Как же мне плохо без тебя, мама

Моя мама умерла тринадцать дней назад.  Мне приснился сон ночью сегодня, как будто она умирает.  Она лежит в ночной своей рубашке на постели, наверное, больничной. И ей надо встать, а я говорю ей, мамочка, разве тебе можно вставать? А она мне, мол, что ты, я все равно буду умирать, встала с кровати, я ее за спину поддерживаю, спина влажная и я вижу ее со спины, в ночнушке этой коротенькой застиранной с бледными голубыми цветочками, которую я ей на рыке купила или папа, не помню уже, маленького роста, грузную, квадратную, на негнущихся ногах… Народа много так, кто с цветами, кто еще с чем, бегают вокруг и мимо,  как стекляшки в калейдоскопе… Она сделала там что-то впереди, мне из-за ее спины видно не было, потом легла назад на кровать, и запрокинула голову – устала очень, лицо посерело, глаза запали и кто-то трубки у нее перерезает, которые идут к горлу, к лицу, а я стою на коленях сбоку от кровати, за руку ее держу, смотрю на часы и думаю лихорадочно, как же так, неужели уже, ведь еще двенадцать двадцать, а умирание назначено на двенадцать тридцать, я же еще могу с ней побыть десять минут…. И я хочу во сне, чтобы эти минуты они не кончались, руку ее целую и говорю, мамочка, мамочка, любимая моя мамочка….  И понимаю весь ужас ее умирания, и хочу, чтобы это поскорей закончилось и в то же время не хочу, всем сердцем не хочу и рука у нее такая  живая, шершавая, грубая, настоящая, как в жизни была, хоть и за руку-то я ее держала мало, но ощущение это помню….  И родное от нее такое ощущение, близости к ней, материнское тепло, живое еще, ни с чем не спутаешь ни во  сколько лет, даже и в 43…. Я держу ее за руку и отпускать не хочу, и я счастлива, что она здесь, рядом, даже и умирающая…


… И проснулась когда, то я была благодарна за этот сон, потому что   во сне она была со мной. ..


… Я читала о смерти, когда уходит человек, а ужас в этой тоске, потому что ты хочешь с ним соединиться и не можешь и ощущение одиночества и безысходности и отчаяния. Наверное, поэтому люди уходят за близкими в смерть – они просто очень хотят побыть  с ними снова.  И вот это желание, оно не дает сконцентрироваться на настоящем или тем более на будущем, оно настолько сильное, настолько непереносимое, что все остальное значение иметь просто перестает…


…Я такая  знаете, всегда была с ней… независимая. Как забеременела – поздно  уже,  в тридцать – так и стала сразу независимой. А до этого мы были подругами, и она была мне близким по-настоящему человеком, я с ней делилась всем, секретиками, проблемами…. Любила ее безумно вообще и признавала это охотно, хоть и отношения наши были всегда сложными и напряженными. А вот как забеременела, все внутри переменилось.  Как будто она сама мне обязана чем-то, а она просто жила и  жила, как до этого жила, на пенсию взялась уходить,  коллеги, цветы, проводы, то-сё…. А я как в обиде, то ты в роддом ко мне не приходишь, то ты то не делаешь для меня, то это…..  Потом, когда сын родился, она ко мне приходила, конечно, но наверное, не так часто, как мне хотелось, за что я  тоже на нее страшно обижалась,  ругалась с ней, плакала, чувствовала себя несчастной – скорее потому, что ребёнок был беспокойный и я уставала очень, и одна боялась, а отец его жил со своей первой семьей…. Но почему-то это все я срывала на ней, на  маме, а на ком еще….
…Я не понимаю, как она умерла. Я вообще не понимаю, как такое могло произойти. Как она могла не сказать мне ничего, ни предупредить,  ни позвонить мне, в конце концов, а просто впасть в кому и через 15 дней не открывая глаз уйти. Я когда думаю  об этом у меня, понимаете, у меня мозг взрывается…


