам музея Орсэ, окончательно потеряв из виду свою подругу Ульрику. Впрочем, они ещё у входа разумно договорились не держаться парой и отправились поодиночке в свободное плавание по мирам французской живописи.
     Созерцать картины надо в одиночестве, и вовсе не обязательно смотреть всё подряд, думала Анна.  Надо прислушиваться к себе, идти на поводу желаний. Хочется ли мне видеть вот эту картину? Как она называется? «Дом повешенного в Овер-сюр-Уаз» Поля Сезанна. Нет, не хочу смотреть на дом повешенного. Тогда вперёд.
 
     Какой забавный кот – нереально длинноногий, с некошачьим таким прищуром. Что это за картина? Ага. «Белый кот» Пьера Боннара.
     Белый кот не отпускал очень долго. Анна несколько раз порывалась уйти, но словно магическая нить, ощущение тайны удерживало её возле этой маленькой картины.
Вокруг толпились люди, тихо переговариваясь. Вавилонское смешение языков  сливалось в монотонный шум и ничуть не мешало созерцать загадочного Белого кота.

     Внезапно Анна насторожилась и стала прислушиваться, узнав родную речь. Мужчина и женщина, что стояли подле неё, вполголоса переговаривались на русском языке. Анна скользнула взглядом, к счастью незамеченным. Красивая пара, не молодая, но ещё и не старая. Оба статные, не суетливые.   
     Они тоже смотрели на «Белого кота».
     – Ты не находишь, что этот боннаровский кот необычайно эротичен? – сказала женщина, в голосе её слышались кокетливые нотки.
     Мужчина мягко рассмеялся в ответ.
     – Как ты тогда сказал? Талантливая картина – это сгусток ощущений, – продолжала женщина.
     – Это не я сказал, а Морис Дени в своём «манифесте». Сейчас, попытаюсь припомнить... Картина, прежде чем стать боевым конём или обнаженной женщиной... это всего лишь ровная поверхность, на которую в определённом порядке нанесены краски... Художник передаёт свои впечатления, находя им точные цветовые эквиваленты. Это сгусток символов ощущений художника...
     – Это сгусток символов ощущений... Символов ощущений, – повторяла женщина. – А знаешь, я думаю,  здесь-то и начинается самое интересное! Мы смотрим на картину, написанную живописцем, но видим нечто своё, узнаём близкие, интимные подчас, образы... вот как здесь... Ну скажи, тебе не кажется, что этот кот – очень эротичный, нет? А те двое – мужчина и женщина, ну, как называлась картина, которую мы только что видели... они вовсе не эротичны?
     – Так и называлась – «Мужчина и женщина», того же Пьера Боннара, кстати.
     – Логично. Вот странно –  изображены нагие тела, и даже позы вроде бы сексуальные, а вот не исходит от них никакой эротики... Что-то даже мерзкое, как у Эгона Шиле...
     – Согласен, – поддержал мужчина. – Никакой эротики нет. Хотя, не исключаю, что кто-то почувствует  возбуждение, глядя на обнаженные тела. Не все же такие утончённые, как ты...
     – А ты заметил, что на той картине, «Мужчина и женщина», на переднем плане стоит ширма, и эти двое словно отделены друг от друга, они одиноки, отчуждены... Интимности не ощущается совершенно. Вот он – твой «сгусток символов ощущений».
     – Он не мой...
     – Да знаю, знаю...
   
     Анна вслушивалась в их диалог, подавляя желание показать, что она тоже – русская, она всё понимает. И с каким величайшим удовольствием  вклинилась бы она сейчас в их беседу. Уже и фразы были готовы в голове. Что-то вроде:
«Живопись – это параллельная природе гармония. Она не должна и не стремится передавать реальность, она сама создаёт иную...».

     Но Анна не решилась заговорить, и вот русская пара уже уходит, держась за руки, и Анна смотрит им вслед.
     Жаль...
     И снова Анна вглядывается в «Белого кота», и, кажется теперь, что этот нелепый кот с его некошачьими прищуренными глазами необычайно эротичен, «правильно» эротичен, и становится понятной его загадка. Да он и не кот вовсе, она знает теперь, кто...
 
     Анне подумалось, что эта поездка в Париж была, чтобы увидеть в маленькой картине сгусток символов и ощущений...


Ссылка на картину Эгона Шиле «Сидящий обнаженный»