…Моя сестра, она психолог, она сказала мне, когда все происходило, в один из этих сюрреалистичных  пятнадцати дней,  прочитай в интернете про стадии переживания утраты, я прочитала, и первая стадия оказалась вот эта самая, невозможность поверить в происходящее. Потом злость и обида и все остальное, но у меня пока перемежаются эти  две стадии с разной длительностью. Я как зациклилась и на самом деле не могу понять, как такое могло произойти со мной. Когда моя бабушка умерла, ее мама, я все понимала, ну больно, ну ужасно, но естественно же, все умирают,  когда недавно вот у коллеги мама умерла, у меня вообще никаких эмоций это не вызвало, наверное, потому что ни эту девушку ни ее маму я не знала, но смерть моей мамы – это невозможный акт, это то, чего не могло быть никогда, нарушение законов природы – всего того, что у меня было, это разрушение моего мира. За эти 13 дней после ее смерти я очень хорошо поняла, что весь мой мир и вся моя жизнь были все 43 года для ее и вокруг нее… К сожалению, Наташик, я понимаю (это сестру мою так зовут), к сожалению, ты же всегда мне показывала фильмы про то, как нельзя класть жизнь под ноги матери, а я, ты знаешь, мне казалось, лет 5 назад закончила ее к ним складывать, когда уехала, а вот видишь,  как получилось, ошиблась я. Не закончила….


… Когда мы гуляли вместе с ней и  с сыночком моим, еще  в коляске, встречали там всяких моих подружек или  ее коллег – и мне было стыдно всегда, что она вот так выглядит, в мешковатом пальто, с плохой фигурой, с вечно  неаккуратно сдвинутым на бок  неизвестно зачем с завидным постоянством надеваемым  шарфом, в нелепой беретке, с безобразной сумкой… Я ей сказала однажды, что мне стыдно за  нее и надо, в конце концов, уже внимание на себя как-то обратить в шестьдесят-то лет… она обиделась тогда, запомнила это и не раз припоминала мне горестно эти слова, мол, ты матери своей стыдишься. Как в фильме «Звездный мальчик»,  жалком кошмаре моего детства. Сказать,  что мне сейчас  стыдно за то, что я так сказала – ни в коем случае.  У меня как будто перевернулось все внутри после того, как она в кому впала, я поняла, что мне все равно, какая она, косая, кривая, больная, с ногами, без ног, в уме, без ума - лишь бы живая. Хоть немножечко, пусть чуточку еще совсем живая, но со мной. Пожалуйста, Господи…. По-другому решил… Но я не в обиде, нет, я все понимаю уже давно и про Господа и про волю человеческую.


…С ногами у нее становилось плохо долго, вот как раз лет тринадцать после пенсии. И я ей говорила всегда, что, мол, смотри, не будешь заниматься зарядкой и выходить на улицу, придет час,  и ты сядешь в инвалидную коляску, чем очень украсишь мою жизнь. Я не могу  сейчас точно сказать, чего было больше в этих словах, то ли  заботы о ней, чтобы она разрабатывала эти ноги свои,  то ли заботы о себе, чтобы не иметь мать в коляске на попечении на закате ее жизни. И про инсульт так же я ей говорила всегда, что ты если не будешь заботиться о себе и следить за своим здоровьем, то окажешься с инсультом лежачей и снова украшающей мне жизнь. Так ты, мол, если о себе не хочешь, ты обо мне позаботься….   Все  мои родственники по женской линии умерли от атеросклероза.  И бабушка лежала и прабабушка…. И  бабушка со стороны отца – недолго, правда, но все они умирали на ее руках.  Я знала, что это и как это выглядит. А со своей вечной тоской по выйти замуж и отсутствием мужчины в моей жизни я четко понимала, что лежачая мама  равна моей старости.  Она  говорила на это, нет, я умру быстро и сразу. Я никого не буду мучить.  Я ей не верила. А она, смотрите, взяла и именно так умерла.


У меня была коллега, Галина Ивановна. Взрослая уже тетка, ей тогда было к шестидесяти. Она забрала маму свою из другого города к себе, она лежала лет восемь по-моему к тому времени или полулежала, но в конце концов, умерла. А была она такая старуха, вредная достаточно и Галину Ивановну мучила изрядно при жизни и физически и морально. Так вот, когда она умерла, мы с девчонками обсудили, что мол, да, жалко бабку, но она во-первых уже за восемьдесят, во-вторых, болела  сильно, а в третьих, Галине Ивановне теперь будет легче в любом случае.  И вот приходит день, когда Галина Ивановна рассказывает что-то о своей маме и  заплакала вдруг, как бы хорошо, если бы мама  еще пожила, но вот пусть бы хоть немного еще пожила…. Я тогда испытала настоящий шок – я не могла понять, то ли она так притворяется, потому что нельзя в здравом уме желать ухаживать за лежачим инвалидом, даже если он твоя мать, то ли она испытывает вину, то ли  она хочет казаться хорошей. Я не решила для себя тогда эту загадку, но  она в памяти легла вот в таком свежем первозданном виде, вместе с шоком.  Я  знаю ответ сейчас.  Я очень хотела, чтобы моя мама выжила. В коляске или без коляски лежачая или ходячая – все  равно. Это тепло от матери, любой, даже мертвой матери (я знаю, я гладила ее руки в гробу возле могилы, я оторваться не могла,  и я точно вам говорю, что я это знаю)  оно ни с чем в мире не сравнимо. Это тепло и близость родного тела, в котором зародилась моя жизнь, которое со мной было всегда,  его невозможно больно терять, это невыносимо, и я точно знаю, что Галина Ивановна не лукавила ни минуты, когда она говорила о том, что пусть бы мама ее хоть немножко еще пожила…


Я думаю часто и передумала много об этом пока она лежала в коме пятнадцать дней и особенно пока  я стояла возле ее кровати в реанимации – может быть, она решила не вызывать скорую не потому что не хотела ехать в БСМП ночью, а хотела ехать  в свою больницу, а потому, что она решила умереть сразу и не стать лежачей? Из-за меня? Ради меня? Я не могу найти ответа на этот вопрос.  Меня мучает то, что я не могу найти ответа. Я не могу у нее спросить об этом, я не могу спросить об этом своего отца – потому что я боюсь, он сам чувствует огромную свою  вину за то, что  послушался ее и не вызывал скорую помощь всю ночь. Когда я стояла возле ее постели в реанимации,  гладила ее плечи, руки, волосы, лицо, и просила у нее прощения за всю свою идиотскую детскую дурь, я сказала ей о том, что я жду ее назад любую, пусть ненадолго, но еще на чуть-чуть, чтобы она побыла со мной. Чтобы мне за эти тринадцать лет после моей беременности снова натрогаться ее, полежать рядом с ней, прикасаться к ней, гладить ее по голове, держать ее за руку, заботиться  ней не только деньгами, покупками, едой и сюрпризами,   а физически – мыть ее, умывать, гладить – любить ее нормальной любовью, не через неприступность и обиду, а по-человечески, потому что это все глупость такая, эти конфликты  между матерью и дочерью, они не из чего, не зачем они,  они  отнимают эти драгоценные минуты рядом  друг с другом. Я сказал тогда Господу перед иконой, которую мне подруга подарила,  красивая такая икона, Божьей матери, я сказала, Господи, если  Ты ненадолго  разрешишь еще ей пожить, то я брошу все и приеду к ней и буду рядом с ней, чтобы нажиться этими минутами и ей их дать.


А видишь вот как сложилось…. Теперь тело ее родное в земле на кладбище, а душа рядом с Господом. А  со мной эта тоска и любовь моя невозможная.

Как же мне плохо без тебя, мама.